-- Господин редактор, -- сказал мне посетитель, смущенно потупив глаза на свои ботинки, -- мне очень совестно, что я беспокою вас. Когда я подумаю, что отнимаю у вас минутку драгоценного времени, мысли мои ввергаются в пучину мрачного отчаяния... Ради бога, простите меня!
-- Ничего, ничего, -- ласково сказал я, -- не извиняйтесь.
Он печально свесил голову на грудь.
-- Нет, что уж там... Знаю, что обеспокоил вас. Для меня, не привыкшего быть назойливым, это вдвойне тяжело.
-- Да вы не стесняйтесь! Я очень рад. К сожалению, только ваши стишки не подошли.
-- Э?
Разинув рот, он изумленно посмотрел на меня.
-- Эти стишки не подошли?!
-- Да, да. Эти самые.
-- Эти стишки?! Начинающиеся:
Хотел бы я ей черный локон
Каждое утро чесать
И, чтоб не гневался Аполлон,
Ее власы целовать...
Эти стихи, говорите вы, не пойдут?!
-- К сожалению, должен сказать, что не пойдут именно эти стихи, а не какие-нибудь другие. Именно начинающиеся словами:
Хотел бы я ей черный локон...
-- Почему же, господин редактор? Ведь они хорошие.
-- Согласен. Лично я очень ими позабавился, но... для журнала они не подходят.
-- Да вы бы их еще раз прочли!
-- Да зачем же? Ведь я читал.
-- Еще разик!
Я прочел в угоду посетителю еще разик и выразил одной половиной лица восхищение, а другой -- сожаление, что стихи все-таки не подойдут.
-- Гм... Тогда позвольте их... Я прочту! "Хотел бы я ей черный локон..."
Я терпеливо выслушал эти стихи еще раз, но потом твердо и сухо сказал:
-- Стихи не подходят.
-- Удивительно. Знаете что: я вам оставлю рукопись, а вы после вчитайтесь в нее. Вдруг да подойдет.
-- Нет, зачем же оставлять?!
-- Право, оставлю. Вы бы посоветовались с кем-нибудь, а?
-- Не надо. Оставьте их у себя.
-- Я в отчаянии, что отнимаю у вас секундочку времени, но...
-- До свиданья!
Он ушел, а я взялся за книгу, которую читал до этого. Развернув ее, я увидел положенную между страниц бумажку. Прочел:
Хотел бы я ей черный локон...
Каждое утро чесать
И, чтобы не гневался Аполл...
-- Ах, черт его возьми! Забыл свою белиберду... Опять будет шляться! Николай! Догони того человека, что был у меня, и отдай ему эту бумагу.
Николай помчался вдогонку за поэтом и удачно выполнил мое поручение.
В пять часов я поехал домой обедать.
Расплачивась с извозчиком, сунул руку в карман пальто и нащупал там какую-то бумажку, неизвестно как в карман попавшую.
Вынул, развернул и прочел:
Хотел бы я ей черный локон
Каждое утро чесать
И, чтоб не гневался Аполлон,
Ее власы целовать... и т. д.
Недоумевая, как эта штука попала ко мне в карман, я пожал плечами, выбросил ее на тротуар и пошел обедать.
Когда горничная внесла суп, то, помявшись, подошла ко мне и сказала:
-- Кухарка чичас нашла на полу кухни бумажку с написанным. Может, нужное.
-- Покажи.
Я взял бумажку и прочел:
-- "Хотел бы я ей черный ло..." Ничего не понимаю! Ты говоришь, в кухне, на полу? Черт его знает... Кошмар какой-то!
Я изорвал странные стихи в клочья и в скверном настроении сел обедать.
-- Чего ты такой задумчивый? -- спросила жена.
-- Хотел бы я ей черный ло... Фу ты черт!! Ничего, милая. Устал я.
За десертом -- в передней позвонили и вызвали меня... В дверях стоял швейцар и таинственно манил меня пальцем.
-- Что такое?
-- Тсс... Письмо вам! Велено сказать, что от одной барышни... Что оне очень, мол, на вас надеются и что вы их ожидания удовлетворите!..
Швейцар дружелюбно подмигнул мне и хихикнул в кулак.
В недоумении я взял письмо и осмотрел его. Оно пахло духами, было запечатано розовым сургучом, а когда я, пожав плечами, распечатал его, там оказалась бумажка, на которой было написано:
Хотел бы я ей черный локон...
Все от первой до последней строчки.
В бешенстве изорвал я письмо в клочья и бросил на пол. Из-за моей спины выдвинулась жена и в зловещем молчании подобрала несколько обрывков письма.
-- От кого это?
-- Брось! Это так... глупости. Один очень надоедливый человек.
-- Да? А что это тут написано?.. Гм... "Целовать"... "каждое утро"... "черты... локон..." Негодяй!
В лицо мне полетели клочки письма. Было не особенно больно, но обидно.
Так как обед был испорчен, то я оделся и, печальный, пошел побродить по улицам. На углу я заметил около себя мальчишку, который вертелся у моих ног, пытаясь всунуть в карман пальто что-то беленькое, сложенное в комочек. Я дал ему тумака и, заскрежетав зубами, убежал.
На душе было тоскливо. Потолкавшись по шумным улицам, я вернулся домой и на пороге парадных дверей столкнулся с нянькой, которая возвращалась с четырехлетним Володей из кинематографа.
-- Папочка! -- радостно закричал Володя. -- Меня дядя держал на руках! Незнакомый... дал шоколадку... бумажечку дал... Передай, говорит, папе. Я, папочка, шоколадку съел, а бумажечку тебе принес.
-- Я тебя высеку, -- злобно закричал я, вырывая из его рук бумажку со знакомыми словами: "Хотел бы я ей черный локон"... -- ты у меня будешь знать!..
Жена встретила меня пренебрежительно и с презрением, но все-таки сочла нужным сообщить:
-- Был один господин здесь без тебя. Очень извинялся за беспокойство, что принес рукопись на дом. Он оставил ее тебе для прочтения. Наговорил мне массу комплиментов (вот это настоящий человек, умеющий ценить то, что другие не ценят, меняя это то -- на продажных тварей) и просил замолвить словечко за его стихи. По-моему, что ж, стихи как стихи... Ах! Когда он читал о локонах, то так смотрел на меня...
Я пожал плечами и пошел в кабинет. На столе лежало знакомое мне желание автора целовать чьи-то власы. Это желание я обнаружил и в ящике с сигарами, который стоял на этажерке. Затем это желание было обнаружено внутри холодной курицы, которую с обеда осудили служить нам ужином. Как это желание туда попало -- кухарка толком объяснить не могла.
Желание чесать чьи-то волосы было усмотрено мной и тогда, когда я откинул одеяло с целью лечь спать. Я поправил подушку. Из нее выпало то же желание.
* * *
Утром после бессонной ночи я встал и, взявши вычищенные кухаркой ботинки, пытался натянуть их на ноги, но не мог, так как в каждом лежало по идиотскому желанию целовать чьи-то власы.
Я вышел в кабинет и, севши за стол, написал издателю письмо с просьбой об освобождении меня от редакторских обязанностей.
Письмо пришлось переписывать, так как, сворачивая его, я заметил на обороте знакомый почерк:
Хотел бы я ей черный локон...
ЗДАНИЕ НА ПЕСКЕ
I
Я сидел в уголку и задумчиво смотрел на них.
-- Чья это ручонка? -- спрашивал муж Митя жену Липочку, теребя ее за руку.
Я уверен, что муж Митя довольно хорошо был осведомлен о принадлежности этой верхней конечности именно жене Липочке, а не кому-нибудь другому, и такой вопрос задавался им просто из праздного любопытства...
-- Чья это маленькая ручонка?
Самое простое -- жене нужно было бы ответить:
-- Мой друг, эта рука принадлежит мне. Неужели ты не видишь сам?
Вместо этого жена считает необходимым беззастенчиво солгать мужу прямо в глаза:
-- Эта рука принадлежит одному маленькому дурачку.
Не опровергая очевидной лжи, муж Митя обнимает жену и начинает ее целовать. Зачем он это делает, бог его знает.
Затем муж бережно освобождает жену из своих объятий и, глядя на ее неестественно полный живот, спрашивает меня:
-- Как ты думаешь, что у нас будет?
Этот вопрос муж Митя задавал мне много раз, и я каждый раз неизменно отвечал:
-- Окрошка, на второе голубцы, а потом -- крем.
Или:
-- Завтра? Кажется, пятница.
Отвечал я так потому, что не люблю глупых, праздных вопросов.
-- Да нет же! -- хохотал он. -- Что у нас должно родиться?
-- Что? Я думаю, лишенным всякого риска мнением будет, что у вас скоро должен родиться ребенок.
-- Я знаю! А кто? Мальчик или девочка?
Мне хочется дать ему практический совет: если он так интересуется полом будущего ребенка, пусть вскроет столовым ножиком жену и посмотрит. Но мне кажется, что он будет немного шокирован этим советом, и я говорю просто и бесцельно:
-- Мальчик.
-- Ха-ха! Я сам так думаю! Такой большущий, толстый, розовый мальчуган... Судя по некоторым данным, он должен быть крупным ребенком... А? Как ты думаешь... Что мы из него сделаем?
Муж Митя так надоел мне этими вопросами, что я хочу предложить вслух:
-- Котлеты под морковным соусом.
Но говорю:
-- Инженера.
-- Правильно. Инженера или доктора. Липочка! Ты показывала уже Александру свивальнички? А нагрудничков еще не показывала? Как же это так?! Покажи.
Я не считаю преступлением со стороны Липочки ее забывчивость и осторожно возражаю:
-- Да зачем же показывать? Я после когда-нибудь увижу.
-- Нет, чего там после. Я уверен, тебя это должно заинтересовать.
-- Да это свивальник! А вот как тебе нравится сия вещь?
Сия вещь решительно мне нравится. Я радостно киваю головой:
-- Панталончики?
-- Чепчик. Видите, тут всего по шести перемен, как раз хватит. А колыбельку вы не видели?
-- Видел. Три раза видел.
-- Пойдемте, я вам еще раз покажу. Это вас позабавит.
Начинается тщательный осмотр колыбельки. У мужа Мити на глазах слезы.
-- Вот тут он будет лежать... Большой, толстый мальчишка. "Папочка, -- скажет он мне, -- папочка, дай мне карамельку!" Гм... Надо будет завтра про запас купить карамели.
-- Купи пуд, -- советую я.
-- Пуд, пожалуй, много, -- задумчиво говорит муж Митя, возвращаясь с нами в гостиную.
Рассаживаемся. Начинается обычный допрос:
-- А кто меня должен поцеловать?
Жена Липочка догадывается, что этот долг всецело лежит на ней.
-- А чьи это губки?
Из угла я говорю могильным голосом:
-- Могу заверить тебя честным словом, что губы, как и все другое на лице твоей жены, принадлежат именно ей!
-- Что?
-- Ничего. Советую тебе сделать опись всех конечностей и частей тела твоей жены, если какие-нибудь сомнения терзают тебя... Изредка ты можешь проверять наличность всех этих вещей.
-- Друг мой... я тебя не понимаю... Он, Липочка, кажется, сегодня нервничает. Не правда ли?.. А где твои глазки?
-- Эй! -- кричу я. -- Если ты нащупаешь ее нос, то по левой и правой стороне, немного наискосок, можешь обнаружить и глаза!.. Не советую даже терять времени на розыски в другом месте!
Вскакиваю и не прощаясь ухожу. Слышу за своей спиной полный любопытства вопрос:
-- А чьи это ушки, которые я хочу поцеловать?..
II
Недавно я получил странную записку:
"Дорог Александр Сегодня она, кажется, уже! Ты понимаешь?.. Приходи, посмотрим на пустую колыбельку она чувствует себя превосход. Купил на всякий слу. карамель. Остаюсь твой счастливый муж, а вскорости и счастли. отец!!!?! Ого-го-го!!"
"Бедняга помешается от счастья", -- подумал я, взбегая по лестнице его квартиры.
Дверь отворил мне сам муж Митя.
-- Здравствуй, дружище! Что это у тебя такое растерянное лицо? Можно поздравить?