Книговод

У Л. Н. Толстого в голодный 1892 год

Величкина Вера Михайловна


У Л. Н. Толстого въ голодный 1892 годъ.

ВОСПОМИНАНІЯ.

Предисловіе.

   Въ послѣдніе годы прошлаго столѣтія, когда Павелъ Ивановичъ Бирюковъ началъ собирать матеріалы для біографіи Льва Николаевича Толстого, онъ между прочимъ, обратился и ко мнѣ и просилъ меня записать мои воспоминанія о тѣхъ дняхъ, которые я провела съ Л. Н. и съ его семьей въ тяжелый, голодный 1892 годъ. У меня сохранились отъ того времени кое-какія письма и свои собственныя записи, но, къ сожалѣнію, многое растерялось, потому что нѣсколько разъ всѣ эти письма и бумаги отбирались на обыскахъ,-- часть возвращалась оттуда обратно, а часть, разумѣется, задерживалась. Затѣмъ, по возвращеніи моемъ изъ Канады, куда я ѣздила съ духоборами, у меня пропалъ на желѣзной дорогѣ чемоданъ, гдѣ хранились наиболѣе дорогія для меня письма, которыя я всегда возила съ собой. Такъ затерялись и собственныя письма Льва Ник. ко мнѣ.
   Я обѣщала П. И. Бирюкову исполнить его желаніе, но среди суеты жизни долго не могла приняться за эту работу. И только въ 1901-1902 году, когда меня арестовали по пріѣздѣ моемъ въ Россію, я начала писать эти записки въ тюрьмѣ. За такой долгій промежутокъ времени, у меня мало сохранилось въ памяти собственныхъ словъ и разсужденій Льва Ник., хотя помимо своего личнаго, тѣснаго общенія съ нимъ, я очень часто присутствовала при его бесѣдахъ съ разными корреспондентами и людьми, спеціально пріѣзжавшими послушать Льва Ник., узнать его мнѣніе по тому или другому вопросу, поговорить съ нимъ о религіи и т. п. Въ тѣ времена моей ранней молодости, меня больше интересовала вся та новая для меня жизнь, которая складывалась кругомъ Льва Ник. Въ моей памяти ярко сохранился его живой образъ,-- такой, какъ онъ жилъ изо дня въ день среди насъ; передъ моими глазами проходилъ цѣлый рядъ его учениковъ и послѣдователей, многіе изъ которыхъ уже потерпѣли первыя крушенія въ устройствѣ своей жизни соотвѣтственно его взглядамъ, и начинали отдаляться отъ него. Другіе же, наоборотъ, находились въ состояніи своего высшаго подъема и готовы были со всей беззавѣтной преданностью двинуться въ народъ и, вмѣстѣ съ нимъ, добиваться установленія "царства Божія на землѣ". Это было тогда однимъ изъ немногихъ свѣтлыхъ явленій на фонѣ полнаго, царившаго въ то время общественнаго затишья и въ моемъ присутствіи происходили всѣ эти обсужденія и споры; большею частью я и сама принимала въ нихъ участіе. Теперь, можетъ быть, покажется нѣсколько страннымъ тотъ свободный, независимый тонъ, который усвоила себѣ вся наша молодежь по отношенію къ Льву Ник. Но огромную заслугу Льва Ник., какъ психолога, и составляетъ именно то, что онъ умѣлъ поставить себя съ нами такъ, что мы не только абсолютно не чувствовали на себѣ давленія сильнаго человѣка, а наоборотъ, все, что мы говорили, казалось для него очень важно и онъ умѣлъ заставить насъ высказываться до конца.
   Воспоминанія мои мѣстами носятъ слишкомъ личный характеръ, потому что въ этихъ моихъ личныхъ вопросахъ и въ устройствѣ моей собственной жизни Левъ Ник. принималъ самое живое участіе. И на этомъ фонѣ личныхъ воспоминаній у меня живѣе рисуется дорогой мнѣ образъ великаго человѣка. Больше сохранилось у меня записей, а также и живыхъ воспоминаній о дѣятельности нашей компаніи въ дѣлѣ подачи помощи голодающимъ крестьянамъ, потому что я всей душой ушла въ эту работу; дѣйству я въ главномъ [центрѣ и уѣзжая по временамъ до самыхъ отдаленныхъ мѣстностей нашего района, я обстоятельно познакомилась со всѣмъ характеромъ и со всѣми развѣтвленіями нашей дѣятельности, и сама принимала участіе въ нѣкоторыхъ иниціативахъ. Этотъ опытъ можетъ быть интересенъ именно теперь, когда тотъ же вопросъ, во всемъ своемъ ужасѣ, снова всталъ передъ русскими гражданами.
   Въ 1902 году я все-таки не могла ни закончить этихъ записокъ, ни обработать ихъ. Въ тюрьмѣ я тяжело заболѣла, потомъ меня освободили и выслали за границу, и текущая жизнь снова цѣликомъ захватила меня. Теперь, послѣ смерти Льва Ник., я опять пересмотрѣла мои записки. Черезъ такой долгій промежутокъ времени я ничего не могла измѣнить въ нихъ, не могла возстановить ничего большаго въ своей памяти, и они такъ и сохранили наивный характеръ юношескихъ воспоминаній. Я только привела ихъ въ порядокъ и дополнила въ нихъ то, что относилось къ послѣднимъ годамъ моихъ сношеній съ Толстыми.
   И теперь, когда всюду собирается каждый фактъ, каждая черта изъ жизни Льва Николаевича, я сочла себя обязанной внести и свою долю труда въ это общее дѣло и подѣлиться впечатлѣніями, которыя я имѣла счастье пережить въ своей молодости. И, можетъ быть, мои записки дадутъ нѣсколько лишнихъ штриховъ для біографіи великаго писателя земли русской.
   

Глава I.
Мое первое знакомство съ Толстымъ.

   Наступила тяжелая для нашей черноземной полосы зима 1891--1892 года. Кажется, цѣлыхъ 36 губерній пострадали отъ неурожая; ожидали голода. Въ Москвѣ начали составляться всевозможные кружки и общества для сбора пожертвованій въ пользу голодающихъ крестьянъ. Московское общество словно проснулось отъ долгаго сна и зашевелилось, какъ потревоженный муравейникъ. Всѣ точно обрадовались новому занятію, новой жизни.
   Въ одномъ изъ такихъ обществъ, состоявшемъ изъ либеральной московской интеллигенціи, числилась и я съ сестрой. Общество было довольно многолюдное, большую часть членовъ его составляли дамы. Оно собиралось на собранія, обсуждало дѣло поданія помощи, собирало пожертвованія деньгами и платьемъ, но, кажется, все еще не знало, какъ ему подступиться къ самому населенію. Посылать ли просто деньги, или муку, или же лучше прямо печенымъ хлѣбомъ,-- такъ какъ деньги и муку голодные крестьяне могутъ, молъ, пропить,-- и кому, и какъ посылать?... Наконецъ, тогда появилось въ газетахъ воззваніе какого-то земскаго врача Бѣляева; общество рѣшило посылать всѣ свои сборы въ его распоряженіе. Я довольно безучастно относилась ко всѣмъ этимъ обсужденіямъ въ обществѣ. Поработать я была не прочь, но совершенно не представляла себѣ тогда никакой работы въ рамкахъ такого общества. Къ тому же и настроеніе мое, и здоровье были въ такомъ состояніи, что я вообще относилась ко всему пассивно и безучастно. Но все новыя и новыя вѣсти со всей Россіи о размѣрахъ и ужасахъ голодовки вызывали тревожное чувство и куда-то звали. Повсюду только и говорили, что о голодѣ. Не могла больше спокойно оставаться и я, и меня стало тянуть туда, въ этотъ омутъ нужды. Зачѣмъ, что я могла тамъ сдѣлать, я не представляла себѣ; я только чувствовала, что должна быть не въ Москвѣ, въ теплой комнатѣ, а гдѣ-то тамъ, на мѣстѣ народныхъ страданій. Но какъ осуществить эту мысль, мнѣ и въ голову не приходило.
   Разъ одна изъ дамъ нашего общества сообщила мнѣ, что Толстые устраиваютъ столовыя для голодающихъ крестьянъ и, кажется, нуждаются въ помощникахъ. При этомъ она сообщила мнѣ адресъ, гдѣ бы я могла узнать объ этомъ. Я поѣхала по указанному мнѣ адресу. Оттуда меня направили къ М. А. Сабашниковой. Уже одинъ роскошный домъ, гдѣ она жила, произвелъ на меня неблагопріятное впечатлѣніе, которое не разсѣялось и послѣ. Она приняла меня, какъ просительницу, заявила, что теперь, кажется, уже ненужно, но что если будетъ нужно, то она дастъ мнѣ знать и записала мой адресъ. Разумѣется, я напрасно ждала этого увѣдомленія, да и ея холодный пріемъ совершенно оттолкнулъ меня отъ мысли ѣхать къ Толстымъ. Но мать моя посовѣтовала мнѣ обратиться къ нимъ непосредственно и спросить, не нужна ли имъ помощь въ ихъ дѣлѣ.
   Сначала это мнѣ показалось совершенно невѣроятнымъ: ѣхать туда, куда меня никто не звалъ, навязываться въ сотрудники, да еще къ Толстымъ. Меня крайне смущала мысль, что они могутъ подумать, что я хочу ѣхать на голодъ только ради нихъ. Роль какой-то просительницы, въ какую я уже разъ попала, была мнѣ въ высшей степени противна. Къ идеямъ Льва Николаевича,-- такъ, какъ я ихъ понимала тогда,-- относилась я совершенно отрицательно и не интересовалась узнать ихъ ближе,-- итакъ, мотива ѣхать именно къ нему у меня рѣшительно не было. Я охотнѣе поѣхала бы куда-нибудь въ другое мѣсто,-- но куда?
   Наконецъ, матери удалось уговорить меня. Мнѣ пришлось побѣдить большую долю природной застѣнчивости, чтобы ѣхать одной къ совершенно незнакомымъ людямъ Это было въ концѣ декабря 1891 г.
   Ко мнѣ вышла Софья Андреевна. Взглядъ, которымъ она окинула меня, былъ не только неласковъ, но прямо даже враждебенъ. Впослѣдствіи она говорила, что, увидѣвъ мою маленькую, худенькую фигурку, она никакъ не могла себѣ представить, чтобы я могла серьезно работать, и съ досадой подумала, что это будетъ только обуза для ея близкихъ. Тѣмъ не менѣе, она не отказала рѣшительно, но сказала, чтобы я пріѣхала 3-го января, когда изъ деревни вернутся ея мужъ и дочери, такъ какъ сама она не можетъ сказать ничего опредѣленнаго,-- она не вполнѣ въ курсѣ дѣла.
   3-го января я поѣхала опять. На этотъ разъ меня приняла Татьяна Львовна въ залѣ наверху, но тоже довольно холодно, хотя съ ней я говорила нѣсколько больше. "У насъ открыто уже до семидесяти столовыхъ,-- говорила она,-- открывать больше мы пока не рѣшаемся, такъ какъ нѣтъ средствъ, а на эти у насъ достаточно работниковъ, и кромѣ того, просится масса народу,-- всѣ хотятъ ѣхать на голодъ."
   Я смолкла, потому что была увѣрена, что дѣло мое окончательно пропало. Если у нихъ такая масса работниковъ, то, разумѣется, съ какой же стати возьмутъ они совершенно незнакомую имъ, молоденькую дѣвушку, безъ всякой рекомендаціи и, кромѣ того, не имѣющую никакого понятія о дѣлѣ.
   Впрочемъ,-- прервала себя самое Татьяна Львовна,-- зайдите дня черезъ три, мы тогда хорошенько выяснимъ положеніе нашего дѣла: можетъ быть, вамъ и найдется работа.
   Я уѣхала, считая свое дѣло совершенно безнадежнымъ.
   Но нѣсколько дней спустя, я, все-таки, снова была у подъѣзда дома No 15 въ Хамовническомъ переулкѣ. Сколько разъ и послѣ мнѣ приходилось стоять у этого подъѣзда и всегда съ тѣмъ же нерѣшительнымъ чувствомъ! На этотъ разъ, едва я успѣла дернуть звонокъ, какъ дверь отворилась, и на порогѣ, передо мной появился высокій, плотный мужчина въ бѣломъ нагольномъ полушубкѣ и спросилъ меня:-- Что вамъ нужно?
   Я подняла голову и сразу узнала, кто передо мной. Вмѣсто отвѣта, я быстро спросила сама:
   -- Левъ Николаевичъ?
   -- Да, что же вамъ нужно?
   Въ нѣсколькихъ, довольно безсвязныхъ словахъ я объяснила, зачѣмъ пріѣхала:
   -- Да, знаю, дочь говорила мнѣ. Вы не очень замерзли?-- спросилъ онъ. Я отвѣтила, что не замерзла.
   -- А то зайдите въ домъ, погрѣйтесь и подождите меня, я скоро вернусь. Если же не замерзли, то пройдемте вмѣстѣ, если намъ въ одну сторону, и я разскажу вамъ, въ чемъ дѣло.
   Мы пошли. Левъ Николаевичъ, къ моему удивленію, смотрѣлъ на меня уже какъ на сотрудницу въ своемъ дѣлѣ, и разсказывалъ, въ чемъ оно, собственно, состояло.
   -- Знаете,-- говорилъ онъ,-- мнѣ вчера какъ разъ пришло въ голову такое сравненіе: мы находимся въ положеніи людей, у которыхъ въ рукахъ находится большой сосудъ, и изъ этого сосуда намъ нужно разлить въ стоящія передъ нами крохотные пузыречки и скляночки, не разливъ ни капли жидкости зря и вливъ въ каждую изъ скляночекъ какъ разъ сколько нужно. Это -- очень нелегкое дѣло и требуетъ огромнаго, самаго мелочного вниманія къ каждому отдѣльному случаю. Да вотъ вы сами увидите, когда пріѣдете, а когда вы хотите ѣхать?-- спросилъ онъ.
   Я отвѣтила, что это зависитъ отъ него,-- я готова хоть сейчасъ.
   -- Ну хорошо, такъ зайдите къ намъ завтра или послѣзавтра. Вы потолкуете съ моей меньшой дочерью. Она вамъ разскажетъ, какъ и за что слѣдуетъ приниматься, а мы приготовимъ для васъ письма и кое-какія нужныя бумаги.
   Мы разстались. Такого быстраго успѣха я не ожидала. Левъ Ник. не поднималъ и вопроса о томъ, есть ли у нихъ средства и могутъ ли они еще открывать столовыя.
   На другой день было 12-го января, и я не рѣшилась ѣхать къ Толстымъ, потому что у нихъ могъ быть семейный праздникъ, а на слѣдующій день я снова поѣхала.
   На этотъ разъ меня провели въ маленькую комнатку второй дочери Льва Николаевича, Маріи Львовны, которая очень ласково приняла меня и стала знакомить съ дѣломъ.
   -- Когда же вы рѣшили ѣхать?-- спросила она меня.
   -- Да хоть сегодня же. Чѣмъ скорѣе, тѣмъ лучше.
   -- Эхъ, вы какая скорая. Но это отлично. Пока насъ тамъ нѣтъ, одинъ лишній работникъ будетъ какъ разъ кстати. Вы не будете очень одиноки. Всѣмъ дѣломъ тамъ завѣдуетъ теперь мой братъ, и онъ вамъ все разскажетъ, что нужно дѣлать. Мы вамъ дадимъ къ нему письмо. Потомъ у насъ еще работаетъ одна очень славная дѣвушка, фельдшерица. Я увѣрена, что вы съ ней сойдетесь. Она и лѣчитъ тамъ немножко.
   Въ это время, въ комнату вошелъ Левъ Николаевичъ.
   -- Папа,-- обратилась къ нему Марья Львовна,-- она сегодня же хочетъ ѣхать; надо дать ей письма къ Ильѣ и Ермолаеву.
   -- Да, да, напиши. Ермолаеву напиши, чтобы ее, какъ слѣдуетъ, снарядили: а то вотъ какіе морозы стоятъ, ѣхать далеко. А я пойду Ильѣ напишу. У Ермолаева, вѣдь, теперь много нашего теплаго платья собралось.
   И они стали вмѣстѣ придумывать, во что бы меня одѣть на дорогу, и подшучивать надъ моей миніатюрной фигурой. Прибѣжали двое хорошенькихъ, бѣлокурыхъ дѣтей,-- мальчикъ и дѣвочка, и стали ласкаться къ отцу. Тотъ гладилъ ихъ по головкамъ и разсѣянно отвѣчалъ на ихъ болтовню.
   Наконецъ, запасшись необходимыми письмами и совѣтами, я распростилась съ отцомъ и дочерью.
   -- Скоро увидимся въ Бѣгичевкѣ,-- говорили они мнѣ на прощанье.
   

Глава II.
Мой пріѣздъ въ деревню.

   Черезъ нѣсколько часовъ я была уже въ вагонѣ и чувствовала себя страшно одинокой и покинутой, въ первый разъ въ жизни разставшись съ семьей на болѣе продолжительное время. Помню, что отъ Тулы пришлось пересѣсть въ какіе-то тѣсные, грязные вагоны. гѢхать, кажется, нужно было по Ряжско-Вяземской дорогѣ. Я ѣхала въ третьемъ классѣ. Въ вагонѣ было невыносимо жарко и накурено махоркой такъ, что все стояло въ туманѣ. Пассажиры были преимущественно крестьяне, и, несмотря на позднее время, на каждой станціи садилось много народу. Морозъ на дворѣ стоялъ градусовъ 25, если не больше, и холодный воздухъ клубами морознаго тумана врывался въ вагонъ во время продолжительныхъ остановокъ на станціяхъ. Голова у меня кружилась отъ утомленія и отъ махорки, но на душѣ было такъ легко и радостно, какъ я давно уже не испытывала. Первая грусть прощанія съ семьей слетѣла, и я уже переносилась мыслью въ область своей новой дѣятельности.
   Меня стали разспрашивать сосѣди, куда и зачѣмъ я ѣду. Я сначала отвѣчала очень сдержанно, но потомъ не выдержала и откровенно все стала разсказывать, куда и зачѣмъ я ѣду, и что я слышала, и что читала въ газетахъ. Я и не знала, что ѣхала по такому же нуждающемуся району тульской губерніи. Скоро я оказалась посреди вагона, меня окружала толпа крестьянъ, преимущественно мужчинъ. Я что-то разсказывала имъ, видѣла кругомъ себя сочувственныя, возбужденныя лица, съ любопытствомъ прислушивающіяся къ моимъ словамъ. Изрѣдка раздавался чей-нибудь голосъ, останавливающій сосѣдей, чтобы не курили около меня:-- "а то отъ вашего табаку ей голову дурнить будетъ",-- или отстраняющій отъ меня черезчуръ ужъ тѣснившійся народъ. Я уже забыла и про махорку, и про усталость и вся воодушевилась чувствомъ какого-то тѣснаго общенія съ новой, совершенно незнакомой мнѣ средой.
   Что лепетала молоденькая, совершенно неопытная, экзальтированная дѣвушка толпѣ бородатыхъ, полуголодныхъ тружениковъ,-- у меня совершенно вылетѣло изъ головы. Помню только, что мнѣ очень было грустно покинуть на станціи этотъ душный и тѣсный вагонъ. Какія-то сочувственныя пожеланія слышались мнѣ на прощанье, слушатели мои выносили мнѣ вещи; и скоро станціонный сторожъ привелъ ко мнѣ комиссіонера Ермолаева, къ которому у меня было письмо отъ Толстыхъ, а гостепріимный вагонъ покатился дальше.
   На станціи мнѣ отрекомендовались двое молодыхъ людей. Это были Раевскіе, хозяева того имѣнія, куда я ѣхала, и которое было центральнымъ пунктомъ, откуда распространялись столовыя Толстыхъ. Раевскіе уѣзжали въ Тулу.
   -- Вотъ и отлично,-- говорилъ Ермолаевъ, -- вы у меня переночуете, а завтра съ тѣми же лошадьми поѣдете въ Бѣгичевку.
   Ночь я провела на жесткомъ диванчикѣ въ залѣ у Ермолаева. На другое утро онъ напоилъ меня чаемъ и сталъ снаряжать въ дорогу, -- я была совершенно городская барышня и не имѣла никакого представленія, какъ надо одѣваться въ дорогу зимою въ поляхъ. Ѣхать предстояло сорокъ верстъ, а день стоялъ очень морозный и солнечный. Но, кажется, Ермолаевъ постарался больше, чѣмъ слѣдовало, и я превратилась въ какую-то неподвижную кучу мѣхового платья.
   Въ концѣ концовъ, онъ застегнулъ мѣховую полость саней и, давъ наставленіе кучеру:
   -- Ну, смотри, не вывали барышню!-- распростился со мной. Мы тронулись.
   Первый разъ въ жизни я ѣхала такъ, совсѣмъ одна, среди обширныхъ, покрытыхъ снѣгомъ равнинъ. Всѣ городскія впечатлѣнія,-- теплая комната, мягкій диванчикъ, розовый фонарикъ,-- все это улетѣло куда-то очень далеко, и я полной душой жила уже новой жизнью, новыми впечатлѣніями.
   Деревень по дути встрѣчалось очень мало. Но какъ меня поразили эти деревни! Я привыкла къ подгородной деревнѣ лѣсныхъ мѣстностей, гдѣ дома строятся изъ дерева, а болѣе богатые, обыкновенно, изъ кирпича. Здѣсь же, среди степной, безлѣсной равнины, кое-гдѣ лѣпились небольшія кучки крохотныхъ хатокъ, сложенныхъ изъ неровнаго камня и крытыхъ соломой, мѣстами растрепанной, точно неприбранная копна сѣна, а мѣстами даже и вовсе наполовину снятой. Послѣ я узнала, что этой соломой кормили тогда скотъ. Хаты были безъ трубъ, топились по черному. Въ такихъ же хатахъ и я буду работать,-- думала я по дорогѣ. Съ кучеромъ своимъ я почти не разговаривала, такъ какъ слишкомъ погрузилась въ свои мысли. Черезъ нѣсколько часовъ ѣзды, онъ поднялъ кнутъ и, указывая имъ вдаль, повернулся ко мнѣ:
   -- А вонъ и Горки! Сейчасъ дома будемъ!
   И, дѣйствительно, скоро мы въѣхали въ усадьбу и остановились у крыльца большого одноэтажнаго дома съ зеленой крышей.
   Въ домѣ одинъ изъ слугъ заявилъ: -- а намъ Богъ барышню послалъ!
   Кто-то вышелъ оттуда, и меня принялись раскутывать, что оказалось не такъ-то легко.
   Выбравшись, наконецъ, изъ своихъ шубъ и мѣховъ, я объяснила, кто я и зачѣмъ пріѣхала, и сказала, что у меня есть письмо къ Ильѣ Львовичу. Высокій, худой блондинъ отрекомендовался мнѣ Ильей Львовичемъ и взялъ у меня письма. Потомъ меня пригласили къ обѣду.
   Первое мое впечатлѣніе въ этомъ домѣ было крайне неблагопріятное. Послѣ уютной, семейной обстановки, мнѣ все показалось здѣсь такимъ грязнымъ; неустроенныхъ комнатъ въ домѣ было много, но я сначала никакъ не могла разобраться, кому какая принадлежитъ и куда можно приткнуться. Всѣ были въ валенкахъ,-- очевидно, на полу было холодно.
   Кромѣ Ильи Львовича и той дѣвушки, которую мнѣ рекомендовала Марія Львовна, я познакомилась еще съ однимъ изъ своихъ будущихъ товарищей по работѣ, П. Н. Г. Это былъ тихій, молчаливый юноша; лицо у него было хорошее и одѣтъ онъ былъ въ обычный костюмъ сторонниковъ Льва Ник., -- въ сѣрую фланелевую косоворотку, подпоясанную тоненькимъ ремешкомъ.
   Послѣ обѣда Елена Михайловна, -- такъ звали молодую дѣвушку,-- показала мнѣ комнату, которую я могла бы занять, а потомъ и свою комнату, гдѣ у нея была небольшая аптечка, и затѣмъ оставила меня въ покоѣ устраиваться.
   Боже, какой одинокой почувствовала я себя! Устраиваться я не умѣла, ничего не знала, гдѣ, что достать, гдѣ взять воды для умыванья. Прислуга въ домѣ была только мужская,-- значитъ, все нужно было дѣлать самой. Кругомъвсе незнакомые и мало мнѣ понятные люди; и какъ я ни бодрилась, но самая дѣтская тоска по родной семьѣ все тѣснѣе и тѣснѣе сжимала мнѣ сердце, и я кончила тѣмъ, что расплакалась въ своей неуютной, неустроенной комнатѣ. Это успокоило меня и, поплакавъ немножко, я пошла къ Ильѣ Львовичу просить у него работы. Онъ былъ занятъ какимъ-то очень оживленнымъ разговоромъ съ Елен. Мих., и когда я обратилась съ своей просьбой, они оба просто разсмѣялись.
   -- Только пріѣхали, сейчасъ и за работу! Да и работы-то теперь нѣтъ!
   Я смотрѣла разочарованной; что же мнѣ было дѣлать?
   -- Подождите,-- сжалилась надъ моимъ огорченнымъ видомъ Елена Мих.,-- къ вечеру, когда будутъ ужинать, я пойду, покажу вамъ столовую въ здѣшней деревнѣ, а до тѣхъ поръ отдохните.
   Нечего дѣлать, пришлось ждать до вечера.
   

Глава III.
Начало работы.

   Первая столовая, которую я увидала, произвела на меня сильное впечатлѣніе. Она была устроена тоже въ черной хатѣ, какихъ было огромное большинство въ округѣ. Я впервые была въ такой хатѣ. Очень неприглядной и мрачной показалась мнѣ она своими черными, глянцовитыми стѣнами. Хата была маленькая, пахло дымомъ, и все было полно народомъ.
   Насъ встрѣтили поклонами, и какой-то мужикъ съ черной, какъ уголь, бородой, черными глазами и необыкновенно добрымъ выраженіемъ лица, подалъ намъ рѣшето съ нарѣзанными кусками прекраснаго, дымящагося еще, чернаго хлѣба. Мы попробовали и хлѣбъ и похлебку, для чего намъ всѣ наперерывъ тянули свои ложки. Народъ уже сѣлъ за столъ, и въ этой маленькой, черной хаткѣ, съ запахомъ дыма, сдѣлалось очень тепло и уютно. Хозяйка, тоже очень добрая на видъ женщина, такъ привѣтливо угощала всѣхъ, что просто не хотѣлось уходить отъ нихъ.
   На возвратномъ пути я замѣтила своей спутницѣ, что, кажется, хозяева -- очень добрые люди.
   -- Да, отвѣтила она,-- онъ -- ласковый мужикъ, только себѣ на умѣ! Тогда мнѣ, еще незнакомой съ благотворительной работой, мало сказало это слово.
   На другой день я, наконецъ, сама нашла себѣ работу. Въ одной изъ сосѣднихъ деревень, въ Гаяхъ, оказалось какое-то недоразумѣніе въ столовой, и Илья Львовичъ говорилъ съ Ея. Мих., что слѣдовало бы туда съѣздить, да некому. Я услыхала и предложила свои услуги.
   -- Да, вѣдь, вы же еще ничего не знаете здѣсь! Ѣхать придется безъ кучера. Людей здѣсь лишнихъ нѣтъ.
   Я попросила указать мнѣ только дорогу, а тамъ дальше я буду спрашивать. Безъ кучера же я умѣю ѣздить.
   Илья Львовичъ согласился. Оказалось, что мнѣ запрягли большія розвальни, въ которыхъ я еще никогда не ѣздила, и никакъ не могла приладиться сѣсть въ нихъ. Это меня однако не смутило,-- я поѣхала въ нихъ стоя.
   Дѣло было уже къ вечеру, поднималась легкая позёмка. Но деревня была очень близко, и я нисколько не сомнѣвалась, что благополучно исполню данное мнѣ порученіе.
   Гаи я нашла довольно скоро, отыскала и столовую, гдѣ въ это время какъ разъ собрался къ ужину народъ. Первый мой болѣе или менѣе самостоятельный шагъ доставилъ мнѣ нѣсколько истинно-блаженныхъ минутъ. Здѣсь, въ полной народа хатѣ, я сразу почувствовала себя на мѣстѣ. Разумѣется, въ дѣлѣ я еще ничего не понимала; но я внимательно выслушивала все, что мнѣ говорили, записывала, и мы вмѣстѣ все обсуждали. Я уѣхала съ самымъ радостнымъ и удовлетвореннымъ чувствомъ.
   Пріѣхала я, когда уже совсѣмъ стемнѣло. Оказалось, что дома обо мнѣ безпокоились, и одинъ пріѣхавшій помѣщикъ послалъ за мной своего кучера, съ которымъ я разъѣхалась, вѣроятно, по моему плохому знанію дороги.
   Въ слѣдующіе дни я взялась помогать Еленѣ Мих. въ ея медицинской дѣятельности и самымъ усерднымъ образомъ развѣшивала Доверовы порошки, которые мы въ большомъ количествѣ раздавали кашляющимъ мальчуганамъ, набиравшимся къ намъ въ переднюю.
   Мало-по-малу я стала оріентироваться въ работѣ. Подробностей того, что я тогда дѣлала, я не помню, вѣроятно потому, что все для меня было еще не совсѣмъ ясно, а чего-нибудь болѣе крупнаго, что оставило бы сильное впечатлѣніе, ничего не случилось. Работали мы очень дружно, по-товарищески. Елена Мих. усердно лѣчила больныхъ, и нерѣдко я сопутствовала ей въ ея медицинскихъ посѣщеніяхъ и, гдѣ возможно, старалась помогать ей.
   Столовыхъ тогда было устроено всего около 70--80, но нѣкоторыя изъ нихъ находились въ далекихъ районахъ, и ими завѣдывали другіе сотрудники, съ которыми я еще не познакомилась. Начало открытія столовыхъ въ этомъ краю принадлежало, собственно, не Льву Николаевичу, а его хорошему другу, Ивану Ивановичу Раевскому, который на свои средства открылъ шесть столовыхъ, подъ названіемъ "сиротскія призрѣнія". Желая ознакомиться съ положеніемъ дѣла, Левъ Ник. еще осенью объѣхалъ эти края, бывшіе тогда центромъ неурожая, и тогда же рѣшилъ поселиться здѣсь. Однако осуществить это свое желаніе ему удалось только въ началѣ ноября, когда съ мѣстъ стали приходить все болѣе и болѣе тревожныя извѣстія. Онъ поѣхалъ съ обѣими дочерьми къ Ивану Ивановичу Раевскому, захвативъ съ собой изъ Москвы пожертвованныя Софьей Андреевной 500 рублей и поселился у него, чтобы "дѣлать такъ,-- какъ онъ говорилъ,-- что Богъ велитъ,-- кормить, раздавать, если будетъ что". Черезъ недѣлю онъ писалъ: "Всѣ Заняты, и хорошо. Столовыя для самыхъ бѣдныхъ,-- у дѣвочекъ есть школа, и желаніе, и попытки помощи во всѣхъ родахъ. Я очень радъ за нихъ. Время очень интересное, положеніе напряженное и опасное" {"Русская Быль". Серія III. Л. Н. Толстой. Краткая біографія Л. Н. Толстого. П. И. Бирюкова.}.
   Н. И. Раевскій вскорѣ послѣ его пріѣзда опасно заболѣлъ и скончался, и все дѣло осталось цѣликомъ на рукахъ Льва Ник., который и расширилъ его до тѣхъ огромныхъ размѣровъ, въ какихъ оно оказалось въ концѣ. Тогда Софья Андреевна написала въ "Русскихъ Вѣдомостяхъ" свое воззваніе о помощи голодающимъ крестьянамъ, и къ Толстымъ посыпались пожертвованія деньгами, хлѣбомъ, одеждою и др.
   По сосѣдству такой же дѣятельностью, только въ гораздо меньшихъ размѣрахъ, занималась другая помѣщичья семья Ф. Въ началѣ моего пребыванія въ деревнѣ тамъ жила только одна Н. И., молоденькая дѣвушка, очень энергичная и дѣятельная. Скоро я познакомилась и съ ней. Она жила одна въ маленькомъ флигелькѣ, гдѣ мы, всѣ работающіе въ этомъ краю, нерѣдко собирались впослѣдствіи. Меня очень удивляло, что она можетъ тамъ жить совершенно одна, но отъ моего вниманія ускользнуло тогда то, что она составляла предметъ самыхъ нѣжныхъ заботъ всѣхъ служащихъ въ имѣніи.
   Въ одно прекрасное утро пріѣзжаетъ къ намъ изъ отдаленнаго района одинъ изъ сотрудниковъ, въ которомъ я узнала своего стараго знакомаго М. А. Н. Онъ зналъ меня еще почти дѣвочкой. Для меня, чувствовавшей себя такъ одиноко среди своихъ новыхъ знакомыхъ, было большой радостью встрѣтить хоть одно знакомое лицо. "Какъ наша молчаливая барышня-то оживилась, даже глаза заблестѣли!" тихонько сказала кому-то Елена Мих. Съ тѣхъ поръ я стала гораздо свободнѣе въ своихъ отношеніяхъ съ окружающими, и между нами началось нѣкоторое сближеніе.
   Такимъ образомъ, за двѣ недѣли, проведенныя мною въ Бѣгичевкѣ до пріѣзда Толстыхъ, я успѣла въ общихъ чертахъ ознакомиться съ дѣломъ и болѣе или менѣе освоиться съ своими сотрудниками по дѣлу, которые почти всѣ были сторонниками взглядовъ Льва Николаевича.
   

Глава IV.
Пріѣздъ Толстыхъ. Организація работы. Раздача одежды.

   Къ концу января получилось извѣстіе, что Толстые возвращаются. Илья Львовичъ давно уже соскучился по своей семьѣ и радъ былъ возможности уѣхать. Но насъ всѣхъ это извѣстіе порядочно смутило. Очевидно, жизнь наша какъ-то должна измѣниться, сдѣлаться серьезнѣе. Илья Львовичъ немножко волновался и попросилъ даже, полушутя, Елену Мих. поставить къ себѣ въ аптеку бутылку рябиновки. Та надъ нимъ подшучивала и просила его разсказывать объ отцѣ. Я мало себѣ представляла, какія у насъ могли произойти перемѣны, но не хотѣла никакихъ. Мнѣ жаль было разстаться съ нашей дружной совмѣстной работой, съ нашими веселыми бесѣдами въ свободныя минуты.
   Наконецъ, они пріѣхали. Софья Андреевна тоже пріѣхала вмѣстѣ съ мужемъ и дочерьми. На Льва Николаевича я уже какъ-то боялась теперь и смотрѣть. А Марья Львовна была удивительно хороша, -- серьезная, ласковая, полная сознанія важной и нужной работы. Она съ участіемъ стала разспрашивать меня, какъ мнѣ живется, какъ я примѣнилась къ работѣ, и я сразу какъ-то почувствовала въ ней близкаго и серьезнаго человѣка.
   Работа съ самаго начала пошла у насъ регулярнѣе. Каждое утро вставали мы въ седьмомъ часу, такъ какъ передняя была уже биткомъ набита народомъ. Если мы немножко просыпали, то Левъ Николаевичъ, проходя по коридору, стучалъ намъ въ двери. Утро работали мы вмѣстѣ въ передней, разбирая просьбы, нужды собравшагося народа. Затѣмъ кто-нибудь одинъ оставался дежурить дома, а остальные разъѣзжались по окрестнымъ деревнямъ, всегда посовѣтовавшись раньше со Львомъ Николаевичемъ. Онъ неизмѣнно былъ въ курсѣ дѣла и всегда помнилъ каждую мелочь, куда и зачѣмъ нужно было ѣхать. Но занятіе съ народомъ въ передней его всегда нѣсколько разстраивало и мѣшало его литературнымъ работамъ, и мы, по возможности, старались предупредить его приходъ, чтобы онъ могъ поработать утромъ за письменнымъ столомъ. Въ такіе дни онъ чувствовалъ себя гораздо лучше, спокойнѣе. Но это не всегда удавалось, такъ какъ вставалъ онъ очень рано и не могъ видѣть, чтобы народъ дожидался.
   Въ самомъ дѣлѣ, одной изъ самыхъ темныхъ сторонъ нашей работы это была передняя. Она съ утра набивалась всякаго рода просителями. Разобрать основательно просьбу здѣсь не было возможности. Чтобы опредѣлить степень нужды, мы сами ѣздили по деревнямъ и на мѣстѣ видѣли, кто въ чемъ нуждался. Просители же для большей дѣйствительности своей просьбы подкрѣпляли ее разными посторонними средствами, и Льву Николаевичу приходилось переживать тяжелыя минуты, когда они падали передъ нимъ на колѣни. Однажды, когда одинъ крестьянинъ опустился передъ нимъ на колѣни, опустился и Левъ Николаевичъ.
   -- Ну что-жъ, давай такъ разговаривать, если тебѣ это удобнѣе,-- спокойно проговорилъ онъ. Проситель сконфуженно всталъ съ колѣнъ.
   Другой разъ передъ нимъ бросилась такъ баба. И Левъ Николаевичъ сначала долго не могъ понять ея просьбы. Оказалось, что она просила выписать изъ столовой ея ребенка. Обыкновенно, просьбы были обратнаго характера, и Левъ Николаевичъ былъ очень удивленъ.
   -- Пусть ужъ одна моя душа пропадаетъ,-- объяснила баба,-- дома, все равно, ѣсть нечего, а ребенка своего на погибель я отдать не могу.
   Дѣло состояло въ томъ, что во многихъ приходахъ священники съ амвона убѣждали народъ не принимать помощи отъ Толстого, потому что онъ -- антихристъ.
   -- Вы думаете,-- говорили они,-- что антихристъ со зломъ придетъ къ вамъ. Нѣтъ, онъ придетъ къ вамъ съ добромъ, съ хлѣбомъ, какъ разъ въ то время, когда вы будете съ голода помирать. Но горе тому, кто соблазнится на этотъ хлѣбъ.
   Трудно было голодному народу не соблазниться на него, и потому мало кто рѣшался слѣдовать геройскому поступку бабы. Да и кромѣ того, народъ серьезно не вѣрилъ своимъ попамъ. Но разговоровъ по этому поводу было очень много. Насъ во многихъ мѣстахъ прозвали антихристовыми дѣтьми, что даже не было вполнѣ безопасно для одиноко бродящей отъ села къ селу беззащитной молодежи.
   Приходили къ намъ и съ совершенно посторонними просьбами въ родѣ того, чтобы дать денегъ на дорогу къ о. Іоанну Кронштадскому. Вотъ отъ всѣхъ этихъ сценъ и просьбъ намъ и хотѣлось всегда удалять Льва Николаевича. Онѣ тяжело дѣйствовали на него. И кромѣ того, утромъ онъ любилъ писать, а писалъ онъ въ то время "Царство Божіе внутри васъ", или "Христіанство не какъ мистическое ученіе, а какъ новое жизнепониманіе". Эта работа его для всѣхъ насъ была страшно дорога. Иногда онъ прочитывалъ намъ готовую главу изъ нея. Въ свободную минуту мы переписывали для него.
   Какъ-то пронесся слухъ, что можетъ случиться обыскъ, и работа будетъ отобрана. У насъ уже составлялся планъ, какъ спасти ее. Работа лежала всегда въ опредѣленномъ мѣстѣ на столѣ; и тотъ, кто оставался дежурнымъ, долженъ былъ, при первомъ же появленіи полиціи въ домѣ, черезъ другой ходъ увезти или переправить ее въ сосѣднее имѣніе.

* * *

   Софья Андреевна была возмущена, что у насъ было такъ грязно и безпорядочно въ комнатахъ, и прежде всего принялась, со свойственной ей энергіей, наводить порядокъ. Она сама мыла и терла полы, на обѣденномъ столѣ появилась чистая скатерть, и вообще, въ домѣ почувствовалась женская, хозяйственная рука. Затѣмъ, она занялась нашей голодающей кассой, которую до сихъ поръ вела Елена Мих.; заглянула въ наши склады и увидала, что тамъ лежитъ много разныхъ пожертвованныхъ матерій, платья, бѣлья и т. п. Намъ присылали всевозможныя вещи, иногда даже совершенно непригодныя для крестьянскаго обихода. Между прочимъ, былъ пожертвованъ цѣлый тюкъ очень хорошихъ, но слишкомъ дорогихъ вязаныхъ вещей дѣтскаго туалета.
   Раздача этихъ тряпокъ очень затрудняла всѣхъ сотрудниковъ, и никто охотно не брался за это дѣло. Въ началѣ своей дѣятельности, Татьянѣ Львовнѣ пришлось пережить очень непріятную минуту въ этой области, и она съ тѣхъ поръ отказалась раздавать. Разъ, когда она была въ деревнѣ Пенькахъ, она сказала двумъ, тремъ бабамъ, чтобы онѣ пришли къ ней на другой день,-- она дастъ имъ кое-какой одёжи для дѣтей. На другой день, не успѣла она еще встать, весь дворъ былъ уже полонъ бабами. Оказалось, что обрадованныя бабы не сумѣли держать языкъ за зубами, разсказали о своемъ счастьѣ всей деревнѣ, и вотъ онѣ всѣ явились. "Мы -- Пеньтевскія!... Здѣсь, говорятъ, одёжу раздаютъ!" У бабъ просто разгорѣлись глаза на тряпки. И тряпки-то, притомъ, были нарядныя, никогда ими не виданныя,-- какъ тутъ устоять противъ соблазна?
   Я сама, какъ человѣкъ новый, не испытала еще на себѣ этой непріятной и тяжелой стороны дѣла: и потому, когда Марія Львовна отказалась наотрѣзъ отъ раздачи одёжи, и Софья Андреевна предложила мнѣ быть въ этомъ ея помощницей, я, безъ всякихъ колебаній, согласилась. Скоро мнѣ пришлось въ этомъ раскаяться. Однажды мы поѣхали, вмѣстѣ съ Маріей Львовной, въ одну отдаленную деревню, гдѣ только еще предполагалось завести столовыя. Я захватила съ собой кое-что изъ одёжи, преимущественно для дѣтей. Въ деревнѣ мы раздѣлились съ ней, чтобы какъ можно скорѣе справиться съ переписью.
   Окончивъ свою сторону раньше Маріи Львовны, я рѣшила дать кое-что изъ одёжи наиболѣе нуждавшимся. Еле я успѣла вынуть изъ саней двѣ-три вещи и снести ихъ въ хату, какъ сани мои были окружены толпой народа, и мнѣ уже не было возможности, ни вынуть ничего изъ нихъ такъ, чтобы это не сдѣлалось извѣстно всѣмъ, ни снести въ хату, кому было нужно, по моему мнѣнію. Глаза окружавшей меня толпы разгорѣлись на эти тряпки, и на всѣхъ лицахъ я читала страстное желаніе получить что-нибудь себѣ. Мужики тутъ не отставали отъ бабъ, и всѣ наперерывъ дѣлали мнѣ различныя указанія. Я совершенно растерялась, весь мой обдуманный планъ рухнулъ, толпа владѣла мной, и я остановилась въ полномъ недоумѣніи. Тутъ меня выручила Марія Львовна. Она какъ разъ подоспѣла въ эту критическую минуту, сложила всѣ вещи, и мы довольно скоро собрались и уѣхали.
   Стоялъ чудный зимній вечеръ, когда мы ѣхали обратно; на небѣ свѣтила полная луна, а на душѣ была такая тяжесть, сознаніе какого-то нравственнаго насилія надъ чужими душами. Марія Львовна хорошо понимала мое настроеніе и удивительно чутко относилась ко мнѣ. Послѣ этого случая я отказалась отъ раздачи платья и производила это только въ случаяхъ крайней нужды. Но это случилось уже послѣ отъѣзда Софьи Андреевны. Сама же она призвала деревенскихъ портнихъ, быстро заставила ихъ перекроить на поддёвки для мальчиковъ-подростковъ все сукно и тутъ же поскорѣе сшить, пока не прошла зима. Она сама все время слѣдила за кройкой, стоя цѣлые дни въ холодной, нетопленой комнатѣ. Энергія ея была поразительна, и скоро множество мальчиковъ защеголяли уже въ новыхъ поддёвкахъ.
   

Глава V.
Мятель.-- Сближеніе съ семьей Толстыхъ.

   Первое время моей жизни у Толстыхъ я все какъ-то сторонилась самого Льва Николаевича и нисколько не скрывала, что не интересуюсь его взглядами и убѣжденіями. Это тамъ было не совсѣмъ обыкновенно, потому что, насколько я помню, туда никто не пріѣзжалъ, кто бы не интересовался имъ. Разговоровъ съ нимъ я избѣгала, впрочемъ, и по простой застѣнчивости. И потомъ, до тѣхъ поръ я вообще жила очень замкнутой, внутренней жизнью и не привыкла высказывать ни своихъ мыслей, ни чувствъ.
   Одинъ разъ, когда я дѣлала кофе для Льва Николаевича, онъ, вѣроятно, самъ заинтересовался, что за молчаливый субъектъ работаетъ у него, и началъ разспрашивать меня о моихъ взглядахъ. Кажется, онъ ждалъ встрѣтить во мнѣ православнаго человѣка. Я очень неохотно отвѣчала ему. Но разъ Левъ Николаевичъ хотѣлъ, то онъ всегда могъ заставить высказаться. Это былъ мой первый серьезный разговоръ съ нимъ. Когда онъ понялъ, съ кѣмъ имѣетъ дѣло, онъ весело улыбнулся и замѣтилъ:
   -- А знаю, знаю, послѣдовательница Михайловскаго, Шелгунова, Тимирязева и т. п.
   Потомъ онъ спросилъ меня, что я читала. Я отвѣтила. Читала я, вообще, довольно много и по исторіи, и по философіи, и по литературѣ.
   -- А Канта вы читали?
   -- Нѣтъ.
   -- А Шопенгауэра?
   -- Тоже нѣтъ.
   -- Какъ же вы не читали такихъ столповъ философіи и ума человѣческаго?
   А я не читала ихъ потому, что эти философы были очень непопулярны въ окружавшей меня тогда средѣ. Но на этотъ разъ я сообразила, что у меня чего-то не хватаетъ, и рѣшила непремѣнно въ ближайшемъ будущемъ прочесть, что рекомендовалъ мнѣ Левъ Николаевичъ.
   Мнѣ показалось, что послѣ этого разговора онъ сталъ нѣсколько внимательнѣе присматриваться ко мнѣ, что меня очень смущало. Но вскорѣ со мной случилось маленькое происшествіе, которое сразу сблизило меня съ Толстыми и навсегда привязало меня къ нимъ.
   Какъ я уже сказала, мы каждое утро совѣтовались со Львомъ Николаевичемъ, куда нужно было ѣхать. У него всегда находился отвѣтъ, и онъ давалъ какое-нибудь порученіе, обыкновенно нелегкое. Такъ и на этотъ разъ онъ поручилъ мнѣ проѣхать нѣсколько селеній вдоль рѣчки Рыхотки, верстъ на 18. Первыя селенія были мнѣ знакомы, а слѣдовательно знакома и дорога; дальше же нѣтъ. Было довольно холодно. На мнѣ была надѣта мѣховая, городская шубка, которую Левъ Ник. называлъ всегда, шутя, "кофточкой", мѣховая муфточка и шапка,-- однимъ словомъ, по-городски, это было очень тепло. Но такъ какъ путь предстоялъ дальній и ѣхала я одна, безъ кучера, то племянница Л. Н., Вѣра Александровна Кузьминская, накинула на меня сверху еще свою ротонду. Я отправилась.
   Сначала все шло благополучно, но къ вечеру подулъ небольшой вѣтерокъ и поднялся поземокъ. Я, не подозрѣвая, что погода мѣняется, храбро ѣхала впередъ, тѣмъ болѣе, что ѣхать мнѣ было сравнительно легко,-- я ѣхала по вѣтру. Съ дороги я тоже не сбивалась,-- рѣчка указывала путь. Наконецъ, доѣхала я до совершенно еще незнакомой мнѣ деревни, Заборовки,-- кажется верстахъ въ 15-ти отъ нашего дома. Къ поземку начала присоединяться мятель. Начинало темнѣть. Я рѣшила, что всѣхъ порученій я, все равно, не успѣю исполнить, и, огорченная этимъ, собиралась ѣхать обратно. Крестьяне, собравшіеся въ хатѣ, узнавъ о моемъ намѣреніи, пришли въ ужасъ. Они увѣряли, что ѣхать по такой погодѣ и такъ далеко -- прямо невозможно.
   -- Мы и грѣха на душу не возьмемъ, чтобы въ эту погоду отпустить тебя, да еще навстрѣчу вѣтру. Оставайся съ нами ночевать.
   Очень мнѣ не хотѣлось ночевать въ незнакомой деревнѣ, когда дома ждали меня. Вечеръ еще только начинался, времени было много. Вдругъ я вспомнила, что дальше, верстахъ въ пяти, въ Андреевкѣ живетъ мой знакомый Н. со своимъ товарищемъ Г., тѣмъ самымъ молодымъ человѣкомъ, котораго я одного изъ первыхъ встрѣтила въ Бѣгичевкѣ, когда я только что пріѣхала. Въ Андреевку меня отпускали, потому что это было недалеко и ѣхать было по вѣтру. Я думала, что по дорогѣ я даже могу закончить данныя мнѣ порученія. Но не успѣла я доѣхать и до сосѣдней деревни, какъ поднялась сильнѣйшая мятель. Деревню я, все-таки, нашла, но останавливаться было уже некогда, нужно было торопиться дальше. Дорога была простая, лошадь бѣжала хорошо, но рѣшительно ничего уже нельзя было видѣть. Я, вообще, немного близорука и, чтобы лучше разглядывать дорогу встала въ своихъ санкахъ. Ротонда моя развѣвалась и, кажется, только пугала лошадь. Руки у меня совершенно окоченѣли, но я до конца такъ и не подозрѣвала опасности. Ѣхала я уже точно между двумя бѣлыми стѣнами, лошадь чутьемъ находила дорогу. Она, кажется, боялась. Одинъ разъ я сбилась съ пути и попала на какіе-то хутора. Тамъ мнѣ разсказали дорогу, и я поѣхала дальше. Но, должно быть, долго ѣхала я эти нѣсколько верстъ, потому что уже совсѣмъ было темно, когда я наткнулась на сосѣднюю съ Андреевкой деревню Исленьево. Тамъ меня тоже не хотѣли пустить дальше и оставляли ночевать. Но цѣль моего пути была только въ І1^ верстахъ, и мнѣ было очень обидно оставаться здѣсь. Тогда мнѣ дали въ провожатые мальчика -- подростка, и хорошо сдѣлали, потому что въ этомъ мѣстѣ какъ разъ очень легко спутаться ночью, да еще въ мятель. Такимъ образомъ благополучно доѣхала я до цѣли своего путешествія, все еще не представляя себѣ, что вернуться домой въ эту ночь мнѣ будетъ невозможно. Я ни въ коемъ случаѣ не разсчитывала ночевать въ Андреевкѣ.
   Въ Андреевкѣ я застала только одного изъ нашихъ сотрудниковъ, Г. Онъ жилъ съ Н. у кузнеца, имѣвшаго въ своей хатѣ лишнюю комнату съ деревяннымъ поломъ и даже самоваръ. Н. не было дома. Меня напоили, накормили, обогрѣли, накормили также и лошадь. Между тѣмъ, наступила уже ночь. Неожиданно для моихъ хозяевъ, я собралась ѣхать, объявивъ, что я хорошо знаю дорогу. На дворѣ бушевала страшная вьюга. Какъ городская жительница, я не имѣла никакого представленія о той опасности, какой я подвергалась, и меня страшно смущала мысль, что въ Бѣгичевкѣ меня ждутъ, что Софья Андреевна сердится на то безпокойство, которое я доставила имъ, не возвращаясь такъ долго. Кузнецъ просто изумился, услыхавъ о моемъ намѣреніи.
   -- И до угла улицы теперь не дойдешь,-- не то, что 20 верстъ ѣхать!-- сердито говорилъ онъ.-- Хорошо, если завтрато хоть просвѣтлѣетъ.
   Дѣлать было нечего. Я чувствовала себя неловко и тревожно, но пришлось остаться до утра. Утро настало ясное, роскошное. Г. рѣшилъ ѣхать вмѣстѣ со мной. Я была очень этому рада, потому что чувствовала себя какъ-то виноватой и особенно боялась Софьи Андреевны, такъ оберегавшей семейные интересы и семейный покой. Потомъ я вспомнила, что въ это утро она хотѣла уѣхать, и успокоилась немного, надѣясь, что я уже не застану ее. Вдругъ, на полдорогѣ, насъ нагоняютъ двое розвальней. Сидящіе въ нихъ мужики весело съ нами здороваются и заявляютъ ламъ, что они всю ночь меня искали въ поляхъ. Ихъ послали изъ Бѣгичевки, опасаясь за меня, что я гдѣ-нибудь замерзла. Это меня страшно смутило.
   Оказалось, что дома были гораздо больше встревожены, чѣмъ я могла себѣ представить. Какъ деревенскіе жители, они ясно понимали всю опасность моего положенія. Левъ Ник., какъ разсказала мнѣ Марія Львовна, не спалъ всю ночь. Но, вмѣсто недовольства, я встрѣтила самый радостный, самый сердечный пріемъ -- заблудшая овца дороже всѣхъ остальныхъ!-- говорилъ съ радостной улыбкой Левъ Николаевичъ.
   Оказалось, что я глубоко ошиблась и въ Софьѣ Андреевнѣ, предполагая въ ней такъ мало сердца. Она горячо расцѣловала меня, а когда я сказала, что думала, она уже уѣхала, она отвѣтила мнѣ:
   -- Какъ я могла бы уѣхать, не зная, что съ вами сдѣлалось?
   -- Да, Вѣрочка,-- говорила Марія Львовна,-- ты намъ сегодня стоила просто нѣсколькихъ лѣтъ жизни!-- Но она говорила это такъ добродушно, что огорчаться было невозможно.
   Послѣ этого событія я стала чувствовать себя у Толстыхъ, какъ въ родной семьѣ.
   Софья Андреевна уѣхала на другой день. Съ дороги она прислала письмо, гдѣ говорила, что душой она чувствуетъ себя еще совершенно въ Бѣгичевкѣ. Помню, что, слушая это письмо, мнѣ казалось, что она и мнѣ -- очень близкій человѣкъ, и ея интересы были дороги и мнѣ.
   

Глава VI.
Переселеніе въ Татищево.

   Скоро мнѣ пришлось уѣхать изъ "главнаго штаба". Такъ назывался у насъ домъ Раевскихъ въ деревнѣ Бѣгичевкѣ, гдѣ сосредоточивалось все центральное управленіе столовыми и жила семья Толстыхъ. Пріѣхала Татьяна Львовна,, и теперь тамъ было достаточно народу и безъ меня: гораздо нужнѣе были люди въ различныхъ другихъ пунктахъ района, занятаго нашими столовыми, для лучшаго наблюденія надъ наиболѣе изъ нихъ отдаленными и для открыванія новыхъ, когда на то явится возможность. Надо замѣтить, что возможность эта существовала въ продолженіе всего года, потому что каждая почта приносила новыя пожертвованія, и небольшая сумма осталась даже и на другой годъ, что было очень важно, потому что въ нѣкоторыхъ мѣстахъ неурожай повторился во всей своей силѣ и въ слѣдующемъ году. Для моего поселенія выбрали очень близкій отъ Бѣгичевки пунктъ,-- село Татищево, расположенное верстахъ въ пяти отъ Бѣгичевки. Райономъ моихъ столовыхъ были теперь всѣ деревни по рѣкѣ Рыхоткѣ, вплоть до Андреевки. Въ моемъ вѣдѣніи оказалось 14 столовыхъ. Въ Татищевѣ столовыя были открыты Маріей Львовной. Ихъ, какъ разъ, описываетъ Левъ Николаевичъ въ своей статьѣ "О средствахъ помощи населенію, пострадавшему отъ неурожая" {"Голодъ", Л. Н. Толстого. Изд. Посредникъ.}. Марія Львовна хорошо знала населеніе Татищева и потому она поѣхала со мной, чтобы устроить меня и рекомендовать народу.
   Татищево было большое село,-- около ста дворовъ, и раздѣлялось на двѣ слободы,-- старую и новую. Въ старой была церковь и жилъ причтъ. Въ каждой слободѣ была отдѣльная столовая. Столовыя устраивались у насъ обыкновенно въ хатѣ какого-нибудь бѣднаго, обремененнаго многочисленной семьей крестьянина, чтобы за хлопоты хата его отоплялась и вся семья могла бы кормиться. Но населеніе деревни всегда само дѣлало выборъ такой хаты, имѣя въ виду эти условія, такъ что мнѣ легче было выбрать, кому они довѣряютъ и къ кому будутъ охотно ходить. Такъ, напримѣръ, въ Татищевѣ какъ разъ пришлось, по желанію населенія, смѣнить хозяина столовой. Крестьяне были недовольны его неаккуратностью и сварливостью его жены.
   Незадолго передъ этимъ, въ Татищевѣ прошла эпидемія оспы и, когда мы пріѣхали туда, еще немало ребятишекъ бѣгало съ шелушившейся оспой. Но никто ихъ не сторонился, они ходили даже въ столовыя. Населеніе, очевидно, привыкло къ оспѣ. Кое-гдѣ еще случались отдѣльныя заболѣванія. Такъ, я разъ нашла въ одной хатѣ двухъ заболѣвшихъ грудныхъ дѣтей -- близнецовъ. Одинъ изъ нихъ уже поправлялся и казался болѣе крѣпкимъ ребенкомъ. А другой -- истощенный, съ старческимъ личикомъ, представлялъ собой какой-то одинъ сплошной нарывъ, такъ что мать должна была все время держать его на подушкѣ. Ребенокъ печально смотрѣлъ своими большими глазами и только жалобно пищалъ. Родители съ нетерпѣніемъ ждали его смерти. Черезъ два дня онъ умеръ, и они вздохнули свободнѣе.
   Марія Львовна особенно рекомендовала моимъ заботамъ наиболѣе нуждающіяся семьи и, между прочимъ, семью недавно умершаго крестьянина, Евсѣя. И при жизни его, двухдушевой надѣлъ семьи былъ сданъ въ аренду, и самъ Евсѣй съ семьей ходилъ побираться по міру, а съ его смертью, семья потеряла и послѣднюю опору. Она состояла изъ старухи-матери, больной женщины, умершей въ это же лѣто, старшаго сына -- идіота, парня лѣтъ 20-ти, второго сына Васьки, 16-лѣтняго, блѣднаго, худого мальчика, съ умными, живыми глазами, и 7 лѣтней дѣвочки Даши. Разумѣется, такую семью пришлось цѣликомъ взять на свое попеченіе. Ваську любили въ деревнѣ, онъ остался теперь главой семьи, и никто не протестовалъ противъ того, что этой семьѣ помогали больше, чѣмъ другимъ. Васька исходилъ съ отцомъ, побираясь по міру, всѣ окрестности, и, въ противоположность другимъ крестьянскимъ ребятамъ, не знающимъ ничего дальше своей деревни, ему была знакома вся мѣстность на далекое разстояніе. А такъ какъ дѣлать ему было нечего, то онъ и сдѣлался моимъ добровольнымъ кучеромъ, и мы ѣздили съ нимъ вмѣстѣ весь остатокъ зимы. Онъ нерѣдко могъ мнѣ давать также кое-какія свѣдѣнія о той или другой семьѣ, и говорилъ онъ всегда правду, такъ что на него можно было положиться. Но онъ же послужилъ, впослѣдствіи, источникомъ многихъ непріятностей для меня.
   Отъ другихъ ребятъ онъ, какъ нищій мальчикъ, отличался также какой-то безхозяйственностью, но эта безхозяйственность дала возможность его натурѣ отвлечься отъ черезчуръ узкихъ интересовъ своего двора. Онъ многое видѣлъ, многое зналъ, чего не знали ребята хозяйственныхъ семей, обладалъ нѣкоторымъ даромъ слова, умѣлъ многое хорошо и складно разсказывать и любилъ природу. Ему нерѣдко приходилось съ отцомъ ночевать подъ открытымъ небомъ, и всѣ эти разнообразныя впечатлѣнія создали изъ него мечтательную натуру. Онъ очень нравился Льву Ник. и Мар. Львовнѣ и они до конца нашего пребыванія тамъ интересовались его судьбой.
   Въ старой же слободѣ оказалось нѣсколько человѣкъ, выбитыхъ, благодаря неурожаю, изъ своей обычной колеи: вдова -- попадья, очень тихая, безотвѣтная старушка, но почти выжившая изъ ума отъ пьянства. У нея былъ сынъ лѣтъ 16--18, тоже пьяница, полуидіотъ, но вздорный парень. Онъ постоянно ссорился въ столовой съ вдовой-дьячихой, бойкой и сварливой женщиной, и нерѣдко эти ссоры доходили и до меня. Весь этотъ народъ въ хорошіе годы, по старой памяти, кормился среди крестьянъ, но въ неурожайный годъ имъ прямо пришлось голодать. Заработать себѣ что-либо они были прямо неспособны. Не мало нуждались теперь и бывшіе дворовые, безземельные люди, большей частью ремесленники. Работы имъ въ эту зиму не было, и они сидѣли безъ дѣла и безъ хлѣба.
   

Глава VII.
Моя жизнь на мельницѣ.

   Меня самое Марія Львовна устроила жить на мельницѣ, въ сторонѣ отъ деревни, внизу, у самой рѣки. Рѣчка съ трехъ сторонъ окружала мельницу съ довольно порядочнымъ фруктовымъ садомъ при ней. Мнѣ была отдана гостиная, гдѣ я спала на диванѣ. Брали съ меня здѣсь 7 рублей и за столъ и за квартиру. Кромѣ того, у мельника была лошадь, которая, вмѣстѣ съ небольшими санками коробочкой, во всякое время, предоставлялась въ мое распоряженіе, по 20 коп. за каждую поѣздку.
   Хозяева мои были очень хорошіе люди, и мнѣ у нихъ жилось спокойно и удобно. Вся семья состояла изъ самого мельника, жены его, 16-лѣтней дѣвушки -- дочери и мальчика, лѣтъ 12-ти. Самъ мельникъ былъ очень кротій, тихій человѣкъ, и окрестные крестьяне любили его. Если онъ не былъ на работѣ, то постоянно сидѣлъ въ своей маленькой комнаткѣ около передней и читалъ. Бралъ онъ и у меня книги, но народныя изданія казались ему уже не интересными, а у меня наиболѣе легкимъ чтеніемъ имѣлись только сочиненія М. Салтыкова, что для него было, все-таки, трудно. Любимымъ его чтеніемъ была "Нива" и романы Саліаса.
   Жена его, Любовь Герасимовна, очень неглупая женщина, ревностно занималась своимъ домашнимъ хозяйствомъ, а въ свободное время садилась вмѣстѣ съ дочерью за пяльцы вышивать ей приданое. Любовь Герасимовна, разумѣется, знала всю округу, и много помогала мнѣ своими совѣтами. Она была очень справедливой и добросовѣстной женщиной Ея родной братъ, бывшій священникомъ въ одномъ изъ ближайшихъ селъ, донесъ на насъ архіерею, что мы распространяемъ народныя книжки. Тогда этому священнику влетѣло за доносъ. Любовь Гер. страшно возмутилась его поступкомъ. Къ книгамъ моимъ она хотя и не прикасалась, но относилась къ нимъ вполнѣ одобрительно, а ея сынъ, живой и умный мальчикъ, Миша, перечиталъ у меня всю библіотеку. Читала и сестра его, но мысли ея были заняты совсѣмъ другимъ.
   
   Библіотеку эту я себѣ тотчасъ же завела, какъ только поселилась въ Татищевѣ. Народныя книги и брошюры брали нарасхватъ среди нашихъ сотрудниковъ и меня сначала обидѣли. Мнѣ почти ничего не попало. Тогда я, чуть не со слезами, обратилась ко Льву Николаевичу за совѣтомъ, гдѣ бы мнѣ достать книгъ. Онъ меня утѣшилъ и сказалъ, чтобы я написала прямо Сытину, чтобы онъ прислалъ мнѣ народныхъ изданій "Посредника" на 10 руб. и записалъ бы въ счетъ Льва Ник. Какая была для меня радость, когда вскорѣ пришли эти книги. На 10 руб. это былъ огромный тюкъ ихъ. Теперь меня уже просили подѣлиться, и я великодушно отдавала имъ что мнѣ было ненужно.
   Занятіе моей библіотекой было мнѣ настоящимъ отдыхомъ для души. Какъ только я бывала дома, комната моя наполнялась ребятишками, которые преважно разсаживались на всѣхъ стульяхъ и креслахъ гостиной и наперерывъ разсказывали мнѣ прочитанное. Нѣкоторые тутъ же учились читать, потому что плохо грамотнымъ я книгъ не давала.
   Но намъ недолго пришлось такъ разсуждать въ моей комнатѣ. Какъ-то разъ Любовь Герасимовна вошла ко мнѣ и возмутилась, что мальчуганы сидятъ на ея парадной мебели. Она отвела намъ для библіотеки небольшую, проходную комнатку съ чернаго хода, куда приходилъ ко мнѣ и весь остальной народъ по дѣламъ. Здѣсь разсуждать о книгахъ не такъ было удобно, но ребятишки не упускали своего. Какъ только я выходила изъ дверей дома, они вдругъ откуда-то появлялись и всегда цѣлой толпой провожали меня далеко за деревню, когда я шла навѣстить какую-нибудь другую столовую.
   Кромѣ столовыхъ, у насъ было немало еще и другихъ начинаній. Такъ, мы исполу раздавали лыко плести лапти, а также и ленъ и коноплю для пряжи. То, что получалось нами, раздавалось уже сиротамъ и неимущимъ. Матеріалъ намъ жертвовали. На тѣхъ же условіяхъ привозили къ намъ и дрова со станціи. Дровъ для столовыхъ покупать, кажется, тоже не приходилось,-- всегда были пожертвованныя.
   Такъ какъ коровъ въ деревняхъ осталось очень немного, то мы повсюду устроили пріюты для самыхъ маленькихъ дѣтей, гдѣ имъ давали молочную пшеную и гречневую кашу. Тамъ, гдѣ такихъ пріютовъ не было, мы раздавали матерямъ просто крупу. Затѣмъ, въ нѣкоторыхъ пунктахъ устроены были пекарни, гдѣ по пониженной цѣнѣ продавался хорошій, чистый хлѣбъ. Лекарни эти всегда осаждались народомъ. Были приняты также мѣры для сохраненія населенію лошадей къ веснѣ. Часть ихъ была устроена на корма тутъ же, неподалеку, а часть была отправлена въ Калужскую губернію, откуда намъ пришло предложеніе прокормить ихъ безплатно.
   Всю зиму народъ сидѣлъ безъ заработковъ, и тяжело было смотрѣть, какъ здоровые, крѣпкіе мужики цѣлые дни валялись на лавкахъ. Это томило и ихъ. Скотины повсюду осталось очень мало, такъ что она не требовала много заботъ, хозяйствовать было не у чего, а въ этой мѣстности не было никакого кустарнаго промысла; народъ былъ чисто земледѣльческій и ничего больше не умѣлъ дѣлать. Какъ-то разъ наняли кое-кого рубить лѣсъ и распиливать дрова. Недѣли черезъ двѣ три всѣ вернулись ни съ чѣмъ, голодные и оборванные. Они только поломали инструменты, а работать не могли.
   

Глава VIII.
Положеніе окрестныхъ деревень.

   Пріѣзжая въ Бѣгичевку по дѣламъ или повидаться съ Толстыми, я нерѣдко оставалась тамъ лишній денекъ, когда у нихъ скапливалось черезчуръ много работы, и исполняла какія нибудь порученія. При этомъ мнѣ приходилось бывать въ самыхъ различныхъ районахъ нашей дѣятельности, открывать новыя столовыя, которыя все шире и шире охватывали окрестность, а разъ мнѣ случайно привелось даже познакомиться со столовыми Краснаго Креста. Это случилось такъ: Левъ Николаевичъ послалъ меня навѣстить нѣкоторыя столовыя въ деревняхъ, расположенныхъ по Дону, но не указалъ точно, въ какихъ именно, вѣроятно, предполагая, что мнѣ это извѣстно. Я же и не подозрѣвала, что среди нихъ имѣются и столовыя Краснаго Креста, и объѣхала всѣ столовыя кряду. Въ столовыхъ Краснаго Креста очень жаловались на пищу: тамъ кормили бобами и чечевицей, къ которымъ крестьяне, не привыкли и ихъ тошнило отъ нихъ. Они очень просили взять ихъ на наше попеченіе, такъ какъ у насъ выдавался не только лучшій продуктъ, но и больше. Въ пограничныхъ съ нашими районами деревняхъ къ веснѣ разыгрался голодный тифъ. Какъ только въ деревнѣ организовывалась помощь, тифъ понемногу слабѣлъ и совершенно прекращался, такъ что не было никакого сомнѣнія, что даже и такая сравнительно ничтожная помощь населенію понижала смертность.
   Нужно было видѣть, какъ оживалъ и ободрялся пріунывшій народъ, когда въ заброшенную, кажется, и самой судьбой, и людьми деревню являлась продовольственная помощь. Со стороны земства тоже выдавалось пособіе, но слишкомъ недостаточное и, кромѣ того, еще плохого качества. Въ Тульской губерніи продовольствіе было организовано болѣе или менѣе порядочно, такъ что въ нѣкоторыхъ селеніяхъ тамъ представлялась возможность ограничивать столовыя однимъ приваркомъ, что значительно сохраняло расходы. Въ Рязанской же губ. выдавали по 20-ти и даже, какъ напримѣръ, въ Скопинскомъ земствѣ, по 15-ти фунтовъ на душу, не считая рабочаго населенія, которое, за неимѣніемъ заработковъ, оставалось тутъ же, въ голодныхъ деревняхъ и, разумѣется, потребляло больше всѣхъ.
   Въ первый разъ, когда мнѣ пришлось самой открыть столовыя въ голодающихъ селеніяхъ, на меня это произвело большое впечатлѣніе. Это было въ Екатериновкѣ. Тамъ была сильная тифозная эпидемія, начинавшая уже утихать, когда я туда пріѣхала. Много народу вымерло, и настроеніе крестьянъ было подавленное. Встрѣтили они меня, точно свою освободительницу; вся деревня сбѣжалась ко мнѣ, а бабы со слезами крестились.
   "Мы думали, что и самъ Господь-Батюшка забылъ насъ", говорили они,-- "что ни день, то гробъ или два несутъ". Покончивъ съ устройствомъ столовыхъ, я спросила, не осталось ли еще гдѣ-нибудь болѣзни?
   -- Какже, какже, вотъ у Аѳанасія еще всѣ парнишки лежатъ; мы и мимо дома-то стараемся не ходить теперь.
   Я вошла въ указанную мнѣ хату. Тамъ всѣ изумились моему появленію. Они давно уже отвыкли видѣть у себя постороннее лицо. Все женское населеніе въ этой многочисленной до того семьѣ вымерло. Семья была двойная и жила въ двухъ отдѣльныхъ половинахъ хаты. За время болѣзни имъ пришлось соединиться, потому что на ногахъ оставался только одинъ изъ двухъ братьевъ хозяевъ, который и ходилъ за всѣми одинъ.
   -- Вѣрите ли,-- говорилъ онъ мнѣ,-- восемь недѣль огня не гасилъ ночью. Вотъ теперь выписалъ себѣ въ помощь изъ другой деревни дочку, чтобы хоть обѣдъ сварила, а то ни одной бабы въ живыхъ не осталось. Да, вѣдь, у ней тоже дома мужъ,-- побудетъ немного, да и уѣдетъ.
   Дочка его, молодая, красивая женщина, ласкала въ это время маленькую дѣвочку, лѣтъ трехъ, которую тоже пощадилъ тифъ. Это былъ точно лучъ свѣта въ мрачной обстановкѣ смерти и болѣзни. Она смѣялась и что-то весело лепетала, разглядывая данные ей мною наряды.
   -- Вотъ,-- засмѣялся тоже Аѳанасій,-- такъ вотъ все она одна и забавляла насъ.-- На широкой лавкѣ лежали три подростка мальчика, блѣдные, съ туманными глазами. Я ровно ничего не понимала тогда въ медицинѣ, и давала Аѳанасію какіе-то примитивные совѣты насчетъ ухода за больными.
   Мы сидѣли на скамейкѣ и разговаривали. Вдругъ изъ другой половины избы вышла какая-то фигура и медленно, торжественно поклонилась мнѣ въ ноги. Я и до сихъ поръ не могу спокойно вспомнить объ этой минутѣ. Это былъ синевато-блѣдный, дрожащій отъ слабости, страшно исхудалый мужикъ. Подняться самъ онъ уже не могъ, Аѳанасій поторопился помочь ему. Что говорилъ онъ, я почти не помню,-- я страшно испугалась и смутилась,-- кажется, онъ говорилъ, что вѣритъ теперь, что не умретъ. Оказалось, что это былъ только что начинающій выздоравливать братъ Аѳанасія.
   Съ тяжелымъ чувствомъ уѣхалъ я изъ Екатериновки. Кромѣ тифа, деревня переживала еще страшное разореніе. Я должна была устроить тамъ двѣ столовыхъ.
   Дома, въ Бѣгичевкѣ никто не зналъ о тифѣ, и, вернувшись, я разсказала Маріи Львовнѣ, что я видѣла. Мнѣ не хотѣлось тревожить бывшую у насъ тогда Софью Андреевну, и я просила Марію Львовну не говорить матери. Но она не удержалась и разсказала. А я получила выговоръ отъ Софьи Андреевны за то, что не только сама рискую, но подвергаю риску и другихъ. Но я и сама не ожидала тамъ встрѣтить то, что видѣла.
   Левъ Ник. замѣтилъ, что всюду, куда мы входимъ со своими столовыми, тифъ останавливается. Кажется, вообще, онъ въ этомъ году не разыгрался въ Рязанской губ. такъ, какъ это было въ другихъ мѣстахъ.
   

Глава IX.
Возвращеніе въ Бѣгичевку и наша жизнь тамъ зимой.

   Въ это время у насъ заболѣлъ тяжелой формой тифа мѣстный земскій врачъ. Хворалъ онъ долго и чуть не умеръ. Елена Мих., которую очень любила семья врача, поѣхала ухаживать за нимъ. А мнѣ пришлось оставить свое Татищево и мельницу и поселиться опять въ Бѣгичевкѣ на ея мѣсто. Работниковъ тамъ теперь было очень мало, а работы много. Это время моего пребыванія сблизило меня больше съ Маріей Львовной. Большей частью насъ было тамъ только трое: Левъ Николаевичъ, Марія Львовна и я. И эти нѣсколько недѣль тѣсной жизни съ ними составляютъ очень дорогое для меня воспоминаніе.
   Въ то время Л. Н. продолжалъ работать надъ своимъ основнымъ трудомъ "Царство Божіе внутри васъ" и кромѣ того, писалъ свое извѣстное письмо о "Карлеѣ", и по мѣрѣ того, какъ развивались его творческіе замыслы, онъ излагалъ ихъ намъ, двумъ молоденькимъ дѣвушкамъ. Нерѣдко онъ приходилъ въ какое-то восторженное настроеніе, слезы показывались у него на глазахъ. Въ эти дни мятелей и снѣжныхъ заносовъ никакая почти внѣшняя жизнь не развлекала насъ по вечерамъ, и, затаивъ дыханіе, прислушивались мы къ словамъ старика. Утромъ онъ вставалъ и тотчасъ же брался за перо, а я, подъ вліяніемъ новыхъ, нахлынувшихъ на меня мыслей, присутствуя точно при самомъ процессѣ великаго, художественнаго творчества, проводила цѣлыя ночи или въ разговорахъ съ Маріей Львовной, или продумывая всегда о чемъ мы говорили днемъ. Мысль работала лихорадочно; брать прямо все на вѣру, заражаясь отъ Л. Н. настроеніемъ, моя рефлектирующая натура никакъ не хотѣла, и къ вечеру я храбро являлась съ возраженіями на разговоръ предъидущаго дня. Левъ Ник. встрѣчалъ ихъ всегда съ выраженіемъ такой мягкости, доброты и какой-то проникновенности въ жизнь, какой я, кажется, не видала у него ни раньше, ни послѣ. Все лицо его точно свѣтилось какимъ-то необыкновеннымъ свѣтомъ. Его живое участіе и интересъ къ моей умственной работѣ ободряли меня, и мнѣ было легко побѣдить мою обычную застѣнчивость. Марія Львовна тогда немножко хворала и, хотя всегда присутствовала, но сравнительно мало принимала участіе въ разговорахъ. Начиналось, обыкновенно, съ того, что, разливая чай, я говорила Льву Ник., что не могу съ нимъ во всемъ согласиться.
   -- А ну-те ну-те, это интересно. Что же вы скажете?
   И я дѣлала ему свои возраженія, останавливаясь на томъ, что мнѣ было не вполнѣ ясно. И онъ терпѣливо разъяснялъ, толковалъ, а его художественная мысль работала дальше. Возраженія мои падали какъ-то сами собой.

* * *

   Какъ онъ былъ тогда здоровъ, спокоенъ и оживленъ! Теперь мы имѣли больше возможности отдалять его отъ текущей работы и предоставить литературнымъ занятіямъ, и его естественная жизнерадостность снова брала верхъ,-- на лицѣ его чаще являлась улыбка, и онъ охотно шутилъ и смѣялся съ нами.
   -- А ну-те, Вѣра Михайловна, давайте съ вами прыгать черезъ рѣшетку!-- вдругъ, бывало, скажетъ онъ, принимаясь, дѣйствительно, перепрыгивать черезъ небольшую рѣшетку кругомъ лѣсенки.
   Днемъ онъ, обыкновенно, все-таки ѣздилъ куда-нибудь, несмотря ни на морозы, ни на мятели. Одинъ разъ, впрочемъ, я застала его въ залѣ очень подавленнымъ и разстроеннымъ. Я вопросительно взглянула на него, не рѣшаясь спросить.
   -- Какъ бы мнѣ хотѣлось сейчасъ проснуться, Вѣра Михайловна...
   Подъ словомъ "проснуться" онъ разумѣлъ "проснуться въ другую жизнь", умереть. Я смутилась и не знала, что на это отвѣтить. Дѣло скоро разъяснилось: Левъ Ник. былъ очень недоволенъ собой. На одномъ изъ пунктовъ у насъ работалъ въ то время какой-то странный субъектъ. Явился онъ къ намъ какъ-то неожиданно, далъ о себѣ какія-то странныя, сбивчивыя свѣдѣнія. Его устроили на пунктѣ, и оттуда къ намъ доносились слухи о какихъ-то скандалахъ,-- говорили, что онъ сильно пьетъ. Всѣ другіе сотрудники были у насъ люди, преданные дѣлу, большей частью, ученики и послѣдователи Льва Ник., и подобное явленіе было ужъ черезчуръ рѣзкимъ диссонансомъ во всей дѣятельности нашей компаніи. Левъ Ник. всегда страшно волновался при этихъ слухахъ. Онъ, кажется, совершенно не выносилъ пьющихъ людей. Въ тотъ день, оказывается, явился этотъ господинъ и, заставъ Льва Ник. одного, одолѣлъ его своими черезчуръ развязными разговорами. И Льву Ник. было страшно тяжело, что онъ не могъ подавить въ себѣ непріязненнаго чувства къ нему. Онъ попросилъ меня заняться съ нимъ и удовлетворить его любопытство. Больше въ этотъ день мы, кажется, не показывали его Льву Ник.
   Но дѣло кончилось все-таки ра

   

У Л. Н. Толстого въ голодный 1892 годъ.

Глава X *).
Разъѣзды по окрестнымъ деревнямъ.

*) Современникъ". Кн. V.

   Такъ какъ я все продолжала оставаться въ Бѣгичевкѣ, то я рѣшила даже, при случаѣ, заѣхать на мельницу, чтобы взять тамъ кое-какія вещи. Этотъ удобный случай подвернулся какъ разъ на другой день. Левъ Ник. попросилъ меня съѣздить въ маленькую деревню Софіевку, чтобы уладить тамъ какія-то недоразумѣнія, а кстати и навѣстить по дорогѣ всѣ другія столовыя, какія мнѣ встрѣтятся,
   По дорогѣ лежала какъ разъ моя мельница и деревни, столовыми которыхъ я завѣдывала до сихъ поръ. День былъ хмурый, невеселый, но не холодный. Въ Татищевѣ присоединился ко мнѣ и мой постоянный спутникъ, Вася. Онъ лучше меня зналъ окрестныя мѣста и ужъ во всякомъ случаѣ лучше зналъ, гдѣ удобнѣе проѣхать. У меня иногда случались серьезныя затрудненія, благодаря моему незнанію мѣстности. Такъ, разъ у меня упала лошадь на какомъ-то высокомъ бугрѣ подъ рѣчкой Рыхоткой. Она поскользнулась на льду. Я остановилась въ недоумѣніи, не зная, что предпринять, какъ мнѣ поднять ее, и совершенно не подозрѣвала всей опасности положенія. Снизу меня, наконецъ, замѣтили изъ двухъ селеній и пришли въ ужасъ" Оказалось, что этимъ бугромъ зимой никто не ѣздитъ, потому что онъ настолько круто спускается со всѣхъ сторонъ, что снѣгъ на немъ не удерживается, и нѣтъ ничего легче, какъ скатиться по голому, гладкому льду Въ глубокую долину. Кучка мужиковъ подходила ко мнѣ, дѣлая мнѣ какіе-то знаки издали. Они хотѣли дать мнѣ знать, чтобы я или моя лошадь не сдѣлали никакого неосторожнаго движенія. Но лошадь, къ счастью, не дѣлала сама попытки встать. Наконецъ, они подошли съ большими предосторожностями, выпрягли ее, подняли и тихонько, шагомъ, свели съ бугра.
   Во избѣжаніе такихъ приключеній, я и брала съ собой Васю. Во всѣхъ окрестныхъ деревняхъ его знали и очень сердечно относились къ нему, зная, въ какихъ тяжелыхъ обстоятельствахъ осталась его семья. Ему никто не завидовалъ за ту помощь, которую мы оказывали его несчастной семьѣ.
   Когда мы отъѣхали уже довольно далеко отъ мельницы, поднялся вѣтеръ и закрутилъ по землѣ. Погода мѣнялась. Вася нахмурился и предложилъ мнѣ вернуться на мельницу.
   -- Смотри, потомъ уже поздно будетъ!-- предостерегалъ онъ меня.
   Но мнѣ казалось совершенно невозможнымъ не исполнить желанія Льва Ник. До деревни было уже недалеко, мы быстро кончимъ дѣла и успѣемъ вернуться. Понемногу начала подниматься и мятель, но мы были уже въ деревнѣ.
   Невеселую картину представляла собой Софіевка. Это была маленькая деревня, заброшенная на Куликовомъ полѣ. Около нея -- ни деревца, и снѣгъ свободно заносилъ ея избы. Издали ихъ совсѣмъ даже не было видно, потому что около каждой стѣной стояли высокіе сугробы. Приходилось спускаться по довольно высокимъ лѣсенкамъ, продѣланымъ въ этихъ сугробахъ, чтобы войти въ хату. Въ хатахъ, всю зиму стоитъ полумракъ; а окрестные жители разсказывали мнѣ, что разъ въ очень снѣжную зиму деревню совершенно занесло, и становой долженъ былъ нарядить людей откапывать ее.
   Въ избѣ старосты собрался сходъ. Такъ какъ деревня была маленькая, то дѣло шло довольно тихо и мирно. Дѣла обсуждались толково, и все улаживалось. Но переговоры, все-таки, затянулись; да кромѣ того, у нихъ такъ все было мирно и ладно, что пріятно было побыть съ ними подольше, и я не торопилась ѣхать.
   Наконецъ, когда я собралась уѣзжать, совершенно уже почти стемнѣло, а мятель крутила все больше и больше.
   -- Ѣхать тебѣ, барышня, нельзя,-- заявили мнѣ крестьяне,-- оставайтесь у насъ ночевать.
   Но я и слышать объ этомъ не хотѣла. Не можетъ быть, чтобы нельзя было вернуться,-- дорога такая знакомая, а дома у насъ такъ хорошо, и сегодня обѣщанъ конецъ сказки. Я во что бы то ни стало рѣшила ѣхать. Намъ запрягли лошадь, вывели на дорогу и долго смотрѣли вслѣдъ.
   Но быть дома въ этотъ вечеръ намъ такъ и не удалось. Безпомощно проблуждавъ среди мятели по Куликову полю, мы волей-неволей должны были ночевать въ первой попавшейся и незнакомой намъ деревнѣ.
   Поздно разсвѣло на другое утро. Мятель продолжалась, хотя, впрочемъ, далеко не съ прежней силой.
   Проводить насъ до знакомой намъ деревни никто не согласился. Просили и насъ переждать, пока утихнетъ мятель, но днемъ мы уже не видѣли опасности ѣхать дальше. Насъ вывели на дорогу и пожелали намъ счастливаго пути.
   Дорогу было чуть видно, да и то, когда мы низко наклонялись изъ саней; но мы теперь были осторожны и внимательно слѣдили, какъ бы не сбиться съ пути. Скоро мы стали страдать отъ холода. Дулъ холодный, рѣзкій вѣтеръ, а на мнѣ было все мокрое,-- и муфта и шапка, и воротникъ отъ шубы. Я забыла развѣсить ихъ, просушить, и все теперь обледенѣло на мнѣ.!
   Наконецъ, завидѣлась и зеленая крыша нашей усадьбы. Мы повеселѣли,-- сейчасъ оба отогрѣемся. Но, пріѣхавъ домой, я уже почти не могла двигать ни руками, ни ногами, не могла сама снять своихъ обмерзшихъ валенокъ. Насъ встрѣтилъ Левъ Ник. и Павелъ Ивановичъ. Левъ Ник. вовсе не былъ такъ взволнованъ, какъ въ прошлый разъ. Оказалось, что онъ былъ увѣренъ, что я ночевала на мельницѣ. Услыхавъ же разсказъ о нашихъ приключеніяхъ, старикъ пришелъ прямо въ ужасъ. Онъ попросилъ Павла Ив. напоить меня чаемъ, уложилъ меня въ кабинетѣ на диванъ, самъ принесъ мнѣ какой-то мѣховой тулупчикъ и укрылъ меня, и все распрашивалъ меня о пережитыхъ впечатлѣніяхъ
   

Глава XI.
Открытіе новаго пункта.

   На этотъ разъ поѣздка моя обошлась мнѣ не совсѣмъ даромъ. На другой день у меня сильно поднялась температура, а такъ какъ кругомъ насъ свирѣпствовалъ тифъ, и даже мѣстный земскій врачъ былъ боленъ тифомъ, то и мое заболѣваніе встревожило всѣхъ Потомъ это оказалось простой фоликулярной ангиной, но Марія Львовна уже собиралась писать моей матери, что меня сильно взволновало. Нѣсколько дней мнѣ пришлось просидѣть дома. Левъ Ник. очень волновался за меня, не довѣрялъ моему хорошему аппетиту и утверждалъ, что это я только нарочно храбрюсь.
   На другой день, къ намъ пріѣхало еще двое гостей, которые встрѣтились и познакомились на станціи, что было пріятной неожиданностью для одного изъ нихъ, не понимавшаго ни слова по-русски, шведа по происхожденію, Стадлинга. Онъ былъ корреспондентомъ одной изъ англійскихъ газетъ и явился въ нашу глушь, чтобы видѣть Льва Николаевича и познакомиться съ его дѣятельностью въ дѣлѣ помощи голодающимъ крестьянамъ"!
   Другая была Ек. Ив. Б., пріѣхавшая сама принять участіе въ дѣлѣ помощи голодающимъ. Она должна была отправиться за 35 верстъ отъ насъ, въ Тульскую губ., куда приглашала ее одна помѣщица, кажется, дальняя ея родственница, и предлагала поселиться у нея въ домѣ. Пока она помѣстилась въ одной со мной комнатѣ и, увидѣвъ, что я больна, немедленно же принялась заботиться обо мнѣ. Такъ какъ я не могла никуда выходить, то и она оставалась со мной въ комнатѣ и читала мнѣ вслухъ; а я въ жару лежала на диванѣ.
   Разъ, когда я такъ лежала, въ комнату вошелъ, Левъ Ник. Я поторопилась подняться, но Левъ Ник. сказалъ, что если я встану, то онъ сейчасъ же уйдетъ изъ комнаты. Я осталась лежать, а онъ сѣлъ рядомъ въ кресло, и мы всѣ втроемъ долго разговаривали. Съ этихъ поръ, онъ часто заходилъ, къ намъ поболтать, и я уже не дѣлала попытки вставать.)
   Предполагалось, что я поѣду съ Ек. Ив. и помогу ей устроить въ ея районѣ складъ и столовыя. Но температура у меня все держалась высокая, и ѣхать такъ далеко было рискованно, тѣмъ болѣе, что стояли сильные морозы. Разъ, вечеромъ, я слышу, что Левъ Ник. говоритъ Марій Львовнѣ, что дѣлать нечего,-- такъ какъ я все не поправляюсь, то, вмѣсто меня, придется ѣхать ей. Я непремѣнно рѣшила поправиться на другой же день и стала скрывать свою температуру. Рѣшено было, что мнѣ уже можно ѣхать.
   Наканунѣ вечеромъ я показала Ек. Ив. и Стадлингу столовыя въ Бѣгичевкѣ. Столовыя имѣли такой уютный видъ" Хлѣбъ былъ такой хорошій, и насъ такъ привѣтливо встрѣтили, что все имъ ужасно понравилось.
   Стадлингъ оставался у насъ щ!"слѣ около двухъ недѣль въ Бѣгичевкѣ и пришелся по душѣ всѣмъ сотрудникамъ. Положеніе нашего крестьянства произвело на него сильное впечатлѣніе. Еще по дорогѣ къ намъ со станціи, при видѣ нашихъ безконечныхъ, пустынныхъ полей, онъ съ, изумленіемъ спрашивалъ свою спутницу:-- а гдѣ же работники этихъ полей? Потомъ онъ, не зная ни слова по-русски, уѣхалъ въ Самарскую губернію, гдѣ тогда свирѣпствовалъ голодный тифъ, и принялъ самое горячее участіе въ уходѣ за больными.
   Но всѣхъ нашихъ окрестныхъ крестьянъ онъ порядочно напугалъ. Благодаря агитаціи мѣстнаго духовенства противъ Льва Ник., они жили все время въ ожиданіи пришествія антихриста, который будетъ ихъ соблазнять и накладывать свои печати. Стадлингъ ходилъ въ лапландскомъ костюмѣ, мѣхомъ вверхъ, что придавало ему не совсѣмъ обычный видъ. Говорить по-русски онъ не умѣлъ и, кромѣ того, у него былъ маленькій фотографическій аппаратъ, которымъ онъ дѣлалъ снимки съ заинтересовавшихъ его типовъ и группъ крестьянъ. Результатомъ всего этого было то, что населеніе приняло его за антихриста и, когда я послѣ пріѣхала въ тѣ деревни, которыя онъ посѣтилъ, мнѣ тамъ разсказывали, какъ у нихъ былъ антихристъ и накладывалъ свою печать. Посмотритъ пристально на кого-ни- будь и щелкнетъ своей печатью.-- А потомъ,-- добавляли они,-- всѣхъ кого онъ припечаталъ, назначитъ къ выселенію. И мы теперь ужъ и не знаемъ, что дѣлать.
   Почему,-- назначатъ къ выселенію,-- такъ и осталось неизвѣстнымъ. Къ счастью, Стадлингъ никогда не ѣздилъ одинъ, и потому болѣе серьезныхъ недоразумѣній у него съ крестьянами не произошло.

-----

   На другой день послѣ посѣщенія столовыхъ мы собрались въ путь. Съ нами сѣлъ въ сани и Левъ Ник., которому нужно было проѣхать по дорогѣ съ нами верстъ 18. Въ саняхъ лежалъ еще багажъ Ек. Ив., и мѣста старику совсѣмъ не было. Онъ то становился къ намъ на запятки, то садился внутрь саней на корзинку и все боялся задавить меня. Ему было ужасно неудобно, но когда я предложила ему сѣсть на мое мѣсто, то онъ даже разсердился. Наконецъ, мы пріѣхали къ мѣсту нашего назначенія. Подъѣхали къ дому и вошли въ переднюю. Изъ передней дверь вела въ залу съ блестящимъ паркетнымъ поломъ, огромными зеркалами и т. д. Тутъ только мы замѣтили, что совсѣмъ не подходили кѣр" этой нарядной обстановкѣ. Даже и Ек. Ив. успѣла уже измѣнить свой городской видъ. А я совсѣмъ и забыла думать о своемъ туалетѣ. Насъ это сильно разсмѣшило.
   Было уже около двухъ часовъ, а хозяйка только еще вставала. Наконецъ, и она вышла къ намъ, нарядная, изящная. Вся ея внѣшность слишкомъ рѣзко отличалась отъ всего, что до сихъ поръ окружало насъ въ обстановкѣ горя и нужды. Встрѣтила она насъ очень любезно и пригласила къ завтраку. За завтракомъ мы познакомились съ дочками хозяйки, двумя маленькими дѣвочками, 8 и 9 лѣтъ. На рукахъ этихъ бѣдныхъ, дѣвочекъ было домашнее хозяйство, и они уже разбирались въ какихъ-то денежныхъ расчетахъ и спорили съ прислугой.
   Мы, разумѣется, въ тотъ же день принялись за дѣло. Въ устройствѣ склада и закупкѣ провіанта намъ большія услуги оказалъ одинъ изъ практикантовъ Стебута, имѣніе котораго было неподалеку. Самый складъ устраивался въ имѣніи князя Голицына. Для разъѣздовъ хозяйка наша предоставила намъ сани и лошадь съ подросткомъ-кучеромъ, одѣтымъ въ нѣсколько маскарадный костюмъ,-- въ какую-то боярскую шапку съ краснымъ верхомъ и въ армякъ съ краснымъ кушакомъ.
   Наконецъ, и въ этомъ пунктѣ стали одна за другой открываться столовыя. Населеніе здѣсь сильно пострадало отъ неурожая и было чрезвычайно разорено. Въ нѣсколько лучшемъ положеніи находились крестьяне около крупныхъ имѣній. Въ этой мѣстности, кажется, было устроено около десяти столовыхъ.
   Черезъ нѣсколько дней я собралась въ обратный путь. Грустно мнѣ было прощаться съ Ек. Ив., съ которой я такъ свыклась въ короткое время нашего знакомства, но дѣлать было нечего. Наша любезная хозяйка поѣхала проводить меня до Андреевки, т. е. почти до половины пути. Дѣвочки дали мнѣ какой-то хлѣбецъ для Льва Никол. и перевязали его хорошенькой ленточкой, а для меня положили въ корзинку яблокъ и апельсиновъ.
   Домой я, все-таки, была очень рада пріѣхать. Встрѣтили меня, какъ всегда, чрезвычайно ласково. Левъ Ник. спросилъ шутя:
   -- А васъ, навѣрное, тамъ трупами кормили?
   Кормили-насъ, дѣйствительно, индѣйками и цыплятами. Онъ пришелъ, положительно, въ ужасъ, когда я ему разсказала о хозяйственной дѣятельности маленькихъ |дѣвочекъ и все потомъ повторялъ:-- но, вѣдь, это ужасно? Бѣдныя дѣвочки! ў
   

Глава XII.
Сношеніе съ внѣшнимъ міромъ. Расширеніе нашей дѣятельности.

   И снова жизнь у насъ пошла попрежнему; только на мельницу я уже больше не возвращалась, потому что въ главномъ домѣ было много работы. Этотъ, періодъ былъ періодомъ особенно усиленной нашей дѣятельности. Къ концу зимы все больше и больше требовалось расширять помощь населенію, и мы имѣли полную на это возможность. Деньги и всевозможныя пожертвованія приходили съ каждой почтой. Почта получалась два раза въ недѣлю, и разборъ почты представлялъ для насъ всегда большой интересъ. Почта связывала насъ буквально со всѣмъ міромъ. Письма стекались отовсюду, со всѣхъ концовъ свѣта.
   Сначала разборка ихъ лежала на одной Маріи Львовнѣ и на Татьянѣ Львовнѣ, когда она бывала у насъ; а потомъ въ, этомъ дѣлѣ стала принимать участіе и я. Большей частью гутъ же присутствовалъ и самъ. Левъ Ник., а также, и почти всѣ, кто былъ въ домѣ. Почти всякую почту приходили и деньги на помощь голодающимъ. Часть писемъ Левъ Ник. бралъ себѣ, для того чтобы отвѣтить лично. На другія же письма, особенно на письма дѣлового характера,-- объ устройствѣ столовыхъ, о положеніи населенія въ нашихъ краяхъ,-- писали отвѣты Марія Львовна, Татьяна Львовна, а потомъ и я. Левъ Ник. всегда ихъ прочитывалъ, добавлялъ что-нибудь, если находилъ нужнымъ и подписывалъ. Часть писемъ, на которыя, вообще, не предполагалось отвѣчать, съ соотвѣтствующей помѣткой, складывалась отдѣльно.
   Изъ-за границы приходили иногда отчаянныя письма. Такъ, въ одномъ письмѣ съ острова Мальты былъ запросъ, правда ли, что у насъ люди падаютъ на улицахъ мертвыми отъ голода. На это Левъ Ник. ясно и подробно писалъ, что отъ голода на улицахъ не падаютъ, но что неурожай сильно повысилъ смертность въ деревняхъ, истощилъ и разорилъ населеніе и развилъ болѣзни.
   Много присылалось запросовъ объ устройствѣ столовыхъ, объ организаціи борьбы съ голодомъ. Но очень много приходило также и самыхъ интересныхъ для Льва Николаевича писемъ, на которыя онъ всегда очень обстоятельно и очень подробно отвѣчалъ,-- письма о смыслѣ жизни, о тѣхъ или другихъ духовныхъ запросахъ, требовавшихъ себѣ отвѣты, о разрѣшеніи разныхъ сомнѣній. Ни одно письмо не проходило безъ вниманія и безъ должной оцѣнки. Особенно радовали Льва Ник. изрѣдка приходящія вѣсти о томъ, что тамъ или тутъ кто-нибудь отказался отъ исполненія воинской повинности. Въ такихъ случаяхъ онъ часто повторялъ: "Видите, ледъ уже подтаялъ, онъ скоро проломится окончательно, и хлынутъ цѣлые потоки воды".
   Съ увеличеніемъ работы, увеличилось у насъ и число работниковъ. Пріѣхало много новыхъ людей,-- пріѣхали три брата А., В. Сл., Д., Е. С., T., K. В. и др. Всѣ разселились въ разныхъ пунктахъ, но кое-кто остался и въ "главномъ штабѣ, какъ мы называли Бѣгичевскій домъ.
   Теперь Бѣгичевскій домъ былъ полонъ. Съ утра, впрочемъ, попрежнему, всѣ разъѣзжались. Помимо постоянной, текущей работы, мы теперь усиленно открывали все новыя и новыя столовыя. Отъ разныхъ селъ и деревень являлись цѣлыя депутаціи съ просьбой поддержать ихъ до новаго хлѣба. Даже сравнительно достаточныя селенія совершенно разорились къ веснѣ.
   Такъ, я разъ поѣхалъ открыть столовую въ Спѣшневѣ. Эта деревня выдѣлялась среди прочихъ своей многоземельностью. Земля у спѣшенцевъ была дарственная. Жили они раньше довольно хорошо, хотя тамъ больше, чѣмъ, гдѣ-либо произошло разслоеніе крестьянъ,-- на богачей, тѣмъ или инымъ способомъ, захватившихъ земли въ свои руки, и на бѣдняковъ, давно уже утратившихъ всякія права на свою землю. И въ столовую попали такіе бѣдняки, какихъ не часто можно было встрѣтить въ другихъ деревняхъ.
   Такъ, обходя, по обыкновенію, вмѣстѣ со старостой всѣ дворы, мы подошли къ маленькой хаткѣ, съ раскрытой, конечно, крышей. Попробовали отворить дверь во дворъ,-- не отворяется.-- "Прямо живая могила",-- говорятъ крестьяне. Весь дворъ черезъ раскрытую крышу засыпало сугробами снѣга, и въ хату нельзя было войти, ни выйти изъ нея. Пришлось нѣкоторымъ перелѣзть черезъ стѣну раскрытаго двора и изнутри его уже откопать засыпанную снѣгомъ дверь. Наконецъ, мы вошли въ хату. Въ хатѣ было такъ холодно, что густой паръ стоялъ отъ дыханія. Въ первую минуту мы никого не видѣли; но затѣмъ съ печки стали выглядывать удивленныя дѣтскія головки, а за ними показалась молодая еще, но страшно истощенная женщина.
   -- Чья же это хата,-- спросила я, ища глазами хозяина.
   -- А это -- нашъ первый богачъ на деревнѣ,-- у него 21 десятина земли,-- улыбаясь, говорили крестьяне.
   Оказалось, что хозяинъ пропалъ куда-то безъ вѣсти, оставивъ жену съ четырьмя крошечными дѣтьми. Земли у него, дѣйствительно считалось много, но вся она была куда-то отдана, или продана, такъ что, какъ говорили крестьяне, "онъ и самъ-то не знаетъ, гдѣ она у него и есть".
   Хлѣба въ хатѣ оставалось половина коровая, лежавшаго подъ образами, и больше въ хатѣ не было абсолютно никакихъ запасовъ.
   Въ Спѣшневѣ нашлось еще нѣсколько такихъ же обѣднѣвшихъ семей. Мы находили людей не только на печкахъ, но даже и въ самыхъ печкахъ, куда они забирались отъ холода.
   Другой разъ пришли къ намъ крестьяне изъ деревни Осиновой горы, гдѣ прежде тоже жили хорошо. Левъ Нак. попросилъ меня съѣздить туда и открыть тамъ столовую. Я поѣхала въ сильную оттепель, и кромѣ того шелъ проливной дождь. Осиновая гора этимъ лѣтомъ только что погорѣла. Крестьяне успѣли уже выстроить себѣ, съ чьей-то помощью, просторныя, кирпичныя избы, но покрыть ихъ соломой имъ не удалось. Поэтому, почти во всѣхъ хатахъ сквозь крыши лилъ дождь. Крестьянскія семьи ютились по нѣскольку вмѣстѣ въ тѣхъ изъ нихъ, которыя были посуше. Грустный, печальный видъ имѣла деревня. Но, все-таки, здѣсь требовалось больше временная поддержка до лучшихъ временъ.
   Такъ, все дальше и дальше двигались мы со своими столовыми, при чемъ число ихъ, въ концѣ концовъ, дошло, кажется, до 200. Работа шла интенсивно.
   

Глава XIII.
Какъ жилъ и работалъ Левъ Николаевичъ въ Бѣгичевкѣ.

   Окончивъ дневную работу, всѣ мы, кто оставался въ Бѣгичевкѣ, собирались теперь по вечерамъ вмѣстѣ, дѣлились своими впечатлѣніями, распредѣляли приблизительно!, работу на слѣдующій день и намѣчали планы тѣхъ или другихъ мѣропріятій. Нерѣдко, Левъ Ник. садился играть въ шашки со старикомъ-поваромъ въ маленькой буфетной, расположенной около столовой, гдѣ мы проводили большую часть своего времени дома. Въ эту маленькую комнатку собирались и другіе служащіе Бѣгичевской усадьбы, а также и мы всѣ, кто былъ свободенъ.
   Левъ, Ник. шутилъ, кто-нибудь разсказывалъ анекдоты, а подчасъ велись и очень серьезныя бесѣды. Иногда же Левъ Ник. читалъ намъ что-нибудь вслухъ изъ новыхъ журналовъ. Это мы всѣ очень любили, потому что чтеніе всегда вызывало много разговоровъ и споровъ.
   По воскресеньямъ, въ Бѣгичевкѣ теперь собирались, обыкновенно, всѣ сотрудники, но и въ теченіе недѣли нерѣдко пріѣзжалъ то тотъ, то другой. Благодаря тому, что въ этотъ отдаленный уголокъ Рязанской губ. съѣхалось теперь много сторонниковъ ученія Льва Ник. и нѣкоторые изъ нихъ, какъ М. А. Новоселовъ и А. В. Алехинъ, начали уже расходиться съ нимъ, то часто вечера посвящались теперь не практическимъ вопросамъ нашей непосредственной дѣятельности, а самымъ серьезнымъ и основнымъ вопросамъ жизни, при чемъ бесѣды носили интимный характеръ бесѣдъ учителя со своими учениками. Нѣкоторое обостреніе отношеній между ними началось только весной.
   Въ это время до насъ дошли слухи, что одно интервью со Львомъ Ник., напечатанное въ Times англійскимъ корреспондентомъ Диллономъ и переведенное "Московскими Вѣдомостями" съ своими комментаріями, навлекло большую грозу на Льва Ник. Мы ждали тогда обыска, высылки и даже ареста Льва Ник. Говорили, что былъ даже составленъ проектъ о заточеніи Льва Ник. съ Суздальскій монастырь. Самъ Левъ Ник. все время оставался совершенно спокойнымъ. Софья Андреевна поѣхала въ, Петербургъ хлопотать о томъ, чтобы отвести грозу. Въ концѣ концовъ, благодаря стараніямъ тетки Льва Ник. Александры Андреевны Толстой, все окончилось благополучно.
   Левъ Ник. въ то время усиленно работалъ надъ своимъ трудомъ "Царство Божіе внутри васъ". Много разъ онъ думалъ, что уже кончилъ его, но затѣмъ опять и опять перерабатывалъ отдѣльныя главы. Совершенно закончилъ, его только черезъ два года. Теперь онъ намъ прочитывалъ вслухъ эти главы, наблюдалъ за произведеннымъ впечатлѣніемъ, выслушивалъ возраженія. Между прочимъ, онъ ужасно былъ возмущенъ рѣчью императора Вильгельма, кажется, къ новобранцамъ, гдѣ тотъ говорилъ, что они должны повиноваться своимъ начальникамъ, даже если ихъ заставятъ стрѣлять въ отца родного.
   -- Да, для своихъ цѣлей, они заставятъ молодежь и въ отца родного стрѣлять,-- говорилъ онъ.-- Но какъ онъ мнѣ помогъ для моей статьи! Я за это готовъ Вильгельму свѣчку пудовую поставить!-- добавлялъ онъ шутя.
   "Царствіе Божіе" онъ писалъ далеко не такъ жизнерадостно, какъ работалъ надъ другими, болѣе мелкими вещами. Очевидно, оно стоило ему огромнаго напряженія. Иногда, послѣ полученныхъ отъ друзей писемъ, гдѣ они, кажется, дѣлали ему возраженія за излишнюю рѣзкость онъ говорилъ съ какимъ-то отчаяніемъ:
   -- Ну, я -- плохой хрістіанинъ. Они правы. Но я не могу больше измѣнять, не могу написать иначе, потому что такъ оно есть.
   Работалъ, Левъ Ник. обыкновенно такъ: самая простая писчая бумага складывалась въ четверть листа, и заботливая Марья Львовна наблюдала, чтобы она лежала у него на столѣ всегда въ достаточномъ количествѣ. Левъ Ник. исписывалъ нѣсколько такихъ листковъ своимъ тонкимъ, крупнымъ почеркомъ и передавалъ Маріи Львовнѣ для переписки. Переписанные листы клались ему опять на столъ. Онъ перерабатывалъ ихъ, исправлялъ, добавлялъ и затѣмъ это снова переписывалось. И такъ повторялось много разъ, пока Левъ Ник. не оставался, наконецъ, доволенъ и шелъ дальше. Но и въ корректурахъ то же продолжались значительныя исправленія.
   Въ одинъ изъ такихъ дней, когда мы оставались одни, мнѣ тоже захотѣлось принять участіе въ этой работѣ, и я попросила дать мнѣ тоже переписывать. Марья Львовна на это только разсмѣялась:
   -- Ну, Вѣрочка, почеркъ-то у тебя такой, что курица лучше напишетъ. Папа ничего не пойметъ.
   Въ это время, въ комнату вошелъ Левъ Николаевичъ.
   -- Въ чемъ у васъ дѣло? О чемъ вы здѣсь толкуете?
   -- Да вотъ, Вѣрочка проситъ переписывать твои работы, -- съ ея-то почеркомъ!...
   -- Ну, что жъ, я очень радъ. Я прекрасно понимаю ея почеркъ, онъ очень разборчивый...
   Почеркъ у меня, на самомъ дѣлѣ, отвратительный, но я, все:таки, не могла удержаться послѣ, чтобы не сказать Маріи Львовнѣ:-- Видишь, Маша, я говорила тебѣ, что онъ понимаетъ мой почеркъ...
   -- Ну, это онъ только для тебя говоритъ...
   Такъ я съ тѣхъ поръ и стала всякую свободную минуту переписывать работы Льва Николаевича.
   

Глава XIV.
Отношенія съ крестьянами.

   Къ самому дѣлу кормленія крестьянъ Левъ Николаевичъ и всѣ его сторонники давно уже отнеслись отрицательно. Какъ кормить того, кто самъ добываетъ то, чѣмъ мы его собираемся кормить, кто самъ всегда кормитъ насъ своимъ трудомъ? Левъ Ник. страшно тяготился такимъ своимъ положеніемъ какого-то мѣшка съ деньгами, который можетъ, по своей волѣ дать и не дать. "Единственно вѣрное средство помочь голодающимъ,-- говорилъ онъ,-- это самимъ слѣзть съ ихъ шеи". Отношенія съ населеніемъ были чрезвычайно ненормальны, и Льва Никол. глубоко огорчали низкопоклонство и неискренность тѣхъ, кому приходилось помогать. Ему, конечно, было ясно, что иначе не могло и быть при такомъ ненормальномъ положеніи; но все-таки ему было тяжело. Ненавистное "Ваше сіятельство" преслѣдовало его всюду, куда бы онъ ни поѣхалъ, а ѣздить онъ любилъ. Изъ Ясной Поляны привезли его любимую лошадь Мухортаго, и онъ часто ѣздилъ верхомъ и на далекія разстоянія. Его глубоко радовало, когда ему удавалось побывать гдѣ-нибудь инкогнито, гдѣ онъ, вмѣсто постояннаго "Ваше сіятельство", слышалъ простое "Дѣдушка". Любилъ, онъ такъ неузнаннымъ поговорить о жизни со стариками, выслушать, что и какъ они думаютъ, и высказать свои взгляды.
   Однажды, онъ пріѣзжаетъ къ намъ, веселый и радостный. Оказывается, что онъ ѣздилъ куда-то далеко, гдѣ его не знали въ лицо, и когда онъ зашелъ отдохнуть въ одну изъ хатъ, его приняли какъ своего брата и угостили похлебкой. Тамъ ему удалось и поговорить просто, по душѣ. Но, разумѣется, угощеніе похлебкой никогда ніе проходило даромъ для его здоровья. 1
   Очень любилъ онъ также поговорить съ дѣтьми, и одинъ разъ разсказалъ намъ, что какая-то двухлѣтняя дѣвочка посмотрѣла на него такимъ яснымъ, невиннымъ взглядомъ, какъ-будто "все небо отразилось въ ея глазахъ".-- "Болѣе старшій ребенокъ, даже лѣтъ пяти, не можетъ уже такъ смотрѣть",-- добавилъ онъ.
   Левъ Николаевичъ съ самымъ глубокимъ вниманіемъ изучалъ положеніе населенія. Въ своихъ статьяхъ онъ приводитъ цифры, указывающія на огромное повышеніе смертности въ голодающихъ губерніяхъ, говоритъ о пассивности и подавленности населенія.
   Благотворительная дѣятельность не можетъ поднять ни его благосостоянія, ни его личной иниціативы. Напротивъ, "чѣмъ больше давать, тѣмъ меньше народъ будетъ самъ работать, а чѣмъ меньше онъ будетъ работать, тѣмъ больше увеличится его нужда",-- пишетъ онъ.-- "А не помогать нельзя",-- говоритъ онъ дальше...
   "Какже ждать, когда мрутъ съ голоду? Вѣдь, въ деревнѣ, гдѣ нѣтъ хлѣба до ноября и гдѣ,-- по лѣни ли, заблужденію, чему бы то ни было,-- мужики говорятъ, что нѣтъ работы и не работаютъ, черезъ недѣлю наступитъ, несомнѣнно, настоящій голодъ для женщинъ, для старыхъ и малыхъ, да и для самыхъ, можетъ быть, и лѣнивыхъ, и обманувшихся, но живыхъ людей. Очевидно, нельзя не выдавать; но если выдавать, то какъ же давать, кому давать?"
   Такъ писалъ онъ въ январѣ 1892 года, въ своей статьѣ "Помощь голоднымъ" {Л. Н. Толстой, "Голодъ", изд. "Посредника".}, такъ интенсивно думалъ онъ надъ этими вопросами, стремясь, какъ можно правильнѣе, распредѣлить среди цѣлаго моря нуждающихся тѣ сравнительно небольшія суммы денегъ, которыя притекали къ нему, распредѣлить такъ, чтобы онѣ, дѣйствительно, сколько-нибудь поддержали населеніе отъ окончательнаго упадка духа.
   Для этой цѣли Левъ Ник. придумалъ составлять подробные, подворные списки тѣхъ селъ и деревень, куда мы входили съ нашими столовыми,-- списки членовъ каждой семьи, всего скота, хозяйственныхъ запасовъ и всего остального имущества. Левъ Ник. считалъ, что такіе списки, помимо нашей временной потребности въ нихъ для распредѣленія пособій, могутъ потомъ послужить и матеріаломъ для статистики.
   -- "Вся остальная статистика собирается не безъ вліянія администраціи,-- говорилъ онъ,-- и населеніе нерѣдко скрываетъ отъ нея свое состояніе, или даетъ невѣрныя свѣдѣнія. Наши же цифры составляютъ при подробномъ изученіи деревни и лицами, не имѣющими никакого отношенія къ властямъ, и потому наша статистика можетъ быть вѣрнѣе".
   Мы много работали надъ этой статистикой и собрали массу матеріала, но кажется, онъ такъ ни на что и не пригодился. Только для насъ самихъ списки эти имѣли большое значеніе, потому что они давали самое подробное описаніе той или другой деревни.
   Левъ Ник. самъ лично много сдѣлалъ для этого выясненія положенія населенія. Списки составлялись по его плану, и онъ самъ обошелъ изъ хаты въ хату не мало деревень. Главное веденіе и разработка этой статистики, поскольку она, вообще, разрабатывалась, лежали, кажется, на Татьянѣ Львовнѣ. Но надъ самымъ собираніемъ свѣдѣній не мало работала и Марья Львовна съ тѣмъ свойственнымъ ей сердечнымъ участіемъ и съ той серьезностью, съ какой она принималась за всякое дѣло. Марью Львовну ничто никогда не могло остановить, разъ она видѣла, что требовалась ея работа или ея помощь. И крестьяне звали ее, молодую, двадцатилѣтнюю дѣвушку во всякую тяжелую минуту. Помимо дѣла помощи голодающимъ она постоянно еще занималась медициной. Сколько однѣхъ бѣдъ было съ курными хатами. Отоплялись онѣ плохо, трубъ не было, а крестьяне берегли тепло и мало впускали свѣжаго, морознаго воздуха. Отъ этого, сплошь и рядомъ, они страшно угорали. Я помню въ самомъ началѣ нашей совмѣстной работы одинъ случай, какъ къ Маріи Львовнѣ прибѣжали изъ деревни съ крикомъ, что пять человѣкъ лежатъ замертво отъ угара. Не теряя ни минуты и захвативъ съ собой все необходимое, она побѣжала въ деревню. Я послѣдовала за ней. И дѣйствительно, пять человѣкъ лежало безъ сознанія все въ той же хатѣ, гдѣ они угорѣли. Даже не догадались растворить дверей. Марія Львовна распорядилась немедленно же вынести больныхъ на воздухъ. Я тоже понесла дѣвочку лѣтъ восьми. Было какъ-то жутко нести полумертвое тѣло, не зная, будетъ ли оно снова жить и дышать, или нѣтъ. И когда дѣвочка вдругъ съ нѣкоторымъ сознаніемъ прижалась ко мнѣ, то меня охватило такое радостное чувство, что я не замѣчала даже тяжести своей ноши.
   И жизнь, въ концѣ концовъ, показала, что несмотря на всю ненормальность отношеній, населеніе все-таки сумѣло оцѣнить Толстыхъ и увидѣть въ нихъ нѣчто большее, чѣмъ мѣшокъ съ деньгами. Когда весной рознеслись слухи, что Льва Николаевича хотятъ арестовать, и тутъ какъ разъ появилась въ. нашихъ краяхъ экспедиція генерала Анненкова, организовывавшаго общественныя работы, то крестьяне рѣшили, что онъ-то и пріѣхалъ арестовать Л. Толстого. И кругомъ Бѣгичевскаго дома собрались цѣлыя толпы народа,-- они рѣшили, во что бы то ни стало, не выдавать Льва Ник., такъ что ихъ съ трудомъ удалось успокоить. Когда Левъ Николаевичъ уѣзжалъ послѣ сбора новаго урожая, населеніе такъ трогательно прощалось съ нимъ и провожало его, что онъ и самъ могъ убѣдиться, какъ сумѣли крестьяне оцѣнить его труды и заботы о нихъ.
   

Глава XV.
Ученики Л. Н. Толстого.

   На шестой недѣлѣ Великаго поста, Толстые уѣхали на время половодья въ Москву, и я снова вернулась на свою мельницу. Но и тамъ работы стало много меньше, "ѣздить становилось все труднѣе. Постоянная моя дорога, рѣчка Рыхотка, стала не совсѣмъ безопасна. Сверху льда собиралось столько воды, что мы чуть не зачерпывали въ сани. "Ѣздить одной теперь было непріятно, и Вася былъ моимъ постояннымъ спутникомъ.
   Потомъ пошли дожди; ледъ настолько растрескался, что можно было только осторожно ходить пѣшкомъ, а подо льдомъ шумѣла вода и говорила о наступающей веснѣ. Жизнь просыпалась и разбивала ледяныя оковы; просыпались и надежды и всѣ бодрѣе смотрѣли впередъ.
   Наконецъ, быстрая рѣчка взбунтовалась и прорвала плотину на мельницѣ. Помогать моимъ хозяевамъ, сбѣжалось все село. Помогали, разумѣется, за "угощеніе", что меня глубоко огорчило. Но на мои упреки мельникъ сказалъ мнѣ, что за деньги, никто не пришелъ бы помочь, а дѣло нужно сдѣлать скоро.
   На время, пока установятся пути, пришлось окончательно засѣсть дома. Всѣ лощины наполнились водой и, сплошь и рядомъ, нельзя было попасть изъ одной деревни въ сосѣднюю. Мельница же осталась внѣ всякаго сообщенія съ внѣшнимъ міромъ. Я собиралась на Святой, недѣли на двѣ, домой и очень боялась, что до тѣхъ поръ пути не установятся.
   Въ такомъ одиночествѣ я засѣла за чтеніе и, вмѣстѣ съ тѣмъ, за передумываніе того, что мнѣ пришлось слышать и видѣть за послѣдніе мѣсяцы. Просматривая мои тогдашнія записки и письма, я вижу, какъ я упорно боролась съ окружающимъ меня со всѣхъ сторонъ толстовскимъ теченіемъ, какъ я неизмѣнно возражала на всѣ основныя положенія Льва Ник. и отстаивала свою точку зрѣнія. Это особенно рѣзко проявилось раньше въ моихъ личныхъ разговорахъ со Львомъ Ник. Оставшись же въ полномъ одиночествѣ, только со своими мыслями, я стала нерѣдко ловить себя на "уступкахъ спиритуализму", какъ я выражалась. Но, что нельзя было сдѣлать логическими разсужденіями, то оказалось возможнымъ для простой вѣры. "Надо просто повѣрить",-- говорили мнѣ ученики Льва Ник. Но это долго не давалось мнѣ. Занятая всегда умственной работой, я разучилась вѣрить. Именно это долгое время нѣсколько отдѣляло меня отъ всѣхъ моихъ сотрудниковъ по работѣ. Впрочемъ, вопросъ былъ не въ одной вѣрѣ,-- сама жизнь все больше и больше увлекала меня именно въ ту сторону. Въ общественной жизни тогда были глухія времена, я ничего не знала ни о какихъ движеніяхъ, а движеніе толстовское, все-таки, выводило изъ повседневной, обывательской жизни, выдвигало идеалы и указывало опредѣленныя цѣли.
   Въ голодающія деревни ко Льву Ник. съѣхались тогда многіе его ученики, жившіе раньше въ общинахъ. Но къ тому времени общины какъ разъ распались, и ихъ участники стояли на перепутьи. Послѣ этого поворотнаго года они пошли уже новыми, но совершенно различными путями. Изъ этого ясно, что въ этихъ глухихъ краяхъ Рязанской губерніи энергично работала мысль, провѣрялись прежніе опыты, создавались новыя вѣрованія. И все это обсуждалось и развивалось при помощи Льва Ник. и безъ него, на глазахъ насъ, молодежи, которая готова была, какъ губка, впитывать въ себя новыя, невѣдомыя ей мысли и самую жизнь. И во вторую половину нашей совмѣстной дѣятельности въ голодающемъ районѣ эта умственная работа захватила насъ, всѣхъ тѣмъ болѣе, что практическая наша дѣятельность давно уже наладилась и шла по выработанному плану.
   Въ семьѣ Толстыхъ сторонники Льва Ник. носили кличку "темные". Окрестила ихъ такъ Софья Андреевна. Когда въ кабинетъ Льва Ник. приходили никому неизвѣстные, плохо одѣтые люди, желавшіе потолковать со Львомъ Никол.; они не приглашались къ семейному, чайному столу, и если кто-нибудь изъ знакомыхъ Толстыхъ спрашивалъ у Софьи Андреевны, что это за люди, то она просто отвѣчала: это -- темные. Въ этомъ году кличка эта пріобрѣла совсѣмъ особенное, высокое значеніе. Мы, молодежь, подхватили ее и придали ей глубокій, внутренній смыслъ. Всѣхъ послѣдователей Льва Ник. мы раздѣлили на "темныхъ" и "свѣтлыхъ". "Темные" -- это тѣ, которые проводятъ въ жизни ученіе Льва Ник., то есть тѣ, кто отказался отъ всѣхъ благъ и преимуществъ своего положенія и живутъ только трудами рукъ своихъ. А "свѣтлые" были тѣ, кто теоретически раздѣлялъ взгляды Льва Ник., а въ своей жизни не проводили и продолжали жить обычной, буржуазной жизнью, хотя и измѣнились къ лучшему. Быть "темнымъ", сдѣлалось для насъ идеаломъ, къ которому мы- стремились, и съ тѣхъ поръ слово "темный" получило опредѣленный, внутренній смыслъ. Одинъ разъ, гораздо позже, лѣтомъ, какъ-то Татьяна Львовна, съ которой я тогда уже сблизилась гораздо тѣснѣе и какъ-то сразу, какъ это бываетъ только въ молодости, излагала мнѣ свои взгляды. Я съ удивленіемъ замѣтила ей: "Да ты говоришь совсѣмъ, какъ темная" -- "Да, я -- темная въ кружевахъ, развѣ ты этого не знала?" -- отвѣтила она мнѣ.!
   И тогда еще молоды были первые ученики Л. Н. Толстого. Въ пору общественнаго безвременья они представляли собой живой, протестующій элементъ, полный, можетъ, быть, несбыточныхъ мечтаній о царствѣ Божіемъ, объ Іерусалимѣ небесномъ и самой мистической вѣры. Когда разъ нашъ мѣстный докторъ спросилъ у А. Ал., что бы онъ выбралъ: "тьмы низкихъ истинъ" или "насъ возвышающій обманъ",-- тотъ, не колеблясь, отвѣтилъ,: "насъ возвышающій обманъ". М. А. и Е. Сухачевъ, тихій и кроткій человѣкъ, застрѣлившійся впослѣдствіи въ Канадѣ, говорили о физическомъ безсмертіи, которое существуетъ для тѣхъ, кто вѣритъ въ него. М. А. видѣлъ разные пророческіе сны и невольно заражалъ силой своего мистицизма.
   И волей-неволей являлось страстное желаніе отказаться отъ всѣхъ своихъ логическихъ выводовъ и погрузиться самой въ это море вѣры, и итти къ чему-то невѣдомому, но зовущему къ жизни, вмѣстѣ съ тѣми, кто жертвовалъ, какъ намъ казалось, всѣмъ ради того, что они считали истиной,-- хотѣлось порвать всѣ связи съ своей прежней, блѣдной жизнью.
   Обстоятельства благопріятствовали нашему болѣе тѣсному общенію. Очевидно было, что дороги не пустятъ меня домой къ празднику, оставаться одной на мельницѣ безъ дѣла не хотѣлось, и я рѣшила поѣхать на время половодья въ "главный штабъ", въ Бѣгичевку. Та же мысль явилась и у другихъ товарищей, и къ Святой всѣ съѣхались въ усадьбѣ Раевскихъ. Здѣсь мы были отдѣлены отъ остального міра разлившимися рѣками и могли только ѣздить въ сосѣднее имѣніе Паники.
   Дѣловые разговоры о нашей повседневной работѣ поневолѣ прекратились, и мы цѣликомъ ушли въ міръ отвлеченныхъ идей и плановъ на будущее. Здѣсь учениками Льва Ник. поднятъ былъ знаменитый разговоръ объ "уходѣ", который послѣ не разъ поднимался и со Львомъ Ник. Нужно отречься отъ себя, оставить семью, занятія, все "мірское", какъ они выражались, все личное, что привязываетъ насъ къ земной жизни, и итти къ народу, дѣлить его страданія и трудовую жизнь, проповѣдовать наступленіе царства Божія на землѣ и, по ихъ образному выраженію, искать "Іерусалима небеснаго", то есть добиваться царства правды и любви на землѣ. Это тяжело и серьезно обсуждалось тѣми, у кого были семьи. Мы же, молодежь, готовы были итти, куда угодно. Съ этимъ рѣшеніемъ хотѣла я ѣхать въ Москву, только станутъ дороги, и получить согласіе моей матери. А пока что, мы рѣшили устроить въ Бѣгичевкѣ какое-нибудь подобіе праздника.
   Снѣгъ уже стаивалъ на поляхъ, изъ-подъ него показалась прошлогодняя травка. Она быстро обсохла подъ горячими лучами солнца, но отъ земли шелъ паръ, точно она медленно просыпалась и глубоко дышала. На Дону сразу тронулся ледъ, и огромныя льдины быстро неслись рѣкой, шумно ломаясь и нагромождаясь другъ на друга.
   Наконецъ, главный ледъ прошелъ, и я рѣшилась перебраться черезъ Донъ, на другую сторону, гдѣ были лавки, чтобы купить кое-что къ празднику, а то мы сидѣли впроголодь. День былъ ясный, теплый, и мы переправились на лодкѣ, отталкиваясь веслами отъ льдинъ. Берега были всѣ загромождены огромными льдинами.
   Но въ ночь подъ Свѣтлое Воскресенье переправиться уже было нельзя,-- рѣчки широко разлились. Мы съ Еленой Мих. слушали изъ усадьбы звонъ колоколовъ ближайшей церкви, и намъ невольно взгрустнулось по родному дому и по родной семьѣ.
   Но время невольнаго отдыха, впрочемъ, скоро миновало, и всѣ разъѣхались по своимъ пунктамъ на прежнюю работу; а я уѣхала недѣли на двѣ домой.
   

Глава XVI.
Поѣздка въ Москву и начала весеннихъ работъ.

   Въ Москвѣ Толстые встрѣтили меня чрезвычайно радушно, но не мало шутили надъ моимъ приподнятымъ настроеніемъ, что, впрочемъ, нисколько не смущало меня. И за чайнымъ столомъ въ ихъ столовой, полной незнакомаго мнѣ народу, я разсказывала о всей нашей жизни и работѣ, о впечатлѣніяхъ наступающей весны и о нашихъ разговорахъ объ уходѣ для поисковъ "Іурасалима небеснаго". Тутъ были, насколько я помню, покойный профессоръ П. Я. Гротъ, художникъ Ге, В. А. Маклаковъ, молодой Цингеръ, кто-то изъ братьевъ Раевскихъ и сестра Льва Ник., Марія Николаевна. Особенно ласковъ былъ со мной старикъ Ге. Онъ подробно разспрашивалъ меня и заставлялъ меня даже повторять мои разсказы. А Марья Ник. обратилась ко мнѣ съ вопросомъ, почему же мы такъ прислушивались къ звону колоколовъ передъ свѣтлой заутреней? Она, вѣроятно, надѣялась открыть у меня какой-нибудь остатокъ православія и не предполагала, что здѣсь главную роль играли воспоминанія дѣтства и тоска по родной семьѣ.
   Левъ Николаевичъ былъ въ самомъ! Свѣтломъ, ласковомъ настроеніи, и казалось, что ему все было интересно, что я разсказывала о нашей жизни. Онъ немного нахмурился, когда я стала разсказывать о планахъ ухода.
   -- Куда они хотятъ итти? Нужно быть тамъ, гдѣ мы нужны. А въ такомъ случаѣ дальше сосѣдней деревни никуда не уѣдешь, потому что тамъ окажется такой запросъ на наши силы, что никуда нельзя уйти".
   Выраженіе "итти искать Іерусалима небеснаго" отталкивало Льва Ник. своимъ мистицизмомъ. Онъ намѣренно ни разу не упомянулъ его и выражался какъ можно проще. Но это его недовольство мало повліяло на меня. Не повліяло ни меня и то, что Марія Львовна сообщила мнѣ о перемѣнѣ настроенія Н. Ф., которая тоже хотѣла итти.
   Дома я устроила свои дѣла такъ, что была теперь совершенно свободна и могла итти, куда хотѣла; и я вернулась въ деревню въ томъ же счастливомъ настроеніи, въ какомъ и уѣхала. Въ Бѣгичевкѣ я застала новаго сотрудника М. Ч. Онъ взялъ на себя веденіе кассы и счетоводство и оставался въ "главномъ штабѣ". Я поселилась здѣсь же, предполагая пробыть въ Бѣгичевкѣ до возвращенія Толстыхъ. Весна теперь была во всемъ разгарѣ. Всюду зеленѣла молодая травка, зацвѣтали фруктовыя деревья. Весенній воздухъ вѣялъ какимъ-то счастьемъ жизни послѣ тяжело проведенной зимы. Надежда на новый урожай тогда еще не была отнята. Плохо было только то, что не всѣ поля были засѣяны. Но, все-таки, все повеселѣло и ожило даже въ черныхъ, убогихъ хатахъ окрестныхъ крестьянъ.
   Съ новой энергіей начались работы, новые вопросы встали передъ нами, а нѣкоторые изъ старыхъ отступили на задній планъ,-- не требовалось больше дровъ для отопленія избъ; разныя зимнія работы для женщинъ прекратились. Но зато нужно было позаботиться о сѣменахъ, о закупкѣ лошадей. Увеличивалось число пріютовъ для самыхъ маленькихъ дѣтей, такъ какъ съ наступленіемъ теплаго времени среди нихъ начались уже заболѣванія. Пріемы эти устраивались по слѣдующему плану. Въ какую-нибудь семью, гдѣ было много мелкихъ дѣтей, давалась корова. Смотря по количеству даваемаго ею молока, опредѣлялось и число дѣтей. Обыкновенно одной коровы доставало на десятокъ малышей. Въ пріютѣ выдавалось пшено, а для дѣтей въ возрастѣ до одного года -- мелкая, гречневая крупа. Хозяйка пріюта варила изъ этого молочную кашу и раздавала матерямъ, у которыхъ были маленькія дѣти. Въ пріютъ принимались дѣти до 5-ти лѣтъ.
   Весна стояла ясная и теплая, и ходить отъ деревни къ деревнѣ было теперь гораздо пріятнѣе. Фруктовые сады были усыпаны цвѣтами и далеко распространяли свой ароматъ. Но зато ѣздить стало труднѣе. Съ началомъ полевыхъ работъ каждая лошадь была на счету, и намъ давали для разъѣзда только самыхъ плохихъ. Мѣстность же въ этой части Рязанской, Тульской губ. удивительно пустынная и ровная,-- кругомъ все поле, да поле,-- ни деревца, ни лѣсочка на очень далекія разстоянія, такъ что чрезвычайно легко спутать дорогу въ мало знакомой мѣстности. Помню, какъ я разъ послѣ долгаго путешествія, еле прибрела въ Паники, ведя подъ уздцы лошадь, которая шла еще хуже меня. Зато мы теперь много могли ходить пѣшкомъ; Непріятной при этомъ помѣхой былъ только обычай у окрестныхъ помѣщиковъ и даже у богатыхъ крестьянъ, у которыхъ, было что сторожить, держатъ очень злыхъ собакъ.
   Я напряженно ждала Толстыхъ, чтобы заявить имъ о своемъ уходѣ въ невѣдомое мнѣ странствованіе и сдать всѣ дѣла. Работниковъ теперь все прибавлялось, зимняго одиночества уже не чувствовалось, и казалось, что можно уже разстаться съ нашимъ фальшивымъ, неестественнымъ, положеніемъ благотворителей и начать какую-то новую, истинную жизнь.
   

Глава XVII.
Конфликтъ съ духовенствомъ.

   Въ это время со мной случилось происшествіе, которое сильно возмутило и взволновало Льва Никол., когда я ему разсказала объ этомъ. Разъ, въ какой-то праздникъ я навѣстила свое Татищево и, разумѣется, не забыла зайти къ матери моего прежняго, постояннаго спутника, Васи. Ни его и никого другого изъ его семьи не было дома. Старуха лежала тяжело больная. Я сѣла около нея, и мы тихонько разговаривали. Вдругъ отворяется дверь въ хату, и какая-то нарядная баба вноситъ довольно большую икону. Оказывается, въ этотъ день по какому-то случаю служили молебны изъ хаты въ хату.
   Больная старуха махнула рукой и сказала:
   -- Охъ, матушка, не носи ты ужъ сюда...
   Баба быстро унесла икону изъ хаты. Какія причины были у старухи отказаться отъ молебна, я и до сихъ поръ не знаю. Можетъ быть, у ней просто не было лишняго двугривеннаго.
   Только, нѣсколько минутъ спустя, въ хату входитъ молодой еще священникъ и, не обращая ни малѣйшаго вниманія на меня, рѣзко спрашиваетъ больную:
   -- Ты отчего не принимаешь иконы?
   Та ничего не отвѣчаетъ и только стонетъ. Священникъ настойчиво повторяетъ свой вопросъ. Опять никакого отвѣта. Тогда я сказала ему:
   -- Вы, вѣдь, видите, что она очень больна.
   Онъ ни слова не отвѣтилъ и вышелъ.
   Это маленькое событіе имѣло большія послѣдствія для Василія. Мать его скоро умерла. Младшую дѣвочку взяла къ себѣ на воспитаніе за небольшое вознагражденіе мельничиха. Старшій, идіотъ, кормится подаяніемъ. И Василій остался одинъ. Священникъ поднялъ тогда вопросъ объ удаленіи его изъ общества за то, что онъ отошелъ отъ православія и перешелъ въ мою вѣру. Собрали сходъ для обсужденія этого вопроса, потому что это означало для Василія ссылку въ Сибирь, какъ негоднаго члена общества. Васю призвали и заставляли его признаться во всемъ, и нервный мальчикъ, разрыдавшись, призналъ все, что отъ него требовали.
   Онъ подтвердилъ басню о томъ, что дѣйствительно перешелъ въ мою вѣру, потому что я все время уговаривала его и когда онъ, наконецъ, далъ свое согласіе, то состоялся и самый переводъ. Разъ, по его словамъ, когда мы, зимой, съѣхали съ нимъ съ высокаго откоса на рѣчку Рыхотку, я остановила внизу лошадь и велѣла ему вылѣзть изъ саней. Затѣмъ, я заставляла его поклясться въ томъ, что онъ будетъ теперь слѣдовать моей вѣрѣ. А для подтвержденія этой клятвы, велѣла ему снять съ своей шеи крестъ. Когда онъ снялъ, я сказала:
   -- Ну, теперь закопай его въ снѣгъ.
   Вася закопалъ.
   -- Теперь прыгай черезъ него три раза туда и обратно.
   Когда все было исполнено, я сказала ему:
   -- Ну, теперь ты перешелъ въ мою вѣру.
   Такъ фантазировалъ нервный мальчикъ, потрясенный грозившей ему бѣдой, плакалъ, становился на колѣни передъ этимъ темнымъ "міромъ" и просилъ не губить его, обѣщая возвратиться въ лоно православной церкви. "Міру" было жаль мальчика, его любили въ деревнѣ и стали просить священника простить его. Священникъ согласился принять его обратно на слѣдующихъ условіяхъ: Вася долженъ былъ купить новый крестъ, и въ этомъ крестѣ, повѣшенномъ на новой же ленточкѣ, пойти къ исповѣди. Послѣ исповѣди и причастія, онъ со всѣмъ "міромъ" и со священникомъ, во главѣ пойдетъ въ свою хату, которую окропятъ святой водой и торжественно отслужатъ тамъ молебенъ.
   Такъ былъ принятъ въ лоно православной церкви тотъ Вася, который зимой, со слезами на глазахъ, выпрашивалъ у меня полтора рубля, чтобы отслужить заупокойную обѣдню по отцу.
   

Глава XVIII.
Различныя теченія среди учениковъ Льва Николаевича.

   Наконецъ, пріѣхали и Толстые. Въ Бѣгичевкѣ опять собралось много народу, и домъ оживился. Наша тихая, рабочая жизнь навсегда кончилась. Работы, правда, было, попрежнему, немало, но вмѣстѣ съ тѣмъ постоянно наѣзжали и новые люди. Весь этотъ періодъ до своего отъѣзда въ Ясную Поляну въ двадцатыхъ числахъ мая Левъ Ник. былъ въ прекрасномъ, сосредоточенномъ настроеніи, и мы теперь часто собирались по вечерамъ и вели бесѣды на самые серьезные, жизненные вопросы.
   Днемъ мы всѣ интенсивно работали и къ вечеру такъ уставали, вопросы народнаго кормленія такъ наболѣли и всѣмъ такъ сильно чувствовалась ненормальность нашего положенія, что мы рѣшили по вечерамъ не заговаривать больше о дневныхъ, практическихъ дѣлахъ, а использовать немногіе оставшіеся дни такого тѣснаго общенія со Львомъ Николаевичемъ для самыхъ существенныхъ разговоровъ и для выясненія основныхъ вопросовъ жизни и дальнѣйшихъ нашихъ шаговъ.
   У насъ же, у молодежи, складывалось такимъ путемъ новое міросозерцаніе, открывались новые горизонты. Я любила пріѣхать домой, съ работы, когда всѣ уже вернулись. Сядешь, бывало, утомленная на кругломъ диванчикѣ въ уголку, сначала еще энергично принимаешь участіе въ общемъ, разговорѣ, а потомъ и задремлешь. Вѣроятно, всѣ мои мысли, всѣ мои чувства всегда ясно отражались на моемъ лицѣ и въ моихъ глазахъ. Левъ Ник. всегда читалъ въ нихъ, какъ въ открытой книгѣ, и мнѣ такъ легко и спокойно было подъ этимъ наблюденіемъ и какимъ-то заботливымъ вниманіемъ.
   Помню, одно время меня одолѣвало сознаніе собственнаго несовершенства и какой-то непригодности къ жизни. Разговоръ шелъ о чемъ-то другомъ, а у меня въ глазахъ стояли слезы. Левъ Ник. глядѣлъ на меня, глядѣлъ и потомъ какимъ-то ласковымъ, задушевнымъ голосомъ заговорилъ со мной:
   -- Что это вы, дорогая, такая грустная? Знаю, вѣдь, я, понимаю все, о чемъ вы думаете. Это -- грусть хорошая, вы о ней не жалѣйте.
   И онъ самъ разсказалъ мнѣ всѣ мои мысли, все мое настроеніе.
   -- Не загадывайте о будущемъ,-- говорилъ онъ, -- что нужно будетъ, то и дѣлайте. Жизнь вамъ сама скажетъ. Вѣдь, нѣтъ христіанскаго дѣла, а есть только христіанское отношеніе къ дѣлу.
   Среди сторонниковъ ученія Льва Никол. и его близкихъ учениковъ начинался тогда серьезный расколъ. Одни продолжали оставаться на его точкѣ зрѣнія; другіе, какъ Ар. Ал. и Мих. Н. уходили въ мистицизмъ и возвращались въ православіе. Страстная душа Ар. Ал. искала тогда сильной организаціи, обладающей традиціями и вліяющей на широкія массы народа, и ему, повидимому, казалось, что такую именно организацію можетъ собой представить офиціальная церковь. Мих. Н. интересовался больше отвлеченными вопросами,-- ^искушеніемъ, воскресеніемъ, благодатью и т. п. Онъ былъ однимъ изъ любимцевъ Льва Ник. и сдѣлался потомъ однимъ изъ самыхъ ярыхъ противниковъ его. Льву Ник. самая мысль-о какой-то внѣшней организаціи была непріятна, а возвращеніе къ православному образу мыслей прямо чуждо.
   Иногда разговоры принимали довольно острую форму. Левъ Ник. волновался иногда и долго послѣ повторялъ:
   -- Ахъ, какой ужасъ, какъ они могли дойти до какой-то вѣры въ благодать. Такъ, вѣдь, одинъ шагъ только до настоящаго поповства.
   И жизнь показала, какъ мало онъ ошибался.
   Очень остро стоялъ также и семейный вопросъ. Левъ Ник. очень настойчиво уговаривалъ одного изъ нашихъ товарищей, Вл. С., вернуться въ свою семью, гдѣ у него осталась жена и нѣсколько человѣкъ дѣтей, и работать на нихъ. Въ отвѣтъ на это ему говорили, что Христосъ сказалъ: "Оставь отца и матерь твою и слѣдуй за мной", и затѣмъ поднимали вопросъ о самомъ Львѣ Ник. Преданные ему и страстно его любящіе ученики страстно убѣждали его тоже оставить семью и итти въ народъ, говорили, что мѣсто его среди массъ.
   Левъ Ник. часто раздражался на это, говорилъ, что человѣкъ не имѣетъ права отнимать себя у семьи и что онъ долженъ нести свой крестъ, хотя онъ и чувствуетъ, что этотъ крестъ для него тяжелъ. Къ вопросу объ уходѣ онъ относился съ необыкновенной рѣзкостью.
   Въ отвѣтъ на это его обвиняли въ консерватизмѣ. Слушая его горячія возраженія, кто бы могъ подумать, что и у него, у самого зрѣла таже мысль объ уходѣ.
   Въ это время какъ разъ собирались уходить М. Ал. съ Вл. С. странствовать по Россіи и искать Іерусалима небеснаго, какъ они говорили. Но моя готовность итти съ ними начала теперь падать. Самая работа снова захватила меня, и я чувствовала всю невозможность бросить дѣло. Левъ Николаевичъ эйергично поддерживалъ во мнѣ эту мысль. Но деспотическаго отношенія онъ отнюдь не проявилъ здѣсь, какъ это было видно изъ всего его поведенія въ этомъ вопросѣ.
   Второй уходившей парой были молодой Н. И. Дудченко и Борисъ Николаевичъ Леонтьевъ, впослѣдствіи отравившійся въ Полтавѣ. Бор. Ник. всегда чрезвычайно строго относился ко всякому проявленію чисто-личныхъ стремленій, но, повидимому, онъ такъ и не нашелъ удовлетворенія въ своемъ аскетическомъ образѣ жизни. Его физически слабый организмъ, очевидно, требовалъ болѣе снисходительнаго отношенія къ себѣ. Уходила эта пара совершенно тихо, незамѣтно, не вызывая такихъ бурныхъ и горячихъ споровъ, какъ первая.
   Нерѣдко, впрочемъ, особенно во дни почты, напряженные споры стихали, и всѣ дружно говорили о вопросахъ всѣмъ близкихъ и о судьбѣ отсутствующихъ друзей. Много говорили о Дм. Ал. Хилковѣ, котораго только что отправили въ ссылку въ Закавказье. Сильно взволновалъ всѣхъ человѣконенавистническій листокъ архіерея Амвросія, подъ заглавіемъ "Проклятый штундистъ", къ каждой строчкѣ котораго Дм. Ал. Хилковъ приложилъ евангельскій текстъ, говорящій какъ разъ обратное. Мы вписывали эти тексты въ листки архіерея Амвросія и такіе листки потомъ въ боль: томъ количествѣ разсылались друзьямъ, для распространенія.
   Иногда Левъ Никол. читалъ намъ что-нибудь вслухъ, а затѣмъ опять шли разговоры, далеко за полночь. Около часу ночи, наконецъ, Левъ Ник. поднимется и напомнитъ намъ, что пора спать:-- "Завтра, вѣдь, въ 7 час. подниму, идите спать".
   Онъ уходилъ къ себѣ, а мы, собираясь разойтись, съ новой энергіей принимались обсуждать вставшіе передъ нами вопросы, и только часа въ три расходились по своимъ комнатамъ.
   Еле раздѣвшись, я засыпала, какъ убитая, и когда на другое утро раздавался стукъ Льва Ник. въ дверь, мнѣ казалось, что и ночи почти не было.
   

Глава XIX.
Появленія натуралиста-философа и болѣзнь Льва Николаевича.

   Одинъ разъ, вернувшись откуда-то, я увидѣла въ столовой на столѣ старую, рваную, войлочную шляпу.
   -- А, у насъ интересный гость, Вѣра Михайловна,-- сказалъ мнѣ, улыбаясь, Левъ Николаевичъ.
   -- Кто такой?
   -- А вотъ увидите.
   И, войдя въ комнату, гдѣ у насъ лежали разные журналы и бумаги, я, дѣйствительно, увидѣла на полу въ углу чьи-то торчащія, голыя ноги. Эти ноги принадлежали "интересному гостю". Гостемъ оказался старикъ лѣтъ 70-ти, маленькій, заморенный, одѣтый въ какую-то совсѣмъ вытертую куртку, босой, растрепанный, но съ живымъ и какимъ-то ненормальнымъ блескомъ глазъ. Выраженіе его лица не привлекало къ себѣ, и, правду сказать, несмотря на всю свою оригинальность, сначала и до конца, онъ мнѣ не былъ интересенъ.!
   Что же касается до Льва Ник. и до большинства остальныхъ товарищей, то они почти всѣ, въ высшей степени, заинтересовались этимъ философомъ-натуралистомъ. Самое появленіе его у насъ было необыкновенно. Когда его спросили, откуда онъ явился, онъ отвѣтилъ: "изъ пространства". На вопросъ, куда онъ направляется, послѣдовалъ отвѣтъ: "въ пространство". А настоящее его мѣстожительство? "Здѣсь". Пришлось помириться пока на этомъ. Потомъ онъ далъ нѣкоторыя свѣдѣнія о себѣ.
   При немъ оказался даже какой-то билетъ на жительство, который требовался нашей полиціей, не признававшей неопредѣленнаго "пространства".
   По національности, нашъ гость оказался шведомъ. Онъ разсказалъ намъ, что былъ когда-то богатымъ коммерсантомъ, но потомъ понялъ всю несправедливость своего богатства, роздалъ его до копейки бѣднымъ и вотъ уже тридцать лѣтъ странствуетъ по всему свѣту, былъ и въ Индіи, и въ Китаѣ и сейчасъ явился къ намъ откуда-то съ востока.
   По убѣжденіямъ, онъ -- самый крайній натуралистъ, признаетъ, только ручной и самый примитивный трудъ, вплоть до вскапыванія земли палкой и разбиванія зеренъ камнями. Куреніе табаку, питье чая подвергались съ его стороны самой безпощадной критикѣ. Самоваръ онъ называлъ идоломъ, вокругъ котораго мы собирались для поклоненія.
   -- Если бы люди знали, сколько крови и страданій заключается въ каждой чашкѣ чая, что я самъ видѣлъ въ Китаѣ,-- говорилъ онъ,-- то они не стали бы пить чая.
   Онъ и у насъ не хотѣлъ оставаться безъ дѣла и рѣшилъ сажать картошку на какомъ-то клочкѣ земли, который ему предоставили для этого занятія. Слабый, истощенный старикъ работалъ, разумѣется, очень плохо.
   Разъ, онъ какъ-то увидѣлъ, какъ быстро и ловко вскапывалъ лопаткой поле М. Ал. и залюбовался имъ.-- Онъ можетъ прокормить трехъ женъ и десять человѣкъ дѣтей,-- заявилъ онъ. И его натуральной философіи нисколько не противорѣчило имѣть этихъ трехъ женъ, и десять человѣкъ дѣтей, разъ онъ ихъ можетъ прокормить. Эта сторона его философіи, какъ мнѣ казалось, стала немножко отталкивать Льва Ник. Но его остроумная и безпощадная критика богатыхъ людей и несправедливаго, экономическаго строя жизни могла, дѣйствительно, серьезно заинтересовать его собесѣдниковъ.
   И вотъ, въ нашей столовой, видѣвшей въ своихъ стѣнахъ самые разнородные элементы, сошлись два человѣка изъ самыхъ различныхъ міровъ.
   Разъ, какъ-то, возвращаясь съ работы днемъ, я вошла, веселая и оживленная, въ залу черезъ балконъ и увидѣла, что Левъ Николаевичъ разговариваетъ съ какимъ-то полнымъ, представительнымъ и изысканно одѣтымъ господиномъ. Это оказался генералъ Беръ, одинъ изъ членовъ комитета наслѣдника, по дѣлу помощи голодающимъ. Онъ пріѣхалъ предложить Льву Ник. денегъ изъ комитета для его столовыхъ. Левъ Ник. предпочелъ отказаться отъ предлагаемыхъ денегъ, но къ посѣтителю отнесся, какъ всегда, очень мило, и любезно. Кромѣ того, онъ нашелъ, вѣроятно, небезъинтереснымъ и небезполезнымъ для генерала познакомить его со своимъ философомъ. Философъ пришелъ и сѣлъ, по своему обыкновенію, на полу. Онъ не признавалъ мебели. Иногда и собесѣдникъ садился къ нему на полъ, чтобы удобнѣе было разговаривать. Но генералъ Беръ сѣлъ противъ него на стулѣ. Разговоръ у нихъ шелъ по-нѣмецки. Философъ обрушился на генерала за его папиросы и говорилъ очень воодушевленно, со всѣми ораторскими пріемами. Но надо думать, что слова его не произвели большого впечатлѣнія на генерала, хотя онъ и съ любопытствомъ разсматривалъ старика.
   Философъ нашъ не только не признавалъ мебели, по почти не признавалъ и костюма, и его собственный, нищенскій костюмъ былъ, до нѣкоторой степени, только уступкой полиціи. Но случалось, что онъ сидѣлъ завернутый только въ одно одѣяло, но, къ счастью, не выходилъ въ такомъ видѣ въ залу. Обуви онъ никогда не носилъ, и въ холодные дни намъ было очень жалко старика. Вмѣсто подушки, онъ спалъ на бутылкѣ, находя, что подушка портитъ слухъ.
   Однажды, онъ захотѣлъ приготовить хлѣбъ по своему методу.
   -- Лучше всего, разумѣется, ѣсть зерна сырыми,-- говорилъ онъ, но какъ уступку человѣческой слабости разрѣшалъ и печеніе хлѣба. Муку же онъ толокъ самъ изъ зеренъ. Принесли ему зерна, ступку, и онъ принялся за дѣло. Но бѣдный старикъ былъ такъ слабъ, что и здѣсь ему пришлось помогать. Смѣшавъ приготовленную муку съ водой,-- молока старикъ тоже не употреблялъ, говоря, что его собственная мать уже умерла,-- онъ приготовилъ какую-то лепешку и испекъ ее. Лепешку подали къ обѣду, и Левъ Ник., которому вреденъ былъ и хорошій, черный хлѣбъ, увлекся и поѣлъ этой знаменитой, непропеченной, непромѣшанной лепешки.
   На другой день, съ утра ему сдѣлалось очень дурно. Поднялись боли, въ печени стали проходить камни. Марья Львовна страшно взволновалась, и когда я хотѣла итти куда-то по дѣлу, она не пустила меня.
   -- Не оставляй меня сегодня, пожалуйста, одну,-- попросила она.
   Я осталась.
   Ужасный день провели мы. Боли у Льва Ник. все усиливались и сдѣлались совершенно невыносимыми. Онъ началъ страшно стонать. Марія Львовна клала ему припарки изъ льняного сѣмени; я изготовляла ихъ; но, очевидно, помогали онѣ плохо. Стоны все раздавались, и эти ужасные стоны просто терзали душу, а мы были, конечно, безсильны.
   Такъ продолжалось нѣсколько часовъ. Только къ вечеру боли, мало-пр-малу, стали уменьшаться, стоны стихали, и измученный страданіями Левъ Ник., наконецъ,, заснулъ.
   Марія Львовна послала телеграмму Софьѣ Андреевнѣ, и когда я ее спросила, зачѣмъ, то она сказала мнѣ, что во время такого припадка Левъ Ник. можетъ внезапно умереть.
   Когда на другое утро Левъ Николаевичъ вышелъ въ столовую, его нельзя было просто узнать,-- такъ страшно измѣнился онъ за эти сутки. Тяжело было смотрѣть на его сразу похудѣвшее, смертельно блѣдное лицо, и мы невольно ходили и говорили тихо. Но къ, вечеру онъ немного повеселѣлъ, и у насъ поднялся снова одинъ изъ самыхъ задушевныхъ разговоровъ.
   Вдругъ, у крыльца послышался звонъ колокольчика, затѣмъ какое-то движеніе, и съ балкона въ залу вошла Софья Андреевна. Всѣ сразу стихли и какъ-то смутились.
   Софья Андреевна пріѣхала взволнованная, сердитая и стала разспрашивать, что случилось. Философъ въ это время мирно спалъ на полу, выставивъ какъ-то свои ноги. Софья Андреевна скоро замѣтила его.
   -- А это еще что за голыя ноги?
   Пришлось разсказать ей всю исторію и познакомить съ обладателемъ голыхъ ногъ. Она просто возненавидѣла "грязнаго старика". Софья Андреевна осталась у насъ на нѣсколько дней и съ своимъ хозяйственнымъ умѣньемъ стала приводить въ порядокъ нашу довольно-таки безпорядочную жизнь. На столѣ снова появились чистыя скатерти, обѣдъ сдѣлался болѣе обильнымъ.
   Между прочимъ, Софья Андреевна разсказала кое-кому изъ окрестныхъ крестьянъ, что пріѣзжій иностранецъ накормилъ Льва Никол. какой-то дрянью, отчего тотъ и заболѣлъ. Это опять возобновило толки объ антихристѣ. Страшный видъ старика-шведа, казалось мнѣ, подтверждалъ ихъ предположеніе. Изъ словъ же Софьи Андреевны они заключили, что онъ отравилъ Льва Ник. и очень негодовали на бѣднаго, полусумасшедшаго старика. Цѣлыя легенды сложились про него,-- говорили, что онъ обѣщаетъ прокормить на одномъ осьминникѣ того, кто продастъ ему душу.
   Но скоро должны были пріѣхать хозяева имѣнія, которые могли быть вовсе не рады такому странному гостю, и надо было подумать, куда его устроить. Но куда? На всѣ вопросы онъ отвѣчалъ, что не имѣетъ теперь въ виду никакой перемѣны мѣста жительства. Софья Андреевна рѣшила, что Левъ Ник. для поправленія своего здоровья на нѣкоторое время уѣдетъ въ Ясную Поляну; и, несмотря на все ея недоброжелательство, пришлось взять съ собой въ Ясную и старика-шведа.
   Софья Андреевна уѣхала отъ насъ одна, а Левъ Ник. съ Маріей Львовной оставались еще въ Бѣгичевкѣ до 20-го мая. Но до ихъ отъѣзда мнѣ пришлось много еще пережить и перечувствовать не безъ участія Льва Николаевича.
   

Глава XX.
Уходъ странниковъ.

   Наступилъ, наконецъ, день ухода нашихъ странниковъ. Это было 10-го мая. Они распростились уже съ Бегичевкой и со всѣми ея обитателями и должны были провести ночь въ Паникахъ, чтобы на утро уже отправиться оттуда. Итти они хотѣли безъ копейки денегъ, чтобы зарабатывать себѣ пропитаніе въ дорогѣ своимъ трудомъ.
   Я окончательно уже рѣшила остаться до новаго хлѣба въ голодной мѣстности и, чтобы не поднимать больше волнующихъ меня разговоровъ, распростилась съ ними тоже въ Бѣгичевкѣ. Но едва они отправились, какъ Левъ Ник. заговорилъ со мной какъ-то о М. А., котораго онъ очень любилъ, съ необычайной рѣзкостью напалъ на него за то, что онъ -- такой хорошій и честный человѣкъ, не хочетъ дать себѣ яснаго отчета въ своихъ чувствахъ и побужденіяхъ. Я попыталась возражать, защищая М. А., но Левъ Никол. не слушалъ и говорилъ такъ рѣзко и раздраженно, что у меня слезы навернулись на глаза. Левъ Ник., какъ будто, не довѣрялъ чистотѣ его мотивовъ, Въ концѣ концовъ, замѣтивъ мое волненіе, онъ сразу смягчился и старался всѣми средствами развлечь меня, а потомъ, уже совсѣмъ поздно вечеромъ, у него оказалась статья, которую нужно было непремѣнно отвезти Мит. Ал.,-- это было написанная на ремингтонѣ "Первая ступень",-- и онъ попросилъ меня съѣздить въ Паники. Я и обрадовалась, и смутилась. Обрадовалась я потому, что мнѣ страшно хотѣлось вырваться изъ окружающей меня обстановки, гдѣ всѣ съ любопытствомъ смотрѣли на меня. Марія Львовна тоже была какъ-то странно возбуждена и взволнована. Отправляя меня, она замѣтила:
   -- Это папа нарочно дѣлаетъ, чтобы ты еще разъ провѣрила, останешься ли ты съ нами или уйдешь.
   Мнѣ было какъ-то жутко отъ, всего этого настроенія, но я совершенно опредѣленно сказала Маріи Львовнѣ, что этовопросъ для меня рѣшенный и что я, конечно, вернусь.
   Лошадей свободныхъ въ домѣ не было, и для меня наняли въ деревнѣ телѣгу. "Ѣхалъ со мной хорошо знакомый мнѣ крестьянинъ, Трофимъ. Ночь была такъ темна, что буквально ничего нельзя было видѣть.
   -- А что, Трофимъ, мы не собьемся съ дороги въ такую темноту?-- спросила я.
   -- Ничего, Вѣра Михайловна, вотъ только бы намъ лозинку на поворотѣ замѣтить, а то можемъ и въ Савкинъ, оврагъ попасть.
   Савкинъ оврагъ лежалъ на полпути, между Бѣгичевкой и Паниками; въ немъ было множество развѣтвлѣній, такъ что и днемъ здѣсь не трудно было запутаться, не говоря уже о темной ночи, и Трофимъ принялся мнѣ разсказывать о разныхъ приключеніяхъ въ Савкиномъ оврагѣ.
   -- Что это долго лозинки не видать?-- вспомнилъ, наконецъ, онъ.-- Да мы ровно бы не туда ѣдемъ,-- и онъ повернулъ куда-то въ сторону.
   Ночь стояла темная и тихая, только слышалось тяжелое громыханье нашей телѣги. "ѣхали мы, ѣхали, и наткнулись, наконецъ, на какую-то стѣну; дорога въ этомъ мѣстѣ оканчивалась.!
   -- Э, да мы и впрямь въ Савкиномъ оврагѣ,-- тревожно замѣтилъ Трофимъ.-- Ну, теперь намъ до утра не выбраться, придется ночевать здѣсь.
   Было очень тепло, и перспектива ночевать въ Савкиномъ оврагѣ нисколько меня не испугала. Я боялась только одного,-- что странники уйдутъ на разсвѣтѣ, и я не увижу ихъ и не исполню порученія Льва Ник. Кромѣ того, мнѣ еще разъ хотѣлось видѣть ихъ и поговорить съ ними.
   Мы принялись искать дорогу, но всѣ наши усилія были напрасны. Съ неуклюжей, тяжелой телѣгой мы, то куда-то взбирались вверхъ, то снова спускались, то натыкались на какую-то отвѣсную стѣну. Лошадь устала.
   -- Постой, Вѣра Михайловна, я пойду одинъ, поищу дорогу, а ты побудь здѣсь съ лошадью. И Трофимъ ушелъ, время отъ времени окликая меня, такъ какъ онъ и самъ боялся спутаться. Я осталась одна въ темнотѣ. Съ полчаса искалъ Трофимъ дорогу. Наконецъ, его темная фигура вдругъ появилась около телѣги.
   -- Нашелъ! "ѣдемъ теперь!-- весело проговорилъ онъ.
   И, наконецъ, мы выбрались изъ этого лабиринта. Наверху было много свѣтлѣе, чѣмъ въ глубинѣ оврага, и ночь не казалась уже намъ больше такой темной.
   Только послѣ полуночи добрались мы до Паникъ. Когда я вошла во флигель, то М. А. встрѣтилъ меня словами:
   -- Я зналъ, что ты придешь.
   Онъ былъ въ какомъ-то приподнятомъ, мистическомъ настроеніи. Сначала, жуткое чувство опять охватило меня, но затѣмъ его настроеніе стало передаваться и мнѣ. Мы проговорили большую часть ночи.
   Утромъ, я съ А. Ф. пошли проводить нашихъ странниковъ. Но, какъ только мы вышли изъ усадьбы, навстрѣчу намъ показалась только что вернувшаяся изъ Москвы Н. Ф. Она была очень рада, что еще застала странниковъ и уговорила ихъ остаться еще на день. Я же простилась съ ними и пошла въ Бѣгичевку, но они догнали меня и то же уговорили остаться на денекъ вмѣстѣ.
   День прошелъ въ самыхъ серьезныхъ и напряженныхъ разговорахъ. На утро всѣ были въ спокойномъ и даже радостномъ настроеніи. Когда странники вышли въ путь, вся окрестность была закутана густымъ, теплымъ туманомъ. Въ двухъ шагахъ ничего не было видно. Я должна была итти съ ними до полдороги по пути въ Бѣгичевку, а сестры Ф. провожали насъ. Вдругъ, впереди разорвалась бѣлая пелена тумана, и изъ-за ея обрывковъ на и;асъ выглянуло яркое, сіяющее солнце и освѣтило всю окрестность. Подъ его горячими лучами быстро, быстро начали исчезать и таять бѣлыя стѣны тумана и все, что закрывало отъ насъ далекій горизонтъ. А яркое солнце все больше и больше заливало окрестность и, какъ побѣдитель, поднималось все выше и выше. На всѣхъ эта картина произвела сильное впечатлѣніе.
   -- Теперь мы вступаемъ въ область свѣта, -- сказалъ М. А.,-- а тамъ все прошлое останется позади, въ туманѣ. Насъ ждетъ Іерусалимъ небесный...
   Простившись съ Ф., мы пошли дальше молча; никому не говорилось. Наконецъ, мы дошли до перекрестка, гдѣ я должна была съ ними разстаться.
   -- Пойдемъ съ нами,-- сказалъ В. С.,-- вотъ такъ прямо, какъ есть, не приготовляясь. Платье можно по дорогѣ обмѣнять на крестьянское.
   Предложеніе было очень заманчиво, но у меня уже не было никакихъ колебаній въ душѣ. Мы тихо разстались, и они пошли. Но едва они отошли нѣсколько десятковъ шаговъ, какъ я сдѣлала движеніе и чуть было не послѣдовала за ними. Они почувствовали это и обернулись ко мнѣ. Но я уже опомнилась, улыбнулась своему порыву и махнула имъ только рукой. Они пошли дальше, а я спокойно направилась въ Бѣгичевку.

В. Величкина.

"Современникъ". Кн. VI. 1912

   
зрывомъ съ нимъ. Спустя нѣсколько времени, господинъ этотъ опять явился къ Льву Никол. съ какимъ-то узелкомъ. Отъ него несло водкой, а когда онъ развязалъ свой узелокъ, то тамъ оказалась бутылка и отъ всѣхъ вещей тоже шелъ запахъ разлитаго спирта. Левъ Ник. не выдержалъ и, страшно волнуясь, откровенно сказалъ ему, что его сотрудничество въ этомъ дѣлѣ крайне тяжело для него и нежелательно.
   -- Вы меня, пожалуйста, простите, старика, но ради Бога, уѣзжайте отъ насъ.
   Нежелательный сотрудникъ, наконецъ, уѣхалъ, и все снова успокоилось.
   Я хорошо не помню теперь, долго ли прожили мы такъ втроемъ, окруженные вьюгами и мятелями, присутствуя при процессѣ сосредоточенной, художественной работы. Кажется, около половины марта, пріѣхалъ къ намъ новый сотрудникъ, близкій другъ Толстыхъ, Павелъ Ивановичъ Бирюковъ. Онъ взялъ въ свои руки главное завѣдываніе всѣмъ дѣломъ. Жизнь наша не измѣнила при немъ своего интимнаго характера. Левъ Никол. былъ въ великолѣпномъ настроеніи, много шутилъ, смѣялся и разъ, когда на дворѣ мела такая сильная мятель, что не только намъ волей-неволей пришлось сидѣть дома, но даже и къ намъ никто не рѣшился прійти, несмотря на постоянно существующую нужду,-- Левъ Ник. предложилъ разсказать сказку. Понятно, что мы всѣ восторженно встрѣтили это предложеніе. Мы сидѣли въ большомъ кабинетѣ покойнаго Раевскаго, съ мягкой кожаной мебелью. Левъ Николаевичъ полулежалъ на маленькомъ диванчикѣ. Я плохо помню эту сказку, но приблизительно онъ разсказалъ слѣдующее:
   "Въ нѣкоторомъ царствѣ, въ нѣкоторомъ государствѣ жилъ-былъ царь. У царя, какъ водится, была красавица дочь. Задумалъ царь отдать ее замужъ. Отовсюду съѣхались цари и царевичи, принцы и королевичи, знатные рыцари и храбрые витязи свататься за красавицу-царевну. Но царевна рѣшительно отказалась выбрать себѣ жениха изъ нихъ.
   -- Я выйду замужъ за того человѣка, государь, объявила она отцу,-- кто будетъ всѣмъ доволенъ.
   Немедленно послалъ царь гонцовъ во всѣ четыре стороны своего царства искать такого человѣка, который былъ бы всѣмъ доволенъ. И вотъ одинъ гонецъ привелъ простогомужика-дровосѣка въ рваномъ полушубкѣ, который и двухъ словъ-то сказать путемъ не умѣлъ. Другой привелъ древняго старика, третій -- восьмилѣтняго ребенка, а четвертый я уже забыла кого, но тоже кого-то совсѣмъ неподходящаго для царской дочери.
   Какъ разъ въ эту критическую минуту намъ помѣшали, кто-то пріѣхалъ и нужно было что-то дѣлать.
   -- Ну, мы завтра будемъ продолжать, -- замѣтилъ Левъ. Ник.,-- и узнаемъ, кого выберетъ себѣ царевна.
   -- Если бы ты, Вѣрочка, была на ея мѣстѣ, ты навѣрное выбрала бы себѣ восьмилѣтняго ребенка, -- пошутила Марія Львовна, намекая на мой дѣтскій видъ, -- онъ тебѣ какъ разъ подъ пару.
   Но "завтра" это не состоялось, и мы никогда не узнали, кого себѣ выбрала царская дочь.

В. Величкина.

(Продолженіе слѣдуетъ).

"Современникъ". Кн. V. 1912

   
Ко всем произведениям автора К списку авторов