почти всегда называется въ нашихъ рукописяхъ дучипаломъ, дучпаломъ, въ южно-славянской передѣлкѣ, которую Альгеръ принялъ даже за чисто-славянское слово {Philologisch-kritische Miscellaneen. Wien 1799. 8. Не приводимъ въ доказательство сербскаго источника Александріи выписокъ, потому-что связь нашихъ рукописей съ сербскими и безъ того очевидна.}; въ нашихъ рукописяхъ даже XVIIІ-го вѣка сохраняется иногда слово гусаръ, которымъ честитъ македонскаго царя Дарій въ своихъ посланіяхъ. Языкъ этой исторіи вообще очень- любопытенъ и стоитъ внимательнаго изслѣдованія.

   Время происхожденія русскихъ редакцій опредѣлить довольно-трудно, но недостатку точныхъ данныхъ. Востоковъ замѣтилъ только, что славянскій переводъ "весьма-древенъ". Почти всѣ извѣстные списки исторіи относятся къ XVII-му столѣтію; прямыхъ указаній о переводѣ и переводчикахъ нѣтъ, такъ-что единственнымъ средствомъ для рѣшенія вопроса остаются филологическія и историко-литературныя вѣроятности. Старинныя формы языка проглядываютъ даже въ самыхъ позднихъ спискахъ этихъ сказаній и съ перваго раза можно видѣть, что переводъ принадлежитъ не XVII-му и не XVI-му вѣку; несмотря на испорченность списковъ, замѣтно, что подлинникъ отличался большою правильностью языка, и что новѣйшія его формы и ошибки не были въ немъ кореннымъ явленіемъ. Сербское начало исторіи должно быть отнесено еще дальше появленія русской и, вѣроятно, къ тому времени, когда сербская литература жила еще своими силами и была въ тѣсныхъ связяхъ съ произведеніями Византіи, или когда поддерживался еще интересъ этихъ сказаній и охота къ ихъ чтенію. Едва-ли могли они явиться тогда, какъ она впала въ совершенное бездѣйствіе и неподвижность; и примѣры другихъ произведеній свѣтской литературы, заимствованныхъ нами изъ переводовъ южно-славянскихъ, принадлежатъ цвѣтущей эпохѣ ея развитія. Притомъ и большое распространеніе сказаній объ Александрѣ у насъ предполагаетъ или достаточное количество времени, чтобъ оно могло совершиться, или даже существованіе нѣсколькихъ переводовъ.

   Въ пользу давности этой исторіи у насъ много говоритъ, между прочимъ, и то обстоятельство, что подробныя сказанія объ Александрѣ встрѣчаются уже въ переводномъ хронографѣ византійца Малалы XV вѣка, переписанномъ съ рукописи 1261 года. На 311-мъ листѣ этой замѣчательной рукописи переводъ Малалы прерванъ длинною вставкой (л. 311--31-1), которая озаглавлена словами "Книгы Александръ", написанными крупно киноварью. Судя по началу и окончанію этой вставки, которыя приведены кн. Оболенскимъ, эти "книга" ничто иное, какъ псевдо-Каллисѳенъ, тѣмъ-болѣе, что вставка очень-обширна и содержаніе главъ ея принадлежитъ именно ему {"Врем. Моск. Общ. Ист. и Др." кн. IX. Пред. къ пер. лѣт. xxij, ххху. Эти пять главъ (108--202: "Книгы Олѣксандръ, О въшествіи Александровѣ въ Іерусалимъ, О погрѣбеніи Пора царя и о прихоженіи Александра въ Рахманы, О солнечнѣ градѣ и Кировахъ полатахъ и о смерти Олѣксандрове, Како раздѣли Олѣксандръ власти своимъ пріязненъ") внесены въ общій счетъ ихъ въ сборникѣ. Исторія Александра начинается здѣсь такъ: "Добліи мнится быти и храборъ Александръ Макидонскый, яко все сътворивъ поспѣвающее ему имѣя присно къ доброму дѣлу промышленіе; толико бо лѣтъ проводи съ всѣми языкы брань творя и біася, яко же не можаху хотящій грады по извѣсту исписати Александрова же дѣянія и добраа дѣла душа тѣла его и юже въ дѣлѣхъ его казнь и мужество. Се уже речемъ памятокъ отъ рода его сътворше и котораго бѣ отца сынъ" и пр. Именно тѣми же словами начинается псевдо-Каллисѳенъ въ изданіи Мюллера I, 1: Ἄρίστός μοι δοκεῖ γενέσϑαι καὶ γενναιότατος Ἀλέξανδρος ὸ Μακεδών, ἰδίως πάντα ποιησάμενος и пр. Переводъ почти буквальный.}. Въ погодинской рукописи XVI вѣка, заключающей "Лѣтописецъ еллинскій и римскій" -- компиляцію изъ Амартола, Малалы и пр., на листахъ 89--105 и 106--161 находится такая же вставка, но словамъ кн. Оболенскаго представляющая "чрезвычайно-подробный разсказъ о царствованіяхъ Филиппа Македонскаго и сына его Александра, составленный изъ разныхъ историковъ" {"Временникъ М. О." тамъ же, стр. xevij.}, то-есть опять того же псевдо-Каллисѳена, по-тому-что у насъ не было другихъ подробныхъ исторіи Александра. Эта рукопись приводитъ лѣтопись Малалы въ сокращеніи, но удерживаетъ раздѣленіе подлинника, чего нѣтъ въ рукописи, разсмотрѣнной кн. Оболенскимъ; слѣдовательно, погодинскій списокъ составился независимо отъ нея, и тѣмъ-болѣе становится любопытно, что вставка Александріи повторилась и здѣсь. Она есть, наконецъ, и въ большей части хронографовъ, въ которыхъ стоитъ рядомъ съ древними переводами Георгія Амартола, Малалы, Конст. Манассіи и другихъ византійскихъ историковъ. Сущность вопроса заключается теперь въ томъ: была ли исторія Александра вставлена въ хронографъ Малалы русскимъ составителемъ сборника въ XV столѣтіи, или же она существовала въ немъ и по древнѣйшему подлиннику 1261 года?-- рѣшить это окончательно можно только при ближайшемъ изученіи рукописи. Принимать бездоказательно, что Александрія вставлена Григоріемъ, переводчикомъ Малалы, какъ сдѣлали нѣкоторые изъ нашихъ ученыхъ -- нельзя, и пока должно ограничиться предположеніями. Очень-возможно, что переводъ псевдо-Каллисѳена или "Книга Александръ" (Βίβλος Ἀλεξάνδρου) былъ внесенъ въ хронографъ и въ ХІІІ-мъ столѣтіи, или и во время самаго перевода Малалы. Судя по описанію, въ рукописи итого перевода, принадлежащей XIII--XV вѣку, нѣтъ собственнаго разсказа Малалы объ Александрѣ (р. 189--196 ed. Bonn.), такъ-что вставка Александріи служитъ замѣной этого разсказа; и общія манеры и привычки переписчиковъ нашей старины могутъ допустить предположеніе, что въ такомъ видѣ текстъ находился и въ древнѣйшемъ подлинникѣ. Быть-можетъ даже, что многія изъ тѣхъ вставокъ, которыя отмѣчаетъ кн. Оболенскій въ текстѣ хронографа, и вовсе не принадлежатъ переводчику, а находились уже въ греческомъ подлинникѣ, гдѣ къ лѣтописи Малалы сдѣланы были исправленія и дополненія по другимъ книгамъ и писателямъ {Напр., мѣсто хронографа на л. 354, которое кн. Оболенскій приписываетъ Малалѣ (р. 215, ed. Bonn.), принадлежитъ вовсе не ему, а взято изъ "Сокращенной Хронографіи" Іоиля, напечатанной въ нибуровскомъ изданіи въ одномъ томѣ съ Малалой (pag. 24). Вставка изъ Іоиля, была, вѣроятно, уже въ греческомъ текстѣ, а не сдѣлана болгарскимъ переводчикомъ.}. Была ли исторія псевдо-Каллисѳена составною частью наго хронографа или вставлена въ него переводчикомъ -- результатъ былъ бы для насъ одинъ, то-есть, что переводъ ея относится еще къ Х-му вѣку, слѣдовательно къ началу нашей письменности.

   Но если этотъ вопросъ еще темень, то, съ другой стороны, нѣтъ никакого сомнѣнія въ томъ, что переводъ былъ не одинъ. Сказанія встрѣчаются въ старинныхъ рукописяхъ въ двухъ видахъ: или они внесены въ хронографы и помѣщены тамъ но хронологическому порядку событій, такъ, что составляютъ часть старинной нашей всеобщей исторіи, или же заключаются въ сборникахъ смѣшаннаго содержанія и отдѣльныхъ рукописяхъ. И тѣ и другія представляютъ, впрочемъ, одно произведеніе, но видоизмѣненія и варіанты его довольно-многочисленны и касаются не только внѣшней формы, но и содержанія. Различіе по языку и вообще по внѣшности, напримѣръ, въ раздѣленіи главъ и отдѣловъ, опущеніи нѣкоторыхъ мѣстъ и пр., объясняется очень-легко, потому-что нерѣдко зависѣло отъ одного произвола переписчика; по разница въ содержаніи и разсказѣ должна была произойдти иначе. Русскія вставки могли быть общи всѣмъ спискамъ, или только нѣкоторымъ, потому-что происхожденіе ихъ было случайное; появившись одинъ разъ въ рукописи, вставки удерживались въ тѣхъ спискахъ, которые съ нея были сдѣланы, тогда-какъ въ другихъ сохранялось прежнее чтеніе и основная Форма произведенія не была нарушаема. Но и русскія и греческія редакціи отличаются иногда между собою и сущностью разсказа, такъ-что одинъ и тотъ же фактъ излагается въ разныхъ рукописяхъ различно. Возьмемъ одинъ примѣръ. По кодексамъ, напечатаннымъ у Мюллера, убійцею Филиппа называется ѳессалоникскій вельможа Павзанія; онъ совершилъ убійство въ театрѣ, но Александръ тотчасъ же захватилъ преступника и предалъ его казни; въ другихъ спискахъ дѣйствующимъ лицомъ является Анаксархъ, царь ("пеланольскія"), который успѣлъ похитить Олимпіаду и бѣжать съ нею; Александръ преслѣдуетъ его съ войскомъ и побѣждаетъ въ сраженіи. Нѣкоторые греческіе списки соединяютъ оба эти разсказа или, лучше сказать, представляютъ Анаксарха и Павзанію однимъ лицомъ {Анаксархъ, онъ же и Павзанія, Ἀννάξαρχος ὁ καὶ Παυσανίας, Müller xvj. Pseudo-Callisth. I, 24.}, но очевидно, что это соединеніе чисто-внѣшнее. Въ латинской исторіи de preliis и у Юлія Валерія названъ только Павзанія; но наши редакціи приводятъ и тотъ и другой разсказъ, раздѣляя Анаксарха и Павзанію на два отдѣльныя лица, такъ-что необходимо признать два независимые перевода, въ основаніи которыхъ лежали греческіе списки, въ этомъ случаѣ " несходные: совмѣстное существованіе обоихъ разсказовъ въ одномъ спискѣ было невозможно. Если мы вспомнимъ при этомъ, что Александрія включена и въ болгарскій переводъ Малалы, я что языкъ извѣстныхъ отрывковъ ея здѣсь носитъ скорѣе болгарскіе, нежели сербскіе оттѣнки, и, кажется, не противорѣчитъ общему характеру языка въ трудѣ мниха Григорія, то существованіе двухъ разныхъ редакціи, сербской {Которую кн. Оболенскій невѣрно называетъ болгарской, тамъ же стр. xvj.} и болгарской, которыми воспользовались русскіе передѣлыватели, становится внѣ всякаго сомнѣнія. Быть-можетъ, переводовъ было и нѣсколько, но вообще разница русскихъ списковъ объясняется этимъ безъ труда: переписчикъ могъ имѣть подъ-рукою обѣ, не вездѣ-сходныя, редакціи и въ новомъ спискѣ измѣнялъ и дополнялъ одну по другой. Полнаго опредѣленія русскихъ видовъ исторіи и отличій ихъ въ составѣ но описываемымъ событіямъ и языку можно достигнуть только подробнымъ пересмотромъ многихъ списковъ; но изъ приведеннаго примѣра достаточно видно, что переводъ во всякомъ случаѣ былъ не единственный. Такія же отличія встрѣчаются и въ другихъ мѣстахъ исторіи, напр. въ разсказѣ о походѣ въ Пису олимпійскую, въ Италіи, и Западную Европу, о приходѣ къ рахманамъ и др., Особенно-интересная сторона нашихъ редакцій заключается въ томъ, что многіе варіанты ихъ неизвѣстны изъ напечатанныхъ греческихъ списковъ, и для изученія греческихъ текстовъ псевдо-Каллисѳена необходимо познакомиться съ старинными нашими текстами.

   Число рукописей, въ которыхъ сохранились русскія сказанія, очень-велико: каждое значительное собраніе имѣетъ нѣсколько списковъ Александріи въ хронографахъ, сборникахъ и отдѣльно. Не говоря о библіотекахъ Московскаго Общества, графа Уварова, Румянцовскомъ Музеѣ, одна Публичная Библіотека имѣетъ, вѣроятно, около ста списковъ, если не болѣе. Во многихъ рукописяхъ оставлены большіе пробѣлы для картинъ, въ другихъ нарисованы и самыя картины извѣстной живописи, слѣды которой уцѣлѣли до-сихъ-поръ въ лубочныхъ изданіяхъ. Любопытный образчикъ подобнаго édition illustrée нашей старины представляетъ одна рукопись Публичной Библіотеки, въ которой помѣщенъ одинъ псевдо-Каллисѳенъ {Изъ толстовскаго собранія 1, 34 но каталогу Публ. Библіот., Отд. XVII, F. No 8; рукопись, безъ конца, имѣетъ 307 листовъ. Вообще эта рукопись можетъ дать самое ясное понятіе о старинныхъ потѣшныхъ книгахъ, о которыхъ говоритъ г. Забѣлинъ въ послѣдней изъ его статей "Отеч. Зап." 1864. Декабрь. Рисовали и раскрашивали или знаменили картинки обыкновенно иконописцы; этимъ и объясняется характеръ живописи подобныхъ картинокъ, строго-опредѣленный и однообразный. Такъ-какъ "потѣшныя книги", или старинныя иллюстрированныя изданія, были первообразомъ нынѣшнихъ лубочныхъ картинокъ, то внѣшность и живопись послѣднихъ имѣетъ съ ними большое сходство.}; она писана in-folio красивымъ полууставомъ XVII-го вѣка, съ искусно-нарисованными виньетками въ заглавіяхъ, и заключаетъ около трехсотъ-пятидесяти картинокъ, рисованныхъ очень- старательно и раскрашенныхъ яркими, но немногосложными красками; каждая картинка занимаетъ больше половины страницы и снабжена подписью. Вотъ нѣсколько изъ нихъ:

   Л. 8. Нектанавъ пріиде къ царицѣ Алимніадѣ.

   Л. 13. Филипъ царь въ шатрѣ спитъ; явися ему во они богъ Аммонъ.

   Л. 14 обор. Филипъ царь призва великого мужа Аристотеля учителя и даетъ сына своего Александра въ наученіе грамоты.

   Л. 23. Александръ царь созда градъ съ витязи македонскими и нарече имя ему Драимъ.

   Л. 28. Александръ макидонскій царь поби Куманъ много множество живыхъ поймалъ и въ Макидонію къ отцу своему приведе.

   Л. 36 обор. Послы идутъ отъ Дарія ко Александру царю з грамотою (у одного изъ пословъ въ рукахъ пика со значкомъ, у другаго -- ружье).

   Л. 39. Александръ царь макидонскій со властели своими въ полатѣ своей сидятъ, к Дарію царю свою грамоту писать хочетъ.

   Л. 61 обор. Александръ макидонскій царь бесѣдуетъ съ римляны, піютъ и ядятъ и веселятся.

   Л. 86 обор. Дареи царь нерскій з бою бѣжитъ во градъ свои не со многимъ войскомъ...

   Картинки изображаютъ каждое замѣчательное событіе въ исторіи Александра: походъ, сраженіе съ персами, дивіими людьми, Порочь, который представленъ въ видѣ нескладнаго великана, разговоръ съ рахманами, заключеніе въ горѣ "поганыхъ языкъ" и т. д. Наивность рисовальщика доходитъ до-того, что на одной картинкѣ знамя Александра Македонскаго украшено русскимъ гербомъ.

   Заглавіе исторіи въ нашихъ рукописяхъ гораздо-обширнѣе, нежели въ извѣстныхъ греческихъ кодексахъ. Въ этихъ послѣднихъ она называется "Книга Александра", "Жизнь и дѣла Александра Македонскаго", "Каллиѳоеновъ... разсказъ о дѣлахъ Александра" и т. п. {Βίβλος Ἀλεξάνδρου, Βιος Ἀλεξάνδρου τοῦ Μακεδόνος καὶ πράξεις, Καλλισϑένης... ἱστορεῖ Ἀλεξάνδρου πράξεις и пр. Müller vij--viij.}; у насъ ей придаются обыкновенно два отдѣльныя заглавія и родъ введенія, котораго также недостаетъ въ греческихъ рукописяхъ. Они приведены г. Востоковымъ при описаніи румянцовскихъ списковъ; въ названной нами рукописи Публичной Библіотеки заглавіе читается такимъ образомъ: "Книга, глаголемая Александрія, полезно и честно слышати добродѣтелнаго и велеумна мужа Александра великаго македонскаго царя, и како и откуду бысть и... доколѣ пріиде; сихъ ради добродѣтелей всей подсолнечной царь и самодержецъ назвася; подобаетъ же сего чтучи разумѣти и разумѣющимъ сего воинствомъ и добродѣтелемъ уподобится, смысла елицы разумѣютъ чтучи (умре же Александръ царь до Рож. Х-ва за 332 лѣта въ 42-е лѣто возраста своего)" {Годы означены неправильно, вмѣсто 323 и 33.}. Затѣмъ слѣдуетъ "Предисловіе" (нач. "бысть великое божіе промышленіе"), написанное довольно-высокопарно; потомъ новое заглавіе: "Сказаніе и хоженіе славнаго царя Александра великія Македоніи, наказаніе храбрымъ людемъ нынѣшняго времени, чюдно и полезно слышати -- аще кто хощетъ послушати, повѣсть творимъ о рожденіи и храбрости его" (нач. "глаголютъ бо его быти сына царя Филиппа, нѣсть то тако, но ложь" Pseud. 1, 1). Эти заглавія варьируются почти во всѣхъ нашихъ рукописяхъ. Карамзинъ сообщаетъ другое, гдѣ названо имя Арріана: "Повѣсть о храбрости Александра, царя македонскаго, къ воинствомъ устремляющимся полезно есть слышати. Створивый есть Аріанъ, ученикъ Епиктита философа", но это взято изъ самой исторіи, и Аріанъ, какъ авторъ исторіи, поставленъ просто по ошибкѣ {Карамз. М, пр. 427. Ср. выписку у Востокова, Оп. Р. Муз. 756; но надобно замѣтить, что точно такъ же стоитъ и въ греческомъ текстѣ, р. 106; мы думаемъ, что и заглавія просто переведены съ греческаго. Иногда, въ началѣ или въ серединѣ исторіи, прибавляется родословная персидскихъ царей, предшественниковъ Александра на персидскомъ престолѣ; эта генеалогія взята изъ византійскихъ хронографовъ. Собственныя имена въ позднихъ спискахъ очень изуродованы: "Дарій арсумуянинъ" въ румянцовскомъ хронографѣ, No 456 -- конечно Δαρεῖος ὁ Ἀσσαλάμου византійцевъ, напр. Малалы, р. 193 ed. Bonn. Ксерксъ передѣлывается въ Крикса или Криса т. п.}. Сокращенный видъ псевдо-Каллисѳена, встрѣчающіеся отдѣльно и въ хронографахъ, называется обыкновенно "избраніе отъ хоженія царя Александра Македонскаго", какъ въ хронографѣ Румянцовскаго Музея No 454, толстовской рукописи II, 104 и другихъ. Исторія раздѣляется большею-частью на главы, по очень-произвольно, такъ-что рѣдко можно встрѣтить списки одинаковые.

   Распространеніе сказаній объ Александрѣ въ старинной нашей литературѣ прямо опредѣляется огромнымъ количествомъ рукописей; изящество нѣкоторыхъ изъ нихъ показываетъ, что книга принадлежала къ числу любимаго чтенія. Имя Александра было знакомо у насъ издавна; писатель ХІІ-го вѣка желаетъ князю "силу Самсонову, храбрость Александрову"; лѣтопись нерѣдко упоминаетъ македонскаго героя; Иванъ Пересвѣтовъ говоритъ въ письмѣ къ Іоанну, "пишутъ мудрые философы, что будетъ о тебѣ слава великая, яко о цесарѣ Августѣ и Александрѣ Македонскомъ"; Павелъ Іовій замѣчаетъ, что, кромѣ отечественныхъ лѣтописей, русскіе имѣютъ на своемъ языкѣ и исторію Александра Македонскаго {"Библіотека иностр. писат. о Россіи". Спб. 1836. I, 47. Одерборнъ, Ioannis Bas. vita, объ Іоаннѣ: cum ab aulicis quibusdam Alexandri Macedonis titulo per adulalionem salutatus fuisset, mirum in modum animo contumuit... у Старчевскаго, Hist. Ruth, script, exteri II, 227.}.

   Несмотря, однако, на несомнѣнную давность перевода этой исторія, нѣкоторыя обстоятельства какъ-будто противорѣчатъ ея извѣстности. Лѣтопись паша не разъ приводитъ одно преданіе, разсказанное псевдо-Каллисѳеномъ, но заимствуетъ его не изъ Александріи, а изъ другаго источника. Говоря подъ 1096 годомъ о побѣдахъ Владиміра надъ половцами, Несторъ въ длинномъ отступленіи передаетъ различные слухи объ этомъ народѣ, вѣроятно, ходившіе въ его время. Одни называли ихъ потомками Амона, другіе -- Моава; это "безбожніи сынове измаилеви, пущени бо на казнь хрестьяномъ. Исшьли бо суть си отъ пустыня Нитривьскыя, межю встокомъ и сѣверомъ; исшьли же суть ихъ колѣнъ 4: торкьмени и печенѣзи, торци, половци... и по сихъ 8 колѣнъ къ кончинѣ вѣка изидуть, заклепеніи Александромъ Македоньскымъ, нечистыя человѣкы". То же преданіе повторяетъ Несторъ, приводя разсказъ Гюряты Роговича, Новгородца. Югра, народъ, платившій дань Новгороду, сказывали его отроку, что нашли дивное чудо, "его же пѣсмы слышали прежде сихъ лѣтъ (говорили они); се же третьее лѣто поча быти. Суть горы, зайдуче луку моря, имъ ліе высота ако до небесе, и въ горахъ тѣхъ кличь великъ и говоръ, и сѣкутъ гору, хотяще высѣчися; и въ горѣ той просѣчено оконце мало, и тудѣ молвять, и есть не разумѣти языку ихъ"... Лѣтописецъ думаетъ, что это были "людье, заклепеніи Александромъ, Македоньскымъ царемъ", потому-что, разсказываетъ онъ сходно съ псевдо-Каллисѳеномъ, Александръ "взиде на всточныя страны до моря, наричемое солнче мѣсто, и видѣ ту человѣкы нечистыя... то видѣвъ Александръ убояся, еда како умножаться и осквернять землю, и загна ихъ на полунощныя страны, въ горы высокія; и Богу повелѣвшю, сступишася о нихъ горы полунощныя токмо не ступишася о нихъ горы на 12 локотъ; и ту створишася врата мѣдяна, и помазашася сунклитомъ, и аще хотягь огнемъ взяти, не вѣзмогутъ и жещи; вещь бо сунклитова сица есть: ни огнь можетъ вжещи его, ни желѣзо его приметъ; въ послѣдняя же дни... изидуть и си скверніи языкы, яже суть въ горахъ полунощныхъ". Такимъ-образомъ извѣстный всѣмъ разсказъ прилагался и къ половцамъ и къ дивнымъ людямъ, которыхъ видѣли Югра; его отнесли и еще къ одному темному и удивительному народу -- татарамъ. Всѣ лѣтописи, упоминая о первомъ ихъ нашествіи подъ 1223--24 годамъ, говорятъ о нихъ одними словами. Мы видѣли, что и псевдо-Каллисѳенъ приводитъ преданіе о томъ, какъ Александръ загналъ нечистыхъ народовъ въ горы и заключилъ ихъ сунклитомъ, котораго не можетъ разрушить ни желѣзо, ни огонь {Pseudo-Callisth. 138--139. Ср. съ этимъ, и особенно съ Pseud, р. 142--143 выписку изъ Меѳодія Натарскаго, которымъ пользовались наши лѣтописцы, у Черткова въ Рус. Истор. Сборн. VI, 154--156. Карамзинъ II, пр. 64. Это мѣсто лѣтописи переводитъ и Герберштейнъ. Указываемъ также на любопытную статью въ румянцовской рук. No 363 л. 454 и слѣд., которая касается тѣхъ же преданій. Онѣ распространены были и у мухамеданскихъ народовъ, но получили у нихъ національное значеніе и связаны съ именемъ героя Дзуль-Карнеина, подвиги котораго смѣшивали съ подвигами Александра. Spiegel 57 fg.}. Въ томъ источникѣ, откуда почерпнула свои свѣдѣнія наша лѣтопись, это мѣсто было заимствовано изъ Александріи или, можетъ-быть, изъ тѣхъ преданій, которыми воспользовался и псевдо-Каллисѳенъ, и содержаніе разсказа такъ тѣсно связано съ Александріей, что, зная ее, лѣтописецъ непремѣнно упомянулъ бы о ней. Напротивъ, онъ выписываетъ изъ другаго сочиненія, гдѣ Александръ не былъ спеціальнымъ сюжетомъ, такъ-что это упоминаніе лѣтописи объ Александрѣ не говоритъ въ пользу извѣстности у насъ псевдо-каллисѳеновой исторіи. Изъ такого же посторонняго источника, изъ Епифанія, могла быть взята и другая вставка лѣтописи, говорящая объ Александрѣ (Лавр. 122). Но, пріурочивая знакомое преданіе о "нечистыхъ народахъ" къ событіямъ своей исторія, читатели наши съ большимъ интересомъ встрѣчали его у псевдо-Каллисѳена, и потому, быть-можетъ, въ нашихъ редакціяхъ это мѣсто всегда приводится въ обширномъ переводѣ, тогда- какъ латинская исторія de prelds передаетъ его въ нѣсколькихъ словахъ, или оно подвергается особеннымъ толкованіямъ.

   Общій характеръ русскихъ редакцій остался тотъ же, какъ и въ ихъ источникѣ; здѣсь также отражаются особенности византійскаго литературнаго вліянія. Въ византійскихъ редакціяхъ, какъ и въ другихъ, забывалось историческое значеніе Александра, и уже въ первые вѣка нашей эры этотъ герой облекается иными чертами, принадлежавшими жизни и понятіямъ христіанскимъ. Правда, иногда исторія удерживала прежній колоритъ нѣкоторыхъ подробностей, но онъ терялся въ глазахъ читателей, которые подчинялись новому взгляду на подвиги героя. Какъ-будто олицетворяя вражду грековъ съ ихъ вѣчными врагами на Востокѣ, Александръ вооружается противъ языческихъ народовъ, дѣйствуетъ по высшимъ опредѣленіямъ, отличается уваженіемъ къ святынѣ и, среди славы своихъ завоеваній, смиренно признаетъ ихъ ничтожность {Ср. Оп. Рум. Муз. 756 о бесѣдахъ Александра съ рахманами.}. Византійскія редакціи уже сильно развили этотъ элементъ въ исторіи Александра, такъ-что, при переходѣ ихъ въ нашу литературу, этой послѣдней оставалось только сохранить всѣ византійскіе оттѣнки, чтобъ вполнѣ соотвѣтствовать идеаламъ и удовлетворить любопытству русскихъ читателей. Сравнивъ варіанты нашей исторіи съ извѣстнымъ греческимъ текстомъ, мы найдемъ, что у насъ число вставокъ такого характера болѣе-значительно и онѣ развиваютъ предметъ полнѣе; но мы не считаемъ ихъ русскимъ явленіемъ и думаемъ, что русскіе передѣлыватели здѣсь только слѣдовали византійскому подлиннику, не прибавляя ничего, или почти ничего, сами. Притомъ напечатанные греческіе списки не принадлежатъ къ числу тѣхъ, какіе были подлинниками нашихъ редакцій; они относятся, правда, къ XI и затѣмъ XV--XVI столѣтіямъ, но не выражаютъ вполнѣ-византійскій характеръ псевдо-Каллисѳена, гораздо-рѣзче выступающій въ русскихъ редакціяхъ. Въ этихъ послѣднихъ Александръ стоитъ въ связи и съ исторіей самого Царьграда: мать Александра, Олимпіада, дочь эѳіопскаго царя Фола, вышла, по смерти Филиппа, за царя Виза, отъ котораго Византія и получила свое названіе. Въ другомъ случаѣ разсказывается, что, по завоеваніи Рима и всей Европы, Александръ отправился въ морское путешествіе и поручилъ три тысячи ладей воеводѣ Византу; самъ царь основалъ при устьяхъ Нила городъ "во имя свое" Александрію, Антіохъ построилъ Антіохію, а Византъ прибылъ съ флотомъ своимъ "въ тѣсноту трахинскаго моря" и основалъ городъ Византію. Очевидно, что эта вставка, которой нѣтъ въ текстахъ Мюллера (Pseud. I, 31, 36), могла быть сочинена только византійцемъ, потому-что только для него имѣла національный интересъ; исторически же извѣстію, что Византія, хотя и соединенная съ именемъ Виза, основана еще въ половинѣ VII вѣка до P. X., а съ Филиппомъ и Александромъ была въ постоянной враждѣ. Такимъ-образомъ въ этомъ и другихъ подобныхъ, разсказахъ наши редакціи отражаютъ въ себѣ неизвѣстный еще вполнѣ-византійскій видъ псевдо-Каллисѳена, и только отчасти, можетъ-быть, придали ему большее развитіе. Основный характеръ, приданный здѣсь псевдо-Каллисѳену, много способствовалъ тому, что исторія его, преимущественно передъ другими произведеніями фантастическаго содержанія, находила у насъ большое сочувствіе; она имѣла для читателей двойной интересъ, потому-что въ то же время давала обильную пищу воображенію разсказами о чудесахъ природы, встрѣченныхъ Александромъ. Преданія, подобныя тому, которое лѣтопись наша сообщаетъ о половцахъ и татарахъ, будто-бы заключенныхъ Александромъ въ ущельяхъ горъ и снова вышедшихъ на гибель народовъ, повторялись и въ другихъ уважаемыхъ сочиненіяхъ; авторитетъ ихъ отражался и на псевдо-Каллисѳенѣ, который чрезъ то болѣе-и-болѣе выигрывалъ въ общемъ мнѣніи. Это можно замѣтить потому, на что особенно обращали читатели вниманіе; исторія и во внѣшнемъ видѣ мѣнялась довольно-оригинально {См. напр. въ каталогѣ гр. Толстова отд. I, No 34 оглавленіе рукописи. Ср. въ описаніи румянц. хронографа No 434, гл. 98, 3; гл. 99; гл. 100, 1 и соотвѣтствующее мѣсто въ Полн. Собр. Лѣтоп. VI, 87. Александръ въ своихъ странствованіяхъ видѣлъ и Адама.}.

   Кромѣ мистическихъ оттѣнковъ, произведеніе псевдо-Каллисѳена получало у насъ и историческія примѣненія. Такимъ-образомъ осмысленъ былъ русскимъ, а можетъ-быть еще и болгарскимъ передѣлывателемъ походъ Александра въ Скиѳію. Разсказами объ этомъ походѣ воспользовались и польскіе лѣтописцы, повторявшіе, одинъ за другимъ, повѣсть о томъ, какъ Александръ сносился со скиѳами, которыхъ они превращали въ славянъ, или даже поляковъ, точно также, какъ изъ Крака дѣлали Гракха; но гораздо-болѣе они пользовались другими историками македонскаго царя: псевдо-Каллисѳенъ не представляетъ ни столькихъ подробностей, ни въ такомъ свѣтѣ. Наши компиляторы XVI и XVII-го вѣковъ не мало заимствовали у баснословящихъ польскихъ анналистовъ и по слѣдамъ ихъ вводили Александра Македонскаго въ русскую исторію {Таковъ разсказъ о построеніи Новгорода у Карамз. I, пр. 70. Оп. Рум. Муз. 767.}; но усвоенію такихъ сказокъ способствовала извѣстность Александра по псевдо-Каллисѳену. Здѣсь эта война представлена была иначе; и какъ въ древнѣйшихъ видахъ исторіи Александра называютъ "сыномъ Поруна великаго" (Юпитера), такъ и скиѳы замѣнены древнимъ народомъ -- куманами. Имя ихъ уцѣлѣло и въ позднихъ спискахъ. Приводимъ отрывокъ изъ иллюстрированной рукописи Публичной Библіотеки {То же мѣсто у псевдо-Каллисѳена I, 23 notae. Въ приведенномъ отрывкѣ много противъ него варіантовъ и ошибокъ переписчика.}.

   Въ Македоніи произошло смятеніе, потому-что Филиппъ несправедливо поступалъ съ Олимпіадой, развелся съ нею и хотѣлъ, въ отсутствіе Александра, вступить въ другой бракъ съ Клеопатрой; Александръ возвратился, разстроилъ это дѣло и наказалъ злыхъ совѣтниковъ.

   "Слышавъ же той мятежъ, скверная страна Кумане и собраша воинства на Македонію пять сотъ тысящь и пріидоша. Сіе же царю Филиппу возвѣстиша, онъ же наипаче въ скорбь велику впаде, и Александра повелѣ призвати к себѣ и рече ему: "о любимый мой сыне Александре! се время пришло есть битися за отечество свое и за землю; вземъ убо воинства елико хощеши и на бои пойди". И поимъ съ собою Александръ воинства четыреста тысящь и с ними на стрѣтеніе поиде. Самъ же обозрѣвъ Куманское воинство, истинно урядно стояше, и въ нощи своему воинству повелѣ предложити арганы многи и огни около ихъ, и вострубити повелѣ во многогласные трубы, и ударити повелѣ и варганы, и приставцы ихъ около бити повелѣ. Сіе же видѣвше Куманяне ненадѣемаго убояшася, и бѣгати начата съ полунощи и до солнечнаго восхожденія, замѣсившеся вкупѣ Македоняне и Кумане. Свѣту же наставшу и солнцу восіявшу, и убіенно бысть Куманъ двѣстѣ тысящь, и побѣгоша. Александръ же с воинствомъ своимъ въ слѣдъ ихъ гнашася три дни и три нощи, и уби у нихъ сто тысящь и пятьдесятъ. Коней же множество и оружія отъ нихъ вземъ, и яко побѣдоносецъ къ отцу своему возвратися и съ собою 10 тысящь приведе Куманъ живыхъ.

   "Сихъ же пред царемъ Филиппомъ поставити повелѣ и пред всѣми людми македоняны рече к нимъ Александръ: "видите ли, о друзи, яко божіимъ промысломъ предаю васъ въ руки македонянамъ. Мечь бо вашъ наостриша на макидонское царство; днесь поразишася отъ маки- донскихъ рукъ; царя же вашего Тактамыша убиша..." Александръ же сихъ увѣривъ, и царя имъ постави Тура именемъ, малъ убо возрастомъ бяше, но помысломъ и храбростію великъ".

   Латинская исторія de preliis и Юлій Валерій ничего не говорятъ объ этомъ походѣ. Скиѳы переведены у насъ куманами и въ другихъ мѣстахъ исторіи: они вступили въ войско Александра и были его переводчиками {Pseud. I, 26 not.}; но въ греческомъ текстѣ нѣтъ именъ скиѳскихъ царей. Имя Тохтамыша поставлено, разумѣется, догадливымъ переписчикомъ; въ другихъ рукописяхъ читается "Атламыша", "Атымыша", и другихъ.

   Разсказъ о походѣ Александра въ Палестину и встрѣчѣ, ему тамъ сдѣланной, въ русскихъ редакціяхъ обширнѣе, нежели въ извѣстныхъ греческихъ рукописяхъ. Къ нему прибавляется иногда цѣлая отдѣльная статья о двѣнадцати камняхъ, вѣроятно, уже русскимъ передѣлывателемъ. Въ "Александріи" Румянцовскаго Музея No 456 она снова помѣщена въ концѣ рукописи, съ нѣкоторыми варіантами и толкованіями на поляхъ, и вообще встрѣчается нерѣдко. Эти описанія камней любопытны для насъ потому, что, вмѣстѣ съ другими подобными произведеніями, они получали видное мѣсто въ азбуковникахъ и отсюда переходили въ область народныхъ знаній и повѣрій {Сочиненіе о двѣнадцати камняхъ (περὶ τῶν δώδεκα λίϑων) издано въ геснеровомъ De omnium fossilium genere. 1565, и потомъ одинъ древній латинскій переводъ напечатанъ Фоджини въ Римѣ, 1743.}. "Александрія" доставила азбуковникамъ и нѣсколько другихъ словъ; напримѣръ въ той же румянцовской рукописи записаны изъ нея слова: "аннивалариксъ, аѳракійскій царь (Александрѣя)"; "гриѳонесъ -- ногъ птица, его же гнѣздо на 15 древесехъ"; "еклъсплораторе (sic) -- лазущики"; "каламандра -- черви, ни во огни ражаются, во огни и живутъ, а без огня не могутъ жити" и др.

   Авторитетъ "Александріи" поддерживался, какъ мы замѣтили, и связью ея содержанія съ другими сочиненіями; нѣкоторыя личности ея упоминаются въ историческомъ разсказѣ хронографовъ. Космографіи описываютъ и "страну муринскую" (Эѳіопію), мнимую родину царицы Олимпіады, и стеклянныя горы подъ востокомъ солнца, гдѣ людямъ нельзя жить отъ "корванъ, великихъ змій крылатыхъ", и куда "доходилъ царь храбрый Александръ Македонскій и возвратился". Они упоминаютъ и о макарійскихъ островахъ, гдѣ живутъ счастливые рахмане "нагіе, подъ самымъ востокомъ солнца, и царя у себя имѣютъ, вѣруютъ же на небо къ Богу, а нынѣ крещена (то-есть, страна ихъ). Житіе ихъ таково: одѣваютца листвіемъ древянымъ, а питаются овощемъ, и жены и дѣти имѣютъ, а ризъ, и скота, и хлѣба не имѣютъ, ни градовъ, ни войны не имѣютъ же" {Въ румянц. рук. No 380, л. 84 обор., л. 85 обор., л. 90. Въ Рум. Александріи любопытная вставка: "иное отъ лнисаика о рихъманех", No 456, л. 167 об. О брахманахъ или гимнософистэхъ упоминаютъ и другіе историки Александра -- Онезикритъ, Неархъ, Арріанъ, Кв. Курцій и пр.; новѣйшія изслѣдованія о нихъ у Болена, Das alte Indien I, 319; Крейцера Symbolik (3-te Aufl.) I, 482о fg.; Лассена въ Rhein. Mus. 1, 170. Müller, ibid. Fragm. 106.}. Всѣ подобныя замѣтки напоминали читателямъ исторію похожденіи Александра, и они съ большимъ вниманіемъ прочитывали разсказъ о чудномъ народѣ. Вопросы Александра мудрымъ рахманамъ о томъ: "кого больше: живыхъ или мертвыхъ? что крѣпче: смерть или животъ? что больше: земля или море? чѣмъ началось время: днемъ или ночью?" и т. п. переносили читателей въ кругъ ихъ собственныхъ загадокъ, затрогивали эту любимую тогда сторону умственныхъ развлеченій. Немудрено, поэтому, что съ такими же чертами рахмане являются и въ народныхъ преданіяхъ, какъ въ исторіи псевдо-Каллисѳена: первоначальное происхожденіе этихъ преданій было здѣсь чисто-книжное, такъ-что имя ихъ не представляетъ никакихъ затрудненій при объясненіи миѳа; и если мы находимъ въ немъ новыя особенности, то онѣ происходили уже отъ смѣшенія съ другими преданіями {Cp. статью г. Буслаева въ "Архивѣ" Калачова II, 2, 45.}.

   Сдѣлавшись любимой книгой старинныхъ грамотѣевъ, "Александрія" часто переписывалась самымъ старательнымъ образомъ, украшалась виньетами и картинами. Она переписывалась и въ XVIII-мъ столѣтіи; иныя картинки ея перешли въ число лубочныхъ изданій и принадлежатъ, слѣдовательно, къ древнѣйшимъ изъ нихъ. Одна, "О бою Александра с Поромъ, индѣйскимъ царемъ", на большомъ листѣ, представляетъ два войска съ копьями, знаменами и трубами, нападающія другъ на друга. Наверху листа приложено описаніе александрова похода противъ индійскаго царя, а внизу короткое перечисленіе главныхъ подвиговъ Александра. На другой картинѣ изображены "люди дивыя, найденныя царемъ Александромъ Македонскимъ", съ объясненіемъ {До какой степени испортились эти объясненія, переходя съ самыхъ старинныхъ лубочныхъ изданій до нынѣшнихъ, можно видѣть особенно изъ подписи, помѣщенной на второй картинкѣ и неимѣющей почти никакого смысла.}; фантазія рисовальщика сильно разъигралась на этой картинѣ: онъ нарисовалъ этихъ чудесныхъ людей такъ мудрено, что ихъ невозможно разобрать, и кое-что прибавилъ отъ себя. "Александрія" оставила слѣды даже въ устной народной словесности: для скептиковъ, которымъ это можетъ показаться страннымъ, замѣтимъ, что подобныя заимствованія въ народной словесности возможны вездѣ, а у насъ и очень-нерѣдки. Между сербскими "приповѣдками", изданными Букомъ Стефановичемъ, одна, о царѣ Троянѣ, принадлежитъ именно къ этому разряду. Въ ней приписанъ Трояну извѣстный у древнихъ анекдотъ о Мидасѣ и его бородобрѣѣ, который, замѣтивъ у Мидаса ослиныя уши и поклявшись не нарушать этой займы, никакъ не могъ утерпѣть, чтобъ не разсказать кому-нибудь такого любопытнаго обстоятельства, вырылъ ямку и сказалъ въ нее: "у Мидаса ослиныя уши", и потомъ зарылъ; но на мѣстѣ ея выросъ тростникъ и сталъ безпрестанно нѣтъ эту пѣсню... Имя Караджича ручается, что сказка принадлежитъ народу и имѣетъ у него обширную извѣстность, а не выписана изъ книги, и между-тѣмъ всякому понятно, что она могла произойдти только книжнымъ путемъ. Существованіе лубочныхъ картинокъ изъ "Александріи" также показываетъ, что для народнаго воображенія была возможность воспользоваться сюжетомъ изъ этой исторіи, взять изъ нея ея главныя черты и развить ихъ но своей собственной манерѣ и привычкамъ. Такъ зашло къ народу преданіе о рахманахъ и рахмаискомъ праздникѣ. Въ одной изъ нашихъ сказокъ Александру приписано первое изобрѣтеніе и разведеніе садовъ; она разсказываетъ, что Александръ Македонскій, которому все хотѣлось узнать и всего достигнуть, старался, во время своихъ похожденій, найти рай; но это было сопряжено съ величайшими трудностями. На дорогѣ встрѣчались ему разныя препятствія: его окружалъ непроницаемый мракъ, передъ нимъ разверзались пропасти -- Александръ все преодолѣвалъ. Наконецъ силъ его недостало и гордость его была побѣждена; Александръ отказался отъ своего намѣренія и утѣшился тѣмъ, что развелъ себѣ обширный и великолѣпный садъ: съ тѣхъ-поръ и пошли сады. Это разсказъ, вполнѣ-самостоятелыіый, но основа его содержанія, характеръ героя, очевидно принадлежатъ "Александріи", придающей ему тѣ же особенности.

   Приводимъ, въ заключеніе, отрывокъ изъ этого произведенія, чтобъ познакомить читателя съ характеромъ языка и изложенія, и дать возможность сравнить текстъ съ греческимъ подлинникомъ псевдо-Каллисѳена. Разсказъ приведеннаго отрывка начинается съ того, что Александръ пришелъ къ "сладкому озеру" и увидѣлъ столбъ даря Сесонхозиса (въ русскомъ текстѣ Сонхоса), и какъ встрѣчался потомъ съ разными чудными людьми {Отрывокъ взятъ изъ той же рукописи Публ. Библ. Отд. XVII. F. No 8, л. 158--171. Чтеніе наше сохраняетъ всѣ черты языка, передаетъ и ошибки подлинника, хотя мы не считаемъ нужнымъ приводить его со всею палеографическою точностью (напр. сохранять всѣ ошибки въ буквѣ ѣ и т. п.), которая была бы здѣсь излишнею роскошью, такъ- какъ мы пользовались позднею рукописью. Греческій текстъ Pseud. II, 31 и слѣд.}.

-----

   "...Александръ борзо на конѣ к столпу тому скочивъ, и ко образу златому пріиде, и слова греческія у образа на столпѣ обрѣте, имѣюще писаніе сицево: "человѣче, аще кто хощетъ на востокъ итти,-- до сего "мѣста дошедъ, вспять возвратися; не имаши отъ сего мѣста дале "итти Азъ бо есть Сонхосъ царь, иже всему свѣту царь быхъ, край "земли восхотѣхъ видѣти, и со всѣмъ своимъ воинствомъ на се поле "великое пришедъ, и восташа на мя дивіи человѣцы и воинство "мое великое разбиша, и мене на семъ полѣ убиша". И сія слова прочетъ Александръ, убоявся зѣло и рече к себѣ -- "яко да македоняне сихъ не прочтутъ", и поставецъ златъ вземъ, и тѣло Сонхосово огнувъ портящемъ многоцѣннымъ, и ту станомъ ставъ. Македоняне же вопрошаху его, что писано у образа того златаго на столпѣ; онъ же рече: "красну и овощну землю впереди возвѣщаетъ намъ быти". И отголѣ два дни прешедши, и къ горѣ нѣкоей дошедъ и к ней поидоша, и видѣ люди дивіи и горѣ той горды и страшны видѣніемъ: высота ихъ -- единому двѣ сажени, косматы и дерзы зѣло, все воинство видятъ, а не бѣжать. Александръ же на конь всѣдъ, на видѣніе ихъ изыде, и видѣвъ ихъ отъ мѣста на мѣсто преходяще и лукаво на воинство позирающе; Александръ же видѣвъ ихъ и убоявся зѣло, глаголя: "сіи суть людіе, иже нѣкогда Сонхоса царя разбиша", и воинству своему вооружатися повелѣ. И отъ тоѣ горы отвади единаго человѣка, и посла к нему жену; она же близъ его ставши, сяде: онъ же, ухвативъ, нача ясти сію, жена же та гласомъ великимъ возопи к воинству алексаи- дрову; они же притекши, отнята жену отъ дившхъ людей, единаго же человѣка копіемъ удариша. Онъ же гласомъ великимъ крикнувъ, и услышаша гласъ его дивіи людіе, нападоша на Александра множество много безчисленно з древіемъ и каменіемъ, и александрово воинство разбиша, и во околъ погнаша, дондеже Антіохъ е своимъ полкомъ приспѣ, и тако ихъ погнаша до широкого поля. Александръ же на своемъ конѣ вмѣшався, единаго отъ нихъ за власы ухвативъ и во околъ свои вомча: бяше же десяти лѣтъ дѣтища -- выше всѣхъ людей питомыхъ.

   

"(Статья). Александръ царь македонскій бьется з дивіими людьми --

   "И ту Александръ ихъ уби тысящу тысящь, александровыхъ же двѣ тысящи конникъ убита, Таковъ же законъ бяше у дивіихъ людей: егда коего отъ нихъ окрововляху, они же похвативше живаго и снѣдаху.-- Во утріи же день велможй и воеводы рекоша: "Александре царю, до- "волно есть смерти, иже отъ вселенскихъ царей пріяли есмя, а ты "повелѣвавши намъ ногибпути отъ дившхъ людей; всею землею пріялъ "еси овладѣніе, а намъ въ чюжихъ земляхъ погибнути и безпамятнымъ "быти". Александръ же умилився рече к нимъ: "о любиміи мои вел- "мояіи и воеводи и македоняне, не будите маломощи; весь бо свѣтъ "пріемъ и нынѣ наконецъ приспѣли есмя, и тако почесть имамы", и мало оттуду шедъ, дивіихъ людей землю прешедши.

   

"Сказаніе о цари Иракліи и о Серамидѣ царицѣ его, и о столпѣ и о людехъ дивіихъ -- бяше бо у всякого человѣка шесть рукъ и шесть ногъ, и о людехъ псоглавыхъ, и о рацехъ, и о людехъ многихъ, иже суть рохмани --

   "Въ землю нѣкую дивну и красну пришедъ Александръ е воинствомъ своимъ -- та же бѣ земля полна овощія различнаго, и ту два столпа обрѣтоша, златомъ искуснымъ сотворены, Ираклія царя образъ и Серамиды царицы его. И к симъ столпомъ пришедъ Александръ, проплакавъ много и рече: "о дивніи и человѣцѣхъ, Иракліи царю и Сера- "мида царица, како добрѣ и мѣстѣхъ сихъ царствовасте и добрѣ умресте, и память ваша по смерти пребываетъ". И дворове ту пусты Иракліевы, златомъ и бисеромъ и каменіемъ украшены. И тако во внутреннюю пустыню внидоша шестію дніи, и тамо чюдныхъ людей обрѣтоша: у всякого человѣка шесть рукъ и шесть ногъ, и всякъ отъ нихъ имяше рожны; и ко Александру направишася на бой битися е нимъ, и не могоша. Александръ же сихъ уби множество, и много отъ нихъ живыхъ ухватиша -- хотяше ихъ во вселенную вести на диво, обычая же ихъ не вѣдаху, что ядятъ, и всѣ отъ нихъ неурядно умроша. И землю ихъ за шесть дней прешедъ, и во псоглавые люди пріиде; бяше же тіи человѣцы таковы: все тѣло ихъ человѣческое бяше, главы же у нихъ песьи, гласи же ихъ бяху человѣчестіи -- глаголаху человѣчески, а друзіи яко пси лаяху. И сихъ Александръ много изби, и землю ихъ за десять дней пройде. И на мѣсто нѣкое пріиде Александръ и ту обрѣте людей предивныхъ, рогатыхъ... и на море нѣкое прінде, и ту воинству своему почивати повелѣ: и у нѣкоего воина конь умре, господинъ же его отволокъ въ море; ракъ же мореніи, нашедъ его, нача ясти, а другій ракъ облазинея с нимъ, и абіе мнози рацы из моря извіедше, людей и коней много похвативше и и море утекоша. Сіе же Александръ видѣвъ и тростіе запалити повелѣ, и ту множество раковъ згорѣша. И оттуду на ино мѣсто повдоша, и при томъ же мори овощія много обрѣтоша различнаго, и ту воинству ночивати повелѣ. Островъ же внутрь моря узрѣвше, и голіи сотвориша много, и ко острову плыти хотяше Александръ; Птоломей же рече к нему: царю Александре, не ходи ты прежде мене во островъ сіи; не вѣси бо тамо что обрѣшъ и погибнеши; но азъ прежде тебя иду, а ты по мнѣ идеши". Александръ же к нему рече: да аще ты тамо погибнеши, любимый мои друже, Птоломее -- кто мене послушати имать сице, а твоя бо мнѣ глава выше всѣхъ земскихъ главъ". Птоломей же рѣче к нему: о, царю Александре, аще Птоломей умретъ, другаго Птоломея обрящеши, а Александра другаго Птоломей не можетъ обрѣсти". И сіе рекъ Птоломей, въ галію вшедъ и плавати начатъ ко острову отъ утра до нощи, доплы же тамо и обрѣте тамо люди греческимъ языкомъ глаголкнце, мудры и красны зѣло, нази же всѣ. Видѣвъ же ихъ, Птоломей ко Александру возвратися и сказа ему вся, яже тамо видѣ. Александръ же, вшедъ въ галію и другихъ галей вземъ съ собою 30, и острова того дошедъ; людіе же острова того вегрѣтиша и поклонишася ему, глаголюще: "Александре, почто пришелъ еси к намъ, и что хощеши взяти у насъ? нази бо есмя всегда, яко же видиши насъ, овощемъ же острова того питаемся". Александръ же к нимъ рече: "ничто же требуемъ отъ васъ, но пріидохомъ видѣти васъ; возѣстите мы, како имя мое знаете вы и греческимъ языкомъ глаголеше, здѣ и чюжихъ земляхъ обрѣтостеся?" Они же к нему рекоша: имя твое прежде многихъ лѣтъ возвѣсти Иракліи царь с Серамидою царицею; царствованія еллинскою и стратинскою землею, иже отъ насъ наричется Макидонія. Неправдѣ же мнозѣ землю ту постигше, жи и клятвопреступленіе и кровосмѣшеніе и поганыхъ языкъ нашествіе на землю, и ту Ираклій царь, не могіи человѣческаго беззаконія терпѣти, царьскіе дворы оставивъ и въ пустыняхъ изволи(хъ) жити, помышляя реченное отъ Бога: лутчи отъ великія немощи странствовати, нежели человѣческаго беззаконія тернѣти -- тысящу галѣи сотворити повелѣ, и правыя истинныя люди земли той избравый з женами и з дѣтми, и и галѣи посадивъ, и самъ с царицею своего, неправды ради, цѣло убо годище по морю плававъ, и до земли дойде, идѣ же, Александре, столпы обрѣте и образы изваянны видѣлъ еси. И ту много лѣтъ царствованіе Иракліи с Серамидою царицею и любвни мнозѣ, и оба умроста; насъ же на земли оставивъ безъглавны {Догадливый рисовальщикъ, принявъ слово "безславный" (то-есть безначальный, неимѣющій начальника) въ буквальномъ смыслѣ, изобразилъ на картинкѣ романъ, съ которыми Александръ разсуждаетъ -- безъ головъ. Къ выписанному здѣсь тексту, принадлежатъ въ рукописи шестнадцать картинокъ.}, и галѣи всѣ запалити повелѣ, яко да и беззаконную землю не возвратимся. Мы же, согрѣшивше, первому обычаю послѣдовавше злому, и тако Богъ разгнѣвася на насъ за беззаконія наша -- дивіи люди, яже "видѣлъ есть ты, тѣхъ на насъ пусти, и они царство наше разориша, и многихъ отъ насъ убиша. Мы же недоумѣяхомся, куды во вселенную изыти, въ царствіи томъ не могуще намъ жити отъ дивіихъ людей, всѣ вселихомся во островъ сей, и пребываемъ здѣ, и разумомъ "философскимъ потѣшаемся -- да ничто же отъ насъ взяти, точно отъ мудрыхъ нашихъ: аще требуеши, возми, елико хощеши, болѣзни бо будутъ нѣвкое время". Видѣвъ же ихъ Александръ, подивися житію ихъ, глаголя: "поистиннѣ Соломонъ рече -- мужъ мудръ источникъ не изчерпаемъ есть; единъ мужь мудръ, множествомъ людей обладаетъ, и единъ мужъ безуменъ множество людей погубляетъ". И сіе рекъ, Александръ шесть философовъ вземъ отъ нихъ и е собою моимъ. От- ходящу же ему, воспроси ихъ, глаголя: "что отсюду напреди есть?" Они же к нему рекоша: "ничто же ино, токмо макорійскій нашъ островъ акіянскаго моря, и(дѣ)же людіе блаженни суть, иже нагомудрецы нарицаются, иже (мы) всякія страсти нази суть".

-----

   Кромѣ интереса для изученія исторіи народныхъ преданій, "Александрія" важна особенно, какъ одинъ изъ главныхъ фактовъ того вліянія, которое имѣла свѣтская греческая литература на древнюю нашу словесность. Обширная извѣстность ея показываетъ, какъ великъ былъ кругъ этого вліянія и какъ далеко проникали иногда въ народное сознаніе чуждые миѳы и разсказы, облекаясь въ немъ новыми, національными чертами. "Александрія" любопытна, наконецъ, въ томъ отношеніи, что служитъ однимъ изъ самыхъ характерическихъ указаній на то, какое значеніе для старой русской образованности имѣла сербская и болгарская письменность, изъ которыхъ она пріобрѣла первоначальное знакомство съ произведеніями византійской литературы.

А. ПЫПИНЪ.

"Отечественныя Записки", т. 102, 1855