Короленко Владимир Галактионович - Современная самозванщина

В. Г. Короленко

Современная самозванщина.

Полное собраніе сочиненій В. Г. Короленко. Томъ третій

Изданіе т-ва А. Ф. Марксъ въ С.-Петербургѣ. 1914

Оглавленіе

Вмѣсто вступленія

Очеркъ первый. Самозванцы духовнаго прозванія

I. Мнимые сборщики, странники, калики перехожіе

II. Аѳонскіе келліоты

III. Спросъ на чудеса. Чудо въ селѣ Ревезени. Жигулевскіе старцы

IV. Босоногіе странники. Юродивые, пророки и чудотворцы

V. "Пустосвятъ Кривуша". "Монашеская шайка". "Душитель Ѳедотушка"

VI. Странникъ Антоній

VII. Петя болящій

Очеркъ второй. Самозванцы гражданскаго вѣдомства

I. Пережитки царственнаго самозванства

II. Человѣкъ безъ происхозкденія и люди съ "чужими личностями"

III. Безкорыстное самозванство. Мой знакомый самозванный сыщикъ

IV. Самозванческая мелкота

V. Судебное вѣдомство. "Мировой судья Баранъ"

VI. Врачи, инженеры. Школьные ревизоры. Люди экстраординарныхъ званій. Самозванки-женщины

VII. Раменскій, замѣчательнѣйшій изъ современныхъ самозванцевъ

VIII. Самозванцы въ литературѣ: Поприщинъ, Хлестаковъ и Голядкинъ. Психологія самозванцевъ

Заключеніе

ВМѢСТО ВСТУПЛЕНІЯ.

-- Прочитать газетный листъ,-- сказалъ, если не ошибаюсь, Щедринъ,-- все равно что полчаса поговорить съ сумасшедшимъ.

Пишущій эти строки самъ не мало работалъ и продолжаетъ работать въ газетахъ, и, разумѣется, я цитирую этотъ сурово-преувеличенный отзывъ отнюдь не въ укоръ моимъ собратьямъ.

Нужно, однако, сказать, что въ отзывѣ сатирика есть доля истины. Дѣло не въ томъ, умно или глупо ведется самая газета, а въ томъ, что она вынуждаетъ читателя разбросать вниманіе между десятками разнородныхъ фактовъ, несоизмѣримыхъ и не связанныхъ никакою внутреннею связью. Великосвѣтская свадьба, мрачное убійство, соображенія о денежной реформѣ, результаты скачекъ, засоренная городская труба, вымираніе сибирскихъ инородцевъ, бѣгство кассира, политика трансваальскихъ буровъ... Попробуйте полчаса безъ перерыва глядѣть на пеструю смѣну калейдоскопа, и вы почувствуете, что у васъ разбаливается голова, стучитъ въ вискахъ и глаза застилаетъ туманомъ. Такъ же приблизительно должна дѣйствовать на умъ и на чувство пестрая смѣна явленій, мелькающихъ въ печатномъ калейдоскопѣ, называемомъ газетой.

Но все же жизнь, которая въ ней отражается, движется извѣстными глубокими началами, и въ ней, какъ въ колеблющемся океанѣ, внимательный и чуткій наблюдатель способенъ уловить и нѣкоторый ритмъ, и основную болѣе или менѣе глубокую ноту. Поэтому на широкой поверхности прессы, охватившей уже огромное пространство нашего отечества, далеко не все случайно. Корреспондентъ, берущійся за перо въ какомъ-нибудь глухомъ городишкѣ, часто побуждается къ этому непосредетвеннымъ ощущеніемъ той или другой, общей глухимъ угламъ боли. И частое повтореніе одного и того же мотива въ разныхъ мѣстахъ указываетъ на его распространенность и значеніе.

Вотъ почему въ этой тучѣ газетъ, ежедневно появляющихся утромъ, чтобы къ вечеру погибнуть, подобно бабочкамъ-поденкамъ,-- далеко не все заслуживаетъ полнаго забвенія. Несомнѣнно въ этомъ ненужномъ уже листѣ были факты, извѣстія, отмѣтки, разбросанныя черты типическихъ явленій, которыя можно бы схватить и удержать съ большою пользой... Сами по себѣ они скользнули незамѣтно, въ лучшемъ случаѣ всколыхнувъ на время мысль или чувство читателя. Но, накладываясь одно на другое, суммируясь въ своей однородности,-- эти черты пріобрѣтаютъ порой глубокое и не мимолетное значеніе.

Въ теченіе нѣскольныхъ лѣтъ, слѣдя за прессой, главнымъ образомъ провинціальной, я старался, насколько это доступно единичнымъ усиліямъ и при томъ не исключительно этимъ дѣломъ занятаго человѣка,-- отбирать и классифицировать часть газетнаго матеріала въ извѣстномъ порлдкѣ. Въ предлагаемыхъ очеркахъ и пытаюсь теперь набросать въ общихъ контурахъ нѣсколько типическихъ явленій, сложившихся изъ этого матеріала. Здѣсь я беру явленіе, которое не могло не броситься въ глаза даже не особенно внимательному читателю. Я говорю о случаяхъ то и дѣло повторяющагося у насъ самозванства и хлестаковщины всякаго рода.

Самыя мрачныя страницы нашей исторіи и одно изъ геніальныхъ произведеній родной литературы связаны съ самозванствомъ. Намъ кажется, что это не случайно. Свирѣпая фигура Пугачова, до сихъ поръ еще осѣненная мрачнымъ нимбомъ жестокихъ воспоминаній, возбуждающихъ невольную дрожь, и добродушный Иванъ Александровичъ Хлестаковъ, геніально лгущій подъ хохотъ всего театра,-- самозванный царъ и самозванный ревизоръ по недоразумѣнію,-- это два крайнихъ олицетворенія одного и того же мотива... при томъ мотива самобытнаго, чисто русскаго, нигдѣ уже въ такой стенени, съ такой распространенностью и силой не встрѣчающагося въ Европѣ.

Страхъ и суевѣріе -- вотъ два основныхъ элемента, изъ которыхъ выростаетъ это явленіе. Суевѣріе религіозное и порожденныя имъ чувства угнетенія и страха дѣлаютъ религію свѣта и надежды религіей непонятной грозы и неожиданныхъ казней. Суевѣріе гражданское заставляетъ робко преклонлться не передъ закономъ и правомъ, точно ограждающими человѣческое существованіе, а передъ всякимъ, кто владѣетъ тайной хотя бы и самозванной власти.

Колдунъ и ябедникъ -- изстари знакомые русской жизни типы. Одинъ знаетъ волшебное слово, приводящее въ движеніе таинственныя силы потусторонііяго міра; другой владѣетъ такимъ же волшебнымъ словомъ, навлекающимъ не менѣе таинственную грозу власти. Отсутствіе критики и свободнаго изслѣдованія въ обѣихъ областяхъ порождаютъ почву, на которой и происходитъ смѣшеніе настоящей религіи и настоящаго права съ явленіями присвоенія религіозной и гражданской власти разными самозванцами.

Вотъ почему въ настоящихъ очеркахъ я ставлю рядомъ самозванцевъ "духовнаго прозванія" и "самозванцевъ вѣдомства гражданскаго", какъ явленія одного порядка.

ОЧЕРКЪ ПЕРВЫЙ.
Самозванцы духовнаго прозванія.

"Въ мѣстечкѣ Константиновкѣ, Бахмутскаго у., на-дняхъ вечеромъ въ домъ мѣстнаго купца Нафталова явились три вымогателя, замаскированные... святыми! Выдавая ссбя за людей "не отъ міра сего", они просили у хозяина денегъ... Набожный хозяинъ повѣрилъ "видѣнію" и поспѣшилъ вручить 1000 руб."

(Изъ газ. "Свѣтъ", февр. 1898 г.)

I. Мнимые сборщики, странники, калики перехожіе.

Основной, кидающейся прежде всего въ глаза причиной явленія, о которомъ мы говоримъ, порой закрывающей остальныя его особенности, является корысть. Поэтому впереди этой рати духовныхъ самозванцевъ выступаютъ многочисленные сборщики, аѳонскіе келліоты, подвижники, мнимые посланцы іерусалимскаго патріарха. Черномазые, загорѣлые, вида иностраннаго -- жителей "Палестины или земли греческой", происхожденія довольно таинственнаго, съ еще болѣе загадочнымъ прошлымъ, порой прямо уголовнаго характера, они внушаютъ народу чувство робкаго почтенія и широко пользуіотся своимъ гипнотическимъ вліяніемъ. Характерно при этомъ, что самая экзотичность порой этихъ фигуръ, ихъ нерусское происхожденіе и странный говоръ содѣйствуютъ необычайному успѣху въ простодушной и пугливой средѣ.

Въ 90-хъ годахъ одно время газеты много занимались личностью нѣкоего Никодимуса, "батюшки Никодимушки", въ дѣйствительности носившаго фамилію не то Константина-Оглу, не то Кеворка Иванова. Это черномазый субъектъ, въ клобукѣ и рясѣ, съ красивыми волнистыми волосами и бородой, съ выразительными черными глазами, фигура живописная и яркая, неотразимо дѣйствующая на нервныхъ дебелыхъ купчихъ и благочестивыхъ старушекъ. Выдавалъ онъ себя то за аѳонскаго, то за іерусалимскаго момаха, странствующаго съ благословенія самого іерусалимскаго патріарха. Сколько извѣстно, онъ подвизался преимущественно въ столицахъ: для деревни слишкомъ важная и великолѣпная фигура. Былъ давно на замѣчаніи полиціи, но его выручали вліятельные кліенты и кліентки. Уже въ 1892 году былъ задержанъ за мошенничество, самозванство и подлоги, подъ именемъ Кеворка Иванова. Однако,-- говорится въ одной газетной замѣткѣ,-- обаяніе его было такъ сильно, что вскорѣ же нашелся благодѣтель, взявшій іерусалимскаго батюшку на поруки. "Батюшка", разумѣется, немедленно скрылся, перенеся свою дѣятельность въ Бѣлокаменную.

Москва его совершенно не удовлетворила. Черта -- не лишенная значительнаго бьггового интереса: этотъ несомнѣино очень компетентный наблюдатель въ своихъ отзывахъ о Москвѣ и Петербургѣ совершенію расходится со всѣмъ, что намъ было извѣстно о знаменитомъ "Замоскворѣчьи". По его отзывамъ, въ Москвѣ стало гораздо хуже прежняго, тогда какъ наоборотъ въ Петербургѣ еще не перевелись "богомольныя старушки", охотно привѣчающія странниковъ. Съ этимъ парадоксомъ мы еще встрѣтимся послѣ. Во всякомъ случаѣ въ Москвѣ батюшка Никодимушка отощалъ и предпочелъ вернуться въ Петербургъ, несмотря на опасную извѣстность въ полиціи. Первое время ему дѣйствительно повезло. Черезъ нѣсколько дней онъ успѣлъ уже отправить болѣе 100 рублей своей возлюбленной въ Москву, и на рукахъ у него было много цѣнныхъ даровъ, когда онъ наткнулся на несчастную случайность.

Кромѣ купеческихъ домовъ, онъ посѣщалъ также фабрики и заводы на окраинахъ. Гдѣ-то у Смоленскаго кладбища благочестивый Никодимушка постучался къ огороднику. Огородника этого онъ не зналъ, но ему было извѣстно, что это человѣкъ очень озабоченный спасеніемъ души. Поэтому онъ постучалъ къ нему съ довѣріемъ и привѣтомъ: ,,міръ дому сему". Оказалось, что какъ разъ около этого времени у хозяина побывалъ уже нѣкій старецъ изъ Іерусалима, успѣвшій слишкомь ужъ грубо обмануть его, и огородникъ находился мъ періодѣ раздумья и сомнѣній. Услыхавъ, что новый пришелецъ явился тоже изъ Іерусалима, озлобленный огородникъ ничто же сумняся сволокъ его въ участокъ. А тамъ его встрѣтили, какъ стараго, давно жданнаго знакомаго, и (на время, конечно) карьера Никодимуса потерпѣла крушеніе {"Новости", апр. 1894.}.

Эпизодъ съ Никодимушкой оживилъ вниманіе къ самозванцамъ этого рода, и на столбцахъ газетъ то и дѣло стали появляться живописныя фигуры того же типа. Такъ, въ селахъ Заславльскаго уѣзда въ декабрѣ того же 1894 года полвился субъектъ тоже восточнаго склада, называвшій себя священникомъ изъ Назарета. Онъ собиралъ "на поминовеніе о здравіи и упокоѣ, по таксѣ". До какой степени многимъ кажется соблазнительнымъ поминовеніе въ самомъ Назаретѣ, видно изъ того, что, напримѣръ, одна крестьянка отдала 60 рублей; столько же отдалъ и ея братъ. Назаретскаго гостя принимали очень радушно, "но вотъ теперь (заключаетъ корреспондентъ) разнесся слухъ, что священника этого преслѣдуютъ, какъ самозванца" ("Волгарь", 17 дек. 1894).

Въ с. Липцахъ, Харьковскаго уѣзда, въ началѣ поста (1894 года) прошелъ слухъ, что по сосѣднимъ селамъ ходитъ нѣсколько аѳонскихъ монаховъ. Жители съ нетерпѣніемъ ждали ихъ, чтобы внести свою лепту, хотя болѣе интеллигентная часть и относилась недовѣрчиво къ подлинности ихъ званія. Монахи пришли; это оказались оборванцы съ испитыми физіономіями, могущими внушить что угодно, только не уваженіе... Тѣмъ не менѣе, пожертвованія поступали обильно, бабы чуть не толпами шли за благословеніемъ. Одинъ изъ лжемонаховъ показывалъ выжженный на рукѣ крестъ; мужики благоговѣйно крестились и клали въ эту руку кто сколько могъ. Такъ прошло дней 5, послѣ чего "монахи" не выдержали и закутили во всю. Составленъ былъ протоколъ, и дѣло поступило къ земскому начальнику, который приговорилъ ихъ въ тюрьму ("Орл. Вѣстн.", No 92, 1894).

Въ іюлѣ 1895 г. писали о двухъ самозванцахъ-сборщикахъ, ходившихъ по Воронежу. Одинъ изъ нихъ былъ одѣтъ въ длиннуіо рясу; приходя въ домъ, они клали на столъ крестъ и разсказывали, что прибыли изъ Іерусалима и собираютъ на бѣдный монастырь, разрушенный турками. На другой день сборщики неизвѣстно куда скрылись, но предварительно пропьянствовали на собранныя деньги до глубокой ночи ("Нижегородская Почта", 1895, No 3).

Въ сентябрѣ того же года, два монаха бродили въ Ливнахъ. Набравъ подаяній въ должномъ количествѣ,-- отцы тоже вздумали попировать, и въ это время ихъ накрыла полиція. Мнимые монахи оказались персидскими подданными; въ сообществѣ съ ними находилась крестьянская дѣвида изъ Ливенскаго уѣзда, на которой одинъ "монахъ" обѣщалъ жениться. Составленъ, разумѣется, протоколъ, но въ ту же ночь оба монаха успѣли скрыться ("Волгарь", 12 сент. 1895).

Извѣстій отого рода такое множество, что нѣтъ никакой возможности исчерпать ихъ до конца. Къ тому же они чреззычайно однообразны: появляются, молятся, вздыхаютъ, разсказываютъ всякую небывальщину, а затѣмъ, закончивъ операцію въ данномъ мѣстѣ, цинично распоясываются и устраиваютъ оргіи, чтобы опять идти дальше и опять встрѣтить то же легковѣріе и простоту. "Съ лица святъ мужъ, а на дѣлѣ вскую шаташеся" -- говоритъ давно извѣстная русская поговорка. И идутъ эти вскую шатающіеся люди, идутъ въ подрясникахъ и мурмолкахъ, съ веригами, съ клюками, съ шелепугами, порой съ даромъ пророчествъ и исцѣленій, но всего чаще съ подложными сборными книжками... Точно стая саранчи, налетаютъ они на "святую Русь" и изъ Персіи, и изъ Палестины, и изъ Турціи, подымаются, наконецъ, изъ собственныхъ нѣдръ нашей жизни, устремляясь на эксплоатацію легковѣрія и искренняго, но непросвѣщеннаго религіознаго чувства. Газеты то и дѣло -- вновь и вновь напоминаютъ объ этомъ явленіи. Въ томъ же году по Козелецкому уѣзду бродитъ ободранный "проповѣдникъ Maксимъ", бывшій полковой дьячокъ, прогнанный изъ полка за пьянство, и разноситъ мрачныя пророчества, вознаграждая себя за благочестіе беззастѣнчивыми кутежами въ кабакахъ и трактирахъ. -- "Се азъ глаголю вамъ о семъ человѣкѣ,-- злобно кидаетъ онъ толпѣ, завидѣвъ среди слушателей интеллигентную фигуру,-- яко сей человѣкъ есть самолюбецъ и горделивецъ" {"Нижег. Лист.", No 188.}. Вотъ петербургскаго червоннаго валета московская полиція арестуетъ въ благочестивомъ замоскворѣцкомъ домѣ въ то самое время, когда, облачивпіись въ епитрахиль, червонный валетъ совершаетъ кощунственную требу {Тамъ же, No 171.}. Вотъ появляется въ глубинѣ Сибири знаменитый страиникъ Антоній, "устроитель храмовъ", и направляется къ столицѣ, предшествуемый молвой. Вотъ, наконецъ, газеты вспоминаютъ характерный эпизодъ изъ прошлаго, когда-сами аѳонскіе келліоты сдѣлались жертвой самозванческаго обмана: "Въ іюлѣ 1890 года нѣкое лицо, выдаваншее себя за князя Гедройца, посѣтило Аѳонскую гору, гдѣ всюду показывалось въ камергерскомъ мундирѣ, съ многочисленными орденами (больше иностранными); князя сопровождалъ, въ качествѣ личнаго секретаря, весьма извѣстный (подлогомъ "тибетскаго евангелія") господинъ, выдававшій своего патрона за лицо, командированное изъ С.-Петербурга оберъ-прокуроромъ св. синода. При этомъ секретарь его сіятельства выманивалъ деньги у многихъ келліотовъ, якобы за хлопоты по дѣламъ ихъ киновій передъ власть имущими въ Россіи" {Объ этомъ въ свое время сообщалось въ "Гражданинѣ" (1893, No 9).}.

До какой степени явленіе это широко распространено, показываетъ масса циркуляровъ и воззваній, которыми власти считаютъ нужнымъ предупредить о немъ населеніе. "Неоднократно замѣчается,-- писалъ, напр., въ 1894 году смоленскій полиціймейстеръ,-- что въ городѣ появляются персидскіе подданные, выдающіе себя за грековъ изъ Стараго Іерусалима, которые вымогаютъ у обывателей разными мошенническими путями деньги и устраиваютъ затѣмъ оргіи. Предлагается таковыхъ лицъ немедленно забирать и привлекать къ отвѣтственности" ("Смолен. Вѣстн.", No 146, 1894 г.). Нѣсколько разъ уже въ газетахъ публиковались извѣщенія отъ министра внутр. дѣлъ и св. синода, направленныя противъ этого зла. "Министромъ внутр. дѣлъ,-- читали мы въ газетахъ (въ іюлѣ 1894 года),-- было уже сдѣлано распоряженіе, чтобы полицейскія власти, въ случаѣ появленія капихъ бы то ни было сборщиковъ на св. мѣста Палестины,-- предавали бы этихъ лицъ судебнымъ властямъ для поступленія по закону".

Въ томъ же году газетами цитировалось интересное сообщеніе об.-прокурора св. синода, гласившее, что "въ Россію ежегодно прибываетъ значительное число персидскихъ подданныхъ, преимущественно уроженцевъ Урміи, именующихъ себя лицами духовнаго сана правосл. исповѣданія, тогда какъ, по отзыву нашего консула въ Азеръ-байджанѣ, въ дѣйствительности въ Азеръ-байджанской провинціи нѣтъ ни одного православнаго (всѣ они принадлежатъ къ такъ назыв. несторіанскому вѣроисповѣданію)... Большею частію они выдаютъ себя за посланныхъ іерусалимскимъ патріархомъ для сбора на Гробъ Господень, показываютъ ящики, на которыхъ имѣются печати, будто бы патріаршія; продаютъ образки или предлагаютъ поставить у Гроба Господня "годовую свѣчу" и т. д. "Появляясь вторично у крестьянъ, сдѣлавшихъ болѣе или менѣе значительные взносы,-- привозятъ имъ (поддѣльныя, разумѣется) благодарственныя письма" и при этомъ стараются выманить вновь. Въ иныхъ мѣстахъ эти персидскіе самозванцы, по свидѣтельству цитируемаго сообщенія, позволяютъ себѣ даже причащатъ православныхъ.

Деревня газетъ не читаетъ, съ полиціей сборщики во многихъ мѣстахъ, повидимому, умѣютъ ладить, да и усмотрѣть ихъ всякій разъ полиціи трудно. И идетъ по старому эта черная рать, облагающая обильными данями наше легковѣріе и невѣжество. "Изъ дошедшихъ до министерства свѣдѣній,-- читаемъ въ офиціальномъ сообщеніи,-- усматривается, что, не смотря прежнія распоряженія, случаи злоупотребленій по сбору пожертвованій въ пользу іерусалимскаго патріарха продолжаются. Вслѣдствіе этого департаментъ полиціи... сообщаетъ, что единственнымъ уполномоченнымъ іерусалимскаго патріарха, въ Россіи состоитъ архимандритъ Арсеній, и другихъ повѣренныхъ отъ Гроба Господня въ Россіи нѣтъ" (цитирую изъ "Смоленскаго В-ка", 1895, No 81). А оберъ-прокуроръ св. синода извѣщаетъ съ своей стороны, что самъ іерусалимскій патріархъ, обращался черезъ своего представителя къ духовному начальству съ просьбой принять мѣры противъ самозванныхъ сборщиковъ, которые, по его словамъ, "съ прежнихъ успѣхомъ вымогаютъ у простолюдиновъ деньги и цѣнныя вещи посредствомъ обмановъ, сплошь и рядомъ сопровождаемыхъ святотатственными и кощунственными поступками" ("Сам. Газ.", 1895, 18 іюня).

II.

Аѳонскіе келліоты.

Но особенной настойчивостью и даже дерзостію отличается это нашествіе на русскую простоту со стороны нѣкоторыхъ "святыхъ отецъ", населяющихъ осіянную издревле таинственной благодатью Аѳонскую гору.

Кто, въ самомъ дѣлѣ, не получалъ этихъ писемъ? Описывая бѣдственное состояніе скитовъ и келлій, а также нужды спасающихся въ нихъ скитниковъ, авторы просятъ помочь имъ присылкою денегъ, а также сообщить адреса извѣстныхъ своею благотворительностью лицъ, предпосылая при этомъ, конечно, благословеніе св. Аѳонской горы. При каждомъ такомъ письмѣ особо прилагается изображеніе Божьей Матери. Къ концѣ письма всегда излагается такса, или же, по выраженію "аѳонскихъ писателей", чинъ поминовенія; здѣсь обозначается, за какое время поминовенія сколько требуется высылать денегъ. Въ заключеніе всего прилагается съ печатнымъ адресомъ конвертъ для посылки денегъ и писемъ.

Письма эти порой производятъ истинно потрясающее впечатлѣніе. Вдругъ ни съ того ни съ сего, какая-нибудь малоизвѣстная даже въ своемъ глухомъ городкѣ старушка или простая крестьянка получаютъ привѣтъ и благословеніе съ далекой, таинственной въ своей отдаленности "святой горы"! "У насъ,-- писали "Волгарю" изъ Емагашской волости, Васильскаго уѣзда,-- все получаются "восточныя корреспонденціи" изъ разныхъ келій и обителей Аѳонской горы"... Черемисы при полученіи этихъ писемъ (адресованныхъ съ точнымъ обозначеніемъ уѣзда, волости, деревни и даже скромнаго черемисскаго имени) приходятъ, разумѣется, въ умиленіе, приписывая это обстоятельство чуть ли не сверхъестественной прозорливости аѳонскихъ старцевъ,-- и стараются поскорѣе выслать деньги (вложивъ ихъ въ готовый конвертъ)... Нѣкоторые не довольствуются даже и этимъ: считая сборъ для святыхъ старцевъ богоугоднымъ дѣломъ, они ходятъ по деревнямъ съ "аѳонскими письмами", собираютъ пожертвованія и добросовѣстно отсылаютъ ихъ "на Аѳонъ". Корреспондентъ самъ встрѣтилъ такого сборщика-добровольца. Онъ зналъ также женщину-келейницу, которая одна набрала и отослала 200 рублей ("Волгарь", 1895, No 78).

Если не ошибаюсь, первый обратилъ общее вниманіе на этотъ походъ святогорскихъ скитниковъ "Сельскій Вѣстникъ". Въ 1888 году эта газета, которая въ первое время своего существованія была дѣйствительно полезнымъ и безтенденціознымъ органомъ просвѣщенія, заговорила о незаконности присылаемыхъ въ Россію въ громадномъ количествѣ воззваній келліотовъ. Статья произвела впечатлѣніе. Такъ какъ келліоты приглашали посылать пожертвованія черезъ своихъ "довѣренныхъ", жившихъ въ Одессѣ, то, по распоряженію правительства, было произведено разслѣдоватне. При этомъ было обнаружено восемь такихъ "довѣренныхъ". Это были: отставной унтеръ-офицеръ Иванъ Зязинъ, крестьянинъ Гавріилъ Шаповаловъ, унтеръ-офицеръ Афанасій Поповъ, крестьянинъ Михаилъ Балашовъ, ефрейторъ запаса арміи Архипъ Коленко, крестьяне Емельянъ Леонтьевъ и Иванъ Домашевъ и отставной урядникъ войска Донского, Иванъ Кульгачевъ. Въ квартирахъ у нихъ были найдены цѣлые склады литографированныхъ воззваній, печати и т. п. принадлежности. Нѣкоторые изъ нихъ жили съ любовинцами, нѣкоторые были пострижены въ монашество и носили другія имена, какъ принявшіе "аѳонскій чинъ". Съ половины 1886 г. по іюль 1888 г. ими было собрано 89,693 p. Слѣдователями, помимо этого, было отобрано 27,372 р. {"Нов. Вр."; "Ниж. Лист.", 1901 г., No 15.}.

Это, однако, не прекратило нашествія. Въ послѣднее время,-- писали въ "Приазовскомъ Краѣ",-- передъ праздниками поступила масса писемъ (болѣе 200) изъ Константинополя, отъ какого-то отца Матѳія съ братіею для разсылки по земской почтѣ. Всѣ они литографированныя, и во всѣхъ невѣдомый отецъ Матѳій Воронковъ, поздравляя съ праздникомъ, повѣствуетъ о бѣдственномъ положеніи своей обители и приглашаотъ къ пожертвованіямъ "отъ своего усердія". Въ концѣ приложена и "такса чинопоминовенія". За 30 рублей отецъ Матѳій поминаетъ васъ вѣчно и ежедневно; за 15 тоже вѣчно, но лишь разъ въ недѣлю, за 5 рублей -- по разу въ годъ и т. д. Полиціей эти письма задержаны, такъ какъ обнаружено, что въ Константинополѣ организовапа цѣлая шайка, которая разсылаетъ во всѣ концы Россіи такія письма, расписывая въ нихъ бѣдственное положеніе несуществующихъ (?) обителей. Въ важнѣйшихъ городахъ Россіи у этой шайки имѣются агенты, собирающіе точные адреса и отправляющіе ихъ въ "главное бюро".

Интересно при этомъ, что предпріимчивый отецъ Матѳій Воронковъ, недовольный разоблаченіемъ сборщицкихъ махинацій, встунаетъ въ полемику съ разоблачителями, т. е. съ министромъ внутр. дѣлъ и оберъ-прокуроромъ св. синода. Въ Астрахани (по сообщенію "Астрах. Листка") получена масса писемъ отца Матѳія, "съ перепечатками изъ одной константинопольской газеты, наполненными самыми дерзкими выходками противъ лицъ, предостерегающихъ легковѣрныхъ людей отъ этихъ келліотовъ". Газетѣ доставленъ одинъ экземпляръ, обнаруживающій далеко не монашескіе чувства и аппетиты ("Волгарь", 1895, No 114). Конечно, эта полемика одной Астраханью навѣрное не ограничилась.

Съ цѣлью контролировать эту "финансовую дѣятельность" аѳонскихъ монаховъ синодъ раснорядился, чтобы всѣ пожертвованія направлялись черезъ его хозяйственное управленіе. Келліоты продолжаютъ и послѣ этого разсылать благочестивыя воззванія. Въ нихъ есть все то же: увѣренія (съ текстами) о "чрезвычайной силѣ поминовенія усопшихъ" вообще и въ особенности на Аѳонѣ, подробнные прейсъ-куранты съ расцѣнками и объявленія о возможности уплаты съ разсрочкой. Но къ этому прибавлястся покорная просьба: "деньги черезъ синодъ не высылать, такъ какъ мы ихъ не получаемъ. Посылайте прямо по почтѣ". Особенно остроумное письмо этого рода было оглашено въ 1900 году въ "Сынѣ Отечества" (No 36). Исходило оно отъ келліотовъ "Пустынной обители Введенія во храмъ" и предупреждало благочестивыхъ жертвователей, чтобы они свои пожертвованія черезъ синодъ не направляли, "такъ какъ для Св. Сѵнода дѣло передачи пожертвованій оказалось крайне обременительнымъ (!), о чемъ было напечатано отъ Хозяйственнаго Управленія при Св. Сѵнодѣ въ "Церковныхъ Вѣдомостяхъ" въ 1896 г. No 7. Такъ соизволилъ распорядиться Св. Сѵнодъ, а посему просимъ Васъ послать свои пожертвованія прямо къ намъ, по прилагаемому при семъ адресу... Въ случаѣ же, если при сдачѣ на почту денежныхъ писемъ чиновники почтовыхъ учрежденій по какимъ-либо недоразумѣніямъ не пожелаютъ принять отъ Васъ писемъ только потому, что они адресованы непосредственно въ нашу обитель, то покорнѣйше просимъ увѣдомить насъ отдѣльнымъ письмомъ, по какой именно причинѣ почтовый чиновникъ отказалъ... Всякое уклоненіе отъ обязанностей почтовыхъ чиновниковъ даетъ полное право обращаться на нихъ съ жалобою главному начальству, какъ мы уже дѣлали, и виновные были подвержены къ отвѣтственности".

Въ послѣдующіе годы, когда пересылка пожертвованій по почтѣ встрѣчала все болѣе препятствій,-- ловкіе старцы стали командировать въ Россію нарочитыхъ агентовъ, которые производятъ сборъ на мѣстахъ, прибѣгая къ различнымъ, порой очень остроумнымъ пріемамъ. Для воздѣйствія на воображеніе жертвователя они разсылали копіи съ писемъ Іоанна Кронштадтскаго, рекламныя біографіи "святыхъ старцевъ", написанныя и напечатанныя по ихъ же заказу, и т. д. Ихъ агенты лично собираютъ заказы то на "поминовеніе души", то на "вѣчную лампаду", то на "неугасимую свѣчу". Одинъ изъ аѳонскихъ монаховъ,-- писалъ корреспондентъ "Сиб. Вѣдомостей" изъ села Велико-Михайловки, Курской губ.,-- получивъ здѣсь года два тому назадъ заказы на неугасимую свѣчу (25 руб.),-- недавно написалъ своей заказчицѣ, приблизительно, слѣдующее:

-- "Тухнетъ твоя, бабушка, неугасимая свѣча. Охъ, много грѣховъ на нашей совѣсти, и свѣтъ-то нашъ ужъ не угоденъ Богу. Поддержи колеблющееся пламя твоей неугасимой свѣчи".

Старушка -- въ великомъ горѣ, что и свѣча-то ея не угодна Богу, собрала послѣдніе свои гроши и отправила на поддержаніе готоваго уже потухнуть пламени другіе 25 руб. {"С.-Петербургскія Вѣд.", 29 іюня 1903 г., No 174.}...

Другой сборщикъ, какой-то іеромонахъ Парфеній, тоже письменно извѣщаетъ благочестивыхъ жертвователей о чудѣ, доказывающемъ воочію благодатную силу пожертвованій: одинъ жертвователь усумнился и заколебался. Тогда на вѣсы была положена часть просфоры, а на другую чашку клали золотые. Оказалось, что кусочекъ просфоры перетянулъ 500 червонцовъ. Десять писемъ съ извѣщеніемъ объ этомъ "чудѣ" присланы были крестьянамъ села Ириновки, Сарат. уѣзда, съ энергическимъ запрещеніемъ пересылать деньги черезъ синодъ {"Нижегородскій Листокъ", 12 апр. 1902 г., No 99.}. Въ 1908 году въ Одессѣ обнаружена цѣлая организація аферистовъ, разсылавшихъ печатныя воззванія о пожертвованіихъ для аѳонскаго монастыря. Организація дѣлилась на три партіи, оперировавшія въ различныхъ частяхъ города и получавшія изъ различныхъ мѣстностей обильнѣйшія пожертвованія деньгами, вещами и холстомъ. Накрытые полиціей аферисты доказывали, что всѣ они -- послушники аѳонскаго монастыря и командированы настоятелемъ собирать пожертвованія. Въ ихъ квартирахъ найдены огромныя суммы, цѣнности, предметы роскоши, порнографическія открытки и книги, бутылки изъ-подъ водки и т. п. Одинъ изъ участниковъ организаціи успѣлъ даже пріобрѣсти себѣ въ Одессѣ громадный домъ.

Впослѣдствіи оказалось, что всѣ эти "аферисты" -- дѣйствительно аѳонскіе монахи. Одинъ изъ нихъ, Авксентій Добровольскій, успѣлъ доказать, что онъ старшій послушникъ пустыни аѳонскаго монастыря св. великомученика Артемія, командированный настоятелемъ монастыря іеромонахомъ Аѳанасіемъ {"Рѣчь", 22 ноября 1908 г., No 285.}.

Борьба эта ведется и далѣе сборщиками не безъ успѣха. Такъ, въ "Новомъ Времени" сообщалось о задержаніи въ Одессѣ полиціей монаха Ниѳонта, при которомъ было найдено 119.000 рублей... Доставленный въ участокъ монахъ предложилъ приставу "пожертвовать 10.000 въ пользу раненыхъ воиновъ, съ условіемъ, что объ остальныхъ деньгахъ не будетъ сообщено мѣстному архіерею" ("Нов. Вр.", 15 мая 1904 г.), а въ 1903 году хозяйственный дерартаментъ синода дополнилъ напечатанный ранѣе списокъ "неблагонадежнихъ" сборщиковъ, на имя которыхъ пожертвованія не отсылаются по назначенію, и въ 1909 году вновь повторилъ этотъ списокъ. Такими "завѣдомо неблагонадежными" келейниками признаны: Варлаамъ Чернышевъ, старецъ келіи "трехъ святителей"; Моисей Буренинъ, старецъ келіи "Рождство Богородицы"; іеромонахъ Иннокентій, старецъ келіи св. Іоанна Предтечи; іеромонахъ Литвиненковъ, старецъ келіи "Возложеніе пояса Божіей Матери" (есть, значитъ, и такія святыни!); Семенъ Чеботаревъ, старецъ келіи "Иверской Божіей Матери"; Герасимъ, старецъ келіи "Казанской Божіей Матери"...

И, наконецъ, нашъ старый знакомый, строптивый полемистъ Матвѣй Воронковъ, старецъ келіи "Введенія во храмъ пресвятой Богородицы" {"Русск. Вѣд.", 25 мая 1903 г., и "Орл. Вѣстн.", 29 мая 1909 г.}! Почтенный о. Матѳій имѣлъ бы основаніе праздновать пятнадцатилѣтіе со времени перваго синодскаго разоблаченія по его адресу.

III.

Спросъ на чудеса. Чудо въ селѣ Ревезени. Жигулевскіе старцы.

Однако, всѣ эти урмійцы, персы, турецкіе греки, патріаршіе послы и келліоты, раскинувшіе свои хитрыя мрежи на обывательское и главнымъ образомъ крестьянское легковѣріе -- далеко еще не самые вредные изъ тѣхъ людей "духовнаго прозванія", которыхъ задача -- эксплоатація темнаго религіознаго чувства.

За ними идетъ гораздо болѣе серьезный и вредный отрядъ самозванныхъ чудотворцевъ. Келліоты и "патріаршіе посланцы" со своими ящиками, печатями и книжкани посягаютъ прямо и непосредственно да мѣдяки и кредитки. "Чудотворцы" не довольствуясь непосредственными результатами, сѣютъ еще новыя сѣмена невѣжества и суевѣрій. Мрачные слухи и толки, изувѣрскія выдумки, омрачающія простые умы и темныя души,-- вылетаютъ отъ нихъ цѣлыми стаями, точно вороны, покрывающіе свѣтъ солнца и каркающіе надъ "святою", но все еще очень темною Русью.

Въ 1890 году довелось мнѣ идти вмѣстѣ съ богомольцами изъ Саровскаго монастыря въ Полетаевскій южной частью Нижегородской губерніи. Шли мы сначала втроемъ. Мои спутники плелись издалека, обошли много мѣстъ, разыскивая такую святыню, которая подѣйстіювала бы именно на ихъ недуги. У одного была "поясничная скорбь" ("схватывало"), у другого "болѣло нутро". Что именно болѣло, онъ и самъ не зналъ, но только лютое, глубокое страданіе горѣло въ глубинѣ его впалыхъ глазъ.

Шли они тихо и вели печальную бесѣду. Ходятъ они уже долго, свѣту исходили много. Одинъ былъ въ Соловкахъ, оттуда перебрался на югъ матушки Рассеи, въ Новый-Аѳонъ. Да еще не прямо, а черезъ Херсонъ, идя все берегомъ моря, вдоль изогнутой линіи Крыма и Кавказскимъ побережьемъ. Дорогой его все "схватывало", и онъ отлеживался на камняхъ, да въ татарскихъ сакляхъ... "Спасибо,-- нехристи, а тоже Бога помнятъ"...

Нигдѣ не помогло: не услышали молитву Соловецкіе угодники, не подѣйствовало нисколько въ Новомъ-Аѳонѣ. Серафиму Саровскому ставилъ свѣчи, заказывалъ молебны и "панафиды" въ Дивѣевѣ и въ Саровѣ. Тоже, видно, не можетъ угодникъ помочь противъ этой болѣзни.

Оба мои спутника были увѣрены, что гдѣ-то на Руси, обильной святынями, есть и такая икона, которая сниметъ съ ныхъ недуги. Надо только "потрафить", потому что одна "владычица" отлично дѣйствуетъ противъ грыжи, но совершенно безсильна противъ "нутра", другая снимаетъ "присуху" или порчу, и т. д. Вотъ они шли дорогой, дѣлились своими соображеньями, куда имъ еще направить стопы, какая изъ многочисленныхъ "владычицъ" можетъ подѣйствовать. Попутно они собирали свѣдѣнія отъ встрѣчныхъ людей.

Въ это время насъ догналъ мужикъ, который бодро шелъ той же дорогой. Его дѣло было "легкое". Это былъ поклонникъ изъ ближняго села. Онъ далъ въ какомъ-то житейскомъ случаѣ обѣтъ Серафиму Саровскому; угодникъ помогъ ему, и теперь онъ отдалъ свой долгъ: поставилъ свѣчу и отслужилъ молобонъ. Прислушавшись къ скорбнымъ рѣчамъ двухъ спутниковъ, онъ остановился на дорогѣ и сказалъ:

-- Стой, братцы! Говорите "слава Богу". Богъ меня къ вамъ послалъ. Теперь идти вамъ недалеко.

И онъ разсказалъ слѣдующую чудесную исторію. Есть въ нижегородской губерніи, Княгининскаго уѣзда, село Ревезень. И есть въ томъ селѣ, въ рощѣ, часовенка, а у часовенки бьетъ изъ-подъ земли ключикъ. Вода въ томъ ключикѣ чистая, какъ слеза, и въ самую жару холодная, какъ ледъ. И у той часовенки вотъ уже много лѣтъ является святой старецъ, отшельникъ, дающій благословеніе народу. Есть гдѣ-то у того старца и рещера, но никто и никогда ее не видалъ. Роща невелика, черезъ рощу пролегаетъ овражекъ. Исходили ту рощу окрестные жители вдоль и поперекъ, но пещеру не видали. Появляется старецъ въ ночное время изъ рощи, благословляетъ и возлагаетъ руки, совѣтуетъ и исцѣляетъ. Потомъ прикажетъ пасть ницъ и молиться. А когда люди отмолятся, подымутъ глаза,-- старца ужъ нѣтъ.

Чего же лучше! Надо идти туда. Ежели старецъ самъ не исцѣлитъ, то навѣрное укажетъ такую икону, которая имѣетъ силу противъ этихъ болѣзней. Общеніе съ старцемъ имѣетъ келейница Устинья. Разыскать ее въ селѣ нетрудно. Дать ей "по силѣ возможности", она вечеромъ поведетъ на ключъ къ часовнѣ. Поставитъ человѣка на колѣни, сама уйдетъ. Человѣкъ стоитъ на колѣняхъ, молится. Кругомъ лѣсъ шепчетъ, да ключикъ журчитъ. И вдругъ чувствуетъ человѣкъ,-- кто-то возложилъ ему руку на голову... Много уже было чудесъ отъ невѣдомаго угодника.

Это было такъ поразительно, что вся наша маленькая группа остановилась на пыльной дорогѣ и слушала, какъ зачарованная, разсказъ о близкомъ и осязаемомъ "чудѣ". И я тоже. Разсказъ былъ простъ и ясенъ. Разсказчикъ очевидно старался дать людямъ благожелательный совѣтъ: зачѣмъ имъ въ самомъ дѣлѣ ходить наугадъ, когда спасеніе такъ близко: въ Ревезени...

Богомольцы приняли совѣтъ съ благодарностью. Они спросили, далеко ли будетъ то село Ревезень, какой волости и какъ туда пролегла дорога, на какія деревни и села? Затѣмъ, при первомъ же проселкѣ, убѣгавшемъ съ нашей дороги въ нужную имъ сторону, оба немощные поклонились намъ, пожелавъ счастливаго пути "со Господомъ", а сами побрели проселочкомъ искать села Ревезени, ручья, часовенки и чуда.

Я смотрѣлъ имъ вслѣдъ, и мени сильно потянуло за ними. Но мнѣ стало стыдно. Мой маршрутъ былъ составленъ, и неужели я отступлю отъ него лишь затѣмь, чтобы лишній разъ убѣдиться, что прохожіе на дорогахъ разсказываютъ всякія бредни. И я пошелъ своей дорогой на Понетаевку.

А черезъ нѣкоторое время въ мѣстной нижегородской газетѣ появилось слѣдующее сообщеніе {"Волгарь", 1801, No 150.}.

Близъ села Ревезени стоитъ часовня, гдѣ въ продолженіе цѣлыхъ 30 лѣтъ (!) являлся схимникъ... Посредницей между народомъ и схимникомъ была нѣкая Устинья Балакирева, она же Бѣсова. Съ нѣкоторыхъ поръ, однако, старецъ и его чудесныя появленія возбудили подозрѣніе въ нѣсколькихъ болѣе или менѣе "свободныхъ умахъ" Ревезени. Къ числу сомнѣвающихся! -- пишетъ корреснондентъ,-- принадлежалъ и крестьянимъ с. Ревезени Иванъ Сергѣевъ Наддаевъ, давно искавшій случая провѣрить свои сомнѣнія.

И вотъ, однажды увидѣлъ онъ, что подъ вечеръ мимо его избы проѣхала Устинья Балакирева, съ двумя неизвѣстными женщинами, но направленію къ Лопаринской часовнѣ. "Значитъ, сегодня ночью появится народу схимникъ" -- сообразилъ Наддаевъ и, захвативъ съ собою еще двухъ скептиковъ, Блажнова и Маіорова (навѣрное учились въ "земской школѣ"), отправился съ ними къ той же Лопаринской часовнѣ. Въ то время, какъ они подошли къ мѣсту, схимника окружало уже болѣе 20 человѣкъ крестьянъ, принимавшихъ отъ старца благословеніе, стоя на колѣняхъ. Когда схимникъ, кончивъ свое дѣло, хотѣлъ уходить, къ нему подошли Наддаевъ, Блажновъ и Маіоровъ съ просьбой показатъ имъ его пещеру. Схимникъ отвѣтилъ, что для этого имъ необходимо предварительно поститься 40 дней и ночей.-- "Гдѣ ужъ намъ столько времени поститься. Люди мы немощные, покажи теперь",-- присталъ Блажновъ. Схимникъ молча пошелъ въ лѣсъ, но Блажновъ съ товарищами, да еще кое-кто изъ крестьянъ не отставали. Они долго бродили по лѣсу (ночью), пока не свалились въ оврагъ. Когда они выбрались оттуда,-- старецъ, уставшій отъ ходьбы, легъ на землю, а Маіоровъ случайно наткнулся въ кустахъ на женскую шубу, которую крестьяне признали принадлежащей Устиньѣ. Тогда подозрѣнія, конечно, усилились, стали просить старца вызвать Устинью, и, наконецъ, Блаженвъ, осмѣлившись, приподнялъ скуфью на головѣ отшельника. Подъ скуфьей оказались женскіе волосы, и черезъ минуту передъ крестьянами предстала Устинья съ бородой изо льна!

Финалъ этой исторіи разыгрался на судѣ, въ гор. Княгининѣ. Судъ призналъ Устинью Иванову Балакиреву виновной въ томъ, что она съ корыстною дѣлью выдавала себя за схимника, употребляя для обмана предметы христіанскаго богослуженія. Приговоръ -- 8 мѣсяцевъ тюремнаго заключенія и церковное покаяніе. Обманъ длился много лѣтъ, и Балакирева успѣла за это время скопить изрядное состояніе.

Когда я читалъ этотъ прозаическій финалъ ревезенскаго чуда,-- мнѣ вспомнилась истомившаяся отъ зноя дорога, солнце, палящее желтыя нивы, синяя полоса саровскихъ лѣсовъ на горизонтѣ и обожженныя солнцемъ фигуры болящихъ, жадно внимавшія вѣсти о близкомъ избавленіи... Что унесли они съ ревезенскаго ключика, и долго ли еще ходить имъ по бѣлому свѣту отъ чуда къ чуду? А чудесъ на святой Руси еще много. Есть на Волгѣ мѣсто, называемое Жигулями. Волга течетъ здѣсь, какъ въ трубѣ, между горами, покрытыми лѣсомъ, и когда-то это мѣсто славилосъ разбоями. Начиная отъ Сторожевого кургана подъ Ставрополемъ и кончая Царевымъ курганомъ недалеко отъ Самары,-- каждая гора и каждый оврагъ носятъ названія какого-нибудь атамана, и всѣ Жигули обвѣяны разбойными преданіями, а извѣстно,-- гдѣ грѣхъ, тамъ и покаяніе. Поэтому мнѣ разсказывали волжскіе каританы въ 90-хъ годахъ, будто въ жигулевскихъ буеракахъ еще и тогда можно было наткнуться на одинокіе огоньки въ глубинѣ пещеръ и увидѣть старцевъ, стоящихъ на молитвѣ. Только это будто бы уже послѣдніе, которыхъ еще не прибралъ Господь, " лѣтъ по сту и болѣе".

Кромѣ того, я слышалъ много разъ, что съ плывущихъ по волжскому стрежню межъ Жигулями плотовъ и барокъ часто видятъ древнихъ старцевъ, которые выходятъ изъ ущелій, разстилаютъ на берегу бѣлые платы и кланяются. Съ барокъ и плотовъ отряжаютъ лодки; тогда старцы уходятъ въ лѣсъ, а бурлаки кладутъ на бѣлые платы подаяніе: хлѣбъ и мѣдныя деньги на лампадное масло.

Аъ 1899 году я проплылъ межъ Жигулей въ лодкѣ, бродилъ по ущельямъ и разспрашивалъ мѣстныхъ жителей. Одинъ изъ лѣсниковъ, служащихъ въ имѣніи гр. Орлова-Давыдова, разсказалъ мнѣ объ этихъ ,,тайнахъ" жигулевскихъ ущелій. По его словамъ, въ Жигуляхъ дѣйствительно до сихъ поръ по временамъ полиція и лѣсная стража натыкаются на землянки, въ которыхъ скрываются "безпаспортные", а старцы, стоящіе на берегу, выходятъ изъ черемисскаго села, и для шихъ это является постояннымъ промысломъ.

Теперь можетъ быть все это перевелось уже окончательно, но въ 1895 году даже въ городѣ Самарѣ на Жигулевскія горы, синѣющія полоской на горизонтѣ, многіе смотрѣли съ чувствомъ нѣкотораго благоговѣнія. Между прочимъ забрелъ съ этихъ горъ и одинъ изъ "отшельниковъ".

Это былъ нѣкій Инчинъ, дѣтина лѣтъ 38, не менѣе 10 вершковъ ростомъ, здоровый и крѣпкій. Озябшій и совершенно босой -- онъ пришелъ на кухню самарской обывательницы Шарыхиной и разсказалъ кѵхаркѣ Татьянѣ Соболевой, что онъ отшельникъ изъ-за Волги, что уже 15 лѣтъ онъ живетъ въ пещерѣ со старцемъ Савельемъ, которому теперь ровно 130 лѣтъ отъ роду.

Пещера та ископана глубиной 200 саженъ, и живутъ они въ ней зиму и лѣто безъ одежи, а старецъ Савелій, кромѣ того, во славу Господіій, носитъ еще на ногахъ "желѣзныя калоши" въ 1 1/2 пуда вѣсомъ каждая калоша; да и весь старецъ Савелій обмотанъ желѣзными цѣпями. Кухарка Соболева, разумѣется, прослезилась и дала отшельнику нѣсколько аршинъ полотна (постилать на берегу) да на масло 30 коп. На кухнѣ стали собираться еще женщины, которыя тоже давали "на масло". Потомъ босой отшельникъ попалъ въ бѣлую половину, къ самой Шарыхиной, гдѣ опять принялъ даяніе. А вечеромъ благочестивая Соболева увидѣла пустынника въ сообществѣ пустынницы въ кабакѣ, очень весело проводившихъ время. Потомъ -- участокъ и судъ. На судѣ, когда негодующая Соболева разсказывала о старцѣ 130 лѣтъ, носящемъ калоши въ 1 1/2 пуда, въ камерѣ мирового судьи стоялъ хохотъ. Смѣялась публика, смѣллся судья, смѣялся даже и самъ отшельникъ, который, весело улыбалсь, ушелъ изъ камеры въ тюрьму ("Самарская Газета", No 262, 1895 г.). Такъ перевелись чудесные старцы въ Жигуляхъ. Но на Руси повидимому они еще очень живучи. Народъ вѣритъ въ возможность и близость чудесъ, жадно ихъ ищетъ... А гдѣ есть такой сильный спросъ, тамъ, понятно, является и предложеніе.

IV.

Босоногіе странники. Юродивые, пророки и чудотворцы.

Въ неисчислимомъ людскомъ потокѣ, круглый годъ переливающемся по дорогамъ, ведущимъ къ монастырямъ и чудотворнымъ иконамъ,-- слѣдуетъ различать три замѣтныхъ группы.

Это, во 1-хъ, "поклонники", крестьяне или мѣщане изъ ближайшихъ къ монастырямъ деревень и городовъ, идущіе нa поклоненіе своей мѣстно чтимой иконѣ, въ перемежкахъ между работами. Далѣе -- это "богомольцы", бредущіе издалека и порой переходящіе изъ монастыря въ монастырь по обѣту или для избавленія отъ болѣзней. Наконецъ -- это "странники", всю свою жизнь мѣряющіе дороги, очень плохо припимаемые въ монастыряхъ, братія которыхъ всегда косится на этихій "полудуховныхъ" бродягъ, въ мурмолкахъ и подрясникахъ, какъ будто намекающихъ въ глазахъ толпы на принадлежность къ монашескому званію; въ сущности они чувствуютъ глухую вражду къ настоящим монастырскимъ обитателямъ, тѣмъ болѣе, что въ большинствѣ случаевъ сами они монастырскіе изгнаниики, тщетно старающіеся вновь попасть въ спокойнуіо келію, а порой искренно разочарованные въ монастырской жизни и не умѣющіе приспособиться "къ міру".

Эта среда представляетъ уже очень глубокое бытовое явленіе, и, конечно, русскую дорогу, особенно лѣтомъ, долго еще будетъ трудно представить себѣ безъ живописной фигуры такого странника, бредущаго въ мурмолкѣ, съ посохомъ, въ длинномъ подрясникѣ, вдоль тракта или проселкомъ между созрѣвающими хлѣбами. Лѣтомъ они бродятъ изъ монастыря въ монастырь, при чемъ монастырскіе "отцы гостинники" зорко наблюдаютъ, чтобы "шатающіе" не заживались болѣе 3-хъ дней на даровой трапезѣ. Въ привольныхъ саровскихъ лѣсахъ лѣтомъ заводятся цѣлые таборы "странниковъ" и "странницъ", проводящихъ время болѣе или менѣе беззаботно за счетъ легковѣрія окрестныхъ жителей и богомольцевъ. Осень выгоняетъ ихъ оттуда искать на зиму пріюта въ городскихъ притонахъ -- и тогда дороги около крупныхъ монастырей усѣяны ихъ жалкими озябшими фигурами. "Точно осенній листъ по вѣтру,-- такъ ихъ несетъ въ сентябрѣ изъ лѣсу" -- образно и съ сожалѣніемъ въ голосѣ говорила мнѣ благодушная дивѣевская инокиня, сознававшая, что это жизнь очень грѣховная, но и очень несчастная... Народъ любитъ, по старой памяти, эту бродячую, но бывалую голь, и на этой почвѣ выристаютъ еще удивителыше типы.

Въ дер. Ѳедоровкѣ, Лаишевскаго уѣзда, среди деревенскихъ обывателей есть нѣкто Гаврила Михеичевъ,-- пишетъ корреспондентъ "Волжскаго Вѣстн." (No 138, 1894).-- Въ лѣтнее время это просто торговецъ на базарѣ въ с. Алексѣевскомъ, ничѣмъ не отличающійся отъ другихъ торговцевъ. Но у него есть особый талантъ, которымъ онъ пользуется зимой. Онъ умѣетъ, не простуживаясь, ходить босымъ по снѣгу, И вотъ, съ наступленіемъ холодовъ онъ отправляется въ одеждѣ странника, босой, по деревнямъ. Тамъ, подъ видомъ старца, не то съ Аѳона, не то съ другихъ святыхъ мѣстъ -- читаетъ крестьянамъ какую-то книжку, поетъ каноны и молитвы и т. д. Темный людъ надѣляетъ его чѣмъ можетъ, а съ наступленіемъ весны Михеичевъ возвращается къ семьѣ, сортируетъ добычу и въ первую же пятницу выступаетъ опять въ качествѣ торговца на базарѣ. Талантъ, разумѣется, дается не всякому. Пробовалъ Михеичевъ "пріучить къ своему дѣлу" своего односельца, по тотъ простудился и умеръ. Уговаривалъ другихъ,-- дѣло, молъ, нетрудное, а прибыльное ("даже и пачпорта святому человѣку не требуется". Какой тутъ пачпортъ, ежели человѣкъ босой по снѣгу ходитъ!). Но болѣе охотниковъ не сыскалось.

Не сыскалось впрочемъ только въ Ѳедоровкѣ. Въ разныхъ другихъ мѣстахъ это искусство процвѣтаетъ съ большимъ успѣхомъ. Въ 1901 году въ Смоленскѣ, напримѣръ, появился рабъ Божій Аѳанасій, выдававшій себя за посланника отца Іоанна Кронштадтскаго. Онъ тоже ходилъ по снѣгу босой и изъ полученныхъ денегъ одѣлялъ нищихъ. Этого достаточно, чтобы простые люди повѣрили его святости. Пожертвованья льются рѣкой. На видъ это здоровенный мужчина, лѣтъ 35, съ полными щеками и бѣгающими глазами; волосы носитъ длинньге, одѣтъ въ солдатскую шинель. Босикомъ по снѣгу ходитъ съ 6-ти лѣтъ. По его словамъ, было ему сонное видѣніе: "крестъ и евангеліе". Объ этомъ онъ разсказалъ Іоанну Кронштадтскому, который и благословилъ его на подвигъ: ходить босикомъ и учить народъ (!). Выдержавъ предварительно. сорокадневный постъ, Аѳанасій поступилъ въ число посланниковъ о. Іоанна. Таковыхъ у о. Іоанна семь. Они ходятъ по Россіи и отъ времени до времени являются въ Кронштадтъ съ отчетами {"Юж. Об.", 9 февр. 1901 г.}.

Такой же подвижникъ босого хожденія появился въ 1905 году въ ст. Курганной, Кубанской области. По документу онъ -- житель с. Темнолѣсскаго, Майкопскаго отдѣла. Одѣтый въ рубище, едва прикрывающее тѣло, съ длныными космами волосъ и въ веригахъ, онъ ходитъ босой въ трескучій морозъ и наводитъ благоговѣйный трепетъ, особенно на женщинъ. Многія видѣли вокругъ головы "Микиты" сіяніе въ видѣ "рай дуги" (радуги). Нерѣдко при появленіи на улицѣ "святого" женщины падаютъ ницъ и цѣлуютъ его ноги. Между прочимъ, его спеціальность -- излѣченіе отъ безплодія. Стоитъ "Микитѣ" пошептать надъ женщиной, чтобы она "понесла". По всѣмъ признакамъ -- большой плутъ. Между прочимъ -- онъ грамотенъ, но безъ зазрѣнія совѣсти увѣряетъ, будто нигдѣ не учился, а даръ грамоты получилъ отъ Божіей Матери.

-- Когда мнѣ данъ былъ Христомъ даръ хожденія необутыми стопами въ морозъ по снѣгу,-- говоритъ онъ,-- то душа моя скорбѣла, что не умудренъ грамотѣ и не могу "честь" слово Божіе. И горько, и много я плакалъ и просилъ "со слезами и воздыханіемъ" умудрить меня "честь" книги. Вотъ разъ стою передъ храмомъ, молясь за весь крещеный міръ, и на молитвѣ уснулъ. Вдругъ вижу сіяніе необыкновенное, и является мнѣ сама Царица Небесная, даетъ мнѣ книгу и говоритъ: "чти, Микита, рабе мой".

-- Не могу чести, Госпоже Богородице, говорю съ скорбнымъ сердцемъ, ибо не умудрилъ меня Господь.

-- Господь не умудрилъ, такъ я приказую. Чти!

-- И открылись грѣшныя очы мои и возумѣлъ я читать,-- вретъ далѣе Никита.-- съ тѣхъ поръ и грамотнымъ сталъ.

Бабы умиляются и плачутъ...

Иногда на Микиту находитъ вдохновеніе и онъ начинаетъ "пророчествовать", но говоритъ запутанно и непонятно {"Спб. Вѣд.", 10 февраля 1905 г.}. Какъ видите, это типъ, принимающій на себя видъ "юродиваго", знакомаго нашей старинѣ и идеализированнаго исторической поэзіей. Рѣдкая старинная повѣсть, романъ или драма обходились безъ юродиваго, устами котораго вѣщаетъ таинственная глубина народной мудрости. Если вѣрить поэтамъ -- древняя Русь благоговѣйно внимала этимъ загадочнымъ словесамъ, раздававшюіся по селамъ, на дорогахъ, а иногда гремѣвшимъ на-встрѣчу царямъ на площадяхъ столицы, подъ торжественный звонъ колоколовъ...

Теперь, конечпо, не такъ ужъ легко встрѣтить истиннаго юродиваго на свободѣ. Современная Русъ находитъ для нихъ мѣста въ домахъ для умалишенныхъ, но все же порой мелькаетъ этотъ типъ и на рубежѣ ХХ-го столѣтія. Одинъ изъ такихъ пережитковъ старины былъ задержанъ въ 1901-мъ году въ Москвѣ, гдѣ онъ тотчасъ же обратилъ на себя бдительное вниманіе полиціи своимъ страннымъ видомъ и одѣяніемъ. Между прочимъ на головѣ у него была огромная шапка казачьяго покроя. Въ участкѣ онъ назвался крестьяниномъ Курской губ. Иваномъ Погорѣлымъ, а насчетъ занятія объяснилъ прямо, что спеціально занимается "юродствомъ", чѣмъ и добываетъ, переходя изъ города въ городъ, средства къ жизнй. При осмотрѣ оказалось, во-первыхъ, что шапка этого странника представляетъ изъ себя цѣлый складъ провизіи и разныхъ хозяйственныхъ принадлежностей, необходимыхъ для изготовленія горячей пищи гдѣ-нибудь въ полѣ или у дороги (вѣсъ ея достигалъ около пуда!). А во-вторыхъ, на тѣлѣ странника оказались тяжелыя вериги, отъ которыхъ образовались незаживающія раны... По его словамъ, онъ съ дѣтства былъ подверженъ обморокамъ. Немного странно, что на все время военной службы обмороки эти прошли, а потомъ опять возобновились. Поэтому онъ началъ странствовать по монастырямъ и во время этихъ скитаній встрѣтился съ какимъ-то страннакомъ, который носилъ монашеское одѣяніе и былъ извѣстенъ подъ именемъ "Сергія Тифлисскаго". Послѣдній, очевидно человѣкъ проницательный, опытнымъ глазомъ опредѣлилъ призваніе раба божія Ивана Погорѣлаго. Получивъ отъ сего Сергія "благословеніе на юродствованіе", Погорѣлый надѣлъ вериги и съ тѣхъ поръ добросовѣстно исполняетъ свое предназначеніе. приспособивъ шапку къ надобностямъ своего бродячаго образа жизни {"Южное Обозр.", 27 сент. 1901 г.}.

Свидѣтельствовавшій Погорѣлаго врачъ призналъ его ненормальнымъ. Онъ былъ выпущенъ на свободу, при чемъ начальство зачѣмъ-то конфисковало не только вериги,-- что пожалуй понятно,-- но и приспособленную для дорожныхъ удобствъ шапку!

Это, конечно, своего рода праведникъ среди тучи юродствующихъ проходимцевъ. Главою онъ, повидимому, дѣйствительно скорбенъ и тифлисскій прозорливецъ опредѣлилъ совершенно вѣрно, что ни на что болѣе сей Иванушка не годится, какъ только для того, чтобы носить вериги и удивлять православный народъ вѣсомъ и размѣрами своей шапки. Никакой дальнѣйшей иниціативы и никакого личнаго творчества онъ не проявлялъ, довольствуясь пассивнымъ сборомъ подаяній.

Есть, конечно, и еще такіе юродивые простецы. Въ дальнѣйшемъ мы еще познакомимся съ однимъ изъ такихъ представителей таинственной народной мудрости. Но гораздо чаще привлекаютъ на себя вниманіе люди болѣе простого типа, вземлющіе на себя званіе юродивыхъ прорицателей самозванно. "Нашъ городъ (Корчева) издавна служитъ пріютомъ всевозможныхъ блаженненькихъ и прочаго вида дармоѣдовъ",-- такъ сурово и раздраженно характеризовалъ, напримѣръ, своихъ земляковъ корреспондентъ "Сына Отечеетва" (3 ноября 1898 г.). "Съ нѣкотораго времени,-- продолжаетъ онъ,-- у насъ появились двое "юродивыхъ". Одинъ въ какомъ-то длинномъ-предлинномъ одѣяніи, а другой въ одномъ "исподнемъ" бѣльѣ.

Замѣчательно при этомъ, что обаяніе карачевскихъ юродивыхъ нисколько не уменьшалось отъ того обстоятельства, что они напивались въ лоскъ на глазахъ у жертвователей. Это вообще старинная привилегія юродивыхъ, и въ этомъ часто тоже усматривается какой-то скрытый и возвышенный смыслъ.

Въ 1901 году въ "Самарской Газетѣ" писали о слѣдующемъ случаѣ: два босяка, носившіе выразительныя клички "Ретьки Бури" и "Петьки Цирка", надѣли монашескія одѣянія, достали откуда-то вериги и въ такомъ видѣ стали посѣщать "самарскихъ крупчатниковъ", напоминая имъ о грѣхахъ, о возможной кончинѣ міра и о томъ, что подаяніе можетъ сильно облегчить для нихъ будущую отвѣтственность. Почтенные крупчатники оказались очень воспріимчивыми къ божественнымъ глаголамъ. "Буря" съ "Циркомъ" работали отлично и плоды своихъ трудовъ отдавали на храненіе мѣстному торговцу на берегу Волги. Пронюхавшая объ этомъ предпріятіи полиція, при обыскѣ, нашла въ своеобразномъ банкѣ 950 рублей, которые оказались принадлежащюіи праведнымъ "Бурѣ" и "Цирку" ("Сам. Газ.", 10 сент. 1901 г.).

Такими полуюмористическими происшествіями отъ времени до времени оживляется въ общемъ довольно мрачная картина этихъ пророчествъ, проповѣдей и прорицаній. Особенно благодарная тема для нихъ -- близкое "скончаніе міра". Въ концѣ 189І года, въ Новомъ-Куванѣ, Бугульминскаго уѣзда, появился странникъ, возвѣщавшій близкое свѣтопреставленіе. Онъ носилъ съ собой ящикъ (панораму), гдѣ освѣщенныя восковой свѣчкой потрясающія картины страшнаго суда являлись передъ испуганными зрителями... Получивъ лепту, странникъ уносилъ конецъ міра дальше ("Сам. Газ.", 1895, No 9). Такой же пророкъ собиралъ въ 1901 году обильную жатву въ Карачевскомъ уѣздѣ. "Въ село Мѣловое,-- писалъ корреспондентъ "Нижег. Листка" (12 окт. 1901 г.),-- пришелъ какой-то молодой человѣкъ, увѣшанный желѣзными и деревянными крестиками. Онъ сразу же объявилъ себя "посланникомъ небесъ", предсказывалъ скорый конецъ міра и совершалъ чудеса... на картахъ, на стаканѣ воды и т. д. простодушные сельчане, никогда не бывавшіе въ циркахъ, были поражены "сверхъестественными явленіями". Собравъ обильную дань, чудотворецъ благословилъ толпу и удалился -- гремя и звеня крестиками и напѣвая гнусавымъ голосомъ: "Волною морскою скрывше издревле"...

"Такъ,-- прибавляетъ корреспоидентъ,-- "посланникъ небесъ" обошелъ всѣ окрестныя деревни и всюду пользовался неизмѣннымъ успѣхомъ".

Однако, общій тонъ пророческаго самозванства этого типа далеко не такой юмористическій и сравнительно благодушный. Вотъ, напримѣръ, какъ описываетъ корреспондентъ "Черноморскаго Побережья" прибытіе въ Новый-Аѳонъ "схимника Серафима блаженнаго". Почтенный подвижникъ прибылъ къ празднику Покрова, когда народъ тысячами собирается на богомолье. "Въ рубищѣ, босикомъ, съ растрепанными длинными волосами и всклокоченной бородой, обвѣшанный крестами и цѣлымъ ассортиментомъ таинственныхъ амулетовъ, схимонахъ повергалъ въ полное умиленіе простодушныхъ богомолокъ. На немъ висѣла рука, "когда-то заушавшая Христа" (настоящая сушеная человѣческая рука), лѣстница, по которой восходили для снятія Спасителя со креста, платокъ съ головы Божіей Матери, лоскутъ пелены съ гроба Господня и многое другое".

И вдругъ общее вниманіе привлекли крики какой-то женщины, громко молившей ,,блаженнаго" объ исцѣленіи. Появившійся откуда-то странникъ тоже ходатайствовалъ передъ "схимникомъ" объ исцѣленіи болящей, одержимой бѣсами. "Блаженный" подошелъ къ женщинѣ и сталъ читать заклинанія, приказывая бѣсу выйти изъ больной. Заклинанія возымѣли дѣйствіе неожиданное: въ женщинѣ оказались цѣлыхъ два бѣса, которые и изгнаны изъ нея съ позоромъ въ присутствіи огромной толпы. Часть присутствующихъ богомольцевъ кинулась на колѣни, а затѣмъ, по приглашенію странника,-- посыпались пожертвованія... Схимонахъ Серафимъ началъ раздавать свои карточки (какъ фокусники раздаютъ свои рекламы)...

Чудо очень заинтересовало ново-аѳоискаго урядника, повидимому человѣка довольно расторопнаго, который "усомнился", не только въ подлинности чудесъ, но еще болѣе въ томъ, какъ взглянетъ на эти самовольныя чудеса его начальство. Тронуть святого тотчасъ же онъ не рѣшился, боясь наэлектризованной толпы, но ночью схимонахъ, странникъ и исцѣленная женщина были разысканы и приглашены къ допросу. Это оказалась одна компанія. "Исцѣленная" женщина заявила, что вообще она здорова, но бѣсы залѣзаютъ въ нее каждый разъ при посѣщеніи монастырей. "Дома же хоть 10 лѣтъ просиди, они ее не трогаютъ". Странникъ оказался простымъ подручнымъ, а у самого "схимонаха" найдено много заготовленныхъ чудесъ, въ томъ числѣ просфоры съ запеченными въ нихъ золотыми. Кромѣ того при немъ оказалось клише для портрета съ разрѣшительною подписью: "Печ. дозв. Апрѣля 11 дня 1905 г. Цензоръ ректоръ Виѳ. Дух. семинаріи прот. А. Бѣляевъ. Тип. Св.-Тр. Серг. Лавры".

На слѣдующій день корреспондентъ присутствовалъ при отправленіи "блаженнаго Серафима" и его сообщника подъ конвоемъ въ Гудауты. Юркіе, какъ мыши, глаза "схимонаха" были прикрыты синими очками. Оба арестованные чувствовали себя довольно увѣренно и видимо не были озабочены своей участію. Пара рослыхъ, сытыхъ монастырскихъ лошадей весело рванула съ мѣста линейку, послушникъ въ кучерскомъ кафтанѣ со скуфейкой на головѣ лихо подобралъ возжи, и чудотворецъ со своей свитой быстро скрылся изъ глазъ {"Черном. Побережье", 13 окт. 1905 г.}.

Въ 1897 году "самозванный пророкъ" появился въ Рогачевскомъ уѣздѣ (Могил. губ.). Онъ именовалъ себя "смиреннымъ старцемъ Самуиломъ, священникомъ новаго священства"... Нацѣпивъ на себя кресты, онъ ходилъ по деревнямъ, служилъ молебны и панихиды и по временамъ тоже "юродствовалъ": топталъ иконы, плевалъ на нихъ, и это ему сходило съ рукъ. Кромѣ того, онъ еще ревизовалъ церковноприходскія школы грамоты! Это интересное извѣстіе заимствовано изъ офиціальнаго источника: оно перепечатано изъ "Могилевскихъ Губернскихъ Вѣдомостей" {Перепечатано въ "Нижег. Листкѣ", 18 іюня 1898 г.}.

Въ мартѣ 1902 въ Екатеринославскомъ окр. судѣ судили "юродиваго" Михаила Бакуревича. ,,Одѣтый въ какое-то рубище,-- писали по этому поводу въ "Екатериносл. Листкѣ",-- онъ полуобнажилъ свою грудь, и на ней виднѣлась частая сѣть изъ толстыхъ желѣзныхъ, вдавленныхъ въ тѣло прутьевъ. Тяжелый желѣзный крестъ рельефно выдѣлялся изъ этого панцыря; ноги его до ступней были совершенно обнажены и густо обмотаны веревками, также сильно врѣзавшимися въ тѣло. Присяжные, однако, послѣ минутнаго совѣщанія признали его виновыымъ въ кражѣ {"Екатерин. Листокъ", мартъ 1912 г. }.

Не останавливаясь подробно на множествѣ подобныхъ примѣровъ, упомяну еще вскользь о появленіи "великаго подвижника Митрофанія" около села Кочержинецъ (не знаю какой губерніи), который принялся рыть пещеры и пытался основать "скитъ". Онъ оказался крестьяниномъ села Кочержинецъ Митрофаномъ Колѣнчукомъ и промышлялъ исцѣленьями {"Ниж. Лист.", 25 янв. 1902 г.}.

Въ февралѣ 1903 года въ подворье Полоцкаго женскаго монастыря, въ 3-хъ верстахъ по Петербургскому шоссе, заявился неизвѣстный монахъ, который, не представивъ никакого удостовѣренія о личности, присвоилъ себѣ власть надъ подворьемъ и вскорѣ же привлекъ цѣлыя толпы поклоиниковъ. На вопросъ о званіи, предложенный полиціей, къ которой обратилась завѣдывавшая подворьемъ монахиня,-- онъ отвѣтилъ, что онъ "миссіонеръ, епископъ Тихонъ съ Сахалина" и кромѣ того -- "ангелъ Божій" {"Ниж. Лист.", No 43, 13 февр. 1903 г.}. Свои права онъ повидимому основывалъ на томъ, что ему была извѣстна тайна, отдававшая въ его владѣніе сердца простодушной толпы.

И такъ далѣе, и такъ далѣе! Онъ финскихъ хладныхъ скалъ до пламенной Колхиды,-- въ Москвѣ и въ Рогачевѣ, въ Новомъ-Аѳонѣ и въ Петербургѣ на-встрѣчу этому смѣлому бытовому шарлатанству идетъ слѣпое довѣріе... являются чудесныя знаменія...

Самая земля пещеръ, вырытыхъ какимъ-нибудь "Коленчукомъ Митрофаніемъ", творитъ исцѣленія даже послѣ того, кахъ сами чудотворцы уже сидятъ въ кутузкахъ, а надъ пещерами многіе видятъ огненные столбы, подымающіеся къ небу...

"Пустосвятъ Кривуша".-- "Монашеская шайка".-- "Душитель Ѳедотушка".

И хорошо еще, если эти воистину блудящіе огни знаменуютъ только пустое шарлатанство, руководимое корыстью и стяжаніемъ. Въ 1894 году въ V отдѣленіи кіевскаго окружнаго суда судился нѣкто Николай Кривуша. Жизнеописаніе его чрезвычайно интересно. Это сынъ нотаріуса мѣстечка Добрянки, Черниг. губ. Учился онъ въ черниговской, а затѣмъ въ кіевской гимназіи, потомъ самовольно ушелъ изъ гимназіи и три года скитался неизвѣстно гдѣ. Потомъ вернулся и поступилъ въ духовную семинарію, гдѣ обращалъ на себя вниманіе не только набожностью, но и прямо хаанествомъ. Впослѣдствіи одинъ игуменъ, одинъ іеродіаконъ и одинъ миссіонеръ засвидѣтельствовали, что набожность эта "была напускная", но это именно впослѣдствіи, когда обнаружились уголовныя художества Кривуши. А въ періодѣ своего ханжества "пустосвятъ" Кривуша пользовался благосклоннымъ вниманіемъ и покровительствомъ. Одно время онъ жилъ даже у извѣстнаго миссіонера Скворцова и имѣлъ, значитъ, случай пользоваться его назидательными бесѣдами.

Съ 1894 года онъ сталъ заниматься кражами. При задержаніяхъ онъ говорилъ о какомъ-то "благотворительномъ сборѣ", нлзывалъ себя царемъ іудейскимъ, геніемъ, духомъ брамина, вообще несъ такую околесицу на религіозной почвѣ, что его по 18 дѣламъ о кражахъ признали невмѣняемымъ. Но затѣмъ онъ попался уже въ болѣе серьезныхъ дѣлахъ: за то время, пока онъ судился и ханжествовалъ, онъ успѣлъ соверінить нѣсколько покушеній на убійство и даже одно убійство (казака Лебедева). Оказалось, что это замѣчательный симулянтъ, чрезвычайно ловко устраивавшій свои дѣла на почвѣ ханжества и суевѣрія.

Въ 1898 году въ Подольской губ. работала шайка разбойниковъ, которую въ народѣ называли монашеской, такъ какъ участники являлисъ и подъ видомъ монаховъ. Когда послѣ одного нападенія на винную лавку нѣкоторые члены шайки были захвачены партіей рабочихъ, то на мѣсто дѣйствія вдругъ явился монахъ, который пытался освободить захваченныхъ, пользуясь обаяніемъ духовной власти. Рабочіе, однако, не вняли его проповѣди и присоединили "монаха" къ арестованнымъ; при этомъ онъ ранилъ трехъ человѣкъ изъ револьвера {"Ниж. Лист.", 17 іюля 1898 г., No 193.}.

Въ 1900 году неизвѣстный, занимавшійся (въ Клинскомъ уѣздѣ Моск. губ.) изгнаніемъ бѣсовъ и отчитываніемъ, тоже ранилъ при арестѣ урядника и убилъ уиравляющаго фабрикой Камкина. При обыскѣ котомка его оказалась наполненной книгами духовнаго содержанія, библіями, акафистами и т. п. Есть предположеніе, что убійца душевно-больной,-- хотя свидѣтели крестьяне разсказывали объ его изумительной предпріимчивости и находчивости {"Сынъ Отеч.", 9 февр. 1900 г.}.

Минуя разные случаи этого рода, мы перейдемъ къ потрясающей трагедіи, разыгравшейся около Верхотурья, Пермской губ.

Въ 12-ти или 13-ти верстахъ отъ города жилъ въ своей кельѣ монахъ Ѳеодотъ. Откуда онъ появился -- никто не зналъ. Не знали его происхожденія и его прошлаго также и въ Верхотурскомъ монастырѣ, гдѣ онъ былъ принятъ послушникомъ лѣтъ 12--15 назадъ. Одна изъ мѣстныхъ купчихъ построила ему келью, гдѣ онъ лѣтъ 10 назадъ и поселился, "спасаясь" въ уединеніи, "затворяясь" на цѣлыя недѣли и не сообщаясь съ грѣшнымъ міромъ. Въ окрестностяхъ скоро заговорили о новомъ праведникѣ и прозорливцѣ. Говорили о тяжкихъ веригахъ, которыя носитъ Ѳедотушка, о дикихъ звѣряхъ, приходящихъ, чтобы раздѣлить съ нимъ трапезу.

Уже съ 1905 года Ѳедотушку посѣщаютъ сотни паломниковъ, преимущественно женщинъ. На женщинъ онъ оказывалъ повидимому совершенно особенное вліяніе и выбиралъ для этого преимущественно молодыхъ и красивыхъ. Самъ онъ носилъ званіе старца, но въ дѣйствительности ему было лѣтъ около 40.

Прежде, чѣмъ допустить къ себѣ новоприходящихъ, онъ нодвергалъ ихъ особому искусу: нужно было вымыться въ банѣ, затѣмъ пріучаться спать въ гробу. Ѳедотъ при этомъ служилъ молебны, панихиды, читалъ священныя книги.

-- Бросьте мірскую суету,-- проповѣдывалъ онъ,-- бѣгите отъ соблазновъ въ пустыню, какъ я.

Уже въ 1905 году къ отшельнику собирается множество народа, особенно женщинъ. Нѣкоторыхъ сразу же такъ потрясали эти проповѣди, что онѣ дали обѣтъ навѣки разстаться съ грѣшнымъ міромъ и доживать вѣкъ въ угрюмыхъ верхотурскихъ лѣсахъ при святомъ старцѣ... Около Ѳедотушки образовался скитъ.

Въ числѣ первыхъ послѣдовательницъ была вдова Фаина Смирнова, четыре дѣвушки и одна замужняя женщина. Затѣмъ къ нимъ присоединились и другія.

Нѣкоторыхъ Ѳедотъ посвятилъ въ іеромонахини, при чемъ посвященія эти онъ совершалъ въ архіерейскихъ одеждахъ и митрѣ. При этомъ онъ замѣнялъ женскія имена мужскими. Такъ, Вдовина была названа отцомъ Паисіемъ, дѣвица Ельчина -- о. Алексѣемъ... Эти іеромонахини-"старицы" цѣлый день служили богомолкамъ молебны, "панихидки" и т. д.

Такъ тянулись годы. Скитъ жилъ своею тихою таинственною жизнью среди лѣса.

Весной 1906 года Ѳедотъ началъ строить новую болѣе обширную келью, причемъ плотникъ Анисимъ, выполнявшій эту работу, получилъ своеобразный заказъ: прозорливецъ приказалъ къ прежнимъ гробамъ, въ которыхъ спали посвящаемыя скитницы,-- прибавить еще три новыхъ.

-- Зачѣмъ тебѣ, отче, нужны эти гробы? -- спросилъ плотникъ.

-- Мѣсяца черезъ два умретъ братъ Петръ,-- отвѣтилъ Ѳедотъ.-- Да вотъ и братъ Ефимъ проживетъ недолго,-- кивнулъ онъ на стоявшаго вблизи монаха, Ефима Вострякова. Братомъ Петромъ звалась келейница Параскева, а Ефимъ Востряковъ былъ единственный мужчнпа въ скиту, кромѣ самого Ѳеодота.

Прозорливецъ предсказалъ вѣрно. Въ іюлѣ мѣсяцѣ Ѳедотушка дѣйствительно похоронилъ "брата Петра". Онъ одѣлъ Параскеву Черезову въ новыя одежды и увелъ куда-то. Больше ее уже не видали. Въ 1906 году исчезъ изъ скита Ефимъ Востряковъ.

А жизнь въ лѣсномъ скиту шла все такъ же, и никому не казалась странной предусмотрительность Ѳедота, заранѣе заготовлявшаго гробы для живыхъ еще людей. Все объяснялось прозорливостью и чудомъ. Когда спрашивали Ѳедота, куда онъ увелъ Вострякова, онъ отвѣчалъ:

-- Не ваше дѣло знать это. Такъ велѣла Царица Небесная.-- И въ тотъ же день онъ надѣлъ на Фаину Смирнову скуфью, подрясникъ и кипарисовый крестъ и назвалъ ее Іоанномъ.

Такъ же, какъ Востряковъ, и еще ранѣе Аксунова, исчезла еще Надежда Кормыханова. Это была замужняя женщина; мужъ у нея служилъ на Дальнемъ Востокѣ. Около этого времени Кормыхановъ вернулся со службы и, не найдя жены, бросился искать ее въ Верхотурье. Здѣсь у него почему-то явилось подозрѣніе, что его жену убилъ Ѳедотушка. Повидимому, въ народѣ уже ходили эти темные слухи, и мрачная "тайна" обители просачивалась сквозь стѣны лѣсного скита. Можетъ быть, казались странными и прозорливость старца, и внезапныя исчезновенія, и жуткое настроеніе въ обители; но все это сдерживалось привычнымъ благоговѣніемъ передъ скитомъ, митрами, благодатью, привычной темнотой и подавленностью умовъ и душъ. Какъ бы то ни было, около скита начались розыски... Ѳедотушка почуялъ это и въ началѣ сентября 1906 г. оставивъ скитъ, тронулся вмѣстѣ съ оставшимися въ живыхъ женщинами на новыя, еще болѣе глухія мѣста. Розыски длились девять мѣсяцевъ и въ концѣ концовъ найдены четыре трупа: три женскихъ и одинъ мужской... Ѳедотъ арестованъ въ Кушкѣ, и въ февралѣ 1908 года въ Верхотурьѣ передъ судомъ присяжныхъ предсталъ этотъ загадочный человѣкъ,-- съ лицомъ фанатика и порывистыми движеніями... Врачебная экспертиза признала его вполнѣ вмѣняемымъ. Судъ совершился по формѣ, и Ѳедотъ ушелъ на 15 лѣтъ въ каторгу {Кромѣ убійствъ, онъ признанъ былъ виновнымъ въ похищеніи церковныхъ сосудовъ.}. Молва объясняла преступленіе Ѳедота извращеннымъ сладострастіемъ: онъ будто бы убивалъ женщинъ, когда онѣ ему надоѣдали. Но,-- говоритъ корреспондентъ "Руси",-- судебное слѣдствіе не дало фактовъ въ подтвержденіе этой молвы, и вся эта трагедія такъ и сошла подъ покровомъ странной неразгаданной тайны. Даже корреспонденціи изъ далекаго Верхотурья приходили неполныя и смутныя. Въ одной изъ нихъ, какъ-то вскользь, упоминается объ одномъ замѣчательномъ эпизодѣ изъ дѣла. "Посвящая въ монашество" Фаину Смирнову (въ тотъ самый день, когда ночью должно было исполниться предсказаніе относительно Вострякова), Ѳедотъ надѣлъ на нее кипарисовый крестикъ и скуфью и сказалъ ей:

-- Теперь ты безгрѣшна!

-- Теперь, значитъ, и умереть можно,-- сказала молодая женщина въ экстазѣ.

-- Когда примешь схиму, тогда можно и умереть {"Р. Вѣд." 10 авг. 1907 г., "Кіевскія Вѣстн." 25 февраля 1908 г., "Русь" февр. 1908 г., "Нижег. Лист." 10 февр. 1908 г.}.

Очевидно, слишкомъ простыя объясненія тутъ едва ли умѣстны.

Нѣкоторыя газеты называли Ѳедота бѣглымъ каторжникомъ съ Сахалина, но и это повидимому не подтвердилось. Очевидно, этотъ странный человѣкъ, предупреждавшій свои жертвы о близкой смерти и доводившій ихъ до экстатическаго ожиданія этой смерти -- обладалъ тайной какого-то обаянія, особенною властью надъ темной женской душой. Была ли тутъ чувственность? Если бы даже и такъ, то все-таки, будь дѣло освѣщено, какъ оно заслуживало, быть можетъ мы поняли бы многое изъ этой области. И между прочимъ ту странную близость, которая часто существуетъ между самыми недвусмысленными эротическими похожденьями такихъ "святыхъ" и сохраненьемъ въ то же время ихъ религіознаго обаянія и власти надъ преданной женской душой...

Есть эта странная гипнотическая сила и во многихъ другихъ случаяхъ, хотя и не отмѣченныхъ такимъ ужасомъ...

VI.

Странникъ Антоній.

Въ началѣ 1894 года мы имѣли случай прочитать во многихъ газетахъ, что изъ глубины Сибири шествуетъ нѣкоторый странникъ о. Антоній, считающій своею миссіей водрузить колоколъ, и не гдѣ-нибудь въ другомъ мѣстѣ, а именно въ гор. Кронштадтѣ, и будто бы самый сборъ на этотъ колоколъ производится съ непосредственнаго благословенія отца Іоанна.

Послѣдній обратился въ газеты съ письмомъ слѣдующаго содержанія:

"М. Г. Въ виду появившихся статей о странникѣ Антоніѣ, въ которыхъ упоминается и мое имя, покорнѣйше прошу помѣстить мое нижеслѣдующее заявленіе: странника Антонія я только однажды посѣтилъ, потому что ѣзжу ко всѣмъ, кто меня призываетъ для молитвы, но жизнь его мнѣ неизвѣстна. Ни ему и никому другому я никогда не поручалъ дѣлать сборовъ отъ моего имени или доставлять какихъ бы то ни было пожертвованій. Прошу покорнѣйше на будущее время не связывать мое имя съ дѣятельностію странника Антонія, мнѣ вообще неизвѣстнаго, и не помѣщать въ своихъ статьяхъ какихъ-то моихъ разговоровъ о немъ, которые передаются неточно и могутъ вводить въ заблужденіе читающихъ" (цит. изъ "Русск. Вѣд." 1894 г., No 83).

Письмо это, разоблачившее самозванство странника Антонія,-- отнюдь, однако, не помѣшало успѣху послѣдняго. Это было время, когда слава отца Іоанна нѣсколько померкла, и та самая мелкая уличная петербургская пресса, которая еще недавно прославляла Іоанна Кронштадтскаго и старалась на перебой ежедневно поставлять извѣстья о новыхъ чудесахъ, якобы имъ творимыхъ,-- теперь, какъ бы въ противовѣсъ ему, выдвигала новое свѣтило. На страницахъ этой прессы сообщались заранѣе самыя фантастическія подробности біографіи о. Антонія, подробности его путешестія пѣшкомъ изъ глубины Сибири, его подвиговъ, и наконецъ разумѣется -- "силы его молитвы". Нужно сказать вообще, что дѣятельность этихъ газетъ, направлявшихъ своихъ юркихъ полуграмотныхъ репортеровъ на поиски чудесъ и исцѣленій, способца была вызвать на самыя мрачныя размышленія о пользѣ изобрѣтенія Гутенберга. "За послѣднее время,-- писалъ въ 1894 году "Сынъ Отечества",-- фабрикація репортерскихъ отчетовъ, съ разными прикрасами и фантастическими описаніями чудесъ, усилилась. Подобныя статьи писались не на основаніи дѣйствительныхъ фактовъ, а лишь по разсказамъ сомнительнаго поведенія бродяжекъ, странниковъ и странницъ" (цит. изъ Вечерняго Листка "Волгаря", 19--20 апр. 1894). "Какое счастіе,-- писалъ по этому же поводу одинъ провинціальный фельетонистъ,-- что въ древней Руси не было газетъ. Можно представить себѣ, что это было бы, если бы у Никиты Пустосвята былъ еще вдобавокъ свой "органъ", который бы прославлялъ его дѣянія, а нѣсколько десятковъ репортеровъ бѣгали бы за нимъ по пятамъ и -- по десяти копѣекъ за строчку -- воспѣвали бы каждый шагъ, который онъ дѣлаетъ своими босыми ногами".

Можно было бы, разумѣется, очень много сказать на эту тему,-- но во всякомъ случаѣ несомнѣнно, что Никитѣ Пустосвяту, именуемому странникомъ Антоніемъ, дѣйствительно посчастливилось имѣть свои собственные "органы" и что нѣсколько десятковъ репортеровъ дѣйствительно бѣгали за нимъ и воспѣвали каждый шагъ, который онъ дѣлалъ своими босыми ногами. Это заставило остальную прессу обратить довольно суровое вниманіе на загадочную особу такъ шумно выступавшаго странника и, благодаря этому обстоятельству, мы имѣемъ возможность возстановить передъ читателемъ нѣкоторыя черты этого единственнаго въ своемъ родѣ эпизода.

Прежде всего два слова о самой личности.-- "По Россіи,-- писали "Одесскія Новости" въ 1894 году,-- давно уже расхаживаетъ сибирскій крестьянинъ Антоній Исаевъ Петровъ. Ходитъ онъ босой, въ длинномъ черномъ подрясникѣ, подъ которымъ на груди носитъ запертые на мѣдный замочекъ желѣзные пояса и цѣпи. Въ рукахъ у него большая дубина, на верху облитая свинцомъ, съ изображеніемъ креста. Интересная черточка: "при немъ находятся всегда нѣсколько экземпляровъ газетъ, гдѣ описаны его благодѣянія, нѣсколько телеграммъ, якобы отъ о. Іоанна Кронштадтскаго, а въ дѣйствительности фиктивныхъ, нѣсколько фотографическихъ карточекъ, на которыхъ этотъ странникъ снятъ въ различныхъ геройскихъ позахъ... Самъ онъ здоровый дѣтина, 42 лѣтъ, глуповатый, а въ особенности прикидывающійся такимъ, когда ему предлагаютъ вопросы, по какому праву онъ преподаетъ благословеніе мірянамъ" (цит. изъ "Волжскаго Вѣстника", No 110, 3 мая 1894 г.).

Мелкая пресса столицы сразу насторожилась. Было бы чрезвычайно интересно прослѣдить, чья рука покровительствовала дебютамъ странника и его быстро создававшейся извѣстности... Какъ бы то ни было, несомнѣнно, что газеты, вліятельныя въ Гостиномъ дворѣ, создали Антонію громкую рекламу. Они сообщали о каждомъ его шагѣ, о прибытіи въ каждый попутный городъ, наконецъ о томъ, что онъ прибылъ въ Петербургъ. "До этого сенсаціоннаго событія (читаемъ въ "Русской Жизни" отъ 7 апр. 1894 г).-- одинъ петербургскій спеціальный органъ современныхъ чудотворцевъ и уличныхъ скандаловъ изо дня въ день оповѣщалъ о старцѣ, подогрѣвая интересъ къ нему въ специфическихъ слояхъ публики". Поэтому Антонія встрѣтили также корреспондеиты другихъ газетъ. При этомъ оказалось, что старецъ прибылъ въ столицу совсѣмъ не апостольскими стопами, какъ объ этомъ оповѣщали до тѣхъ поръ, а самымъ благополучнымъ образомъ по желѣзной дорогѣ... Остановился сей знаменитый человѣкъ на углу Невскаго.и Полтавской улицы, въ д. Дрябина, куда сейчасъ же нахлынула толпа народа, встрѣтившая старца съ обнаженными головами. Это еще далеко не старый человѣкъ, одѣтый въ потертой одеждѣ, босой. Лицо его худое и истомленное, глаза блуждающіе... Его ждала карета, въ которой онъ тотчасъ же отправился сначала на водочный заводъ г. Петрова, а затѣмъ въ д. No 42 по Загородному проспекту".

Въ листкѣ, о которомъ упоминалось выше, сообщалось между прочимъ, что новоявленнаго старца "развозитъ г-жа З-ая, живущая на Николаевской улицѣ". -- "Но тамъ же,-- прибавляетъ авторъ замѣтки въ "Русской Жизни",-- живетъ и г-жа Зайцевская". Послѣдняя же, какъ это всѣмъ было извѣстно, "развозила" также и отца Іоанна, и къ ней много лѣтъ обращались желающіе видѣть Кронштадтскаго чудотворца. Въ послѣднее время она уже не вывозила отца Іоанна, и изъ этого люди, знавшіе внутреннюю жизнь своеобразнаго кронштадтскаго мірка того времени,-- дѣлали свои заключенія...

3-го и 4-го апрѣля "старецъ" провелъ въ Кронштадтѣ, гдѣ остановился въ одномъ изъ домовъ, спеціально принимающемъ многочисленныхъ кронштадтскихъ паломниковъ. Это былъ особенный спеціально кронштадтскій промыселъ. Въ 1895 году "Новое Время" цитировало напримѣръ оригинальное объявленіе изъ Кронштадта, въ которомъ нѣкто г. Пельдсъ извѣщалъ гг. пріѣзжающихъ въ Кронштадтъ и желающихъ имѣть "Свободный доступъ" для свиданія съ о. Іоанномъ, что въ его, г. Пельдса, меблированныхъ комнатахъ "батюшка бываетъ почти ежедневно" и что онъ, г. Пельдсъ, "принимаетъ горячее усердіе, чтобы посѣтители его меблированныхъ комнатъ не засиживались и видались бы съ о. Іоанномъ возможно скорѣе" {Цит. изъ "Волжск. В-ка" 1895 г., No 191.}. 3-го и 4-го апрѣля у одного изъ такихъ домовъ стояла громадная толпа народа, не расходившаяся до глубокой ночи. У воротъ, при входѣ, стояли хозяинъ съ хозяйкой,-- стража весьма бдительная,-- пропускавшая лишь тѣхъ, кто оставлялъ нѣчто въ пожимаемой рукѣ. Это днемъ. Вечеромъ и ночью допускались всѣ за входную плату -- 30 коп. съ человѣка. Корридоръ сажень 10 длиной и шириной аршина въ 2,-- былъ биткомъ набитъ народомъ. Говоръ, плачъ дѣтей сливались вмѣстѣ, давка была страшная, въ корридорахъ темно, толпа подавалась впередъ очень тихо, по мѣрѣ того, какъ св. старецъ отпускалъ переднихъ счастливцевъ... Корридоръ былъ съ заворотомъ -- и въ концѣ его корреспондентъ,-- описавшій эту сцену,-- увидѣлъ новоявленнаго святого. "Мы добрались наконецъ,-- продолжаетъ онъ,-- до цѣли. Впереди меня было всего нѣсколько человѣкъ.

-- Батюшка, отецъ Антоній, мужъ мой Василій пьянствуетъ и тиранитъ меня,-- говоритъ какая-то женщина.

-- Укроти, Господи, строптивость раба Божія Василія. Да будетъ тебѣ по вѣрѣ твоей, иди съ миромъ,-- при этомъ онъ взялъ голову женщины обѣими руками, коснулся своимъ лбомъ до ея лба и такимъ образомъ сдѣлалъ крестообразное движеніе". Далѣе слѣдовала мать съ больнымъ ребенкомъ, за ней какой-то грѣшникъ, которому старецъ рекомендовалъ отправиться въ монастырь. Наконецъ, подошелъ къ старцу корреспондентъ.

-- Да будетъ вамъ по вѣрѣ вашей,-- напутствовалъ старецъ и его, удостоивъ поцѣловать корреспондента въ високъ. Корреспондентъ отмѣчаетъ при этомъ интересную подробность. Въ обыкновенное время у такихъ квартиръ можно видѣть по десятку, по два человѣкъ, ожидающихъ проѣзда о. Іоанна. Другіе, способные шибко бѣгать, выслѣживаютъ его экипажъ на пути и стараются ухватиться за него на бѣгу. Отъ нихъ избавляются, бросая на мостовую мелкія деньги. Всѣ кидаются искать ихъ, происходитъ свалка, ругань, пинки. Изъ слѣдующихъ улицъ и переулковъ выбѣгаютъ новые охотники и т. д. Въ тотъ вечеръ, когда Кронштадтъ былъ отвоеванъ странникомъ Антоніомъ, отецъ Іоаннъ проѣхалъ мимо два раза. "И дивное дѣло,-- прибавляетъ корреспондентъ,-- за "батюшкой" пробѣжала только одна женщина; у подъѣздовъ домовъ для богомольцевъ никого не было,-- всѣ были около того дома, гдѣ былъ странникъ Антоній" ("Р. Жизнь", No 96, 1891 г.).

Какъ видите, невѣдомый Антоній выросъ во всероссійскую фигуру. Его обаяніе въ это время было такъ велико, что стоило ему войдти въ домъ, положить руку на голову человѣка, и за нимъ шли, бросая семью (тамъ же). Это уже не злосчастный Михеичевъ, ходящій по снѣгу босикомъ, лишь для того, чтобы потомъ скромно стушеваться на базарѣ въ селѣ Алексѣевскомъ. Это -- всероссійская знаменитость, о которой трубятъ газеты, къ которой переходитъ хоть на нѣсколько дней поклоненіе толпы. Я очень хорошо понимаю, конечно, что въ этой простодушной толпѣ были не однѣ истерическія кронштадтскія богомолки іоаннитки, что въ лицѣ многихъ простодушныхъ поклонниковъ и поклонницъ она искренно несла страннику свои горести и печали. Я говорю въ настоящей статьѣ лишь о той сторонѣ, на которой находятся "святые отцы Антоніи и Никодимусы". А въ этомъ отношеніи никакихъ сомнѣній и колебаній быть не можетъ...

Вскорѣ же въ "Гражданинѣ" появилось письмо изъ Сибири, сообщавшее правду относительно "моднаго странника". Авторъ -- простой деревенскій обыватель, односельчанинъ "странника". Жилъ онъ со странникомъ бокъ-о-бокъ и многіе годы знаетъ его за лядащаго мужичонку, даже нечистаго на руку (sic). Пьянствовалъ онъ у нихъ, бродяжничалъ, путался съ "солдатками"; авторъ приложилъ даже фотографію, гдѣ оный странникъ снятъ въ сообществѣ двухъ "жрицъ любви". И вдругъ этотъ непутевый и ничего не стоющій человѣкъ объявляется жертвователемъ и цѣлителемъ, предметомъ восторженныхъ статей столичной газеты... "Недоумѣваемъ,-- восклицаетъ удивленный обыватель,-- и какъ быть не знаемъ. Разрѣшите и научите!" {"Гражданинъ". Цит. изъ "Волжск. В-ка", 24 апр. 1891 г., No 101.}.

Еще черезъ нѣкоторое время, уже въ 1898 году въ газетѣ "Сибирь" появилось подробное письмо г-на Н. с. Пятковскаго, который имѣлъ случай видѣть этого знаменитаго странника у себя дома, по возвращеніи изъ торжественнаго посѣщенія столицъ, которое сдѣлало его имя всероссійски извѣстнымъ.

"17 сентября 1895 года,-- пишетъ г. Пятковскій,-- мнѣ случайно пришлось быть въ с. Колесниковскомъ, Ялутор. окр. Здѣсь было особенное оживленіе, мели улицы, около церкви ставились березки. Ожидали странника Антонія, который задумалъ послѣ долгихъ странствованій посѣтить родину и несъ въ даръ мѣстной церкви икону. Часовъ въ 8 вечера къ церкви подъѣхалъ на взмыленныхъ лошадяхъ священникъ и объявилъ собравшейся огромной толпѣ народа, что Антонъ Исаевичъ идетъ въ 3--4 верстахъ отъ села. Причтъ облачился въ свѣтлыя ризы, раздался звонъ колоколовъ и духовенство двинулось за село навстрѣчу св. иконѣ. Въ это время по дорогѣ изъ Бигилинскаго съ горы показалисъ сотни огней и слышалось пѣніе. Встрѣча вышла торжественная, и народъ, въ простотѣ своей, думалъ, что все это дѣлалось исключительно для "отца Антонія". Послѣдній шелъ впереди толпы въ веригахъ и съ полупудовой тростью. Послѣ встрѣчи онъ направился въ домъ священника, гдѣ принялъ скромную трапезу... Потомъ началось повѣствованіе о тѣхъ трудностяхъ, которыя Автоній испытывалъ во время путешествія по св. мѣстамъ. Онъ иллюстрировалъ свой разсказъ имѣющимися у него въ огромномъ количествѣ фотографіями, на которыхъ странникъ изображенъ молящимся на Іорданѣ съ масличной вѣтвью или колѣнопреклоненнымъ на каменистой почвѣ Ливана. Въ то же время бывшій съ Антоніемъ почтенный старичекъ, съ орденомъ въ петлицѣ, рекомендовавшійся церковнымъ старостой Кронштадтскаго Андреевскаго собора, читалъ въ подтвержденіе выдержки изъ "Кронштадтскаго Вѣстника" и др. газетъ, гдѣ подробно писалось о странствованіи Антонія и тѣхъ чествованіяхъ, которыя часто выпадали на его долю. Номера газетъ и фотографіи тутъ же раздавались желающимъ на память. Были показаны и прочитаны письма къ Антонію патріарха іерусалимскаго, многихъ русскихъ архіереевъ, о. Іоанна Кронштадтскаго, бархатную рясу съ плеча котораго онъ носилъ въ знакъ дружбы. Послѣ, когда о. Іоаннъ печатно опровергъ всякую солидарность съ этимъ беззастѣнчивымъ обманщикомъ, Антоній уже не упоминалъ о немъ въ разговорѣ. Таково было первое знакомство г-на Пятковскаго съ знаменитымъ старцемъ. Г-въ Пятковскій продолжалъ жить въ тѣхъ мѣстахъ и сообщаетъ читателямъ біографію и дальнѣйшую эволюцію прославленнаго "угодника".

Антонъ Исаевъ Петровъ родился въ 1850 году, въ бѣдной семьѣ крестьянина села Колесниковскаго, Ялуторовскаго округа. Хлѣба Петровы сѣяли немного, и подспорьемъ въ хозяйствѣ служилъ извозный промыселъ. Этимъ занимался и Антонъ. Отъ природы онъ былъ паренъ веселый, любилъ погулять и потому всегда былъ радъ хотя на короткое время исчезнуть съ глазъ строгаго старика отца. На волѣ Антонъ расходился во всю ширь. Въ дорогѣ онъ не просыпался отъ пьянства.

Конечно, тотъ скудный заработокъ, который онъ получалъ отъ извоза, не могъ удовлетворить его, и Антонъ началъ поворовывать. Спознался съ посельщиками (ссыльными) и цыганами. Мужики увидали, что парень началъ "баловать". На одной кражѣ его прослѣдили и представили въ волость; тамъ дали ему 20 розогъ. Но это его не остепенило: вскорѣ онъ былъ замѣченъ въ дерзкой кражѣ, и односельцы рѣшили удалить его по приговору общества. Тогда Антошка вдругъ исчезъ.

Гдѣ онъ пропадалъ въ этотъ періодъ жизни -- никто не зналъ, только спустя нѣсколько лѣтъ пришла въ волость бумага о томъ, нѣтъ ли препятствій на увольненіе въ бійскіе мѣщане кр. Антона Исаева Петрова. Односельцы охотно воспользовались случаемъ избавиться отъ "Антошки-вора" и выдали увольнительное свидѣтельство.

Прошло еще нѣсколько лѣтъ, и вдругъ разносится слухъ, что въ с. Колесниково ѣдетъ Антошка. Но это былъ уже не прежній воришка и плутъ, а благообразный, степенный "странникъ Антоній". До своего родного села онъ доѣхалъ въ отличномъ 200-рублевомъ тарантасѣ, на тройкѣ собственныхъ лошадей. Съ нимъ сидѣла молодая красивая женщина "монахиня сестра Анна", какъ ее рекомендовалъ онъ, въ дѣйствительности же дѣвица Пермской губ. Анна Ефимовна Кокшина. При въѣздѣ въ село Антоній вышелъ изъ экипажа, поклонился въ землю, на всѣ четыре стороны народу и направился на кладбище. Огромная толпа не вѣрила, что передъ нею ихъ прежній Антошка, и съ любопытствомъ послѣдовала за нимъ. На кладбищѣ Антоній нашелъ могилу своего отца, палъ на нее и часа полтора рыдалъ, не подымаясь съ земли.

"О ты, доброе сердце народное! -- восклицаетъ г-нъ Пятковскій при описаніи этой сцены.-- Въ одно мгновеніе былъ забытъ порочный Антошка, и съ родительской могилы всталъ "святой человѣкъ", трудничекъ Божій, странникъ Антоній. Народъ плакалъ вмѣстѣ съ лицемѣромъ и не понималъ, какъ онъ зло смѣется надъ его чувствомъ". Облегчивъ свое горе слезами, Антоній объявилъ крестьянамъ, что теперь онъ, какъ некрасовскій Власъ, посвятилъ свою жизнь для сбора пожертвованій на постройку церквей. Распахнувъ шелковую рясу, онъ показалъ на свои вериги, которыя носитъ, и, узнавъ, что крестьяне озабочены постройкою новой церкви, тутъ же далъ имъ обѣщаніе выстроить въ с. Колесниковскомъ каменную церковь на свой счетъ. Онъ просилъ отъ прихожанъ лишь "небольшой помощи": доставить на мѣсто постройки безплатно по 10 возовъ леску съ каждаго члена прихода отъ 15-лѣтняго волраста, по 5 тысячъ готоваго кирпича и по 3 воза дровъ для обжиганія кирпича и кромѣ того еще проработать 3 дня на постройкѣ. Всѣ единогласно рѣшили начать богоугодное дѣло, постановили приговоръ и вручили его Антонію. Послѣдній энергично принялся за дѣло, и въ самое горячее время -- августъ-октябрь -- крестьяне, бросивъ свою работу, возили матеріалъ на постройку. Никто не подозрѣвалъ сначала, что Антоній строилъ церковь на деньги, собранныя отъ жертвователей, и что каждый рабочій день безплатно трудящагося для храма Божія крестьянина онъ записывалъ и ставилъ въ счетъ жертвователямъ. Вмѣстѣ съ тѣмъ крестьяне почувствовали всю тяжесть принятаго на.себя обязательства. Несмотря на наступленіе зимняго времени, Антоній продолжалъ дѣло и неумолимо гналъ крестьянъ на работу, угрожая въ противномъ случаѣ приговоромъ. Только тогда, наконецъ, и вздохнули мужики, когда Антонію, очевидно, надоѣло прикидываться святошею и онъ опять пустился во вся тяжкая. Начали замѣчать, что Антоній, какъ будто, потягиваетъ водочку. Однажды услыхали въ его квартирѣ шумъ, и сбѣжавшійся народъ увидѣлъ, что тотъ бьетъ, "какъ скотину", "сестру Анну". Хотѣли заступиться, но Антоній припугнулъ крѣпкимъ словомъ. Окровавленная и избитая Анна какъ-то вырвалась изъ рукъ своего сожителя и убѣжала. Однимъ словомъ передъ односельцами опять былъ тотъ же Антошка, сбросившій личину, которой успѣлъ обмануть чуть не половину Россіи. Въ какую-нибудь недѣлю Антоній въ безпробудномъ пьянствѣ надѣлалъ цѣлую серію дебошей: избилъ подрядчика, колотилъ рабочихъ, приставалъ съ разными мерзостями къ работавшимъ на постройкѣ женщинамъ. Въ заключеніе епархіальный архитекторъ, осмотрѣвъ зданіе, доведенное до сводовъ, нашелъ, что одна стѣна уже дала трещины и вообще зданіе угрожаетъ паденіемъ. Церковь осталась недостроенной.

Въ одну прескверную осеннюю ночь Антоній скрылся, не заплативъ подрядчику Макарову 563 р. и кирпичникамъ свыше 600 рублей. Однако, весною слѣдующаго года Антоній снова явился въ наши края (вѣроятно послѣ какого-нибудь новаго похода). Денегъ онъ, какъ это было замѣтно, имѣлъ мало, но жизнь повелъ спова веселую. Начались опять кутежи съ коньякомъ и др. заморскими винами. Вскорѣ на ст. Макушино пришелъ ему огромный транспортъ колоколовъ, церковной утвари и строительнаго матеріала.

Сначала онъ пользовался все-таки престижемъ знаменитости и своихъ "кронштадтскихъ и петербургскихъ связей". Но вскорѣ и это было исчерпано. Даже его доносы потеряли силу. "Теперь,-- говоритъ въ заключеніе г. Пятковскій,-- онъ уже не мистифицируетъ на счетъ "монахини сестры Анны", а, катаясь съ ней по селу въ обнимку, называетъ ее "своей Аннушкой", или "Анюткой", смотря по расположенію. Набираетъ школьниковъ и, напоивъ ихъ до пьяна, заставляетъ пѣть: "радуйся, Антоніе", и вообще творитъ совершенно откровенныя безобразія" {"Сибирь". Цит. изъ "Нижег. Листка", 13 яни. 1898 г., No 12.}...

Такимъ образомъ странникъ Антоній сошелъ со всероссійской сцены. Вершиной его славы слѣдуетъ считать тотъ день, когда онъ босой, въ веригахъ, былъ главнымъ дѣйствующимъ лицомъ въ "поднятіи колокола" въ одномъ изъ флотскихъ экипажей. Духовенство въ торжественныхъ облаченіяхъ, моряки въ парадныхъ мундирахъ, строй матросовъ, хоругви, звонъ колоколовъ... И еще болѣе громкій звонъ газетъ, оповѣщавшій на всю Россію о торжествѣ юродствующаго шарлатана...

Послѣ этого имя странника Антонія исчезаетъ съ газетныхъ столбцовъ, но еще долго въ Кронштадтѣ не улеглось движеніе, поднятое "волшебной сказкой", тѣмъ болѣе, что и ранѣе этотъ городъ былъ центромъ, привлекавшимъ и простодушную довѣрчивость, и изувѣрское пустосвятство, и сознательный обманъ... Въ газетѣ "Кронштадтскій Вѣстникъ", офиціозномъ органѣ морского министерства, писали въ томъ же 1894 году:

"Вмѣсто отсутствующаго странника Антонія, у насъ появился какой-то новый, съ цѣлымъ хвостомъ ханжествующихъ богомолокъ и богомольцевъ. Онъ ходитъ босикомъ, въ шелковомъ зеленомъ халатѣ... Надо полагать,-- прибавляетъ газета,-- что если этотъ халатникъ пуститъ пыль въ глаза легковѣрному народу разсказами или баснями о какомъ-нибудь многотрудномъ путешествіи своемъ на карачкахъ отъ "чудова къ юдову", то онъ пойдетъ далеко" {Цит. изъ "Волгаря", 17 сент. 1894 г. Надо замѣтить, вообще, что "Крошат. Вѣстникъ" относился чрезвычайно сдержанно и отрицательно ко многому, что происходило въ Кронштадтѣ въ связи съ ннздоровой обстановкой "богомольчества" и странничества. Но и этой газетѣ пришлось печатать отчеты о торжествѣ странника Антонія, водружавшаго колоколъ. Сопровождавшій странника "мундирный старичокъ" имѣлъ возможность ссылаться на эту газету.}.

"Кронштадтъ кишитъ странниками,-- писали въ "Русской Жизни",-- наиболѣе извѣстны изъ нихъ братья Иларіонъ, Іаковъ, Іоаннъ и Вася трясоголовый, а также сестры Ириша и Матреша... Братъ Іаковъ изгонялъ бѣса изъ больной такъ, что она впала въ безпамятство. За больную вступилась прислуга, но юродивый докончилъ свое дѣло и затѣмъ спокойно спросилъ: за мной еще не пришли? Прозорливецъ угадалъ: за нимъ какъ разъ пришли, чтобы взять его въ участокъ" (изъ "Волж. В-ка", 1894, No 133).

Вообще то, что творилось въ то время въ Кронштадтѣ, а отчасти и въ Петербургѣ,-- напоминало какой-то кошмарно-фантастическій бредъ... Между прочимъ по улицамъ Кронштадта ходили, среди бѣлаго дня. на глазахъ у полиціи, самозванныя Богородицы, въ сопровожденіи отрядовъ "богомолокъ", со свѣчами въ рукахъ, съ пѣніемъ кощунственныхъ гимновъ и т. д.

Затѣмъ, разумѣется, Кронштадтъ, притянувшій къ себѣ всіо эту рать, отдавалъ ее обратно провинціи,-- и мы то и дѣло встрѣчали въ газетахъ извѣстія о появленіи новоявленнихъ "святыхъ" и подражателей знаменитаго Антонія, или мнимыхъ, а порой и дѣйствительныхъ посланцевъ о. Іоанна, эксплоатировавшихъ его популярность. Въ Ростовѣ-на-Дону, крестьянинъ Андрей, торговавшій въ разносъ ленточками и тесьмами, въ одно утро надѣлъ на себя вериги, желѣзный колпакъ, взялъ въ руки тяжелый желѣзный посохъ и началъ ходить по уѣзду, собирая приношенія. Съ этихъ поръ онъ сталъ "Андрюша желѣзный колпачекъ", "Божій человѣкъ", и его портретъ въ странническихъ доспѣхахъ красуется на вывѣскѣ мѣстной фотографіи на лучшей улицѣ Ростова. Примѣръ Андрея показался соблазнительнымъ портному Алексѣю Гладкову, который бросилъ иголку и объявилъ себя врачевателемъ ("Волжск. Вѣстн.", 1894 г., 12 мая).

Въ гор. Гжатскъ вернулся изъ Кронштадта мѣстный крестьянинъ, Иванъ Васильевъ. Здѣсь онъ объявилъ, что "пріѣхалъ сюда по благословенію о. Іоаина Кронштадтскаго". Впрочемъ, въ Гжатскѣ "нашли его дѣятельность неумѣстной", и поэтому Васильевъ переселился въ село Рождество, въ 12 верстахъ отъ Гжатска, и здѣсь занялся "исцѣленіями". Лѣчитъ онъ "осѣненіями". Слава его ростетъ, и въ лѣсочкѣ, гдѣ онъ поселился, основалось даже нѣчто въ родѣ скита ("Смоленск. Вѣстникъ", 1895, No 159).

И т. д. и т. д. и не стану утомлять читателя перечисленіемъ всѣхъ случаевъ, указывающихъ на то, какъ искрами разлетается по Россіи это странное движеніе, отбрасывающее насъ сразу въ глубину прошлыхъ вѣковъ. Сознательный обманъ съ одной стороны, темная вѣра съ другой,-- таково основное содержаніе явленія, которое прошло передъ читателемъ въ этомъ рядѣ характерныхъ фигуръ въ "потертыхъ подрясникахъ", босыхъ, съ веригами и желѣзными цѣпями на тѣлѣ, съ пудовыми клюками въ рукахъ.

И такъ странно смотрѣть на все это. Точно поднялись изъ могилъ старые юродивые, пошли опять по Руси пустосвяты, только еще на этотъ разъ прибѣгающіе къ газетной рекламѣ и фотографическимъ иллюстраціямъ, усиливающимъ значеніе кладбищенскаго карканья и мрачныхъ предсказаній.

VII.

Петя болящій.

Я знаю, конечно, что пустосвятствомъ и грубымъ самозванствомъ не исчерпывается явленіе, которое я здѣсь пытаюсь изобразить далеко не полно и лишь бѣглыми чертами. Конечно порой въ этой темной оболочкѣ можно встрѣтить младенчески чистое сердце -- для этого стоитъ только вспомнить чудесный разсказъ Г. И. Успенскаго, въ которомъ онъ такъ живо изображаетъ юродиваго и тѣ чувства, которыя онъ будилъ въ дѣтскихъ душахъ. Все это не мѣшаетъ, однако, признавать явленіе въ общемъ -- глубоко отрицательнымъ и даже прямо опаснымъ. Чистое сердце,-- въ тѣхъ случаяхъ, когда оно дѣйствительно чисто,-- не устраняетъ вреда отъ застоявшейся, темной мысли.

Есть, конечно, много указаній этого рода въ томъ матеріалѣ, которымъ я пользуюсъ для настоящаго моего очерка. Я возьму только одинъ примѣръ. Это нѣкто Петя, слѣпой начетчикъ и толкователь Священнаго писанія въ селѣ Хрящевкѣ, Ставропольскаго уѣзда. "Представьте себѣ,-- пишетъ о немъ корреспондентъ "Самарскаго Вѣстника",-- высокаго, тонкаго, какъ жердь, бѣловолосаго парня, одѣтаго во все бѣлое. Ирибавьте къ этому грубый голосъ, рѣзкіе и нервные жесты слѣпца -- и передъ вами портретъ Пети, современнаго мужицкаго подвижника и учителя"...

Судьба Пети -- довольно трагична: деревня какъ будто собрала воедино всѣ горестныя случайности и невзгоды, осаждающія крестьянскую жизнь отъ младыхъ ногтей, и всѣ ихъ излила на злополучнаго Петю. Во-первыхъ за свои странности и неопредѣленныя порыванія къ чему-то высшему и невѣдомому окружающимъ -- его били и вѣроятно забивали. Затѣмъ два раза его кусали бѣшеныя собаки, разъ укусила змѣя, разъ свиньи прокусили животъ, "такъ что кишки были наружу",-- наконецъ онъ ослѣпъ. И однако, несмотря на все это, онъ вышелъ живъ изъ этого убійственнаго дѣтства и вынесъ изъ него свою собственную, безсмысленными горестями вскормленную философію!

Петя начитанъ или вѣрнѣе "наслышанъ" и съ большой охотой и еще большей смѣлостью берется объяснить хрящевцамъ Священное писаніе. Хрящевцы, надо замѣтить, извѣстны своей любовью къ чтенію и толкованію божественнаго и готозы слушать Петю всѣ вечера напролетъ. Но Боже мой,-- восклицаетъ корреспондентъ,-- что это за толкованія! Слышалъ напримѣръ Петя, что въ писаніи сказано о Христѣ: "пришелъ въ униженіи" -- и вотъ онъ выводитъ, что Христосъ былъ маленькаго роста: "меньше всѣхъ апостоловъ".

Въ этомъ родѣ и другія его объясненія. Съ особенной любовью останавливается онъ на мрачныхъ и темныхъ комментаріяхъ, относящихся къ грозному пришествію антихриста. Петя почти всегда говоритъ притчами. Мысли въ образахъ, высказанныя аллегорически, сначала поражаютъ воображеніе слушателя, а затѣмъ уже Петя пытается овладѣть и его умомъ. Оказывается изъ Петиныхъ толкованій, что всѣ мы беззаботно ходимъ среди опасностей, что каждый нашъ шагъ, невѣдомо для насъ, ведетъ къ гибели, что каждое наше самое повидимому невинное движеніе обставлено антихристовыми "прелестными" сѣтями и злобными хитростями. Жестокая и темная Петина философія казнитъ васъ не въ мѣру завѣдомой и сознанной вами вины,-- а на основаніяхъ чисто формальныхъ... Тайными стопами ходитъ антихристъ по свѣту и налагаетъ свои печати. Вотъ, вы коснулись предмета съ такой печатью, даже не зная о ея присутствіи, и дѣло ваше уже проиграно, и вамъ уготована уже геевна огненная на вѣчныя времена! Петинъ Богъ не хочетъ слушать вашихъ оправданій. Въ его глазахъ для наличности грѣха нѣтъ нужды въ злой волѣ.

Съ этой точки зрѣнія весь міръ полонъ ловушекъ, и всюду васъ сторожитъ погибель. "Слышалъ я,-- говоритъ, напримѣръ, слѣпой толкователь,-- слышалъ я отъ старыхъ людей, которые читали въ старинныхъ книгахъ: будетъ такое время,-- втащутъ въ домъ красную собаку, станетъ она ревѣть. Вокругъ собаки -- бѣлые кутята, хвостъ крючкомъ. Хозяева погладятъ, погладятъ ихъ, а они разозлятся, разорвутся, ихъ и выкинутъ въ окошко". Это аллегорія. А вотъ ея истолкованіе. Красная собака -- самоваръ; кутята -- чайныя чашки, которыя хозяева могутъ, перетирая, разбить, а потомъ выкинуть. Какъ дѣтская загадка для упражненія ума, это, конечно, очень наивно. Но Петя прибавляетъ къ этому жестокія толкованія, дѣлающія изъ "красной собаки" знаменіе антихристова пришествія; оно и видно: "самоваръ каждую недѣлю чистите, а иконъ и двухъ разъ въ годъ не хотите облагообразитъ"; Антихристъ самоваромъ отвлекъ отъ Бога ("Самарскій Вѣстникъ", 1895 г., No 126).

Разумѣется, это только очень бѣглый и неполный портретъ, но по этимъ чертамъ, мнѣ кажется, нетрудно дорисовать себѣ остальное. Этотъ деревенскій страдалецъ, чистый сердцемъ и темный головою -- истинный представитель застоявшейся мудрости прошлыхъ вѣковъ, мудрости, отрицающей всю нашу съ вами жизнь, отъ самыхъ основъ ея и до послѣднихъ потребностей. "А ситцы тѣ французскіе собачьей кровью крашены" -- говоритъ некрасовская старушка, ставя въ связь исчезновеніе домотканки и появленіе французскихъ ситцевъ -- съ стихійными невзгодами. Это смѣшно, но не въ такой степени, какъ кажется сначала.

Безъ всякаго сомнѣнія, было бы жестокой клеветой -- отождествлять мудрость Пети съ мудростью народной. Да и что такое эта "народная мудрость"? Народъ не есть что-либо единое, и его "мудрость" есть комплексъ идей необыкновенно сложный, однимъ концомъ примыкающій къ нашему міровоззрѣнію и нашимъ умственнымъ запросамъ, другимъ -- теряющійся въ темномъ сумракѣ древнѣйшихъ вѣковъ. Сотни ежедневно оглашаемыхъ фактовъ свидѣтельствуютъ о стремленіи народа къ книгѣ, къ образованію, къ раціональной школѣ, это съ одной стороны. Съ другой -- развѣ мы, культурные, читающіе и даже пишущіе классы не выдѣлили изъ своей среды цѣлой группы, почти цѣлаго общественнаго теченія, которое проповѣдуетъ прелесть невѣжества.

Такимъ образомъ, вопросъ совсѣмъ не въ качественномъ различіи какихъ-то двухъ специфическихъ мудростей,-- вопросъ въ различной возможности удовлетворять естественному стремленію къ познанію міра, вложенному въ каждую человѣческую душу, составляющему несомнѣнно ея высшую "божественную" долю, освобождающему ее постепенно отъ страха передъ безсмысленными силами природы, очищающему самыя религіозныя вѣрованія народа. Съ этой точки зрѣнія представляется чистѣйшимъ недоразумѣніемъ идеализація мистической Петиной и всякой иной -- "страннической", отшельнической, скитнической философіи,-- отъ которой были не вполнѣ свободны даже прогрессивныя теченія нашей литературы. Я думаю, что это -- недоразумѣніе даже и для теченій консервативныхъ.

Не надо забывать, что въ сущности между самымъ ярымъ "раціоналистомъ" и самымъ ярымъ ретроградомъ во вкусѣ "Московскихъ Вѣдомостей" разстояніе гораздо меньше, чѣмъ между обоими и Петей! Я увѣренъ, что еслибы была какая-нибудь возможность свести когда-нибудь Петю и кн. Мещерскаго, такъ чтобы послѣдній хоть на минуту призналъ въ Петѣ не только "лѣниваго субъекта", имѣющаго неодолимую потребность въ поркѣ, а человѣка, у котораго есть и другіе запросы и свои собственныя мысли,-- то оба все-таки вскорѣ отступили бы другъ отъ друга съ нѣкоторымъ ужасомъ, до такой степени князь, не смотря на проповѣдь невѣжества, показался бы Петѣ свободомыслящимъ, до такой степепи Петя показался бы князю "отсталымъ"... И дѣйствительно, въ лицѣ этихъ Петей и Микитушекъ, въ лицѣ странниковъ Антоніевъ и ихъ даже чистыхъ сердцемъ послѣдователей,-- передъ нами выворачивается такая "глубина" невѣжества и темнаго изувѣрства, въ которой залежались тина и отстой временъ, почти до-историческихъ. Нѣтъ такого, самаго "консервативнаго", но все-таки ,,современнаго" государственнаго и общественнаго уклада, который бы Петя сознательно могъ признать соотвѣтствующимъ своимъ идеаламъ. И нѣтъ такого государственнаго порядка, который бы могъ безопасно довѣриться космогоническимъ и соціологическимъ представленіямъ Пети, если бы они стали дѣйствительной фактически "народной мудростью"...

Мы переживаемъ теперь знаменательную, переходную эпоху нашей народно-общественной жизни. Отъ многовѣковой опеки народъ призывается все настойчивѣе къ самостоятельной дѣятельности, требующей сознательнаго примѣненія къ новымъ правовымъ, экономическимъ и культурнымъ условіямъ жизни. А всякая переходная эпоха отмѣчается всегда глубокими, часто незамѣтными на первый взглядъ, колебаніями и противурѣчіями. Вотъ чѣмъ объяснястся это совершенно неожиданное на рубежѣ двухъ столѣтій обостреніе вопросовъ о пользѣ или вредѣ просвѣщенія, о полезности или безнравственности порки, которые такъ занимаютъ печать въ девяностыхъ годахъ. Въ литературѣ аксіомы вновь становятся вопросами, а параллельно въ народной массѣ тревожно встаютъ и заявляютъ о себѣ пережитки старыхъ временъ, до тѣхъ поръ покоившіеся спокойно въ нетронутой глубинѣ. Мнѣ кажется, что это совпаденіе не случайно, какъ не случайно быстрое движеніе облаковъ и одновременная зыбь на океанѣ. Совокупность жизненныхъ условій данной минуты, скорѣе улавливаемая настроеніемъ, чѣмъ сознаваемая мыслью.-- заставляла столичныхъ публицистовъ, "волнуясь и спѣша", нападать на земную школу, эту скромную представительницу свѣтскаго образованія,-- и она же вызвала странника Антонія изъ далекихъ тобольскихъ дебрей, вынесла его на самую вершину всероссійской извѣстности и породила тьму его послѣдователей въ разныхъ углахъ нашего обширнаго отечества. Въ деревенской глуши наивный философъ "Петя-болящій" разсуждаетъ объ орудіи антихриста самоварѣ, а въ то же время философъ "Московскихъ Вѣдомостей" К. Н. Леонтьевъ писалъ о вредѣ грамотности и зловредности желѣзныхъ дорогъ. Разница лишь въ томъ, что господа Леонтьевы продолжали путешествовать со всѣми удобствами, предоставляемыми вагономъ перваго класса, въ то самое время, когда множество простодушныхъ "болящихъ" плелись пѣшкомъ, отлеживаясь на камняхъ, когда ихъ "схватывало"... И на ихъ упованія, на ихъ "исканія чуда", на ихъ разочарованія глядѣли равнодушно поощрительные глаза идеализаторовъ ихъ "святого", но жалкаго и темнаго невѣжества...

Мы глубоко вѣримъ, конечно, въ здравый смыслъ и проспувшіяся трезвыя стремленія народа къ образованію и свѣту. Но... съ этимъ нельзя торопиться достаточно. Всюду, гдѣ общественный барометръ падаетъ почему-либо слишкомъ быстро и горизонтъ заволакивается тучами,-- мы видимъ, какъ изъ взволнованнаго народнаго моря проглядываетъ внезапно все еще слишкомъ сильная кошмарная "мудрость" доисторическихъ временъ. Тѣ самые люди, въ которыхъ обыкновенно мы видѣли трезвую терпимость и даже порыванія впередъ -- внезапно становятся доступны темнымъ голосамъ старины и изувѣрства. Выходитъ такъ, что въ спокойное время народъ склоненъ учиться и думать вмѣстѣ съ нами; но въ тревожныя мгновенія своей жизни онъ чувствуетъ вмѣстѣ съ Петей и склоняетъ встревоженный слухъ къ шипѣнію старицъ и мнимыхъ странниковъ, нашептывающихъ ему о зловредности "ученыхъ докторовъ" и о заразѣ, пускаемой по вѣтру изъ культурной среды въ среду народную.

Газеты то и дѣло несутъ намъ извѣстія о частныхъ вспышкахъ поразительнаго суевѣрія. Въ холерное время мы имѣли случай наблюдать это въ такихъ широкихъ размѣрахъ, что даже на страницахъ "Гражданина" раздавались нервно-торопливые призывы къ "просвѣщенію массы", а на страницахъ "Московскихъ Вѣдомостей" можно было встрѣтить пожеланія, чтобы народъ съ его "чистой вѣрой" хоть немного "повѣрилъ и въ микробу"... Но уроки помнятся недолго: пока не видно зарево пожара,-- люди склонны забывать пользу страховой преміи; и мы вновь безпечно ожидаемъ минуты, когда горизонтъ покроется тучами, и тревога всколеблетъ опять глубокіе слои темной народной массы. Тогда опять мы увидимъ, какіе еще уродливые кошмары живутъ въ этой глубинѣ, а въ лицѣ чистыхъ сердцемъ Петей и Микитушекъ встаетъ передъ нами полное отрицаніе самыхъ основъ современной общественности...

А тамъ, за "чистыми сердцемъ" тянутся вереницы совсѣмъ не чистыхъ Михеичевыхъ и Инчиныхъ, старцевъ въ калошахъ по 1 1/2 пуда, старцевъ съ клюками и веригами, всѣхъ этихъ самозванцевъ духовнаго прозванія, жадно высматривающихъ, гдѣ вода помутнѣе, а невѣжество глубже.

ОЧЕРКЪ ВТОРОЙ.

Самозванцы гражданскаго вѣдомства.

Пережитки царственнаго самозванства.

-- Знаешь ли ты, матушка, кому ты подаешь напиться? -- спросилъ Пугачовъ.-- Я имераторъ Петръ Ѳедоровичъ.

-- Какъ, и ты тоже! -- отвѣтила крестьянка.-- Нонѣ ужъ трое были, все-то Петры Ѳедорычи... Испей, батюшка, испей себѣ на здоровье. (Эпизодъ изъ временъ пугачовщины).

Въ предъидущихъ очеркахъ я пытался провести передъ читателемъ галлерею "самозванцевъ духовнаго прозванія", эксплоатирующихъ глубокое религіозное невѣжество русскаго народа.

Но, кромѣ суевѣрія религіознаго, существуетъ также гражданское суевѣріе, населяющее воображеніе безправнаго русскаго человѣка извращенными представленьями о власти, объ ея сущности и о реальныхъ предѣлахъ ея въ современномъ общественномъ строѣ. Но разнымъ причинамъ историческаго и политическаго свойства, это "гражданское суевѣріе" не менѣе сильно въ нашемъ народѣ, чѣмъ суевѣріе религіозное. И призраки, порождаемые имъ, не менѣе удивительны и фантастичны, чѣмъ явленія самозванныхъ Богородицъ на улицахъ Кронштадта.

Извѣстно, что Россія вообще страна самозанцевъ, и нигдѣ, ни въ какой другой, по крайней мѣрѣ европейской странѣ "чужое имя" не проносилось такими грозами и ураганами, не потрясало въ такой степени всю жизнь, до самыхъ ея основаній. Нашъ Лжедимитрій, если не ошибаюсь, былъ первымъ царемъ "чужимъ именемъ" послѣ египетскаго Камбиза. Пугачову не удалось захватить тронъ, однако, несомнѣнно, что престолъ Екатерины сильно колебался все время, пока на Уралѣ, Камѣ, Волгѣ носился призракъ ея несчастнаго супруга, убитаго Орловымъ при самомъ вступленіи ея на престолъ.

Эти двое были, однако, не единственными самозванцами, присваивавшими царственныя имена и протягивавшими мозолистыя руки къ россійской коронѣ. Извѣстно, что однихъ названныхъ Димитріевъ было цѣлыхъ трое. Изъ могилы убитаго въ Угличѣ ребенка всталъ, призракомъ, рекомый Отрепьевъ. Изъ его коронованной тѣни возникали новые призраки... То же было и съ Пугачовымъ: у него былъ предшественникъ Богомоловъ. Во время могущества Пугачова, въ разгаръ движенія -- личность этого самозванца какъ бы раскололась на множество осколковъ, и каждый изъ нихъ жилъ, дѣйствовалъ и расправлялся именемъ того же Петра Ѳедоровича. Это была цѣлая шайка мелкихъ "Пугачей", рождавшаяся изъ смуты и носившаяся надъ смятенною страной, пока главный Пугачъ, средоточіе этой раздробленной личности, не былъ схваченъ и казненъ всенародно на московской площади. Даже и послѣ этого въ низовыхъ степяхъ прокинулась еще разъ грозная тѣнь, въ лицѣ казака Заметайлы. Но это была лишь жалкая пародія на удалаго Емельяна, и съ этихъ поръ русское самозванство мельчаетъ, какъ бы понижается чиномъ.

Правда, еще въ 1793 году въ селѣ Пельзенскомъ, Черниговской губ., а затѣмъ въ селѣ Высокомъ появился человѣкъ, объявившій себя наслѣдникомъ престола Павломъ Петровичемъ. Но это было нѣчто робкое, неувѣренное и жалкое. Неизвѣстный сначала заявилъ только, что онъ "обѣдалъ въ Херсонѣ вмѣстѣ съ Государемъ", а затѣмъ сталъ заводить разговоры о подушныхъ, давалъ обѣщанія и, наконецъ, "открылся", что онъ есть самъ Наслѣдникъ. Оказался онъ сыномъ пономаря изъ казаковъ села Жуковки, Черниговской губерніи. Рано оставивъ родительскій домъ, онъ поступилъ въ Содневскій монастырь, а затѣмъ, подобно Григорью Отрепьеву, переходилъ границу и шатался по разнымъ мѣстамъ.

Дѣлу сначала было придано важное значеніе, и самозванца рѣшено казнить смертью. Но затѣмъ приговоръ былъ смягченъ (вырвать ноздри и сослать въ Сибирь), и въ концѣ концовъ высшая власть признала, что всѣ эти фантазіи 18-лѣтняго Григорья Зайцева представляютъ одно пустое и отнюдь не опасное "вранье" {Сообщено въ "Истор. Общ-въ Нестора Лѣтописца" г-мъ П. С. де-Витте. "Юж. Обозр.", 12 дек. 1900 г.}.

Бывали и еще мелкія исторіи того же рода. Такъ, въ 1815 году, въ городѣ Арзамасѣ, на Нижнемъ базарѣ къ возницѣ священника села Пешелани подошелъ неизвѣстный въ солдатской шинели, по виду похожій на офицера и попросилъ свезти его въ Нижній. Переночевавъ въ Пешелани у священника, незнакомецъ, вмѣсто Нижняго, велѣлъ везти себя въ дер. Князевку, имѣніе вдовы подноручика Жемайловой. Г-жа Жемайлова, увидя неожиданно вошедшаго къ ней солдата, испугалась и спросыла:

-- Что тебѣ надо?

Незнакомецъ обидѣлся.

-- Я, сударыня, не солдатъ,-- сказалъ онъ помѣщицѣ строго,-- а поручикъ и сынъ Императрицы Екатерины II. И пріѣхалъ сюда не зря, а посланъ изъ Петербурга отъ вдовствующей Императрицы Государыни Маріи Ѳедоровны, дабы оповѣстить помѣщичьихъ крестьянъ, что они будутъ казенные. Черезъ три дня я изъ Нижняго привезу бумагу и объявлю актомъ.

Оказался онъ отставнымъ солдатомъ лейбъ-гренадерскаго полка Николаемъ Тарасовымъ Степановымъ, происходившимъ, какъ и предъидущій самозванецъ,-- изъ церковниковъ. По окончаніи срока военной службы -- нанялся было въ управляющіе къ нижегородскому помѣщику Баженову. Но должность эта ему не понравилась, и онъ 16 мая уѣхалъ въ Арзамасъ, гдѣ нанялъ извощика Абрамова и вознамѣрился "объявитъ себя ревизоромъ".

Такимъ образомъ,-- Степановъ является какъ бы первой ласточкой того ревизорскаго самозванства, которое процвѣтаетъ до нашихъ дней. Но "званіе" выбрано имъ по старой памяти очень неосторожно, и приговоръ былъ очень строгъ. Постановлено: Николая Тарасова, за оскорбленіе ея императорскаго величества въ Бозѣ почивающей государыни императрицы Екатерины II, "что онъ якобы есть незаконно-рожденный ею сынъ; за оболганіе ея императорское величество государыню императрицу Марію Ѳедоровну, что онъ ею посланъ нарочито изъ С.-Петербурга для извѣщенія помѣщичьихъ крестьямъ о бытіи имъ казенными... за утайку своего прозванія и напослѣдокъ за разглашеніе вольности помѣщичьихъ крестьянъ, учиня наказаніе кнутомъ, вырѣзавъ ноздри до кости и поставя на лбу и щекахъ литерные знаки, сослать вѣчно въ каторжную работу" {"Русскій Архивъ", май 1898 г. Статья II. Юдина.}.

Въ Манныжскомъ уѣздѣ, Вятской губ., появился въ 1840 году самозванный "великій князь Константинъ". Появился онъ въ мѣстности, населенной частью русскими крестьянами-старообрядцами, частью же вотяками. Ростомъ онъ былъ высокъ, корпусомъ широкъ и сутуловатъ, волосомъ и бакенбардами "изъ рыже русый". На лѣвой рукѣ у него не было указательнаго пальца до сустава, "что онъ, показывая народу, выставлялъ явнымъ доказательствомъ важнаго своего происхожденія" (!). Съ нимъ странствовала крестьянская дѣвица Акулина Васильева, которая на допросѣ заявила, что она не смѣла уйти "изъ уваженія къ высокой его особѣ", тѣмъ болѣе, что самъ онъ грозилъ "за малѣйшее ослушаніе сказнить ее смертью". Лестно ей было также, что, куда бы они ни явлллись, "то обитатели собирались и толпами ходили за ними" {"Вѣстникъ Всемірной Исторіи", май 1900 г.}.

Дальнѣйшая участь этого самозванца неизвѣстна.

Мы знаемъ также весьма распространенную легенду о томъ, что Императоръ Александръ I не умеръ въ Таганрогѣ, какъ это объявлено въ свое время и записано въ исторіи, а подмѣнилъ себя мертвымъ солдатомъ, и самъ отправился странствовать въ убогомъ видѣ. Въ 1836 году около Красноуфимска появился таинственный человѣкъ, скрывавшій свое званіе и производившій загадочное впечатлѣніе. Онъ наказанъ плетьми и сосланъ за бродяжество, а впослѣдствіи въ Сибири привлекъ общее вниманіе подвижничествомъ и странной тайной, окружавшей его прошлое. Носились слухи, что это никто иной, какъ скрывшійся изъ Таганрога Имнераторъ Александръ I. До какой степени было живуче ещо въ концѣ девятнадцатаго вѣка легендарное представленіе о царяхъ, скитающихся подъ видомъ странниковъ по своему царству,-- и при томъ живуче не только въ простонародіи, по и въ просвѣщенныхъ классахъ,-- показываетъ то обстоятельство, что даже историкъ Шильдеръ серьезно обсуждалъ эту гипотезу въ своемъ сочиненіи объ Александрѣ Благословенномъ (т. IV, стр. 446--447).

Въ 1900 году въ мѣстечкѣ Лысой-Горѣ, Елисаветградскаго уѣзда, Екатеринославской губерніи, появился неизвѣстный человѣкъ, который поселился въ крестьянской избѣ и сначала притворился нѣмымъ. Крестьяне обращали вниманіе на то, что онъ много писалъ, много читалъ, часто умывался и спать не могъ иначе, какъ на пуховой подушкѣ. Все это внушало крестьянамъ идею, что передъ ними -- особа какого-то высшаго ранга. Однажды въ избу набралась крестьянская молодежь и одна изъ дѣвушекъ, говоря по молдавански,-- назвала неизвѣстнаго мужикомъ. "Нѣмой" вспыхнулъ, страшно вспылилъ и, замахнувшись на дѣвушку, неожиданно пріобрѣлъ даръ слова:

-- Какъ ты смѣешь грубить? -- крикнулъ онъ.-- Да знаешь лы ты, кто я? Я -- царскій наслѣдникъ, вел. князь Михаилъ!

Этотъ эпизодъ произвелъ на крестьянъ ошеломляющее дѣйствіе. Когда на занимаемую имъ квартиру явился урядникъ, то самозванецъ былъ уже окруженъ толпой, готовой горой постоять за мнимаго наслѣдника, а проходимецъ накинулся на урядника, грозя побить его. Въ концѣ концовъ его, конечно, арестовали {Газ. "Югъ" Цит. изъ "Нижегор. Листка", 23 янв. 1901 г.}.

Это было въ 1900 году, послѣднемъ году ХІХ-го столѣтія. А въ первомъ же году двадцатаго вѣка въ Челябинскомъ уѣздѣ появилась странница-богомолка, выдавшая себя за святую и совершавшая передъ собиравшимся къ ней народомъ молебствія. Когда ее арестовали и препровождали этапомъ въ Челябинскъ,-- Лежнева въ селѣ Кочердынскомъ внезапно объявила, что она не простая странница, а царица Марія Ѳедоровна. Вѣсть объ этомъ быстро разнеслась по селу, и къ Лежневой тотчасъ же собралась толпа легковѣрнаго народа, которому она торжественно заявила о своемъ высокомъ званіи, обѣщая облегченіе отъ всякихъ тяготъ ("недоимки всѣ будутъ сложены, а подати пойдутъ по 20 копѣекъ съ души"). Попытки сотскихъ продолжать этапный путь -- были отстранены: жители села не выдали "царицу-вдовицу"; они стояли толпой на колѣняхъ, а она пѣла молебны, кропила ихъ водой и надѣляла обѣщаньями. Затѣмъ въ сопровожденіи толпы она направилась въ сосѣднюю деревню Журандину. Былъ праздничный день, но народъ бросалъ пьянство и разгулъ, новыми толпами собираясь къ Лежневой. Загадочная странница, выведя народъ въ поле, разсказывала среди колѣнопреклоненной толпы, что она уже 24 года странствуетъ въ простомъ и низкомъ званіи по лицу русской земли, приглядываясъ къ народной нуждѣ и горю, къ неправдамъ и притѣсненіямъ всякаго начальства. Народъ плакалъ, молился и вѣрилъ...

Когда дѣло дошло до суда, то еще до судебнаго засѣданія, по предложенію прокурора, Лежнева была подвергнута врачебно-психіатрической экспертизѣ; царица-вдовица оказалась форменной сумасшедшей; дѣло прекращено, а сама Лежнева помѣщена въ домъ умалишенныхъ въ Уфѣ {"Южн. Обозрѣніе", 17 ноября 1901 г.}. Но -- кто знаетъ, быть можетъ, среди жителей села Кочердынскаго и деревни Журандиной и теперь еще простыя души вздыхаютъ о чудесно проявившейся странницѣ-царицѣ, которая узнала всю народную нужду и за это схвачена всевластнымъ чиновничествомъ...

II.

Человѣкъ безъ происхожденія и люди съ "чужими личностями".

Несмотря на эти примѣры,-- теперь все-таки очевидно, что время царственныхъ призраковъ прошло. Суевѣрное, полумистическое представленіе простого народа о царяхъ, находящихся въ плѣну у чиновничества, стреэшщихся вырваться изъ этого плѣна и для этого тайно посылающихъ въ народъ своихъ эмиссаровъ, уже сильно подорвано. Легенда не вполнѣ умерла, но она неспособна уже вызвать глубокія и широкія движенія народной души, спаять въ одно цѣлое, слить въ замѣтный потокъ народныя стремленья. Современное самозванство спустилось съ этихъ вершинъ и его лѣтописцу приходится имѣть дѣло съ болѣе мелкими фигурами, не простирающими своего честолюбія такъ высоко.

Въ 1895 году почти всѣ газеты печатали отчеты о дѣлѣ самозваннаго врача -- Карпухина-Покровскаго, обратившаго на себя вниманіе ловкостію, а также нѣкоторымъ романическимъ оттѣнкомъ своихъ похожденій. Нужно сказать, что дѣла этого рода, окрашенныя иногда менѣе, а иногда и болѣе ярко,-- возникаютъ у насъ то и дѣло, и я не стану останавливаться на всѣхъ подробностяхъ процесса. Возьму лишь нѣкоторыя наиболѣе, по моему, существенныя черты этого эпизода изъ области повседневнаго мелкаго самозванства.

Начать съ того, что происхожденіе Покровскаго-Карпухина окружено съ самаго начала нѣкоторой таинственностью. Мы можемъ лишь отмѣтить, что мальчикъ груднымъ младенцемъ отданъ былъ изъ воспитательнаго дома псаломщику, 12 лѣтъ опять взятъ отъ псаломщика и помѣщенъ въ типографію Клейна въ Москвѣ. Впрочемъ, самъ Карпухинъ отрицаетъ и эти неясныя черты своего происхожденія, ссылаясь (кажется, довольно убѣдительно) на несовпаденіе сроковъ этой біографіи съ своимъ возрастомъ. Однимъ словомъ, передъ нами человѣкъ, не имѣющій возможности установить точно ,,происхожденіе своей личности", что, какъ извѣстно изъ многихъ примѣровъ, равносильно порой полному "неимѣнію личности"... Для поправленія коренныхъ недочетовъ no этой части, Карпухинъ долженъ былъ прибѣгнуть къ содѣйствію общества села Бужарова, съ которымъ, повидимому, у него нѣтъ никакихъ иныхъ связей.

Можетъ быть, всѣ эти обстоятельства разъясняютъ до извѣстной степени развившуюся впослѣдствіи въ Карпухинѣ склонность къ присвоенію "личностей", ему не принадлежащихъ. Какъ бы то ни было, первоначальное отсутствіе всякой фамиліи и опредѣленнаго званія онъ постарался вознаградить даже съ избыткомъ: въ теченіе своей 33-лѣтней жизни онъ именовался Голубковымъ, Водановымъ, Вадицкимъ, Карпухинымъ, Орловымъ и Смирновымъ, снабдивъ себя, въ соотвѣтствующемъ изобиліи, также и недостававшими ему самому вполнѣ опредѣленными "видами" и документами.

Дальнѣйшія подробности такъ печально начавшейся жизни -- имѣютъ характеръ возмутительный и мало располагающій къ снисхожденію. Изъ дѣла видно, что 3 ноября 1894 года въ Одессу прибылъ субъектъ, назвавшійся военнымъ врачемъ шлиссельбургскаго пѣхотнаго полка, Влад. Александровичемъ Покровскимъ. Это былъ человѣкъ молодой (32 л.), повидимому красивый, располагающій и даже обаятельный. Вскорѣ онъ завязалъ знакомство съ дѣвицей Александрой Андреевной Тренцовой, жившей съ матерью въ собственномъ домѣ по Институтской улицѣ. Уже 6 ноября онъ ей сдѣлалъ предложеніе, которое было благосклонно принято и самой Тренцовой и ея семъей, а 13 ноября было совершено бракосочетаніе, при чемъ Покровскій уѣзжалъ на недѣлю и привезъ всѣ нужные документы.

Повидимому, молодая женщина была счастлива. Мужъ былъ любезенъ, отличался религіозностью, "высказывалъ свои взгляды на нравственность и честность", но вмѣстѣ съ тѣмъ проявлялъ нѣкоторую недовѣрчивость къ окружающимъ, крайнюю нервность и... часто плакалъ.

Любопытная черточка. Въ этотъ періодъ своей жизни, "Покровскій" узналъ, что жена ихъ дворника не есть его законная жена. Немедленно же онъ посылаетъ въ полицію фантастическій доносъ, въ которомъ излагаетъ выдуманную исторію самозванства. По провѣркѣ впослѣдствіи оказалось, что ни одна черта этого доноса не подтвердилась по отношенію къ другимъ. Но за то... это была точная исторія самого Покровскаго, вплоть до подложнаго наслѣдства... Покровскій говорилъ на судѣ, что на Тренцовой онъ женился "по любви", хотѣлъ исправиться и вести честный образъ жизни. Человѣческая природа сложна -- и кто знаетъ, можетъ быть, это правда... можетъ быть, этотъ уже затравленный жизнію, часто плакавшій человѣкъ дѣйствительно любилъ, дѣйствительно желалъ остановить свои скитанія на той "личности", въ оболочкѣ которой оказался въ данное время... Можетъ быть, онъ привязался также и къ личности "врача Покровскаго", котораго представлялъ себѣ именно солиднымъ, набожнымъ, сочиняющимъ благонамѣренные доносы на безнравственныхъ людей... Но... имѣть нѣсколько личностей,-- это положеніе такого рода, что не даетъ человѣку возможности остановиться на одной. И вотъ Покровскій начинаетъ вдругъ безпокойно метаться, придумываетъ фантастическое наслѣдство, которое только-что приписалъ другому лицу, уѣзжаетъ куда-то, пріѣзжаетъ вновь и вновь уѣзжаетъ, захвативъ съ собой жену...

Повидимому, ему дѣйствительно не такъ легко разстаться съ той полосой жизни, которая выпала на долю врача Покровскаго, иначе, конечно, ничего не стоило бы сразу же бросить жену на произволъ судьбы и принять какое-нибудь новое званіе. Но онъ этого не дѣлаетъ... Онъ пытается ещеналадить что-то.

Молодая женщина, ничего не подозрѣвая, безпечно ѣдетъ за "наслѣдствомъ". Они останавливаются въ Воронежѣ, для поклоненія мощамъ св. Митрофанія,-- "на что Покровская выразила свое согласіе, зная религіозные взгляды своего мужа". Покровскій накупаетъ образковъ и крестиковъ, вечеромъ они осматриваютъ городъ, а на утро мужъ будитъ жену и зоветъ ее къ ранней обѣднѣ. Жена не можетъ угоняться за нимъ въ религіозномъ усердіи и потому остается въ номерѣ.

Черезъ 2 часа она замѣчаетъ жандарма, о чемъ-то разспрашивающаго у швейцара, глядя въ ихъ окна... Она, конечно, не придаетъ этому значенія... Около 8 часовъ супругъ возвращается въ номеръ, чтобы принести женѣ просфору отъ ранней обѣдни, а въ 9 опять уходитъ куда-то и... исчезаетъ совсѣмъ. Подозрѣнія, справки -- и передъ бѣдной Тренцовой раскрывается печальная истина... А въ сентябрѣ полиція уже задерживаетъ въ Славянскѣ военнаго врача Анатолія Смирнова, который пытался выманить 200 рублей у нѣкоего Киселева, подъ предлогомъ сватовства къ его дочери. Это "новая личность" все того же Карпухина, испытавшаго новое превращеніе и начинающая "новую жизнь"... За нимъ уже нѣсколько такихъ "личностей" и нѣсколько жизней, воспитательный домъ, воспитаніе у псаломщика, типографія, фельдшерство, тюрьма, быть можетъ, любовь и тоска невольнаго побѣга отъ этой любви, отъ возможнаго довольства. Передъ нимъ -- скамья подсудимыхъ и нѣсколько уголовныхъ процессовъ...

Я не знаю, какова дальнѣйшая судьба этого "безличнаго" и въ то же время многоликаго несчастливца, носящагося по свѣту въ своеобразныхъ поискахъ чужихъ личностей и попыткахъ многообразныхъ воплощеній,-- но то, что мы узнали до сихъ поръ, рисуетъ очень ясными чертами фигуру, совмѣщающую въ себѣ типическія черты цѣлаго вида такихъ же самозванныхъ несчастливцевъ, которыхъ, вслѣдствіе тѣхъ или другихъ фантастическихъ условій нашей дѣйствительности, судьба лишила "собственной личности", какъ кзвѣстный герой Андерсеновской сказки былъ лишенъ собственной тѣни. "Лишенные правъ состоянія", обездоленные, имѣющіе основаніе скрывать свое происхожденіе,-- носятся они по житейскому морю, жадно высматривая первую возможиость воплощенія въ томъ или другомъ видѣ. И, разумѣется, всѣ эти посягательства на "непринадлежащее званіе" направляются кверху, къ такому внѣшнему званію, которое уже само по себѣ даетъ личности силу, значеніе и... возможность нѣкоторой наживы...

Замѣчательно, съ какой чуткостію вся эта мелкая стая скромныхъ самозванцевъ кидается на всякое сколько-нибудь замѣтное имя, летитъ на всякое выдающееся общественное движеніе и событіе.

Во время голода въ Нижнемъ производятся общественныя работы. Объ нихъ много говорятъ въ обществѣ, пишутъ въ газетахъ,-- и вотъ на нихъ уже важно расхаживаетъ мѣщанинъ Хинелевъ. На этотъ случай онъ совлекъ съ себя свою мѣщанскую личность и именуется дворяниномъ Корольковымъ. "Для большой авторитетности своего самозванства,-- какъ было сказано въ "Волгарѣ" (1893, No 288),-- онъ носитъ фуражку министерства народнаго просвѣщенія, съ кокардой, хотя самъ не можетъ грамотно написать адресъ". Интересно, что когда околоточный Прохоровъ, по возникшимъ сомнѣніямъ въ личности, пригласилъ "дворянина Королькова" въ участокъ, то послѣдній очень гордо выложилъ, вмѣсто паспорта, дѣлую массу "записокъ отъ княгинь, князей, инженеровъ и прясяжныхъ повѣренныхъ". Это оказалось очень внушительно, и скроммая "личность" околоточнаго Прохорова почувствовала себя подавленной. Онъ уже готовъ былъ смиренно извиниться передъ дворяниномъ Корольковымъ и просить прощенія, но... въ это время изъ-за спины дворянина Королькова неожиданно выглянула собственная мѣщанская личность обрадованнаго Хинелева, который смиренно поклонился и сказалъ подобострастно:

-- Покорно благодарю, ваше высокоблагородіе.

Тогда личность околоточнаго, вновь воспрянула, и г. Корольковъ былъ препровожденъ въ кутузку вмѣстѣ съ записками.

"Современный кризисъ сельскаго хозяйства", злоба дня девяностыхъ годовъ -- заставилъ ходить по Казани почтеннаго, но разорившагося князя, въ которомъ мы узнаемъ опять того же мѣщанина Хинелева {"Волжскій В-къ", 1895 г.}. Какой-то князь Чичинадзе -- мелькнулъ и исчезъ изъ Ярославля, оставивъ послѣ себя рядъ туманныхъ загадокъ на долю ярославской полиціи. Мы помнимъ самозваннаго Надсона,-- какого-то блѣднаго человѣка, въ подрясникѣ (!), съ длинными волосами, появлявшагося въ окрестностяхъ Кіева, въ то время, когда читающая Россія съ участіемъ слѣдила за трагедіей этой молодой угасающей жизни. Въ 1894 году въ Яранскѣ задержанъ самозванецъ "разсказчикъ И. Ф. Горбуновъ" {No 60. "Волгарь", 28 янв. 1894.}, въ 1899 году обнаруженъ странный писателъ, составившій себѣ даже нѣкоторую извѣстность подъ видомъ бывшаго офицера турецкой службы, Кази-Бека Атукаева. Онъ писалъ разсказы изъ турецкаго быта, издалъ книжку "Черкесскихъ разсказовъ" и т. д. Но въ концѣ концовъ оказалось, что онъ просто Гершъ Утингеръ, дезертировавшій въ 1891 году и никогда въ Турціи не бывавшій {"Сам. Газ.", 6 апр. 1899.}. Быстрая извѣстность Максима Горькаго вызвала на свѣтъ его двойника, который привлекалъ вниманіе херсонской публики въ то время, какъ Горькій былъ въ другомъ мѣстѣ. Былъ самозванный Потапенко, въ 1909 году въ Варшавѣ чествовали банкетомъ самозваннаго Дорошевича, въ послѣдній голодъ 1912 года по Волгѣ разъѣжалъ бъсамозванный Короленко, въ Ташкентѣ проявился А. М. Ѳедоровъ и т. д. Въ 1905 году въ районѣ Пречистенской части задержанъ высланный изъ Москвы крестьянинъ Степанъ Алексѣевъ, выдававшій себя среди народа за извѣстнаго адвоката Плевако. Онъ увѣрялъ всѣхъ, что онъ настоящій Плевако, но нарочно переодѣвается въ простое платье, чтобы народъ его не чуждался и чтобы простые люди могли извлечь пользу изъ его юридическихъ познаній" {"Нижегор. Лист.", 1896, No 66.}; изобретеніе прививки бѣшенства и сибирской язвы -- отразилось въ нашемъ Владикавказѣ появленіемъ какого-то ловкаго субъекта, именовавшаго себя "ассистентомъ знаменитаго Пастера". Онъ ѣздитъ по селеніямъ и станицамъ Терской области, появляясь даже въ городахъ -- и дѣлаетъ "прививки по способу Пастера" отъ всякихъ болѣзней. Во Владикавказѣ этому самозванцу "пригрозили" полиціей и тюрьмой, и онъ, какъ сообщаетъ корреспондентъ газеты "Каспій",-- направился въ Ставропольскую губернію и Кубанскую область {"Нов. Врем." 1893, No 6056.}.

А въ 1903 году тотъ же Ростовъ на Дону осчастливленъ прибытіемъ "сына знаменитаго профессора Мечникова", который объявилъ себя спеціалистомъ по нервнымъ болѣзнямъ. Онъ оказался послѣдовательно Николаемъ Ивановичемъ, Иваномъ Николаевичемъ и въ концѣ концовъ "мнимымъ студентомъ" Черевановымъ {"Волжскій В-къ" 30 мая 1896.}. Въ одно время, тоже въ 90-хъ годахъ значительную популярность въ провинціи пріобрѣли командируемые отъ времени до времени летучіе окулистическіе отряды. И вотъ, въ Кіевской и Полтавской губерніи уже орудуетъ какой-то самозванецъ въ "своеобразномъ мундирѣ съ желтыми нашивками на воротникѣ и такой же ленточкой черезъ плечо". Онъ привлекаетъ сразу много чающихъ исцѣленія, чѣмъ-то мажетъ глаза, что-то впрыскиваетъ, даже рѣжетъ вѣки и черезъ нѣсколько дней скрывается, при чемъ "личность его остается невыясненной. Говорятъ,-- прибавляетъ корреспондентъ,-- что этотъ Хлестаковъ -- изъ персидскихъ подданныхъ".

Не успѣли широко распространиться извѣстія о предстоявшей переписи, какъ уже "Томскій Листокъ" сообщаетъ о появленіи какого-то субъекта, который ходитъ по домамъ съ тетрадкой и переписываетъ, "по особому порученію", въ виду будущей общей переписи -- говѣвшихъ и неговѣвшихъ. Съ послѣднихъ, разумѣется, онъ взимаетъ отъ 10--20 ко пѣекъ, каждый разъ занося это акуратнѣйшимъ образомъ въ тетрадку. "Самозваннаго статистика,-- прибавляетъ корреспондентъ,-- полиція взяла подъ свое попеченіе" {"Нижег. Лист." No 196 (1904?).}.

Есть и самозванные "ученые". Одно время много говорили у насъ объ экспедиціяхъ Пржевальскаго и его преемниковъ. Въ одной изъ этихъ экспедицій участвовалъ молодой ученый, К, И. Богдановичъ. И вотъ, въ Бѣлостокѣ, Гродненской губерніи, устраивается 25 августа 1893 г. литературный вечеръ, на которомъ "членъ географическаго общества Г. И. Богдановичъ" знакомитъ публику съ результатами своихъ путешествій по Россіи и, главнымъ образомъ, по Сибири. "Изъ словъ лектора видно,-- почтительно сообщаетъ корреспондентъ "Виленскаго Вѣстника",-- что онъ началъ свое путешр-ствіе съ губерпій Екатериннославской, Херсонской и Курской" (?!). Далѣе сообщается, что "губерніи эти произвели на молодого ученаго не особенно пріятное впечатлѣніе: земли въ нихъ мало, а народу много". Справедливо усматривая въ этомъ одну изъ причинъ переселеній,-- молодой ученый сообщилъ затѣмъ о самихъ переселенцахъ свѣдѣнія, извѣстныя каждому, кто читаетъ газеты,-- и, накопецъ, "разсказалъ нѣсколько сценъ изъ народнаго и малороссійскаго быта (?), подмѣченныхъ имъ во время путешествія. Разсказы были выполнены артистически". Корреспондентъ не можетъ не выразить глубокой благодарности г. полиціймейстеру, "который принялъ въ устройствѣ вечера живое участіе, поручивъ полиціи продажу билетовъ". Наоборотъ, бѣлостокская интеллигенція,-- отмѣчаетъ онъ съ горькой ироніей,-- отнеслась къ молодому ученому совершенно равнодушно.

Черезъ нѣкоторое время такія же извѣстія появились изъ другихъ городовъ, а затѣмъ послѣдовало и разоблаченіе: г. Богдановичъ оказался просто какимъ-то невѣжественнымъ самозванцемъ, воспользовавшимся извѣстностью своего однофамильца и легковѣріемъ гг. полиціймейстеровъ и публики. Въ 1903 году предпріимчивый самозванецъ организовалъ даже цѣлую "конную научную экспедицію" во Владикавказѣ. Она такъ иназывалась: "научная конная экспедиція д-ра Б -- скаго". Въ составъ экспедиціи входили, между прочимъ, горный инженеръ Шолоховъ, гг. Аносовъ и Видинцевъ. Экспедиція выступила изъ Владикавказа, но вскорѣ ея участники покинули своего руководителя и вернулись обратно. Причиной распаденія экспедиціи послужило "еамозванство Б -- скаго, который оказался не учеинмъ и не докторомъ, а отставнымъ фельдшеромъ саратовской земской больницы". Роль "ученаго" онъ игралъ повидимому довольно искусно, но вскорѣ обнаружилось, что онъ не умѣетъ даже просто оріентироваться въ географической картѣ... Участники вернулись, затративъ на организацію экспеднціи до 30 тысячъ рублей, данныхъ г-мъ Аносовымъ {"Южн. обозр.", 20 авг. 1903 г.}.

Имѣетъ своихъ самозванцевъ и пресловутое обрусѣніе окраинъ. Въ 1894 году судился въ Вильнѣ старшій дѣлопроизводитель канцеляріи генералъ-губернатора, статскій совѣтникъ Николай Ивановичъ Самойло, по обвиненію въ подложномъ присвоеніи званій и орденовъ. Въ 1885 году поступилъ на службу, "по вѣскимъ дамскимъ рекомендаціямъ", блестящій молодой человѣкъ, кандидатъ двухъ факультетовъ, кавалеръ русскихъ и иностранныхъ орденовъ. Черезъ короткое время блестящій молодой человѣкъ оперился настолько, что предъявилъ къ казнѣ требованіе о возмѣщеніи передержанныхъ якобы имъ десятковъ тысячъ рублей при сооруженіи какого-то храма и сталъ искать судебнымъ порядкомъ съ г. Берга, издателя "Русск. Вѣстника", 30 тысячъ "комиссіи" за содѣйствіе при покупкѣ послѣднимъ имѣнія "Звѣринецъ" княгини Гогеплоэ. Вскорѣ, однако, стали ходить о немъ сенсаціонные слухи -- и, въ концѣ концовъ, ловкій дѣлецъ оказался самозванцемъ: и два факультета, и ордена оказались фантастическимъ подлогомъ, а дѣиствительность доставила лишь справку о судимости за мошенничество, по которому, впрочемъ, онъ былъ оправданъ. Виленскій судъ приговорилъ его къ лишенію особыхъ правъ и ссылкѣ въ Архангельскую губ. на 2 года {"Р. Ж.", 1894, No 111.}.

Надо думать, что на "обрусительной" почвѣ имѣютъ особую силу "вѣскія дамскія рекомендаціи" и у Самойло оказались подражатели. Въ 1905 году въ газетахъ сообщалось, что "въ Варшавѣ правитель канцеляріи оказался бѣглымъ каторжникомъ". На это послѣдовало офиціальное опроверженіе г-на Варшавскаго губернатора, ген. Мартынова (6 авг. 1905 года, за No 3273), въ которомъ г. губернаторъ сообщаетъ, что бѣглымъ каторжникомъ оказался, "не правитель моей канцеляріи, а бывшій правитель Петроковскаго губернатора" {"Южная Россія", 27 авг. 1905.}.

Въ 1901 году обнаружился на той же обрусительной почвѣ самозванецъ Коссацкій; онъ тоже "по рекомендаціи одной дамы" былъ опредѣленъ на службу, провелъ на службѣ много лѣтъ, при чемъ всѣ его бумаги оказались поддѣльными {"Южн. Обозр." 27 окт. 1901 г. и "Русск. Вѣд." 23 окт. того же года.}.

Въ 1910 году князь Мещерскій разсказалъ любопытную исторію нѣкоего Л., правителя дѣлъ одного виднаго петербургскаго учрежденія, который ревизовалъ другихъ, но въ то же время навлекъ ревизію собственными поступками какъ разъ того же рода, которые призванъ былъ искоренять. При этомъ возникли сомнѣнія въ его самоличности, такъ какъ хотя онъ и служилъ 10 лѣтъ, но его документовъ въ вѣдомствѣ не имѣлось. Они были замѣнены сильной протекціей... {"Гражданинъ". Цит. изъ "Совт. Слова", 11 окт. 1910.}

III.

Безкорыстное самозванство. Мой знакомый самозванный сыщикъ.

Въ громадномъ количествѣ такихъ случаевъ мы имѣемъ дѣло съ обманомъ, имѣющимъ въ виду корысть. Несомнѣнно, однако, что объясненіе одной лишь корыстью далеко не исчерпываетъ явленія въ его сущности. Оно имѣетъ свою, болѣе сложную и при томъ двухстороннюю психологію.

Прежде всего есть самозванство, совершенно несвязанное съ вымогательствомъ. Въ Орлѣ по Ситниковской ул. нѣсколько лѣтъ проживалъ, наиримѣръ, отставной полковникъ H. H. Ивановъ, постоянно ходившій въ военной тужуркѣ съ георгіевской петлицей. Жизнь онъ велъ респектабельную, газеты получалъ черезъ первую полицейскую часть (привозилъ казакъ), умѣлъ держать себя, "очень мило платилъ деньги въ театрахъ и клубахъ". Когда эта вполнѣ приличная фигура появлялась на улицахъ, то военные чины и городовые почтительно отдавали честь. Къ этому "подполковникъ" былъ очень требователенъ. Оказалось, что этотъ респектабельный военный господинъ до своей почетной отставки былъ... лакеемъ тульскаго предводителя дворянства {"Нов. Вр.", 9 февр. 1898.}!

Въ томъ же году въ Уфѣ молодой человѣкъ въ формѣ акцизнаго контролера производилъ въ разныхъ мѣстахъ досмотры, при чемъ часто обращался къ содѣйствію полиціи. Оказался онъ тоже самозванцемъ, сыномъ виднаго въ служебной іерархіи лица, не нуждавшимся въ средствахъ. На вопросъ, что заставило его совершить преступленіе, онъ отвѣтилъ: "Нравится. Да у меня еще нѣсколько дѣлъ у судебнаго слѣдователя въ Перми" {"Сам. Газ.", 24 марта 1898.}.

Въ 1910 году деревенскій парень Смоковенко надѣлъ напаху, привѣсилъ маску (!) (дѣло было на Рождествѣ) и явился въ 12 часовъ въ село Разумовку (Черниг. губ.), заявивъ, что онъ стражникъ и агентъ сыскного отдѣленія (маска очевидно подчеркивала званіе тайнаго агента). Потребовавъ къ себѣ обходъ, онъ произвелъ во многихъ домахъ форменные обыски... Въ дѣйствіяхъ Смоковенко не было никакихъ признаковъ корысти, и присяжные его оправдали {"Кіевскія Вѣсти", 22 окт. 1910.}. Въ гор. Таращѣ, Кіевской губ., въ сент. 1908 года появился "помощникъ инспектора конно-полицейской стражи", одѣтый въ синюю куртку съ погонами и эксельбантами, съ нѣсколькими георгіями на груди. Онъ обревизовалъ книги отряда, осмотрѣлъ винтовки, одежду и т. д. и затѣмъ, съ большимъ знаніемъ дѣла и увлеченіемъ произвелъ манежную ѣзду... Ни о какихъ посягательствахъ на взятки корреспондентъ не сообщаетъ. Арестованный за самозванство, онъ оказался бывшимъ земскимъ стражникомъ {"Кіевскія Вѣсти", 6 сент. 1908.}. Онъ часто выполнялъ чужія команды, и ему захотѣлось хоть разъ покомандовать самому.

Всякій разъ. когда я думаю о побужденіяхъ этой злополучной и вредной самозванной мелкоты, стараюсь представить себѣ мотивы "присвоенія чужой личности" -- мнѣ приходитъ на память одно, довольно близкое знакомство въ этой области.

Въ 1893 году въ Нижнемъ-Новгородѣ въ мою комнату тихо вошелъ человѣкъ высокаго роста, худой и блѣдный, съ робко страдающимъ выраженіемъ сѣрыхъ глазъ. Онъ былъ одѣтъ бѣдно, но съ видимымъ стараніемъ сохранить нѣкоторое приличіе, и, войдя, заговорилъ такъ тихо и застѣнчиво, что начала его рѣчи я не разслышалъ совершенно...

-- Безъ мѣста 6 мѣсяцевъ... семейство... средствъ никакихъ-съ, все изъ сундука, да изъ сундука-съ... теперь ужъ и въ сундукѣ ничего-съ. Вопли, знаете ли, невинныхъ младенцевъ положительно надрываютъ душу...

Это упоминаніе о невинныхъ младенцахъ, хотя и сдѣланное въ столь витіеватой формѣ,-- отзывалось такой глубокой тоской, звучавшей въ голосѣ и глядѣвшей изъ тусклыхъ, затуманенныхъ глазъ незнакомца,-- что я съ невольнымъ участіемъ посмотрѣлъ на него, отрываясь отъ работы, которою былъ занятъ въ это время. Лицо просителя было довольно пріятно, хотя носило видимые слѣды какихъ-то не вполнѣ обыкновенныхъ житейскихъ невзгодъ, а на лбу, надъ глазомъ обращала вниманіе глубокая впадина, рождавшая невольную идею объ ударѣ тупымъ орудіемъ или о неудачномъ покушеніи на самоубійство посредствомъ выстрѣла въ упоръ. Онъ гдѣ-то служилъ въ казенномъ учрежденіи, потомъ въ частномъ, пострадалъ "вслѣдствіе человѣческой злобы и собственно за правду",-- теперь бѣдствуетъ нестерпимо и не можетъ уже болѣе выносить воплей своего неповиннаго семейства.

Я далъ ему кое какую работу у себя на дому. Являлся онъ аккуратно, непремѣнно съ задняго хода, не позволяя себѣ прибѣгать къ звонку, робко и застѣнчиво раздѣвался въ кухнѣ, прокрадывался затѣмъ въ отведенную для работы комнату какъ-то на цыпочкахъ, стараясь, чтобы его никто не замѣтилъ. Во всѣхъ его манерахъ сквозило желаніе -- стушеваться, исчезнуть гдѣ-нибудь въ уголкѣ; всѣ его пріемы были проникнуты чѣмъ-то, что я не могу назвать иначе, какъ "стыдомъ собственнаго существованія". Это совершенно особенное ощущеніе, которое, кажется, чаще всего наблюдается у насъ, русскихъ. Послѣдняя степень смиренія, если хотите, полное уничтоженіе собственной личности. Всякій разъ, когда я думаю о несчастномъ человѣкѣ, дерзновенно принявшемъ на себя званіе царя Петра Ѳедоровича и потрясшемъ Россію смятеніемъ и ужасомъ,-- я невольно вспоминаю о томъ, какъ тщательно этотъ человѣкъ, державшій въ своей рукѣ громы и смерть -- долженъ былъ скрывать отъ приближенныхъ свою спину, навсегда исполосованную кровавыми рубцами плетей во время прусскаго пехода...

Однако, возвращаюсь къ моему новому знакомому.

Выдающейся чертой его, которую я долженъ подчеркнуть особенно, являласъ чрезвычайная щепетильность и совѣстливость. Онъ просилъ у меня только работы, избѣгалъ просить денегъ, старался, даже когда я предлагалъ ему самъ, брать какъ можно меньше подъ будущую работу, и лишь въ самыхъ крайнихъ случаяхъ рѣшался, послѣ мучительныхъ колебаній -- сказать о томъ, что младенцы сидятъ опять въ нетопленной квартирѣ. Вообще, корыстныя черты, повидимому, совершенію отсутствовали въ его характерѣ.

Работалъ онъ усидчиво и чрезвычайно добросовѣстно, но съ весьма незначительнымъ успѣхомъ. Проходя, бывало, по своему корридору, я видѣлъ порой въ стеклянную дверь его длинную и тощую флгуру съ головой, склоненной на лѣвое плечо, пока рука выводила красивыя строки. Такъ, должно быть, писалъ гоголевскій Акакій Акакіевичъ. Къ сожалѣнію, однако, всякое несовсѣмъ разборчивое слово моей рукописи принимало подъ его перомъ какія-то необыкновенныя, совершенно фантастическія окончанія, лишавшія самое слово всякаго смысла. Въ такихъ случаяхъ, онъ конфузился, извинялся и страдалъ безконечно, не смотря на то, что я безъ церемоніи зачеркивалъ ошибку и писалъ вверху нужиое окончаніе, успокаивая его писарскую щепетильность. Казаіось, онъ боялся хотя бы въ одной буквѣ или знакѣ препинанія проявить подобіе иниціативы.

Наконецъ, мнѣ удалось устроить его на постоянную работу на заводѣ, которымъ управлялъ одинъ изъ моихъ знакомыхъ. Мой знакомый былъ имъ доволенъ, сослуживцы тоже. Онъ былъ аккуратенъ, исполнителенъ, и только въ отношеніяхъ къ рабочимъ проявлялъ нѣкоторую излишнюю строгость и, пожалуй, держалъ себя слишкомъ высокомѣрно. При встрѣчахъ онъ увѣрялъ меня, что совершенно доволенъ. "И младенцы, знаете ли, отдохнули-съ!" Приходилось вѣрить на слово, и я былъ радъ видѣть довольнаго человѣка. Въ наше время это такая рѣдкость!

Но вотъ, въ Нижнемъ стали въ 1904 г. готовиться къ предстоящей выставкѣ. Между прочимъ на одпой изъ нижегородекихъ улицъ появилась вывѣска "N-ское сыскное отдѣленіе", и мѣстная газета стала сообщать о разныхъ, болѣе или менѣе ловкихъ открытіяхъ и подвигахъ мѣстныхъ Лекоковъ. Вслѣдствіе этого, а также и другихъ обстоятельствъ, сопровождавшихъ столь явное выступленіе полицейскаго учрежденія "по образцу столицъ", въ городѣ стали говорить о немъ, оно стало до извѣстной степени "злобою дня".

Въ одинъ прекрасный день я прочиталъ въ мѣстной газетѣ, что въ одной изъ гостинницъ арестованъ полиціей господинъ, присвоившій себѣ званіе "тайнаго агента". Произошло это при обстоятельствахъ довольно оригинальныхъ: потомственный дворянинъ И -- въ,-- писали въ газетѣ,-- подойдя къ столу, за которымъ сидѣли въ трактирѣ гг. А., Б. и В., безъ всякой церемоніи налилъ себѣ изъ ихъ графина рюмку водки и выпилъ ее. Когда же удивленные собесѣдники спросили у него объ основаніяхъ столь смѣлаго посягательства, то "потомственный дворянинъ" сталъ имъ грозить, называя себя агентомъ тайной полиціи. Неизвѣстно, чѣмъ бы кончилась эта сцена, и очень можетъ быть, что компанія признала бы себя удовлетворенной объясненіемъ, если бы, случайно, тутъ же не присутствовалъ настоящій агентъ, который арестовалъ самозванца.

Я сначала не обратилъ на эту замѣтку никакого вниманія. Но черезъ нѣсколько дней газета сообщила опять, что извѣстный уже читателямъ, "потомственный дворянинъ" не унимается: онъ разъѣзжаетъ на лихачахъ, денегъ не платитъ, а при требованіи уплаты, ведетъ себя необыкновенно высокомѣрно, ссылаясь все на то же свое почетное званіе сыщика. Одно изъ такихъ приключскій коичилось нѣкоторымъ шумомъ на улицѣ, при чемъ городовой сначала сильно колебался въ своихъ поступкахъ, опасаясь затронуть могущественную особу, но въ концѣ концовъ дѣло все-таки завершилось протоколомъ и привлеченіемъ къ мировому за присвоеніе "ненадлежащаго званія"...

На рождествѣ ко мнѣ явился опять мой скромный писецъ. Я подумалъ, что продолжительное "довольство" вернуло ему самоуваженіе и что онъ явился ко мнѣ въ качествѣ праздничнаго гостя съ визитомъ. Но уже со второго взгляда я убѣдился, что надъ нимъ что-то стряслось: углы губъ опять горько опустились къ низу, глаза робко бѣгали или сосредоточенно уставлялись въ пространство; вообще все въ немъ являло человѣка, вновь вступившаго на тропу бѣдствій и житейскихъ невзгодъ. Отозвавъ меня въ кабинетъ и тамъ упорно отказавшись принять предложенный ему стулъ, путаясь и сбиваясь, онъ сообщилъ мнѣ, что опять бѣдствуетъ безъ мѣста, опять "несправедливо утѣсняемъ" злыми людьми,-- и опять не въ силахъ вынести вопли невинныхъ младенцевъ. Тутъ меня внезапно осѣнила горестная догадка:

-- Это вы судились у мирового за самозванство?

-- Я-съ,-- потупился онъ, и краска залила его лицо, а впадина на лбу стала совсѣмъ багровой.-- Только это совершенная, можно сказать, неправда. Повѣрьте-съ... несправедливо оклеветанъ...

Отъ моего знакомаго, которому онъ былъ рекомендованъ, я узналъ, что съ нѣкоторыхъ поръ мой protégé сталъ пить, при чемъ держалъ себя очень назойливо и высокомѣрно, пьянымъ не только не скрывался, но лѣзъ на глаза заводскому начальству и начиналъ горделивые разговоры, такъ что, наконецъ, однажды его силой удалили изъ помѣщенія.

Новое поступленіе на службу оказалось послѣ этого невозможнымъ. Однако И -- овъ не желалъ признать этой печальной истины, приходилъ въ контору, упирался, чуть не цѣлуя руки, потомъ подалъ жалобу за оскорбленіе его дворянской чести, потомъ опять приходилъ извиняться и во всѣхъ этихъ фазисахъ своего отчаяннаго настроенія угнеталъ и меня непрестанными посѣщеніями и просьбами о заступничествѣ (денегъ опять самъ не попросилъ ни разу). При этомъ порой въ его взглядѣ мерцали опять то стыдъ собственнаго существованія, то какое-то озлобленное и настойчивое высокомѣріе. И опять "вопли неповинныхъ младенцевъ" видимо смертельной тоской угнетали его истоптанную и измотавшуюся душу... Потомъ я узналъ, что это уже не первый случай съ И -- вымъ, что его жизнь въ Нижнемъ есть непрерывшія цѣпь бѣдствій, составленная изъ этихъ противоположныхъ звеньевъ: то полное уничиженіе, то внезапные подъемы, состоящіе изъ опьяненія спиртными напитками и еще болѣе -- самозванственными фантазіями разныхъ видовъ и формъ.

Случайная встрѣча съ этимъ горемыкой объяснила мнѣ до извѣстной степени психологію русскаго самозванства. Теперь, послѣ знакомства съ И -- вымъ, для меня получаетъ особенное значеніе и его "стыдъ собственнаго существованія", періоды его горькой жизни, и высокомѣрное отіюшеніе его къ рабочимъ, и многое, многое другое. Я невольно вспоминаю нервность и слезы злополучнаго Покровскаго-Карпухина, и то, что онъ выгелъ изъ воспитательнаго дома, "безъ всякаго происхожденія", безъ всякихъ "правъ состоянія"; вспоминается мнѣ и униженіе Ивана Александровича Хлестакова передъ Осипомъ и передъ слугой въ гостинницѣ, и поротая спина Емельки Пугачова, и то, что онъ бѣгалъ на Вѣтку, чтобы пріобрѣсти себѣ "право приписки", передъ тѣмъ, какъ заявить право на россійское царство, и скромное званіе темнаго послушника, даже разстриги, которое Гришка Отрепьевъ мѣняетъ на пестолъ Годунова. Страшная горечь, жгучая боль попранной личности приводитъ и несчастнаго Поприщина къ убѣжденію, что онъ никто иной, какъ искомый наслѣдникъ испанскаго престола. Такую же жгучую "боль личности", затоптанной, униженной и оскорбленной, видимъ мы въ разсказѣ Достоевскаго "Двойникъ",-- гдѣ эта личность, наконецъ, съ отчаянія, отъ нестерпимаго сознанія своей ничтожности, раздваивается, какъ бы распадается на двѣ половины: утѣснителя и гонителя съ одной стороны,-- утѣсняемаго и гонимаго -- съ другой... Нѣтъ, одними корыстными мотивами заурядныхъ мошенниковъ не исчерпывается явленіе, которое я пытаюсь здѣсь анализировать; и въ примѣрахъ, занесенныхъ въ газетную лѣтопись или на страницы исторіи, и въ цѣльныхъ образахъ, данныхъ намъ художниками,-- проявляется одна и та же болѣзнь, глубокая и распространенная,-- тяжкая болѣзнь "русской личности", ищущей внѣшней опоры, легко отъ себя отрѣшающейся и такъ жадно стремящейся къ чужимъ сильнымъ личностямъ и положеніямъ. Доведенная до послѣдней степени униженія, извѣдавшая всю жгучую горечь "стыда собственнаго существованія", припертая къ стѣнѣ самаго уже послѣдняго отчаянія,-- тутъ-то именно душа россійскаго Поприщина внезапно отрѣшается отъ себя, выскакиваетъ, какъ затравленная лисица въ сказкѣ, изъ собственной шкуры. Еще недавно извивавшійся въ пыли, въ глубокомъ сознаніи собственнаго безсилія,-- онъ вдругъ съ нѣкоторымъ даже удивленіемъ подымаетъ голову, сдвигаетъ брови и, гордо озирая окружающихъ, спрашиваетъ:

-- Кто и по здѣшнему мѣсту! Вѣдомо ли вамъ, несчастнымъ, обреченнымъ на трепетъ, что я тотъ самый, передъ кѣмъ именно вы и повинны трепету!..

И послѣ этого судьба такого русскаго человѣка складывается уже въ зависимости отъ случайностей и внѣшнихъ обстоятельствъ. Бѣдняга Поприщинъ, какъ и герой Достоевскаго, попадаетъ въ сумасшедшую палату, растрига Отрепьевъ дѣлаетъ карьеру, въ дѣйствительность которой, повидимому, могъ бы повѣрить только сумасшедшій, а затѣмъ падаетъ съ этой высоты на копья стрѣльцовъ. Емельянъ Пугачовъ скромно пробирается лѣсами съ польской Вѣтки на Волгу, гдѣ ему разрѣшили приписаться къ дворцовой волости и пріобрѣсти такимъ образомъ "права крестьянскаго состоянія". Но его какой-то рокъ сводитъ съ яицкими раскольниками на Иргизѣ. Между тѣмъ, на Яикѣ незадолго до этого вольные казаки всѣмъ кругомъ валялись въ грязи передъ генераломъ Череповымъ, который, въ опьяненіи своей минутной ревизорской власти, приказалъ стрѣлять въ лежавшую толпу {Дубровинъ. "Все войско пало на землю, но Череповъ не отмѣнилъ приказанія стрѣлять... Когда драгуны выстрѣлили кверху, то Череповъ велѣлъ повторить залпъ, при чемъ трое убито, а шестеро ранены" ("Пугачовъ и его сообщники", т. I, стр. 19).}. Казаки поднялись и сказали: "Кто мы! Вольные казаки! Мы изъ грязи сдѣлаемъ князя" {Слова казака Мясникова, Зарубину.}. И, доставъ для Емельки штаны и рубаху,-- посадили на коня,-- и создалась мрачная Пугачовская самозванщина... Емелька, тщательно скрывая поротую спину, грозой пронесся по Яику, по уральскимъ предгорьямъ, разорилъ Казань, перекинулся пожаромъ черезъ Волгу... И всюду на его пути въ крѣпостной безличной средѣ -- его самозванная личность вставала въ тысячахъ отраженій изъ крѣпостного праха, пока этотъ ураганъ не замеръ въ безлюдьи низовыхъ степей. Емелька, вмѣсто Москвы, попадаетъ въ клѣтку, гдѣ его дразнятъ офицеры и сержанты съ привязанными косами, и гдѣ онъ, бѣдный Поприщинъ такъ малодушно плачетъ и такъ глупо надѣется на прощеніе...

IV.

Самозванческая мелкота.

Да, разумѣется, теперь самозванство измельчало, и, конечно, это есть результатъ нѣкотораго подъема русской личности. Пугачовыхъ и Лжедимитріевъ дѣлала среда, а среда теперь измѣниласъ. Паденіе крѣпостного права, потомъ земство, школа, газета и книга, наконецъ, хотѣлось бы думать,-- подъемъ смиренной русской души, какъ результатъ новѣйшей, въ періодѣ реформъ, русской исторіи,-- все это уже препятствуетъ грандіозно-дикому размаху, находившему просторъ въ безмолвной пустынѣ дореформенной Россіи. Теперь россійскому самозванцу уже не потрясти всего государственнаго организма, его мечты размѣнялись, пошли враздробь. Но все же мелкіе черви самозванства точатъ еще нашу жизнь по всей поверхности, то и дѣло привлекая вниманіе и заставляя глубоко задуматься о причинахъ устойчивости этой чисто-русской болѣзни. Въ глубинѣ дальнихъ уѣздовъ земледѣльческой полосы, не знающей отхожихъ промысловъ и потому болѣе отсталой,-- живутъ и нынѣ самыя фантастическія представленія о нашемъ государственномъ строѣ, не уступающія по своей нелѣпости дикимъ измышленіякъ извѣстнаго уже читателямъ деревенскаго мудреца Пети {См. предъидущій очеркъ: "Самозваицы духовпаго прозванія".} о знаменіяхъ антихриста. Петя -- даже въ самоварѣ усматриваетъ явные признаки "антихристова пришествія",-- а простодушная деревня въ любой форменной фуражкѣ или желтой пуговицѣ любого проходимца -- готова усмотрѣть примѣты "власти" и безропотно подчиниться любому ея требованію.

На почвѣ юридическаго суевѣрія деревни орудуютъ самозванные землемѣры и адвокаты. По словамъ "Енисейскаго Листка", напримѣръ, ссыльный Колумбѣйко распустилъ слухъ, что онъ братъ сенатора и потому исхлопатываетъ мужикамъ полное сложеніе податей. Въ виду этого на сходѣ въ Усть-Кеми рѣшено собрать Колумбѣйкѣ по 80 коп. съ души" {"Сам. Газ.", 1895. No 165.}. "Въ Сорокскомъ уѣздѣ,-- писали "Одесскому Листку" (1894 г., октябрь),-- нѣкій З--ій, воспользовавшись замѣшательствомъ въ земельныхъ отношеніяхъ крестьянъ къ монастырю, перебралъ у мужиковъ свыше 2.000 рублей. При арестованіи его мужики оказали сопротивленіе, причемъ потребовалась помощъ войска..." Вмѣстѣ съ нимъ арестовано около 20 поселянъ {"Од. Листокъ", "Волгарь" 1894, окт.}.

Въ 1895 году въ селѣ Перекопскомъ, Самарск. губ., Николаевскаго уѣзда., появился субъектъ, именовавшійся "адвокатомъ отъ Краснаго креста" и увѣрявшій крестьянъ, что онъ посланъ Краснымъ крестомъ, чтобы защищать всѣхъ обижаемыхъ и оскорбляемыхъ. Оказалось, что это мѣщанинъ города Николаевска, по фамиліи Андреевъ. Онъ обращался однажды за пособіемъ въ Общество Краснаго креста и получилъ отказъ. Извѣщоніе объ отказѣ прислано на бланкѣ со штемпелемъ Краснаго креста,-- и вотъ, пишетъ корреспондентъ "Самарскаго Вѣстника", "Андреевъ блюдетъ этотъ бланкъ, какъ зѣницу ока, показывая его тѣмъ неграмотнымъ мужикамъ, которые дерзаютъ сомнѣваться, что онъ дѣйствительно посланъ отъ Краснаго креста. Разумѣется, при видѣ эффектнаго бланка, сомнѣніе исчезаетъ -- и вотъ у воротъ Андреева стоитъ иной разъ больше мужицкихъ подводъ, чѣмъ въ "базарный день у больницы". О дѣйствительныхъ познаніяхъ этого защитника угнетенныхъ можно судить потому, что жалобу, напр., на неправильную сдачу въ солдаты онъ настрочилъ... въ святѣйшій синодъ {"Волгарь", 1894, окт.}.

"Въ селѣ Унаменкахъ (Семеновскаго у., Нижегородской губ.) случился пожаръ въ кабакѣ. Причиной пожара молва считала поджогъ, произведенный конкуррентами кабатчика. И вотъ, въ село прибыла какая-то слѣдственная комиссія, торжественно открывшая здѣсь не слѣдственное, а прямо судебное засѣданіе. Собрали народъ, виновный былъ допрошенъ, немедленно подвергнутъ предварительному аресту и осужденъ въ каторгу на 20 лѣтъ. Народъ слушалъ и удивлялся быстротѣ и строгости приговора. Когда же судъ былъ конченъ, то судьи сняли съ себя фантастическіе доспѣхи -- и все оказалось грубѣйшей шуткой. "Каково только было подсудимому,-- спрашиваетъ корреспондентъ, и прибавляетъ:-- я представляю себѣ его положеніе, воображаю ту обстановку, тѣ условія, при которыхъ возможны подобные обманы, и мнѣ становится грустно" {"Волгарь", No 117, 1895 г.}.

Въ 1907 году въ Духовщинѣ появился субъектъ въ формѣ чиновника и заявилъ, что мужики переплачиваютъ податей на три милліона рублей. Поэтому Царь батюшка жалуетъ своимъ мужикамъ (т.-е. вѣроятно удѣльнымъ?) по двѣ четверти ржи на душу., Квитанціи на полученіе изъ земской управы "царской ржи" находятся у него и онъ выдаетъ ихъ по внесеніи 30 копѣекъ. Квитанціи брались наперебой... Вскорѣ такой же "чиновникъ" появился также въ Кубаровской волости, но тутъ онъ "былъ снисходительнѣе" и бралъ всего по 20 к. {"Смол. В-къ", 9 дек. 1907 г.}.

Въ 1905 г. въ Новоградъ-Волынскомъ уѣздѣ въ дер. Суховоло явился тоже молодой человѣкъ въ форменной фуражкѣ, приказалъ старостѣ созватъ сходъ и, на сходѣ объявилъ, что 15 мая будетъ общая разверстка земли, въ такомъ размѣрѣ, чтобы хватило на каждую душу {"Русск. Вѣд.", 16 мая 1905 г.}.

Разумѣется, можно было впередъ предсказать, что введеніе института земскихъ начальниковъ не можетъ остаться безъ соотвѣтствующаго отраженія въ области самозванства, и дѣйствительно передо мной нѣсколько примѣровъ этого рода. Въ 1894 году Мелитополь и нѣкоторыя ого окрестности посѣтилъ, по словамъ "Новостей дня", нѣкій Хлестаковъ, заказавшій предварительно бланки земскаго начальника, съ которыми прежде всего отправился въ с. Ѳедоровку, гдѣ сдѣлалъ ревизію въ сельскомъ правленіи {Съ этимъ самозванцемъ мы еще встрѣтимся впослѣдствіи.}.

Въ томъ же году въ Симбирскѣ господинъ въ красномъ околышѣ, именовавшій себя земскимъ начальникомъ Бабинцевымъ, заявилъ, что его обокрали на нароходѣ. "Разумѣется, для г. земскаго начальника, да еще въ такомъ положеніи, сдѣлано было все необходимое". Но впослѣдствіи оказалось, что неизвѣстный красный околышъ прикрываетъ забубенную головушку запасного поручика Карла-Георга-Теодора-Юлія фонъ-Терко, котораго, "для лучшаго удостовѣренія личности", отправили въ Самару по этапу {"Самарскій Вѣстникъ", No 180, 1894 г.}.

Въ 1895 году въ Мценскомѣ уѣздѣ мнимый земскій начальникъ проявился во время свадебнаго торжества. Это былъ, повидидмому. человѣкъ добродушный. Въ бѣломъ кителѣ и соломенной шляпѣ, въ сопровожденіи трехъ такихъ же молодцовъ, онъ ходилъ по дернвнѣ, что-то записывалъ въ книжку и всѣмъ мужикамъ обѣщалъ награды. "Самозванецъ не догадался, однако, высѣчь хоть одного мужика, и попался въ руки полиціи" -- не безъ юмора прибавляетъ корреспондентъ {"Орловскій Вѣстникъ", 1895. "Нижегор. Лист.", No 337.}.

А вотъ случай, который, даже въ нашей жизни, насыщенной фантастическими курьезами всякаго рода, можетъ показаться совершенно невѣроятнымъ...

По Волгѣ, ночью шелъ внизъ по теченію пароходъ, какъ вдругъ раздалась команда: "стопъ машина", и пароходъ остановился. Къ нему пристала лодка съ тремя пассажирами. Лодка была "путейскаго вѣдомства"; въ ней находился майчный сторожъ (обязанность котораго слѣдить за маячными огнями, обставляющими фарватеръ) и два пассажира. Въ рукахъ одного изъ нихъ былъ красный фонарь. Маячный сторожъ успѣлъ шепнуть командѣ, что привезенные имъ два незлакомца -- "тайные агенты". Послѣ этого сторожъ отчалилъ и его лодочка исчезла въ темнотѣ, а "тайные агенты" вошли въ залъ І-го класса, куда къ нимъ немедленно явился комалдиръ парохода, предложившій закуску, чай и лучшую изъ каютъ І-го класса. Незнакомцы все это приняли благосклонно.

Командира парохода не смутило то обстоятельство, что оба "агента" имѣютъ чрезвычайно непрезентабельный видъ. Наоборотъ, это лишь утвердило его въ мысли, что агенты именно тайные, имѣющіе особыя основанія скрывать свое настоящее званіе. Предполагалось, что они командированы, въ какихъ-то особо важныхъ видахъ, секретно провѣрить коммуникаціонные порядки на Волгѣ. Не доѣзжая за 150 верстъ до Саратова,-- агенты нашли нужнымъ оставить пароходъ, на которомъ ѣхали съ такими удобствами, и пересѣсть... на казенный. На этомъ казенномъ пароходѣ ("вѣроятно отданномъ въ ихъ распоряженіе" -- прибавляетъ корреспондентъ) они и прибыли въ Саратовъ. Все время, конечно, они не отказывали себѣ въ обильныхъ возліяніяхъ, и въ Саратовъ явились сильно на-веселѣ. Это не помѣшало имъ ,,обревизовать" какого-то путейскаго чина, и они уже намѣревались отправиться на казенномъ пароходѣ дальше, но... тутъ вышла нѣкоторая непріятная случайность: ревизоры подрались и подняли такую возню, которая потребовала сторонняго вмѣшательства...

Драка привлекла на казенный пароходъ пристава 2-й части гор. Саратова, который, какъ человѣкъ не путейскаго вѣдомства и, значитъ, не подверженный ревизорскому гипнозу,-- "сразу же" опредѣлилъ, что эти оборванные драчуны простые самозванцы. Онъ подошелъ къ нимъ и зычно крикнулъ: "смир-р-но!". Тогда старшій агентъ, оказавшійся отставнымъ солдатомъ, тотчасъ же вытянулся во фронтъ (вспомните злополучнаго Киселева-Королько!)... По провѣркѣ оказалось, что -- "главный агентъ" -- просто на просто бѣглый солдатъ Гурійскаго полка, а его помощникъ -- какой-то забулдыга-мѣщанинъ. Только тогда,-- прибавляетъ корреспондентъ,-- "всѣмъ стало ясно по физіономіи "главнаго агента" и по его голымъ ногамъ (!), что онъ не могъ; быть истиннымъ ревизоромъ".

Эта исторія появилась первоначально въ "Самарской Газетѣ". Затѣмъ ее перепечатало "Новое Время" {См. "Новое Время", 4 ноября 1892 г., No 6014.}, и наконецъ, послѣ того, какъ въ "Русскомъ Богатствѣ" появилась моя статья,-- этотъ изумительный эпизодъ "изъ путейской жизни" облетѣлъ чуть не всѣ газеты. Я ждалъ, что эта широкая огласка вызоветъ опроверженіе... Но опроверженія не послѣдовало. Путейское вѣдомство глубокимъ молчаньемъ подтвердило реальность повидимому совершенно фантастическаго эпизода.

Казалось бы званіе "сыщика" по существу далеко не "почетное". Но зависимость русскаго человѣка отъ внѣсудебныхъ расправъ всякаго рода дѣлаетъ эту профессію очень вліятельнымъ факторомъ русской жизни и окружаетъ ее почти мистическимъ страхомъ. Въ тревожные 70-ые годы газеты отмѣчали появленіе цѣлыхъ самозванныхъ коммиссій, являвшихся съ формальными обысками и выемками, преимущественно въ богатыя семьи, послѣ чего исчезали порой довольно крупньгя суммы. Затѣмъ случаи этого рода стали рѣже, но все же мой знакомый И -- овъ является далеко не единственнымъ въ своемъ родѣ. Такъ, въ 1890 году даже въ первопрестольной Москвѣ дѣйствовалъ нѣкто Дынниковъ, подходившій къ постовымъ городовымъ и требовавшій ихъ содѣйствія для внезапной провѣрки паспортовъ въ томъ или другомъ домѣ. Въ августѣ его засталъ за этимъ занятіемъ околоточный, случайно узнавшій въ этомъ "тайномъ агентѣ" своего бывшаго школьнаго товарища, уже разъ судившагося за присвоеніе званія акцизнаго въ сумскомъ окружномъ судѣ ("Русскія Вѣдомости", 1890, No 272). Въ 1889 году по Нижегородской губ. разъѣзжали два самозванца, въ жандармской формѣ, подъ предлогомъ командировки по части "фальшивой монеты". Въ нѣскольныхъ деревняхъ они произвели обыски при понятыхъ и отобрали у богатыхъ мужиковъ всѣ наличныя кредитки, обѣщая вернуть ихъ послѣ провѣрки. Разумѣется, и деньги, и жандармы исчезли. И т. д. и т. д. Въ началѣ XX вѣка, по разнымъ условіямъ нашей современности, самозванство этого рода въ соединеніи съ провокаціей и экспропріаціями выросло въ такихъ размѣрахъ, что для отчета о немъ понадобилось бы особое изслѣдованіе.

"Акцизная дѣятельность" принадлежитъ повидимому къ роду занятій тоже довольно привлекательныхъ для самозванцевъ. Въ 1894 году, 17 мая, передъ городскимъ судьей гор. Самары предсталъ нѣкій отставной унтеръ-офицеръ Орловъ-Давыдовъ. Онъ разъѣзжалъ по разнымъ мѣстамъ, якобы сыскивая тайнымъ образомъ важныя преступленія, и, поселяя въ обывателѣ тревогу таинственностію и неопредѣленностію своихъ полномочій, собиралъ, повидимому, дань натурой. Въ качествѣ сыщика онъ былъ уже въ Оренбургѣ, гдѣ успѣлъ ввести въ заблужденіе даже полицію.

Въ мартѣ 1894 г. "Кіевлянинъ" сообщалъ о курьезныхъ подвигахъ нѣкоего крестьянина Б., который изготовилъ себѣ изъ дерева довольно внушительныхъ размѣровъ печать съ надписью "Тайный акцизный чиновникъ г. Сквиры". Эту печать онъ приложилъ къ виду о своей личности, при чемъ имъ же самимъ была сфабрикована такая бумажонка: "Въ виду учрежденія тайныхъ акцизныхъ чиновниковъ съ цѣлью слѣдить за законною и правильною продажею питей и товаровъ въ лавкахъ, по надлежащимъ документамъ, выдано сіе NN, въ случаѣ нарушенія кѣмъ-либо изъ торговцевъ законныхъ требованій, для привлеченія ихъ къ отвѣтственности". Остальное, разумѣется, понятно {"Волжскій В-къ", 1894 г., No 88. }.

Въ 1899 году, съ Балту прибылъ прилично одѣтый господинъ въ фуражкѣ вѣдомства министерства финансовъ и прямо съ вокзала отправился ревизовать мелочныя лавочки. Выдавая квитанціи о взысканіи сбора, онъ подписывался "Контролеръ-ревизоръ Тренчевскій". Когда его арестовали ("одному изъ торговцевъ онъ показался подозрительнымъ"), то онъ воскликнулъ:

-- Ахъ,-- всего только часъ удалось быть Хлестаковымъ!" {"Сынъ Отеч.", 29 марта 1899 г.}.

Судебное вѣдомство. "Мировой судья Баранъ".

Есть (увы!) также и самозванцы судебнаго вѣдомства. Такъ въ 1893 году сынъ отст. фельдфебеля Каширинъ, пришивъ къ своему пиджаку, самой обыкновенной формы, мѣдныя пуговицы отъ мундира ученика реальнаго училища и запасшись нѣсколькими бланками окружнаго суда (гдѣ онъ прежде служилъ писцомъ), отправился, въ сопровожденіи самарскаго мѣщанина Василія Коновалова, на хуторъ крестьянина Бутырина объявлять послѣднему рѣшеніе самарскаго окружнаго суда по гражданскому иску къ нему нѣкоего Пудовкина. Каширинъ назвался членомъ суда Силецкимъ, Коноваловъ -- его секретаремъ, при чемъ они предъявили и соотвѣтствующіе документы. Бутыринъ, пригласивъ "членовъ" въ избу, предложилъ согрѣть самоварчикъ, но Силецкій потребовалъ "чего-нибудь погорячѣе" и затѣмъ предложилъ Бутырину расписаться въ полученіи копіи, а чиновникамъ поднести благодарность. Бутыринъ не хотѣлъ было подписываться, но чиновникъ затопалъ ногами, и онъ подписался; что же касается благодарности, то злополучный Бутыринъ, какъ самъ говорилъ на судѣ, обѣщалъ и вознамѣрился дать утромъ 50 рублей. Нѣкоторое сомнѣніе вызвала въ немъ небольшая величина печати на бумагѣ (бумага была припечатана двугривеннымъ), и онъ робко спросилъ:

-- Что это, ваше высокопревосходительство, печать-то какая маленькая?

Членъ суда опять затопалъ ногами и сказалъ:

-- Такая выросла, молчать! -- но затѣмъ онъ снизошелъ до объясненія:

-- Это судя по дѣлу: къ большому дѣлу большая и печать, а къ маленькому дѣлу и нечать маленькая!

Но Бутырина продолжало томить сомнѣніе, которое на судѣ онъ формулировалъ слѣдующимъ простодушнымъ образомъ:

-- Брало меня раздумье... Какъ же такъ: членъ, видится, не очень важный, а требуетъ столько водки и денегъ... да и печать маленькая.-- Въ результатѣ этихъ размышленій Бутыринъ пошелъ посовѣтоваться съ урядникомъ, который и арестовалъ обоихъ чиновниковъ. Хотя Каширинъ и утверждалъ, что "сдѣлали они все это для шутки и ради большаго гостепріимства со стороны Бутырина", но самарскій окружный судъ приговорилъ обоихъ къ 8-мѣсячному тюремному заключенію {"Сам. Газ." 1895, No 10.}.

Репортеръ "Самарской Газеты" отмѣчаетъ, что въ томъ мѣстѣ показаній обманутаго Бутырина, которое касалось большой и маленькой печати, въ публикѣ и даже среди присяжныхъ раздался такой сильный смѣхъ, что предсѣдатель (вѣроятно, тоже съ трудомъ сохраняя серьезный видъ) прибѣгъ къ звонку и увѣщаніямъ. Однако, при этомъ невольно приходятъ въ голову вопросы: развѣ дѣло происходило не въ той самой Самарѣ, мимо которой такъ еще недавно плыли по своей "тайной ревизіи" два бѣглыхъ оборванца, въ лучшей каютѣ перваго класса и даже на казенномъ пароходѣ? Развѣ въ залѣ, на скамьяхъ присяжныхъ, даже за судейскимъ столомъ сидѣли не тѣ же русскіе люди, которые не сегодня, такъ завтра очутятся въ такомъ же положеніи?

Вотъ напримѣръ въ маѣ того же года губернскій городъ Томскъ осчастливленъ посѣщеніемъ высокаго гостя, прокурора петербургской судебной палаты, князя Ширинскаго-Шихматова. Его сіятельство изволилъ слѣдовать отъ той же Самары, гдѣ такъ смѣялись надъ Бутыринымъ, до Челябинска въ I классѣ, разумѣется, безплатно. Въ Челябинскѣ начальникъ движенія Зап.-Сиб.-ж. дороги, инженеръ Павловскій опять выдалъ князю безплатный билетъ на проѣздъ до Омска, откуда уже онъ ѣхалъ съ какимъ-то еще инженеромъ до Кривощекова въ отдѣльномъ купэ. Въ Кривощековѣ князь жестоко распекъ мѣстную полицію въ лицѣ земскаго засѣдателя, послѣ чего безъ труда попалъ на казенный пароходъ, на которомъ благополучно прибылъ въ городъ Томскъ. Здѣсь, остановившись въ Европейской гостиницѣ, онъ немедленно же потребовалъ къ себѣ по телефону мѣстнаго полиціймейстера, собственно лишь затѣмъ, чтобы послѣдній не вздумалъ устраивать ему какія-нибудь торжественныя встрѣчи и не докладывалъ объ его пріѣздѣ губернатору.

Нельзя не пожалѣть о томъ, что мѣстныя газеты очень скупятся на большія подробности, которыя, безъ сомнѣнія, очень оживили бы это краткое и сухое изложеніе томскаго эпизода.

Теперь мы можемъ рисовать лишь въ воображеніи испуганную фигуру томскаго Сквозника-Дмухановскаго, ошеломленнаго неожидапнымъ появленіемъ такой важной особы.

Послѣ этого князь изволилъ посѣтить университетъ, расписался въ книгѣ почетныхъ посѣтителей и принялъ годовой отчетъ. Затѣмъ онъ изволилъ быть на пожарѣ за Истокомъ, гдѣ далъ 5 рублей на чай "молодцамъ пожарнымъ". Вообще князь велъ себя, какъ подобаетъ особѣ, пріѣхавшей въ даровомъ купэ 1-го класса и желающей сохранить почетное полу-инкогнито, пока... все это не закончилось въ тюрьмѣ. Оказалось, что князь Ширинскій-Шихматовъ, пріѣхавшій въ Томскъ, не существуетъ. А существуетъ мѣщанинъ Александръ Мауринъ, получившій проходное свидѣтельство изъ Владиміра до Златоуста, куда онъ обязанъ былъ слѣдовать на жительство послѣ отбытія заключенія въ арестантскихъ ротахъ {"Сиб. Листокъ", No 40. "Русск. Вѣд.", No 171.}. Мауринъ повидимому человѣкъ опытный, изучившій психологію русскаго человѣка даже на высшихъ ступеняхъ общественнаго положенія, и онъ рѣшилъ, что "князю Ширинскому-Шихматову" предложатъ непремѣнно даровое купэ, на которое онъ имѣетъ такое же право, какъ и Александръ Мауринъ... И онъ не ошибся...

Въ 1893 году въ Бугульмѣ появился "судебный слѣдователь", требовавшій на базарѣ отъ мужиковъ "раскрытія всего, что творится незаконнаго въ ихъ селѣ" {"Волгарь", 3 апр. 1893 г.}. Въ 1897 году нѣкій Мирончукъ, съ сообщникомъ, одѣвшись въ форму министерства земледѣлія, объѣхали много мѣстъ Волынской губ., выдавая себя за ревизоровъ различныхъ вѣдомствъ, въ томъ числѣ и судебнаго {"Волынь", 31 іюня 1909 г.}. Въ 1907 году въ Ленкорани самозванный прокуроръ обыскалъ и обобралъ всѣ найденныя деньги у административно заключенныхъ въ участкѣ крестьянъ {"Вѣстн. Волыни", 11 янв. 1908 г.}. Но самое замѣчательное явленіе этого рода представляетъ дѣятельность крестьянина Августа Барана, въ теченіи мѣсяца безпрепятственно, хотя и самозванно исполнявшаго функціи мирового судьи!

Дѣло это возникло по заявленію дворянина Константина Борвицкаго, поданному 2 сентября 1896 г. приставу 3 стана Прилукскато уѣзда, въ которомъ указывалосъ, что въ с. Туровкѣ лакей помѣщицы Екатерины Фрицъ -- Августъ Баранъ, объявилъ себя мировымъ судьей 8 участка, устроилъ въ экономическомъ флигелѣ присутственную камеру, разбираетъ дѣла между рабочими и постановляетъ приговоры по указу Его Императорскаго Величества, которые вслѣдъ за объявленіемъ приводитъ къ немедленному исполненію, присуждая однихъ къ тѣлесному наказанію, а другихъ къ лишенію свободы. Полицейскимъ дознаніемъ заявленныя обстоятельства вполнѣ подтвердились, и Августъ Баранъ былъ преданъ суду по обвиненію въ самовольномъ присвоеніи судебной власти, пользуясь которой онъ причинилъ истязаніе разнымъ лицамъ.

Это поразительное заявленіе г-на Борвицкаго вполнѣ подтвердилось. Опрошенные на предварительномъ слѣдствіи многочисленные свидѣтели, изъ которыхъ большая часть еще сохраняла на тѣлѣ слѣды приговоровъ самозваннаго судьи, удостовѣрили, что въ августѣ 1896 года Баранъ устроилъ въ одномъ изъ флигелей экономическаго двора г-жи Фрицъ камеру и, объявивъ, что онъ занимаетъ должность мирового судьи 8 участка, приступилъ къ разбору дѣлъ. Въ камерѣ у него находился столъ съ письменными принадлежностями, какой-то толстой книгой и колокольчикъ, а на стѣнѣ висѣлъ портретъ Государя Императора. Засѣданія происходили по вечерамъ отъ 10 до 12-ты часовъ. Стороны вызывались повѣстками, которыя писалъ по приказанію Барана мальчикъ Аѳанасій Паливода, а вручалъ ихъ рабочій Іосифъ Мищенко, называвшійся судебнымъ приставомъ. при явкѣ вызываемыхъ Баранъ объявлялъ засѣданіе открытымъ и послѣ неистоваго трезвона колокольчикомъ приступалъ къ допросу потерпѣвшихъ, обвиняемыхъ и свидѣтелей, послѣ чего снималъ со стѣны портретъ Государя и, держа его въ рукахъ, объявлялъ приговоръ: по указу Его Императорскаго Величества я, мировой судья 8 участка, Прилукскаго уѣзда, на основаніи 46--51 и 42 статьи приговорилъ такого-то или такую-то къ столькимъ-то ударамъ розогъ, или къ аресту, или къ тому и другому. Розги онъ обыкновенно назначалъ отъ 25 до 40 ударовъ; арестъ опредѣлялся отъ 3 до 7 дней и помѣщеніемъ для арестуемыхъ служилъ ледникъ, называвшійся "холодной"; но иногда осужденные приговаривались къ тюремному заключенію и тогда ихъ запирали въ погребъ.

Приговоры приводились въ исполненіе немедленно, и для исполненія ихъ назначены были экономическіе рабочіе Ефимъ Мирошкинъ и Акимъ Маляръ, которые носили названіе "катовъ". Если кто изъ вызываемыхъ къ судьѣ не шелъ добровольно, тѣхъ тащилъ силою Ефимъ Мирошкинъ, а если кто изъ осужденныхъ сопротивлялся и не желалъ подчиниться приговору, тому связывали руки и ноги и сѣкли или запирали подъ арестъ.

Все это свидѣтели подтвердили и на судѣ. Такъ Кириллъ Руденко, казакъ 25 лѣтъ отъ роду, получивъ отъ "судьи" повѣстку явиться свидѣтелемъ по какому-то дѣлу, не явился къ означенному сроку; тогда Баранъ вызвалъ его повѣсткой вторично уже какъ обвиняемаго, и приговорилъ къ 20 поклонамъ "съ крючкомъ" (приговоренный къ этому виду наказанія долженъ былъ дѣлать поклоны, принодымая каждый разѣ правую ногу кверху). Когда же Руденко заявилъ намѣреніе обжаловать приговоръ, то Баранъ постановилъ второй приговоръ, которымъ присудилъ обвиняемаго "за дерзкое поведеніе" къ 45 розгамъ и къ десятидневному аресту, что и было, не смотря на сопротивленіе осужденнаго, тутъ же приведено въ исполненіе.

На вопросы многочисленнымъ жертвамъ этого соломонова правосудія, отчего они не жаловались,-- потерпѣвшіе объясняли, что боялись Барана, который пользовался въ экономіи большою властью и дѣлалъ все, что хотѣлъ,-- самъ управляющій былъ отъ него въ зависимости. То же подтвердилъ и заявитель о преступленіи дворянинъ Борвицкій, служившій въ экономіи приказчикомъ; на протестъ его противъ творимыхъ Бараномъ безобразій владѣлица объянила, что не его дѣло вмѣшиваться, и пригрозила "холодной".

Подсудимый -- сорокапятилѣтній "красавецъ мужчина" геркулесовскаго сложенія. На вопросъ предсѣдателя о родѣ занятій отвѣтилъ: "служу лакеемъ", но держитъ себя по джентльмэнски; отвѣтамъ предпосылаетъ: "считаю долгомъ заявить", а вопросы свидѣтелю предлагаетъ въ самой деликатной формѣ: "позвольте васъ спросить", "не изволите ли припомнить".

Присяжные были исключительно крестьяне и казаки. А простой русскій человѣкъ вообще не достаточно чутокъ къ личному достоинству и за лишнимъ случаемъ оскорбленія и даже истязанія не гонится. Августъ Баранъ признанъ виновнымъ лишь въ присвоеніи судейскаго званія, и лубенскій окр. судъ приговорилъ его къ 4 мѣсяцамъ тюрьмы {"Сам. Газ.", 5 ноября 1897 г.}.

VI.

Врачи, инженеры. Школьные ревизоры. Люди экстраординарныхъ званій. Самозванки-женщины.

Значительный контингентъ самозванцевъ даетъ, какъ это ни странно, профессія врачей. Повидимому власть надъ здоровьемъ человѣка и ученый авторитетъ влечетъ людей, склонныхъ къ знахарству. Но пожалуй самое значительное количество случаевъ самозванства (если не считать тайной и явной полиціи въ послѣдніе годы) выпадаетъ на долю профессіи инженерной. Есть, повидимому, какія-то традиціонныя стороны въ дѣятельности казенныхъ путейцевъ всякаго рода, о которыхъ говорилъ еще Щедринъ, и которыя съ одной стороны влекутъ къ ней господъ "ревизоровъ", съ другой подготовляютъ этимъ "ревизорамъ" почву нѣкоторой робости и довѣрія, доходящаго до... феерической "волжской ревизіи".

Уже въ самый послѣдній годъ цѣлый рядъ гг. самозванныхъ инженеровъ появляется въ разныхъ мѣстахъ. Въ 1901 году въ Рыбинскѣ дѣйствовалъ инженеръ Горчаковъ, назвалъ себя "начальникомъ 6-й дистанціи по постройкѣ С.-Петербургско-Вятской ж. д." и тотчасъ же заказалъ себѣ штемпелей разныхъ начальствующихъ лицъ {"Сѣв. Край", 10 ноября 1901 г.}. Въ томъ же году на Берестовскихъ копяхъ и въ другихъ мѣстахъ рудной полосы производилъ ревизію самозванный "членъ горнаго управленія южной Россіи" {"Приаз. Край", 15 іюня 1901 г.}. Въ навигацію 1903 года на волжскихъ пароходахъ орудовалъ "таксаторъ-техникъ министерства путей сообщенія Д. В. Притвицъ". Всюду его встрѣчали съ подобающимъ почетомъ, но погубила его "неаккуратность" въ уплатѣ по счетамъ. На пароходѣ "Григорій" вмѣсто уплаты онъ написалъ: "настоящій счетъ на сумму 6 p. 35 коп. утверждаю", и предложилъ получить деньги въ "казанской конторѣ пароходства бр. Каменскихъ". Оффиціантъ оказался настойчивѣе обыкновеннаго и... техника путей сообщенія арестовали {"Нижег. Л.", 10 сент. 1903 г.}.

Самозванные инженеры -- народъ по большей части молодой, довольно блестящій, умѣющій пустить пыль въ глаза, имѣющій успѣхъ въ обществѣ, особенно у дамъ. Къ обаянію ревизорскаго званія они прибавляютъ еще обаяніе какого-нибудь громкаго имени (фонъ-Роопъ, Горчаковъ, Реймерсъ). Апломбъ и "свѣтскія манеры" открываютъ имъ легкій кредитъ. О своемъ пріѣздѣ они предварительно даютъ телеграммы ("приготовить отдѣльный вагонъ І-го класса"). На станціи являются въ сопровожденіи дамъ, ведутъ себя очень развязно и заявляютъ о томъ, что они "въ дорогѣ поиздержались", съ такимъ безпечно величавымъ видомъ, что какой-нибудь начальникъ стаиціи торопливо собираетъ 50 рублей и подаетъ ихъ съ извиненінмъ, что "больше денегъ въ кассѣ нѣтъ" {"Гол. Волыни", 25 февр. 1901 г. Похожденія самозв. Михайлова. }. Порой такой инжеперъ возбуждаетъ среди дамскаго общества матримоніальныя надежды и даже готовъ, при случаѣ, вступать въ законные браки. Такъ, мѣщанинъ Загорянскій, получившій образованіе въ какой-то заводской школѣ, отлично разыгралъ роль горнаго инженера (Реймерса) и свѣтскаго льва. Впослѣдствіи спеціалисты удивлялись тому, какъ онъ ловко умѣлъ въ ихъ средѣ маскировать отсутствіе спеціальныхъ знаній. Его дѣятельность охватила обширный районъ: Саратовъ, Пермь, Казань, Варшава... Кончилось дѣло тѣмъ, что инженеръ Реймерсъ женился на молодой невѣстѣ съ приданымъ, тогда какъ мѣщанинъ Загорянскій былъ уже женатъ {"Ниж. Лист.", 29 дек. 1904 г.}.

Мы минуемъ еще много случаевъ этого рода. Скромныя земскія школы посѣщаютъ гг. самозванные инспектора народныхъ училищъ, церковно-приходскія -- чиновники святѣйшаго синода (а иной разъ, какъ мы видѣли, даже юродивые ревизоры-странники). На волостныя правленія дѣлаютъ набѣги ревизоры, опустошающіе кассы на томъ основаніи, что старшины обязаны "немедленно" сдавать наличность въ казначейства. Преклоненіе передъ титуломъ и громкой фамиліей вызываетъ цѣлыя тучи разныхъ молодыхъ людей, выманивающихъ съ большимъ апломбомъ деньги у легковѣрной толпы. На этой почвѣ создаются цѣлыя карьеры и порой настоящія знаменитости (вродѣ корнета Савина). Есть самозванцы, спеціальность которыхъ -- патріотизмъ, религіозность и благотворительность. Такихъ воистину тьма. Мы упомянемъ здѣсь о яркой фигурѣ самозваннаго его превосходительства, благотворительнаго генерала Дудышкина, друга Грингмута, protégé "патріотической" Москвы, который въ теченіе 15 лѣтъ, поощряемый рекламными статьями "Моск. Вѣдомостей", разъѣзжалъ по Москвѣ въ каретѣ съ гербами, принималъ въ Скерневицахъ "чествованія", отъ 38 Тобольскаго полка и собиралъ обильныя пожертвованія на патріотическія и религіозныя цѣли. 25 янв. 1906 г. коллежскій регистраторъ Дудышкинъ приговоренъ (за примѣненіемъ манифеста) къ лишенію правъ и тюремному заключенію на 5 мѣсяцевъ и 10 дней {"Русь", 27 янв. 1906 г.}.

Порой "присваиваеныя" званія носятъ совсѣмъ фантастическій характеръ: въ 1903 году въ Гроднѣ и Ковнѣ "наводилъ страхъ на обывателей" чиновникъ 5-го разряда петерб. почтамта, сынъ городового ковенской полиціи, именовавшій себя "фельдъ-егеремъ, командированнымъ въ Лазенковскій дворецъ" {"Сѣв. Край", 24 ноября 1903 г.}. Взимаютъ дани съ обывательскаго легковѣрія даже "секретари румынскаго посольства" {"Ниж. Лист.", 3 дек. 1897 г. } и "принцы Орлеанскіе"... А въ 1899 году близъ Чимкента появился человѣкъ съ титуломъ уже совершенно фантастическимъ. Это былъ якобы "крестникъ Государя Императора", подписывавшійся такъ: "Его Императорское Высочество, тютюлярный совѣтникъ, полный генералъ Илья Николаевичъ Рожковъ". Онъ оказался... китайцемъ {"Сам. Газ.", 1899 г., No 107.}!..

Намъ остается еще упомянуть о сравнительно рѣдкихъ случаяхъ, гдѣ самозванками являются женщины. Прежде всего есть нѣсколько случаевъ специфически женскаго самозванства -- "присвоеніе непринадлежащаго пола". Женщина принимаетъ званіе мужчины, какъ преимущество и своего рода привилегію. Вотъ одинъ примѣръ этого рода, оглашенный "Петерб. Вѣдомостями" въ 1895 году, въ корреспонденціи изъ Тамбова: Въ мѣстномъ уѣздномъ съѣздѣ предстала передъ судомъ 22-хъ-лѣтняя красивая женщина-крестьянка... Судьба ея -- типичная судьба милліоновъ. 18-ти лѣтъ она была выдана замужъ за богатаго крестьянина, ни физически, ни нравственно не годнаго къ супружеской жизни, и жила съ нимъ 4 года, перенося отъ него и его семьи всевозможныя издѣвательства и притѣсненія. Она много разъ просила дать ей отдѣльный паспортъ и, наконецъ, убѣжала, переодѣвшись въ мужское платье, чтобы обмануть розыски. Послѣ этого она занимается мужскими работами, ѣздитъ верхомъ, носитъ имя Максимки. Чтобы еще лучше разыграть свою роль, она затѣваетъ даже сватовство въ дер. Ольшанкѣ. Но боязнь быть узнанной преслѣдуетъ ее неотступно. Тогда, узнавъ, что нѣкоторыя уголовныя преступленія даютъ (увы! только другой сторонѣ) поводъ для расторженія: брака, злополучная самозванка совершаетъ кражу, съ цѣлью попасть въ тюрьму. Для этого она угоняетъ изъ деревни Ольшанки лошадь и продаетъ ее на ближнемъ базарѣ за демонстративно дешевую цѣну; при первыхъ же вопросахъ сознается въ кражѣ и проситъ отвести ее въ тюркму. Къ великому ея разочарованію съѣздъ призналъ ее по суду оправданной, разрушивъ такимъ образомъ ея надежды на два непринадлежащихъ ей званія: во 1-хъ, званіе мужчины, во 2-хъ, арестантки, лишенной правъ состоянія! Да, горькая это доля, доля женщины въ русской деревнѣ.

Такихъ случаевъ мелькнуло нѣсколько. Въ одномъ изъ нихъ, имѣвшемъ мѣсто въ Полтавѣ, дѣвушка, переодѣтая мужчиной, принадлежала къ семьѣ, вообще склонной къ самозванству. Братъ ея, нѣкто Р -- ій, пріобрѣлъ нѣкоторую извѣстность. Онъ именовался то "военнымъ врачомъ", то профессоромъ Казанскаго университета, то (даже!) сыномъ эмира Бухарскаго {"Нижег. Лист.", 31 окт. 1910 г.}!

Изрѣдка, правда, попадаются случаи корыстнаго самозванства простѣйшаго рода, въ которыхъ тоже замѣшаны женщины, но такіе случаи рѣдки. Женщина въ самозванствѣ является чаще всего въ качествѣ жертвы, а если играетъ въ немъ активную ролъ, то предпочитаетъ область религіозную: мы видѣли примѣры самозванныхъ пророчицъ и богородицъ, но почти не встрѣчали высокихъ персонъ или хотя бы "самозванныхъ женъ важныхъ чиновниковъ", которыя бы пользовались высокимъ званіемъ въ цѣляхъ корысти или власти.

VII.

Раменскій, замѣчательнѣйшій изъ современныхъ самозванцевъ.

Теперь еще одно послѣднее сказаніе о талантливѣйшемъ представителѣ этой россійской профессіи, обревизовавшемъ въ разное время двѣ губерніи и безчисленное количество учрежденій, и мы можемъ подвести итоги нашей разнообразной коллекціи.

Передъ нами -- молодой человѣкъ лѣтъ 30, изящный, красивый, съ прекрасными манерами. По словамъ одного изъ корреспондентовъ, онъ отлично говоритъ на нѣсколькихъ европейскихъ языкахъ и даже на нѣкоторыхъ азіятскихъ. Въ одномъ отчетѣ онъ называется студентомъ, но вообще первоначальная его біографія не выяснена, по крайпей мѣрѣ въ тѣхъ источникахъ, которыми я располагаю. Конецъ 1893 и начало 1894 года застаетъ этого изящнаго молодого человѣка въ самомъ бѣдственномъ положеніи на дорогѣ изъ Симферополя къ Мелитополю. Онъ бредетъ пѣшкомъ, увязая то въ грязи, то въ снѣгу. У него уже есть прошлое: судился въ Севастополѣ, подлежалъ суду въ Полтавѣ, извѣстенъ публикѣ, читающей газеты, тѣмъ, что произвелъ ревизію Лозово-Севастопольской, Екатерининской, Фастовской и Ростово-Владикавказской жел. дорогъ подъ именемъ товарища-директора медицинскаго департамента г. Шевича; затѣмъ ревизовалъ съ неменьшимъ успѣхомъ карантины Чернаго моря, затѣмъ тщательно осмотрѣлъ сахарные заводы чуть ли не пяти губерній южнаго края, ревизовалъ монастыри Харьковской и Черниговской епархій подъ именемъ товарища-прокурора святѣйшаго синода, а также конные заводы Бессарабской губерніи, еще подъ чьимъ-то именемъ. Теперь, послѣ столь обширной и, какъ онъ утверждалъ впослѣдствіи, даже не безполезной дѣятельности,-- молодой человѣкъ готовится къ новымъ трудамъ.

Въ Мелитополѣ, безъ денегъ и знакомства, онъ прежде всего отправляется въ 2 типографіи, гдѣ, подъ предлогомъ будущаго заказа, получаетъ образцы бланковъ земскаго начальника и еще разныхъ учрежденій, въ томъ числѣ даже общества взаимнаго кредита. Съ этими бланками онъ чувствуетъ себя уже совершенно вооруженнымъ, нанимаетъ лошадей и отправляется въ уѣздъ.

Пріѣхавъ въ село Шульговку, онъ выдаетъ извозчику, вмѣсто платы, талонъ на бланкѣ общества взаимнаго кредита. Вытребовавъ затѣмъ къ себѣ сельскія власти, онъ называетъ себя членомъ губернскаго правленія гр. Толстымъ; очень сердится, ревизуетъ книги, приказываетъ величать себя сіятельствомъ и требуетъ на-завтра четверку лучшихъ лошадей. Ночь онъ провелъ у священника, очаровалъ его своей веселостью и любезнымъ обхожденіемъ, а на утро отправился въ с. Ѳедоровку, предварительно запасшись прекрасной шубой хозяина, такъ какъ было довольно холодно.

По дорогѣ онъ остановился на Тащенакскихъ хуторахъ, гдѣ открылъ свою главную квартиру и откуда дѣлалъ весьма доходныя экскурсіи по окрестнымъ помѣщикамъ-нѣмцамъ. Онъ осчастливилъ своимъ посѣщеніемъ и г. Шредера, и г. Фризена, и г. Реймера, и г. Мартинса. Здѣсь онъ -- чиновникъ губернскаго правленія, разъѣзжающій для сбора новаго "дополнительнаго сбора" за рабочихъ, установленнаго въ размѣрѣ 1 р. 80 к. съ человѣка, и, кромѣ того, обязанъ таюке собрать штрафныя деньги по 7 рублей, за отсутствіе у нанимателей "новыхъ договорныхъ листковъ". Общій результатъ объѣзда гг. землевладѣльцевъ нѣмецкаго происхожденія въ этой мѣстности достигъ цифры въ 310 рублей. Кромѣ того, въ экономіи г. Шредера онъ узналъ о существованіи учителя штундиста, котораго приказалъ "удалить въ 24 часа и предать въ руки жандармской власти". Только полное отсутствіе полицейскихъ заставило его отсрочить грозную мѣру впредь до присылки изъ города "особаго предписанія". За то поселянамъ-собственникамъ, какъ людямъ вполнѣ благонамѣреннымъ, онъ счелъ возможнымъ выдать на бланкахъ горадской управы "вѣчные паспорты", подписавъ ихъ: "за голову -- графъ Толстой". Ямщикъ опять получилъ щедрую плату талонами на бланкахъ взаимнаго кредита, послѣ чего, на четверкѣ съ колокольчикомъ, въ поповской теплой шубѣ, строгое несправедливое начальство прослѣдовало съ Тащенакскихъ хуторовъ въ с. Ѳедоровку.

Здѣсь послѣдовала новая строжайшая ревизія, и староста попалъ подъ арестъ за разныя упущенія, въ томъ числѣ за держаніе у себя общественныхъ денегъ, свыше 200 руб. Поправляя этотъ безпорядокъ, графъ Толстой оставилъ въ волостномъ правленіи только 20 p., а остальные изволилъ принять на храненіе лично... Новый талонъ отъ общества взаимнаго кредита, новая четверка лошадей, и графъ направляется въ новую деревню, носящую многознаменательное и заманчивое имя: елобода "Терпѣніе". Однако, по дорогѣ къ этому "Терпѣнію", въ припадкѣ благоразумія и довольный результатный первой ревизіи, графъ Толстой рѣшаетъ не искушать болѣе судьбу въ этихъ мѣстахъ и сворачиваетъ къ ближайшей станціи жел. дороги. Пассажирскаго поѣзда ждать долго, но это не бѣда. Здѣсь онъ уже врачъ, а врачамъ можно ѣздить и на товарныхъ. Молодой человѣкъ исчезаетъ съ ближайшимъ товарнымъ поѣздомъ.

Когда же, долгое время спустя, къ станціи пріѣхали, по слѣдамъ графа-ревизора, полицейскія власти Мелитопольскаго уѣзда, то они нашли лишь, невдалекѣ отъ полотна жел. дороги, связку еще не использованныхъ бланковъ (не исключая и общества взаимнаго кредита), а также строгое предписаніе объ арестѣ тащенакскаго учителя, за подписью: "Чиновникъ губернскаго правленія графъ Толстой". Самъ же самозванецъ въ это время уже "перекинулся" въ Астраханскую губернію, гдѣ открылъ кампанію съ новыми силами.

Въ предѣлахъ этой губерніи появляется нѣкто, именующій себя графомъ Гендриковымъ. Онъ выдаетъ себя то ревизоромъ, то "экстренно командированной высокой особой для закупки киргизскихъ лошадей". Его престижъ поддерживается непрестанно на должной высотѣ, во 1-хъ, строгостью по отношенію къ мелкимъ "властямъ", во 2-хъ, пріемомъ прошеній и резолюціями на нихъ, по еще болѣе великолѣпными барскими манерами. Было, между прочимъ, замѣчено, что проѣзжій графъ въ дорогѣ умывается одеколономъ. Какому-то уряднику и даже становому графъ милостиво разрѣшилъ шестимѣсячный отпускъ, другого обласкалъ и обѣщалъ повысить въ должности. Одинъ изъ случайныхъ спутниковъ самозванца былъ введенъ въ недоумѣніе столь широкими предѣлами власти. На это, однако, графъ таинственно замѣтилъ собесѣднику, что, въ сущности, онъ ѣдетъ управлять губерніей (такъ какъ настоящій губернаторъ уже не вернется), но пока считаетъ излишнимъ открываться,-- чтобы такимъ образомъ лучше ознакомиться съ состояніемъ "ввѣреннаго ему края". Спутникъ, какъ оказалось впослѣдствіи, все-таки продолжалъ колебаться,-- но тутъ ему пришлось встрѣтиться съ недоумѣніемъ уже съ другой стороны: передъ графомъ, дѣйствительно, все трепетало, графа, дѣйствительно, встрѣчали въ селахъ чуть не съ колокольнымъ звономъ. "Даже по пріѣздѣ въ города,-- мѣста, какъ можно было думать, лучше укрѣпленныя противъ самозванца,-- графъ на глазахъ у сомнѣвающагося -- оставался окруженнымъ тѣмъ же почетомъ" {"Волжскій Вѣстникъ", 1894, No 85.}.

16 марта самозванецъ появился въ Черномъ-Яру. Въ его подорожной значилось уже, что онъ "гофмейстеръ двора Его Императорскаго Величества графъ Владиміръ Владиміровичъ Гендриковъ". "Само собою разумѣется,-- говоритъ корреспондентъ "Волжскаго Вѣстника", у котораго мы заимствуемъ нижеслѣдующій эпизодъ {"Волгарь", 3 апр. 1891, No 76.},-- что появленіе такой "особы" въ захолустномъ Черномъ-Ярѣ вызвало цѣлую сенсацію", и черноярскій исправникъ, по заведенному порядку, тотчасъ же извѣстилъ о предстоящемъ проѣздѣ исправника енотаевскаго, который и приготовился къ подобающей встрѣчѣ. Графъ любезно принимаетъ приглашеніе ужинать въ домѣ исправника. За ужиномъ его сіятельство не удержался и сталъ нѣсколько заговариваться. И точь въ точь, какъ у Гоголя,-- въ головѣ г. исправника страхъ борется съ сомнѣніемъ: если тутъ хоть половина правды,-- и то Господи помилуй! Исправникъ рѣшается проводить графа Гендрикова до Астрахани, гдѣ очередь для мучительныхъ сомнѣній падаетъ на долю астраханскаго полиціймейстера.

Въ Астрахани рѣшились спросить у графа видъ. Самозванецъ пытался сначала ограничиться подорожной на имя "гофмейстера двора Его Императорскаго Величества графа Гендрикова". Когда, однако, приставъ, но порученію полиціймейстерa, рѣшился настойчиво потребовать самый паспортъ (представляю себѣ въ это время душевное настроеніе г-на пристава),-- то ласпортъ былъ предъявленъ. По странному недоразумѣнію, въ немъ графъ Гендриковъ именовался "отставнымъ штабъ-ротмистромъ графомъ Алексѣемъ Алексѣевичемъ Толстымъ". Не смотря на столь недвусмысленные признаки самозванства,-- задержать важмую особу не рѣшаются: пошли запросы въ Симферополь и другія мѣста, а самозванецъ успѣлъ еще разъ скрыться {"Волгарь", 1891, No 76.}. Я очень хорошо помню глубокій интересъ, который онъ возбуждалъ въ это время въ поволжской прессѣ. Появится, обревизуетъ, уѣдетъ. Власти спохватываются, а самозванецъ уже въ другомъ мѣстѣ, опять ревизуетъ, опять пушитъ и опять взимаетъ "въ установленномъ порядкѣ". Я помню, какъ, послѣ ревизіи въ какомъ-то небольшомъ городѣ, кажется, Черномъ-Яру,-- повѣстный въ Поволжьи фельетонистъ, г. Миролюбовъ, писалъ: "есть основаніе предполагать, что самозванецъ, преслѣдуемый по пятамъ, перебросился за Волгу и кинулся къ Узенямъ"... Пристава Книшинъ и Кожеловскій нагнали его гдѣ-то въ уѣздѣ.

Судили самозванца въ Симферополѣ. вѣроятно, по мѣсту совершенія первыхъ подвиговъ, изъ которыхъ мы здѣсь не перечислили и половины. Онъ призналь себя виновнымъ во всемъ, но, тѣмъ не менѣе, просилъ произвести судебное слѣдствіе, вѣроятно, въ интересахъ исторической точности. Передъ судомъ прошелъ дѣлый рядъ потерпѣвшихъ: "должностныя лица, деревенскіе грамотеи, писаря, священники, типографы, нѣмцы-помѣщики. Бсѣ они,-- восклицаетъ корреспондентъ "Волгаря",-- дали себя одурачить молодому человѣку, у котораго не оказалось даже вида на жительство".

Теперь они развернули передъ судомъ, изумляясь сами, обычную картину россійскаго ослѣпленія передъ фантомомъ "сильной власти". Тащенакскій почто-содержатель показалъ; что, когда онъ потребовалъ прогонный листъ, то графъ обругалъ его,-- послѣ чего онъ, разумѣется, успокоился: вѣдь совершенно такъ же ругали его и самыя настоящія власти. Впрочемъ, на-сей разъ графъ смилостивились, "снисходя къ его бѣдственному положенію", и обѣщали тысячу рублей на обзаведеніе хорошими лошадьми.

-- И далъ вамъ деньги? -- сирашиваетъ товарищъ прокурора.

-- Талонъ выдали на бланкѣ общества взаимнаго кредита и сказали: ѣзжай въ общественный банкъ, тамъ получишь деньги._

-- Показали вы этотъ талонъ въ банкѣ?

Свидѣтель (со вздохомъ):

-- Показывалъ.

-- А говорилъ вамъ графъ: "Я Толстой, хоть и тонкій"?

-- Говорили-съ, а я отвѣчаю: "Ничего, ваше сіятельство, вы еще молоды, погодя растолстѣете".

Изъ свидѣтелей землевладѣльцевъ одинъ только ничего не заплатилъ графу; послѣдній угрожалъ, называлъ себя даже вице-губернаторомъ, но герой устоялъ. Впрочемъ, онъ былъ нѣмецъ, и имя его Гомеръ.

Многіе предъявили выданные имъ графомъ болѣе или менѣе удобные и льготные документы, оригинальный текстъ которыхъ ранѣе не обратилъ ничьего вниманія. Вотъ одинъ изъ нихъ: "Дано сіе Василію Ивановичу Мартенсу отъ купеческой городской управы въ томъ, что ему, Мартенсу, изъ менонитовъ, разрѣшастся проживать всюду, гдѣ евреямъ жить дозводено. За голову -- графъ Толстой".

Свое послѣднее слово къ присяжнымъ подсудимый, по словамъ отчетовъ, произнесъ тихо, кратко и плавно. Онъ говорилъ о томъ, что выстрадалъ въ одиночномъ заключеніи, какъ онъ пробирался пѣшкомъ изъ С имферополя, какъ при этомъ бѣдствовалъ... "Я продалъ кольцо -- говорилъ онъ не безъ драматизма...-- Вы догадываетесь, что это кольцо было обручальное". "Одинокій, оторванный отъ близкихъ и роднихъ, безпомощный, усталый, тутъ-то я вспомнилъ, господа присяжные, о существованіи въ мелитопольскомъ уѣздѣ упомянутыхъ землевладѣльцевъ-нѣмцевъ... Что значитъ для нихъ эти нѣсколько рублей" {"Волгарь", 1894, No 98.}...

Газеты очень сурово характеризовали злополучнаго ревизора. Его рѣчь на судѣ репортеры снабдили язвительными комментаріями, его душевныя свойства они рисуютъ самыми мрачными красками, каждую его неудачу въ трудной борьбѣ съ очнувшейся полиціей сопровождаютъ восклицаніями удовольствія. Гг. судебные репортеры вообще -- народъ скептическій и строгій. "Разсказываютъ еще,-- пишетъ одинъ изъ нихъ,-- что "графъ" ссылается будто бы на свою болѣзнь -- манію величія, находящую на него отъ времени до времени. Болѣзнь же,-- иронически прибавляетъ репортеръ,-- и есть причина всего настряпаннаго имъ. Такъ, во время посѣтившаго меня болѣзненнаго припадка,-- говорилъ будто бы "графъ",-- я и обревизовалъ севастопольскую желѣзную дорогу. Хотя я и былъ накрытъ, но нѣтъ худа безъ добра: послѣ моей ревизіи назначили настоящую и открыли много злоупотребленій. Вотъ теперъ моя болѣзнь прошла, и я уже не чувствую себя ни графомъ, ни гофмейстеромъ, ни ревизоромъ, а тѣмъ, что я есть". "Не мудрено почувствовать это,-- язвительно комментируетъ авторъ прекрасной, впрочемъ, и очень обстоятельной корреспонденціи,-- такъ какъ мнимый графъ переведенъ уже изъ камеры въ тюрьму".

"Присяжные признали его виновнымъ; приговоромъ суда сынъ надворнаго совѣтника Владиміръ Владиміровичъ Раменскій лишенъ особыхъ правъ и сосланъ въ Пермскую губернію на 2 года".

Однако, если вы полагаете, что на этомъ карьера геніальнѣйшаго изъ ревизоровъ кончена,-- то вы сильно ошибаетесь. Ему предстояло еще появиться нѣсколько разъ на аренѣ всероссійской извѣстности при самыхъ удивительныхъ обстоятельствахъ. Повѣритъ ли, напримѣръ, читатель, что уже приговоренный, сосланный подъ надзоръ полиціи, не кончивъ срока ссылки,-- Раменскій обревизуетъ еще четыре уѣзда? А между тѣмъ, это такъ именно и случилось.

"Графъ Толстой-Гендриковъ (пишутъ въ "Вятскомъ Краѣ" изъ Сарапульскаго уѣзда, близкаго къ Пермской губерніи) осчастливилъ и нашъ уѣздъ своей ревизіей". Случилось это слѣдующимъ образомъ. Во 1-хъ, Раменскій двѣ недѣли пилъ безъ просыпу, послѣ. чего съ нимъ случился припадокъ mania grandiosa (на этотъ разъ уже болѣзнь не отрицается). Въ такомъ настроеніи, среди бѣлаго дня онъ выѣхалъ изъ Кунгура (мѣста своей ссылки), "на глазахъ у всей почтенной кунгурской полиціи (?), на парѣ почтовыхъ лошадей и по очереди обревизовалъ, въ качествѣ инспектора какого-то фантастическаго вѣдомства, разныя учрежденія, начиная съ волостныхъ правленій и кончая чуть ли не рѣчной полиціей и лѣснымъ вѣдомствомъ. Обревизовавъ, такимъ образомъ, по очереди кунгурскій, осинскій и оханскій уѣзды, ревизоръ нашелъ, что дальнѣйшаго вниманія эта губернія не заслуживаетъ (очевидно,-- саркастически прибавляетъ корреспондентъ,-- что прекрасные пути сообщенія Пермской губерніи не подъ силу даже такому рьяному ревизору, какъ г. Раменскій). Итакъ, покончивъ съ Пермской губерніей, ревизоръ направился въ смежный сарапульскій уѣздъ. Проѣхавъ его почти насквозь и собравъ по дорогѣ съ селеній Осотово и Котово надлежащую дань, г. инспекторъ, по стеченію для него несчастныхъ обстоятельствъ, былъ задержанъ въ с. Колесниковѣ" {"Вятскій Край", 23 сент. 1895 г.}.

Передъ самымъ задержаніемъ онъ принялъ значительную дозу морфія и кристаллизованной карболовой кислоты. Только благодаря энергическимъ усиліямъ каракулинскаго земскаго врача, знаменитый ревизоръ возвращенъ къ жизни, но для насъ, все-таки, этотъ послѣдній эпизодъ освѣщаетъ ту глубину адской тоски, которая царила въ душѣ этого талантливаго героя, повидимому, столь веселой комедіи.

Теперь представьте только себѣ по возможности ясно эту бѣшеную скачку полусумасшедшаго маніака власти, представьте также эти безотвѣтные четыре уѣзда, лежащіе передъ нимъ въ беззащитной готовности принять его съ почетомъ и данью, и вы, быть можетъ, согласитесь со мной, что это явленіе глубоко-знаменательное, дающее и понынѣ еще живой матеріалъ не для одной лишь комедіи, а и для мрачной трагедіи нашихъ нравовъ.

Дальнѣйшая карьера Раменскаго полна еще многими удачами и превратностями совершенно въ томъ же родѣ. 1896 г. застаетъ его въ Казанской психіатрической лечебшщѣ, гдѣ его признали психически ненормальнымъ. Въ 1897 году онъ посѣщаетъ гор. Василь въ качествѣ "ревизора по медицинской части". при этомъ повторяются безсмертныя сцены изъ Гоголевскаго "Ревизора", начиная съ предупрежденія о пріѣздѣ и кончая проводами {"Ниж. Лист.", 29 іюля 1896 г.}. Въ томъ же году пассажировъ парохода Тырышкиа "Иванъ" очаровываетъ молодой человѣкъ лѣтъ 30-ти въ форменномъ сюртукѣ съ погонами, съ золотымъ галуномъ и розетками орденовъ. Это "докторъ медицины Владиміръ Владиміровичъ Каменскій, врачъ для командировокъ при министерствѣ внутреннихъ дѣлъ". Цѣль его поѣздки -- "ревизія всѣхъ врачебныхъ учреждепій и врачей Россійской имперіи". Отецъ его -- членъ Государственнаго Совѣта и бывшій директоръ департамента полиціи, братъ -- генералъ-лейтенантъ... при этомъ корреспондентъ отмѣчаетъ, что блестящій молодой человѣкъ -- морфинистъ {"Ниж. Лист.", 28 іюня 1897 г.}.

Въ томъ-же 1897 году Каменскій-Раменскій исполняетъ и при томъ съ большимъ успѣхомъ роль "доктора медицины" въ Осѣ, гдѣ "пріобрѣтаетъ славу отличнаго врача... Называютъ нѣсколько случаевъ, гдѣ онъ буквально отнимаетъ жертву у смерти" -- сообщаетъ корреспондентъ "Нижегор. Листка". Но уже вначалѣ 1898 года онъ опять разоблаченъ, арестованъ, и корреспондентъ посѣщаетъ его въ больницѣ. Теперь онъ -- "несчастнѣйшее существо. Мучимый губительнымъ недугомъ, онъ прибѣгаетъ къ морфію очень часто: для него ежедневно выписывается доза морфія, способная убить 5--6 человѣкъ. У него было воспаленіе легкихъ, теперь отекъ ногъ". Корреспондентъ посѣтилъ его въ больницѣ и засталъ знаменитаго самозванца согнувшимся надъ клубками шерсти и шелка. Онъ вышивалъ ковры. "Побуждаемый жаждой непрестанной дѣятельности, онъ прибѣгъ къ занятію, которому его съ дѣтства научила гувернантка" {"Ниж. Лист.", 8 января 1898 г.}.

Корреспондентъ прибавляетъ, что Раменскій въ этомъ положеніи внушаетъ большое сочувствіе.

Здѣсь на время газетныя извѣстія о Раменскомъ смолкаютъ.

Въ 1899 или 1900 году я получилъ отъ него письмо, въ которомъ онъ пишетъ, что въ своихъ очеркахъ въ "Русскомъ Богатствѣ" я его понялъ только отчасти. Онъ указываетъ очень много случаевъ, когда онъ дѣйствовалъ совершенно безкорыстно, а въ своемъ самозванствѣ видитъ дѣло жизни и миссію, на которую истратилъ собственныя средства. Въ обревизованныхъ имъ 86-ти сахарныхъ заводахъ онъ устроилъ больницы и улучшилъ бытъ рабочихъ, на жел. дорогахъ всюду уничтожилъ землянки на карьерахъ, гдѣ рабочіе десятками мерли отъ тифа, и замѣнилъ ихъ товарными вагонами, что съ того времени и дѣлается, и вообще раскрылъ множество вопіющихъ злоупотребленій. Въ заключеніе онъ прилагалъ стихи. Стихи оказались плохи и сильно отзывались подражаніемъ Надсону. Но... указанія на нѣкоторую пользу, принесенную его смѣлыми ревизіями, повидимому нужно считать правдой. И это даетъ еще одну, быть можетъ самую характерную черту этой исторіи: многолѣтніе злоупотребленія терпѣлись и процвѣтали до смѣлаго налета самозванца-ревизора!

Къ величайшему моему сожалѣнію, я не успѣлъ, по разнымъ обстоятельствамъ, отвѣтить своевременно на это письмо. А затѣмъ этого страннаго и необыкновеннаго человѣка подхватила какая-то новая волна.

Подошли смутные годы русской жизни, съ войной и ея послѣдствіями. И вотъ, изъ Харбина приходитъ удивительное извѣстіе: въ этомъ городѣ арестованъ незнакомецъ, у котораго при обыскѣ найдено 4 1/2 милліона въ акціяхъ разныхъ обществъ, "которыя признаны неподдѣльными". Назвался онъ фамиліей Анненскаго. Пріѣхавъ въ Харбинъ съ женой, онъ сдѣлалъ офиціальные визиты, въ томъ числѣ къ мѣстному жандармскому начальнику, которому сооощилъ, что онъ командированъ изъ Петербурга для наблюденія за нѣсколькими лицами, принадлежащими къ боевымъ организаціямъ, и просилъ не отказать въ содѣйствіи. Черезъ нѣсколько дней "супруги Анненскіе" уѣхали въ Куанченцзы, гдѣ ихъ и арестовали. При арестѣ найдены три чемодана, наполненныхъ цѣнными бумагами. Анненскій назвался личнымъ секретаремъ Столыпина, "которому послалъ шифрованную телеграмму"... Впослѣдствіи дѣло разъяснилось: бумаги были настоящія, но общества, ихъ выпустившія, давно умерли. Раменскій (это опять былъ онъ), повидимому вмѣстѣ съ какой-то организаціей, составилъ коллекцію "мертвыхъ бумагъ", которыя вѣроятно старался сбыть, какъ Павелъ Ивановичъ Чичиковъ сбывалъ мертвыя души. Попутно онъ, по старой памяти, ревизуетъ жел. дороги, переселенческіе пункты и пограничныя заставы. Вскорѣ получилось извѣстіе, что карьера замѣчательнаго ревизора навсегда прервана -- смертію!

VIII.

Самозванцы въ литературѣ: Поприщинъ, Хлестаковъ и Голядкинъ. Психологія самозванцевъ.

Теперь, читатель, подведемъ итоги.

Исторія дала намъ Дмитрія Самозванца и Емельяна Пугачова, а за ними, въ туманѣ прошлаго, въ пыли приказныхъ архивовъ, въ отрывкахъ поволжскихъ преданій теряются второ- и третьестепеннныя фигуры всѣхъ этихъ Богомоловыхъ и Пугачовыхъ копій, которыя являлись предтечами или эпигонами крупнаго историческаго движенія. Современность доставляетъ намъ всю эту, какъ видите, неисчислимую стаю Хинелевыхъ, Покровскихъ, Раменскихъ и безчисленнаго количества имъ подобныхъ, ихъ же имена ты Господи вѣси. "Сколько ихъ и что ихъ гонитъ" -- невольно возникаетъ тревожный вопросъ, когда, ошеломленный, созерцаешь въ общемъ сборѣ эту почти невѣроятную коллекцію русскихъ оборотней, стремящихся совлечь съ себя собственную личность, собственныя "права состоянія" и облечься въ чужую личность, въ чужое имя и въ непринадлежащее званіе... Ближайшее знакомство съ нѣкоторыми изъ этихъ оборотней, а также художественные образы, данные литературой, позволяютъ отчасти отвѣтить на этотъ вопросъ.

"Ну, посмотри ты на себя, подумай только, что ты! -- вѣдь ты нуль, болѣе ничего! -- говоритъ бѣдному Попршиниу начальникъ отдѣленія...-- Взгляни хоть въ зеркало на свое лицо" {Гоголь. "Записки сумасшедшаго".}... И Поприщинъ навѣрное долго глядѣлъ въ зеркало, и много, много горькихъ мыслей, самыхъ уничижающихъ, проникнутыхъ горечью и стыдомъ собственнаго существованія, прошло въ головѣ бѣднаго титулярнаго совѣтника прежде, чѣмъ онъ, на удивленіе тому же начальнику отдѣленія и всѣмъ остальнымъ титулярнымъ совѣтникамъ,-- расчеркнулся на рапортѣ: Фердинандъ VIII!

Глядѣлся въ зеркало и Голядкинъ, Яковъ Петровичъ, герой разсказа Достоевекаго "Двойникъ", прежде чѣмъ сѣсть въ голубую карету и, съ ливрейнымъ лакеемъ на запяткахъ, отправиться съ визитами по статскимъ совѣтникамъ и генераламъ. А до этого сколько муки и жгучихъ сомнѣній, сколько стыда собственнаго существованія, сколько самоотрицанія! Вотъ, напримѣръ, встрѣча съ Андреемъ Филипповичемъ, который узнаетъ сидящаго въ голубой каретѣ титулярнаго совѣтника изъ собственной канцеляріи. "Господинъ Голядкинъ, видя, что Андрей Филипповичъ узналъ его совершенно, что глядитъ во всѣ глаза и что спрятаться невозможно,-- покраснѣлъ до ушей. Поклониться или нѣтъ, отозваться или нѣтъ? Признаться или нѣтъ? -- думалъ въ невыносимой тоскѣ нашъ герой,-- или прикинуться, что не я, а кто-то другой, разительно схожій со мною, и смотрѣть, какъ ни въ чемъ не бывало. Именно не я,-- не я, да не только! -- говорилъ господинъ Голядкинъ, снимая въ то же время шляпу передъ Андреемъ Филииповичемъ и не сводя съ него глазъ.-- "Я, я ничего,-- шепталъ онъ черезъ силу,-- и я совсѣмъ ничего, это вовсе не я, Андрей Филипповичъ, не я да и только".

И все это оттого, что въ званіи титѵлярнаго совѣтника Голядкина, который, какъ и Поприщимъ, чувствуетъ себя "нулемъ" и " больше мичего",-- сидятъ уже два человѣка, Одинъ, одержимый стыдомъ собственнаго существованія до предѣловъ самой жгучей тоски и отчаянія, напрасно мечтающій о томъ, что и онъ, какъ всѣ, что и въ немъ такая же человѣческая личность, но въ сущности всегда готовый отказаться отъ нея, "не быть, провалиться сквозь землю",-- съузить до невозможнаго кругъ своего бытія, другой, уже зарождающійся въ этомъ ничтожествѣ, какъ прямая ему противоположность, имѣющій "странную претензію и неблагородное фантастическое желаніе вытѣснять другихъ изъ предѣловъ, занимаемыхъ сими другими своимъ бытіемъ въ этомъ мірѣ". Душа этого человѣка начинаетъ раскачиваться, какъ маятникъ, между двумя исконными полюсами русской жизни, произволомъ съ одной стороны, безправіемъ, съ другой. Средины, которая знаетъ свои права и не претендуетъ на чужія, той середины, которая называется "гражданствомъ", нѣтъ еще на убогомъ просторѣ нашей родины... И вотъ, начинается эта специфическая болѣзнь русской души...

Докторъ медицины и хирургіи Крестьянъ Ивановичъ Рутеншпицъ ставитъ свой діагнозъ: онъ полагаетъ, что Якову Петровичу нужиы только развлеченія: "ну, тамъ, друзей и знакомыхъ посѣщать, а вмѣстѣ съ тѣмъ и бутылки врагомъ не бывать, равномѣрно держаться веселой компаніи", и тогда дѣло можно поправить. Но Яковъ Петровичъ съ глубокой тоской сознаетъ, что этотъ докторъ "глупъ, крайне глупъ, глупъ, какъ бревно". Ибо ему, Якову Петровичу, недостаетъ не бутылки, не развлеченій, не веселой компаніи. Ему недостаеть чего-то большаго: онъ ощущаетъ мучительно и глубоко отсутствіе собственной личности. Онъ, правда, пытается обмануть себя, утѣшаетъ себя, что "онъ какъ и всѣ, что онъ у себя, что развлеченія у него, какъ у всѣхъ... Что онъ, сколько ему кажется, не хуже другихъ, что онъ живетъ дома, у себя на квартирѣ и что, наконецъ, у него есть Петрушка"... "Я себѣ особо и, сколько мнѣ кажется, ни отъ кого не завишу... Я, Крестьянъ Ивановичъ, тоже гулятъ выхожу". Вы видите, съ какой страшной тоской мечется потерявшійся человѣкъ, чтобы разыскать признаки своей личности, съ обычными свойствами личностей, "какъ у всѣхъ". У него и квартира, у него даже Петрушка, онъ можетъ ѣздить въ театръ, онъ пріѣхалъ сюда въ голубой каретѣ, онъ даже и гулять ходитъ... И все-таки сознаніе, что онъ "не какъ всѣ", страшно угнетаетъ злополучнаго Поприщина-Голядкина "до послѣдней степени агоніи". Онъ даже къ доктору поднялся съ страшными колебаніями и сомнѣніями: имѣетъ ли онъ право безпокоить Крестьяна Ивановича своей ничтожной особой. "Такъ ли, впрочемъ, будетъ все это? Прилично ли будетъ? Кстати ли будетъ? Впрочемъ, вѣдь что же? -- продолжаетъ онъ, переводя духъ и сдерживая біенія своего сердца, имѣвшаго у него привычку биться на всѣхъ чужихъ лѣстницахъ". И онъ желаетъ "убѣжать отъ себя, даже и совсѣмъ уничтожиться, не быть, въ прахъ обратиться"... . Эта страшная тоска; сопровождающая потерю личности, гонитъ бѣднаго Голядкина и въ голубую карету, въ которой онъ старается, однако, сдѣлать видъ, что это не онъ, и къ доктору, который рекомендуетъ ему глупую бутылку, и на вечеръ къ статскому совѣтнику Олсуфію Ивановичу Берендѣеву, откуда его выводятъ съ уничтожающимъ позоромъ... Въ героѣ Достоевскаго мы имѣемъ замѣчательно полный образъ этой болѣзни личности, которую смѣло можно признать нашей національной болѣзнью. Болѣе благодушный юморъ Гоголя беретъ Поприщина въ періодѣ уже начинающагося великолѣпія. Нуль уже пересталъ быть нулемъ въ собственномъ мнѣніи, когда мы знакомимся съ Поприщинымъ. Онъ уже и французовъ собирается пересѣчь поголовно, и за генеральской дочкой довольно рѣшительно волочится. Онъ уже прошелъ тотъ періодъ глубокой тоски, когда еще не полученъ отвѣтъ на вопросъ: "отчего я только титулярпый совѣтникъ, и съ какой стати я титулярный совѣтникъ". Онъ уже отвѣтилъ себѣ: "Можетъ быть, я какой-нибудь графъ или генералъ, а только кажусь себѣ титулярнымъ совѣтникомъ... Можетъ быть, я самъ не знаю, кто я таковъ. Вѣдь сколько примѣровъ бывало по исторіи: какой-нибудь простой, не то уже, чтобы дворянинъ, а просто какой-нибудь мѣщанинъ или даже крестьянинъ -- и вдругъ открывается, что онъ какой-нибудь вельможа или баронъ, или какъ его! Когда изъ мужика, да вдругъ выходитъ этакое,-- что же изъ дворянина можетъ выйти!" Однимъ словомъ,-- Поприщинъ слишкомъ уже сіяетъ великолѣпіемъ, чтобы видѣть на немъ тотъ унизителыній и разъѣдающій душевный процессъ, которымъ страдаетъ "человѣкъ-нуль". Онъ самозванецъ простѣйшаго типа, изъ нуля превращающійся въ Фердинанда VIII и объявляющій о томъ всенародно.

Герой Достоевскаго гораздо сложнѣе. Съ обычной своей безпощадностью суровый поэтъ "униженныхъ и оскорбленныхъ" заставляетъ насъ присутствовать при всѣхъ мучительнѣйшихъ стадіяхъ этого процесса, когда послѣдняя степень униженія, стыдъ собственнаго существованія разъѣдаетъ и поглощаетъ живого, чувствующаго, барахтающагося человѣка. Исторія усложняется еще совершенно исключительнымъ мотивомъ: какъ натура, лишенная всякой непосредственности, Голядкинъ и въ самозванствѣ не можетъ быть цѣльнымъ: изболѣвшая личность раскалывается на двѣ. Самозванцемъ является не весь Яковъ Петровичъ, а только его мечтающая, заносящаяся половина. Яковъ Петровичъ старшій, Яковъ Петровичъ добродѣтельный, весьма осуждаетъ самозванство Якова Петровича младшаго, безнравственнаго и неблагонамѣреннаго. "Самозванство, сударь вы мой,-- говоритъ онъ своему двойнику,-- самозванство и безстыдство не къ добру приводитъ, а до петли доводитъ. Гришка Отрепьевъ только одинъ, сударь вы мой, взялъ саыозванствомъ, обманувъ слѣпои народъ, да и то не надолго "... "Самозванецъ, сударь вы мой, человѣкъ, того, безполезный и пользы отечеству не приносящій". Но зловредная половина Якова Петровича, отколовшаяся отъ него самаго,-- не слушаетъ этихъ резоновъ, а за нерѣшительность и недѣятельность характера мститъ злополучному титулярному совѣтнику самымъ ужаснымъ образомъ. Самозванный фантомъ, выросшій въ глубинѣ загнанной и затоптанной личности, прежде всего обрушивается на собствепную душу злополучнаго человѣка. Присвоивъ себѣ всѣ черты, дающія силу и значеніе личности въ канцелярской средѣ,-- "двойникъ" вытѣсняетъ самого Якова Петровича съ его дороги, "изъ круга его бытья", совершенно и безъ остатка поглощаетъ его личность. Среди этого кошмара, въ жгучемъ бреду безумныхъ ночей, наполненныхъ борьбою съ призракомъ, выросшимъ изъ самой глубины затоптанной личности, титулярный совѣтникъ переживаетъ тоску "послѣдней степени агоніи", въ которой настаиваетъ и умираетъ его сознаніе...

Съ внѣшной и, пожалуй. съ общественной стороны Хлестаковъ всего полнѣе воплощаетъ исторію нашихъ современныхъ самозванцевъ. Пpiѣxaлъ, обревизовалъ, получилъ со всего одураченнаго города "дополнительные сборы", устроилъ апоѳеозъ россійской дурашливости, а, самъ весело заливается на отличнѣйшей тройкѣ и сочиняетъ письма къ другу Тряпичкину. Вотъ почему -- во всѣхъ приводившихся выше газетныхъ выдержкахъ, репортеры всего чаще упоминаютъ имя Хлестакова: "Почти Хлестаковъ", "Хлестаковъ въ юбкѣ", "Хлестаковъ на фастовской желѣзной дорогѣ", "Хлестаковъ въ Астрахани". По этой же причинѣ газетные репортеры такъ сурово, можно даже сказать -- такъ страстно относятся къ "самозваннымъ ревизорамъ", преслѣдуя ихъ самыми язвительными оборотами своего стиля, не допуская даже и мысли о какомъ бы то ни было искреннемъ движеніи ихъ души, о какомъ бы то ни было ихъ собственномъ страданіи, о какой бы то ни было болѣзни, разстройствѣ, аффектѣ. Какая, помилуйте, болѣзнь у беззаботнаго Хлестакова, производящаго комедіи ревизорства по россійскимъ градамъ и весямъ! Прибавьте затѣмъ, что всѣ эти Раменскіе, Покровскіе и Хинелевы всегда "въ дорогѣ случайно поиздержались" и взимаютъ "дополнительные сборы" -- и образъ веселаго, безпечнаго и при томъ довольно хищнаго эксплоататора чужой глуности, повидимому, готовъ вполнѣ.

Мы видѣли, однако, что дѣйствительность значительно сложнѣе. Нервность, набожность и безпричинныя слезы Карпухнна-Покровскаго, покушеніе на самоубійство геніальнѣйшаго изъ ревизоровъ Раменскаго-Гендрикова-Толстого, исполненная бѣдствій жизнь, проблематическое происхожденіе, болѣе чѣмъ вѣроятная "тоска, близкая къ агоніи" всѣхъ этихъ въ сущности весьма злополучныхъ субъектовъ,-- заставляютъ насъ искать ихъ психологію гораздо ближе къ сложному душевному состоянію Голядкина, чѣмъ къ простому настроенію веселаго и хищнаго Хлестакова {На неуравновѣшенность и ненормальность есть множество указаній въ газетной литературѣ о самозванцахъ. Много разъ она признавалась и судомъ. Примѣры: самозванецъ акцизный Заевъ въ Нижнемъ, Петренко въ томъ же Нижнемъ, "князь Грузинскій" въ Симферополѣ и многіе другіе.}.

Болѣзнь русской личности, ея слабость, неопредѣленность предѣловъ, "занимаемыхъ, по выраженію Голядкина, ея бытіемъ", легкость, съ какой она и изъ этого круга вытѣсняется,-- вотъ, кажется, основная черта болѣзни самозванства въ томъ видѣ, въ какомъ мы ее здѣсь разсматривали, исключивъ простѣйшіе случаи элементарнаго мошенничества. Выражаясь извнѣ въ "присвоеніи неиринадлежащаго званія" и "подлогѣ документовъ", внутри она знаменуется значительной расшатанностію нервной системы, нерѣдко жгучей и разъѣдающей болью души, отравленной сознаніемъ личнаго ничтожества и легко впадающей въ самую фантастическую реакцію, достигающую (у Раменскаго) предѣловъ маніи величія.

Въ разсказѣ Достоевскаго этотъ ядъ, отравляющій многія русскія души, данъ въ ужасающе-концентрированномъ видѣ: онъ убиваетъ человѣка на глазахъ, быстро и безповоротно. Въ жизни, разумѣется, мы видимъ его дѣйствіе въ различныхъ, смягченныхъ или осложненныхъ формахъ. Рефлектирующій и совершенно слабый Голядкинъ изнываетъ уже прямо въ болѣзни раздвоенія личности,-- одиноко, какъ червякъ на пыльной дорогѣ. Болѣе дѣятельныя и сильныя натуры Карпухиныхъ и Раменскихъ, не дошедшихъ до этого крайняго предѣла психоза,-- заставляютъ ихъ метаться по свѣту, испытывать самыя диковииныя приключенія, доставлять массу хлопотъ начальству и обывателямъ. Но они отравлены тѣмъ же ядомъ. Это Голядкины съ темпераментомъ Поприщина, достаточно еще здравомыслящіе для того, чтобы въ Россіи не посягать на испанскій престолъ и довольствоваться болѣе сообразнымъ съ географическимъ положеніемъ страны званіемъ князя, графа, губернатора или, наконецъ, "тайнаго агента"...

Однако, если фигуры Поприщина и особенно Голядкина всего полнѣе рисуютъ передъ нами типическую психологію современнаго россійскаго "самозванца гражданскаго вѣдомства", отразившаго на себѣ и тѣни крѣпостного права въ прошломъ, и параграфы паспортнаго устава, и табели о рангахъ въ настоящемъ,-- то геніальная комедія Гоголя, безъ сомнѣнія, до сихъ поръ еще остается совершенно живымъ выраженіемъ общественной стороны "самозванства" и въ этомъ смыслѣ является истинно національной комедіей нашихъ нравовъ. Голядкинъ сгораетъ въ одиночествѣ, Поприщинъ тоже быстро попадаетъ въ домъ сумасшедшихъ. И только одинъ веселый, самоувѣренный, жизнерадостный Хлестаковъ, хотя и пассивно, хотя и случайно, выноситъ самозванство на арену общественной дѣятельности, показываетъ намъ его, какъ общественную силу. И мы видимъ, что его исторія въ тысячахъ живыхъ снимковъ повторяется ежегодно, ежемѣсячно, чуть не еженедѣльно по всему лицу русской земли, не смотря на то, что наша страна ушла болѣе чѣмъ на полстолѣтія отъ перваго появленія Сквозника-Дмухановскаго и Хлестакова передъ смѣющимися зрителями. Да, болѣе полустолѣтія мудрый городничій обращается къ намъ, русскимъ людямъ, со своимъ: "чему смѣетесь, надъ собой смѣетесь" -- и нужно сказать, обращается все съ тѣмъ же правомъ.

Дѣло въ томъ, что двѣ стороны этой медали связаны очень тѣсно: гдѣ есть "ревизоры". тамъ, очевидно, есть и ревизуемые, а это значитъ, что ядъ, отравляющій Голядкиныхъ и Поприщиныхъ, разлитъ въ нашей атмосферѣ, что имъ отравлены и мы съ вами, читатель, и наши съ вами добрые знакомые. Мы смѣемся въ театрѣ, а въ это время за нами уже стоитъ свой Раменскій, готовый обревизовать насъ въ свою очередь. Инженеръ Павловскій, быть можетъ, самъ смѣялся надъ эпизодомъ съ двумя босяками-самозванцами въ самарскомъ судѣ, когда везъ въ даровомъ купэ самозванца князя Ширинскаго-Шихматова. Мѣщанинъ Хинелевъ изгибается передъ околоточнымъ Прохоровымъ, забывъ, что онъ "потомственный дворянинъ Королько"; но личность околоточнаго Прохорова только-что умалялась и изгибалась при видѣ однѣхъ только визитныхъ карточекъ "графинь, князей и адвокатовъ". Раменскаго судятъ, и, навѣрное, многіе хохочутъ въ судѣ, не еще недавно г. полиціймейстеръ угощалъ его обѣдами... и потребовать "законное удостовѣреніе личности" не рѣшился самъ, а послалъ съ опаснымъ порученіемъ частнаго приства. И приставъ, исполяяя эту свою законную обязанность, нѣроятно дрожалъ и говорилъ: "А-на-на-на"...-- какъ гоголевскій городничій, не смотря на то, что онъ въ кругѣ своего офиціальнаго бытія персона для многихъ тоже не маловажная. Не поразительно ли, что даже тогда, когда мнимый Гендриковъ предъявляетъ подложный паспортъ мнимаго штабъ-ротмистра Толстого,-- обаяніе мнимаго гофмейстерскаго званія все еще такъ велико, что самозванцу даютъ уѣхать изъ города, и лишь послѣ этого начинается чисто фантастическая погоня по уѣздамъ. За нимъ гоняются, о немъ пишутъ въ газетахъ, а онъ несется впередъ и все ревизуетъ и ревизуетъ -- злополучный Фердинандъ VIII злополучныхъ ррссійскихъ титулярныхъ совѣтниковъ Голядкиныхъ...

ЗАКЛЮЧЕНІЕ.

Что же съ этимъ дѣлать?

Увы! Я боюсь уподобиться доктору медицины и хирургіи Крестьяну Ивановичу Рутеншпицу и многимъ современнымъ Крестьянамъ Ивановичамъ Рутеншпицамъ, полагающимъ, что въ совѣтахъ "бывать" или "не бывать врагомъ бутылки" и тому подобныхъ отдѣльныхъ панацеяхъ лежитъ полное исцѣленіе отъ застарѣлой болѣзни несчастнаго россійскаго Голядкина. Поэтому я не стану вдаваться въ вопросы общественной тераніи и, поставивъ посильный діагнозъ этой глубокой и двусторонней болѣзни русской личности,-- остановлю вниманіе читателя на одной лишь общественной чертѣ даннаго явленія.

Мы видѣли, что, съ одной стороны, "кругъ бытія" бѣднаго Голядкина явяется совершенно неопредѣленнымъ, и онъ всего можетъ быть изъ него вытѣсненъ. Съ другой стороны, когда у того же Голядкина хватитъ рѣшимости Поприщина и практичности Хлестакова или Раменскаго,-- то онъ оказывается немедленно въ другомъ неопредѣленномъ, но уже фантастически, почти волшебно расщиренномъ кругѣ. Прежде онъ не зналъ предѣловъ своего права, теперь сразу исчезаютъ предѣлы права чужого...

Эта неопредѣленность происхожденія и предѣловъ власти, которой облекается Хлестаковъ и Поприщинъ во второмъ періодѣ своего существованія, составляетъ основную общественную черту явленія, сопровождаюшую его и въ исторіи, и въ современной дѣйствительности. Уже правительства Елизаветы и Екатерины -- особенно послѣ пугачовскаго бунта -- сознавали страшную опасность, которую злоупотребленіе властью со стороны мелкихъ ея агентовъ вносило въ безправную среду. Оно изобрѣтало формы бумагъ, въ которыхъ строго воспрещались всякія излишества власти: "А будучи тебѣ въ той присяжной должности,-- писали тогда въ "доѣздныхъ листахъ" и всякихъ инструкціяхъ,-- поступать по указамъ и никому никакихъ обидъ, притѣсненій и приметокъ не чинить и взяткамъ не касатца, подъ опасеніемъ жестокаго по законамъ истязанія". Въ билетахъ, выдаваемыхъ судопромышленникамъ, очень точно опредѣлялись предѣлы правъ разныхъ властей и прописывались по адресу послѣднихъ угрозы "неотмѣннаго по законамъ штрафованія". Разумѣется, бумага оставалась только бумагой, отдаленныя угрозы не пугали тогдашнихъ приказныхъ, и злоупотребленія властью со стороны разныхъ командъ породили на матушкѣ Волгѣ особый видъ чисто бытового самозванства, вполнѣ органически слившагося съ разбоемъ.

Кому не извѣстенъ знаменитый крикъ "Сарынь на кичку", теперь въ литературныхъ воспоминаніяхъ принявшій романтческій характеръ окрика поволжской вольницы. Мы знаемъ, что стоило раздаться этому окрику съ "легкой лодочки" или стружка, и огромные караваны грузныхъ барокъ отдавались на волю теченія, судорабочіе и бурлаки кидались на носъ судна и смиренно лежали тамъ, пока удальцы распоряжались съ хозяевами и водоливами-приказчиками, откупавшимися данью. Эти барки, плывущія по стрежню, мимо волжскихъ буераковъ, порой мимо селъ и деревень, глядѣвшихъ съ высрты береговыхъ обрывовъ, представляли тогда очень характерное зрѣлище: толпа русскихъ людей лежитъ ничкомъ, а небольшая кучка такихъ же русскихъ людей самовластно распоряжается ихъ судьбой и имуществомъ. Величайшая тусость и низость, величайшая дерзость и смѣлость почти сказочная -- обѣ противоположности сведены вмѣстѣ въ этой картинѣ, типической для матушки-Волги прошлаго вѣка.

И замѣчательно, что бурлакъ, сегодня покорно лежащій на кичкѣ, можетъ быть, еще недавно самъ подъѣзжалъ въ легкой лодочкѣ съ тѣмъ же властнымъ крикомъ. Гдѣ же объясненіе страннаго противурѣчія?

Исторически объясненіе просто. "Сарынь на кичку" было не волшебное заклинаніе, а простая команда, состоявшая изъ двухъ опредѣленныхъ словъ: "сарынь" -- по татарски значитъ "ребята", кичка -- носовая, передняя часть судна. "Сарынь на кичку!" -- означало требованіе, чтобы "ребята" -- низшая судовая команда -- вышли на носъ судна и тамъ легли, не вмѣшиваясь въ то, что будетъ происходить. Одинъ старый волгарь объяснилъ мнѣ, что съ этой формулой обращались не одни разбойники, но и многоразличныя команды, являвшіяся для провѣрки "указныхъ пашпортовъ" и опасавшіяся сопротивленія безпашпортнаго судового сброда. Это объясняетъ многое. Въ 1895 году въ поволжскихъ газетахъ печатались чрезвычайно любопытныя воспоминанія поволжанина старожила. Онъ говоритъ, между прочимъ, что большіе караваны всего менѣе опасались разбойничьихъ нападеній за пустынныхъ плёсахъ, вдали отъ населенныхъ мѣстъ, такъ какъ противъ открытаго нападенія у нихъ были пушки. Истинная опасность грозила всегда невдалекѣ отъ городовъ и пристаней, такъ какъ здѣсь разбойники являлись часто подъ видомъ начальства. "Разбои,-- по словамъ этого старожила,-- пронсходили самымъ зауряднымъ образомъ. Пристаетъ лодка, влѣзаютъ на расшиву люди, требуютъ хозяина или приказчика, идутъ къ казенкѣ и говорятъ, что они пришли съ обыскомъ. Атаманъ съ пуговицами, есаулъ съ бумагою, у гребцовъ ружья... Не пустить на барку боязно, думаютъ и въ самомъ дѣлѣ начальство" {"Волжскій Вѣстпикъ", 1895 г., No 22. Взято изъ разсказовъ старика Барышникова, написанныхъ еще въ 1851 году.}... А пустишь -- окажутся разбойники.

Порой впрочемъ и начальство бывало не лучше разбойниковъ. Гр. Толстой, поволжскій писатель 40-хъ годовъ (семеновскій помѣщикъ), сообщалъ въ свою очередь, что мелкія "гардкотныя команды", устроенныя Екатерипой для охраненія береговъ, являлись иногда подъ видомъ разбойниковъ (т. с. принимали самозванно не принадлежащее званіе). И вотъ почему былъ особенно страшенъ крикъ "сарынь на кичку", и вотъ чѣмъ объясняется его чисто магическая сила. Русскій человѣкъ при этомъ окликѣ оказывался въ самомъ неопредѣленномъ положеніи: подъѣзжаетъ ли въ косной лодочкѣ подлинное начальство, или удалые разбойнички, переодѣтые начальствомъ, или наконецъ... начальство, переодѣтое разбойниками! Тѣмъ болѣе, что и въ томъ, и въ другомъ, и въ третьемъ случаѣ результаты оказывались тѣ же: разговоръ въ казенкѣ съ "водоливами" и незаконные поборы...

Теперь я попрошу читателя вернуться къ одной чертѣ изъ области вышеприведенныхъ примѣровъ, къ тому моменту взаимныхъ отношеній между мелитопольскимъ ямщикомъ и мелитопольскимъ "ревизоромъ", когда ямщикъ подходитъ къ "графу" съ просьбой показать "прогонный листъ", опредѣляющій эти отношенія "на законномъ основаніи". Не кажется ли вамъ, что это эпизодъ почти центральный въ нашей комедіи: если ямщикъ настоитъ на своемъ правѣ,-- похожденія Раменскаго кончены, ему не придется ни ревизовать, ни безпокоить высшее начальство нѣсколькихъ уѣздовъ и даже губерній, такъ какъ маленькій человѣкъ своимъ законнымъ требованіемъ разоблачитъ его самозванство въ самомъ началѣ. Но... Раменскій закричалъ и затопалъ -- и маленькій русскій человѣкъ отступился...

Не смѣйтесь надъ маленькимъ русскимъ человѣкомъ, потому что онъ можетъ отвѣтить вамъ такъ же, какъ отвѣтила простодушная старуха въ эпизодѣ, который я поставилъ эпиграфомъ къ настоящему очерку:

-- Ахъ, батюшка, нынче были трое и... и всѣ только топали на законное требованіе маленькаго русскаго человѣка. И вотъ почему маленькому русскому человѣку не остается ничего болѣе, какъ сказать, подобно той же старухѣ:

-- Какъ, и ты тоже? Ну, поѣзжай, батюшка, поѣзжай себѣ на здоровъе!..

Да, я боюсь уподобиться почтенному Крестьяну Ивановичу Рутеншпицу Достоевскаго и многимъ современнымъ Рутеншпицамъ, но, даже рискуя этимъ уподобленіемъ, не могу отказаться отъ указанія на одну общественно-гигіеническую мѣру. Мнѣ кажется, именно, что -- вооружить самаго хотя бы простого и маленькаго русскаго человѣка законными средствами противъ всякаго "незаконнаго требованія", откуда бы оно на него ни налетало,-- значило бы весьма значительно подорвать язву россійскаго самозванства,-- такъ какъ, повидимому, совершенно ясно, что самозванцу нѣтъ никакой надобности предъявлять требованія законныя.

Но до этого повидимому еще далеко.

Послѣ тяжкихъ уроковъ послѣднихъ лѣтъ, послѣ видимости "россійской конституціи" пересматривая эти очерки, написанные еще въ 1895 году,-- я оказался вынужденнымъ сдѣлать въ нихъ очень много дополненій, такъ какъ явленіе это, не ослабѣвая, проводило истекшее столѣтіе и вступило въ 20-й вѣкъ. Порой эти дополненія представляли матеріалъ, пожалуй, еще болѣе яркій.

Это можно сказать особенно относительно того самозванства, которое эксплоатируетъ религіозное суевѣріе... Суевѣріе гражданское кое-гдѣ уже дрогнуло, и незаконныя притязанія даже и подлинной власти все чаще натыкаются на противодѣйствія. Но -- достаточно припомнить эволюцію іоаннитства, пошлую и криклисую буффонаду Иліодора, поддержанную покровительствомъ иныхъ іерарховъ, загадочное обаяніе Распутина и его до сихъ поръ еще не вполнѣ освѣщенную личность, чтобы въ памяти опять встали и философія темнаго, хотя и чистаго сердцемъ "Пети", и цѣлыя вереницы совсѣмъ уже нечистыхъ Антоніевъ, Михеичевыхъ и Инчиныхъ, старцевъ въ "калошахъ по 1 1/2 пуда", старцевъ съ клюками и веригами... всѣхъ этихъ самозванцевъ духовнаго прозванія, мрачными и жадными глазами высматривающихъ, гдѣ вода помутнѣе и невѣжество глубже... При этомъ читатель, быть можетъ, припомнитъ наблюденіе весьма компетентнаго въ дѣлахъ этого рода отца Никодимуса, иначе Кеворка Иванова, указавшаго еще въ 1890-хъ годахъ на то, что Петербургъ представляетъ для людей его типа почву, гораздо болѣе благопріятную, чѣмъ Москва. И дѣйствительно мы видимъ, что всѣ эти странники Антоніи тянутся отовсюду къ младшей столицѣ, и она, въ свою очередь, черезъ головы культурной Россіи протягиваетъ руку на-встрѣчу темнымъ кошмарамъ, встающимъ изъ глубины уходящаго прошлаго...

Надо думать, что это -- передъ разсвѣтомъ... Извѣстно, что передъ разсвѣтомъ тьма всегда становится гуще...

1896 *)

*) Статья написана въ 1896 году. Впослѣдствіи внесены нѣкоторыя дополненія.