Книговод

Фотографическая карточка

Смарт Хоули


Хоули Смарт

Фотографическая карточка

(At fault, 1883)

Перевод Е. Ахматовой, 1888 г.

I. Джон Фосдайк, стряпчий

   -- Нам нужен театр, сэр, непременно нужен! Как такой город, как Бомборо, может оставаться без театра? У нас есть технологический институт, зал для собраний, больница, коллегия, крытый рынок, городской сад, оркестр, самый образцовый муниципалитет во всем королевстве, школа художеств, а театра нет! Это просто немыслимо! Вы собираетесь развивать массы или как? Разве в наше время культура не значит все? В Бомборо тридцать тысяч жителей, сэр! В их числе, между прочим, есть артисты, которым недостает случая блеснуть своим талантом. Среди них обязательно отыщутся новые Шекспиры -- покорив провинциальную сцену, они прославятся и в столице! Доктор Ингльби, несмотря на глупость и упрямство нашего городского совета, мы с вами провернули немало щекотливых делишек, -- провернем и это: Бомборо должен иметь свой театр, и раз я, Джон Фосдайк, это сказал, то так тому и быть.
   Вот эта-то непреклонная самоуверенность и стала главной пружиной в карьере Джона Фосдайка. Он поселился в Бомборо пятнадцать лет тому назад. Тогда он был молодым никому не известным юристом без связей и рекомендаций, сегодня же по популярности он занимал практически первое место. Мистер Фосдайк за словом в карман не лез, особенно когда комментировал то, что затевалось в Бомборо. Он был дальновиден, с крепким умом и медным лбом -- его ничем нельзя было пронять. Он начинал, как начинают все передовые граждане, с оппозиции и очень скоро доказал, что когда красноречие и изворотливый ум Джона Фосдайка восставали против чего-нибудь, то цель достигалась не без хлопот. Городские "шишки" скоро убедились, что такого человека выгодно иметь на своей стороне, и стали перед ним заискивать. Стойкий и энергичный, Джон Фосдайк был не в силах отказаться от лакомого куска и скоро стал засовывать уже не один палец, а всю руку в каждый общественный пирог. Юрист быстро научился извлекать выгоду из всего. Когда ему удалось жениться на дочери довольно богатого пастора, которая сверх того имела состояние, доставшееся ей от умершей матери, Джон Фосдайк совместил прибыльное ремесло заимодавца со своей юридической профессией. Среди фермеров в окрестностях Бомборо вскоре распространилось известие о том, что знаменитый юрист охотно дает деньги в долг. Сначала Джон Фосдайк брал даже меньше процентов, нежели банки. Год от года он преуспевал и разживался, после чего получил место городского секретаря и монополию наживы во всем, что относилось к бомборскому муниципалитету.
   В то время, когда начинается этот рассказ и когда мистер Фосдайк почувствовал потребность выразить мнение о необходимости театра своему уважаемому другу доктору Ингльби, он приобрел для себя хорошенькую виллу Дайк в миле от города и слыл весьма зажиточным человеком в Бомборо. Его предприимчивый ум был занят теперь театром как еще одним нововведением в дополнение к тем, которые он беспрестанно выдумывал и которые немало способствовали его благосостоянию.
   -- Человек усердный, хороший человек, и поохотиться не прочь, -- говорили о нем сельчане, для которых Бомборо служил рынком, и популярный в народе юрист старался заслужить эти похвалы, всегда являясь на охоту, если она устраивалась в удобном для него месте.
   Но, несмотря на все эти достоинства, на мистера Фосдайка иногда возводили обвинение в том, что, хотя он и наживает деньги, от него их весьма трудно получить. Так на его счет злословили бомборские поставщики, хотя, может быть, это была клевета.
   -- Ну, -- медленно начал доктор после непродолжительного молчания, -- если вы, Фосдайк, решили, что у нас должен быть театр, он у нас будет. Вы всегда умеете настоять на своем, однако нельзя сказать, что ваши планы всегда удаются. Конечно, вы устраиваете нам хорошую встряску. Мы застоялись на одном месте, муниципалитету нужна была новая кровь, но вы хватили через край. Зал для собраний не открывается и двух раз за год, в крытом рынке никто не торгует, а в городском саду нет ничего, кроме песчаных дорожек и редких кустов.
   -- Начинать всегда непросто, -- весело возразил Фосдайк. -- Публика, привыкшая к тесноте и давке, не сразу полюбит танцы в просторном помещении, деревьям нужно время, чтобы вырасти, а крытый рынок войдет в обиход благодаря нашему капризному климату. Поедем же ко мне, позавтракаем в Дайке и поговорим о театре.
   Но доктор Ингльби отказался от этого предложения, и юрист вернулся домой один.
   В богатых семьях не всегда все так гладко, как кажется. Джон Фосдайк, по мнению жителей Бомборо, женился удачно. Брак выгодно продвинул его по карьерной лестнице, ведь он получил руку единственной дочери Мориса Кимберли, ректора [Ректор -- в иерархии английского духовенства духовное лицо, которое имеет право на полный доход с прихода, занимаемого им -- Прим. переводчика] в Бимби (прихода, находившегося за три мили от города). Правда, Мэри Кимберли нельзя было назвать молоденькой, она была даже на несколько лет старше своего жениха, но зато ей принадлежало порядочное состояние. В то время поговаривали, что для нее это неравная партия, но, так как другого жениха не предвиделось, а Мэри было уже за тридцать, она, не желая остаться старой девой, приняла предложение Джона Фосдайка. Впрочем, Мэри согласилась не сию же минуту, а попросила время на размышление. Как девушка благоразумная, она все как следует обдумала и пришла к такому заключению: или ей весь век хозяйничать в доме отца, или выйти за какого-неимущего кьюрета [кьюрет -- помощник в приходе ректора или викария -- Прим. переводчика], или согласиться на предложение Джона Фосдайка. Она выбрала последнее. Этим Мэри Кимберли продемонстрировала всю свою рассудительность, но, к сожалению, став Мэри Фосдайк, она о ней совершенно позабыла.
   Многие мужья обязаны женам своим успехом, но если жена постоянно напоминает мужу об этом, то однажды он почувствует, что платит слишком большие проценты за взятый капитал. Миссис Фосдайк беспрестанно выставляла мужу на вид, что именно ее деньги послужили основанием его благосостояния. Может быть, в этом и была значительная доля правды, но ее постоянные упреки могли взбесить кого угодно. Никто не говорил, что Фосдайки жили как кошка с собакой, но все сходились в том, что миссис Фосдайк, хотя и казалась женщиной доброжелательной, временами бывала невыносима. Ее вечное недовольство мужем объяснялось тем, что она часто оставалась одна: мистер Фосдайк вел дела не только в Бомборо.
   Миссис Фосдайк, добропорядочная женщина, любила супруга и гордилась им, но не могла удержаться от того, чтобы не пожаловаться знакомым на его частые отлучки.
   -- И это после всего того, что я для него сделала! -- причитала она. -- Это же я ввела его в общество, это на мои деньги он начал все свои дела!.. Джон умен, этого у него не отнять, и энергии в нем предостаточно... Не многие, даже при всех его талантах, могли бы достигнуть того, чего достиг он, но Джон так невнимателен ко мне! Ему следовало бы помнить, что я для него сделала, ведь и мне нужны перемены, и я не прочь немного развеяться! Мог бы брать меня с собой, хоть изредка!
   Но мистер Фосдайк оставался глух к подобным просьбам. Когда ему приходилось оставлять свой дом, он не брал с собой миссис Фосдайк. Эта почтенная женщина с серыми глазами, орлиным носом и невероятным упорством вынуждена была мириться с тем, что Джон всегда поступал по-своему и никогда не советовался о делах со своей лучшей половиной. Потребовалось довольно много времени, чтобы миссис Фосдайк приняла это, потому как она имела высокое мнение о своем умении всем распоряжаться и не колеблясь, решительно высказывалась на самые разные темы.
   Итак, пока Джон Фосдайк в одиночестве разъезжал по своим делам, его жена продолжала предаваться жалобам.
   На вилле Дайк частым гостем был один высокий краснощекий старик, мистер Тотердель. Он отчасти и являлся причиной нередких ссор миссис Фосдайк и ее мужа. Кроме пристрастия к хорошему столу и портвейну, старик отличался еще ненасытным любопытством: ни один ребенок так часто не задавал вопросы зачем и почему, как это делал он. Как-то раз при нем имели неосторожность начать укладывать чемодан Джона Фосдайка, так последний чуть не сошел с ума. Тотердель непременно хотел знать, зачем Фосдайк берет с собой охотничьи сапоги, если едет в Лондон, зачем берет фрак. Разве запланирован торжественный ужин? У кого же в таком случае? Словом, непомерное любопытство Тотерделя могло уморить любого, даже самого энергичного человека. Тем не менее от старика некуда было деться: он был крестным отцом миссис Фосдайк. Провернув кое-какие дела в Сити, Тотердель накопил денег и поселился в Бомборо, где и занялся надзором за делами своих близких. Особенно его интересовали приезды и отъезды Джона. Не дремала и миссис Фосдайк, стараясь уверить мужа, что ее советы могут оказаться для него бесценными. Так что дома знаменитому юристу приходилось совсем несладко.
   -- Он чересчур предприимчив, Мэри, я всегда это говорил. Вечно он что-то выдумывает, -- увещевал свою крестницу Тотердель, развалившись в кресле. -- Зачем ему здесь это новшество? Оно хорошо в Лондоне, а в Бомборо таких вещей не нужно. Я слышал, что в столице театры -- выгодное вложение средств, но здесь... Да и что он может понимать в театральных делах? Я ничего не имею против, душа моя, но помяни мое слово, твой муж наживет себе хлопот, впутываясь в то, в чем ничего не смыслит. И эти его вечные отлучки... Какие такие дела могут требовать этого? Верно, что-нибудь рискованное, чего не одобрят его старые друзья. Нет, нет, тебе определенно надо употребить все свое влияние, жена должна быть поверенной мужа.
   -- Совершенно верно, крестный. Тайна, которой Джон окружает свои дела, делает меня несчастной.
   -- Я вообще не могу его понять, -- заметил старик, ерзая в кресле и вертя в руках тяжелые очки в золотой оправе. -- Я здесь только год и прежде твоего мужа не знал... Но скажи мне, кто такая твоя компаньонка? Откуда она взялась? Конечно, она, должно быть, девушка хорошая, но кто ее рекомендовал?
   -- Откуда мне знать? -- ответила миссис Фосдайк. -- Мисс Хайд рассказывает о себе очень скупо. Ее родные не богаты. Джон, зная, что мне скучно оставаться без него одной, -- и очень хорошо, что он подумал об этом, -- предложил мне взять компаньонку. Мисс Хайд явилась по нашему объявлению и теперь живет у нас.
   -- Она очень мила и прекрасно себя держит, с этим я согласен, только слишком хороша собой. Немногим дамам понравилось бы это в компаньонке.
   -- Не говорите пустяков, крестный, -- резко оборвала его миссис Фосдайк. -- Джон никогда не огорчал меня в этом отношении, а Бесси Хайд не кокетка.
   -- Конечно, душа моя, конечно, но все же кто она такая?
   -- Боже мой! Какое нам до этого дело? Она премилая девушка, и кто ее отец -- простой доктор или кто другой, -- не имеет никакого значения! -- воскликнула миссис Фосдайк, притопнув ногой с излишней, может быть, горячностью.
   Ненасытное любопытство крестного порой раздражало миссис Фосдайк, а иногда, к несчастью, возбуждало в ней недоверие к мужу. Как говорится, вода камень точит. Если в деталях разбирать каждый поступок, подозрительность неизбежна. Именно это чувство постепенно охватывало миссис Фосдайк. Она испытывала весьма естественный интерес к тем делам, которые заставляли ее мужа так часто отлучаться из дома. Когда же она поняла, что ее муж терпеть не может расспросов, то, как женщина благоразумная, примирилась с этим. Через некоторое время Джон поинтересовался у жены, не хочет ли она взять молодую компаньонку, ведь детей у них не было. Миссис Фосдайк выразила мужу признательность за заботу и нашла девятнадцатилетнюю Бесси Хайд веселой и милой девушкой с прекрасным характером.
   Так как же случилось, что миссис Фосдайк, в сущности, женщина честная и добрая, позволила такому отъявленному болтуну и сплетнику, как мистер Тотердель, постепенно воспламенить ее воображение и пошатнуть ее здравый смысл?
   С тех пор как старик удалился от дел, он большую часть времени посвящал крестнице, и хотя миссис Фосдайк не приходила от этого в восторг, она все же имела весомые основания терпеть его: у старика, без сомнения, был порядочный капиталец. Но постоянное желание мистера Тотерделя что-нибудь разузнать возбудило недоверчивость в миссис Фосдайк. Она стыдилась этого чувства, но не могла удержаться от того, чтобы не высказать свои подозрения именно тем, от кого их следовало скрывать, -- мужу и Бесси. Джон Фосдайк, всегда выходивший из себя при любых намеках на его отлучки, без труда догадался, кто подстрекал жену к подобным разговорам, и стал настолько резок и неприветлив с Тотерделем, что более тактичный человек перестал бы бывать у него вовсе. Но этот старик привык встречать отпор в своем неизменном стремлении досконально все разузнать. Мистер Тотердель, потеряв всякий стыд, не хотел понимать сарказма, направленного в его адрес, так что единственным способом освободиться от него было запретить ему приходить в дом. Но не пускать к себе родственника жены в провинциальном городке довольно трудно. Хотя Джон Фосдайк не боялся общественного мнения, он, однако, понимал, что, закрыв свой дом для Тотерделя, он не зажмет рот старому болтуну.
   Лицо Джона омрачилось, когда, войдя в гостиную, он увидел предмет своего отвращения развалившимся в кресле и рассуждавшим, вне всяких сомнений, о его делах.
   Смуглый, крепкий, румяный, почти без седины в черных волосах, с глазами зоркими, как у ястреба, Джон Фосдайк и внешне казался тем, кем был на самом деле, -- счастливчиком. Добродушный тон обезоруживал подозрения, внушаемые его хитрым взглядом, голос же у него был великолепный, густой и мягкий.
   -- Здравствуйте, мистер Тотердель, -- сказал он, входя. -- Какие новости сегодня?
   -- Ничего не слышал, решительно ничего, и Мэри говорит, что ничего не слыхала. А что-нибудь интересное наверняка произошло. Вы сами что слышали, любезный друг?
   -- Ничего. Я нигде не бываю, кроме своей конторы и комиссии, учрежденной по поводу устройства театра. Конечно, есть препятствия, но мы их преодолеем, главное -- проявить упорство и настойчивость, а мне их не занимать.
   -- Крестный уверяет, что театр в Бомборо не окупится, Джон, -- вмешалась миссис Фосдайк.
   -- Позволь спросить, что мистеру Тотерделю известно о театрах и Бомборо? Он здесь не больше года, а я прожил тут пятнадцать лет.
   -- Я и не предполагал, что вы знаете толк в театрах, -- заметил старик.
   -- Я был знаком со многими актерами и в молодости очень любил театр, да и теперь иногда бываю там, когда езжу по делам в Лондон, -- не без желания уколоть ответил мистер Фосдайк.
   -- Тогда тебе должно быть очень стыдно, Джон, не брать меня с собой -- ты ведь знаешь, как я люблю театр, -- заметила миссис Фосдайк.
   -- А! Вы в молодости общались с актерами? С чего это вдруг? -- поспешно спросил Тотердель. -- Как вы сошлись с ними? Расскажите, это должно быть очень интересно.
   -- Не имею ни малейшего желания удовлетворять ваше любопытство, -- возразил юрист. -- Я упомянул об этом только для того, чтобы доказать вам, что кое-что смыслю в театральном деле. А сопровождать меня, Мэри, в моих деловых поездках совершенно невозможно. Я не всегда знаю, придется ли мне заезжать в Лондон, и, как я уже говорил, тебе это будет неудобно.
   -- А все-таки хоть раз мне хотелось бы съездить, -- упорствовала миссис Фосдайк как истинная дочь Евы, готовая вынести все, лишь бы подсмотреть, чем без нее занимается любимый человек.
   -- А приятные знакомые эти актеры? -- спросил Тотердель, встрепенувшийся, почуяв возможность заглянуть в прежнюю жизнь Фосдайка, относительно которой тот был весьма скрытен; даже жена очень мало знала о жизни Джона до его приезда в Бомборо, и это-то неведение крестницы, главным образом, и разжигало любопытство старика.
   -- Познакомьтесь с ними и судите сами, -- отрезал Фосдайк, начинавший терять терпение.
   -- А много у вас в конторе дел-то? -- продолжал выспрашивать докучливый Тотердель.
   -- Какие у меня могут быть дела? Об этом и говорить не стоит, -- бросил юрист. -- Я пойду взгляну на розы, Мэри. Пришли за мной, когда подадут чай.
   -- Это очень странно, -- заметил Тотердель, когда Фосдайк вышел, -- но мисс Хайд ушла туда же полчаса тому назад. Дурной характер у твоего мужа, душа моя, да и манеры дурные. -- И старик откинулся на спинку кресла с самой добродушной улыбкой.
   -- Характер у него совсем не дурной, -- вспылила миссис Фосдайк, не позволявшая никому, кроме себя, подмечать недостатки мужа. -- Он терпеть не может расспросов, а вы только раздражаете его.
   -- Да как же, боже мой, вести разговор без вопросов? -- возразил Тотердель. -- Я думал, что он будет рад поведать нам о своей театральной карьере. Наверно, он занимал какое-нибудь место по этой линии.
   -- Никакого места он не занимал, и очень гадко с вашей стороны предполагать подобные вещи! -- вскрикнула в негодовании миссис Фосдайк.
   Между тем ее супруг пробирался через цветочные клумбы к зеленой лужайке, что вела к розовым кустам, пребывавшим в расцвете своей летней красоты. Там высокая темноволосая девушка в садовых перчатках большими ножницами подрезала увядшие цветки и бросала их в небольшую корзину, стоявшую у ее ног.
   -- Ухаживаете за вашими любимцами, Бесси? -- проговорил Фосдайк, приближаясь.
   -- Да, -- ответила девушка, приветствуя его улыбкой, -- в этом году они долго стоят. Однако вы сегодня рано вернулись домой.
   -- Дел особенно не было, а старик Тотердель так замучил меня расспросами, что я сбежал сюда. Как только жена выносит этого болтуна! За это он должен оставить ей порядочное наследство, да и не заставлять долго ждать. А вас он донимает, Бесси?
   -- Да, порой он ставит меня в весьма затруднительное положение, но я обычно ухожу под каким-нибудь предлогом. Миссис Фосдайк так добра, что помогает прикрыть мое отступление.
   -- И правильно делает, ни в коем случае не откровенничайте с ним. А моя жена -- она вас ни о чем не расспрашивает? -- спрятав руки в карманы, спросил юрист и окинул девушку проницательным взглядом.
   -- Миссис Фосдайк никогда не задавала мне вопросов о моих родных. Не пора ли пить чай?
   -- Пожалуй... Вот и Роберт идет нас звать.
   Они не спеша направились в гостиную. В произошедшем разговоре Джона и Бесси не было ничего особенного, но, если бы миссис Фосдайк слышала его, она непременно подумала бы, что подозрения ее крестного небезосновательны. Между говорившими не возникало даже намека на любовные отношения, но эти немногие фразы указывали на некое соглашение между Фосдайком и мисс Хайд. То, что он называл ее Бесси, не значило ровным счетом ничего -- ни сам мистер Фосдайк, ни его жена не скрывали, что очень любили девушку и считали ее скорее родственницей, нежели компаньонкой. И все-таки по тем словам, которыми Джон Фосдайк и Бесси Хайд обменялись в цветнике, нетрудно было заключить: Фосдайк что-то знал о прежней жизни мисс Хайд.
   Справедливости ради стоит заметить, что все хорошее, сказанное об этой очаровательной девушке, в сущности, было справедливо. Ее воспитала тетка, вдова компаньона в большой торговой фирме, в Лондоне. Красота Бесси затмевала ее кузин, они стали притеснять ее, и она не захотела жить у них. У нее была своя тайна -- одно неприятное обстоятельство, которое не стоило никому разглашать и которое мешало ей занять желаемое место. Обстоятельство это было не так уж и важно само по себе, но общество, особенно английское, не без предрассудков. Бесси знала Фосдайка и решила посоветоваться с ним. От него последовал незамедлительный и решительный ответ:
   -- Говорите просто, что вы воспитывались у вашей тетки и что вам наскучило жить дома. О других ваших родных не упоминайте, а главное -- ни слова о том, что вы знали меня прежде, тогда я предоставлю вам тихое место в своем собственном доме. Моя жена -- женщина добрая, она будет с вами мила, но если выяснится, что мы с вами были знакомы раньше, то она захочет выяснить все подробности и не успокоится, пока все не узнает, к тому же у нее тоже есть свои предрассудки, и я сомневаюсь, что она оставит вас в Дайке.
   Сначала девушка отказывалась, но Фосдайк мало-помалу дал ей понять, что, какое бы место она ни желала получить, тайну все-таки придется сохранить.
   -- Разумеется, все не столь страшно, но мы не сможем убедить в этом других. В порядочную семью вас не возьмут. В моем доме и в любом другом вам нельзя об этом говорить.
   Бесси, наконец, согласилась. По прошествии двух лет Дайк стал ей настоящим домом. Фосдайки обращались с ней как с близкой родственницей, а бомборское общество видело в ней привлекательную девушку.
   -- Идите наливать чай, милая Бесси, -- позвала миссис Фосдайк.
   -- Надеюсь, что я не заставила вас долго ждать... Так много роз пришлось обрезать, что я и забыла, который час.
   -- Что нового сегодня... -- в Бомборо, хотел спросить Тотердель, но нахмуренное лицо Фосдайка остановило его, и он, обратившись к Бесси, окончил свой вопрос иначе, -- в розовом цветнике?
   -- Появилась гусеница, -- ответил за Бесси юрист.
   Девушка закусила губы, чтобы удержаться от смеха. Тотердель просиял, как будто и это для него была важная новость, а миссис Фосдайк бросила на мужа недовольный взгляд.
   Наконец, Тотердель ушел, но не потому, что хозяин дома не скрывал своего раздражения, а потому, что не о чем было больше спрашивать. Он всем по-дружески пожал руку и вышел с таким самодовольным видом, словно ощущал себя самым дорогим гостем.
   -- Твой крестный, Мэри, становится несноснее день ото дня, -- заметил сердито Джон, когда дверь за стариком затворилась.
   -- Он порой назойлив, я согласна, но ведь нельзя же не принимать его. К тому же он оставит кое-что после себя. Не знаю, почему так происходит, Джон, но мы всегда нуждаемся в деньгах, хотя доход у тебя должен быть значительный.
   Мистер Фосдайк заворчал. Хотя он и не говорил с женой о делах, она прекрасно помнила, что принесла ему порядочный капитал. Мэри знала, что место городского секретаря дает ему хорошее жалованье, а профессия юриста -- неплохой доход. Миссис Фосдайк было также известно, что ее муж неохотно расстается с деньгами и даже придирается к хозяйственным издержкам. Эта черта казалась весьма оригинальной в человеке с таким характером, как у Джона Фосдайка, ведь подобные люди обычно все делают на широкую ногу, если, конечно, обстоятельства их не стесняют, а это вряд ли было так.
   -- Кстати, Джон, -- сказала миссис Фосдайк после непродолжительного молчания, -- крестный сообщил мне, что ему предлагают выдвинуть свою кандидатуру в муниципальный совет.
   -- Ему?! -- воскликнул мистер Фосдайк. -- Надеюсь, что он и думать об этом забудет. У нас и без него там дураков хватает. Постарайся отговорить его.
   -- Вряд ли у меня получится... Он добивался этого и в Лондоне, но там ему не удалось. Могу тебя заверить, что он страшно этого желает. Кроме того, он честолюбив, и ему нечем заняться, пусть это станет ему развлечением.
   -- Справиться с ним вам будет не сложнее, чем с другими, мистер Фосдайк, -- заметила мисс Хайд, -- ведь вы умеете повернуть все по-своему.
   -- И все же я не хочу, чтобы Тотердель был в совете! -- решительно возразил Фосдайк. -- Запомни, Мэри, ты должна отговорить его, и вы, Бесси, сделайте это при случае. Я же предприму все, чтобы его не избрали.
   -- Неужели это может представлять для тебя какую-то важность, Джон? -- воскликнула миссис Фосдайк.
   -- Пожалуйста, выполни мою просьбу. Важность, может быть, и небольшая, но, поверь мне, у меня есть причины не желать, чтобы мистер Тотердель вошел в состав совета.
  

II. Опасность прогулок в парке

   Увеселительное заведение "Сиринга" было известно не только в Клеркенвиле и Айлингтоне, его посещали иногда и обыватели Вест-Энда, желавшие взглянуть на забавных комиков и знаменитых акробатов.
   "Сирингу" лет десять тому назад основал некий Моффат и назвал ее в свою честь. Тогда она была концертным залом с буфетом. Но то ли из-за недостатка капитала, то ли потому, что Моффат не сумел разрешить извечной проблемы -- что же нужно публике, -- его заведение не процветало, и лет через пять, чтобы не стать банкротом, Моффат сдал его мистеру Джеймсу Фоксборо.
   Это был человек предприимчивый, энергичный и, очевидно, с капиталом. Он уничтожил прежний концертный зал и, прикупив два соседних дома, выстроил новый и назвал его "Сирингой". Новый хозяин напечатал красивые афиши, пригласил знаменитых артистов, и через три месяца новый музыкальный зал собирал аншлаги.
   Можно сказать, что мистер Фоксборо сам принадлежал к театральному миру. Он был женат на Нидии Уиллоби, которая прославилась как вокалистка еще лет двадцать тому назад. Вначале она содержала его на свой заработок, но потом, по слухам, он нажил денег, разъезжая по провинциям с актерами. Его считали знатоком в театральном деле и думали, что ему в значительной степени помогает жена. Миссис Фоксборо обычно говорила так:
   -- Я не претендую на умение судить о достоинствах пьесы и игры. Но я знаю, какие пьесы дают хорошие сборы, а сборы часто дают пьесы далеко не самые лучшие.
   И в этом отношении она, несомненно, была права. Когда ее муж отправлялся в театральные странствия, она очень хорошо управляла "Сирингой". Труппа любила миссис Фоксборо. Она хорошо видела, кто привлекал публику, а кто -- нет, и хотя она понимала, что следует как можно скорее избавляться от несчастных бездарей, но по доброте душевной все же позволяла оставаться им еще на несколько недель после окончания контракта, пока они не найдут другого места.
   Сама Нидия не часто появлялась на сцене. Голос у нее не пропал, и если формы ее и стали полнее и солиднее, она все-таки была красивой женщиной лет сорока. В ее густых каштановых локонах не было ни единого седого волоса, а темно-голубые глаза сияли так же, как в то время, когда пленили Джеймса Фоксборо.
   Когда она пела, ее принимали великолепно: миссис Фоксборо любила петь и пела хорошо, при этом у нее доставало здравого смысла понимать, что если ее имя станет слишком часто мелькать на афишах, то прием не всегда будет восторженным. Она была женщиной смелой, энергичной, в молодости достойно выдержавшей борьбу с обстоятельствами. Теперь же Нидия наслаждалась жизнью и никогда не чувствовала себя такой счастливой, как в то время, когда муж возвращался с гастролей домой.
   Кроме супруга, миссис Фоксборо нежно любила свою единственную дочь Нидию, или Нид, как ее называли близкие, -- хорошенькую девушку с каштановыми волосами и темно-голубыми глазами. Черты лица Нид были неправильными, но ее очаровательная белозубая улыбка с лихвой перекрывала этот недостаток. Воспитание она получила прекрасное, особое внимание уделялось музыке, благо ее родители могли себе это позволить. Девушка очень смутно помнила те трудные времена, когда ее матери приходилось нанимать кеб, потому как у них не было собственной кареты, когда они все вместе теснились в крохотной квартирке. Ей казалось, что она всегда жила в этом уютном Тэптен-коттедже, который они занимали в Риджентс-парке. Одним словом, Нид жила в полном довольстве и весьма презрительно относилась к деньгам.
   Девушка сидела в большом кресле в гостиной Тэптен-коттеджа и взволнованно рассказывала матери:
   -- Да, мама, настоящее приключение, уверяю вас. Только я вошла в парк со стороны Зоологического сада, ко мне вдруг подошел человек, весь такой неопрятный, и попросил дать ему что-нибудь. Я осмотрелась вокруг в надежде кого-нибудь позвать, но тщетно. Я быстрым шагом пошла вперед, тогда он нагнал меня и дерзко обратился ко мне: "Если такая молоденькая девушка не испытывает сострадания, то ее следует этому научить. Давайте кошелек, не то я сверну вашу миленькую головку". Я так испугалась, что поспешила сделать то, чего он требовал. "Теперь ваши бусы и браслет, да скорее же! Или, может, вы хотите, чтобы я помог вам? Но учтите, милая, до вашей ловкой горничной мне далеко". Мои руки так дрожали от страха, что я никак не могла расстегнуть ожерелье, тогда этот нахал потерял терпение и сорвал его с моей шеи. До этой минуты я была нема от страха, но тут громко вскрикнула. "Молчи, не то я задушу тебя! -- свирепо пригрозил он. -- Живо снимай свои побрякушки, а то мне опять придется тебе помочь". Я отстегнула браслет, но тут ноги у меня подкосились, и я упала. Грязно выругавшись, злодей бросился ко мне. Вдруг поблизости я услышала быстрые шаги: какой-то человек в белой шляпе набросился на подлеца, завязалась драка. В конце концов преступник упал, и я лишилась чувств.
   -- Дорогая моя, ты больше не должна выходить одна! -- воскликнула миссис Фоксборо, вставая со своего места, чтобы обнять дочь.
   -- Ничего подобного никогда не случалось со мной в парке, мама. Я уже не раз прогуливалась там одна.
   -- Да, но все-таки там мало полицейских. Когда вернется твой отец, он заявит о случившемся в полицию. Это просто безобразие: девушке, живущей близ Риджентс-парка, опасно бывать там без провожатых! Слава богу, что я вижу тебя здоровой и невредимой! Но я хочу услышать конец твоего приключения, Нид.
   -- Когда я опомнилась, то увидела, что человек в белой шляпе поддерживает меня и опрыскивает мне лицо водой из лейки, которую, видимо, принес сторож парка. Я вскочила и попросила стакан воды. Незнакомец в белой шляпе и сторож в смущении переглянулись. Конечно, не могла же я пить из лейки, и мой спаситель послал сторожа за стаканом. Я так промокла, как будто они вылили на меня всю лейку, пока я была без чувств. "Вы, должно быть, страшно испугались, -- сказал господин, спасший меня, -- я, как сделал бы и любой другой на моем месте, кинулся к вам на помощь, услышав ваши крики, но все же немного опоздал. Не отнял ли чего у вас этот негодяй? Я поднял с травы браслет, но вы, может быть, потеряли еще что-то?" -- "Он взял мое ожерелье и кошелек, -- пролепетала я, -- но, пожалуйста, не беспокойтесь. Сейчас я не могу вас отблагодарить, я еще не совсем оправилась от потрясения, но вы были очень добры, и... и... я очень вам обязана". Я знаю, что это очень глупо, мама, но я так растерялась, что больше ничего не придумала. "Мне очень жаль, что так вышло с вашим кошельком, жаль, что преступник скрылся, -- сказал мой герой. -- Я повалил его на землю, но он вскочил и бросился бежать. Я было погнался за ним, но потом решил не оставлять вас одну". -- "Оставить меня было бы бесчеловечно с вашей стороны", -- проговорила я с усилием, потому что с трудом сдерживала подступившие к горлу рыдания.
   -- Еще бы, моя дорогая! -- нежно проговорила мать, наклонившись к своей любимице и поглаживая ее.
   -- "Негодяй скрылся, -- продолжал мой новый друг, -- и вы, вероятно, больше никогда не увидите ни его, ни ваши драгоценности, но в этом есть и некоторое утешение для вас: если бы он был пойман, вам пришлось бы прийти в полицию, а это не очень-то приятно". -- "Скорее я расстанусь с десятью кошельками, чем пойду в полицию", -- ответила я. "Это зависит от того, что будет в этих кошельках, -- заметил мой герой, смеясь. -- Вы достаточно оправились, чтобы ехать домой? А вот и сторож с водой". Я освежилась, и мой спаситель провожал меня до тех пор, пока мы не встретили кеб. Устроив меня в нем, он спросил, куда велеть ехать, и выразил надежду, что я скоро оправлюсь от испуга. Он держался очень достойно, мама.
   -- Он хорош собой? Героями подобных приключений, Нид, всегда бывают красавцы, -- произнесла мать, улыбаясь.
   -- Ну, я бы не сказала. Конечно, я не сумела хорошенько его рассмотреть, ведь я так испугалась, да и неловко как-то... Он запомнился мне рыжим и высоким. Он был очень внимателен по отношению ко мне до конца. Когда я уезжала, он сказал: "Извините за вопрос, но ведь у вас отняли кошелек, не могу ли я и в этом оказаться вам полезным?" Конечно, я поблагодарила его, но отказалась.
   -- Он молод? -- спросила миссис Фоксборо.
   -- Право, не знаю, не очень, кажется, и, мама, чем больше я думаю обо всем этом, тем больше убеждаюсь в том, что он некрасив.
   -- Жаль, что мы его не увидим: мне хотелось бы его поблагодарить, -- сказала миссис Фоксборо.
   -- Скорее всего, не увидим, -- подтвердила Нид.
   Но в душе она почему-то не сомневалась в том, что непременно встретит своего рыжего спасителя в белой шляпе, и не ошиблась, потому что на следующее же утро служанка принесла ее матери карточку, на которой значилось: "Мистер Герберт Морант".
   -- Этот господин желает знать, не примете ли вы его. Он нашел ожерелье, которое вчера украл вор.
   -- Просите его, Эллкен, и позовите мисс Нидию, -- распорядилась миссис Фоксборо, с любопытством ожидая появления героя вчерашнего дня.
   Это был высокий, благородного вида мужчина с волосами хотя и не совсем огненного цвета, но определенно рыжими, гладко выбритый. Он носил щегольские усы и отличался смелым проницательным взглядом.
   -- Миссис Фоксборо, я полагаю? -- сказал он с непринужденной улыбкой. -- Мне вчера посчастливилось оказать вашей дочери небольшую услугу, и хотя это и не давало мне права являться к вам, я счел себя обязанным вернуть эту вещь, -- он подал ожерелье, -- и не устоял перед искушением сделать это лично. Я хотел поинтересоваться самочувствием вашей дочери после вчерашнего потрясения.
   -- Вы очень добры, -- ответила миссис Фоксборо, -- и я рада, что могу выразить вам свою признательность. Благодарю вас всем сердцем, -- продолжала хозяйка дома, протягивая руку гостю. -- Не подоспей вы вовремя, неизвестно, чем бы все закончилось... Дочь очень, очень дорога мне, мистер Морант. Вы сами убедитесь в этом, когда узнаете нас поближе.
   -- Для того чтобы это понять, вряд ли нужно близкое знакомство, -- произнес с чистосердечной простотой молодой человек; хотя он был не молод, с точки зрения Нид, до тридцати ему недоставало еще двух лет. -- О, я непременно должен сказать вам, миссис Фоксборо, кто я такой и чем занимаюсь, но именно в этом и заключается главная сложность. Мне гораздо легче сообщить вам не что-то положительное о себе, а скорее наоборот -- отрицательное. Я не юрист, не доктор, не военный, не моряк -- словом, я ничто. Я -- аномалия, именуемая человеком с независимыми средствами. Проще говоря, у меня достаточно денег, чтобы не зарабатывать себе на пропитание, и недостаточно для удовлетворения всех своих потребностей. Вы, разумеется, спросите, почему я ничем не занимаюсь, на что отвечу вам, что собираюсь начать. Собираюсь уже лет шесть, но дальше этого дело пока не продвинулось.
   Миссис Фоксборо не могла не рассмеяться, услышав эту пламенную речь. В ту минуту она подумала про себя: "Какой чистосердечный и откровенный человек!" -- а между тем этот чистосердечный и откровенный человек обманывал ее. Ожерелье он поднял вместе с браслетом еще вчера, но был так поражен красотой Нид, что спокойно положил ожерелье в карман, чтобы иметь предлог зайти к девушке.
   -- Извините меня, -- сказал он после краткой паузы, -- но мне кажется, что мы с вами уже где-то встречались.
   -- Не думаю, -- ответила миссис Фоксборо, -- хотя очень может быть, что вы видели и слышали мисс Нидию Уиллоби -- это мой сценический псевдоним.
   -- Конечно! Как же я сразу не догадался! Я с превеликим удовольствием слушал вас много раз, но не знал, что мисс Уиллоби и миссис Фоксборо -- одно и то же лицо.
   -- "Сиринга" принадлежит моему мужу, мистер Морант, а так как он часто отлучается со своей труппой на гастроли в провинцию, то театром управляю я. А вот и Нидия идет к нам.
   Девушка казалась очень милой, когда, покраснев, выражала свою признательность мистеру Моранту.
   -- Ах! Я так рада, что вы пришли к нам. Надеюсь, мама поможет мне сказать вам все то, что я хотела бы...
   Хотя мистер Герберт Морант был довольно самоуверенным молодым человеком, но даже он несколько растерялся от искренних благодарностей Нид. Голос ее задрожал, а на глаза выступили слезы, когда она протянула руку своему герою. Нервы девушки были на пределе, и, как часто случается, она почувствовала это сильнее на следующий день. Она говорила матери, что ее спасителя не назовешь красавцем, но он все-таки был ее героем. Ее девическое воображение сильно преувеличило значение его поступка. Невелико дело -- поквитаться с трусливым негодяем, но женщины обычно испытывают большую признательность к человеку, который делает это для них. Самому Моранту, лучшему игроку в мяч в университете и мастеру драться на рапирах, его поступок казался сущей безделицей, но Нид смотрела на все это иначе.
   -- Вы преувеличиваете, -- мягко сказал он наконец. -- Вы не знаете, как приятно порой задать хорошую трепку наглецу и дать волю сдерживаемой энергии.
   -- Вам, конечно, покажется странным, что мы обедаем так рано, мистер Морант, -- вмешалась миссис Фоксборо. -- Одно время это было необходимо из-за моей работы, а теперь превратилось в привычку. Мы будем очень рады, если вы отобедаете с нами, а потом мы все вместе поедем в "Сирингу". Мне надо присутствовать там сегодня вечером.
   Простота этого приглашения заставила Герберта Моранта согласиться. Миссис Фоксборо отлично вела хозяйство, и никто не посмел бы плохо отозваться об обеде, приготовленном ее кухаркой. Мистер Морант остался доволен последствиями своего приключения. Миссис Фоксборо умела произвести впечатление, тем более что этот самоуверенный молодой человек, не склонный, однако, к аффектации, нравился ей. Действительно, Герберт Морант умел держать себя в обществе с той бесцеремонностью, которая могла бы даже показаться дерзкой, но ее обычно списывали на его эксцентричность. Мистер Морант не злоупотреблял таким преимуществом, и бесцеремонность его никогда не заходила слишком далеко. Он был очень популярен, и его приглашали всюду наперебой.
   Молодой человек и теперь не стал скрывать своего положения, запросто признавшись в том, что его средства довольно умеренны и что он поступает глупо, не избрав никакой профессии. Но затем он серьезно добавил, что никак не может решить, из чего ему лучше извлекать выгоду: из склонности людей к сутяжничеству, из их недугов, духовных потребностей или из их легковерия. В результате он никак не мог определиться и все еще размышлял, как бы приобрести богатство, которое можно будет тратить не задумываясь.
   -- А как вы считаете, миссис Фоксборо, на что мне обратить внимание? Я твердо верю в свои способности во всем, а это всегда внушает веру и публике.
   -- Честное слово, не могу сказать, -- ответила миссис Фоксборо, рассмеявшись. -- Если бы это было так, то много известных мне дам заняли бы совсем иное положение на сцене, так же как и многие мужчины. Вера в себя не всегда находит отклик у публики, а тщеславие не есть отличительная особенность вашего пола.
   -- С этим я согласен. Однако женщины склонны гордиться только своей внешностью, а нашей гордости нет конца во всем. Я знаю одного человека, который постоянно выставлял напоказ свои воротнички, а другой -- ботинки... А вы намерены выступать на сцене, мисс Фоксборо? -- спросил Морант Нидию, переменив тему разговора.
   -- О! Этот вопрос из той же категории, что и выбор вашей профессии, мистер Морант: он еще не решен.
   -- Нид сделает так, как пожелает, -- вмешалась мать. -- Выступать на сцене у нее нет надобности, да и вряд ли она появится. А теперь, мистер Морант, мы оставим вас за вашим кофе и сигарой минут на десять, чтобы надеть шляпки, а после вместе отправимся в "Сирингу". Идем, Нид.
   "Сколько лет я выбирал себе занятие, -- рассуждал сам с собой Герберт, лениво покуривая сигару, -- но так ничего и не придумал, а теперь мне кажется, что лучше сцены ничего и быть не может. Чертовски вкусный обед! И какая очаровательная женщина эта миссис Фоксборо, а ее дочка просто прелесть!"
   Скоро горничная пришла доложить, что карета подана. Дамы в шляпках и накидках уже ожидали Моранта в передней.
   -- Я оставлю вас с Нид в моей ложе, -- сказала миссис Фоксборо, -- развлеките друг друга, пока я буду занята.
   Сидя в прекрасно убранной ложе с хорошенькой собеседницей, Герберт Морант порой посматривал на сцену. Там шел балет. Молодой человек не переставал радоваться тому, что, защитив оскорбленную добродетель, получил столь щедрую награду.
   -- Если рыцарей Круглого стола награждали за подвиги так же, как вы и ваша матушка наградили меня сегодня, -- сказал Герберт, -- то немудрено, что они только и делали, что разъезжали по свету, чтобы защищать несчастных дев.
   -- Наверно, девы угощали их за это, -- ответила Нидия, -- хотя, может быть, в это угощение не входили сигары и ложа в балете. Жаль, что я вчера так сильно испугалась, а то подарила бы вам свою перчатку -- вы бы прикололи ее к шлему, то есть шляпе, если бы вы, конечно, попросили.
   -- А если я попрошу теперь?
   -- О, вы не попросите -- взгляните, она на восьми пуговицах, а королева Гвиневера и ее дамы наверняка давали рыцарям коротенькие перчатки, да еще шерстяные. Я не испытываю благоговейного трепета перед стариной.
   -- Ваше мнение в обществе не разделяют. Мы трепетно относимся к старинным картинам, мебели, старым книгам, фарфору, -- словом, ко всему, что называется стариной. Так есть у вас желание играть на сцене?
   -- Да, мне хотелось бы попробовать себя в этой профессии. Какая девушка, воспитанная так, как я, и не лишенная честолюбия, не пожелала бы этого? Какая еще женщина, кроме талантливой актрисы, может лицезреть всю публику у своих ног? Стать королевой на сцене для женщины даже приятнее, чем быть королевой на троне.
   -- Это не ваши собственные мысли, мисс Фоксборо, -- заявил Герберт Морант, изумленный глубиной рассуждений шестнадцатилетней девушки, -- вы повторяете слова матери, так ведь?
   -- Вовсе нет. Но отчасти вы правы: это идеи моего отца, а не мои. Он так часто говорит об этом, что я не могу забыть его доводов. Я знаю, что ему были бы приятны мои успехи на сцене, однако знаю и то, что могу поступить как захочу.
   -- И вы намерены попытаться?
   -- Может быть, я еще не знаю. Конечно, образование позволяет мне сделать это, но мне жаль так распоряжаться хорошим воспитанием.
   -- Не мне давать вам советы такого рода, но мне показалось, что миссис Фоксборо не очень-то желает, чтобы вы пошли в актрисы, -- заметил Морант. -- Вам кто-то кланяется, -- прибавил он, указывая Нид на господина в кресле, который явно старался привлечь ее внимание.
   -- Это мистер Кодемор, -- произнесла девушка, отвечая на поклон, -- друг отца. Я точно не знаю, кто он, -- то ли театральный агент, то ли держатель театра в провинции.
   Смуглый, худощавый, с лицом еврейского типа, мистер Кодемор имел такую поразительную внешность, что она сразу бросалась в глаза. Он не был безобразен, вовсе нет, но его зоркие черные глаза, слегка изогнутый нос и тонкие, плотно сжатые губы делали его похожим на ястреба. Улыбаясь, он показывал свои белые ровные зубы, а на улыбки этот человек не скупился. Мистер Кодемор был невероятно мягок в общении, но опытный физиономист легко заметил бы, что за этим мурлыканьем кроются замашки тигра, и угадал бы в Кодеморе жадного и мстительного человека. Хищный и бессовестный, он извлекал пользу из слабости близких людей. Главный его доход составляли театральные спекуляции. Он давал взаймы тем, кто желал открыть театр, начинающим актерам, драматургам, но за большие проценты и под хорошее обеспечение. Словом, Кодемор, хотя и называл себя театральным агентом, в сущности, был ростовщиком: немало успешных актеров годами страдали из-за вычетов по договору с Кодемором, прежде чем сделали себе имя. Этому человеку было предначертано оказать большое влияние на жизнь парочки, беспечно взиравшей на него из ложи.
  

III. Недостаток в деньгах

   После приключения в Риджентс-парке прошла неделя. Миссис Фоксборо спокойно разговаривала с Нидией в гостиной, когда к подъезду Тэптен-коттеджа подъехал кеб. Женщина вдруг замолчала, а затем вскрикнула:
   -- Это твой отец, Нид!
   Выбежав из комнаты, она очутилась в объятиях крепкого смуглого человека, который нежно прижал ее к груди.
   -- Нид, милая! -- воскликнул он, отпуская жену, чтобы расцеловать дочь. -- Ни к чему спрашивать тебя о здоровье: каждый раз, возвращаясь я нахожу, что ты похорошела.
   -- Прекрасно, что это так, но мало ли, что может случиться со мной во время вашего отсутствия. Незачем вам уезжать, папа!
   -- Я езжу по делам, -- ответил Джеймс Фоксборо. -- Полагаю, что сейчас самое время пригласить меня за стол: я страшно голоден.
   Неожиданное возвращение мистера Фоксборо ни у кого не вызвало удивления -- такова была его манера. Он терпеть не мог писать письма и редко предупреждал о своем приезде. Жена неделями могла не знать, где он. Она привыкла к этому и не высказывала супругу никаких упреков.
   -- Морант, Герберт Морант... -- повторял мистер Фоксборо, когда дочь рассказала ему о своем приключении. -- Я смутно припоминаю, что когда-то знал одного Моранта...
   -- Не питайте ложных надежд, что он окажется наследником большого состояния, -- это не про него. И хотя у этого человека, как он сам говорит, немало разных способностей, он еще не придумал, как ими распорядиться, -- продолжала Нид. -- Это ведь и правда весьма затруднительно, папа, я сама не знаю, что мне выбрать -- трагедию или комедию.
   -- Трагедию с твоей маленькой фигуркой! -- рассмеялся отец.
   -- Почему вы поднимаете меня на смех? -- вскричала избалованная девушка. -- Я совсем не так мала, как вам кажется, и еще вырасту. По крайней мере Джульетту я могу играть.
   -- Об этом будет еще время подумать года через два. Вы видели Кодемора? Мне нужно с ним встретиться.
   -- Да, он был у нас дважды, -- ответила жена. -- Откровенно говоря, он мне не нравится, Джеймс, но раз у тебя с ним дела, я стараюсь быть вежливой. Однако мне бы не хотелось часто видеть его у нас.
   -- Тебе не о чем волноваться, -- произнес Фоксборо.
   -- Ну не знаю, не знаю! -- Миссис Фоксборо с сомнением покачала головой.
   -- Он несносный, папа, -- вмешалась Нид, -- мистер Морант познакомился с ним у нас и нашел его ужасным... ужасным... Как же он выразился? Да! Хлыщом.
   -- Нас связывает одно небольшое дело... Как идут дела в "Сиринге"? -- спросил мистер Фоксборо у жены.
   -- Очень хорошо. Бывало, конечно, и лучше, но жаловаться грех. Сейчас проверим счета.
   -- Если вы будете говорить о делах, я убегу, -- заявила дочь.
   -- Беги, милая, беги, -- ответила ей мать. -- Мы скоро закончим. Ты не за деньгами хочешь обратиться к Кодемору? -- спросила она, когда Нид вышла.
   -- Именно за этим, -- ответил ей муж.
   -- О, милый Джеймс! Ты же знаешь, как он дорого заставляет платить за это. А я-то надеялась, что нам больше не придется прибегать к его услугам. Взгляни на бумаги: приход значительно превышает расход. Оставь мне пятьсот фунтов, а остальное можешь забрать.
   -- Этого мало. Мне нужно гораздо больше.
   -- Неужели гастроли провалились? Я не знаю, где ты был, но...
   -- Речь совсем не об этом, -- перебил ее Фоксборо. -- Я должен найти деньги для одного дела, которое затеял несколько лет тому назад.
   -- Одолжи у кого-нибудь другого, Джеймс. У меня есть веские основания желать, чтобы ты не обращался к Кодемору, особенно сейчас.
   -- Почему же? -- удивился Фоксборо. -- Это скверно в любое время, я согласен, но почему не стоит делать этого именно сейчас?
   -- Он без ума от Нид.
   -- Помилуй! Она еще дитя, а Кодемор ей в отцы годится! -- воскликнул изумленный Фоксборо.
   -- Нид скоро восемнадцать, а мистеру Кодемору, хотя он выглядит и гораздо старше ее, тридцать пять или шесть лет. Я не думаю, что он считает себя слишком старым для нее.
   -- А я не думаю, что такая идея вообще могла прийти ему на ум. Вам, женщинам, вечно кажется, что все вокруг только и грезят, как бы похитить ваших дочерей, когда они становятся невестами.
   -- Мы лучше вас, мужчин, разбираемся в этом, Джеймс, и я повторюсь: мне очень жаль, что ты вынужден обратиться к мистеру Кодемору.
   -- Нидия, ты, умная женщина, и я послушался бы твоего совета, если бы мог, но мне сейчас очень нужны деньги, а у кого их взять, если не у Кодемора? Он наверняка даст под залог "Сиринги", хотя, конечно, придется заплатить громадные проценты.
   Миссис Фоксборо вздохнула. Не прошло еще и двух лет, как "Сиринга" стала приносить прибыль. До этого семейству Фоксборо приходилось довольствоваться менее чем половиной нынешнего дохода. Кодемор и двое других заимодавцев забирали значительную часть прибыли. Когда долги были уплачены, миссис Фоксборо стало жаль выпускать из рук такое выгодное дело. Хотя она и признавала, что капитал, давший им возможность выстроить и открыть "Сирингу", был сколочен на гастролях ее мужа, однако теперь она хотела, чтобы он отказался от своих поездок и оставался с ней дома. С постоянной разлукой можно было мириться прежде, когда они боролись за место под солнцем, но теперь, когда их положение довольно устойчиво, они ни в чем не нуждаются и обеспечивают дочь, что еще нужно? Все это миссис Фоксборо не единожды растолковывала мужу, но он отвечал, что отказаться от спекуляций не так легко, как ей кажется.
   -- Нидия, я занимаюсь не только театром и не могу не обратиться к Кодемору.
   -- Очень жаль, но тебе лучше знать. Сколько времени ты пробудешь дома на этот раз?
   -- С сожалением говорю: всего несколько дней. Не печалься, скоро я стану домоседом и превращусь в добропорядочного мужа.
   -- Закончили с вашими счетами? -- спросила Нид, заходя в комнату. -- Когда мама принимается за эти противные тетради, я убегаю. Вы знаете, на днях она грозилась приучить меня к хозяйству!
   -- Это тебе со временем пригодится, -- осекла ее мать.
   -- Ну уж нет! Если у моего будущего мужа не будет хватать средств держать экономку, то пусть сам возится с хозяйством, -- заявила Нид. -- Меня всегда обманывают в лавках, когда дают сдачу.
   -- Следовательно, если он будет небогат, я его выпровожу, -- проговорил отец девушки.
   -- Это уже моя обязанность, сэр, -- ответила Нид насмешливо, -- ваши деспотичные замашки заставят даже слонов в Зоологическом саду взреветь от негодования.
   В это время послышался стук в дверь.
   -- Поздновато для гостей, -- заметила миссис Фоксборо. -- Кто бы это мог быть?
   -- Мистер Морант, разумеется, -- сказала Нид и, встав у двери, приняла театральную позу, а когда дверь отворилась, драматически воскликнула: -- Отец, вот мой защитник!
   Каково же было смущение Нид, когда в комнату вошел Кодемор. Низко поклонившись, он сказал:
   -- Приятно слышать, мисс Фоксборо! Я и не знал, что я такой счастливец. Как поживаете, Джеймс? -- обратился он к хозяину дома и поприветствовал поклоном его жену. -- В "Сиринге" до меня случайно дошли слухи, что вы вернулись, и я зашел поздороваться.
   Кодемору всегда удавалось узнавать обо всем случайно.
   -- Не думал, что о моем приезде кто-нибудь знает, но вы весьма кстати, пойдемте-ка в мой кабинет, -- произнес Джеймс.
   Через несколько минут хозяин и его гость сидели в уютной комнатке с задней стороны дома и выбирали сигары из ящика.
   -- Вот крепкие, а эти послабее. Позвольте предложить вам выпить: водка, джин, виски, сельтерская, -- говорил хозяин.
   -- Где вы были? Как гастроли, удачно? -- спросил Кодемор, закурив сигару.
   -- Оставим это, мне нужно обсудить с вами совсем другое.
   -- Деньги? -- спросил Кодемор, слегка приподняв брови. -- А! Я так и думал! -- продолжил он, когда Фоксборо кивнул. -- Если люди хотят поговорить со мной, то всегда о деньгах. А денег-то теперь мало.
   -- Их всегда становится мало, -- спокойно ответил Фоксборо, -- когда я намереваюсь у вас занять.
   -- А сколько вам нужно? -- спросил Кодемор как бы невзначай, ведь он не хотел выглядеть типичным заимодавцем и потому выказывал беспечность светского человека, хотя при этом его черные глаза наблюдали за собеседником ястребиным взором.
   -- Порядочно: шесть тысяч фунтов стерлингов.
   -- Придется поискать. Для чего вам?
   -- Это уж мое дело, вам ни к чему это знать. Залог имеется.
   -- Залог, да! Какой же?
   -- Прежний, "Сиринга", да не один театр, а все владение, я ведь возобновил контракт на землю, когда строил новое здание. Впрочем, вам это все известно, "Сиринга" уже была у вас в залоге.
   -- Да, но не за такую большую сумму, друг мой.
   -- Раньше вы являлись не единственным кредитором по закладной, на этот раз вы будете один.
   -- Я посмотрю, что можно сделать, -- медленно произнес Кодемор. -- Вам ведь не сейчас деньги нужны?
   -- Через месяц или недель шесть.
   -- Хорошо, я подумаю, но вам придется заплатить большие проценты -- залог не очень верный.
   -- Залог очень хорош, и вы это прекрасно знаете, -- возразил Фоксборо.
   -- Да, но вы можете умереть или заболеть, и тогда сложно будет найти подходящего человека, чтобы вести это дело. Откуда же получать проценты, если "Сиринга" на время закроется?
   -- Всегда можно представить закладную ко взысканию, продать и вернуть капитал.
   -- Не знаю... Театральное дело очень нестабильно. Впрочем, я сделаю для вас все, что смогу. Нет, больше я пить не буду, благодарю, мне пора идти.
   -- К моей игре прибавился лишний козырь, -- бормотал себе под нос Кодемор по дороге домой. -- Хотел бы я знать, для чего Джеймсу Фоксборо эти шесть тысяч.
  

IV. Игра в крикет

   Тотерделю удалось-таки попасть в муниципалитет. И хотя он был человеком ленивым, однако врожденное любопытство побуждало его соваться во все городские дела. Теперь его больше всего занимало, почему Джон Фосдайк вдруг охладел к театру, который он сам же предложил основать в Бомборо. Театр уже начали строить, и не на занятые деньги, как изначально задумал юрист, -- он же был городским секретарем, -- а на сумму из запасного капитала, отданную на проценты под залог железнодорожных зданий, как настоял Тотердель. Но Джон Фосдайк ни разу не взглянул на стройку, а когда кто-то высказывал удивление по этому поводу, он отвечал: "Это лучше предоставить архитектору".
   -- Чрезвычайно странно, Мэри, что твой муж опять исчез, -- брюзжал Тотердель, развалившись в своем любимом кресле в гостиной крестницы. -- Затеял постройку театра и умчался бог знает куда, а я, значит, заботься обо всем! Архитектор страшно упрям и все хочет сделать по-своему. Фосдайк знает, что я в театрах ничего не смыслю, но все навязал мне. У нас в совете все таковы. Стенджер чуть не обругал меня вчера за то, что я заговорил об освещении. Он директор газового общества, вот я и подумал, что лучше всего обратиться к нему...
   -- Говорят, что газовое общество заключило невыгодный контракт, -- вмешалась Бесси Хайд, чтобы уколоть старика; она любила над ним подтрунивать.
   -- Как же я могу узнать об этом, не расспрашивая? -- спросил Тотердель. -- Провидение для расспросов-то и дало нам язык.
   -- Никогда не думала, что именно в этом заключается назначение языка, -- ответила Бесси, засмеявшись, -- хотя должна согласиться, что некоторые из нас только так его и используют.
   -- Общественные деятели должны проникать в суть вещей, -- продолжал Тотердель таким тоном, будто глаза всей Европы в этот миг устремились на него. -- Твой муж, Мэри, конечно, человек деловой, но он чуть не совершил ошибку, предложив организовать особый сбор на театр, а я заявил, что мы можем воспользоваться запасным капиталом.
   -- Кажется, Джон был не согласен с вами в этом вопросе, -- произнесла миссис Фосдайк. -- Он говорил, что неблагоразумно трогать резервный фонд.
   Надо заметить, что Мэри весьма учтиво передала позицию мужа. Мистер Фосдайк, обсуждая предложение Тотерделя с женой, называл его вредным стариком и идиотом.
   -- Милая, я так же хорошо разбираюсь в делах, как и Джон, -- продолжал разглагольствовать Тотердель. -- Но вот в чем закавыка: как только в городском совете появляется трудолюбивый и деловой человек, на него взваливают все. Никто не печется о театре, кроме меня. Я даже думаю выйти из совета... -- Тут Тотердель окинул взглядом дам, чтобы узнать, как они восприняли его заявление.
   Разумеется, он не имел ни малейшего желания отказываться от места в совете и смутно подозревал, что его слушательницы прекрасно знают это. Тут вдруг дверь отворилась, и слуга доложил:
   -- Мистер Сомс!
   -- Что этому юному пивовару опять здесь надо? -- пробормотал Тотердель.
   Миссис Фосдайк, лукаво посмотрев на Бесси, усмехнулась. Девушка сконфузилась и густо покраснела. В гостиную вошел высокий красивый юноша по имени Филипп -- живое воплощение древнегреческих атлетов. Он успешно прошел курс обучения в Итоне и Кембридже, побывал за границей, а потом занял свое место в отцовской фирме. Филипп Сомс очень здраво смотрел на вещи. Основной доход его семьи составляло пиво, и молодой человек нимало не стыдился пивоваренного чана.
   Поговаривали, что во время учебы в университете с Филом произошел один примечательный случай: как-то за ужином, где большинство присутствующих были аристократами, какой-то отпрыск герцогской фамилии принялся шутить над ремеслом его отца. "Вам, Скендльби, стоит принять во внимание, -- с улыбкой ответил Фил, -- что может прийти время, когда в свете будут обходиться без герцогов. А пивоварам, кажется, в этом смысле нечего опасаться".
   -- Я пришел, миссис Фосдайк, пригласить вас на игру в крикет и напомнить вам и мисс Хайд, что Бомборо сделал вызов Бенбери и что у нас целый день будет играть оркестр, а в надлежащее время подадут чай. Все дамы Бомборо должны разделить с нами нашу радость или оплакать поражение. Как вы смотрите на это, мисс Хайд?
   -- Я полагаю, что в случае вашей победы мы обязаны аплодировать вам, пока не лопнут наши перчатки, а в случае поражения и не думайте обращаться к нам за состраданием. Но я не хочу и мысли допускать, что такое возможно. Помните вашу победу над бенберийцами в прошлом году? Мы будем присутствовать при очередной такой победе, не правда ли, миссис Фосдайк?
   -- Да, Бесси, я думаю, что это будет очень приятно, особенно если мистер Сомс угостит нас чаем.
   Миссис Фосдайк давно уже приметила, что Филипп Сомс неравнодушен к Бесси, и, сказать по правде, была этим очень довольна. Она смотрела на девушку как на родную дочь и наследницу, потому что близких родственников у Фосдайков не было. Партия вышла бы очень приличная, и хотя миссис Фосдайк предполагала, что родители Филиппа будут недовольны, юноша все же мог настоять на своем. Предвидя, что вопрос "Кто такая Бесси Хайд?" мог взволновать не только назойливого старика Тотерделя, но и Сомса, миссис Фосдайк сама стала расспрашивать девушку о ее родных. Но та повторила лишь слова, сказанные прежде: воспитывалась она у тетки, и, когда выросла, ей стало трудно жить в доме, где с ней обращались неласково. О родителях своих она отзывалась очень скупо: Бесси думала, что отец ее умер, а о ее матери миссис Фосдайк не узнала ничего, кроме того, что она жива.
   Из-за ненасытного любопытства своего крестного миссис Фосдайк ощущала себя окруженной какой-то тайной. Для женщины, чья жизнь давно уже не выходила за рамки привычной колеи, это было даже чем-то привлекательно. Ее воображение быстро связало Бесси Хайд и постоянное отсутствие Джона. Не могла ли Бесси быть его дочерью от любовницы, может быть, еще живой? Девушка говорила, что мать ее жива, но отца она не знала и считала умершим. Это поразило миссис Фосдайк. Бесси всегда была очень правдива и говорила об отце одно и то же. Но к какому сословию принадлежала мать девушки, миссис Фосдайк никак не могла выяснить. С этих пор вопросы, кто же такая Бесси Хайд и по каким делам так часто отлучается Джон, не выходили из головы миссис Фосдайк.
   Крикетное поле в день состязания представляло собой великолепную картину. В этом году турнир уже один раз проводился, в Бенбери, и закончился победой хозяев. Бомборо горел нетерпением отомстить за свое поражение и оправдывал себя тем, что не располагал в первом состязании своими лучшими игроками. Филипп Сомс, например, вывихнул руку и не мог участвовать в турнире.
   Как и следовало ожидать, теперь благодаря ловким действиям Филиппа Сомса победа начала клониться на сторону Бомборо.
   -- Позвольте поздравить вас, мистер Сомс, -- с лучезарной улыбкой обратилась к юноше Бесси Хайд и протянула ему руку, когда тот вошел в дамскую палатку во время перерыва. -- Кажется, победа не за горами.
   -- Надеюсь. Вам уже подавали чай?
   -- О да! Благодарю.
   -- Не угодно ли вам пройтись?
   Смешавшись с толпой, молодые люди стали прогуливаться по свободной стороне крикетного поля, но Сомсу беспрестанно приходилось останавливаться, чтобы принимать поздравления восхищенных зрителей.
   -- Мисс Хайд, давайте поищем местечко поспокойнее, -- предложил Фил. -- Я тщеславен не менее других, но мне стыдно выслушивать при вас комплименты по такому пустячному поводу.
   -- Я боюсь, -- возразила Бесси, посмеиваясь, -- что тщеславие присутствует в этих самых словах. Дело не в том, что вы наносили удачные удары, а в том, что упрочили возможность победы бомборосцев, когда им приходилось туго.
   -- Я заслужил этот выговор, -- ответил Филипп с улыбкой. -- Как вы проницательны! Я начинаю вас опасаться. Не заразились ли вы манией анализа от мистера Тотерделя? Право, шутки в сторону, неужели он вам не надоел? Каждый раз, как я захожу в Дайк, он там. Не понимаю, как Фосдайк выносит его. Немудрено, что он так часто уезжает!
   -- Да, мистер Фосдайк очень сердится за то, что Тотердель вечно суется в его дела. И это неудивительно -- тут любой рассердился бы. Главная беда в том, что мистер Тотердель заразил миссис Фосдайк своим неумеренным любопытством, и она стала докучать мужу расспросами. Этот старик сделал нашу жизнь настолько невыносимой, что, пожалуй, мне придется оставить Дайк.
   -- Оставить Дайк? Да каким же образом эти неприятности могут касаться вас?
   -- Не могу объяснить вам, однако это так.
   Некоторое время они шли молча. Филипп Сомс давно понял свои чувства к Бесси. Он знал, что горячо любит ее и искренне желает жениться на ней. Если до сих пор он не сделал ей предложение, то только потому, что боялся услышать отказ. Молодой человек, конечно, замечал, что нравится Бесси: она танцевала с ним с удовольствием, но он понимал, что мисс Хайд достойна спутника жизни, который обладал бы не только талантом танцора.
   Напомним читателю, что в Бомборо о настоящем положении мисс Хайд не было известно. Одни считали ее племянницей, другие -- неизвестной родственницей мистера Фосдайка или его приемной дочерью и, следовательно, не бесприданницей. Хорошенькая девушка из такой семьи не могла иметь недостатка в женихах, и Филипп Сомс прекрасно это понимал. Юноша сомневался, что расположил к себе Бесси настолько, чтобы сделать ей предложение, и думал, что преждевременное признание может разрушить все его надежды. Когда он вновь раскрыл рот, его замечание имело вовсе не сентиментальный характер.
   -- Старый идиот, -- пробормотал он.
   -- Это вы о мистере Тотерделе? -- спросила Бесси. -- Правда, он очень назойлив. В Дайке все было гораздо приятнее до его приезда.
   -- Почему мистер Фосдайк не запретит ему приходить?
   -- Нельзя же не пускать в дом крестного жены, а намеков мистер Тотердель не понимает.
   -- На месте мистера Фосдайка я заставил бы его понять. Но хватит об этом... Почему вы хотите уехать?
   -- Я уже говорила вам, что в Дайке жизнь стала невыносимой; большего сказать не могу.
   -- Когда же вы едете?
   -- О, я пока точно не знаю. Притом это вас не касается, мистер Сомс, -- кокетливо ответила мисс Хайд.
   -- Вам прекрасно известно, что касается, и даже очень.
   -- Мы совсем забыли о крикете. Что это за крики? Не празднуют ли там победу Бомборо?
   -- Да, кажется, мы победили. Но это все пустое. Я уже давно хочу вам признаться...
   -- Пожалуйста, не сейчас. Мне пора к миссис Фосдайк, -- торопливо проговорила Бесси и повернула к палаткам, но Сомс крепко схватил ее за руку.
   -- Я зашел уже слишком далеко, -- сказал он тихо. -- Вы должны выслушать меня.
   -- Позвольте, -- с достоинством проговорила девушка, высвобождая руку.  -- Выслушайте сначала вы меня. Вы думаете, что я родственница мистера Фосдайка и его наследница?
   Филипп кивнул в знак согласия.
   -- Вовсе нет: я ему не родня. Я лишь компаньонка его жены и получаю за это восемьдесят фунтов в год. Правда, миссис Фосдайк никогда не давала мне почувствовать мою зависимость... Теперь, мистер Сомс, может быть, вы проводите меня к моей госпоже? -- сказала девушка, гордо приосанившись.
   -- Провожу, но после. Признаюсь, то, что вы открыли мне, Бесси, несколько удивило меня. Но, похоже, вы невысокого мнения обо мне, если думаете, что это может что-то изменить. Вы знаете, что я люблю вас. Не хотите ли вы стать моей женой? -- покраснев от смущения, произнес юноша и опять схватил мисс Хайд за руку.
   Бесси опустила глаза, и Сомс видел, как румянец то выступал, то пропадал на ее лице. Он не мог понять, что происходило в ее душе. Когда девушка, наконец, заговорила, голос ее звучал жестко и монотонно, будто она повторяла заученный урок.
   -- Благодарю вас за честь, но я не могу принять ваше предложение, мистер Сомс.
   -- Почему? -- спросил он коротко и в волнении сильно сжал руку мисс Хайд. -- Вы не сможете полюбить меня?
   -- Нет, дело не в этом, -- ответила она дрожащим голосом и со слезами на глазах. -- Полюбить вас я смогла бы... я уже люблю вас, Филипп, но я не могу быть вашей женой.
   -- Тогда зачем же вы признаетесь, что любите меня? Я способен содержать вас и надеюсь получить согласие Фосдайков и ваших родных на наш брак. Любовь моя бескорыстна, по какой же причине вы отказываете мне?
   -- Этого я не могу сказать. Я знаю лишь то, что никогда не выйду замуж, не открыв всей правды о себе, а у меня недостанет смелости поведать вам мою историю.
   -- Бесси, дорогая, это чистый вздор! Я никогда не поверю в то, что в вашей жизни могло произойти нечто постыдное для вас. У вас разыгралось воображение...
   -- Нет. Прошу вас, Филипп, отведите меня к миссис Фосдайк. Посмотрите, все собираются уходить.
   -- С одним условием: вы пообещаете рассказать мне не позже чем через три дня, почему вы не можете за меня выйти.
   -- Нет-нет, я не могу вам этого обещать.
   -- По крайней мере не давайте решительного ответа до истечения этого времени.
   Бесси с минуту колебалась, а потом ответила:
   -- Пусть будет так, если вы настаиваете, но это нехорошо с вашей стороны. И через три дня я повторю вам, что никогда не стану вашей женой, Филипп.
   Девушка произнесла последние слова медленно и печально, а имя своего поклонника -- особенно ласково.
   -- Бесси, если вы искренне любите меня, то я не верю, что ваше решение останется неизменным.
   Мисс Хайд лишь удрученно покачала головой и и направилась к палатке.
   -- Милая Бесси, куда же вы пропали? -- воскликнула миссис Фосдайк. -- Я уже разослала людей искать вас. Ну, мистер Сомс, похвалите нас: мы последние уходим с вашего поля.
   -- Вы очень добры, что увенчали своим присутствием нашу победу, миссис Фосдайк, -- поспешил сказать Филипп, чтобы скрыть замешательство своей спутницы.
   -- О чем же этот пивовар разговаривал с мисс Хайд? -- пробормотал Тотердель себе под нос. -- Со мной он всегда молчалив...
  

V. Мистер Кодемор дома

   Кодемор занимал небольшой дом в Спринг-Гардене. На первом этаже располагалась его контора, на самом верху -- спальня и уборная, а на втором этаже -- столовая и большая комната, вроде курительной и библиотеки.
   Кодемор стоял у окна этой комнаты и беседовал с худощавым, модно одетым человеком, который, по-видимому, больше интересовался цветком в своей петлице, нежели речью Кодемора. Не будь он так равнодушен, его можно было бы принять за одного из клиентов Кодемора, но тот, кто занимает деньги, обычно горячо интересуется разговором.
   Мистер Стертон, известный портной, имел самые разные дела с Кодемором. Иногда ему нужно было спросить его мнение о векселе, полученном в уплату, иногда -- дисконтировать вексель, что Кодемор всегда устраивал, а иногда Стертон давал деньги взаймы через Кодемора. Сам Стертон никогда этого не делал, но, если у него были причины полагать, что к нему обращаются люди надежные, указывал на Кодемора как на человека обязательного в этом отношении.
   -- Залог верный, -- убеждал Кодемор Стертона, -- я ручаюсь вам и, конечно, все подробно объясню. У меня столько денег сейчас роздано, что я не могу устроить это дело один, а мне хочется помочь Фоксборо.
   -- Почему? -- прошепелявил Стертон.
   Он любил шепелявить и принимать томный вид, но в делах разбирался не хуже Кодемора.
   -- Для вас это не имеет значения. Я возьму у вас половину этой суммы под десять процентов. Прежде мы брали больше, но теперь залог вернее. Я выплачу вам деньги через полгода.
   -- Я хочу знать, по какой причине вы помогаете Фоксборо. То, что он ваш друг, и то, что вы расположены к нему, ничего не значит, если требуется извлечь как можно больше прибыли с наименьшим риском. Это вам известно не хуже, чем мне.
   -- Не надо учить меня, -- возразил Кодемор. -- У меня есть веские причины на то, чтобы держать Джеймса Фоксборо в своих руках. Какое вам до этого дело? Совершенно никакого. Вы должны заботиться только о том, чтобы обеспечение было надежным. А если вы не желаете сотрудничать, то я найду кого-нибудь другого. -- И Кодемор опустился в кресло с оскорбленным видом.
   -- Хоть мне и любопытно, почему вы так заинтересованы дать эту ссуду, необходимости это знать у меня, конечно, нет. Скажите, что за залог, и я найду деньги, -- сказал Стертон, не желавший ссориться с ростовщиком по целому ряду причин. -- И что там с векселем Моранта? Вы навели справки?
   -- Да, он верен. Вы даже можете зайти с ним еще дальше. Для чего он дал вам этот вексель?
   -- В уплату по счету, наличных денег у него не было -- как вам известно, это вечная проблема моих клиентов.
   -- С вашими ценами, Стертон, вам нельзя не работать в кредит, вам нужен капитал, чтобы иметь возможность ждать. В конце концов деньги появляются, и выгода оказывается большая.
   -- Да, но набегают такие долги, которые любого способны разорить, -- возразил Стертон. -- Однако мы, кажется, все обсудили. Как скоро вам нужны эти деньги? -- спросил портной, собираясь уйти.
   -- Как можно скорее. Сейчас я жду Джеймса Фоксборо. Я велел проводить его в контору на тот случай, если вы еще будете здесь.
   -- Я ухожу. Деньги доставлю дня через три.
   Когда мистер Стертон ушел, Кодемор начал рассуждать: "Как бы узнать, зачем Фоксборо нужны эти деньги? Он всегда был скрытным в отношении своих дел. Шесть тысяч -- сумма немалая, хотя и залог верный. Может, Джеймс хочет устроить что-нибудь вроде "Сиринги" в Бирмингеме или Лидсе. Ишь какой жадный -- мог бы и поделиться, взять меня в компаньоны!"
   Тут Кодемор захихикал, вспомнив, сколько прибыли приносила ему "Сиринга", пока Фоксборо не выкупил ее.
   Вошедший клерк доложил, что мистер Фоксборо ожидает в конторе.
   -- Купер, пригласи его сюда через пять минут, -- распорядился Кодемор.
   У него была своя особенная система. Его контора состояла из трех комнат: в первой, что поменьше, сидел его помощник, во второй -- два клерка, а третья была обителью самого ростовщика. Из этой комнаты еще одна дверь вела наверх. Если Кодемор находился в конторе, то посетителя просили подождать в комнате клерков; если нет, то гостя вводили в святая святых и оставляли там. Всех известных клиентов после недолгого ожидания провожали наверх, а к неизвестным Кодемор спускался сам, "как ястреб на дикую утку", по выражению одной несчастной жертвы. Новый клиент всегда ждал долго.
   "Пусть почувствуют, что деньги занимать нелегко, что я не тороплюсь давать взаймы, -- рассуждал ростовщик, -- скорее примирятся с большими процентами".
   -- Мистер Фоксборо, -- доложил клерк, отворив двери курительной, и Джейм с Фоксборо вошел в комнату, где бывал уже много раз.
   Кодемор, дружелюбно пожав ему руку, предложил сигару и рюмку ликеру.
   -- Или, может быть, вы предпочитаете водку с сельтерской? -- прибавил он. -- Нам предстоит серьезный рвзговор. Вам так срочно нужны деньги...
   -- Какая в них польза, если их получаешь только через месяц после того, как они были нужны? Упущенного случая не вернешь, -- нравоучительно заметил Фоксборо.
   -- Стало быть, вы считаете сделку очень выгодной, если так спешите.
   -- Может быть, и считаю, но вам до этого не должно быть дела, и я не намерен ничего объяснять.
   -- Видите ли, вам могут понадобиться еще несколько тысяч, и я мог бы найти их для вас, если бы знал, для чего.
   -- Не волнуйтесь, я не обращусь к вам, даже если и понадобятся дополнительные средства. Так когда же я смогу получить деньги?
   -- Через несколько дней, если нам удастся провернуть одно небольшое дельце, -- медленно проговорил Кодемор. -- Видите ли, я уже в таком возрасте, -- прибавил он с добродушным видом, который вовсе ему не шел, -- что мне пора жениться.
   -- Какое же мне дело до этого? -- удивился Фоксборо. -- Я не ваш опекун, вы не нуждаетесь в моем согласии, да и ни в чьем другом.
   -- Однако не могу же я жениться на девушке без ее согласия.
   -- Не можете, если она уже совершеннолетняя. Хотя, говорят, среди аристократов одного согласия невесты мало: чем выше ее происхождение, тем менее она вольна располагать собой. Но я не думаю, Кодемор, чтобы вы выбрали дочь вельможи, -- иронично заметил Фоксборо и напел модный в то время романс: -- "Дочь вельможи, знатная девица!"
   -- Мне не до шуток, -- резко оборвал его ростовщик. -- И чем скорее вы это поймете, тем лучше для нас обоих.
   Фоксборо тут же посерьезнел. Мысль о женитьбе Кодемора показалась ему забавной, но он вспомнил, что мужчины не любят, когда смеются над "благороднейшим чувством их души", и поспешил сказать:
   -- Извините, Кодемор, но старая лисица, лишившаяся хвоста, не может не посмеяться над молодой, когда та лезет в западню. Искренне надеюсь, что вы будете счастливы и пригласите меня на вашу свадьбу.
   Мистер Фоксборо совсем забыл о предостережении своей жены, посчитав его невероятным, и не догадывался, к чему клонит Кодемор.
   -- Без вашего присутствия едва ли получится обойтись, -- сказал ростовщик хриплым голосом, подмечая, что гость даже не подозревает о его намерении. -- Мне нужно ваше позволение, чтобы сделать предложение мисс Фоксборо.
   -- Вы хотите жениться на Нид?! Но она еще совсем ребенок! Это невозможно! Это нелепо и просто глупо!
   -- Ничего нелепого и глупого я в этом не вижу, -- возразил Кодемор. -- Многие девушки выходят замуж совсем юными, а что касается разницы в возрасте, то пятнадцать лет -- не бог весть что, бывает и гораздо больше.
   -- Да ей самой всего пятнадцать! -- горячо воскликнул Джеймс Фоксборо; занятый делами, заставляющими его надолго отлучаться из дома, он потерял счет годам Нид.
   -- Ей идет восемнадцатый год. Это сказала мне ее мать. А мне тридцать четвертый, -- возразил Кодемор. -- Очень может быть, что если мы не договоримся по этому вопросу, то и заем устроить не удастся.
   -- Если вы думаете, что я позволю впутывать сюда Нид, вы сильно заблуждаетесь. Я скорее обанкрочусь и сяду в тюрьму, чем соглашусь на такой бесчестный договор! Конечно, эти деньги мне нужны, -- продолжал Фоксборо, пытаясь побороть гнев. -- Но я найду их и в другом месте и повторяю вам, что я лучше совсем обойдусь без денег, чем стану торговать моей дочерью, как невольницей.
   Кодемор, разумеется, был раздосадован, но его ремесло давно показало ему, какими неприятными последствиями оборачивается неумение сдерживать себя. Ссора с Фоксборо не входила в его намерения. Кодемору, как и многим мужчинам в его возрасте, вздумалось жениться на совсем молоденькой девушке, но разрыв с мистером Фоксборо не приблизил бы его к намеченной цели. Кроме того, намечающийся заем был обеспечен надежным залогом.
   -- Не понимаю, почему вы сердитесь на меня за то, что я хочу жениться на вашей дочери, -- сказал, наконец, ростовщик. -- Мисс Фоксборо -- замечательная девушка, она настолько же добра, насколько и хороша. Она уже взрослая, хотя вы этого не видите, и у нее, конечно, будет много женихов, а если я пожелал выйти на сцену первым, то это указывает лишь на самую обыкновенную предосторожность с моей стороны. Я могу предложить ей очень хороший дом, она будет иметь свой экипаж, ну и, конечно, ей не придется ни в чем себя ограничивать. Мое положение в обществе, кажется, не хуже вашего. Я не хочу жениться на вашей дочери против ее воли. Я только прошу вашего одобрения, вот и все.
   Фоксборо прекрасно понял, что ростовщик говорил совсем не то, что думал, но звучало все это весьма прилично, к тому Джон очень нуждался в деньгах.
   -- Не могу сказать, что я хочу этого для дочери, -- сказал он после минутного размышления, -- думаю, что и мать ее будет против. А моя девочка даже не догадывается о ваших намерениях. Я не считаю вас подходящим женихом для Нид. Выслушайте меня, -- продолжал он, видя, что Кодемор хочет перебить его, -- я знаю, что у вас есть деньги и что вы можете подарить ей все удобства, но сомневаюсь, что она будет счастлива с вами. У вас совсем разные вкусы.
   -- У мисс Фоксборо вкусы артистические, как и у меня.
   Владелец "Сиринги" очень удивился такому смелому заявлению и сухо возразил:
   -- Я бы так не сказал. У меня нет желания вмешиваться в выбор Нид, пока не придет время. К этому разговору можно вернуться года через два, если у вас не пропадет желание... А насчет денег как же? -- Фоксборо откинулся на спинку кресла и попытался принять равнодушный вид.
   Ростовщик понял, что его план провалился, но открытый разрыв с Фоксборо не приближал его к цели. К тому же Кодемор никогда не упускал своей выгоды. Он, конечно, ответил, что средства будут найдены.
  

VI. Совет Нида

   Герберт Морант вдруг пришел к тому мнению, что жил все это время неправильно. Эта мысль посетила его одним летним утром, когда он, попивая кофе, лежал в постели и читал письма с просьбами вернуть долг. Мистер Стертон уже не раз напоминал ему, что срок векселя на сто фунтов заканчивается, и выражал надежду, что уплата по нему будет произведена по истечении дополнительных трех дней.
   Морант имел небольшое состояние, достаточное, по его выражению, для того, чтобы он мог ничего не делать, но слишком малое для того, чтобы он мог жить в свое удовольствие. Морант не был расточителен, однако старался ни в чем не отставать от своих друзей. В итоге выходило так, что тратил молодой человек куда больше, чем получал. Он уже дважды запускал руку в свой капитал, что неминуемо оборачивалось уменьшением дохода, и теперь Моранту вновь не оставалось другого выхода.
   -- Надо это прекратить! -- воскликнул он, вскочив с постели.
   Молодой человек оделся и, закурив сигару, принялся размышлять, что же ему делать. Заплатить долги нетрудно, но для этого опять приходилось жертвовать капиталом, а для человека, едва сводившего концы с концами и имевшего лишь пятьсот фунтов годового дохода, это было весьма обременительно. Нужно было откинуть всякие сомнения и начать наконец чем-то заниматься. Если бы не Нид, он решился бы попытать счастья в Австралии или Новой Зеландии, но он не мог отказаться от надежды жениться на этой прекрасной девушке. Он имел причины полагать, что ни она, ни ее мать ему не откажут. Но что же ему делать с финансами? Если бы он по окончании университета выбрал какую-нибудь профессию, то теперь наверняка располагал бы таким доходом, который позволил бы ему обзавестись семьей. Он же поступил весьма опрометчиво, но поздно было рвать на себе волосы; вопрос состоял в том, за что приняться. В двадцать восемь лет еще можно сделать карьеру.
   Морант нервно курил и усиленно думал, однако проблема не близилась к разрешению.
   -- Черт возьми! -- воскликнул он. -- В Кембридже Фил Сомс говорил мне, что человек с приличными способностями и воспитанием всегда найдет, как заработать себе на жизнь, если он энергичен. И помешать ему в этом может только недостаток решимости. Мне просто необходимо занятие, но я не знаю какое, знаю только, что оно должно дать мне средства к существованию. Интересно, где теперь Фил! Хорошо ему было рассуждать о таких вещах -- он не знал моих забот. Съезжу-ка я к миссис Фоксборо, она умная и практичная женщина.
   В Тэптен-коттедже он нашел только одну Нид.
   -- Маменьки нет дома, -- сказала Нид, встречая Моранта с улыбкой, -- так что вам пока придется довольствоваться мной.
   -- Это меня очень радует, однако мне необходимо видеть вашу матушку.
   -- Ничего не может быть проще: вам нужно лишь немного подождать. Я думаю, она скоро вернется. Но тогда вам предстоит чем-нибудь меня занять.
   -- Не могу сказать, чтобы я был к этому расположен... Дело в том, что я попал в беду, Нид.
   -- Мне очень жаль, но как вы думаете, следует ли вам называть меня Нид? -- спросила девушка нерешительно.
   -- Разве это не ваше имя?
   -- Нет, сэр. При рождении меня назвали Нидией Фоксборо. Но в какую же беду вы угодили?
   -- Не то чтобы что-то непоправимое... Просто я истратил больше денег, чем следовало, и теперь мне придется искать работу.
   -- В этом нет большой беды, -- возразила девушка, привыкшая к тому, что все женщины и мужчины, известные ей, зарабатывали на хлеб своим трудом; она и сама собиралась заняться тем же через год или два.
   -- Конечно, нет, но я не знаю, за какое дело мне приняться. У меня был друг, который утверждал, что любой человек с самыми обычными способностями и образованием всегда заработает себе на хлеб, если он действительно того хочет.
   -- Не посчитаете ли вы меня слишком самоуверенной, если я дам вам один совет? -- робко спросила Нид.
   -- Ничуть.
   -- На вашем месте я посоветовалась бы с этим другом.
   -- Какая же вы умница! Послушайте, Нид, я сделаю так, как вы сказали, а вы сохраните это в тайне. О, я мечтаю быть обязанным этим первым успехом в жизни именно вам, моя дорогая!
   -- Мистер Морант!
   -- Простите... Жаль, что я еще не имею права называть вас таким образом, но когда-нибудь надеюсь добиться этого права. Спросите вашу матушку, могу ли я прийти к вам в ложу в пятницу. Теперь я не стану дожидаться миссис Фоксборо, ведь я нашел столь мудрого советчика.
   -- Приходите в пятницу обедать, и проводите нас в театр.
   -- Благодарю, это будет чудесно. Прощайте, дорогая! -- воскликнул Герберт, пожимая один пальчик Нид, который она ему, смутившись, протянула.
   Если молодые люди еще и не сказали друг другу "да", то заключили безмолвное соглашение.
  

VII. Ссора в Дайке

   -- Все это очень хорошо, Джон, но ты не должен держать свою жену в полнейшем неведении насчет своих дел, -- разразилась негодованием миссис Фосдайк, когда вечером вернулся ее муж; супруги сидели в гостиной вдвоем, так как мисс Хайд, сославшись на сильную головную боль, ушла спать. -- Ты уезжаешь, и я вечно не знаю куда. Ты даже не сообщаешь мне, когда вернешься!
   -- Мери, тебе прекрасно известно, что я никогда не говорю о делах ни с тобой, ни с кем-либо другим.
   -- Но этими делами ты обязан мне! Ты устроил их на мои средства!
   -- Ты собираешься напоминать мне об этом всю оставшуюся жизнь? Послушай, что я тебе скажу. Я никогда не намеревался посвящать тебя в свои дела. Я не раз объяснял тебе это. Прежде тебя все устраивало, и у нас были прекрасные отношения. Теперь этот старый сплетник Тотердель наговорил тебе бог знает чего, и ты вздумала подозревать меня. Этот глупый старикашка зашел ко мне в контору в мое отсутствие и вздумал расспрашивать клерков о моих делах. Неужели ты думаешь, что я закрою на это глаза? Разумеется, мои клерки ничего ему не сказали, но, как только он явится сюда, я попрошу его уйти, а если он не поймет, я спущу его с лестницы.
   -- Джон, он же мой крестный! Как ты смеешь такое говорить? К тому же он старик! Весь Бомборо осудит тебя.
   -- Тотердель так всем надоел своим любопытством и болтовней, что в городе, вероятно, удивляются моему терпению. Но ты права: он старик и с ним нельзя так поступать. Однако я не хочу, чтобы он впредь бывал в Дайке, и чем скорее ты заставишь его это понять, тем лучше. Если ты этого не сделаешь, это сделаю я, и тогда выйдет несколько грубее.
   -- Не позволю! -- вскрикнула миссис Фосдайк, притопнув ногой. -- Не пускать моих родственников в мой же собственный дом! Если ты забыл, то я напомню: он куплен на мои деньги!
   -- Я не хочу беседовать со взбешенной женщиной.
   -- Да я в жизни не была спокойнее! -- взвизгнула миссис Фосдайк. -- Если уж кто и вышел из себя, так это ты, Джон! Вышвыривать моего родственника из Дайка!
   -- Он тебе не родственник -- это первое, и я сказал, что не собираюсь его ниоткуда вышвыривать.
   -- Что ж, мистер Фосдайк, тогда я попрошу у вас объяснений насчет мисс Хайд.
   -- Я уже говорил тебе, что объяснять здесь нечего. Бесси может оставить нас, если ты так пожелаешь, и непременно оставит, если, по наущению дурака Тотерделя, ты будешь ей докучать.
   -- У меня ничего такого и в мыслях не было. Это ты доставляешь мне неприятности, потому что вечно что-то скрываешь и придираешься к моим родным.
   -- Тотердель тебе не родня.
   -- Может быть, формально это и так, но я думала, что существуют какие-то нравственные принципы, которыми мы должны руководствоваться.
   -- Было бы очень хорошо, Мери, если бы ты руководствовалась здравым смыслом, -- сердито возразил Джон Фосдайк.
   -- Ты, наверно, думаешь, что я так же глупа, как мой бедный крестный, но я не идиотка, Джон, -- горячилась миссис Фосдайк, бледнея от гнева. -- Еще раз тебя спрашиваю, кто такая мисс Хайд?
   -- Спроси об этом у нее самой.
   -- Неужели ты думаешь, что я не спрашивала? Она не хочет говорить со мной об этом. Бесси сказала только то, что ее отец умер, а мать жива. Я не сомневаюсь, что ты можешь кое-что поведать о ее матери.
   -- Сейчас же ступай спать, -- холодно произнес мистер Фосдайк. -- Ты понятия не имеешь, о чем болтаешь, а если когда-нибудь и узнаешь, то тем хуже для тебя. Ступай спать, говорю тебе, и прикуси свой язык.
   На несколько секунд миссис Фосдайк оторопела от грозного тона супруга, но потом оправилась:
   -- Похоже, тебе все о ней известно. Что ж, в таком случае я отказываюсь держать у себя дома особу, чье прошлое окутано такой таинственностью.
   -- Это не твой дом! -- закричал Джон Фосдайк, совершенно выйдя из себя. -- И это мне решать, кому в нем жить, а кому -- нет. И еще, кажется, я начинаю понимать, как мужчина может забыться до того, чтобы поднять руку на женщину!
   Миссис Фосдайк была не робкого десятка, но эта тирада заставила ее поспешно удалиться. Хотя Джон и одержал победу на сей раз, он знал, что это ни к чему не приведет. Его жена легко могла сделать пребывание Бесси в Дайке невыносимым, и не только своими притеснениями: она могла пустить слух, что он покровительствует Бесси и что она живет у них по его приказанию. Что же тогда будет с репутацией бедной девушки? Все станут ее избегать, а миссис Фосдайк прослывет мученицей... И городской секретарь в этот миг проклял свою супругу.
   А между тем она была женщиной весьма добродетельной и вовсе не капризной, но Тотердель... Он внушил миссис Фосдайк, что Бесси Хайд -- незаконнорожденная дочь Джона и он покровительствует ее матери.
   Когда Фосдайк приехал, Бесси показалась ему очень грустной. Она сослалась на головную боль и рано ушла спать. Джон Фосдайк из этого заключил, что его жена начала досаждать девушке, но оказался несправедлив к миссис Фосдайк: Бесси не на что было пожаловаться, кроме бесконечных расспросов о ее происхождении. Хозяйка Дайка приберегла весь свой гнев для мужа.
   У Бесси Хайд и без того хватало поводов для расстройства. Девушка дала Филиппу Сомсу ответ на вопрос, заданный ей на крикетном поле, и теперь жалела об этом. Она сказала Филиппу, что не может быть его женой, не открыв своей тайны, -- а на это она не решится.
   "Послушайте, моя дорогая, -- упорствовал тогда Филипп, -- я не верю, что вы могли сделать нечто дурное. Просто скажите мне, что вы не запятнали своей репутации и что никто не имеет оснований презирать вас, и я больше не стану ни о чем спрашивать. Оставьте при себе эту тайну, которая кажется вам такой страшной, и поверьте, придет время, когда мы с вами посмеемся над ней".
   Но Бесси лишь печально склонила голову и отказалась дать такое заверение Филиппу Сомсу. Тогда он обнял ее, торжественно поцеловал в лоб и понуро удалился. Бесси же пошла в свою комнату и, расплакавшись, все спрашивала себя, могла ли она чувствовать себя несчастнее, если бы открыла своему обожателю ужасную тайну. Он, может быть, не решился бы жениться на ней, но по крайней мере пожалел бы ее. Она хотела посоветоваться обо всем с Фосдайком, но его не было в Дайке в те злополучные три дня. Теперь уже поздно. Как пущенная стрела, сказанное слово не вернешь назад: Бесси отказала Филиппу Сомсу, и он подарил ей прощальный поцелуй. Девушка полагала, что теперь она должна оставить Дайк. Мисс Хайд была не в силах видеться с Филиппом, особенно теперь, когда он знал, что в ее жизни произошло нечто постыдное.
   Пока Фосдайк в гостиной выяснял отношения с женой, Бесси в тишине своей комнаты решала, что ей делать. Девушка собиралась рассказать мистеру Фосдайку обо всем, что произошло между ней и Филиппом Сомсом, покинуть ставший родным Дайк и найти другое место, так как к тетке она и не думала возвращаться. Благодаря щедрости Фосдайка у нее были деньги, на которые она смогла бы прожить несколько месяцев, до тех пор пока не найдет себе какого-нибудь занятия.
   Городской секретарь не меньше Бесси желал поговорить с ней наедине, и после завтрака на следующее утро, не обращая внимания на дурное настроение жены, невозмутимо произнес:
   -- Бесси, пойдемте в сад, мне нужно кое-что сказать вам.
   -- А мне вам, мистер Фосдайк, -- ответила она робко.
   -- Кому же из нас начать? -- спросил Фосдайк, когда они дошли до розария и сели на скамейку.
   -- Я прежде выслушаю вас, -- предложила мисс Хайд.
   -- Очень хорошо, я буду краток. Поверьте, я искренне сожалею, что должен вам это сказать, но мне ничего больше не остается. Мне кажется, Бесси, вам надо оставить Дайк: этот старый дурак Тотердель так настроил миссис Фосдайк, что вы не сможете здесь больше оставаться. Она не досаждала вам?
   -- Нет, миссис Фосдайк лишь проявляла любопытство относительно моей прошлой жизни, -- ответила Бесси, склонив голову, -- но по-прежнему оставалась добра ко мне.
   -- Так что же вы хотели мне сказать? -- спросил Джон Фосдайк.
   -- То же, что и вы: я желаю оставить Дайк. Вы знаете обо мне все, мистер Фосдайк, -- продолжала девушка, и краска бросилась ей в лицо, -- вы были так добры ко мне, что я не могу не сказать вам: во время вашего отсутствия мистер Сомс сделал мне предложение.
   -- Милая моя, как я рад! Это же просто прекрасно! Он сможет хорошо вас обеспечить, к тому же во всем Бомборо не найти другого такого же славного парня. Вы можете гордиться, что заслужили его любовь.
   -- Но... но вы знаете, что я не могла согласиться, -- ответила Бесси, и слезы заблестели у нее на глазах.
   -- Боже мой! Неужели вы отказали лучшему жениху во всем городе?
   -- Как же я могла поступить иначе? У меня не хватило мужества поведать ему мою печальную историю... Вы ведь знаете, мистер Фосдайк, я не могла этого сделать.
   -- Я не совсем понимаю почему. Происхождением вас попрекала злая пуританка -- ваша тетка. Я посоветовал вам молчать, потому что иначе вы не получили бы места. Теперь отвечайте мне, что вы сказали Филиппу Сомсу? Вы думаете, что его любовь искренна?
   -- Я поведала ему, -- ответила Бесси, -- о своем настоящем положении здесь, в Дайке, сказала, что я вам не родственница, не приемная дочь, как думают в Бомборо, а просто компаньонка миссис Фосдайк.
   -- И что же он?
   -- Филипп заявил, что ему это безразлично, что он готов жениться на мне. Тогда мне пришлось уверить его, что это невозможно.
   -- В этом я не соглашусь с вами, милая Бесси. Если Филипп Сомс вам нравится, так почему же не выйти за него? Я не думаю, что ваше прошлое может что-то для него изменить. Вы совершенно правы в том, что он должен узнать вашу историю, и если он повторит свое предложение, то ваша судьба будет устроена. А открыть тайну Сомсу -- уже мое дело.
   -- Мне, право, все это надоело! -- воскликнула вдруг миссис Фосдайк, подкравшись по мягкой траве вместе с мистером Тотерделем; она уловила лишь последние слова супруга. -- Если у мисс Хайд есть тайна, то я немедленно хочу ее знать. Я полагаю, что гораздо приличнее доверить эту тайну мне, чем мистеру Сомсу.
   На лице мистера Тотерделя появилось живейшее любопытство, и он злорадно произнес:
   -- Давно пора вывести мисс Хайд на чистую воду.
   Джон Фосдайк встал со своего места и, обращаясь к старику, с выражением крайней досады на лице проговорил:
   -- Кто такая мисс Хайд, вам должно быть решительно все равно, так как я надеюсь, что с этой минуты ваша нога не переступит порог моего дома. Мое терпение лопнуло. Ваш злой язык и ненасытное любопытство наделали уже достаточно неприятностей в Бомборо. Вы вторгаетесь в мои дела, а я не потерплю этого ни от кого. Уходите, и чтобы я не видел вас больше в Дайке!
   -- Хорошо, сэр, я уйду и не вернусь к вам, -- ответил с достоинством Тотердель, -- но если вы думаете, Джон Фосдайк, что ваш гнев прекратит толки, то вы заблуждаетесь. Уверяю вас, весь Бомборо жаждет знать, кто такая мисс Хайд! -- И, закончив эту тираду, старик ушел.
   -- А тебе, Мери, нечего больше волноваться о секретах и тайнах, -- сурово продолжил Джон Фосдайк. -- Бесси оставит нас через неделю, мы только что так решили.
   Сказав это, Фосдайк повернулся и пошел к дому. Вместо того чтобы вылить весь свой гнев на мисс Хайд, как можно было ожидать, миссис Фосдайк села на скамейку и расплакалась от огорчения, что Бесси уедет от нее. Она даже решилась признаться, что если бы не ее крестный, то ей и в голову бы не пришло, что у Бесси есть какая-то тайна.
  

VIII. Перестаньте приставать, Герберт

   Когда миссис Фоксборо узнала от дочери о посещении Герберта Моранта, она приняла серьезный вид. Нид опустила некоторые подробности его визита, но матери все было прекрасно известно. По воодушевлению девушки она догадалась, что между Нид и Морантом состоялось объяснение в любви, и теперь миссис Фоксборо задавалась вопросом, благоразумно ли с ее стороны поощрять эти отношения. Она не желала, чтобы Нид выступала на сцене. Мать хотела видеть в женихах дочери человека с достатком. В ее мечтах Нид годилась в жены самому знатному аристократу, однако Герберт Морант ей нравился. Кроме того, и Нид была расположена к нему.
   Узнав о финансовых затруднениях молодого человека, миссис Фоксборо сильно удивилась. Она никогда не считала его богатым человеком, но теперь оказывалось, что если Нид выйдет за него, то ей придется вложить немалую долю трудов в супружеский доход. Миссис Фоксборо знала много брачных союзов такого рода, когда жена зарабатывала деньги, а муж их проживал. Мать ничего не сказала дочери, но сильно пожалела о том, что позволила Моранту так часто бывать в их доме. Мистер Фоксборо опять умчался в провинцию, но, если бы он и был рядом, миссис Фоксборо вряд ли сочла бы нужным советоваться с ним об этом.
   Она позволила Нид послать Моранту записку и пригласить его в пятницу на обед, но сама продолжала ломать голову над тем, как бы ей отдалить молодого человека от дочери. Миссис Фоксборо, как всякая аристократка и любящая мать, была озабочена тем, чтобы выгодно пристроить свое сокровище.
   Между тем Герберт Морант, пребывая в восторге от идеи Нид, отправил Филиппу Сомсу письмо и вскоре получил такой ответ от старого друга:
  
   "Я не только остаюсь при своем прежнем мнении о способности каждого заработать себе на хлеб, но даже могу предоставить тебе такую возможность. Приезжай погостить у меня недельки две, и мы с тобой все обсудим. Я буду очень рад тебе, старина. Место здесь, конечно, довольно унылое, но для тебя все будет ново. Только прошу, не насмехайся над нашим солодом. Этим ты нанесешь оскорбление нашему фамильному гербу, и тебя, пожалуй, опустят за это в заторный чан. Еще раз скажу тебе, Герберт, приезжай; если ты остался хотя бы наполовину таким же, каким был в Кембридже, то я помогу тебе добиться многого.

Твой преданный друг, Фил Сомс.

   Маллингтон-хауз, Бомборо".
   Моранта восхитило это письмо. Пустая светская жизнь давно ему надоела. Любовь придавала ему сил, чтобы покончить с прежними привычками.
   Герберт, конечно, надеялся побыть с Нид наедине в день, назначенный для обеда, но тщетно. Миссис Фоксборо была в гостиной одна, когда он вошел. Она приняла его радушно, сказала, что обед скоро будет готов, и пригласила сесть.
   -- Я пришел проститься с вами, миссис Фоксборо, -- сказал Герберт, -- я еду в провинцию.
   -- Верно, на охоту? -- поинтересовалась хозяйка дома. -- Я не особенно разбираюсь в таких вещах, но, кажется, в этом месяце стреляют куропаток.
   -- Я еду не за развлечениями, -- проговорил молодой человек несколько высокопарно: ему казалось, что зарабатывать своим трудом -- это великий подвиг, -- я хочу обсудить свою будущую карьеру с одним старым другом.
   -- Искренне желаю вам успеха, мистер Морант. Мне кажется, что вы прекрасно сумеете исполнить все, за что ни возьметесь. Жаль, конечно, что это стало для вас вынужденной мерой, но я думаю все к лучшему. Потеря денег -- дело всегда неприятное, однако...
   -- Нет, миссис Фоксборо, я не потерял деньги, а сам их растратил. Вы видите перед собой раскаявшегося грешника, воодушевленного самыми добродетельными намерениями.
   -- Дайте мне поскорее взглянуть на него! -- вскрикнула Нид, входя в комнату. -- Пока эти добродетельные намерения не улетучились.
   -- Нид, душа моя! -- с упреком сказала мать.
   -- Ваш совет принят, миссис Фоксборо. Я теперь буду вставать в половине девятого и рано ложиться -- словом, сделаюсь настоящим тружеником.
   -- А что же это будет за дело и где? -- спросила Нид, когда садились за стол.
   -- Еще не знаю, но вставать придется определенно рано. Я уже принял меры: сегодня все утро выбирал будильник. Я никогда еще не спал с этим орудием пытки.
   По окончании обеда миссис Фоксборо послала дочь переодеться и велела принести ей плащ, чтобы ехать в театр.
   Как только Нид вышла из комнаты, гостеприимная хозяйка со своей обычной прямотой тотчас приступила к делу.
   -- Вы покидаете нас, мистер Морант, -- начала она, -- и никто сильнее меня не желает вам успеха. Но, когда вы вернетесь, я должна буду просить вас бывать у нас пореже. Вероятно, ненамеренно, но вы уделяете моей дочери слишком много внимания. Она еще совсем юна и не знает света: пребывая в романтических мечтаниях, Нид принимает вашу добродушную вежливость за чувство более нежное.
   -- Я оказываю внимание вашей дочери, миссис Фоксборо, -- возразил Герберт, -- с решительным намерением получить ее руку. Если я до сих пор не сказал вам ничего, то только потому, что не знал, смогу ли я добиться расположения Нид.
   -- Мы не будем рассуждать об этом, мистер Морант. По вашему собственному признанию, вы не можете сейчас жениться, и было бы недобросовестно с вашей стороны связывать обещанием молоденькую девушку. Вы оба можете ждать. Добейтесь успеха в вашем новом деле, докажите мне, что вы можете содержать жену, и, если Нид решится, я не стану чинить вам препятствий. Теперь, мистер Морант, мы с вами все прояснили, и вот вам моя рука.
   Пролепетав слова благодарности, Герберт пожал руку хозяйке дома. Почти сразу вслед за этим в дверях появилась Нид, готовая к поездке.
   -- О чем вы совещались с маменькой? -- спросила у Герберта Нид, когда они сидели в ложе во время антракта.
   -- Вы и вправду желаете знать? Она давала мне позволение жениться, но лишь когда я приобрету достаточно средств, чтобы содержать жену.
   Девушка покраснела и начала осматривать залу в свой бинокль, будто отыскивая кого-то.
   -- Затруднение состоит не в этом... Как бы получить согласие другой особы, -- продолжал Герберт. -- Я могу надеяться, Нид?
   -- Откуда мне знать? -- не поворачивая головы, небрежно произнесла девушка.
   Нид прекрасно знала, о ком он говорит. Она уже считала себя помолвленной с ним, но очень разволновалась, когда услышала прямое предложение. Надо помнить, что она была очень молода.
   -- Кому же знать? Не стану же я спрашивать вашу мать об этом, Нид. Так есть у меня надежда?
   Ответа не последовало, мисс Фоксборо лишь с еще большим вниманием всматривалась в ложи.
   -- Вы не скоро увидите меня, моя дорогая. Скажите по крайней мере, что вы будете рады новой встрече...
   Вдруг Нид опустила бинокль, вложила свою руку в руку Моранта и прошептала:
   -- Как вы любите докучать, Герберт...
   Это нельзя было считать однозначным ответом на вопрос, но Морант все понял и просиял.
  

IX. Открытие театра в Бомборо

   Фосдайк вскоре уверился в том, что его предчувствия оправдались. Тотердель, и прежде раздражавший всех своим докучливым любопытством, сделался просто невыносим. Он рассказывал всем и каждому, что его выгнали из Дайка только за то, что он захотел узнать, кто же такая мисс Хайд. При этом он обычно добавлял, что если бы в ее прошлом не было ничего дурного, то ей нечего было бы и скрывать. Старик выражал надежду, что когда-нибудь его бедная крестница все-таки узнает правду.
   Если беспрестанно твердить одно и то же, все кончится тем, что этому поверят: не прошло и недели, как в Бомборо стали косо смотреть на мисс Хайд. Более того, настойчивое вмешательство Тотерделя в финансовые дела совета стало бросать тень на городского секретаря. Некоторые начали поговаривать, что поставщикам трудно получать деньги от Джона Фосдайка, и тогда в совете возникло подозрение, что его денежные дела крайне запутаны. Друзья мистера Фосдайка уверяли, что это невозможно: жалованье у него было хорошее, дела шли прекрасно, приданое за женой он взял большое. Несмотря на все это, в муниципальном совете стали настаивать на том, чтобы провести ревизию всех дел городского секретаря.
   Джон Фосдайк воспринял это с досадой, но без малейшего смущения. Он говорил, что все счета у него в полном порядке и что он будет рад дать подробные разъяснения, если что-то покажется неясным, но что он не собирается держать ответ перед человеком, злой язык которого ему уже порядочно надоел.
   Не только мистер Фосдайк хлебнул горя -- Тотерделю тоже приходилось несладко. В Бомборо были и такие люди, которые любили и городского секретаря, и мисс Хайд, и многие за них заступались. Тотерделя же презирали даже те горожане, которые по каким-то причинам приняли его сторону. Но сильнее всего Тотерделя поразила внезапная перемена в крестнице. Когда, бледный от злости, старик ушел из Дайка, он льстил себе надеждой, что миссис Фосдайк заступится за него и потрясет весь Бомборо рассказами о нанесенных ей обидах. Между тем миссис Фосдайк не сделала ничего такого. Сама она не могла ругать мужа и считать его виноватым и никому другому не позволяла делать это в ее присутствии. К тому же она раскаивалась из-за Бесси и очень огорчалась, что девушка уезжает. Она продолжала повсюду брать с собой мисс Хайд. Хотя некоторые и смотрели на это с неудовольствием, миссис Фосдайк, принадлежавшая к лучшему обществу в Бомборо, не боялась приверженцев Тотерделя. Этот старый болтун теперь охотно отказался бы от своего участия в этой истории, затеянной им, но у него были сообщники, которые настаивали на доведении дела до конца. Подстрекатели порой сами не ведают, что творят, и когда Тотердель поднял шум, он и представить себе не мог, что из всего этого выйдет.
   Когда слухи дошли до Филиппа Сомса, он сначала рассердился, а потом огорчился. Он услышал, что мисс Хайд называют незаконнорожденной дочерью Джона Фосдайка и что в Дайке произошла бурная сцена. К этому прибавляли, что городской секретарь запутался в каких-то денежных махинациях и муниципальный совет лишает его места.
   Филипп Сомс был человеком неглупым и не имел дурной привычки всему верить, но вместе с тем он не мог не припомнить своего последнего свидания с Бесси и не задаться вопросом, в чем состоял ее секрет. Может быть, она считала свое незаконное происхождение пятном, мешавшим ей породниться с порядочной семьей. Любовь Филиппа к Бесси была не мимолетной фантазией, но он чувствовал себя бессильным. Как ни велика была его энергия, он не знал, с чем ему предстоит бороться.
   Фосдайк, вернувшись домой, нашел столько дел, требовавших его внимания, что сразу же занялся ими и не нашел времени повидаться с Филиппом Сомсом и рассказать ему историю Бесси. Девушке очень хотелось знать, осуществил ли Фосдайк это свое намерение, но застенчивость не позволяла ей заговорить об этом. После сцены в розарии миссис Фосдайк старательно избегала щекотливой темы. Джон заметил это и даже сказал жене, что очень доволен ее поведением, но тем не менее ничего ей не разъяснил. Многие впоследствии говорили, что Джон Фосдайк в то время был часто не в духе и очень раздражителен.
   А между тем один из его планов воплотился в жизнь. Театр был построен, и о его открытии, при содействии мэра и муниципального совета, кричали все афиши, расклеенные на самых видных местах. Одно время горожане раздумывали, нужен ли им театр, теперь же весь Бомборо не понимал, как столько времени можно было существовать без театра. Там собирались все: и цвет общества, и простые торговцы.
   Старая истина, гласящая, что тот, кто вынес всю тяжесть битвы, не всегда пожинает лавры победы, оказалась справедлива и в настоящем случае. Большая часть жителей города ошибочно считала, что театр построили благодаря неутомимой деятельности Тотерделя. И это неудивительно: старик только и делал что рассказывал всем, сколько времени и сил ушло у него на строительство театра, и лгуну верили, хотя он, скорее, мешал постройке и до смерти надоел простым рабочим.
   Настал долгожданный вечер; экипажи подъезжали к театру, и разряженные бомборские дамы занимали ложи. Зал был полон. Джон Фосдайк вместе с женой и Бесси устроился напротив ложи мэра. Пьеса была выбрана удачно, труппа играла вполне сносно, так что зрители пришли в восторг. Рядом с Тотерделем сидел какой-то смуглый господин, по-видимому приезжий, по крайней мере старик никогда его раньше не видел.
   -- Симпатичный театрик! -- заметил незнакомец в конце первого акта. -- Похоже, здесь собрались все местные власти. Кто это в ложе верхнего яруса? -- спросил незнакомец.
   -- Это мой собрат по муниципальному совету, мистер Броклбэнк. После меня он играл главную роль в постройке театра, который вы удостоили похвалы. Сколько было хлопот! Сколько времени мне пришлось на это потратить, сколько предубеждений преодолеть! Но сегодняшний триумф вознаграждает меня за все. Сэр, я -- мистер Тотердель, и мое имя довольно известно в Бомборо. Могу я узнать, с кем имею удовольствие говорить?
   -- Мое имя Виатор.
   -- Виатор? Какое необычное! Должно быть, иностранное?
   -- Да, итальянского происхождения. А кто это сидит в ложе напротив той, что занимает мэр?
   -- Это Джон Фосдайк, наш городской секретарь, неприятный человек; но ничего, я скоро вытолкну его с этого места. Он не понимает, сэр, что он слуга совета, а когда слуги не понимают своих обязанностей, мы их выгоняем.
   Занавес поднялся, и разговор прекратился.
   -- Давно мистер Фосдайк обитает в Бомборо? -- спросил незнакомец, когда второй акт закончился.
   -- Да, он много лет живет здесь, но почему вас это интересует?
   -- Право, сам не знаю, -- небрежно ответил незнакомец. -- Мне сдается, что в молодости я встречал какого-то Фосдайка, но не могу припомнить где. А может, это был не ваш, бомборский, а другой Фосдайк. Я даже не знаю, был то Фосдайк или Мосдайк. Может быть, я виделся с ним по делам.
   -- Вероятно. А какого рода, вы сказали, ваши дела?
   -- Я, кажется, ничего не говорил о своих делах, -- ответил незнакомец с насмешливой улыбкой. -- Но так как вы удовлетворили мое любопытство, то я удовлетворю ваше. Я немного занимаюсь театральными делами и приехал сюда, чтобы взглянуть на ваш новый театр.
   -- И вы, разумеется, остались довольны? -- полюбопытствовал Тотердель.
   -- Гм... Эту пьесу я уже смотрел. Она недурно сыграна, но я видел и лучшую игру. Сегодня в зале аншлаг, но ведь так будет не всегда. Придется давать представления два раза в неделю.
   -- Как можно! Наш театр будет открыт ежедневно.
   -- Вздор! -- бестактно возразил приезжий. -- Надеюсь, ваш антрепренер не дурак и прекрасно понимает, что если совершить такую глупость, то через год театр придется закрыть.
   "Вздор!" -- и это бросили в лицо члену городского совета! Тотердель почувствовал, как в нем закипает кровь. Ладно, если бы один член совета сказал это другому! А то посторонний, приезжий! Но, прежде чем Тотердель успел раскрыть рот и запротестовать, начался третий акт.
   После долгих колебаний Филипп Сомс, наконец, решил, что обыкновенная вежливость предписывает ему засвидетельствовать свое почтение миссис Фосдайк. Поговорив с ней и ее мужем, он успел шепнуть мисс Хайд:
   -- Должен ли я считать ваше решение окончательным, Бесси?
   -- Боюсь что так, Филипп, -- ответила она тихо. -- Если только... но это невероятно.
   -- Если только что? -- спросил Сомс.
   -- Мистер Фосдайк поговорит с вами об этом. Тогда вы узнаете, почему я чувствую себя обязанной сказать вам "нет", хотя охотно сказала бы "да". Я не скрываю, что люблю вас... но не могу за вас пойти.
   -- Мистер Фосдайк побеседует со мной? О чем?
   -- Я не знаю наверняка, будет ли он говорить. Пожалуйста, не спрашивайте меня больше ни о чем, Филипп.
   -- Не стану, пока не поговорю с мистером Фосдайком. Если он не заговорит со мной, то я сам это сделаю. Прощайте! -- И Филипп Сомс, пожав Бесси руку, пошел смотреть третий акт.
   Джон Фосдайк равнодушно следил за действием, разворачивающимся на сцене. Если вспомнить, как энергично он настаивал на устройстве театра, могло показаться странным, что его совсем не интересовало представление. Он не выходил из ложи и почти не разговаривал с женой и Бесси. Незнакомец, сидевший рядом с Тотерделем, не раз поглядывал на Джона и, наконец, сказал тихим голосом:
   -- Положение, должно быть, обязывает мистера Фос... Фосдайка присутствовать на этом представлении, ведь сам мэр и городской совет покровительствуют театру. Ему, кажется, не нравится все это, или он скучает.
   -- Вы ошибаетесь, -- возразил Тотердель. -- Он поддерживал эту затею, а потом надул нас.
   -- Это как же?
   -- Говорил, что разбирается в театральных делах, но, как только началась постройка, он сразу умыл руки и все свалил на меня. Но я не растерялся -- ох и задал же я работникам перцу!
   Справедливости ради стоит отметить, что бедные трудяги охотно подтвердили бы его последние слова.
   -- О! За этими молодцами нужен глаз да глаз, -- согласился приезжий. -- У Фосдайка есть семья? Это его дочь с ним в ложе?
   -- Нет, это мисс Хайд -- весьма таинственная особа. Никто в Бомборо не знает, кто она. Может быть, даже и дочь.
   -- Очень милая девушка, -- позволил себе заметить незнакомец.
   -- Я бы сказал легкомысленная, -- возразил Тотердель, подозревавший, что Бесси порой подсмеивается над ним.
   -- Так вы говорите, здесь никто не знает, кто такая мисс Хайд?
   -- Нет. Вы, кажется, очень интересуетесь семьей Фосдайка, мистер Виатор... Кстати, где вы остановились?
   -- Я нигде не останавливаюсь -- я постоянно в разъездах.
   Тотердель ничего на это не сказал. Ему пришло в голову, что этот приезжий такой же ветреный, как и мисс Хайд.
   Пьеса закончилась под громкие рукоплескания зрителей, и всех действующих лиц вызвали на сцену. Перед началом второй пьесы мэр и несколько городских сановников отправились за кулисы, чтобы поздравить антрепренера с успехом. Без Тотерделя там, конечно, не обошлось. Но, хотя театр строился, так сказать, на глазах у любопытного старика, он ничего не понимал в его устройстве и поэтому заблудился. К своему величайшему удивлению, он вдруг очутился лицом к лицу с приезжим, который разговаривал с актрисой, игравшей главную роль.
   -- Если вы ищете комнату антрепренера, то она слева. Эй, кто-нибудь, проводите этого господина к мистеру Сэмпсону, -- непринужденно распорядился приезжий.
   -- Кто же это такой? -- бормотал себе под нос Тотердель, следуя за проводником. -- Спрошу Сэмпсона, он должен знать.
   Но тут старик ошибся: у антрепренера было много посетителей, и он не мог заниматься исключительно им одним, не мог он ничего сказать и о человеке, которого ни разу не видел. Тотердель ушел от Сэмпсона в неведении и застал незнакомца разговаривающим с другими актерами. Это чрезвычайно возбудило любопытство старика.
   Джон Фосдайк не пошел поздравлять Сэмпсона с премьерой и не стал пить за успех бомборского театра. В комнате антрепренера то и дело откупоривали бутылки с шампанским, ведь вино, как известно, составляет неотъемлемую часть всех театральных мероприятий. Как точно подметил весьма наблюдательный незнакомец, городской секретарь выглядел так, будто присутствовал на спектакле из чувства долга, мысли же его были где-то далеко. В зал он не смотрел вовсе, а на сцену глядел так рассеянно, что, наконец, этим привлек внимание жены. Она не узнавала своего всегда энергичного и деятельного мужа. Он был так апатичен, что миссис Фосдайк заволновалась:
   -- Уж не болен ли ты, Джон? Не лучше ли нам поехать домой?
   -- У меня немного болит голова, но я досижу до конца. Нам нельзя уезжать, Мери, карета приедет после окончания представления.
   Между тем приезжий опять занял свое место возле Тотерделя, и последний вновь принялся за расспросы.
   -- Вы за кулисами как дома, сэр, -- заметил он.
   -- Да, -- беспечно признал незнакомец, -- это для меня не впервой. Но, -- продолжал он, смеясь, -- как же вы так строили театр, что не можете найти дороги?
   Тотердель нахохлился, как петух. Разве можно так говорить с членом муниципального совета? Он же сразу сказал приезжему, что исполняет эту обязанность.
   -- Как ни смешон этот фарс, я не могу досидеть до конца, -- произнес незнакомец и, вставая, вынул шелковый шарф из пальто, висевшего на спинке кресла; в тот же миг какая-то бумажка полетела на пол.
   Тотердель так и впился в нее глазами. Если бы она попала в его руки, он, вероятно, узнал бы то, чего так желал, -- кто же такой этот невежа. Незнакомец же медленно заматывал шею шарфом и надевал пальто. Не заметив своей потери, он учтиво простился с Тотерделем и вышел из театра. Старик подождал несколько минут и украдкой осмотрелся. Убедившись, что внимание всех устремлено на сцену, Тотердель кинулся на бумажку. Это оказался простой конверт, не запечатанный, без адреса. Из него Тотердель вынул небольшую афишу музыкального зала "Сиринга", содержателем которого был мистер Фоксборо.
   Тем временем под громкие рукоплескания занавес опустился. Публика, расходясь по домам, сошлась во мнении, что открытие бомборского театра имело громадный успех. Только Тотердель остался недоволен. Таинственный незнакомец тревожил его. Кто он? Найденная афиша ничего не объясняла Тотерделю: люди всех сословий посещают такие увеселительные заведения, а между тем старик горел желанием все выяснить.
   Первый завтрак в Дайке подавался рано, в это же время обычно разносили почту. Джон Фосдайк, получив письма, сразу же принимался их читать. Так было и на этот раз. Мистер Фосдайк пробегал глазами очередную бумагу, но вдруг неожиданно вскрикнул. Для Бесси и миссис Фосдайк, которые находились рядом, было очевидно, что именно это письмо так взволновало хозяина Дайка. Лицо его побледнело, губы раскрылись, а руки, вцепившись в бумагу, затряслись. Миссис Фосдайк вскочила с места и воскликнула:
   -- Боже! Что случилось, Джон?
   Городской секретарь, с усилием преодолев волнение, ответил хриплым голосом:
   -- Ничего, Мери, пожалуйста, не суетись.
   -- Ты получил неприятное известие?
   -- Да, неприятное. Сядь, успокойся. Я должен ехать в Бенбери и, вероятно, не вернусь сегодня.
   -- Да ведь до Бенбери только час езды по железной дороге, ты успеешь закончить дела и вернуться с последним поездом. У тебя такой болезненный вид, что я буду ужасно беспокоиться, если ты не вернешься.
   Мисс Хайд тоже была встревожена, хотя не проронила ни слова.
   -- Нет, вряд ли я вернусь сегодня. Вели Роберту сложить что нужно в мою сумку и отнести в контору. Прощай, Мери, прощайте, Бесси.
   И Джон Фосдайк с озабоченным выражением на лице поцеловал жену и ушел.
  

X. Обед в "Веточке хмеля"

   Бенбери -- красивый старинный городок, располагался милях в тридцати от Бомборо и имел с ним прямое сообщение по железной дороге. Бенбери задирал нос перед Бомборо и был почти вдвое больше его, потому что в Бенбери сливки общества жили уже сто лет тому назад, когда Бомборо только начинал свое становление. Бенбери стоял в низине, но мог похвастаться прелестными бульварами, окаймленными стройными деревьями, лавками в тенистых аркадах, бальной залой, где, по рассказам старожилов, танцевали и короли, и королевы, и принцы, и принцессы, и разные знаменитости. Городок с его старыми домами из красного кирпича, прелестным парком, где можно было посидеть на скамеечке и послушать чудесный оркестр, казался прекрасным пристанищем для усталого труженика, которому хотелось немного полениться и отдохнуть. Окрестности Бенбери тоже очаровывали: роскошные леса и великолепные долины сделали город излюбленным местом лондонских жителей, желающих развеяться, ведь удаленность от столицы была небольшой, а сообщение -- не затруднительным.
   Бенбери, заложенный в низине, или, точнее сказать, у подножия холма, постепенно расширялся. На склонах холма появлялись виллы и гостиницы. На одной из них мы остановимся подробнее. "Веточка хмеля" была в числе первых гостиниц, выстроенных на холме, но мало-помалу ее стали затмевать великолепные соседи. Но многие по-прежнему считали, что в ней гораздо больше удобств и что старый Джо Марлинсон хранит в своих погребах лучшее вино во всем Бенбери. Этот трактирщик слыл человеком весьма оригинальным. Он накопил порядочную сумму денег, и, хотя вежливо обходился со своими постоянными посетителями и с теми, кто, по его мнению, был джентльменом, мог быть очень резок с теми, кого не считал достойным своего заведения. Старик искренне верил, что его гостиница главная в Бенбери и что настоящие дворяне не останавливаются в новомодных отелях. Джо Марлинсон, внешне походивший на дворецкого в богатом доме, одевавшийся на старый манер, любил название "гостиница", а к "отелям" относился с нескрываемым презрением. "Веточка хмеля" не приносила ни убытка, ни большой прибыли. Старик Марлинсон содержал ее скорее для удовольствия, нежели ради прибыли, а потому от того, кто не был джентльменом в его опытных глазах, он старался всячески отделаться. Для Марлинсона было важно не то, сколько посетитель тратил, а то, кто он такой. Старик всегда говорил, что пока он жив, его гостиница будет существовать только для дворян.
   Одним субботним днем в "Веточку хмеля" прибыл джентльмен из Лондона и пожелал занять спальню и гостиную до понедельника. Обедал он в общей столовой. После обеда посетитель приказал слуге принести ему какую-нибудь газету. Тот принес "Бенберийскую хронику", и неизвестный господин, попивая кофе, принялся ее читать. Немного погодя он снова подозвал слугу и сказал:
   -- Я вижу, что в понедельник в Бомборо открывается новый театр; смогу я добраться сюда после представления?
   -- О, да, сэр. Поезд уходит из Бомборо в половине двенадцатого и приходит в Бенбери через час.
   -- Ну и прекрасно! Скажите хозяину, что я останусь ночевать в понедельник.
   "Господин под номером одиннадцать" -- так в гостинице называли этого джентльмена, потому что никто не знал его имени, но знали, в какой комнате он остановился, -- вел тихую и незаметную жизнь в воскресенье и понедельник. Он читал, писал, курил, но не получал ни писем, ни телеграмм, так что в "Веточке хмеля" все оставались в полном неведении относительно его положения в обществе, что несколько сердило мистера Марлинсона. Но посетитель был человеком спокойным, не важничал, не надоедал, и хотя Джо Марлинсон не находил его настоящим джентльменом, он все-таки думал, что тот может считаться таковым в их либеральные времена.
   В понедельник "одиннадцатый номер" рано пообедал и отправился в Бомборо в театр. Вернулся загадочный постоялец вечером, а утром дал знать, что останется еще на день, и заказал ужин на двоих в свою гостиную, прибавив, что тот господин, который будет с ним ужинать, может быть, останется и ночевать.
   Господин этот действительно приехал и, к удивлению всей публики "Веточки хмеля", оказался мистером Фосдайком, городским секретарем и юристом в Бомборо. Фосдайк спросил мистера Фоксборо из одиннадцатого номера, вследствие чего Джо Марлинсон и его подчиненные наконец узнали имя человека, который занимал эту комнату.
   Господам подали самый лучший ужин, какой только могли приготовить в "Веточке хмеля", -- так распорядился "одиннадцатый номер". Насчет вина он совещался с мистером Марлинсоном и немало обидел достойного содержателя гостиницы, когда не выразил должного уважения его старому портвейну.
   -- Это, конечно, хорошее вино, но его любило прошлое поколение, имевшее время возиться с подагрой, а в наши дни, когда все куда-то спешат, это вино -- настоящая ветошь. Нет, мой милый, подайте самое лучшее шампанское, какое только имеется в вашем погребе, а потом -- хорошее бордоское. И если вы уверены в вашем шампанском, не держите его слишком долго во льду.
   Старика Марлинсона стал страшно раздражать этот наглый посетитель. Хозяин "Веточки хмеля" снизошел до незнакомца, предложив ему свой старый портвейн, и вдруг это не оценили! Джо Марлинсон был дурного мнения о тех людях, что не пьют старого эля и старого портвейна. Хозяин достал из погреба те вина, которые заказал гость, и с негодованием намеревался поручить главному слуге наливать их, вместо того чтобы самому принести первую бутылку портвейна, как он это обычно делал. Но когда Джо Марлинсон увидел, что приглашенный гость -- Фосдайк, то передумал. Мистер Фосдайк пользовался большой известностью в Бенбери, и жена его состояла в родстве с местным дворянством, да и сам он был весьма уважаемым человеком. Словом, Джо Марлинсон не усмотрел для себя ничего оскорбительного в том, чтобы самому налить рюмку вина такому человеку, как мистер Фосдайк.
   Слуге, находившемуся в комнате, и хозяину показалось, что отношения мистера Фосдайка и мистера Фоксборо были весьма натянутыми, и эта холодность не растаяла после хорошего ужина и искрометного вина. Разговор велся принужденно и совсем невесело. Старику Марлинсону бросилось в глаза то, что мистер Фосдайк был не в духе, и хотя выпивал бокал за бокалом, ел очень неохотно. Его переполняла раздражительность, которой Джо Марлинсон, знавший его достаточно хорошо, прежде не замечал.
   По окончании ужина хозяин не без некоторой важности поставил на стол бутылку лучшего бордоского вина и удалился. Похоже, оно понравилось гостям, потому что они потребовали вторую бутылку и даже третью. Когда Томас, слуга, подходил к двери с последней бутылкой, до него донеслись гневные слова Фосдайка, на что Фоксборо холодно ответил:
   -- Игра в моих руках, и таковы мои условия.
   Сначала эти слова показались Томасу странными, но, предположив, что это какой-нибудь деловой спор, он не придал им большого значения. Приятели долго сидели за столом. За бордоским последовала водка с содовой, и хотя Фосдайк не слыл любителем крепких напитков, в тот вечер его нельзя было назвать воздержанным.
   В гостинице ложились и вставали рано, да и вообще в Бенбери не жаловали поздние часы. Редко где слышался стук бильярдных шаров после одиннадцати. В начале двенадцатого Томас спросил мистера Фоксборо, не желает ли он заказать еще чего-нибудь, пока буфет не закрылся, и, получив отрицательный ответ, пожелал ему спокойной ночи. Слуга хотел уже уйти, но "номер одиннадцатый" остановил его, сообщив, что уезжает в Лондон с первым утренним поездом, и попросил приготовить счет, а самого его разбудить часом раньше. Томас передал это приказание кому следует и пошел спать.
   Утром мистер Фоксборо встал вовремя. Выпив чашку чаю, съев яйцо и расплатившись, он поехал на железнодорожную станцию в омнибусе, который Джо Марлинсон, вопреки своему желанию, вынужден был завести.
   Фосдайк, напротив, долго не вставал. Хотя он не отдавал никаких приказаний, горничная взяла на себя смелость постучаться в его комнату в десять часов -- время позднее для Бенбери, но ответа не получила. Эта девушка, зная по опыту, что мужчины после вечерних пирушек долго спят, ни о чем не беспокоилась до двенадцати часов. В полдень она вновь постучалась в дверь комнаты городского секретаря. Вот неудобства подобных местечек -- в провинциальных гостиницах Англии и Америки вам не дадут выспаться. В Лондоне же и Париже вас не станут беспокоить два или три дня; там понимают космополитов, которые не могут ни вставать, ни ложиться в определенные часы. Горничная не получила ответа и опять ушла с неудовольствием. Она не беспокоилась о здоровье Фосдайка -- девушка любила, чтобы ее комнаты были убраны до полудня, а сон мистера Фосдайка нарушал установленный порядок.
   Пробило два часа, а мистер Фосдайк все спал. Горничная вновь постучалась, и на этот раз так, как стучится тот, кто имеет на это право, но ответа не последовало, и в комнате не раздалось ни малейшего звука. Тут девушка встревожилась и решилась рассказать обо всем хозяину. Джо Марлинсон, узнав об этом, вытаращил от удивления глаза. Хозяин гостиницы, всегда встававший рано, не мог понять, как можно так долго спать. Старик предположил, что с мистером Фосдайком случился обморок. Горничной было приказано постучаться еще раз, и, если ответа не будет, доложить хозяину.
   Девушка, исполнившая приказание, вскоре вернулась, чтобы сообщить о том, что ничего не изменилось. Выражение ее лица ясно говорило о том, что она опасается несчастья. Сам старик Марлинсон, не на шутку разволновавшись, поднялся на лестницу и начал барабанить в дверь так, что от этого стука проснулись бы даже двенадцать спящих дев. Не получив ответа, он дернул за ручку, но горничная заметила ему:
   -- Напрасно, сэр, дверь заперта, я уже пробовала ее открыть.
   Замок был самый обычный, без задвижки, и по приказанию хозяина слуга Уильям Джибонс, ударив пару раз ногой в дверь, выбил ее. Шторы были опущены, и сначала ничего нельзя было разглядеть. Всех охватил невыразимый ужас; мертвая тишина указывала на то, что они лицом к лицу столкнулись с какой-то страшной трагедией. Старик Марлинсон поспешно вошел в комнату и поднял штору у ближайшего окна; крик горничной нарушил тишину.
   На полу, у другого окна, с улыбкой на губах лежал полураздетый Джон Фосдайк. Из груди у него торчал старинный кинжал. Стул и письменный стол, стоявшие у окна, были опрокинуты, но других признаков борьбы не было. Оружие, очевидно, причинившее смерть Фосдайку, не вызвало сильного кровотечения; только спереди рубашка была немного запачкана.
   Несколько секунд старик Марлинсон стоял в оцепенении. Убийства, к счастью, не часто случаются в гостиницах, и при таком трагическом происшествии старику никогда не приходилось присутствовать. Первым опомнился слуга Уильям Джибонс, чрезвычайно здравомыслящий человек.
   -- Я полагаю, сэр, -- сказал он, осторожно приподняв голову мертвеца и удостоверившись в невозможности сделать для него что-либо, -- надо сбегать за полицией и послать за доктором.
   -- Да, конечно! Полиция, доктор... -- повторил Джо Марлинсон. -- Пока заприте эту комнату и никого в нее не пускайте. Придвиньте стол или что-нибудь другое к двери, замок ведь сломан.
   Отдав эти приказания, старик вернулся к себе и стал думать, что ему делать дальше. Результатом его размышлений стала телеграмма к доктору Ингльби.
   "С мистером Фосдайком случилось нечто серьезное. Прошу приехать с первым поездом. Джозеф Марлинсон, гостиница "Веточка хмеля", Бенбери".
  

XI. Сайлас Ашер

    Инспектор Трешер, начальник бенберийской полиции, был проницательным и деятельным человеком. Как только ему сообщили об убийстве в гостинице "Веточка хмеля", он незамедлительно отправился туда. Когда инспектор прибыл на место преступления, в комнате убитого уже собрались доктор Денкомб -- городской врач, Джозеф Марлинсон, Уильям Джибонс и старшая горничная Элиза Сольтер. Доктор Денкомб выразил свое мнение кратко и решительно: мистер Фосдайк был мертв уже несколько часов. Доктор аккуратно извлек кинжал из раны, что привело к небольшому кровотечению, и, торжественно сообщив присутствующим, что это оружие послужило причиной смерти, передал его инспектору. Это был маленький восточный кинжал, какие продают в Каире, Константинополе, Алжире и даже в Лондоне. Их часто покупают туристы, чтобы использовать в гостиных как разрезные ножи для книг.
   -- Насколько я могу судить до вскрытия, этим оружием убитого поразили в самое сердце, что и привело к немедленной смерти, -- объявил доктор, и на этом его участие в деле пока закончилось.
   А вот для инспектора, напротив, все только начиналось. Взяв показания у всех постояльцев гостиницы, он узнал о том, что мистер Фоксборо приехал в субботу и что он ездил в понедельник в Бомборо на открытие театра. Ему рассказали, как во вторник к мистеру Фоксборо приехал ужинать мистер Фосдайк, как они беседовали на повышенных тонах, и как рано утром в среду мистер Фоксборо расплатился и уехал. Мистер Марлинсон, слуги, горничная, -- все сошлись во мнении, что преступление совершил "номер одиннадцатый", и самому инспектору Трешеру трудно было подозревать кого-то другого. Когда осматривали комнату убитого, то обнаружили, что его часы и кошелек в целости и сохранности, -- следовательно, не грабеж являлся причиной преступления. Мистер Фосдайк приехал именно к мистеру Фоксборо; между ними не было согласия -- это явствовало из показаний хозяина и слуги Томаса. По их мнению, господа общались очень натянуто, словно по принуждению. Кроме того, до слуги донеслись гневные возгласы и одно выражение мистера Фоксборо, сказанное со значением: "Игра в моих руках, и таковы мои условия". Но все-таки эти слова не давали права прийти к такому заключению, что тот, кто их произнес, встал среди ночи и убил своего гостя; а на убийство указывало то, что ключ от комнаты исчез. Если бы это было самоубийство, то ключ остался бы в замке или нашелся бы где-то в комнате. После первого осмотра доктор заявил, что Фосдайк мог сам убить себя, но это маловероятно. Дальнейшие расспросы слуг показали, что Фоксборо взял билет в Лондон. Слуга Уильям Джибонс ездил с ним на станцию в омнибусе и видел, как Фоксборо садился в вагон. При нем был небольшой дорожный чемодан, который господа обычно берут, когда отправляются в путешествие на несколько дней. На этом раннем поезде обычно ездят люди, занятые в торговле, и он не останавливается нигде, кроме Лондона.
   Узнав, что Марлинсон телеграфировал доктору Ингльби в Бомборо, инспектор Трешер после некоторого размышления послал телеграмму в Скотленд-Ярд, так как арестовать Фоксборо должна была лондонская полиция. Известие об убийстве уже, конечно, распространилось по всему Бенбери и произвело на всех тягостное впечатление, ведь бомборский городской секретарь был более или менее известен всем именитым гражданам; а трагическая кончина известного человека всегда приводит нас в трепет. На бульварах собирались горожане и вполголоса обсуждали подробности убийства, хотя о них было известно весьма мало. Тех, кто по воле случая видел таинственного незнакомца из гостиницы, расспрашивали с особым пристрастием. Уильям Джибонс не знал, куда ему деться от неожиданно свалившейся на него популярности и приглашений выпить эля. Бенбери никогда прежде не заботился об утолении жажды Уильяма, но теперь все будто сговорились.
   Марлинсон же отказывался отвечать на вопросы и, очевидно, был очень недоволен тем, что это страшное преступление осмелились совершить в такой старинной и известной гостинице, как "Веточка хмеля". Его настолько переполняло негодование, что сожалениям о бедном мистере Фосдайке не было места.
   Вечером в Бенбери появились два новых человека: доктор Ингльби, услышавший об убийстве своего старого друга от Филиппа Сомса, когда ждал поезда на бомборской платформе. Тот же, в свою очередь, узнал о случившемся от кондуктора, прибывшего из Бенбери. Кондуктор этот привез Сомсу охотничью собаку, что и объясняло присутствие Филиппа на станции.
   -- Я должен поехать в Бенбери, но я вернусь со следующим поездом, -- сказал доктор Ингльби, -- из того, что вы рассказываете мне, я вижу, что мое присутствие там бесполезно, я буду нужнее в Дайке. Но умоляю вас, Филипп, миссис Фосдайк не должна случайно узнать об этом страшном известии, а теперь, когда оно дошло до Бомборо, оно может дойти и до нее. Вам надо отправиться в Дайк и сообщить ей об этом. Я поручаю вам дело не из приятных, но я знаю вас с самого детства -- вы золотой человек. Может быть, лучше сначала сообщить обо всем мисс Хайд. Она умная девушка и не растеряется в такой неожиданной ситуации. А теперь прощайте, придумайте сами, как лучше сказать, но сказать непременно надо.
   -- Прощайте, я сделаю все, что смогу, -- ответил Филипп, -- хотя вы задали мне непростую задачу.
   Приехав в Бенбери, доктор Ингльби сразу отправился в "Веточку хмеля", где его дружелюбно принял старик Марлинсон.
   -- Я знал, что вы приедете, доктор. Конечно, вы уже слышали страшную новость. Ужасно, что бедного мистера Фосдайка убили, но меня поражает еще и то, что этот адский злодей имел дерзость завлечь его в мою "Веточку хмеля". Он заказал самого что ни на есть лучшего вина и с пренебрежением отверг мой старый портвейн... я должен был догадаться, что ему не место в моей гостинице.
   -- Оставим пока это, Марлинсон, я желаю в последний раз взглянуть на моего старого друга, а потом я должен спешить в Бомборо: для близких Джона это страшный удар. Бедная миссис Фосдайк была чрезвычайно привязана к мужу... О, какая потеря!..
   -- Пожалуйте сюда, сэр. Я никого не пускал в эти комнаты -- так приказал инспектор Трешер. Он настоял на том, чтобы до прибытия его коллег, которых он ожидает из Лондона, все оставалось на своих местах.
   Взяв свечу, Марлинсон пошел вперед.
   С тех пор как хозяин последний раз побывал в этой роковой комнате, в ней ничего не изменилось, за исключением того, что тело убитого подняли с пола, положили на постель и прикрыли простыней. Доктор Ингльби, откинув покрывало, грустно вглядывался в такие знакомые черты своего несчастного друга; машинально он приложил руку к его груди и взглянул на маленькую рану, ставшую причиной смерти. Доктор ясно видел, что Джон Фосдайк мертв -- его убили ударом кинжала. Но что заставило убийцу совершить это преступление?
   -- Мне сказали, что вы хорошо знали мистера Фосдайка; может быть, вы разъясните мне одно важное обстоятельство в этом деле, доктор Ингльби? -- раздался чей-то голос, заставивший доктора вздрогнуть, и тут только он заметил, что в комнате, кроме него, находятся еще два человека. Он обернулся и в одном из них узнал инспектора Трешера, а другого, того, что говорил с ним, доктор Ингльби никогда прежде не видел. Это был низенький, тщательно выбритый господин с проседью на голове и живыми карими глазами, одетый самым обыкновенным образом.
   -- Я сержант Сайлас Ашер из уголовного департамента сыскной полиции Скотленд-Ярда, -- представился седой господин, -- и мне поручено расследовать это убийство. Я уже кое-что слышал от моего друга, инспектора Трешера. Я должен вернуться в Лондон с вечерним поездом, так что у меня мало времени. Я всегда действую открыто; вам покажется это странным в человеке моей профессии, но я пришел к тому, что это удобнее всего. Приведу вам такой пример: мне нужно узнать дорогу в Рамсгет, и я прошу кого-нибудь помочь мне. Я не скрываю, кто я, и вот что из этого выходит. Люди такие же прямые, как я, скажут мне все, что знают, а те, что кривят душой, тотчас решат, что мне нужно узнать дорогу не в Рамсгет, а в Маргет, и начнут рассказывать о Маргете.
   Надо, однако, заметить, что Сайлас Ашер был вовсе не так прямолинеен и прост, как говорил о себе. Напротив, он был одним из самых хитрых сыщиков Скотленд-Ярда и понимал, что его главная задача -- делать быстрые выводы.
   -- О чем же вы хотите меня спросить, мистер Ашер? -- осведомился доктор Ингльби.
   -- Сэр, необходимо, чтобы вы взглянули на кинжал, которым убили мистера Фосдайка, и сказали, его ли это вещь. Видите ли, -- добавил Сайлас Ашер, -- первым делом надо удостовериться, что это было убийство. Порой, когда люди пропадают, их друзья сразу начинают думать, что они убиты, а зачастую выясняется, что они живехоньки... В нашем же случае есть вероятность, что это самоубийство. Пролить свет на этот вопрос может орудие, причинившее смерть. Я видел его, оно не совсем обычное. Родственники и друзья мистера Фосдайка должны знать, был ли у него такой кинжал. Если был, то можно предположить самоубийство. Если же нет, если никто не видел у него такого оружия, то можно говорить об убийстве, и тогда орудие преступления будет способствовать розыскам убийцы.
   -- Я еще не видел этого кинжала, -- ответил доктор Ингльби.
   -- Это мне известно, -- произнес Сайлас Ашер. -- Не сочтите за труд заглянуть к Трешеру, когда поедете на поезд. Это займет у вас не более пяти минут. Нам нужно, чтобы вы сказали, принадлежал ли этот кинжал покойному. Конечно, ваш отрицательный ответ не будет окончательным доказательством, и если кто-нибудь из друзей мистера Фосдайка узнает его, то вряд ли можно говорить об убийстве.
   Доктор Ингльби повернулся к бездыханному телу своего друга и с сожалением подумал о том, что острый язык мистера Фосдайка и его непроходимое упорство больше никого не побеспокоят. Закрыв простыней лицо покойного, он объявил, что готов ехать в полицию. Там ему показали кинжал, и он повторил сказанное ранее: что никогда не видел его, хоть и часто бывал у убитого. Доктор Ингльби был убежден, что если бы видел это оружие, то не забыл бы.
   -- А знали ли вы господина Фоксборо или, может, вам что-то известно о нем? -- спросил инспектор Трешер.
   -- Нет, я даже не припомню, чтобы когда-нибудь слышал это имя, -- ответил доктор Ингльби, -- но надо сказать, что мистер Фосдайк вел дела со многими людьми, о которых ни его семейство, ни его друзья понятия не имели. Он скрытничал, когда речь заходила о его делах, как, впрочем, и должно в его профессии. Кто наймет болтливого юриста?
   -- Благодарю вас, сэр, это все, что пока мне необходимо знать. Наши коллеги, которых я уведомил по телеграфу, за двое суток проверят в Лондоне всех с фамилией Фоксборо. Я уже имею некоторое представление о том Фоксборо, который был здесь, но ключ ко всему, как я полагаю, находится вовсе не в Бенбери. Но мне пора на железнодорожную станцию, да и вам, сэр, тоже.
   Проводив доктора Ингльби, который сел на бомборский поезд, инспектор Трешер простился с господином Ашером, когда подошел поезд на Лондон.
   -- Вы, разумеется, приедете на следствие? -- полюбопытствовал Трешер.
   -- Да, но если быть откровенным, то я не думаю, что из этого выйдет что-нибудь путное. Хотя, кто знает...
  

XII. Мистер Тотердель обеспокоен

   С тяжелым сердцем Филипп Сомс направился в Дайк, чтобы выполнить данное доктору Ингльби обещание. Филипп искренне сожалел о Джоне Фосдайке, которым он восхищался с самого детства. Молодого человека всегда привлекали неиссякаемая энергия и предприимчивость городского секретаря. Одно время он был главой того самого крикетного клуба, где теперь председательствовал Филипп Сомс. Сам Фосдайк основал этот клуб, поставив его на хорошее финансовое обеспечение. Какую страшную весть Филипп должен был сообщить миссис Фосдайк! Молодой человек хорошо знал эту семью, и, как внимательный наблюдатель, полагал, что хотя между Фосдайками и случались размолвки, Мери Фосдайк искренне любила мужа. Медлить, однако, было нельзя...
   Мистер Сомс позвонил и только потом взглянул на часы. Было не совсем удобно: в это время дамы обычно одевались к обеду. Когда дверь отворилась, Филипп обратился к лакею:
   -- Я сейчас же должен видеть мисс Хайд, Роберт. Я подожду в кабинете. Приведите ее туда, если увидите ее одну, а если же мисс Хайд будет с миссис Фосдайк, то скажите, что ее желает видеть кто-то из Бомборо. Больше никому не говорите ни слова о моем присутствии. Я принес одно очень неприятное известие, о котором вы все вскоре узнаете.
   Удивленный Роберт отправился исполнять поручение мистера Сомса и нашел мисс Хайд вместе с миссис Фосдайк выходящими из гостиной -- дамы собирались переодеваться к обеду. Бесси, выслушав Роберта, тотчас направилась в кабинет, а миссис Фосдайк, услышав, что Бесси спрашивает кто-то из Бомборо, предположила, что это какой-нибудь лавочник, и прошла в свою комнату.
   -- Филипп! -- воскликнула мисс Хайд, войдя в кабинет. -- Что все это значит?
   -- Присядьте, -- ответил он, пожав ей руку, -- лучше вот в это большое кресло. Я пришел сообщить вам одно неприятное известие... с мистером Фосдайком случилось большое несчастье.
   -- На железной дороге? -- спросила девушка, и краска схлынула с ее щек. -- Это опасно?
   -- Да, Бесси. Я даже боюсь, что смертельно опасно, -- произнес Филипп кротко, -- конечно, пока есть жизнь, есть и надежда, -- продолжил он, опустив глаза, потому что не мог выдержать испуганного взгляда, устремленного на него.
   -- Никакой надежды нет, Филипп, я это вижу по вашему лицу. Он умер или умирает, скажите мне правду, ради бога!
   -- Умер, -- тихо ответил Филипп.
   -- Какой ужас! -- прошептала Бесси. -- Что же будет с бедной миссис Фосдайк? Она любила его, Филипп, любила всей душой, хотя порой они и ссорились. Ах! Как они были добры ко мне!
   Бесси опустила голову и зарыдала. Сомс молчал. Он чувствовал, что исполнил свое обещание только наполовину, и ужасно волновался, потому что не знал, как сказать девушке, от чего умер Фосдайк.
   -- О, продолжайте, -- проговорила Бесси, все еще всхлипывая. -- Расскажите, как это случилось и где? Разумеется, я должна сообщить об этом миссис Фосдайк, а она захочет узнать все.
   -- Можете ли вы собраться с мужеством, Бесси? Готовы ли вы услышать нечто очень печальное о смерти мистера Фосдайка? Это случилось не на железной дороге.
   Девушка недоуменно посмотрела на Сомса.
   -- Мужайтесь, -- повторил Филипп. -- Помните, что вы должны поддерживать и утешать миссис Фосдайк.
   -- Я понимаю это, -- сказала Бесси слабым голосом, -- пожалуйста, продолжайте.
   -- Мистер Фосдайк был убит, -- медленно произнес молодой человек, -- его закололи кинжалом прямо в сердце.
   Бесси закрыла лицо руками.
   -- Убит! -- прошептала она. -- Боже мой! Кого же подозревают? Кто убийца? О господи, за что?
   -- Повод неизвестен, но есть подозрение, что это сделал некий мистер Фоксборо, который пригласил его...
   -- Ах, боже мой! -- воскликнула девушка, побледнев и откинувшись на спинку кресла.
   Видя, что ей дурно, Филипп хотел позвонить, но Бесси остановила его движением руки.
   -- Боже мой, только этого недоставало, -- прошептала она и, по-видимому, впала в обморочное состояние.
   Сомс опять взялся за колокольчик, но, увидев вазу с цветами, поспешно бросился к ней. Молодой человек кинул цветы на пол, намочил в воде свой платок и приложил его к вискам мисс Хайд. Бесси опомнилась минуты через две.
   -- Позвонить? -- спросил Филипп.
   Девушка отрицательно покачала головой. Не было ничего удивительного в том, что известие об убийстве Джона Фосдайка расстроило мисс Хайд. Но Филиппа Сомса привело в недоумение другое -- ее слова "только этого недоставало". Что она хотела этим сказать? Из головы молодого человека никак не шло воспоминание о тайне, которая, по мнению Бесси, делала невозможным ее замужество. Но Филипп оставил эти мысли, когда Бесси, несколько оправившись, заметила:
   -- Разумеется, я должна сообщить все миссис Фосдайк, и теперь, Филипп, я думаю, вам лучше уйти. Нам обеим предстоит тяжелая ночь. Когда вернетесь в Бомборо, передайте доктору Ингльби, чтобы он заехал к нам, если сможет.
   -- Обязательно передам, но он отправился в Бенбери и вернется поздно. Я встречу его на станции. Думаю, он непременно к вам заедет. Это он прислал меня сюда.
   -- Он всегда внимателен, -- ответила Бесси.
   В это время дверь вдруг отворилась, и в кабинет вошла миссис Фосдайк.
   -- Это вы! -- воскликнула она, засмеявшись. -- Как поживаете, мистер Сомс? Так вот кто желал вас видеть, Бесси. Право, Филипп, я никогда бы не поверила, что вы способны таким образом проникнуть в мой дом. Что я должна о вас думать? Объясните, молодые люди, объясните. Пригласить мне его обедать, Бесси, или нет?
   Миссис Фосдайк даже не догадывалась о том, что случилась беда. Хозяйке Дайка показалось, что молодые люди, наконец, объяснились между собой, чего она в душе и желала, но тут миссис Фосдайк все же заметила, что у них чрезвычайно расстроенный вид.
   -- Что с вами? Поссорились вы, что ли? Чем это вы огорчены?
   Слышать, как шутит эта бедная женщина, было выше сил Филиппа.
   -- Сегодня я обедать не буду, благодарю вас, миссис Фосдайк. Прощайте, Бесси, то есть мисс Хайд, я хотел сказать... -- и с этими словами молодой человек ушел.
   Ни на кого убийство Джона Фосдайка не произвело такого странного впечатления, как на Тотерделя. Старик был болтлив, любопытен и в последнее время зол на городского секретаря. Но надо отдать должное Тотерделю: его ненависть не переходила известных пределов. Когда все подробности убийства стали известны в Бомборо, в душе Тотерделя мелькнула мимолетная радость, потому что в ящике его письменного стола лежала афиша "Сиринги" и потому что он, Тотердель, не только разговаривал с убийцей, но и мог указать полиции, где его найти. Старику уж очень льстило, что он держит в своих руках ключ к разгадке важного преступления. Теперь он точно станет фаворитом публики, его имя появится во всех газетах, а для его непомерно раздутого тщеславия это значило немало. Все будут говорить о нем как о человеке, поспособствовавшем раскрытию убийства в Бенбери, и он станет знаменитым. Потом Тотердель вспомнил, что именно он указал на Джона Фосдайка предполагаемому убийце, и почувствовал угрызение совести. Но тут ему пришло в голову, что незнакомец сам спросил его о мистере Фосдайке. К тому же он без труда мог узнать это у кого угодно. Эта мысль успокоила Тотерделя. Но кому доверить столь важную тайну? Старик терзался и другим обстоятельством: он сидел рядом с убийцей за двадцать четыре часа до совершения преступления. Этого он не скрывал -- напротив, раструбил всему городу. Тотердель не уставал описывать незнакомца и пересказывать их разговор, причем раз от раза рассказ этот удлинялся.
   Старик умолчал только об одном -- о том, что видел Фоксборо за кулисами. Тщеславный Тотердель не хотел, чтобы кто-нибудь, кроме него, мог сообщить полиции сведения об убийце. В бенберийском процессе он намеревался стать главным свидетелем -- вот как он жаждал славы.
   Вернувшись из Бенбери, доктор Ингльби тотчас отправился в Дайк, где его присутствие было крайне необходимо. Миссис Фосдайк, ошеломленная случившимся, мучилась угрызениями совести и горько упрекала себя за недавнюю ссору с мужем. Она внушила себе мысль, что это отчасти и ее вина, и не могла унять рыданий.
   Но больше всего доктора Ингльби поразило необыкновенное уныние мисс Хайд. Она старалась взять себя в руки, но ее горе было слишком очевидно. Чем оно объяснялось? Конечно, девушка потеряла дорогого друга, но все-таки было странно, что Бесси, умевшая владеть собой, могла прийти в такое отчаяние. Она всеми силами пыталась утешить бедную миссис Фосдайк, но доктор Ингльби должен был признать, что сама девушка еще больше нуждалась в поддержке и успокоении. В подобных случаях трудно что-то сделать. Слова утешения кажутся пошлыми, а медицинская помощь -- бесполезной.
   На следующий день доктора Ингльби посетил Сайлас Ашер, удивив его тем, что вошел без доклада. Сержант Скотленд-Ярда всегда появлялся неожиданно, чем походил на привидение. Одно его имя приводило в ужас мастеров по части воровства. Рассказывают, как один из самых виртуозных воров был застигнут врасплох во время своего последнего подвига. Когда вор опустошал шкатулку с драгоценностями, принадлежавшую какой-то графине, и жадно любовался ее бриллиантовым браслетом, он вдруг услышал слова, сказанные шепотом ему на ухо: "Очень красивый браслет, не правда ли, Билл Симонс? Но вам больше идут вот эти браслеты", -- и, прежде чем изумленный грабитель успел опомниться, его заключили в кандалы.
   -- Я приехал навести некоторые справки, сэр, -- объяснил Ашер. -- Прежде всего, мне нужны вы. Я не хотел бы сам беспокоить дам в Дайке, но мне необходимо получить от них ответ на два вопроса. Знали ли они мистера Фоксборо или, может, что-то слышали о нем? И видели ли они вот эту вещицу у мистера Фосдайка? -- И тут Сайлас Ашер показал роковой кинжал, найденный в груди Джона Фосдайка.
   Легкий трепет охватил доктора Ингльби, но не при виде оружия -- его ремесло закалило ему нервы. Он находил крайне тяжелой необходимость показать эту страшную вещь обитательницам Дайка.
   -- Пожалуйста, не думайте, доктор, что я человек совсем бесчувственный, -- воскликнул сыщик, догадавшийся о том, что происходит в душе доктора. -- Я знаю, что такое сердечные привязанности и, могу вас заверить, умею щадить чувства других людей. Но вопросы-то эти важные, и ответы на них крайне необходимы. Представьте меня дамам, но вопросы задавайте сами. Я только хочу присутствовать при этом; но вам лучше сказать прямо, что я -- полицейский агент. Я уже говорил, что розыски поручены мне, и я обязан отыскать убийцу, кем бы он ни был.
   -- Вам, кажется, решительно все равно, кого вы повесите, -- резко заметил доктор Ингльби.
   -- Вовсе нет, -- возразил Сайлас Ашер. -- Но моя репутация будет запятнана, если я не найду злодея, совершившего такое дерзкое преступление. Тем более, что дело очень простое. Кто, если не Фоксборо, мог совершить это убийство? Однако нам надо собрать все звенья цепи, вот почему я вынужден побеспокоить дам в Дайке.
   -- Завтра, сержант Ашер, может быть. Но сегодня это совершенно невозможно. Как домашний врач этих дам, я прямо говорю, что сегодня ни миссис Фосдайк, ни мисс Хайд, подавленные большим горем, не в состоянии с кем-либо говорить. Вероятно, вы захотите спросить их еще о чем-нибудь, так что лучше сделать это завтра.
   Сайлас Ашер подумал и сказал:
   -- Может быть. Я, разумеется, желаю выяснить, что заставило мистера Фосдайка поехать в Бенбери. Мы знаем, что мистер Фоксборо приезжал сюда в понедельник вечером. Он, вероятно, встретился с мистером Фосдайком и пригласил его на ужин. По причинам, пока нам не известным, мистер Фосдайк принял приглашение, но, по показаниям свидетелей из гостиницы "Веточка хмеля", это был совсем не дружеский ужин. Если приглашение было сделано на словах, то кто-нибудь мог его слышать. Наверняка в Бомборо приметили этого незнакомца. А если приглашение содержалось в письме, то, вероятно, дамы в Дайке знают о нем, и письмо еще не уничтожено. По почерку, доктор, можно кое-что выяснить о человеке и даже установить его приметы, а это значит напасть на след.
   -- Я понимаю, что вы не хотели бы потерять день зря, но все-таки не дам вам согласия ехать сегодня в Дайк.
   -- Может быть, вы и правы. Следовательно, мне придется провести день здесь, и я постараюсь распорядиться им с пользой. Я зайду завтра, доктор, посмотрим, что вы сможете сделать для меня.
   Итак, Сайлас Ашер пошел собирать сведения. Он расхаживал по городу и вступал со всеми в разговор. Разносторонность его познаний делала ему честь: люди, с которыми он беседовал, составляли совершенно разные мнения о его профессии. Конюх из гостиницы "Королевский герб", где остановился мистер Ашер, нисколько не сомневался в том, что его собеседник имеет отношение к лошадям. В лавке с письменными принадлежностями сержанта приняли за человека, связанного с театром, а некоторые никак не могли понять, пшеницу или рогатый скот он приехал покупать. Проведя часа три в разговорах со всеми подряд, Сайлас Ашер узнал, что Фоксборо сидел рядом с Тотерделем в день открытия театра в Бомборо. Ясно, что теперь сержанту был нужен именно Тотердель, а разузнать, где он живет, разумеется, не составляло труда. Сыщик был уже осведомлен и о том, какое отношение Тотердель имел к миссис Фосдайк, и о его ссоре с ее мужем. Подобные сплетни быстро распространяются в провинциальном городе, а такому опытному человеку, как Сайлас Ашер, выудить их из собеседников было очень легко.
   Главный болтун муниципального совета жил в опрятном домике, расположенном среди зелени городских предместий. Туда-то Сайлас Ашер и направился. Он был доволен собой, потому что многое успел сделать за это утро, правда, одни его собеседники признавались, что сами не видели Фоксборо, а другие описывали его неопределенно и совершенно по-разному. Все, однако, единогласно утверждали, что Тотердель разговаривал с незнакомцем и может описать его внешность и манеры. Этот Фоксборо просил старика показать ему Фосдайка.
   Тотердель был дома, и сыщика тотчас провели к нему.
   -- Мистер Сайлас Ашер, -- повторил Тотердель, читая имя на посланной ему карточке, -- могу я узнать, какое у вас ко мне дело?
   -- Я думаю, сэр, что вы и сами догадываетесь. Сайлас Ашер известен в Скотленд-Ярде, и вам, возможно, встречалось это имя в статьях о громких убийствах.
   -- Конечно, конечно, -- воскликнул Тотердель, ерзая в кресле; он всегда так делал, если был чем-то взволнован. -- Пожалуйста, присаживайтесь, мистер Ашер.
   Старик все время думал, кому бы поверить свою тайну, как вдруг такой человек сам пришел к нему.
   -- Я имею причины полагать, мистер Тотердель, что вы можете сообщить полиции очень важные сведения, а так как расследование этого убийства поручено мне, я пришел поговорить с вами.
   -- Вы не нашли бы в Бомборо человека, который помог бы вам так, как помогу я. Я ведь был близким другом бедного мистера Фосдайка, я крестный его жены, и хотя он поступил со мной очень дурно и неблагодарно, я не держу на него зла.
   За что бедный Джон Фосдайк должен был питать благодарность к Тотерделю, объяснить было трудно.
   -- Боже мой! -- продолжал старый лгун. -- Кто бы мог подумать, что, прикладывая столько сил, чтобы устроить театр в Бомборо, я, так сказать, копал могилу Джону Фосдайку! Но он сам во всем виноват -- нечего было скрытничать. Будь он только откровенен со мной, мистер Ашер, будь он откровенен...
   -- Стало быть, мистер Тотердель, покойный не говорил с вами о Фоксборо?
   -- Никогда, ни со мной, ни с кем-либо другим, иначе я бы знал... Мне известно все, что происходит в Бомборо...
   -- В понедельник вы сидели рядом с Фоксборо в театре? -- перебил его сыщик, потому как уже понял, что член муниципального совета не умеет рассказывать кратко.
   -- Именно это я и хотел вам сообщить, -- выпалил Тотердель, -- но вы не дали мне договорить. Да, я сидел рядом с этим злодеем в театре. Он был во фраке и нисколько не походил на убийцу.
   Старик замолчал и поглядел на сыщика, будто вопрошая его: "Ну, что вы об этом думаете?"
   Сайлас Ашер никак не отреагировал на эти слова: опыт подсказывал ему, что человек из любого сословия может стать на путь преступления.
   -- Этот негодяй вел себя довольно любезно, -- продолжал Тотердель, -- сказал, что сам имеет отношение к театру, спросил о двух-трех господах, в том числе и о Джоне Фосдайке...
   -- Причину назвал? -- Сыщик перебил старика так внезапно, что тот вздрогнул.
   -- Да, сказал, что встречался с ним где-то, может быть, учился в школе. Потом этот человек спросил, кем мисс Хайд приходится мистеру Фосдайку. Я ответил, что не знаю, что ее личность представляет для нас тайну и никто не знает точно, кто она такая. Это очень странно, мистер Ашер, но весь Бомборо теряется в догадках на счет происхождения мисс Хайд...
   -- И конечно, сэр, вам не известно имя этого незнакомца?
   -- И да, и нет. В мои руки случайно попала одна странная улика, которая еще в понедельник не значила ровным счетом ничего, а теперь может подсказать вам, где отыскать Джеймса Фоксборо.
   -- Джеймса! -- воскликнул сыщик. -- Так вы узнали, как его зовут, мистер Тотердель?
   -- Да! -- с гордостью подтвердил старик; посмеиваясь, он встал с кресла и подошел к письменному столу. -- Когда незнакомец уходил, -- продолжил Тотердель, отпирая ящик, -- он вынул из кармана шелковый шарф, чтобы завязать его на шее, и выронил вот это. Взгляните! -- И Тотердель подал сыщику афишу, которую подобрал в театре.
   -- "Сиринга"! Я хорошо знаю этот театр; но там может бывать любой, так что это не многое проясняет... А! "Сирингу" содержит Джеймс Фоксборо! Да-да, теперь припоминаю: его жена -- красивая женщина и довольно хорошо поет. Но, кажется, я никогда не видел мистера Фоксборо. Я никогда не забываю тех, кого видел хоть раз. Можете оставить афишу у себя, мистер Тотердель, это важное сведение, но -- позвольте заметить -- не улика. Всякий может носить в кармане афишу "Сиринги".
   Старик чуть не задохнулся от негодования. Он считал афишу самым убедительным доказательством.
   -- Видите ли, -- продолжал сыщик, словно читая мысли Тотерделя, -- афиша напомнила мне, что Джеймс Фоксборо -- хозяин "Сиринги", только и всего. Когда мы арестуем господина Фоксборо, вы посмотрите на него и скажете, он ли сидел рядом с вами в театре.
   -- Несомненно, -- ответил Тотердель, несколько оживившись при мысли, что все-таки ему придется выступить в роли главного свидетеля.
   -- Думаю, что мне больше незачем отнимать ваше время. Я не сомневаюсь, что благодаря предоставленным вами сведениям мы скоро разузнаем все о Джеймсе Фоксборо и найдем его, когда он нам понадобится. Прощайте, сэр.
   -- Интересно, -- бормотал Сайлас Ашер себе под нос, уходя, -- действительно ли это тот самый Джеймс Фоксборо, который владеет "Сирингой"? Но из-за чего он мог поссориться с Фосдайком? Надо выяснить. Только это что-то слишком просто на первый взгляд... Снять комнату в провинциальной гостинице на свое имя, пригласить на ужин своего врага, убить его ночью и спокойно вернуться в Лондон с утренним поездом. Да, все слишком просто... Завтра я задам дамам в Дайке два или три вопроса, хотя вряд ли что-нибудь из этого выйдет...
   На следующее утро Сайлас Ашер отправился к доктору Ингльби узнать, получится ли побеседовать с миссис Фосдайк и мисс Хайд.
   -- Я уже был у них и все устроил, -- ответил доктор. -- Встреча должна быть настолько непродолжительной, насколько это возможно. Вопросы буду задавать я, так как поручился, что вы и рта не раскроете. Они знают, кто вы, и будут говорить для вас.
   Сначала Сайлас Ашер остался не совсем доволен услышанным, но потом повеселел и сказал:
   -- Это не займет много времени, доктор. Вопроса только три. Я лучше их напишу.
   -- Напишите, а я пока велю заложить кабриолет. Вот вам все для письма.
   Вскоре доктор Ингльби вместе с сыщиком въехал в Дайк. Там их тотчас провели в гостиную, где уже ждали дамы. Они приняли доктора с едва заметными улыбками на лицах, а на поклон Сайласа Ашера ответили легким наклоном головы.
   -- Любезная миссис Фосдайк, мы должны побеспокоить вас, -- начал доктор Ингльби, -- но все это в интересах правосудия. Я задам вам только три вопроса. Во-первых, видели ли вы прежде вот эту игрушечку? -- И доктор показал кинжал, лишивший жизни Джона Фосдайка.
   Обе дамы ответили отрицательно.
   -- Во-вторых, знал ли ваш муж некоего мистера Фоксборо?
   -- Никогда не слышала о таком, -- коротко ответила миссис Фосдайк.
   -- И я никогда не видела мистера Фоксборо, -- пролепетала мисс Хайд с заметным волнением.
   -- В-третьих, известно ли вам, зачем мистер Фоксборо поехал во вторник в Бенбери?
   -- Да, -- ответила миссис Фосдайк, -- он с утренней почтой получил письмо, которое очень его расстроило. Мы обе заметили это, не правда ли, Бесси?
   Мисс Хайд наклонила голову в знак согласия.
   -- Он так разволновался, -- продолжала миссис Фосдайк, -- что я спросила его, не болен ли он, а потом уговаривала не оставаться ночевать в Бенбери, а вернуться домой к обеду. О! Почему он не послушал моего совета! -- И бедная женщина залилась слезами.
   -- Полно, полно, дорогой друг, -- успокаивал доктор, -- мы не станем больше вас тревожить. Прощайте, прощайте, мисс Хайд. Я заеду вечером.
   Сайлас Ашер уже незаметно выскользнул из комнаты.
   -- Надеюсь, вы узнали все, что хотели? -- спросил доктор, выходя к нему.
   -- Не совсем, -- ответил сыщик. -- Я желаю знать, когда мисс Хайд слышала о мистере Фоксборо.
   -- Ведь она же сказала, что никогда не слышала о нем.
   -- Прошу прощения, мистер Ингльби, но девушка сказала, что никогда не видела его, и я ей верю; но судя по тому, как она это сказала, я убежден, что она слышала о нем.
   -- Мне бы это и в голову не пришло.
   -- Конечно. Вы не привыкли так, как я, взвешивать каждое слово, -- ответил сыщик, садясь в кабриолет.
   -- Довольны ли вы нашим визитом? -- спросил доктор Ингльби через несколько минут и тем самым заставил своего спутника очнуться от глубокой задумчивости.
   -- Я дал бы сто фунтов за это письмо, -- угрюмо проговорил Сайлас Ашер.
  

XIII. Разговоры в Клубе

   Герберт Морант уложил вещи, не забыв и о будильнике. Когда молодой человек осматривался, проверяя, все ли взял, в дверь постучались. Вошла его хозяйка миссис Мариотт с телеграммой. Телеграмма была от Филиппа Сомса, и в ней сообщалось следующее:

"Сожалею, но сейчас я не могу принять тебя. Подробности по почте".

   Морант внимательно прочел телеграмму и философски заметил:
   -- Судьба, как всегда, коварна. Только я ставлю лестницу, которая должна привести меня к богатству, как злая волшебница, чью рюмку забыли наполнить вином на моих крестинах, опрокидывает ее. Филипп Сомс говорил мне, что мяч лежит у моих ног, но какая от этого польза, когда тебе не известны правила игры и ты не умеешь подать мяч... Я знаю старину Фила, он сам кинул бы мяч, а мне оставалось бы только бежать за ним. Ну, ничего не поделаешь, придется ждать письма, а пока я, пожалуй, пообедаю. А дальше -- вист, бильярд или театр...
   На следующий день Морант получил письмо от Сомса.
  
   "Любезный Герберт, мне искренне жаль, что я вынужден просить тебя отложить приезд, но произошла трагедия -- в Бенбери был убит Джон Фосдайк. Весь Бомборо скорбит; многие из нас, знавшие и любившие господина Фосдайка, тяжело переживают эту утрату. Я знал его четырнадцать лет, с самого детства. Он был очень дружен со всеми моими родными. Как только я немного оправлюсь от этого потрясения, ты приедешь ко мне, как мы и условились. Прощай.

Всегда преданный тебе, Филипп Сомс.

   P. S. Из газет ты узнаешь обо всех подробностях происшедшего. Избавь меня от необходимости пересказывать их".
   Прочитав письмо, Морант вскочил с постели и бросился в гостиную за утренними газетами. Юноша был заинтригован словами своего друга, но он даже представить себе не мог, как сильно это происшествие его коснется.
   Развернув газету "Стэндард", он быстро пробежал ее глазами. От волнения он никак не мог сосредоточиться.
   -- Ага, вот! -- воскликнул он, когда заголовок "Таинственное убийство в Бенбери" бросился ему в глаза.
   Молодой человек с интересом принялся читать статью. В ней сообщалось, что убийство, по всей вероятности, произошло во вторник ночью, хотя тело обнаружили в среду днем. На календаре была уже пятница, так что газетчики успели выяснить подробности происшествия. Оно было описано очень драматично. Но когда мистер Морант дошел до строки: "Во вторник друг "номера одиннадцать", хорошо известный в Бомборо мистер Фосдайк, приехал в гостиницу "Веточка хмеля" и спросил мистера Фоксборо", -- он выронил газету, вскрикнув от ужаса. Однако юноша тотчас приободрился: ведь на свете же не один человек с именем Фоксборо. Морант поднял газету и продолжил читать. Обстоятельства убийства излагались в статье последовательно и четко, но последний абзац, вероятно, писали позже. Похоже, его передали по телеграфу:
   "Нам только что сообщили, что сегодня в Бомборо найдена новая улика. Она указывает на то, что мистер Джеймс Фоксборо, известный владелец музыкального зала "Сиринга", и есть тот самый Фоксборо, который находился в гостинице "Веточка хмеля" в день убийства".
   Молодой человек опять выронил из рук газету. Неужели человек, которого он знал, отец Нид, мог встать среди ночи и убить своего гостя? Преступление было неслыханной дерзости, а причина его совершенно непонятна. Никаких предположений на этот счет в газете не высказывалось, и чем больше Герберт Морант об этом думал, тем в большее недоумение приходил. Несколько раз он перечитывал статью, потому что эта страшная история приобрела в его глазах какое-то необъяснимое обаяние. Им овладело то болезненное чувство, которое делает все вокруг блеклым и неинтересным в сравнении с желанием разгадать загадку. Люди с живым воображением зачастую не могут думать ни о чем другом, пока тайна не раскроется. Они беспрерывно читают газеты, опасаясь, что от них ускользнут важные детали, и строят замысловатые теории.
   После завтрака Герберт Морант отправился в клуб. Ему захотелось посмотреть, что пишут об этом в других газетах, послушать, что говорят. В газетах разногласия не было: в одних, конечно, содержалось меньше подробностей, чем в других, но все они сообщали о том, что Морант уже прочел. Толки, напротив, ходили самые разнообразные, высказывалось столько предположений, что бедный Герберт даже растерялся.
   -- Помилуйте! -- говорил старый Кренбери Пай. -- Я знаю этого Фоксборо, его настоящее имя Айки Соломон. Он начинал как жокей, а когда ему не повезло, то он и взялся за "Сирингу". Айки -- добрый малый, не думаю, что он способен на убийство.
   Все внимательно слушали Кренбери и верили ему, а между тем он знал Джеймса Фоксборо так же хорошо, как и китайского императора.
   -- Что загадочного в этом убийстве? Нет ничего проще! -- ворчал старый майор Борробош. -- Разумеется, Фоксборо нужны были не деньги и не часы, а какие-нибудь бумаги. Из-за чего еще им было ссориться? Конечно, из-за документов! Этот Фосдайк их, похоже, не отдавал, потому Фоксборо решил выкрасть их ночью. Городской секретарь проснулся, и Фоксборо, пырнув его кинжалом, схватил бумаги, запер дверь и наутро улизнул. Разумеется, убийство неумышленное...
   -- Послушайте меня, только не разболтайте никому, -- говорил мистер Лакерс, -- но я слышал от одного человека, у которого есть приятель, переписывающийся с кем-то в Бомборо, что дочь Фоксборо была гувернанткой у детей Фосдайка; тот обольстил ее, и Фоксборо убил его из мести.
   Понятно, каково было слушать всю эту болтовню бедному Герберту Моранту, чей рыцарский характер побуждал его стоять горой за своих новых друзей. Однако он вращался в лондонском обществе уже шесть лет и не мог не знать, что эти толки не заслуживают доверия. Однако молодой человек почти ничего не знал о мистере Фоксборо. Миссис Фоксборо и Нид -- другое дело, но Герберт знал, что и у последних негодяев бывают очаровательные жены и дочери. Мистер Морант чувствовал себя несчастным, выходя из клуба; правда, он не верил тому, что услышал, но факт оставался фактом: Джеймса Фоксборо обвиняли в убийстве, и -- виновен он или нет -- это сильно огорчало любимую Гербертом девушку и ее мать.
   Наконец молодому человеку пришло в голову отправиться в Тэптен-коттедж. Он хотел выразить его обитательницам свое сочувствие и сказать, что он не верит обвинению.
   Информация о том, что преступник -- владелец "Сиринги", появилась в газетах с легкой руки Тотерделя. Болтливый старик, расставшись со своей тайной, захотел извлечь из этого как можно больше удовольствия. Он стал показывать афишу всем и каждому, рассказывая о том, как она попала к нему в руки. Тотердель поведал жителям Бомборо и о том, что с ним беседовал знаменитый сыщик Сайлас Ашер. По словам старика, сыщик признался, что без его помощи не напал бы на след убийцы.
   Приближаясь к Тэптен-коттеджу, Герберт Морант замедлил шаг. Он ни на минуту не оставлял своего намерения поддержать дам, но как утешить охваченных горем женщин? Слова почти бессильны, и их так трудно произносить при столь печальных обстоятельствах, особенно мужчинам.
   Подходя к дому, мистер Морант заметил бедно одетого человека, который неторопливо брел по другой стороне улицы. Морант не обратил на него особого внимания и постучал в дверь дрожащей рукой. Ему отворила не та служанка, которая исполняла эту обязанность, а горничная миссис Фоксборо. Девушка сказала, что госпожа никого не принимает.
   -- Я думаю, Дженни, что меня она примет, -- проговорил Морант, -- потрудитесь доложить.
   Горничная подумала, что миссис Фоксборо и вправду сделает исключение для такого хорошего знакомого, а главное, она помнила о разных подарочках, которые Морант приносил ей с тех пор, как стал постоянным гостем Тэптен-коттеджа. Дженни пошла к своей госпоже и, вернувшись, сказала, что миссис Фоксборо действительно готова принять мистера Моранта.
   Хозяйка дома спустилась в гостиную с чрезвычайно гордым видом.
   -- Вы, конечно, слышали, мистер Морант, -- заговорила она, протягивая ему руку, -- какое оскорбление нам нанесли? Вы слышали, в чем обвиняют моего мужа? Вот что значит жить в свободной стране, где гнусные газетенки могут клеветать, не опасаясь наказания!
   -- Миссис Фоксборо, я только сегодня узнал об этом ужасном обвинении и тотчас пришел заверить вас, что все это сущая нелепица. Скажите, могу ли я чем-нибудь быть вам полезен?
   -- Я так и думала, что вы будете на нашей стороне, мистер Морант, -- ответила миссис Фоксборо, несколько смягчившись. -- Вы встречались с моим мужем и знаете, что он не способен кого-то умышленно оскорбить, а тем более совершить такое преступление.
   -- Конечно, это невозможно, но где же он? Знает ли он об этом ужасном обвинении? Его надо предупредить, он должен как можно скорее опровергнуть слухи, -- торопливо произнес Морант. -- Я не верю тому, что пишут в газетах, но если он действительно приглашал этого Фосдайка на ужин в "Веточку хмеля", то ему немедленно нужно рассказать, как все было на самом деле.
   -- Я никогда не слышала от него ни о каком Фосдайке, -- покачала головой миссис Фоксборо.
   -- Очень может быть, что не ваш муж, а другой человек с именем Фоксборо останавливался в "Веточке хмеля"... Вы писали ему?
   -- Нет. Я не знаю, где он. Мы почти не переписываемся, когда он уезжает по делам. Последнее письмо от него пришло из Слакфорда...
   -- Боже мой! Это же недалеко от Бенбери!
   -- И что с того? -- возразила миссис Фоксборо, гордо вскинув голову.
   -- Конечно, ничего, -- взволнованно ответил Герберт.
   -- Разумеется, мне жаль, что я не знаю его адреса, но это не столь существенно. Он из газет должен знать, в чем его обвиняют. Я уверена, скоро мы получим телеграмму с уведомлением о том, что он в Бенбери.
   -- Это было бы очень кстати. Как Нид?
   -- Я не смогла скрыть это от бедняжки. Она все равно узнала бы обо всем через несколько дней, и я решила сама ей рассказать... Нид подавлена. Она совсем не похожа на римлянку, -- проговорила миссис Фоксборо со слабой улыбкой.
   -- Могу я видеть ее?
   -- Сегодня нет. И я не принимаю никого, но для вас сделала исключение, мистер Морант. Вы предложили мне свои услуги, и я хотела бы знать, исполните ли вы одну мою просьбу?..
   -- Непременно, миссис Фоксборо! -- с жаром воскликнул молодой человек.
   -- Итак, слушайте. Следствие начинается сегодня. Согласны вы поехать в Бенбери и привезти мне подробный отчет обо всем?
   Губы гордой миссис Фоксборо дрожали, когда она говорила это.
   -- Они вызвали Элен. Вы видели, что не она отворила вам дверь. Зачем она им понадобилась, ума не приложу. За нашим домом наблюдают. Шпион день и ночь смотрит, кто входит и выходит от нас. Может быть, вы его не заметили, но он тут, и очень может быть, что и вас не оставят в покое после вашего посещения.
   -- Пусть только попробуют! -- ответил Морант с какой-то свирепой радостью; ему не терпелось выместить на ком-нибудь свое раздражение. -- Охотно исполню ваше поручение, миссис Фоксборо, и сегодня же поеду в Бенбери. Я благодарю вас за доверие и за то, что вы дали мне возможность что-то сделать для вас. Передайте мое почтение Нид! А теперь я прощаюсь с вами и надеюсь завтра же вечером привезти вам приятное известие из Бенбери.
   Когда Герберт Морант выходил из дома, он увидел того самого человека, которого заметил прежде, когда шел к дому. Мистер Морант понял, что это шпион. Герберт предположил, что наблюдатель последует за ним, и только ждал подходящей минуты, чтобы убедиться в этом и яростно накинуться на него. Но, сделав несколько шагов за Морантом, незнакомец опять повернул назад: было ясно, что ему поручено наблюдать за домом.
   По дороге домой Герберт Морант не мог не думать о том, что против Фоксборо скопилось немало улик. Он находился недалеко от Бенбери, когда произошло убийство; кто-то с таким же именем, как у него, пригласил несчастного Фосдайка на ужин в "Веточку хмеля", а самое неприятное заключалось в том, что сам Фоксборо куда-то пропал. Оставалась, конечно, надежда, что он прочтет о себе в газетах, явится на следствие и все объяснит. "Как же просто обвинить человека в преступлении, когда все обстоятельства складываются против него", -- заключил молодой человек.
  

XIV. Разговоры об убийстве

   Филиппа Сомса так поразило убийство в Бенбери, что он совершенно не мог заниматься обычными делами. Он пребывал в смятении не только потому, что Фосдайки были близкими друзьями его родителей. Молодой человек решил, что тайна Бесси имеет какое-то отношение к этой трагедии, какое именно -- Филипп не знал, но нечаянно оброненные слова мисс Хайд не выходили у него из головы. Он вспомнил, как в театре девушка спрашивала его, не говорил ли с ним мистер Фосдайк. Сомс не верил сплетням, которые Тотердель распускал о мисс Хайд. Этому болтуну повезло, что он был стариком, иначе Фил не побоялся бы поднять на него руку. Молодой человек пришел, однако, к заключению, что мистер Фосдайк знал о существовании девушки еще до ее появления в Бомборо. Хладнокровно все обдумав, Филипп вспомнил, что мисс Хайд вступила в бомборское общество как компаньонка миссис Фосдайк. Но жизнерадостность девушки, ее красота и прекрасные манеры заставили всех позабыть о ее положении, и вскоре ее стали считать родственницей мистера Фосдайка, хотя он сам никогда об этом не говорил, как и его супруга. Филипп почему-то не сомневался, что при расследовании убийства откроется и тайна, которая так волновала Бесси. Филипп не верил, что девушка совершила какой-то дурной поступок. Вероятно, в жизни ее родителей произошло нечто не очень хорошее, а мисс Хайд все преувеличила. С лихорадочным нетерпением молодой человек прислушивался ко всем разговорам об убийстве. В газетах о нем тоже много писали, потому как оно взволновало публику. Общественное положение убитого, необыкновенная дерзость преступника -- все это вызывало неподдельный интерес. Действительно неслыханно: известного человека сначала приглашают ужинать в хорошую гостиницу, а потом убивают его ночью, расплачиваются и спокойно уезжают из города с утренним поездом! От всего этого веяло невероятным цинизмом.
   Еще одно обстоятельство подогревало любопытство публики. Несмотря на существовавшее мнение, что полиции известно местопребывание убийцы, его так и не нашли. В некоторых газетах даже говорилось, что полиция не обнаружила ни единого следа преступника. Фоксборо до сих пор не явился заявить о своей невиновности, хотя именно так и должен был поступить оклеветанный человек.
   Весьма немногие считали смерть Джона Фосдайка самоубийством, на что им возражали:
   -- Где же тогда Фоксборо? Почему он все не объяснит?
   Приверженцы версии о самоубийстве отвечали, что Фоксборо, вероятно, появится в надлежащее время, то есть на следствии.
   Еще один человек, никогда не видевший Джона Фосдайка, был вовлечен в вихрь событий -- Стертон, модный портной. Читатели, наверно, помнят, как он помог Кодемору снабдить деньгами предполагаемого убийцу. Не столько беспокойство о своих деньгах, сколько необыкновенный интерес к этому необычному убийству, который в особенности испытывают те, кто имеет какое-то отношение к действующим лицам трагедии, заставил Стертона отправиться в Бенбери.
   Портной выдавал себя за демократа и требовал уничтожения палаты лордов, но в душе пресмыкался перед знатью. А между тем представители последней иногда подвергали его тяжелым испытаниям. Один из его титулованных клиентов, заказывая себе платье, похвалил материю.
   -- Да, она превосходна, милорд! -- заливался соловьем Стертон. -- Я и сам ее ношу.
   -- Вы? -- удивился безжалостный юный лорд. -- Покажите мне что-нибудь другое. Вы думаете, я захочу надеть то же, что носит мой портной?
   Справедливости ради стоит прибавить, что этот молодой вельможа выглядел бы куда лучше, если бы подражал портному в манере одеваться. Стертон же в тот день еще больше уверился в необходимости уничтожения палаты лордов.
   В Бомборо и в Бенбери ни о чем больше не судачили, кроме как об убийстве мистера Фосдайка. На железнодорожной станции газеты раскупались менее чем за полчаса, хотя их заказывали в два раза больше, чем обычно. Со всех сторон то и дело слышалось:
   -- Фоксборо арестован?
   Газеты в один голос твердили, что от Фоксборо -- ни слуху ни духу, а полиция воздерживалась от комментариев.
   Первый день следствия прошел за освидетельствованием тела и подтверждением личности убитого. Куда более интересен был второй день, когда должны были появиться важные улики.
   Доктор Ингльби внимательно следил за происходящим. Он первым узнал о трагической кончине своего близкого друга и больше других интересовался этим таинственным убийством. Если и было доказано, что преступник -- Джеймс Фоксборо, то оставался открытым вопрос, что именно могло побудить его к убийству. Разговор с Сайласом Ашером еще больше возбудил любопытство доктора. Эта беседа состоялась, когда они возвращались из Дайка.
   -- Я не стану ходить вокруг да около, доктор Ингльби, -- сказал сыщик, -- я -- человек прямой. Имел ли мистер Фосдайк интрижку до или во время брака?
   -- Нет! Но какое отношение...
   -- Это убийство, возможно, совершено из мести. Что вы знаете о мисс Хайд, сэр? Я слышал, что у нее есть какая-то тайна.
   -- Она приехала сюда в качестве компаньонки миссис Фосдайк. Слухи про какую-то тайну распустил старый дурак Тотердель, потому что девушка не захотела рассказывать ему о себе.
   -- Еще, доктор, будьте любезны, попросите дам в Дайке отыскать письмо...
   -- Вынудившее Фосдайка поехать в Бенбери?
   -- Именно. Сдается мне, что оно придаст делу совсем другой оборот. Если письмо написано почерком Джеймса Фоксборо, то ему придется несладко. Если он не виновен, он явится сам. Но помяните мои слова, доктор: если Джеймс Фоксборо невиновен, тогда убийца -- настоящий мастер своего дела, сумевший замести все следы.
  

XV. Следствие

   На бенберийских улицах люди суетились, словно в рыночный день, но интересовали их вовсе не покупки. Этим ясным утром они собрались для того, чтобы узнать, как лишился жизни человек. Все направлялись к "Веточке хмеля", где проходило следствие. Войти в роковую комнату через полчаса после того, как коронер занял свое место, было невозможно, но все мы знаем, как упорно стоит толпа у запертых дверей, тешась неопределенной надеждой что-нибудь увидеть или услышать. Старик Марлинсон оцепенел от негодования, ведь его гостиницу наводнил простой люд, который он в сердцах называл отребьем. Чувства хозяина можно было понять: незваные гости пили водку и в голос хохотали над запретом слуги не курить в столовой.
   От всего этого Марлинсон едва не помешался. Он всей душой желал, чтобы Джеймса Фоксборо схватили и приговорили к смертной казни не столько за совершенное им преступление, сколько за то, что он посмел осквернить своим злодеянием "Веточку хмеля". Старик пожаловался на это инспектору, но тот, смеясь, заметил, что гостиница -- место публичное, нельзя запретить посетителям входить в нее. К тому же это отразится на прибыли.
   -- Но моя гостиница не портерная! -- отчаянно воскликнул старик.
   Большая комната наверху, в которой проходило дознание, была набита битком -- все ждали новых фактов. Распространились слухи, как всегда бывает при подобных обстоятельствах, что в этот день будут получены важные показания, что из Лондона вызвали какую-то женщину, готовую сообщить важную для следствия информацию.
   Врачи дали свое заключение еще накануне. И доктор Денкомб, и доктор Ингльби не сомневались в том, что Джон Фосдайк умер от раны в груди, нанесенной ему кинжалом. Доктора констатировали, что смерть наступила мгновенно. Относительно вероятности самоубийства врачи разошлись во мнениях. Мистер Денкомб полагал, что мистер Фосдайк сам нанес себе смертельную рану, доктор Ингльби же считал это невозможным, потому что в таком случае рана имела бы совсем другой характер. Это показание доктора Ингльби, разумеется, подтвердило версию об умышленном убийстве.
   Филипп Сомс, суровый и серьезный, находился рядом с доктором Ингльби. Не успел молодой человек опуститься в кресло, как почувствовал чью-то руку на своем плече и услышал знакомый голос:
   -- Как поживаешь, Фил?
   Филипп обернулся и, увидев перед собой Моранта, радушно поприветствовал его, а потом спросил:
   -- Скажи, зачем ты сюда приехал?
   -- Все это странно, очень странно, Фил, -- проговорил Герберт, присаживаясь рядом со своим университетским товарищем. -- Меня это дело интересует так же, как и тебя. Если убитый был твоим близким другом, то предполагаемый убийца -- друг мне. Его самого, впрочем, я знаю мало, но с его женой и дочерью я накоротке. Ты даже не представляешь, каково им сейчас. Я считаю, что Фоксборо не способен на такое; не спорю, все против него, но я не теряю надежды, что он появится и все объяснит.
   -- Хотелось бы верить, -- ответил Сомс, -- но Трешер -- начальник местной полиции -- сейчас сказал мне, что у них против Фоксборо действительно веские улики. На мой взгляд, это весьма запутанное дело, и оно окружено какой-то тайной. Возможно, между Фоксборо и Фосдайком встала какая-нибудь давнишняя ссора или денежный вопрос. Не исключено, что разгоряченный вином и, вероятно, проигравший в споре с бедным Фосдайком Фоксборо убил его в припадке ярости.
   -- Как же это, Фил? Я читал, что Фосдайка убили во сне!..
   -- Нет, друг мой, доктор Ингльби это опроверг. Позволь, я представлю тебя ему.
   Господа обменялись поклонами в знак приветствия.
   -- Несчастного Фосдайка убили не во сне, -- сказал доктор Ингльби. -- Он еще не раздевался, и постель была не разобрана. Я думаю, мистер Морант, что его закололи в смежной комнате, а затем перенесли труп в спальню. Послушаем, однако, что нам скажет сегодня инспектор Трешер.
   -- Вы уверены, доктор, что это было не самоубийство? -- спросил Морант.
   -- Да, я изложил вам свою версию преступления, но прошу, не забывайте о том, что она пока не получила подтверждения.
   Коронер открыл заседание, и присяжные заняли свои места. [коронер или судебный следователь производит дознание в присутсвие присяжных и они решают, следует ли предавать суду обвиняемого. - Прим. перев.] Первой свидетельницей стала горничная Элиза Сольтер. Она еще раз рассказала присутствующим о своих безуспешных попытках разбудить мистера Фосдайка, о том, как она, не на шутку разволновавшись, позвала хозяина, как слуга Уильям Джибонс, по приказанию мистера Марлинсона, выбил дверь и как они обнаружили тело Фосдайка с кинжалом в груди. Письменный стол и стул были опрокинуты, постель не разбиралась.
   Мистер Трель, опытный в уголовных делах юрист, специально присланный из Лондона, получил позволение коронера задать свидетельнице несколько вопросов. Вот, что ему удалось выяснить: на мистере Фосдайке были манишка, панталоны, ботинки и галстук. Он снял только фрак. Жилет не был порван кинжалом, так как имел очень низкий вырез, и лезвие, не коснувшись его, прошло в грудь. Ключа в дверном замке не было, и найти его так и не смогли, хотя обыскали всю комнату.
   Все эти вопросы мистера Треля попросил задать Сайлас Ашер, успевший побеседовать с ним за четверть часа до открытия заседания.
   Затем показания давал мистер Марлинсон, и они полностью совпали с теми сведениями, что уже сообщила Элиза Сольтер. Хозяин гостиницы утверждал, что от каждой спальни есть свой ключ. Комната Фосдайка была заперта, но куда подевался ключ, Марлинсон сказать не мог. Инспектор Трешер растолковал старику, что найти ключ необходимо. Сам Марлинсон не придавал этому большого значения, но соответствующие распоряжения отдал. Однако, как ни искали, ключа не нашли.
   Доктор Ингльби подметил, что, хотя инспектор Трешер и играл главную роль на допросах, он время от времени обращался к Сайласу Ашеру. В Бенбери никто еще не догадывался о том, что этот маленький седой человечек -- знаменитый сыщик.
   Дальше подошла очередь Уильяма Джибонса. Он оказался свидетелем довольно легкомысленным. Слуга почему-то решил, что разгадка тайны зависит от него одного. Он думал, что после его показаний Фоксборо сразу арестуют и повесят. Итак, со слов Джибонса выстраивалась такая хронология событий: мистер Фоксборо приехал в "Веточку хмеля" в субботу, 31 августа, отлучился в Бомборо в понедельник, 2 сентября, принял Фосдайка 3 сентября, во вторник, и уехал на следующий день. Уильям Джибонс пришел разбудить мистера Фоксборо, по его приказанию, к восьмичасовому поезду. Слуга проводил мистера Фоксборо до железнодорожной станции и занес в вагон его чемодан. Позже хозяин приказал ему, Уильяму Джибонсу, выбить дверь в комнату Фосдайка, а Элиза Сольтер объяснила, что этот господин заспался и она не может до него достучаться. Когда отворили дверь, бедный Фосдайк лежал на спине с кинжалом в груди. "И, по моему мнению, господа, -- прибавил Уильям Джибонс, -- более гнусного и наглого злодея..."
   Тут Джибонса прервал коронер, заметив, что его мнение никому не интересно, а вызвали его только затем, чтобы он рассказал, как все было.
   Когда Уильяма начал допрашивать мистер Трель, слуга сказал, что никто не знал имени господина, остановившегося в комнате номер одиннадцать, пока его не спросил Фосдайк. Он, Уильям Джибонс, находил подозрительным, что посетитель не назвал своего имени. Все, что привелось ему видеть в жизни...
   Тут коронер опять безжалостно оборвал его, а затем объявил, что если у мистера Треля нет больше вопросов, то слуга может идти.
   Трель сказал, что ему не о чем больше спрашивать, и Уильям Джибонс удалился, бормоча себе под нос:
   -- Если так расследуют убийства, если мнение умных людей, на глазах у которых, можно сказать, все и случилось, не принимают во внимание, то каким же образом присяжные узнают правду?
   -- Я бы ни за что на свете не хотел осквернить репутацию бедного покойника, Фил, -- прошептал Морант, -- но мне кажется, что доказательств убийства нет никаких. Доктор Ингльби называл свое мнение теорией.
   -- Да, но он решительно уверен, что рану нанес другой человек. Пока против Фоксборо нет прямых улик, но если это убийство и его совершил не Фоксборо, то кто же?..
   Томас Дженкинсон, другой слуга из "Веточки хмеля", показал, что видел, как приехал номер одиннадцатый в субботу, как он интересовался открытием бомборовского театра и как, вернувшись оттуда в понедельник, объявил, что на другой день с ним будет ужинать его приятель. На следующий день приехал мистер Фосдайк и назвал имя человека из комнаты номер одиннадцать -- Фоксборо.
   Затем Трель стал задавать вопросы, и Томас Дженкинсон сказал, что оба господина пили много вина, но ни один из них не был пьян, когда он их оставил. В половине одиннадцатого слуга принес им графин водки и четыре бутылки сельтерской. Когда горничная вынесла поднос утром, оказалось, что выпиты были только две бутылки воды, но водка -- вся. Сам Дженкинсон, когда входил в комнату, слышал громкие голоса споривших и то, как мистер Фоксборо сказал: "Игра в моих руках, и вот мои условия", или что-то в этом роде. Господа замолчали, заметив его. Дженкинсон никогда прежде не видел мистера Фосдайка, но хозяин и Элиза Сольтер объяснили ему, кто этот человек.
   Потом давал показания инспектор Трешер. Очень кратко он объяснил, что Марлинсон послал за ним и что он нашел Фосдайка убитым с кинжалом в груди, как уже показали свидетели. Инспектор тотчас телеграфировал в Скотленд-Ярд. Перстни, часы и деньги несчастного, пятифунтовый билет, золото и серебро, всего фунтов на десять, лежали на туалете. Он очень хорошо знал мистера Фосдайка, который приезжал в Бенбери на день и два, но обыкновенно возвращался ночевать в Бомборо.
   Наконец, надувшись и пыхтя, явился Тотердель. Убежденный, что глаза всей Англии устремлены на него, он начал свои показания с искреннего сожаления, что он и его покойный друг были последнее время в размолвке. Это, дескать, была не его вина, а Фосдайка, -- и тут Тотердель обвел всех присутствующих взглядом, словно давая понять, какой поток света он пролил на это дело.
   Коронер, человек твердый и решительный, вначале относился к мистеру Тотерделю, члену муниципального совета, снисходительно, но, наконец, потерял терпение и сказал:
   -- Извините, если я замечу, мистер Тотердель, что все это не имеет никакого отношения к делу. Я вынужден попросить вас ограничить показания тем, что вам известно о мистере Фоксборо.
   -- Я начинаю с самого начала, сэр. Вряд ли кто-то еще сможет пролить свет на это ужасное преступление...
   -- Вы правы, мистер коронер, -- вмешался Трель, -- я могу подтвердить, что показания свидетеля не имеют никакого отношения к делу. Кроме того, эти подробности могут быть неприятны семейству убитого.
   -- Как я уже говорил, мистер Тотердель, -- повторил коронер, -- я попрошу вас ограничиться тем, что вам известно о мистере Фоксборо и что между вами произошло. Если вам нечего сказать на этот счет, мы не станем вас задерживать.
   Коронер не мог придумать ничего действеннее. Одна мысль, что без него могут обойтись, привела Тотерделя в трепет. Он возразил более покорным тоном:
   -- Я только хочу обозначить все как можно яснее... Сожалею, что истина может оскорбить мою крестную дочь, миссис Фосдайк; но если, сэр, на этом предварительном дознании вы желаете получить сжатые показания, то я, конечно, могу представить вам краткий очерк...
   "Предварительное дознание", "краткий очерк" -- эти фразы вывели коронера из себя. Он счел дерзостью мнение, что ему, якобы, достаточно неполных сведений.
   -- Мне остается только заметить, мистер Тотердель, что это дознание не может продолжаться бесконечно, -- произнес он резко. -- Если у вас есть что сказать, может быть, вы потрудитесь сделать это без отступлений? Иначе я вызову другого свидетеля.
   Это заставило Тотерделя несколько умерить свою словоохотливость; довольно неопределенно и бессвязно он рассказал, как познакомился с приезжим на открытии театра, как тот с любопытством расспрашивал о разных лицах, особенно о том, кто такая мисс Хайд, как он, Тотердель, поднял афишу и узнал имя незнакомца и как он предоставил драгоценные сведения полиции, тем самым оказав стране важную услугу.
   Никто не слушал показаний Тотерделя так внимательно, как Сайлас Ашер, хотя он все время оставался на заднем плане.
   -- Интересно, что расскажет следующий свидетель? -- С такими словами обратился к сыщику инспектор Трешер.
   -- Мне и самому любопытно послушать, -- ответил сыщик.
   -- Не понимаю, что нам может разъяснить молодая женщина из Лондона...
   -- Кто знает! -- спокойно возразил сыщик. -- Порой молодые женщины удивительнейшим образом проясняют дело...
   Элен Метланд, скромно одетая девушка приятной наружности, выглядела встревоженной. Она показала, что служит у миссис Фоксборо в Тэптен-коттедже, в Риджентс-парке, слышала об убийстве, но о мистере Фосдайке ей не известно совершенно ничего. Ее господин часто отсутствует дома, последний раз она видела его неделю назад в Тэптен-коттедже. Также девушка заявила, что, хоть ее господина и подозревают в совершении преступления, она уверена: он в этом не виноват.
   Коронер несколько нетерпеливо взглянул на инспектора Трешера, как бы говоря: "Слушать показания таких свидетелей -- пустая трата времени".
   Инспектор со своей стороны взглянул на Сайласа Ашера -- это он настоял на приезде Элен Метланд, но сыщик куда-то исчез. Коронер заявил, что свидетельница больше ему не нужна, и девушка хотела уже уйти, когда мистер Трель вдруг встал и сказал:
   -- С вашего позволения, мистер коронер, я задам свидетельнице несколько вопросов.
   Коронер дал согласие. Тогда мистер Трель предъявил кинжал, игравший главную роль в истории этого преступления, и спросил Элен Метланд, видела ли она прежде эту вещь.
   Девушка вскрикнула; после минутного сомнения она неохотно произнесла:
   -- Да.
   -- Где вы видели ее?
   -- В Тэптен-коттедже, иногда в гостиной, но еще в кабинете мистера Фоксборо.
   -- Боже мой, Фил! -- шепнул Герберт Морант своему товарищу. -- И мне знаком этот кинжал. Я часто держал его в руках, его использовали как разрезной нож для книг...
   -- Сочувствую, -- ответил Сомс, пожимая руку своему другу.
   -- Что ты хочешь этим сказать? -- испуганно спросил Герберт.
   -- Тише! -- ответил Фил. -- Только то, что дело принимает для мистера Фоксборо очень дурной оборот. Где он может быть? Трудно предположить, что он не знает, в каком ужасном преступлении его обвиняют.
   -- Какие страшные вести мне придется везти в Лондон... -- прошептал Морант.
   -- Дело плохо, но мы не все еще выслушали, -- возразил Фил.
   -- Вам известно, -- продолжал мистер Трель, -- брал ли мистер Фоксборо с собой этот ножик, когда уезжал в последний раз?
   Свидетельница этого не знала.
   -- Когда вы его хватились?
   -- Я и не приметила, что его нет.
   -- Так, может быть, ножик находится в эту минуту в Тэптен-коттедже?
   -- Может быть... -- неуверенно произнесла девушка, но потом вспомнила, что в последнее время не видела его.
   Мистер Трель сказал, что ему не о чем больше спрашивать свидетельницу, а инспектор Трешер заявил коронеру, что у него свидетелей больше нет. Бедная Элен Метланд удалилась в слезах, опасаясь, что навредила своими показаниями госпоже, которую любила и уважала.
   Потом заговорил коронер. Прежде всего, он указал на разногласия во мнениях врачей: доктор Денкомб считал это самоубийством, а доктор Ингльби думал, что рану такого рода самому себе нанести нельзя. Кем бы ни был номер одиннадцатый, покойный знал его под именем Фоксборо, он так и спросил о нем. Показания Тотерделя были несущественны: он не мог знать, точно ли это Фоксборо, потому что афиша не могла служить удостоверением личности; но если вследствие приговора присяжных Фоксборо будет арестован, тогда свидетельство Тотерделя станет чрезвычайно важным: ему придется сказать, тот ли это незнакомец, которого он видел в театре. Коронер обратил внимание присяжных на показания последней свидетельницы. Элен Метланд узнала в оружии, которым было совершено преступление, вещь, принадлежащую ее господину. Причина убийства, если присяжные сочтут это убийством, пока оставалась невыясненной. Факты были таковы: мистер Фосдайк приехал в "Веточку хмеля" на ужин с незнакомым господином, которого он при хозяине и слугах назвал мистером Фоксборо. За ужином между ними произошла ссора. Фоксборо уехал утром, и с тех пор его никто не видел, а днем его гостя нашли убитым. Кроме того, орудие преступления оказалось собственностью Фоксборо. Разумеется, господа присяжные могут счесть это самоубийством, но, если они остановятся на убийстве, коронер предоставит им решать, обвинить ли в умышленном убийстве Джеймса Фоксборо.
   Присяжные совещались недолго и нашли Джеймса Фоксборо виновным в умышленном убийстве.
   Все ожидали этого приговора, а между тем он произвел на многих совершенно неожиданное действие! Стертон, например, пришел в неописуемое волнение: он не знал, стоит ли ему довести до сведения полиции, как именно беглец обеспечил себя деньгами. Он ужасался при мысли, что окажется замешан в таком деле, но хотел исполнить долг совести перед государством. В итоге, отправляясь на железную дорогу, Стертон решил, что нет необходимости спешить. Можно подождать день или два.
   Тем временем Филипп Сомс говорил своему другу:
   -- Конечно, бессмысленно просить тебя приехать ко мне сейчас, Герберт. Но помни, что недели через две, когда мы все немножко оправимся от этих треволнений, я буду ждать твоего приезда.
   -- Я и сам очень этого хочу, но сегодня мне надо вернуться в Лондон. Ты говоришь, тебе тяжело было сообщить страшное известие о смерти мужа миссис Фосдайк... Но подумай, Фил, как я скажу несчастным женщинам о приговоре, который вынесли их мужу и отцу?..
   -- Да, это непросто, очень непросто, -- согласился Сомс, пожимая руку другу. -- Дай Бог тебе сил, чтобы перенести это с твердостью.
   Когда Филипп направлялся с доктором Ингльби на железную дорогу, их догнал Сайлас Ашер.
   -- Одну минутку, доктор Ингльби, -- шепнул он старику, -- узнали вы что-нибудь насчет письма?
   -- Нет, вынужден признать, что все поиски оказались безуспешными; а вы все еще придаете этому важность?
   -- Я вам говорил, -- ответил Сайлас Ашер, -- что это письмо стоило сто фунтов несколько дней тому назад. А теперь я вам скажу, что оно стоит двести.
   С этими словами сыщик исчез.
  

XVI. Сайлас Ашер в "Веточке хмеля"

   Ашер занимал весь второй этаж в Спринг-Гардене. Это было недалеко от Скотленд-Ярда и от других мест, где сыщику часто приходилось бывать. Мистер Ашер, закоренелый холостяк, был невысокого мнения о представительницах прекрасного пола, по всей вероятности, из-за того, что в прошлом какая-нибудь особа не очень хорошо с ним обошлась. Сам сыщик, однако, уверял, что его мнение основано на профессиональном опыте. Мистер Ашер в крылатых словах "ищите женщину" видел не просто афоризм -- он ничуть не сомневался в том, что зачастую преступления совершаются из-за этих нежных созданий.
   Не имея второй половины, Сайлас Ашер привык сам о себе заботиться, и, стоит заметить, у него это получалось неплохо. Оказавшись в своей квартире по возвращении из Бенбери, сыщик первым делом развел огонь, снял сапоги и верхнюю одежду. Переодевшись в домашнее платье, он принялся готовить ужин: достал из шкафа хороший кусок баранины и зажарил ее. После ужина Сайлас Ашер поставил возле себя бутылку виски и, закурив трубку, принялся размышлять о бенберийском преступлении.
   -- Странное дело... -- бормотал он. -- Все обернулось против Фоксборо, и сам он немало этому поспособствовал. Если мистер Фоксборо невиновен, то почему же он прячется? Он как сквозь землю провалился, с тех пор как уехал из Бенбери. Я уже начал думать, что мы ищем не того, пока эта девушка не узнала нож. Но как бы там ни было, почему Джеймс Фоксборо не явился в полицию? Все только и делают, что говорят об этом убийстве: он должен знать, в чем его обвиняют. Странно, что провинциальные агенты ничего не знают о Фоксборо, а между тем человек, имеющий отношение к театру, должен быть известен среди своих собратьев по ремеслу.
   Далее... Для меня не очевидно, что Фосдайка убили в спальне. Я ничего не сказал доктору Ингльби, но тем не менее согласен с его предположением: несчастного закололи в гостиной. Конечно, когда нож оставляют в ране -- случайно или умышленно, -- это останавливает кровотечение, но все-таки странно, что следов крови нигде не нашли. Старик Ингльби -- человек проницательный; его версия вовсе небезосновательна.
   Тут Сайлас Ашер опять набил свою трубку и налил себе немного виски. Глядя на пламенеющие угли и выпуская густые клубы дыма, сыщик продолжал рассуждать:
   -- Бьюсь об заклад, что ключ ко всему -- то самое письмо. Если бы его можно было найти... Но Фосдайк, наверно, уничтожил его. Я был бы не удивлен, если бы мисс Хайд пролила свет на это дело. Она точно что-то знает о Джеймсе Фоксборо, но не хочет компрометировать себя. Если бы мы поймали Фоксборо и доказали, что он тот самый "номер одиннадцать" из "Веточки хмеля", тогда все было бы очень просто. Но при том, что мы имеем сейчас, никакие присяжные не признают его виновным. Обвинить и признать виновным -- совершенно разные вещи. Улики недостаточно убедительны. Как нам добраться до Фоксборо? Следить за домом в Риджентс-парке бесполезно -- он там не появлялся, да и вряд ли появится. Я завтра же сниму наблюдение, оно ничего нам не даст. Такой человек, как Фоксборо, запросто проведет весь Скотленд-Ярд, ведь недостатка в деньгах у него нет, а убежище он себе легко отыщет. Если мы не найдем Джеймса Фоксборо через несколько дней, я уверюсь в том, что он тот, кто нам нужен... Хорош же этот старикашка Тотердель! Не удивлюсь, если и он как-то тут замешан. Такой сплетник и болтун сведет с ума кого угодно, а то и заставит перерезать горло...
   Утомленный размышлениями, Сайлас Ашер докурил трубку, допил виски и лег спать.
   То, что присяжные обвинили Фоксборо в умышленном убийстве, не имело для Сайласа Ашера большого значения. Обвиняемого еще не нашли, и его вина не была окончательно доказана.
   Между тем газеты и публика упрекали полицию в бездействии.
   На другое утро, сразу после завтрака, Сайлас Ашер принялся внимательно читать о судебном следствии в утренних газетах. Покуривая трубку и размышляя о прочитанном, он, наконец, пришел к определенному заключению. Ключ к разгадке этой истории следовало искать не в Тэптен-коттедже. Если Фоксборо и был убийцей, то, по мнению сыщика, его жена и дочь ничего не знали о причинах, которые вынудили его совершить преступление. Нет, не в Тэптен-коттедже следовало искать. Во всяком случае, оттуда помощи ждать не приходилось. Дамы, при всем своем желании, мало что могли сообщить ему. Было четыре зацепки, которые могли привести к истине. Во-первых, письмо, заставившее Джона Фосдайка приехать в Бенбери; во-вторых, мисс Хайд, которая могла что-то рассказать о Джеймсе Фоксборо, если бы захотела; в-третьих, следовало еще раз осмотреть комнаты гостиницы. И, наконец, сержанту сдавалось, что этот надоедливый Тотердель мог сказать что-нибудь важное, если взяться за него как следует и слушать несколько часов подряд его глупую болтовню.
   Итак, сыщик не сомневался, что искать следует в Бомборо. Арестовать Фоксборо могли и без него, но вот до главных подробностей дела можно было добраться только с помощью четырех зацепок, известных только ему одному. Сайласу Ашеру на своем веку уже не раз приходилось распутывать и не такие клубки. Он обладал основными качествами хорошего сыщика -- терпением, хладнокровием и способностью делать выводы. И хотя Ашер и говорил себе, что надежды мало, он все же решился отправиться в Бомборо, доложив об этом начальству в Скотленд-Ярде. В тот же вечер сыщик приехал в город.
   Прежде всего, он отправился к доктору Ингльби, и тот его сразу принял.
   -- Вы напрасно приехали, -- сказал доктор, качая головой. -- К сожалению, письмо так и не нашлось и, говорю вам прямо, вряд ли найдется. Искали везде. Миссис Фосдайк и мисс Хайд, хотя и не читали письма, в один голос уверяют, что оно было уничтожено. Судя по тому, что у них произошло в тот роковой день за завтраком, -- продолжал доктор Ингльби, -- я думаю, что это было не простое приглашение к ужину. Бедный Джон казался чрезвычайно встревоженным... А если бы он взял письмо с собой, то его обнаружили бы в "Веточке хмеля".
   -- Инспектор Трешер тщательно обыскал его одежду и вещи еще до моего прибытия. Я узнал о существовании этого письма только тогда, когда поехал с вами в Дайк. Я внимательно осмотрел все комнаты, но, по правде сказать, искал следы борьбы или какие-нибудь другие улики. Разумеется, он мог взять письмо с собой, но я не думаю, что Трешер его не заметил. Может, он не так опытен, как я, но искал-то он наверняка везде. Я полагаю, что инспектор Трешер оценил бы всю важность такого документа, если бы нашел его. Боюсь, что теперь мы вряд ли найдем это письмо... Поверьте мне, доктор, оно многое разрешило бы в этом загадочном деле.
   -- Да, -- ответил доктор Ингльби задумчиво. -- Какие отношения были между этими людьми, не известно. Впрочем, как мне помнится, когда у нас шли споры о театре в Бомборо, Тотердель говорил, что Фосдайк разбирается в театральных делах, и даже спрашивал его об этом на совете...
   -- А! -- воскликнул сыщик.
   -- Однако Фосдайк не стал тогда ничего ему рассказывать. Вы знаете, что они были не в ладах?
   -- Нет. Благодарю вас за эти сведения, сэр... Еще один вопрос. Нельзя ли мне поговорить с мисс Хайд?
   -- Сейчас это совершенно невозможно. Да и что вам от нее нужно? -- спросил доктор с удивлением.
   -- Я убежден, что ей что-то известно о Джеймсе Фоксборо. Расспросите ее за меня. Она сказала, что никогда его не видела, но наверняка что-то знает о нем.
   -- Я ничего не имею против, но я предупрежу ее, что разговариваю с ней по вашей просьбе.
   -- Предупредите, конечно, предупредите... А теперь мне пора. Я зайду к вам завтра. Прощайте, сэр.
   Сыщик целый день беседовал с горожанами и внимательно прислушивался ко всем разговорам в городе. О чем бы ни говорили: о торговле, политике, скачках, ценах на пшеницу или рогатый скот, -- в конце концов разговор сводился к убийству в Бенбери.
   Сайлас Ашер поставил себе цель найти разгадку и твердо решил добиться этого. Отыскать письмо казалось делом совершенно невозможным; в Бомборо сыщик не узнал ничего полезного; ему оставалось только узнать, не выяснил ли чего доктор Ингльби в Дайке, а потом отправиться в Бенбери и переночевать в "Веточке хмеля". Разговор с Тотерделем Ашер отложил напоследок. Сыщики тоже люди и прибегают к таким отчаянным средствам только в крайней необходимости.
   -- Вам что-нибудь удалось выяснить? -- спросил Сайлас Ашер, входя вечером в кабинет доктора Ингльби.
   -- В некоторой мере. Я спросил мисс Хайд о Джеймсе Фоксборо. Она призналась, что ей известно это имя, потому как Фоксборо -- владелец "Сиринги". Девушка настаивает на том, что никогда его не видела и о его отношениях с мистером Фосдайком ничего не знает. Потом мисс Хайд заверила меня в том, что все известное ей о мистере Фоксборо не может иметь отношения к делу. И добавила, что ей очень неприятно об этом говорить.
   -- Стало быть, не о чем больше рассуждать. Но, как мне кажется, не ей судить, что имеет отношение к убийству, а что -- нет. Возможно, таким способом она просто дала нам понять, что мы не имеем права приставать к ней. Что ж, благодарю вас и прощайте!
   -- Прощайте, мистер Ашер, -- ответил доктор холодно.
   Сыщик нравился доктору Ингльби, но он пришел в негодование, услышав его последние слова. Неужели Ашер воображал, будто мисс Хайд способна скрыть важные для следствия сведения?
   -- Хороший человек этот доктор, -- пробормотал Сайлас Ашер, выйдя на улицу, -- но не годится он для моего дела; поддается чувствам. Бьюсь об заклад, мисс Хайд облегчила бы всем нам жизнь, если бы рассказала то, что ей известно. Она, видимо, сама не понимает, как может помочь... Теперь осмотрю-ка я получше гостиничные комнаты, а потом... потом придется мне потолковать с этим докучливым Тотерделем. Единственный способ добиться чего-нибудь от этого дурака -- это дать ему наговориться вдоволь.
   Тем же вечером в "Веточку хмеля" заявился пожилой господин невысокого роста, церемонный и немного раздражительный. Даже мистер Марлинсон оробел от такого обращения. Незнакомцу почти невозможно было угодить. Он требовал, чтобы ему отвели апартаменты непременно на первом этаже, но комнаты, которые показывали этому господину, ему совершенно не нравились. Наконец мистер Марлинсон осмелился сказать, что ему очень жаль, но других свободных комнат нет, за исключением тех, которые теперь весьма неудобны для проживания. Без сомнения, приезжий читал в газетах о страшном несчастье, случившемся в "Веточке хмеля".
   -- Вы имеете в виду те комнаты, где было совершено убийство? -- перебил хозяина пожилой господин. -- Если это так, то я не суеверен. Я допросил, осудил и повесил столько убийц в Индии, что бояться мне не к лицу. Мой дорогой друг, за свою долгую жизнь я успел убедиться, что не появляются вновь только мертвецы. Запрячьте негодяя в какую угодно тюрьму, на какое угодно время, и он-таки объявится вновь, а мертвец вас не побеспокоит. Покажите мне эти комнаты.
   -- Господин не из робкого десятка, -- пробормотал Марлинсон и в то же время подумал, каким превосходным судьей, наверно, был этот старик.
   Незнакомец остался доволен комнатами. Заказав себе обед, он велел растопить камин в гостиной и мимоходом заметил, что после долгого пребывания в Индии становишься мерзлявым, когда возвращаешься в привычный сырой климат. Вечер действительно стоял сырой, и Сайлас Ашер -- он же индийский судья, -- пообедав и оценив портвейн, нашел, что "Веточка хмеля" довольно удобна и содержится в прекрасном состоянии. Сыщик замаскировался, чтобы беспрепятственно осмотреть комнаты, где произошло убийство. Он и не надеялся на благоприятный результат, но все-таки хотел проверить все еще раз. Сыщик даже не сообщил о своем приезде в Бенбери инспектору. Может, из излишней самонадеянности, а может, из недоверия к провинциальному коллеге, но Сайлас Ашер не слишком полагался на инспектора Трешера в этом деле.
   Не теряя времени даром, сыщик принялся исследовать комнаты. За обедом он расспросил Томаса Дженкинсона об убийстве, и тот, как и все люди его сословия, был очень рад возможности рассказать все в малейших подробностях. Оставшись один, сыщик осмотрел каждую вещь в гостиной через увеличительное стекло. Стоя на коленях, сержант тщательно изучил ковер и мебель, но нигде не обнаружил ни пятен крови, ни следов борьбы.
   Устроившись в кресле и закурив трубку, сыщик велел подать себе воды и водки. Он рассуждал так:
   "Если Фосдайка убили здесь -- случайно или умышленно, -- то, судя по отсутствию следов, преступник провернул все чрезвычайно искусно. Если его закололи в спальне, то, как же это могло случиться? Разве только, вопреки мнению доктора Ингльби, это самое обыкновенное самоубийство. Нет, этого не может быть. Допустим, что ссора разыгралась в гостиной и Фоксборо в гневе убил Фосдайка... Но что он погнался за ним в спальню и убил его там без малейшего шума -- это кажется мне невероятным. Во сне, да! Но Фосдайка, очевидно, закололи прежде, чем он успел раздеться. Если бы дух Джона Фосдайка явился ко мне ночью, я был бы очень ему обязан. Думаю, что без малейшего волнения снял бы с него показания".
   Однако сон сыщика был настолько спокоен в ту ночь, насколько может быть после умеренного употребления грога и табака. Из мира теней к Сайласу Ашеру никто так и не явился. Но, вскочив утром с постели, он первым делом воскликнул:
   -- В гостиной ничего не нашлось, но спальня -- не выдаст ли она секрета того злополучного сентябрьского вечера? Если это было самоубийство, то где же ключ от дверей? Он должен быть где-то здесь!
   И сыщик начал методично осматривать спальню -- она была одной из лучших в гостинице. Ни одного уголка не пропустил Сайлас Ашер в старинном гардеробе, он выдвинул все ящики в поисках пропавшего ключа. То, что человек был найден убитым в этой комнате, доказательств не требовало, но сам он наложил на себя руки или это дело рук кого-то другого -- вот что необходимо было узнать. Выяснению этого обстоятельства сыщик и посвятил себя, не оставив без внимания ничего, что могло иметь отношение к делу. Взявшись за поиски ключа, Сайлас Ашер перевернул вверх дном всю комнату: изучил содержимое туалетного столика, отодвинул умывальник, кровать, ощупал руками ковер и даже прошелся по нему босиком. Затем он отстранил бумажный экран, закрывавший камин, увидел за ним несколько скомканных бумажек, но ключа не нашел; заглянул и в камин, и в трубу -- по-прежнему ничего. Сыщик отворил окно, осмотрел подоконник, поднял все цветочные горшки, надеясь на то, что самоубийца бросил ключ туда, но тщетно.
   И все же ему повезло. Сайлас Ашер, как и многие другие искатели истины, думая найти одно, наткнулся на другое.
   Утро было холодным и сырым. Стоя у открытого окна, полураздетый, обманутый в своих ожиданиях, Сайлас Ашер продрог до костей. Он позвонил и приказал горничной развести огонь и принести ему чашку чая. Гость несколько озадачил Элизу Сольтер: в такой старой гостинице, как "Веточка хмеля", не топили камин в спальне в сентябре, но ведь от этого чудака всего можно было ожидать.
   Элиза вскоре вернулась с чаем и спичками. Она поставила поднос на стол и начала очищать камин, перед тем как развести огонь. Мистер Ашер, погруженный в размышления о таинственной пропаже ключа, рассеянно смотрел на служанку. Когда Элиза поднесла спичку к скомканным бумажкам, он вдруг вскрикнул:
   -- Стойте! Покажите мне их.
   Впоследствии, когда речь заходила об убийстве в Бенбери, сыщик часто говорил:
   -- Сам не знаю, как это вдруг пришло мне в голову, я ведь тогда думал только о ключе!
   Горничная собрала бумажки -- их было пять или шесть -- и подала беспокойному господину. С нескрываемым пренебрежением он швырнул ей обратно два счета прачки, но третья бумажка заставила его вздрогнуть. Развернув ее, Сайлас Ашер воскликнул:
   -- Вот оно, письмо-то!
   Да! Это было то самое письмо, которое заставило Джона Фосдайка приехать в "Веточку хмеля", письмо, оцененное в двести фунтов, письмо, небрежно брошенное в камин, как и всякое приглашение, сохраненное лишь на время, чтобы не ошибиться с датой.
   Сыщик считал это письмо ключом к тайне и уже потерял всякую надежду обнаружить его, и вот оно нашлось! Правда, теперь, читая его, он вынужден был признать, что в нем нет никаких сколько-нибудь важных сведений. Это было самое обыкновенное приглашение к ужину. Горничная ушла, пребывая в сильном недоумении, а Сайлас Ашер читал письмо уже в шестой или седьмой раз:
   ""Веточка хмеля", 3 сентября.
   Любезный господин Фосдайк!
   Отужинайте со мной завтра, в половине восьмого. Я имею сообщить вам нечто важное относительно нашего последнего разговора. Благодаря обстоятельствам мои дела значительно улучшились. Я уверен, что вы не откажете мне.
   Искренне преданный вам, Джеймс Фоксборо.
   Бенбери, понедельник, вечер".
   Сыщику оставалось только признать, что письмо на данный момент не объясняло ничего. Он решил никому не сообщать о нем. Только Элиза Сольтер присутствовала в тот момент, когда оно нашлось, а она и не подозревала, что приезжий господин имеет хоть какое-то отношение к убийству.
  

XVII. Сыщик в недоумении

   Как ни радовался Сайлас Ашер своей находке, ему приходилось признать, что письмо не оправдало его надежд. Сколько он не перечитывал это лаконичное послание, оно так и не навело его на нужную мысль. Однако никто лучше Сайласа Ашера не знал, как легко разобрать шифр, когда угадаешь несколько букв.
   Элиза Сольтер, удивленная требованием чудаковатого посетителя подать ему бумажки, заметила, как он заинтересовался одной из них. И хитрого человека можно обмануть, особенно если он недооценивает своего противника. Горничная шепнула Дженкинсону, что приезжий нашел какую-то важную бумажку, и Джибонсу она сказала то же, наконец, слух дошел до Марлинсона, и хозяин "Веточки хмеля" опять взбеленился. "Это, может, и не приведет к новому убийству в моей гостинице, но очередного дознания теперь не избежать!" -- подумал старик про себя.
   -- Ваше дело, Сольтер, сжигать всякий сор и не позволять старым коршунам растаскивать его. Я не хочу, чтобы "Веточка хмеля" превратилась в здание уголовного суда. Слушайте, Дженкинсон, когда он позвонит, чтобы ему подали завтрак, я сам пойду к нему и скажу, что обо всем этом думаю. Он имеет на бумажки из камина такое же право, как на чехлы со стульев или скатерть с обеденного стола! Я никому не позволю так себя вести в моей гостинице! Не забудьте, Дженкинсон, я сам отнесу ему кофе.
   Дженкинсону пришлось заглушить свое любопытство и повиноваться хозяину. Когда завтрак был готов, он доложил об этом мистеру Марлинсону. Старик торжественно выставил на стол серебряный кофейник, ведь в "Веточке хмеля" гордились старинным серебром и выдержанным вином. Войдя в гостиную, сыщик не придал особого значения присутствию мистера Марлинсона.
   -- Больше ничего не нужно, можете идти! -- проговорил Сайлас Ашер, все еще озадаченный письмом и недовольный тем, что хозяин мельтешил по комнате.
   -- Извините, сэр, но я хочу вам кое-что сказать. Мы в "Веточке хмеля" не любим судебных следствий. Я полагаю, вы согласитесь с тем, что все найденное в гостинице должно в ней и остаться. Я не могу допустить, чтобы растаскивались всякие мелочи, иначе сюда опять приедут судьи, а я этого не хочу. Отдайте мне бумажку, которую вы взяли из камина, и мы ее сожжем.
   Эта речь позабавила Сайласа Ашера, и он не мог устоять перед искушением немного припугнуть своенравного хозяина гостиницы.
   -- Послушайте, господин Марлинсон, -- произнес сыщик своим обычным голосом, забыв про чахоточный кашель и старомодные манеры. -- Я сержант Ашер, сыщик. Вы уже видели меня здесь и просто не узнали. Я выяснил в "Веточке хмеля" все, что мне было нужно, и даже больше. Сегодня в двенадцать часов я уезжаю. Прошу, не говорите глупостей насчет того, что мне можно брать, а что -- нет. Вы должны быть признательны за...
   Тут Сайлас Ашер сделал паузу. Старик Марлинсон стоял напротив него, выпучив глаза и разинув рот, ожидая еще какого-нибудь сюрприза.
   -- Вы должны быть признательны мне за то, -- продолжал сыщик, -- что я не забираю вас и ваших людей с собой, чтобы вы не разглашали того, чего не понимаете.
   -- Вы хотите упечь меня за решетку? -- задыхаясь от гнева, выкрикнул Марлинсон.
   -- Нет, в тюрьму я вас сажать не собираюсь, -- ответил сыщик с улыбкой, -- но если такие вещи происходят в вашем доме...
   -- Так и есть! Вот как они рассуждают! Это я пригласил сюда этого злодея, что ли? Я надоумил его проткнуть кинжалом бедного мистера Фосдайка?.. Пошли мне Господи смерть! Пусть дом мой сгорит! После того, как Фоксборо повесят, я не откупорю ни единой бутылки, не возьму в руки ни одной серебряной ложки!.. Вы приезжаете сюда как старый судья, побывавший в Индии, и вдруг оказываетесь сыщиком! Я ничего не понимаю! Где Фоксборо? Не превратился ли он в Дженкинсона? Не окажется ли Элиза Сольтер графиней или отравительницей? Ну, надевайте же на меня кандалы! Я ничего не знаю, но я готов, забирайте меня, забирайте все, что хотите!
   -- Вот что бывает, когда пытаешься утопить свое раздражение в ликере или водке... Он, похоже, перебрал, -- пробормотал сыщик вполголоса. -- Все это вздор, мистер Марлинсон, -- добавил он уже громче. -- К несчастью, у вас в доме убили человека, но все самое страшное уже позади. Вас больше не будут беспокоить, придется только дать показания в суде. И вы прекрасно знаете, что ни вас, ни ваших слуг ни в чем не подозревают.
   -- Меня замучили! С постояльцами просто беда! Стоит им предложить обычную комнату, как они тут же начинают думать, что убийство произошло именно в ней. Убедить их в обратном совершенно невозможно, а если вдруг и получается, то они просят показать им ту самую комнату. Я до того дошел, сержант, что готов им сказать: "Сегодня в обеденной карте у нас убийства нет, но я не знаю, что придется подать к ужину". Я был знаком с бедным мистером Фосдайком, он не раз у меня обедал, но если память мне не изменяет, ночевал он тут в первый и последний раз. Я не пойду на поправку, мистер Ашер, пока это дело не закончится. Я ни сна, ни отдыха не знаю, а пью больше, чем когда-либо...
   С этими словами Марлинсон сел, опустив голову на руку; он казался олицетворением уныния.
   -- Послушайте, мистер Марлинсон, -- сказал сыщик, похлопав старика по плечу, желая хоть как-то подбодрить беднягу; на хозяина "Веточки хмеля" это, правда, произвело обратный эффект: он вытянул обе руки, думая, что на него наденут кандалы. -- Не валяйте дурака! Я вовсе не собираюсь арестовывать вас, -- продолжал Сайлас Ашер. -- Я человек прямой и откровенный и не прочь сообщить вам, что нашлось очень важное письмо. Я не говорю вам больше, чтобы избавить вас от лишних хлопот. К вечеру эту новость узнает весь Бомборо, а утром о ней услышат и в Лондоне. Любопытные нагрянут в гостиницу, думая, что вам все должно быть известно. А вы можете смело говорить следующее: "Да, сержант Ашер обо всем мне рассказал, но по секрету, так что на мои уста наложена печать". Теперь, мистер Марлинсон, я думаю, между нами не осталось недомолвок. Прощайте и пришлите мне счет.
   Марлинсон, смягчившись, пришел в свое любимое место -- буфетную. Его грела мысль о том, что он единственный поверенный знаменитого сыщика и что только ему одному известно о последнем открытии, относящемся к бенберийскому убийству. После отъезда Сайласа Ашера прошло немало времени, прежде чем старик Марлинсон понял, что тот, в сущности, ничего ему не сказал.
   Сыщик по дороге в Лондон думал о письме. Он еще не извлек из него ничего полезного, но по-прежнему был твердо уверен в том, что ключ к разгадке, правда, зашифрованный, лежит в его нагрудном кармане. Еще несколько недель, и он, Сайлас Ашер, укажет на того, кто совершил это преступление и зачем. Сыщик не сомневался в том, что это лишь вопрос времени. Больше всего его, однако, волновало исчезновение Фоксборо -- он будто сквозь землю провалился.
   Чтобы привлечь публику в нынешнее время, газетчикам приходится изрядно постараться. Все любят читать новости, приправленные чем-то остреньким, так что заголовки пестрели сообщениями о загадочном исчезновении Фоксборо. Писали о его будто бы неминуемом аресте, о его прошлой жизни, но сведения были крайне противоречивыми. Стали даже появляться объявления о награде в двести фунтов за поимку Джеймса Фоксборо.
   Чем больше Сайлас Ашер думал о письме, тем сильнее он укреплялся в своем намерении никому о нем пока не сообщать. Он был убежден, что, кроме него и Фоксборо, ни одна живая душа не знает о содержании письма. Прежде всего, предстояло сличить почерк. Сначала Сайлас Ашер не знал, к кому за этим обратиться. Но через два дня он отправился в "Сирингу", к миссис Фоксборо. Разумеется, сыщик понимал, что жена не станет свидетельствовать против мужа, поэтому не очень-то рассчитывал на помощь хозяйки театральной залы. К тому же Сайлас Ашер не был жестоким -- безжалостный к закоренелым преступникам, он всегда старался щадить чувства их родных и близких. Благодаря наблюдению за Тэптен-коттеджем он составил некоторое представление о привычках миссис Фоксборо. Он знал, когда она бывает в "Сиринге", знал, что теперь ее там нет, и все-таки спросил ее. Получив отрицательный ответ, сержант сказал, что тогда ему нужно видеть мистера Сланта, режиссера. Ему ответили, что мистер Слант занят и никого не принимает.
   -- Передайте ему вот это, -- сухо распорядился сыщик, подавая свою карточку, на которой было написано: "Сержант Сайлас Ашер, уголовный отдел Скотленд-Ярда", -- и у него непременно появится желание со мной встретиться.
   Мистер Слант прекрасно понимал, что с законом шутки плохи, к тому же он сгорал от любопытства, желая узнать какие-нибудь подробности относительно бенберийского убийства.
   -- Сейчас же пригласите ко мне этого господина, -- распорядился режиссер.
   Мистер Слант дружелюбно и вежливо принял Сайласа Ашера и предложил ему сесть. Всем увеселительным заведениям важно ладить с полицией.
   -- Вы, мистер Ашер, должно быть, пожаловали к нам из-за того страшного убийства в Бенбери? К несчастью, в нем оказался замешан наш хозяин, добрейшей души человек. Я никогда не поверю, что он мог пойти на такое, хотя мы мало видели его здесь. Миссис Фоксборо, эта милейшая женщина, страшно расстроена... Однако, что же вам угодно?
   -- Вам знакома подпись Джеймса Фоксборо? -- коротко спросил сыщик.
   -- Конечно, я много раз ее видел, хотя чеки чаще подписывает миссис Фоксборо. Деньги они держат в Вестминстерском банке, в Лондоне.
   -- Очень хорошо, -- сказал мистер Ашер, вынимая из нагрудного кармана конверт, а из конверта -- сложенную бумажку, -- это подпись Джеймса Фоксборо?
   Сержант держал письмо так, что видна была только подпись. Мистер Слант взглянул и ответил:
   -- Нет.
   -- Вы уверены? -- спросил сыщик.
   -- Да, -- ответил режиссер. -- Джеймс Фоксборо расписывался иначе. Если не верите мне, то покажите ее в Вестминстерском банке. Это важный документ?
   -- Что вы, вовсе нет! -- ответил мистер Ашер. -- Это не имеет никакого отношения к делу; могло бы, конечно, иметь, если бы документ оказался подлинным. Прощайте, мистер Слант, надеюсь, что это ужасное дело не навредило "Сиринге".
   -- Мне грустно это говорить, сержант, но у нас никогда раньше не было таких сборов! Убийство стало для нас успешной рекламой. Какого черта они все идут сюда, не знаю! Ведь не может же Фоксборо, за поимку которого обещают двести фунтов, выйти на сцену, да и жена его, конечно, не показывается, а ведь лезут к нам, мистер Ашер, будто у нас каждый вечер кого-то убивают.
   -- Мне это не кажется удивительным, -- заметил Сайлас Ашер. -- Когда разбирают нашумевшие уголовные дела, в зале суда любое место можно продать за две гинеи. Да, мы запретили петушиные бои, но сами при этом ничуть не изменились. Жажда зрелищ утоляется теперь иными способами... Прощайте!
   Сайлас Ашер уходил из "Сиринги" в сильном волнении. Сержант не показал, как он удивлен тем фактом, что режиссер не узнал подписи Джеймса Фоксборо. Если это письмо было написано не Джеймсом Фоксборо, то кем же? Дело все больше запутывалось и уже не казалось сыщику таким простым, как в самом начале. Он решил показать эту подпись в Вестминстерском банке, но не сомневался в том, что мнение мистера Сланта подтвердится.
  

XVIII. Дела Джона Фосдайка

   -- Как поживаете, доктор? -- спросил Филипп Сомс, входя в кабинет мистера Фосдайка, где он был желанным гостем много лет.
   -- А, Фил! -- воскликнул доктор Ингльби, отрывая глаза от кипы бумаг. -- Очень рад вас видеть. Ничего нового по этому страшному делу?
   -- Совершенно ничего. Фоксборо или прячется в Лондоне, или бежал. По крайней мере о нем ничего не известно... Я вам не помешаю?
   -- Ну что вы, я очень рад вам.
   -- Я пришел справиться о бедной миссис Фосдайк и мисс Хайд. Вы, вероятно, их видели.
   -- Да, миссис Фосдайк немного оправилась от первого шока и неплохо держится. Но вот мисс Хайд по-прежнему переживает. Кстати, я думал, Фил, что вы чувствовали некоторое влечение... -- Тут доктор Ингльби пристально посмотрел на своего собеседника.
   -- Не только чувствовал, но и чувствую до сих пор, -- проговорил молодой человек.
   -- Раз так, вам лучше выслушать меня. Бесси Хайд -- очень порядочная девушка, и ее нельзя дурачить...
   -- Вам ни к чему говорить мне это! -- резко перебил доктора Филипп.
   -- Да, но, возможно, у вас сложилось о ней ошибочное мнение. Вы думаете, что она приемная дочь Фосдайков?
   -- Я никогда не заблуждался на этот счет, -- возразил Филипп. -- Некоторое время назад я сделал ей предложение. Тогда Бесси и призналась мне, что она компаньонка миссис Фосдайк.
   -- Каков же был результат этого разговора, позвольте спросить?
   -- Бесси ответила мне отказом, ссылаясь на какой-то непреодолимое препятствие. Она объяснила, что не может выйти за меня, не рассказав какой-то истории из своей жизни, а на это у нее никогда не хватит мужества. Кроме того, она дала мне понять, что бедному мистеру Фосдайку обо всем известно...
   -- Странно! -- удивился доктор Ингльби, вспомнив слова Сайласа Ашера о том, что мисс Хайд могла бы пролить свет на это таинственное дело. -- И все-таки, Филипп, вам нужно знать еще кое-что. Вы, может быть, вообразили, что мисс Хайд, пусть она и не приемная дочь Джона Фосдайка, получит в наследство его состояние?
   -- Я никогда об этом не думал, -- холодно ответил Филипп.
   -- Я один из душеприказчиков Джона Фосдайка. Рассмотрев его дела, я пришел к выводу, что он оставил очень мало. Мы еще не все изучили, но, похоже, больше половины состояния миссис Фосдайк исчезло. Я боюсь, что ей придется или продать Дайк, или сдавать его внаем.
   -- Вы удивляете меня, -- ответил мистер Сомс. -- Для меня это не имеет никакого значения. Я намерен жениться на Бесси, и мне не нужно за ней никакого приданого. А миссис Фосдайк мне очень жаль... Ей будет непросто отказаться от Дайка. Как вы думаете, могу я зайти к ним?
   -- Да, это немного их развлечет, особенно мисс Хайд. Вы, очевидно, не считаете ее отказ окончательным? Отбросив в сторону денежные соображения, могу сказать, что вы будете очень счастливы, Филипп, если женитесь на ней.
   -- Но прежде я должен разобраться в таинственном прошлом Бесси. Я не думаю, что ее опасения оправданны, но мне необходимо обо всем узнать. А теперь я прогуляюсь до Дайка пешком.
   Через полчаса Филипп был уже там. Бедная миссис Фосдайк пребывала в глубоком трауре. Она очень тяжело переживала утрату мужа. Ее мучило воспоминание о том, как они поссорились из-за Бесси Хайд. Это была самая сильная ссора за всю их супружескую жизнь. Миссис Фосдайк всеми силами старалась загладить свою вину, но ей казалось, что Джон сильно переменился с тех пор: вид у него все время был печальный и отрешенный.
   С Бесси миссис Фосдайк стала необыкновенно нежна. Она всегда любила эту девушку, и только подстрекательство Тотерделя было причиной перемены в поведении миссис Фосдайк. Теперь они вместе с Бесси горевали о смерти Джона Фосдайка.
   Хозяйка Дайка приподнялась и со слабой улыбкой на устах поприветствовала Филиппа.
   -- Милый Джон так вас любил, -- сказала она, пожимая его руку, -- грустно, что он ушел от нас...
   -- Весь город сочувствует вам, миссис Фосдайк, -- ответил Филипп и обернулся, чтобы поздороваться с мисс Хайд.
   Бесси была очень бледна, и губы ее дрожали, когда она приветствовала гостя. Миссис Фосдайк принялась рассказывать Филиппу о своих планах:
   -- Я хочу уехать в какое-нибудь тихое местечко, поближе к морю. Перемена будет полезна нам обеим; здесь все напоминает нам о том, кого уже нет с нами. Я не решаюсь войти в кабинет Джона, с тех пор как застала вас там с Бесси, совершенно не догадываясь о том, какое известие вы нам принесли...
   -- Да, моя миссия была очень трудной... Но я подумал, что вы не должны узнать об этом случайно, а известия такого рода распространяются быстрее молнии.
   -- Вы и доктор Ингльби были чрезвычайно добры и внимательны к нам.
   -- Надеюсь, мы сделали для вас все что могли. Надеюсь также, что вас не очень побеспокоят, когда начнется процесс. Помните, миссис Фосдайк, ваши показания необходимы следствию. Вы должны привыкнуть к этой мысли.
   -- Мистер Фоксборо арестован? -- с беспокойством спросила Бесси.
   -- Нет, -- ответил мистер Сомс, -- кажется, полиция еще не напала на его след.
   -- Мне хочется, чтобы его не нашли, -- проговорила миссис Фосдайк тихим голосом. -- Ничто не вернет мне моего Джона, а одна мысль о том, что мне придется явиться в суд, приводит меня в ужас.
   -- Будьте уверены, вас избавят от лишних огорчений и будут очень внимательны к вам, миссис Фосдайк, так же, как и к вам, мисс Хайд.
   -- Меня-то о чем будут спрашивать? -- воскликнула Бесси. -- Мне нечего им сообщить!
   -- Еще не известно, вызовут ли вас; преступник еще не пойман, -- сказал Сомс, вставая. -- Не угодно ли вам проводить меня немного, мисс Хайд?
   Бесси колебалась, а бедная миссис Фосдайк спросила Филиппа:
   -- Опять какие-то страшные новости, мистер Сомс? Если так, то лучше скажите об этом сейчас.
   -- Ничего такого, уверяю вас. Я могу говорить и здесь, если мисс Хайд не возражает.
   -- Я провожу вас, -- торопливо пролепетала Бесси. -- Только сбегаю за шляпкой.
   Филипп простился с миссис Фосдайк и через минуту уже шел по дорожке вместе с мисс Хайд. Бесси выглядела очаровательно в своем черном платье.
   -- Не изменили ли вы своего решения не говорить мне о том, что стоит между нами? Вам прекрасно известно, что бедный мистер Фосдайк хотел обо всем мне рассказать. Будьте великодушны, Бесси; я так предан вам, что имею право сам судить, действительно ли препятствие, о котором вы говорите, непреодолимо.
   -- Теперь больше прежнего, Филипп, -- ответила девушка, отвернувшись.
   -- Вы хотите сказать, что после смерти Джона Фосдайка пропасть между нами увеличилась?
   -- Да, Филипп, вы должны перестать думать обо мне. Я пошла с вами, чтобы сказать вам об этом. Хоть вы и завладели моим сердцем, я не могу стать вашей женой.
   -- Не хотите ли позволить миссис Фосдайк судить об этом?
   -- Как можно? Ей в первую очередь не должна быть известна моя история...
   -- Тогда пусть нас рассудит доктор Ингльби!..
   -- Нет, Филипп, нам нужно расстаться...
   И Бесси поспешно направилась к дому.
  

XIX. Поцелуи и утешение

   По окончании следствия Герберт Морант наспех перекусил и вернулся в Лондон на одном поезде вместе с Сайласом Ашером. Он видел его в "Веточке хмеля", потом на платформе, но не знал, кто этот человек. Никто из знакомых Герберта не был знаком с сыщиком, за исключением доктора Ингльби. Но последний решил не обнаруживать своего знакомства с Сайласом Ашером, благодаря чему возвысился в глазах сыщика.
   По приезде в Лондон мистер Морант взял Элен под свое покровительство. Он посадил ее в кеб, и они вместе направились к Тэптен-коттеджу. Миссис Фоксборо сама отворила дверь и держалась очень твердо, лишь легкий трепет губ и порывистость в обращении обнаруживали ее беспокойство. Она была женщиной гордой, с невероятным самообладанием, которое всегда присуще таким особам, но, когда опасность минует, они дают волю своим истинным чувствам.
   -- Ступайте перекусить, Элен. Уверена, что для вас, как, впрочем, и для нас, это был тяжелый день. Нет-нет, не надо слез и уверений, я прекрасно знаю, что вы и слова против нас не сказали, идите.
   -- Однако меня заставили признаться, -- проговорила девушка, рыдая, -- что я прежде видела этот ножик... Право, меня вынудили!
   Миссис Фоксборо вздрогнула, но сделала над собой усилие и спокойно произнесла:
   -- Конечно, я все понимаю, вы были обязаны сказать правду, Элен. Я завтра же выслушаю вас. Ступайте ужинать, а потом ложитесь спать, если, конечно, вас так сразу отпустят.
   Миссис Фоксборо знала, что ее горничная и кухарка захотят удовлетворить свое любопытство и замучают Элен расспросами.
   -- А вы, мистер Морант, пожалуйте в гостиную и расскажите нам все. Я говорю "нам", потому что Нид непременно хочет знать, что происходило на заседании. Дочь говорит, что нет ничего мучительнее неизвестности, и она, я думаю, права; во всяком случае бессмысленно держать ее в неведении. Бедняжка желает разделить со мной это великое горе, а так как я не могу избавить ее от него, то чувствую, что не имею права отказать. Поэтому, мистер Морант, говорите при ней без стеснения.
   Когда они вошли в гостиную, Нид вскочила с кресла и воскликнула:
   -- О, Герберт! Какие новости вы нам привезли? Мама не пустила меня отворить дверь, но я должна слышать все, все!
   -- Я предупредила об этом мистера Моранта, милая. Сядь и постарайся мужественно перенести все, что услышишь, -- проговорила миссис Фоксборо.
   -- К сожалению, я привез недобрые вести... Будьте спокойны, я расскажу вам всю правду -- нет смысла об этом умалчивать, потому что завтра во всех газетах появится подробный отчет с этого заседания. Мистеру Фоксборо предъявили обвинение, но заметьте, что доказательств его вины практически нет, за исключением нескольких улик...
   Миссис Фоксборо вздрогнула, но не опустила головы -- она смотрела Моранту прямо в глаза. Нид затаилась в кресле, щеки ее пылали, на глаза навернулись слезы.
   -- Мистер Фоксборо таинственно исчез... до этого он пригласил мистера Фосдайка отужинать с ним, и тот спрашивал о нем в гостинице, назвав его по имени... и...
   Тут Герберт запнулся: он не мог совладать с собой, глядя на пораженных горем женщин.
   -- Говорите же скорее! -- потребовала миссис Фоксборо.
   -- Кинжал, которым убили Фосдайка, -- продолжал Герберт, -- оказался тем самым, что принадлежал вашему мужу... Я часто вертел его в руках, когда бывал здесь. Это единственная серьезная улика против мистера Фоксборо.
   -- Восточный кинжал, который он использовал как разрезной нож? Если его нет здесь, то он должен быть в кабинете Джеймса, -- воскликнула миссис Фоксборо, тревожно осматривая столы. -- Скорее, Нид, зажги свечу, мы его отыщем!
   -- Постойте! -- остановил ее мистер Морант. -- Элен пришлось признать, что она не видела этот кинжал уже две недели. Девушка не говорила, что его хватились, но так же, как я, узнала его. Миссис Фоксборо, дорогая, у вас был тяжелый день. Послушайте моего совета, отдохните, а завтра поищете этот кинжал.
   -- Отдохнуть? -- переспросила женщина почти презрительно. -- Неужели вы думаете, что я имела хоть минуту отдыха, с тех пор как моего мужа впервые обвинили в этом страшном преступлении?
   Только тут молодой человек заметил, как миссис Фосдайк постарела за эти несколько дней.
   -- Неужели вы думаете, что я смогу заснуть, пока не обыщу весь дом и не найду этот проклятый нож? Если я не сделаю все возможное, чтобы помочь ему, это будет предательством с моей стороны!.. А теперь прощайте, мистер Морант! Вы не бросаете нас в беде и остаетесь нашим верным другом.
   -- Прощайте! -- ответил Герберт, горячо пожимая руку миссис Фоксборо; затем он повернулся к Нид, которая встала проститься с ним, обнял ее и поцеловал. -- Я и в радости, и в горе предъявляю на нее права, -- объяснился молодой человек. -- Пусть говорят что хотят -- я никогда не поверю, что мистер Фоксборо мог умышленно совершить такое...
   -- Благодарю вас за эти благородные слова, мистер Морант, -- воскликнула миссис Фоксборо, покраснев от волнения. -- Ваша преданность делает вам честь.
   Вновь пожав руки хозяйки дома и получив воздушный поцелуй от Нид, молодой человек удалился. По дороге домой он долго размышлял об этом непонятном убийстве. Его вера в совершенную невиновность Фоксборо в некоторой степени пошатнулась. Разрезной нож был для мистера Моранта неопровержимой уликой, он хорошо знал эту вещицу. Но разве она не могла очутиться в чужих руках?
   Потом мысли Герберта приняли другое направление. Он думал, как хороша была Нид, покраснев и сконфузившись от его неожиданного поцелуя. Молодой человек поклялся себе, что не бросит ее, какова бы ни была участь ее отца. Сколько же ужасных последствий повлекло за собой это убийство! Бедный Филипп Сомс совсем отчаялся, невеста Герберта и ее мать страдали, да и его собственные планы расстроились, а он и без того припозднился с ними.
   Мистер Морант утешал себя, однако, тем, что миссис Фоксборо нуждается в его советах. Каждый день он отправлялся в Тэптен-коттедж, где его сердечно принимали. Молодой человек не мог не замечать, как неизвестность страшила миссис Фоксборо. В ее красивых глазах отражалась неизменная грусть, а в густых каштановых волосах появились серебряные ниточки. Нечего было этому удивляться, ведь она так нежно любила своего мужа. Бедная женщина не видела никакой возможности опровергнуть страшное обвинение против своего супруга. Она не получала от него известий, и, хотя это было делом для нее привычным, сейчас оно не сулило ничего хорошего. Если он жив и в Англии, то не может не знать, что его обвиняют в умышленном убийстве. В наши дни, когда есть газеты и телеграф, молниеносно передающие сведения, как достоверные, так и ложные, нелепо полагать, что человеку может быть неизвестно о том, что его обвиняют в убийстве. Постепенно миссис Фоксборо, прежде возмущавшаяся при мысли о виновности мужа, стала приходить к заключению, что его нет в живых. Она не бралась объяснить бенберийскую трагедию, но грустно замечала Герберту:
   -- Если бы мой муж был жив, он бы обязательно появился, чтобы опровергнуть это обвинение. Он умер, поэтому полиция и не может его найти... Не могу вам объяснить своего предчувствия, но тем не менее это так. Как это случилось и где, я не знаю, как не знаю и того, кто убил бедного Фосдайка, но я не сомневаюсь, что все это со временем прояснится.
   -- Мама меня страшно беспокоит, -- призналась однажды Герберту Нид, когда миссис Фоксборо ушла в свою комнату, оставив молодых людей в гостиной. -- Она очень страдает. Днем она прекрасно держится, но по ночам я слышу ее шаги. Вчера я прокралась к ней, но мама, рассердившись, приказала мне немедленно лечь спать. Я ослушалась и бросилась к ней на шею, мы обе расплакались. Разумеется, Герберт, вы не понимаете, что это значит для нас, женщин, как это облегчает нам жизнь. Мы обе так огорчены. Я очень люблю отца, но вы, Герберт, научили меня понимать, как жена любит мужа, и теперь я знаю, что мои чувства к отцу отличаются от тех, что испытывает к нему моя мать. Я стыжусь, да, сэр, я определенно стыжусь... Ведь вы так много значите для меня, особенно сейчас, когда моего отца обвиняют в таком страшном преступлении... Конечно, я нечасто видела его: сначала я училась в школе, а потом он стал постоянно отлучаться. Но когда он проводил время с нами, то был добрейшим отцом на свете. Если я не разъезжала в экипажах, запряженных четверней, и не носила платьев, шитых золотом, то это лишь потому, что мама удерживала его слишком щедрую руку. Я никогда не поверю, что он виновен в том, в чем его обвиняют, Герберт, но все это убивает матушку. Вы не замечаете этого по ее лицу?
   -- Конечно, замечаю, милая Нид, но что же нам делать? Вы прекрасно знаете, да и миссис Фоксборо тоже знает, что я готов сделать все возможное, чтобы помочь вам. Но мы бессильны, Нид, нам остается только ждать.
   -- Да, к сожалению, мы бессильны Герберт, но у нас есть вы, -- шепнула Нид с той великой верой в своего возлюбленного, которая свойственна девушкам, когда они еще находятся во власти девических мечтаний.
   Замужние женщины, как ни грустно это признавать, не имеют такой веры в своих избранников; они уже знают, что те так же глупы, как и остальные, что они попадают в неприятности не реже других и не особенно умеют из них выпутываться, а если и делают это, то самым прозаическим образом.
   -- Прощайте, Нид, -- сказал мистер Морант, прижимая к груди свою невесту. -- Я, разумеется, по-прежнему буду заходить к вам каждый день, даже в отсутствие новостей.
  

XX. Мистера Стертона мучает совесть

   Как мы уже сказали, и портной Стертон поддался той притягательной силе, которой обладают громкие преступления. С тех самых пор, как он побывал в Бенбери, он лихорадочно ждал ареста Джеймса Фоксборо, но не потому, что испытывал личную неприязнь к преступнику, а потому, что мучился желанием узнать разгадку этого таинственного убийства. Хотя Стертон и одолжил Фоксборо деньги через Кодемора, сам портной никогда его не видел, и теперь эта ссуда очень тревожила его. Он не боялся потерять деньги -- залог был верный. Стертон не знал, должен ли он сообщить полиции, что у Фоксборо в руках внушительная сумма.
   Шли дни, а в газетах все не появлялись разъяснения бенберийского убийства. У публики уже сложилось мнение, что Фоксборо бежал в Америку или Испанию. Дело зашло в тупик, и никто, за исключением Сайласа Ашера, не надеялся, что преступника найдут. Сержант располагал одной уликой, о существовании которой было известно только ему. В своих мыслях сыщик неустанно возвращался к заветному письму:
   "Когда я разгадаю его, то узнаю тайну бенберийского убийства. Для меня оно написано по-турецки, нет, по-китайски, но иностранному языку же можно научиться, научусь и я. Ясно теперь одно: если Фосдайка действительно убил Фоксборо, то у него был сообщник, который и написал это письмо".
   Стертон, наконец, решился сообщить в полицию о том, что знал, но прежде он хотел посоветоваться с Кодемором. Портной подозревал, что тот воспротивится, ведь таким образом полиция могла узнать о его денежных делах. Но Стертон, при всей своей внешней мягкости, всегда поступал по-своему. Он был не намерен поддаваться на уговоры Кодемора.
   Кодемор, как многие ростовщики, зависел от состоятельных людей, и Стертон был его главным партнером.
   С Кодемором Стертон хотел обсудить только детали -- уведомить обо всем полицию он решил твердо. Портной очень бы удивился, узнав, что знаменитый сыщик Сайлас Ашер жил всего в нескольких домах от Кодемора и обычно обедал в ресторане "Веллингтон". Между тем сам Кодемор даже не подозревал, что его младшему клерку известно это обстоятельство, что этот клерк завтракал в том же самом ресторане и не спускал глаз с известного сыщика. Разумеется, Сайлас Ашер прекрасно это знал. Он привык наблюдать за всеми, кого видел, -- это стало его второй натурой. Таким образом, без видимых причин сержант кое-что выяснил о Кодеморе и его занятиях, мимоходом, как человек, приучившийся примечать все, что происходит вокруг него. Конечно, иногда он задавал вопросы. Какой был бы толк от сыщиков, если бы не их неутомимое желание расспрашивать всех и обо всем? Сайлас Ашер занимался этим, так сказать, машинально, между прочим. Соседство с одним из лучших сыщиков Скотленд-Ярда, пожалуй, испугало бы Кодемора. В деятельности ростовщика не было ничего такого, что заставило бы его бояться полиции, а между тем подобные дела всякий стремится скрыть. Люди, занимающие деньги, не желают этого разглашать; они напоминают спартанского мальчика с лисицей за пазухой, предпочитающего обливаться кровью под одеждой.
   Когда Стертон пришел к Кодемору, его сразу же проводили наверх. Клерки знали, что этого посетителя нельзя заставлять ждать. Они имели довольно туманное представление об отношениях их хозяина со Стертоном, но тем не менее не медлили.
   -- Очень рад вам! -- воскликнул Кодемор, пожимая Стертону руку и придвигая кресло гостя к камину. -- Верно, удовольствием видеть вас я обязан какому-нибудь делу?
   -- Да. Я желаю поговорить о деньгах, которые мы с вами дали взаймы Джеймсу Фоксборо. Благодаря этому обстоятельству мы, так сказать, замешаны в бенберийском убийстве.
   -- Боже мой, что вы! -- вскрикнул Кодемор. -- Мы не можем отвечать за поступки человека, которому даем взаймы! Кроме того, я всегда говорил вам, что залог верный... Но, если вы пожелаете, я возьму на себя вашу долю.
   -- Меня беспокоит совсем не это, -- возразил Стертон. -- Фоксборо наверняка бежал из Англии, и, я думаю, мы с вами должны сообщить полиции, что у него в руках большая сумма денег.
   -- Я против! -- начал горячиться Кодемор. -- Ростовщики должны избегать всяких дел с полицией, притом какая от этого будет польза? Вы сами говорите, что Фоксборо бежал. Если и узнают, что его карманы полны денег, то разве поймать его будет проще? К тому же наше ремесло приносит пользу, только если мы умеем хранить тайны. Нельзя на каждом повороте кричать, какие проценты мы берем с клиентов, и вообще о нашем ремесле распространяться не следует. Полагаю, и вам невыгодно рассказывать о том, какого рода прибыль вы получаете...
   -- Вы правы, Кодемор, -- согласился портной. -- Я не имею особого желания разглашать, что веду с вами подобные дела. Но ведь общественности и не нужно знать об этом. Сведения, которыми мы располагаем, могут быть полезны полиции.
   -- А как вы думаете, разве полиция не поинтересуется, почему вы раньше об этом не сообщили? -- язвительно подметил Кодемор. -- Я что-то не совсем понимаю: если вы желаете объявить себя ростовщиком, имеющим отношение к бенберийскому делу, что ж вы так долго откладывали это?
   -- Говорю вам, что нет никакой необходимости называть наши имена, -- спокойно возразил Стертон. -- Во всяком случае я сообщу эти сведения полиции, а там уж пусть они сами решают, полезны они или нет.
   -- Я против! -- вышел из себя Кодемор. -- Послушайте, если вопрос в деньгах, то я уже сказал вам, что выплачу вашу долю через несколько дней. Тогда это будет исключительно моим делом, и вы освободитесь от всяких угрызений совести.
   -- Повторяю вам, деньги тут ни при чем. Я считаю, что крайне важно сообщить полиции, какая сумма находится у Фоксборо.
   -- Я на это не согласен! Вы не имеете права компрометировать меня, -- продолжал кипятиться Кодемор.
   -- А я и не буду. Я сделаю вид, что дал эти деньги вместе с кем-то другим, а кто этот другой -- говорить необязательно. Не понимаю, чего вы так разошлись.
   -- Я не хочу, чтобы полиция вмешивалась в мои частные дела, -- буркнул Кодемор.
   -- Не вижу больше смысла спорить с вами. Я поступлю так, как решил. Прямо сейчас, как только выйду от вас.
   Кодемор бросил злобный взгляд на своего собеседника. И взгляд этот не предвещал ничего хорошего для Стертона. Кодемор знал, что ему не переубедить портного: этот человек мог рассуждать сколько угодно, но всегда оставался при своем мнении.
   -- Итак, Морант расплатился. Я этого не ожидал. Я думал, что он продлит вексель, -- сменил тему Стертон.
   -- Ничего удивительного: молодой человек влюбился и выплатил все долги. Этот дурак думает, что, растратив большую часть своего состояния в одиночку, он сбережет остальное, когда их будет двое, -- съязвил Кодемор.
   -- И на ком же он хочет жениться? -- поинтересовался Стертон.
   -- На мисс Фоксборо.
   -- Но эта свадьба вряд ли состоится, -- небрежно заметил Стертон. -- Вы же не допустите этого? Что ж, теперь желаю вам успехов, -- прибавил он, вставая, -- мне пора, прощайте!
   -- В Скотленд-Ярд собираетесь?
   -- Туда, но не тревожьтесь, ваше имя там не прозвучит.
   Верный своему слову, портной отправился в полицию и вкратце объяснил секретарю, зачем пришел. Его попросили присесть и подождать несколько минут, пока не подойдет сыщик, который ведет это дело. Сайлас Ашер явился очень скоро и был весьма доволен тем, что получил новые сведения о бенберийском убийстве. Он один еще надеялся распутать этот клубок. Сержант чувствовал, что сигнальная книга у него в руках, -- оставалось лишь научиться распознавать флаги.
   Сыщик внимательно выслушал Стертона, заметив, что весьма странно со стороны Фоксборо занимать такую большую сумму денег без определенной цели. Портной заявил, что не знал, зачем Фоксборо потребовались деньги. Сайлас Ашер, конечно, понимал, что нет смысла занимать шесть тысяч, чтобы просто носить их в кармане. Сержант выразил свою признательность мистеру Стертону, заверив, что его имя не появится в прессе. Сыщик не только сам не желал разглашать полученных сведений, но и мистера Стертона попросил держать рот на замке.
   Вежливо проводив посетителя, Сайлас Ашер направился домой, размышляя об услышанном.
  

XXI. Сайлас Ашер становится в тупик

   При мистере Стертоне сыщик старался не подавать виду, что полученные сведения очень его заинтересовали. Удобно устроившись у небольшого камина, он выкурил не одну трубку, размышляя о новом известии. Зачем Фоксборо понадобилась такая большая сумма? Не для того ли, чтобы, собрав все деньги, отомстить человеку, к которому он питал непримиримую вражду, и, умертвив свою жертву, поспешить к ближайшей морской гавани, а оттуда -- в чужие края? Нет, Сайлас Ашер так не думал. Еще одно странное обстоятельство приводило сыщика в недоумение: почему ни в одном театре, за исключением "Сиринги", не знали Фоксборо? Где же взять ответы на все эти вопросы? Наконец, в голове у него мелькнула мысль о том, что в Бомборо можно собрать кое-какие сведения о личности пропавшего, -- должен же был кто-то еще, кроме Тотерделя, видеть в театре незнакомца. В провинции, где все друг друга знают, приезжий всегда привлекает всеобщее внимание. Но Сайласу Ашеру не посчастливилось встретить нужных людей. Притом сыщик вспомнил, что он еще не "вывернул наизнанку" Тотерделя: сержанта не покидало ощущение, что из этого старого болтуна можно выудить нечто ценное. Ашер знал, что Тотердель проболтает целый день, прежде чем скажет хоть что-то полезное, -- сыщик не раз допрашивал свидетелей такого сорта и знал, что нужно лишь запастись терпением и притвориться, будто не веришь. Болтливый свидетель пустится в уверения и в конечном итоге случайно обронит что-нибудь стоящее.
   По мнению Сайласа Ашера, существовало и еще одно важное обстоятельство: у Фоксборо был сообщник, и возможно, что рядом с Тотерделем в театре сидел именно он, а не Фоксборо. Во всяком случае письмо писал не Фоксборо, потому что его почерка не узнал никто. Странным казалось и то, что награда, предложенная за поимку Фоксборо, не заинтересовала этого сообщника.
   Руководствуясь подобными соображениями, Сайлас Ашер еще раз съездил в Бомборо. Там он, как и прежде, беседовал со всеми любезно и непринужденно, направляя разговор на бенберийское убийство. В таких беседах прошло два дня, но сыщик так и не выяснил ничего нового. Правда, он нашел двоих, кто заметил приезжего в театре. Они описывали его как смуглого человека среднего роста, во фраке. Но это ни к чему не вело. Фоксборо, по словам тех, кто его знал, был смуглым, а следовательно, на этом основании не получалось опровергнуть предположение, что в театре в тот день был именно он.
   На третий день сыщик запасся терпением и навестил Тотерделя, приготовившись к длинному разговору. Получив визитную карточку Сайласа Ашера, старик, разумеется, пришел в восторг. Тотердель уж было приуныл, наблюдая за тем, какой оборот принимает это дело. Он настоял на проверке городской казны, но все счета бывшего секретаря оказались в совершенном порядке. Об умерших принято говорить или хорошо, или ничего, так что бомборосцы позабыли повелительный тон Джона Фосдайка и вспоминали только его полезные нововведения. Горожане также помнили, что Тотердель настоял на проверке казны только для того, чтобы досадить Джону Фосдайку, прогнавшему его из своего дома. Чрезмерное любопытство и бесконечная болтовня Тотерделя сделали его непопулярным в городе, всем казалось, что он хочет очернить доброе имя покойного. Старик думал, что если он будет свидетельствовать против Фоксборо, то бомборосцы простят его и будут относиться к нему с прежним уважением.
   -- А, мистер Ашер! -- воскликнул хозяин, когда сыщик вошел в гостиную. -- Очень рад вас видеть, я знал, что вы опять пожалуете ко мне. Вы, разумеется, заметили, что этот старый дурак коронер не давал мне говорить на заседании. О, глупость человеческая! Как же добраться до преступников, если не слушать показания главных свидетелей! Я не имел возможности сказать и половины того, что знал.
   -- В том-то и дело, сэр! А я ведь говорил, что если мистеру Тотерделю позволить сказать все, что он желает, то не останется никаких неясностей. Но в провинции должностные лица любят показать свою власть.
   -- Совершенно верно, мистер Ашер! Если бы я высказал все, дело приняло бы совсем другой оборот. Фоксборо, быть может, уже сидел бы в тюрьме.
   -- Скажу вам по секрету, мистер Тотердель, это еще большой вопрос, попадет он в тюрьму или нет. Этот прохвост так хитер, что может провести любого. Но, может, в Бомборо правду говорят, что...
   -- Что говорят? -- перебил сыщика Тотердель. -- Не обо мне ли?
   -- В том-то и дело, что о вас. Какие-то сплетники... наверно, люди, которые очень озлоблены на вас...
   -- Это правда! Озлоблены! И только потому, что я старался добросовестно исполнять свои обязанности! Так что же говорят?
   -- Все заверяют меня, что вы не видели Фоксборо, что это вам пригрезилось. В городе считают, что вы все просто выдумали.
   -- Ах вот они как! -- закричал Тотердель, покраснев от гнева. -- Ну ничего, дождемся суда и посмотрим, как они тогда запоют!
   -- Это тоже еще вопрос... Нетрудно догадаться, что никакого суда не будет, если судить некого.
   -- Неужели вы хотите сказать, что этого злодея не поймают? -- испуганно проговорил Тотердель.
   -- Я начинаю разделять мнение бомборосцев, что вы не видели Фоксборо. Вы видели только афишу, но вы прекрасно понимаете, что она ничего не доказывает.
   -- Но не только я узнал его, точнее, говорил с ним! -- воскликнул Тотердель.
   Сыщик весь превратился в слух и сказал:
   -- Лично я во всем Бомборо не нашел больше никого, кто говорил бы с ним.
   -- Может быть, и не нашли! -- торжественно провозгласил Тотердель. -- Но не все же живут в Бомборо. Фоксборо ходил за кулисы, я сам видел его там. Все актеры его знали.
   -- Он ходил за кулисы? -- спросил сыщик, убежденный, что теперь он вывернул Тотерделя наизнанку. -- Не потрудитесь ли вы вспомнить, сэр, кто были эти "все"? С кем именно он говорил?
   Тут Тотердель должен был признаться, что видел только, как Фоксборо гов орил с дамой, которая играла Мэри Нетли в комедии "Наши"; имя актрисы он забыл.
   Для Сайласа Ашера это был важный факт. Узнать, кто эта актриса и где она играет, не составляло большого труда. Но сыщик опять зашел в тупик: данное обстоятельство говорило в пользу того, что это был сам Фоксборо, а сообщник, стало быть, ограничился одним только письмом и больше не имел отношения к делу.
   -- Ну, мистер Тотердель, -- заметил Сайлас Ашер одобрительным тоном, -- из этого может выйти нечто стоящее. Если мы найдем эту актрису и она подтвердит ваши показания, то у нас появится важная улика.
   -- Разве я не говорил этого раньше? Если бы коронер дал мне возможность рассказать все, вы уже нашли бы эту актрису!..
   -- Если бы вы упомянули столь важный факт на допросе, мистер Тотердель, мы наверняка уже арестовали бы убийцу, -- коротко возразил сыщик.
   -- Вы не знаете, как найти актрису? Антрепренер назовет вам ее имя.
   -- О, с этим проблем не будет, я разыщу ее за двадцать четыре часа, но вряд ли это приведет нас к Фоксборо.
   -- Неужели вы хотите сказать, что он бежал за границу? -- с беспокойством спросил Тотердель.
   -- Я хочу сказать, сэр, что если бы люди сообщали полиции все, что знают, а не половину, то ей легче было бы работать.
   Оставив Тотерделя переваривать это замечание, сыщик поклонился и ушел.
   Поговорив с антрепренером бомборского театра, Сайлас Ашер выяснил, что актрису зовут мисс Лайткомб и что она теперь играет в Маргете. Туда-то, не теряя времени, сыщик и отправился.
   Мисс Лайткомб удивило посещение незнакомого человека, и она немного разволновалась, когда узнала, кто он. На каверзные вопросы сыщика актриса отвечала, что она, конечно, читала о бенберийском убийстве, но не может сообщить о нем ничего нового. Женщина уверяла, что она никогда не была в Бенбери и не видела мистера Фосдайка. Разумеется, она знала, что он присутствовал на открытии бомборского театра, но ей было не известно, как он выглядел. Мисс Лайткомб заявляла, что она в тот вечер не разговаривала за кулисами с Джеймсом Фоксборо. Она никогда не видела его и даже не слышала его имени до тех пор, пока это страшное убийство не прославило его на всю страну. Актриса никак не могла припомнить, кого она видела в тот вечер. К ней приходили многие. Ей говорили комплименты, а в комнате антрепренера пили шампанское, и все мужчины шли туда. Она выступала на сцене уже семь лет, но все время в провинции -- на лондонскую сцену ей попасть никак не удавалось.
   -- Он, кажется, не играл сам, а только содержал гастролирующую труппу, -- заметил сыщик. -- Не буду вас больше задерживать, мисс Лайткомб. Странно, что вы не слышали о мистере Фоксборо. Прощайте!
   "Поразительно, -- рассуждал сыщик, -- что я не могу найти никого, кто встречался бы с Фоксборо, а между тем в театральной сфере люди быстрее всего обретают известность. Да, он владелец "Сиринги", это верно, но о других его театральных предприятиях никто ничего не знает. Этот Фоксборо -- темная лошадка. Он не сам пишет свои письма, не сам занимается своим делом, совершает дерзкое убийство и исчезает. Скажи этот старый дурак Тотердель раньше, что Фоксборо говорил за кулисами с мисс Лайткомб, она, быть может, вспомнила бы, кто с ней беседовал. Актриса заявила, что к ней подходили многие, возможно, в их числе был и тот, кто мне нужен!"
   В Маргете оставаться было бессмысленно -- мисс Лайткомб, по-видимому, не могла больше ничего сообщить, а между тем сыщику казалось, что она, как и Тотердель, что-то недоговаривает. Сыщик не думал, что она умышленно это делает, скорее, просто не догадывается, что обладает важными сведениями. Все вопросы, которые Сайлас Ашер только мог изобрести, он актрисе задал, и она ответила на них прямо и откровенно. Но сержанту Ашеру было известно, что, раскрывая преступление, можно бесконечно ходить вокруг да около и не замечать главного. Какая-нибудь безделица, не имеющая на первый взгляд никакого отношения к делу, зачастую оказывается недостающим звеном в цепи, которое полиция и разыскивает, а тот, у кого это звено в руках, не понимает всей важности происходящего.
   Сайлас Ашер решил вернуться в Бомборо. Там интерес к бенберийскому убийству уже начал ослабевать. Было очевидно, что убийца обвел полицию вокруг пальца, и этой трагедии было предназначено остаться одним из тех наполовину раскрытых дел, которых и так немало. Но оставалось еще несколько лиц, заинтересованных в том, чтобы довести его до конца. Тотердель вообразил себе, что если преступник отыщется, то это примирит его с горожанами. Филипп Сомс верил, что если убийство будет раскрыто, то откроется и тайна Бесси. Доктор Ингльби тоже так думал.
   Филипп Сомс в последнее время часто бывал в Дайке, и миссис Фосдайк всегда принимала его очень дружелюбно. Она вернулась из приморского города, и доктор Ингльби сообщил ей о том, что ее финансовое положение изменилось, и не в лучшую сторону. Но женщину нисколько не огорчила мысль о том, что Дайк придется оставить. Напротив, она сказала, что не смогла бы жить там теперь. В откровенной беседе с Филиппом она сообщила ему о своем намерении снять небольшой домик в Бомборо. Если бы даже средства и позволяли, что ей теперь делать в Дайке? Бедная женщина хотела жить в совершенном уединении. Разумеется, она по-прежнему будет рада старым друзьям, но после такого удара кто захочет бывать в обществе!
   Мисс Хайд всегда принимала Филиппа с улыбкой, крепко пожимала ему руку, но не оставалась с ним наедине, отказывалась гулять с ним в саду и не провожала его до калитки, когда он просил ее об этом. Девушка ясно дала понять мистеру Сомсу, что между ними все кончено, и он приуныл. Через некоторое время молодой человек все же решился поговорить о своих сердечных муках с доктором Ингльби. Он думал, что доктор мог бы вызвать Бесси на откровенность, если бы попытался. Будь Фоксборо арестован, разбирательство в суде приоткрыло бы завесу тайны, но на это оставалось только надеяться. Итак, однажды утром Филипп решил навестить доктора Ингльби.
   -- Филипп, рад вас видеть!
   -- Я пришел к вам просить о помощи, как к старому другу. Я вам говорил, в каких я отношениях с мисс Хайд; я серьезно намерен жениться на этой девушке, но я в тупике. Откажи она мне прямо, я был бы обязан примириться с отказом, но она призналась, что любит меня, но не станет моей женой, потому как между нами есть непреодолимое препятствие. Если бы я только знал, в чем оно заключается! Я больше чем уверен, что не так уж и велика эта преграда. Одним словом, я прошу вас выудить у нее признание.
   -- Вы задаете мне непростую задачу. Мисс Хайд всегда была моей любимицей, и мне льстит, что я пользуюсь ее расположением. Я не знаю, как она воспримет такое вмешательство с моей стороны.
   -- Согласен с вами, доктор, но я не стал бы вас уговаривать, если бы не одно обстоятельство: Бесси призналась, что любит меня и поступает так из преданности ко мне. Вы же знаете Бесси: если она и не согласится все вам рассказать, отказ ее будет деликатным.
   -- Мне все это известно, Фил, и тем не менее... Если люди сами поверяют нам свои тайны, мы обязаны сделать для них все возможное, но если они предпочитают страдать молча, то это дерзость -- стараться выяснить то, что они хотят скрыть.
   -- Не могу не согласиться с вами, доктор, но по-прежнему настаиваю на своей просьбе. Речь идет о моем счастье, и, хотя это прозвучит несколько самонадеянно, я думаю, и о счастье Бесси тоже.
   Доктор ответил не сразу:
   -- Я сделаю для вас все что смогу. Я встречусь с мисс Хайд и попытаюсь уговорить ее обо всем мне рассказать...
   -- Вас спрашивают, сэр, -- доложил слуга, и в эту самую минуту к доктору вошел Сайлас Ашер.
   -- Извините, сэр, но со слов вашего слуги я понял, что вы не заняты, иначе я не стал бы вас беспокоить. Не могу сказать, что сожалею об этом, потому как мне удалось услышать ваше обещание попытаться уговорить мисс Хайд все вам рассказать. В этом-то и беда! Если бы люди говорили нам все, что знают, мы избежали бы стольких неудобств! А молчат они вовсе не из злобного упорства, а из-за непонимания важности происходящего! Вот, например, мистер Тотердель на днях открыл мне одно небольшое обстоятельство, которое два месяца тому назад было бы просто бесценным.
   Филипп Сомс, преисполненный негодования, изумленно смотрел на этого седого говорливого человечка, и доктор Ингльби счел необходимым внести ясность.
   -- Любезный Фил, -- сказал он, -- позвольте представить вам сержанта Ашера из Скотленд-Ярда. А его знакомить с вами я считаю излишним: я не сомневаюсь, что мистеру Ашеру уже все о вас известно.
   Сыщик почтительно поклонился и сказал, что имел удовольствие видеть мистера Сомса, но молодой человек не смягчился.
   -- Я не вижу необходимости втягивать мисс Хайд в это дело, -- заявил он надменно. -- Ей ничего не известно. Вы выхватили отрывок из разговора между доктором Ингльби и мной и немедленно пришли к заключению, что наша беседа имела отношение к смерти мистера Фосдайка!..
   -- Извините, сэр, -- спокойно возразил сыщик, -- то немногое, что я услышал, было следствием простой случайности, но -- и доктор Ингльби подтвердит -- я с самого начала считал, что мисс Хайд знала Джеймса Фоксборо. Если бы нам удалось уговорить ее обо всем рассказать, это помогло бы раскрыть бенберийское убийство.
   -- Это правда, Фил! -- заметил доктор. -- Мисс Хайд действительно сказала, что знала мистера Фоксборо, хотя никогда его не видела; но она уверяет, что все, что ей известно, не прольет света на это дело.
   -- Послушайте, мистер Сомс, не думаете же вы, что я желаю досадить вам или огорчить девушку? Я по опыту знаю, что самая ничтожная безделица способна направить полицию на верный след. Мисс Хайд убеждена, что сведения, которыми она располагает, не важны, но я хотел бы, чтобы она позволила мне самому судить об этом. Девушка могла бы довериться доктору Ингльби, а доктор передал бы все мне, и в итоге мисс Хайд была бы избавлена от всяких неприятностей. Простите меня, сэр, но в интересах правосудия я обязан собирать все возможные сведения об этом таинственном убийстве.
   Филипп Сомс согласился, что сыщик прав. Он сам просил своего старого друга добиться от Бесси признания, и было бы очень непоследовательно с его стороны противиться этому лишь потому, что, как полагал сыщик, из рассказа девушки можно было извлечь какую-нибудь пользу для раскрытия бенберийского убийства. Притом от этого зависело личное счастье Филиппа, а любовь, как известно, чувство эгоистичное, так что юноша перестал возражать.
   -- Вы можете на меня положиться, мистер Сомс. Не думайте, что я позволю себе оскорбить мисс Хайд. Вероятно, не будет ни малейшей необходимости разглашать те сведения, которые она сообщит; но я вполне допусккаю, что девушка поможет мне разобраться в этом темном деле. Кстати, доктор, вы ничего не разузнали о письме?
   -- Нет; должно быть, его уничтожили. Впрочем, я читал в газетах, что какие-то письма нашли в "Веточке хмеля".
   -- Мало ли что пишут в газетах! -- ответил сыщик. -- Прощайте, господа!
  

XXII. Признание Бесси

   На следующее утро доктор Ингльби раскаялся в данном обещании. Он очень любил Бесси Хайд и помнил, как она расстроилась, когда он заговорил с ней о Фоксборо. На этот раз он собирался попросить ее довериться и предоставить ему судить, насколько серьезны причины, которые препятствуют счастью двух людей. Если девушка действительно любит Филиппа, -- а Филипп не мог это утверждать, не имея на то достаточных оснований, -- то она, конечно, будет рада возможности разрушить преграды к браку.
   "Во всяком случае, -- думал доктор, -- если я преступлю права друга, то только потому, что желаю принести пользу молодым людям. Бесси Хайд -- самая подходящая жена для Филиппа Сомса. Я хочу или соединить их, или узнать причину, по которой это невозможно".
   Доктор в тот же день отправился в Дайк, сообщил миссис Фосдайк, что не узнал ничего нового о печальной кончине ее мужа, и, прощаясь, обратился к мисс Хайд:
   -- Бесси, вы не проводите меня до калитки? Я хочу вам кое-что сказать.
   -- О, доктор, вы пугаете меня!.. -- вскрикнула миссис Фосдайк. -- Опять какие-то ужасные известия?
   -- Нет-нет, не беспокойтесь. То, о чем я буду говорить с мисс Хайд, касается ее одной. Так вы идете, Бесси?
   -- Да, конечно... Вы испугали меня, доктор, -- продолжала девушка, когда они вышли. -- Я не знаю, о чем вы будете говорить со мной, но я не могу забыть тот вечер, когда Фил... мистер Сомс попросил меня зайти в кабинет и сообщил мне это ужасное известие...
   -- Простите, если напугал вас, Бесси. Я только хотел вам сказать, что в каком-то смысле занимаю теперь место мистера Фосдайка. Мне всегда казалось, что он считал вас скорее своей питомицей, нежели компаньонкой жены. Я был одним из его близких друзей, а теперь его душеприказчик. Я желаю, Бесси, чтобы вы доверились мне.
   Девушка несколько смутилась, но потом серьезно проговорила:
   -- Вы слишком добры, мистер Ингльби, принимая во мне участие. Что же касается доверия, то мне не в чем вам признаваться.
   -- Филипп Сомс открыл мне все, что произошло между вами, -- продолжал доктор.
   -- Стало быть, мистер Сомс совершил поступок, недостойный его, -- произнесла девушка, гордо подняв голову. -- Хотя мне не в чем упрекнуть себя, все-таки я не ожидала, что наши отношения станут предметом обсуждения.
   -- Бесси! -- осек ее доктор Ингльби. -- Пожалуйста, оставьте этот тон. Филипп не из хвастовства раскрыл мне свои чувства. Он убежден, что вы отказали ему из-за какого-то пустяка и что это препятствие можно уничтожить в одно мгновение, если, конечно, знать, в чем оно заключается.
   -- Мистер Сомс оказал мне большую честь, предложив стать его женой. Но я не смогла принять его предложение по одной действительно важной причине. Я откровенно призналась ему в том, что не выйду за него, не рассказав свою историю, но у меня никогда не хватит на это мужества. Если бы я не так сильно его любила, мне было бы легче, но мне претила мысль, что на жену Филиппа Сомса будут указывать как на женщину с постыдным прошлым. Доктор Ингльби, вы очень добры, но я так люблю Филиппа, что не хочу быть камнем на его шее или заставлять его воевать с обществом из-за меня. Если бы мистер Фосдайк был жив, решение зависело бы от него. Он знал обо мне все, и я рассказала ему, что произошло между Филиппом и мной, но его советами я уже воспользоваться не могу, поэтому поступаю так, как считаю нужным.
   Бесси замолчала, но было очевидно, что она сильно взволнована: в ее черных глазах стояли слезы, а по телу пробегала дрожь. Доктор зашел в тупик. Бесси, несомненно, любила Сомса, но отказала ему ради его же блага. Конечно, ей было виднее, да и справедливо ли было заставлять ее открыть тайну, чтобы потом признать невозможность преодолеть препятствие? Не лучше ли и для самого Филиппа не ввязываться в неприятные расспросы? Общество в провинции гораздо нетерпимее, чем в столице. В Лондоне, например, людям совершенно не важно, кто вы, какой у вас доход, хороший ли у вас повар и безукоризненны ли вина. Но в Бомборо все было иначе: доктор Ингльби прекрасно знал, что если местные дамы не захотят пускать кого-нибудь в свое общество, то пробраться туда будет непросто.
   -- Дайте мне подумать несколько минут, Бесси, -- сказал он наконец.
   Мисс Хайд и мистер Ингльби медленно прогуливались по дорожке, и доктор вдруг понял, что Филипп совершенно искренне хочет жениться на Бесси и что рано или поздно он узнает правду и тогда уж точно поступит по-своему, не обращая внимания на мнение родных и друзей. Не лучше ли в таком случае ему самому стать беспристрастным судьей?
   -- Бесси, вы предоставили решение этого вопроса бедному Фосдайку, но, к сожалению, судьба распорядилась так, что его больше нет с нами. Так положитесь же на меня. Конечно, вам придется рассказать мне эту печальную историю, но вы знаете, что я искренне привязан к Филиппу. Я знаю его с детства и вполне понимаю его характер: он человек решительный, его трудно заставить отступить, если он чего-то хочет добиться. Филипп непременно желает жениться на вас, и его нелегко будет остановить, тем более что в его гарнизоне есть друзья, которые помогут ему осадить крепость.
   Бесси улыбнулась и тихо произнесла:
   -- Это правда, я никогда этого не отрицала; но я останусь непреклонна -- ведь речь идет о счастье Филиппа.
   -- Почему бы вам не довериться его старому другу, который хорошо знает свет и может быть более беспристрастным судьей, чем он сам? Я не допущу, чтобы Филипп совершил безрассудный поступок. Может, я посчитаю ваши опасения безосновательными, а может, скажу так: "Мисс Хайд, если вы искренне любите Филиппа, бегите отсюда, не губите человека, привязанности к которому не скрываете".
   На лице девушки проступила краска. Доктор попал в точку, сделав вид, что не печется о Бесси, а заботится только о счастье Филиппа. Именно это и было нужно мисс Хайд -- и она согласилась довериться.
   -- Доктор Ингльби, -- сказала она наконец, -- если вы обещаете действовать в интересах Филиппа, а не в моих, то я, быть может, соберусь с мужеством и расскажу вам свою историю. Но помните, я не хочу, чтобы из-за меня Филиппа в чем-нибудь упрекали. Скажите мне по совести, правильно ли я поступаю, и, несмотря на друзей в гарнизоне, я позабочусь о том, чтобы он никогда не овладел крепостью.
   -- Любезная Бесси, я беспокоюсь о счастье двух молодых людей, которых я очень люблю, но моей главной заботой должен оставаться Филипп.
   -- Да! -- воскликнула она. -- Вы не должны думать обо мне. Пожалуйста, помните, что быть камнем на его шее и обречь его на постоянные упреки общества гораздо тяжелее, чем отказаться от него.
   -- Я не забуду об этом, -- ответил доктор, а сам подумал: "Но я не имею права забывать и о вашей самоотверженности и искренней любви".
   -- Доктор, -- проговорила Бесси после некоторого молчания, -- вам надо знать, что у меня нет благородного имени, у меня нет отца. Вы понимаете, что это значит, -- прибавила девушка тихим голосом, и кровь бросилась ей в лицо.
   -- То есть вы хотите сказать, что не знаете вашего отца? -- уточнил доктор.
   -- Говорю вам, у меня его совсем не было! -- резко произнесла девушка. -- Я дочь любви... Меня воспитывала тетка, которая всю жизнь попрекала меня постыдным происхождением. Мать я видела лишь изредка. При этих встречах она была очень добра и нежна ко мне. Она делала мне дорогие подарки, но суровая тетка всегда строго напоминала сестре, что взяла меня на попечение с непременным условием воспитать меня так, как она считает нужным, и что нечего баловать меня и кружить мне голову всяким вздором. Я долго не понимала, какое положение занимает моя мать. Оказалось, что она бежала с каким-то актером из хорошей семьи и сама стала актрисой. Я -- плод их несчастного союза, если только это можно назвать союзом, так как я боюсь, доктор Ингльби, -- продолжала девушка, залившись румянцем, -- что моя мать не была обвенчана.
   -- Все это не составляет серьезного препятствия, Бесси; если в вашей истории нет больше никаких тайн, я готов выдать вас замуж за Филиппа.
   Девушка бросила на него взгляд, преисполненный признательности, и продолжала:
   -- Когда мои кузины выросли, им, конечно, захотелось выезжать на вечера и в театр. Их отец был против, но мать считала, что благодаря этому ей удастся выгодно пристроить дочерей. К несчастью, я оказалась красивее своих кузин, и моя жизнь стала невыносимой. Меня вечно попрекали моим происхождением, и я рассказала мистеру Фосдайку о своем горе. Он был старым другом матери и часто навещал меня. Мистер Фосдайк не только предоставил мне место компаньонки своей жены, но и сказал мне следующее: "Помните, Бесси, вы не зависите от этих людей; конечно, вы сами должны зарабатывать себе на пропитание, но, пока жива ваша мать, вы будете получать от нее деньги на содержание. Сейчас они достаются вашей тетке, но, если вы переедете к нам, эти деньги станут вашими. Я назначу вам пятьдесят фунтов в год, ваша мать даст вам сто, и вы станете совершенно независимой, так как жизнь в Дайке не будет стоить вам ничего".
   -- Послушайте, Бесси, во всем этом нет ничего ужасного. Незаконное происхождение не есть клеймо в наше время.
   -- Но моя мать актриса! -- прошептала Бесси.
   -- Это, может быть, кажется постыдным вашей глупой тетке и ее мужу, но для обычных людей это ровным счетом ничего не значит. Во все времена и короли, и аристократы оказывали уважение талантливым артистам. Кто ваша мать? Я спрашиваю о ее театральном псевдониме.
   -- Миссис Нидия Уиллоби, -- ответила Бесси, потупив глаза.
   -- Миссис Нидия Уиллоби? Мне кажется, я знаю это имя. Где же я его слышал?
   -- Она поет в "Сиринге".
   -- Боже мой, в "Сиринге"! Ведь этот театр принадлежит Джеймсу Фоксборо!..
   -- Да, он муж моей матери, -- тихо проговорила Бесси.
   Сказать, что доктора Ингльби изумило это известие, -- ничего не сказать. Он был ошеломлен и минуты две молчал. Наконец доктор спросил:
   -- Фоксборо не ваш отец?
   -- Повторяю вам, что я не знаю, кто мой отец. Мать я видела только в детстве, и то очень редко. Мистер Фосдайк, ее поверенный в делах и старый друг, перед тем как сделать меня компаньонкой жены, навещал меня сначала дважды в год, а потом чаще. Теперь, доктор Ингльби, вы знаете мою историю. С таким пятном на своем имени я не могу выйти за Филиппа, а недавняя трагедия только ухудшила мое положение; я -- падчерица человека, который убил одного из самых близких друзей Филиппа, правда, сама я этого страшного человека никогда не видела.
   -- Бесси, -- произнес доктор после небольшой паузы, -- скажу вам откровенно, я так поражен вашей историей, что нахожусь в замешательстве. Но для меня очевидно, что во всем этом нет ни малейшего препятствия к вашему браку с Филиппом. Вы поступили честно, сказав, что не можете дать своего согласия, пока молодой человек не узнает истории вашей жизни; и это естественно, что вам не хотелось рассказывать ее. Но все-таки пусть Филипп решит сам. Никто в Бомборо не должен знать вашу историю, кроме Филиппа. Если вы позволите, я передам ее Филиппу, а если нет, я буду молчать.
   -- Да, доктор Ингльби, пусть Филипп узнает. Это по крайней мере убедит его в том, что я не бездушная кокетка. Теперь он сам поймет, что я не могла поступить иначе.
   -- Прощайте, Бесси! -- сказал доктор Ингльби, когда они подошли к калитке. -- Я ваш верный друг отныне и навсегда. И помните, моя милая, что я буду гордиться, если вы удостоите меня чести быть вашим посаженным отцом.
  

XXIII. Фотографическая карточка

   Возвращаясь в Бомборо, доктор Ингльби размышлял о рассказе Бесси и не мог не прийти к заключению, что сам оказался в неловком положении. Доктор всей душой хотел заступиться за Бесси, однако, зная закоснелые предрассудки английского общества, особенно провинциального, он не мог закрыть глаза на то обстоятельство, что ни одна порядочная семья не захочет породниться с Бесси. Бедной девушке не делало чести не только ее происхождение, но и обвинение, выдвинутое против ее отчима. Родители Филиппа Сомса воспротивятся этому браку, а доктору не хотелось оскорбить старых друзей. Он обязался передать Филиппу историю Бесси и, зная его характер, не сомневался, что это только укрепит намерения молодого человека. Но что в этом страшного? Филиппу было уже тридцать лет, и он имел полное право распоряжаться своей судьбой. Бесси будет для него хорошей женой, а о ее прошлой жизни не следует и вспоминать. Два года никто ничего не знал о ней, так может продолжаться и впредь. Сам доктор разглашать тайну не собирался, Филипп тоже будет молчать, а про сыщика Сайласа Ашера нечего и говорить -- он будет нем как рыба.
   Доктор был уверен, что Филипп придет к нему в этот вечер, а вместе с ним и Сайлас Ашер. Доктор Ингльби не обманулся; заканчивая в одиночестве свой обед, он пил вино и ел грецкие орехи, когда явился Филипп.
   -- Ну, доктор, скажете ли вы мне что-нибудь? -- взволнованно спросил молодой человек; затем он присел и налил себе бокал вина из пододвинутого к нему графина.
   -- Да, мне есть что вам сказать! -- ответил доктор. -- Хорошие это новости или дурные -- решайте сами; я передам вам все, что услышал от мисс Хайд. Я заранее предупрежу вас, что она не совершила ничего дурного, но тем не менее не многие захотят жениться на ней. Вы, Филипп, уже в таком возрасте, что сами можете судить. Я просто расскажу вам все, но советовать ничего не буду.
   Филипп Сомс внимательно слушал доктора, не прерывая его ни единым словом. Он вздрогнул, когда услышал, что Бесси -- незаконнорожденная дочь жены Джеймса Фоксборо. Терпеливо дождавшись конца истории, молодой человек сказал:
   -- Я бесконечно благодарен вам, мой добрый друг. Вы хотите воздержаться от советов, но это не помешает мне сообщить вам о своих намерениях. Все, что я услышал, совершенно не изменило моих чувств к мисс Хайд. Теперь я еще больше уважаю ее за деликатность и заботу обо мне. Я непременно на ней женюсь. Я не думаю, что она откажет мне, услышав повторное предложение. Не сейчас, конечно, -- со смерти мистера Фосдайка прошло слишком мало времени. И еще кое-что, доктор... Я полагаю, что нет никакой надобности посвящать кого-либо в эту историю.
   -- Вы можете положиться на меня в этом отношении, но помните, что мы вроде бы обещали рассказать обо всем сыщику Ашеру. Конечно, это вам решать, я лишь замечу, что он тоже заслуживает доверия.
   -- Я предпочитаю, чтобы об этом было известно только нам с вами, -- настаивал Филипп.
   -- Как хотите! -- ответил доктор. -- Только помните, что сыщик не оставит в покое дам в Дайке, пока все не выяснит. Если мы ему не скажем, он сам все разузнает и тогда не будет считать себя обязанным молчать, а если мы расскажем ему историю мисс Хайд, я полагаю, он не станет разглашать ее без крайней необходимости.
   В эту минуту дверь отворилась, и слуга спросил доктора, примет ли он мистера Ашера. Сыщик вошел сразу после доклада, так что ему уже невозможно было отказать.
   -- Добрый вечер, господа. Я зашел сообщить вам, что не смог собрать никаких сведений о Фоксборо в этом городе; здесь никто не знает, как он выглядел. А у вас, доктор, нет ли чего нового для меня?
   -- Садитесь, мистер Ашер, и выпейте рюмку портвейна.
   Пока сыщик наливал себе портвейн, доктор бросил на Филиппа вопросительный взгляд.
   -- Понимаю! -- воскликнул сержант Ашер, от зорких глаз которого не укрывалось ничего. -- Я вижу, господа, что вы что-то выяснили, но пока не знаете, поделиться этим со мной или нет. Вы ведь прекрасно понимаете, что я не причиню вреда мисс Хайд. То, что ей известно, может оказаться для меня очень полезным, и весьма маловероятно, что о ее имени придется где-то упомянуть. Я обещаю мистеру Сомсу, что только самая крайняя необходимость заставит меня сделать это.
   Филипп Сомс пристально посмотрел на сыщика, но тот выдержал этот взгляд и не отвел своих серых глаз. Тогда молодой человек, повернувшись к доктору, отрывисто произнес:
   -- Расскажите ему все.
   Доктор Ингльби тотчас поведал сыщику историю Бесси; тот выслушал ее без всяких замечаний.
   -- Я не думаю, господа, -- заметил Сайлас Ашер, когда доктор закончил, -- что эта история будет мне полезна. Вряд ли мисс Хайд вызовут по этому делу, разве только для того, чтобы она подтвердила, что кинжал не принадлежал мистеру Фосдайку. А насчет того, что сообщил мне доктор, уста мои будут сомкнуты, господа. Но, мистер Сомс, не поражает ли вас в этом деле одно странное обстоятельство?
   -- О чем вы? -- спросил Фил.
   -- Что вы и ваш друг, мистер Морант, оба ухаживаете за дочерьми миссис Фоксборо.
   -- Мне не приходило это в голову! -- воскликнул Сомс. -- Но как вы это узнали?
   -- Извините меня за смелость, но для Бомборо не секрет, что вы влюблены в мисс Хайд. А наблюдение за домом миссис Фоксборо позволило мне выяснить, что мистер Морант влюблен в ее дочь. Еще на следствии я заметил, что вы с мистером Морантом близкие друзья, а остальное просто: мне не составило большого труда узнать, что вы университетские товарищи.
   -- Вы обо всех все знаете, да? -- спросил Филипп, почувствовав некоторую досаду.
   -- Только о тех, кому выпала честь иметь какое-либо отношение к этому делу, -- ответил сыщик, вставая. -- А теперь, господа, искренне благодарю вас, но мне пора.
   Сомс вскоре последовал примеру Сайласа Ашера и пошел домой. Филипп жил с отцом и матерью во флигеле с отдельным входом. У него была своя собственная передняя, гостиная, а также библиотека -- она же кабинет и курительная, -- две спальни и ванная наверху. Филипп зажег лампу, закурил сигару и принялся размышлять. Действительно, странно, что он и Морант хотели жениться на сестрах, если не родных, то единоутробных. И тут Филиппу пришло в голову пригласить к себе Герберта и, не теряя времени даром, приняться за исполнение тех планов, о которых шла речь до трагической кончины Джона Фосдайка. Филипп был человеком решительным: сделав кругов шесть по комнате и выкурив несколько сигар, он сел за стол и написал Герберту Моранту, что будет рад видеть его у себя. "Приятно ведь, -- думал он, надписывая адрес на конверте и приклеивая к нему марку, -- потолковать обо всем со старым товарищем". Затем молодой человек принялся размышлять, стоит ли рассказывать Моранту историю Бесси. Как бы то ни было, он желал видеть возле себя старого друга, а у двух товарищей, у которых есть дамы сердца, всегда найдется пища для разговора.
   Когда Герберт прочел письмо Филиппа, его охватили смешанные чувства. Он радовался возможности положить начало своей карьере и печалился оттого, что вынужден оставить Нид и ее мать в такой печальный для них момент. Но вскоре молодой человек отбросил все сомнения: он уже ничем не мог быть полезен миссис Фоксборо, хотя его ежедневные визиты развлекали ее и доставляли большое удовольствие Нид.
   Бенберийская тайна не близилась к разгадке. Уверенность миссис Фоксборо в том, что ее муж умер, постепенно овладевала и Гербертом. Он не без грусти попрощался с Тэптен-коттеджем. Нид доказывала своему возлюбленному, что он не должен оставлять ее, когда она так огорчена, но у миссис Фоксборо было больше твердости в характере. Она отчитала дочь за ее эгоистичное поведение, поблагодарила Герберта за все, что он для них сделал, и пожелала ему успехов во всех его начинаниях.
   Простившись с дамами, молодой человек отправился в путь. Ему было любопытно, какую работу предложит ему милый Фил. Сам Герберт имел весьма туманное представление о карьере, но был твердо убежден, что будильник и ранний подъем -- самые важные вещи во всех коммерческих делах.
   Филипп Сомс очень обрадовался своему университетскому товарищу. Он представил Герберта своим родителям, а после обеда молодые люди направились в кабинет -- покурить и поболтать.
   -- Мне давно хотелось поговорить с тобой откровенно, Фил, -- сказал Герберт, опускаясь в кресло. -- Я всю жизнь был лентяем, но теперь мне есть для кого работать, и я намерен начать как можно скорее. Если Фоксборо убил Фосдайка, то сгоряча, но, как бы то ни было, я его дочь не брошу. Нет, я ни за что на свете не поведу себя как подлец! Я не оставлю Нид!
   -- Я слишком хорошо тебя знаю, Герберт. Ты мог и не говорить этого. Я дал тебе не пустое обещание, когда звал сюда. У нас есть для тебя место. Полгода тебе придется приспосабливаться к нашему делу. За это время мы поймем, подходит ли тебе подобное занятие.
   Пока Филипп говорил, Герберт взял со стола альбом с фотографиями и принялся беспечно его перелистывать.
   -- Ты очень добр ко мне и даешь мне прекрасный шанс, -- сказал он, когда Филипп замолчал.
   -- Однако помни, Герберт: многое зависит от тебя самого. Если за полгода мы не сделаем из тебя делового человека, то говорить будет не о чем. Нам нужен компаньон, принимающий активное участие в делах. Ты должен надеть на себя ярмо и вместе с другими тащить повозку.
   -- Я не стану заверять тебя в чем-либо, Фил, я прошу только испытать меня.
   Морант все это время рассеянно переворачивал альбомные страницы, как вдруг вскрикнул:
   -- Боже мой, Фил! Как это к тебе попало?
   -- Что такое? -- взволнованно спросил тот.
   Когда Герберт указал ему на одну карточку в альбоме, молодой человек проговорил:
   -- А, это же мистер Фосдайк...
   -- Не может быть! -- воскликнул Герберт. -- Да это вылитый Джеймс Фоксборо! Они похожи друг на друга как две капли воды!
  

XXIV. Взгляды Сайласа Ашера

   -- Ты ведь никогда не видел Джона Фосдайка? -- спросил Филипп после непродолжительного молчания.
   -- Никогда. А ты не встречал Джеймса Фоксборо... Сходство поразительное и чертовски странное! -- заметил Морант.
   Филипп несколько секунд задумчиво пускал клубы дыма, а потом сказал:
   -- Удивительно, что об этом необыкновенном сходстве не упомянул ни один свидетель. Ты ведь был на следствии. Ты уверен, что не ошибаешься?
   -- Если бы ты не сказал, что это портрет Фосдайка, я поклялся бы, что это Фоксборо.
   Сомс снова задумался, а потом проговорил:
   -- Без твоего позволения я не считаю себя вправе сообщить об этом полиции, но сыщик Сайлас Ашер сейчас в Бомборо, и мне кажется, что он найдет это известие очень важным.
   -- Почему? -- спросил Морант.
   -- Точно не могу сказать, -- ответил Филипп, -- просто мне так кажется. Я должен признаться, что этот сыщик произвел на меня впечатление...
   -- Но, милый Фил, при моих отношениях с семейством Фоксборо не могу же я помогать сыщику!..
   -- Конечно, не можешь, если считаешь Фоксборо виновным, но ты, кажется, говорил, что не веришь в это. Если ты придерживаешься такого мнения, то ради его же блага ты должен помогать следствию. Я за то, чтобы все выяснить, и я имею на это право. Герберт, нам с тобой нужно действовать заодно. Я сам только дня два назад узнал, что девушка, на которой я хочу жениться, -- единоутробная сестра мисс Фоксборо.
   -- Не может быть! У Джеймса Фоксборо только одна дочь -- Нид.
   -- Возможно, но у миссис Фоксборо была дочь еще до замужества, девочку воспитывала ее сестра. Я не желаю подробно рассказывать эту историю, я упомянул о ней только для того, чтобы показать, что так же, как и ты, имею право решать, как распорядиться нашим открытием.
   -- Не знаю, мне кажется, что первая наша обязанность в жизни -- стоять за своих. Я предпочел бы позабыть о моральных принципах, но помог бы своим друзьям.
   -- Как я уже говорил, я не думаю, что это может навредить Джеймсу Фоксборо. Я так же, как и ты, полагаю, что если он и убил Джона Фосдайка, то это было неумышленное убийство; но вспомни, что единственная улика против Фоксборо -- это кинжал. Вот что, давай расскажем обо всем доктору Ингльби и попросим его совета.
   -- Мне все это не нравится, Фил, -- возразил Морант угрюмо, -- и я жалею, что вообще взял в руки этот проклятый альбом.
   -- Однако ты все видел и сделал открытие, о котором нельзя просто так позабыть. Я пока не могу объяснить почему... но я уверен, что это открытие крайне важно.
   -- Что ж, я уступлю, -- ответил Герберт. -- Во-первых, я знаю, что ты умнее меня, а во-вторых, я уверен, что ты не навредишь ни нам, ни мистеру Фоксборо. Не так ли? -- несколько встревожившись, спросил Морант.
   -- Несомненно. Действовать смело лучше всего.
   Итак, друзья решили рассказать доктору Ингльби о своем открытии. Морант очень удивился, увидев, как доктор отреагировал на это известие. Он разволновался и заявил, что об этом немедленно нужно сообщить Сайласу Ашеру. За сыщиком сейчас же послали. Сайлас Ашер на тот момент пребывал в довольно угрюмом расположении духа: история мисс Хайд не объяснила ему ничего.
   -- У нас есть для вас новость, сержант, -- сказал доктор Ингльби, когда мистер Ашер вошел в гостиную. -- Садитесь и слушайте.
   Рассказ доктора Ингльби о необыкновенном сходстве Фосдайка с его убийцей очень заинтересовал сыщика. А когда доктор упомянул о том, как Морант на фотографии принял Фосдайка за Фоксборо, то серые глаза сержанта засверкали... Сыщик не проронил ни слова, пока доктор не закончил, а потом сказал:
   -- Позволит ли мне мистер Морант задать ему два вопроса?
   -- Конечно, -- ответил Герберт.
   -- Вы хорошо знали мистера Фоксборо?
   -- Я видел его несколько раз.
   -- Вы не можете принять его за кого-нибудь другого?
   -- Конечно, нет!
   -- Благодарю вас, мистер Морант. А теперь, мистер Сомс, я попрошу вас одолжить мне карточку мистера Фосдайка. Если вы мне откажете, я все равно достану ее в городе.
   -- Зачем мне вам отказывать? -- удивился Фил. -- Вот она.
   Сыщик внимательно посмотрел на фотографию:
   -- Я никогда не видел Фосдайка живым, но на фотографии определенно он...
   -- Несомненно, -- согласился Фил.
   -- Это превосходный портрет, -- подтвердил доктор Ингльби.
   -- Теперь, господа, вы имеете право узнать, что я думаю обо всем этом, -- сказал сыщик. -- Двое из вас заинтересованы в том, чтобы доказать невиновность Джеймса Фоксборо. Ну что ж, вы не могли оказать ему большей услуги. Не пройдет и двух суток, прежде чем я открою вам нечто важное. Спокойной ночи, господа.
   -- Вы согласны со мной, что это ценные сведения, доктор? -- спросил Фил, когда сыщик ушел.
   -- Должно быть. Нельзя же оставлять без внимания такое необыкновенное сходство. А между тем никто в "Веточке хмеля" об этом не упомянул, да и таинственный незнакомец, сидевший возле Тотерделя в театре, не мог быть мистером Фоксборо. Тогда старый болтун и все остальные обязательно бы это заметили. Возможно, это был сообщник убийцы.
   Герберту, Филиппу и доктору, конечно, хотелось узнать, что скажет Сайлас Ашер. Никто из них не сомневался в том, что сержант придавал огромную важность этому известию.
   Действительно, чем больше сыщик думал обо всем услышанном, тем явственнее он осознавал ценность полученных сведений.
   -- Теперь не остается сомнений в том, что был сообщник, -- бормотал он себе под нос, возвращаясь домой. -- Фоксборо -- зачинщик убийства, но сам он вряд ли в нем участвовал. Если верить показаниям Стертона, то Фоксборо располагал огромной суммой денег, так что он легко мог воспользоваться услугами какого-нибудь негодяя. Вероятно, причиной смерти Фосдайка стало нечто относящееся к истории мисс Хайд. Может, Фосдайк -- первый любовник мисс Уиллоби? Странно, что до сих пор мне не встретился никто, кто знал бы и мистера Фосдайка, и мистера Фоксборо, а между тем на следствии, например, присутствовал мистер Морант. Если бы он видел труп, то его поразило бы чудовищное сходство покойного с мистером Фосборо. Тотердель также должен был бы отметить сходство своего собеседника в театре с мужем его крестницы. Не мог же он закрыть на это глаза! Тотердель -- пустозвон, но старается говорить правду, насколько ему позволяет его самонадеянность и склонность к болтовне. Итак, на открытии театра в Бомборо Фоксборо не было... Съезжу-ка я завтра в Лондон и покажу эту карточку в "Сиринге".
   На следующий день Ашер отправился в Лондон с первым же поездом. Теперь важнее всего сыщику казалось найти сообщника, который, по его мнению, и был настоящим убийцей. Фоксборо по закону можно было предъявить только обвинение в подстрекательстве. Он, вероятно, бежал за границу. Конечно, за главными портами был установлен надзор, но сыщик прекрасно знал, что его коллеги не раз проигрывали на этом поле боя.
  

XXV. Проделки Кодемора

   В Лондоне Сайлас Ашер без промедления принялся за дело. Слова Герберта Моранта подтвердились: люди, знавшие Джеймса Фоксборо, говорили, что именно он запечатлен на фотографической карточке, которую им показывал сыщик. Все актеры из "Сиринги" утверждали, что не только не знали Фосдайка, но даже не слышали такого имени, пока о несчастной участи этого человека не стали судачить на каждом углу. Сыщик начинал догадываться, в чем дело, но по-прежнему находился в недоумении относительно личности таинственного незнакомца, удостоившего своим присутствием бомборский театр. Сержант явился в Скотленд-Ярд и узнал, что там о Джеймсе Фоксборо по-прежнему не было никаких известий. Мистера Ашера это не удивляло -- он и не надеялся, что его коллеги могли выяснить, где скрывается Фоксборо; но знаменитый сыщик верил в то, что сам он, Сайлас Ашер, в силах сделать это. Пока же сержант сосредоточился на сообщнике, или том Фоксборо, который останавливался в "Веточке хмеля" и которому не принадлежала "Сиринга".
   "Очень странно, -- говорил себе сыщик, -- я в своем бумажнике ношу то, что уличило бы его в одно мгновение, если бы я повстречал тех, кому надо это показать. Кто-то наверняка узнал бы почерк, которым написано адресованное жертве письмо... Но где же мне искать их, этих свидетелей? Еще вопрос: мисс Хайд была ли причиной убийства? Похоже, нет. Она не дочь Фоксборо, а Джон Фосдайк был ей добрым другом, по крайней мере, все так говорят. Я знаю об этом деле не больше, чем все остальные, и все еще не понимаю, кто убил и зачем. Для чего же, -- продолжал рассуждать сержант, покуривая трубку у камина, -- Фоксборо потребовалось занять такую большую сумму денег? Пока мне это не известно, но только пока. Далее: куда, черт возьми, подевался Фоксборо? Это я тоже непременно выясню. Наконец, каким образом разрезной нож Фоксборо, которым закололи Фосдайка, попал в "Веточку хмеля"? И какой это Фоксборо, интересно знать, остановился в гостинице, съездил на открытие бомборского театра, пригласил Фосдайка ужинать и, несомненно, стал причиной его смерти? У меня есть образец его почерка, о чем он, кстати, даже не догадывается, есть множество людей, которые его видели, что, несомненно, ему известно. Я твердо убежден, что он не уезжал из Англии. Да, чуть не забыл о своем последнем открытии... О нем он также понятия не имеет и полагается на него, как на свое спасение".
   Был уже вечер, когда в Тэптен-коттедж пришло письмо Моранта из Бомборо.
   "Моя дорогая Нид, -- писал Герберт, -- спешу вам сообщить, что мы сделали одно важное открытие, касающееся бенберийского дела, открытие, которые знаменитый сыщик считает чрезвычайно важным. К сожалению, я пока не могу сказать, в чем именно оно заключается, так как сам еще не до конца все понимаю. Но сержант Ашер при мне говорил Филиппу Сомсу, что никто не принес столько пользы вашему отцу, сколько мы, случайно обнаружив одно ничтожное обстоятельство. Повторюсь, что я не могу пока объяснить этого, Нид, во-первых, потому, что сам не понимаю всей важности этого открытия, а во-вторых, мне приказано молчать. Передайте вашей матушке, дорогая, что известие хорошее, и я уверен, что ваш отец будет оправдан.
   Фил сделал мне великолепное предложение, и я буду глупцом, если не воспользуюсь им. Вы что-нибудь слышали о пивном короле, мисс? Вам предстоит стать пивной королевой. Вам не будет стыдно угощать наших друзей пивом Сомса и Моранта или уговаривать их попробовать стаканчик филебергианского? Изобретение этого названия -- мой первый шаг в коммерческом деле. Что же касается будильника, которым вы дразните меня, то мы с ним пока еще отчаянно враждуем; но он все же одерживает верх, и я безоговорочно повинуюсь его грубым приказаниям. Может быть, мы со временем помиримся, но его страшное равнодушие к солнечному свету отвратительно. Он часто поднимает меня задолго до восхода солнца.
   Помните, Нид, что вы в будущем -- жена пивовара, так что не надевайте голубую ленточку [Знак членов "Общества трезвости"] и не отворачивайте вашего хорошенького носика от устриц и портера. Я никогда этого не делал, даже до того как меня посвятили в "Братство хмеля".
   Передайте привет вашей матери и скажите ей, что, хоть я пока и не могу дать разъяснения, все будет хорошо.

Ваш Герберт".

   Да, такое письмо могло вселить радость в обитательниц Тэптен-коттеджа. Это известие было очень приятным, и яркий румянец счастья, вспыхнувший на щеках дочери, не мог не найти отклика в такой женщине, как миссис Фоксборо. Она искренне поздравила дочь.
   -- Я понимаю, Герберта, Нид, -- сказала она, -- судя по тому, как он описывает мистера Сомса, тот сделает человека и из него.
   -- Мистер Кодемор, -- доложила Элен, -- желает знать, можете ли вы уделить ему пять минут.
   -- Меня он не увидит! -- вскрикнула Нид. -- Я терпеть его не могу. О, маменька, мне так вас жаль, но я должна бежать. Я обязуюсь избавлять вас только от Герберта, а он, конечно, имеет право на мое внимание за любезность, оказанную мне в парке, хотя я уверена, что меня спас старый сторож, а Герберт только наблюдал за дракой в стороне, на безопасном расстоянии.
   -- Ты совсем так не думаешь, глупенькая, -- ответила ей мать, улыбаясь, -- но если ты не хочешь видеть мистера Кодемора, иди к себе. Мне же обязательно надо с ним встретиться. Я знаю, он пришел по делу. Просите его, Элен.
   Нид убежала, а Элен поспешила исполнить приказание своей госпожи.
   -- Здравствуйте, миссис Фоксборо, -- сказал Кодемор, войдя в гостиную. -- Мне очень жаль, что приходится беспокоить вас в столь неприятную минуту, но, к несчастью, дела откладывать нельзя. Отсутствие вашего мужа весьма несвоевременно, так что я вынужден обратиться к вам.
   -- Прошу садиться, я готова выслушать вас, -- холодно ответила миссис Фоксборо, имевшая не очень хорошее мнение о ростовщике.
   Женщина знала, что ее гость хоть и вежлив на людях, но взыскателен и суров. Миссис Фоксборо догадывалась, что Кодемор кредитовал их большой суммой, но не имела понятия, для какой цели. Женщина просто безропотно покорилась желанию мужа занять эту сумму. Она знала, что для "Сиринги" такие деньги не требовались, а о провинциальных спекуляциях мужа ей ничего не было известно. Несомненно, что иногда эти дела приносили ему выгоду, иначе он не стал бы хозяином "Сиринги". Да и поначалу Джеймсу все равно приходилось прибегать к займам. На первых порах Кодемор вел себя, как настоящий кровопийца, затем с ним расплатились, но вот он опять сделался их кредитором. Все это очень расстраивало миссис Фоксборо.
   -- Конечно, мне неприятно говорить об этом, -- начал Кодемор, -- особенно при таких печальных обстоятельствах; но прошу вас не забывать, миссис Фоксборо, что я лишь ходатайствую за других. Долгое отсутствие вашего мужа напугало людей, которые дали ему деньги под залог "Сиринги", и мне поручено уведомить вас, что они намерены подать закладную к взысканию по истечении шести месяцев. Не думайте, миссис Фоксборо, что я хочу навредить вам. Напротив, если вы желаете, я с удовольствием помогу вам найти денег у других.
   -- Этот вопрос, мистер Кодемор, мы отложим до поры до времени, а пока я могу только поблагодарить вас за добрые намерения.
   Но от Кодемора непросто было отделаться таким образом; он еще не все сказал -- стычка лишь начиналась.
   -- Мне кажется, вам лучше посоветоваться со мной, -- сказал ростовщик. -- Эти люди могут потерять терпение, когда подойдет срок, и если вы сейчас не расплатитесь с ними, то лишитесь "Сиринги".
   -- Но как же я могу советоваться с вами или с кем бы то ни было еще, когда сама ничего не знаю? Если я не найду денег в срок, я расстанусь с "Сирингой". Не может быть, чтобы мой муж увез с собой такую большую сумму. Часть, разумеется, он мог истратить, но остальное он, наверняка, поместил куда-нибудь, и, прежде чем наступит упомянутый вами срок, я, вероятно, узнаю, жив ли мой муж и где он находится. Я совершенно убеждена, что он не совершал преступления, в котором его обвиняют, и слышала, что полиция разделяет мое мнение.
   -- Очень рад это узнать, -- ответил Кодемор сладким голосом, -- но у меня нет сейчас никакого желания затрагивать этот вопрос... А все-таки на определенных условиях я мог бы найти для вас деньги.
   -- У нас еще будет время обсудить эти условия, когда появится необходимость в деньгах, -- резко возразила миссис Фоксборо.
   Каково бы ни было намерение Кодемора, он понял, что пока не может в нем преуспеть, и ушел.
   -- Какой ловкач! -- воскликнула миссис Фоксборо, и глаза ее засверкали. -- Он найдет деньги, если я отдам за него Нид, но я скорее увижу дочь в могиле, а "Сирингу" -- сгоревшей дотла, чем пойду на это. Хотела бы я знать, действительно ли он выступал от имени тех, кто дал денег взаймы, и что заставило бедного Джеймса занять такую большую сумму! Для чего она ему понадобилась?
   С этого дня Кодемор постоянно предлагал помощь миссис Фоксборо. Он также притязал на "Сирингу", но ни хозяйка, ни режиссер театра не знали, имел ли он на это право. Ростовщик говорил, что может ежедневно просматривать финансовые книги театра, как доверенное лицо заимодавцев. Так как у миссис Фоксборо не было копии с закладной, она не могла возражать ему. Кодемор уверял, что этот пункт включен в документ, и она сама в этом удостоверится, когда найдет копию. Настойчивость Кодемора была невероятной. Напрасно миссис Фоксборо отказывалась от его помощи. Она была почти груба с ним, но он все равно приходил к ней день за днем. Потом ростовщик стал запугивать миссис Фоксборо, говорить, что она лишится "Сиринги", но миссис Фоксборо прямо заявляла, что раньше она как-то обходилась без театра -- значит, обойдется и теперь. В причине настойчивости Кодемора миссис Фоксборо не сомневалась с самого начала: Кодемор решил во что бы то ни стало жениться на Нид. Ему ни на минуту не приходило в голову, что девушка была к нему расположена. Напротив, в нем укоренилось намерение заставить ее дорого поплатиться за столь явно выказываемое равнодушие.
   -- Ну ничего, жеманница! Настанет еще время, когда ты пожалеешь, что не была со мной полюбезней. Вся пошла в свою гордячку-мать. Я женюсь на тебе, хотя ты об этом даже не догадываешься.
   Со стороны Кодемора нелепо было рассчитывать на брак. Если бы он не совсем потерял голову, то понял бы это сам. Даже лишившись "Сиринги", миссис Фоксборо и ее дочь не настолько бы нуждались в деньгах, чтобы Кодемор мог заставить их исполнить его волю. Чувства Нид к нему нельзя было назвать равнодушием -- скорее отвращением.
   "Мой дорогой Герберт, -- писала Нид возлюбленному, -- тысячу раз благодарю вас за добрые вести. Так приятно было узнать, что полиция не сомневается в невиновности моего отца!"
   -- Вот как перевернули мои слова! -- заметил Морант, прервав чтение. -- Я, кажется, писал "сомневаются в том, что мистер Фоксборо виновен".
   "Мы здоровы; мама ужасно тоскует, и, вдобавок ко всем нашим неприятностям, ей постоянно надоедает мистер Кодемор. Он хочет распоряжаться в "Сиринге", хотя мы не знаем, имеет ли он на это право; но он каждый день приходит к нам, а у бедной маменьки и без того довольно горя; еще недоставало, чтобы ее терзало такое чудовище. Мистер Сомс очень добр, что дает вам возможность работать. Вы страшно разбогатеете, ведь пивовары всегда живут в достатке, и это будет очень мило, потому что вы сразу же надарите мне множество хорошеньких вещиц, которые я так люблю. Я не хочу мешать вашим занятиям, но выберите день и приезжайте повидаться с нами. Это доставит удовольствие маменьке; кроме того, вы поможете нам разобраться, имеет ли мистер Кодемор права на "Сирингу". Прощайте, милый Герберт".
   Первым желанием Моранта, когда он прочел это послание, было отправиться в Лондон и задать хорошую трепку Кодемору, но, хорошенько подумав, он решился пока отложить это намерение.
  

XXVI. Бесси наконец соглашается

   Посвятив доктора Ингльби в свои намерения, Филипп Сомс, не откладывая дела в долгий ящик, на следующий же день отправился в Дайк, решив, что на этот раз Бесси должна дать ему серьезный ответ и что между ними не должно быть никаких тайн. Сказать по правде, мисс Хайд провела бессонную ночь -- ее то охватывал страх, то посещала надежда. Она поставила на карту все. Девушка не обманывала себя насчет своих чувств к Филиппу -- если он откажется от нее, ей придется забыть о своей любви на всю жизнь. Она, правда, говорила, что не хочет висеть камнем на его шее, что никогда не рассорит его с обществом, что отрекается от него ради его же блага. Бесси действительно так думала, но никогда, даже в самом страшном кошмаре не могла представить, что Филипп бросит ее. Она надеялась, что хотя бы одно пятно будет смыто, что отчим, которого она никогда не видела, окажется не повинен в убийстве того, кто был для нее таким добрым другом, и что любовь Филиппа восторжествует над ее упорством. Но Бесси не ожидала, что все решится так скоро. Через сутки или немногим позже девушка должна была узнать, что ее ждет.
   Когда доложили о Филиппе Сомсе, Бесси вздрогнула и покраснела, но едва ли эти внешние проявления позволяют судить о силе ее волнения. Первым ее желанием было бежать, однако она понимала, что это смешно, что такой ранний визит Филиппа -- хороший знак и что даже самый пылкий влюбленный не сможет сделать предложения, если предмет его обожания будет постоянно бегать от него. Итак, она осталась на месте и не выказала ни малейшего трепета, когда здоровалась с Филиппом. Миссис Фосдайк, как обычно, приняла молодого человека радушно.
   -- Очень рада видеть вас, Филипп, -- сказала миссис Фосдайк, заметно постаревшая после смерти мужа. -- Я слышала, у вас гостит друг.
   -- Да, старый университетский товарищ, которого, я надеюсь, вы позволите вам представить.
   -- Ах, мне не до новых знакомств, Филипп. Я не собираюсь хандрить и сидеть взаперти, но чувствую, что мои жизненные силы истощились...
   -- Да, от такого удара сложно оправиться, -- со вздохом сказал Филипп. -- Правда ли, что вы сняли коттедж старика Моррисона, который находится рядом с нами?
   -- И да, и нет; я еще только собираюсь сделать это. Он достаточно просторный для меня и Бесси, а в Дайке я не хочу больше оставаться.
   -- Там вам будет очень удобно, к тому же вы окажетесь в кругу старых друзей. Но я пришел просить вас о большом одолжении...
   Мисс Хайд вздрогнула.
   -- Одолжение у меня, Филипп? Вам следовало бы обратиться ко мне в другие времена -- когда мое благосостояние не вызывало сомнений.
   -- Однако вы в силах сделать мне одолжение, миссис Фосдайк. Я прошу у вас руки мисс Хайд.
   С этими словами Филипп поклонился Бесси.
   -- Это безумие! -- воскликнула девушка слабым голосом.
   -- Я желаю только получить позволение миссис Фосдайк, а потом постараюсь все объяснить.
   -- Она добрая девушка, -- сказала хозяйка Дайка, как только оправилась от радостного удивления, что ее давнишний план удался, -- я не только позволяю вам сделать это, но и от души советую Бесси согласиться.
   -- Вы все знаете, Филипп? Точно ли это? -- пролепетала девушка.
   -- Доктор Ингльби все мне рассказал, и теперь ваши тайны кажутся мне смешными, как я и думал. А теперь, Бесси, в присутствии миссис Фосдайк я спрашиваю, хотите ли вы быть моей женой?
   -- Постойте! -- воскликнула миссис Фосдайк. -- Какая у вас тайна, Бесси? Ах! Она уже принесла мне горе: моя самая сильная ссора с Джоном случилась из-за этой тайны. Неужели всем, кроме меня, должно быть о ней известно? Мне кажется, я заслуживаю вашего доверия, милая.
   Бесси вскочила со своего места, потом опять села и со слезами на глазах посмотрела на жениха.
   -- Миссис Фосдайк, -- произнес Филипп, -- позвольте мне поговорить с Бесси наедине, а потом она все вам расскажет. Я хочу дать ей один совет. Пойдемте, Бесси...
   Обе дамы покорились этому решительному молодому человеку; миссис Фосдайк пожала ему руку и пожелала успеха, а Бесси встала и пошла за ним. В передней она надела шляпку и накидку, и Филипп повел ее в розарий. Там он вдруг остановился и резко произнес:
   -- Ну, Бесси, что вы скажете теперь?
   Девушка пришла в негодование от его тона, но тотчас рассудила, что этот человек сделал ей предложение в третий раз, что даже история ее жизни ничего не изменила в его отношении к ней и что она любит его. Да и вообще женщины после первого сопротивления не без удовольствия покоряются своим властолюбивым обожателям.
   -- Филипп, -- ответила она, -- будет так, как вы пожелаете.
   -- Стало быть, дорогая, вы принадлежите мне! -- воскликнул он, обнимая ее и целуя. -- Теперь, Бесси, я хочу задать вам несколько вопросов. Что вам известно о вашей матери?
   -- Почти ничего, как я и говорила доктору Ингльби. Я редко виделась с ней. Она -- статная и красивая женщина, с очаровательным голосом и прекрасными манерами; ее поцелуи и ласки были сдержанны, стоило войти моей тетке, как она сразу же становилась церемонна и холодна. Я уверена, что у них с ее сестрой существовал какой-то уговор на этот счет. Когда я упрашивала мать позволить мне навещать ее, она говорила, что это невозможно, и я даже не знаю, где она живет. Мне кажется, мы с матушкой полюбили бы друг друга, если бы имели возможность не скрывать наших чувств; но в последнее время мы с ней виделись очень редко.
   -- А ваша сестра?
   -- Сестра? -- удивилась Бесси. -- Я не знала, что у меня есть сестра!
   -- Она от другого отца; но мне говорили, что Нид Фоксборо очень хорошая и милая девушка.
   -- Как приятно! У меня есть сестра! Встречусь ли я когда-нибудь с ней? -- тихо спросила Бесси.
   -- Да, вы непременно с ней встретитесь и даже будете с ней часто видеться. Вы слышали, что у меня сейчас гостит один университетский товарищ?
   -- Вы нам сказали это за чаем.
   -- Его зовут Герберт Морант, и он помолвлен с мисс Фоксборо. Я намерен сделать моего друга пивоваром и компаньоном фирмы "Сомс и сын". Теперь только от Герберта зависит, устроит ли он свое будущее. Но, когда человек влюблен, можно не сомневаться в его решимости, -- с улыбкой заключил Филипп.
   -- Вы должны привести этого Моранта к нам и познакомить нас. Мне будет приятно поговорить с ним о моей сестре!
   -- А он-то как будет рад! -- подхватил Филипп. -- Я с трудом преодолеваю желание заговорить с ним о вас; но если бы я и начал, он просто не дал бы вставить мне слова! Герберт все время твердит о вашей сестре. Она прехорошенькая девушка, судя по фотографии, но на вас нисколько не похожа, хотя я и слышал, что она -- миниатюрная копия своей матери.
   -- Мама высокого роста, -- заметила Бесси.
   -- А Нид, как называет ее Герберт, совсем малышка. Она прелестна и одарена всевозможными добродетелями. Едва ли нужно говорить, что суждения мистера Моранта пристрастны, ведь если человек не пристрастен к своей невесте, то он не влюблен.
   -- Ах! Как бы я хотела послушать мистера Моранта! Я всегда мечтала иметь сестру, тем более что, судя по вашим словам, она мила.
   -- Извините, но не я это говорю, а Герберт. Он ее знает, я -- нет. Могу лишь сказать, что на фотографии она довольно хорошенькая.
   -- Когда я ее увижу? -- спросила Бесси.
   -- Этого я не знаю. Все зависит от расследования. Кажется, мнение полиции изменилось, но мисс Фоксборо лучше сюда пока не приезжать.
   -- О, я всей душой желаю, чтобы мистера Фоксборо оправдали, иначе это станет препятствием между мной и Нид.
   -- Сейчас возможно. Но в будущем с какой же стати?
   -- Должна ли я открыть свою тайну миссис Фосдайк, Филипп? -- спросила Бесси.
   -- Да, расскажите ей обо всем, только предупредите заранее, что вы дали слово быть моей женой.
   -- Я сделаю так, как вы хотите, -- ответила Бесси, -- но мне кажется, что это огорчит миссис Фосдайк.
   Филипп Сомс улыбнулся:
   -- Разумеется, сначала миссис Фосдайк испугается, но вы, конечно, растолкуете ей, что никогда не видели вашего отчима. Вы удовлетворите ее любопытство рассказом о вашей прошлой жизни, а известие о том, что вы помолвлены, обрадует ее. Вы не хуже меня знаете, Бесси, что миссис Фосдайк не пошла бы на безрассудный шаг и не стала бы сватать нас, но она никогда не скрывала, что ей было бы приятно, если бы мы понравились друг другу. Проводите меня до калитки, Бесси...
   -- Вы уверены в том, что мне действительно надо рассказать обо всем миссис Фосдайк? -- спросила девушка, когда они шли по дорожке.
   -- Непременно! Ведь рано или поздно она все узнает. Нам пришлось сообщить о вашем прошлом сыщику из Скотленд-Ярда, и хотя он пообещал сохранить это в секрете, очень может быть, что обстоятельства потребуют разглашения вашей истории...
   -- О, Филипп!.. Правильно ли вы поступили?
   -- Думаю, да. Никто не имеет права скрывать сведения, которые имеют отношение к важному преступлению. Сыщик полагает, что мы оказали Фоксборо хорошую услугу. Я пока не понимаю, в чем именно, -- сержант еще не объяснил, -- но тем не менее уверен, что мы совершили правильный поступок. Теперь, милая Бесси, поцелуйте меня и отправляйтесь к миссис Фосдайк. И помните, что я возвращаюсь домой истинно счастливым человеком.
   С этими словами Филипп заключил девушку в объятия и поцеловал ее в губы.
   -- Ступайте же, -- сказал он наконец, отпуская Бесси. -- Не придавайте большого значения слезам миссис Фосдайк, -- а они наверняка польются ручьем после вашего рассказа, -- в конечном итоге она будет рада, что вы ей доверились. Прощайте!
   Бесси возвращалась домой с легким сердцем: она теперь принадлежала Филиппу. Он все о ней знал, но прижимал к себе, называл своей будущей женой и смеялся. Как она могла подумать, что история ее жизни что-то изменит в его отношении к ней? Мисс Хайд теперь было все равно, пусть бы даже о ней заговорил весь свет, -- она ведь теперь стала невестой Филиппа.
  

XXVII. Кодемор начинает беспокоиться

   Одна из аксиом геометрии, которая гласит, что если две точки соединить прямой, то она и будет кратчайшим расстоянием между ними, так же неоспорима, как и то, что мужчины испытывают необъяснимое влечение к женщинам.
   Конечно, Кодемор имел причины прельститься Нидией Фоксборо. Она была очень хороша собой и к тому же прекрасно воспитана; но она никогда не поощряла чувств Кодемора, да тот и не имел возможности ухаживать за ней. Несмотря на это, ростовщик твердо решился жениться на девушке. Он всеми силами старался прибрать "Сирингу" к рукам и уже вовсю распоряжался в театре, на что не имел совершенно никаких прав. Теперь его огорчало не равнодушие Нид -- этого он ожидал, -- а готовность ее матери отдать "Сирингу". Кодемор уже отказался от надежды достигнуть своей цели простым сватовством, но рассчитывал, что контроль над театром поможет добиться желаемого. Но, к его великому сожалению, миссис Фоксборо не сильно дорожила "Сирингой".
   Еще одно обстоятельство тревожило ростовщика: его сопернику Герберту Моранту сопутствовал успех. Кодемор располагал несколькими векселями молодого человека и думал, что тот скоро попадет к нему в лапы; но, к его огромному удивлению, мистер Морант расплатился по векселям в срок и не изъявил желания выдавать новые.
   Из разговора с миссис Фоксборо Кодемор узнал, что полиция уже не считает ее мужа преступником. Ростовщик был расстроен: он находил для себя выгоду в том, что Фоксборо обвиняли в убийстве. Кодемор решился зайти к Стертону и выведать, что думают в Скотленд-Ярде о тех сведениях, которые предоставил знаменитый портной.
   Стертон находился дома или, правильнее сказать, в своем магазине. Жил же он в прелестном доме в Вест-Кенсингтоне. У него было много слуг, верховых лошадей и лошадей для экипажа, французский повар, шотландский садовник и оранжерея. Его сыновья учились в университете, и хотя они отличались большей консервативностью взглядов по сравнению со своим отцом, гораздо меньше благоговели перед лордами.
   Кодемора тотчас провели в просто меблированную комнату, устроенную за магазином, где Стертон, сидя за столом, отвечал на письма, которые ему приносили каждое утро.
   -- А, это вы, -- проговорил он лениво, -- прошу садиться. Дайте мне две минуты, я сейчас закончу и буду готов побеседовать с вами.
   Через несколько минут портной бросил перо и, развернув свой стул, спросил Кодемора:
   -- Ну, что такое?
   -- Что вам сказали в Скотленд-Ярде? -- без всяких предисловий поинтересовался ростовщик.
   -- Вам нечего беспокоиться; вашего имени я не упоминал, да и мое они обещали не разглашать, если, конечно, не возникнет необходимость -- но это маловероятно. Я видел сыщика Ашера, который ведет это дело; он сказал, что мои сведения могут оказаться очень полезными, но показания, вероятно, мне давать не придется. Кроме того, он попросил меня никому больше об этом не говорить.
   -- Мне сообщили, что полиция предполагает, будто не Фоксборо совершил это преступление. Это правда? Что думает Ашер на этот счет?
   -- Право, не знаю, -- ответил Стерто н, -- как мне кажется, Сайлас Ашер не расположен делиться с кем-либо своим мнением до тех пор, пока не найдет убийцу. Он может говорить с вами любезно и совершенно откровенно, но его истинных мыслей вы все-таки не узнаете. Мне, например, приходится встречать самых разных людей; снимая мерки с фигуры человека, волей-неволей меришь и его душу. Есть такие клиенты, которые не знают, чего хотят, и их вы можете убедить во всем. Есть и другие -- они опять же не знают, чего хотят, но вечно подозревают вас в чем-то, когда вы стараетесь им помочь. Есть и третий тип -- им, страшным телом и душой, ничем невозможно угодить. Встречаются и такие клиенты, которые терпеть не могут что-либо примерять, не любят заказывать, а берут все готовое... Наше искусство великолепно, и еще придет время, когда оно будет признано таковым, когда начнется великое слияние всего, тогда несомненно... несомненно!..
   Тут портной-демократ запнулся: речь опередила мысль. Такое часто случается с нашими законодателями и объясняет внезапные паузы в их выступлениях.
   Понятия, по которым жил Кодемор, отличались чрезвычайной узостью, но он был человеком практичным. Ростовщик изумленно вытаращил глаза на своего разглагольствующего приятеля, и если бы его мысли можно было выразить словами, то они звучали бы примерно так:
   "У всех людей есть свои недостатки. Слабость человеческой организации, доведенная до крайности, называется безумием. Если бы я не знал, что Стертон -- человек деловой и практичный, я удивился бы, почему его близкие до сих пор не заперли его в сумасшедший дом, раз он несет такую чепуху".
   -- Значит, этот Ашер не говорил вам, что Фоксборо не виновен в преступлении? -- спросил наконец Кодемор.
   -- Нет, а почему это пришло вам в голову?
   -- Кажется, я читал об этом в газетах, -- небрежно бросил ростовщик в ответ, -- и потом я не совсем понял то, что вы мне рассказывали о Скотленд-Ярде.
   -- По-моему, я вполне ясно выразился, -- возразил Стертон. -- Ашер не объяснил мне ничего. Он был очень разговорчив, когда я молчал, но становился нем как рыба, когда я раскрывал рот. Я ничего не знаю о позиции Скотленд-Ярда.
   -- Мне любопытно было узнать, что там думают о предоставленных вами сведениях, -- сказал Кодемор, вставая, -- и успокоило ли это вашу совесть.
   -- Чем скорее вы поймете, что я намерен поступать по-своему, тем лучше, -- резко возразил Стертон, -- мне нетрудно начать дела с кем-то еще.
   -- А если я расскажу кому-нибудь о наших деловых отношениях? -- спросил Кодемор.
   -- Тогда я вас погублю. Как же вы глупы! Неужели вы не понимаете, что такие мелкие капиталисты, как вы, всегда зависимы от крупных, -- спокойно заметил Стертон. -- Обо всех известных людях моей профессии говорят, что они дают взаймы деньги своим клиентам, хотя это делают не все. Вы не можете причинить мне вред, любезный Кодемор, а я непременно вас погублю. Я держу в руках такие ниточки, о которых вы и понятия не имеете.
   -- Я не желаю ссориться с вами, -- возразил ростовщик, -- но если вы идете наперекор моим выгодам, то я хочу знать почему. Ладно, давайте сменим тему. Что там Морант? Расплатился с вами? Выкупил свои векселя?
   -- Кажется, это он соперничает с вами за руку мисс Фоксборо? Он бросил нас, а это обычно указывает на то, что человек принялся за дело...
   И Стертон опять пустился в разглагольствования. Не известно, понимал ли он сам, что именно хочет сказать. Разговор стал слишком глубокомысленным для Кодемора. Он решил, что говорить больше не о чем, нечего больше узнавать, и простился с портным. Ростовщик вышел от портного несколько ошеломленный. Он понял, что Стертон гораздо более тверд и настойчив, чем он полагал.
   Кодемор решил не заходить в контору и прямиком направился в свои апартаменты. Поднимаясь по лестнице, он увидел, как клерк по имени Тим выходит из его спальни.
   -- Что вы здесь делали? -- грозно спросил ростовщик.
   -- Я ходил узнать, дома ли вы. Какой-то Смитсон желает вас видеть.
   -- Где его карточка?
   -- У него не было карточки.
   -- Хорошо, пусть войдет.
   -- Этот господин уже ушел, но зайдет через час -- так он сказал, когда узнал, что вас нет дома.
   -- Как же он узнал, если вы сами только что это выяснили?..
   -- Я догадывался, что вас нет, и так ему и сказал, а он не хотел ждать, пока я проверю...
   -- Послушайте, приятель, зачем вы так бесстыдно лжете? Ведь вы знали, что я ушел.
   -- Конечно, сэр, но я не знал, вернулись ли вы.
   -- Клиенты, которые приходят ко мне, всегда посылают карточку, -- заметил ростовщик.
   -- А этот не послал! -- сердито возразил Тим.
   -- С какой же стати вы искали меня в спальне?
   -- Я не искал; я заглянул в вашу гостиную и, не обнаружив вас там, побежал наверх. Дверь была отворена, и я заглянул внутрь. Так как вас там не оказалось, я решил, что лучше затворить дверь.
   -- А я готов поклясться, что вы выходили из спальни, когда я вас увидел.
   -- Может быть, я и переступил порог одной ногой. Мне очень жаль, если я сделал что-то не так, мистер Кодемор, но этот господин очень хотел вас видеть, а я, право, не знал, дома вы или нет.
   -- Хорошо, хорошо! -- ответил ростовщик. -- Но помните: если я опять увижу вас наверху, вы лишитесь места, а рекомендации я вам не дам.
   Тим ничего не ответил и быстро удалился.
   "Что этот лгун делал в моей спальне?" -- думал Кодемор, входя в гостиную и закуривая сигару.
  

XXVIII. Морант знакомится с мисс Хайд

   Когда Филипп пришел на другой день в Дайк, миссис Фосдайк радушно приняла его.
   -- Искренне поздравляю вас! -- воскликнула она. -- Вы не представляете, как вы меня обрадовали! Я всегда хотела этого всем сердцем!
   -- Я полагаю, Бесси все вам рассказала? -- спросил Филипп.
   -- Все, -- ответила миссис Фосдайк, -- и теперь я понимаю, как я мучила бедняжку своими расспросами о ее прошлом. Но это была не моя вина, хотя в моем возрасте уже не должно перекладывать вину на других.
   -- Всем прекрасно известно, кто настоящий виновник, миссис Фосдайк. Но где же Бесси?
   -- Она сейчас придет, я просила ее оставить меня с вами на несколько минут. Я знаю вас так давно, Филипп, и вы всегда были моим любимцем, потому я хотела сердечно вас поздравить. Бесси будет для вас хорошей женой.
   -- Рад слышать это, миссис Фосдайк. Даже если отчим мисс Хайд действительно окажется отъявленным негодяем, жестоко было бы мстить за его злодеяние девушке, которая даже никогда не видела его.
   -- Я совершенно согласна с вами. Я очень ее люблю, и хотя, разумеется, все еще трепещу при мысли о ее родстве с этим ужасным человеком, все-таки, Филипп, надеюсь, вы не думаете, что я могу быть несправедлива к Бесси.
   "Однако не так давно вы были к ней несправедливы!" -- подумал Филипп и склонил свою красивую голову.
   -- А теперь я желаю видеть мистера Моранта, который помолвлен с сестрой Бесси.
   -- Я как раз хотел просить позволения привести его к вам.
   -- Я желаю познакомиться с ним. Он приятен в общении? Хорош собой?
   -- Мы, мужчины, не знаем, что женщины подразумевают под этим. Я не сказал бы, что он красив, но мой друг -- джентльмен и хороший человек. До сих пор он ничем не занимался, но теперь он должен работать ради блага своей будущей семьи, и я намерен сделать из него человека.
   -- Приведите его ко мне, и я сама смогу судить о нем.
   В эту минуту в комнату вошла мисс Хайд. Девушка поприветствовала жениха веселой улыбкой.
   -- Бесси, я сейчас получил позволение, даже почти приказание от миссис Фосдайк, -- представить ей моего друга Герберта.
   -- О, чудесно! Вы же знаете, что я хочу услышать что-нибудь о своей сестре...
   -- Ручаюсь, что вы много чего о ней услышите, -- ответил Филипп, смеясь. -- Герберт всем только о ней и рассказывает.
   -- Во мне он найдет внимательную слушательницу. Когда вы его приведете?
   -- Завтра, если это будет удобно миссис Фосдайк. Боже, как вы подружитесь с ним, Бесси! Женщина, готовая слушать излияния влюбленного, тотчас заслужит его преданность.
   -- Позвольте спросить, Филипп, кто же слушает ваши излияния? -- с улыбкой спросила мисс Хайд. -- Судя по вашим словам, такие наперсники просто необходимы!
   -- О да! -- весело ответил Филипп. -- Я тоже чувствую потребность говорить о вашем совершенстве, и поначалу мне приходилось тяжело. Герберт несправедлив. Он хочет, чтобы я слушал целыми часами поэмы в прозе о вашей сестре; но, к сожалению, должен признать, что он мало интересуется вами. Но, к счастью, у меня есть еще один друг, с которым я могу поговорить о вас. Он искренне считает, что если бы сбросил лет двадцать, то вам пришлось бы выбирать между ним и мной, и он всегда готов слушать, когда я пою вам дифирамбы.
   -- А, это милый доктор Ингльби! Знаете, Филипп, мне все не верится, что мы обвенчаемся, -- сказала Бесси.
   -- Вздор!.. Милая миссис Фосдайк, из уважения к памяти вашего покойного супруга мы и не подумаем сейчас толковать о свадьбе, но, после того как пройдет еще некоторое время, я знаю, вы дадите нам позволение.
   -- И присовокуплю к нему мои самые сердечные пожелания, -- ответила вдова, -- а теперь идите. Вам, наверно, о многом хочется поговорить, если только молодежь не сильно изменилась со времен моей молодости.
   -- Конечно, -- ответил Филипп, -- мне нужно научить Бесси обязанностям жены.
   -- О, Фил, Фил! -- воскликнула миссис Фосдайк, смеясь. -- Только заставьте ее полюбить себя, и вам не придется давать ей другие уроки в этом отношении; но, пока вы не наденете ей на палец обручального кольца, ее слово -- закон, не забудьте об этом преимуществе, дорогая мисс Хайд.
   -- Пойдемте, Бесси, прогуляемся, но будьте милосердны. Я покоряюсь решению миссис Фосдайк, но не требуйте великолепных экипажей, которых вам не может предоставить простой пивовар.
   -- Не дразните свою будущую жену, Фил, -- ответила девушка, улыбаясь, -- вы прекрасно знаете, что до приезда в Дайк она и понятия не имела ни о каких экипажах, кроме омнибусов и кебов. Нет, милый, я могу дать вам два обещания -- искренне любить вас и не просить о непомерных тратах.
   -- Вот мы и у калитки, -- сказал Филипп, когда пришло время прощаться после прогулки.
   -- Не забудьте передать мистеру Моранту, чтобы завтра он принес с собой фотокарточку Нидии, -- напомнила Бесси.
   -- Передам. Расставаться с вами, Бесси, теперь совсем другое дело -- не то что прежде.
   Вернувшись домой, Филипп нашел Герберта Моранта у камина. Юноша неподвижно сидел, устремив взгляд на огонь. Подняв голову, Герберт взглянул на Филиппа, а потом воскликнул:
   -- Пожалуйста, молчи! Я этого не вынесу. Каждая черта твоего лица говорит о твоей скорой свадьбе. Хорошо тебе! Но ты даже не представляешь, каково мне. Для меня свадьба -- только призрачная возможность в будущем...
   -- Перестань! -- резко оборвал его Филипп. -- И ты услышишь торжественный колокольный звон, если только будешь тянуть свою лямку так же усердно, как и прежде.
   -- Ты действительно думаешь, что из меня выйдет пивовар?
   -- Я нисколько в этом не сомневаюсь. Ты женишься на Нидии, поселишься в Бомборо, поступишь в городской совет и будешь участвовать в разных делах, в которых сейчас ничего не смыслишь. А пока я дал слово привести тебя завтра в Дайк и представить миссис Фосдайк и сестре Нидии.
   -- Ты так добр, Филипп! Но не будет ли это немного неловко?
   -- Вовсе нет. Обе дамы с нетерпением ждут встречи с тобой. Бесси хочет услышать о своей сестре, а если ты расскажешь ей хоть десятую долю того, чем ты ежедневно угощаешь меня, ей немногое останется узнать.
   -- Не говори пустяков, Фил, не так уж и много я тебе рассказал!
   -- Боже мой! -- воскликнул Сомс. -- Милый Герберт, да ты ни о чем другом и не говоришь со мной.
   -- Послушай, -- сказал Герберт, вставая и закуривая сигару. -- Может быть, я и люблю поболтать о своей невесте, когда имею возможность, но ты столько разглагольствуешь об ангельских качествах мисс Хайд, что я не нахожу времени говорить с тобой о Нид.
   -- И сейчас ты тоже лишен такой возможности, -- рассмеялся Фил, -- потому что я иду одеваться к обеду.
   -- Неужели пора? -- удивился Герберт и посмотрел на часы, стоявшие на камине. -- И правда... Ну что ж, иди, готовься, надевай белый галстук.
   На следующий день Герберт Морант в соответствии со всеми приличиями был представлен в Дайке и дружелюбно принят обеими дамами.
   Когда Бесси отвела гостя к окну, чтобы поговорить с ним о Нид, миссис Фосдайк вполголоса сказала Филиппу:
   -- Красавцем вашего друга не назовешь, но собеседник он приятный...
   -- Он хороший человек, и я не думаю, что привлекательная внешность играет большую роль в любви. Я помню, как долго старался добиться возможности пригласить на танец первую красавицу бала. Но вы даже не представляете, как велико было мое разочарование после разговора с ней. Женщина, которая умеет не только танцевать, но и говорить, всюду одержит верх над красивой, но неинтересной соперницей.
   -- Вы нашли жену и красивую, и умную, Филипп.
   -- Я это знаю, -- сказал он, улыбаясь, -- я очень счастлив в этом отношении.
   -- Искренне желаю вам успехов и во всем остальном. Ничто не вернет к жизни моего бедного мужа, так что я желаю Бесси и вам, чтобы это затянувшееся расследование так ни к чему и не привело. Я не ищу мщения и хотела бы, чтобы вся эта трагедия поскорее забылась.
   -- Я боюсь, любезная миссис Фосдайк, что власти, действуя в интересах правосудия, этого не допустят. Но теперь, кажется, полиция в тупике.
   -- Лучше бы все так и оставалось, -- ответила миссис Фосдайк, -- но это зависит не от вас и не от меня. А если откроется что-нибудь, Филипп, вы ведь дадите мне знать?
   -- Обещаю. Как вы думаете, могу ли я прервать разговор этой парочки у окна?
   -- Конечно! -- с улыбкой ответила вдова. -- Вы дали им достаточно времени, чтобы побеседовать о мисс Фоксборо, и теперь имеете право вмешаться!
   Филипп подошел к окну и сказал:
   -- Ну что, Бесси, много ли вы узнали о своей сестре?
   -- Да, и я даже увидела ее. Но не по вашей милости, сэр, потому что вы забыли о моем поручении.
   -- Ах, да! Карточка. Виноват, виноват и прошу прощения, но вижу, что Герберт, кажется, все равно ее захватил.
   -- Да, -- ответил мистер Морант, -- я думал, что мисс Хайд...
   -- Бесси, -- перебила девушка, смеясь, -- сколько раз мне нужно повторить вам это! Я не хочу, чтобы мой будущий родственник называл меня мисс Хайд. Мы скоро подружимся, Фил. Я знаю, что Герберт не стоит Нид, -- он сам признался мне в этом...
   -- Конечно, не стою, но, мисс... Бесси, она никогда не найдет равного себе, зачем же ждать? Никто и никогда не полюбит ее сильнее, чем я!
   -- Вы, кажется, любите ее больше, чем Филипп любит меня, -- заметила мисс Хайд с улыбкой.
   -- О! Это сложный вопрос, -- ответил Герберт. -- Наука еще не изобрела весов для взвешивания чувств. А если бы таковые были, то вы увидели бы, что с чувствами Фила чаша весов опустилась бы очень низко, а с моими -- весы сломались бы вовсе.
   -- Как повезло моей сестре, что вы любите ее так сильно! Неизмеримое обожание; мы не можем требовать большего, -- продолжала мисс Хайд с притворной серьезностью.
   -- Она начинает насмехаться над нами, -- воскликнул мистер Морант, -- нам лучше уйти!
   -- Я оставлю себе эту фотокарточку, Герберт, как залог вашего скорого возвращения, хотя у такого пылкого влюбленного, как вы, должна быть, по крайней мере, целая дюжина таких карточек.
   -- Да, эту я могу оставить вам, у меня есть другая. Прощайте!
   -- Эту вы больше не увидите. Другая!.. Я думаю, у него их целый альбом, не правда ли, Филипп?
   -- Кажется, есть еще две или три, -- ответил Сомс, улыбаясь. -- Прощайте, дорогая, я рад, что вы познакомились.
   -- Прощайте, Герберт, -- сказала Бесси. -- Как покорная подруга жизни, я во всем согласна со своим будущим супругом и повелителем.
   -- Что ты думаешь о Бесси? -- спросил Филипп у Герберта, когда они возвращались домой.
   -- После Нид она самая милая девушка, какую мне доводилось встречать, -- ответил Морант.
   -- Я очень хотел, чтобы вы понравились друг другу, и мне это приятно. Так вот, после обеда мы пойдем выкурить сигару с доктором Ингльби.
   -- Чудесно! Он старик хороший. Это будет прекрасное завершение приятнейшего дня.
  

XXIX. Загадка почти разгадана

   Сыщик Ашер сердился на себя за неспособность разгадать загадку. Он уже во многом разобрался; то, чего не понимала публика, ему было совершенно ясно; но кто же выступал в роли сообщника? Кто написал письмо? Это был не почерк Фоксборо, это не была даже подделка под его почерк. Сыщик узнал это от надежных свидетелей. Сайлас Ашер не сомневался, что этот почерк был знаком убитому, иначе он бы не поспешил явиться на приглашение. Сержанту стало очевидно, что пока он скрывает ото всех существование этого письма, пока оно просто лежит в его бумажнике, ему никогда не представится случай узнать, чей это почерк. Сайлас Ашер был профессионалом в своем деле и любил представить важную улику в самую последнюю минуту. Вот почему он так тщательно скрывал свою драгоценную находку из "Веточки хмеля"; но теперь он понимал, что загадка разрешится, только если он узнает, кто написал письмо. Сержант полагал, что сможет выяснить это через старых друзей Джона Фосдайка в Бомборо, и туда-то и отправился, не теряя времени. Сайлас Ашер рассчитывал на доктора Ингльби, но ему мог понадобиться и Тотердель.
   Мчась в Бомборо на дневном поезде, сыщик долго размышлял, с чего ему начать. Теперь он уже знал в лицо всех бомборосцев. Наконец, Ашер остановился на том, что лучше всего сначала отправиться к Тотерделю.
   "Наверно, миссис Фосдайк рассказывала своему крестному все, что знала о делах супруга до их ссоры, -- думал сыщик, -- а женщина всегда знает больше, чем хотел бы ее муж. Итак, начнем со старого сплетника, а если из этого ничего не выйдет, то попытаем доктора Ингльби".
   То, что Тотердель с радостью примет сыщика, было несомненно. Старик сходил с ума, оттого что бенберийская тайна никак не раскроется. Он желал знать: что же делает полиция? Когда же он получит возможность показать себя? Он все еще грезил, что как только его допросят как следует, то убийца тут же будет пойман.
   -- Ну, мистер Ашер, -- воскликнул Тотердель, -- за чем дело стало? Странно, что вы не можете сделать и шагу без моей помощи, а между тем я не могу заставить вас выслушать меня.
   -- То же самое я говорю и в Скотленд-Ярде, -- ответил Ашер. -- "Я ничего не могу понять, -- втолковываю я им, -- да и никто из вас не может. Единственный человек в Англии, который способен прояснить дело, -- мистер Тотердель. Отправьте меня еще раз поговорить с ним". Меня отпустили, и вот я здесь. С вашего позволения, сэр, я присяду. Кому как не вам знать, что беседовать о вещах первостепенной важности невозможно второпях.
   -- Конечно, конечно, мистер Ашер, -- ответил старик благодушно, -- садитесь, садитесь, что же вы мне скажете?
   -- Ну, сэр, -- ответил сыщик, протирая шляпу носовым платком, -- сапог-то не на той ноге. Я надеюсь, что это вы мне что-нибудь скажете. Человек, живущий на одном месте и одаренный такой тонкой проницательностью, мог бы, я полагаю, и приметить что-нибудь.
   -- Я и приметил, -- захихикал Тотердель. -- Это странная вещь, и я узнал о ней случайно. К делу она особенно не относится, так что прежде мы поговорим о том, что удалось обнаружить вам.
   "Что же стало известно этой старой образине? -- подумал сыщик. -- Полезны эти сведения или нет? Он, конечно, сам не понимает, а пытать его я не намерен. Лучше я выкажу ему свое доверие и достану письмо, а там уж он все и выболтает".
   -- Мистер Тотердель, надеюсь, вы умеете хранить секреты и не разболтаете никому то, что я вам сейчас расскажу, -- заговорщическим тоном начал Сайлас Ашер. -- Я достал письмо этого Джеймса Фоксборо, которого вы видели в театре. Узнаете ли вы в этом письме почерк одного из служащих мистера Фосдайка? Вам же знаком их почерк?
   -- Конечно, -- ответил старик, хотя не имел ни малейшего понятия о деловых отношениях мистера Фосдайка; он, не задумываясь, был готов наврать с три короба, только бы не упустить случая удовлетворить свое непомерное любопытство.
   -- Посмотрите. Вы знаете, кто это писал? -- спросил сыщик, показывая письмо так, что была видна только подпись. -- Это почерк человека, который лишил жизни Джона Фосдайка.
   -- Господи помилуй, -- воскликнул Тотердель, надевая очки. -- Нет, он прежде мне не встречался...
   -- Когда я найду того, кто знает этот почерк, я в ту же секунду раскрою бенберийское убийство. А что удалось узнать вам?
   -- Может быть, это не так уж и важно, -- ответил старик, -- но странно, очень странно. Вам стоит знать, что, когда в Бомборо зашла речь о театре, разумеется, встал вопрос и о средствах. Нужно было где-то найти шесть тысяч на его постройку. Бедный Фосдайк предлагал организовать особый сбор, но я как раз в то время стал членом муниципального совета и узнал, что нужная сумма есть, но отдана кому-то под залог. Тогда я выступил с предложением взыскать деньги с должника и выстроить на них театр.
   -- Ах вот оно что! -- невольно воскликнул мистер Ашер.
   -- Это вас удивляет? -- спросил Тотердель, посмотрев на сыщика через очки.
   -- Вы были правы, -- ответил Сайлас Ашер. -- Я знал, что для бомборосцев ваше присутствие в муниципальном совете -- большое счастье.
   -- Но представьте себе, хоть деньги и оказались в наличии, хоть Джон Фосдайк и отчитался в них до последнего пенни, оказалось, что их никогда не отдавали под залог.
   -- Ага! -- многозначительно произнес сыщик. -- Чем же вы объясните такое обстоятельство, мистер Тотердель?
   -- Не знаю, мистер Ашер, это пусть судьи решают и присяжные. Я еще много чего расскажу, если мне представится случай...
   -- Ну, мистер Тотердель, я не стану больше отнимать ваше драгоценное время. Вы держите в руках ниточки, которые вскоре позволят распутать это дело. Конец уже близок, сэр. День ото дня все становится яснее.
   -- Отлично! -- воскликнул старик. -- Но все это между нами, только между нами. -- Кстати, где, по-вашему, сейчас находится этот негодяй Фоксборо? Вы напали на его след?
   -- Да, напал! -- ответил Ашер, вставая. -- Но -- и это излишне объяснять человеку с вашим опытом и проницательностью -- вы сами понимаете, что необходимо держать рот на замке.
   -- О, разумеется, мистер Ашер! Вы можете положиться на меня, я не скажу никому ни слова. Никто не умеет молчать лучше меня. Как говорится, нем как рыба! Ха-ха-ха! Спокойной ночи!
   "Да, ты хоть раз в жизни сдержишь слово! -- пробормотал сыщик про себя. -- Ты никому не ничего не скажешь на этот раз, потому что тебе просто-напросто нечего говорить. Но если бы кто-нибудь подсказал мне, чей это почерк, я бы раскрыл бенберийское убийство. Сейчас половина десятого, значит еще не поздно заглянуть к доктору Ингльби. Я не думаю, что ему знаком этот почерк, но попытаться стоит. На сей раз моя поездка в Бомборо оказалась весьма удачной. Я узнал у Тотерделя очень важную деталь, которая почти распутала дело".
   Рассуждая таким образом, сыщик отправился к доктору Ингльби и, по своему обыкновению, вошел следом за слугой, который докладывал о нем.
   Доктор курил сигару и выслушивал душевные излияния Герберта Моранта и Филиппа Сомса. Первый молодой человек отличался тем, что строил воздушные замки. Его постройки со временем обратятся в дым, но, нисколько этим не смутившись, он вновь начнет воздвигать их, пребывая в счастливой беспечности, характерной для человека столь юного возраста. Доктор Ингльби с большим участием внимал спокойным, степенным мечтам Филиппа Сомса о супружестве и блестящим надеждам Герберта Моранта. Эти молодые люди нравились ему, хотя были совсем не похожи друг на друга: Филипп казался олицетворением благородства и преданности, а Герберт -- страсти и обожания.
   -- Присаживайтесь, мистер Ашер, -- воскликнул доктор Ингльби, -- и скажите, что вы предпочитаете -- вино или водку? А затем потрудитесь объяснить, зачем я вам понадобился? Я знаю, вы так заняты, что не станете совершать визитов вежливости. Или у вас какие-то проблемы со здоровьем?
   -- Нет, доктор, -- ответил сыщик, смеясь, -- здоровье в порядке, не беспокойтесь. Если вы позволите, я выпью портвейна. Меня привело к вам одно дельце. Бенберийской истории недостает одной мелочи, относительно нее я и думаю посоветоваться с вами и мистером Сомсом.
   -- Я очень рад, что вы близитесь к разгадке, -- ответил доктор Ингльби, -- но не думаю, что эти два господина и миссис Фосдайк оценят ваши старания. Они хотят поскорее предать все забвению.
   -- Послушайте, господа, такое дело нельзя предать забвению, потому что это станет вечным упреком Скотленд-Ярду. Я не знаю, как вам понравится разгадка, когда мы до нее доберемся, а доберемся мы непременно, но если вам будет приятно доказать, что Джеймс Фоксборо не убивал Джона Фосдайка ни умышленно, ни случайно, то я бы на вашем месте мне посодействовал.
   Все трое изумленно воззрились на сыщика.
   -- Нет, господа, -- продолжал Сайлас Ашер, -- я не выпущу кота из мешка, пока не уверюсь в том, что опять смогу его поймать. Итак, к делу. Вы, мистер Ингльби, и вы, мистер Сомс, наверняка знаете друзей и служащих мистера Фосдайка, не так ли?
   -- Его друзей -- да, -- ответил доктор, -- его служащих -- нет. Он был очень скрытен в том, что касалось дел, так что о них мне ровным счетом ничего не известно.
   -- А вы, мистер Сомс? -- спросил сыщик.
   -- Мне известно еще меньше, чем доктору Ингльби. Сами посудите, мог ли мистер Фосдайк сообщать такому молодому человеку, как я, то, что он утаивал от своего старого друга-доктора?
   -- Очень жаль, но тогда, боюсь, вы не сможете мне помочь; однако я все же расскажу вам, в чем дело.
   Сайлас Ашер вынул из нагрудного кармана огромный бумажник, а из него -- знаменитое письмо, сложенное таким образом, чтобы, кроме подписи, ничего нельзя было разобрать.
   -- Вы узнаете этот почерк, сэр? -- спросил сержант, показывая подпись доктору Ингльби.
   -- Нет, -- ответил доктор.
   -- А вы, мистер Сомс?
   Филипп рассмотрел подпись и ответил:
   -- Нет, я никогда не видел этого почерка.
   -- Неприятно, очень неприятно! -- заметил сыщик. -- Если бы я знал, кто написал эти строки, то представил бы публике самое интересное дело, какое мне только случалось разбирать. Но мне никак не удается выяснить самое главное, хотя должны быть сотни людей, которые могут узнать этот почерк. Остается только сфотографировать подпись и разослать ее во все газеты.
   -- Позвольте мне взглянуть, мистер Ашер, -- попросил Морант.
   -- Сделайте одолжение!
   Герберт несколько мгновений смотрел на подпись, а потом сказал спокойно:
   -- Я знаю, кто это писал. Это...
   -- Молчите, сэр, молчите, ради бога! -- вскрикнул сыщик, вскочив с места. -- Я попрошу вас в течение двух суток не называть этого имени никому, кроме меня. Если этот человек в Англии, я поймаю его за названный срок. Огласка гибельна в таких случаях, господа. Простите меня, доктор Ингльби, и вы также, мистер Сомс, но я попрошу мистера Моранта проводить меня до дверей, назвать мне это имя и не говорить о нем никому в течение двух дней.
   -- Вы, похоже, можете помочь мистеру Ашеру, -- обратился доктор Ингльби к Моранту, -- а мы с Филиппом обуздаем свое любопытство и подождем двое суток. Прощайте, мистер Ашер, я знаю, что вы хотите уйти. Проводите сержанта до дверей, мистер Морант, и шепните ему ваш секрет на пороге.
   -- Так и есть, сэр. Спокойной ночи, господа! Пойдемте, мистер Морант.
   С этими словами сыщик и Герберт удалились.
  

XXX. Сватовство Кодемора

   Как ни упорствовал Кодемор в своем намерении жениться на Нид, он видел, что это ни к чему не ведет. Он рассчитывал, что с исчезновением Фоксборо его жена, боясь потерять "Сирингу", окажется у его ног и совершенно подчинится его воле, а рука Нид станет наградой за его помощь. Но миссис Фоксборо оставалась безразличной к возможной потере "Сиринги", а с Нид Кодемору трудно было увидеться. Еще одно обстоятельство тревожило ростовщика: зачем его клерк Тим поднимался наверх? Он никогда не ходил за ним туда -- почему же пошел теперь? Служащие всегда знали, дома он или нет, а если сомневались, то искали его в гостиной на первом этаже. Кодемор никак не мог допустить, чтобы кто-то вмешивался в его дела, и быстро смекнул, что может обойтись и без Тима. Ростовщик пригласил клерка в свой кабинет и благодушно заметил:
   -- Вы очень смышленый и хороший молодой человек, Тим, но вы забыли, что служащий должен заниматься только своим делом. Я взял вас младшим клерком и щедро платил вам -- пятнадцать шиллингов в неделю, -- и ваши обязанности ограничивались только тем, чтобы принимать посетителей и узнавать у меня, желаю ли я их принять.
   -- Как же я мог узнать, на месте ли вы, если бы не пошел спросить?
   -- Это верно, но вы не были обязаны искать меня под кроватью, в ванне или, к примеру, чистить мое платье или сапоги. С вашей стороны был очень любезно взять на себя обязанности не только клерка, но и камердинера, но, видите ли, я предпочитаю, чтобы мои служащие исполняли только то, за что я им плачу. Так что, мой юный друг, вот вам жалованье за неделю, а ваши бесценные услуги мне больше не нужны.
   -- Стало быть, мне уже не надо завтра приходить? -- сердито спросил Тим.
   -- Именно так. Я не прочь дать вам рекомендацию и подтвердить, что вы умны и усердны, даже чересчур. В следующий раз, мой милый, занимайтесь только своим делом.
   Тим не сказал ни слова, но деньги взял и, спокойно поклонившись хозяину, вернулся в контору. Это привело ростовщика в еще большее недоумение. Он ожидал, что юноша будет просить оставить его, но Тим ничего этого не сделал, а безропотно покорился решению хозяина. Вряд ли его увещевания могли бы изменить мнение Кодемора, но все-таки ростовщик ожидал этого, и поведение слуги дало его подозрительному уму пищу для размышлений. Кодемор занимался разными делами -- они не являлись незаконными, но их вполне можно было назвать "темными". Ростовщик не имел привычки доверять своим клеркам, а тем более таким мальчишкам, как Тим. Кодемор не мог припомнить ни одного важного обстоятельства, которое было бы известно Тиму, но его все же беспокоило то, как легко клерк примирился с увольнением. Странным ростовщику казалось и еще кое-что: таинственный господин, не назвавший своего имени, больше не приходил.
   С такими мыслями Кодемор схватил шляпу и отправился в Тэптен-коттедж. Он так решительно потребовал немедленного свидания с миссис Фоксборо, что девушка, отворившая дверь, тотчас провела его в гостиную. Нид, сидевшая в большом кресле перед камином с романом в руках, не успела убежать.
   -- Мисс Фоксборо! -- обрадовался Кодемор. -- Вот неожиданное удовольствие! -- И он подошел взять руку девушки, хотя она не протягивала ее.
   Нид вскочила с места и церемонно поклонилась гостю, но Кодемор был наглым развратником, к тому же, сходил с ума по этой девушке, так что ее холодность его нисколько не обескуражила.
   -- Элен, доложите маменьке, что мистер Кодемор здесь, -- сказала Нид.
   -- Сию минуту, мисс! -- ответила служанка, догадавшись по тону своей госпожи, что ей не следовало пускать этого гостя без доклада.
   -- Пожалуйста, передайте миссис Фоксборо, что ей не к чему торопиться, мое время к ее услугам, -- смело сказал Кодемор, когда Элен выходила из комнаты.
   Нид очень рассердилась, но все-таки Кодемор был гостем, и с ним пристало обходиться вежливо. Она пригласила его присесть.
   -- Если бы вы знали, мисс Фоксборо, как я ждал этого случая!
   -- Я уверена, что мама придет очень скоро, -- ответила Нид, умышленно придав другой смысл его словам.
   -- О, я желаю побеседовать с вами, а не с вашей матерью, -- ответил Кодемор. -- Женщины не слепы, и мне нет никакой надобности говорить о том, как страстно я люблю вас.
   -- Вы ожидали, что я стану слушать такие признания при теперешних обстоятельствах? -- возмутилась Нид. -- Вы, кажется, забываете, сэр, какое горе постигло нас, какая беда пришла в наш дом.
   -- Я говорю об этом, Нидия, потому что вам может грозить еще большее несчастье. Вы можете лишиться "Сиринги", если не послушаетесь моего совета.
   -- Значит, -- вскрикнула Нид, и щеки ее запылали, а глаза засверкали, -- вы хотите, чтобы моя рука стала наградой за вашу помощь?
   -- А знаете, вы ведь чертовски хороши! -- дерзко заметил Кодемор. -- И никогда не были прелестнее, чем в эту минуту!
   -- Я ухожу, не хочу слушать ваши дерзости! -- воскликнула Нид. -- Будь жив мой отец, вы никогда не посмели бы говорить со мной так; но и теперь вы еще можете раскаяться в этом!
   -- Я не знал о смерти вашего отца, -- грубо ответил Кодемор, встав между Нид и дверью, -- а если вы грозите мне мщением вашего рыжего обожателя, то я его не очень-то боюсь.
   -- Он джентльмен, сэр, а вы нет, -- с яростью произнесла Нид, -- и будь он в этой комнате, он сию минуту вышвырнул бы вас вон.
   -- Ну, это еще неизвестно! -- хмыкнул Кодемор. -- Выслушайте меня, Нидия! Герберт Морант -- человек погибший. Денег у него нет и не будет; есть люди, не способные разбогатеть, так вот он из таких. Выходите за меня, и у вас будут бриллианты, экипаж -- все, что радует женскую душу.
   -- Ступайте на рынок, мистер Кодемор, -- ответила Нид с презрением, -- и купите себе таких женщин, о которых вы говорите, но никогда не смейте оскорблять меня тем, что вы называете вашей любовью. Вы даже не понимаете значения этого слова.
   -- Я понимаю его, но по-своему, -- засмеялся ростовщик. -- Не выставляйте себя на посмешище, дитя мое. Неужели вы думаете, что сентиментальный идеал вашей страсти переживет штопанье чулок и приготовление котлет для этого рыжего теленка? Я предлагаю вам хороший дом, французского повара и уплату по счетам модистки без всяких пререканий. Что вы в нем такого находите, что бы могло все это перевесить?
   Нид выпрямилась и с гордостью за своего возлюбленного проговорила:
   -- Я повторю, сэр: он -- джентльмен, а вы никогда им не будете. Он любит женщину, а вы хотите купить ее. Меня никто никогда так не оскорблял. Позвольте мне пройти!
   -- Прежде вы должны поцеловать меня, моя красавица! -- заявил ростовщик, грубую натуру которого только распалили эти слова.
   Он схватил девушку и раза три или четыре страстно поцеловал в обе щеки.
   -- Маменька, на помощь! Где же вы? -- пронзительно закричала Нид.
   Дверь отворилась, и вошла миссис Фоксборо.
   -- Как вы посмели, мистер Кодемор? -- воскликнула она, вспыхнув при виде Нид, вырывавшейся из объятий злодея.
   -- Прошу меня простить, -- ответил ростовщик, -- моя страсть вышла за рамки приличий. Я извиняюсь перед вами, извиняюсь перед мисс Фоксборо, хотя ее прелестное личико сведет с ума любого. Меня оправдывает то, что я предлагал ей свою руку и роскошный дом.
   -- Что было с негодованием отвергнуто! -- закричала Нид сквозь слезы. -- Я скорее согласна мести пол, чем стать его женой!
   -- Милая, я старался прельстить вас обещаниями, но ничего не вышло. Что ж, попробуем иначе. Выходите за меня, или ваша мать лишится "Сиринги".
   -- И пусть! -- ответила миссис Фоксборо. -- Я даже жалеть не буду. Попрошу вас сейчас же оставить этот дом и никогда не переступать его порога.
   -- Хорошо! -- ответил ростовщик, сотрясаясь от гнева. -- Вы выгоняете из дома единственного человека, который мог обелить репутацию вашего мужа. Вы теперь ставите ее высоко, но, может быть, скоро перемените ваше мнение.
   -- Я не сомневаюсь в том, что никогда больше не увижу своего бедного мужа, -- гордо ответила миссис Фоксборо. -- А вы не можете ожидать, чтобы его жена и дочь спокойно слушали, как оскорбляют его память. Своей грубостью и дерзостью вы до смерти перепугали бедного ребенка, -- продолжала миссис Фоксборо, прижав к себе взволнованную Нид. -- Убирайтесь сию минуту, или я пошлю за полицией, и знайте, что я не желаю больше управлять "Сирингой", если из-за этого вынуждена встречаться с вами.
   -- Я избавлю вас от необходимости звать полицию, -- грубо ответил Кодемор, -- у нее и без того было достаточно хлопот, когда приходилось караулить ваш дом. Поверьте мне, вы скоро пожалеете, что отвергли мое предложение.
   Миссис Фоксборо молча указала ему на дверь, и Кодемор, деланно раскланявшись, ушел. Нид вытерла лицо платком и проговорила сквозь слезы:
   -- Я пойду умоюсь, его противные поцелуи будто пятно на моем лице... Они оскорбляют Герберта...
   -- Пойди умойся и приляг, милая. Тебя слишком потрясла эта сцена. Только, дорогая, на твоем месте я бы не упоминала о случившемся в письмах Герберту. Ему будет неприятно узнать об этом. Я позабочусь о том, чтобы впредь тебя никто не оскорблял. Положись на свою мать.
   -- Разве я не полагалась на нее до сих пор? Разве она когда-нибудь предавала меня? -- воскликнула Нид, обнимая мать.
   -- Черт побери, -- бормотал между тем Кодемор, -- как я все испортил! Она была такой хорошенькой сегодня и так выводила меня из себя, что мне хотелось усмирить ее. Притом кто бы мог подумать, что эта дурочка так переполошится из-за поцелуя? Насколько я знаю женщин, они из-за этого шума не поднимают.
   Ростовщик набрался опыта в таком кругу, где смелый, наглый, а особенно богатый любовник не имеет цены.
  

XXXI. Верные следы

   Практичные люди быстро принимают решения и так же быстро претворяют их в жизнь.
   "Прежде всего, -- рассуждал Сайлас Ашер, -- я должен увидеть мисс Лайткомб. Чтобы узнать, где она выступает, мне понадобится театральная газета, потом я отдам кое-какие распоряжения в Скотленд-Ярде и отправлюсь в путь".
   Приехав в Лондон и купив на станции номер "Эры" -- лучшей театральной газеты, -- сыщик выяснил, что мисс Лайткомб играет в Плимуте.
   -- Неприятно! -- пробормотал сержант. -- Но я уже привык к тому, что важные свидетели вечно прячутся в самых отдаленных уголках. Когда эта актриса оказалась мне не нужна в первый раз, она играла в Маргете, а теперь очутилась на другом конце Англии. Ничего не поделаешь, завтра придется поехать в Плимут.
   Прибыв в город, Сайлас Ашер сначала, конечно, отправился в театр -- узнать адрес мисс Лайткомб. Но тут он опять наткнулся на препятствие. Сержант не застал актрису дома: она уехала на пикник и должна была вернуться только к вечернему выступлению. Сыщик остался недоволен поведением свидетельницы, предающейся веселью в такой важный момент, но вспомнил, однако, о том, что и ему пора поддержать свою слабую человеческую натуру и поесть. Как индеец на войне, Сайлас Ашер мог обходиться без пищи и воды, если того требовала необходимость, но, как старый воин, он понимал, как важно поддержать свои силы, и не пренебрегал этим, особенно когда время позволяло. Сыщик намеревался отбыть в Лондон с последним поездом, но, не поговорив с мисс Лайткомб, он, конечно, никуда не поехал бы. Актриса вернулась так поздно, что едва успела переодеться к своему выступлению. Получив карточку Сайласа Ашера, она попросила передать, что сможет увидеться с ним только после представления, так что сыщику пришлось задержаться в театре и подвергнуть критике игру мисс Лайткомб в "Кавказской невесте". Как только занавес опустился, мистер Ашер поспешил отправиться за кулисы.
   -- Не могу сказать, что я рада видеть вас, -- честно призналась актриса, когда сыщик вошел в гримерную. -- Вы пугаете меня! Я, право, ничего не знаю о бенберийском убийстве.
   -- Не пугайтесь, мисс Лайткомб. Никто и не думает, что вы что-то знаете или что-то недоговариваете.
   -- Я уже говорила, что не могу припомнить всех, кто беседовал со мной в тот вечер. Многие тогда желали осыпать меня комплиментами... -- заметила мисс Лайткомб без ложной скромности.
   Актриса устала и от поездки, и от игры. Ей не терпелось поскорее поужинать и лечь спать, и, уж конечно, она не имела ни малейшего желания подвергаться допросу сыщика.
   -- Не волнуйтесь, мисс Лайткомб, -- сказал Сайлас Ашер, догадавшись, в чем дело. -- Я не задержу вас надолго. Уделите мне всего пару минут. Знаете ли вы, кто запечатлен на этой фотографии? -- спросил он, показав актрисе карточку Джона Фосдайка.
   -- Нет, -- ответила та.
   -- Я так и думал. А знаете ли вы мистера Кодемора?
   -- Знаю. Что ж с того?
   -- Не беседовали ли вы с ним за кулисами в день открытия бомборского театра?
   -- Да, было дело, -- ответила актриса после минутного размышления, -- я помню, что удивилась, увидев его там.
   -- Что ж, не стану вас больше задерживать, мисс Лайткомб, только это мне и было нужно. Пока мне больше нечего вам сказать, но если мои предположения верны, то вы узнаете обо всем из газет через три дня. О, если бы вы припомнили это обстоятельство тогда, когда я приезжал к вам в Маргет!
   -- Мне очень жаль, мистер Ашер, но мне и в голову не приходило, что это настолько важно!
   -- Конечно, когда вас окружает множество людей, трудно вспомнить, с кем вы говорили и в какой день, а я, к несчастью, не мог тогда помочь вашей памяти.
   -- Но меня же не вызовут в суд?
   -- Боюсь, что это случится, но вас не задержат там больше чем на пять минут. Пусть это и не слишком приятно, но так вы приобретете еще большую известность у публики. Если у вас есть друзья среди газетчиков, то это точно принесет вам выгоду. А теперь прошу меня простить и желаю вам спокойной ночи.
   С первым утренним поездом вездесущий Ашер прибыл в Лондон. Разумеется, он сразу же отправился в главную квартиру -- узнать, как проходит наблюдение за Кодемором, которое установили по его приказанию. Оказалось, что ростовщик и не думает скрываться и что его можно арестовать при первой же попытке к бегству.
   -- Оставим его в покое на денек-другой. Дело преинтересное, и когда все устроится, я сам надену на него браслетики, -- заявил сыщик, -- только не выпускайте его из виду.
   -- Это рискованно, Ашер, -- возразил один из его коллег. -- Этот хитрый лис с такой кучей денег может ускользнуть в любую минуту. Вам, конечно, лучше знать, оставлять его на свободе или нет, -- но помните, если он улизнет, его трудно будет поймать.
   -- Вы правы, Дикинсон, -- ответил Сайлас Ашер, потирая руки, -- но на моем месте вы поступили бы так же. Это одна из самых запутанных загадок, какую мне когда-либо приходилось разгадывать. Мне осталось разобраться только с двумя вещами: одна из них здесь, в Лондоне, а другая -- в Бомборо. Может быть, это излишне, и все само собой разрешится после поимки важной птицы, но я хочу располагать всеми уликами, прежде чем схвачу виновного.
   -- Да, это я знаю, -- ответил Дикинсон, посмеиваясь, -- только смотрите, чтобы не оказалось слишком поздно.
   -- Не волнуйтесь, этот от нас не убежит! -- С таким замечанием Сайлас Ашер отправился обедать в ресторан "Веллингтон".
   Сайлас Ашер любил это место. Ресторан был тихий, скромный и располагался поблизости от его квартиры. Это заведение посещали люди степенные: банковские клерки, адвокаты; щеголей и гурманов там сложно было встретить. Сыщик по роду службы не любил выделяться из толпы и притворялся эдаким безликим существом, серой тенью, но все-таки в ресторане "Веллингтон" его знали и уважали.
   -- Что-нибудь поесть, и поскорее, Уильям, -- сказал Сайлас Ашер официанту, направляясь в свой любимый уголок.
   -- Гороховый суп, треска и баранина, -- отчеканил любимый всеми посетителями Уильям.
   -- Хорошо, и портер, а потом горячий грог, -- прибавил сыщик.
   -- Сию минуту, сэр.
   Подав гостю суп и портер, Уильям сказал:
   -- Вчера и сегодня сюда приходил молодой человек, который очень желает вас видеть, сэр. Не знаю, кто он, должно быть, служащий какой-нибудь конторы, что находится здесь поблизости. Он иногда завтракает у нас холодным мясом и ужасно любит овощи. Добрый малый -- никогда не забывает дать мне на чай, хотя денег у него не особенно много.
   -- Так зачем же вы берете? -- сухо спросил сыщик.
   -- К чему вы спрашиваете, мистер Ашер? Какой официант откажется от чаевых? -- проговорил Уильям вполголоса.
   -- Ступайте за рыбой, -- коротко приказал сыщик.
   -- Сейчас, сэр, сейчас! -- И Уильям удалился, но очень скоро вернулся с большим куском трески.
   -- А вот и тот молодой человек, о котором я вам рассказывал, -- заметил официант.
   В ресторан вошел Тим и сразу увидел Ашера в пустом зале, потому что тот обедал в неурочное время.
   -- Мистер Ашер? -- спросил Тим, подходя к известному сыщику.
   -- Точно так, -- спокойно ответил сержант.
   -- Я читал в газетах, что вы ведете дело о бенберийском убийстве.
   -- Верно.
   -- Кажется, тому, кто располагает какими-либо сведениями, обещано большое вознаграждение?
   -- Послушайте, милейший, не стоит заблуждаться на этот счет. Двести фунтов получит тот, кто предоставит такую информацию, которая повлечет за собой поимку Джеймса Фоксборо. Но это обещание было в силе вплоть до сегодняшнего дня, потому что я уже выяснил, где его найти.
   -- Стало быть, если я и сообщу вам нечто важное, то ничего не получу? -- спросил Тим разочарованно.
   -- Я этого не говорил. Что-то вы получите, но не двести фунтов. Уильям, вам лучше пойти позаботиться о баранине, и не торопитесь ее приносить, -- сказал сыщик официанту многозначительным тоном. -- Послушайте, молодой человек, -- продолжал он, -- я знаю, кто вы. Вы клерк мистера Кодемора.
   С минуту Тим удивленно смотрел на Сайласа Ашера, но потом проговорил:
   -- Я был его клерком, но он уволил меня.
   -- Вот как? За что же?
   -- Не знаю, может быть, он думал, что я слишком много знаю. Он застал меня на пороге его спальни, куда, не спорю, мне незачем было ходить. Мистер Кодемор заявил, что нанял меня в клерки, а не в лакеи, и рассчитал.
   -- И правильно сделал, -- высказал свое мнение сыщик. -- Вы один из тех юных джентльменов, которых отличает излишнее любопытство.
   -- Если я вам скажу, мистер Ашер, где был мистер Кодемор в день бенберийского убийства, что вы мне за это дадите?
   -- Ничего. Какое это имеет отношение к делу?
   -- Стало быть, не стоит и говорить? -- спросил Тим.
   -- Вам лучше знать. Да и почему вам пришло в голову, что поездка мистера Кодемора в Бенбери имеет отношение к убийству в "Веточке хмеля"?
   -- Вы знаете, что он там был? -- воскликнул Тим, и его разинутый рот и полнейшее изумление польстили тщеславию сыщика.
   -- Разумеется, знаю. Послушайте, молодой человек, я прекрасно могу обойтись и без вас. Однако если вы располагаете какими-то сведениями, то поделитесь ими со мной, а я уж оценю их важность. Может быть, это будет стоить мне пятерки, но я сомневаюсь. Да и не стоит забывать о том, что я могу найти вас в любое время и заставить дать показания.
   Тим был поражен. Он понял, что тягаться с сыщиком бесполезно, и тихо проговорил:
   -- Я знаю только то, сэр, что на чемодане мистера Кодемора был бенберийский ярлык и что он вернулся в Лондон на другое утро после убийства.
   -- Хорошо, молодой человек, вы получите за это фунт или два. Оставьте здесь ваш адрес и можете идти; я устал. Подайте баранину, Уильям, и принесите горячий грог.
  

XXXII. Тимоти Угипль

   "Теперь остается только спросить Стертона, знаком ли ему этот почерк, -- рассуждал Сайлас Ашер, покуривая трубку в своей квартире. -- Интересно, узнает ли противный старикашка Тотердель на этой фотографической карточке того, кто сидел рядом с ним в театре? Конечно, нет. Ах, если бы я мог достать фотографическую карточку Кодемора и показать ее Тотерделю! Как бы мне это сделать? Думаю, мой новоиспеченный приятель, мечтающий о двухстах фунтах, будет не прочь заработать на этом дельце фунтов десять, а пока, -- продолжал рассуждать Ашер, хихикая от удовольствия, -- такой светский человек, как я, непременно должен заказать себе костюм у Стертона".
   Фотографическая карточка Кодемора казалась Сайласу Ашеру не очень надежным доказательством. Мисс Лайткомб, Тотерделя, свидетелей из гостиницы и ярлыка на чемодане было вполне достаточно, чтобы не сомневаться в том, что ростовщик и был тем самым человеком, который находился в Бомборо и Бенбери. Но, как мы уже говорили, Сайлас Ашер -- профессионал в своем деле -- любил передать бумаги в суд в таком виде, чтобы к ним невозможно было придраться.
   Прежде всего, сыщик послал за Тимоти Угиплем, бывшим младшим клерком Кодемора. Хотя юноша и не получил желанной награды, он все еще лелеял надежду что-нибудь да заработать, так что поспешно являлся на призыв Сайласа Ашера. Конечно, сыщик пригласил его не в свою квартиру, а в ресторан "Веллингтон". Тим пил эль и ел бутерброд с сыром.
   -- Вы необычайно смышлены для своего возраста, -- сказал Ашер. -- Соображение насчет чемодана делает вам честь, для нас оно уже не имеет значения, но вы можете этим гордиться. Не исключено, что вы заработаете десятку на этом деле, хотя мы можем обойтись и без вас. Помните, если я поручу кое-что, то вы будете действовать исключительно по моему распоряжению. Кстати, если люди моих приказаний не исполняют, то им приходится вести жизнь добродетельную и весьма осторожную. Я не думаю, что вам придется это по душе. Если вы не лесничий, то браконьер; если вы не присоединитесь к нам, вы пополните ряды преступников.
   -- Я непременно исполню все, что вы прикажете, мистер Ашер, -- кротко ответил Тим.
   -- Прекрасно, молодой человек, прекрасно! Итак, слушайте. Мистер Кодемор вас прогнал, но мне нужно, чтобы вы достали его фотографическую карточку. Вы сможете это сделать?
   -- Не знаю, сэр, точно не могу сказать. У него есть альбом в гостиной, но теперь я уже не могу попасть в эту комнату.
   -- Вы получите десятку, если устроите это, а для молодого человека без места такое предложение довольно выгодно.
   Тим поблагодарил сыщика и пообещал, что сделает все возможное.
   -- Это не так уж и важно, -- пробормотал сыщик себе под нос, -- но я люблю, чтобы улики были неоспоримы.
   Теперь Сайласу Ашеру оставалось только встретиться с портным. Сержант отправился к нему и передал свою карточку. Стертон был дома и пригласил сыщика войти.
   -- Что я могу для вас сделать, мистер Ашер? -- вежливо осведомился портной.
   Сайлас Ашер не мог не улыбнуться, когда говорил такие слова:
   -- Вы знаете, что человеку моей профессии порой необходимо измениться до неузнаваемости... Я попрошу вас сделать из меня щеголя.
   Великий мастер кройки и шитья замолк на несколько минут, внимательно разглядывая своего посетителя, но потом ответил отказом:
   -- Не обижайтесь, мистер Ашер, но в таких случаях откровенность необходима. Я сделаю для вас все, что смогу, но щеголем вам не быть. Прошу вас не сердиться, я, право, всей душой был бы рад помочь вам. Я могу одеть вас, как немного эксцентричного или радикального депутата, но светский господин, мистер Ашер, из вас не выйдет.
   Сыщик позволил себе посмеяться над своей маленькой шуточкой, а затем сказал:
   -- Ну, мистер Стертон, стало быть, это неправда, что люди таковы, какими их делают портные.
   -- Боже мой, мистер Ашер, -- вскрикнул Стертон, не мысливший себя без своего дела, -- не всякий материал подойдет для портного -- как для скульптора! Из сукна, твида и саржи лорда не получится!
   -- Совершенно верно. Теперь, мистер Стертон, перейдем к сути. Я полагаю, вы умеете различать почерки?
   -- Я вас не понимаю, -- удивленно ответил Стертон.
   -- Я хочу сказать, что в вашей профессии вам иногда случается сталкиваться с поделками.
   Знаменитый портной в недоумении уставился на сыщика.
   -- Вам приходится брать чеки от тех, кто забывает свое имя и подписывается чужим? -- пояснил сыщик.
   -- Да, такое, разумеется, бывает, -- ответил Стертон. -- Но вы знаете, мистер Ашер, это дело не убыточное, а прибыльное; родные всегда заплатят, чтобы избежать огласки, да еще и приплатят.
   -- Именно, -- согласился сыщик, -- но вернемся к моему первому вопросу. Узнаете ли вы этот почерк? -- И тут мистер Ашер показал письмо, которое чудом не сгорело в "Веточке хмеля".
   Бумага была сложена так, что на виду осталась только подпись. Стертону хватило одного взгляда, чтобы узнать ее.
   -- Да, -- сказал он, -- я знаю этот почерк, но не намерен говорить вам, чей он.
   Сайлас Ашер усмехнулся, а затем произнес:
   -- Мне и не нужно, чтобы вы мне это говорили, я и сам знаю, чей он, но недели через три вам придется сказать это в суде.
   Стертон был ошеломлен не меньше Тима; он знал, что в суде ему придется рассказать правду о своих отношениях с Кодемором. Портной быстро сообразил: чем откровеннее он будет сейчас, тем меньше неприятностей ждет его в будущем и спокойно заявил:
   -- Это почерк Кодемора. Я не знаю ничего об этом письме, да вы и не дали мне такой возможности, но даже если бы и дали, мне кажется, что это вовсе меня не касается.
   -- Мне прекрасно известно, мистер Стертон, что это вас не касается, -- ответил сыщик, взяв шляпу, -- но вам придется засвидетельствовать это в суде. Прощайте, сэр, мне очень прискорбно, что вы не можете одеть меня как модного щеголя.
   Мистер Стертон сильно разволновался, когда сыщик ушел. Он был неглуп и понимал положение дел. Портной, услышав о том, что ему предстоит признать в суде почерк Кодемора, живо представил себе, как неприятны будут вопросы адвокатов. Всем станет известно, что он давал деньги взаймы своим клиентам; это, конечно, не представляло большого секрета, однако он не желал, чтобы об этом написали в газетах. Стертон проклинал бенберийское убийство, хотя сначала оно заинтересовало его. Тогда портному не приходило в голову, что он будет замешан в расследование этого преступления.
   "С одним дельцем покончено", -- думал Ашер, направляясь к ресторану "Веллингтон", где он назначил встречу Тиму.
   Молодой человек уже ждал его.
   -- Достали то, что мне нужно? -- спросил его Сайлас Ашер.
   -- Достал, но каких хлопот мне это стоило! -- ответил Тим. -- Пришлось ждать, пока он уйдет, а потом искать удобного случая пробраться наверх. Но я достал, мистер Ашер, вот!
   -- Хорошо, -- ответил сыщик, опуская карточку в один карман и вынимая из другого десятифунтовую банкноту, -- вот вам и десятка, и помните, мой юный друг, что немногим из нас удавалось заработать столько в первом деле.
   -- Могли бы дать и побольше, мистер Ашер. Право, вы ведь сами меня надоумили украсть эту карточку. Подстрекательство-то дело наказуемое.
   Надо было видеть выражение лица сыщика в этот момент. Он окинул Тима взглядом с головы до ног и сурово сказал:
   -- Молодой человек, ваша единственная возможность избежать виселицы -- это поступить в Скотленд-Ярд. Я вам поручил достать карточку мистера Кодемора, если это возможно, но ни в коем случае не призывал к воровству. Мне следовало бы посадить вас за это под арест -- тогда я всегда знал бы, где вас найти, и сберег бы десять фунтов.
   Тут Тим начал извиняться и принялся уверять сыщика в том, что доволен вознаграждением, что он всегда к услугам мистера Ашера и будет очень благодарен, если сыщик рекомендует его стажером в полицию.
   -- Ну, мой милый, -- сказал наконец мистер Ашер, -- я полагаю, что когда-нибудь из вас выйдет хороший сыщик. Чем скорее вы отбросите самонадеянность и перестанете придумывать от себя, тем лучше. Таких качеств в наших подчиненных мы не допускаем. Придумываем мы, а они исполняют то, что им велят. Тот, кто с этим справляется, непременно поднимется на самый верх... Теперь, мой друг, извините, мне пора.
  

XXXIII. Последние звенья

   Ашер вновь помчался в Бомборо. Вся история бенберийского убийства была ясна сыщику как день. Оставался только один вопрос: что толкнуло Кодемора на это преступление? Зачем он убил Джона Фосдайка? Как ни ломал над этим голову Сайлас Ашер, он вынужден был признать себя побежденным. Сержант ничуть не сомневался в виновности Кодемора, у него были все доказательства для представления в суде, но он тем не менее хотел добавить последнее звено к цепи улик, прежде чем арестовать ростовщика.
   По приезде в Бомборо сыщик немедленно отправился к Тотерделю. Старый болтун мало-помалу убедил себя в том, что найти разгадку бенберийской тайны может только он и что в полиции служат одни набитые дураки. Это Тотердель повторял тем неосторожным прохожим, которые останавливались послушать его. "Если бы этот идиот коронер и этот безмозглый Трешер вняли моим показаниям, то убийцу давно бы уже арестовали!" -- восклицал старик. Эти его рассуждения с трудом терпели те, кто из-за своей нерешительности не готов был смириться с потерей полы сюртука и позволял держать себя за пуговицу.
   Тотердель, однако, смутно догадывался о том, что сыщик Ашер посмеялся над ним в их последнюю встречу. Несмотря на свое презрительное отношение к полиции, с одной стороны, старик понимал, что с сыщиком тягаться не стоит; с другой стороны, его любопытство по-прежнему не знало меры, и поэтому, когда ему подали карточку Сайласа Ашера, он тотчас велел привести сыщика и принял его очень дружелюбно.
   -- Ага! Мистер Ашер, вы таки вернулись ко мне! -- воскликнул он, потирая руки. -- Не можете без меня разобраться с этой путаницей? Ну, сэр, что такое? Если бы меня раньше выслушали, дело было бы уже раскрыто.
   -- Я тоже так думаю, -- невозмутимо ответил сыщик, -- с вашего позволения я присяду, а потом вы ответите на несколько моих вопросов.
   -- Садитесь! -- сказал Тотердель с покровительственным видом. -- Я готов помочь вам во всем.
   -- Уверен, что могу положиться на вас, -- произнес сыщик. -- Я полагаю, вы без труда узнаете человека, который сидел рядом с вами на открытии бомборовского театра?
   -- Джеймса Фоксборо? Конечно, я узнаю его всюду!
   -- Вы ни до этой встречи, ни после нее больше его не встречали?
   -- Нет, я видел его всего лишь один раз, но вот что я скажу вам, мистер Ашер...
   -- Минутку, сэр, -- перебил старика сыщик, вынимая из бумажника фотографическую карточку. Подав ее Тотерделю, он спросил: -- Это он?
   Старик, взглянув на карточку, воскликнул:
   -- Нет! Это же бедный Фосдайк, всякий узнает его здесь!
   -- Боже мой! Как же я глуп! -- спохватился Сайлас Ашер. -- Я показал вам не ту карточку. Извините, сэр, вот на какую вам надо взглянуть. -- И сыщик показал Тотерделю карточку Кодемора.
   -- Это он! Это он, мистер Ашер! -- вскрикнул старик. -- Это тот самый злодей, который сидел рядом со мной в театре! Это Джеймс Фоксборо! Страшно подумать, сержант, что вы, так сказать, отирались около убийцы...
   -- Ну, я не знаю, -- ответил сыщик, -- я в своей жизни немало общался с этими умельцами, и у меня на это несколько иной взгляд. Преступники зачастую существа безвредные, и часто удивляешься, как они могли решиться на такое. Самые закоренелые из них даже в церковь ходят. Глядя на них, вы порой думаете, что они и мухи не обидят, но тем менее один тихоня, которого я знаю, отправил на тот свет целую семью...
   -- Скажите, пожалуйста! -- воскликнул Тотердель, разинув рот и вытаращив глаза. -- Мне очень хотелось бы узнать подробности, мистер Ашер!
   -- Как-нибудь на днях, если вы угостите меня чашечкой чая, буду рад рассказать вам эту историю, но сейчас мне некогда. Нельзя же нам позволить этому человеку ускользнуть, мистер Тотердель, -- сказал сыщик, незаметно забрав фотографическую карточку у старика.
   -- Конечно-конечно... И вы знаете, где его найти?
   -- Несомненно, и вы скоро встретитесь с ним лицом к лицу. Да, сэр, я собираюсь повесить вашего театрального приятеля, даю вам слово Сайласа Ашера. Я редко ошибаюсь.
   -- Потрудитесь позвонить, и нам подадут чай. Вы расскажете мне, как распутали всю эту историю, а я дам вам совет, -- не унимался Тотердель. Его глаза блестели от восторга.
   -- Именно с вами я и хотел поговорить об этом, -- ответил Ашер, вставая, -- но на этот раз, мистер Тотердель, время не позволяет мне этого сделать. Надо разослать телеграммы, отдать распоряжения, повидаться кое с кем, так что я прощаюсь с вами, сэр, и еще раз благодарю за неоценимую помощь, -- закончил свою речь сыщик, протирая шляпу рукавом сюртука.
   -- Шагу не мог сделать без меня! -- пробормотал Тотердель с самодовольной улыбкой, когда шаги сержанта стихли. -- Ашер это знает и ценит меня. Он хороший человек. Благодаря этому делу он продвинется по службе, а кто раскрыл главную тайну? Я!
   -- Старый дурак! -- бормотал сыщик себе под нос, удаляясь от дома Тотерделя. -- А все-таки я добился от него того, что хотел. В бомборском театре в тот вечер был Кодемор. Теперь надо показать карточку старику Марлинсону и двум-трем слугам в его гостинице, и дело сделано. Но какова же причина? Зачем Кодемор заколол Фосдайка? Хоть убейте меня, не знаю! Если ростовщик хотел вытянуть из него побольше денег, то ему не следовало лишать свою жертву жизни. Курице, которая несет золотые яйца, отрывают голову только в сказках; в жизни так не бывает. Люди с жизненной философией, как у Кодемора, живущие за счет слабости других, не совершают таких ошибок. У Кодемора была не одна такая курица, и прежде он не делал глупостей. Ну, о причине убийства мы узнаем от него самого на следствии; к тому же, человека отправляют на виселицу за убийство, даже если причина не выяснилась.
   На другой день, к ужасу мистера Марлинсона, мистер Ашер опять появился в "Веточке хмеля". Старик своим угрюмым видом сразу дал сыщику понять, что вовсе не рад его присутствию.
   -- Очень приятно, мой старый друг, -- фамильярно произнес сыщик, -- что вы не забыли меня, а я, как вы знаете, не забываю никого.
   -- Если бы вы могли сделать исключение для меня, -- ответил хозяин гостиницы, -- то я посчитал бы это одолжением; я не хочу больше никаких убийств и никаких следствий в своем доме.
   -- И вы, конечно, не желаете давать показаний в суде, -- заметил сыщик шутливым тоном.
   -- Как вам не совестно таскать меня по судам! Да еще по тому делу, о котором я ничего не знаю. Вы, кажется, забыли о моем преклонном возрасте. А, может, вы думаете, что я содержу разбойничий притон, что убийство и воровство дозволяются в моем доме? Я не хочу никаких следствий, не хочу, чтобы сыщики здесь что-то вынюхивали!..
   -- Послушайте, мистер Марлинсон, -- возразил Сайлас Ашер, -- вы напрасно горячитесь. Преступление было совершено в вашей гостинице, убили не вы -- это понятно. Но я не уверен, что вы не являлись сообщником в этом деле. Послушайте внимательно то, что я вам сейчас скажу, иначе как бы вы не стали подсудимым вместо свидетеля.
   Марлинсон изменился в лице. Он подошел к буфету, достал оттуда бутылку, откупорил ее и церемонно наполнил две рюмки. Хотя мистер Ашер старался воздерживаться от употребления спиртного, он выпил предложенный ликер и спросил:
   -- Мистер Марлинсон, вы узнаете этого Фоксборо, если увидите его? Вы, как я полагаю, узнаете его везде?
   -- Еще бы! -- ответил Марлинсон, пребывая в сильном возбуждении, чему, вероятно, немало поспособствовал ликер. -- Черт бы его побрал! Поселиться в приличной гостинице и совершить убийство! Мог бы сделать это и в портерной. Не хочу я здесь никаких следствий, мистер Ашер, но охотно опознаю человека, ославившего мою "Веточку хмеля". Негодяй заслужил виселицу, и надеюсь, что туда он и попадет.
   -- Совершенно верно! -- согласился сыщик. -- А теперь посмотрите-ка сюда.
   К великому удивлению Марлинсона, сержант вынул из бумажника фотографическую карточку и спросил:
   -- Кто это?
   -- Это же он... он! Тот самый злодей! Я чем угодно поклянусь, что это он!
   -- Вы сделаете это в суде, и ничего больше от вас не потребуется. А теперь мне нужны Элиза Сольтер и Томас Дженкинсон. Это так, для проформы, мистер Марлинсон, не волнуйтесь. Когда преступник портит репутацию хорошей гостиницы, которая славится своими постояльцами и старым портвейном, его следует наказать, не так ли, мистер Марлинсон?
   -- С ним нужно покончить, сэр. Выпейте еще рюмочку, мистер Ашер, это вино нежно, как молоко матери, она успокаивает в горе. Надо истреблять таких негодяев, сэр.
   -- Пошлите же за слугой и горничной, друг мой, и можете не сомневаться, этот злодей вас больше не побеспокоит.
   -- Надеюсь, мистер Ашер; это меня чуть не убило. Только пред ставьте себе, приезжает сюда джентльмен с хорошими манерами, демонстрирует утонченный вкус к винам и деликатесам, -- по всем признакам член высшего общества, и вдруг ночью убивает человека, как мясник. Я никогда не думал, что аристократы дойдут до такого, а теперь мне говорят, что один французский герцог сделал то же самое лет двадцать тому назад.
   -- Не тревожьтесь, мистер Марлинсон, и мой вам совет: не злоупотребляйте вином... А теперь бегите за Сольтер и Дженкинсоном, потому что времени у меня мало. Я должен успеть на первый поезд в Бомборо.
   Хозяин "Веточки хмеля" позвал своих подчиненных, и мистер Ашер показал им фотокарточку Кодемора. Те сразу же сказали, что это "номер одиннадцать", или мистер Фоксборо, как его назвал в их присутствии несчастный Фосдайк.
   -- Есть ли надежда, что его поймают? -- позволили себе полюбопытствовать слуги.
   -- Об этом вам нечего беспокоиться. Я, сержант Ашер, знаю, где найти Джеймса Фоксборо, когда он мне понадобится. Этот господин не намерен менять место своего пребывания. Мне только нужно, чтобы вы узнали Фоксборо, когда увидите на скамье подсудимых. Скажите Джибонсу, что я сейчас же сажусь в омнибус.
   Все обитатели "Веточки хмеля", от хозяина до последнего слуги, еще долго пребывали в недоумении, после того как знаменитый сыщик оставил их. По приезде в Бомборо мистер Ашер тотчас отправился к доктору Ингльби, где его сразу приняли. Он нашел доктора в одиночестве.
   -- Садитесь, Ашер, и выпейте рюмочку портвейна, -- предложил гостеприимный хозяин. -- Что, узнаю я сегодня историю бенберийского убийства?
   -- Сказать по правде, сэр, я затем, собственно, и пришел, но мне хотелось бы, чтобы при этом присутствовали мистер Сомс и мистер Морант.
   -- К несчастью, это невозможно: Герберт Морант повез мисс Хайд в Лондон, чтобы познакомить девушку с ее сестрой. Бесси с нетерпением ждала этой встречи, да и мистер Морант хотел увидеться со своей невестой.
   -- Ну, в таком случае я отложу рассказ о смерти мистера Фосдайка до их возвращения, если вы позволите. История ясна как день, но мне хочется рассказать ее при мистере Сомсе, мистере Моранте и мисс Хайд; причины убийства я пока не понял, но мне сдается, что мистер Морант или мисс Хайд помогут мне в этом. А тот, кто убил Джона Фосдайка, завтра же окажется в тюрьме, и доказать, что именно он совершил преступление, не составит большого труда. Зачем ему это понадобилось -- вот единственный вопрос. Прощайте, доктор, ни у кого нет такого портвейна, как у вас.
  

XXXIV. Признание миссис Фоксборо

   Не было ничего удивительного в том, что мисс Хайд хотела познакомиться с матерью, которую едва знала, и с сестрой, которую не знала вовсе. Бесси только укрепилась в своем желании, когда услышала, с каким восторгом говорит о них Герберт. По словам юноши, миссис Фоксборо была самой благородной и сердечной женщиной, какую ему только доводилось знать, а мужчины нечасто так отзываются о матерях своих невест. Ничего не было странного и в том, что Герберт бредил Нид; если молодой человек не сходит с ума по своей невесте, он или флегматик, или не очень влюблен, а в этом Моранта никак нельзя было уличить.
   Филипп Сомс тоже хотел посмотреть на людей, с которыми будет состоять в близком родстве, так что Бесси не пришлось долго уговаривать его съездить с ней в Лондон.
   -- Поедем же, милый Филипп! Составьте мне компанию, ведь Герберт будет с Нид, и я его не увижу... Хотя он и уверен в том, что мама будет рада мне, я не знаю, как она воспримет мое вторжение... Она всегда была очаровательна и нежна в тех редких случаях, когда навещала меня, но никогда даже не намекала на то, что я могу приехать к ней.
   -- Какая причина заставила миссис Фоксборо передать вас на попечение тетки, я угадать не могу, но думаю, что каждая мать гордилась бы такой дочерью, как вы.
   -- О, Филипп, Филипп! -- воскликнула Бесси, рассмеявшись. -- Никогда бы не подумала, что и вы способны льстить!
   -- Не знаю, лесть ли это, моя дорогая, -- ответил молодой человек, обнимая свою невесту. -- Когда после упорной борьбы получаешь желанный приз, то, я думаю, имеешь право гордиться им.
   -- Как вы балуете меня, и как я была глупа, что сразу не рассказала вам свою историю! -- произнесла Бесси, пряча голову на груди своего жениха. -- Но вы ведь едете в Лондон с Гербертом и со мной, это решено?
   -- Неужели вы думаете, что я позволю другому мужчине умчаться отсюда с тем, что принадлежит мне? -- И в подтверждение своих прав Филипп крепко поцеловал Бесси.
   Итак, в то самое утро, когда сыщик Ашер нарушил спокойствие старика Марлинсона в "Веточке хмеля", Филипп Сомс, Герберт Морант и Бесси Хайд поехали в Лондон. Тотердель, всегда интересовавшийся всем и всеми, покупал на станции железной дороги газеты. Он часто приходил сюда. Старик любил смотреть, кто приезжал и кто уезжал. Увидев Филиппа Сомса, его приятеля Герберта Моранта и мисс Хайд, очевидно, ждавших лондонского поезда, Тотердель тотчас ринулся в бой.
   -- Едете в Лондон, мистер Сомс? -- спросил старик, подбежав к молодым людям. -- Это едва ли может быть приятно, пока не покончено с этим ужасным делом, которым мы все интересуемся.
   -- Да, я еду в Лондон, -- ответил Филипп сухо.
   -- А вы, мисс Хайд, верно, собираетесь совершить поход по магазинам?
   -- Женщины без этого не могут обойтись, мистер Тотердель, но я не для того еду в Лондон.
   -- О... Никак по важным делам?
   -- Именно, -- вмешался в разговор Герберт Морант, -- мы все едем смотреть пантомимы.
   -- Пантомимы, мой юный друг? -- воскликнул Тотердель. -- Что это вы? Они же начинаются только через шесть недель.
   -- Всегда лучше заранее занять место, -- ответил Морант. -- Никогда не пренебрегайте этим ценным советом, мистер Тотердель, приходите пораньше.
   Филипп и Бесси не могли удержаться от смеха, но к счастью, к станции подошел поезд, и молодые люди поспешно вскочили в вагон, оставив Тотерделя на платформе в бессильной ярости.
   По прибытии в Лондон они прямо отправились в Тэптен-коттедж. Морант выскочил из кеба и направился к дому -- предупредить миссис Фосдайк о приезде гостей. Бесси осталась в экипаже с Филиппом. Она была ужасно встревожена. Она и представить не могла, как ее мать воспримет этот самовольный приезд. Горькое воспоминание о строгой тетке и злых кузинах оставило глубокие раны в ее душе, и хотя любовь Филиппа несколько залечила их, все-таки девушка жаждала любви матери, которую видела так редко.
   -- Как вы думаете, она очень рассердится, Филипп? -- прошептала Бесси.
   -- Не говорите пустяков! -- ответил он. -- Морант все ей объяснит...
   Тут дверь отворилась, и высокая красивая женщина с роскошными каштановыми волосами сбежала со ступеней и, распахнув дверь кеба, воскликнула:
   -- Бесси, где ты, моя дорогая? Иди сюда! И вы, мистер Сомс, ведь вы, конечно, мистер Сомс? Как ты могла подумать, дитя мое, что я буду не рада тебе?.. О, милая моя, какую длинную историю мне придется тебе поведать!
   Когда они вошли в гостиную, Нид стояла с пылающими щеками, ожидая свою сестру. Секунды две она застенчиво смотрела на нее, но потом впечатлительная натура девушки дала о себе знать, и Нид бросилась к Бесси, обняла ее и расцеловала.
   -- Довольно, Нид! -- произнесла миссис Фоксборо. -- Отведите ее в библиотеку, Герберт, и познакомьте с мистером Сомсом. Простите меня, мистер Сомс, но я должна сделать одно признание своей дочери и уверена, -- прибавила она, понизив голос почти до шепота, -- что вы не желаете сделать еще тяжелее рассказ женщины о ее слабости. Вы, наверно, уже знаете главные обстоятельства моей жизни. Избавьте меня от необходимости разглашать подробности.
   Миссис Фоксборо представляла собой такое грустное зрелище в эту унизительную для нее минуту, и ее тихий неровный голос так всех растрогал, что девушки залились слезами. Филипп Сомс, однако, быстро нашелся:
   -- Бесси, обнимите мать и утешьте ее, -- сказал он, подводя плачущую девушку к матери и целуя руку миссис Фоксборо. -- Герберт, отведите Нид в библиотеку, я пойду с вами и с удовольствием познакомлюсь со своей будущей свояченицей.
   -- О, Бесси, моя дорогая! -- воскликнула миссис Фоксборо, обнимая дочь, когда они остались вдвоем. -- Мне ужасно горько говорить о том, что мне пришлось бросить тебя. Но есть обстоятельства, несколько уменьшающие мою вину, если, конечно, для такой женщины, как я, может найтись оправдание. Дитя, выслушай меня. Твой дед был пресвитерианским пастором в Плимуте, и мы, то есть твоя тетка и я, получили очень серьезное воспитание. Нас было только двое, и Августа, моя старшая сестра, охотно соглашалась со взглядами родителей, а я с детства возмущалась строгостью, царившей в нашем доме. При жизни твоей бабушки атмосфера была еще терпима, но после ее смерти отец и сестра стали даже смех считать преступлением. Чтение романов, посещение театров -- все невинные удовольствия, которые так радуют девушек, строго воспрещались. Стоит ли удивляться, что я восстала против скучной жизни, которую меня заставляли вести? Сестра оставалась дома, а я без всякого зазрения совести предавалась запретным удовольствиям, хотя это случалось редко: одной женщине провести другую не так-то просто. Но когда Августа вышла замуж и уехала с мужем в Лондон, мне даже не нужно было подкупать служанок, потому что они меня понимали: девушки соглашались, что мне стоило узнать свет и немного повеселиться. Я доставала столько романов, сколько хотела, и изредка бывала в театре с нашей служанкой Руфью.
   -- О, как вам было тяжело, маменька! -- прошептала Бесси. -- Никто лучше меня не может понять вас...
   Миссис Фоксборо, сидевшая в низком кресле, прижала к груди голову дочери, приютившейся у ее ног.
   -- Тут, Бесси, и начались мои несчастья. Как-то раз я повстречала красивого молодого человека, который нашел для нас кеб -- их было мало, а вечер стоял дождливый. Этот юноша оказался актером, исполнявшим роли первых любовников. Мне едва минуло семнадцать, когда мы начали встречаться. Такой романтической дурочке, какой я была тогда, этот актер казался полубогом. Я страстно в него влюбилась, и, когда труппа уезжала из Плимута, он легко уговорил меня бежать с ним. Через год я стала матерью, и он меня бросил. В довершение всего я узнала, что мой обольститель женат. Что мне было делать? Благодаря своему мнимому мужу я уже выступала на сцене. Но как же мне было поступить с тобой? Денег не хватало, да и заботиться о тебе мне было некогда. Вернуться в дом отца я не могла -- он бы не принял меня, и сама я не решилась бы на такое унижение. Наконец, я вспомнила о твоей тетке. Я отвезла тебя к ней, выслушала упреки, которыми она осыпала меня, и согласилась на ее жестокие условия -- отдать ей тебя насовсем; она считала своей обязанностью снять с тебя позорное клеймо. Мне не позволялось часто видеться с тобой. Став взрослой, ты должна была, согласно нашему уговору, порвать со мной все отношения. Необходимость заставила меня согласиться на это. Я простила Августе эту жестокость за то, что она сделала для тебя, но я никогда об этом не забуду. Она исполняла свои обязанности добросовестно, сообразуясь со своими понятиями, а я -- нет.
   Тут миссис Фоксборо замолчала, а Бесси обвила руками ее шею.
   -- Я не скажу, что моя жизнь была тяжела, но разлука с тобой меня убивала. Я получила выгодное место и так и осталась актрисой. Потом встретила бедного Джеймса, мы обвенчались, но прежде я рассказала ему о тебе. На сцене ему не сопутствовал успех, а гордость не позволяла жить за мой счет, и мы решили расстаться на время. Джеймс меня очень любил, и, если бы я позволила, он бы осыпал меня подарками и деньгами, когда сам начал их зарабатывать, но он всегда оставался скрытным насчет своих дел. Они шли хорошо -- это все, что я знала. Джеймс купил и перестроил для меня "Сирингу", а сам разъезжал по провинции с труппой актеров, как он говорил. Я делала вид, что верю этому, но сомневаюсь, что это была правда. Он был мне добрым и нежным супругом, и я готова жизнью поклясться, что он не имеет никакого отношения к этому убийству, хотя предчувствие и подсказывает, что я его больше не увижу... А теперь расскажи о себе, дитя мое, ты любишь своего жениха?
   -- Всей душой, маменька. Вы и представить себе не можете, как он добр и внимателен ко мне! Он очень меня любит, иначе не женился бы на такой бедной девушке, как я.
   -- О, душа моя, -- воскликнула миссис Фоксборо взволнованно, -- многие с радостью взяли бы тебя в жены в одном платье! Дай бог, чтобы ты была счастлива, дитя мое! А теперь мы позовем остальных, а то я еще хорошенько не рассмотрела твоего жениха.
  

XXXV. Кодемор начинает тревожиться

   Ростовщику не нравилось то, что Стертон сообщил в полицию о немалой сумме денег, которую увез с собой Джеймс Фоксборо. Ему бы еще меньше понравился визит, который Ашер нанес Стертону, но ростовщик об этом не знал. Он заходил к портному раза два, но не заставал дома. Это беспокоило подозрительного Кодемора. Прежде он всегда мог увидеться со своим приятелем, почему же теперь у него никак не получалось его застать?
   А дело было в том, что Стертон умышленно избегал встреч с Кодемором. Сайлас Ашер не стал скрывать, что портному предстоит опознать в суде почерк Кодемора. Стертону было ясно, что сыщик придает большую важность этому письму. Портной с самого начала с каким-то болезненным интересом следил за бенберийским убийством, а теперь, к своему ужасу, пришел к заключению, что Кодемор как-то замешан в этом преступлении.
   Кодемор же думал о Нид и о своем неудавшемся сватовстве. Он никогда не тешил себя бесплодными надеждами на этот счет и понимал, что только принудительные меры могут сделать его женихом Нид. Ростовщик не ввязался бы в это дело, если бы оно не обещало благоприятного результата, но веры в счастливый исход оставалось мало. Он все больше вмешивался в дела "Сиринги", беспрестанно настаивал на деловом свидании с хозяйкой театра, но миссис Фоксборо постоянно отказывала ему. Несмотря на ее запрет, Кодемор опять явился в Тэптен-коттедж, но его не приняли. Он принес свои извинения дамам в письменной форме, но его не удостоили ответом. Тогда ростовщик написал снова и предупредил, что, если шесть тысяч, занятые мистером Фоксборо, не будут выплачены в срок, миссис Фоксборо потеряет "Сирингу". Женщина осталась равнодушна и к этому письму.
   Безумная страсть Кодемора к Нид в некоторой степени притупила в нем чувство опасности, но теперь оно опять пробудилось. Уже давно, до своего признания, ростовщик выпросил у Нид фотокарточку. Размышляя о своем безумном желании жениться на Нид, он взглянул на ее фотографию, и вдруг ему бросилось в глаза, что карточка, стоявшая рядом с ней, исчезла. Кодемор очень хорошо знал, чья это была карточка, -- его собственная. Он поместил ее именно тут, потому что ему было приятно расположиться рядом с предметом своего обожания, пусть даже только в альбоме. Кто взял эту карточку и зачем? Тревога вновь охватила Кодемора. У него не было близких знакомых, способных на такую невинную шалость, друзей же ростовщик считал непозволительной роскошью. Он был страшным волокитой, но его связи всегда отличались мимолетностью и не требовали проявления нежных чувств.
   Кодемор закурил сигару и целый час размышлял о подозрительном обстоятельстве, подтверждавшем его мнение, что Скотленд-Ярд начинает приписывать ему участие в бенберийском убийстве. Что делал Тим в его спальне? Почему Стертон упорно избегает его? И наконец, с какой целью украли его фотокарточку? Он задавался вопросом, не следят ли за ним. Ему вдруг пришло в голову продать ценные бумаги, чтобы иметь наличные средства, если придется бежать. Что это? Он трусит? Но почему? Ведь он в полной безопасности! Причину таинственного исчезновения Джеймса Фоксборо разгадать не могли, а пока этого не произойдет, он может быть спокоен. Нет, пока есть возможность жениться на Нид, он никуда не уедет. И тут Кодемор принялся разрабатывать неосуществимые планы похищения девушки. Его низкая страсть -- любовью это нельзя было назвать, -- могла бы найти себе удовлетворение в семнадцатом или восемнадцатом столетии, но в нынешнее время планы ростовщика не так легко было воплотить в жизнь.
   Однако чем больше он размышлял, тем меньше ему нравилось положение дел. Кодемор взглянул на часы. Да, было еще время съездить к маклеру, чтобы поручить ему продать гватемальские акции. Он это сделает. "Деньги, -- рассуждал ростовщик, -- в любом случае мне пригодятся -- на свадебную поездку или на какую другую".
   Недолго думая Кодемор вышел на улицу и сел в кеб. За его кебом поехал другой, в котором сидел старичок в старинном костюме банковских клерков -- один из самых хитрых сотрудников сыскной полиции. Он был не одного поля ягода с Сайласом Ашером: сам он ничего отыскать не мог, но, как только ему указывали добычу, он уже не спускал с нее глаз. Старик Нибс, как его дружески называли в Скотленд-Ярде, был незаменим в своем деле: от него трудно было ускользнуть.
   Ростовщик удивил своего маклера: гватемальские акции шли в гору и обещали большие проценты в конце месяца. Маклер предложил мистеру Кодемору подержать их недельки две и, если ему нужны деньги, продать что-нибудь другое. Но тот отказался и настоял на продаже гватемальских акций на следующий же день. От маклера ростовщик поехал в ресторан, а потом -- в театр, но, куда бы он ни направлялся, старый клерк следовал за ним как тень.
   Кодемор заснул сном праведника. Каково бы ни было его отношение к бенберийскому убийству, оно заботило его только потому, что ему предстояло оставить Лондон, чего ему совсем не хотелось делать из-за безумной страсти к Нид Фоксборо. Ростовщик думал, что он легко собьет полицию с толку, если это будет необходимо. О полицейском надзоре он даже не подозревал. Кодемор, конечно, беспокоился, чувствовал опасность, витающую в воздухе, но не имел ни малейшего понятия о том, что неутомимый Сайлас Ашер уже велел снять бесчисленное множество копий с его фотокарточки и разослать их по всем полицейским конторам, особенно в приморских городах. Так что, если бы ему и удалось ускользнуть от ищеек Скотленд-Ярда, он уехал бы недалеко.
   На другое утро Кодемор после завтрака отправился в "Сирингу", где, как обычно, стал донимать режиссера своими расспросами и потребовал свидания с миссис Фоксборо.
   -- Я знаю, что она здесь, -- говорил он, -- я видел ее карету на улице.
   -- Миссис Фоксборо поручила мне передать вам, что она не желает разговаривать с вами и сомневается в том, что вы имеете право вмешиваться в дела театра раньше срока. Я не знаю, что она хочет этим сказать, но передаю вам буквально ее слова.
   Кодемор на этот раз решился во что бы то ни стало увидеться с миссис Фоксборо и дожидался ее у подъезда, пока она не вышла. Сняв шляпу, он сказал, что желает поговорить с ней по делу.
   Хозяйка "Сиринги", приосанившись, направилась к карете, не только не ответив ростовщику, но даже не удостоив его взглядом. Кодемор угрюмо пробормотал:
   -- У нее, должно быть, больше денег, чем я думаю, иначе она не смирилась бы с потерей "Сиринги". Я полагал, что Фоксборо вложил все свои деньги в этот театр, но, похоже, у него имелись и другие ресурсы.
   В то самое утро, когда Кодемор предпринял последнюю попытку запугать миссис Фоксборо, Морган, Сомс и Бесси Хайд приехали в Тэптен-коттедж. Хотя миссис Фоксборо и не подавала виду, ее очень огорчала мысль о том, что с "Сирингой" придется расстаться. Может быть, у ее мужа были и другие средства, но она ничего о них не знала, и театр оставался единственным источником доходов для ее семьи. Конечно, миссис Фоксборо могла вернуться к прежней профессии и иметь хороший ангажемент, но это не могло принести ей таких денег. Она не знала, имел ли Кодемор право распоряжаться в "Сиринге", но ей было известно, что театр заложен. Откуда взять шесть тысяч, она понятия не имела. Миссис Фоксборо была в "Сиринге" рано утром и торопилась вернуться в Тэптен-коттедж, потому что там ее ждало письмо от Моранта.
   Когда миссис Фоксборо и Бесси позвали всех из библиотеки -- так называли кабинет Джеймса Фоксборо, -- Филипп Сомс сел возле своей будущей тещи, которая желала познакомиться с ним, а Морант принялся занимать девушек. Миссис Фоксборо была женщиной проницательной, она слышала о деловых способностях Филиппа Сомса и теперь поразилась его точным замечаниям и о его собственном положении, и о надеждах Герберта. Вдруг ей пришло в голову, что Филипп может дать совет и ей, и без долгих предисловий она рассказала ему историю с Кодемором.
   -- Не тревожьтесь, миссис Фоксборо, -- спокойно произнес мистер Сомс. -- Мы сведем этого ростовщика с хорошим юристом, и наверняка окажется, что он не имеет никаких прав на "Сирингу". Когда же придется платить по закладной, я достану для вас денег. С вашего позволения, я позову моего будущего компаньона. Мне кажется, что в прошлом он имел дела с этим Кодемором. Подойди сюда, Герберт, ты нам нужен на одну минуту.
   -- Что такое? -- спросил Герберт, оставляя девушек и переходя из одного конца комнаты в другой.
   -- Если не ошибаюсь, ты мне как-то говорил, что имел дела с ростовщиком Кодемором...
   -- Да, это так, он скользкий тип.
   -- Могу я сказать ему, миссис Фоксборо? -- спросил мистер Сомс.
   Хозяйка "Сиринги" кивнула в знак согласия, и Филипп поведал другу о притязаниях Кодемора на управление театром.
   -- Эдакий негодяй! -- вскрикнул Морант. -- Я хотел бы переломать ему все кости, только сдается мне, что это бесполезно. Послушай, Фил, назначенные нам двое суток уже прошли... Мы хотели переночевать в Лондоне, но пусть Бесси останется здесь, а мы вместо того, чтобы отправиться в гостиницу, съездим в Бомборо. На этот раз послушайся меня, Фил.
   -- Герберт находчив, миссис Фоксборо, когда даст себе труд подумать. Он знает, что говорит, а я, хоть и не знаю ничего, отдаю себя в его распоряжение.
   -- Прекрасно. Может быть, я ошибаюсь, миссис Фоксборо, но мне сдается, что Кодемор больше не станет вас беспокоить.
   -- И я уверен, -- сказал Филипп, прощаясь с хозяйкой, -- что дела по закладной можно устроить. Помните, что вы теперь имеете право обращаться ко мне за помощью.
   Молодые люди попрощались со своими невестами и покинули Тэптен-коттедж.
  

XXXVI. Все разъясняется

   Филипп и Герберт удивили своим появлением престарелых родителей Сомса. Но молодые люди сослались на то, что передумали, и так как старики Сомсы не знали, зачем их сын и его приятель ездили в Лондон, то этого известия им было достаточно. Потом, когда приятели ушли к Филиппу выкурить по сигаре, Морант сказал:
   -- Мы приехали сюда не затем, чтобы курить. Отправимся к доктору Ингльби и узнаем, нет ли у него известий от Сайласа Ашера.
   -- Прекрасно! Теперь распоряжаешься ты, -- ответил Сомс.
   Доктор удивился не меньше стариков Сомсов, увидев друзей.
   -- Я думал, вы вернетесь завтра, -- воскликнул он.
   -- Мы услышали в Лондоне нечто такое, что заставило нас вернуться. Мы хотим увидеться с мистером Ашером, -- ответил Морант, -- он обещал приехать сегодня.
   -- Он приезжал. Хотел рассказать историю бенберийского убийства, но, когда узнал, что вас обоих нет, попросил позволения отложить рассказ. Он считает, что вы можете дать ему какие-то разъяснения... Он ушел только четверть часа тому назад.
   -- Как это неприятно! -- воскликнул Морант.
   -- Он вряд ли уехал, -- заметил Филипп. -- Где он остановился, доктор?
   -- В Вульпокской гостинице; он, вероятно, еще там, я пошлю за ним.
   -- Я сам пойду, -- вызвался Морант. -- Вы оставайтесь здесь, а я через четверть часа вернусь с мистером Ашером.
   Доктор и Филипп мало говорили в отсутствие Моранта; они оба с таким нетерпением желали услышать предстоящее объяснение, что им было не до разговоров. Не прошло и четверти часа, как явился Герберт в сопровождении Сайласа Ашера.
   -- Здравствуйте, мистер Сомс, и еще раз здравствуйте, доктор Ингльби. Я очень рад, что вы вернулись, господа, и что мистер Морант пришел за мной. Мне очень хотелось разъяснить вам историю бенберийского убийства, прежде чем я уеду, так как вы в некотором роде к этому причастны. Я должен уехать с последним поездом, но у меня есть свободные полтора часа, а этого времени достаточно, чтобы рассказать все.
   -- Вы и представить себе не можете, мистер Ашер, как нам хочется вас послушать, -- заявил доктор Ингльби. -- Эти господа специально для этого приехали из Лондона.
   -- Мистер Морант сообщил мне об этом, сэр, -- ответил сыщик, присаживаясь, и тотчас начал свой рассказ. -- Джеймс Фоксборо -- и, насколько мне известно, это его настоящее имя, -- начинал как клерк лондонского адвоката. Как и многие молодые люди его сословия, он очень любил театр. Каким-то образом он познакомился с мисс Нидией Уиллоби, тогда начинающей актрисой. О ее прошлом мне известно только то, что поведал мне мистер Сомс в этой самой комнате несколько недель тому назад. Да мне и ни к чему знать больше. Итак, они полюбили друг друга и поженились. Джеймс Фоксборо оставил свое место, нарушив условия, и через жену получил небольшой ангажемент на сцене. Но, к несчастью, у него не было таланта. Его жалование было такое же незначительное, как и его роли. Надо отдать Фоксборо справедливость: он не имел ни малейшего желания жить на заработок своей жены и, удостоверившись, что не может доставать себе хлеб на сцене, объявил жене о своем намерении поискать работу в других местах. Они расстались довольно дружелюбно. Может быть, вы спросите, откуда я узнал все это? Я отвечу, что знаю только основные факты, а остальное -- мои собственные выводы. Их сумели бы сделать и вы, и любой другой. Джеймсу Фоксборо пришло в голову вернуться к своей бывшей профессии, но надо вспомнить, что он нарушил условия, а это, кажется, служит помехой для дальнейшей карьеры, тем более что он не приобрел прав на звание адвоката; во всяком случае он счел нужным переменить имя и оставить Лондон. Как ему удалось попасть в адвокаты, я не знаю, я потерял его из виду на год или два; когда я разыскал его, он уже практиковал в Лондоне под именем Джона Фосдайка.
   -- Как! -- вскрикнул доктор Ингльби. -- Вы хотите сказать, что Джон Фосдайк и Джеймс Фоксборо -- один и тот же человек?
   -- В этом нет ни малейшего сомнения, -- ответил Сайлас Ашер.
   -- Но это невозможно! -- возразил Морант. -- Конечно, они очень похожи, но чтобы один и тот же человек... смешно!
   -- Я вам говорил, что это удивительное дело, -- возразил сыщик, -- и мы потому не могли найти Джеймса Фоксборо, что он похоронен в могиле Джона Фосдайка.
   -- Но, боже мой, мистер Ашер! -- ужаснулся доктор Ингльби. -- Получается, что бедная миссис Фосдайк не была его законной женой?
   -- Несомненно. Во-первых, ее мужа звали не Фосдайк, а во-вторых, он был уже женат прежде. Когда Фоксборо приехал в Бомборо, он был очень беден. Он беспрестанно ездил в Лондон и получал помощь от своей жены. А теперь, доктор Ингльби, я буду очень благодарен вам, если вы дополните мой рассказ об этом человеке...
   -- Фосдайк, или, вернее, Фоксборо, постепенно приобрел здесь хорошую практику, он был настойчив и совал палец во всякий общественный пирог. Он был красноречив, популярен и умен, имел наклонности к спорту, любил охоту и скачки. Практика его быстро росла, он стал в городе влиятельным человеком и совершил самый удачный шаг в своей жизни -- женился на Мэри Кимберли. Благодаря своей жене он получил место городского секретаря. Мне остается только прибавить, что несмотря на хороший доход, он постоянно нуждался в деньгах.
   -- Да, да! -- перебил Сайлас Ашер. -- Это было в то время, когда он предпринимал в провинции разные театральные спекуляции, которые оказывались неудачными, и эти-то спекуляции поглотили большую часть приданого Мэри Кимберли. Наконец, он купил и перестроил "Сирингу", и для этого, доктор, присвоил себе шесть тысяч фунтов стерлингов из городского капитала.
   -- Это невозможно, мистер Ашер! Если не при его жизни, то после смерти это непременно обнаружилось бы.
   -- Именно так и случилось, -- возразил сыщик. -- Мистер Тотердель узнал это, хотя и не понял настоящего значения своего открытия. Когда муниципальный совет по настоянию Тотерделя решил употребить на постройку театра сумму, отданную под залог железнодорожных зданий, Фоксборо понял, что его обман неизбежно откроется. Тогда он обратился к Кодемору, к которому и прежде прибегал, так как денег, взятых из городской кассы, оказалось недостаточно для содержания "Сиринги". Ростовщик нашел с помощью портного Стертона необходимую Фоксборо сумму, и если бы не мистер Тотердель, то, я думаю, никто не узнал бы об этой проделке с городскими деньгами. Тотердель выяснил, что эти деньги совсем не отдавались под залог, хотя проценты аккуратно записывались на счет.
   -- Чрезвычайно странно! -- заметил доктор Ингльби. -- Не могу понять, почему я никогда об этом не слышал!
   -- Ничего странного, -- возразил сыщик, -- мистер Тотердель и сейчас не понимает всей важности этого обстоятельства -- где же ему было говорить об этом? Итак, мы дошли до открытия бомборского театра, когда виновник бенберийского убийства впервые появился на сцене. Зачем Кодемор приезжал сюда, я, право, не знаю.
   -- Боже мой! Вы хотите сказать, что ростовщик убил бедного Фосдайка, то есть Фоксборо? -- воскликнул доктор Ингльби.
   -- Именно! -- совершенно спокойно ответил сыщик. -- Эти господа, вероятно, слышали о нем, по крайней мере, мистер Морант. Как я говорил, я не могу понять, зачем он приехал на это торжество; знаю только, что тут он впервые узнал, что Джон Фосдайк и Джеймс Фоксборо -- одно и то же лицо. Само собой, такой человек, как Кодемор, попытался извлечь выгоду из этого открытия. То, что он написал письмо, заставившее мистера Фосдайка приехать в Бомборо, -- я могу доказать. Мистер Морант может опознать его почерк, у меня есть и другие свидетели. Теперь, господа, вообразите, что означало это письмо для умершего. Он, разумеется, узнал почерк, а увидев подпись "Джеймс Фоксборо", понял, что тайна его открыта. Он отправился в Бенбери -- узнать, какие условия предложит ему человек, владевший его тайной. Он был хорошо знаком с Кодемором и, без сомнения, приготовился к непомерным требованиям ростовщика. Что попросил Кодемор, мы, верно, никогда не узнаем -- ясно только, что Фоксборо на его условия не согласился. Судя по всему, Кодемор не собирался убивать Фоксборо -- он хотел лишь получить какую-то выгоду из сложившихся обстоятельств. Теперь, господа, я буду вам очень обязан, если вы сможете сказать мне, чего требовал Кодемор от Фоксборо.
   -- Мы знаем только, -- ответил Филипп Сомс, -- что после этого убийства Кодемор выказал большое желание прибрать к рукам "Сирингу". Он сообщил миссис Фоксборо, что подает закладную к взысканию, очевидно, рассчитывая, что она не найдет шести тысяч для уплаты долга.
   Сыщик задумался на несколько минут, а потом сказал Сомсу:
   -- Я не думаю, что это могло быть причиной убийства. Не ссорился ли Кодемор с миссис Фоксборо?
   -- Миссис Фоксборо находит, что он поступает с ней очень дурно, заявляя о своих правах на "Сирингу", -- ответил Морант. -- Она не хочет иметь с ним никаких дел, говорит, что если она не найдет денег, то отдаст "Сирингу" Кодемору.
   Ни Сомс, ни Морант не подозревали о безумной страсти ростовщика к Нид.
   -- Нет, -- сказал мистер Ашер, -- это результат, а не причина убийства. Владея тайной Фоксборо, он мог сделаться компаньоном в "Сиринге" на тех условиях, на каких бы захотел. Ну, господа, эта загадка, вероятно, разрешится только в суде. Пока мы выяснили вот что: Кодемор на открытии бомборского театра узнал, что Джон Фосдайк и Джеймс Фоксборо -- одно и то же лицо. Подозревал ли он это прежде, я не знаю, да это и не имеет значения. Воспользовавшись своим открытием, он пригласил Фоксборо отужинать с ним в Бенбери. Мы не знаем, чего он потребовал в обмен на свое молчание, но в гостинице они поссорились. Случайно или намеренно Кодемор убил своего собеседника, потом отнес в смежную комнату, снял с него фрак и положил так, как он и был найден.
   -- Но не думаете ли вы, -- сказал Сомс, -- что Фосдайк мог дойти до помешательства, узнав, что его тайна -- в руках такого человека, как Кодемор, и наложить на себя руки?
   -- Это возможно, сэр, но доктор Ингльби скажет вам, что, судя по форме раны, она не могла быть нанесена им самим. Во-вторых, если Кодемор не виновен, почему он не явился рассказать всю историю? Наконец, в-третьих, куда мог подеваться ключ от двери, если она не была заперта снаружи?
   -- Ключ могли выбросить из окна, -- сказал Герберт.
   -- Право, мистер Морант, это оскорбительное замечание. Неужели вы предполагаете, что я не обыскал всю местность под окном на таком расстоянии, на которое человек мог бросить ключ? Нет, я не пренебрег этим. А теперь, господа, я должен проститься с вами, иначе я опоздаю на поезд.
   -- Еще одно слово, мистер Ашер, -- сказал Сомс. -- Я полагаю, что миссис Фоксборо не стоит опасаться Кодемора?
   -- Совершенно не стоит. Кодемор будет в тюрьме завтра утром. Еще раз прощайте.
  

XXXVII. Арест Кодемора

   Возвращаясь домой из "Сиринги" после окончательного отказа миссис Фоксборо, Кодемор наконец догадался, что за ним следят. Место старика Нибса на время занял менее опытный полицейский, и ростовщик, выйдя из "Сиринги", невольно обратил внимание на бедно одетого молодого человека. Проходя по Портлендской улице, он свернул в переулок, который вел на площадь, а потом вдруг вспомнил, что ему нужно сделать покупку, и повернул назад. Тут он едва не столкнулся с молодым человеком, которого уже приметил по выходе из "Сиринги", и в то же мгновение заподозрил неладное. Кодемор понимал, что если он находится под надзором полицейских, то им известно, где он живет, и всякая попытка избежать слежки окажется напрасной. Кроме того, ростовщику необходимо было вернуться домой, чтобы захватить тысячу фунтов. Выглянув из окна своей лавки, он увидел, что бедно одетый юноша задумчиво прохаживается по улице.
   Кодемор решил пообедать, а потом направился в театр. Бедно одетого молодого человека он больше не видел, но был уверен, что за ним подсматривает кто-нибудь другой. Завтра он убежит. Ночью соберется, а утром исчезнет из Лондона. После театра Кодемор преспокойно поехал домой готовиться к побегу. Эти приготовления состояли в том, что он сжег письма и бумаги, уложил нужные вещи в ручной чемодан, вынул пальто и плед, а из ящика письменного стола достал туго набитый бумажник. После этого ростовщик разделся и лег спать.
   Куда бежать? Кодемор еще не решил окончательно, но предполагал направиться в Шотландию. Он думал, что ему нетрудно будет обмануть полицию. Когда он возьмет билет и займет место с таким ничтожным багажом, полиция, конечно, догадается, что он хочет сбежать, а он сядет во второй класс в последнюю минуту и выйдет на первой станции. Для этого он намеревался взять два билета: один первого класса в Эдинбург, другой второго до первой станции от Лондона. Идея была замысловатая, однако Кодемору не удалось привести ее в исполнение. Гроза всех преступников мистер Ашер наметил его своей жертвой.
   Вернувшись в Лондон и узнав от своих подчиненных, что Кодемор дома, сыщик -- с тем уважением к своим жертвам, которое всегда отличало его поступки, -- решил подарить ростовщику еще одну спокойную ночь. Попросив своего коллегу, констебля Брукса, зайти к нему в восемь утра, Сайлас Ашер отправился домой и лег спать.
   В назначенное время мистер Ашер был уже одет. Увидев из окна приближающегося констебля, сыщик сошел с лестницы. Ему были известны заведенные в доме Кодемора порядки. Женщина, убиравшая комнаты, приходила в восемь часов, конторский мальчик, или третий клерк, как он любил называть себя, в девять, а другие два клерка в десять. Когда явился мистер Ашер, служанка подметала лестницу, дверь была отворена.
   -- Вот тебе раз! Ведь это полиция! -- ужаснулась женщина, когда Ашер в сопровождении констебля прошел мимо нее.
   Сайлас Ашер тотчас поднялся на второй этаж; там он остановился и сказал своему спутнику:
   -- Ждите здесь, Брукс, и не приходите, пока я вас не позову.
   Потом Ашер отворил дверь спальни и очутился лицом к лицу с Кодемором, который был полуодет и держал щетку в руках.
   -- Это что за черт! Зачем вы пришли? -- сердито воскликнул ростовщик.
   -- Бесполезно шуметь, мистер Кодемор. Я сержант Ашер и пришел арестовать вас за убийство Джона Фосдайка в Бенбери в прошлом сентябре.
   -- Арестовать меня за убийство Джона Фосдайка?! -- Кодемор положил щетку, отступил на три шага и протянул руку к крышке ящика, стоявшего в углу комнаты.
   -- Да! -- сказал Сайлас Ашер, мгновенно бросившись к Кодемору и схватив его за руку. -- Бросьте эти глупости! Зачем вам револьвер? Вы на площадке найдете другого человека, у двери третьего, и вас все равно арестуют. Вы думаете, что, застрелив меня, докажете свою невиновность? Завершите ваш туалет, мы сядем в кеб и спокойно поедем в Скотленд-Ярд, а потом в Вестминстер.
   -- Вы правы, мистер Ашер, -- сказал ростовщик, -- извините меня, это от волнения.
   Кодемор окончил туалет и вышел из уборной с туго набитым бумажником.
   -- Могу я взять это с собой? -- спросил он. -- Тут порядочная сумма денег.
   -- Разумеется, -- ответил Ашер, -- эти деньги ваши до тех пор, пока вас не отдадут под суд, что произойдет не позже полудня. Потом мы можем сохранить их для вас или отдать кому захотите.
   -- Да, тут больше двухсот фунтов, -- сказал Кодемор с расстановкой, -- я, конечно, ничего не знаю об этом бенберийском деле, но уже одно это обвинение может запятнать человека моей профессии. Я часто слышал, что такие люди, как вы, наживают больше денег, не поймав вора, нежели отыскав его...
   -- Оставим это, мистер Кодемор. Я, разумеется, понял, что вы хотите сказать, но Сайлас Ашер никогда не кривил душой, а теперь уже поздно начинать. Вы готовы?
   Ростовщик обреченно кивнул, тогда сыщик высунул голову в коридор и крикнул:
   -- Кеб, Брукс!
   Через несколько минут Брукс доложил, что кеб у подъезда. Ашер подошел к Кодемору и сказал:
   -- Я не желаю показаться невежливым, но мне придется надеть на вас вот это.
   -- Постойте! -- вдруг воскликнул Кодемор. -- Принесите мне конверт из той шкатулки, что стоит позади вас... У меня это не отнимут? -- спросил он с тревогой, показывая сыщику фотографическую карточку.
   -- Нет, -- ответил Сайлас Ашер, глядя на Кодемора с любопытством.
   Кодемор осторожно положил карточку в конверт и вместе с бумажником спрятал на груди, потом протянул руки и сказал:
   -- Я готов.
   Через мгновение железные наручники были застегнуты на его руках, и он вместе с Сайласом Ашером направился к двери, где их ждал Брукс. Ашер поручил своему подчиненному отвезти пленника в Скотленд-Ярд, а сам вернулся в дом осмотреть комнаты Кодемора.
   Сыщик никогда этим не пренебрегал. Он знал о странной мании убийц сохранять улики. Они всегда так ничтожны, что в глазах преступников не значат ничего, а между тем именно эти незаметные детали и могут затянуть петлю на их шее.
   Ашер безуспешно осмотрел гостиную и столовую, а потом поднялся на второй этаж. И там его поиски ничем бы не увенчались, если бы он не решил осмотреть ящики в туалете. В первом лежали только бритвы, но во втором между старыми пуговицами и изломанными булавками мистер Ашер заметил одну вещь, которая навела его на размышления.
   -- Странно, если это тот самый, -- сказал сыщик себе под нос. -- Все-таки удивительно, какие ошибки допускает человек, совершивший почти гениальное убийство...
   С этими словами Сайлас Ашер положил в карман простой комнатный ключ.
  

XXXVIII. Процесс

   Бенберийское убийство почти забылось; большинство сходилось во мнении, что полиция никогда не поймает Фоксборо. Поэтому, когда в газете "Земной шар" появились напечатанные крупным шрифтом слова "Бенберийское убийство, арест убийцы", это произвело в Лондоне сенсацию. Газетчики кричали во все горло: "Арест бенберийского убийцы!" и брали за номер вдвое дороже.
   Уголовный процесс привлек к себе всеобщее внимание. Мистер барон Бембльшан, назначенный председателем, был, без сомнения, неподкупен, беспристрастен, как и все английские судьи, и обожал председательствовать на громких делах.
   Когда сэр Хорэс Сильвертон встал прочесть обвинительную речь, в зале суда можно было бы услышать падение булавки -- с таким любопытством внимали присутствующие загадочной истории, рассказанной одним из самых даровитых и красноречивых ораторов. Вначале сэр Хорэс пересказал подробности убийства, с которыми публика была уже знакома, затем остановился на минуту, отер лоб носовым платком и продолжал уже совсем другим тоном. Его спокойный, ровный голос уступил место лихорадочному нетерпению, с которым люди возвещают миру великие истины.
   -- Господа! -- воскликнул сэр Хорэс. -- Джеймс Фоксборо, содержатель увеселительного заведения "Сиринга", до сих пор нес на себе позор совершенного преступления. Я сниму с этого несчастного человека всякое обвинение. Во-первых, я представлю доказательства, что Джеймс Фоксборо, содержатель "Сиринги", и Джон Фосдайк, бомборский адвокат, -- одно и то же лицо. Это неопровержимо доказано, господа.
   Волнение в зале суда дошло до того, что сэр Хорэс вынужден был прерваться на несколько минут.
   -- Жителям Бомборо будет тяжело, когда они узнают, что их уважаемый товарищ лгал им столько лет. А особенно тяжело будет, -- тут сэр Хорэс понизил голос до драматического полушепота, -- двум дамам, каждая из которых считала себя его женой. Я не намерен распространяться о частной жизни Джеймса Фоксборо, или Джона Фосдайка. Теперь, господа, мы переходим к подсудимому. Вам будут представлены доказательства, что это тот самый человек, который останавливался в "Веточке хмеля" и к которому покойный поехал ужинать. Его пригласительное письмо, подписанное именем Джеймса Фоксборо, -- тут сэр Хорэс остановился, потому что подсудимый, до сих пор бесстрастный, вздрогнул, -- по странной случайности сохранилось, и едва ли мне нужно говорить, что мы без труда опознали почерк. Чего именно подсудимый хотел добиться от покойного, нам не известно, но нет ни малейшего сомнения, что при открытии бомборского театра он узнал о двуличности Джеймса Фоксборо и воспользовался этим, чтобы выставить ему свои условия. Мои оппоненты, без сомнения, предложат много доводов в пользу того, что убийство было неумышленным, и даже, может быть, станут доказывать, что покойный совершил самоубийство, но я смогу доказать, что Джеймс Фоксборо умер не от своей руки.
   Тут сэр Хорэс сел и предоставил право своему помощнику, мистеру Трелю, допрашивать свидетелей. Сначала вызвали мисс Лайткомб, но ее показания были немногословными. Следующим свидетелем был наш старый приятель, мистер Тотердель. Наконец настала великая минута в его жизни -- он расхорохорился, как петух. Он собирался объяснить, как Кодемор, наемный агент злодея Фоксборо, стал причиной смерти Джона Фосдайка. Но тут следует заметить, что коронер с его суровостью был просто ягненком по сравнению с мистером Трелем. Когда Тотердель ответил на три или четыре вопроса, доказав тождество подсудимого с тем незнакомцем, который сидел возле старика на открытии бомборского театра, мистер Трель сказал, что ему не о чем больше спрашивать. Тогда Тотердель, отчаянно ухватившись за ускользающую возможность, произнес: "А по моему мнению, милорд..." -- но ему сурово заявили, что его мнение не требуется. А когда он пролепетал, что "желает объяснить", ему заметили, что если он не замолчит, то его обвинят в неуважении к суду. В отчаянии Тотердель сошел с арены, на которой думал обессмертить себя.
   Потом допрашивали слуг из "Веточки хмеля". Все они сразу же признали Кодемора. Когда появилась горничная, Элиза Сольтер, ее принялся допрашивать сам сэр Хорэс Сильвертон. Когда он попросил Элизу рассказать о том, как нашлось письмо в пустом камине, весь зал слушал, затаив дыхание.
   Элиза Сольтер вспомнила, как низенький старичок, который оказался сержантом Ашером, приказал топить камин в той комнате, вспомнила, как он вдруг остановил ее, когда она хотела кинуть в огонь бумажки, которые выгребла из камина, вспомнила, как сержант Ашер оставил одну из них себе -- это было нечто похожее на небольшое письмо.
   Внимательные наблюдатели приметили, что подсудимый при этих словах забеспокоился, а мистер Ройстон, защитник, проявил к ним особое внимание. При дальнейших расспросах Элиза Сольтер показала, что ключ от комнаты мистера Фосдайка, когда он занял ее, был в дверях. Позже дверь выбили -- спустя часов шесть после того, как подсудимый уехал из гостиницы. Свидетельница не знала, куда подевался ключ, и увидела его только три дня назад. Публика заволновалась. Ключ Элизе показал сержант Ашер, и она думает, что это тот самый пропавший ключ от комнаты убитого.
   Когда свидетельница удалилась, все решили, что дело принимает для подсудимого дурной оборот. Тут возникло одно обстоятельство, которое сильно встревожило Сайласа Ашера. Сыщику не пришло в голову, что он может встретить затруднение, когда понадобится доказать, что Фоксборо и Фосдайк -- одно лицо, но именно это и случилось.
   Многие знали Джона Фосдайка, не было недостатка и в тех, кто мог засвидетельствовать личность Джеймса Фоксборо, но найти кого-нибудь, кто знал обоих, было невозможно, исключая подсудимого. Мистер Ройстон, защитник, воспользовался этим обстоятельством и так перевернул показания свидетелей, что остался открытым вопрос, точно ли Фосдайк и Фоксборо -- одно лицо.
   Следующей уликой было приглашение к ужину, решившее участь покойного. И Морант, и Стертон признали почерк подсудимого, первый ответил твердо, второй тем истерическим тоном, который обычно вселяет уверенность в его честности.
   Наконец, выступил свидетелем сержант Ашер, и все догадались, что близится развязка этой страшной трагедии. Это был свидетель спокойный, опытный, которого нельзя было ни взволновать, ни сбить с толку и который очень хорошо понимал, как должен отвечать на вопросы, и не говорил лишнего. В зале суда воцарилась полная тишина. Знаменитый сыщик ясно и внятно рассказал, как нашел письмо в камине комнаты, где было совершено убийство. Судьи, присяжные и публика слушали его с тем вниманием, которое способен возбудить лишь великий драматург, а когда сэр Хорэс попросил свидетеля рассказать об аресте Кодемора и о том, как нашелся ключ, публика выразила свое одобрение столь громкими криками, что председатель пригрозил удалить всех из зала суда, если шум немедленно не прекратится. Потом мистеру Ашеру пришлось доказывать, что Джон Фосдайк и Джеймс Фоксборо -- одно и то же лицо. Сержант в этом отношении был свидетелем ненадежным: Джона Фосдайка он видел только мертвым, а Джеймса Фоксборо не встречал никогда. Он пытался опереться на улики, но они были несущественны, и такой опытный адвокат, как мистер Ройстон, не мог их признать. Когда сержант Ашер удалился, защитник был убежден, что тождество этих двух лиц не будет доказано.
   Элен Метланд опять показала, что кинжал принадлежал ее господину, мистеру Фоксборо; она приметила, что кинжал исчез, но не могла сказать, за какое время до убийства в Бенбери. Она знала мистера Кодемора как друга ее хозяина; он, конечно, мог взять кинжал, но она не могла сказать это наверняка. Потом говорил доктор Ингльби. Он твердо заявил, что по его мнению, сам Джон Фосдайк не мог нанести себе такую рану.
   Сэр Хорэс Сильвертон произнес свое слово с тем красноречием, которое составило его репутацию. Упомянув о двойственной личности как об обстоятельстве, не допускавшем сомнения, он сознался, что не может доказать этого юридически, но заметил, что на признание виновности подсудимого это не влияет. Кодемор написал это письмо, Кодемор угощал Джона Фосдайка в "Веточке хмеля", среди вещей Кодемора нашелся ключ от комнаты, в которой было совершено убийство, -- относительно этих трех пунктов присяжные не могли иметь ни малейшего сомнения. Защита ссылалась на самоубийство, но история с ключом опровергала это. Сэр Хорэс предложил присяжным решить: разве подсудимый не пригласил Джона Фосдайка ужинать с тайным умыслом? Разве Фосдайк не лишился жизни в ту ночь и разве не молчал об этом подсудимый, пока его не схватила полиция?
   Наконец, сэр Хорэс сел на место. Присяжные удалились. Прошло десять, двадцать, сорок минут, почти час; наконец они вернулись и вынесли подсудимому приговор, обвинив его в умышленном убийстве. Немногословна и торжественна была речь председателя и страшны слова "Да сжалится всемогущий Господь над вашей душой", которых не может забыть тот, кто слышал их однажды.
  

XXXIX. Признание Кодемора

   Итак, Ральф Кодемор был приговорен к смертной казни. Защитник говорил подсудимому, что, если он откровенно все расскажет, приговор будет смягчен, потому как доказательств умышленного убийства не было обнаружено. Однако Кодемор молчал. Понимал, в чем дело, только Стертон. В его голове не раз мелькала мысль, что любовь ростовщика к дочери Фоксборо сыграла в этом убийстве большую роль. Но однажды утром Кодемор изъявил желание видеть смотрителя тюрьмы и сержанта Ашера, человека, который, как он говорил, загнал его в могилу.
   Смотритель пришел, привел с собой сержанта и начал объяснять Кодемору, что он не должен надеяться на смягчение приговора, в чем бы ни признался.
   -- Надеяться! -- возразил заключенный с иронией. -- О нет, я послал за вами только для того, чтобы рассказать, как все случилось. Сержант Ашер -- первый человек, одержавший надо мной верх. Он не разгадал моей загадки, но был так близок к разрешению, что мне захотелось рассказать ему правду, и мне пришло в голову, что вы, может быть, захотите записать мои слова, вот почему я и пригласил вас. Как он, -- Кодемор указал на Ашера, -- узнал, что Фосдайк и Фоксборо -- одно и то же лицо, я не знаю. Я думал, что это известно только мне. Я обнаружил это совершенно случайно, на открытии бомборского театра. Что привело меня в Бомборо? И дела, и несчастная судьба, за что я расплачиваюсь теперь. Я поехал в Бенбери на поиски Джеймса Фоксборо. Он занял у меня и у моих друзей, как вам известно, шесть тысяч, и мне любопытно было узнать, во что он намеревался их вложить. Да, мистер Ашер, я хотел запустить руку в это дельце, если оно стоило того. Хотелось мне взглянуть и на открытие нового театра, и, вовсе не думая о Джеймсе Фоксборо, я поехал вечером в Бомборо. Результат вам известен. Эта поездка уже убила его и убьет меня. Я не знал местопребывания Фоксборо. Только случай -- а вся жизнь не состоит ли из случайностей? -- заставил меня искать Фоксборо в тех местах. Но когда я узнал его тайну, я понял также, какой ценой он может купить мое молчание, и, если бы не его страшное раздражение и испуг, я думаю, что все могло бы устроиться. Он рассердился, и это стоило жизни и ему, и мне. Раскаиваюсь ли я? -- продолжал Кодемор, круто повернувшись к смотрителю. -- Ничуть, я сделал бы то же самое, оказавшись в подобных обстоятельствах.
   -- Вы не упомянули, какова же была ставка, -- заметил мистер Ашер.
   -- Вы едва ли поймете, как она была высока, -- медленно ответил Кодемор. -- Я хотел жениться на его дочери.
   -- Боже мой! -- воскликнул сыщик. -- Как! Тут замешана эта милая девушка?
   -- Если бы я не знал, что лишился ее безвозвратно, я до сей минуты боролся бы за свою жизнь. Вы, сержант, наверняка встречали людей, которые готовы были продать душу за женскую любовь. Чтобы жениться на Нид Фоксборо, я не остановился бы ни перед чем. Мы с Фоксборо уже ссорились из-за этого прежде. Он не соглашался отдать ее мне. Разумеется, когда все козыри оказались в моих руках, я прижал его... Фоксборо понимал, что я пригласил его ужинать только затем, чтобы условиться, за какую цену я соглашусь молчать. Я назначил цену, и мы опять поругались. Он должен был покориться, но понял, что мне не было никакой выгоды доносить на него. Так мы и разошлись. Он не хотел отдавать мне Нид, а я не брал ничего другого. Он ушел в свою комнату взбешенный, и я решил воспользоваться этим, прежде чем он успеет прийти в себя. Я направился к нему в комнату и опять принялся настаивать на своем. Мы много пили за ужином, и он вдруг взбесился, стал кричать, что вышвырнет меня из дома, и начал грозно наступать на меня. Я понимал, что мне придется бороться с человеком и выше, и сильнее меня. Этот проклятый кинжал лежал на столе, я инстинктивно схватил его, чтобы защититься, и после минутной борьбы Джон Фосдайк упал мертвый к моим ногам. Сам ли он наткнулся на нож или я ударил его, не могу сказать; теперь это уже не имеет значения. Его нет в живых, а меня скоро не будет.
   -- Я могу отличить ложь от истины, -- заметил мистер Ашер, обращаясь к смотрителю, который записывал признание заключенного. -- Он сказал правду, сэр.
   -- Дайте мне пожать вашу руку, Ашер, -- горячо ответил заключенный, -- вы отправили меня на виселицу, но все же видите во мне человека. Я не боюсь умереть из-за безумной любви к женщине. Повторяю: Фоксборо умер от моей руки, но случайно, хотя я убил бы и его, и еще полдюжины других, только бы жениться на Нид. Запереть дверь, вернуться в Лондон, как я и прежде намеревался, и положиться на имя, которым я назвался, -- больше мне не оставалось ничего. Я так и сделал. Если бы вы не нашли письмо, мистер Ашер, я был бы теперь на свободе, а вы бы все еще искали Джеймса Фоксборо. Это все, больше я не раскрою рта. Спросите смотрителя, струшу ли я, когда буду умирать.
   -- Вы умерли бы храбро, -- шепнул сыщик, пожимая руку Кодемора, -- но до этого не дойдет. Мне жаль вас теперь, когда все завершилось, как охотник жалеет загнанную лису.

* * *

   Трагедия кончилась, занавес опустился, лампы погашены, зрители разъезжаются. О чем еще рассказать вам? О том, что признание Кодемора, по милости мистера Ройстона, смягчило приговор и вместо казни его осудили на семилетнюю каторгу? Это вы и сами уже поняли. О том, что Морант под твердым руководством Филиппа Сомса стал зажиточным пивоваром в Бомборо? Это вы тоже можете легко вообразить. А о том, как звонили колокола в честь двойной свадьбы через несколько месяцев после процесса, излишне упоминать. Которая из двух невест была красивее под венцом, в Бомборо до сих пор не решили. Тотердель еще несколько лет отпугивал своей болтовней всех знакомых, хотя его истинное мнение о знаменитом процессе так никто и не выяснил.
   Историю эту особенно тяжело восприняли две женщины -- две жены умершего. С того самого дня, как миссис Фосдайк узнала о двуличности мужа, она больше не произносила его имени. Она знала, что никогда не была его законной женой. Гордая миссис Фоксборо не подверглась такому унижению: в подлинности ее обручального кольца и брачного свидетельства не было ни малейшего сомнения. Спустя много лет после того, как Нид переселилась из Тэптен-коттеджа в Бомборо, миссис Фоксборо успешно управляла "Сирингой". Время от времени она навещала своих дочерей в Бомборо, но с миссис Фосдайк не встречалась никогда.
  

--------------------------------------------------

   Первоисточник текста: Фотографическая карточка (At fault). Уголовный роман Голи Смарта / Пер. Е. Ахматовой. -- Санкт-Петербург: кн. скл. газ. "Родина", 1888. -- 288 с.; 19 см.
  
  
  
  
/dd>
Ко всем произведениям автора К списку авторов