Книговод

Королева Марго

Дюма Александр


   

Королева Марго.

РОМАНЪ ВЪ ДВУХЪ ЧАСТЯХЪ.

Переводъ съ французскаго.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Типографія т-ва И. Д. Сытина,

Пятницкая улица, собств. домъ.

Москва.-- 1903.

   

ОГЛАВЛЕНІЕ.

Часть первая.

   I. Латынь герцога Гиза
   II. Спальня королевы Наварской
   III. Король-поэтъ
   IV. Вечеръ 24 августа 1572 года
   V. О добродѣтели вообще и о Луврѣ въ частности
   VI. Уплаченный долгъ
   VII. Ночь 24 августа 1572 года
   VIII. Бойня
   IX. Убійцы
   X. Смерть, месса или Бастилія
   XL Боярышникъ на кладбищѣ des Innocents
   XII. Признанія
   XIII. Какъ иногда ключи отпираютъ совсѣмъ не тѣ двери, для которыхъ они сдѣланы
   XIV. Вторая брачная ночь
   XV. Женщина всегда достигнетъ желаемаго
   XVI. Отъ трупа врага всегда пахнетъ хорошо
   XVII. Коллега Амбруаза Паре
   XVIII. Выходцы съ того свѣта
   XIX. Жилище Ренэ, парфюмера королевы-матери
   XX. Черныя куры
   XXI. Комнаты баронессы де-Совъ
   XXII. Вы будете королемъ!
   XXIII. Новообращенный
   XXIV. Улица Тизонъ и улица Клошъ Перссе
   XXV. Вишневый плащъ
   XXVI. Маргарита
   XXVII. Десница Божья
   XXVIII. Письмо изъ Рима
   XXIX. Отъѣздъ
   XXX. Морвель
   XXXI. Охота

Часть вторая.

   I. Братья
   II. Благодарность короля Карла IX
   III. Богъ располагаетъ
   IV. Ночь королей
   V. Анаграмма
   VI. Возвращеніе въ Лувръ
   VII. Приговоръ
   VIII. Планы мщенія
   IX. Атриды
   X. Гороскопъ
   XI. Порученіе
   XII. Послы
   XIII. Орестъ и Пиладъ
   XIV. Оршонъ
   XV. Гостиница "Прекрасной Звѣзды"
   XVI. Де-Муи де-Сенъ-Фаль
   XVII. Двѣ головы для одной короны
   XVIII. Книга о соколиной охотѣ
   XIX. Соколиная охота
   XX. Павильонъ Франциска I
   XXI. Допросъ
   XXII. Актсонъ
   XXIII. Венсенскій замокъ
   XXIV. Восковая фигура
   XXV. Невидимые щиты
   XXVI. Судьи
   XXVII. "Испанскіе сапоги"
   XXVIII. Церковь
   XXIX. Гревская площадь
   XXX. Башня позорнаго столба
   XXXI. Кровавый потъ
   XXXII. Венсенская башня
   XXXIII. Регентство
   XXXIV. Король умеръ: да здравствуетъ король!
   XXXV. Эпилогъ
   

I.
Латынь герцога Гиза.

   Въ понедѣльникъ, 18 августа 1572 года, въ Луврѣ было большое празднество.
   Окна стариннаго королевскаго дворца, всегда темныя, теперь были ярко освѣщены; сосѣднія улицы и площади, обыкновенно такія пустынныя, послѣ того, какъ на башнѣ Сенъ-Жерменъд'Оксерруа пробьетъ девять часовъ, были теперь запружены народомъ, несмотря на то, что наступила уже полночь.
   'Эта грозная, волнующаяся, шумная толпа походила въ темнотѣ на мрачное, бурное море, каждая волна котораго глухо рокотала. Море это разливалось по набережной, хлынувъ туда изъ прилегающихъ улицъ. Когда начинался приливъ, оно доходило до подножія Лувра, а съ отливомъ отступало къ стѣнамъ лежащаго напротивъ Бурбонскаго дворца.
   Несмотря на королевскій праздникъ, а можетъ-быть, именно благодаря ему, въ этой толпѣ было что-то угрожающее: она несомнѣвалась, что настоящее торжество, на которомъ она присутствуетъ въ качествѣ зрителя, не что иное, какъ прелюдія другого, отложеннаго на недѣлю, торжества. Тогда и она получитъ приглашеніе и, въ свою очередь, повеселится на славу.
   Дворъ праздновалъ свадьбу Маргариты Валуа, дочери Генриха II и сестры короля Карла IX, съ Генрихомъ Бурбонскимъ, королемъ Наваррскимъ. Въ это самое утро кардиналъ Бурбонскій благословилъ союзъ этой юной четы. Онъ сочеталъ ихъ бракомъ на возвышеніи, воздвигнутомъ около входа въ соборъ Парижской Богоматери, съ церемоніаломъ, установленнымъ для принцессъ французскаго королевскаго дома.
   Бракъ этотъ удивилъ всѣхъ и заставилъ призадуматься тѣхъ немногихъ лицъ, которыя видѣли" дальше и яснѣе другихъ. Трудно было понять внезапное сближеніе двухъ партій, до такой степени ненавидѣвшихъ одна другую, какъ партіи тогдашнихъ католиковъ и протестантовъ. Неужели молодой принцъ Кондэ проститъ герцогу Анжуйскому, брату короля, смерть своего отца, убитаго Монтескью въ Жарнакѣ? Неужели молодой герцогъ Гизъ забудетъ, что адмиралъ Колиньи виновенъ въ убійствѣ его отца во время осады Орлеана?
   Но этого еще мало. Жанна Наваррская, мужественная супруга слабаго Антонія Бурбона, устроившая для своего сына Генриха этотъ завидный бракъ, умерла скоропостижно всего два мѣсяца тому назадъ, и странные слухи ходили о ея смерти. Всюду говорили шопотомъ, а въ нѣкоторыхъ мѣстахъ и громко, что она узнала какую-то ужасную тайну, и Екатерина Медичи, опасаясь, что эта тайна станетъ извѣстна и другимъ, отравила Жанну надушейными перчатками. Ихъ изготовилъ флорентинецъ Ренэ, очень искусный въ такихъ вещахъ. Слухъ этотъ казался тѣмъ вѣроятнѣе, что два врача -- одинъ изъ нихъ былъ знаменитый Амбруазъ Нарэ,-- вскрывавшіе по требованію сына покойной ея тѣло, не изслѣдовали мозга. А такъ какъ Жанна Наваррская умерла отъ ядовитаго запаха, то только въ мозгу и можно было найти слѣды преступленія. Мы говоримъ "преступленія", потому что никто не сомнѣвался въ немъ.
   Но и это еще не все. Король Карлъ съ упорствомъ, доходившимъ до упрямства, настаивалъ на этомъ бракѣ, который не только обезпечивалъ миръ въ его государствѣ, но и долженъ былъ привлечь въ Парижъ самыхъ знатныхъ гугенотовъ. Такъ какъ женихъ исповѣдывалъ протестантскую, а невѣста католическую религію, то на бракъ слѣдовало испросить разрѣшеніе у папы Григорія XIII. Оно долго не приходило, и это замедленіе сильно тревожило покойную королеву, наваррскую. Какъ-то разъ она высказала королю свое опасеніе, что разрѣшеніе совсѣмъ не придетъ.
   -- Не безпокойтесь, любезная тетушка,-- отвѣтилъ король.-- Я уважаю васъ больше, чѣмъ папу, а сестру мою люблю больше, чѣмъ боюсь его. Я не гугенотъ, но и не дуракъ. Если его святѣйшество будетъ слишкомъ долго упрямиться, я возьму за руку Марго и самъ приведу ее въ церковь, чтобы она могла обвѣнчаться съ вашимъ сыномъ.
   Слова короля разнеслись изъ Лувра по всему городу. Они очень обрадовали гугенотовъ, но заставили призадуматься католиковъ, которые не знали, дѣйствительно ли измѣняетъ имъ король или же играетъ комедію, которая въ одно прекрасное утро или въ одинъ прекрасный вечеръ закончится какой-нибудь неожиданной развязкой.
   Поведеніе Карла IX казалось особенно необъяснимымъ по отношенію къ адмиралу Колиньи, который въ продолженіе пяти или шести лѣтъ велъ съ нимъ ожесточенную борьбу. Король, раньше назначавшій награду въ сто пятьдесятъ тысячъ золотыхъ экю за его голову, теперь относился къ нему съ величайшимъ уваженіемъ, называлъ его отцомъ и открыто заявилъ, что поручить ему одному веденіе войны. Дошло до того, что даже сама Екатерина Медичи, всецѣло подчинившая себѣ короля и до сихъ поръ руководившая всѣми его поступками и даже желаніями, начала тревожиться. И на это было нѣкоторое основаніе. Въ минуту откровенности Карлъ IX, разговаривая съ адмираломъ о войнѣ съ Фландріей и сказалъ:
   -- Намъ нужно остерегаться еще одного, отецъ мой: чтобы королева-мать, которая, какъ вы знаете, любитъ вмѣшиваться во все, ничего бы не узнала объ этомъ. Она съ своимъ вздорнымъ характеромъ только испортитъ намъ дѣло.
   Несмотря на свой умъ и опытность, Колиньи не могъ сохранить втайнѣ такое полное довѣріе, оказанное ему королемъ. Хотя у него были нѣкоторыя подозрѣнія, когда онъ пріѣхалъ въ Парижъ, хотя одна крестьянка упала передъ нимъ на колѣни, когда онъ уѣзжалъ, и воскликнула: "Не ѣздите въ Парижъ, добрый господинъ нашъ! Вы умрете тамъ -- вы и всѣ, кто отправится туда вмѣстѣ съ вами!"--всѣ подозрѣнія мало-по-малу угасли въ его сердцѣ. Успокоился и его зять Телиньи, къ которому король относился очень дружески, называлъ его своимъ братомъ, какъ называлъ адмирала отцомъ, и говорилъ ему "ты", что дѣлалъ только относительно самыхъ близкихъ своихъ друзей.
   Итакъ, гугеноты, за исключеніемъ только немногихъ, самыхъ непримиримыхъ и недовѣрчивыхъ, совершенно успокоились. Смерть королевы Наваррской приписали плевриту, и громадные залы Лувра были теперь переполнены храбрыми протестантами, которымъ, благодаря браку ихъ молодого главы, Генриха, снова неожиданно улыбнулось счастье.
   Адмиралъ Колиньи, Ларошфуко, принцъ Кондэ-сынъ, Телиньи,-- словомъ, всѣ вожди партіи радовались, видя, какъ радушно приняты въ Парижѣ и какой властью пользуются въ Луврѣ тѣ самыя лица, которыхъ три мѣсяца тому назадъ король Карлъ и королева Екатерина хотѣли повѣсить на висѣлицахъ, еще болѣе высокихъ, чѣмъ висѣлицы убійцъ. Не было тутъ только маршала Монморанси. Никакія обѣщанія не могли соблазнить его, никакое притворство не могло обмануть. Онъ удалился въ свой замокъ Иль-Адамъ, извиняясь тѣмъ, что еще слишкомъ горюетъ о своемъ отцѣ, коннетаблѣ Аннѣ де-Монморанси, который палъ отъ руки Роберта Стюарта вовремя битвы при Сенъ-Дени. Но такъ какъ со смерти коннетабля прошло уже больше трехъ лѣтъ и излишняя чувствительность была не въ модѣ въ то время, то никто не повѣрилъ такой чрезмѣрной сыновней скорби.
   Впрочемъ, ничто не оправдывало недовѣрчивости маршала Монморанси: король, королева, герцогъ Анжуйскій и герцогъ Алансонскій необыкновенно радушно принимали гостей.
   Герцога Анжуйскаго сами гугеноты осыпали похвалами -- и вполнѣ заслуженными -- за побѣды при Жарнакѣ и Монконтурѣ, которыя онъ одержалъ, когда ему не было еще восемнадцати лѣтъ. Въ этомъ онъ превзошелъ даже Цезаря и Александра, съ которыми его сравнивали, отдавая, конечно, предпочтеніе ему передъ побѣдителями при Инѣ и Фарсалѣ. Герцогъ Алансонскій смотрѣлъ на все это своими ласковыми и лживыми глазами; королева Екатерина, сіяя радостью и осыпая всѣхъ любезностями, поздравляла принца Генриха Кондэ съ его предстоящей женитьбой на Маріи де-Клевъ. Наконецъ Джо сами Гизы улыбались грознымъ врагамъ своего" дома, а герцогъ Майенскій разсуждалъ съ адмираломъ и де-Таванномъ о войнѣ, которую теперь съ большимъ чѣмъ когда-либо вѣроятіемъ разсчитывали объявить Филиппу II.
   Посреди этихъ группъ ходилъ взадъ и впередъ, слегка наклонивъ голову и прислушиваясь къ разговорамъ, девятнадцатилѣтній юноша съ коротко остриженными черными волосами, умными глазами, густыми рѣсницами, орлинымъ носомъ, насмѣшливой улыбкой и едва пробивающимися усами и бородкой. Этотъ молодой человѣкъ, обратившій на себя вниманіе только со времени сраженія при Арнэ-ле-Дюкъ, гдѣ онъ бился съ отчаянной храбростью и заслужилъ всеобщія похвалы, былъ любимый ученикъ Колиньи и герой дня. Три мѣсяца тому назадъ, то-есть когда еще была жива его мать, его звали принцемъ Беарнскимъ; теперь онъ былъ королемъ Наваррскимъ, въ ожиданіи того в(жени, когда ему предстояло сдѣлаться Генрихомъ IV.
   Иногда какъ будто легкое облачко пробѣгало у него по лицу; онъ, по всей вѣроятности, вспоминалъ тогда, что прошло всего только два мѣсяца съ тѣхъ поръ, какъ умерла у него мать -- умерла отравленная, въ чемъ онъ сомнѣвался меньше, чѣмъ кто-либо другой. Но облачко это появлялось лишь на мгновеніе и тотчасъ же исчезало, какъ мимолетная тѣнь: вѣдь всѣ окружавшіе его, говорившіе съ нимъ, поздравлявшіе его были убійцами мужественной Жанны д'Альбрэ.
   Въ нѣсколькихъ шагахъ отъ короля Наваррскаго разговаривала съ Телиньи молодой герцогъ Гизъ, настолько же задумчивый и озабоченный, насколько Генрихъ старался казаться веселымъ и беззаботнымъ. Гизъ былъ счастливѣе Беарнца. Несмотря на свои двадцать два года, онъ пользовался уже почти такою же славой, какъ и его отецъ, знаменитый Францискъ Гизъ. Это былъ высокій, плотный молодой человѣкъ, съ гордымъ взглядомъ и такой благородной, величавой осанкой, что рядомъ съ нимъ всѣ другіе принцы казались людьми низкаго происхожденія. Несмотря на то, что онъ былъ еще очень молодъ, католики считали его главой своей партіи, подобно тому, какъ протестанты признавали главой своей молодого Генриха Наваррскаго, портретъ котораго мы только что набросали.
   Сначала Гизъ носилъ титулъ герцога Жуанвильскаго. Онъ былъ въ первый разъ при осадѣ Орлеана, подъ начальствомъ своего отца, который умеръ у него на рукахъ, указавъ ему на адмирала Колиньи, какъ на своего убійцу. Тогда юный герцогъ далъ, подобно Аннибалу, торжественную клятву. Онъ поклялся отмстить Колиньи и его семьѣ за смерть своего отца и безпощадно преслѣдовать всѣхъ единовѣрцевъ адмирала. Онъ далъ обѣтъ Богу быть на землѣ Его ангеломъ-истребителемъ до тѣхъ поръ, пока останется въ живыхъ хоть одинъ еретикъ. А потому его поведеніе въ этотъ вечеръ не могло не казаться страннымъ. Всегда свято державшій свое слово, герцогъ пожималъ теперь руки тѣмъ, кого поклялся считать своими непримиримыми врагами, и дружески бесѣдовалъ съ зятемъ человѣка, убить котораго обѣщалъ своему умирающему отцу.
   Но мы уже говорили, что многое на этомъ вечерѣ казалось страннымъ и возбуждало удивленіе.
   Люди, къ счастью, не знаютъ будущаго и не-могутъ читать въ сердцахъ. Но если бы на празднествѣ присутствовалъ наблюдатель, одаренный такими способностями, онъ увидалъ бы одно изъ любопытнѣйшихъ зрѣлищъ, какія только могутъ представить лѣтописи жалкой человѣческой комедіи.
   И такой наблюдатель былъ, но не въ залахъ Лувра. Онъ стоялъ на улицѣ и съ грознымъ ропотомъ заглядывалъ въ окна своими сверкающими глазами. Этимъ наблюдателемъ былъ народъ. Съ замѣчательнымъ инстинктомъ, еще изощреннымъ ненавистью, онъ слѣдилъ издали за мелькающими тѣнями своихъ смертельныхъ враговъ и объяснялъ себѣ то, что видѣлъ, настолько вѣрно, насколько это возможно любопытному, стоящему передъ герметически закрытыми окнами большой залы. Музыка опьяняетъ танцора и руководитъ его движеніями; зрителю же эти движенія кажутся безсмысленными и онъ смѣется надъ танцоромъ, похожимъ, по его мнѣнію, на картоннаго паяца, котораго дергаютъ за веревочку. А происходитъ это оттого, что зритель не слышитъ музыки.
   Гугенотовъ опьяняла гордость; это была ихъ музыка.
   Свѣтъ, мелькавшій среди ночи передъ глазами парижанъ, былъ отблескомъ ихъ ненависти, озарявшимъ будущее.
   Но тѣмъ не менѣе всѣ продолжали веселиться во дворцѣ, и говоръ, даже еще болѣе нѣжный и льстивый, пробѣжалъ въ эту самую минуту по всему Лувру. Молодая новобрачная, перемѣнивъ свой парадный костюмъ -- платье съ длиннымъ шлейфомъ и вуаль, входила въ это время въ залу въ сопровожденіи своей самой близкой подруги, прекрасной герцогини Неверской. Карлъ IX велъ сестру подъ руку и представлялъ ей наиболѣе почетныхъ гостей.
   Эта новобрачная была дочь Генриха II, самый драгоцѣнный перлъ французской короны, Маргарита Валуа, которую Карлъ IX называлъ не иначе, какъ "моя сестра Марго".
   Новую королеву Наваррскую осыпали любезностями и комплиментами, которыхъ она вполнѣ заслуживала, какъ ни льстивы они были: Маргаритѣ въ это время только что минуло двадцать лѣтъ, а между тѣмъ, ее ужъ воспѣвали всѣ поэты, изъ которыхъ одни сравнивали ее съ Авророй, другіе -- съ Цитерой. И дѣйствительно, ни одна изъ придворныхъ дамъ не могла соперничать съ ней въ красотѣ, несмотря на то, что Екатерина Медичи окружила себя самыми красивыми и очаровательными женщинами, какихъ только могла отыскать.
   У Маргариты были черные волосы, великолѣпный цвѣтъ лица, страстные глаза, оттѣненные длинными рѣсницами, маленькія пунцовыя губы, красивая шея, роскошный, гибкій станъ и крошечныя ножки. Французы гордились, что въ ихъ странѣ расцвѣлъ такой чудный цвѣтокъ, а пріѣзжавшіе во Францію иностранцы возвращались домой, очарованные красотой принцессы, если хоть разъ видѣли ее, и изумленные ея ученостью, если хоть разъ говорили съ ней. Маргарита была на самомъ дѣлѣ не только самая красивая, но и самая образованная женщина своего времени. Разсказывали, что одинъ представленный ей итальянскій ученый, поговоривъ съ нею въ продолженіе часа по-итальянски, по-испански, по-латыни и по-гречески, восторженно говорилъ потомъ: "Тотъ, кто видѣлъ дворъ безъ Маргариты Валуа, не видалъ ни Франціи ни двора".
   А потому въ похвалахъ и любезностяхъ, которыми осыпали Карла IX и королеву Наваррскую, недостатка не было. Извѣстно, что гугеноты были большіе краснобаи. А вперемежку съ обращенными къ королю комплиментами очень ловко проскальзывали намеки на прошлое и просьбы, имѣвшія въ виду будущее. Но на всѣ эти намеки король неизмѣнно отвѣчалъ одно и то же, при чемъ хитрая улыбка пробѣгала по его блѣднымъ губамъ:
   -- Отдавая мою сестру Марго Генриху Наваррскому, я отдаю ее и всѣмъ протестантамъ королевства.
   Нѣкоторыхъ это завѣреніе успокаивало, другіе не могли удержаться отъ улыбки, такъ какъ словамъ короля можно было придать двоякій смыслъ. Съ одной стороны, они могли означать его отеческую заботливость, которою онъ, говоря по совѣсти, не имѣлъ ни малѣйшаго желанія обременять себя; съ другой -- они были оскорбительны для новобрачной, для ея мужа и даже для самого короля: они напоминали о кое-какихъ темныхъ слухахъ, которыми уже поспѣшила воспользоваться скандальная хроника двора, чтобы загрязнить брачную одежду Маргариты Валуа.
   Герцогъ Гизъ продолжалъ разговаривать съ Телиньи, но разговоръ, повидимому, не особенно интересовалъ его: онъ часто оборачивался и смотрѣлъ на группу дамъ, въ центрѣ которой сіяла красотой королева Наваррская. И если въ это время ея глаза встрѣчались съ глазами герцога, какъ будто облако пробѣгало по ея пріятному лицу, надъ которымъ сверкала трепетнымъ блескомъ діадема изъ брилліантовыхъ звѣздъ. И что-то тревожное и нетерпѣливое выражалось тогда во всей ея позѣ.
   Принцесса Клавдія, старшая сестра Маргариты, уже нѣсколько лѣтъ тому назадъ вышедшая замужъ за герцога Лотарингскаго, замѣтила ея волненіе. Она хотѣла подойти къ ней, чтобы узнать причину ея тревоги, но принуждена была отказаться отъ своего намѣренія: въ это время всѣ разступились, давая дорогу королевѣ-матери, которая приближалась, опираясь на руку молодого принца Кондэ.
   Воспользовавшись этимъ общимъ движеніемъ, герцогъ Гизъ пошелъ къ своей невѣсткѣ, герцогинѣ Неверской, а слѣдовательно и къ Маргаритѣ. Герцогиня Лотарингская, не терявшая изъ вида молодую королеву, замѣтила, что озабоченное выраженіе вдругъ исчезло съ ея лица и яркій румянецъ вспыхнулъ у нея на щекахъ.
   Между тѣмъ герцогъ продолжалъ подвигаться впередъ. Когда онъ былъ шагахъ въ двухъ отъ Маргариты, она, скорѣе почувствовавъ его приближеніе, чѣмъ увидавъ его, сдѣлала надъ собой страшное усиліе и обернулась къ нему. Теперь лицо ея казалось совершенно спокойнымъ и беззаботнымъ. Гизъ почтительно поклонился ей и въ то время, какъ голова его была низко опущена, прошепталъ:
   -- Ipse attuli.
   Что значитъ:
   "Я принесъ самъ".
   Маргарита отвѣтила реверансомъ на поклонъ графа и, приподнимаясь, сказала тоже шопотомъ:
   -- Noctu pro more.
   То-есть:
   "Нынѣшней ночью, какъ всегда".
   Этихъ словъ, заглушенныхъ громаднымъ, туго накрахмаленнымъ воротникомъ королевы, не слыхалъ никто, кромѣ того, кому они предназначались. Какъ ни коротокъ былъ этотъ разговоръ, въ немъ, повидимому, заключалось все, что этимъ молодымъ людямъ нужно было сказать другъ другу, такъ какъ герцогъ тотчасъ же отошелъ. Послѣ этого Маргарита стала какъ будто еще задумчивѣе, а лицо герцога просіяло.
   Человѣкъ, котораго больше чѣмъ всякаго другого должна бы заинтересовать эта маленькая сцена, не обратилъ на нее никакого вниманія: король Наваррскій не видалъ никого, кромѣ одной женщины, около которой собрался почти такой же большой кружокъ придворныхъ, какъ и около Маргариты Валуа. Эта женщина была прекрасная баронесса де-Совъ.
   Шарлотта де-Бонъ-Самблансэ, внучка несчастнаго Самблансэ и жена Симона де-Физа, барона де-Совъ, занимала должность статсъ-дамы при Екатеринѣ Медичи. Въ то же время она была одной изъ самыхъ опасныхъ и ловкихъ помощницъ этой королевы, которая вливала въ сердца своихъ враговъ отраву любви, когда не осмѣливалась отравлять ихъ флорентинскимъ ядомъ. Баронесса де-Совъ, маленькая блондинка, то живая, какъ ртуть, то томная и задумчивая, была всегда готова начать любовную или политическую интригу. Это были два главныхъ занятія двора въ продолженіе пятидесяти лѣтъ, въ царствованіе трехъ слѣдующихъ одинъ за другимъ королей. Баронесса была женщина въ полномъ смыслѣ этого слова и обладала всѣми прелестями своего пола, начиная съ голубыхъ глазъ, иногда томныхъ, иногда полныхъ огня, и кончая маленькими стройными ножками, обутыми въ бархатныя туфельки.
   Прошло уже нѣсколько мѣсяцевъ, съ тѣхъ поръ, какъ эта сирена всецѣло завладѣла королемъ Наваррскимъ, дебютировавшимъ въ то время не только на военномъ поприщѣ, но и на поприщѣ любви. Благодаря этому, чудная, царственная красота Маргариты не пробудила даже восхищенія въ сердцѣ ея супруга. И -- удивительное дѣло!-- Екатерина Медичи, устраивая бракъ своей дочери съ королемъ Наваррскимъ, въ то же время продолжала, ко всеобщему удивленію, покровительствовать почти открыто его любви къ баронессѣ. Такое поведеніе казалось страннымъ даже со стороны этой королевы, душа которой была полна мрака и таинственности. Но, несмотря на такую могущественную покровительницу и легкіе нравы того времени, прекрасная Шарлотта все еще продолжала сопротивляться. И это невозможное, неслыханное сопротивленіе дѣйствовало на Генриха даже сильнѣе, чѣмъ красота и умъ баронессы. Королемъ овладѣла безумная страсть, которая, не находя удовлетворенія, уничтожила въ его сердцѣ робость, гордость и даже ту, отчасти философскую, отчасти лѣнивую безпечность, которая была самой основной чертой его характера.
   Баронесса де-Совъ всего только нѣсколько минутъ тому назадъ вошла въ бальную залу. Подъ вліяніемъ досады или горя она сначала рѣшила не присутствовать при торжествѣ своей соперницы. Она сослалась на нездоровье, и мужъ ея, занимавшій въ послѣднія пять лѣтъ должность государственнаго секретаря, отправился въ Лувръ одинъ.
   Екатерина Медичи, увидавъ, что баронъ явился безъ жены, пожелала узнать, почему нѣтъ ея любимой статсъ-дамы. А когда оказалось, что ту задержало легкое нездоровье, написала ей пригласительную записку. И баронесса, конечно, поспѣшила исполнить желаніе королевы!
   Отсутствіе любимой женщины огорчило Генриха, но въ то же время доставило ему облегченіе. Черезъ нѣсколько времени онъ, слегка вздохнувъ, пошелъ съ улыбкой по направленію къ Маргаритѣ: если онъ не обязанъ любить ее, то во всякомъ случаѣ долженъ относиться къ ней, какъ къ женѣ. Но сдѣлавъ нѣсколько шаговъ, Генрихъ вдругъ увидалъ на дальнемъ концѣ залы баронессу де-Совъ. Онъ остановился, какъ вкопанный, и устремилъ глаза на эту Цирцею, приковавшую его къ себѣ какъ бы магической цѣпью. А потомъ вмѣсто того, чтобы итти къ женѣ, пошелъ къ баронессѣ.
   Придворные, замѣтивъ, что король идетъ къ прекрасной Шарлоттѣ, не осмѣлились мѣшать ему своимъ присутствіемъ и почтительно отошли въ сторону. Такимъ образомъ, въ то время, какъ Маргарита Валуа и герцогъ Гизъ обмѣнивались коротенькими латинскими фразами, которыя мы привели, Генрихъ разговаривалъ съ баронессой де-Совъ. И разговоръ ихъ былъ далеко не такой таинственный и гораздо болѣе понятный, хоть король и пересыпалъ его гасконскими оборотами рѣчи.
   -- Наконецъ вотъ и вы!-- сказалъ онъ.-- А я слышалъ, что вы нездоровы, и уже потерялъ надежду видѣть васъ.
   -- Неужели вы, ваше величество, хотите увѣрить меня,-- спросила баронесса, -- что вамъ было тяжело лишиться этой надежды?
   -- Еще бы нѣтъ!-- воскликнулъ король.-- Развѣ вы не знаете, что вы мое солнце днемъ и моя звѣзда ночью? Меня, дѣйствительно, окружалъ глубокій мракъ въ ту минуту, какъ вы появились и освѣтили все.
   -- Плохую же услугу оказала я въ такомъ случаѣ вашему величеству!
   -- Что вы хотите сказать этимъ?-- спросилъ король.
   -- Я хочу сказать, что тотъ, кто обладаетъ самой красивой женщиной во Франціи, долженъ, напротивъ, желать, чтобы поскорѣе погасъ свѣтъ и наступила темнота: вѣдь въ темнотѣ ждетъ насъ счастье.
   -- Вы знаете, злая, что все мое счастье находится въ рукахъ другой женщины, которая смѣется надъ бѣднымъ Генрихомъ.
   -- Да, -- сказала баронесса.-- А я думала, напротивъ, что эта женщина была игрушкой короля Наваррскаго.
   Ея рѣзкій тонъ испугалъ Генриха, но только въ первую минуту: она говоритъ рѣзко, потому что сердится, а если сердится -- значитъ любитъ.
   -- Вы совершенно несправедливо упрекаете меня, дорогая Шарлотта,-- сказалъ онъ.-- Не понимаю, какъ ваши прелестныя губки могутъ быть такъ жестоки. Развѣ вы полагаете, что женился я? Ventre-saint-gris, совсѣмъ не я!
   -- Ужъ не я ли?-- язвительно спросила баронесса, если только можно назвать язвительными слова женщины, упрекающей въ недостаткѣ любви.
   -- Ну, значитъ, ваши прекрасные глазки не особенно дальнозорки, баронесса. Нѣтъ, не Генрихъ Наваррскій женился на Маргаритѣ Валуа!
   -- А кто же?
   -- Sang-dion! Протестантская религія сочеталась бракомъ съ папой, вотъ и все!
   -- Нѣтъ, нѣтъ, на меня не подѣйствуютъ ваши остроты! Ваше величество любите королеву Маргариту, и я не могу упрекать васъ за это. Избави меня Богъ! Она настолько красива, что достойна быть любимой.
   Генрихъ задумался на минуту, и добродушная улыбка промелькнула у него на губахъ.
   -- Вы, какъ кажется, хотите со мной поссориться, баронесса,-- послѣ небольшой паузы сказалъ онъ, -- а между тѣмъ вы не имѣете на это никакого права. Посмотримъ, что сдѣлали вы, чтобы помѣшать мнѣ жениться на Маргаритѣ? Положительно ничего. Вы, напротивъ, всегда доводили меня до отчаянія.
   -- И отлично дѣлала.
   -- Это почему?
   -- Да потому, что сегодня вы женились на другой.
   -- Я женился на ней, потому что вы не любите меня.
   -- А если бы я васъ любила, то мнѣ пришлось бы умереть черезъ часъ.
   -- Черезъ часъ? Что вы хотите сказать? Отчего же умерли бы вы?
   -- Отъ ревности. Черезъ часъ королева Наваррская отпуститъ своихъ придворныхъ дамъ, а ваше величество свою свиту.
   -- И васъ, дѣйствительно, мучаетъ эта мысль?
   -- Я не говорю этого. Но если бы я васъ любила, она ужасно мучила бы меня.
   -- Хорошо!-- воскликнулъ Генрихъ, придя въ восторгъ отъ этого перваго признанія, котораго ему удалось добиться.-- А что, если король Наваррскій не отошлетъ сегодня вечеромъ свою свиту?
   -- Ваше величество,-- сказала баронесса де-Совъ, смотря на короля съ непритворнымъ удивленіемъ,-- вы говорите положительно невозможныя и невѣроятныя вещи!
   -- Что же нужно сдѣлать, чтобы вы повѣрили моимъ словамъ?
   -- Нужно дать мнѣ доказательство, котораго вы не можете дать.
   -- Нѣтъ, могу, могу, баронесса. И, клянусь св. Генрихомъ, я дамъ вамъ его!-- воскликнулъ король, страстно глядя на молодую женщину.
   -- О, ваше величество!-- пробормотала прекрасная Шарлотта, опустивъ глаза и понизивъ голосъ.-- Я не понимаю... Нѣтъ, нѣтъ, невозможно, чтобы вы отказались отъ счастья, которое васъ ожидаетъ!
   -- Въ этой залѣ четыре Генриха, -- продолжалъ король,-- Генрихъ французскій, Генрихъ Кондэ, Генрихъ Гизъ и только одинъ Генрихъ Наваррскій.
   -- Ну?
   -- Ну, а что если этотъ Генрихъ Наваррскій проведетъ съ вами всю эту ночь?
   -- Всю ночь?
   -- Да. Убѣдитесь вы тогда, что онъ не былъ съ другой?
   -- Если вы сдѣлаете это, ваше величество...-- воскликнула баронесса де-Совъ.
   -- Честное слово, сдѣлаю!
   Баронесса подняла свои большіе, влажные глаза, обѣщавшіе столько блаженства, и улыбнулась королю, сердце котораго затрепетало отъ радости.
   -- Ну, что же вы скажете въ такомъ случаѣ?-- спросилъ онъ
   -- О, въ такомъ случаѣ я скажу, что ваше величество, дѣйствительно, любите меня, -- отвѣтила Шарлотта.
   -- Ventre saint-gris! И вы скажете это, потому что это истинная правда!
   -- Но какъ же устроить это?-- прошептала баронесса де-Совъ.
   -- Какъ? Не можетъ быть, чтобы у васъ не было какой-нибудь камеристки, какой-нибудь служанки, на которую вы могли бы вполнѣ положиться.
   -- Да, одна изъ нихъ, Даріола, всей душой предана мнѣ! Она пожертвуетъ за меня жизнью. Это настоящее сокровище.
   -- Sang-diou! Скажите этой дѣвушкѣ, баронесса, что я озолочу ее, когда буду французскимъ королемъ, какъ предсказываютъ мнѣ астрологи.
   Шарлотта улыбнулась. Въ то время всѣ уже знали, что на обѣщанія беарнца полагаться нельзя.
   -- Что же вамъ нужно отъ Даріолы?-- спросила она.
   -- Пустяки для нея -- все для меня.
   -- А именно?
   -- Ваши комнаты надъ моими?
   -- Да.
   -- Такъ Даріола подождетъ за дверью. Я тихонько постучусь три раза. Она впуститъ меня, и вы получите доказательство, которое я обѣщалъ вамъ дать.
   Баронесса де-Совъ на минуту задумалась. Потомъ, оглядѣвшись кругомъ, какъ бы изъ опасенія, чтобы кто-нибудь не подслушалъ ихъ, она бросила быстрый взглядъ на группу дамъ, окружавшихъ королеву-мать. И въ это короткое мгновеніе Екатерина Медичи и ея статсъ-дама успѣли обмѣняться взглядомъ.
   -- Ахъ, если бы я захотѣла уличить ваше величество во лжи...-- сказала баронесса такимъ нѣжнымъ голосомъ, что отъ него растаялъ бы воскъ въ ушахъ Улисса.
   -- Попробуйте, попробуйте!
   -- Сознаюсь, что мнѣ этого ужасно хочется.
   -- Сдайтесь, баронесса: женщины всего сильнѣе послѣ пораженія.
   -- Когда вы будете королемъ Франціи, ваше величество,-- сказала баронесса, -- я напомню вамъ обѣщаніе, которое вы дали Даріолѣ.
   Генрихъ вскрикнулъ отъ радости.
   И въ ту самую минуту, какъ у него вырвался этотъ крикъ, королева Наваррская говорила герцогу Гизу:
   -- Noctu pro more -- нынѣшней ночью, какъ всегда.
   Генрихъ отошелъ отъ баронессы де-Совъ такой же счастливый, какъ и герцогъ Гизъ, уходившій отъ Маргариты Валуа.
   Черезъ часъ послѣ этой двойной сцены король Карлъ и его мать удалились во внутренніе покои, а затѣмъ залы начали пустѣть. Адмиралъ и принцъ Кондэ, въ сопровожденіи свиты изъ четырехсотъ дворянъ-гугенотовъ, прошли сквозь толпу, глухо роптавшую имъ вслѣдъ. Потомъ вышли Гизы съ лотарингскими вельможами-католиками, которыхъ народъ привѣтствовалъ восторженными криками и рукоплесканіями.
   Что же касается Маргариты Валуа, Генриха Наваррскаго баронессы де-Совъ, то они, какъ извѣстно, жили въ самомъ Луврѣ
   

II.
Спальня королевы Наваррской.

   Герцогъ Гизъ проводилъ свою невѣстку, герцогиню Неверскую, домой, въ отель, находившійся на улицѣ дю-Томъ, напротивъ улицы де-Бракъ. Сдавъ ее на руки камеристкамъ, онъ прошелъ въ свою комнату, чтобы переодѣться, взялъ плащъ и короткій, острый кинжалъ, замѣнявшій шпагу и носившій названіе "дворянская честь". Но когда герцогъ взялъ его со стола, онъ замѣтилъ, что между лезвеемъ и ножнами засунута какая-то записка.
   Онъ вынулъ ее и прочиталъ слѣдующее:
   "Надѣюсь, что герцогъ Гизъ не вернется нынѣшней ночью въ Лувръ. Если же онъ отправится туда, то пусть надѣнетъ изъ предосторожности прочную кольчугу и возьметъ острую шпагу!".
   -- Это довольно странное предостереженіе, Робенъ, -- скатъ герцогъ своему камердинеру.-- Кто приходилъ сюда безъ меня?
   -- Только одинъ человѣкъ, ваше высочество.
   -- А именно?
   -- Г. дю-Гастъ.
   -- Ага! То-то мнѣ показался знакомымъ этотъ почеркъ. Ты знаешь навѣрное, что приходилъ дю-Гастъ? Ты видѣлъ его?
   -- Не только видѣлъ, ваша свѣтлость, но и говорилъ съ нимъ.
   -- Отлично. Такъ я послѣдую его совѣту. Подай мою кольчугу и шпагу.
   Камердинеръ, привыкшій къ такимъ переодѣваньямъ, привезъ то и другое.
   Герцогъ натянулъ длинные сапоги, доходившіе ему до бедеръ, кольчугу, сдѣланную изъ такихъ тонкихъ колечекъ, что ея стальная ткань была не толще бархата, а поверхъ нея -- сѣрый съ серебрянымъ шитьемъ камзолъ, -- это былъ его любимый цвѣтъ, затѣмъ онъ завернулся въ темный плащъ, надѣлъ бархатную шапочку, не украшенную ни перьями ни аграфомъ съ драгоцѣнными камнями, и засунулъ за поясъ кинжалъ. Шпагу онъ отдалъ пажу и, взявъ только его одного въ провожатые, направился въ Лувръ.
   Когда онъ выходилъ изъ отеля, на башнѣ Сенъ-Жерменъ д'Оксерруа пробило часъ.
   Несмотря на то, что было уже такъ поздно, а ходить по улицамъ ночью было далеко небезопасно въ то время, ничего особеннаго не случилось съ герцогомъ, и онъ благополучно добрался до громаднаго зданія стариннаго Лувра. Всѣ огни въ немъ были уже погашены, и онъ грозно поднимался среди безмолвія и темноты.
   Передъ королевскимъ дворцомъ тянулся глубокій ровъ, на который выходили окна большей части комнатъ, занимаемыхъ лицами, живущими но дворцѣ. Апартаменты Маргариты были въ первомъ этажѣ.
   Но этотъ первый этажъ, до оконъ котораго было бы легко добраться, не будь рва, оказывался, благодаря ему, футовъ на тридцать надъ землею и, такимъ образомъ, былъ недоступенъ ни для воровъ ни для любовниковъ. Тѣмъ не менѣе, герцогъ де-Гизъ все-таки спустился въ ровъ.
   Въ ту же минуту въ первомъ этажѣ отворилось окно. Оно было съ рѣшеткой, но чья-то рука приподняла заранѣе подпиленную желѣзную полосу и спустила въ это отверстіе шелковый шнурокъ.
   -- Это вы, Гильона?-- тихо спросилъ герцогъ.
   -- Да, ваша свѣтлость, -- еще тише отвѣтила женщина.
   -- А Маргарита?
   -- Она ждетъ васъ.
   -- Хорошо.
   Сказавъ это, герцогъ сдѣлалъ знакъ своему пажу. Тотъ распахнулъ плащъ и, вынувъ изъ-подъ него веревочную лѣстницу, развернулъ ее. Герцогъ привязалъ одинъ конецъ лѣстницы къ опущенному шнурку, послѣ чего Гильона притянула лѣстницу къ себѣ и прикрѣпила ее къ окну. Когда все было готово, герцогъ прицѣпилъ къ поясу шпагу и благополучно взобрался по лѣстницѣ. Какъ только онъ вошелъ въ комнату, желѣзная полоса снова опустилась на свое мѣсто и окно затворилось, а пажъ, завернувшись въ плащъ, улегся на травѣ, во рву, въ тѣни, падавшей отъ стѣнъ. Много разъ приходилось ему провожать сюда своего господина.
   Ночь была темная; теплыя, крупныя капли дождя начали падать изъ надвигавшихся грозовыхъ тучъ.
   Герцогъ Гизъ послѣдовалъ за своей путеводительницей, -- это была дочь фельдмаршала Жака Матиньона. Маргарита довѣряла ей вполнѣ и ничего не скрывала отъ нея. Говорили, что въ числѣ тайнъ, которыя хранила эта неподкупная повѣренная, были такія ужасныя, что она изъ-за нихъ молчала и обо всѣхъ остальныхъ.
   Ни въ низкихъ комнатахъ ни въ коридорахъ не было огня. Только время отъ времени голубоватый свѣтъ молніи озарялъ на мгновеніе темные покои и тотчасъ же погасалъ.
   Герцогъ продолжалъ итти за своей путеводительницей, которая держала его за руку. Наконецъ они дошли до винтовой лѣстницы, продѣланной въ толстой стѣнѣ. Она привела ихъ къ совершенно незамѣтной потайной двери, выходившей въ переднюю апартаментовъ Маргариты.
   Въ передней было тоже темно.
   Войдя въ нее, Гильона остановилась.
   -- Принесли вы то, что желала получить королева?-- шопотомъ спросила она.
   -- Принесъ,-- отвѣтилъ Гизъ,-- но отдамъ только ея величеству.
   -- Въ такомъ случаѣ войдите, не будемъ терять ни минуты,-- раздался въ темнотѣ голосъ, заставившій герцога вздрогнуть: онъ узналъ голосъ Маргариты.
   Въ то же мгновеніе фіолетовая бархатная портьера, затканная золотыми гербовыми лиліями, приподнялась съ одной стороны, и Гизъ смутно различилъ королеву, которая, въ своемъ нетерпѣніи, вышла встрѣтить его.
   -- Иду, ваше величество, -- проговорилъ онъ.
   И, откинувъ портьеру съ другой стороны, онъ вышелъ изъ передней.
   Теперь Маргарита Валуа, въ свою очередь, стала его путеводительницей и повела его по комнатамъ, которыя, впрочемъ, были ему хорошо знакомы Гильона осталась около двери и, приложивъ палецъ къ губамъ, успокоила свою царственную покровительницу.
   Какъ бы понявъ его ревнивую тревогу, Маргарита провела его въ свою спальню.
   -- Ну, что, довольны вы, герцогъ?-- спросила она.
   -- Доволенъ? Чѣмъ же это, ваше величество?
   -- Доказательствомъ, которое я даю вамъ, -- съ нѣкоторой досадой сказала Маргарита.-- Теперь вы видите, что человѣкъ, которому я принадлежу, въ вечеръ своей свадьбы, въ самую брачную ночь, обращаетъ на меня такъ мало вниманія, что даже не пришелъ ко мнѣ. Да, онъ не считаетъ нужнымъ поблагодарить меня за честь, которую я оказала ему, не говорю, выбравъ его своимъ мужемъ, но, по крайней мѣрѣ, согласившись быть его женой.
   -- Успокойтесь, ваше величество,-- грустно отвѣтилъ герцогъ,-- онъ придетъ, въ особенности, если вы желаете этого.
   -- И вы говорите это, Генрихъ!-- воскликнула Маргарита,-- вы, кому лучше, чѣмъ всякому другому, извѣстно, что у меня не можетъ быть подобнаго желанія. Неужели въ такомъ случаѣ я просила бы васъ притти въ Лувръ?
   -- Вы просили меня притти, Маргарита, потому что хотите уничтожить послѣдній слѣдъ нашего прошлаго и потому, что это прошлое хранилось не только въ моемъ сердцѣ, но и въ этой серебряной шкатулкѣ, которую я принесъ вамъ.
   -- А знаете что, Генрихъ,-- сказала Маргарита, пристально взглянувъ на герцога,-- вы теперь похожи не на принца, а на школьника. Неужели вы думаете, что я стану отрицать мою любовь къ вамъ? Что я захочу погасить пламя, которое, можетъ-быть, и потухнетъ, но отблескъ котораго останется навсегда? Любовь женщины моего сана озаряетъ свѣтомъ, иногда разгорающимся въ пожаръ, всю современную ей эпоху. Нѣтъ, нѣтъ, герцогъ! Можете сохранить письма вашей Маргариты и шкатулку, которую она вамъ дала. Изъ всѣхъ находящихся въ ней писемъ она проситъ васъ дать ей только одно, да и то потому, что это письмо можетъ навлечь опасность не только на нее, но и на васъ самихъ.
   -- Вотъ они всѣ,-- сказалъ герцогъ.-- Выберите то, которое хотите уничтожить.
   Маргарита стала торопливо перебирать дрожащими руками лежащія въ шкатулкѣ письма, вынимая ихъ одно за другимъ. Она ограничивалась только тѣмъ, что смотрѣла на адресы, какъ будто ей было достаточно и этого, чтобы припомнить содержаніе письма. Просмотрѣвъ ихъ всѣ, она поблѣднѣла.
   -- Того письма, которое я ищу, здѣсь нѣтъ,-- сказала она, взглянувъ на герцога.-- Неужели вы потеряли его? Потому что выдать...
   -- Какое письмо ищете вы?
   -- То, въ которомъ я совѣтовала вамъ поскорѣе жениться.
   -- Чтобы оправдать вашу измѣну?
   Маргарита пожала плечами.
   -- Нѣтъ, чтобы спасти вамъ жизнь. Мнѣ нужно то письмо, въ которомъ я извѣщаю васъ, что король, замѣтивъ нашу любовь и мои старанія помѣшать вашему предполагаемому браку съ португальской принцессой, позвалъ своего побочнаго брата, герцога Ангулемскаго, и сказалъ ему, показывая на двѣ шпаги: "Одной изъ этихъ шпагъ ты долженъ убить сегодня вечеромъ Генриха Гиза, а не то я убью тебя завтра другой". Гдѣ это письмо?
   -- Вотъ оно, -- сказалъ герцогъ, вынимая письмо, которое было спрятано у него на груди.
   Маргарита почти вырвала его изъ рукъ, торопливо развернула и, удостовѣрившись, что это то самое, которое ей было нужно, вскрикнула отъ радости и поднесла его къ свѣчѣ. Бумага вспыхнула и въ одно мгновеніе сгорѣла; но Маргарита не удовольствовалась этимъ. Какъ бы опасаясь, что и самый пепелъ можетъ выдать содержаніе ея неосторожнаго письма, она растоптала этотъ пепелъ ногами.
   Герцогъ Гизъ молча слѣдилъ глазами за лихорадочными движеніями своей любовницы.
   -- Ну, что же, Маргарита, довольны вы?-- спросилъ онъ, когда она кончила.
   -- Да. Теперь, когда вы женились, мой братъ проститъ мнѣ вашу любовь. Но онъ никогда не простилъ бы мнѣ разоблаченія тайны, которую я, изъ любви къ вамъ, была не въ силахъ скрыть отъ васъ.
   -- Это правда, -- сказалъ герцогъ Гизъ, -- въ то время вы, дѣйствительно, любили меня.
   -- Я люблю васъ и теперь, Генрихъ, люблю такъ же, если не больше прежняго. И никогда еще не нуждалась я такъ въ вѣрномъ и преданномъ другѣ. Я королева, но у меня нѣтъ престола; жена, но у меня нѣтъ мужа.
   Герцогъ грустно покачалъ головой.
   -- Но говорю же вамъ, повторяю вамъ еще разъ, Генрихъ, что мой мужъ не только не любитъ, но ненавидитъ и презираетъ меня. Ужъ одно ваше присутствіе въ этой комнатѣ, гдѣ слѣдовало бы быть ему, доказываетъ эту ненависть и презрѣніе.
   -- Теперь еще не очень поздно,-- сказалъ герцогъ, -- и король Наваррскій не успѣлъ отпустить своихъ придворныхъ. Онъ еще не пришелъ къ вамъ, но скоро придетъ.
   -- А я говорю вамъ, -- съ еще большимъ раздраженіемъ воскликнула Маргарита, -- что онъ не придетъ.
   -- Ваше величество, -- сказала Гильона, отворивъ дверь и приподнимая портьеру.-- Король Наваррскій вышелъ изъ своихъ покоевъ.
   -- О, я зналъ -- я зналъ, что онъ придетъ!-- воскликнулъ герцогъ Гизъ.
   -- Генрихъ, -- сказала Маргарита, схвативъ его за руку,-- вы сейчасъ убѣдитесь, умѣю ли я держать свое слово и можно ли полагаться на мое обѣщаніе. Войдите въ этотъ кабинетъ.
   -- Нѣтъ, позвольте мнѣ уйти, пока еще есть время. Я не могу остаться здѣсь, потому что при первой же его ласкѣ я выйду изъ кабинета, и тогда горе ему!
   -- Вы сошли съ ума! Входите же, входите -- я отвѣчаю за все!
   Съ этими словами она втолкнула его въ кабинетъ.
   И какъ разъ во-время. Только что затворилась за герцогомъ дверь, какъ король Наваррскій съ улыбкой вошелъ въ комнату. Его сопровождали два пажа, несшіе канделабры, въ которыхъ горѣло по четыре желтыхъ восковыхъ свѣчи.
   Маргарита постаралась скрыть свое волненіе и сдѣлала глубокій реверансъ.
   -- Вы еще не легли?-- спросилъ Беарнецъ, на лицѣ котораго было, какъ всегда, веселое, открытое выраженіе.-- Можетъ-быть, вы ждали меня?
   -- Нѣтъ, ваше высочество, -- отвѣтила Маргарита.-- Вы сами говорили мнѣ вчера, что бракъ нашъ, какъ вамъ хорошо извѣстно, состоялся изъ политическихъ видовъ, и что вы не будете стѣснять меня.
   -- Отлично. Но это не помѣшаетъ намъ поболтать немного. Оставьте насъ, Гильона, и затворите дверь.
   Маргарита встала и протянула руку, какъ бы желая остановить пажей.
   -- Не прикажете ли позвать вашихъ камеристокъ?-- спросилъ король.-- Если угодно, я исполню ваше желаніе, но долженъ предупредить васъ, что для того, что я имѣю сказать вамъ, намъ было бы лучше остаться наединѣ.
   И, сказавъ это, король пошелъ къ двери кабинета.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, не нужно!-- воскликнула Маргарита, заступая ему дорогу.-- Я готова выслушать васъ.
   Король узналъ то, что хотѣлъ узнать. Онъ бросилъ быстрый, проницательный взглядъ на портьеру, закрывавшую дверь кабинета, какъ будто хотѣлъ проникнуть въ глубь комнаты, а потомъ посмотрѣлъ на свою поблѣднѣвшую отъ ужаса жену.
   -- Въ такомъ случаѣ, -- совершенно спокойно проговорилъ онъ, -- потолкуемъ немного.
   -- Какъ будетъ угодно вашему величеству, -- сказала молодая женщина и скорѣе упала, чѣмъ сѣла, на кресло, на которое указалъ ей мужъ.
   Король сѣлъ рядомъ съ ней.
   -- Что бы тамъ ни говорили, -- началъ онъ, -- а нашъ бракъ, по-моему, недурный бракъ. Я принадлежу вамъ, вы -- мнѣ.
   -- Но...-- начала, испугавшись, Маргарита.
   -- А потому мы должны вести себя относительно другъ друга, какъ добрые союзники, -- продолжалъ король Наваррскій, какъ бы не замѣчая смущенія Маргариты.-- Вѣдь сегодня мы дали въ этомъ клятву передъ Богомъ. Вы, надѣюсь, согласны со мной?
   -- Конечно, согласна.
   -- Я знаю, какъ вы проницательны, и знаю, какими опасными пропастями усѣяна почва двора. Я молодъ, и хоть никому въ жизни не сдѣлалъ зла, у меня много враговъ. И мнѣ хотѣлось бы знать, къ какому лагерю будетъ принадлежать женщина, которая носитъ мое имя и поклялась передъ алтаремъ любить меня?
   -- Какъ можете вы предполагать...
   -- Я не предполагаю ничего. Я только надѣюсь и хочу убѣдиться, что эта надежда не обманетъ меня. Нашъ бракъ, безъ сомнѣнія, устроили или только для вида, или же онъ не что иное, какъ ловушка.
   Маргарита вздрогнула: должно-быть, эта мысль приходила въ голову и ей.
   -- Но что же изъ двухъ?-- продолжалъ Генрихъ.-- Король меня ненавидитъ, герцогъ Анжуйскій ненавидитъ, герцогъ Алансонскій ненавидитъ, Екатерина Медичи такъ ненавидѣла мою мать, что ненавидитъ и меня.
   -- Полноте! Что вы говорите!
   -- Я говорю правду, -- отвѣтилъ король, -- и желаю, чтобы поняли, наконецъ, что меня не удалось обмануть и скрыть отъ меня убійство де-Муи и отравленіе моей матери. Очень бы мнѣ хотѣлось, чтобы тутъ былъ кто-нибудь кромѣ навъ и слышалъ мои слова.
   -- Но вѣдь вы хорошо знаете, -- быстро сказала Маргарита, улыбаясь и стараясь принять беззаботный видъ, -- что, кромѣ насъ двоихъ, здѣсь нѣтъ никого.
   -- Вотъ потому-то я и говорю такъ откровенно -- потому-то и рѣшаюсь сказать вамъ, что меня не обманутъ ни любезности французскаго двора ни любезности лотарингскаго дома.
   -- Государь, государь!-- воскликнула Маргарита.
   -- Ну, въ чемъ же дѣло?-- съ улыбкой спросилъ король.
   -- Въ томъ, что такіе разговоры очень опасны.
   -- Но не тогда же, когда мы вдвоемъ? Итакъ, я говорилъ вамъ...
   Маргарита, видимо, испытывала страшную пытку. Ей хотѣ* лось остановить короля, но онъ, какъ бы не замѣчая ея волненія, продолжалъ съ своимъ кажущимся простодушіемъ:
   -- Итакъ, я говорилъ вамъ, что мнѣ отовсюду угрожаетъ опасность. Мнѣ грозитъ король, грозитъ герцогъ Алансонскій, герцогъ Анжуйскій, королева-мать, герцогъ Гизъ, герцогъ Майенскій, кардиналъ Лотарингскій, -- словомъ, всѣ. Это чувствуется и инстинктивно. Угрозы эти не замедлятъ, конечно, перейти въ нападеніе, которое мнѣ можно будетъ отразить только съ вашей помощью, потому что всѣ тѣ, кто ненавидитъ меня, любятъ васъ.
   -- Меня?!-- воскликнула Маргарита.
   -- Да, васъ, -- простодушно отвѣтилъ король Наваррскій.-- Васъ любитъ король Карлъ, любитъ (онъ сдѣлалъ удареніе на этомъ словѣ) герцогъ Алансонскій, любитъ королева Екатерина, наконецъ, васъ любитъ герцогъ Гизъ.
   -- Ваше величество!-- прошептала Маргарита.
   -- Что же тутъ такого? Нѣтъ ничего удивительнаго, что всѣ васъ любятъ. Вѣдь я говорю про вашихъ братьевъ и родственниковъ. А любить родныхъ и братьевъ повелѣваетъ намъ самъ Богъ.
   -- Но что же, наконецъ, вы хотите сказать всѣмъ этимъ?-- спросила совсѣмъ растерявшаяся Маргарита.
   -- Я хочу сказать то, что уже говорилъ раньше -- что если вы захотите быть, не говорю моимъ другомъ, но моей союзницей, то ничьи угрозы не будутъ страшны мнѣ; если же и вы будете въ числѣ моихъ враговъ -- я пропалъ.
   -- Въ числѣ вашихъ враговъ я не буду никогда!-- воскликнула Маргарита.
   -- Но и другомъ никогда не будете?
   -- Можетъ-быть.
   -- А союзницей?
   -- Союзницей буду во всякомъ случаѣ.
   И Маргарита протянула королю руку.
   Онъ любезно поцѣловалъ ее и удержалъ въ своей рукѣ, скорѣе съ намѣреніемъ наблюдать за женой, чѣмъ изъ желанія оказать ей ласку.
   -- Я вѣрю вамъ, -- сказалъ онъ,-- и принимаю васъ своей союзницей. Насъ соединили бракомъ, несмотря на то, что мы не знали и не любили другъ друга; нашего согласія не спрашивали, хоть это касалось ближе всего именно насъ двоихъ. А потому, мы не имѣемъ никакихъ обязательствъ другъ къ другу, какъ мужъ и жена. Вы видите, я предупреждаю ваши желанія и повторяю еще разъ то, что говорилъ вамъ вчера. Но быть союзниками мы рѣшились сами, никто не принуждалъ насъ къ этому. Это союзъ свободный, союзъ двухъ честныхъ людей, которые обязались помогать другъ другу. Вѣдь такъ, не правда ли?
   -- Да, такъ!-- отвѣтила Маргарита, стараясь высвободить свою руку.
   -- Чтобы доказать вамъ, -- продолжалъ король, устремивъ глаза на дверь кабинета, -- какъ искренно вступаю я въ этотъ союзъ, я буду вполнѣ откровененъ съ вами. Слушайте. Я разскажу вамъ со всѣми подробностями планъ, который я составилъ, чтобы восторжествовать надъ своими врагами.
   -- Ваше величество...-- прошептала Маргарита и тоже невольно взглянула на дверь, ведущую въ кабинетъ.
   Замѣтивъ, что его хитрость удалась, король усмѣхнулся про себя.
   -- Такъ вотъ, что я хочу сдѣлать, -- сказалъ онъ, какъ бы не замѣчая тревоги молодой женщины.-- Я...
   -- Ваше величество!-- воскликнула Маргарита, вскочивъ съ мѣста и схватывая короля за руку, -- Потрудитесь открыть окно -- мнѣ нуженъ свѣжій воздухъ! Волненіе... жара... я задыхаюсь...
   Маргарита, дѣйствительно, поблѣднѣла и такъ дрожала, что едва могла держаться на ногахъ.
   Генрихъ подошелъ къ окну, находившемуся на дальнемъ концѣ комнаты, и отворилъ его. Оно выходило на рѣку.
   Маргарита послѣдовала за королемъ.
   -- Молчите, молчите, ваше величество, ради васъ самихъ!-- прошептала она.
   -- Полноте!-- возразилъ съ своей обычной улыбкой король,-- вѣдь вы же сами говорили, что мы одни.
   -- Да, говорила; но развѣ вы не знаете, что при помощи трубы, проведенной въ стѣнкѣ или потолкѣ, можно услыхать все, не входя въ комнату?
   -- Хорошо, хорошо, -- сказалъ Генрихъ и прибавилъ то потомъ: -- вы меня не любите, это правда; но вы честная женщина.
   -- Что вы хотите сказать?
   -- Что если бы вы желали выдать меня, то позволили бы мнѣ продолжать; вѣдь я выдавалъ только себя. Но вы остановили меня. Я знаю теперь, что кто-то спрятанъ здѣсь, и что вы -- невѣрная жена, но вѣрная союзница. А въ настоящее время, -- съ улыбкой прибавилъ король, -- мнѣ нужнѣе вѣрность въ политикѣ, чѣмъ въ любви.
   -- Государь...-- растерянно пробормотала Маргарита.
   -- Хорошо, хорошо. Мы поговоримъ объ этомъ, когда лучше узнаемъ другъ друга, -- сказалъ король и прибавилъ, повысивъ голосъ: -- Ну, какъ вы себя чувствуете? Лучше вамъ?
   -- Да, да, -- отвѣтила Маргарита.
   -- Такъ я не буду безпокоить васъ больше. Я хотѣлъ увѣрить васъ въ моемъ уваженіи и предложить вамъ мою дружбу. Примите ее такъ же искренно, какъ я предлагаю ее вамъ. А теперь отдохните. Спокойной ночи!
   Маргарита взглянула на мужа съ глубокой благодарностью и протянула ему руку.
   -- Это рѣшено, -- сказала она.
   -- Значитъ политическій союзъ, честный и свободный?-- спросилъ Генрихъ.
   -- Честный и свободный, -- отвѣтила королева.
   Король пошелъ къ двери, взглядомъ приглашая Маргариту слѣдовать за собой, и она, какъ завороженная, пошла за нимъ.
   Когда портьера спальной опустилась за ними, Генрихъ остановился.
   -- Благодарю васъ, Маргарита, -- быстро прошепталъ онъ,-- благодарю васъ! Вы настоящая дочь Франціи. Теперь я спокоенъ. За неимѣніемъ вашей любви у меня будетъ ваша дружба. Я вполнѣ полагаюсь на васъ, а вы, съ своей стороны, можете положиться на меня. Прощайте.
   Генрихъ поцѣловалъ руку жены и слегка пожалъ ее.
   "Кто можетъ быть у нея?" -- подумалъ онъ, идя къ себѣ.-- "Король... герцогъ Анжуйскій... герцогъ Алансонскій... герцогъ Гизъ? Братъ или любовникъ, или то и другое вмѣстѣ? Ну, право же, мнѣ теперь почти досадно, что я просилъ свиданія у баронессы. Но такъ какъ я далъ слово... ея Даріола ждетъ меня... дѣлать нечего. Во всякомъ случаѣ Шарлоттѣ немножко повредило то, что я, идя къ ней, зашелъ въ спальню моей жены. Ventre-saint-gris! Эта Марго, какъ называетъ ее мой зять, Карлъ IX, очаровательная женщина!
   И король Наваррскій нѣсколько нерѣшительно взошелъ на лѣстницу,-ведущую въ покои г-жи де-Совъ.
   Маргарита слѣдила за нимъ глазами до тѣхъ поръ, пока онъ не пропалъ изъ вица, а потомъ вернулась въ спальню. Герцогъ стоялъ около двери кабинета. Увидавъ его, она почувствовала угрызеніе совѣсти.
   Брови герцога были нахмурены, лицо серьезно и озабоченно.
   -- Сегодня Маргарита сохраняетъ нейтралитетъ, -- сказалъ онъ, -- черезъ недѣлю она будетъ на сторонѣ враговъ.
   -- Такъ вы подслушивали?-- спросила Маргарита.
   -- А что же еще могъ я дѣлать въ этомъ кабинетѣ?
   -- И вы находите, что я держала себя не такъ, какъ бы слѣдовало королевѣ Наваррской?
   -- Нѣтъ, но не такъ, какъ бы слѣдовало держать себя любовницѣ герцога Гиза.
   -- Я не люблю моего мужа, герцогъ, -- сказала королева,-- но никто не имѣетъ права требовать отъ меня, чтобы я употребляла во зло его довѣріе. Скажите по совѣсти, развѣ стали бы вы выдавать тайны своей жены?
   -- Хорошо, хорошо,-- проговорилъ, качая головой, герцогъ.-- Я вижу, что теперь вы уже не любите меня такъ, какъ въ то время, когда открыли мнѣ замыслы короля противъ меня и моихъ.
   -- Король былъ силенъ -- вы слабы. Теперь Генрихъ слабъ, и сила на вашей сторонѣ. Какъ видите, я играю все ту же роль.
   -- Только вы переходите изъ одного лагеря въ другой.
   -- Я пріобрѣла это право, герцогъ, когда спасла вамъ жизнь.
   -- Хорошо, ваше величество. А такъ какъ при разлукѣ любовники обыкновенно возвращаютъ все, что получали другъ отъ друга, то и я, съ своей стороны, постараюсь, если представится случай, спасти вамъ жизнь. Тогда мы сквитаемся.
   Съ этими словами герцогъ поклонился и вышелъ; Маргарита не сдѣлала ни малѣйшей попытки остановить его.
   Ждавшая въ передней Гильона провела герцога къ окну съ надломанной рѣшеткой. Онъ спустился въ ровъ и отправился съ своимъ пажемъ въ отель Гизовъ.
   Въ это время Маргарита сидѣла, задумавшись, у окна.
   -- Какая брачная ночь!-- прошептала она.-- Мужъ бѣжитъ отъ меня, любовникъ меня покидаетъ!
   Въ эту минуту по ту сторону рва шелъ какой-то школьникъ и пѣлъ пѣсню.
   Маргарита, грустно улыбаясь, слушала эту пѣсенку. А когда голосъ пѣвца замеръ вдали, она затворила окно, позвала Гильону, чтобы та помогла ей раздѣться, и легла въ постель.
   

III.
Король-поэтъ.

   Въ продолженіе нѣсколькихъ дней празднества, балеты и турниры чередовались между собою.
   Двѣ прежде враждебныя партіи сближались все больше и больше. Всѣ относились къ гугенотамъ съ такимъ радушіемъ и любезностью, что мало-по-малу сдались даже самые недовѣрчивые изъ нихъ. Отецъ Коттонъ обѣдалъ и кутилъ съ барономъ де-Куртомэ; герцогъ Гизъ катался въ лодкѣ по Сенѣ съ принцемъ Кондэ; король Карлъ, обыкновенно грустный и задумчивый, былъ теперь веселъ и положительно не могъ обходиться безъ своего зятя Генриха; сама королева-мать была въ такомъ радостномъ настроеніи и такъ занята перьями и драгоцѣнностями, что не могла даже спать спокойно.
   И гугеноты начали одѣваться въ шелковые камзолы, выбирать себѣ девизы и парадировать передъ балконами, какъ католики. Все указывало на реакцію въ пользу протестантской религіи и казалось, какъ будто весь дворъ собирается перейти въ протестантство. Даже адмиралъ, несмотря на всю свою опытность, вдался въ обманъ, какъ и всѣ остальные. У него даже до такой степени закружилась голова, что въ одинъ прекрасный день онъ въ продолженіе цѣлыхъ двухъ часовъ забылъ грызть свою зубочистку. А это было его всегдашнимъ занятіемъ съ двухъ часовъ пополудни, когда кончался его обѣдъ, до восьми часовъ вечера, когда онъ садился ужинать.
   Въ тотъ день, какъ адмиралъ дошелъ до такой невѣроятной забывчивости, король Карлъ IX пригласилъ къ себѣ на ужинъ небывалый кружокъ приближенныхъ, въ томъ числѣ Генриха Наваррскаго и герцога Гиза. Послѣ ужина онъ повелъ ихъ въ свою спальню, чтобы показать волчій капканъ, изобрѣтенный имъ самимъ. Онъ началъ было объяснять имъ его остроумное устройство, какъ вдругъ остановился и спросилъ:
   -- А развѣ адмиралъ не будетъ сегодня? Что такое съ нимъ? Не видалъ ли его кто-нибудь изъ васъ?
   -- Если вы тревожитесь за его здоровье, ваше величество,-- сказалъ Генрихъ Наваррскій,-- то я могу успокоить васъ. Я видѣлъ адмирала сегодня въ шесть часовъ утра и въ семь часовъ вечера.
   -- Ага!-- сказалъ король, пристально взглянувъ на зятя.-- А для молодого мужа вы встаете очень рано, Генрихъ!
   -- Да, я всталъ сегодня рано, государь. Я хотѣлъ узнать у адмирала, которому извѣстно все, отправились ли въ путь нѣсколько человѣкъ изъ моей свиты, которыхъ я ожидаю сюда?
   -- Какъ еще? Но вѣдь у васъ и безъ того была свита въ восемьсотъ человѣкъ въ день вашей свадьбы и съ тѣхъ поръ она все увеличивается. Ужъ не хотите ли вы напасть на насъ?-- смѣясь, спросилъ король.
   Герцогъ Гизъ нахмурилъ брови.
   -- Ходятъ слухи о войнѣ съ Фландріей, государь,-- сказалъ Генрихъ Наваррскій,-- и потому я призываю изъ моей страны всѣхъ, кто можетъ быть полезенъ вашему величеству.
   Герцогъ Гизъ, вспомнивъ, что Генрихъ въ день своей свадьбы упомянулъ Маргаритѣ о какомъ-то составленномъ имъ планѣ, сталъ слушать внимательнѣе.
   -- Хорошо, хорошо, -- сказалъ король съ своей лукавой улыбкой, -- чѣмъ больше ихъ будетъ, тѣмъ лучше, зовите ихъ, Генрихъ. Но кто же они? Надѣюсь, люди храбрые?
   -- Не знаю, государь, будутъ ли они въ состояніи сравняться со свитою вашего величества или герцога Анжуйскаго и герцога Гиза, но всѣ эти люди мнѣ извѣстны и я ручаюсь, что они сдѣлаютъ все, что могутъ.
   -- А сколько ихъ пріѣдетъ?
   -- Десять или двѣнадцать человѣкъ.
   -- Кто же именно?
   -- Я въ настоящую минуту не могу припомнить ихъ имена и кромѣ одного изъ нихъ де-ла-Моля, котораго рекомендовалъ мнѣ Телиньи, какъ замѣчательнаго воина, я не сумѣю сказать...
   -- Де-ла-Моль?-- перебилъ король, очень свѣдущій въ геологіи.-- Не провансалецъ ли это Леракъ де-ла-Моль?
   -- Онъ самый, государь. Какъ видите, я вербую людей даже въ Провансѣ.
   -- А я, -- сказалъ съ насмѣшливой улыбкой герцогъ Гизъ,-- я зайду еще дальше его величества, короля Наваррскаго. Даже въ Пьемонтѣ буду я набирать всѣхъ вѣрныхъ католиковъ, какихъ только мнѣ удастся найти.
   -- Католики или гугеноты -- это рѣшительно все равно, лишь бы они были люди храбрые,-- сказалъ король.
   Онъ сдѣлалъ это замѣчаніе; въ которомъ католики ставились на одну доску съ протестантами, такимъ безпристрастнымъ тономъ, что даже самъ герцогъ Гизъ удивился.
   -- Ваше величество говорите о нашихъ фламандцахъ?-- сказалъ Колиньи, входившій въ эту минуту въ комнату и услыхавшій послѣднія слова короля. Нѣсколько дней тому назадъ Карлъ далъ адмиралу право входить къ нему безъ доклада.
   -- А вотъ и мой отецъ адмиралъ!-- воскликнулъ король, открывая объятія. Говорятъ о войнѣ, о храбрецахъ, и онъ тутъ какъ тутъ. Такъ магнитъ притягиваетъ желѣзо. Мой зять Наваррскій и кузенъ Гизъ ждутъ подкрѣпленій для вашей арміи. Вотъ о чемъ мы толковали.
   -- И эти подкрѣпленія приближаются, -- сказалъ адмиралъ.
   -- Получили вы какія-нибудь извѣстія?-- спросилъ Генрихъ Наваррскій.
   -- Да, сынъ мой, главнымъ образомъ о де-ла-Молѣ. Онъ * былъ вчера въ Орлеанѣ, а завтра или послѣзавтра прибудетъ въ Парижъ.
   -- Чортъ возьми!-- воскликнулъ Гизъ.-- Какъ же это г. 1 адмиралъ знаетъ, что дѣлаозгся за тридцать или сорокъ лье отсюда? Развѣ онъ колдунъ? Очень бы мнѣ хотѣлось узнать съ такой же достовѣрностью, что происходило подъ стѣнами Орлеана!
   Колиньи отнесся равнодушно къ язвительной выходкѣ герцога Гиза, намекавшаго на смерть своего отца, Франциска Гиза, убитаго подъ Орлеаномъ Пальтро де-Мере, по наущенію, какъ полагали, адмирала Колиньи.
   -- Я бываю колдуномъ, герцогъ, -- холодно и съ достоинствомъ отвѣтилъ онъ,-- каждый разъ, какъ хочу получить вѣрныя свѣдѣнія о своихъ дѣлахъ или о дѣлахъ короля. Мой гонецъ часъ тому назадъ вернулся изъ Орлеана и сдѣлалъ, благодаря перемѣннымъ почтовымъ лошадямъ, тридцать два лье въ день. Де-ла-Моль ѣдетъ на своей лошади и проѣзжаетъ въ день всего десять лье; значитъ, онъ будетъ здѣсь только двадцать четвертаго числа. Вотъ и все колдовство!
   -- Браво, отецъ мой! Прекрасный отвѣтъ!-- воскликнулъ король.-- Докажите этимъ молодымъ людямъ, что не одни годы, но и мудрость заставила побѣлѣть ваши волосы. Отпустимъ ихъ лучше. Пусть они поговорятъ между собою о любви и о турнирахъ, а мы потолкуемъ о войнѣ. Благодаря хорошимъ совѣтникамъ, выходятъ и хорошіе короли, отецъ мой... Идите, господа, мнѣ нужно поговорить съ адмираломъ.
   Молодые люди вышли, король Наваррскій впереди, герцогъ Гизъ за нимъ; но, выйдя изъ комнаты, они, холодно раскланявшись, тотчасъ же разошлись въ разныя стороны.
   Колиньи тревожно проводилъ ихъ глазами; каждый разъ, какъ сходились эти два ненавидѣвшіе другъ друга человѣка, онъ боялся, какъ бы не вспыхнула между ними ссора. Карлъ IX понялъ, какія мысли тревожатъ адмирала, и, подойдя къ нему, дотронулся до его руки.
   -- Не безпокойтесь, отецъ мой, -- сказалъ онъ, -- я сумѣю удержать ихъ въ повиновеніи и не позволю имъ забыть должнаго намъ уваженія. Я сдѣлался настоящимъ королемъ съ тѣхъ поръ, какъ моя мать перестала быть королевой. А она уже не королева съ тѣхъ поръ, какъ Колиньи -- мой отецъ.
   -- Государь, -- сказалъ Колиньи,-- королева Екатерина...
   -- Вздорная женщина. При ней невозможенъ никакой миръ. Эти итальянскіе католики какіе-то бѣшеные и думаютъ лишь объ истребленіи. А я, наоборотъ, хочу не только примирить всѣхъ, но и довѣрить власть протестантамъ. Другіе ведутъ слишкомъ разсѣянную жизнь, отецъ мой, и возмущаютъ меня своими любовными похожденіями и распущенностью. Знаешь, что я скажу тебѣ,-- продолжалъ король еще задушевнѣе,-- изъ всѣхъ окружающихъ меня я довѣряю только моимъ новымъ друзьямъ! Честолюбіе Таванна кажется мнѣ подозрительнымъ; Вьельвиль любитъ больше всего хорошее вино и способенъ продать своего короля за бочку мальвазіи; Монморанси не думаетъ ни о чемъ, кромѣ охоты, и проводитъ цѣлые дни съ собаками и соколами; графъ Ретцъ -- испанецъ, Гизы -- лотарингцы. Какъ кажется, прости Господи, во всей Франціи осталось только три настоящихъ француза: я, мой зять Наваррскій и ты. Но я прикованъ къ трону и не могу командовать войсками; охота въ Сенъ-Жерменѣ и Рамбулье -- вотъ самое большее, что я могу себѣ позволить. Мой зять Наваррскій еще слишкомъ молодъ и неопытенъ. Къ тому же онъ, помоему, какъ двѣ капли воды похожъ на своего отца Антонія, котораго всегда губили женщины. Такимъ образомъ, остаешься только ты, отецъ мой, храбрый, какъ Юлій Цезарь, и мудрый, какъ Платонъ. И я, право, не знаю, что мнѣ лучше сдѣлать: оставить ли тебя здѣсь, какъ моего совѣтника, или отправить главнокомандующимъ на войну. Но если ты будешь моимъ совѣтникомъ, кто будетъ командовать? А если командовать будешь ты, кто подастъ мнѣ добрый совѣтъ?
   -- Сначала нужно побѣдить, государь,-- отвѣтилъ Колиньи,-- совѣты понадобятся послѣ побѣды.
   -- Ты полагаешь, отецъ мой? Хорошо, пусть такъ и будетъ. Въ понедѣльникъ ты отправишься во Фландрію, а я -- въ Амбуазъ.
   -- Ваше величество уѣдете изъ Парижа?
   -- Да. Меня утомили всѣ эти празднества и весь этотъ шумъ. Я не дѣятель, а мечтатель. Мнѣ слѣдовало бы быть не королемъ, а поэтомъ. Я поручу тебѣ составить что-нибудь въ родѣ государственнаго совѣта, который и возьметъ на себя управленіе, пока ты будешь на войнѣ. И если моя мать не будетъ участвовать въ немъ, то все пойдетъ хорошо. Я ужъ написалъ Ронсару, чтобы онъ пріѣзжалъ ко мнѣ въ Амбуазъ. Тамъ, вдвоемъ, вдали отъ шума, отъ свѣта, отъ ненавистниковъ, подъ тѣнью густыхъ лѣсовъ, на берегу рѣки или журчащаго ручейка мы будемъ говорить о дѣлахъ Божіихъ -- единственное, что можетъ служить утѣшеніемъ въ этомъ мірѣ и вознагражденіемъ за дѣла человѣческія. Хочешь, я прочту тебѣ стихотвореніе, въ которомъ приглашаю Ронсара пріѣхать? Я написалъ его сегодня утромъ.
   Колиньи улыбнулся. Карлъ IX провелъ рукой по своему желтому, гладкому, какъ слоновая кость, лбу и началъ нараспѣвъ декламировать сочиненные имъ стихи.
   -- Браво, государь, браво!-- воскликнулъ Колиньи.-- Хоть мое дѣло -- война, и я мало понимаю въ поэзіи, но, по-моему, это стихотвореніе стоитъ самыхъ лучшихъ стиховъ, когда-либо написанныхъ Ронсаромъ, Дора и даже канцлеромъ Мишелемъ де-л'Опиталь.
   -- Ахъ, мой отецъ, если бы это была правда!-- сказалъ король.-- Быть-можетъ, я не знаю ничего выше этого! Вотъ, послушай, что писалъ я нѣсколько дней тому назадъ моему наставнику въ поэзіи.
   И король прочелъ новое стихотвореніе.
   -- Государь,-- сказалъ Колиньи, -- я зналъ, что ваше величество бесѣдуете съ музами, но не зналъ, что вы цѣните ихъ совѣты выше всѣнь другихъ.
   -- Кромѣ твоихъ, отецъ мой, кромѣ твоихъ. И я хочу поставить тебя во главѣ управленія, чтобы ничто не мѣшало мнѣ бесѣдовать съ музами. Слушай. Я сію минуту долженъ приготовить отвѣтъ на новый мадригалъ, присланный мнѣ моимъ дорогимъ великимъ поэтомъ. Значитъ, я не могу передать тебѣ теперь же всѣ бумаги, съ которыми тебѣ нужно познакомиться, чтобы узнать, въ чемъ состоитъ главное разногласіе между мною и Филиппомъ. Кромѣ того, у меня есть еще планъ компаніи, составленный моими министрами. Я разыщу все это и отдамъ тебѣ завтра утромъ.
   -- Въ которомъ часу, государь?
   -- Въ десять часовъ. А если я въ это время буду писать стихи и запрусь въ своемъ рабочемъ кабинетѣ, то ты все равно войди и возьми всѣ бумаги. Онѣ будутъ лежать вотъ тутъ, на столѣ, въ этомъ красномъ портфейлѣ. Онъ такого яркаго цвѣта, что ты не ошибешься. Н

   

КОРОЛЕВА МАРГО.

Романъ Александра Дюма.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.

I.
Латинь герцога Гиза.

   Въ понедѣльникъ 18-го августа 1572 года въ Луврѣ былъ большой праздникъ.
   Окна стариннаго королевскаго жилища, всегда мрачныя, были ярко освѣщены; сосѣднія площади и улицы, обыкновенно бывшія безлюдными лишь-только пробьетъ девять часовъ на башнѣ Сенжермен-л'Оксерруа, были наполнены народомъ, не смотря на то, что была уже полночь.
   Эта грозная, стиснутая, шумящая толпа походила въ темнотѣ ночи на мрачное, волнующееся море; оно разливалось по набережной, вытекая изъ Улицъ Фоссе-Сен-Жерменъ и Ластрюсъ; волны разбивались въ приливѣ у стѣнъ Лувра и откатывались съ отливомъ до противолежащей отели Бурбонъ.
   Не смотря на королевскій праздникъ, а можетъ-быть и именно по причинѣ королевскаго праздника, въ этомъ народѣ было что-то угрожающее.
   Дворъ праздновалъ свадьбу Маргариты-Валуа, дочери короля Генриха II-го и сестры короля Карла ІХ-го, съ Генрихомъ Бурбономъ, королемъ наваррскимъ. Дѣйствительно, въ этотъ день поутру кардиналъ Бурбонъ благословилъ союзъ новой четы съ торжествомъ, установленнымъ для бракосочетанія французскихъ принцессъ, на возвышеніи, устроенномъ при входѣ въ Церковь-Нотр-Дамъ.
   Этотъ бракъ удивилъ всѣхъ и заставилъ крѣпко призадуматься иныхъ, понимавшихъ вещи яснѣе прочихъ. Трудно было понять сближеніе двухъ партій, ненавидѣвшихъ другъ друга отъ всей души,-- партіи протестантовъ и католиковъ. Спрашивалось, какъ молодой принцъ де-Конде проститъ герцогу Анжу, брату короля, смерть отца своего, котораго убилъ Монтескіу въ Жарнакѣ? Какъ молодой герцогъ Гизъ проститъ адмиралу Колиньи убійство своего отца, зарѣзаннаго въ Орлеанѣ Польтро-де-Меромъ?-- Этого мало: Жанна-Наваррская, мужественная супруга слабаго Антуана Бурбона, устроившая для своего сына Генриха этотъ царственный бракъ, умерла всего только два мѣсяца назадъ, и о внезапной смерти ея носились странные слухи. Вездѣ говорили шопотомъ, а въ иныхъ мѣстахъ и громко, что Жанна узнала какую-то страшную тайну, и что Катерина Медичи, опасаясь распространенія этой тайны, отравила ее душистыми перчатками: перчатки изготовилъ нѣкто Рене, соотечественникъ Медичи, человѣкъ очень-искусный въ дѣлахъ такого рода. Этотъ слухъ распространился и утвердился тѣмъ болѣе, что послѣ смерти великой королевы, два медика, въ числѣ которыхъ былъ знаменитый Амбруазъ Паре, получили, по требованію ея сына, позволеніе вскрыть тѣло, за исключеніемъ только черепа. Жанна-Наваррская была отравлена ядовитымъ запахомъ, и только въ мозгу, единственной части тѣла, исключенной изъ вскрытія, можно было найдти слѣды преступленія. Мы говоримъ "преступленія", потому-что въ немъ никто не сомнѣвался.
   И это еще не все; король Карлъ настаивалъ на этомъ бракосочетаніи съ твердостью, походившею на упрямство: этотъ бракъ долженъ былъ не только возстановить миръ въ его королевствѣ, но и привлечь въ Парижъ главнѣйшихъ гугенотовъ Франціи. Женихъ былъ протестантъ, невѣста католичка: надобно было просить разрѣшенія у папы Григорія XIII. Разрѣшеніе не являлось, и эта остановка сильно безпокоила покойную наваррскую королеву. Однажды она высказала Карлу IX свои опасенія на-счетъ этой медлительности, на что король отвѣчалъ:
   -- Не безпокойтесь, тётушка; я уважаю васъ больше папы, и люблю сестру мою больше, нежели боюсь его. Я не гугенотъ, но и не дуракъ, и если господинъ-папа вздумаетъ упрямиться, я самъ возьму Марго за руку и подведу ее къ алтарю съ вашимъ сыномъ.
   Эти слова пронеслись изъ Лувра по городу; гугеноты были очень-обрадованы, католики сильно призадумались и не знали, просто ли измѣняетъ имъ король, или играетъ только комедію, которая разрѣшится въ одно прекрасное утро неожиданною развязкою.
   Всего болѣе неизъяснимо было поведеніе Карла IX относительно адмирала Колиньи, лѣтъ пять или шесть непримиримо съ нимъ враждовавшаго. Оцѣнивъ голову его въ 150,000 экю золотомъ, король теперь чуть не божился имъ, называлъ его mon père и говорилъ во всеуслышаніе, что онъ предоставитъ веденіе войны исключительно ему. Эта перемѣна въ поведеніи короля дошла до такой степени, что даже Катерина Медичи, до-сихъ-поръ управлявшая дѣйствіями, волею и даже желаніями молодаго государя, начала безпокоиться, -- и не безъ причины: въ минуту откровенности Карлъ сказалъ адмиралу, говоря о фландрской войнѣ:
   -- Тутъ есть еще одно обстоятельство, mon père, на которое нельзя не обратить вниманія: надо, чтобъ королева, мать моя, которая, какъ вы знаете, всюду суетъ свой носъ, ничего не знала объ этомъ предпріятіи; мы должны хранить это въ величайшей тайнѣ: она непремѣнно намутитъ и испортитъ все дѣло.
   Какъ Колиньи ни былъ благоразуменъ и опытенъ, однакожь не съумѣлъ утаить такой полной довѣрчивости. Не смотря на то, что въ Парижъ пріѣхалъ онъ, полный подозрѣнія,-- не смотря на то, что при отъѣздѣ его изъ Шатильйона одна крестьянка бросилась къ ногамъ его, восклицая: "Не ѣзди, отецъ нашъ, не ѣзди въ Парижъ! Ты умрешь, если поѣдешь -- ты и всѣ, кто будетъ съ тобою!" -- не смотря на все это, подозрѣнія мало-по-малу угасли въ его сердцѣ и въ сердцѣ Телиньи, его зятя, съ которымъ король обходился дружески, называя его mon cousin, какъ называлъ адмирала mon père, и говоря ему "ты" -- что дѣлывалъ онъ только въ-отношеніи лучшихъ друзей своихъ.
   Гугеноты, исключая немногихъ раздражительныхъ и недовѣрчивыхъ головъ, были совершенно успокоены. Смерть королевы наваррской приписали воспаленію легкихъ, и обширныя залы Лувра наполнились храбрыми протестантами, которымъ бракъ молодаго предводителя ихъ, Генриха, обѣщалъ неожиданный возвратъ счастія. Адмиралъ Колиньи, ла-Рошфуко, принцъ Конде-сынъ, Телиньи, -- словомъ, всѣ начальники протестантской партіи торжествовали могущество и хорошій пріемъ въ Лувръ именно тѣхъ лицъ, которыхъ за три мѣсяца король Карлъ и королева Катерина хотѣли велѣть повѣсить на висѣлицѣ выше висѣлицы убійцъ. Только маршала Монморанси напрасно искали въ обществѣ его братьевъ; никакія обѣщанія не могли соблазнить его, ничто не могло обмануть; онъ остался въ замкѣ своемъ Иль-Аданѣ, извиняясь скорбью о смерти отца, великаго коннетабля Анна де-Монморанси, убитаго изъ пистолета Робертомъ Стюартомъ въ сраженіи при Сен-Дени. Но такъ-какъ съ-тѣхъ-поръ прошло уже больше двухъ лѣтъ, и такъ-какъ чувствительность вовсе не была модною добродѣтелью того времени, то о необыкновенно-долгомъ траурѣ его думали, что хотѣли.
   Впрочемъ, все обвиняло маршала Монморанси; король, королева, герцогъ д'Анжу и герцогъ д'Алансонъ какъ-нельзя-лучше угощали своихъ гостей.
   Сами гугеноты говорили герцогу д'Анжу заслуженные, впрочемъ, комплименты о сраженіяхъ при Жарнакь и Монконтурѣ, выигранныхъ имъ, когда ему не было еще 18-ти лѣтъ; въ этомъ онъ опередилъ Цезаря и Александра, съ которыми его сравнивали, разумѣется, ставя побѣдителей при Иссѣ и Фарсалѣ ниже его. Герцогъ д'Алансонъ смотрѣлъ на все это своими ласкающими и лукавыми глазами; королева Катерина сіяла отъ радости и разсыпалась въ комплиментахъ принцу Генриху Конде на-счетъ его недавней женитьбы на Маріи-Клевской; наконецъ, даже Гизы улыбались страшнымъ врагамъ ихъ дома, а герцогъ де-Майеннъ разсуждалъ съ Таванномъ и адмираломъ о войнѣ, которую теперь больше нежели когда-нибудь готовы были объявить Филиппу ІІ-му.
   Посреди этихъ группъ прохаживался, слегка наклонивъ голову и вслушиваясь во всякое слово, молодой человѣкъ лѣтъ девятнадцати, съ проницательнымъ взоромъ, черными, очень-коротко остриженными волосами, густыми бровями, съ орлинымъ носомъ, тонкой улыбкой, молодыми усами и бородой. Этотъ молодой человѣкъ, о которомъ знали до-сихъ-поръ только по сраженію при Арне-ле-Дюкъ, гдѣ онъ отличился личною храбростью, былъ любимый воспитанникъ Колиньи, герой дня, предметъ всеобщихъ комплиментовъ; три мѣсяца тому назадъ, то-есть когда мать его была еще въ живыхъ, его звали принцемъ беарнскимъ; теперь онъ назывался королемъ наваррскимъ, а послѣ -- Генрихомъ IV-мъ.
   По-временамъ, мрачное облако быстро пролетало по челу его: конечно, онъ вспоминалъ, что мать его скончалась всего только мѣсяца два назадъ, а онъ меньше нежели кто-нибудь сомнѣвался въ ея отравленіи. Но это облако было мимолетно и исчезало какъ дрожащая тѣнь; говорившіе съ нимъ и поздравлявшіе его были именно убійцы мужественной Жанны д'Альбре.
   Въ нѣсколькихъ шагахъ отъ короля наваррскаго, разговаривалъ съ Телиньи молодой герцогъ Гизъ, столько же задумчивый и озабоченный, сколько король старался быть веселымъ и простодушнымъ. Онъ былъ счастливѣе Беарнца; двадцати-двухъ лѣтъ, онъ почти поравнялся славою съ отцомъ своимъ, великимъ Франсуа Гизомъ. Онъ былъ высокаго роста, изящной наружности, съ гордымъ взглядомъ, одаренъ естественнымъ величіемъ, невольно-наводившимъ на мысль, когда онъ проходилъ мимо принцевъ, что они передъ нимъ простой народъ. Не смотря на его молодость, католики видѣли въ немъ главу своей партіи, какъ гугеноты въ молодомъ Генрихѣ-Наваррскомъ, портретъ котораго мы только-что очертили. Сначала онъ носилъ титло принца жуанвильскаго; онъ въ первый разъ явился на военномъ поприщѣ при осадѣ Орлеана, подъ начальствомъ своего отца, умершаго на рукахъ его, называя Колиньи своимъ убійцею. Тогда молодой герцогъ далъ, подобно Аннибалу, торжественную клятву отмстить за смерть отца адмиралу и семейству его и преслѣдовать враговъ религіи безъ отдыха и пощады, обѣщая передъ лицомъ Бога быть на землѣ его ангеломъ истребителемъ до-тѣхъ-поръ, пока не будетъ истребленъ послѣдній еретикъ. Не безъ удивленія видѣли, что принцъ, всегда вѣрный своему слову, протягиваетъ руку людямъ, которыхъ поклялся считать своими вѣчными врагами, и дружелюбно разговариваетъ съ зятемъ того, въ чьей смерти поклялся умирающему отцу.
   Но, мы уже сказали, это былъ вечеръ удивительныхъ событій.
   Дѣйствительно, съ знаніемъ будущаго, къ-счастію отнятымъ у человѣка, съ способностью читать въ сердцахъ, принадлежащею только Богу, привилегированный зритель увидѣлъ бы за этомъ праздникѣ любопытнѣйшее зрѣлище, какое только могутъ представить лѣтописи печальной людской комедіи.
   Но этотъ зритель не былъ въ залахъ Лувра: онъ съ улицы смотрѣлъ сверкающими глазами и ворчалъ грознымъ голосомъ; этотъ наблюдатель -- былъ народъ, съ его инстинктомъ чудесно-изощреннымъ ненавистью; онъ смотрѣлъ, какъ пляшутъ тѣни его непримиримыхъ враговъ, изъяснялъ ихъ чувства такъ вѣрно, какъ только можетъ изъяснять ихъ любопытный передъ бальною залою, герметически закупоренною. Музыка увлекаетъ танцующаго, между-тѣмъ, какъ любопытный зритель, стоящій внѣ залы, видитъ только движеніе и смѣется надъ безсмысленною кукольною пляскою: онъ не слышитъ музыки...
   Музыка, увлекавшая за собою гугенотовъ, была -- голосъ ихъ гордости.
   Блескъ, мерцавшій среди мрака ночи предъ глазами Парижанъ, былъ -- молніи ихъ ненависти, озарявшія будущность.
   И, однакожь, все улыбалось внутри дворца; въ эту минуту пробѣжалъ даже по заламъ Лувра еще болѣе-сладкій, льстивый говоръ; новобрачная, перемѣнивъ свой торжественный костюмъ, -- платье съ шлейфомъ и длинный вуаль, снова появилась въ танцовальной залѣ; съ нею шла прекрасная герцогиня де-Неверъ, ея лучшій другъ, и король Карлъ, братъ ея, велъ ее за руку, представляя ее почетнѣйшимъ изъ гостей.
   Эта новобрачная была дочь Генриха ІІ-го, перлъ Французской короны, Маргерита Валуа, которую Карлъ IX, отъ избытка родственной любви, не называлъ иначе, какъ сестрица Марго.
   Новую королеву наваррскую встрѣтили съ лестнымъ радушіемъ, и, безъ сомнѣнія, она стояла такого пріема. Маргеритѣ не было еще двадцати лѣтъ, и она была уже предметомъ похвалъ всѣхъ поэтовъ, сравнивавшихъ ее кто съ Авророю, кто съ Цитерою. Дѣйствительно, при дворѣ, гдѣ Катерина Медичи собрала всѣхъ красивѣйшихъ женщинъ, какихъ только могла отъискать, чтобъ окружить себя хоромъ сиренъ, Маргарита была по красотѣ безъ соперницъ. У нея были черные волосы, свѣжій цвѣтъ лица, сладострастные глаза, отѣненные длинными рѣсницами, малиновыя тонкія губы, изящная шея, богатая гибкая талія, дѣтскія ножки, обутыя въ шелковые башмаки. Французы гордились, что на ихъ землѣ расцвѣлъ такой роскошный цвѣтокъ; иностранцы, проѣзжавшіе Францію, возвращались домой, пораженные ея красотою, если имъ удалось только видѣть ее, и изумленные ея познаніями, если говорили съ нею. Маргерита была не только красивѣйшая, но и образованнѣйшая женщина своего времени; всѣ знали и повторяли слова одного ученаго Итальянца, который былъ ей представленъ, и, проговоривъ съ нею цѣлый часъ по-итальянски, по испански и по-латинѣ, воскликнулъ, уходя, въ восторгѣ: "Видѣть дворъ не видя Маргериты Валуа, значитъ не видать ни Франціи, ни двора!"
   Понятно, что не было недостатка въ привѣтствіяхъ и поздравительныхъ рѣчахъ Карлу IX и королевѣ наваррской; извѣстно, что гугеноты были искусные ораторы. Въ этихъ рѣчахъ искусно проскользали къ королю намеки на прошедшее, просьбы о будущемъ; на всѣ эти намеки онъ отвѣчалъ съ своею лукавою улыбкою:
   -- Отдавая сестрицу Марго Генриху-Наваррскому, я отдаю ее всѣмъ протестантамъ королевства.
   Эти слова успокоивали однихъ и заставляли улыбаться другихъ, потому-что тутъ дѣйствительно было два смысла: одинъ отеческій, которымъ Карлъ IX и не думалъ отягощать свою голову; другой оскорбительный для новобрачной, ея мужа и самого Карла, потому-что онъ напоминалъ кой-какія глухія сплетни, которыми скандалёзная хроника двора успѣла уже найдти средства замарать брачное платье Маргериты Валуа.
   Гизъ, какъ мы уже сказали, разговаривалъ съ Телиньи; онъ, однакожъ, не слишкомъ-внимательно слѣдилъ за разговоромъ; иногда оглядывался и бросалъ взглядъ на группу дамъ, посреди которой блистала королева наваррская. Если случалось, что взоръ ея встрѣчался со взоромъ герцога, по прелестному лбу ея какъ-будто пробѣгало облако, озаренное дрожащимъ ореоломъ алмазовъ, окружавшихъ ея голову, и въ нетерпѣливой, встревоженной позѣ ея какъ-будто проглядывало какое-то намѣреніе.
   Принцесса Клодія, старшая сестра Маргериты, которая уже нѣсколько лѣтъ была за герцогомъ лотарингскимъ, замѣтила это безпокойство и хотѣла подоидти къ сестрѣ, чтобъ узпагь причину; по въ это время всѣ отступили, давая дорогу королевѣ-матери, которая шла, опираясь на руку молодаго принца Конде, и принцесса очутилась далеко отъ сестры своей. Гизъ воспользовался всеобщимъ движеніемъ и подошелъ къ герцогинѣ де-Неверъ, своей невѣсткѣ, а слѣдовательно и къ Маргеритѣ. Герцогиня лотарингская (де-Лоррень), неспускавшая глазъ съ молодой королевы, замѣтила, что облако на челѣ ея смѣнилось яркимъ пламенемъ, мелькнувшимъ на щекахъ. Герцогъ, однакоже, подходилъ все ближе и ближе, и когда онъ былъ уже только въ двухъ шагахъ отъ нея, Маргерита, которая какъ-будто не столько видѣла, сколько чувствовала его приближеніе, оборотилась, съ трудомъ придавъ лицу своему выраженіе спокойствія и беззаботности. Герцогъ почтительно поклонился и во время поклона проговорилъ въ-полголоса:
   -- Ipse attuli.
   То-есть:
   -- Я принесъ самъ.
   Маргерита въ свою очередь поклонилась герцогу, и, приподымаясь, проронила въ отвѣтъ:
   -- Noctu pro more.
   Что значило:
   -- Ночью, какъ обыкновенно.
   Эти сладкія слова, прозвучавшія въ огромномъ накрахмаленномъ воротникѣ королевы, какъ въ говорной трубѣ, услышалъ только тотъ, кому они были сказаны; но какъ ни былъ коротокъ этотъ разговоръ, въ немъ, конечно, было высказано все, что хотѣли сказать другъ другу молодые люди. Отвѣтивъ тремя словами на два, Маргерита отошла, еще болѣе задумчивая; герцогъ просіялъ послѣ этого разговора. Человѣкъ, котораго всѣхъ болѣе должна была бы интересовать эта сцена, не обратилъ, казалось, на нее ни малѣйшаго вниманія. У короля наваррскаго въ свою очередь были глаза только для одной особы, около которой собирался кружокъ почти-неменьше кружка Маргериты Валуа: это была прекрасная госпожа де-Совъ.
   Шарлотта де-Бони-Самблансе, внука несчастнаго Самблансе и жена Симона де-Физа, барона де-Сова, была одна изъ приближенныхъ дамъ къ Катеринѣ-Медичи, одна изъ страшнѣйшихъ помощницъ этой королевы, подносившая врагамъ напитокъ любви, когда не смѣла поднести имъ флорентинскій ядъ. Маленькая блондинка, то живая какъ ртуть, то тающая отъ меланхоліи, всегда готовая къ любви и интригѣ -- двумъ занятіямъ, въ-продолженіи пятидесяти лѣтъ господствовавшимъ при дворѣ трехъ королей. Женщина во всемъ смыслѣ слова и во всей прелести дѣла, начиная съ голубыхъ, томныхъ или пылающихъ глазъ, до возмутительной ножки, обутой въ бархатъ, госпожа де-Совъ уже нисколько мѣсяцевъ завладѣла всѣми способностями короля наваррскаго, начинавшаго тогда дебютировать на поприщѣ любви и на поприщѣ политической жизни. Она овладѣла имъ до такой степени, что даже величественная, царская красота Маргериты-Наваррской не пробудила удивленія въ сердцѣ ея супруга. И, странное дѣло! даже Катерина Медичи, эта душа полная мрака и таинственности, настаивая на предположенномъ ею бракъ дочери своей съ королемъ наваррскимъ, продолжала, ко всеобщему удивленію, почти-явно покровительствовать любовной связи Генриха съ госпожею де-Совъ. Но, не смотря на эту могущественную помощницу Генриха и назло невзъискательнымъ нравамъ эпохи, прекрасная Шарлотта противилась до-сихъ-поръ. Это неслыханное, невѣроятное упорство еще болѣе красоты и ума ея зародило въ сердцѣ Беарнца страсть, которая, не могши удовлетворить себя, перегарала въ душѣ и истребляла въ сердцѣ молодаго короля и робость, и гордость, и даже полуфилософскую, полулѣнивую безпечность, составлявшую главное основаніе его характера.
   Госпожа де-Совъ нѣсколько минутъ какъ вошла въ залу; изъ досады ли, изъ огорченія ли, только она рѣшилась-было сначала не быть свидѣтельницею торжества своей соперницы и, подъ предлогомъ нездоровья, отпустила своего мужа, государственнаго секретаря, въ Лувръ; но Катерина Медичи спросила, почему не пріьхала ея милая Шарлотта, и узнавъ, что она задержана легкимъ нездоровьемъ, написала ей короткое приглашеніе, которому госпожа де-Совъ поспѣшила повиноваться. Генрихъ былъ сначала опечаленъ ея отсутствіемъ и вздохнулъ вольнѣе, когда увидѣлъ, что господинъ де-Совъ вошелъ, одинъ; по въ ту самую минуту, когда онъ, не ожидая никакого явленія, хотѣлъ, вздохнувъ, подойдти къ милому созданію, которое былъ осужденъ если не любить, то по-крайней-мѣрѣ считать женою,-- въ концѣ залы явилась госпожа де-Совъ; онъ остановился на мѣстѣ какъ прикованный, устремивъ глаза на эту Цирцею, привязавшую его къ себѣ магическою цѣпію, и вмѣсто того, чтобъ приблизиться къ женѣ, онъ, помедливъ немного, пошелъ къ госпожѣ де-Совъ.
   Придворныя, замѣтивъ, что король наваррскій, влюбчивость котораго была извѣстна, идетъ къ Шарлоттѣ, не посмѣли мѣшать ихъ свиданію и удалились очень-деликатно, такъ-что въ ту самую минуту, когда Маргарита Валуа и Гизъ обмѣнялись нѣсколькими латинскими словами, Генрихъ, подошедъ къ госпожѣ де Совъ, началъ просто по-французски, хоть и на гасконскій ладъ, разговоръ, не столь таинственный.
   -- А! сказалъ онъ: -- наконецъ вы являетесь. А мнѣ сказали, что вы нездоровы, и я уже потерялъ надежду васъ видѣть.
   -- Не хотите ли ваше величество увѣрить меня, отвѣчала госпожа де-Совъ:-- что вамъ дорого стояло разстаться съ этой надеждой?
   -- Надѣюсь, отвѣчалъ Беарнецъ. Не-уже-ли вы не знаете, что вы мое солнце днемъ и звѣзда моя ночью? Я думалъ, что окруженъ непроницаемымъ мракомъ; вдругъ являетесь вы -- и все озарилось свѣтомъ.
   -- Плохую же я оказала вамъ услугу.
   -- Что вы хотите сказать? спросилъ Генрихъ.
   -- Я хочу сказать, что тотъ, кто владѣетъ прекраснѣйшей женщиной Франціи, долженъ желать только одного, чтобъ свѣтъ исчезъ и воцарилась тьма, потому-что въ темнотѣ ждетъ насъ блаженство.
   -- Это блаженство, злая, -- вы знаете, оно въ рукахъ одной, которая смѣется надъ бѣднымъ Генрихомъ.
   -- О! возразила баронесса:-- я думаю, напротивъ, она была игрушкою короля наваррскаго.
   Генрихъ испугался такого непріязненнаго тона, по обдумалъ, что этотъ тонъ обнаруживаетъ досаду, а досада -- маска любви.
   -- Право, любезная Шарлотта, сказалъ онъ: -- вы дѣлаете мнѣ несправедливый упрекъ; не понимаю, какъ такія прекрасныя губки могутъ быть столь жестоки. Не-уже-ли вы думаете, что я женюсь? Нѣтъ, чортъ возьми, не я!
   -- Такъ не я ли? съ колкостью возразила баронесса, если можно назвать колкостью слова женщины, которая васъ любитъ и упрекаетъ въ равнодушіи.
   -- И ваши прекрасные глаза такъ близоруки, баронесса? Нѣтъ, нѣтъ! Не Генрихъ-Наваррскій женится на Маргеритѣ Валуа.
   -- Кто же? позвольте спросить.
   -- И, Боже мой! Реформатская вѣра выходитъ замужъ за папу, -- вотъ и все!
   -- Полноте, ваше величество, полноте! Вы не обманете меня острымъ словцомъ: ваше величество любите принцессу Маргериту, и я нисколько не упрекаю васъ въ этомъ,-- сохрани Боже! Такую красавицу любить можно!
   Генрихъ задумался на минуту; тонкая улыбка играла на губахъ его.
   -- Баронесса, сказалъ онъ: -- вы, кажется, ищете предлога поссориться со мною; но вы не имѣете на это права: что сдѣлали вы, скажите, чтобъ не допустить меня до женитьбы на Маргеритѣ? Ничего. Напротивъ, вы постоянно лишали меня всякой надежды.
   -- И къ-счастію, ваше величество, отвѣчала г-жа де-Совъ.
   -- Какъ?
   -- Конечно: теперь вы женитесь на другой.
   -- О! я женюсь на ней, потому-что вы меня не любите.
   -- Еслибъ я любила васъ, мнѣ пришлось бы умереть не дальше, какъ черезъ часъ.
   -- Черезъ часъ! Что это значитъ? Отъ какой же болѣзни?
   -- Отъ ревности... Черезъ часъ королева наваррская отошлетъ своихъ дамъ, а ваше величество своихъ каммердинеровъ и свиту.
   -- И вы не шутя заняты этою мыслію?
   -- Я этого не говорю. Я говорю, что еслибъ я любила васъ, эта мысль терзала бы меня ужасно.
   -- А! воскликнулъ Генрихъ, въ восторгѣ отъ этого признанія, которое онъ услышалъ отъ баронессы:-- а если король наваррскій не отошлетъ своей свиты сегодня вечеромъ?
   -- Ваше величество, отвѣчала г-жа де-Совъ, глядя на короля съ изумленіемъ, на этотъ разъ непритворнымъ:-- вы говорите всегда вещи невозможныя и, главное, невѣроятныя.
   -- Что же надо сдѣлать, чтобъ вы повѣрили имъ?
   -- Надо доказать ихъ на дѣлѣ, а этого вы не можете сдѣлать.
   -- Могу, баронесса, могу. Клянусь св. Генрихомъ, что докажу! воскликнулъ король, пожирая молодую женщину пылающими отъ любви взорами.
   -- О! ваше величество! прошептала прекрасная Шарлотта, понижая голосъ и опустивъ глаза... Я не понимаю. Нѣтъ, нѣтъ! вамъ невозможно ускользнуть отъ счастія, которое васъ ожидаетъ.
   -- Въ этой залѣ четыре Генриха, возразилъ король: -- Генрихъ Французскій, Генрихъ Конде, Генрихъ де-Гизъ; но есть только одинъ Генрихъ-Наваррскій.
   -- Что же дальше?
   -- Дальше? Что, если этотъ Генрихъ наваррскій не разлучится съ вами во всю ночь?
   -- Въ эту ночь?
   -- Да; увѣритесь ли вы тогда, что онъ не провелъ ее съ другою?
   -- А! Если вы это сдѣлаете!.. воскликнула въ свою очередь баронесса.
   -- Честное слово, что сдѣлаю!
   Г-жа де-Совъ подняла глаза, влажные сладострастнымъ обѣщаніемъ и улыбнулась королю, сердце котораго замерло отъ восторга.
   -- И такъ, что вы скажете въ такомъ случаѣ? спросилъ Генрихъ.
   -- О! въ такомъ случаѣ, отвѣчала Шарлотта:-- въ такомъ случаѣ я скажу, что ваше величество дѣйствительно любите меня.
   -- Хорошо же, вы скажете это! Скажете, потому-что оно дѣйствительно такъ!
   -- Но какъ же это устроить? пролепетала г-жа де-Совъ.
   -- И, Боже мой! у васъ, конечно, есть какая-нибудь горничная или служанка, въ которой вы увѣрены.
   -- Да! Даріола предана мнѣ душой и тѣломъ; она готова умереть за меня. Это истинное сокровище!
   -- Sang diou! Баронесса, скажите ей, что я позабочусь о ея счастіи, когда буду французскимъ королемъ, какъ предсказываютъ мнѣ астрологи.
   Шарлотта улыбнулась.
   -- Чего же желаете вы отъ Даріолы?
   -- Бездѣлицу -- для нея, а для меня все.
   -- Однако же?
   -- Ваша комната надъ моею.
   -- Да.
   -- Пусть она ждетъ у дверей. Я постучу тихонько три раза; она впуститъ меня, и я докажу вамъ, что хотѣлъ доказать.
   Баронесса промолчала нѣсколько минутъ; потомъ, какъ-будто оглядываясь, чтобъ кто-нибудь не подслушалъ, она на минуту остановила глаза свои на группѣ, окружавшей королеву-мать; но какъ ни быстро было это движеніе, Катерина и ея каммер-фрау обмѣнялись взглядами.
   -- О! еслибъ я захотѣла, сказала г-жа де-Совъ голосомъ сирены:-- еслибъ я захотѣла заставить ваше величество солгать...
   -- Попробуйте, попробуйте...
   -- Признаюсь вамъ, мнѣ этого ужасно хочется.
   -- Сдайтесь; женщины всего сильнѣе послѣ пораженія.
   -- Я припомню вамъ, что вы обѣщали Даріолѣ, когда вы будете королемъ Франціи.
   Генрихъ вскрикнулъ отъ радости.
   Именно въ то мгновеніе, когда этотъ крикъ вырвался изъ груди Беарнца, королева наваррская отвѣчала герцогу де-Гизу:
   -- Noctu pro more (ночью, какъ обыкновенно).
   Генрихъ отошелъ отъ г-жи де-Совъ, столько же счастливый, какъ и герцогъ Гизъ, удалявшійся отъ Маргериты Валуа.
   Черезъ часъ послѣ этой двойной сцены, король Карлъ и королева-мать удалились въ свои покои; въ ту же минуту, залы начали пустѣть; стали видны базисы мраморныхъ колоннъ галереи. Адмирала и принца Конде проводили домой четыреста дворянъ сквозь народную толпу, ворчавшую имъ въ-слѣдъ. Потомъ Генрихъ де-Гизъ вышелъ въ свою очередь съ католическими вельможами Лоррени, напутствуемый радостнымъ крикомъ и рукоплесканіями народа.
   Что касается до Маргериты Валуа. Генриха-Наваррскаго и г-жи де-Совъ, -- они жили въ самомъ Луврѣ.
   

II.
Комната королевы наваррской.

   Герцогъ де-Гизъ проводилъ свою невѣсту, герцогиню де-Неверъ, домой, въ Улицу-дю-Шомъ, въ домъ, стоявшій прямо противъ Улицы де-Бракъ. Отдавъ ее попеченію ея фрейлинъ, онъ ушелъ въ свою комнату перемѣнить костюмъ; надѣлъ ночной плащъ и вооружился острымъ, короткимъ кинжаломъ -- оружіемъ, извѣстнымъ подъ именемъ "дворянской чести", которое носили безъ шпаги. Но, снимая кинжалъ со стола, на которомъ онъ лежалъ, герцогъ замѣтилъ записку, втиснутую между лезвіемъ и ножнамию
   Онъ развернулъ ее и прочелъ:
   "Надѣюсь, что герцогъ де-Гизъ не воротится эту ночь въ Лувръ или, если воротится, то не забудетъ по-крайней-мѣрѣ надѣть добрый панцырь и взять добрую шпагу."
   -- А! воскликнулъ герцогъ, обращаясь къ своему слугѣ:-- вотъ странное предостереженіе, Робенъ. Скажи, кто входилъ сюда безъ меня?
   -- Одинъ только человѣкъ.
   -- Кто?
   -- Господинъ дю-Гастъ.
   -- Да! да! То-то мнѣ показалось, рука знакома. Ты увѣренъ, что дю-Гастъ былъ здѣсь? Ты его видѣлъ?
   -- Я даже говорилъ съ нимъ.
   -- Хорошо. Такъ я послѣдую его совѣту. Панцырь и шпагу!
   Слуга, привыкшій уже къ подобнымъ переодѣваньямъ, принесъ то и другое. Герцогъ надѣлъ панцирь, стальныя кольца котораго были не толще основы (нитокъ) бархата; сверхъ кольчуги исподній камзолъ и сѣрый съ серебрянымъ шитьемъ полукафтанъ. Это былъ его любимый цвѣтъ. Потомъ онъ надѣлъ сапоги, доходившіе до половины ляжекъ, бархатную шапочку безъ перьевъ и аграфа, завернулся въ плащъ темнаго цвѣта, заткнулъ за поясъ кинжалъ, и, отдавъ шпагу пажу, единственному проводнику, которому приказалъ за собою слѣдовать, пошелъ къ Лувру.
   Когда онъ выходилъ изъ дома, на башнѣ Сен-Жермен-л'Оксерруа пробило часъ
   Не на поздній часъ ночи и на опасности ночнаго путешествія по улицамъ въ то время, ничего особеннаго не случилось съ принцемъ-искателемъ приключеній. Здоровый и невредимый дошелъ онъ до колоссальной массы стариннаго Лувра; огни погасали во дворцѣ одинъ за другимъ, и самъ дворецъ грозно возвышался среди мрака и тишины.
   Передъ королевскимъ замкомъ тянулся глубокій ровъ; къ нему выходили окна комнатъ большей части принцевъ, жившихъ во дворцѣ. Комната Маргериты была въ первомъ этажѣ.
   Но этотъ первый этажъ, очень-доступный, еслибъ не было рва, возвышался, благодаря ему, футовъ на тридцать отъ земли, такъ-что ни воръ, ни любовникъ не могли туда забраться. Это не помѣшало, однакожь, герцогу де-Гизу смѣло спуститься въ ровъ.
   Въ ту же минуту, послышался шумъ отъ окна, отворяемаго съ rez-de-chaussée. Окно было съ желѣзной рѣшеткой; но чья-то рука приподняла часть рѣшетки, отдѣленной отъ окна заранѣе, и спустила сквозь отверстіе шелковую петлю.
   -- Это вы, Гильйонна? спросилъ въ-полголоса Герцогъ.
   -- Да! еще тише отвѣчалъ женскій голосъ.
   -- А Маргерита?
   -- Она ждетъ васъ.
   -- Хорошо.
   Съ этими словами герцогъ далъ знакъ своему пажу, и тотъ досталъ ему изъ-подъ своего плаща веревочную лѣстницу. Герцогъ прикрѣпилъ конецъ ея къ опущенной петли. Гильйонна встянула лѣстницу къ себѣ, привязала ее накрѣпко, и герцогъ, притянувъ шпагу поясомъ, началъ взбираться, и взобрался благополучно. Рѣшетка опустилась за нимъ, окно было заперто, и пажъ, увѣрившись, что герцогъ благополучно вошелъ въ Лувръ, къ окнамъ котораго онъ двадцать разъ провожалъ его подобнымъ образомъ, завернулся въ плащъ и легъ спать на травѣ во рву подъ тѣнью стѣны.
   Ночь была темна, и крупныя, теплыя капли падали съ облаковъ, пропитанныхъ электричествомъ.
   Герцогъ пошелъ за своею путеводительницею, -- это была не меньше, какъ дочь Жака де-Матиньйонъ, маршала Франціи. Это была задушевная повѣренная Маргериты, нескрывавшей отъ нея ничего, и думали даже, что къ числѣ тайнъ, порученныхъ ея неподкупной вѣрности, были такія ужасныя, что онѣ противъ воли заставляли ее молчать обо всемъ остальномъ.
   Ни одной свѣчи не горѣло ни въ комнатахъ, ни въ корридорахъ; только изрѣдка блѣдная молнія озаряла мрачные покои какимъ-то голубоватымъ блескомъ, и исчезала въ то же мгновеніе.
   Герцогъ все шелъ за Гильйонной, держа ее за руку; наконецъ они достигли спиральной лѣстницы, сдѣланной въ стѣнѣ, ведущей къ потайной, незамѣтной двери въ прихожую аппартаментовъ, занимаемыхъ Маргеритою.
   Эта прихожая, такъ же какъ и торжественныя залы, корридоры и лѣстница, была погружена въ глубочайшую тьму.
   Здѣсь Гильйонна остановилась.
   -- Принесли ли вы съ собою чего желаетъ королева? спросила она шопотомъ.
   -- Принесъ, отвѣчалъ герцогъ: -- но отдамъ только лично королевѣ.
   -- Пойдемте же не теряя ни минуты! произнесъ во мракѣ голосъ, заставившій герцога вздрогнуть.-- Онъ узналъ голосъ Маргериты.
   Въ то же время поднялась шитая золотомъ завѣса изъ фіолетоваго бархата, и герцогъ могъ разсмотрѣть въ темнотѣ королеву, пришедшую, въ нетерпѣніи, къ нему на встрѣчу.
   -- Я здѣсь, сказалъ герцогъ, и вошелъ за занавѣсъ, который тотчасъ же за нимъ опустился.
   Теперь настала очередь Маргериты Валуа быть путеводительницею герцога въ этой комнатѣ, хорошо, впрочемъ, ему извѣстной. Гильйонна, оставшись у дверей, успокоила свою госпожу, приложивъ палецъ къ губамъ.
   Маргерита, какъ-будто догадываясь о ревнивомъ безпокойствѣ герцога, довела его даже въ свою спальню. Здѣсь она остановилась.
   -- Довольны ли вы, герцогъ? спросила она.
   -- Доволенъ... отвѣчалъ онъ: -- а чѣмъ бы, на-примѣръ?
   -- Тѣмъ, что я вамъ доказываю своимъ поступкомъ, возразила Маргерита легкимъ тономъ досады: -- что принадлежу человѣку, который въ самую ночь своей свадьбы такъ мало обо мнѣ думаетъ, что не пришелъ даже поблагодарить меня за честь, которую я ему оказала, не избравъ его своимъ мужемъ, а просто согласившись быть его женою.
   -- О, успокойтесь! печально отвѣчалъ герцогъ:-- онъ прійдетъ, особенно, если вы этого желаете.
   -- И вы говорите это, Генрихъ, вы, который больше всѣхъ увѣрены въ противномъ? Если бъ я желала этого, какъ вы предполагаете, просила ли бы я васъ прійдти въ Лувръ?
   -- Вы просили меня прійдти въ Лувръ, Маргерита, потому-что хотите уничтожить послѣдній слѣдъ нашего прошедшаго, и потому еще, что это прошедшее жило не только въ моемъ сердцѣ, но и въ этомъ серебряномъ ящикѣ. Вотъ онъ.
   -- Сказать ли вамъ, Генрихъ? сказала Маргерита, пристально глядя на герцога: -- вы похожи въ эту минуту не на принца, а на школьника. Чтобъ я отреклась отъ любви къ вамъ! чтобъ я хотѣла потушить пламя, которое, можетъ-быть, угаснетъ, но отблескъ котораго не исчезнетъ никогда! Любовь человѣка моего сана озаряетъ и часто сжигаетъ все современное... Нѣтъ, нѣтъ, герцогъ! Вы можете оставить у себя письма вашей Маргериты, и ящичекъ, который она дала вамъ. Изъ всѣхъ писемъ, хранящихся въ этомъ ящичкѣ, она требуетъ отъ васъ только одно, и то потому, что это письмо столько же опасно для васъ, сколько и для нея.
   -- Все принадлежитъ вамъ, сказалъ герцогъ.-- Выбирайте и уничтожьте, какое угодно.
   Маргерита проворно начала рыться въ открытомъ ящикѣ и дрожащею рукою перебрала одно за другимъ съ дюжину писемъ, Она взглядывала только на адресы, какъ-будто этого довольно было, чтобъ напомнить ей содержаніе каждаго письма; кончивъ объискъ, она взглянула на герцога и, поблѣднѣвъ, сказала:
   -- Герцогъ! письмо, которое я ищу, -- его здѣсь нѣтъ. Ужь не потеряли ли вы его? Надѣюсь, что передать его...
   -- Какое письмо вы ищете?
   -- То, въ которомъ я вамъ писала, чтобъ вы немедленно женились.
   -- Чтобъ оправдать вашу измѣну?
   Маргерита пожала плечами.
   -- Нѣтъ, чтобъ спасти вашу жизнь. То письмо, въ которомъ я вамъ писала, что король, замѣтивъ нашу любовь и усилія мои разорвать вашъ будущій союзъ съ португалльскою инфантиною, призвалъ своего брата бастарда ангулемскаго и сказалъ ему, показывая двѣ шпаги: "убей этою шпагою Генриха де-Гиза сегодня же вечеромъ, или этою я убью тебя завтра". Гдѣ это письмо?
   -- Вотъ оно, отвѣчалъ герцогъ, доставая его съ груди своей.
   Маргерита почти вырвала письмо изъ рукъ его, открыла съ жадностью, увѣрилась, что это точно то письмо, которое она требовала, вскрикнула отъ радости и поднесла его къ свѣчѣ. Бумажка вспыхнула, и черезъ минуту ея ужь не было. Маргерита, какъ-будто опасаясь, чтобъ не отъискали безумнаго извѣщенія ея въ самомъ пеплѣ, растоптала его ногою.
   Герцогъ слѣдилъ за нею взорами въ-продолженіи всѣхъ этихъ лихорадочныхъ движеній.
   -- Довольны ли вы теперь, Маргерита? спросилъ онъ, когда она кончила.
   -- Да, теперь вы женились на принцессѣ Порсіанъ, и братъ проститъ мнѣ вашу любовь; но онъ не простилъ бы мнѣ открытія тайны, подобной той, которую я невольно высказала вамъ въ письмѣ.
   -- Это правда, сказалъ герцогъ: -- тогда вы любили меня...
   -- Я люблю васъ и теперь, Генрихъ, -- люблю еще больше.
   -- Вы?
   -- Да, я; потому-что никогда еще не нуждалась я до такой степени въ преданномъ, вѣрномъ другѣ. Я королева безъ престола, жена безъ мужа.
   Молодой герцогъ печально покачалъ головою.
   -- Но я говорю вамъ, Генрихъ, повторяю вамъ, что мужъ мой не только не любитъ меня, но ненавидитъ, презираетъ; впрочемъ, присутствіе ваше въ комнатѣ, гдѣ долженъ бы быть онъ, кажется, достаточно доказываетъ эту ненависть и презрѣніе.
   -- Еще не поздно; король наваррскій долженъ былъ еще отпустить своихъ придворныхъ... онъ не замедлитъ прійдти.
   -- А я говорю вамъ, воскликнула Маргерита съ возрастающею досадою:-- я говорю вамъ, что онъ не пріидетъ.
   -- Ваше величество! проговорила Гильйонна, растворивъ дверь и приподнимая завѣсу.-- Король наваррскій выходитъ изъ своихъ комнатъ.
   -- А! я зналъ, что онъ прійдетъ! воскликнулъ Гизъ.
   -- Герцогъ, сказала Маргерита торопливо и схвативъ его за руку: -- теперь вы увѣритесь, можно ли полагаться на мое слово. Войдите въ этотъ кабинетъ.
   -- Нѣтъ, позвольте мнѣ уйдти, если есть еще время; обдумайте, что при первой ласкѣ его я выйду -- и тогда горе ему!
   -- Вы съ ума сошли! Войдите, войдите, говорю вамъ. Я отвѣчаю за все.
   Она втолкнула герцога въ кабинетъ.
   И въ-пору. Дверь едва успѣла затвориться за Гизомъ, какъ король наваррскій съ улыбкою явился на порогѣ комнаты въ сопровожденіи двухъ пажей, несшихъ восемь свѣчей изъ розоваго воска въ двухъ канделабрахъ.
   Маргерита скрыла свое замѣшательство, дѣлая глубокій реверансъ.
   -- А вы еще не легли? спросилъ Беарнецъ съ веселымъ, открытымъ выраженіемъ лица.-- Не ждали ли вы меня?
   -- Нѣтъ, отвѣчала Маргерита:-- вы вчера еще сказали мнѣ, будто очень-хорошо знаете, что наша женитьба политическій союзъ, и что вы не станете меня принуждать.
   -- Пусть такъ; только это не мѣшаетъ намъ побесѣдовать другъ съ другомъ.-- Гильйонна, затворите дверь и оставьте насъ.
   Маргерита встала и протянула руку, какъ-будто приказывая пажамъ остаться.
   -- Прикажете позвать вашихъ женщинъ? спросилъ король.-- Я согласенъ, если вамъ это угодно, хоть и признаюсь, лучше бы. Желалъ переговорить съ вами наединѣ.
   Съ этими словами, король наваррскій подошелъ къ кабинету.
   -- Нѣтъ! сказала Маргерита, быстро заступая ему дорогу:-- нѣтъ, это ненужно; я готова выслушать васъ.
   Беарнецъ зналъ, что хотѣлъ знать; онъ бросилъ быстрый и пронзительный взглядъ на кабинетъ, какъ-будто хотѣлъ проникнуть сквозь закрывавшую его завѣсу въ самую темную глубину его. Потомъ, обративъ взоръ на блѣдную отъ страха жену свою, онъ сказалъ совершенно-спокойнымъ голосомъ:
   -- Въ такомъ случаѣ, поговоримте о чемъ-нибудь.
   -- Какъ угодно вашему величеству, отвѣчала она, больше падая, нежели садясь на мѣсто, которое указалъ ей мужъ.
   Беарнецъ сѣлъ возлѣ нея.
   -- Что бы ни говорили многіе, сказалъ онъ: -- наша женитьба, я думаю, хорошая женитьба. Я вашъ, а вы моя.
   -- Но... проговорила въ испугѣ Маргерита.
   -- Слѣдовательно, продолжалъ король, какъ-будто не замѣчая: замѣшательства Маргериты:-- мы должны вести себя въ-отношеніи другъ къ другу какъ добрые союзники, потому-что дали сегодня въ этомъ союзѣ клятву передъ Богомъ. Не такъ ли?
   -- Конечно.
   -- Я знаю вашу прозорливость; знаю, какими пропастями усѣяна придворная почва; я молодъ, и хотя никому не сдѣлалъ зла, но у меня много враговъ. Куда же причислить ту, которая носитъ мое имя и которая поклялась мнѣ въ вѣрности при алтарѣ Божіемъ?
   -- Можете ли вы думать...
   -- Я ничего не думаю; я надѣюсь, и хочу увѣриться, что надежда моя не безъ основанія. Дѣло извѣстное: нашъ бракъ -- или предлогъ, или ловушка.
   Маргерита вздрогнула; эта мысль шевелилась, можетъ-быть, и въ ея душѣ.
   -- Что же изъ двухъ? продолжалъ Генрихъ.-- Король меня ненавидитъ, герцогъ д'Анжу ненавидитъ, герцогъ д'Алансонъ ненавидитъ, Катерина Медичи такъ глубоко ненавидѣла мать мою, что не можетъ не ненавидѣть и меня.
   -- О! что вы говорите?
   -- Я говорю правду, отвѣчалъ король: -- и желалъ бы, чтобъ кто-нибудь насъ слышалъ; иначе, Могутъ думать, что я не догадался объ убіеніи Муи и отравленіи моей матери.
   -- О! живо подхватила Маргерита съ самымъ спокойнымъ и улыбающимся лицомъ: -- вы знаете очень-хорошо, что здѣсь только вы да я.
   -- Потому-то именно я такъ и откровененъ; потому-то я и осмѣливаюсь сказать вамъ, что меня не обманутъ ни ласки французскаго, ни ласки лотарингскаго двора.
   -- Ваше величество!...
   -- Что жь тутъ такое? спросилъ Генрихъ, улыбаясъ въ свою очередь.
   -- То, что такіе разговоры очень-опасны.
   -- Да, не наединѣ, отвѣчалъ король.-- И такъ, я вамъ говорю...
   Маргерита очевидно была какъ на пыткѣ; она хотѣла бы остановить каждое слово на губахъ короля; но Генрихъ продолжалъ съ своимъ кажущимся простодушіемъ:
   -- И такъ, я вамъ говорю, что мнѣ грозятъ со всѣхъ сторонъ; мнѣ грозитъ король, герцогъ д'Алансонъ, герцогъ д'Анжу, королева-мать, герцогъ де-Гизъ, герцогъ де-Майеннъ, кардиналъ де-Лоррень, словомъ, весь міръ. Вы знаете, это чувствуешь какъ-то по инстинкту. Всѣ эти угрозы не замедлятъ превратиться въ настоящее нападеніе, и отъ этого-то я могу защититься съ вашею помощью: васъ любятъ всѣ, которые меня ненавидятъ.
   -- Меня! сказала Маргерита.
   -- Да, васъ, повторилъ Генрихъ-Наваррскій съ совершеннымъ простодушіемъ:-- да, васъ любитъ король Карлъ, любитъ (онъ налегъ на это слово) герцогъ д'Алансонъ, любитъ королева Катерина, любитъ, наконецъ, герцогъ де-Гизъ...
   -- Ваше величество! проговорила Маргерита.
   -- Что жь тутъ удивительнаго, что всѣ васъ любятъ? Тѣ, которыхъ я назвалъ, ваши братья или родственники. Любить своихъ родственниковъ или братьевъ -- значитъ жить по закону Божію.
   -- Но къ чему же все это ведетъ?
   -- Къ тому, что я уже сказалъ вамъ: если вы будете... не говорю моимъ другомъ, но только союзникомъ, я могу торжествовать; если же вы будете мнѣ врагомъ, я погибъ.
   -- О! врагомъ вашимъ -- никогда! воскликнула Маргерита.
   -- Но никогда и другомъ?
   -- Можетъ-быть.
   -- А союзникомъ?
   -- Непремѣнно.
   И Маргерита отвернулась, протягивая руку королю.
   Генрихъ взялъ эту руку, поцаловалъ ее, и, не выпуская назадъ больше для того, чтобъ наблюдать за женой, нежели изъ нѣжнаго чувства, продолжалъ:
   -- Я вѣрю вамъ и принимаю васъ въ союзницы. Насъ женили, когда мы не знали и не любили другъ друга; насъ женили не спрашивая нашего согласія. Слѣдовательно, какъ мужъ и жена, мы не обязаны другъ другу ничѣмъ. Вы видите: я предупреждаю ваши желанія и подтверждаю теперь то, что сказалъ вчера. Но политическій союзъ свой мы заключаемъ по доброй волѣ, безъ всякаго принужденія. Мы заключаемъ его какъ двѣ честныя души, обязанныя покровительствовать другъ другу. Не такъ ли?
   -- Дà, отвѣчала Маргерита, стараясь освободить свою руку.
   -- Итакъ, продолжалъ Беарнецъ, не сводя глазъ съ дверей кабинета: -- въ доказательство чистосердечности нашего союза и совершенной довѣренности, я разскажу вамъ во всей подробности планъ, слѣдуя которому надѣюсь торжествовать надъ этого враждою.
   -- Государь, проговорила Маргерита, въ свою очередь невольно обращая глаза къ кабинету, между-тѣмъ, какъ Беарнецъ, видя, что хитрость его удалась, смѣялся внутренно.
   -- Вотъ, что я намѣренъ сдѣлать, продолжалъ онъ, какъ-будто не замѣчая замѣшательства жены:-- я...
   -- Позвольте мнѣ отдохнуть, громко сказала Маргерита, поспѣшно вставая и схвативъ короля за руку: -- душевное волненіе... жаръ... мнѣ душно.
   Дѣйствительно, Маргерита была блѣдна и дрожала, какъ-будто готова была упасть на коверъ.
   Генрихъ пошелъ къ отдаленному окну и раскрылъ его. Окно выходило къ рѣкѣ.
   Маргерита пошла за нимъ.
   -- Тише! тише! шепнула она.-- Пожалѣйте себя!
   -- Какъ! сказалъ улыбаясь Беарнецъ:-- вѣдь мы, сказали вы, здѣсь одни?
   -- Да; но развѣ вы не знаете, что посредствомъ слуховой трубы, вдѣланной въ потолокъ или стѣну, можно все слышать?
   -- Правда, правда, сказалъ тихо и поспѣшно Беарнецъ.-- Вы не любите меня, это такъ; но вы честная женщина.
   -- Что вы хотите сказать?
   -- То, что еслибъ вы хотѣли выдать меня, вы позволили бы мнѣ продолжать, потому-что я выдалъ бы себя самъ. Вы остановили меня. Теперь я знаю, что кто-нибудь здѣсь скрывается, что вы невѣрная жена, но вѣрная союзница; а теперь, прибавилъ Беарнецъ улыбаясь: -- политическая вѣрность мнѣ нужнѣе супружеской.
   -- Послушайте...
   -- Хорошо, хорошо, мы поговоримъ объ этомъ послѣ, когда мы лучше узнаемъ другъ друга, прервалъ ее Генрихъ.
   Потомъ, возвысивъ голосъ, онъ продолжалъ:
   -- Освѣжились ли вы?
   -- Да, отвѣчала Маргарита: -- да, ваше величество.
   -- Въ такомъ случаѣ я не хочу безпокоить васъ долѣе. Я долженъ былъ засвидѣтельствовать вамъ мое почтеніе и дружбу; пріймите же ихъ, они чистосердечны. Отдохните; покойной ночи.
   Маргерита взглянула на мужа взоромъ, полнымъ благодарности, и въ свою очередь протянула ему руку.
   -- Рѣшено, сказала она.
   -- Союзъ политическій, чистосердечный и честный? спросилъ Генрихъ.
   -- Чистосердечный и честный.
   Беарнецъ пошелъ къ дверямъ, увлекая за собою Маргериту взорами, какъ обвороженную. Когда занавѣска опустилась между ими и спальнею, онъ тихонько и проворно сказалъ:
   -- Благодарю васъ, Маргерита, благодарю! Вы истинная француженка. Я ухожу спокойный. За недостаткомъ любви, мнѣ не измѣнитъ ваша дружба. Я полагаюсь на васъ, какъ вы, съ вашей стороны, можете положиться на меня. Прощайте.
   Генрихъ поцаловалъ руку жены своей, слегка сжимая ее; потомъ поспѣшилъ къ себѣ, говоря въ корридорѣ съ самимъ собою:
   -- Кто бы это, чортъ возьми, былъ у нея? Король, или герцогъ д'Анжу? герцогъ д'Алансонъ или Гизъ? Братъ или любовникъ? или и то и другое? Право, мнѣ теперь почти досадно, что я назначилъ баронессѣ свиданіе. Но слово дано, и Даріола ждетъ... быть такъ! Для нея, конечно, не выгодно, что я иду къ ней черезъ спальню жены моей, потому-что -- ventre-saint-gris! эта Марго, какъ зоветъ ее Карлъ, премиленькое созданіе.
   И Генрихъ пошелъ по лѣстницѣ, ведущей въ комнаты г-жи де-Совъ. Поступь изобличала его душевное волненіе.
   Маргерита слѣдила за нимъ глазами, пока онъ не скрылся изъ вида; потомъ воротилась въ свою комнату. Герцогъ стоялъ въ дверяхъ кабинета: при видѣ его, она почти почувствовала угрызеніе совѣсти.
   Герцогъ былъ мраченъ, и наморщенныя брови его говорили о горькой думѣ.
   -- Маргерита сегодня сохраняетъ нейтралитетъ, сказалъ онъ;-- черезъ недѣлю Маргерита будетъ врагомъ.
   -- А! вы подслушивали? сказала Маргерита.
   -- А что же мнѣ было дѣлать въ этомъ кабинетѣ?
   -- И вы находите, что я вела себя не такъ, какъ должна была вести себя королева наваррская?
   -- Нѣтъ, не то; но вы вели себя не такъ, какъ любовница герцога де-Гиза.
   -- Я могу не любить мужа, отвѣчала королева: -- но никто не имѣетъ права требовать отъ меня, чтобъ я его выдала. Скажите по совѣсти, измѣнили ли бы вы тайнамъ принцессы де-Порсіанъ, жены вашей?
   -- Полно-те, оставимъ это! сказалъ герцогъ, покачивая головою.-- Я вижу, вы уже не любите меня такъ горячо, какъ любили въ то время, когда разсказывали, что затѣваетъ король противъ меня и моихъ приверженцевъ.
   -- Король былъ сильный, вы -- слабый. Генрихъ теперь слабый, а сильный -- вы. Я играю ту же роль, какъ видите.
   -- Только вы переходите отъ одного знамени къ другому.
   -- Это право я пріобрѣла, спасши вашу жизнь.
   -- Прекрасно; а такъ-какъ, разставаясь, любовники возвращаютъ другъ другу свои подарки, я спасу вашу жизнь въ свою очередь, и мы поквитаемся.
   Съ этими словами, герцогъ поклонился и вышелъ. Маргерита не останавливала его.
   Въ передней онъ нашелъ Гильйонну, которая проводила его обратно къ окну съ рѣшеткой. Во рву дожидался его пажъ, и они возвратились домой.
   Между-тѣмъ, Маргерита въ раздумьи подошла къ окну.
   -- Какая свадебная ночь! проговорила она.-- Мужъ бѣжитъ отъ меня, и любовникъ меня оставляетъ!
   Въ эту минуту, по-ту-сторону рва шелъ, подбоченясь, отъ Турде-Буа къ мельницѣ де-ла-Моннэ школьникъ, и пѣлъ:
   
   Pourquoi doncques quand je veux
   Ou mordre tes beaux cheveux,
   Ou baiser ta bouche aimée,
   Ou toucher à ton beau sein,
   Contrefais tu-la nonnain
   Dedans un cloître enfermée?
   
   Pourquoi gardes-tu tes yeux
   Et ton sein délicieux,
   Ton front, ta lèvre jumelle?
   En veus-tu baiser Pluton
   Là-bas après que Caron
   T'aura mise en sa nacelle?
   Après ton dernier trépas,
   
   Belle, tu n'auras là-bas
   Qu'une bouebette blèmie;
   Et quand, mort, je te verrai,
   Aux ombres je n'avouerai
   Que jadis tu fus ma miel
   
   Doncques tandis que tu vis,
   Change, maîtresse, d'avis,
   Et ne m'épargne ta bouche,
   Car au jour où tu mourras
   Lors tu te repentiras
   De m'avoir été farouche (*).
   (*) Скажи, зачѣмъ, когда хочу я поиграть твоими кудрями, поцаловать алыя губки, коснуться прекрасной груди твоей, зачѣмъ разъигрываешь ты роль монахини, заключенной въ монастырѣ?-- Къ чему бережешь ты свои глаза, чудесный станъ, чело и дѣвственныя губы? Или хочешь ты поцаловать ими Плутона, когда Харонъ прійметъ тебя въ челнокъ свой?-- Нѣтъ, красавица, тамъ, за гробомъ, поблѣднѣютъ твои губки; когда я встрѣчусь съ тобою послѣ смерти, я не признаюсь тѣнямъ, что когда-то ты была моею возлюбленною.-- Одумайся же, пока еще ты жива, не отказывай мнѣ въ поцалуѣ; когда умрешь, ты будешь раскаиваться въ своей жестокости.
   
   Маргерита слушала пѣсню съ грустной улыбкой; когда голосъ ученика исчезъ въ отдаленіи, она закрыла окно и позвала Гильйонну помочь ей раздѣться.
   

III.
Король-поэтъ.

   Слѣдующіе дни прошли въ праздникахъ, балетахъ, турнирахъ. Обѣ партіи были слиты воедино. Ласки и радушіе могли, кажется, отуманить самыхъ бѣшеныхъ гугенотовъ. Были примѣры самыхъ страшныхъ сближеній: отецъ Коттонъ пировалъ и кутилъ за столомъ съ барономъ Куртомеромъ; герцогъ Гизъ катался по Сенѣ съ принцемъ Конде. Король какъ-будто поссорился съ своею обычною меланхоліею и не могъ жить безъ зятя своего, Генриха. Королева-мать была такъ весела, что почти потеряла сонъ.
   Гугепоты, смягченные нѣсколько этою новою Капуей, начали надѣвать шелковое платье, выставлять девизы и парадировать предъ извѣстными балконами, какъ католики. Во всемъ видна была реакція въ пользу реформатской религіи, такъ-что можно было подумать, что весь дворъ собирается сдѣлаться протестантскимъ. Самъ адмиралъ, не смотря на всю свою опытность, вдался въ обманъ подобно прочимъ, и до такой степени, что забылъ однажды, въ-продолженіе двухчасовой прогулки, свою зубочистку, которою постоянно бывалъ занятъ съ двухъ часовъ пополудни, то-есть, съ того часа, когда вставалъ изъ-за обѣда, до восьми часовъ вечера, когда опять садился ужинать.
   Въ тотъ самый вечеръ, когда адмиралъ до такой невѣроятной степени забылъ свои привычки, король Карлъ пригласилъ къ себѣ на завтракъ Генриха-Наваррскаго и герцога де-Гиза. Вставъ изъ-за стола, онъ вышелъ съ ними въ свою комнату и изъяснялъ имъ хитрое устройство капкана на волковъ, собственнаго его изобрѣтенія. Вдругъ онъ прервалъ самъ себя:
   -- А что адмиралъ? Развѣ онъ не будетъ сегодня вечеромъ? Кто видѣлъ его сегодня и кто можетъ мнѣ сказать о немъ что-нибудь?
   -- Я, отвѣчалъ король наваррскій:-- если ваше величество безпокоитесь о его здоровья, я могу успокоить васъ: я видѣлъ его сегодня поутру въ шесть часовъ, и вечеромъ въ семь.
   -- А! сказалъ король, съ пронзительнымъ любопытствомъ устремивъ взоры на зятя:-- раненько же вы встаете, Анріо, для молодаго мужа.
   -- Да, отвѣчалъ король беарнскій: -- я хотѣлъ узнать у адмирала, который знаетъ все, не ѣдутъ ли кой-какіе дворяне, которыхъ я еще жду.
   -- Еще дворяне! Въ день вашей свадьбы ихъ было восемьсотъ, и съ каждымъ днемъ являются новые; это просто нашествіе! смѣясь сказалъ Карлъ.
   Герцогъ де-Гизъ наморщилъ брови.
   -- Поговариваютъ о походѣ во Фландрію, отвѣчалъ Беарнецъ:-- и я собираю вокругъ себя всѣхъ своихъ единоземцевъ, которые, по моему мнѣнію, могутъ быть полезны вашему величеству.
   Герцогъ, вспомнивъ о планѣ, о которомъ Генрихъ говорилъ женъ своей въ день свадьбы, удвоилъ вниманіе.
   -- Хорошо! отвѣчалъ король съ лукавой улыбкой:-- чѣмъ больше ихъ наберется, тѣмъ для насъ пріятнѣе. Собирайте, собирайте ихъ, Генрихъ. Но кто же эти дворяне? Надѣюсь, люди храбрые?
   -- Не знаю, ваше величество, стоятъ ли они вашихъ, или дворянъ герцога д'Анжу или Гиза, но я знаю ихъ, и увѣренъ, что они сдѣлаютъ все, что будетъ отъ нихъ зависѣть.
   -- И много вы ихъ ждете?
   -- Еще человѣкъ десять, двѣнадцать.
   -- А какъ ихъ зовутъ?
   -- Право, не помню; одного только, котораго рекомендовалъ мнѣ Телиньи, какъ благороднѣйшаго, знаю, что зовутъ Ла-Моль; другіе...
   -- Де-ла-Моль? Не Леракъ ли де-ла-Моль, Провансалецъ? спросилъ король, имѣвшій обширныя свѣдѣнія въ генеалогіи.
   -- Именно онъ; вы видите, я набираю даже и въ Провансѣ.
   -- А я, сказалъ съ насмѣшливой улыбкой Гизъ:-- я набираю еще дальше короля наваррскаго: я отъискиваю вѣрныхъ католиковъ даже въ Пьемонтѣ.
   -- Католики или гугеноты, по мнѣ все равно, прервалъ его король:-- лишь-бы они были храбры.
   Король произнесъ эти слова, равнявшія въ умѣ его католиковъ и гугенотовъ, съ такимъ равнодушнымъ выраженіемъ лица, что самъ герцогъ Гизъ удивился.
   -- Ваше величество занимаетесь нашими фламандцами, сказалъ адмиралъ, которому король нѣсколько дней тому назадъ далъ позволеніе входить безъ доклада. Входя, онъ услышалъ послѣднія слова короля.
   -- А, вотъ и адмиралъ, mon père! сказалъ Карлъ: -- только-что заговорили о войнѣ и храбрыхъ, и онъ является; желѣзо невольно льнетъ къ магниту. Зять мой Генрихъ и братъ Гизъ ждутъ подкрѣпленія для вашей арміи. Вотъ о чемъ мы говоримъ.
   -- И подкрѣпленія идутъ, сказалъ адмиралъ.
   -- Вы получили извѣстія? спросилъ Беарнецъ.
   -- Да, и въ особенности о де-ла-Молѣ; вчера онъ былъ въ Орлеанѣ; завтра или послѣ-завтра будетъ въ Парижѣ.
   -- Чортъ возьми! господинъ-адмиралъ долженъ быть колдуномъ, если знаетъ, что происходитъ за тридцать или за сорокъ льё. Что касается до меня, я хотѣлъ бы съ такою же точностно знать, что будетъ, или что было подъ стѣнами Орлеана.
   Колиньи остался равнодушенъ при этой выходкѣ герцога де-Гиза, который этимъ явно намекалъ на смерть Франсуа де-Гиза, отца своего, убитаго при Орлеанѣ Польтро де-Меромъ, по наущенію, какъ подозрѣвали, адмирала.
   -- Я всегда колдунъ, отвѣчалъ онъ холодно и съ достоинствомъ: -- когда вѣрно хочу узнать, что касается до моихъ дѣлъ или до дѣлъ его величества. Мой курьеръ часъ тому назадъ пріѣхалъ изъ Орлеана и, благодаря почтѣ, проѣхалъ въ день 32 льё. Де-ла-Моль ѣдетъ на своихъ и дѣлаетъ въ сутки всего 10 льё; слѣдовательно, онъ пріѣдетъ только 24-го. Вотъ и вся магія.
   -- Браво, mon père! хорошо сказано, замѣтилъ Карлъ.-- Доказывайте этимъ молодымъ людямъ, что не одни лѣта, но и мудрость убѣлила ваши волоса; пусть же. идутъ-себѣ толковать о своихъ турнирахъ и любовныхъ похожденіяхъ, а мы останемся поговорить о войнѣ. Хорошіе совѣтники образуютъ хорошаго короля, mon père. Ступайте, господа; мнѣ нужно поговорить съ адмираломъ.
   Молодые люди вышли; сперва король наваррскій, за нимъ герцогъ де-Гизъ. Но за дверью каждый съ холоднымъ поклономъ пошелъ своею дорогою.
   Колиньи проводилъ ихъ глазами съ какимъ-то безпокойствомъ; всякій разъ, когда сходились эти два человѣка съ закоренѣлою другъ къ другу ненавистію, онъ опасался, чтобъ не вспыхнула новая молнія. Карлъ понялъ его мысль, подошелъ къ нему и, взявъ его за руку, сказалъ:
   -- Будьте покойны; mon père; я всѣхъ удержу въ повиновеніи и должныхъ границахъ. Я дѣйствительный король съ-тѣхъ-поръ, какъ мать моя не королева; а она перестала быть королевой съ-тѣхъ-поръ, какъ Колиньи сдѣлался моимъ отцомъ.
   -- О, ваше величество! сказалъ адмиралъ: -- королева Катерина...
   -- Сварливая баба. Съ ней нѣтъ никакой возможности жить въ мирѣ. Ея итальянскіе католики просто бѣшеные; имъ бы только истреблять все. А я, напротивъ, не только хочу всѣхъ примирить, но и упрочить силу протестантовъ. Остальные слишкомъ-безпутны, mon père, и пачкаютъ меня только своими любовными похожденіями и развратомъ. Сказать ли тебѣ откровенно? продолжалъ Карлъ еще съ большею задушевностью:-- Я не довѣряю никому изъ окружающихъ меня, исключая моихъ новыхъ друзей. Честолюбіе Таванна для меня подозрительно. Вьельвиль любитъ только хорошее вино и готовъ, я думаю, продать меня за бочку мальвазіи. Монморанси думаетъ объ одной охотѣ и проводитъ время въ обществѣ своихъ собакъ и соколовъ. Графъ де-Ретцъ Испанецъ, Гизы Лотарингцы. Я думаю, прости Господи! что во всей Франціи только и есть истинныхъ Французовъ, что я, зять Генрихъ, да ты. Но я прикованъ къ престолу и не могу командовать арміей. Много-много, если мнѣ позволятъ поохотиться въ Сен-Жермень или Рамбулье. Зять-Генрихъ слишкомъ молодъ и неопытенъ. Къ-тому же, мнѣ кажется, въ немъ много отцовскаго; а отца его, какъ извѣстно, вѣчно губили женщины. Только ты, mon père, храбръ какъ Юлій Цезарь и мудръ какъ Платонъ. И я, право, не знаю, что мнѣ дѣлать. Оставить ли тебя совѣтникомъ, или послать туда генераломъ? Если ты будешь засѣдать въ совѣтѣ, кто же будетъ командовать? Если будешь командовать, кто же будетъ моимъ совѣтникомъ?
   -- Ваше величество, отвѣчалъ Колиньи:-- сперва надо побѣдить; совѣтъ найдется послѣ побѣды.
   -- Ты такъ думаешь, mon père? Пусть будетъ по-твоему. Въ понедѣльникъ ты отправишься во Флаидрію, а я въ Амбуазъ,
   -- Ваше величество ѣдете изъ Парижа?
   -- Да. Этотъ шумъ и праздники утомили меня. Я не дѣйствователь: я мечтатель. Я родился не королемъ, а поэтомъ. Пока ты будешь на войнѣ, ты будешь составлять родъ совѣта, который и будетъ управлять дѣлами; и лишь-бы матушка не мѣшалась, все пойдетъ хорошо. Я уже извѣстилъ Ронсара, чтобъ онъ пріѣхалъ ко мнѣ въ Амбуазъ; тамъ, вдали отъ шума, отъ свѣта, отъ злыхъ, въ тѣни старыхъ лѣсовъ, на берегу рѣки, при тихомъ журчаніи ручьевъ, мы будемъ бесѣдовать съ нимъ о божественныхъ предметахъ. Вотъ, послушай мои стихи, которыми я приглашаю его къ себѣ. Я написалъ ихъ сегодня утромъ.
   Колиньи улыбнулся. Карлъ повелъ рукою по желтому и гладкому какъ слоновая кость лбу, и на-распѣвъ продекламировалъ слѣдующіе стихи:
   
   Ronsard, je connais bien que si tu ne me vois,
   Tu oublies soudain de ton grand roi la voix,
   Mais pour ton souvenir, pense que je n'oublie
   Continuer toujours d'apprendre en poésie,
   Et pour ce j'ai voulu t'envoyer cet écrit,
   Pour enthousiasmer ton phantaslique esprit.
   
   Donc ne t'amuses plus aux soins de ton ménage,
   Maintenant n'est plus temps de faire jardinage;
   Il faut suivre ton roi, qui t'aime par sus tous,
   Pour les vers qui de toi coulent braves et doux,
   Et crois, si tu ne viens me trouver à Amboise,
   Qu'entre nous adviendra une bien grande noise.
   
   -- Браво, ваше величество, браво! сказалъ Колиньи:-- я конечно больше смыслю въ войнѣ, чѣмъ въ поэзіи; но мнѣ кажется, что эти стихи стоятъ лучшихъ стиховъ Ронсара, Дора и даже Мишеля де л'Опиталя, канцлера Франціи.
   -- Ахъ, mon père! воскликнулъ Карлъ:-- еслибъ это была правда! Званіе поэта, скажу тебѣ откровенно, заманчивѣе для меня всего въ мірѣ, и, какъ я писалъ нѣсколько дней назадъ Ронсару:
   
   L'art de faire des vers, dut-on s'en indigner,
   Doit être à plus haut prix que celui de régner;
   Tous deux également nous portons de couronnes;
   Mais roi, je les reèus, poète, tu les donnes.
   Ton esprit enflammé d'une céleste ardeur,
   Eclate par soi-même et moi par ma grandeur.
   Si du côté des dieux je cherche l'avantage,
   Ronsard est leur mignon et je suis leur image.
   Ta lyre, qui ravit par de si doux accords,
   Te soumet les esprits dont je n'ai que les corps;
   Elle t'en rend le maître et te fait introduire
   Où le plus fier tyran n'а jamais eu d'empire.
   
   -- Я зналъ, ваше величество, сказалъ Колиньи: -- что вы бесѣдуете съ музами; но не зналъ, что вы къ нимъ ближе всѣхъ.
   -- Кромѣ тебя, mon père, кромѣ тебя; и я хочу предоставить тебѣ управленіе дѣлами, именно для того, чтобъ бесѣдовать съ ними на свободѣ. Слушай; теперь мнѣ надо отвѣчать на новый мадригалъ, присланный мнѣ этимъ великимъ поэтомъ... Я не могу сообщить тебѣ теперь же всѣ бумаги касательно тѣхъ вопросовъ, въ которыхъ мы несогласны съ Филиппомъ II. Да и, кромѣ того, есть еще планъ кампаніи, составленный моими министрами. Я все это соберу и отдамъ тебѣ завтра утромъ.
   -- Въ которомъ часу, ваше величество?
   -- Въ десять; если случится, что я буду занятъ стихами въ моемъ кабинетѣ... всё равно, войди и возьми всѣ бумаги, которыя найдешь вотъ на томъ столѣ, въ этомъ красномъ портфёлѣ; цвѣтъ довольно-ярокъ, ты не ошибешься; а я пойду писать къ Ронсару.
   -- Прощайте, ваше величество.
   -- Прощай, mon père.
   -- Вашу руку.
   -- Что, что? мою руку? Въ объятія мои, къ моему сердцу, вотъ гдѣ твое мѣсто! Обними меня, старый воинъ.
   И Карлъ, обнявъ Колиньи, склонившагося въ почтеніи, коснулся губами его сѣдыхъ волосъ.
   Адмиралъ вышелъ, отирая слезу.
   Карлъ слѣдилъ за нимъ глазами пока могъ, прислушивался, покамѣстъ хоть что-нибудь было слышно. Потомъ, когда все исчезло и затихло, онъ склонилъ, по старой привычкѣ, голову на шею и медленно пошелъ въ свой оружейный кабинетъ.
   Этотъ кабинетъ былъ любимою комнатою короля: здѣсь онъ учился фехтованію у Помпе и поэзіи у Ронсара. Сюда собралъ онъ множество оборонительныхъ и наступательныхъ оружій, лучшихъ, какія только могъ отъискать. Всѣ стѣны были покрыты сѣкирами, щитами, копьями, аллебардами, пистолетами и мушкетонами; сегодня еще знаменитый оружейникъ принесъ ему превосходнѣйшую аркебузу (пищаль), на дулѣ которой были врѣзаны изъ серебра четыре стиха, сочиненные самимъ царственнымъ поэтомъ:
   
   Pour maintenir la foy,
   Je suis belle et fidèle;
   Aux ennemis du roy,
   Je suis belle et cruelle.
   
   Карлъ вошелъ въ кабинетъ, и, закрывъ главный входъ, откуда вышелъ, приподнялъ коверъ, скрывавшій небольшой корридорчикъ. Корридоръ велъ въ маленькую комнату, гдѣ передъ налоемъ стояла на колѣняхъ женщина и молилась.
   Король шелъ тихо; коверъ уничтожалъ шумъ шаговъ его, такъ-что движеніе его было безмолвно, какъ движеніе тѣни. Женщина, стоявшая на колѣняхъ, не слыхала ничего, не оглянулась и продолжала молиться. Карлъ остановился на-минуту, глядя на нее въ раздумья.
   Женщинѣ было лѣтъ 34 или 35. Свѣжая красота ея казалась еще свѣжѣе отъ наряда крестьянки изъ окрестностей Ко. На ней была высокая шапка -- модный уборъ при французскомъ дворѣ въ царстованіе Изабеллы-Баварской; красный корсажъ былъ весь вышитъ золотомъ, какъ носятъ теперь крестьянки изъ Неттуно и Соры. Комната, которую занимала она уже двадцать лѣтъ, прилегала къ спальнѣ короля и представляла странную смѣсь изящества и простонародности. Дворецъ отразился въ хижинѣ и хижина во дворцѣ. Въ этой комнатѣ было что-то среднее между простотою жилища крестьянки и роскошью будуара знатной дамы. Налой, предъ которымъ она стояла на колѣняхъ, былъ сдѣланъ изъ дуба съ удивительной рѣзьбою и обитъ бархатомъ съ золотою бахрамою, между-тѣмъ, какъ библія (эта женщина была реформатка) была изъ числа тѣхъ старыхъ полуистрепанныхъ книгъ, какія встрѣчаются въ бѣднѣйшихъ хижинахъ.
   Остальное все было въ родѣ этого налоя и библіи.
   -- Мадлонъ! произнесъ король.
   Услышавъ знакомый голосъ, женщина съ улыбкою подняла голову; вставая, она отвѣчала:
   -- А! это ты, сынъ мой!
   -- Да, кормилица; поди сюда.
   Карлъ опустилъ занавѣску и сѣлъ на ручку кресла. Кормилица вошла.
   -- Что тебѣ, Шарло? спросила она.
   -- Подойди ближе и отвѣчай тише.
   Она подошла съ фамильярностью, которая естественно проистекаетъ изъ нѣжнаго чувства кормилицы къ питомцу; но языки современниковъ изъясняли это не изъ столь чистаго источника.
   -- Ну, вотъ я; говорите, сказала она.
   -- Что? здѣсь онъ, котораго я звалъ?
   -- Уже съ полчаса.
   Карлъ всталъ, подошелъ къ окну, посмотрѣлъ, не подсматриваетъ ли кто-нибудь, подошелъ къ двери, приложилъ ухо, желая увѣриться, что никто не подслушиваетъ, обмахнулъ пыль съ оружія, поласкалъ борзую собаку, слѣдившую за нимъ шагъ за шагомъ, останавливавшуюся, когда останавливался ея господинъ, и начинавшую двигаться, когда онъ сходилъ съ мѣста. Потомъ, подошедши опять къ кормилицѣ, онъ сказалъ:
   -- Хорошо; прикажи ему войдти.
   Кормилица вышла въ ту же дверь, откуда вошла; король прислонился къ столу, на которомъ лежало множество разныхъ оружіи.
   Едва онъ успѣлъ подойдти къ этому столу, какъ коверъ снова поднялся, и вошелъ тотъ, кого онъ ждалъ.
   Это былъ человѣкъ лѣтъ сорока, съ сѣрыми лукавыми глазами, съ носомъ въ родѣ совинаго клюва, съ выдавшимися скулами; лицо его силилось выразить почтеніе, но, вмѣсто того, являлась только лицемѣрная улыбка на поблѣднѣвшихъ отъ страха губахъ.
   Карлъ незамѣтно протянулъ за спиною руку и взялся за пистолетъ новаго изобрѣтенія, въ которомъ выстрѣлъ производился не посредствомъ фитиля, а отъ соприкосновенія кремня и стальнаго колесца. Король устремилъ тусклый взглядъ свой на пришедшаго. Разсматривая его, онъ насвистывалъ съ удивительною вѣрностью и даже выраженіемъ одну изъ своихъ любимыхъ охотничьихъ пѣсень.
   Черезъ нѣсколько секундъ, въ-продолженіи которыхъ лицо незнакомца измѣнялось все больше и больше, король началъ:
   -- Тебя зовутъ Франсуа де-Лувье-Морвель?
   -- Такъ точно, ваше величество.
   -- Командиръ петардщиковъ?
   -- Такъ точно.
   -- Я хотѣлъ тебя видѣть.
   Морвель поклонился.
   -- Ты знаешь, про у, я иду писать Ронсару.
   -- Прощайте, ваше величество.
   -- Прощай, отецъ мой.
   -- Вашу руку!
   -- Мою руку? Что такое ты говоришь? Въ мои объятія, къ моему сердцу, вотъ гдѣ твое мѣсто. Сюда, мой старый воинъ, сюда!
   И Карлъ IX, обнявъ склонившагося Колиньи, поцѣловалъ его сѣдые волосы.
   Адмиралъ вышелъ, отирая навернувшіяся на глаза слезы.
   Карлъ IX слѣдилъ за нимъ глазами до тѣхъ поръ, пока онъ не пропалъ изъ виду, и прислушивался, пока не замеръ звукъ его шаговъ. Потомъ онъ, по своей привычкѣ, склонилъ голову на бокъ и тихо пошелъ въ свой оружейный кабинетъ.
   Это была любимая комната короля; здѣсь онъ бралъ уроки фехтованія у Помпэ и уроки поэзіи у Ронсара. Тутъ была у него богатая коллекція всевозможнаго наступательнаго и оборонительнаго оружія, самаго лучшаго, какое онъ только могъ найти. Всѣ стѣны были увѣшаны сѣкирами, щитами, копьями, аллебардами, пистолетами, ружьями. Въ этотъ самый день знаменитый оружейникъ принесъ великолѣпную пищаль, на стволѣ которой было инкрустировано серебромъ слѣдующее, сочиненное самимъ королемъ, четверостишіе:
   
   "Pour maintenir la foy,
   Je suis belle et fidèle;
   Aux ennemis du roy
   Je suis belle et cruelle".
   (Для защитниковъ вѣры я красива и вѣрна; для враговъ короля -- красива и жестока).
   
   Итакъ, Карлъ IX вошелъ въ кабинетъ, затворивъ за собою дверь; онъ подошелъ къ противоположной стѣнѣ и приподнялъ портьеру, маскировавшую входъ въ другую комнату. Тамъ передъ аналоемъ стояла на колѣняхъ женщина и молилась.
   Такъ какъ король вошелъ тихо и подвигался впередъ по ковру, заглушавшему его шаги, неслышно, какъ привидѣніе, то колѣнопреклоненная женщина не обернулась и продолжала молиться. Карлъ остановился и съ минуту задумчиво смотрѣлъ на нее.
   Это была женщина лѣтъ тридцати пяти, свѣжая красота которой была еще замѣтнѣе отъ костюма крестьянки изъ окрестностей Ко. Она была въ высокомъ чепцѣ -- головномъ уборѣ, бывшемъ въ такой модѣ во Франціи въ царствованіе Изабеллы Баварской; ея красивый корсажъ былъ весь расшитъ золотомъ, какъ у теперешнихъ крестьянокъ изъ Неттуно и Соры.
   Комната, которую она занимала уже около двадцати лѣтъ, примыкала къ спальнѣ короля и представляла какую-то странную смѣсь изящества и грубой простоты. Дворецъ какъ бы соединялся здѣсь съ хижиной, хижина -- съ дворцомъ. Это было что-то среднее между простымъ жилищемъ крестьянки и роскошнымъ покоемъ знатной дамы. Дубовый аналой, около котораго стояла на колѣняхъ молящаяся, былъ украшенъ чудной рѣзьбой и покрытъ бархатомъ съ золотой бахромой; но Библія, которую она держала въ рукахъ,-- эта женщина была протестантка,-- была старая и разорванная, одна изъ тѣхъ, какія встрѣчаются только въ самыхъ бѣдныхъ домахъ.
   И все въ комнатѣ подходило къ этому аналою и этой Библіи.
   -- Мадлена!-- позвалъ король.
   Колѣнопреклоненная женщина съ улыбкой подняла голову, услыхавъ знакомый голосъ.
   -- А, это ты, сынъ мой, -- сказала она, вставая съ колѣнъ.
   -- Да, это я, кормилица. Поди сюда.
   Карлъ IX опустилъ портьеру и сѣлъ на ручку кресла.
   -- Что тебѣ, Шарло?-- спросила кормилица, входя въ кабинетъ.
   -- Поди сюда и говори тихо.
   Она подошла, держа себя съ фамильярностью, которая могла быть слѣдствіемъ материнской нѣжности къ вскормленному ею ребенку, которой въ памфлетахъ того времени приписывалось другое, далеко не такое чистое происхожденіе.
   -- Ну, вотъ и я, -- сказала она, -- говори.
   -- Тутъ человѣкъ, которому я велѣлъ притти?
   -- Онъ здѣсь уже около получаса.
   Король подошелъ къ окну, чтобы взглянуть, не подсматриваетъ ли кто-нибудь, подошелъ къ двери и приложилъ къ ней ухо, чтобы убѣдиться, что никто не подслушиваешь, смахнулъ съ оружія пыль и погладилъ большую борзую собаку, которая шла за нимъ по пятамъ и останавливалась, когда останавливался онъ.
   -- Хорошо, кормилица,-- сказалъ наконецъ король, подходя къ ней,-- позови его.
   Она вышла тѣмъ же путемъ, какъ и вошла, а король приблизился къ столу, на которомъ лежало всевозможное оружіе, и облокотился на него.
   Только что успѣлъ онъ подойти къ нему, какъ портьера снова поднялась и вошелъ тотъ, кого онъ ждалъ.
   Это былъ человѣкъ лѣтъ около сорока, съ лукавыми сѣрыми глазами, загнутымъ, какъ у совы, носомъ и выдающимися скулами. Онъ старался придать своему лицу самое почтительное выраженіе, но могъ вызвать только лицемѣрную улыбку на свои побѣлѣвшія отъ страха губы.
   Карлъ незамѣтно заложилъ за спину руку и взялъ въ нее пистолетъ новаго изобрѣтенія, изъ котораго выстрѣлъ производится не съ помощью фитиля, а отъ соприкосновенія кремня съ стальнымъ колесикомъ. Потомъ онъ устремилъ свои тусклые глаза на вошедшаго, насвистывая очень вѣрно и замѣчательно мелодично одну изъ своихъ любимыхъ охотничьихъ пѣсенокъ.
   Въ продолженіе нѣсколькихъ секундъ король разглядывалъ незнакомца, который все больше и больше смущался.
   -- Ваше имя -- Франсуа де-Лувье-Морвель?-- наконецъ спросилъ король.
   -- Точно такъ, ваше величество.
   -- Вы начальникъ петардщиковъ?
   -- Точно такъ, ваше величество.
   -- Я хотѣлъ видѣть васъ.
   Морвель поклонился.
   -- Вы знаете,-- продолжалъ Карлъ, дѣлая удареніе на каждомъ словѣ, -- что я люблю одинаково всѣхъ моихъ подданныхъ?
   -- Я знаю, что ваше величество -- отецъ своего народа, -- пробормоталъ Морвель.
   -- И что гугеноты и католики одинаково мои дѣти?
   Морвель не отвѣчалъ; только дрожь, пробѣгавшая у него по тѣлу, стала сильнѣе. Это не ускользнуло отъ проницательныхъ глазъ короля, несмотря на то, что Морвель стоялъ въ такомъ мѣстѣ, куда совсѣмъ почти не доходилъ свѣтъ.
   -- Вамъ, повидимому, это не особенно нравится?-- продолжалъ король.-- Вѣдь вы съ такимъ ожесточеніемъ преслѣдовали гугенотовъ!
   Морвель упалъ на колѣни.
   -- Ваше величество,-- пробормоталъ онъ, -- не вѣрьте...
   -- Я вѣрю, -- сказалъ Карлъ, пронизывая Морвеля глазами, теперь уже не тусклыми, а сверкающими.-- Я вѣрю, что вамъ очень хотѣлось убить въ Монконтурѣ адмирала, который только что вышелъ отсюда; я вѣрю, что вамъ не удалось это и тогда вы поступили въ армію моего брата, герцога Анжуйскаго; наконецъ, я вѣрю, что вы послѣ того перешли во второй разъ къ принцамъ и поступили въ роту де-Муи де-Сенъ-Фаль...
   -- О, ваше величество!
   -- Честнаго пикардійскаго офицера.
   -- Пощадите, пощадите меня, ваше величество!
   -- Да, это былъ доблестный офицеръ, -- продолжалъ Карлъ, и въ то время, какъ онъ говорилъ, выраженіе почти звѣрской жестокости появилось у него на лицѣ.-- Онъ принялъ васъ, какъ сына, далъ вамъ пріютъ, одежду, пищу...
   Морвель сокрушенно вздохнулъ.
   -- Вы, кажется, называли его отцомъ, -- безжалостно продолжалъ король, -- и были очень дружны съ его сыномъ, молодымъ де-Муи?
   Морвель, все еще не поднимавшійся съ колѣнъ, склонялся все ниже и ниже, подавленный глазами Карла.
   А тотъ стоялъ прямо, безстрастный, какъ статуя, у которой только однѣ губы были одарены жизнью.
   -- Кстати, -- продолжалъ король, -- вѣдь, кажется, вы должны были получить отъ герцога Гиза десять тысячъ экю за убійство адмирала?
   Убійца въ отчаяніи бился головою объ полъ.
   -- Что касается до вашего добраго отца де-Муи, то дѣло было такъ. Вы сопровождали его, когда онъ поѣхалъ на рекогносцировку къ Шеврё. Онъ уронилъ хлыстъ и соскочилъ съ лошади, чтобы поднять его. Никого, кромѣ васъ, не было съ нимъ, и когда онъ нагнулся, вы вынули изъ кобуры пистолетъ и выстрѣлили ему въ спину. Потомъ, убѣдившись, что онъ мертвъ, вы ускакали на лошади, которую онъ вамъ подарилъ. Вѣдь такъ было дѣло, не правда ли?
   Морвель молчалъ, не возражая противъ этого обвиненія, вѣрнаго во всѣхъ мельчайшихъ подробностяхъ, а Карлъ IX снова принялся насвистывать такъ же вѣрно и мелодично, какъ прежде, свою охотничью пѣсенку.
   -- Ну-съ, г. убійца, -- проговорилъ онъ послѣ небольшой паузы,-- долженъ вамъ сказать, что мнѣ очень хочется повѣсить васъ.
   -- О, ваше величество!-- воскликнулъ Морвель.
   -- Молодой де-Муи просилъ меня объ этомъ еще вчера, и я, право же, не зналъ, что отвѣтить ему, такъ какъ его просьба вполнѣ справедлива.
   Морвель съ умоляющимъ видомъ сложилъ руки.
   -- Она тѣмъ болѣе справедлива, -- продолжалъ король, -- что я, какъ замѣтили вы сами, отецъ моего народа, и теперь, когда я помирился съ протестантами, они такія же дѣти мнѣ, какъ и католики. Я уже говорилъ вамъ это.
   -- Ваше величество,-- сказалъ совсѣмъ упавшій духомъ Морвель,-- жизнь моя въ вашихъ рукахъ; распоряжайтесь ею по вашему усмотрѣнію.
   -- Вы правы. И ни обола не далъ бы я за нее.
   -- Неужели же, ваше величество, -- спросилъ убійца, -- я ничѣмъ не могу искупить мое преступленіе?
   -- Не знаю. Но если бы я былъ на вашемъ мѣстѣ, чего, благодареніе Богу, нѣтъ...
   -- Ну, что же, ваше величество? Если бы вы были на моемъ мѣстѣ?..-- пробормоталъ Морвель, не спуская глазъ съ губъ Карла.
   -- Полагаю, что я сумѣлъ бы выпутаться изъ бѣды, -- докончилъ Карлъ.
   Морвель приподнялъ одно колѣно и, опершись на руку, устремилъ глаза на Карла, чтобы убѣдиться, что тотъ не смѣется надъ нимъ.
   -- Я, конечно, очень люблю молодого де-Муи,-- продолжалъ король, -- но я очень люблю и моего кузена де-Гиза. И если бы онъ попросилъ меня пощадить жизнь человѣка, котораго Муи, съ своей стороны, просилъ бы повѣсить, то, признаюсь, я былъ бы въ большомъ затрудненіи. Но все-таки, принимая въ соображеніе политику и религію, я бы долженъ былъ исполнить желаніе моего кузена Гиза; хоть де-Муи и храбрый, доблестный офицеръ, но онъ, конечно, не можетъ равняться съ герцогомъ Лотарингскимъ.
   Слушая короля, Морвель мало-по-малу выпрямлялся, какъ человѣкъ, оживающій послѣ страшнаго удара, и, наконецъ, поднялся съ колѣнъ.
   -- Итакъ, въ томъ безвыходномъ положеніи, въ какомъ вы очутились,-- снова началъ король,-- вамъ слѣдовало бы прежде всего постараться заслужить расположеніе моего кузена Гиза. Кстати, еще вчера онъ говорилъ мнѣ...
   Морвель сдѣлалъ шагъ впередъ.
   -- "Можете себѣ представить, ваше величество, -- говорилъ онъ, -- аккуратно каждый день, въ десять часовъ утра, мой злѣйшій врагъ проходитъ по улицѣ Сенъ-Жерменъ д'Оксерруа, возвращаясь изъ Лувра. Я вижу его изъ задѣланнаго рѣшеткой одна нижняго этажа, изъ комнаты моего бывшаго наставника каноника Пьера Пиля. И вотъ я каждый день смотрю, какъ идетъ мой врагъ, и каждый день молю дьявола, чтобы онъ унесъ его въ преисподнюю". Вѣдь если бы вы, Морвель, были дьяволомъ или, по крайней мѣрѣ, заняли на время его мѣсто, то это, пожалуй, было бы очень пріятно моему кузену Гизу.
   Зловѣщая улыбка снова показалась на блѣдныхъ еще отъ перенесеннаго страха губахъ Морвеля.
   -- Но, ваше величество,-- проговорилъ онъ,-- вѣдь не могу же я сдѣлать, чтобы земля разверзлась и поглотила врага герцога Гиза.
   -- А между тѣмъ вамъ удалось сдѣлать это, насколько я помню, съ храбрымъ де-Муи. Вы, пожалуй, скажете, что тогда вамъ помогъ пистолетъ,-- развѣ теперь его нѣтъ у васъ?
   -- Изъ пищали я стрѣляю еще лучше, чѣмъ изъ пистолета, ваше величество, -- сказалъ, совсѣмъ почти успокоившись! убійца.
   -- Пистолетъ или пищаль -- не все ли равно? Я увѣренъ, что мой кузенъ Гизъ не станетъ придираться, какое бы оружіе вы ни выбрали.
   -- Но мнѣ нужно такое оружіе, на которое я могъ бы вполнѣ положиться. Можетъ-быть, мнѣ придется стрѣлять издалека.
   -- Въ этой комнатѣ десять пищалей, изъ которыхъ я попадаю въ золотое экю на разстояніи ста пятидесяти шаговъ. Не хотите ли вы взять одну изъ нихъ?
   -- Съ величайшимъ удовольствіемъ, ваше величество!-- воскликнулъ Морвель, подходя къ пищали, принесенной Карлу IX въ тотъ самый день.
   -- Нѣтъ, только не эту,-- сказалъ король,-- я берегу ее для себя. На-дняхъ у меня будетъ большая охота, и я намѣренъ воспользоваться этой пищалью. Но изъ всѣхъ остальныхъ можете выбирать любую.
   Морвель выбралъ пищаль и снялъ ее со стѣны.
   -- Кто же этотъ врагъ, ваше величество?-- спросилъ онъ.
   -- А я почему знаю?-- сказалъ Карлъ, презрительно взглянувъ на убійцу.
   -- Такъ я спрошу у герцога Гиза, -- пробормоталъ Морвель.
   -- Не спрашивайте ничего, -- сказалъ онъ.-- Гизъ не отвѣтитъ вамъ. Развѣ о такихъ вещахъ спрашиваютъ? Тотъ, кто не хочетъ быть повѣшеннымъ, долженъ догадаться самъ.
   -- Но какъ же я узнаю его?
   -- Я говорилъ вамъ, что онъ каждый день, въ десять часовъ утра, проходитъ мимо окна каноника.
   -- Много народу проходитъ мимо этого окна. Если бы ваше величество соблаговолило указать мнѣ хоть какой-нибудь признакъ...
   -- Ну, это нетрудно. Завтра, напримѣръ, онъ понесетъ красный сафьянный портфейль.
   -- Этого вполнѣ достаточно, ваше величество.
   -- Ау васъ еще та великолѣпная, быстрая лошадь, которую подарилъ вамъ де-Муи?
   -- У меня есть арабскій конь, который бѣжитъ еще быстрѣе.
   -- О, до вашей безопасности мнѣ дѣла нѣтъ. Но вамъ все-таки не мѣшаетъ знать, что въ монастырѣ есть задняя дверь.
   -- Благодарю васъ, ваше величество. Помолитесь за меня Богу!
   -- Тысяча дьяволовъ! Помолитесь лучше сами чорту: только съ его помощью удастся вамъ избѣжать петли.
   -- Честь имѣю кланяться, ваше величество!
   -- Прощайте! Ахъ, кстати, не забывайте, что если завтра о васъ почему-либо заговорятъ раньше десяти часовъ утра или не заговорятъ послѣ десяти, то въ Луврѣ есть подземныя темницы.
   И Карлъ IX снова принялся спокойно насвистывать свою любимую пѣсенку.
   

IV.
Вечеръ 24 августа 1572 года.

   Читатель, можетъ-быть, не забылъ, что въ предыдущей главѣ упоминалось о де-ла-Молѣ, котораго поджидалъ съ нѣкоторымъ нетерпѣніемъ Генрихъ Наваррскій. Этотъ молодой человѣкъ въѣхалъ въ Парижъ черезъ Сенъ-Марсельскія ворота, какъ и предсказывалъ адмиралъ, вечеромъ двадцать четвертаго августа. Онъ довольно презрительно посматривалъ на многочисленныя гостиницы, вывѣски которыхъ, украшенныя рисунками, виднѣлись справа и слѣва отъ него. Добравшись на своей взмыленной лошади до центра города, ла-Моль пересѣкъ площадь Моберъ, проѣхалъ черезъ Малый мостъ, черезъ мостъ Богоматери и вдоль набережной и остановился на углу улицы де-Брезекъ. Это наша теперешняя улица де-л'Арбръ-Секъ, которую мы для удобства читателя и будемъ называть такъ.
   Должно-быть, названіе улицы понравилось де-ла-Молю, потому что онъ свернулъ въ нее. Налѣво отъ него великолѣпная вывѣска изъ листового желѣза качалась со скрипомъ, при чемъ звенѣли привязанные къ ней колокольчики. Она обратила на себя его вниманіе, и онъ остановился во второй разъ. На вывѣскѣ была надпись "Прекрасная звѣзда", сдѣланная надъ картиной, какъ нельзя болѣе пріятной для глазъ проголодавшагося путешественника: на темномъ фонѣ жарилась пулярка, а внизу стоялъ человѣкъ въ красномъ плащѣ и протягивалъ къ этой странной звѣздѣ свои руки и свой кошелекъ.
   "Вотъ гостиница, которая очень заманчиво возвѣщаетъ о себѣ, -- подумалъ ла-Моль, -- и хозяинъ ея, навѣрное, ловкій плутъ. Я слыхалъ, что улица де-л'Арбръ-Секъ недалеко отъ Лувра и, если эта гостиница хоть отчасти соотвѣтствуетъ своей вывѣскѣ, то мнѣ будетъ отлично здѣсь".
   Въ то время, какъ де-ла-Моль разсуждалъ такимъ образомъ самъ съ собою, съ противоположной стороны, изъ улицы СентъОнорэ, выѣхалъ другой всадникъ и тоже остановился, съ восхищеніемъ смотря на вывѣску.
   Тотъ путешественникъ, котораго мы знаемъ, по крайней мѣрѣ, хоть по имени, сидѣлъ на бѣлой испанской лошади и былъ въ черномъ камзолѣ, темно-фіолетовомъ бархатномъ плащѣ и черныхъ кожаныхъ сапогахъ. Оружіе его состояло изъ шпаги съ чеканной стальной рукояткой и такого же кинжала. Это вылъ молодой человѣкъ двадцати четырехъ, двадцати пяти лѣтъ, со смуглымъ лицомъ, голубыми глазами, маленькими усиками, замѣчательно красивымъ ртомъ и ослѣпительными зубами, которые какъ бы освѣщали его лицо, когда онъ улыбался своей нѣжной, грустной улыбкой.
   Другой путешественникъ составлялъ полную противоположность съ ла-Молемъ. Изъ-подъ его шляпы съ приподнятыми полями выбивались густые, курчавые, почти рыжіе волосы, сѣрые глаза его сверкали при малѣйшемъ противорѣчіи такимъ огнемъ, что казались черными. У него было румяное лицо, тонкія губы, рыжіе усы и великолѣпные зубы. Въ общемъ, съ своимъ свѣжимъ цвѣтомъ лица, высокимъ ростомъ и широкими плечами, онъ могъ назваться красивымъ, хоть красота эта и была довольно грубая и заурядная. Онъ уже цѣлый часъ ѣздилъ по улицамъ и, подъ предлогомъ отыскиванія гостиницы, заглядывалъ во всѣ окна, при чемъ женщины заглядывались на него самого. Что касается до мужчинъ, то они были бы, пожалуй, не прочь посмѣяться надъ его короткимъ плащомъ, панталонами въ обтяжку и допотопными сапогами; но охота смѣяться пропадала у нихъ, и они очень любезно говорили: Да хранитъ васъ Богъ!" когда взглядывали на его подвижное, ежеминутно измѣнявшееся лицо, на которомъ только не было выраженія добродушія, свойственнаго попавшему въ столицу провинціалу.
   Незнакомецъ бросилъ взглядъ на ла-Моля и заговорилъ первый.
   -- Отсюда, кажется, недалеко до Лувра?-- спросилъ онъ съ ужаснѣйшимъ горскимъ акцентомъ, по которому изъ сотни пріѣзжихъ всегда узнаешь пьемонтца.-- Во всякомъ случаѣ я вижу, что мы сошлись во вкусахъ. И это очень лестно для меня.
   -- Эта гостиница, кажется, дѣйствительно, недалеко отъ Лувра, -- отвѣтилъ ла-Моль съ такимъ же ужаснѣйшимъ провансальскимъ акцентомъ.-- Но не знаю, удостоюсь ли я чести быть одного мнѣнія съ вами. Я еще раздумываю и не пришелъ ни къ какому рѣшенію.
   -- Неужели? А между тѣмъ гостиница, повидимому, недурна. Или, можетъ-быть, она кажется мнѣ такою, благодаря вашему присутствію. Но во всякомъ случаѣ вы должны сознаться, что у нея прекрасная вывѣска.
   -- Да, безъ всякаго сомнѣнія. Но вотъ это-то и возбуждаетъ во мнѣ недовѣріе. Въ Парижѣ, говорятъ, очень много плутовъ, а вывѣска можетъ быть такой же ловушкой, какъ и все другое.
   -- Mordi!-- воскликнулъ пьемонтецъ.-- Плуты, такъ плуты -- они не страшны мнѣ! Если хозяинъ подастъ мнѣ птицу, не такъ хорошо зажаренную, какъ вотъ эта пулярка на вывѣскѣ, то я воткну его самого на вертелъ и поджарю по-своему! Войдемте.
   -- Вы окончательно убѣдили меня, -- смѣясь, сказалъ ла-Моль.-- Потрудитесь же войти первый.
   -- Нѣтъ, клянусь душою, этого не будетъ. Я лишь вашъ покорный слуга, графъ Аннибалъ де-Коконна.
   -- А я только графъ Жозефъ-Гіацинтъ-Бонифацій де-Леракъ де-ла-Моль къ вашимъ услугамъ.
   -- Въ такомъ случаѣ возьмемтесь за руку и войдемъ вмѣстѣ.
   Слѣдствіемъ такого безобиднаго для обѣихъ сторонъ предложенія было то, что молодые люди соскочили съ лошадей, бросили поводья конюху, взялись за руки и, поправивъ шпаги, пошли къ двери гостиницы, около которой стоялъ хозяинъ. Противъ обыкновенія людей этого сорта онъ не обратилъ* на нихъ никакого вниманія и продолжалъ разговаривать съ высокимъ, тощимъ человѣкомъ, завернутымъ въ темный плащъ и очень похожимъ на распустившаго крылья филина.
   Когда путешественники подошли къ нимъ, Коконна, возмущенный тѣмъ, что къ нему и его спутнику относятся такъ небрежно, дернулъ хозяина за рукавъ. Тотъ вздрогнулъ, какъ будто его внезапно разбудили, и простился съ своимъ собесѣдникомъ, сказавъ ему: "До свиданія. Приходите скорѣе -- мнѣ главное нужно знать часъ".
   -- Ну-съ, почтеннѣйшій, -- сказалъ Коконна,-- не видите вы, что ли, что до васъ есть дѣло?
   -- Ахъ, извините, господа, -- отвѣтилъ хозяинъ, -- я не видалъ васъ.
   -- Такъ нужно было видѣть, чортъ возьми! А теперь, когда вы насъ увидали, потрудитесь, обращаясь къ намъ, говорить не просто "господинъ", а "господинъ графъ".
   Ла-Моль стоялъ сзади, предоставляя распоряжаться Коконна, который взялъ переговоры на себя.
   Однако, хоть онъ и не вмѣшивался въ разговоръ, но по его нахмуреннымъ бровямъ было видно, что онъ не откажется притти на помощь, когда наступитъ пора дѣйствовать.
   -- Такъ что же вамъ угодно, г. графъ?-- совершенно спокойно спросилъ хозяинъ.
   -- Ну, вотъ такъ-то лучше, неправда ли?-- прибавилъ Коконна, обращаясь къ ла-Молю, который кивнулъ головой.-- Г. графу и мнѣ понравилась ваша вывѣска, и мы желаемъ поужинать и переночевать въ вашей гостиницѣ.
   -- Къ сожалѣнію, я не могу исполнить вашего желанія, -- сказалъ хозяинъ.-- У меня свободна только одна комната, это едва ли будетъ удобно для васъ.
   -- Ну, что жъ, тѣмъ лучше,-- замѣтилъ ла-Моль.-- Поѣдемъ въ другую гостиницу.
   -- Нѣтъ, нѣтъ!-- воскликнулъ Коконна.-- Я, съ своей стороны, останусь здѣсь: моя лошадь совсѣмъ выбилась изъ силъ. Такъ какъ вы отказываетесь отъ комнаты, то ее займу я.
   -- Ну, это дѣло другое, -- сказалъ хозяинъ все тѣмъ же до дерзости равнодушнымъ тономъ.-- Если останется только одинъ изъ васъ, то я не могу отдать ему комнату.
   -- Mordi!-- воскликнулъ Коконна.-- Какое грубое животное! Сейчасъ только насъ двоихъ было слишкомъ много для комнаты, а теперь одного слишкомъ мало! Значитъ, ты не хочешь пустить насъ?
   -- Такъ какъ вы принимаете это за обиду, господа, то я ужъ лучше буду говорить прямо.
   -- Говори, но только поскорѣе
   -- Такъ я скажу, что мнѣ пріятнѣе отказаться отъ чести принять васъ у себя.
   -- А почему?-- спросилъ Коконна, поблѣднѣвъ отъ гнѣва. Потому что съ вами нѣтъ слугъ, -- отвѣтилъ хозяинъ,-- и если вы займете комнату для господъ, то у меня останутся двѣ пустыхъ комнаты для слугъ, которыя едва ли кто займетъ.
   -- А что, графъ, -- сказалъ Коконна, обернувшись къ ла-Молю,-- не кажется ли вамъ, какъ и мнѣ, что этого негодяя слѣдовало бы немножко поучить?
   -- Я къ вашимъ услугамъ, -- отвѣтилъ ла-Моль, собираясь, подобно своему спутнику, пустить въ дѣло хлыстъ.
   Но, несмотря на эту угрозу, которая казалась далеко не шуточной, хозяинъ нисколько не испугался и сдѣлалъ только шагъ назадъ, къ самой своей двери.
   -- Сейчасъ видно,-- насмѣшливо сказалъ онъ,-- что господа пріѣхали изъ провинціи. Въ Парижѣ уже прошла мода бить хозяевъ, если они не хотятъ отдавать внаймы свои комнаты. Теперь быть не насъ, а знатныхъ господъ. Если вы будете слишкомъ Шумѣть, я позову сосѣдей и кончится тѣмъ, что поколотятъ васъ самихъ, а это -- штука, не подходящая для дворянъ.
   -- Да онъ просто насмѣхается надъ нами, чортъ побери!-- въ ярости воскликнулъ Коконна.
   -- Грегуаръ! Мою пищаль!-- крикнулъ слугѣ хозяинъ такимъ тономъ, какъ будто говорилъ: "Подай стулья этимъ господамъ!"
   -- Trippe del papa!-- заревѣлъ Коконна, обнажая шпагу.-- Да разгорячитесь же немножко, ла-Моль!
   -- Къ чему? Вѣдь, пока мы будемъ горячиться, простынетъ ужинъ.
   -- Какъ?-- воскликнулъ Коконна.-- Значитъ, вы находите...
   -- Я нахожу, что хозяинъ правъ. Онъ только не умѣетъ принимать путешественниковъ, а въ особенности путешественниковъ-дворянъ. Вмѣсто того, чтобы грубо говорить намъ: "Я не хочу отдавать вамъ комнату", ему слѣдовало бы вѣжливо сказать: "Пожалуйте, милости просимъ!" А потомъ написать въ счетѣ: комната для господъ столько-то; комната слуги столько-то. Вѣдь, если у насъ нѣтъ слугъ теперь, то мы можемъ нанять ихъ.
   Сказавъ это, ла-Моль тихонько отстранилъ отъ двери хозяина, уже бравшаго въ руки пищаль, пропустилъ впередъ Коконна и вошелъ самъ вслѣдъ за нимъ въ гостиницу.
   -- А мнѣ все-таки очень непріятно вкладывать шпагу въ ножны, -- сказалъ Коконна.-- Мнѣ хотѣлось бы убѣдиться, что она колетъ такъ же хорошо, какъ и шпиковальная игла этого бездѣльника.
   -- Терпѣніе, любезный товарищъ, -- сказалъ ла-Моль,-- терпѣніе! Теперь всѣ гостиницы полны путешественниками, которыхъ привлекли въ Парижъ празднества при дворѣ по случаю свадьбы, или же предстоящая война съ Фландріей. А потому намъ было бы очень трудно найти свободное помѣщеніе. Къ тому же въ Парижѣ, можетъ-быть, въ обычаѣ встрѣчать такимъ образомъ пріѣзжихъ.
   -- Mordi, какъ вы терпѣливы!-- пробормоталъ Коконна, дергая въ гнѣвѣ свои рыжіе усы и бросая молніеносные взгляды на хозяина.-- Но пусть этотъ мошенникъ побережется: если его кушанье будетъ плохо, постель жестка, вино не старше трехъ лѣтъ, прислуга неповоротлива...
   -- Полноте, полноте, г. графъ, -- сказалъ хозяинъ, точа свой ножъ о брусокъ.-- Успокойтесь: въ Парижѣ нѣтъ недостатка ни въ чемъ.
   "Это, навѣрное, какой-нибудь гугенотъ, -- подумалъ онъ.-- Эти измѣнники стали ужасно заносчивы съ тѣхъ поръ, какъ ихъ беарнецъ женился на принцессѣ Марго. А вѣдь было бы забавно, если бы гугеноты попали ко мнѣ какъ разъ теперь... когда..."
   И хозяинъ улыбнулся такой улыбкой, отъ которой вздрогнули бы его гости, если бы увидали ее.
   -- Ну, что же? Скоро будетъ ужинъ?-- рѣзко спросилъ Коконна, прерывая размышленія хозяина.
   -- Какъ прикажете, г. графъ,-- отвѣтилъ тотъ, повидимому, смягченный послѣдней, промелькнувшей у него мыслью.
   -- Такъ мы прикажемъ, чтобы его подавали, да поскорѣе!-- сказалъ Коконна и прибавилъ, обращаясь къ ла-Молю:-- Какъ вамъ понравился Парижъ, графъ? Веселый это городъ по вашему?
   -- Нѣтъ, ни въ какомъ случаѣ, -- отвѣтилъ ла-Моль.-- У всѣхъ, кто попадался мнѣ на пути, были какія-то испуганныя и вообще далеко не веселыя лица. Можетъ-быть, парижане боятся грозы? Небо все въ тучахъ, а воздухъ такой тяжелый!
   -- Вамъ, кажется, нужно попасть въ Лувръ?
   -- И вамъ, повидимому, тоже, графъ?
   -- Да. Давайте искать его вмѣстѣ.
   -- Сегодня?-- сказалъ ла-Моль.-- Теперь, по-моему, ужъ слишкомъ поздно.
   -- Поздно или нѣтъ, а мнѣ придется итти. Мнѣ данъ такой приказъ: ѣхать какъ можно скорѣе въ Парижъ и тотчасъ же по пріѣздѣ явиться къ герцогу Гизу.
   При имени Гиза хозяинъ навострилъ уши и подошелъ поближе.
   -- Этотъ бездѣльникъ подслушиваетъ насъ, -- сказалъ Коконна, злопамятный, какъ всѣ пьемонтцы:-- онъ не забылъ нелюбезнаго пріема хозяина и не могъ простить ему этого.
   -- Да, я слушаю, г. графъ, -- отвѣтилъ хозяинъ, прикладывая руку къ шапкѣ,-- но только для того, чтобы быть полезнымъ вамъ. Я подошелъ, услыхавъ, что вы говорите о великомъ герцогѣ Гизѣ. Не могу ли я служить вамъ чѣмъ-нибудь, господа? Распоряжайтесь мною -- я къ вашимъ услугамъ.
   -- Ага! Какъ видно, имя герцога Гиза дѣлаетъ чудеса: изъ дерзкаго нахала ты вдругъ становишься почтительнымъ. Чортъ возьми, любезнѣйшій... Какъ тебя зовутъ?
   -- Ла-Гюрьеръ, -- отвѣтилъ, наклонившись, хозяинъ.
   -- Такъ вотъ что я хотѣлъ спросить у тебя, метръ ла-Гюрьеръ: неужели ты думаешь, что моя рука легче руки герцога Гиза, который, какъ видно, пользуется преимуществомъ дѣлать тебя вѣжливымъ?
   -- Не то, что легче, г. графъ, а покороче, -- отвѣтилъ хозяинъ.-- Къ тому же, -- прибавилъ онъ, -- этотъ великій Генрихъ -- нашъ идолъ. Мы, парижане, поклоняемся ему.
   -- Какой Генрихъ?-- спросилъ ла-Моль.
   -- Да онъ только и есть одинъ, -- сказалъ хозяинъ: -- Генрихъ Гизъ.
   -- Вы ошибаетесь, любезный, -- сказалъ ла-Моль, -- есть и другой, о которомъ я посовѣтовалъ бы вамъ не отзываться дурно въ моемъ присутствіи. Я говорю о Генрихѣ Наваррскомъ. А затѣмъ есть еще Генрихъ Кондэ, тоже вполнѣ достойный человѣкъ.
   -- Ну, этихъ я не знаю,-- замѣтилъ хозяинъ.
   -- Но я знаю ихъ,-- сказалъ ла-Моль,-- и такъ какъ я пріѣхалъ къ королю Генриху Наваррскому, то еще разъ совѣтую вамъ не говорить о немъ дурно при мнѣ.
   Хозяинъ, не отвѣчая, слегка дотронулся до своей шапки и продолжалъ бросать умильные взгляды на Коконна.
   -- Такъ графъ упомянулъ о герцогѣ Гизѣ?-- сказалъ онъ.-- Г. графъ очень счастливъ. И онъ, конечно, пріѣхалъ сюда для...
   -- Для чего же?
   -- Для празднества, -- съ какой-то странной улыбкой отвѣтилъ хозяинъ.
   -- Тебѣ слѣдовало бы сказать "для празднествъ". У васъ тутъ не оберешься ихъ. Всѣ только и говорятъ, что о балахъ да о каруселяхъ. Хорошо веселятся въ Парижѣ, а?
   -- Не особенно, г. графъ, по крайней мѣрѣ, не особенно веселились до сихъ поръ. Но теперь, надѣюсь, начнется настоящее веселье.
   -- Однако на свадьбу короля Наваррскаго съѣхалось очень много народу, -- замѣтилъ ла-Моль.
   -- Много гугенотовъ,-- да!-- рѣзко отвѣтилъ ла-Гюрьеръ, но тотчасъ же спохватился.-- Прошу извиненія, господа! Можетъ-быть, вы протестанты?
   -- Я -- протестантъ!-- воскликнулъ Коконна.-- Что за вздоръ! Я такой же католикъ, какъ нашъ святѣйшій отецъ папа.
   Ла-Гюрьеръ вопросительно взглянулъ на ла-Моля, но тотъ или не понялъ его взгляда, или же не пожелалъ отвѣчать на него.
   -- Если вы не знаете короля Наваррскаго, метръ ла-Гюрьеръ,-- сказалъ онъ,-- то, можетъ-быть, знаете адмирала? Ходятъ слухи, что онъ пользуется благосклонностью при дворѣ и, такъ какъ меня рекомендовали ему, то я желалъ бы знать, гдѣ онъ живетъ. Скажите мнѣ, пожалуйста, его адресъ, если не боитесь, что отъ этого у васъ слѣзетъ вся кожа во рту.
   -- Онъ жилъ на улицѣ Бетизи, сударь; она начинается вотъ тутъ, направо, -- съ довольнымъ видомъ сказалъ хозяинъ: онъ былъ не въ силахъ скрыть свою радость.
   -- Какъ жилъ?-- спросилъ ла-Моль.-- Развѣ онъ переѣхалъ?
   -- Да, по всей вѣроятности, на тотъ свѣтъ.
   -- Что это значитъ?-- въ одинъ голосъ воскликнули ла-Моль и Коконна.-- На тотъ свѣтъ?
   -- Какъ же вы, г. графъ, приверженецъ герцога Гиза, не знаете этого?-- сказалъ, обращаясь къ Коконну, хозяинъ.
   -- Чего этого?
   -- Того, что третьяго дня, въ то время, какъ адмиралъ шелъ по площади Сенъ-Жерменъ д'Оксерруа, мимо дома каноника Пьера Пиля, въ него выстрѣлили изъ пищали.
   -- Онъ убитъ?
   -- Нѣтъ, ему только раздробило руку и оторвало два пальца. Но надѣются, что пуля была отравлена.
   -- Надѣются?-- воскликнулъ ла-Моль.-- Какъ смѣешь говорить это, негодяй?
   -- Я хотѣлъ сказать "думаютъ", -- поправился хозяинъ.-- Нельзя же ставить каждое слово въ строку. Это простая обмолвка.
   И метръ ла-Гюрьеръ, повернувшись спиной къ ла-Молю, подмигнулъ Коконна и съ насмѣшливой#улыбкой высунулъ языкъ.
   -- Неужели это правда?-- спросилъ Коконна, лицо котораго просіяло.
   -- Неужели это правда?-- съ грустнымъ недоумѣніемъ прошепталъ ла-Моль.
   -- Да, все происходило точь въ точь такъ, какъ я имѣлъ честь докладывать вамъ, господа, -- отвѣтилъ трактирщикъ.
   -- Въ такомъ случаѣ я сію же минуту отправляюсь въ Лувръ, -- сказалъ ла-Моль.-- Застану я тамъ короля Генриха?
   -- Конечно, вѣдь онъ живетъ тамъ.
   -- И я иду въ Лувръ вмѣстѣ съ вами,-- сказалъ Коконна. Будетъ ли тамъ герцогъ Гизъ?
   -- По всей вѣроятности. Онъ недавно проѣхалъ туда со свитой изъ двухсотъ человѣкъ.
   -- Такъ пойдемте, Коконна, -- сказалъ ла-Моль.
   -- Пойдемте.
   -- А вашъ ужинъ, господа?-- спросилъ метръ ла-Гюрьеръ.
   -- Я, должно-быть, поужинаю у короля Наваррскаго,-- сказалъ ла-Моль.
   -- А я, у герцога Гиза, -- сказалъ Коконна.
   -- А я,-- пробормоталъ хозяинъ, проводивъ глазами своихъ гостей, которые пошли по направленію къ Лувру,-- я почищу свой шлемъ, приготовлю фитиль для пищали и отточу бердышъ. Неизвѣстно, что можетъ случиться.
   

V.
О добродѣтели вообще и о Луврѣ въ частности.

   Двое пріѣзжихъ, разспросивъ о дорогѣ у перваго встрѣчнаго, пошли по улицѣ д'Аверанъ, свернули на улицу Сенъ-Жерменъ д'Оксерруа и скоро приблизились къ Лувру, башни котораго уже начинали сливаться съ надвигающейся темнотой.
   -- Что съ вами?-- спросилъ Коконна у ла-Моля, который остановился при видѣ стариннаго дворца и смотрѣлъ съ благоговѣніемъ на его подъемные мосты, узкія окна и остроконечныя колоколенки, внезапно появившіеся у него передъ глазами.
   -- Честное слово, и самъ не знаю, -- отвѣтилъ ла-Моль.-- Сердце у меня бьется... Я не робокъ, а между тѣмъ этотъ дворецъ почему-то кажется мнѣ мрачнымъ и даже ужаснымъ.
   -- А я, тоже Богъ вѣсть почему, какъ-то особенно веселъ,-- сказалъ Коконна.-- Однако я одѣтъ довольно небрежно,-- прибавилъ онъ, оглядывая свой костюмъ.-- Ну, не бѣда, это придаетъ мнѣ мужественный видъ. Къ тому же, мнѣ былъ данъ приказъ не терять ни минуты и, такъ какъ я исполнилъ его во всей точности, меня должны принять хорошо.
   И двое молодыхъ людей, волнуемые противоположными чувствами, продолжали путь.
   Лувръ хорошо охранялся; всѣ караулы были, казалось, удвоены. А потому наши путешественники очутились въ довольно затруднительномъ положеніи. Но Коконна, замѣтивъ, что имя герцога Гиза было чѣмъ-то въ родѣ талисмана для парижанъ, подошелъ къ часовому и, сославшись на всемогущаго герцога, спросилъ, нельзя ли ему войти въ Лувръ.
   Имя Гиза, повидимому, произвело на часового свое обычное дѣйствіе; но онъ все-таки спросилъ у Коконна, знаетъ ли онъ пароль.
   Коконна долженъ былъ сознаться, что не знаетъ.
   -- Такъ проходите мимо, -- сказалъ часовой.
   Въ эту минуту какой-то человѣкъ, разговаривавшій съ караульнымъ офицеромъ, услыхавъ просьбу Коконна пропустить его въ Лувръ, подошелъ къ нему.
   -- Зачѣмъ вамъ нужно видѣть герцога Гиза?-- спросилъ онъ съ нѣмецкимъ выговоромъ.
   -- Мнѣ нужно говорить съ нимъ, -- отвѣтилъ Коконна.
   -- Невозможно. Герцогъ въ настоящую минуту у короля.
   -- Но у меня есть письмо къ нему.
   -- А, у васъ есть письмо?
   -- Да, и я пріѣхалъ издалека.
   -- Издалека? Откуда же?
   -- Изъ Пьемонта.
   -- Хорошо, хорошо, это другое дѣло. Ваше имя?
   -- Графъ Аннибалъ де-Коконна.
   -- Такъ, такъ! Дайте мнѣ письмо, графъ.
   "Какой онъ любезный!-- подумалъ ла-Моль.-- Хорошо, если бы и мнѣ удалось найти кого-нибудь, кто помогъ бы мнѣ пройти къ королю Наваррскому".
   -- Давайте же письмо,-- повторилъ нѣмецъ, протягивая руку. Коконна, недовѣрчивый, какъ полуитальянецъ, колебался.
   -- Не знаю, могу ли я...-- сказалъ онъ.-- Я не имѣю чести васъ знать...
   -- Я -- Немъ, изъ свиты герцога Гиза.
   -- Немъ, -- пробормоталъ Коконна.-- Не знаю.
   -- Это г. Бемъ, сударь,-- сказалъ часовой.-- Васъ обмануло произношеніе. Можете отдать ваше письмо г. Бему, я ручаюсь за него.
   -- А, г. Бемъ!-- воскликнулъ Коконна.-- Васъ-то я знаю! Еще бы! Извольте, съ величайшимъ удовольствіемъ! Извините, пожалуйста, мое колебаніе; я не могъ поступить иначе.
   -- Хорошо, хорошо,-- сказалъ Бемъ,-- извиненія совершенно излишни.
   -- Вы такъ любезны, -- сказалъ ла-Моль, въ свою очередь подходя къ нему,-- что, можетъ-быть, согласитесь взять и мое письмо?
   -- Какъ ваше имя?
   -- Графъ Леракъ де-ла-Моль.
   -- Графъ Леракъ де-ла-Моль?
   -- Да.
   -- Имя это мнѣ незнакомо.
   -- Немудрено, что я не имѣю чести быть извѣстнымъ вамъ. Я не здѣшній и такъ же, какъ графъ де-Коконна, пріѣхалъ сегодня вечеромъ издалека.
   -- Откуда?
   -- Изъ Прованса.
   -- Съ письмомъ?
   -- Да, съ письмомъ.
   -- Къ герцогу Гизу?
   -- Нѣтъ, къ его величеству, королю Наваррскому.
   -- Я служу не у короля Наваррскаго,-- сказалъ Бемъ, сразу перемѣнивъ тонъ и говоря съ ледяною холодностью, -- а потому не могу передать ваше письмо.
   И, отвернувшись отъ ла-Моля, онъ вошелъ въ Лувръ, сдѣлавъ Коконна знакъ слѣдовать за собой.
   Ла-Моль остался одинъ.
   Въ эту минуту изъ воротъ Лувра, которыя были недалеко отъ тѣхъ, въ которыя вошли Бемъ и Коконна, выѣхало человѣкъ сто всадниковъ.
   -- Ага! Это де-Муи съ гугенотами, -- сказалъ часовой своему товарищу.-- Они такъ и сіяютъ. Король обѣщалъ имъ казнить убійцу адмирала. А такъ какъ онъ же убилъ и отца де-Муи, то сынъ отмститъ сразу за двоихъ.
   -- Вы, кажется, сказали, что этотъ офицеръ -- г. де-Муи?-- спросилъ часового ла-Моль.
   -- Точно такъ, сударь.
   -- И что его сопровождаютъ...
   -- Еретики. Да, я говорилъ это.
   -- Благодарю васъ,-- сказалъ ла-Моль, какъ бы не замѣчая презрительнаго тона часового.-- Вотъ все, что я хотѣлъ знать.
   И онъ направился къ офицеру, ѣхавшему во главѣ отряда всадниковъ.
   -- Я сейчасъ узналъ, что вы г. де-Муи, -- сказалъ онъ.
   -- Да, это мое имя, -- вѣжливо отвѣтилъ офицеръ.
   -- Такъ какъ оно пользуется большой извѣстностью среди протестантовъ, то я беру на себя смѣлость обратиться къ вамъ съ просьбой.
   -- Что вамъ угодно?.. Но сначала позвольте узнать съ кѣмъ я имѣю честь говорить.
   -- Я графъ Леракъ де-ла-Моль.
   Молодые люди обмѣнялись поклономъ.
   -- Я слушаю васъ, графъ,-- сказалъ де-Муи.
   -- Я пріѣхалъ изъ Э съ письмомъ отъ г. Оріака, губернатора Прованса. Оно адресовано королю Наваррскому и заключаетъ въ себѣ очень важныя извѣстія, которыя ему слѣдуетъ узнать какъ можно скорѣе. И вотъ я затрудняюсь, какъ передать это письмо. Какъ пройти въ Лувръ?
   -- Въ Лувръ пройти нетрудно, -- сказалъ де-Муи.-- Только боюсь, что въ настоящую минуту король Наваррскій занятъ и едва ли будетъ въ состояніи принять васъ. Впрочемъ, если хотите слѣдовать за мной, я проведу васъ въ его апартаменты. Остальное ужъ ваше дѣло.
   -- Тысячу разъ благодарю васъ.
   -- Пойдемте, -- сказалъ де-Муи.
   Онъ соскочилъ съ лошади, бросилъ поводъ своему слугѣ, подошелъ къ калиткѣ, сказалъ пароль часовому и провелъ ла-Моля во дворецъ. Отворивъ дверь, ведущую въ апартаменты короля Наваррскаго, де-Муи сказалъ:
   -- Войдите, графъ, и пошлите доложить о себѣ.
   Сказавъ это, онъ поклонился и ушелъ.
   Оставшись одинъ, ла-Моль оглядѣлся кругомъ.
   Въ передней не было никого; одна изъ дверей, ведущихъ въ комнаты, была отворена.
   Ла-Моль вошелъ въ нее и очутился въ коридорѣ.
   Въ продолженіе нѣсколькихъ минутъ онъ то стучалъ, то звалъ кого-нибудь -- никто не отвѣчалъ ему. Самое глубокое безмолвіе царило въ этой части Лувра.
   "Что же мнѣ разсказывали о здѣшнемъ строгомъ этикетѣ?-- подумалъ ла-Моль.-- Тутъ можно разгуливать такъ же свободно, какъ на площади".
   Онъ позвалъ еще разъ, но такъ же безуспѣшно, какъ и прежде.
   "Ну, пойдемъ впередъ, -- подумалъ онъ, -- въ концѣ-концовъ я, навѣрное, встрѣчу кого-нибудь".
   И онъ пошелъ по коридору, который становился все темнѣе.
   Вдругъ дверь, противоположная той, въ которую онъ вошелъ, распахнулась, и показались два пажа съ зажженными канделабрами. Они освѣщали дорогу женщинѣ высокаго роста, величественнаго вида и чудной красоты.
   Свѣтъ упалъ на ла-Моля, стоявшаго неподвижно.
   Женщина, съ своей стороны, тоже остановилась.
   -- Что вамъ угодно?-- спросила она молодого человѣка голосомъ, зазвучавшимъ въ его ушахъ, какъ очаровательная музыка.
   -- Извините меня, -- сказалъ ла-Моль, опустивъ глаза.-- Г. де-Муи привелъ меня по моей просьбѣ сюда. Я желалъ видѣть короля Наваррскаго.
   -- Его величества нѣтъ здѣсь. Онъ, по всей вѣроятности, у своего шурина. Не хотите ли, за его отсутствіемъ, сказать королевѣ, что вамъ нужно.
   -- Очень бы хотѣлъ, -- отвѣтилъ ла-Моль, -- если бы кто-нибудь провелъ меня къ ней.
   -- Она тутъ, передъ вами.
   -- Передо мной?!-- воскликнулъ ла-Моль.
   -- Я -- королева Наваррская, -- сказала Маргарита.
   На лицѣ ла-Моля появилось выраженіе такого изумленія и испуга, что королева улыбнулась.
   -- Объясните мнѣ поскорѣе, въ чемъ дѣло,-- сказала она.-- Меня ждутъ у королевы-матери.
   -- Если васъ ждутъ, ваше величество,-- сказалъ ла-Моль,-- то позвольте мнѣ удалиться. Въ эту минуту я не въ состояніи объяснить вамъ ничего. Мнѣ теперь трудно связать двѣ мысли. Я не могу думать -- я только восхищаюсь.
   Маргарита, прелестная и граціозная, подошла къ графу, который безсознательно сказалъ ей комплиментъ, достойный самого ловкаго придворнаго.
   -- Успокойтесь, -- проговорила она, -- я подожду и меня подождутъ.
   -- Простите, ваше величество, что, увидавъ васъ, я не поклонился вамъ съ той почтительностью, какой вы имѣете право требовать отъ вашего покорнѣйшаго слуги, но...
   -- Но вы приняли меня за одну изъ придворныхъ дамъ?-- докончила Маргарита.
   -- Нѣтъ, ваше величество, я принялъ васъ за призракъ прекрасное Діаны де-Пуатье. Онъ, какъ я слышалъ, является въ Луврѣ.
   -- За васъ, какъ я вижу, безпокоиться нечего -- вы будете имѣть успѣхъ при дворѣ, -- сказала Маргарита.-- Такъ вы говорите, что у васъ есть письмо къ королю. Это совершенно лишнее. Но все-таки дайте его мнѣ, я передамъ ему... Только, пожалуйста, поторопитесь.
   Ла-Моль въ одно мгновеніе досталъ лежавшее у него на груди письмо, завернутое въ шелкъ, и подалъ его королевѣ.
   Маргарита взяла его и взглянула на почеркъ.
   -- Вы не графъ ли де-ла-Моль?-- спросила она.
   -- Точно такъ, ваше величество. Боже, неужели я такъ счастливъ, что вы знаете мое имя?
   -- Я слышала его отъ моего мужа, короля, и отъ моего брата, герцога Алансонскаго. Одинъ изъ моихъ пажей проводитъ васъ.
   Сказавъ это, Маргарита пошла дальше. Ла-Моль отодвинулся къ стѣнѣ; но коридоръ былъ такъ узокъ, а фижмы королевы Наваррской такъ широки, что платье ея коснулось ла-Моля и въ то же время чудное благоуханіе разлилось въ воздухѣ.
   Ла-Моль вздрогнулъ всѣмъ тѣломъ и, чтобы не упасть, прислонился къ стѣнѣ.
   Маргарита исчезла, какъ видѣніе.
   -- Пойдемте,-- сказалъ пажъ, которому было поручено, проводить ла-Моля въ нижнюю галлерею.
   -- Да, пойдемте, пойдемте!-- въ упоеніи воскликнулъ графъ. Такъ какъ пажъ указывалъ ему дорогу въ ту сторону, куда ушла Маргарита, то ла-Моль надѣялся увидѣть ее еще разъ, если онъ пойдетъ поскорѣе.
   И онъ не ошибся. Подойдя къ лѣстницѣ, которая вела внизъ, онъ увидалъ Маргариту, сходившую съ послѣднихъ ступенекъ. И въ эту минуту она, можетъ-быть, случайно или же услыхавъ его шаги, обернулась, и онъ снова увидалъ ее.
   "Нѣтъ, это не смертная, -- думалъ онъ, идя за пажемъ.-- Это богиня. И, какъ говоритъ Виргилій Маро: "Et vera incessu patnit dea".
   -- Ну, что же вы?-- спросилъ пажъ.
   -- Иду, иду, -- сказалъ ла-Моль.-- Извините, пожалуйста.
   Шедшій впереди пажъ спустился въ нижній этажъ, отворилъ одну дверь, потомъ другую и, остановившись, сказалъ:
   -- Вотъ галлерея, въ которой вамъ нужно подождать.
   Ла-Моль вошелъ, и дверь затворилась за нимъ.
   Въ галлереѣ не было никого, кромѣ какого-то человѣка, который прохаживался взадъ и впередъ и тоже, повидимому, кого-то ждалъ.
   Начинало уже темнѣть, и длинныя тѣни ложились отъ высокихъ сводовъ. Несмотря на то, что между ла-Молемъ и незнакомцемъ было не больше двадцати шаговъ разстоянія, они не могли разсмотрѣть другъ друга.
   Ла-Моль подошелъ поближе.
   -- Господи помилуй!-- вдругъ сказалъ онъ.-- Да вѣдь это графъ де-Коконна!
   Услыхавъ шаги ла-Моля, пьемонтецъ обернулся и съ такимъ же изумленіемъ глядѣлъ на него.
   -- Mordi!-- воскликнулъ онъ.-- Провались я въ преисподнюю, если это не графъ де-ла-Моль! Однако что же это я дѣлаю? Я произношу ругательства у короля! Говорятъ, впрочемъ, что онъ самъ бранится еще похуже меня и даже въ церкви... Итакъ, мы опять сошлись, ла-Моль, и на этотъ разъ въ Луврѣ?
   -- Да. Васъ провелъ Бемъ?
   -- Онъ самый. Этотъ Бемъ премилый нѣмецъ. А васъ кто?
   -- Де-Муи. Я говорилъ вамъ, что и гугеноты пользуются вліяніемъ при дворѣ. Видѣлись вы съ герцогомъ Гизомъ?
   -- Нѣтъ еще... А вы получили аудіенцію у короля Наваррскаго?
   -- Тоже нѣтъ, но скоро получу. Меня провели сюда, чтобы я подождалъ здѣсь.
   -- Вотъ увидите, что насъ пригласятъ на какой-нибудь парадный ужинъ и мы будемъ сидѣть за столомъ рядомъ. Какая странная случайность! Два часа тому назадъ судьба свела насъ... Что это съ вами? Вы кажетесь такимъ озабоченнымъ...
   -- Нѣтъ, ничего!-- вздрогнувъ, сказалъ ла-Моль, все еще ослѣпленный чуднымъ видѣніемъ, явившимся ему, -- но мѣсто, гдѣ мы находимся, наводитъ меня на размышленія...
   -- Философскія -- не такъ ли? Вотъ совершенно то же и со мной. Когда вы вышли, мнѣ припомнились наставленія моего учителя. Знакомы вы съ сочиненіями Плутарха, графъ?
   -- Ну, еще бы!-- съ улыбкой отвѣтилъ ла-Моль.-- Это одинъ изъ самыхъ любимыхъ моихъ писателей.
   -- По-моему, -- серьезно сказалъ Коконна, -- этотъ великій писатель нисколько не ошибался, сравнивая дары природы съ яркими, но быстро увядающими цвѣтами, а добродѣтель считая чуднымъ, вѣчно благоухающимъ растеніемъ, обладающимъ свойствомъ исцѣлять раны.
   -- Вы знаете греческій языкъ, графъ?-- спросилъ ла-Моль, пристально взглянувъ на своего собесѣдника.
   -- Нѣтъ. Но мой учитель зналъ его и совѣтовалъ мнѣ разсуждать о добродѣтели, когда я буду при дворѣ. По его мнѣнію, это выказываетъ человѣка съ хорошей стороны. И знайте, что я намѣренъ слѣдовать его совѣтамъ... Кстати, голодны вы?
   -- Нѣтъ.
   -- А мнѣ казалось, что вы смотрѣли съ большимъ удовольствіемъ на жареную пулярку въ "Прекрасной Звѣздѣ"? Я, съ своей стороны, умираю отъ голода.
   -- Вотъ какъ разъ подходящій случай,-- сказалъ ла-Моль.-- примѣнить къ дѣлу вашъ взглядъ на добродѣтель и доказать ваше восхищеніе Плутархомъ. Онъ говорить, что полезно пріучать душу къ страданіямъ, а желудокъ -- къ голоду.
   -- А, такъ вы знаете по-гречески?!-- въ изумленіи воскликнулъ Коконна.
   -- Знаю, -- отвѣтилъ ла-Моль.-- Мой наставникъ выучилъ меня.
   -- Mordi! Въ такомъ случаѣ ваше счастье обезпечено. Вы будете сочинять стихи съ Карломъ IX и говорить по-гречески съ королевой Маргаритой.
   -- Не считая еще того,-- смѣясь, сказалъ ла-Моль,-- что я могу говорить по-гасконски съ королемъ Наваррскимъ.
   Въ эту минуту дверь галлереи, ведущая въ апартаменты короля, отворилась. Раздались шаги, и въ темнотѣ показалась какая-то тѣнь. Эта тѣнь превратилась въ человѣка. Этотъ человѣкъ былъ Бемъ.
   Онъ наклонился и, поглядѣвъ обоимъ молодымъ людямъ въ лицо, чтобы узнать того, кого искалъ, сдѣлалъ Коконна знакъ слѣдовать за собой.
   Коконна кивнулъ ла-Молю и пошелъ за Бемомъ.
   Тотъ привелъ его въ самый конецъ галлереи и отворилъ дверь. За ней начиналась лѣстница.
   Бемъ остановился и, оглядѣвшись кругомъ, посмотрѣлъ вверхъ и внизъ и спросилъ:
   -- Гдѣ вы живете, графъ?
   -- На улицѣ де-л'Арбръ-Секъ, въ гостиницѣ "Прекрасной Звѣзды".
   -- Такъ, такъ! Это въ двухъ шагахъ отсюда... Идите сейчасъ же въ свою гостиницу, а ночью...
   Онъ снова оглядѣлся по сторонамъ.
   -- Ну, что же?-- спросилъ Коконна.-- А ночью?..
   -- А ночью приходите сюда съ бѣлымъ крестомъ на шляпѣ Пароль будетъ "Гизъ"... Тише! Ни слова никому!
   -- Въ которомъ же часу мнѣ притти?
   -- Приходите, когда раздастся набатъ.
   -- Хорошо, я приду, -- сказалъ Коконна.
   И, поклонившись Бему, онъ пошелъ, говоря про себя:
   -- Что все это значитъ и почему будутъ бить въ набатъ? Ну, все равно. Я остаюсь при своемъ прежнемъ мнѣніи, что Бемъ премилый человѣкъ... Не подождать ли мнѣ графа дела-Моля? Нѣтъ, не стоитъ: онъ, навѣрно, будетъ ужинать съ королемъ Наваррскимъ.
   И Коконна пошелъ къ улицѣ де-л'Арбръ-Секъ, куда его притягивала, какъ магнитъ, вывѣска гостиницы.
   А въ это время дверь галлереи, ведущая въ покои короля Наваррскаго, отворилась и вышедшій оттуда пажъ подошелъ къ ла-Молю.
   -- Вы графъ де-ла-Моль?-- спросилъ онъ.
   -- Да.
   -- Гдѣ вы живете?
   -- На улицѣ де-л'Арбръ-Секъ, въ гостиницѣ "Прекрасная Звѣзда".
   -- А, это почти рядомъ съ Лувромъ... Слушайте. Его величество поручилъ мнѣ передать вамъ, что онъ не можетъ принять васъ въ настоящую минуту. Можетъ-быть, онъ пошлетъ за вами ночью. Во всякомъ случаѣ, если не получите отъ него никакихъ извѣстій до завтрашняго утра, приходите въ Лувръ.
   -- Часовой, пожалуй, не пропуститъ меня?
   -- Да, правда. Пароль будетъ "Наварра". Скажите его, и всѣ двери распахнутся передъ вами.
   -- Благодарю васъ.
   -- Постойте. Мнѣ данъ приказъ проводить васъ до калитки, чтобы вы не заблудились въ Луврѣ.
   "А гдѣ-то теперь Коконна?-- подумалъ ла-Моль, выйдя изъ дворца.-- Ну, онъ, навѣрное, остался ужинать у герцога Гиза".
   Но когда ла-Моль вошелъ въ гостиницу, ему прежде всего бросилась въ глаза фигура Коконна, сидѣвшаго передъ громадной яичницей съ ветчиной.
   -- Ага!-- воскликнулъ, расхохотавшись, Коконна.-- Вы, повидимому, такъ же хорошо обѣдали у короля Наваррскаго, какъ я ужиналъ у герцога Гиза.
   -- Да, совершенно такъ же -- И вы, наконецъ, проголодались?
   -- Кажется, что такъ.
   -- Несмотря на Плутарха?
   -- Плутархъ,-- сказалъ, смѣясь, ла-Моль,-- говорить въ другомъ мѣстѣ: "Имущій долженъ дѣлиться съ неимущимъ". Но хотите ли, изъ любви къ Плутарху, подѣлиться со мной вашей яичницей? А во время ужина мы потолкуемъ о добродѣтели.
   -- Нѣтъ, не о добродѣтели, -- возразилъ Коконна.-- О ней хорошо разсуждать только въ Луврѣ, когда пустъ желудокъ и боишься, что тебя подслушиваютъ. Садитесь и давайте ужинать.
   -- Какъ видно, сама судьба дѣлаетъ насъ неразлучными,-- сказалъ ла-Моль.-- Будете вы ночевать здѣсь?
   -- Не знаю.
   -- Не знаю и я.
   -- Во всякомъ случаѣ я знаю, гдѣ проведу ночь.
   -- Гдѣ же?
   -- Да тамъ же, гдѣ вы. Это неизбѣжно.
   Они оба расхохотались и принялись уничтожать яичницу метра ла-Гюрьера.
   

VI.
Уплаченный долгъ.

   Можетъ-быть, читателю интересно узнать, почему ла-Моль не былъ принятъ королемъ Наваррскимъ, а Каконна -- герцогомъ Гизомъ? Почему они оба, вмѣсто того, чтобы угощаться фазанами, куропатками и косулями въ Луврѣ, ужинали яичницей съ ветчиной въ гостиницѣ "Прекрасной Звѣзды"? Въ такомъ случаѣ мы попросимъ читателя отправиться вмѣстѣ съ нами въ старинный королевскій дворецъ и послѣдовать за Маргаритой Наваррской, которую ла-Моль потерялъ изъ вида около входа въ нижнюю галлерею.
   Въ то время, какъ Маргарита спускалась съ лѣстницы, герцогъ Генрихъ Гизъ, котораго она не видала со дня своей свадьбы, былъ въ кабинетѣ короля. На лѣстницѣ, съ которой сходила Маргарита, былъ поворотъ; изъ кабинета, въ которомъ былъ Гизъ, вела дверь. Эта дверь и этотъ поворотъ выходили въ коридоръ, который шелъ до самыхъ покоевъ королевы-матери, Екатерины Медичи.
   Она была одна и сидѣла у стола, опершись локтемъ на раскрытый молитвенникъ, а подбородкомъ -- на руку, которая была замѣчательно красива, благодаря косметикамъ флорентинца Ренэ. Онъ занималъ при королевѣ-матери двѣ должности: парфюмера и отравителя.
   Вдова Генриха 11 была въ траурѣ, который не снимала со смерти мужа. Ей было теперь пятьдесятъ два -- пятьдесятъ три года, но, благодаря полнотѣ и свѣжести, она была еще очень красива. Комната ея, такъ же, какъ и костюмъ, носила на себѣ печать вдовства. Мебель, портьеры, стѣны -- все въ ней было темное и мрачное. Только надъ балдахиномъ, осѣнявшимь королевскій тронъ, была нарисована яркая радуга съ девизомъ, который далъ ей Францискъ I: "Phôs pherei ê de kai aithzén", что значитъ въ переводѣ: "Въ ней соединены свѣтъ и чистота". На тронѣ лежала любимая левретка Екатерины, Феба, которую подарилъ ей Генрихъ Наваррскій.
   Королева-мать, сидѣла глубоко задумавшись, и слабая, нерѣшительная улыбка мелькала на ея подкрашенныхъ карминомъ губахъ. Вдругъ портьера откинулась и изъ-за нея показалось блѣдное мужское лицо.
   -- Все идетъ какъ нельзя хуже!-- сказалъ вошедшій.
   Екатерина подняла голову и увидала Гиза.
   -- Почему же?-- спросила она.-- Что вы хотите сказать, Генрихъ?
   -- Я хочу сказать, что король больше, чѣмъ когда-либо, любезничаетъ съ этими проклятыми гугенотами и что если мы будемъ дожидаться его разрѣшенія, то намъ придется ждать очень долго, а можетъ-быть, и вѣчно.
   -- Но что же такое случилось?-- спросила Екатерина.
   Лицо ея было, какъ всегда, спокойно, хоть она умѣла, при случаѣ, придавать ему всевозможныя выраженія.
   -- То, что сейчасъ я въ двадцатый разъ спрашивалъ у его величества, долго ли еще мы будемъ выносить дерзости, которыя позволяютъ себѣ господа гугеноты съ тѣхъ поръ, какъ ранили ихъ адмирала?
   -- Что же вамъ отвѣтилъ мой сынъ?-- спросила Екатерина.
   -- Онъ отвѣтилъ мнѣ: "Герцогъ, народъ подозрѣваетъ, что вы виновны въ покушеніи на убійство моего второго отца, адмирала; защищайтесь, какъ знаете. Что касается до меня, то я и самъ сумѣю защитить себя, если меня вздумаютъ оскорблять". И, сказавъ это, онъ пошелъ кормить своихъ собакъ.
   -- А вы не пытались остановить его?
   -- Нѣтъ, пытался. Но онъ, бросивъ на меня взглядъ, свойственный только ему одному, отвѣтилъ мнѣ хорошо извѣстнымъ вамъ тономъ: "Мои собаки голодны, герцогъ, и я не хочу заставлять ихъ ждать: вѣдь это не люди". Послѣ этого я пошелъ сюда, чтобы извѣстить васъ.
   -- И хорошо сдѣлали, -- сказала королева-мать.
   -- Что же мы теперь предпримемъ?
   -- Попробуемъ сдѣлать еще одну послѣднюю попытку.
   -- А кто возьметъ это на себя?
   -- Я... Король одинъ?
   -- Нѣтъ, у него Таваннъ.
   -- Подождите меня здѣсь. Или лучше идите за мной, но войдите къ королю черезъ нѣсколько времени послѣ меня.
   Екатерина встала и пошла въ комнату, отведенную для любимыхъ борзыхъ собакъ короля, гдѣ онѣ нѣжились на бархатныхъ подушкахъ и турецкихъ коврахъ. На вдѣланныхъ въ стѣну жердяхъ сидѣло два или три лучшихъ сокола и маленькій сорокопутъ, съ которымъ Карлъ IX охотился на птичекъ въ садахъ Лувра и Тюльери, который въ то время начали строить. Идя къ Карлу, королева-мать придала своему лицу подходящее къ случаю выраженіе: теперь оно было блѣдное и страдальческое, а на глазахъ у нея блестѣли слезы.
   Она неслышно подошла къ королю, который кормилъ собакъ пирожками, разрывая ихъ на равные куски.
   -- Сынъ мой, -- сказала Екатерина съ такимъ естественнымъ трепетаніемъ въ голосѣ, что король вздрогнулъ.
   -- Что съ вами?-- спросилъ онъ, быстро повернувшись къ ней.
   -- Я пришла, -- сказала Екатерина, -- просить у тебя позволенія удалиться въ одинъ изъ твоихъ дворцовъ, -- все равно въ какой. Мнѣ нужно только одно: чтобы онъ былъ какъ можно дальше отъ Парижа.
   -- Почему же вы хотите уѣхать, матушка?-- спросилъ Карлъ IX, устремивъ на Екатерину свои тусклые глаза, которые иногда становились такими проницательными.
   -- Потому что мнѣ каждый день приходится выносить оскорбленія отъ гугенотовъ, потому что еще сегодня они грозили тебѣ самому въ Луврѣ. Я не желаю присутствовать при такихъ сценахъ.
   -- Но вѣдь хотѣли убить ихъ адмирала, матушка,-- убѣдительно сказалъ король.-- Гнусный негодяй уже убилъ у этихъ несчастныхъ храбраго де-Муи. Должно же быть въ государствѣ правосудіе!
   -- Не безпокойся, сынъ мой, за этимъ дѣло не станетъ. Если ты откажешься исполнить ихъ требованія, они распорядятся по-своему: сегодня они отомстятъ герцогу Гизу, завтра -- мнѣ, послѣзавтра -- тебѣ.
   -- Неужели вы въ самомъ дѣлѣ думаете это?-- спросилъ Карлъ IX, уже начиная колебаться.
   -- А ты, сынъ мой, неужели до сихъ поръ не понялъ, чего добиваются гугеноты?-- спросила Екатерина, уже не сдерживая своей ненависти.-- Теперь дѣло идетъ ужъ не объ убійствѣ Франсуа Гиза или о покушеніи на убійство адмирала, не о католической или протестантской религіи, а о замѣщеніи сына Генриха II сыномъ Антонія Бурбонскаго.
   -- Полно, полно, матушка!-- остановилъ ее король.-- Вы, какъ всегда, страшно преувеличиваете.
   -- Что же намѣренъ ты дѣлать, сынъ мой?
   -- Ждать, матушка, ждать. Въ этомъ словѣ заключается вся мудрость человѣческая. Самымъ великимъ, самымъ могущественнымъ и самымъ ловкимъ человѣкомъ всегда будетъ тотъ, кто умѣетъ ждать.
   -- Въ такомъ случаѣ жди. Я, съ своей стороны, ждать не намѣрена.
   И, сказавъ это, Екатерина поклонилась и пошла къ двери. Карлъ IX остановилъ ее.
   -- Что же, наконецъ, йужно, по-вашему, сдѣлать, матушка?-- опросилъ онъ.-- Я прежде всего желаю быть справедливымъ и не обижать никого.
   Екатерина приблизилась къ нему.
   -- Подойдите сюда, графъ, -- сказала она Таванну, ласкавшему сорокопута,-- и скажите королю, что, по-вашему мнѣнію, слѣдуетъ дѣлать.
   -- Ваше величество разрѣшаетъ мнѣ это?-- спросилъ Таваннъ, обращаясь къ королю.
   -- Говори, Таваннъ, говори.
   -- Что дѣлаете вы, ваше величество, на охотѣ, когда кабанъ бѣжитъ на васъ?
   -- Чортъ возьми! Я жду его и втыкаю ему въ горло рогатину.
   -- Чтобы помѣшать ему ранить тебя,-- добавила Екатерина.
   -- И чтобы позабавиться,-- сказалъ король, у котораго храбрость доходила до жестокости.-- Но я не буду убивать для забавы гугенотовъ; они тоже мои подданные, какъ и католики.
   -- Въ такомъ случаѣ, сынъ мой,-- сказала Екатерина,-- твои подданные гугеноты сдѣлаютъ то же, что дѣлаетъ кабанъ, если ему не втыкаютъ въ горло рогатины: они нападутъ на тебя сами. И ты будешь свергнутъ съ трона.
   -- Вы полагаете, матушка?-- спросилъ король такимъ тономъ, который показывалъ, что онъ не придаетъ большого значенія предсказаніямъ своей матери.
   -- Развѣ ты не видался сегодня съ де-Муи и его гугенотами?
   -- Видѣлся, конечно; я только что отпустилъ ихъ. Но я нахожу просьбу де-Муи вполнѣ справедливой. Онъ просилъ у меня смерти убійцы своего отца и адмирала. Вѣдь мы же стремились казнить Монгоммери за смерть моего отца, а вашего супруга, несмотря на то, что причиной ея была лишь несчастная случайность.
   -- Хорошо, государь, -- сказала, оскорбившись, Екатерина,-- прекратимъ этотъ разговоръ. Ваше величество находится подъ покровомъ Божіимъ; Господь далъ вамъ силу, мудрость и смѣлость. Но я, слабая женщина, покинутая Богомъ за мои грѣхи, конечно, я боюсь и покоряюсь.
   Съ этими словами Екатерина снова поклонилась и вышла, сдѣлавъ знакъ Гизу, уже вошедшему въ комнату, остаться и еще разъ попробовать убѣдить короля.
   Карлъ IX проводилъ мать глазами, но не попросилъ ее вернуться. Когда она ушла, онъ сталъ насвистывать охотничью пѣсенку и снова занялся своими собаками.
   -- У моей матери, -- послѣ небольшой паузы сказалъ онъ,-- настоящій королевскій умъ. Онъ не знаетъ сомнѣній. Развѣ можно убить нѣсколько дюжинъ гугенотовъ только за то, что они просили у меня правосудія! Вѣдь это же ихъ право, наконецъ!
   -- Нѣсколько дюжинъ!-- вполголоса проговорилъ Гизъ.
   -- А, вы здѣсь, герцогъ, -- сказалъ король, дѣлая видъ, какъ будто только теперь увидалъ его.-- Да, нѣсколько дюжинъ. Недурная потеря! Вотъ если бы кто-нибудь пришелъ ко мнѣ и сказалъ: "Государь, вы избавитесь отъ всѣхъ своихъ враговъ сразу; завтра не останется ни одного изъ нихъ, такъ что некому будетъ упрекнуть васъ въ ихъ смерти". Вотъ тогда -- дѣло другое!
   -- Въ такомъ случаѣ, государь...
   -- Таваннъ, -- перебилъ король, -- ты совсѣмъ измучилъ Марго; посади ее на жердочку. Вѣдь изъ-за того, что она носитъ имя моей сестры, королевы Наваррской, еще не слѣдуетъ, что всѣ могутъ ласкать ее.
   Таваннъ посадилъ сорокопута на мѣсто и началъ закручивать и раскручивать уши одной изъ борзыхъ.
   -- Но если вашему величеству, -- снова началъ Гизъ,-- дѣйствительно, скажутъ: "Государь, вы избавитесь завтра отъ всѣхъ вашихъ враговъ?"
   -- А по предстательству какого же святого совершится это чудо?
   -- Сегодня у насъ 24 августа, государь. Значитъ, по предстательству св. Варѳоломея.
   -- Это хорошій святой, -- сказалъ король.-- Онъ допустилъ, чтобы съ него, живого, содрали кожу.
   -- Тѣмъ лучше. Такъ какъ онъ самъ страдалъ, то, навѣрное, не любитъ палачей.
   -- И вы, кузенъ, -- сказалъ король, -- вы, своей хорошенькой шпажонкой съ золотымъ ефесомъ, разсчитываете убить до завтрашняго утра десять тысячъ гугенотовъ? Ха-ха-ха! Чортъ возьми! Какой же вы шутникъ, герцогъ Гизъ!
   И король снова расхохотался, но страннымъ смѣхомъ, въ которомъ было что-то зловѣщее.
   -- Государь, -- продолжалъ Гизъ, вздрогнувъ отъ этого хохота, въ которомъ не было ничего человѣческаго, -- скажите только слово, одно слово -- сдѣлайте знакъ и все будетъ кончено. У меня есть швейцарцы, у меня тысяча сто человѣкъ свиты, легкая конница, народъ. У вашего величества отрядъ тѣлохранителей, друзья, все католическое дворянство. Насъ будетъ двадцать противъ одного!
   -- Если вы такъ сильны, кузенъ, то зачѣмъ же вы жужжите мнѣ въ уши все одно и то же. Дѣлайте, какъ знаете сами, а меня оставьте въ покоѣ.
   И король повернулся къ своимъ собакамъ.
   Въ эту минуту портьера приподнялась и показалась Екатерина.
   -- Все идетъ хорошо, -- шепнула она герцогу.-- Настаивайте, онъ согласится.
   Портьера опустилась, и Екатерина исчезла. Карлъ не видалъ или сдѣлалъ видъ, что не видалъ ее.
   -- Но я все-таки долженъ знать, -- снова заговорилъ герцогъ,-- что, дѣйствуя согласно моему желанію, я сдѣлаю угодное вашему величеству.
   -- Вы. право же, пристаете ко мнѣ, кузенъ Гизъ, какъ съ ножомъ къ горлу! Но это не приведетъ ни къ чему. Развѣ я не король?
   -- Пока еще нѣтъ, государь, но, если захотите, то будете имъ завтра.
   -- Значитъ, убьютъ и короля Наваррскаго и принца Кондэ,-- сказалъ Карлъ.-- Здѣсь... въ моемъ Луврѣ! И онъ прибавилъ едва слышно:-- Если не здѣсь -- другое дѣло.
   -- Ваше величество!-- воскликнулъ герцогъ.-- Ихъ обоихъ не будетъ здѣсь ночью; они собираются кутить съ вашимъ братомъ, герцогомъ Алансонскимъ.
   -- Таваннъ, -- нетерпѣливо сказалъ король, необыкновенно искусно притворившись разсерженнымъ, -- перестань, пожалуйста, дразнить собаку!.. Актеонъ, сюда!
   И Карлъ IX, не желая больше слушать герцога, вышелъ изъ комнаты, оставивъ Таванна и Гиза въ прежнемъ недоумѣніи.
   Тѣмъ временемъ сцена другого рода происходила въ покояхъ Екатерины. Посовѣтовавъ Гизу настаивать на своемъ, она ушла къ себѣ; тамъ уже ждали ее всѣ лица, которыя обыкновенно бывали у нея по вечерамъ.
   Екатерина, уходившая къ королю съ такимъ грустнымъ лицомъ, вернулась веселая и сіяющая. Она обошлась очень любезно съ своими придворными дамами и кавалерами и мало-помалу отпустила ихъ всѣхъ; съ ней осталась одна только Маргарита, которая сидѣла на баулѣ, около открытаго окна, и, глубоко задумавшись, глядѣла на небо.
   Оставшись наединѣ съ своей младшей дочерью, Екатерина раза два или три открывала ротъ, какъ бы собираясь сказать ей что-то; но каждый разъ мрачное раздумье овладѣвало ею и слова не сходили у нея съ губъ.
   Вдругъ портьера приподнялась и вошелъ Генрихъ Наваррскій.
   Левретка, спавшая на тронѣ, вскочила и подбѣжала къ нему.
   -- Это вы, сынъ мой?-- сказала, вздрогнувъ, Екатерина.-- Развѣ вы будете ужинать въ Луврѣ?
   -- Нѣтъ, ваше величество, -- отвѣтилъ Генрихъ.-- Я сейчасъ ухожу вмѣстѣ съ Кондэ и герцогомъ Алансонскимъ. Я думалъ встрѣтить ихъ здѣсь, у васъ.
   Екатерина улыбнулась.
   -- Ну, что жъ, ступайте, господа, ступайте! Мужчинамъ хорошо -- они могутъ ходить всюду, куда угодно. Неправда ли, Маргарита?
   -- Да, правда, -- отвѣтила Маргарита, -- нѣтъ ничего лучше свободы!
   -- Вы какъ будто хотите сказать, что я, стѣсняю вашу свободу?-- спросилъ Генрихъ, наклоняясь къ женѣ.
   -- Нѣтъ, я подразумѣвала совсѣмъ не то, -- отвѣтила Маргарита.-- Я говорила не о себѣ, а о положеніи женщинъ вообще.
   -- Вы, можетъ-быть, увидитесь съ адмираломъ, сынъ мой?-- спросила Екатерина.
   -- Очень можетъ быть.
   -- Зайдите къ нему, вы подадите этимъ хорошій примѣръ. А завтра увѣдомите меня о его здоровьѣ.
   -- Я зайду къ нему, ваше величество, если вы одобряете это.
   -- Я не одобряю ничего... Кто тамъ?.. Откажите, откажите!.. Генрихъ пошелъ къ двери, чтобы исполнить приказаніе Екатерины; но не успѣлъ онъ дойти до нея, какъ портьера приподнялась и показалась бѣлокурая головка баронессы де-Совъ.
   -- Это парфюмеръ Ренэ, ваше величество, -- сказала она.-- Онъ пришелъ по вашему приказанію Екатерина бросила на Генриха Наваррскаго быстрый, какъ молнія, взглядъ.
   Лицо принца сначала вспыхнуло, а потомъ страшно поблѣднѣло: баронесса произнесла имя убійцы его матери. Не желая выдавать своего волненія, онъ подошелъ къ окну и облокотился на него.
   Левретка завыла.
   Въ комнату вошли двое: объ одномъ изъ нихъ доложили, другая имѣла право входить безъ доклада.
   Первый былъ парфюмеръ Ренэ. Съ низкими поклонами и подобострастной почтительностью слугъ-флорентинцевъ, онъ подошелъ къ Екатеринѣ и открылъ ящичекъ, который держалъ въ рукѣ, всѣ отдѣленія его были заняты флаконами и порошками.
   Другая была герцогиня Лотарингская, старшая сестра Маргариты. Она вошла черезъ маленькую потаенную дверь, ведшую въ кабинетъ короля, и была блѣдна и дрожала. Желая, повидимому, чтобы ее не замѣтила Екатерина, которая разсматривала вмѣстѣ съ баронессой де-Совъ принесенныя Ренэ косметики, она подошла къ Маргаритѣ и сѣла рядомъ съ ней. Тутъ же стоялъ и король Наваррскій, приложивъ руку ко лбу.
   Онъ какъ будто старался опомниться и прійти въ себя.
   Въ эту минуту Екатерина обернулась.
   -- Ты можешь итти къ себѣ, дочь моя, -- сказала она Маргаритѣ и прибавила, взглянувъ на Генриха.-- Ступайте веселиться, сынъ мой!
   Маргарита встала, а Г должалъ Карлъ, налегая на каждомъ словѣ:-- что я равно люблю всѣхъ моихъ подданныхъ.
   -- Знаю, проговорилъ запинаясь Морвель: -- что ваше величество отецъ своего народа.
   -- И что гугеноты и католики равно мои дѣти.
   Морвель былъ нѣмъ; но дрожь, пробѣгавшая по тѣлу его, не ускользнула отъ проницательнаго взора короля, не смотря на то, что пришедшій былъ почти скрытъ въ темнотѣ.
   -- Это тебѣ досадно, продолжалъ король: -- вѣдь ты велъ жестокую войну съ гугенотами?
   Морвель упалъ на колѣни.
   -- Ваше величество, прошепталъ онъ:-- повѣрьте...
   -- Вѣрю, продолжалъ Карлъ, пронзая Морвеля все глубже взорами, изъ стеклянныхъ сдѣлавшимися почти огненными: -- вѣрю, что ты хотѣлъ убить адмирала въ Монконтурѣ; вѣрю, что ты промахнулся,-- и перешелъ въ армію герцога д'Анжу, нашего брата; вѣрю, наконецъ, что ты въ другой разъ перешелъ къ принцамъ и записался въ отрядъ Муи де-Сен-Фаля.
   -- О, государь!...
   -- Храбрый пикардскій дворянинъ!
   -- Государь, воскликнулъ Морвель: -- не убивайте меня!
   -- Достойный офицеръ! продолжалъ Карлъ, и на лицѣ его выразилась почти звѣрская жестокость:-- онъ принялъ тебя какъ сына, далъ тебѣ кровъ, одежду, пищу.
   Морвель тяжело вздохнулъ.
   -- Ты называлъ его, кажется, отцомъ, безпощадно продолжалъ король:-- и нѣжная дружба связывала тебя съ молодымъ Муи, его сыномъ.
   Морвель, стоя на колѣняхъ, сгибался все больше и больше, какъ-будто слова Карла давили его; король стоялъ неподвижно и безстрастно, какъ статуя, которой только губы одарены жизнью.
   -- Кстати! продолжалъ онъ.-- Герцогъ де-Гизъ обѣщалъ тебѣ, кажется, десять тысячь экю за убіеніе адмирала?
   Убійца приникъ къ землѣ.
   -- Что касается до Муи, твоего добраго отца, однажды ты поѣхалъ съ нимъ на рекогносцировку къ Шеврё. Онъ уронилъ хлыстъ и сошелъ съ лошади, чтобъ поднять его. Ты былъ съ нимъ наединѣ; ты вынулъ пистолетъ, и когда онъ наклонился, ты застрѣлилъ его; потомъ, замѣтивъ, что онъ умеръ, ты ускакалъ на лошади, которую онъ тебѣ подарилъ. Кажется, такъ было дѣло?
   Морвель не отвѣчалъ ни слова на это обвиненіе, вѣрное во всѣхъ подробностяхъ, и король опять принялся насвистывать охотничью пѣсню, съ тою же вѣрностью и тѣмъ же чувствомъ.
   -- Знаешь ли, господинъ-убійца, началъ онъ опять черезъ минуту:-- что у меня сильное желаніе велѣть тебя повѣсить?
   -- О, ваше величество! воскикнулъ Морвель.
   -- Молодой Муи еще вчера просилъ меня объ этомъ, и я; право, не зналъ, что ему отвѣчать, потому-что просьба его очень-справедлива...
   Морвель сложилъ руки.
   -- Тѣмъ болѣе справедлива, что я, какъ ты самъ говоришь, отецъ моего народа, и что теперь, когда я помирился съ гугенотами, они мнѣ такія же дѣти, какъ и католики.
   -- Ваше величество! отвѣчалъ Морвель, совершенно-уничтоженный.-- жизнь моя въ вашихъ рукахъ; дѣлайте съ нею, что угодно.
   -- Ты правъ; я не далъ бы за нее и гроша.
   -- Но не-уже-ли нѣтъ средства искупить мое преступленіе? спросилъ убійца.
   -- Я... не знаю. Впрочемъ, будь я на твоемъ мѣстѣ, чего, благодаря Бога, нѣтъ...
   -- Что же, ваше величество, еслибъ вы были на моемъ мѣстѣ? пролепеталъ Морвель, прильнувъ глазами къ губамъ Карла.
   -- Я думаю, что я выпутался бы... продолжалъ король.
   Морвель поднялся на одно колѣно и уперся рукою о полъ, пристально глядя на Карла, чтобъ увѣриться, не шутитъ ли онъ.
   -- Конечно, я очень люблю молодаго Муи, продолжалъ король:-- но я люблю и брата моего, Гиза, и еслибъ одинъ просилъ меня о пощадѣ человѣка, котораго казни требовалъ бы другой, признаюсь тебѣ, я былъ бы въ большомъ затрудненіи. Впрочемъ, по политикѣ и по религіи, я, конечно, долженъ бы былъ предпочесть желаніе Гиза, потому-чио де-Муи, хоть онъ и храбрый офицеръ, а все-таки въ сравненіи съ принцемъ лотарингскимъ не важное лицо.
   Въ-продолженіе этой рѣчи, Морвель медленно становился на ноги, какъ человѣкъ, оживающій изъ гроба...
   Морвель подошелъ на шагъ ближе.
   -- Вообразите себѣ, ваше величество, говорилъ онъ мнѣ: -- что каждое утро, ровно въ 10 часовъ, проходитъ, возвращаясь изъ Лувра, по улицѣ Сен-Жермен-л'Оксерруа, мой смертельный врагъ; я вижу его сквозь рѣшетчатое окно въ нижнемъ этажѣ; это окно въ комнатѣ моего стараго учителя, каноника Пьера Пиля. Каждый день врагъ мой проходитъ мимо меня, и каждый день я молю чорта, чтобъ онъ унесъ его въ преисподнюю. Скажи, пожалуйста, Морвель, продолжалъ Карлъ:-- еслибъ ты былъ чортомъ,-- можетъ-быть, это было бы пріятно Гизу?
   Морвель адски улыбнулся, и блѣдныя еще отъ страха губы его проговорили:
   -- Но, ваше величество, я не имѣю власти надъ преисподней.
   -- Однакожь ты спровадилъ туда, если не ошибаюсь, храбраго де-Муи. Пожалуй, ты скажешь, что посредствомъ пистолета... а этотъ пистолетъ ужь не у тебя?
   -- Государь, отвѣчалъ убійца ободрившись:-- это все-равно; я изъ пищали стрѣляю еще лучше, нежели изъ пистолета.
   -- Э! сказалъ Карлъ: -- пистолетъ ли, пищаль ли, что за важность! Братъ Гизъ, я увѣренъ, не станетъ привязываться къ средствамъ.
   -- Но мнѣ нужно оружіе, на вѣрность котораго я могъ бы положиться; пріидется, можетъ-быть, стрѣлять издалека.
   -- Вотъ здѣсь десять пищалей, отвѣчалъ Карлъ: -- изъ нихъ я попадаю въ золотой экю на 180 шагахъ. Не хочешь ли попробовать которую-нибудь?
   -- О! съ величайшимъ удовольствіемъ, ваше величество! воскликнулъ Морвель, подходя къ углу, гдѣ стояла пищаль, принесенная Карлу въ тотъ самый день.
   -- Нѣтъ, эту не тронь, сказалъ король: -- эту я оставляю для себя. На-этихъ-дняхъ у меня будетъ большая охота: такъ она мнѣ, я думаю, пригодится. Выбери другую.
   Морвель снялъ одну со стѣны.
   -- Теперь, ваше величество, кто же этотъ врагъ? спросилъ убійца.
   -- Почему мнѣ знать, отвѣчалъ Карлъ, уничтожая Морвеля взглядомъ, полнымъ презрѣнія.
   -- Такъ я спрошу у Гиза, проговорилъ Морвель.
   Король пожалъ плечами.
   -- Не спрашивай, сказалъ онъ.-- Гизъ все-равно ничего не скажетъ. Отвѣчаютъ ли на такіе вопросы?... Кто не хочетъ, чтобъ его повѣсили, долженъ самъ догадаться.
   -- Но по чему же, по-крайней-мѣрѣ, узнать его?
   -- Я говорю тебѣ, что каждое утро въ десять часовъ онъ проходитъ мимо окна каноника.
   -- Но мимо этого окна проходятъ многіе. Благоволите, ваше величество, сказать мнѣ только какой-нибудь признакъ.
   -- Это, пожалуй, легко. Завтра, на-примѣръ, онъ будетъ нести подъ мышкою портфёль изъ краснаго сафьяна.
   -- Этого довольно.
   -- Что? этотъ лихой скакунъ, котораго подарилъ тебѣ де-Муи, еще у тебя?
   -- У меня есть арабская лошадь удивительно-быстрая.
   -- О! я не боюсь за тебя; только тебѣ не мѣшаетъ знать, что въ монастырѣ есть заднія ворота.
   -- Благодарю васъ, ваше величество. Теперь, молитесь за меня Богу.
   -- Какъ, тысячу чертей! скорѣе развѣ сатанѣ; только его покровительство можетъ спасти тебя отъ петли.
   -- Прощайте, ваше величество.
   -- Прощай. Кстати! постой, Морвель! Ты знаешь: если почему бы то ни было заговорятъ о тебѣ прежде десяти часовъ завтрашняго утра, или не заговорятъ позже, -- такъ тутъ въ Луврѣ есть разные подвалы...
   И Карлъ началъ опять свистѣть очень-спокойно и еще вѣрнѣе свою любимую пѣсню.
   

IV.
Вечеръ 24-го августа 1572 года.

   Читатель, конечно, не забылъ, что въ предъидущей главѣ упомянуто о дворянинѣ де-ла-Молѣ, котораго съ нетерпѣніемъ ожидалъ Генрихъ-Наваррскій. Этотъ молодой человѣкъ въѣхалъ, какъ предсказалъ адмиралъ, въ Парижъ Сен-Марсельскими-Воротами ввечеру 24 августа 1572 года, и, съ презрѣніемъ взглянувъ на многочисленныя гостинницы, пестрѣвшія направо и налѣво красивыми вывѣсками, доѣхалъ на уставшемъ конѣ своемъ до центра города, миновалъ площадь Моберъ, Пти-Понъ, Мостъ Нотр-Дамъ, набережныя, и остановился въ концѣ улицы де-Бресекъ, позванною въ-послѣдствіи улицею Арбр-Секъ, имя, котораго мы и теперь будемъ придерживаться для большей ясности.
   Великолѣпная желѣзная бляха, скрипя на подставкахъ, съ аккомпаньеманомъ колокольчиковъ, привлекла его вниманіе; онъ оглянулся налѣво, остановился, и прочелъ слова: А la belle étoile, выставленныя подъ самымъ заманчивымъ для голоднаго путника изображеніемъ: птица жарилась въ темномъ небѣ, а внизу стоялъ человѣкъ въ красномъ платьѣ, воздѣвая къ этой новаго рода звѣздѣ свои руки, кошелекъ и желанія.
   -- Вотъ, должно быть, хорошая гостинница, подумалъ путникъ.-- Хозяинъ вѣрно смышлёный малой. Я слышалъ, что улица Арбр-Секъ въ кварталѣ Лувра; и если заведеніе не хуже вывѣски, такъ мнѣ здѣсь будетъ какъ-нельзя-лучше.
   Между-тѣмъ, какъ пріѣзжій разсуждалъ самъ съ собою, другой человѣкъ, пріѣхавшій съ другаго конца улицы, то-есть отъ Улицы Сент-Оноре, также остановился и дивился вывѣскѣ гостинницы А la belle étoile.
   Тотъ, котораго мы уже знаемъ по-крайней-мѣрѣ по имени, былъ верхомъ на бѣлой испанской лошади, въ черномъ кафтанѣ, украшенномъ агатами. На немъ былъ плащъ изъ темно-фіолетоваго бархата, сапоги изъ черной кожи, шпага съ чеканенымъ стальнымъ эфесомъ и такой же кинжалъ. Ему было лѣтъ двадцать-пять; лицо смуглое, глаза голубые, красивые усы, бѣлые зубы, какъ-будто освѣщавшіе его лицо, когда онъ улыбался; улыбка его удивительно-красивыхъ губъ была кротка и грустна.
   Другой путешественникъ былъ живою противоположностью перваго. Изъ-подъ шляпы съ откинутыми полями выглядывали густые, курчавые волосы, почти-рыжіе. Сѣрые глаза сверкали при малѣйшемъ душевномъ движеніи такимъ огнемъ, что казались тогда черными. Лицо его было свѣжерозовое, губы тонкія, зубы превосходные. Словомъ, это былъ настоящій добрый молодецъ: высокъ, плечистъ и румянъ. Онъ уже цѣлый часъ глазѣлъ въ окна подъ предлогомъ отъискиванія вывѣски, и женщины посматривали на него въ-продолженіе всего этого времени. Что касается до мужчинъ, они готовы были посмѣяться при видѣ узкаго плаща и сапоговъ какой-то древней формы, -- но смѣхъ скоро оканчивался самымъ кроткимъ: Богъ въ помощь! когда замѣчали лицо его, принимавшее десять разъ въ минуту различныя выраженія, исключая впрочемъ добродушія, которое характеризуетъ физіономію провинціала въ столицѣ.
   Онъ первый обратился къ другому, смотрѣвшему, подобно ему, на гостинницу A la belle étoile.
   -- Кажется, отсюда недалеко до Лувра? спросилъ онъ съ ужаснымъ горскимъ выговоромъ, по которому сейчасъ можно узнать Пьемонтца изъ сотни пріѣзжихъ: -- во всякомъ случаѣ, у васъ, кажется, одинакій со мною вкусъ; это для меня очень-лестно.
   -- Да, отвѣчалъ другой провансальскимъ нарѣчіемъ, не менѣе-ужаснымъ: -- эта гостинница, кажется, точно близко отъ Лувра. Впрочемъ, я еще не знаю, буду ли имѣть честь сойдтись съ вами во вкусѣ. Я еще раздумываю.
   -- Такъ вы еще не рѣшились? А домъ, однакожь, довольно-привлекателенъ. Признайтесь, по-крайней-мѣрѣ, что эта картина не дурна.
   -- Да, конечно; но это-то и заставляетъ меня сомнѣваться въ дѣйствительности. Парижъ, слышалъ я, полонъ обманщиковъ и ловушекъ, и вывѣска можетъ быть ловушкою не хуже чего другаго.
   -- По мнѣ все-равно, отвѣчалъ Пьемонтецъ:-- если хозяинъ подастъ мнѣ птицу, зажаренную хуже, чѣмъ на вывѣскѣ, я самъ поставлю ее на вертелъ и дожарю. Войдемте.
   -- Вы заставляете меня рѣшиться, отвѣчалъ, смѣясь, Провансалецъ: -- такъ сдѣлайте одолженіе, не угодно ли вамъ идти впередъ.
   -- Нѣтъ, сдѣлайте милость. Я не болѣе, какъ вашъ покорнѣйлій слуга графъ Аннибалъ де-Коконна.
   -- А я не болѣе, какъ графъ Жозефъ Бонифасъ де-Лоранъ де-ла-Моль, -- къ вашимъ услугамъ.
   -- Въ такомъ случаѣ, позвольте вашу руку, и войдемъ вмѣстѣ.
   Слѣдствіемъ этого предложенія было то, что молодые люди сошли съ лошадей, бросили поводья конюху, взялись подъ-руку и пошли къ гостинницѣ, на порогѣ которой стоялъ хозяинъ. Но, противъ обыкновенія этого класса людей, почтенный трактирщикъ не обратилъ никакого вниманія на пріѣзжихъ и продолжалъ разговаривать съ высокимъ худощавымъ человѣкомъ, закутаннымъ въ рыжій плащъ, какъ филинъ въ свои перья.
   Оба путешественника близко подошли къ разговаривавшимъ. Коконна не понравилось, что хозяинъ обращаетъ такъ мало вниманія на него и его товарища, и онъ дернулъ его за рукавъ. Трактирщикъ какъ-будто вскочилъ отъ сна, и отпустилъ своего собеѣдника словами: "до свиданія".
   -- Что жь, любезнѣйшій, сказалъ Коконна: -- развѣ ты не видишь, что до тебя есть дѣло?
   -- Ахъ, извините, господа, отвѣчалъ трактирщикъ.-- Я васъ не видалъ.
   -- Напрасно; ну, теперь ты насъ видишь, и не угодно ли говорить: "ваше сіятельство", а не просто: "милостивый государь".
   Ла-Моль былъ позади, предоставивъ объясниться Коконна, который взялъ это дѣло на себя. Впрочемъ, по нахмуреннымъ, бровямъ легко было догадаться, что онъ готовъ поспѣшить на помощь, когда настанетъ пора дѣйствовать.
   -- Такъ что же вамъ угодно, ваше сіятельство? отвѣчалъ хозяинъ очень-спокойно.
   -- Да... вотъ такъ-то лучше; не правда ли? сказалъ Коконна, оборачиваясь къ ла-Молю, который сдѣлалъ утвердительный знакъ головою.-- Его сіятельство и я завлечены вывѣской и желаемъ найдти здѣсь ужинъ и комнату.
   -- Право, не знаю, что дѣлать, отвѣчалъ хозяинъ: -- есть только одна комната; можетъ-быть, эта для васъ неудобна.
   -- Ничего! тѣмъ лучше, сказалъ ла-Моль:-- мы остановимся въ другомъ мѣстѣ.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, замѣтилъ Коконна:-- я остаюсь; лошадь моя выбилась изъ силъ. Такъ я займу комнату, потому-что вы отказытесъ.
   -- А! это другое дѣло! отвѣчалъ хозяинъ съ тѣмъ же дерзкимъ хладнокровіемъ.-- Если вы остаетесь одни, мнѣ вовсе негдѣ помѣстить васъ.
   -- Это забавно! воскликнулъ Коконна.-- Двухъ было много, теперь одного мало! Такъ ты не хочешь впустить насъ?
   -- Если пошло на то, такъ я вамъ скажу прямо.
   -- Говори, только скорѣе.
   -- По-мнѣ лучше не имѣть чести принять васъ.
   -- Почему? спросилъ Коконна, блѣднѣя отъ гнѣва.
   -- Потому-что съ вами нѣтъ лакея; если я отдамъ вамъ господскую комнату, у меня останутся двѣ пустыя лакейскія, и врядъ-ли кто ихъ займетъ.
   -- Послушайте, де-ла-Моль, сказалъ Коконна, обращаясь къ своему спутнику: -- мнѣ ужасно хочется поколотить этого мошенника. Вы какъ думаете?
   -- Почему жь и не такъ? отвѣчалъ ла-Моль, собираясь, подобно Коконна, отподчивать трактирщика хлыстомъ.
   Не смотря на эту угрозу, которая вовсе не походила на шутку, хозяинъ нисколько не удивился, и, отступивъ только на шагъ, чтобъ быть у себя дома, сказалъ:
   -- Сейчасъ и видно, что эти господа изъ провинціи. Въ Парижѣ прошла мода бить хозяина, если онъ не хочетъ отдать въ наймы свою комнату. Теперь бьютъ знатныхъ баръ, а не насъ, и если вы зашумите слишкомъ-громко, такъ я кликну сосѣдей, и они поколотятъ васъ, господа дворяне.
   -- Да онъ, чортъ возьми, просто насмѣхается! воскликнулъ Коконна въ величайшей досадѣ.
   -- Грегуаръ, подай мою пищаль, сказалъ трактирщикъ своему слугѣ, точно какъ-будто говорилъ:-- подай его сіятельству кресла.
   -- Trippe del papa! загремѣлъ Коконна, обнажая шпагу: -- да погорячитесь же, де-ла-Моль.
   -- Нѣтъ, пожалуйста, увольте. Покамѣстъ мы будемъ горячиться, ужинъ простынетъ.
   -- Какъ? вы думаете... продолжалъ Коконна.
   -- Я думаю, что хозяинъ правъ; только онъ не умѣетъ принимать гостей, въ-особенности дворянъ. Вмѣсто того, чтобъ грубо объявить, что онъ насъ не впуститъ, ему стояло только учтиво сказать: милости просимъ! и потомъ поставить на счетъ: за господскую комнату, столько-то; за лакейскую, столько-то. Предполагается. что если у насъ нѣтъ лакея, мы наймемъ его.
   Съ этими словами де-ла-Моль тихо оттолкнулъ хозяина, который протягивалъ уже руку къ пищали,-- пропустилъ Коконна впередъ и вошелъ въ-слѣдъ за нимъ въ гостинницу.
   -- А все-таки, сказалъ Коконна:-- мнѣ не хочется вложить шпагу въ ножны, не попробовавъ, колетъ ли она не хуже вилокъ этого мошенника.
   -- Терпѣніе, любезный товарищъ, терпѣніе! отвѣчалъ де-лаМоль.-- Всѣ гостинницы заняты дворянами, пріѣхавшими въ Парижъ на свадьбу, или по случаю предстоящей войны съ Фландріей, и мы не найдемъ другой квартиры. Кромѣ того, можетъ-быть, таковъ въ Парижѣ обычай принимать пріѣзжихъ.
   -- Чортъ возьми! какъ вы терпѣливы, де-ла-Моль! проворчалъ Коконна, крутя со злости рыжій усъ и уничтожая взорами хозяина.-- Однако, смотри, мошенникъ, берегись, если кушанье у тебя дурно, постель тверда, вино моложе трехъ лѣтъ, если прислуга неисправна...
   -- Полноте, полноте, ваше благородіе, прервалъ его хозяинъ, натачивая на ремнѣ ножикъ:-- успокойтесь; вы въ Парижѣ.
   Потомъ, покачивая головою, онъ прибавилъ шопотомъ:
   -- Это долженъ быть какой-нибудь гугенотъ! эти супостаты стали ужасно-дерзки со дня свадьбы ихъ Беарнца съ принцессой Марго.
   И онъ прибавилъ съ такою улыбкою, что гости его вздрогнули бы, еслибъ замѣтили ее:
   -- Странно! Что, еслибъ именно мнѣ, попались теперь гугеноты... и...
   -- Что жь! Ужинъ будетъ? грубо спросилъ Коконна, прерывая монологъ трактирщика.
   -- Какъ прикажете, отвѣчалъ онъ, какъ-будто мелькнувшая мысль сдѣлала его ласковѣе.
   -- Да, прикажемъ; и проворнѣе! сказалъ Коконна.
   Потомъ, обращаясь къ ла-Молю, онъ продолжалъ:
   -- Пока намъ приготовятъ комнату, скажите, пожалуйста, графъ: какъ вы нашли,-- Парижъ веселый городъ?
   -- Нѣтъ, отвѣчалъ ла-Моль.-- Всѣ смотрятъ, кажется, какъ-будто звѣри... Можетъ-статься, Парижане боятся грозы. Посмотрите, какъ небо мрачно, и какъ тяжелъ воздухъ.
   -- Скажите, графъ, вы спрашивали гдѣ Лувръ, кажется?
   -- Да и вы, помнится, тоже, Коконна?
   -- Такъ пойдемте жь искать его вмѣстѣ.
   -- Гм! Не поздно ли теперь? спросилъ ла-Моль.
   -- Поздно ли, нѣтъ ли, а мнѣ надо идти. Мнѣ положительно приказано пріѣхать какъ-можно-скорѣе въ Парижъ и немедленно по пріѣздѣ явиться къ герцогу де-Гизу.
   При этомъ имени, хозяинъ подошелъ ближе и сталъ слушать со вниманіемъ.
   -- Кажется, этотъ негодяй насъ подслушиваетъ, сказалъ Коконна.-- Какъ Пьемонтецъ, онъ былъ сварливъ и не могъ простить хозяину гостинницы его грубый пріемъ.
   -- Да-съ, я васъ слушаю, сказалъ трактирщикъ, протягивая руку къ шапкѣ: -- но за тѣмъ, чтобъ услужить вамъ. Я слышу, вы говорите о великомъ герцогѣ де-Гизѣ, -- я и подошелъ. Чѣмъ могу быть полезенъ? приказывайте.
   -- А-га! Это, кажется, магическое имя; изъ грубіяна ты вдругъ сдѣлался покорнѣйшимъ слугою.-- Что жь, господинъ... какъ тебя зовутъ?
   -- Ла-Гюрьеръ, отвѣчалъ кланяясь хозяинъ.
   -- Что жь, господинъ ла-Гюрьеръ, не думаешь ли ты, что моя рука легче руки Гиза, который дѣлаетъ тебя такимъ ласковымъ?
   -- Нѣтъ, ваше сіятельство, отвѣчалъ ла-Гюрьеръ:-- она только покороче. Впрочемъ, надо вамъ сказать, прибавилъ онъ:-- что этотъ великій Генрихъ нашъ идолъ.
   -- Какой Генрихъ? спросилъ де-ла-Моль.
   -- Кажется, есть только одинъ, отвѣчалъ трактирщикъ.
   -- Какой?
   -- Генрихъ де-Гизъ.
   -- Извини, любезнѣйшій; есть еще и другой, о которомъ совѣтую тоже не говорить дурнаго: Генрніъ-Наваррскій, кромѣ Генриха де-Конде, который также имѣетъ свои достоинства.
   -- Этихъ я не знаю, отвѣчалъ хозяинъ.
   -- Да я ихъ знаю, продолжалъ ла-Моль.-- И такъ, какъ я пріѣхалъ къ Генриху, королю наваррскому, такъ прошу тебя не отзываться о немъ при мнѣ худо.
   Хозяинъ, не отвѣчая ла-Молю, коснулся слегка своей шапки, и подобострастно смотря на Коконна, сказалъ:
   -- Такъ вы будете говорить съ великимъ герцогомъ де-Гизомъ? Вы очень-счастливы; и конечно вы пріѣхали для...
   -- Для чего? спросилъ Коконна.
   -- Для праздника, отвѣчалъ хозяинъ съ странною улыбкою.
   -- Говори "для праздниковъ". Парижъ, говорятъ, задыхается отъ нихъ. По-крайней-мѣрѣ, только и рѣчи, что о балахъ да каруселяхъ. У васъ веселятся, а?
   -- До-сихъ-поръ еще такъ, понемногу; а думаю, еще кутнутъ.
   -- Свадьба его величества короля наваррскаго привлекаетъ много народа въ Парижъ, сказалъ ла-Моль.
   -- Много гугенотовъ, да! грубо отвѣчалъ хозяинъ, и вдругъ прибавилъ, поправляясь:-- ахъ, извините! Вы, можетъ-быть, протестанты?
   -- Я протестантъ? воскликнулъ Коконна.-- Я католикъ не хуже святѣйшаго отца папы.
   Ла-Гюрьеръ обратился къ ла-Молю, какъ-будто съ вопросомъ; но ла-Моль или не понялъ его взгляда, или счелъ за лучшее не отвѣчать на него.
   -- Если ты не знаешь его величества короля наваррскаго, ла-Гюрьеръ, можетъ-быть, ты знаешь адмирала. Я слышалъ, что онъ при дворѣ въ силѣ, и такъ-какъ ему говорили обо мнѣ, такъ мнѣ хотѣлось бы узнать, гдѣ онъ живетъ, -- если тебѣ не въ тягость сказать мнѣ.
   -- Онъ жилъ въ улицѣ Бетизи, вотъ здѣсь на право, отвѣчалъ хозяинъ съ внутреннею радостью, отразившеюся и на лицѣ его.
   -- Какъ жилъ? спросилъ де-ла-Моль.-- Такъ онъ переѣхалъ?
   -- Да, можетъ быть, -- на тотъ свѣтъ.
   -- Что это значитъ? разомъ воскликнули оба пріѣзжіе:-- адмиралъ переселился на тотъ свѣтъ!
   -- Какъ! господинъ де-Коконна, продолжалъ хозяинъ:-- вы изъ гизовскихъ, и не знаете?
   -- Чего не знаю?
   -- Что третьяго-дня, проходя по Улицѣ Сен-Жермен-л'Оксерруа, мимо дома каноника Пьера-Пиля, адмиралъ былъ раненъ изъ пищали.
   -- И онъ убитъ? воскликнулъ ла-Моль.
   -- Нѣтъ, выстрѣлъ раздробилъ только руку и оторвалъ два пальца. Впрочемъ, надѣются, что картечь была отравлена.
   -- Какъ, мерзавецъ! вскричалъ ла-Моль: -- надѣются!..
   -- Я хотѣлъ сказать "думаютъ", подхватилъ трактирщикъ.-- Не будемъ спорить за слово: я обмолвился.
   И ла-Гюрьеръ, оборотившись спиною къ ла-Молю, съ шутовскою ужимкою высунулъ языкъ передъ Коконна и взглянулъ на него значительно.
   -- Не-уже-ли? спросилъ Коконна, сіяя радостью.
   -- Не-уже-ли? проговорилъ ла-Моль съ грустью.
   -- Какъ я имѣлъ честь доложить вамъ, господа, отвѣчалъ трактирщикъ.
   -- Въ такомъ случаѣ, сказалъ ла-Моль:-- я иду въ Лувръ не теряя ни минуты. Застану ли я короля Генриха?
   -- Вѣроятно, потому-что онъ тамъ живетъ.
   -- И я пойду въ Лувръ, сказалъ Коконна.-- Найду ли я тамъ герцога Гиза?
   -- Вѣроятно, потому-что онъ только-что пришелъ туда съ двумя стами дворянъ.
   -- Такъ пойдемте, Коконна, сказалъ ла-Моль.
   -- Пойдемте.
   -- А ужинъ, господа? спросилъ ла-Гюрьеръ.
   -- А! Я буду ужинать, можетъ-быть, у короля наваррскаго, отвѣчалъ ла-Моль.
   -- А я у герцога Гиза, прибавилъ Коконна.
   -- А я, сказалъ трактирщикъ, проводивъ глазами гостей:-- пойду вычистить шишакъ, приготовить пищаль, да наточить бердышъ; неизвѣстно, что можетъ случиться.
   

V.
О Луврѣ въ особенности и о добродѣтели вообще.

   Оба дворянина, освѣдомившись у перваго встрѣчнаго, пошли улицею Аверонъ, потомъ Сен-Жермен-л'Оксерруа и скоро очутились передъ Лувромъ, башни котораго начали сливаться съ ночною тѣнью.
   -- Что съ вами? спросилъ Коконна у ла-Моля, замѣтивъ, что тотъ остановился и съ какимъ-то почтеніемъ смотрѣлъ на подъемные мосты, узкія окна и острыя башни, вдругъ представшіе его взору.
   -- Право, и самъ не знаю, отвѣчалъ ла-Моль.-- Такъ, сердце бьется... Я не большой трусъ, а не знаю отъ-чего этотъ дворецъ кажется мнѣ мраченъ, и даже ужасенъ.
   -- А мнѣ, сказалъ Коконна: -- тоже не знаю отъ-чего, какъ-то странно-весело. Однакожь я одѣтъ довольно-небрежно, продолжалъ онъ, оглядывая свой дорожній костюмъ.-- Да что за бѣда! это придаетъ молодецкій видъ. Къ-тому же, мнѣ велѣно не терять времени. За это не взъищутъ, потому-что я буквально исполняю приказаніе.
   И оба продолжали идти, волнуемые различными чувствами.
   Лувръ былъ крѣпко оберегаемъ; всѣ караулы были, кажется, удвоены. Это привело сначала молодыхъ людей въ замѣшательство. Но Коконна, смекнувъ, что имя Гиза дѣйствуетъ на Парижанъ въ родѣ талисмана, подошелъ къ часовому и, ссылаясь на герцога, спросилъ, можетъ ли онъ войдти въ Лувръ.
   Это имя точно, казалось, подѣйствовало на солдата сильно; однакожь онъ спросилъ у Коконна, знаетъ ли онъ пароль.
   Коконна долженъ былъ признаться, что не знаетъ.
   -- Такъ идите прочь, отвѣчалъ солдатъ.
   Въ эту минуту, человѣкъ, разговаривавшій съ дежурнымъ офицеромъ и во время разговора разслушавшій, что Коконна проситъ позволенія войдти въ Лувръ, прервалъ свой разговоръ, и, подошедъ къ графу, сказалъ съ сильнымъ нѣмецкимъ выговоромъ:
   -- Вы къ герцогу Гизу?
   -- Я хочу съ нимъ говорить, отвѣчалъ Коконна.
   -- Невозможно! Герцогъ у короля.
   -- У меня есть, однакожъ, письменное предписаніе явиться въ Парижъ.
   -- А! у васъ есть письменное предписаніе?
   -- Да; и я пріѣхалъ очень-издалека.
   -- А! вы пріѣхали очень-издалека?
   -- Изъ Пьемонта.
   -- Хорошо, хорошо! Это другое дѣло. Какъ васъ зовутъ?
   -- Графъ Аннибалъ де-Коконна.
   -- Хорошо! дайте письмо, господинъ Аннипаль, дайте.
   -- Право, онъ очень-милъ и любезенъ, подумалъ де-ла-Моль; еслибъ мнѣ наидти такого же проводника къ королю Генриху.
   -- Давайте же бумагу, продолжалъ Нѣмецъ, протягивая руку къ Коконна, стоявшему въ нерѣшимости.
   -- Постойте! отвѣчалъ Пьемонтецъ, недовѣряя по своей полуитальянской натурѣ.-- Не знаю, можно ли... Я не имѣю чести знать васъ, милостивый государь.
   -- Я Бемъ; я принадлежу герцогу Гизу.
   -- Бемъ, повторилъ Коконна: -- это имя мнѣ неизвѣстно.
   -- Это, ваше благородіе, господинъ де-Бемъ, сказалъ часовой:-- онъ плохо выговариваетъ по-французски. Отдайте ему бумагу, не бойтесь; я ручаюсь.
   -- А! господинъ де-Бемъ! воскликнулъ Коконна.-- Боже мой, какъ не знать васъ!.. Извольте, извольте, съ величайшимъ удовольствіемъ. Вотъ предписаніе. Извините, пожалуйста, что я было-призадумался. Вѣрному слугѣ иначе нельзя...
   -- Хорошо, хорошо, отвѣчалъ Бемъ: -- не въ чемъ извиняться.
   -- Вы такъ обязательны, сказалъ ла-Моль, приближаясь въ свою очередь:-- не потрудитесь ли взять и мою бумагу?
   -- Какъ васъ зовутъ?
   -- Графъ Леракъ де-ла-Моль.
   -- Графъ Леракъ де-ла-Моль?
   -- Да.
   -- Не знаю.
   -- Не удивительно, что я не имѣю чести быть вамъ извѣстенъ: я не здѣшній, и такъ же, какъ и Коконна, пріѣхалъ издалека.
   -- А откуда?
   -- Изъ Прованса.
   -- Тоже съ письмомъ?
   -- Съ письмомъ.
   -- Къ герцогу Гизу?
   -- Нѣтъ, къ его величеству, королю наваррскому.
   -- Я не слуга короля наваррскаго, отвѣчалъ Бемъ, сдѣлавшись вдругъ очень-холоденъ:-- я не могу передать ваше письмо.
   И Бемъ, оборотившись къ ла-Молю спиною, пошелъ въ Лувръ, давая Коконна знакъ слѣдовать за нимъ.
   Ла-Моль остался одинъ.
   Въ это самое время, изъ дверей Лувра, сосѣднихъ съ тѣмъ входомъ, въ который вошли Бемъ и Коконна, вышли человѣкъ сто дворянъ.
   -- А! сказалъ часовой своему товарищу.-- Вотъ Муи съ своими гугенотами; смотри, какъ они веселы. Король вѣрно обѣщалъ имъ смерть убійцы адмирала: онъ же убилъ и отца Муи, такъ сынъ однимъ ударомъ отплатитъ за двухъ.
   -- Скажи, пожалуйста, сказалъ ла-Моль, обращаясь къ солдату: -- ты, кажется, сказалъ, что это де-Муи?
   -- Да.
   -- И что эти господа...
   -- Еретики?-- да.
   -- Спасибо, отвѣчалъ ла-Моль, не обращая вниманія на выраженія солдата.-- Мнѣ только и нужно знать.
   Онъ обратился къ предводителю этой толпы.
   -- Я узналъ, что вы господинъ де-Муи.
   -- Такъ точно, отвѣчалъ тотъ учтиво.
   -- Имя ваше извѣстно между приверженцами церкви, и потому, смѣю обратиться къ вамъ съ просьбою.
   -- Что вамъ угодно?.. Но позвольте прежде узнать, съ кѣмъ я имѣю честь говорить?
   -- Съ графомъ Леракъ де-ла-Молемъ.
   Молодые люди раскланялись.
   -- Говорите же, сказалъ де-Муи.
   -- Я пріѣхалъ изъ Э, и привезъ письмо отъ г. д'Онака, губернатора Прованса. Письмо адресовано на имя короля наваррскаго, и въ немъ есть важныя, нетерпящія отлагательства извѣстія. Какъ вручить мнѣ это письмо? Какъ войдти въ Лувръ?
   -- Нѣтъ ничего легче, какъ войдти въ Лувръ, отвѣчалъ де-Муи:-- только, кажется, король наваррскій теперь очень-занятъ, и врядъ ли пріиметъ васъ. Впрочемъ, если вамъ угодно идти за мною, я доведу васъ до его комнатъ. Остальное уже ваше дѣло.
   -- Благодарю васъ.
   -- Пойдемте, сказалъ де-Муи.
   Де-Муи сошелъ съ лошади, бросилъ поводья слугѣ, подошелъ къ калиткѣ, сказался часовому, ввелъ де-ла-Моля въ замокъ, и, отворяя дверь въ покои короля, сказалъ:
   -- Войдите и спросите.
   Съ этими словами онъ поклонился и ушелъ.
   Ла-Моль, оставшись одинъ, посмотрѣлъ вокругъ. Передняя была пуста; одна изъ внутреннихъ дверей отворена. Онъ сдѣлалъ нѣсколько шаговъ и очутился въ корридорѣ.
   Онъ постучалъ и заговорилъ,-- никто не отвѣчалъ. Глубочайшее безмолвіе царствовало въ этой части Лувра.
   -- Что жь мнѣ говорили о строгомъ этикетѣ? подумалъ онъ; -- сюда можно прійдти какъ на площадь и уйдти.
   Онъ кликнулъ еще разъ, но все по-прежнему оставалось тихо.
   -- Пойдемъ впередъ, подумалъ онъ:-- наконецъ кого-нибудь да встрѣчу же.
   И онъ пошелъ по корридору, который все становился темнѣе и темнѣе.
   Вдругъ дверь, противоположная той, въ которую онъ вошелъ, растворилась и появились два пажа со свѣчами въ рукахъ; они освѣщали дорогу женщинѣ высокаго роста, величественной наружности и очень-красивой собою.
   Свѣтъ совершенно озарилъ ла-Моля, остановившагося на мѣстѣ.
   Женщина тоже остановилась.
   -- Что вамъ угодно? спросила она молодаго человѣка голосомъ, который раздался въ его ушахъ, какъ очаровательная музыка.
   -- Извините, отвѣчалъ ла-Моль, потупляя глаза.-- Господинъ де-Муи ввелъ меня сюда; я ищу короля наваррскаго.
   -- Его величество вовсе не здѣсь; онъ, я думаю, у своего шурина. Но, можетъ-быть, за его отсутствіемъ, вы можете объявить королевѣ, что вамъ надо?
   -- Конечно, отвѣчалъ ла-Моль:-- если кто-нибудь сдѣлаетъ мнѣ одолженіе проводить меня къ ней.
   -- Она передъ вами.
   -- Какъ? воскликнулъ де-ла-Моль.
   -- Я королева наваррская, отвѣчала Маргерита.
   На лицѣ ла-Моля выразился такой испугъ и удивленіе, что королева улыбнулась.
   -- Говорите скорѣе, сказала она:-- меня ждутъ къ королевѣ-матери.
   -- О! если вамъ не время, позвольте мнѣ удалиться, потому-что невозможно говорить теперь. Я не въ состояніи связать двухъ мыслей... вы поразили меня. Я не разсуждаю; я просто удивляюсь.
   Маргерита граціозно подошла къ молодому человѣку, который безсознательно сдѣлалъ очень-тонкій комплиментъ.
   -- Успокойтесь, сказала она.-- Я подожду, и меня подождутъ.
   -- Извините, ваше величество, я не поклонился вамъ съ тѣмъ почтеніемъ, которое вы имѣете право требовать отъ покорнѣйшаго слуги вашего, по...
   -- Но вы приняли меня за одну изъ моихъ женщинъ.
   -- Нѣтъ, ваше величество. Я принялъ васъ за тѣнь прекрасной Діаны де-Пуатье. Говорятъ, она является въ Луврѣ.
   -- Я за васъ небоюсь, сказала Маргерита:-- вы при дворѣ уживетесь... У васъ есть письмо къ королю, говорите вы? Это лишнее. Впрочемъ, все равно; гдѣ оно? Я его отдамъ... Только поспѣшите, пожалуйста.
   Въ мгновеніе ока ла-Моль разстегнулъ свой камзолъ и досталъ письмо, завернутое въ шелкъ.
   Маргерита взяла письмо и взглянула на почеркъ.
   -- Вы не графъ ли де-ла-Моль? спросила она.
   -- Такъ точно... Не-уже-ли я такъ счастливъ, что имя мое извѣстно вашему величеству?
   -- Я слышала его отъ моего мужа, короля, и отъ брата, герцога д'Алансона. Я знаю, что васъ ждутъ.
   Она спрятала письмо, теплое еще отъ груди молодаго человѣка, въ свой корсажъ, испещренный шитьемъ и брильянтами.
   Ла-Моль жадно слѣдилъ глазами за каждымъ движеніемъ Маргериты.
   -- Теперь, сказала она: -- сойдите въ галерею внизъ, и дождитесь, пока пріидетъ кто-нибудь отъ короля наваррскаго или герцога д'Алапсона. Мой пажъ проводитъ васъ.
   Съ этими словами, Маргерита пошла дальше. Ла-Моль прижался къ стѣнѣ. По корридоръ былъ такъ узокъ, а платье королевы наваррской такъ полно, что оно коснулось молодаго человѣка. Сильный ароматъ разливался по пути ея.
   Ла-Моль вздрогнулъ всѣмъ тѣломъ, и чувствуя, что готовъ упасть, прислонился къ стѣнѣ.
   Маргерита исчезла какъ видѣніе.
   -- Пойдемте! спросилъ пажъ, которому велѣно было проводить ла-Моля въ галерею.
   -- Да, да, отвѣчалъ ла-Моль въ упоеніи. Пажъ указывалъ ему дорогу въ ту сторону, куда скрылась Маргерита, и графъ, спѣша идти, какъ-будто надѣялся увидѣть ее еще разъ.
   И дѣйствительно, дошедъ до верхнихъ ступеней лѣстницы, онъ замѣтилъ ее въ нижнемъ этажѣ, и случайно ли, или потому-что шумъ шаговъ его достигъ до ея слуха, Маргерита оглянулась, и онъ увидѣлъ ее еще разъ.
   -- О! сказалъ онъ, идя въ-слѣдъ за пажомъ.-- Это не смертная: это богиня. И, какъ говоритъ Виргилій,
   
   Et vera incessu patuit dea.
   
   -- Что жь вы? спросилъ пажъ.
   -- Здѣсь, отвѣчалъ ла-Моль:-- здѣсь; извините, пожалуйста.
   Пажъ пошелъ впередъ, сошелъ въ этажъ ниже, отворилъ дверь, другую, и, остановившись на порогѣ, сказалъ:
   -- Вотъ мѣсто, гдѣ вы должны дожидаться.
   Ла-Моль вошелъ въ галерею, и дверь за нимъ затворилась.
   Галерея была почти-пуста; въ ней ходилъ только одинъ человѣкъ, тоже, по-видимому, кого-нибудь ожидавшій.
   Вечеръ уже широкими тѣнями ложился съ высокихъ сводовъ, и находившіеся въ галереѣ не могли распознать другъ друга, хотя между ними было всего шаговъ двадцать. Ла-Моль подошелъ ближе.
   -- Прости Господи! проговорилъ онъ, приблизившись на нѣсколько шаговъ.-- Да это графъ Коконна!
   Пьемонтецъ успѣлъ уже обернуться на шумъ шаговъ и съ такимъ же удивленіемъ смотрѣлъ на ла-Моля.
   -- Ла-Моль, чортъ возьми! воскликнулъ онъ.-- А! да что жь это я? У короля, -- и произношу ругательства! Впрочемъ, король ругается, кажется, не хуже меня, даже въ церкви. Ну-съ! Такъ вотъ мы съ вами въ Луврѣ?
   -- Какъ видите; Бемъ ввелъ васъ.
   -- Да, прелюбезный Нѣмецъ этотъ Бемъ... А вы, -- васъ кто провелъ?
   -- Паж... я говорилъ вамъ, что гугеноты не безъ вліянія при дворѣ... Что жь, видѣли вы Гиза?
   -- Нѣтъ еще... А вы имѣли аудіенцію у короля наваррскаго?
   -- Нѣтъ; но за этимъ остановки не будетъ. Меня проводили сюда и велѣли дожидаться.
   -- Вы увидите, что дѣло идетъ о какомъ-нибудь торжественномъ ужинѣ, и что намъ прійдется сидѣть рядомъ. Какая странная судьба, въ-самомъ-дѣлѣ! Вотъ уже два часа, какъ случай безпрестанно насъ сводитъ... Однако, что съ вами? Вы о чемъ-то задумались?
   -- Я? быстро проговорилъ ла-Моль, вздрогнувъ. (Онъ дѣйствительно все еще не могъ опомниться отъ своего видѣнія.) -- Нѣтъ! Это мѣсто, гдѣ мы находимся, пробуждаетъ во мнѣ тысячу размышленій.
   -- Философскихъ, не правда ли? Со мною точно то же. Когда вы входили, именно въ ту минуту мнѣ приходили на память всѣ наставленія моего учителя. Знаете ли вы, графъ, Плутарха?
   -- Какъ не знать! отвѣчалъ графъ улыбаясь: -- это одинъ изъ моихъ любимыхъ авторовъ.
   -- Этотъ великій человѣкъ, продолжалъ Коконна серьёзно:-- кажется, не ошибся, сравнивая дары природы съ бальзамическими растеніями, которыхъ ароматъ никогда не изсякаетъ и которыя одарены силою исцѣлять раны.
   -- Вы знаете по-гречески, Коконна? спросилъ ла-Моль, пристально глядя на своего собесѣдника.
   -- Нѣтъ; но учитель мой зналъ, и совѣтовалъ мнѣ, когда я буду при дворѣ, разсуждать о добродѣтели. "Это" говорилъ онъ: "выказываетъ человѣка съ хорошей стороны". И я твердо помню его наставленія, говорю вамъ... Кстати, голодны вы?
   -- Нѣтъ.
   -- Кажется, вы заглядывались на жареную птицу въ Belle Etoile? Что до меня -- я просто умираю съ голода.
   -- Вотъ прекрасный случай приложить къ дѣлу ваши положенія о добродѣтели и доказать свое удивленіе къ Плутарху: -- великій писатель говоритъ гдѣ-то: полезно упражнять душу въ скорби и желудокъ въ голодѣ. Prepon esti ten men psychên oduné ton de gastéra scmo askein.
   -- А! такъ вы знаете по-гречески? воскликнулъ въ изумленіи Коконна.
   -- Да, отвѣчалъ ла-Моль:-- мой наставникъ меня выучилъ.
   -- Въ такомъ случаѣ, счастіе ваше, чортъ возьми, обезпечено. Вы будете писать стихи съ Карломъ и говорить по-гречески съ королевой Маргеритой.
   -- Не считая еще того, прибавилъ ла-Моль, смѣясь:-- что я могу говорить по-гасконски съ королемъ наваррскимъ.
   Въ эту минуту, дверь въ концѣ галереи, примыкавшемъ къ комнатамъ короля, отворилась; раздался звукъ шаговъ, и въ темнотѣ можно было разглядѣть приближеніе какой-то тѣни. Тѣнь превратилась въ тѣло, и это тѣло былъ г. Бемъ.
   Онъ взглянулъ обоимъ въ лицо, чтобъ узнать того, кого ему было надо, и далъ Коконна знакъ идти за нимъ.
   Коконна простился рукою съ ла-Молемъ.
   Бемъ довелъ Коконна до конца галереи, отворилъ дверь, и они очутились на первой ступени лѣстницы.
   Здѣсь онъ остановился, оглянулся вокругъ, вверхъ и внизъ, и спросилъ:
   -- Гдѣ вы живете, господинъ де-Коконна?
   -- Въ гостинницѣ à la Belle Etoile, въ Улицѣ-д'Арбр-Секъ.
   -- Хорошо, хорошо! Это два шага отсюда... Ступайте проворнѣе домой, и въ эту ночь...
   Онъ снова оглянулся.
   -- Что же въ эту ночь? спросилъ Коконна.
   -- Ночью возвратитесь сюда съ бѣлымъ крестомъ на шляпѣ. Пароль будетъ: Тсс! тише!
   -- Но въ которомъ же часу прійдти?
   -- Когда ударятъ въ набатъ.
   -- Какъ въ набатъ? спросилъ Коконна.
   -- Да, въ набатъ; вотъ такъ: бумъ! бумъ!
   -- А! понимаю. Хорошо, отвѣчалъ Коконна.
   И, поклонившись Бему, онъ ушелъ, задавая себѣ вопросъ:
   -- Что онъ хотѣлъ сказать? И съ какой стати ударятъ въ набатъ?.. Все равно, я остаюсь при своемъ мнѣніи: прелюбезный Tedesco этотъ Бемъ. Не дождаться ли ла-Моля?... Нѣтъ, онъ вѣрно будетъ ужинать у короля наваррскаго.
   И Коконна пошелъ въ Улицу-д'Арбр-Секъ, куда, какъ магнитъ, притягивала его вывѣска à la Belle Etoile.
   Между-тѣмъ, отворилась дверь въ другой части галереи, ведущая въ покои короля наваррскаго, и пажъ, подошедши къ ла-Молю, сказалъ:
   -- Вы графъ ла-Моль?
   -- Я.
   -- Гдѣ вы живете?
   -- Въ Улицѣ-д'Арбр-Секъ, въ гостинницѣ à la Belle Etoile.
   -- Хорошо! Это рядомъ съ Лувромъ. Слушайте... Его величество приказалъ вамъ сказать, что не можетъ принять васъ теперь; но, можетъ-быть, онъ пришлетъ за вами ночью. Во всякомъ случаѣ, если до завтрашняго утра вы не получите отъ него никакого извѣстія, приходите въ Лувръ.
   -- А если часовой не впуститъ?
   -- Да! правда... Пароль: Наварра. Произнесите это слово, и всѣ двери для васъ отворятся.
   -- Благодарю васъ.
   -- Позвольте; мнѣ приказано проводить васъ до калитки, чтобъ вы не заблудились въ Луврѣ.
   -- Да! подумалъ ла-Моль, вышедъ изъ дворца: -- а Коконна? онъ вѣрно остался ужинать у Гиза.
   Но первое лицо, которое онъ встрѣтилъ, входя въ гостинницу ла-Гюрьера, былъ Коконна, сидѣвшій за гигантскою яичницею.
   -- О-го! воскликнулъ Коконна, хохоча во все горло: -- вы, кажется, такъ же ужинали у короля наваррскаго, какъ я у герцога Гиза?
   -- Кажется.
   -- А голодъ явился?
   -- Кажется.
   -- На зло Плутарху?
   -- Графъ, сказалъ ла-Моль, смѣясь.-- Плутархъ говоритъ въ другомъ мѣстѣ: "имущій долженъ дѣлиться съ неимущимъ". Не раздѣлите ли вы, ради Плутарха, вашей яичницы со мною? За ужиномъ мы побесѣдуемъ о добродѣтели.
   -- Нѣтъ! пожалуйста, нѣтъ! отвѣчалъ Коконна.-- Это хорошо въ Луврѣ, когда боишься, что подслушаютъ, и когда желудокъ пустъ. Садитесь и кушайте.
   -- Теперь я вижу, что судьба рѣшительно соединила насъ неразрывно. Вы ночуете здѣсь?
   -- Не знаю.
   -- И я не знаю.
   -- Во всякомъ случаѣ, я знаю, гдѣ проведу ночь.
   -- Гдѣ же?
   -- Тамъ, гдѣ вы; это неизбѣжно.
   И оба начали смѣяться, усердно уничтожая яичницу ла-Гюрьера.
   

VI.
Уплаченный долгъ.

   Если читателю любопытно знать, почему король наваррскій не принялъ ла-Моля, почему Коконна не могъ видѣть Гиза, и почему оба они, вмѣсто того, чтобъ лакомиться въ Луврѣ фазанами, куропатками и т. п., принуждены были удовольствоваться яичницею въ гостинницѣ à la Belle Etoile, -- мы просимъ его войдти съ нами въ старый королевскій дворецъ и послѣдовать за королевой Маргеритой наваррской, которую ла-Моль потерялъ изъ вида при входѣ въ галерею.
   Когда Маргерита сходила съ лѣстницы, герцогъ де-Гизъ, котораго она не видала съ ночи своей свадьбы, былъ въ кабинетѣ короля. Съ лѣстницы, по которой сходила Маргерита, былъ поворотъ. Изъ кабинета, въ которомъ былъ Гизъ, вела дверь; поворотъ и дверь оба вели въ корридоръ, а корридоръ въ покои королевыматери, Катерины-Медичи.
   Катерина-Медичи была одна: она сидѣла у стола, облокотившись на молитвенникъ и склонивъ голову на руку, еще замѣчательно-красивую, благодаря косметическимъ средствамъ Флорентинца Рене, исправлявшаго при ней двойную должность -- парфюмера и отравителя.
   Вдова Генриха II была въ траурѣ, котораго не снимала со смерти мужа. Теперь ей было около 52-хъ лѣтъ, и, благодаря свѣжей полнотѣ, она сохранила еще черты своей первой красоты. Комната, подобно костюму королевы, носила на себѣ характеръ вдовства. Все въ ней было мрачно: стѣны, мебель, матеріи. Только надъ балдахиномъ, покрывавшимъ королевское кресло, виднѣлось живое изображеніе радуги, съ слѣдующимъ греческимъ девизомъ, даннымъ королемъ Францискомъ I: Plios pherei ê de kai aïthzen, т. е. въ ней слиты свѣтъ и чистота.-- На креслахъ лежала собачка, подаренная Катеринѣ Генрихомъ наваррскимъ и названная миѳологическимъ именемъ Фебы.
   Вдругъ, въ ту самую минуту, когда королева совершенно погрузилась въ мысль, заставившую ее медленно улыбнуться, кто-то отворилъ дверь, приподнялъ завѣсу и, показавъ блѣдное лицо свое, сказалъ:
   -- Дѣла плохи.
   Катерина подняла голову и узнала герцога Гиза.
   -- Какъ! Плохи? повторила она.-- Что это значитъ, Генрихъ?
   -- То, что король больше нежели когда-нибудь привязанъ къ этимъ проклятымъ гугенотамъ, и если мы будемъ дожидаться его позволенія выполнить свое великое предпріятіе, намъ прійдется ждать долго, можетъ-быть, вѣчно.
   -- Что же такое случилось? спросила Екатерина, сохраняя обычное спокойствіе своего лица, которому она такъ хорошо умѣла, смотря по надобности, придавать самыя противоположныя выраженія.
   -- Сейчасъ я въ двадцатый разъ завелъ съ его величествомъ разговоръ, долго ли будемъ мы терпѣть всѣ эти дерзости, которыя позволяютъ себѣ гугеноты съ-тѣхъ-поръ, какъ ранили адмирала.
   -- Что жь отвѣчалъ вамъ сынъ мой? спросила Екатерина.
   -- Онъ отвѣчалъ мнѣ: "Господинъ герцогъ! Народъ долженъ подозрѣвать васъ въ убіеніи моего втораго отца, адмирала; защищайтесь, какъ вамъ угодно. Что касается до меня, я защищу самхъ себя какъ слѣдуетъ, если меня оскорбятъ..." Съ этими словами онъ отворотился и пошелъ кормить своихъ собакъ.
   -- И вы не рѣшились остановить его?
   -- Рѣшился. Но онъ отвѣчалъ мнѣ извѣстнымъ вамъ тономъ, бросивъ на меня тотъ взглядъ, который свойственъ только ему одному: "Герцогъ! собаки мои голодны; нельзя же ихъ заставить ждать: онѣ не люди." -- Я пришелъ извѣстить васъ объ этомъ.
   -- И хорошо сдѣлали, отвѣчала королева.
   -- Но что же дѣлать теперь?
   -- Испытать послѣднее усиліе.
   -- Кто возьмется за это?
   -- Я. Король одинъ?
   -- Нѣтъ. Онъ съ Таванномъ.
   -- Подождите меня здѣсь. Или, лучше, идите за мною поодаль.
   Катерина встала и пошла къ комнатѣ, гдѣ на турецкихъ коврахъ и бархатныхъ подушкахъ покоились любимыя собаки короля. На жердяхъ, вдѣланныхъ въ стѣну, сидѣли два или три сокола и маленькая сорока, которою Карлъ IX травилъ маленькихъ птичекъ въ садахъ стараго Лувра и Тюльери, начинавшаго строиться.
   Во время этого перехода, королева сложила блѣдное, полное тоски выраженіе лица, и на рѣсницахъ ея блеснула послѣдняя, или лучше сказать первая слеза.
   Она тихо подошла къ Карлу, который раздавалъ собакамъ куски пирога, разрѣзаннаго на равныя части.
   -- Сынъ мой, произнесла Катерина съ такимъ искуснымъ дрожаніемъ голоса, что король вздрогнулъ.
   -- Что вы? спросилъ Карлъ, быстро оглянувшись.
   -- Я пришла просить у тебя позволенія удалиться въ который-нибудь изъ твоихъ замковъ; мнѣ все равно куда бы ни было, лишь бы подальше отъ Парижа.
   -- А зачѣмъ это? спросилъ Карлъ, устремивъ на мать свои стеклянные глаза, дѣлавшіеся въ извѣстныхъ случаяхъ такъ проницательными.
   -- Потому-что каждый день гугеноты дѣлаютъ мнѣ новыя оскорбленія; потому-что не дальше какъ сегодня я слышала, что вы грозили протестантами среди самаго Лувра. Я не хочу дольше быть свидѣтельницею подобныхъ сценъ.
   -- Да что же дѣлать, матушка, сказалъ Карлъ съ выраженіемъ глубокаго убѣжденія:-- хотѣли убить ихъ адмирала. Подлый убійца убилъ уже ихъ храбраго де-Муи. Mort de ma vie! Надобно же, чтобъ было въ королевствѣ правосудіе!
   -- О, будь покоенъ! за правосудіемъ у нихъ дѣло не станетъ. Если ты откажешь имъ въ правосудіи, они распорядятся сами. Сегодня отплатятъ мнѣ, завтра Гизу, потомъ и тебѣ.
   -- Вы думаете? сказалъ Карлъ голосомъ, въ которомъ въ первый разъ послышалось сомнѣніе.
   -- Не-уже-ли ты не видишь, сказала Катерина, вполнѣ предаваясь стремленію своихъ мыслей:-- что дѣло идетъ уже не о смерти Франсуа Гиза или адмирала, не о протестантской или католической религіи, но просто о смѣнѣ сына Генриха II сыномъ Антуана де-Бурбона.
   -- Полноте, полноте, матушка! вы опять начали преувеливать.
   -- Какое же твое мнѣніе?
   -- Обождать, матушка, обождать. Вся человѣческая мудрость заключается въ этомъ словѣ. Величайшій, могущественнѣйшій, въ особенности ловчайшій человѣкъ тотъ, кто умѣетъ выжидать.
   -- Такъ жди; но я не буду ждать.
   Съ этими словами, Катерина поклонилась и хотѣла выйдти.
   Карлъ остановилъ ее.
   -- Что же дѣлать, матушка? спросилъ онъ.-- Я справедливъ, это главное, и мнѣ хотѣлось бы, чтобъ всѣ были мною довольны.
   Катерина приблизилась.
   -- Подойдите, графъ, сказала она Таванну, ласкавшему сороку:-- и скажите королю, что, по вашему мнѣнію, долженъ онъ дѣлать.
   -- Позволите ли, ваше величество? спросилъ графъ.
   -- Говори, Таваннъ, говори.
   -- Что ваше величество дѣлаете на охотѣ, когда на васъ бросается раненный кабанъ?
   -- Я жду его съ твердостью, отвѣчалъ Карлъ:-- и пронзаю его моимъ копьемъ.
   -- Единственно для того, чтобъ онъ тебя не ранилъ, прибавила Катерина.
   -- И для забавы, сказалъ король съ улыбкою, говорившею, что смѣлость дошла уже до звѣрства.-- Но я не стану забавляться, убивая своихъ подданныхъ: гугеноты мнѣ такіе же подданные, какъ и католики.
   -- Въ такомъ случаѣ, сказала Катерина: -- твои подданные протестанты сдѣлаютъ то же, что кабанъ, которому не всадили въ горло копья: они опрокинутъ престолъ.
   -- О! Вы думаете? спросилъ Карлъ такимъ голосомъ, который ясно говорилъ, что онъ плохо вѣритъ въ предсказанія своей матери.
   -- Развѣ вы не видѣли сегодня Муи съ товарищами?
   -- Видѣлъ; они только-что ушли отъ меня. Что же требовалъ онъ несправедливаго? Онъ требовалъ смерти убійцы отца его и адмирала. Развѣ мы не наказали Монгомери за смерть моего отца и вашего мужа, не смотря на то, что эта смерть была просто случай?
   -- Довольно, ваше величество, сказала Катерина, обидѣвшись:-- не будемъ говорить объ этомъ. Ваше величество находитесь подъ защитою Бога: онъ далъ вамъ и силу, и мудрость, и вѣру. Я же, бѣдная женщина, оставленная Богомъ за грѣхи мои, я трепещу и отступаю.
   Катерина поклонилась въ другой разъ и вышла, давая знакъ герцогу Гизу, вошедшему въ-продолженіе послѣдняго разговора, чтобъ онъ остался и сдѣлалъ еще одну попытку.
   Карлъ проводилъ глазами мать, но не позвалъ ея назадъ; потомъ дачалъ ласкать своихъ собакъ, насвистывая охотничью пѣсню, и наконецъ вдругъ сказалъ:
   -- У матушки истинно-царскій духъ; она ни надъ чѣмъ не задумывается. Убить нисколько дюжинъ гугенотовъ за то, что они пришли просить о правосудіи! Да развѣ они не имѣютъ на это права?
   -- Нѣсколько дюжинъ? проговорилъ герцогъ Гизъ.
   -- А! вы здѣсь? сказалъ король, какъ-будто только-что замѣтилъ его.-- Да, нѣсколько дюжинъ; хорошая убыль. Да вотъ, еслибъ кто-нибудь пришелъ и сказалъ мнѣ: государь! вы освободитесь отъ всѣхъ вашихъ враговъ разомъ, и завтра нёкому будетъ упрекнуть васъ въ ихъ смерти,-- а! тогда другое дѣло.
   -- Что же дальше, ваше величество?
   -- Таваннъ, прервалъ король: -- ты утомишь Марго. Посади ее на мѣсто. Изъ того, что она носитъ одно имя съ моею сестрою, королевою наваррской, не слѣдуетъ еще, что всѣ должны ласкать ее.
   Таваннъ посадилъ сороку на жердь и принялся сворачивать и разворачивать уши одной изъ собакъ.
   -- Но еслибъ вамъ сказали: ваше величество -- завтра вы будете избавлены отъ всѣхъ враговъ?
   -- А заступленіемъ какого святаго совершится это чудо?
   -- Сегодня 24 августа, слѣдовательно заступленіемъ св. Варѳоломея.
   -- Славный святой, сказалъ король:-- который позволилъ съ себя живаго содрать кожу.
   -- Тѣмъ лучше! чѣмъ больше были его страданія, тѣмъ больше долженъ онъ быть сердитъ на своихъ палачей.
   -- И это вы, милый братецъ, сказалъ король:-- вы, своею красивою шпажонкою съ золотымъ эфесомъ хотите убить къ завтраму десять тысячъ гугенотовъ? Ха! ха! ха! Mort de ma vie! Какой же вы шутникъ, герцогъ!
   И король захохоталъ, но такимъ ложнымъ хохотомъ, что эхо повторило его какимъ-то мрачнымъ звукомъ.
   -- Ваше величество! одно слово, продолжалъ герцогъ, невольно вздрогнувъ отъ этого смѣха, въ которомъ не было ничего человѣческаго:-- одинъ знакъ, и все готово. У меня есть Швейцарцы, тысяча-сто дворянъ, мѣщане; у вашего величества своя гвардія, друзья, католическіе дворяне... насъ двадцать противъ одного.
   -- Если вы такъ сильны, что же вы жужжите мнѣ въ уши?.. Распорядитесь безъ меня...
   И король опять обратился къ своимъ собакамъ.
   Занавѣска поднялась, и опять явилась Катерина.
   -- Дѣло идетъ на ладъ, сказала она герцогу:-- настаивайте, онъ уступитъ.
   И занавѣска опять опустилась. Карлъ не видѣлъ, или притворился, что не видѣлъ этого явленія.
   -- Мнѣ надо, однакожь, знать, продолжалъ герцогъ:-- пріятны ли будутъ вашему величеству мои распоряженія, если я стану дѣйствовать самъ?
   -- Право, Генрихъ, вы пристали ко мнѣ какъ съ ножомъ къ горлу; однакожь я не поддамся: развѣ я не король?
   -- Нѣтъ еще, не король; но отъ васъ зависитъ быть королемъ завтра.
   -- Да... такъ вѣдь этакъ убьютъ, продолжалъ Карлъ:-- и короля наваррскаго, и принца Конде... у меня въ Луврѣ... а?
   Потомъ, голосомъ едва-слышнымъ, онъ прибавилъ:
   -- Внѣ Лувра, -- другое дѣло...
   -- Сегодня вечеромъ они уйдутъ пировать съ герцогомъ д'Алансономъ, ваше величество.
   -- Таваннъ! сказалъ король, удивительно-искусно притворившись сердитымъ: -- ты только дразнишь собаку. Сюда, Актеонъ, сюда!
   И Карлъ вышелъ, не слушая больше ничего; герцогъ и Таваннъ остались въ прежнемъ недоумѣніи.
   Между-тѣмъ, сцена совершенно-другаго рода происходила въ покояхъ Катерины, которая, давъ Гизу совѣтъ не плошать, пошла къ себѣ и застала тамъ лица, обыкновенно собиравшіяся къ ней ввечеру.
   Катерина возвратилась съ такимъ же веселымъ лицомъ, какъ ушла съ мрачнымъ. Мало-по-малу, она очень-ласково отпустила своихъ придворныхъ дамъ и кавалеровъ; осталась только Маргерита, которая сидѣла на сундукѣ у открытаго окна и глядѣла на небо, погрузившись въ размышленія.
   Оставшись наединѣ съ дочерью, королева-мать раза два или три открывала ротъ и хотѣла заговорить, но мрачная мысль отталкивала слова въ глубину груди.
   Въ это время вошелъ Генрихъ-Наваррскій.
   Собачка, спавшая на креслахъ, вскочила и побѣжала къ нему.
   -- Вы здѣсь? сказала вздрогнувъ Катерина.-- Вы ужинаете въ Луврѣ?
   -- Нѣтъ, отвѣчалъ Генрихъ: -- мы отправляемся въ городъ съ д'Аласономъ и Конде. Я даже думалъ, не у васъ ли они?
   Катерина улыбнулась.
   -- Ступайте, господа, ступайте, сказала она.-- Мужчины счастливы, что могутъ такъ выходить. Не правда ли, Маргерита?
   -- Да, отвѣчала Маргерита:-- свобода сладка!
   -- Не хотите ли вы сказать, что я лишаю ея васъ? спросилъ Генрихъ, наклоняясь къ женѣ.
   -- Нѣтъ; и я жалѣю не о себѣ, по о женщинахъ вообще.
   -- Вы идете, можетъ-быть, провѣдать адмирала? спросила Катёрина.
   -- Да, можетъ-быть.
   -- Ступайте; вы подадите этимъ хорошій примѣръ. Завтра увѣдомьте меня о его здоровьѣ.
   -- Я пойду, если вы одобряете это намѣреніе.
   -- Я? сказала Катерина: -- я ничего не одобряю... Кто это тамъ?.. откажите, откажите.
   Генрихъ сдѣлалъ шагъ къ дверямъ, чтобъ исполнить приказаніе королевы, но занавѣсъ въ это время приподнялся, и показалась бѣлокурая головка г-жи де-Совъ.
   -- Ваше величество! парфюмеръ Рене, котораго вы изволили требовать, пришелъ.
   Катерина съ быстротою молніи взглянула-на Генриха-Наваррскаго. Король слегка покраснѣлъ; потомъ вдругъ ужасно поблѣднѣлъ. Имя, которое произнесли, было имя убійцы его матери. Генрихъ почувствовалъ, что лицо его говоритъ о внутреннемъ волненіи, и облокотился на окно.
   Собачка завыла.
   Въ это время, вошли въ комнату двѣ особы: одна, о которой доложили, другая, которая могла войдти и безъ доклада.
   Одинъ былъ Рене, парфюмеръ. Онъ приблизился къ королевѣ со всѣмъ униженнымъ церемоніаломъ флорентинскихъ слугъ; въ рукахъ у него былъ ящичекъ; онъ открылъ его: всѣ отдѣленія его были наполнены порошками и флаконами.
   Другая особа была принцесса лорренская, старшая сестра Маргариты. Она вошла въ маленькую потайную дверь, ведущую изъ кабинета короля. Принцесса была блѣдна и дрожала; надѣясь, что Катерина, занятая съ госпожою де-Совъ разсматриваніемъ ящичка, принесеннаго Рене, не замѣтила ея, она сѣла возлѣ Маргериты; король наваррскій стоялъ возлѣ жены, склонивъ голову на руку, какъ человѣкъ, старающійся опомниться отъ внезапнаго ослѣпленія.
   Въ эту минуту, Катерина обернулась.
   -- Маргерита, сказала она:-- ты можешь уидти къ себѣ. А вы, Генрихъ, можете отправиться повеселиться въ городъ.
   Маргерита встала; Генрихъ повернулся, чтобъ идти.
   Принцесса лорренская схватила руку Магериты.
   -- Сестра! проговорила она тихо и скоро:-- именемъ Гиза, которому вы спасли жизнь и который теперь спасаетъ вашу, заклинаю васъ, не уходите отсюда, не уходите домой!
   -- А? что говоришь ты, Клодія? спросила Катерина.
   -- Ничего, матушка.
   -- Ты что-то шепнула Маргеритѣ.
   -- Я пожелала ей добраго вечера и передала поклонъ отъ герцогини де-Неверъ.
   -- А гдѣ эта прекрасная герцогиня?
   -- Она съ Гизомъ.
   Катерина взглянула на дочерей своимъ подозрительнымъ взглядомъ и нахмурила брови.
   -- Поди сюда, Клодія, сказала королева-мать.
   Клодія повиновалась. Катерина взяла ее за руку.
   -- Что ты ей сказала, болтунья? проговорила она, больно сжимая руку дочери.
   Генрихъ, не слыша ничего, но не упустивъ ни одной пантомимы королевы, Клодіи и Маргериты, обратился къ женѣ:-- Позвольте мнѣ поцаловать вашу руку.
   Маргерита протянула ему дрожащую руку.
   -- Что она вамъ сказала? спросилъ онъ шопотомъ, наклоняясь къ ея рукѣ.
   -- Чтобъ я не уходила. Ради Бога, не уходите и вы.
   Эти слова блеснули быстро какъ молнія; но этого свѣта было достаточно, чтобъ освѣтить Генриху цѣлый заговоръ.
   -- Это еще не все, сказала Маргерита.-- Вотъ письмо, привезенное провансальскимъ дворяниномъ.
   -- Де-Ла-Молемъ?
   -- Да.
   -- Благодарю васъ, сказалъ онъ, пряча письмо за пазуху. Онъ отошелъ отъ жены, почти-растерявшейся, и положилъ руку на плечо флорентинца.
   -- Ну, что, Рене? сказалъ онъ.-- Каково идетъ торговля?
   -- Порядочно, ваше величество, порядочно, отвѣчалъ отравитель съ предательскою улыбкою.
   -- Я думаю, сказалъ Генрихъ: -- когда имѣешь на рукахъ всѣ коронованныя головы во Франціи и за границей.
   -- Исключая головы короля наваррскаго, дерзко замѣтилъ Флорентинецъ.
   -- Ventre-saint-gris! воскликнулъ Генрихъ: -- вы правы; а бѣдная матушка, покупавшая у васъ, еще рекомендовала мнѣ, умирая, парфюмера Рене. Завтра, или послѣ-завтра зайдите ко мнѣ и принесите лучшіе духи, какіе есть у васъ.
   -- Это не мѣшаетъ, смѣясь замѣтила Катерина: -- говорятъ...
   -- Что отъ меня дурно пахнетъ, прервалъ ее Генрихъ, тоже смѣясь.-- Кто это вамъ сказалъ? Марго?
   -- Нѣтъ, отвѣчала Катерина: -- г-жа де-Совъ.
   Въ эту минуту герцогиня де-Лоррень, не смотря на всѣ свои усилія, не выдержала и зарыдала.
   Генрихъ даже не оглянулся.
   -- Что съ тобою, сестра? воскликнула Маргерита, бросаясь къ Клодіи.
   -- Ничего, отвѣчала Катерина, становясь между ними.-- У нея нервическая лихорадка, которую Мазиль совѣтуетъ лечить ароматами.
   И она опять и еще съ большею силою сжала руку своей старшей дочери. Потомъ обратилась къ меньшой:
   -- Что жь? ты не слышала, Марго, что я просила тебя у идти домой? Если этого мало, такъ я приказываю.
   -- Извините, отвѣчала Маргерита блѣдная и дрожащая.-- желаю вамъ спокойной ночи.
   -- Надѣюсь, что желаніе твое исполнится. Прощай.
   Маргерита удалилась невѣрными шагами, тщетно стараясь встрѣтить взглядъ своего мужа, который даже не оглянулся въ ея сторону.
   Настала минута молчанія. Катерина не сводила глазъ съ герцогини де-Лоррень, молча, съ сложенными руками, глядѣвшей на мать.
   Генрихъ стоялъ спиною, но видѣлъ все въ зеркало, притворяясь, что фабритъ усы помадою, которую только-что далъ ему Рене.
   -- А вы, Генрихъ, сказала Катерина: -- уйдете ли вы?
   -- Да, правда, воскликнулъ король.-- Я и забылъ, что герцогъ д'Алансонъ и принцъ Конде ждутъ меня. Этотъ чудесный запахъ просто отуманилъ меня; я все забываю. До свиданія.
   -- До свиданія! Завтра вы меня извѣстите объ адмиралѣ?
   -- Непремѣнно.-- Что съ тобою, Феба?
   -- Феба! съ нетерпѣніемъ крикнула Катерина.
   -- Позовите ее, она не хочетъ меня выпустить.
   Королева-мать встала и придержала собачку за ошейникъ, покамѣстъ Генрихъ выходилъ съ такимъ спокойнымъ и веселымъ лицомъ, какъ-будто нисколько не чувствовалъ въ глубинѣ своего сердца, что жизнь его въ опасности.
   Собачка, почувствовавъ свободу, бросилась за нимъ; но дверь была уже затворена и она могла только завыть, уткнувъ морду подъ занавѣсъ.
   -- Теперь, Шарлотта, сказала Катерина госпожѣ де-Совъ: -- позови Гиза и Таванна; они въ образной. Возвратись съ ними и займи герцогиню де-Лоррень: она нездорова.
   

VII.
Ночь 24 августа 1572 года.

   Когда ла-Моль и Коконна окончили свой тощій ужинъ, потому-что дичь гостинницы à la Belle Etoile красовалась только на вывѣскѣ, Коконна протянулъ ноги, облокотился на столъ и, допивая послѣдній стаканъ вина, спросилъ:
   -- Что? вы сейчасъ ляжете спать, ла-Моль?
   -- Да, я думаю, потому-что легко можетъ случиться, что ночью меня разбудятъ.
   -- Я тоже, отвѣчалъ Коконна:-- однако мнѣ кажется, что въ такомъ случаѣ, вмѣсто того, чтобъ ложиться и заставлять ждать тѣхъ, кто за нами пришлетъ, лучше спросимъ карты, и давайте играть. Такимъ образомъ насъ застанутъ готовыми.
   -- Я охотно бы согласился, отвѣчалъ ла-Моль.-- Но у меня нѣтъ денегъ для игры; у меня въ чемоданѣ едва-ли есть экю сто золотомъ. Вотъ все мое богатство. На него я долженъ разжиться.
   -- Сто экю золотомъ! воскликнулъ Коконина.-- И вы еще жалуетесь? Mordi! У меня всего шесть.
   -- Полно-те, замѣтилъ ла-Моль: -- вы при мнѣ вынимали изъ кармана кошелекъ, и онъ показался мнѣ не только довольно-полнымъ, но даже туго-набитымъ.
   -- А! это назначено на уплату стараго долга, который я обязанъ отдать старинному другу отца моего, такому же, кажется, гугеноту, какъ и вы. Да, продолжалъ Коконна, ударивъ по карману:-- здѣсь сто ноблей; но эти сто ноблей принадлежатъ господину Меркандону. Что же касается до моей собственности, она состоитъ, какъ я уже сказалъ вамъ, всего изъ шести экю.
   -- Такъ какъ же намъ играть?
   -- Потому именно я и хочу играть... Впрочемъ, знаете, что мнѣ пришло на мысль?
   -- Что?
   -- Мы оба пріѣхали въ Парижъ съ одинакою цѣлью?
   -- Да.
   -- У каждаго изъ насъ есть сильный покровитель?
   -- Да.
   -- Вы, конечно, надѣетесь на вашего, какъ я на своего?
   -- Да.
   -- Ну, такъ мнѣ пришло въ голову играть сперва на деньги, а потомъ на первую милость при дворѣ, или на первую удачу въ любви.
   -- Это очень-остроумно, сказалъ, улыбаясь, ла-Моль.-- Но, признаюсь, я не такой игрокъ, чтобъ рѣшился ввѣрить картѣ или костямъ всю жизнь свою; а для васъ, какъ и для меня, отъ первой милости, вѣроятно, будетъ зависѣть участь цѣлой жизни.
   -- Такъ оставимъ въ сторонѣ первую милость при дворѣ, и будемъ играть на первую ласку любовницы.
   -- Этому мѣшаетъ только одно обстоятельство, сказалъ ла-Моль.
   -- Какое?
   -- То, что у меня нѣтъ любовницы.
   -- Да и у меня нѣтъ; впрочемъ, я надѣюсь скоро найдти. Слава Богу, я созданъ не такъ, чтобъ путать женщинъ.
   -- И у васъ не будетъ въ нихъ недостатка, Коконна; но какъ я не очень-сильно вѣрю въ мою любовную звѣзду, такъ играть съ вами на любовь значило бы обокрасть васъ. Давайте играть на ваши шесть экю; если вы проиграете ихъ и захотите продолжать, -- вы дворянинъ, и слово ваше стоитъ золота.
   -- Извольте, сказалъ Коконна.-- Вы правы: слово дворянина стоитъ золота, особенно если этотъ дворянинъ въ милости при дворѣ. Повѣрьте, я немного рискую, предлагая играть съ вами на первую милость при дворѣ.
   -- Конечно, вы можете проиграть ее, да я-то не могу выиграть. Служа королю Наваррскому, я не могу получать милости отъ герцога Гиза.
   -- А! еретикъ! я тебя почуялъ, проворчалъ хозяинъ, продолжая чистить старую каску.
   Онъ замолчалъ и перекрестился.
   -- А-га! такъ выходитъ, что вы гугенотъ, продолжалъ Коконна, тасуя поданныя карты.
   -- Я?
   -- Да, вы.
   -- Положимъ, что и такъ, сказалъ Ла-Моль улыбаясь.-- А вамъ это не нравится?
   -- Нѣтъ, благодаря Бога. По мнѣ рѣшительно все-равно. Я отъ-души ненавижу гугенотство, но не врагъ гугенотамъ; такова ужь мода.
   -- Да, отвѣчалъ ла-Моль:-- доказательство выстрѣлъ по адмиралу. Угодно вамъ тоже играть на выстрѣлъ?
   -- Какъ хотите, сказалъ Коконна:-- мнѣ лишь бы играть, а на что, все-равно.
   -- Такъ начнемте, продолжалъ ла-Моль, собирая карты и разбирая ихъ по мастямъ.
   -- Играйте смѣло; если я проиграю сто экю, завтра по-утру будетъ чѣмъ заплатить.
   -- Значитъ, счастіе посѣтитъ васъ во снѣ?
   -- Нѣтъ, я самъ пойду искать его.
   -- Куда, скажите пожалуйста? Я пошелъ бы съ вами.
   -- Въ Лувръ.
   -- Вы идете туда почью?
   -- Да; ночью у меня назначено свиданіе съ великимъ герцогомъ Гизомъ.
   Лишь-только Коконна сказалъ, что пойдетъ искать счастія въ Лувръ, ла-Гюрьеръ пересталъ чистить шишакъ и сталъ позади ла-Моля, такъ-что только Коконна могъ его видѣть. Онъ дѣлалъ ему разные знаки, но Пьемонтецъ, совершенно-занятый игрою и разговоромъ, не замѣчалъ его.
   -- Странно! сказалъ ла-Моль: -- вы говорили правду, что мы родились подъ одной звѣздой. У меня тоже назначено сегодня ночью свиданіе въ Луврѣ, только не съ Гизомъ, а съ королемъ наваррскимъ.
   -- А пароль вы знаете?
   -- Знаю.
   -- И условную примѣту, знакъ?
   -- Нѣтъ.
   -- А я знаю; мой пароль...
   При этихъ словахъ, ла-Гюрьеръ сдѣлалъ такой выразительный жестъ, что Коконна, въ самую ту минуту, когда онъ поднялъ голову, чтобъ высказать тайну, остановился какъ окаменѣлый; мина хозяина поразила его въ эту минуту гораздо-сильнѣе проигрыша трехъ экю. Замѣтивъ изумленіе, выразившееся на лицѣ его партнера, ла-Моль обернулся, но увидѣлъ за собою только трактирщика, съ сложенными руками, въ каскѣ, которую онъ чистилъ минуту тому назадъ.
   -- Что съ вами? спросилъ онъ Коконна.
   Коконна посмотрѣлъ на хозяина и на ла-Моля, не отвѣчая ни слова: онъ рѣшительно не понималъ знаковъ ла-Гюрьера.
   Ла-Гюрьеръ увидѣлъ, что пора поспѣшить на помощь.
   -- Я тоже очень-люблю игру, сказалъ онъ поспѣшно: -- подошелъ взглянуть какъ вы играете и надѣлъ каску; конечно, это удивило господина... мѣщанинъ въ каскѣ!
   -- Хороша фигура, нечего сказать! замѣтилъ ла-Моль, громко смѣясь.
   -- Что же? сказалъ ла-Гюрьеръ, съ удивительною ловкостью притворяясь простодушнымъ и пожимая плечами какъ-будто въ полномъ сознаніи своего ничтожества:-- мы не рыцари, и не такъ ловки. Хорошо вамъ, господамъ-дворянамъ, щеголят енрихъ отвернулся отъ окна.
   Герцогиня Лотарингская схватила сестру за руку.
   -- Не уходи отсюда, -- быстро и едва слышно шепнула она ей, -- не уходи къ себѣ. Герцогъ Гизъ просилъ меня предупредить тебя объ этомъ. Ты спасла ему жизнь; теперь онъ въ свою очередь хочетъ спасти тебя.
   -- Что такое ты говоришь, Клавдія?-- спросила, обернувшись къ нимъ, Екатерина.
   -- Ничего, матушка.
   -- Ты что-то шепнула Маргаритѣ.
   -- Я только пожелала ей спокойной ночи и передала поклонъ отъ герцогини Неверской.
   -- А гдѣ эта прекрасная герцогиня?
   -- Она съ своимъ зятемъ, герцогомъ Гизомъ.
   Екатерина подозрительно взглянула на дочерей и нахмурила брови.
   -- Поди сюда, Клавдія, -- сказала она.
   Герцогиня повиновалась. Екатерина схватила ее за руку.
   -- Что такое ты сказала ей, болтунья?-- шепнула она, сжавъ руку дочери такъ сильно, что та чуть не вскрикнула.
   -- Не позволите ли вы мнѣ поцѣловать вашу руку и проститься съ вами?-- обратился къ своей женѣ Генрихъ, отъ котораго не укрылось ни одно движеніе Маргариты, королевы и Клавдіи.
   Маргарита протянула ему дрожащую руку.
   -- Что сказала вамъ герцогиня?-- шопотомъ спросилъ Генрихъ, наклоняясь къ ея рукѣ.
   -- Чтобы я не уходила. Ради Бога, не уходите и вы!
   Въ этихъ словахъ былъ лишь слабый намекъ на какую-то опасность, но и этого намека было достаточно для Генриха, чтобы догадаться о заговорѣ.
   -- Это еще не все, -- сказала Маргарита.-- вотъ письмо, которое привезъ провансальскій дворянинъ.
   -- Де-ла-Моль?
   -- Да. Благодарю васъ, -- сказалъ Генрихъ, взявъ письмо и спрятавъ его на грудь. Потомъ, отойдя отъ своей растерявшееся жены, онъ приблизился къ флорентинцу и положилъ ему руку на плечо.
   -- Ну, что, метръ Ренэ?-- спросилъ онъ.-- Какъ идетъ торговля?
   -- Да недурно, ваше величество, недурно, -- отвѣтилъ съ своей фальшивой улыбкой отравитель.
   -- Еще бы нѣтъ! Вѣдь вы поставщикъ всѣхъ коронованныхъ особъ во Франціи и за границей.
   -- За исключеніемъ только короля Наваррскаго, -- дерзко отвѣтилъ флорентинецъ.
   -- Ventre-saint-gris! Вы правы, метръ Ренэ, -- сказалъ Генрихъ.-- А моя бѣдная мать, поставщикомъ которой вы тоже были, еще рекомендовала мнѣ васъ передъ смертью. Приходите ко мнѣ завтра или послѣзавтра и приносите ваши лучшіе парфюмерные товары.
   -- Это произведетъ хорошее впечатлѣніе,-- съ улыбкой сказала Екатерина.-- Говорятъ...
   -- Что у меня карманы пусты?-- сказалъ, расхохотавшись, Генрихъ.-- Отъ кого же вы узнали это, матушка? Отъ Марго?
   -- Нѣтъ, сынъ мой, -- отвѣтила Екатерина, -- отъ баронессы де-Совъ.
   Въ эту минуту герцогиня Лотарингская, которая, несмотря на всѣ свои усилія, была уже не въ силахъ сдерживаться, громко зарыдала.
   Генрихъ даже не обернулся.
   -- Сестра!-- воскликнула Маргарита, бросившись къ герцогинѣ.-- Что такое съ тобою?
   -- Ничего особеннаго, -- отвѣтила Екатерина, становясь между ними.-- У нея нервная лихорадка, отъ которой Мазилъ совѣтовалъ ей лѣчиться ароматами.
   И она снова сжала, на этотъ разъ еще сильнѣе, руку своей старшей дочери, а потомъ сказала, обернувшись къ младшей:
   -- Ну, что же, Марго? Развѣ ты не слыхала, что я просила тебя итти къ себѣ? Если просьбы недостаточно, то я приказываю тебѣ.
   -- Простите, ваше величество, -- отвѣтила блѣдная, дрожащая Маргарита.-- Желаю вамъ спокойной ночи.
   -- И, надѣюсь, что твое желаніе исполнится. Прощай.
   Маргарита ушла нетвердыми шагами, тщетно стараясь встрѣтиться взглядомъ съ мужемъ, который даже не обернулся въ ея сторону.
   Наступило небольшое молчаніе. Екатерина не спускала глазъ съ герцогини Лотарингской, которая съ своей стороны тоже глядѣла на мать, ни слова не говоря и съ умоляющимъ видомъ сложивъ руки.
   Генрихъ стоялъ къ нимъ спиной, но внимательно слѣдилъ за ними въ зеркало, дѣлая видъ, что мажетъ усы помадой, которую только что предложилъ ему попробовать Ренэ.
   -- А вы, Генрихъ,-- сказала Екатерина,-- вы не отдумали итти.
   -- Ахъ, да! Конечно, не отдумалъ!-- воскликнулъ король Наваррскій.-- Клянусь честью, я совсѣмъ забылъ, что герцогъ Алансонскій и принцъ Кондэ ждутъ меня! Это чудное благоуханіе какъ будто опьяняетъ меня и я совсѣмъ теряю память. До свиданія, ваше величество!
   -- До свиданія. Вы извѣстите меня завтра о здоровьѣ адмирала?
   -- Непремѣнно... Ну, Феба? Что такое съ тобой?
   -- Феба!-- съ досадой крикнула Екатерина.
   -- Позовите ее, ваше величество, -- сказалъ Генрихъ, -- она не хочетъ выпускать меня.
   Королева-мать встала и, взявъ собачку за ошейникъ, держала ее до тѣхъ поръ, пока король Наваррскій не вышелъ изъ комнаты. У него было такое спокойное, веселое лицо, какъ будто онъ и не подозрѣвалъ, что ему грозитъ смертельная опасность.
   Когда Екатерина Медичи выпустила собачку, то бросилась за Генрихомъ. Но дверь была уже затворена и Феба могла только просунуть свою узенькую мордочку подъ портьеру и жалобно завыть.
   -- А теперь, Шарлотта, -- сказала Екатерина баронессѣ де-Совъ, -- позови сюда герцога Гиза и Таванна; они ждутъ въ моей молельнѣ. Да приходи и сама. Герцогиня Лотарингская чувствуетъ себя дурно и ты понадобишься ей.
   

VII.
Ночь 24 августа 1572 года.

   Когда ла-Моль и Коконна кончили свой скромный ужинъ -- пулярки "Прекрасной Звѣзды" красовались только на вывѣскѣ -- Коконна вытянулъ ноги, облокотился на столъ и, допивая послѣдній стаканъ вина, спросилъ:
   -- Вы сейчасъ же ляжете спать, ла-Моль?
   -- Честное слово, я не прочь уснуть,-- отвѣтилъ ла-Моль.-- Очень возможно, что меня разбудятъ ночью.
   -- И меня тоже,-- сказалъ Коконна.-- Но мнѣ кажется, что, въ виду этого, намъ лучше совсѣмъ не ложиться, чтобы не заставлять ждать посланныхъ, которые придутъ за нами. Спросимъ лучше карты и поиграемъ.
   -- Я съ удовольствіемъ принялъ бы ваше предложеніе, но для игры нужны деньги, а у меня едва ли наберется семь золотыхъ экю въ чемоданѣ. Въ этомъ заключается все мое богатство. Я могу разсчитывать только на него, чтобы составить себѣ состояніе.
   -- Семь золотыхъ экю!-- воскликнулъ Коконна.-- И вы еще жалуетесь! Mordi! А у меня всего только шесть!
   -- Полноте!-- сказалъ ла-Моль.-- Я видѣлъ, какъ вы вынимали изъ кармана кошелекъ. Онъ не только полонъ, но даже черезчуръ туго набитъ.
   -- А! Это старый долгъ, который я долженъ уплатить другу моего отца, -- отвѣтилъ Коконна.-- Онъ, какъ я подозрѣваю, тоже немножко гугенотъ, въ родѣ васъ... Да, у меня тутъ сотня монетъ,-- продолжалъ онъ, хлопнувъ себя по карману,-- но эти деньги принадлежатъ метру Меркандону; что же касается до моего личнаго имущества, то все оно заключается, какъ я уже говорилъ вамъ, въ шести экю.
   -- Такъ какая же тутъ игра?
   -- Да вотъ потому-то именно я и хочу играть. Къ тому же мнѣ пришла въ голову одна мысль.
   -- Какая?
   -- Мы оба пріѣхали въ Парижъ съ одинаковой цѣлью?
   -- Да.
   -- У каждаго изъ насъ есть могущественный покровитель?
   -- Совершенно вѣрно.
   -- Вы разсчитываете на своего покровителя такъ же, какъ я на своего?
   -- Да.
   -- Ну, такъ вотъ что мнѣ пришло въ голову: сначала поиграемъ на деньги, потомъ на первую милость при дворѣ или удачу въ любви...
   -- Это, дѣйствительно, очень остроумно!-- улыбаясь, сказалъ ла-Моль.-- Но, сознаюсь, я не такой страстный игрокъ, чтобы ставить на карту или на кости всю свою будущность. Вѣдь отъ первой милости при дворѣ, которая выпадетъ на долю вамъ или мнѣ, будетъ зависѣть, по всей вѣроятности, вся наша дальнѣйшая судьба.
   -- Ну, хорошо! Оставимъ въ сторонѣ первую милость при дворѣ и будемъ играть на первый успѣхъ у любовницы.
   -- Тутъ есть только одно неудобство, -- замѣтилъ ла-Моль.
   -- Какое же?
   -- То, что у меня нѣтъ любовницы.
   -- Да и у меня нѣтъ. Но я разсчитываю, что она скоро будетъ. Я, слава Богу, не такой уродъ, чтобы отъ меня бѣгали женщины.
   -- Онѣ, навѣрное, и не будутъ бѣгать отъ васъ. Но такъ какъ самъ я не особенно вѣрю въ свою любовную звѣзду, то такая ставка была бы слишкомъ невыгодна для васъ: это значило бы обыгрывать васъ навѣрняка. Давайте лучше играть на ваши шесть экю. Если вы проиграете ихъ и захотите продолжать игру, я ничего не буду имѣть противъ этого: вы дворянинъ и ваше слово стоитъ золота.
   -- Отлично! Вы совершенно правы -- слово дворянина, дѣйствительно, стоитъ золота, въ особенности, если этотъ дворянинъ въ силѣ при дворѣ. И, повѣрьте, я рисковалъ бы немногимъ, играя съ вами на первую милость, какая выпадетъ мнѣ на долю.
   -- Но вамъ все-таки было бы непріятно проиграться. А я въ сущности ничего бы не выигралъ. Такъ какъ я нахожусь на службѣ у короля Наваррскаго, то не могъ бы взять ничего у герцога Гиза.
   -- А, проклятый еретикъ!-- проворчалъ хозяинъ; чистя свою старую каску.-- Чутье, какъ видно, не обмануло меня!
   И, сказавъ это, онъ перекрестился.
   Коконна взялъ карты, которыя подалъ ему слуга, и сталъ тасовать ихъ.
   -- Такъ значитъ вы...-- началъ онъ.
   -- Что такое?
   -- Значитъ, вы протестантъ.
   -- Я?
   -- Да, вы.
   -- Ну, что жъ? Положимъ, что такъ,-- съ улыбкой сказалъ ла-Моль.-- Имѣете вы что-нибудь противъ насъ?
   -- Нѣтъ, мнѣ рѣшительно все равно. Я отъ всей души ненавижу протестантство, но не питаю ненависти къ гугенотамъ.
   Они къ тому же въ модѣ.
   -- Да,-- смѣясь, сказалъ, ла-Моль.-- А доказательствомъ служить выстрѣлъ въ адмирала. Ужъ не играть ли намъ на выстрѣлы?
   -- Какъ хотите, -- отвѣтилъ Коконна.-- Мнѣ все равно на что, лишь бы играть.
   -- Такъ начнемте, -- сказалъ ла-Моль, взявъ свои карты и разбирая ихъ по мастямъ.
   -- Начнемте. И не опасайтесь. Если я проиграю даже сто экю, то и въ такомъ случаѣ у меня завтра утромъ найдется, чѣмъ заплатить ихъ.
   -- Значитъ, счастье придетъ къ вамъ во снѣ?
   -- Нѣтъ, я самъ пойду за нимъ.
   -- Куда же это? И я отправился бы вмѣстѣ съ вами.
   -- Въ Лувръ.
   -- Вы пойдте туда ночью?
   -- Да, нынѣшней ночью мнѣ обѣщана особая аудіенція у великаго герцога Гиза.
   Какъ только Коконна заговорилъ о томъ, что пойдетъ искать счастье въ Лувръ, ла-Гюрьеръ пересталъ чистить свою каску и, вставъ за стуломъ ла-Моля, началъ дѣлать Коконну какіе-то таинственные знаки. Но тотъ былъ такъ занятъ разговоромъ и игрой, что не замѣчалъ ихъ.
   -- Удивительная вещь!-- сказалъ ла-Моль.-- Вы были правы, говоря, что мы родились подъ одной звѣздой. Мнѣ тоже назначено нынѣшней ночью свиданіе въ Луврѣ, но только не съ герцогомъ Гизомъ, а съ королемъ Наваррскимъ.
   -- Знаете вы короля?
   -- Да.
   -- А условный знакъ?
   -- Нѣтъ.
   -- Ну, а я знаю все. Мой пароль...
   Но тутъ ла-Гюрьеръ сдѣлалъ такой отчаянный жестъ, что Коконна, какъ разъ въ эту минуту поднявшій голову, остановился, не докончивъ фразы. Жестъ хозяина поразилъ его даже больше, чѣмъ потеря трехъ экю, которыя онъ только что проигралъ. Замѣтивъ изумленіе, выразившееся на лицѣ Коконна, ла-Моль обернулся. Но онъ не увидалъ ничего особеннаго: сзади него стоялъ, скрестивъ руки, хозяинъ въ каскѣ, которую онъ только что чистилъ.
   -- Что съ вами?-- спросилъ у своего партнера ла-Моль.
   Коконна молча переводилъ глаза съ него на хозяина, который снова сталъ дѣлать ему какіе-то непонятные знаки.
   Ла-Гюрьеръ понялъ, что нужно прійти къ нему на помощь.
   -- Я тоже очень люблю играть въ карты,-- быстро сказалъ онъ.-- И вотъ, когда я подошелъ посмотрѣть на вашу игру и надѣлъ каску, г. графъ съ удивленіемъ взглянулъ на меня. Еще бы! Скромный трактирщикъ и вдругъ въ каскѣ!
   -- Ну, ужъ и фигура -- нечего сказать!-- воскликнулъ, расхохотавшись, ла-Моль.
   -- Что дѣлать, г. графъ!-- добродушно сказалъ хозяинъ, пожимая плечами, какъ бы въ сознаніи своего ничтожества.-- Мы не воины и видомъ похвалиться не можемъ. Хорошо такимъ храбрымъ господамъ, какъ вы, красоваться въ золоченыхъ шлемахъ и биться острыми рапирами. А съ насъ довольно и того, что мы служимъ въ милиціи.
   -- Ага!-- сказалъ ла-Моль, въ свою очередь тасуя карты.-- Такъ вы служите въ милиціи?
   -- Да, г. графъ. Я состою сержантомъ въ ротѣ городской милиціи.
   Ла-Моль началъ сдавать карты, а ла-Гюрьеръ отошелъ отъ стола, приложивъ палецъ къ губамъ, какъ бы въ видѣ предостереженія Коконна, который уже окончательно растерялся. Это, должно-быть, послужило причиной того, что онъ проигралъ и вторую ставку такъ же быстро, какъ первую.
   -- Ну, вотъ и конецъ вашимъ шести экю,-- сказалъ ла-Моль.-- Хотите отыграться въ счетъ будущихъ вашихъ богатствъ?
   -- Съ удовольствіемъ, -- отвѣтилъ Коконна, -- съ удовольствіемъ.
   -- Но вѣдь вы говорили, что у васъ назначено свиданіе съ герцогомъ Гизомъ?-- спросилъ ла-Моль.
   Коконна взглянулъ въ ту сторону, гдѣ была дверь въ кухню, и увидалъ хозяина, который сдѣлалъ совсѣмъ круглые глаза, снова, повидимому, предостерегая его.
   -- Да, но теперь еще слишкомъ рано,-- сказалъ Коконна.-- Поговоримъ лучше о васъ, ла-Моль.
   -- А еще лучше объ игрѣ, графъ. Если не ошибаюсь, я сейчасъ выиграю у васъ еще шесть экю.
   -- Mordi! А вѣдь и въ самомъ дѣлѣ такъ... Я не разъ слыхалъ, что гугеноты счастливы въ игрѣ. Ну, право же, мнѣ хочется и самому сдѣлаться гугенотомъ, чортъ побери!
   Глаза ла-Гюрьера засверкали, какъ раскаленные угли; но, занятый игрой, Коконна не замѣтилъ этого.
   -- Ну, что же, и отлично, графъ, -- сказалъ ла-Моль.-- Какъ ни странна причина, вызывающая ваше обращеніе, мы съ радостью примемъ васъ.
   Коконна почесалъ за ухомъ.
   -- Если бы я зналъ навѣрное, -- сказалъ онъ, -- что вамъ везетъ въ картахъ, благодаря тому, что вы гугенотъ, я, право же... Говоря откровенно, я не особенно дорожу обрядами, и такъ какъ самъ король...
   -- И наша религія такая простая, такая чистая!
   -- Къ тому же она теперь въ модѣ,-- добавилъ Коконпа,-- и, кромѣ того, приноситъ счастье въ игрѣ. Всѣ тузы, чортъ побери, идутъ къ вамъ! А между тѣмъ вы играете честно и не плутуете; я слѣдилъ за вами. Да, все дѣло тутъ, очевидно, въ религіи.
   -- Вы проиграли еще шесть экю, -- спокойно сказалъ ла-Моль.
   -- Ахъ, какъ вы соблазняете меня!-- воскликнулъ Коконна.-- Если я нынѣшней ночью буду недоволенъ герцогомъ Гизомъ...
   -- Что же тогда?
   -- Тогда я попрошу васъ представить меня завтра королю Наваррскому. И не безпокойтесь: если я сдѣлаюсь гугенотомъ, то превзойду и Лютера, и Кальвина, и Меланхтона и всѣхъ протестантовъ, какіе только есть въ мірѣ.
   -- Молчите!-- остановилъ его ла-Моль.-- Вы поссоритесь съ нашимъ хозяиномъ.
   -- Да, правда,-- сказалъ Коконна, оборачиваясь къ кухнѣ.-- Нѣтъ, онъ не слушаетъ насъ: онъ теперь слишкомъ занятъ для этого.
   -- Что онъ дѣлаетъ?-- спросилъ ла-Моль, который съ своего мѣста не могъ видѣть ла-Гюрьера.
   -- Онъ разговариваетъ съ какимъ-то... Чортъ возьми, да вѣдь это онъ!
   -- Кто?
   -- Да тотъ самый, похожій на ночную птицу человѣкъ, въ желтомъ камзолѣ и буромъ плащѣ, съ которымъ онъ разговаривалъ, когда мы пріѣхали. И какъ онъ горячится, чортъ возьми!.. Эй, послушайте-ка, метръ ла-Гюрьеръ! Ужъ не занимаетесь ли вы, чего добраго, политикой!
   На этотъ разъ хозяинъ дѣлалъ такой энергичный и повелительный жестъ, что Коконна, несмотря на свое пристрастіе къ картамъ, всталъ и подошелъ къ нему.
   -- Куда же вы идете, Коконна?-- спросилъ ла-Моль.
   -- Вы спрашиваете вина, г. графъ?-- сказалъ ла-Гюрьеръ, схвативъ пьемонтца за руку.-- Его сейчасъ подадутъ... Грегуаръ! Вина этимъ господамъ!
   И, нагнувшись къ Кокопна, онъ шепнулъ ему на ухо:
   -- Молчите! Молчите, если дорожите жизнью! И разстаньтесь поскорѣе съ вашимъ товарищемъ!
   Ла-Гюрьеръ былъ такъ блѣденъ, а желтый человѣкъ такъ мраченъ, что дрожь пробѣжала по тѣлу Коконна.
   -- Извините меня, любезный ла-Моль, -- сказалъ онъ.-- Я въ одинъ мигъ проигралъ вамъ пятьдесятъ экю. Мнѣ сегодня не везетъ, и я боюсь проиграться.
   -- Хорошо, хорошо, какъ хотите, -- отвѣтилъ ла-Моль.-- Къ тому же я не прочь немножко поспать... Метръ ла-Гюрьеръ!..
   -- Что вамъ угодно, г. графъ?
   -- Если за мной придутъ отъ короля Наваррскаго, потрудитесь разбудить меня. Я лягу одѣтый и потому буду готовъ въ одну минуту.
   -- Такъ же поступлю и я, -- сказалъ Коконна.-- Чтобы не задерживать посланнаго его высочества, я приготовлю теперь же условленный знакъ. Дайте мнѣ ножницы и бѣлой бумаги, метръ ла-Гюрьеръ!
   -- Грегуаръ!-- крикнулъ хозяинъ.-- Бѣлой бумаги для письма и ножницы, чтобы сдѣлать изъ нея конвертъ.
   -- Тутъ рѣшительно происходитъ что-то необыкновенное,-- пробормоталъ про себя пьемонтецъ.
   -- Покойной ночи, Коконна!-- сказалъ ла-Моль и прибавилъ, обращаясь къ хозяину: -- Проводите меня, пожалуйста, въ мою комнату.
   Хозяинъ подошелъ къ нему, и они ушли вмѣстѣ по винтовой лѣстницѣ наверхъ. Тогда таинственный незнакомецъ схватилъ за руку Коконна и, притянувъ его къ себѣ, торопливо проговорилъ:
   -- Вы нѣсколько разъ чуть не выдали тайны, отъ которой зависитъ судьба всего государства. Господь удержалъ васъ во время. Еще одно слово, и я застрѣлилъ бы васъ. Теперь мы, къ счастью, одни. Слушайте!
   -- Кто вы?-- спросилъ Коконна.-- И почему позволяете вы себѣ говорить со мной такимъ повелительнымъ тономъ?
   -- Слыхали вы о Морвелѣ?
   -- Который стрѣлялъ въ адмирала?
   -- И убилъ де-Муи.
   -- Конечно, слыхалъ.
   -- Ну, такъ Морвель -- это я.
   -- Вы?-- воскликнулъ Коконна
   -- А теперь слушайте.
   -- Mordi! Конечно, буду слушать.
   -- Тсъ!-- прошепталъ Морвель, приложивъ палецъ къ губамъ.
   Коконна внимательно прислушался.
   До него донесся звукъ затворяемой двери; потомъ затворилась другая дверь, въ коридорѣ, и заскрипѣла задвижка. Черезъ минуту появился хозяинъ. Онъ торопливо подошелъ къ Коконна и Морвелю, предложилъ имъ сѣсть и сѣлъ самъ.
   -- Все заперто,-- сказалъ онъ Морвелю,-- теперь вы можете говорить.
   Одиннадцать часовъ пробило на башнѣ Сенъ-Жерменъ-д'Оксерруа. Морвель считалъ удары, уныло раздававшіеся среди темноты, и когда замеръ послѣдній, обернулся къ Коконна и спросилъ:
   -- Вы добрый католикъ?
   -- Полагаю, что такъ, -- отвѣтилъ Коконна, встревоженный предосторожностями, которыя принимали его собесѣдники.
   -- Преданы вы королю?
   -- Всѣмъ сердцемъ и всей душой. Вы оскорбляете меня, дѣлая мнѣ такой вопросъ.
   -- Не будемъ заводить изъ-за этого ссору. Вы пойдете вмѣстѣ съ нами.
   -- Куда?
   -- Все равно куда. Мы проведемъ васъ. Отъ этого зависитъ ваша судьба, а можетъ-быть, и самая жизнь.
   -- Долженъ предупредить васъ, что въ полночь мнѣ нужно быть въ Луврѣ.
   -- Туда-то мы и идемъ.
   -- Меня ждетъ герцогъ Гизъ.
   -- И насъ тоже.
   -- У меня особый пароль,-- продолжалъ Коконна, нѣсколько обиженный тѣмъ, 41*0 наравнѣ съ нимъ удостоены аудіенціи г. Морвель и метръ ла-Гюрьеръ.
   -- И у насъ тоже.
   -- Но у меня, кромѣ того, есть условный знакъ.
   Морвель съ улыбкой вытащилъ изъ-подъ плаща пригоршню крестовъ изъ бѣлой матеріи, подалъ одинъ изъ нихъ ла-Гюрьеру, другой -- Коконна, а третій взялъ себѣ. Ла-Гюрьеръ прикрѣпилъ свой крестъ къ каскѣ, Морвель -- къ шляпѣ.
   -- Такъ вотъ какъ!-- пробормоталъ совсѣмъ ошеломленный Коконна.-- Значитъ, пароль и условный знакъ знаютъ всѣ? И на аудіенціи примутъ всѣхъ?
   -- Да, всѣхъ, то-есть всѣхъ добрыхъ католиковъ.
   -- Понимаю!-- воскликнулъ Коконна.-- Должно-быть, въ Луврѣ празднество, банкетъ у короля, и онъ не хочетъ приглашать этихъ собакъ гугенотовъ? Такъ, такъ! Отлично! Съ ними и безъ того ужъ слишкомъ долго любезничали, такъ что они зазнались.
   -- Да, въ Луврѣ празднество, -- сказалъ Морвель, -- Король устраиваетъ пиръ, но гугеноты приглашены на него. Они будутъ даже героями праздника. Если хотите примкнуть къ намъ, пойдемте приглашать ихъ вождя, Гедеона, какъ они называютъ его.
   -- Адмирала?-- спросилъ Коконна.
   -- Да, стараго Каспара, по которому я промахнулся, какъ дуракъ, несмотря на то, что стрѣлялъ изъ пищали самого короля!
   -- Вотъ поэтому-то, г. графъ,-- прибавилъ ла-Гюрьеръ,-- я чистилъ свою каску и точилъ шпагу и ножъ.
   Коконна вздрогнулъ и поблѣднѣлъ: онъ началъ понимать, въ чемъ дѣло.
   -- Какъ... неужели?-- воскликнулъ онъ.-- Значитъ, это празднество, этотъ банкетъ... Это... туда соберутся...
   -- Не скоро же вы догадались!-- сказалъ Морвель.-- Видно,
   что вамъ не приходилось выносить, какъ намъ, дерзости этихъ еретиковъ. а
   -- И вы рѣшаетесь, -- спросилъ Коконна, -- итти къ адмиралу и...
   Морвель улыбнулся и подвелъ Коконна къ окну.
   -- Посмотрите, -- сказалъ онъ, -- вонъ на ту площадь, въ концѣ улицы, за церковью. Видите вы тамъ толпу людей, которые неслышно выстраиваются въ ряды въ темнотѣ?
   -- Вижу.
   -- У нихъ тоже бѣлые кресты на шапкахъ.
   -- Ну?...
   -- Ну, это рота шотландцевъ подъ командой Токено. Они сторонники короля.
   -- А! _
   -- Теперь взгляните на этотъ отрядъ всадниковъ на набережной. Узнаете вы ихъ начальника?
   -- Какъ же я могу узнать его?-- сказалъ Коконна, дрожа всѣмъ тѣломъ.-- Вѣдь я только сегодня вечеромъ пріѣхалъ въ Парижъ.
   -- Это тотъ, кто назначилъ вамъ въ полночь свиданіе въ Луврѣ. Онъ будетъ ждать васъ тамъ.
   -- Герцогъ Гизъ?
   -- Онъ самый. Его сопровождаютъ бывшій городской голова Марсель и теперешній -- Шоранъ. Эти двое сформируютъ отряды изъ горожанъ. А вотъ входитъ на улицу капитанъ квартала. Видите, что онъ дѣлаетъ?
   -- Онъ стучится въ каждую дверь... Что это такое на дверяхъ, въ которыя онъ стучитъ?
   -- Бѣлые кресты, молодой человѣкъ; совершенно такіе же кресты, какъ у насъ на шляпахъ. Въ прежнее время предоставляли Богу отличать истинно вѣрующихъ въ Него; теперь мы цивилизовались и избавляемъ его отъ этого труда.
   -- Каждая дверь, въ которую онъ стучитъ, отворяется, -- изъ каждаго дома выходятъ вооруженные люди.
   -- Онъ постучится и къ намъ; тогда мы тоже выйдемъ.
   -- Но неужели, -- спросилъ Коконна, -- весь этотъ народъ собрался для того, чтобы убить одного стараго гугенота? Вѣдь это же стыдъ и срамъ! Такъ поступаютъ разбойники, а не солдаты!
   -- Если вамъ непріятно убивать стариковъ, выбирайте молодыхъ. Ихъ найдется, сколько угодно, на всякій вкусъ. Если не хотите биться кинжаломъ, пускайте въ дѣло шпагу. Гугеноты не позволятъ рѣзать себя, какъ барановъ; они будутъ защищаться. И вы знаете, конечно, что всѣ они, какъ старые, такъ и молодые, необыкновенно живучи.
   -- Такъ, значитъ, ихъ перебьютъ всѣхъ?-- спросилъ Коконна.
   -- Всѣхъ.
   -- По приказанію короля?
   -- По приказанію короля и герцога Гиза.
   -- Когда же?
   -- Когда зазвонитъ колоколъ на башнѣ Сенъ-Жерменъ д'Оксерруа.
   -- Ага! Такъ вотъ почему этотъ любезный нѣмецъ изъ свиты Гиза... Какъ, бишь, его имя?
   -- Бемъ.
   -- Совершенно вѣрно. Такъ вотъ почему Бемъ говорилъ мнѣ, чтобы я приходилъ, какъ только услышу набатъ.
   -- Значитъ, вы видѣли Бема?
   -- Не только видѣлъ, но и говорилъ съ нимъ.
   -- Гдѣ?
   -- Въ Луврѣ. Онъ провелъ меня туда, онъ сказалъ мнѣ пароль, онъ...
   -- Смотрите!
   -- Mordi! Да это онъ самъ.
   -- Хотите поговорить съ нимъ?
   -- Клянусь честью, я ничего не имѣлъ бы противъ этого.
   Морвель тихонько отворилъ окно. Бемъ, дѣйствительно, проходилъ мимо съ маленькимъ отрядомъ, человѣкъ въ двадцать.
   -- Гизъ и Лотарингія!-- сказалъ Морвель.
   Бемъ обернулся и, догадавшись, что обращаются къ нему, подошелъ къ окну.
   -- А, это вы, Морвель.
   -- Да, это я. Куда вы идете?
   -- Я ищу гостиницу "Прекрасной Звѣзды", чтобы предупредить нѣкоего г. Коконна...
   -- Я здѣсь, -- сказалъ пьемонтецъ.
   -- А, хорошо, хорошо!.. Вы готовы?
   -- Да. Что нужно дѣлать?
   -- То, что вамъ скажетъ г. Морвель. Это хорошій католикъ.
   -- Слышите?-- спросилъ Морвель.
   -- Слышу, -- отвѣтилъ Коконна,-- а вы куда идете, г. Бемъ?
   -- Я?-- смѣясь, сказалъ Бемъ.
   -- Да, вы.
   -- Мнѣ нужно сказать одно словечко адмиралу.
   -- Скажите ему, если понадобятся, два, -- замѣтилъ Морвель.-- Если онъ оправится послѣ перваго, то постарайтесь, чтобы онъ не оправился послѣ второго.
   -- Будьте покойны, Морвель, будьте покойны. Наставьте своими совѣтами этого молодого человѣка.
   -- Да, да, не бойтесь за него. Коконна -- хорошія ищейки, а породистыя собаки охотятся по инстинкту.
   -- Прощайте.
   -- Идите съ Богомъ!
   -- А вы?
   -- Начинайте только охоту, мы явимся къ дѣлежу добычи.
   Бемъ ушелъ, и Морвель закрылъ окно.
   -- Ну, слышали вы, молодой человѣкъ?-- спросилъ онъ.-- Если у васъ есть какой-нибудь врагъ, даже не гугенотъ, занесите его въ списокъ и онъ погибнетъ вмѣстѣ съ другими.
   Коконна, ошеломленный всѣмъ, что видѣлъ и слышалъ, взглянулъ на хозяина, принимавшаго грозныя позы, а потомъ перевелъ глаза на Морвеля, спокойно вынимавшаго какую-то бумагу изъ кармана.
   -- Вотъ мой списокъ, -- продолжалъ Морвель, -- тутъ триста человѣкъ. Если каждый добрый католикъ сдѣлаетъ нынѣшней ночью хоть десятую долю того, что сдѣлаю я, то завтра утромъ не останется во всемъ государствѣ ни одного еретика!
   -- Молчите!-- остановилъ его ла-Гюрьеръ.
   -- Что такое?-- въ одинъ голосъ спросили Коконна и Морвель.
   На башнѣ Сенъ-Жерменъ-д'Оксерруа зазвучалъ первый ударъ колокола.
   -- Сигналъ!-- воскликнулъ Морвель.-- Значитъ, рѣшили начать раньше. Мнѣ говорили, что сигналъ будетъ ровно въ полночь... Впрочемъ, тѣмъ лучше. Когда дѣло идетъ о славѣ Божьей и славѣ короля, то часы должны итти впередъ, а не отставать.
   Заунывные звуки колокола слѣдовали одинъ за другимъ. Вскорѣ прогремѣлъ первый выстрѣлъ и тотчасъ же вслѣдъ за нимъ на улицѣ де-л'Арбръ-Секъ засверкали факелы.
   Коконна провелъ по лбу влажной отъ пота рукой.
   -- Началось!-- воскликнулъ Морвель.-- Идемъ!
   -- Одну минуту!-- сказалъ хозяинъ.-- Прежде, чѣмъ выступить въ походъ, нужно позаботиться о безопасности домашнихъ. Я не хочу, чтобы перерѣзали горло моей женѣ и дѣтямъ, пока меня не будетъ. Здѣсь, въ домѣ, гугенотъ.
   -- Де-ла-Моль!-- воскликнулъ Коконна.
   -- Да. Проклятый еретикъ бросился самъ въ волчью пасть.
   -- Какъ?-- спросилъ Коконна.-- Неужели вы нападете на своего гостя?
   -- Для него-то главнымъ образомъ я и точилъ свою шпагу.
   -- Ого!-- сказалъ пьемонтецъ, нахмуривъ брови.
   -- До сихъ поръ, -- продолжалъ достойный трактирщикъ, -- я рѣзалъ только кроликовъ, утокъ и цыплятъ и не знаю, какъ мнѣ приняться, чтобы убить человѣка. Вотъ я и хочу попробовать свои силы на этомъ гугенотѣ. Если дѣло пойдетъ у меня не совсѣмъ ловко, то, по крайней мѣрѣ, некому будетъ смѣяться надо мной.
   -- Mordi! Я не могу допустить этого, -- сказалъ Коконна.-- Де-ла-Моль мой товарищъ, онъ ужиналъ со мной, игралъ со мной...
   -- Да, но де-ла-Моль еретикъ, -- возразилъ Морвель, -- и де-ла-Моль осужденъ. Если мы не убьемъ его, то убьютъ другіе.
   -- Не говоря уже о томъ, -- сказалъ хозяинъ, -- что онъ выигралъ у васъ пятьдесятъ экю.
   -- Это правда, -- сказалъ Коконна,-- но я вполнѣ увѣренъ, что онъ выигралъ ихъ честно.
   -- Честно или нѣтъ, вамъ во всякомъ случаѣ придется платить ихъ. А если я убью его, они останутся у васъ въ карманѣ.
   -- Ну, идемъ же! Нужно спѣшить, господа!-- воскликнулъ Морвель.-- Застрѣлите его изъ пищали, зарубите шпагой, пришибите молоткомъ или чѣмъ угодно, но только кончайте скорѣе! Мы должны исполнить свое обѣщаніе и явиться во-время къ адмиралу, чтобы помочь герцогу Гизу.
   Коконна вздохнулъ.
   -- Я сейчасъ вернусь!-- воскликнулъ ла-Гюрьеръ.-- Подождите меня.
   -- Mordi!-- пробормоталъ Коконна.-- Онъ замучаетъ, а, пожалуй, и обокрадетъ этого несчастнаго молодого человѣка. Пойду и я съ нимъ. Ужъ лучше покончить съ ла-Молемъ сразу, если онъ будетъ слишкомъ сильно страдать. И я не позволю украсть у него деньги.
   Съ этими словами Коконна послѣдовалъ за ла-Гюрьеромъ и скоро догналъ его: поднимаясь по лѣстницѣ, достойный хозяинъ, должно-быть, сильно задумался, потому что все больше и больше замедлялъ шаги.
   Когда онъ, въ сопровожденіи Коконна, подошелъ къ двери, на улицѣ раздалось нѣсколько выстрѣловъ. Ла-Моль тотчасъ же вскочилъ съ постели и полъ заскрипѣлъ у него подъ ногами.
   -- Чортъ возьми!-- пробормоталъ, слегка смутившись, ла-Гюрьеръ.-- Онъ, кажется, проснулся.
   -- Кажется, что такъ, -- сказалъ Коконна.
   -- И будетъ защищаться?
   -- По всей вѣроятности. А что если онъ убьетъ васъ, ла-Гюрьеръ? Это будетъ забавно.
   -- Гмъ! Гмъ!-- проворчалъ хозяинъ.
   Но, вспомнивъ, что у него въ рукѣ добрая пищаль, онъ ободрился и сильнымъ ударомъ ноги вышибъ дверь.
   За кроватью стоялъ безъ шляпы, но совсѣмъ одѣтый ла-Моль; въ зубахъ у него была шпага, въ рукахъ -- пистолеты.
   -- Ого!-- сказалъ Коконна.-- А вѣдь это становится интересно, метръ ла-Гюрьеръ! Ну, начинайте! Впередъ!
   -- А! Меня, какъ кажется, хотятъ убить!-- воскликнулъ ла-Моль и глаза его засверкали.-- Это ты, негодяй!
   Метръ ла-Гюрьеръ вмѣсто отвѣта прицѣлился въ молодого человѣка. Но ла-Моль замѣтилъ его движеніе и въ ту минуту, какъ раздался выстрѣлъ, опустился на колѣни. Пуля пролетѣла у него надъ головой.
   -- Ко мнѣ!-- крикнулъ ла-Моль.-- Ко мнѣ, Коконна!
   -- Ко мнѣ, г. Морвель!-- закричалъ въ свою очередь хозяинъ.-- Ко мнѣ!
   -- Клянусь честью, ла-Моль, я не могу помочь вамъ!-- сказалъ Коконна.-- Обѣщаю только одно, что не буду противъ васъ. Нынѣшней ночью убиваютъ гугенотовъ по приказанію короля. Защищайтесь сами, какъ знаете!
   -- А, предатели! убійцы! Такъ вы такъ-то! Хорошо же! Увидимъ!
   И ла-Моль, прицѣлившись въ свою очередь, выстрѣлилъ изъ пистолета. Ла-Гюрьеръ, не спускавшій съ него глазъ, отскочилъ въ сторону; но Коконна, не ожидавшій нападенія, остался на мѣстѣ, и пуля оцарапала ему плечо.
   -- Mordi!-- воскликнулъ онъ. заскрежетавъ зубами.-- Если такъ, то будемъ биться.-- Ты самъ захотѣлъ этого.
   И, выхвативъ рапиру, онъ бросился на ла-Моля.
   Если бы онъ былъ одинъ, ла-Моль, конечно, не отказался бы биться съ нимъ; но позади Коконна стоялъ метръ ла-Гюрьеръ, заряжавшій свою пищаль, а на лѣстницѣ бѣжалъ, прыгая черезъ четыре ступеньки, Морвель, услыхавшій зовъ хозяина. Ла-Моль бросился въ сосѣднюю комнату и заперъ за собою дверь на задвижку.
   -- А, негодяй!-- въ ярости воскликнулъ Коконна, колотя въ дверь ефесомъ своей рапиры.-- Погоди, погоди! У тебя будетъ на тѣлѣ столько же ранъ отъ моей шпаги, сколько экю ты выигралъ у меня!.. Я пришелъ, чтобы избавить тебя отъ страданій! Чтобы не дать украсть твои деньги! А ты въ благодарность стрѣляешь въ меня! Погоди, я отплачу тебѣ!
   Въ это время ла-Гюрьеръ подошелъ къ двери и вышибъ ее прикладомъ своей пищали.
   Коконна бросился въ комнату и чуть не ударился носомъ въ стѣну. Въ комнатѣ не было никого; окно было отворено.
   -- Онъ выскочилъ въ окно,-- сказалъ хозяинъ,-- и, конечно, расшибся на смерть; вѣдь это четвертый этажъ.
   -- А, можетъ-быть, онъ спасся по сосѣдней крышѣ, -- возразилъ Коконна, вскочивъ на подоконникъ и собираясь прыгнуть на крутую, скользкую крышу.
   Ла-Гюрьеръ и Морвель схватили его и втащили назадъ въ комнату.
   -- Съ ума вы, что ли, сошли?-- въ одинъ голосъ закричали они.-- Вѣдь вы убьетесь!
   -- Пустяки!-- сказалъ Коконна.-- Я горецъ и привыкъ лазить по ледникамъ. А за человѣкомъ, который оскорбилъ меня, я готовъ влѣзть на небо или спуститься въ адъ, по какой бы дорогѣ онъ не отправился туда. Пустите меня!
   -- Полноте, успокойтесь!-- сказалъ Морвель.-- Онъ или разбился, или ужъ успѣлъ уйти далеко. Пойдемте съ нами. Вмѣсто гугенота, который убѣжалъ отъ васъ, вы найдете тысячи другихъ.
   -- Да, вы правы,-- сэгласился Коконна.-- Смерть гугенотамъ! Я хочу отомстить и, чѣмъ скорѣе, тѣмъ лучше!
   Съ этими словами онъ бросился внизъ съ лѣстницы; Морвель и хозяинъ послѣдовали за нимъ.
   -- Къ адмиралу!-- закричалъ Морвель.
   -- Къ адмиралу!-- повторилъ ла-Гюрьеръ.
   -- Къ адмиралу, такъ къ адмиралу!-- сказалъ Коконна.-- Пуст£ будетъ по-вашему!
   Они всѣ трое выбѣжали изъ гостиницы, оставивъ ее подъ охраной Грегу ара и другихъ слугъ, и бросились къ отелю адмирала, на улицѣ Бетизи. Яркій свѣтъ и выстрѣлы указывали имъ дорогу.
   -- Это что за человѣкъ?-- крикнулъ вдругъ Коконна.-- Онъ безъ камзола и безъ шарфа.
   -- Это, навѣрное, какой-нибудь гугенотъ, спасающій свою жизнь, -- сказалъ Морвель.
   -- Стрѣляйте же въ него! Стрѣляйте!-- закричалъ Коконна.-- У васъ есть пищали.
   -- Ну, нѣтъ,-- сказалъ Морвель.-- Я берегу свой зарядъ для дичи покрупнѣе.
   -- Такъ стрѣляйте вы, ла-Гюрьеръ!
   -- Погодите, погодите, сейчасъ!-- сказалъ, прицѣливаясь, трактирщикъ.
   -- Да, погодите! А онъ въ это время успѣетъ убѣжать!-- воскликнулъ Коконна.
   И онъ бросился въ погоню за гугенотомъ, котораго было нетрудно догнать, такъ какъ онъ былъ раненъ. Но когда Коконна подбѣжалъ къ нему и, не желая нападать на него сзади, крикнулъ: "Да обернись же, обернись!" раздался выстрѣлъ, пуля пролетѣла около самыхъ ушей Коконна и раненый упалъ, какъ подстрѣленный заяцъ, въ котораго, несмотря на быстрый бѣгъ, попалъ зарядъ охотника".
   Позади Коконна раздался торжествующій крикъ. Онъ обернулся и увидалъ ла-Гюрьера, размахивающаго своей пищалью.
   -- А, на этотъ разъ я сдѣлалъ хорошій починъ!-- вскричалъ трактирщикъ.
   -- Да, но вы чуть не прострѣлили меня,-- сказалъ Коконна.
   -- Берегитесь, г. графъ, берегитесь!-- крикнулъ ла-Гюрьеръ.
   Коконна отскочилъ назадъ. Раненый приподнялся на колѣно и, пылая местью, собрался нанести ему ударъ кинжаломъ. Трактирщикъ замѣтилъ это и въ самое время предупредилъ пьемонтца объ опасности.
   -- А, змѣя!-- воскликнулъ Коконна.
   И, бросившись къ раненому, онъ три раза вонзилъ ему въ грудь шпагу по самую рукоятку.
   -- Теперь къ адмиралу!-- сказалъ онъ, отойдя отъ гугенота, судорожно бившагося въ агоніи.-- Къ адмиралу!
   -- Ага, молодой человѣкъ, -- сказалъ Морвель, -- вы, какъ кажется, разлакомились?
   -- Клянусь честью, вы правы, -- отвѣтилъ Коконна.-- Не знаю, опьяняетъ ли меня запахъ пороха или возбуждаетъ видъ крови, но я, чортъ возьми, вхожу во вкусъ. До сихъ поръ я охотился только на волковъ да медвѣдей, но охота на людей кажется мнѣ гораздо интереснѣе.
   И они всѣ трое пошли дальше.
   

VIII.
Бойня.

   Отель, въ которомъ жилъ адмиралъ, былъ, какъ мы уже говорили, на улицѣ Бетизи. Этотъ громадный домъ съ двумя флигелями стоялъ въ глубинѣ двора; въ стѣнѣ, окружавшей его, были ворота и двѣ рѣшетчатыя калитки.
   Когда наши "гизовцы" дошли до улицы Бетизи, составляющей продолженіе улицы Фоссэ-Сенъ-Жерменъ-д'Оксерруа, они увидали, что кругомъ отеля стоятъ швейцарцы, солдаты и горожане. Всѣ они были вооружены шпагами, копьями или пищалями, а нѣкоторые держали, кромѣ того, въ лѣвой рукѣ зажженные факелы, бросавшіе на всю эту сцену колеблющійся, зловѣщій свѣтъ. Смотря по движенію рукъ, онъ то разливался по мостовой, то поднимался по стѣнамъ, то освѣщалъ живое, волнующееся море людей, по которому пробѣгали какъ будто молніи отъ сверкавшаго то тутъ, то тамъ оружія.
   Крутомъ отеля и на улицахъ Тиршапъ, Этьенъ и БертэнъПуаре совершалось ужасное дѣло. Оттуда неслись пронзительные крики, тамъ гремѣли ружейные выстрѣлы. Время отъ времени въ кругѣ свѣта, гдѣ, казалось, тѣснилась толпа демоновъ, появлялся на мгновеніе какой-нибудь блѣдный, полуодѣтый, окровавленный гугенотъ и тотчасъ же исчезалъ, убѣгая, какъ затравленный олень.
   Нашихъ троихъ пріятелей, бѣлые кресты которыхъ были видны издалека, встрѣтили радостными восклицаніями. А черезъ минуту они уже пробрались въ самую средину этой задыхающейся, сплошной, какъ свора борзыхъ, толпы. Это удалось имъ только потому, что впереди шелъ Морвель, котораго многіе узнали и пропустили, а за нимъ проскользнули Коконна и ла-Гюрьеръ. Такимъ образомъ они всѣ трое очутились на дворѣ.
   Ворота и калитки были выбиты. Посреди двора стоялъ человѣкъ, къ которому всѣ относились очень почтительно, и никто не подходилъ близко, такъ что кругомъ его образовалось пустое пространство. Онъ опирался на рапиру и пристально смотрѣлъ на балконъ, который находился подъ центральнымъ окномъ фасада, на высотѣ футовъ пятнадцати надъ землей. Этотъ человѣкъ нетерпѣливо топалъ ногой и время отъ времени обращался съ вопросомъ къ кому-нибудь изъ лицъ, стоявшихъ поблизости отъ него.
   -- Все еще ничего,-- бормоталъ онъ.-- Никто не идетъ. Его, должно-быть, предупредили, онъ бѣжалъ. Какъ вы полагаете, дю-Гастъ?
   -- Это невозможно, ваша свѣтлость?
   -- Почему же нѣтъ? Вы сами говорили мнѣ, что, за нѣсколько минутъ до нашего прихода, какой-то человѣкъ безъ шляпы, съ обнаженной шпагой въ рукѣ, подбѣжалъ со всѣхъ ногъ къ дому, что онъ постучался и его впустили?
   -- Совершенно вѣрно, ваша свѣтлость; во слѣдомъ за нимъ пришелъ Бемъ, двери выломали и отель окружили. Тотъ человѣкъ, про котораго я говорилъ вамъ, вошелъ въ домъ, но выйти оттуда не могъ.
   -- Вѣдь это, если не ошибаюсь, герцогъ Гизъ?-- спросилъ у ла-Гюрьера Коконна.
   -- Онъ самый, г. графъ. Да, это великій герцогъ Гизъ. Онъ, должно-быть, поджидаетъ адмирала, чтобы продѣлать съ нимъ то же, что тотъ продѣлалъ съ отцомъ герцога. Каждому свой чередъ, и сегодня, благодареніе Богу, пришелъ нашъ.
   -- Эй! Бемъ! Бемъ!-- крикнулъ своимъ громовымъ голосомъ герцогъ.-- Неужели еще не кончено?
   И, въ своемъ нетерпѣніи, онъ кончикомъ шпаги началъ выбивать искры изъ камней мостовой.
   Въ эту минуту въ отелѣ раздались крики, выстрѣлы, топотъ ногъ и звонъ оружія. А затѣмъ снова наступила тишина.
   Герцогъ сдѣлалъ движеніе, какъ будто хотѣлъ броситься въ домъ.
   -- Ваша свѣтлость, ваша свѣтлость!-- остановилъ его подошедшій дю-Гастъ.-- Вамъ нельзя итти туда -- вашъ санъ не позволяетъ этого. Вы должны остаться здѣсь и ждать.
   -- Ты правъ, дю-Гастъ, спасибо тебѣ. Да, я подожду. Но я, право же, умираю отъ нетерпѣнія и безпокойства. Что, если онъ ускользнетъ отъ меня!
   Въ это время въ отелѣ снова послышались шаги. Они приближались и вдругъ какъ будто пламя пожара освѣтило окна перваго этажа.
   То окно, на которое такъ часто смотрѣлъ герцогъ, распахнулось или, вѣрнѣе, разлетѣлось вдребезги и на балконѣ появился блѣдный человѣкъ съ забрызганной кровью шеей.
   -- Бемъ!-- воскликнулъ герцогъ.-- Наконецъ, вотъ и ты! Ну, что же?
   -- Сейчасъ, сейчасъ, -- спокойно сказалъ нѣмецъ
   Онъ нагнулся, а затѣмъ съ трудомъ выпрямился, какъ будто поднимая какую-то тяжесть.
   -- Гдѣ же другіе?-- нетерпѣливо спросилъ герцогъ.-- Что они дѣлаютъ?
   -- Приканчиваютъ другихъ.
   -- А ты, ты? Что ты сдѣлалъ?
   -- Сейчасъ увидите. Посторонитесь-ка немножко.
   Герцогъ сдѣлалъ нѣсколько шаговъ назадъ.
   Теперь уже можно было разсмотрѣть, что съ такимъ усиліемъ поднималъ Бемъ.
   Это былъ трупъ старика.
   Нѣмецъ приподнялъ его надъ балкономъ, раскачалъ въ воздухѣ и бросилъ къ ногамъ герцога.
   Глухой звукъ паденія, потоки крови, хлынувшіе изъ тѣла и обрызгавшіе на далекое разстояніе мостовую, привели въ ужасъ даже самого Гиза. Но это продолжалось недолго. Любопытство превозмогло; всѣ мало-по-малу стали подходить ближе и дрожащій свѣтъ факела упалъ на трупъ. Тогда окружающіе увидали благородное лицо убитаго, его сѣдую бороду и судорожно стиснутыя окоченѣлыя руки.
   -- Адмиралъ!-- въ одинъ голосъ воскликнули человѣкъ двадцать и сразу же замолчали.
   -- Да, адмиралъ. Это онъ, -- сказалъ герцогъ, приблизившись къ трупу и съ глубокой радостью смотря на него.
   -- Адмиралъ!.. Адмиралъ!..-- повторяли вполголоса всѣ свидѣтели этой сцены, напирая другъ на друга и робко подходя взглянуть на трупъ великаго старца.
   -- А, наконецъ-то мы сквитались, Каспаръ!-- торжествуя, сказалъ Гизъ.-- Ты велѣлъ убить моего отца, -- теперь я отмстилъ за него!
   И онъ поставилъ ногу на грудь героя-протестанта.
   Но адмиралъ еще не умеръ. Вѣки его съ усиліемъ приподнялись, окровавленная, раздробленная рука дрогнула въ послѣдній разъ, и онъ, продолжая лежать неподвижно, какъ мертвый, сказалъ гробовымъ голосомъ:
   -- Генрихъ Гизъ! Придетъ день, когда и ты почувствуешь на своей груди ногу убійцы... Я не убивалъ твоего отца... Будь ты проклятъ!..
   Герцогъ поблѣднѣлъ и почувствовалъ, какъ ледяная дрожь пробѣжала у него по тѣлу. Онъ провелъ рукою по лбу, какъ бы стараясь отогнать ужасное видѣніе, и затѣмъ, опустивъ руку, рѣшился взглянуть на адмирала. Глаза Колиньи были закрыты, руки неподвижны, борода испачкана въ крови, которая хлынула у него изо рта послѣ страшныхъ словъ, которыя онъ только что произнесъ.
   Герцогъ, жестомъ отчаянной рѣшимости, поднялъ свою шпагу.
   -- Ну, что же, ваша свѣтлость, довольны вы?-- спросилъ Бемъ.
   -- Да, мой храбрецъ, да!-- отвѣтилъ Гизъ.-- Ты отмстилъ...
   -- За герцога Франциска?
   -- За религію, -- глухимъ голосомъ проговорилъ герцогъ.-- А теперь, -- прибавилъ онъ, обращаясь къ тѣснившимся на дворѣ и на улицѣ швейцарцамъ, солдатамъ и горожанамъ,-- теперь за дѣло, друзья, за дѣло!
   -- Здравствуйте, г. Бемъ!-- сказалъ Коконна, подходя ближе и съ восхищеніемъ смотря на нѣмца, который, все еще стоя на балконѣ, спокойно вытиралъ свою шпагу.
   -- Такъ это вы отправили его на тотъ свѣтъ?-- въ восторгѣ воскликнулъ ла-Гюрьеръ.-- Какъ же вы продѣлали это?
   -- Очень просто, очень просто! Онъ услыхалъ шумъ и отворилъ дверь, а я прокололъ его рапирой. Но это еще не все, кажется, и Телиньи попался. Слышите крики?
   Въ это время, дѣйствительно, раздались отчаянные крики -- голосъ былъ, повидимому, женскій -- и въ одномъ изъ флигелей блеснулъ красноватый свѣтъ. Видно было, какъ пробѣжали два человѣка, преслѣдуемые толпой убійцъ.
   Одинъ изъ нихъ упалъ, сраженный пулей; другой бросился къ открытому окну и, не обращая вниманія на то, что оно было высоко, а внизу стояли новые враги, смѣло выпрыгнулъ изъ него на дворъ.
   -- Бейте его, бейте!-- закричали убійцы, видя, что жертва готова ускользнуть отъ нихъ.
   Гугенотъ вскочилъ, поднялъ выпавшую изъ рукъ шпагу и, нагнувъ голову, бросился впередъ черезъ толпу. Сваливъ нѣсколько человѣкъ и проколовъ шпагою одного, онъ, среди выстрѣловъ и проклятій промахнувшихся солдатъ, быстро пронесся мимо Коконна, поджидавшаго его около воротъ съ кинжаломъ въ рукѣ.
   -- Вотъ тебѣ!-- воскликнулъ пьемонтецъ, ранивъ его въ руку.
   -- Негодяй!-- сказалъ гугенотъ, ударивъ Коконна по лицу своей шпагой; проколоть его онъ не могъ, такъ какъ для этого было слишкомъ мало мѣста.
   -- Тысяча дьяволовъ!-- воскликнулъ Коконна.-- Да вѣдь это ла-Моль!
   -- Ла-Моль!-- повторили Морвель и ла-Гюрьеръ.
   -- Это онъ предупредилъ адмирала!-- крикнуло нѣсколько голосовъ.
   -- Бейте его, бейте!-- заревѣла толпа.
   Коконна, ла-Гюрьеръ и человѣкъ десять солдатъ бросились въ погоню за ла-Молемъ. Окровавленный, дошедшій до крайняго возбужденія, которое одно только способно поддержать ослабѣвающія силы человѣка, ла-Моль, руководимый лишь инстинктомъ, бѣжалъ по улицамъ. За нимъ гнались враги; онъ слышалъ топотъ ихъ ногъ, ихъ крики, и это какъ будто придавало ему крылья. Иногда пуля пролетала со свистомъ около самыхъ его ушей, и онъ бѣжалъ еще скорѣе. Изъ груди его вырывалось уже не дыханіе, а глухой хрипъ, сиплые стоны. Потъ и кровь капали съ его волосъ и, смѣшиваясь вмѣстѣ, текли по лицу.
   Вскорѣ камзолъ сталъ слишкомъ тѣсенъ для біеній его сердца -- онъ сорвалъ его. Затѣмъ шпага стала слишкомъ тяжела для его руки -- онъ отшвырнулъ ее. Иногда ему казалось, что преслѣдователи начинаютъ отставать, и ему удастся ускользнуть отъ нихъ; но на ихъ крики выбѣгали другіе католики и, бросая свое кровавое дѣло, гнались за нимъ. Вдругъ онъ увидѣлъ налѣво отъ себя рѣку. Какъ загнанный олень, почувствовалъ онъ желаніе броситься въ нее, и ему нужна была вся сила разсудка, чтобы удержаться отъ этого.
   Направо возвышался Лувръ, мрачный, неподвижный, но полный какихъ-то глухихъ, зловѣщихъ звуковъ. По подъемному мосту входили и выходили солдаты въ каскахъ и латахъ, отражавшихъ холодный свѣтъ луны. Ла-Моль подумалъ о королѣ Наваррскомъ, какъ раньше думалъ о Колиньи. Это были его единственные покровители. Взглянувъ на небо, онъ далъ обѣтъ отречься отъ протестантства, если ему удастся спастись, а потомъ, собравъ послѣднія силы, внезапно бросился въ сторону и побѣжалъ прямо къ Лувру. На подъемномъ мосту, когда онъ смѣшался съ толпою солдатъ, кто-то снова ударилъ его кинжаломъ, оцарапавшимъ ему бокъ. Со всѣхъ сторонъ раздавались крики: "Бей, бей его!" Несмотря на это и грозный видъ часовыхъ, ла-Моль влетѣлъ, какъ стрѣла, на дворъ, вбѣжалъ въ переднюю, на лѣстницу, во второй этажъ и, увидавъ какую-то дверь, сталъ колотить въ нее руками и ногами.
   -- Кто тамъ?-- спросилъ женскій голосъ.
   -- Ради Бога!.. Ради Бога!-- пробормоталъ ла-Моль.-- Они идутъ... Я слышу ихъ шаги... вотъ они... я вижу ихъ... Это я, я!
   -- Кто вы?-- снова спросилъ голосъ.
   Ла-Моль вспомнилъ пароль.
   -- Наварра, Наварра!-- крикнулъ онъ.
   Дверь тотчасъ же отворилась. Ла-Моль, не обративъ никакого вниманія на Гильону, не поблагодаривъ ее, бросился въ переднюю, въ коридоръ и, пробѣжавъ черезъ двѣ комнаты, очутился въ третьей, освѣщенной висячей лампой.
   На рѣзной дубовой кровати съ бархатнымъ занавѣсомъ, затканнымъ золотыми лиліями, лежала, опершись на руку, женщина въ пеньюарѣ и смотрѣла на ла-Моля широко открытыми, полными ужаса глазами.
   -- Ваше величество!-- воскликнулъ онъ.-- Тамъ рѣжутъ... убиваютъ моихъ братьевъ!.. Меня тоже хотятъ убить!.. Вы -- королева!.. Спасите, спасите меня!
   И онъ бросился передъ ней на колѣни, оставляя на коврѣ широкій кровавый слѣдъ.
   Увидавъ передъ собою блѣднаго, окровавленнаго человѣка, королева Наваррская приподнялась на постели, закрыла лицо руками и стала звать на помощь.
   -- Ради Бога, не зовите никого, ваше величество!-- сказалъ ла-Моль, стараясь подняться на ноги.-- Если васъ услышатъ -- я погибъ! За мной гонятся убійцы... Они бѣгутъ по лѣстницѣ! Я слышу ихъ... Вотъ они... вотъ они!...
   -- Помогите!-- воскликнула перепуганная Маргарита.-- Помогите!
   -- А, вы убиваете меня!-- въ отчаяніи воскликнулъ ла-Моль.-- Слышать, какъ такой чудный голосъ хочетъ предать меня врагамъ -- умереть отъ такой прекрасной руки -- я думалъ, что это невозможно!
   Въ эту минуту дверь растворилась и въ комнату ворвалась толпа разъяренныхъ, перепачканныхъ въ крови, почернѣвшихъ отъ порохового дыма людей. Они держали наготовѣ пищали и обнаженные бердыши и шпаги.
   Впереди былъ Коконна. Рыжіе волосы его растрепались, свѣтлоголубые глаза были вытаращены, щека разрублена шпагой ла-Моля, оставившей на ней кровавый слѣдъ. На обезображеннаго пьемонтца было страшно смотрѣть.
   -- Mordi!-- воскликнулъ онъ.-- Вотъ этотъ негодяй! Вотъ онъ! Наконецъ-то мы добрались до него!
   Ла-Моль оглядѣлся кругомъ, ища какого-нибудь оружія -- его не было нигдѣ. Онъ взглянулъ на королеву; лицо ея выражало глубокое состраданіе. Тогда онъ понялъ, что только она одна можетъ спасти его и, бросившись къ ней, обхватилъ ее руками.
   Коконна, сдѣлавъ нѣсколько шаговъ впередъ, снова ранилъ ла-Моля въ плечо своей длинной рапирой и капли теплой алой крови брызнули на бѣлый душистый пеньюаръ королевы.
   Маргарита видѣла, какъ текла эта кровь, Маргарита чувствовала, какъ дрожитъ тѣло человѣка, прижимающагося къ ней, и бросилась вмѣстѣ съ нимъ въ проходъ за кроватью. И какъ разъ во-время.
   Ла-Моль такъ ослабѣлъ, что не могъ ни спасаться бѣгствомъ ни защищаться. Онъ склонился своимъ помертвѣлымъ лицомъ къ плечу Маргариты и его пальцы судорожно уцѣпились, разрывая его, за бѣлый батистовый, вышитый пеньюаръ, покрывавшій, какъ легкимъ облакомъ, тѣло королевы.
   -- Ахъ, ваше величество, -- замирающимъ голосомъ прошепталъ ла-Моль, -- спасите меня!
   Вотъ все, что онъ могъ сказать. Глаза его подернулись какъ бы мракомъ смерти; отяжелѣвшая голова откинулась назадъ, руки разжались, ноги подкосились и онъ упалъ на залитый кровью полъ, увлекая за собой королеву.
   Коконна, возбужденный криками, опьяненный запахомъ крови, раздраженный долгой погоней, протянулъ руку къ королевскому алькову. Еще минута и онъ пронзилъ бы сердце ла-Моля, а, можетъ-быть, вмѣстѣ съ нимъ и сердце Маргариты.
   Испуганная видомъ обнаженной шпаги, а еще. болѣе оскорбленная такой неслыханной дерзостью, принцесса королевскаго дома выпрямилась во весь ростъ и громко вскрикнула. Въ этомъ крикѣ слышалось такое негодованіе, такой ужасъ и гнѣвъ, что пьемонтецъ, подъ вліяніемъ какого-то, до сихъ поръ невѣдомаго ему чувства, замеръ на мѣстѣ. Нужно, впрочемъ, замѣтить, что его нерѣшительность продолжалась бы недолго и растаяла бы какъ снѣгъ отъ апрѣльскаго солнца, если бы эта сцена затянулась и дѣйствующія въ ней лица остались тѣ же.
   Но въ это мгновеніе въ потайную дверь, незамѣтную въ стѣнѣ, вбѣжалъ юноша лѣтъ шестнадцати-семнадцати въ черномъ костюмѣ; лицо его было блѣдно, волосы въ безпорядкѣ
   -- Погоди минутку, сестра!-- крикнулъ онъ.-- Я здѣсь, я здѣсь!
   -- Франсуа!-- воскликнула Маргарита.-- Спаси меня, Франсуа!
   -- Герцогъ Алансонскій!-- прошепталъ ла-Гюрьеръ, опуская пищаль.
   -- Чортъ возьми! Принцъ королевской крови!-- пробормоталъ, сдѣлавъ шагъ назадъ, Коконна.
   Герцогъ Алансонскій оглядѣлся кругомъ. Маргарита, съ распущенными волосами, казавшаяся прекраснѣе, чѣмъ когда-либо, стояла, прислонившись къ стѣнѣ. Ее окружали вооруженные люди съ звѣрскими лицами.
   -- Негодяи!-- воскликнулъ герцогъ.
   -- Спаси меня, братъ!-- сказала Маргарита, чувствуя, что силы покидаютъ ее.-- Они хотятъ убить меня!
   Блѣдное лицо герцога вспыхнуло отъ гнѣва.
   Онъ былъ безоруженъ. Но, полагаясь, должно-быть, на свой санъ и происхожденіе, онъ, сжавъ кулаки, пошелъ на Коконна и его спутниковъ. Испуганные гнѣвнымъ блескомъ его глазъ, они отступили.
   -- Можетъ-быть, вы захотите убить и принца королевской крови?-- сказалъ герцогъ.-- Посмотримъ!
   Потомъ, видя, что они продолжаютъ отступать, онъ крикнулъ:
   -- Караулъ, сюда! Перевѣшать всѣхъ этихъ негодяевъ!
   Безоружный герцогъ напугалъ Коконна больше, чѣмъ могъ бы испугать его цѣлый отрядъ рейторовъ и ландскнехтовъ, и онъ, понемногу отступая, добрался, наконецъ, до двери. Ла-Гюрьеръ въ это время бѣжалъ уже со всѣхъ ногъ по лѣстницѣ, а солдаты тѣснились въ передней и толкали другъ друга, спѣша поскорѣе уйти.
   Между тѣмъ, Маргарита инстинктивно набросила на лежащаго безъ чувствъ ла-Маля свое шелковое одѣяло и отошла отъ него подальше.
   Когда и Коконна ушелъ вслѣдъ за своими спутниками, герцогъ Алансонскій обернулся.
   -- Не ранена ли ты, сестра?-- воскликнулъ онъ, видя, что пеньюаръ Маргариты испачканъ въ крови.
   И онъ бросился къ ней съ такимъ безпокойствомъ, которое сдѣлало бы честь его любви къ сестрѣ, если бы эта любовь, какъ ходили слухи, не была ужъ слишкомъ нѣжна для брата.
   -- Нѣтъ, не думаю, -- отвѣтила Маргарита,-- а если и ранена, то легко.
   -- Но вѣдь твое платье въ крови, -- сказалъ герцогъ, ощупывая дрожащими руками Маргариту.-- Откуда же эта кровь?
   -- Не знаю, -- сказала молодая женщина.-- Одинъ изъ этихъ людей дотронулся до меня, можетъ-быть, онъ былъ раненъ.
   -- Дотронулся до моей сестры?!-- воскликнулъ герцогъ.-- О, если бы ты только показала мнѣ его, если бы я зналъ, гдѣ его найти!..
   -- Молчи -- сказала Маргарита.
   -- Почему?
   -- Потому что, если тебя увидятъ у меня въ комнатѣ въ такой часъ...
   -- Развѣ братъ не можетъ войти въ спальню сестры, Маргарита?
   Королева взглянула на герцога Алансонскаго такъ пристально и такъ грозно, что онъ отступилъ.
   -- Да, ты права, Маргарита, -- сказалъ онъ, -- я сейчасъ уйду къ себѣ. Но ты не можешь оставаться одна въ эту ужасную ночь. Хочешь, я позову Гильону?
   -- Нѣтъ, нѣтъ, мнѣ не нужно никого. Уходи, Франсуа, уходи такъ же, какъ и пришелъ.
   Юный принцъ повиновался. Какъ только онъ ушелъ, за кроватью послышался вздохъ. Маргарита бросилась къ потайной двери, заперла ее на задвижку, потомъ подбѣжала къ другой двери, которую тоже заперла. И какъ разъ во-время: въ эту самую минуту въ концѣ коридора пронеслась, какъ буря, толпа солдатъ, преслѣдуя гугенотовъ, живущихъ въ Луврѣ.
   Оглядѣвшись кругомъ и убѣдившись, что она, дѣйствительно, одна, Маргарита подошла къ алькову и сняла шелковое одѣяло, которое набросила на ла-Моля, чтобы скрыть его отъ герцога Алансонскаго. Потомъ она съ трудомъ вытащила раненаго изъ прохода за кроватью и, увидавъ, что онъ еще дышитъ, положила его голову къ себѣ на колѣни и стала брызгать ему въ лицо водой.
   Только теперь, когда Маргарита смыла съ лица ла-Моля пыль, кровь и копоть отъ порохового дыма, узнала она его. Она увидала, что это тотъ самый красивый молодой человѣкъ, который встрѣтился съ ней нѣсколько часовъ тому назадъ, полный жизни и надеждъ, и просилъ ее передать письмо королю Наваррскому. Она вспомнила, какъ онъ былъ пораженъ ея красотой и какое мечтательное настроеніе овладѣло ею, когда онъ ушелъ.
   У Маргариты вырвался крикъ ужаса. Теперь раненый возбуждалъ въ ней не только состраданіе, но и участіе. Это былъ уже не чужой, неизвѣстный человѣкъ, а почти знакомый и близкій. Она вытерла ему лицо; оно было блѣдно и истомлено. Маргарита, почти такая же блѣдная, какъ и самъ графъ, дрожа всѣмъ тѣломъ, приложила руку къ его сердцу; оно еще билось. Тогда она взяла со стола флаконъ съ солями и дала понюхать ла-Молю. Онъ открылъ глаза.
   -- О, Боже!-- прошепталъ онъ.-- Гдѣ я?
   -- Вы спасены!-- сказалА Маргарита.-- Успокойтесь, вы спасены!
   Ла-Моль съ трудомъ перевелъ глаза на королеву и, съ восторгомъ глядя на нее, прошепталъ:
   -- Какъ вы прекрасны!
   И, какъ будто опьяненный ея красотой, онъ снова закрылъ глаза и вздохнулъ.
   Маргарита вскрикнула: ла-Моль поблѣднѣлъ, если возможно, еще больше и ей въ первую минуту показалось, что онъ вздохнулъ въ послѣдній разъ.
   -- О, Боже, Боже! Сжалься надъ нимъ!-- прошептала она.
   Въ эту минуту кто-то сильно постучалъ въ дверь, выходящую въ коридоръ.
   Маргарита приподнялась, поддерживая ла-Моля подъ руку.
   -- Кто тамъ?-- спросила она.
   -- Это я, ваше величество, -- отвѣтилъ женскій голосъ, -- я, герцогиня Неверская.
   -- Генріэтта!-- воскликнула королева.-- Не бойтесь, графъ, опасности нѣтъ, это -- мой другъ...
   Ла-Моль съ страшнымъ усиліемъ приподнялся на одно колѣно.
   -- Подержитесь за что-нибудь, пока я отворю дверь, -- сказала Маргарита.
   Ла-Моль оперся рукой на полъ и ему удалось сохранить равновѣсіе.
   Маргарита пошла къ двери, но вдругъ остановилась и задрожала отъ страха: изъ коридора донесся звонъ оружія.
   -- Ты не одна?-- спросила она.
   -- Нѣтъ, со мной двѣнадцать человѣкъ солдатъ, которыхъ далъ мнѣ мой зять, герцогъ Гизъ.
   -- Герцогъ Гизъ!-- пробормоталъ ла-Моль.-- О, убійца! убійца!
   -- Молчите, -- остановила его Маргарита, -- ни слова!
   И она оглядѣлась кругомъ, ища, куда бы спрятать раненаго.
   -- Дайте мнѣ шпагу или кинжалъ, -- прошепталъ графъ.
   -- Вы хотите защищаться? Это безполезно. Развѣ вы не слыхали? Вѣдь ихъ двѣнадцать противъ одного.
   -- Оружіе нужно мнѣ не для защиты, а для того, чтобы не отдаться имъ въ руки живымъ.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, -- сказала Маргарита, -- я спасу васъ. Идите вотъ сюда, въ кабинетъ.
   Ла-Моль съ трудомъ приподнялся и, съ помощью Маргариты, дотащился до кабинета.
   -- Ни крика, ни стона, ни вздоха, -- шепнула королева,-- и вы спасены!
   Съ этими словами Маргарита затворила дверь, заперла ее на ключъ и спрятала его въ ридикюль. Потомъ, накинувъ плащъ, она отворила герцогинѣ Неверской, которая бросилась къ ней и обняла ее.
   -- Съ вами ничего не случилось, ваше величество?-- спросила она.-- Не правда ли?
   -- Ничего, ничего,-- отвѣтила Маргарита, запахивая плащъ, чтобы закрыть испачканный въ крови пеньюаръ.
   -- Тѣмъ лучше; но вамъ все-таки нельзя оставаться здѣсь одной. Герцогъ Гизъ далъ мнѣ двѣнадцать человѣкъ конвоя, чтобы проводить меня въ свой отель. Такъ какъ этого слишкомъ много для меня, то шестерыхъ я оставлю у васъ. А шесть конвойныхъ герцога значатъ въ нынѣшнюю ночь больше, чѣмъ цѣлый отрядъ тѣлохранителей короля.
   Маргарита не рѣшилась отказаться. Она велѣла солдатамъ размѣститься въ коридорѣ и простилась съ герцогиней, которая съ остальными шестью конвойными отправилась въ отель герцога Гиза.
   Мужъ ея уѣхалъ, и она пока жила тамъ.
   

IX.
Убійцы.

   Коконна не бѣжалъ; онъ отступилъ. Ла-Гюрьеръ тоже не бѣжалъ; онъ умчался со всѣхъ ногъ. Первый ретировался какъ тигръ; второй -- какъ волкъ.
   А потому ла-Гюрьеръ былъ уже на площади Сенъ-Жерменъ-д'Оксерруа въ то время, какъ Коконна еще только выходилъ изъ Лувра.
   Доблестный трактирщикъ немного струсилъ, очутившись съ своей пищалью среди бѣгущихъ людей, свистящихъ пуль и падающихъ изъ оконъ труповъ, иногда даже разрубленныхъ на куски. Онъ рѣшилъ, что всего благоразумнѣе вернуться какъ можно скорѣе въ гостиницу. Когда онъ свернулъ изъ улицы Аверонъ на улицу Арбръ-Секъ, ему встрѣтился отрядъ швейцарцевъ и легкой конницы. Впереди шелъ Морвель.
   -- Вы, кажется, уже покончили все и идете домой?-- спросилъ Морвель, самъ себя окрестившій именемъ "королевскаго убійцы".-- А что же, чортъ возьми, сдѣлали вы съ пьемонтцемъ? Ужъ не случилось ли съ нимъ какой бѣды? Это было бы очень жаль -- онъ отлично работалъ.
   -- Нѣтъ, съ нимъ, кажется, ничего не случилось,-- отвѣтилъ ла-Гюрьеръ.-- Онъ, должно-быть, скоро присоединится къ намъ.
   -- Откуда вы?
   -- Изъ Лувра, гдѣ насъ, кстати сказать, приняли далеко не любезно.
   -- Кто же?
   -- Герцогъ Алансонскій. Развѣ онъ не на нашей сторонѣ?
   -- Герцогъ Алансонскій ни на чьей сторонѣ. Онъ интересуется только тѣмъ, что касается его лично. Предложите ему расправиться съ его двумя старшими братьями, какъ съ гугенотами, и онъ согласится. Ему нужно только одно: чтобы не скомпрометировали его самого... Не хотите ли отправиться съ этими людьми, ла-Гюрьеръ?
   -- Куда они идутъ?
   -- На улицу Монторгейль, тамъ есть у меня одинъ знакомый протестантскій пасторъ. Онъ женатъ и у него шесть человѣкъ дѣтей. Эти еретики страшно размножаются. Тамъ будетъ очень интересно...
   -- А вы сами куда идете?
   -- Я иду по своему личному дѣлу.
   -- Только, пожалуйста, не ходите туда безъ меня, -- раздался позади нихъ голосъ, заставившій Морвеля вздрогнуть.-- Вы знаете разныя хорошія мѣстечки, Морвель, и потому я хочу итти съ вами.
   -- А! Это нашъ пьемонтецъ!-- воскликнулъ Морвель.
   -- Да, это г. Коконна, -- сказалъ ла-Гюрьеръ.-- Гдѣ это вы пропадали? Я думалъ, что вы идете за мной.
   -- Mordi! Вы бѣжали такъ быстро, что я не могъ угнаться за вами. Да, кромѣ того, я сдѣлалъ небольшой крюкъ, чтобы бросить въ рѣку отвратительнаго ребенка, который кричалъ: "Долой папистовъ! Да здравствуетъ адмиралъ!" Но, къ несчастью, этотъ негодяй-мальчишка, кажется, умѣетъ плавать. По-настоящему еретиковъ слѣдовало бы топить, какъ котятъ, когда они еще ничего не видятъ!
   -- Такъ вы идете изъ Лувра?-- спросилъ Морвель.-- Значитъ, вашъ гугенотъ убѣжалъ туда?
   -- Да, туда.
   -- Я выстрѣлилъ въ него въ то время, какъ онъ поднималъ свою шпагу ца дворѣ адмирала. Не понимаю, какъ могъ я промахнуться!
   -- Ну, а я не промахнулся!-- сказалъ Коконна.-- Я всадилъ ему шпагу въ плечо такъ глубоко, что клинокъ былъ дюймовъ на пять въ крови... Я видѣлъ, какъ онъ упалъ въ объятія Маргариты -- прелестная женщина, чортъ возьми! Мнѣ было бы очень пріятно, если бы оказалось, что этотъ молодецъ умеръ. У него, какъ кажется, очень злопамятный характеръ и онъ, пожалуй, былъ бы моимъ врагомъ всю свою жизнь... Такъ куда же вы идете?
   -- А вамъ хочется итти со мной?
   -- Я не хочу оставаться на одномъ мѣстѣ, mordi! Я убилъ всего только троихъ или четверыхъ и когда остываю, у меня начинаетъ болѣть плечо. Впередъ! Впередъ!
   -- Капитанъ, -- сказалъ Морвель начальнику отряда,-- дайте мнѣ троихъ солдатъ и идите съ остальными отправлять на тотъ свѣтъ адмирала.
   Три швейцарца присоединились къ Морвелю. До улицы Тиршапъ оба отряда шли вмѣстѣ.
   Потомъ легкая конница и швейцарцы отправились по улицѣ Тиршапъ, а Морвель, Коконна, ла-Гюрьеръ и три швейцарца свернули сначала на улицу Ферраннери, потомъ на ТрусъВашъ и вышли на улицу Сентъ-Авуа.
   -- Куда же, къ чорту, ведете вы насъ?-- спросилъ Коконна, которому надоѣло итти такъ далеко и ничего не дѣлать.
   -- Намъ предстоитъ блестящая экспедиція, -- сказалъ Морвель.-- Послѣ убійства адмирала, Телиньи и принцевъ-гугенотовъ я не могъ предложить вамъ ничего лучше этого. Потерпите немножко. Мѣстомъ дѣйствія будетъ улица де-Томъ, и мы сію минуту придемъ сюда.
   -- А скажите-ка, -- спросилъ Коконна,-- вѣдь, кажется, эта улица очень близко отъ Тампля?
   -- Да, очень близко. Зачѣмъ вы спрашиваете это?
   -- Потому что тамъ живетъ нѣкто Ламберъ Меркандонъ, которому отецъ поручилъ мнѣ уплатить старинный долгъ въ сто ноблей. Они вотъ тутъ, у меня въ карманѣ.
   -- Теперь вамъ представляется отличный случай сквитаться съ вашимъ кредиторомъ, -- сказалъ Морвель.
   -- Это какъ?
   -- Сегодня сводятся всѣ старинные счеты. Вашъ Меркандонъ гугенотъ?
   -- Понимаю, -- сказалъ Коконна.-- Да, онъ, должно-быть, гугенотъ.
   -- Тсъ! Мы пришли.
   -- Чей это громадный отель съ павильономъ на улицу?
   -- Отель Гиза.
   -- Значитъ, я попалъ какъ разъ туда, куда нужно, -- сказалъ Коконна.-- Вѣдь великій Гизъ -- мой покровитель. А какъ тихо въ этой части города. Тутъ едва слышны ружейные выстрѣлы. Право, подумаешь, что попалъ въ провинцію -- всѣ преспокойно себѣ спятъ, mordi!
   И на самомъ дѣлѣ, даже въ отелѣ Гиза было такъ же тихо, какъ въ обыкновенное время. Всѣ окна были затворены, и только въ окнѣ павильона, обратившаго на себя вниманіе Коконна, былъ свѣтъ.
   Морвель остановился немного подальше отеля, на углу улицъ Пти-Шантье и Катръ-Фисъ.
   -- Вотъ домъ того, кого мы ищемъ, -- сказалъ онъ.
   -- То-есть, кого ищете вы?-- поправилъ его ла-Гюрьеръ.
   -- Такъ какъ вы сопровождаете меня, то, значитъ, ищемъ мы всѣ.
   -- Неужели вы говорите вонъ про тотъ домъ, который, повидимому, спитъ такимъ крѣпкимъ сномъ?
   -- Именно про него. Природа, по ошибкѣ, наградила васъ честной физіономіей, ла-Гюрьеръ. Воспользуйтесь этимъ и постучитесь, а рвою пищаль отдайте Коконна; онъ уже давно бросаетъ на нее нѣжные взгляды. Когда васъ впустятъ, скажите, что вамъ нужно поговорить съ г. де-Муи.
   -- Ага, понимаю!-- сказалъ Коконна.-- У васъ, должно-быть, тоже есть кредиторъ по сосѣдству съ Тамплемъ?
   -- Именно такъ... Выдайте себя за гугенота, ла-Гюрьеръ, и предупредите де-Муи о томъ, что происходитъ. Онъ храбръ и, конечно, тотчасъ же выйдетъ изъ дому...
   -- А когда онъ выйдетъ?..-- спросилъ ла-Гюрьеръ.
   -- Тогда я попрошу его скрестить свою шпагу съ моей.
   -- Отлично! Такъ и должны рѣшать споръ дворяне!-- воскликнулъ Коконна.-- Я тоже вызову на поединокъ Ламбера Меркандона; а если онъ слишкомъ старъ, чтобы биться со мной, то его мѣсто займетъ кто-нибудь изъ его сыновей или племянниковъ.
   Ла-Гюрьеръ подошелъ къ двери дома и началъ стучать въ нее. Удары гулко раздавались въ ночной тишинѣ. Двери отеля Гиза пріотворились и нѣсколько головъ выглянуло оттуда. Какъ видно, тамъ была такая же подозрительная тишина, какая бываетъ въ крѣпости, наполненной солдатами.
   Головы показались только на мгновеніе и тотчасъ же исчезли, должно-быть, сообразивъ, что такое тутъ происходитъ.
   -- Значитъ, вашъ де-Муи живетъ здѣсь?-- спросилъ Коконна, показывая на домъ, въ дверь котораго ла-Гюрьеръ продолжалъ стучать.
   -- Нѣтъ, здѣсь живетъ его любовница.
   -- Mordi! А вѣдь это очень любезно съ вашей стороны! Вы даете ему возможность биться на глазахъ у его красавицы. Значитъ, мы будемъ судьями поединка? А мнѣ было бы гораздо пріятнѣе биться самому. Плечо мое горитъ какъ въ огнѣ.
   -- А лицо? Оно тоже пострадало у васъ, -- сказалъ Морвель.
   -- Mordi!-- воскликнулъ Коконна.-- Надѣюсь, онъ умеръ. Если бы я зналъ, что онъ живъ, я сейчасъ же отправился бы назадъ въ Лувръ и дорѣзалъ бы его!
   Ла-Гюрьеръ продолжалъ стучать.
   Наконецъ въ первомъ этажѣ отворилось окно и какой-то человѣкъ въ одномъ бѣльѣ, безъ оружія, вышелъ на б ь золочеными касками и тонкими рапирами,-- а намъ лишь-бы въ точности содержать караулъ...
   -- А ты ходишь въ караулъ? спросилъ ла-Моль, въ свою очередь тасуя карты.
   -- Какъ же. Я сержантъ въ отрядѣ городской милиціи.
   Сказавъ это, ла-Гюрьеръ, пользуясь тѣмъ, что ла-Моль занятъ былъ сдачею, приложилъ палецъ къ губамъ въ знакъ молчанія и отошелъ. Коконна потерялся еще больше.
   Все это было, вѣроятно, причиною, что онъ проигралъ вторую ставку такъ же скоро, какъ и первую.
   -- Теперь вы какъ-разъ проиграли ваши шесть экю, сказалъ ла-Моль.-- Хотите отъиграться въ счетъ будущихъ благъ?
   -- Охотно, отвѣчалъ Коконна: -- охотно!
   -- Но скажите, пожалуйста, вы, кажется, говорили, что у васъ назначено свиданіе съ герцогомъ Гизомъ?
   Коконна оглянулся къ кухнѣ и увидѣлъ хозяина, который дѣлалъ ему глазами тѣ же знаки.
   -- Да, сказалъ Коконна: -- но теперь еще рано. Кромѣ того, поговоримъ лучше объ васъ, г. де-ла-Моль.
   -- Я думаю, лучше поговоримъ объ игрѣ, любезный г. де-Коконна; если не ошибаюсь, я долженъ выиграть еще шесть экю.
   -- Mordi! Въ-самомъ-дѣлѣ... мнѣ всегда говорили, что гугеноты счастливы въ игрѣ. Право, мнѣ хочется сдѣлаться гугенотомъ, чортъ меня возьми!
   Глаза ла-Гюрьера сверкнули какъ два угля; но Коконна, совершенно занятый игрою, ничего не замѣтилъ.
   -- Сдѣлайтесь, графъ, сдѣлайтесь, сказалъ ла-Моль:-- не смотря на странное ваше восклицаніе, васъ пріймутъ съ радостью.
   Коконна почесалъ за ухомъ.
   -- Еслибъ я былъ увѣренъ, что ваше счастіе проистекаетъ отъ этого, увѣряю васъ... я, вотъ видите ли, не слишкомъ дорожу католичествомъ, и если король тоже...
   -- Да и религія-то наша какъ хороша, сказалъ ла-Моль:-- проста, чиста!
   -- И въ модѣ, прибавилъ Коконна: -- и приноситъ счастіе въ игрѣ; тузы, чортъ возьми, только и существуютъ, кажется, для васъ. А я слѣжу за вами съ самаго начала игры; вы играете честно, не передёргиваете. Должно быть религія...
   -- За вами еще шесть экю, спокойно замѣтилъ ла-Моль.
   -- А! какъ вы меня соблазняете, сказалъ Коконна:-- если я въ эту ночь не останусь доволенъ Гизомъ...
   -- Такъ что?
   -- Такъ завтра попрошу васъ представить меня королю наваррскому, и будьте спокойны: если я сдѣлаюсь гугенотомъ, такъ ужь буду гугенотомъ больше и Лютера, и Кальвина, и Меланхтона, и всѣхъ реформаторовъ въ свѣтѣ.
   -- Тс! сказалъ ла-Моль.-- Этакъ вы поссоритесь съ нашимъ хозяиномъ.
   -- Правда, сказалъ Коконна, оглядываясь къ кухнѣ.-- Да нѣтъ, онъ насъ не слушаетъ: онъ слишкомъ-занятъ.
   -- Чѣмъ же онъ такъ занятъ? спросилъ ла-Моль, которому не видно было ла-Гюрьера.
   -- Онъ разговариваетъ съ... Чортъ бы его взялъ! Это онъ!
   -- Кто, онъ?
   -- Это что-то въ родѣ ночной птицы, съ которой онъ говорилъ, когда мы пріѣхали; помните, въ рыжемъ плащѣ? Mordi! какъ онъ горячится!-- Ла-Гюрьеръ! что вы тамъ рѣшаете судьбу Европы, что ли?
   Но на этотъ разъ ла-Гюрьеръ отвѣчалъ такимъ энергическимъ жестомъ, что Коконна, не смотря на всю свою любовь къ картамъ, всталъ и пошелъ къ нему.
   -- Что вы? спросилъ ла-Моль.
   -- Вы спрашиваете вина, графъ? сказалъ ла-Гюрьеръ, живо схвативъ Коконна за руку: -- сейчасъ подадутъ.-- Грегуаръ, подай вина!
   И онъ шепнулъ ему на ухо:
   -- Молчаніе! молчаніе, если вамъ дорога жизнь! Отпустите вашего товарища.
   Ла-Гюрьеръ былъ такъ блѣденъ и товарищъ его такъ мраченъ, что Коконна почувствовалъ, какъ дрожь пробѣжала по его тѣлу. Потомъ онъ обратился къ ла-Молю:
   -- Извините меня, ла-Моль; я проигралъ вамъ пятьдесятъ экю въ двѣ сдачи; сегодня мнѣ не везетъ, боюсь проиграться.
   -- Хорошо; какъ вамъ угодно, отвѣчалъ ла-Моль.-- Да я не прочь и отдохнуть. Ла-Гюрьеръ!
   -- Что прикажете, графъ?
   -- Если за мною пріидутъ отъ короля наваррскаго, разбуди меня. Я не раздѣнусь, такъ буду готовъ.
   -- Я тоже, сказалъ Коконна: -- чтобъ не заставить его высочество дожидаться ни одной минуты, пойду приготовить знакъ. Ла-Гюрьеръ, дайте мнѣ ножницы и листъ бѣлой бумаги.
   -- Грегуаръ! закричалъ ла-Гюрьеръ:-- подай бумаги и ножницы на письмо и конвертъ.
   -- Рѣшительно, тутъ происходитъ что-то необыкновенное, подумалъ Коконна.
   -- Покойной ночи, Коконна! сказалъ ла-Моль.-- Сведи-ка меня въ мою комнату, хозяинъ. Прощайте.
   И ла-Моль исчезъ вмѣстѣ съ хозяиномъ на поворотѣ лѣстницы.
   Тогда таинственный собесѣдникъ трактирщика схватилъ Коконна за руку, и, увлекая его назадъ, сказалъ поспѣшно:
   -- Вы сто разъ готовы были выдать тайну, отъ которой зависитъ участь королевства. Господь Богъ заградилъ уста вамъ. Еще одно слово -- и я застрѣлилъ бы васъ. Теперь мы одни...
   -- Но кто вы? Какое право имѣете вы говорить такъ повелительно?
   -- Не удавалось вамъ слышать о Морвелѣ?
   -- Убійцѣ адмирала?
   -- И капитана Муи.
   -- Слышалъ, конечно.
   -- Такъ знайте же, что Морвель -- я.
   -- О! воскликнулъ Коконна.
   -- Слушайте же.
   -- Mordi! конечно, слушаю.
   -- Тсс! сказалъ Морвель, прикладывая палецъ къ губамъ.
   Кокопна навострилъ уши.
   Въ эту минуту стало слышно, какъ трактирщикъ затворяетъ двери въ комнатѣ, потомъ въ корридорѣ, и замыкаетъ ихъ. Черезъ минуту онъ возвратился, подалъ стулъ Коконна и Морвелю и сѣлъ самъ.
   -- Все заперто какъ слѣдуетъ, Морвель. Вы можете говорить. Одиннадцать часовъ било на башнѣ Сен-Жермен-л'Оксерруа.
   Морвель считалъ удары молотка, глухо раздававшіеся во мракѣ ночи, и когда послѣдній ударъ исчезъ въ пространствѣ, онъ сказалъ:
   -- Добрый ли вы католикъ, г-нъ Коконна?
   Коконна, встревоженный всѣми этими предосторожностями, отвѣчалъ:
   -- Я думаю.
   -- И преданы королю? продолжалъ Морвель.
   -- Душой и тѣломъ. Вы даже оскорбляете меня, дѣлая мнѣ такой вопросъ.
   -- Объ этомъ не будемъ спорить; только идите за нами.
   -- Куда?
   -- Какое вамъ дѣло! Идите только; дѣло идетъ о вашемъ счастіи, а можетъ-быть, и самой жизни.
   -- Предваряю васъ, что въ полночь я долженъ явиться въ Лувръ.
   -- Мы именно туда и идемъ.
   -- Герцогъ Гизъ ждетъ меня тамъ.
   -- Насъ тоже.
   -- Но у меня есть особый пароль, продолжалъ Коконна, досадуя на то, что долженъ раздѣлить честь аудіенціи съ Морвелемъ и ла-Гюрьеромъ.
   -- И у насъ тоже.
   -- Но у меня есть еще условный знакъ.
   Морвель улыбнулся, досталъ изъ-за пазухи кучу крестовъ, вырѣзанныхъ изъ бѣлой матеріи и далъ одинъ ла-Гюрьеру, другой Коконна, третій взялъ себѣ. Ла-Гюрьеръ прикрѣпилъ крестъ къ своей каскѣ, Морвель къ своей шапкѣ.
   -- Такъ свиданіе назначено всѣмъ? воскликнулъ Коконна.-- Пароль и знаки розданы всѣмъ?
   -- Да, всѣмъ; то-есть, всѣмъ истиннымъ католикамъ.
   -- Такъ, значитъ, въ Луврѣ праздникъ, царскій пиръ, не правда ли? сказалъ Коконна.-- И его хотятъ отпраздновать безъ этихъ собакъ гугенотовъ?.. Превосходно! чудесно! И то довольно поважничали!
   -- Да, въ Луврѣ будетъ пиръ, сказалъ Морвель:-- царскій банкетъ; и гугеноты званые гости... Мало того,-- имъ-то и зададутъ праздникъ; если вы хотите быть изъ нашихъ, такъ пойдемте, вопервыхъ, пригласить ихъ главнаго атамана, ихъ Гедеона, какъ они говорятъ.
   -- Адмирала? спросилъ Коконна.
   -- Да, старую крысу, по которой я промахнулся какъ дуракъ; а стрѣлялъ еще изъ королевской пищали!
   -- И вотъ зачѣмъ, господинъ графъ, чистилъ я шишакъ, точилъ шпагу и ножи, сказалъ задыхающимся голосомъ ла-Гюрьеръ, превратившійся въ воина.
   При этихъ словахъ, Коконна вздрогнулъ и поблѣднѣлъ; онъ начиналъ понимать, въ чемъ дѣло.
   -- Не-уже-ли? вскричалъ онъ.-- Этотъ пиръ... этотъ праздникъ...
   -- Не скоро же вы догадались! подхватилъ Морвель.-- Видно, что вамъ не надоѣли эти еретики, какъ намъ, своими дерзостями.
   -- И вы взялись идти къ адмиралу, и...
   Морвель улыбнулся и подвелъ Коконна къ окну.
   -- Посмотрите, сказалъ онъ: -- видите ли вы на площадкѣ, въ концѣ улицы, за церковью, эту толпу, которая молча строится въ темнотѣ?
   -- Вижу.
   -- У нихъ такъ же, какъ у васъ, у ла-Гюрьера и у меня, кресты на шапкахъ.
   -- Ну?
   -- Это отрядъ Швейцарцевъ подъ командою Тонна; вы знаете, что они за-одно съ королемъ.
   -- О! сказалъ Коконна.
   -- Теперь взгляните туда; вонъ толпа дворянъ проходитъ по набережной. Узнаёте ли вы ихъ предводителя?
   -- Какъ мнѣ узнать его? сказалъ Коконна, дрожа всѣмъ тѣломъ: -- я только сегодня пріѣхалъ въ Парижъ.
   -- Это тотъ, кто назначилъ вамъ въ полночь свиданіе въ Луврѣ. Онъ будетъ ждать васъ.
   -- Герцогъ де-Гизъ?
   -- Онъ самый. Съ нимъ Марсель, бывшій, и Шоронъ, теперешній купеческій глава. Они подымутъ на ноги все мѣщанство; а вотъ и капитанъ квартала входитъ въ улицу; смотрите, что онъ станетъ дѣлать.
   -- Онъ стучитъ въ двери домовъ. Да что это на дверяхъ, въ которыя онъ стучитъ?
   -- Бѣлые кресты, молодой человѣкъ, такіе же, какъ на нашихъ шляпахъ. Въ старину предоставляли Господу Богу отличать въ толпѣ своихъ. Теперь мы стали образованнѣе и избавляемъ его отъ этого труда.
   -- Но изъ каждаго дома, гдѣ онъ стучитъ, выходятъ вооруженные люди.
   -- Онъ постучится и къ намъ, и мы выйдемъ въ свою очередь.
   -- И все это поднялось на ноги, чтобъ идти убить стараго гугенота?... Mordi! Это стыдно! Это дѣло разбойниковъ, а не солдатъ.
   -- Молодой человѣкъ! сказалъ Морвель: -- если старьё вамъ не посердцу, выбирайте молодёжь. Ихъ будетъ всякому на долю. Если вы презираете кинжалъ -- возьмите шпагу; гугеноты не такой народецъ, чтобъ позволили зарѣзать себя безъ сопротивленія; вы знаете, гугеноты, старики ли, молодые ль, всѣ живучи.
   -- Такъ, значитъ, ихъ всѣхъ перебьютъ? воскликнулъ Коконна.
   -- Всѣхъ.
   -- По приказанію короля?
   -- По приказанію короля и герцога Гиза.
   -- Когда же?
   -- Когда ударятъ въ колоколъ на башнѣ Сен-Жермен-л'Оксерруа.
   -- А! Такъ вотъ почему этотъ любезный Нѣмецъ, что служитъ при Гизѣ... какъ-бишь его?..
   -- Бемъ.
   -- Да, именно. Такъ вотъ почему Бемъ говорилъ мнѣ, чтобъ я поспѣшилъ при первомъ ударѣ въ набатъ?
   -- А вы видѣли Бема?
   -- Видѣлъ и говорилъ съ нимъ.
   -- Гдѣ?
   -- Въ Луврѣ. Онъ-то и ввелъ меня, и сказалъ мнѣ пароль, и...
   -- Смотрите.
   -- Mordi! Да это онъ и есть.
   -- Хотите ли поговорить съ нимъ?
   -- Не мѣшало бы.
   Морвель быстро отворилъ окно. Бемъ дѣйствительно проходилъ мимо десятками съ двумя человѣкъ.
   -- Гизъ и Лоррень, сказалъ Морвель.
   Бемъ оборотился и, догадываясь, что есть до него дѣло, подошелъ.
   -- А! Это вы, Морвель?
   -- Да, я; что вы ищете?
   -- Я ищу гостинницу te la Pelle Edoile; хочу предувѣдомить господина Коконна.
   -- Я здѣсь, господинъ Бемъ, сказалъ молодой человѣкъ.
   -- А! хорошо! Готовы?
   -- Готовъ; чего мнѣ дѣлать?
   -- Это скажетъ вамъ Морвель. Онъ хорошій католикъ.
   -- Слышите? сказалъ Морвель.
   -- Слышу, отвѣчалъ Коконна.-- А вы куда, господинъ Бемъ?
   -- Я? спросилъ Бемъ, смѣясь.
   -- Да, вы?
   -- Я иду сказать словечко адмиралу.
   -- Скажите ему два, если надо, прибавилъ Морвель: -- и на этотъ разъ, если онъ очнется отъ перваго, такъ не очнется отъ втораго.
   -- Будьте спокойны, Морвель, будьте спокойны; наставьте только этого молодаго человѣка.
   -- Ладно, отвьчалъ Коконна.-- Коконна славныя борзыя, а собаки хорошей породы охотятся по инстинкту.
   -- Прощайте.
   -- Идите.
   -- А вы?
   -- Начинайте охоту, мы не опоздаемъ на дѣлежъ добычи.
   Бемъ удалился, и Морвель затворилъ окно.
   -- Вы слышали, молодой человѣкъ? сказалъ Морвель.-- Если у васъ есть личный врагъ, хоть и не совсѣмъ гугенотъ, все-равно: поставьте его въ списокъ, онъ пойдетъ за-урядъ съ другими.
   Коконна, ошеломленный всѣмъ, что слышалъ и видѣлъ, поглядывалъ то на трактирщика, принимавшаго грозныя позы, то на Морвеля, спокойно достававшаго изъ кармана бумагу.
   -- Что касается до меня, вотъ мой списокъ, сказалъ онъ.-- Триста. Если каждый честный католикъ отработаетъ сегодня ночью только десятую часть противъ меня, такъ на завтра не останется ни одного еретика въ цѣломъ королевствѣ.
   -- Тсс! проговорилъ ла-Гюрьеръ.
   -- Что такое? разомъ спросили Коконна и Морвель.
   Раздался первый ударъ колокола Сен-Жермен-л'Оксерруа.
   -- Сигналъ! воскликнулъ Морвель.-- Значитъ, начали раньше. Говорили, что въ полночь... Тѣмъ лучше!
   Дѣйствительно мрачно раздался звонъ церковнаго колокола. Вскорѣ послышался первый выстрѣлъ, и въ то же мгновеніе множество факеловъ, какъ молнія, освѣтили Улицу-д'Арбр-Секъ.
   Коконна провелъ по лбу рукою, влажною отъ пота.
   -- Началось! воскликнулъ Морвель.-- Въ дорогу!
   -- Минуту! сказалъ трактирщикъ.-- Прежде, нежели выступимъ въ походъ, обезпечимъ себѣ квартиры, какъ говорятъ на войнѣ. Я не хочу, чтобъ зарѣзали жену мою и дѣтей, покамѣстъ меня не будетъ дома. Здѣсь есть гугенотъ.
   -- Ла-Моль! воскликнулъ Коконна, вскочивъ съ мѣста.
   -- Да, еретикъ самъ залѣзъ въ западню.
   -- Какъ? сказалъ Коконна: -- не-уже-ли вы нападете на своего гостя?
   -- Для него-то собственно я и точилъ шпагу.
   -- О! произнесъ Пьемонтецъ, нахмуривъ брови.
   -- Я до-сихъ-поръ рѣзалъ только зайцевъ, утокъ и куръ, сказалъ почтенный трактирщикъ:-- не знаю, какъ и приступить къ дѣлу, когда надо убить человѣка. Кстати, попробую на этомъ молодцѣ. Если дѣло пойдетъ и не совсѣмъ-ловко, такъ по-крайней-мѣрѣ не будетъ свидѣтелей, и никто не станетъ надо мной смѣяться.
   -- Mordi! проговорилъ Коконна: -- ла-Моль мой товарищъ; ла-Моль со мною ужиналъ, ла-Моль со мною игралъ.
   -- Да; но ла-Моль еретикъ, прибавилъ Морвель.-- ла-Моль осужденъ, и если ты не убьешь его, такъ другіе убьютъ.
   -- Не говоря уже о томъ, замѣтилъ хозяинъ: -- что онъ выигралъ у васъ пятьдесятъ экю.
   -- Это правда, сказалъ Коконна:-- но онъ выигралъ ихъ честно, я въ томъ увѣренъ.
   -- Честно ли, нѣтъ ли, вы все-таки должны ихъ заплатить; а если я его убью, такъ вы квиты.
   -- Полно болтать! Скорѣе за дѣло! сказалъ Морвель.-- Застрѣли, заколи, пришиби молотомъ,-- все равно, только кончай скорѣе, иначе мы не сдержимъ своего слова и опоздаемъ на помощь къ Гизу у адмирала.
   Коконна вздохнулъ.
   -- Я иду! воскликнулъ ла-Гюрьеръ.-- Подождите меня.
   -- Mordi! вскричалъ Коконна.-- Онъ станетъ мучить несчастнаго; можетъ-быть, еще обокрадетъ. Пойду-ка и я, чтобъ скорѣе покончить, если надо, да не допустить до грабежа.
   Съ этой счастливою мыслью, Кокоппа пошелъ по лѣстницѣ вѣслѣдъ за ла-Гюрьеромъ и скоро догналъ его; ла-Гюрьеръ, всходя въ раздумьи, шелъ все тише и тише.
   Когда онъ подошелъ къ двери въ сопровожденіи Коконна, нѣсколько выстрѣловъ раздалось на улицѣ. Въ ту же минуту послышалось, что ла-Моль вскочилъ съ постели и пошелъ по комнатѣ.
   -- Чортъ возьми! проговорилъ ла-Гюрьеръ смутившись:-- онъ, кажется, проснулся.
   -- Да, похоже на то, сказалъ Коконна.
   -- И станетъ защищаться?
   -- Отъ него этого можно ожидать. Что, ла-Гюрьеръ, если онъ васъ убьетъ? Вотъ будетъ штука!
   -- Гм! сказалъ хозяинъ.
   Но вспомнивъ, что у него въ рукахъ добрая пищаль, онъ ободрился и вышибъ дверь сильнымъ ударомъ ноги.
   Ла-Моль, безъ шляпы, но одѣтый, стоялъ за кроватью и держалъ въ зубахъ шпагу, а въ рукахъ пистолеты.
   -- А-га! сказалъ Коконна, расширяя ноздри, какъ настоящій хищный звѣрь, почуявшій кровь: -- это становится интересно, ла-Гюрьеръ. Впередъ, не робѣть!
   -- А! Меня, кажется, собираются убить, закричалъ ла-Моль съ сверкающими глазами:-- и это ты, несчастный?
   Ла-Гюрьеръ отвѣчалъ на эти слова тѣмъ, что прицѣлился въ ла-Моля. Но ла-Моль слѣдилъ за всѣмъ, и въ ту минуту, когда выстрѣлъ раздался, онъ бросился на колѣни, и пуля пролетѣла надъ его головою.
   -- Ко мнѣ! воскликнулъ ла-Моль.-- Ко мнѣ, Коконна!
   -- Ко мнѣ, Морвель, ко мнѣ! закричалъ ла-Гюрьеръ.
   -- Ла-Моль! сказалъ Коконна.-- Все, что я могу сдѣлать, это -- не нападать на васъ. Кажется, сегодня ночью бьютъ гугенотовъ во имя короля. Защищайтесь сами, какъ знаете.
   -- А! предатели! убійцы! Такъ-то? Постойте же!
   И ла-Моль, прицѣлившись въ свою очередь, спустилъ курокъ пистолета. Ла-Гюрьеръ, не сводившій съ него глазъ, успѣлъ отскочить въ сторону. Но Коконца, неожидавшій этой выходки, оставался на своемъ мѣстѣ, и пуля зацѣпила его плечо.
   -- Mordi! вскричалъ онъ, скрежеща зубами.-- Въ меня? Такъ защищайся же, если ты непремѣнно хочешь!
   И выхвативъ шпагу, онъ бросился на ла-Моля.
   Конечно, еслибъ Коконна былъ одинъ, ла-Моль былъ бы готовъ защищаться; но за Коконна стоялъ еще ла-Ггорьеръ, снова заряжавшій свою пищаль, и на лѣстницъ раздавались поспѣшные шаги Морвеля, бѣжавшаго за зовъ трактирщика. Ла-Моль бросился въ сосѣднюю комнату и задвинулъ за собою дверь.
   -- А! негодяй! кричалъ Коконна въ бѣшенствѣ, стуча въ дверь ефесомъ своей шпаги.-- Погоди! погоди! Я проколю твое тѣло столько разъ, сколько-ти выигралъ у меня экю! Я пришелъ укоротить твои страданія! Я пришелъ, чтобъ тебя не ограбили, а ты, въ знакъ благодарности, всадилъ мнѣ въ плечо пулю? Постой же! постой!
   Въ это время, ла-Гюрьеръ подошелъ къ двери и разбилъ ее прикладомъ.
   Коконна бросился въ комнату, но чуть не ударился носомъ въ стѣну; комната была пуста, окно отворено.
   -- Онъ вѣрно бросился изъ окна, замѣтилъ хозяинъ: -- мы въ четвертомъ этажѣ, и онъ, конечно, убился.
   -- Или спасся по крышѣ сосѣдняго дома, сказалъ Коконна, вскакивая на окно и собираясь слѣдовать за нимъ по этой опасной дорогѣ.
   Но Морвель и ла-Гюрьеръ бросились къ нему и отвели его назадъ въ комнату.
   -- Съ ума вы сошли? спросили они оба.-- Вы тугъ убьетесь.
   -- Вздоръ, отвѣчалъ Коконна:-- я горецъ и привыкъ лазить по ледникамъ. Впрочемъ, если кто-нибудь оскорбилъ меня, я готовъ взбѣжать за нимъ на небо, или броситься въ адъ, по какой бы дорогѣ онъ туда ни отправился. Оставьте меня.
   -- Полно! сказалъ Морвель.-- Онъ или убился до смерти, или убѣжалъ далеко. Пойдемте съ нами; если этотъ ускользнулъ, все равно, вы найдете тысячи другихъ.
   -- Ты правъ, заревѣлъ Коконна.-- Смерть гугенотамъ! Я долженъ отмстить, и чѣмъ скорѣе, тѣмъ лучше.
   Они скатились по лѣстницѣ, какъ лавина.
   -- Къ адмиралу! закричалъ Морвель.
   -- Къ адмиралу! повторилъ ла-Гюрьеръ.
   -- Такъ къ адмиралу же, если вы того хотите! вскричалъ Коконна.
   Всѣ трое бросились изъ гостинницы, ввѣренной охраненію Грегуара и прочихъ слугъ, и побѣжали къ жилищу адмирала, въ Улицу-Бетизи. Яркій свѣтъ и шумъ отъ пальбы указывали имъ дорогу.
   -- Кто это? сказалъ Коконна.-- Кто-то безъ камзола и безъ шарфа.
   -- Кто-нибудь спасается, замѣтилъ Морвель.
   -- Что жь вы, что жь вы! воскликнулъ Коконна.-- У васъ пищали.
   -- Нѣтъ, отвѣчалъ Морвель: -- я берегу свой зарядъ для лучшей дичи.
   -- Такъ вы, ла-Гюрьеръ.
   -- Погодите, сказалъ трактирщикъ, прицѣливаясь.
   -- Да, погодите, кричалъ Коконна: -- а между-тѣмъ онъ убѣжитъ.
   Онъ бросился за несчастнымъ и скоро догналъ его, потому-что бѣглецъ былъ уже раненъ. Но въ ту самую минуту, когда онъ, не желая поразить его сзади, закричалъ ему: "Обернись! обернись же!" раздался выстрѣлъ, пуля просвистѣла надъ ухомъ Коконна, и бѣглецъ упалъ, какъ заяцъ, подстрѣленный на бѣгу.
   Побѣдный крикъ раздался позади Коконна. Пьемонтецъ оглянулся и увидѣлъ ла-Гюрьера, потрясавшаго своимъ оружіемъ.
   -- А! на этотъ разъ я не промахнулся, сказалъ онъ.
   -- Да, только ты чуть не прострѣлилъ меня.
   -- Берегитесь, графъ, берегитесь! кричалъ ла-Гюрьеръ.
   Коконна отскочилъ назадъ. Раненный приводнялся на одно колѣно; помышляя только о мщеніи, онъ готовъ былъ поразить Коконна кинжаломъ въ то самое время, когда предостереіъ его ла-Гюрьеръ.
   -- А, змѣя! воскликнулъ Коконна.
   И, бросившись на раненнаго, онъ три раза погрузилъ свою шпагу ему въ грудь по самый ефесъ.
   -- Теперь къ адмиралу! сказалъ Коконна, оставляя умиравшаго гугенота.-- Къ адмиралу!
   -- А! кажется, вы начинаете входить во вкусъ, сказалъ Морвель.
   -- Да, сказалъ Коконна.-- Не знаю, опьянѣлъ ли я отъ пороховаго дыма, или кровь моя бурлитъ, только, moi di! я нахожу удовольствіе въ рѣзнѣ. Точно охота на людей. На волковъ и медвѣдей я охотился; охотиться на людей еще веселѣе...
   И всѣ трое пошли дальше.
   

ЧАСТЬ ВТОРАЯ.

I.
Убитые.

   Домъ, въ которомъ жилъ адмиралъ, былъ, какъ мы уже сказали, въ улицѣ Бетизи. Это было огромное зданіе; главный корпусъ его возвышался въ глубинѣ двора, и отъ него шли къ улицѣ два флигеля. Во дворъ входили большими воротами и двумя калитками, бывшими въ стѣнѣ, окружавшей все это мѣсто.
   Когда наши три путника вошли въ улицу Бетизи изъ улицы Фоссе-Сен-Жермень-л'Оксерруа, они увидѣли, что домъ адмирала окруженъ Швейцарцами, солдатами и вооруженными жителями города. Въ правой рукѣ у всѣхъ были шпаги, копья или пищали; въ лѣвой, у иныхъ факелы, освѣщавшіе эту сцену дикимъ и дрожащимъ свѣтомъ, скользя по мостовой, по стѣнамъ, или сверкая молніями по оружіямъ этого живаго моря. Вокругъ дома и въ ближнихъ улицахъ: Тиршанъ, Этьенъ и Бертен-Пуаре, совершалось уже страшное дѣло. Слышались продолжительные вопли, пальба, и изрѣдка, какъ преслѣдуемыя лани, выбѣгали на свѣтъ несчастныя жертвы, полунагія, блѣдныя, окровавленныя.
   Въ одну минуту Кокона, Морвель и ла-Гюрьеръ, издали узнанные по бѣлымъ крестамъ и встрѣченные криками радости, очутились въ толпѣ, посреди самой давки. Они, конечно, не могли бы пройдти; но нѣкоторые узнали Морвеля и очистили ему мѣсто. Коконна и ла-Гюрьеръ проскользнули за нимъ въ-слѣдъ; всѣ трое прошли во дворъ.
   Посреди двора, въ который три входа были выломаны, стоялъ человѣкъ, вокругъ котораго убійцы держались почтительно въ широкомъ кружкѣ; онъ опирался на обнаженную шпагу и устремилъ глаза на балконъ, возвышавшійся на высотѣ футовъ пятнадцати надъ главнымъ окномъ дома. Онъ нетерпѣливо топалъ ногою, и по-временамъ обращался съ вопросомъ къ близь-стоявшимъ.
   -- И все-еще ничего! сказалъ онъ.-- Никого... Его предувѣдомили, онъ убѣжалъ. Какъ ты думаешь, дю-Гастъ?
   -- Невозможно, ваше высочество.
   -- Почему? Не ты ли сказалъ мнѣ, что, за минуту до нашего прихода, прибѣжалъ, какъ-будто скрывавшійся отъ погони, человѣкъ съ открытой головой и съ обнаженной шпагой; что онъ постучался, и ему отворили.
   -- Такъ точно; но почти въ ту же мимуту пришелъ и Бемъ; ворота выломили и домъ окружили. Неизвѣстный вошелъ, но вѣрно не вышелъ.
   -- Если я не ошибаюсь, сказалъ Коконна ла-Гюрьеру: -- такъ это герцогъ Гизъ?
   -- Онъ. Да, это великій Гизъ ждетъ выхода адмирала, чтобъ сдѣлать ему то же, что адмиралъ сдѣлалъ отцу его. Всякому приходитъ своя очередь, и, слава Богу, сегодня нашъ чередъ.
   -- Бемъ! Бемъ! закричалъ герцогъ своимъ звонкимъ голосомъ.-- Не-уже-ли еще не кончено?
   И въ нетерпѣніи онъ началъ выбивать изъ мостовой искры концомъ своей шпаги.
   Въ эту минуту, въ домѣ послышался крикъ, потомъ выстрѣлы, потомъ топотъ и звукъ оружія, и вдругъ все опять умолкло.
   Герцогъ хотѣлъ броситься въ домъ.
   -- Ваше высочество, сказалъ дю-Гастъ, останавливая его: -- санъ вашъ требуетъ, чтобъ вы не ходили. Останьтесь и ждите.
   -- Ты правъ, дю-Гастъ! благодарю тебя; я подожду... Но я умираю отъ нетерпѣнія и безпокойства. А! если онъ ускользнетъ!
   Вдругъ шумъ шаговъ сталъ ближе... стекла перваго этажа освѣтились, какъ пожаромъ. Окно, на которое такъ часто оглядывался герцогъ, открылось, или, лучше сказать, разлетѣлось въ дребезги, и на балконѣ явился человѣкъ съ блѣднымъ лицомъ и бѣлою, окровавленною шеею.
   -- Бемъ! воскликнулъ герцогъ.-- Наконецъ-то! Ну что? что?
   -- Вотъ, смотрите! равнодушно отвѣчалъ Нѣмецъ, нагнувшись и въ то же время подымаясь съ усиліемъ, какъ-будто поднимая значительную тяжесть.
   -- А другіе? съ нетерпѣніемъ спросилъ герцогъ:-- гдѣ другіе?
   -- Другіе доканчиваютъ другихъ.
   -- А ты, ты что сдѣлалъ?
   -- Увидите. Посторонитесь немного.
   Герцогъ отступилъ на шагъ.
   Въ эту минуту можно было разглядѣть, что такое подымалъ Бемъ съ такимъ усиліемъ. Это былъ трупъ старика. Онъ поднялъ его надъ балкономъ, покачалъ въ воздухѣ, и бросилъ къ ногамъ герцога.
   Глухой шумъ паденія, кровь, далеко брызнувшая изъ трупа, поразили ужасомъ даже герцога. Но это чувство было мимолетпо; любопытство взяло верхъ, и всѣ подошли на нѣсколько шаговъ, чтобъ освѣтить и разсмотрѣть жертву.
   Увидѣли сѣдые волосы, почтенное лицо, руки, скорченныя смертью.
   -- Адмиралъ! воскликнули вдругъ голосовъ двадцать, и вдругъ замолкли.
   -- Да, адмиралъ. Это точно онъ, сказалъ герцогъ, подходя къ трупу, чтобъ молча насладиться зрѣлищемъ.
   -- Адмиралъ! адмиралъ! повторили въ-полголоса всѣ свидѣтели этой ужасной сцены, тѣснясь другъ къ другу и робко приближаясь къ павшему старику.
   -- А! Вотъ ты наконецъ! сказалъ торжествуя Гизъ.-- Ты велѣлъ убить отца моего,-- я мщу.
   И онъ осмѣлился наступить на грудь протестантскаго героя. Но въ ту же минуту глаза умирающаго открылись съ усиліемъ, окровавленная, раздробленная рука его вздрогнула въ послѣдній разъ, и.адмиралъ, не измѣняя своей неподвижности, проговорилъ гробовымъ голосомъ:
   -- Генрихъ Гизъ! Пріидетъ день, когда ты также почувствуешь на груди твоей ногу убійцы... Я не убивалъ твоего отца... Будь проклятъ!
   Герцогъ, дрожа и блѣднѣя невольно, почувствовалъ, какъ холодъ пробѣжалъ по его костямъ. Онъ повелъ рукою по лбу, какъ-будто желая отогнать мрачное видѣніе. Когда онъ опустилъ руку и снова осмѣлился взглянуть за адмирала, -- глаза убитаго были закрыты, рука неподвижна, и черная кровь заступила за губахъ его мѣсто словъ, только-что произнесенныхъ.
   Герцогъ поднялъ шпагу съ смѣлостью отчаянья.
   -- Довольны ли вы? спросилъ его Бемъ.
   -- Доволенъ, отвѣчалъ Генрихъ:-- ты отмстилъ...
   -- За герцога Франсуа, не правда ли?
   -- За религію, глухо отвѣчалъ Гизъ.-- Теперь, продолжалъ онъ, обращаясь къ Швейцарцамъ, солдатамъ и гражданамъ, наполнявшимъ дворъ:-- теперь, друзья мои, за дѣло!
   -- Здравствуйте, де-Бемъ! сказалъ Коконна, чуть не съ благоговѣніемъ подходя къ Нѣмцу, все-еще стоявшему на балконѣ и спокойно отиравшему кровь съ своей шпаги.
   -- Такъ это вы его спровадили? въ восторгѣ воскликнулъ ла-Гюрьеръ.-- Какъ это вы сдѣлали?
   -- Очень-просто, очень-просто. Онъ услышалъ шумъ, отворилъ дверь, а я и просадилъ его шпагою. Да это еще не все: дѣло дошло, кажется, и до Теливьи. Слышите, какъ онъ кричитъ?
   Въ это время, дѣйствительно, послышался вопль отчаянья, и притомъ какъ-будто женскій; красноватый блескъ освѣтилъ одинъ изъ флигелей. Видно было, какъ два человѣка бѣгутъ, преслѣдуемые толпою убійцъ. Пуля убила одного; другой встрѣтилъ на бѣгу открытое окно, и, не измѣряя высоты, не думая о томъ, что внизу ждутъ его новые враги, смѣло прыгнулъ во дворъ.
   -- Убейте, убейте его! кричали убійцы, видя, что жертва готова ускользнуть отъ нихъ.
   Соскочившій поднялся на ноги, схватилъ выпавшую изъ рукъ шпагу и наклонивъ голову, ринулся, прорываясь посреди убійцъ. Онъ свалилъ трехъ или четырехъ, одного прокололъ шпагою, и среди грома пистолетныхъ выстрѣловъ и проклятій промахнувшихся солдатъ молніей мелькнулъ мимо Коконна, ждавшаго его у воротъ съ кинжаломъ въ рукѣ.
   -- Попался! крикнулъ Пьемонтецъ, пронзая руку его тонкимъ клинкомъ кинжала.
   -- Подлецъ! отвѣчалъ бѣгущій, рубнувъ шпагою по лицу своего непріятеля и не могши проколоть его за недостаткомъ мѣста.
   -- О! тысячу чертей! воскликнулъ Коконна.-- Это ла-Моль!
   -- Ла-Моль! повторили ла-Гюрьеръ и Морвель.
   -- Это тотъ самый, который предувѣдомилъ адмирала! кричали нѣсколько солдатъ.
   -- Бей его! Бей! раздалось со всѣхъ сторонъ.
   Коконна, ла-Гюрьеръ и десятокъ солдатъ бросились за ла-Молемъ; ла-Моль, весь въ крови, дошелъ до степени отчаянной восторженности, послѣдней вспышки силы въ человѣкѣ. Онъ мчался по улицамъ, руководимый инстинктомъ. Раздававшіеся позади его крики и топотъ его враговъ какъ-будто придавали ему крылья. Иногда пуля свистѣла мимо его уха, и, готовый упасть, онъ вдругъ начиналъ бѣжать съ новою силой. Онъ уже не дышалъ, а какъ-то дико хрипѣлъ. Потъ и кровь капали съ волосъ и текли по лицу его. Камзолъ сталъ тѣсенъ для біеній его сердца -- онъ сорвалъ его. Шпага стала тяжела для руки его -- онъ бросилъ ее. Иногда ему казалось, что шаги за нимъ затихаютъ, и что онъ скоро скроется отъ убійцъ; но на крикъ отстававшихъ являлись на пути его другіе, бросали свое кровавое дѣло и гнались за нимъ. Вдругъ онъ увидѣлъ влѣвѣ тихо-текущую рѣку; какъ загнанный олень онъ почувствовалъ невыразимое желаніе броситься въ воду, но его удержала еще сила разсудка. Направо возвышался Лувръ, мрачный, неподвижный, но глухо шумѣвшій внутри. По подъемпому мосту входили и выходили люди въ каскахъ и латахъ, холодно отражавшихъ лучи мѣсяца. Ла-Моль вспомнилъ о королѣ наваррскомъ, какъ прежде вспомнилъ о Колиньи. Это были его единственные два защитника. Онъ собралъ послѣднія силы, взглянулъ на небо, молча давая обѣтъ отречься, если спасется, обманулъ ловкимъ поворотомъ своихъ преслѣдователей, бросился прямо къ Лувру, ринулся на мостъ въ толпу солдатъ, получилъ еще лёгкій ударъ кинжаломъ въ бокъ, и несмотря на клики: бей! бей! раздававшіеся вокругъ и позади его, не смотря на сопротивленіе часовыхъ, онъ какъ стрѣла влетѣлъ во дворъ, прянулъ въ сѣни, на лѣстницу, во второй этажъ, нашелъ дверь и началъ стучать руками и ногами.
   -- Кто тамъ? проговорилъ женскій голосъ.
   -- О! Боже! Боже мой! отвѣчалъ ла-Моль.-- Они идутъ... я слышу... они близко!.. я вижу ихъ... это я! я!
   -- Кто такой? повторилъ тотъ же голосъ.
   Ла-Моль вспомнилъ пароль.
   -- Наварра! Наварра! закричалъ онъ.
   Дверь тотчасъ отворилась; ла-Моль, не видя и не благодаря Гильйонны, ворвался въ прихожую, пробѣжалъ корридоръ, двѣ или три комнаты и достигъ наконецъ четвертой, освѣщенной лампою, висѣвшею съ потолка.
   За бархатными, шитыми золотомъ занавѣсами, на рѣзной дубовой кровати, лежала женщина въ ночномъ платьѣ; облокотившись на руку, она въ ужасѣ остановила свои взоры.
   Ла-Моль бросился къ ней.
   -- Они убиваютъ, они рѣжутъ моихъ братьевъ! воскликнулъ онъ.-- Они хотятъ зарѣзать и меня. Вы королева... спасите меня!
   И онъ бросился къ ногамъ ея, оставляя за собою широкій кровавый слѣдъ.
   При видѣ этого блѣднаго, измученнаго, колѣнопреклоненнаго передъ нею человѣка, королева наваррская, легшая въ постель не раздѣваясь въ-слѣдствіе предостереженія герцогини Лоррень, вскочила въ ужасѣ, и, закрывъ лицо руками, начала звать на помощь.
   -- Не кричите, ради Бога! сказалъ ла-Моль, стараясь приподняться:-- я погибъ, если васъ услышатъ; убійцы преслѣдуютъ меня, -- они бѣжали за мною по лѣстницѣ. Я ихъ слышу... вотъ они! вотъ они!
   -- Помогите! закричала Маргерита внѣ себя отъ испуга:-- помогите!
   -- А! такъ это вы убили меня, воскликнулъ ла-Моль въ отчаяніи.-- Умереть отъ такого сладкаго голоса, отъ такой нѣжной руки,-- я думалъ, что это невозможно!
   Въ ту же минуту двери растворились, и въ комнату ринулась толпа запыхавшихся, бѣшеныхъ людей, съ лицами въ крови и порохѣ, съ пищалями, аллебардами и шпагами въ рукахъ.
   Впереди всѣхъ былъ Коконна; рыжіе волосы его были всклочены, блѣдные голубые глаза на выкатѣ, щека, разрубленная ла-Молемъ, въ крови... на Пьемонтца страшно было смотрѣть -- такъ онъ былъ безобразенъ.
   -- Mordi! закричалъ онъ.-- Вотъ онъ! вотъ онъ! А! теперь онъ не уйдетъ!
   Де-ла-Моль оглянулся, нѣтъ ли какого-нибудь оружія,-- но оружія не было. Онъ взглянулъ на королеву: глубочайшее состраданіе выражалось на лицѣ ея. Онъ понялъ, что только она можетъ спасти его, бросился къ ней и обхватилъ ее руками.
   Коконый сдѣлалъ шага три впередъ, и кольнулъ еще разъ концомъ своей длинной шпаги въ плечо ла-Моля; алая, горячая кровь брызнула на бѣлое, надушенное платье Маргериты.
   Маргерита видѣла, какъ брызнула эта кровь, какъ вздрогнуло тѣло, прильнувшее къ ней, и бросилась съ нимъ за кровать. И пора была: ла-Моль, потерявъ послѣднія силы, не могъ ни бѣжать, ни защищаться. Онъ склонилъ блѣдную голову на плечо молодой женщины и руки его судорожно ухватились за ея платье, раздирая тонкій волнистый батистъ.
   -- Спасите меня! пролепеталъ онъ умирающимъ голосомъ. Больше онъ не могъ произнести ни слова. Глаза его подернулись мракомъ смерти; отяжелѣвшая голова опрокинулась назадъ, руки опустились, и онъ упалъ на полъ въ крови, увлекая за собою королеву.
   Въ эту минуту Коконна, взволнованный криками, опьянѣвшій отъ запаха крови, раздраженный продолжительнымъ бѣгомъ, протянулъ руку къ алькову. Еще минута, и шпага его пронзила бы сердце ла-Моля, и, вмѣстѣ съ нимъ, можетъ-быть, и сердце королевы.
   При видѣ обнаженнаго клинка и, можетъ-быть, еще болѣе неслыханной дерзости, королева встала и вскрикнула такимъ воплемъ ужаса, негодованія и ярости, что Пьемонтецъ окаменѣлъ отъ неиспытаннаго имъ до-сихъ-поръ чувства. Впрочемъ, еслибъ сцена продолжалась между одними и тѣми же лицами, это чувство растаяло бы какъ снѣгъ на апрѣльскомъ солнцѣ.
   Но въ это мгновеніе изъ-за потайной двери вбѣжалъ молодой человѣкъ лѣтъ 16-ти или 17-ти, весь въ черномъ, блѣдный, съ растрепанными волосами.
   -- Я здѣсь, сестрица, я здѣсь! воскликнулъ онъ.
   -- Франсуа, Франсуа! спаси меня, сказала Маргерита.
   -- Герцогъ д'Алансонъ! проговорилъ ла-Гюрьеръ, наклоняя свою пищаль.
   -- Mordi! Французскій принцъ! проворчалъ Коконна, отступая на шагъ.
   Герцогъ д'Алансонъ оглянулся вокругъ. Маргерита, съ распущенными волосами, прекрасная еще болѣе, нежели когда-нибудь, стояла прислонившись къ стѣнѣ; ее окружали люди съ яростными взглядами, съ лицами покрытыми потомъ.
   -- Негодяи! вскричалъ онъ.
   -- Спасите меня, братецъ! повторила Маргерита.-- Они хотятъ убить меня.
   На блѣдномъ лицѣ герцога какъ-будто сверкнулъ огонь.
   Онъ былъ безоруженъ; но, вѣроятно, полагаясь за свой санъ, онъ подошелъ съ сжатымъ кулакомъ къ Коконна и его товарищамъ, отступившимъ въ страхѣ отъ молній, сверкавшихъ въ глазахъ его.
   -- Посмотримъ, какъ убьете вы и Французскаго принца? сказалъ онъ.
   Они продолжали отступать, и онъ прибавилъ:
   -- Эй! капитанъ, прикажите перевѣшать этихъ мерзавцевъ!
   Коконна, запуганный безоружнымъ юношей, какъ не запугалъ бы его цѣлый отрядъ рейтаровъ или ландкнехтовъ, добрался уже до порога. Ла-Гюрьеръ сходилъ по лѣстницѣ съ быстротою оленя; солдаты толкались въ прихожей, стараясь уйдти какъ-можно-скорѣе; но дверь была слишкомъ-узка для всѣхъ, старавшихся уйдти разомъ.
   Между-тѣмъ, Маргерита, по какому-то инстинкту, набросила на лежавшаго безъ памяти ла-Моля камчатное покрывало и отошла отъ него подальше.
   Когда исчезъ и послѣдній изъ убійцъ, герцогъ оборотился.
   -- Не ранена ли ты, сестра? спросилъ онъ, замѣтивъ на Маргеритѣ кровь.
   И онъ бросился къ ней съ безпокойствомъ, которое сдѣлало бы честь его нѣжному чувству, еслибъ это чувство не обвиняли въ томъ, что оно не чисто-братское.
   -- Нѣтъ, кажется, отвѣчала она.-- Или если ранена, такъ слегка.
   -- Но эта кровь, сказалъ герцогъ, ошупывая дрожащими руками Маргериту: -- откуда эта кровь?
   -- Не знаю, отвѣчала молодая женщина.-- Одинъ изъ этихъ мошенниковъ схватилъ меня рукою; можетъ-быть, онъ былъ равенъ?
   -- Коснуться сестры моей! воскликнулъ герцогъ.-- О, еслибъ ты только указала на него пальцемъ, еслибъ ты сказала, который именно, еслибъ я зналъ, гдѣ его найдти!
   -- Тсс! сказала Маргерита.
   -- Это почему? спросилъ Франсуа.
   -- Потому-что если увидятъ васъ въ эту пору у меня въ комнатъ...
   -- Да развѣ братъ не можетъ прійдти къ сестрѣ?
   Королева взглянула на брата такъ пристально и грозно, что онъ отступилъ.
   -- Да, да, Маргерита, ты права, сказалъ онъ.-- Я уйду. Но ты не можешь оставаться одна въ эту ужасную ночь. Позвать Гильйонну?
   -- Нѣтъ, никого не надо; ступай, Франсуа, ступай откуда пришелъ.
   Молодой принцъ повиновался. Едва онъ ушелъ, какъ Маргерита услышала за кроватью стонъ; она бросилась къ потаенной двери, задвинула ее задвижкой, потомъ замкнула и другую дверь, -- въ ту самую минуту, когда толпа солдатъ, преслѣдовавшая другихъ гугенотовъ, жившихъ въ Луврѣ, пронеслась какъ ураганъ въ концѣ корридора.
   Оглянувшись внимательно вокругъ, чтобъ увѣриться, что она дѣйствительно одна, Маргерита подошла къ алькову, приподняла покрывало, скрывшее ла-Моля отъ глазъ герцога, съ трудомъ вытащила тѣло на середину комнаты и видя, что несчастный еще дышетъ, сѣла возлѣ него, склонила голову на колѣни, и вспрыснула лицо его водою, стараясь привести его въ память.
   Теперь только, когда вода смыла пыль, кровь и копоть отъ пороха съ лица раненнаго, Маргерита узнала красиваго юношу, который, полный жизни и надежды, часа четыре назадъ, просилъ ее о свиданіи съ королемъ наваррскимъ, и оставилъ ее, пораженный ея красотою, въ глубокомъ раздумьѣ.
   Маргерита вскрикнула отъ ужаса; она чувствовала къ раненному что-то больше состраданія. Онъ былъ для нея уже не чужой, а почти-знакомый. Подъ заботливою рукою королевы прекрасное лицо ла-Моля скоро очистилось; но оно было блѣдно и истомлено. Маргерита съ смертною дрожью и почти столько же блѣдная, приложила руку къ его сердцу: сердце еще билось. Тогда она взяла съ ближайшаго стола стклянку съ солью и дала ему понюхать.
   Ла-Моль открылъ глаза.
   -- О, Боже мой! прошепталъ онъ.-- Гдѣ я?
   -- Спасенъ! Успокойтесь, вы спасены! сказала Маргерита.
   Ла-Моль съ усиліемъ обратилъ глаза къ королевѣ, и, пожирая ее взоромъ, пролепеталъ:
   -- О, какъ вы прекрасны!
   И, какъ-будто ослѣпленный, онъ тотчасъ же опустилъ вѣки и вздохнулъ.
   Маргерита слегка вскрикнула. Молодой человѣкъ поблѣднѣлъ еще болѣе, если это было возможно; съ минуту она считала этотъ вздохъ послѣднимъ.
   -- Господи, сжалься надъ нимъ! сказала она.
   Въ это время сильно постучали въ дверь корридора.
   Маргерита привстала, поддерживая ла-Моля подъ плечо.
   -- Кто тамъ? закричала она.
   -- Это я, я! отвѣчалъ женскій голосъ.-- Герцогиня де-Неверъ!
   -- Анріетта! воскликнула Маргерита.-- О, не бойтесь! нѣтъ опасности; это свои, слышите ли, сударь?
   Ла-Моль сдѣлалъ усиліе и привсталъ на колѣно.
   -- Старайтесь поддержать себя, покамѣстъ я пойду отворить дверь.
   Ла-Моль уперся рукою въ полъ и сохранилъ равновѣсіе.
   Маргерита сдѣлала шагъ къ двери, но вдругъ остановилась, вздрогнувъ отъ ужаса.
   -- Ты не одна! сказала она, услышавъ шумъ оружія.
   -- Нѣтъ, не одна; со мною двѣнадцать человѣкъ гвардіи; ихъ далъ мнѣ Гизъ.
   -- Гизъ! проговорилъ ла-Моль.-- О, убійца, убійца!
   -- Тише! сказала Маргерита.-- Ни слова!
   И она оглянулась, куда бы спрятать раненнаго.
   -- Шпагу, кинжалъ... шепталъ ла-Моль.
   -- Для защиты? безполезно; развѣ вы не слышали? Ихъ двѣнадцать, а вы одни.
   -- Нѣтъ, не для защиты; а для того только, чтобъ не достаться имъ въ руки живому.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, сказала Маргерита.-- Нѣтъ, я спасу васъ... Вотъ кабинетъ; сюда, сюда!
   Ла-Моль, поддерживаемый Маргеритою, насилу дотащился до кабинета. Маргерита замкнула за нимъ дверь, и пряча ключъ къ себѣ въ кошелекъ, шепнула ему въ щель:-- ни крика, ни жалобы, ни вздоха, -- и вы спасены.
   Потомъ, накинувъ ночной плащъ, она отворила дверь своей пріятельницѣ, бросившейся ей въ объятія.
   -- А! сказала она:-- съ вами ничего не случилось, не правда ли?
   -- Нѣтъ, ничего, отвѣчала Маргерита, закутываясь въ плащъ, чтобъ не замѣтили кровавыхъ пятенъ на ея пеньюарѣ.
   -- Тѣмъ лучше; но на всякій случай оставляю вашему величеству шесть солдатъ; Гизъ далъ мнѣ ихъ двѣнадцать, чтобъ проводить меня домой; мнѣ не нужно такъ много. Шесть солдатъ Гиза въ эту ночь надежнѣе цѣлаго полка королевской гвардіи.
   Маргерита не смѣла отказаться; она разставила своихъ шесть часовыхъ въ корридорѣ и съ благородностью обняла герцогиню де-Неверъ; герцогиня, съ другими шестью солдатами, благополучно пришла въ отель Гиза, гдѣ жила въ отсутствіи своего мужа.
   

II.
Убійцы.

   Коконна не бѣжалъ: онъ отступилъ. Ла-Гюрьеръ тоже не бѣжалъ: онъ умчался. Одинъ исчезъ какъ тигръ, другой какъ волкъ.
   Ла-Гюрьеръ былъ уже на Площади-Сен-Жермен-л'Оксерруа, когда Коконна только-что выходилъ изъ Лувра.
   Ла-Гюрьеръ, оставшись одинъ съ своею пищалью, среди бѣгущихъ людей, свиста пуль и тѣлъ, падавшихъ изъ оконъ цѣликомъ и кусками, струсилъ и принялъ благоразумное намѣреніе добраться до своей гостинницы. Но, выходя изъ Улицы-д'Аверонъ въ Улицу-д'Арбр-Секъ, онъ встрѣтился съ отрядомъ Швейцарцевъ и легкой конницы; ими командовалъ Морвель.
   -- Ну! сказалъ Морвель, самъ себя окрестившій именемъ королевскаго убійцы: -- ты уже кончилъ? Ты идешь домой? Куда же ты спровадилъ своего Пьемонтца? Съ нимъ не случилось, надѣюсь, никакого несчастія? Онъ велъ себя молодецки.
   -- Я думаю, что нѣтъ, отвѣчалъ ла-Гюрьеръ: -- онъ, вѣроятно, присоединится къ намъ.
   -- Откуда ты?
   -- Изъ Лувра, гдѣ, признаться, приняли насъ довольно-грубо.
   -- Кто?
   -- Герцогъ д'Алансонъ. Онъ развѣ не изъ нашихъ?
   -- Его высочество, герцогъ д'Алансонъ, не нашъ и ничей; онъ себѣ-на-умѣ и принимаетъ участіе только въ томъ, что касается его лично. Предложи ему распорядиться съ его старшими братьями какъ съ гугенотами, онъ согласится, лишь бы только его не компрометтировали въ дѣлѣ. А ты не пойдешь вотъ съ этими молодцами, ла-Гюрьеръ?
   -- Куда они?
   -- И, Боже мой! Въ Улицу-Монторгёль; тамъ живетъ одинъ мой знакомый протестантскій пасторъ: у него жена и шестеро дѣтей. Эти еретики ужасно плодятся. Любопытно будетъ...
   -- А ты куда?
   -- Я? у меня есть свое дѣльцо.
   -- Не ходите же безъ меня, сказалъ голосъ, заставившій Морвеля вздрогнуть.-- Вы знаете, гдѣ лучше; такъ я съ вами.
   -- А! это нашъ Пьемонтецъ, сказалъ Морвель.
   -- Господинъ де-Коконна, сказалъ ла-Гюрьеръ.-- Я такъ и думалъ, что вы идете за мною.
   -- Нѣтъ, чортъ возьми, за тобою не угонишься; да и кромѣ того, я своротилъ немного съ прямой дороги, чтобъ бросить въ рѣку какого-то бѣшенаго ребенка, который кричалъ: "бей папистовъ! да здравствуетъ адмиралъ!" Къ-несчастію, онъ, кажется, умѣетъ плавать. Мошенники эти еретики! если хочешь утопить ихъ, такъ надо бросать въ воду, какъ кошекъ, пока они еще слѣпы.
   -- Вы говорите, что вы изъ Лувра. Такъ вашъ гугенотъ спасся туда? спросилъ Морвель.
   -- Да.
   -- Я выстрѣлилъ по немъ въ ту самую минуту, когда онъ подымалъ свою шпагу на дворѣ адмирала; не понимаю, какъ я промахнулся.
   -- О! я не промахнулся, сказалъ Коконна:-- я хватилъ его шпагою въ спину такъ, что клинокъ на пять пальцевъ былъ въ крови. Впрочемъ, онъ при мнѣ бросился въ объятія королевы Маргериты... чудо что за женщина, mordi! Однако, признаюсь, мнѣ пріятно было бы увѣриться, что онъ умеръ. Молодецъ-то, кажется, золъ и не забудетъ во всю жизнь. Ты, кажется, говорилъ, что идешь куда-то?
   -- Такъ вы хотите со мною?
   -- Я хочу только не оставаться на мѣстѣ. Mordi! Я убилъ всего только двухъ или трехъ, и плечо у меня болитъ, когда я остываю. Пойдемъ!
   -- Капитанъ, сказалъ Морвель начальнику отряда: -- дайте мнѣ трехъ человѣкъ, а остальныхъ возьмите, чтобъ разсчитаться съ пасторомъ.
   Три Швейцарца присоединились къ Морвелю. Впрочемъ, всѣ шли вмѣстѣ до улицы Тиршанъ; здѣсь легкая конница и Швейцарцы поворотили въ улицу Тоннелльри, а Морвель, ла-Гюрьеръ и Коконна съ тремя солдатами прошли улицу ла-Ферронри, Трусе-Вашъ, и вошли въ улицу Сент-Авуа.
   -- Да куда же къ чорту ведешь ты насъ? спросилъ Коконна, которому начинало уже надоѣдать такое долгое путешествіе.
   -- Я веду васъ въ славную и вмѣстѣ съ тѣмъ полезную экспедицію. Послѣ адмирала, Телиньи и гугенотскихъ принцевъ нельзя предложить ничего лучше. Будьте же терпѣливы. Цѣль нашего путешествія Улица-дю-Томъ, и мы тамъ будемъ черезъ минуту.
   -- Скажите, пожалуйста, спросилъ Коконна:-- Улица-дю-Томъ, кажется, близь Тампля?
   -- Да; а что?
   -- Такъ; тамъ живетъ старый кредиторъ нашей фамиліи, нѣкто Ламберъ Меркандонъ; отецъ поручилъ мнѣ отдать ему сто ноблей, и они у меня въ карманѣ.
   -- Что же? сказалъ Морвель: -- вотъ превосходный случай поквитаться.
   -- То-есть какъ?
   -- Сегодня покапчиваютъ старые счеты. Меркандонъ гугенотъ?
   -- А, понимаю! отвѣчалъ Коконна:-- долженъ быть гугенотъ.
   -- Тсс! Мы пришли.
   -- Что это за огромный домъ съ павильйономъ на улицу?
   -- Отель Гиза.
   -- Да, я долженъ былъ прійдти сюда, замѣтилъ Коконна:-- потому-что явился въ Парижъ по приказанія великаго Гиза. Однако, mon cher, здѣсь ужасно-тихо; чуть слышна пальба; подумаешь, что зашелъ въ провинцію: всѣ, чортъ возьми, спятъ!
   Дѣйствительно, въ отели Гиза было тихо, какъ въ обыкновенное время. Всѣ окна были заперты; только въ одномъ мѣстъ былъ свѣтъ за сторою главнаго окна въ павильйонѣ.
   Морвель остановился немного подальше отеля Гпза на углу улицъ Пти-Шантье и Катр-Фисъ.
   -- Вотъ жилище того, кого мы ищемъ, сказалъ онъ.
   -- То-есть, кого ты ищешь, сказалъ ла-Гюрьеръ.
   -- Если ты съ нами, такъ мы его ищемъ.
   -- Какъ! этотъ домъ, гдѣ спятъ, кажется, такъ спокойно...
   -- Именно! Ты, ла-Гюрьеръ, воспользуешься честною физіономіей, по ошибкѣ данною тебѣ небомъ. Постучись. Отдай свою пищаль Коконна: онъ уже цѣлый часъ на нее посматриваетъ. Если тебя впустятъ, скажи, что хочешь поговорить съ де-Муи.
   -- А! понимаю, сказалъ Коконна:-- у васъ, кажется, тоже есть кредиторъ въ Тампльскомъ Кварталѣ.
   -- Именно, продолжалъ Морвель.-- Ты войдешь и притворишься гугенотомъ; ты увѣдомишь де-Муи обо всемъ, что происходитъ; онъ храбръ, онъ сойдетъ внизъ...
   -- Потомъ? спросилъ ла-Гюрьеръ.
   -- Потомъ я попрошу его скрестить со мною шпагу.
   -- Клянусь честью, это недурно, сказалъ Коконна:-- и я точь-въ-точь также сдѣлаю съ Ламберомъ Меркандономъ. Если онъ слишкомъ-старъ, его мѣсто заступитъ кто-нибудь изъ его сыновей или племянниковъ.
   Ла-Гюрьеръ, не возражая ни слова, постучалъ въ двери. На шумъ, раздавшійся въ тишинѣ ночи, отворились двери въ отели Гиза, и оттуда выглянуло нѣсколько головъ. Тогда увидѣли, что тамъ тихо, какъ бываетъ тихо въ крѣпости, потому-что домъ наполненъ былъ солдатами.
   Головы сейчасъ же спрятались, вѣроятно догадавшись, въ чемъ дѣло.
   -- Такъ онъ живетъ здѣсь, де-Муи? спросилъ Коконна, указывая на домъ, въ который стучался ла-Гюрьеръ.
   -- Нѣтъ, это домъ его любовницы.
   -- Mordi! Какъ же ты услужливъ! Доставить ему случаи обнажить шпагу въ глазахъ его любезной! Такъ мы будемъ свидѣтелями и судьями поединка. Впрочемъ, я бы охотнѣе самъ подрался. Плечо у меня горитъ...
   -- А лицо? спросилъ Морвель.-- Вѣдь и ему порядочно досталось.
   Коконна испустилъ родъ рева.
   -- Mordi! сказалъ онъ:-- надѣюсь, что онъ умеръ; не то, я готовъ воротиться въ Лувръ и дорѣзать его.
   Ла-Гюрьеръ все еще стучалъ.
   Вскорѣ отворилось окно въ первомъ этажѣ, и на балконъ вышелъ человѣкъ въ ночномъ костюмѣ, безъ оружія.
   -- Кто тамъ? закричалъ онъ.
   Морвель далъ знакъ своимъ Швейцарцамъ; они спрятались за угломъ, между-тѣмъ, какъ Коконна прильнулъ къ стѣнѣ.
   -- А, господинъ де-Муи! сказалъ трактирщикъ:-- это вы?
   -- Да, я; что дальше?
   -- Это онъ, проговорилъ Морвель, дрожа отъ радости.
   -- Не-уже-ли вы не знаете, что теперь дѣлается? продолжалъ ла-Гюрьеръ.-- Католики идутъ рѣзать адмирала, бьютъ нашихъ единовѣрцевъ. Идите на помощь.
   -- А! воскликнулъ де-Муи: -- я подозрѣвалъ, что что-то готовится на эту ночь. Мнѣ не слѣдовало оставлять своихъ храбрыхъ товарищей. Сейчасъ, сейчасъ; подождите немного.
   Не затворяя окна, сквозь которое слышался женскій крикъ ужаса и нѣжныя жалобы, Муи искалъ свое платье, плащъ и оружіе,
   -- Онъ идетъ, онъ идетъ! шепталъ Морвель, блѣдный отъ радости.-- Не зѣвать! сказалъ онъ Швейцарцамъ. Онъ взялъ пищаль изъ рукъ Коконна и подулъ на фитиль, чтобъ увѣриться, хорошо ли онъ горитъ.-- Вотъ, ла-Гюрьеръ, возьми свою пищаль, сказалъ онъ трактирщику, отошедшему къ товарищамъ.
   -- Mordi! воскликнулъ Коконна:-- вотъ и луна выходитъ изъ-за тучь полюбоваться на схватку. Дорого бы далъ я, чтобъ Ламберъ Меркандонъ былъ теперь секундантомъ у Муи.
   -- Погодите, погодите, сказалъ Морвель.-- Муи одинъ стоитъ десяти человѣкъ; намъ и въ шестеромъ трудненько будетъ съ нимъ справиться. Впередъ! сказалъ онъ Швейцарцамъ, давая знакъ подкрасться къ дверямъ, чтобъ поразить Муи при самомъ выходѣ.
   -- О! сказалъ Коконна, глядя на эти приготовленія: -- кажется, дѣло выйдетъ не такъ, какъ я думалъ.
   Послышалось, какъ Муи отмыкаетъ дверь. Швейцарцы вышли изъ засады и стали у порога. Морвель и ла-Гюрьеръ подходили на-ципочкахъ; Коконна, по остатку благороднаго чувства, остановился на своемъ мѣстъ. Въ это время, молодая женщина, о которой забыли и думать, явилась на балконѣ и ужасно вскрикнула, замѣтивъ Швейцарцевъ, Морвеля и ла-Гюрьера.
   Муи остановился у полурастворенной двери.
   -- Иди назадъ, назадъ! кричала женщина: -- я вижу блескъ шпагъ и свѣтъ фитиля у пищали. Это ловушка.
   -- О-го! проворчалъ де-Муи:-- посмотримъ, что все это значитъ?
   Онъ затворилъ дверь, задвинулъ ее засовомъ и вошелъ опять наверхъ.
   Лишь-только Морвель увидѣлъ, что Муи не выйдетъ, онъ измѣнилъ боевой порядокъ. Швейцарцы были отосланы на противоположную сторору улицы, а ла-Гюрьеръ, съ пищалью въ рукахъ, ждалъ появленія непріятеля въ окнѣ. Онъ ждалъ недолго. Муи вышелъ съ двумя пистолетами такой почтенной длины, что ла-Гюрьеръ, уже прицѣлившись, вдругъ сообразилъ, что пулямъ гугенота такъ же легко слетѣть въ улицу, какъ его пулѣ на балконъ. Конечно, подумалъ онъ, я могу его убить,-- да вѣдь и онъ можетъ меня убить...
   И такъ-какъ трактирщикъ сдѣлался солдатомъ только по обстоятельствамъ, то и рѣшился отступить и спрятаться за уголъ Улицы-де-Бракъ, откуда, по отдаленности и темнотѣ, было довольно-трудно отъискать линію, но которой пуля должна была долетѣть до Муи.
   Де-Муи оглянулся вокругъ и подходилъ бокомъ, какъ-бы выходя на дуэль; ничего однакожь не было слышно.
   -- Что жь, господинъ доносчикъ! сказалъ онъ: -- чуть ли ты не забылъ пищали у дверей.-- Я здѣсь; что тебѣ надо?
   -- Молодецъ! проговорилъ Коконна.
   -- Что же! продолжалъ де-Муи.-- Друзья или враги, развѣ вы не видите, что я жду?
   Ла-Гюрьеръ молчалъ; Морвель не отвѣчалъ; Швейцарцы притаили дыханіе.
   Коконна обождалъ съ минуту, и видя, что никто не поддерживаетъ разговора, начатаго ла-Гюрьеромъ и продолжаемаго Муи, вышелъ на средину улицы, снялъ шляпу и сказалъ:
   -- Мы пришли, господинъ де-Муи, не на убійство, какъ вы, можетъ-быть, думаете, а на дуэль... Я секундантъ одного изъ вашихъ непріятелей, который желаетъ честно покончить съ вами старый споръ. Mordi! Да выходите же, Морвель! Что вы отворотились? Онъ согласенъ.
   -- Морвель! вскрикнулъ де-Муи: -- Морвель, убійца отца моего! Морвель, королевскій убійца! А! да, я принимаю вызовъ.
   И, прицѣлившись въ Морвеля, который шелъ постучаться въ домъ Гиза и потребовать подкрѣпленія, онъ прострѣлилъ ему шляпу.
   На звукъ выстрѣла и на крикъ Морвеля, солдаты, провожавшіе герцогиню де-Неверъ, вышли изъ отеля Гиза съ тремя или четырьмя дворянами и ихъ пажами, и подошли къ дому любовницы де-Муи.
   Второй выстрѣлъ убилъ на повалъ солдата, стоявшаго близь Морвеля; Муи, безоружный, или по-крайней-мѣрь вооруженный безъ пользы, потому-что пистолеты были разряжены, а шпаги непріятелю недоступны, спрятался за рѣшетку балкона.
   Между-тѣмъ, окна въ окрестныхъ домахъ начали отворяться. Смотря по мирному или воинственному духу жителей, они или закрывались въ туже минуту, или сверкали мушкетами и пищалями.
   -- Ко мнѣ, храбрый Меркандонъ! закричалъ де-Муи, подавая знаки старику, который выглянулъ изъ окна дома, противоположнаго отели Гиза, и старался разсмотрѣть, что тутъ происходитъ.
   -- Вы зовете, де-Муи? воскликнулъ старикъ.-- Такъ это на васъ нападаютъ?
   -- На меня, на васъ, на всѣхъ протестантовъ; вотъ и доказательство.
   Дѣйствительно, въ эту минуту де-Муи замѣтилъ, что ла-Гюрьеръ въ него прицѣливается. Выстрѣлъ раздался, но Муи успѣлъ присѣсть, и пуля разбила окно надъ его головою.
   -- Меркандонъ! закричалъ Коконна, дрожавшій отъ радости при видѣ начинающейся тревоги и забывшій о своемъ кредиторѣ. Муи напомнилъ ему о немъ.-- Меркандонъ! въ Улицѣ-дю-Томъ, -- это долженъ быть онъ. Вотъ его жилище. Прекрасно! каждый изъ насъ разсчитается съ своимъ.
   И между-тѣмъ, какъ вышедшіе изъ отеля Гиза ломали входъ въ домъ де-Муи, а Морвель, съ факеломъ въ рукахъ, старался зажечь его; между-тѣмъ, какъ у выбитой двери завязалась страшная битва противъ одного человѣка, который каждымъ выстрѣломъ и каждымъ взмахомъ шпаги сражалъ по врагу, Коконна вынулъ камень изъ мостовой и старался выломить дверь въ домѣ Меркандона. Старикъ, не тревожась его одинокими усиліями, продолжалъ стрѣлять изъ окна.
   Пустынный и мрачный кварталъ освѣтился какъ днемъ, и закипѣлъ людьми какъ муравейникъ; изъ отеля Монморанси шесть или восемь гугенотскихъ дворянъ съ служителями и друзьями сдѣлали отчаянную вылазку, и, поддерживаемые пальбою изъ оконъ, начали тѣснить команду Морвеля и вышедшихъ къ ней на помощь изъ дома Гиза, такъ-что наконецъ заставили ихъ отступить къ отелю, изъ котораго тѣ вышли.
   Коконна трудился отъ всего сердца, но дверь все еще была цѣла. Толпа увлекла его въ своемъ быстромъ отступленіи. Прислонившись къ стѣнѣ и выхвативъ шпагу, онъ началъ не только защищаться, но и нападать съ такимъ ужаснымъ крикомъ, что господствовалъ надъ всею схваткою. Онъ рубилъ на-право и на-лѣво, не разбирая ни враговъ, ни друзей, пока не образовался вокругъ него довольно-большой свободный кружокъ. Кровь брызгала ему на руки и на лицо, глаза его выкатывались, ноздри расширялись, зубы скрежетали; шагъ-за-шагомъ онъ снова приближался къ двери, отъ которой его оттерли.
   Де-Муи, выдержавъ ужасную битву на лѣстницѣ и въ сѣняхъ, вышелъ какъ истинный герой изъ горящаго дома. Посреди схватки онъ не переставалъ кричать: "сюда, Морвель! Морвель, гдѣ ты?" и поносилъ его позорнѣйшими именами. Наконецъ, онъ вышелъ на улицу, поддерживая одною рукою свою любовницу, полунагую и почти безчувственную; въ зубахъ у него былъ кинжалъ. Шпага его, сверкающая отъ вращательнаго движенія, описывала то бѣлые, то красные круги, серебримая свѣтомъ луны или освѣщаемая мерцаніемъ факеловъ, озарявшихъ на ней теплую кровь. Морвель бѣжалъ. Ла-Гюрьеръ, оттѣсненный де-Муи до Коконна, который не узналъ его и встрѣтилъ концомъ шпаги, молилъ о пощадѣ и того и другаго. Въ эту минуту, Меркандонъ увидѣлъ его и призналъ въ немъ убійцу по бѣлому шарфу. Выстрѣлъ раздался. Ла-Гюрьеръ вскрикнулъ, развелъ руки, выронилъ пищаль, и стараясь добраться до стѣны, чтобъ хоть за что-нибудь удержаться, палъ лицомъ на землю.
   Де-Муи воспользовался этимъ обстоятельствомъ, бросился въ улицу Паради и исчезъ.
   Гугеноты защищались такъ отчаянно, что служители Гиза скрылись обратно въ отель и замкнули дверь, опасаясь, что ихъ станутъ преслѣдовать и во внутренность дома.
   Коконна, опьянѣвшій отъ крови и шума, дошелъ до той точки восторженности, когда, въ-особенности для жителей юга, храбрость переходитъ въ безумство. Онъ ничего не видѣлъ, ничего не слышалъ; замѣтилъ только, что въ ушахъ у него звенѣло уже не такъ сильно, что руки и лицо по-немногу высыхали, и опустивъ шпагу, онъ разглядѣлъ, что передъ нимъ только одинъ человѣкъ лежитъ лицомъ въ лужѣ крови, а вокругъ горятъ домы.
   Отдыхъ былъ не дологъ; когда Коконна хотѣлъ подойдти къ лежавшему, въ которомъ узналъ ла-Гкурьера, двери дома, устоявшія противъ его усилій, растворились, и старикъ Меркандонъ съ сыномъ и двумя племянниками бросился на Пьемонтца, переводившаго дыханіе.
   -- Вотъ онъ! вотъ онъ! вскрикнули они въ одинъ голосъ.
   Коконна стоялъ посреди улицы; опасаясь, чтобъ его не окружили четыре человѣка, напавшіе на него разомъ, онъ съ ловкостію и силою серны, за которою часто охотился въ горахъ, сдѣлалъ скачокъ назадъ, и очутился у стѣны отеля Гиза. Успокоившись на этотъ счетъ, онъ сталъ въ оборонительное положеніе и принялъ насмѣшливый тонъ.
   -- А! г. Меркандонъ! вы не узнаёте меня?
   -- Напротивъ, очень узнаю, негодяи, отвѣчалъ старый гугенотъ.
   -- Ты хочешь убить меня, друга отца твоего.
   -- И его кредитора, не правда ли?
   -- Да, его кредитора; ты самъ это говоришь.
   -- Именно, отвѣчалъ Коконна:-- я пришелъ окончить наши счеты.
   -- Схватимъ, свяжемъ его, сказалъ старикъ молодымъ людямъ, бросившимся по его слову на Коконна.
   -- Постойте на минуту! сказалъ Коконна, смѣясь.-- Чтобъ схватить кого-нибудь, надо предписаніе, а вы забыли спросить его у профоса.
   Съ этими словами, онъ напалъ на бывшаго къ нему ближе прочихъ, и съ первымъ взмахомъ шпаги кисть несчастнаго отдѣлилась отъ руки.
   Раненный застоналъ.
   Въ эту минуту окно, подъ которымъ стоялъ Коконна, растворилось съ шумомъ. Коконна сдѣлалъ прыжокъ, опасаясь нападенія съ этой стороны; но вмѣсто врага онъ увидѣлъ женщину, и вмѣсто оружія къ ногамъ его упалъ букетъ.
   -- Женщина! проговорилъ онъ.
   Онъ отдалъ ей честь шпагою, и наклонился, чтобъ поднять букетъ.
   -- Берегитесь, храбрый католикъ, берегитесь! воскликнула дама.
   Коконна всталъ; но второй племянникъ успѣлъ еще ранить его кинжаломъ въ другое плечо.
   Дама пронзительно вскрикнула.
   Коконна поблагодарилъ ее поклономъ и бросился на втораго племянника; при второмъ выпадѣ молодой человѣкъ поскользнулся въ крови. Коконна бросился на него съ быстротою тигра, и пронзилъ грудь его шпагою.
   -- Браво! браво! кричала дама изъ отеля Гиза,-- Браво! я пришлю вамъ помощь.
   -- Не стоитъ безпокоиться, отвѣчалъ Коконна.-- Досмотрите лучше до конца, если это васъ интересуетъ; вы увидите, какъ графъ Аннибалъ де-Коконна управляется съ гугенотами.
   Въ эту минуту, сынъ стараго Меркандона выстрѣлилъ изъ пистолета почти въ упоръ. Коконна упалъ на одно колѣно. Дама вскрикнула, но Коконна всталъ; онъ упалъ на колѣни только для того, чтобъ избавиться отъ пули, и пуля ударила въ стѣну, фута на два отъ прекрасной зрительницы.
   Почти въ то же время изъ окна дома Меркандона послышался яростный вопль, и какая-то старуха, узнавъ въ Коконна по бѣлому кресту и шарфу католика, бросила въ него горшокъ съ цвѣтами; горшокъ ударилъ его выше колѣна.
   -- Чего лучше! сказалъ Коконна: -- одна бросаетъ мнѣ цвѣты, другая горшки. Такъ онѣ, пожалуй, разбросаютъ и домы.
   -- Благодарю васъ, маменька! сказалъ молодой человѣкъ.
   -- Ступай-себѣ, жена, сказалъ старикъ Меркандонъ.
   -- Постойте, Коконна, сказала дама изъ отеля Гиза:-- я прикажу стрѣлять изъ оконъ.
   -- Да это просто женскій адъ, сказалъ Коконна.-- Однѣ за меня, другія противъ меня. Mordi! Пора кончить.
   Сцена дѣйствительно очень измѣнилась, и дѣло очевидно шло къ концу. Передъ Коконна, правда раненнымъ, но во всей силѣ двадцати-четырехъ лѣтняго юноши, привыкшимъ къ оружію и больше раздраженнымъ, нежели ослабленнымъ тремя или четырьмя полученными царапинами,-- оставались только Меркандонъ и сынъ его: Меркандонъ -- старикъ лѣтъ шестидесяти или семидесяти; сынъ его дитя лѣтъ семнадцати, блѣдный, бѣлокурый, нѣжный; онъ бросилъ разряженный и, слѣдовательно, безполезный пистолетъ и дрожащею рукою махалъ шпагою, бывшею вполовину короче шпаги Коконна. Отецъ, вооруженный только кинжаломъ и пустою пищалью, звалъ на помощь. Старуха, въ окнѣ противъ матери молодаго человѣка, держала въ рукахъ кусокъ мрамора и готовилась бросить его. Наконецъ, Коконна, подстрекаемый угрозами съ одной стороны и одобреніями съ другой, гордый двойною побѣдою, озаренный заревомъ пожара, разгоряченный мыслью, что сражается въ присутствіи женщины, красота которой говорила о ея высокомъ санѣ,-- Коконна, какъ послѣдній Горацій, почувствовалъ, что силы его удвоились, и, видя, что юноша медлитъ, бросился на него и скрестилъ свою страшную шпагу съ его легкимъ оружіемъ. Въ два удара онъ выбилъ шпагу изъ рукъ его. Тогда Меркандонъ старался оттѣснить Коконна, чтобъ легче можно было попасть въ него камнемъ изъ окна. Коконна, напротивъ, желая отразить двойное нападеніе враговъ: старика Меркандона съ его кинжаломъ и матери молодаго человѣка съ камнемъ, готовымъ разможжить ему черепъ, -- схватилъ сына въ охабку и началъ заслоняться имъ какъ щитомъ отъ всѣхъ ударовъ, душа его въ своихъ геркулесовскихъ объятіяхъ.
   -- Помогите! кричалъ молодой человѣкъ:-- юнъ раздавитъ мнѣ грудь; помогите! помогите!
   И голосъ его началъ исчезать въ какомъ-то дикомъ хрипѣніи.
   Тогда Меркандонъ пересталъ угрожать и началъ просить.
   -- Пощадите! пощадите, Коконна! говорилъ онъ.-- Пощадите! это мое единственное дитя!
   -- Это сынъ мой, сынъ мой! кричала мать:-- надежда нашей старости! Не убивайте его, не убивайте!
   -- А! Право? отвѣчалъ Коконна съ хохотомъ: -- не убивать? А что же онъ хотѣлъ мнѣ сдѣлать своею шпагою и пистолетомъ?
   -- Коконна! продолжалъ Меркандонъ, всплеснувъ руками:-- вексель, подписанный вашимъ отцомъ, у меня; я возвращу вамъ его. У меня есть десять тысячъ экю золотомъ, -- я отдамъ вамъ ихъ. Драгоцѣнные камни мои -- они ваши. Только не убивайте, не убивайте его!
   -- А я обѣщаю вамъ любовь мою, сказала въ-полголоса дама изъ отеля Гиза.
   Коконна подумалъ съ минуту и сказалъ:
   -- Вы гугенотъ?
   -- Да, отвѣчалъ юноша.
   -- Въ такомъ случаѣ должно умереть, возразилъ Кокоппа, нахмуривъ брови и занося на грудь своего противника стальное, острое "милосердіе".
   -- Умереть! воскликнулъ старикъ.-- Сынъ мой! умереть!
   Раздался вопль матери;, онъ былъ такъ болѣзненъ и ужасенъ, что поколебалъ на минуту суровую рѣшимость Пьемонтца.
   -- Герцогиня! сказалъ отецъ, обращаясь къ дамѣ, глядѣвшей изъ отеля Гиза:-- заступитесь за насъ, и имя ваше будетъ вѣчно въ нашихъ молитвахъ.
   -- Такъ пусть отречется, отвѣчала дама.
   -- Я протестантъ, сказалъ юноша.
   -- Такъ умри же! возразилъ Коконна, занося клинокъ.-- Умри, если не хочешь принять жизни, предлагаемой тебѣ такими прекрасными устами.
   Меркандонъ и жена его видѣли, какъ блеснуло лезвее надъ головою ихъ сына.
   -- Сынъ мой! Оливье! закричала мать: -- отрекись!.. отрекись!
   -- Отрекись, дитя мое, сказалъ Меркандонъ, упадая къ ногамъ Коконна. Не оставляй насъ на землѣ однихъ.
   -- Отрекитесь всѣ разомъ, сказалъ Коконна.-- За Credo -- три души и жизнь.
   -- Согласенъ, сказалъ юноша.
   -- Согласны, воскликнули Меркандонъ и жена его.
   -- Такъ на колѣни! сказалъ Коконна:-- и пусть сынъ твой слово-въ-слово повторитъ молитву, которую я проговорю тебѣ.
   Отецъ повиновался первый.
   -- Я готовъ, сказалъ юноша, -- и онъ сталъ также на колѣни.
   Коконна началъ говорить по-латинѣ Credo. Но по случаю ли, съ намѣреніемъ ли, только молодой Оливье сталъ на колѣни близь того мѣста, гдѣ лежала его шпага. Едва-только замѣтилъ онъ, что можетъ достать оружіе, какъ, продолжая повторять слова Коконна, протянулъ руку къ шпагѣ. Коконна замѣтилъ это движеніе, притворяясь, что ничего не видитъ. Но въ то мгновеніе, когда юноша касался уже рукою ефеса, онъ бросился на него и, опрокинувъ его, закричалъ:
   -- А! предатель!
   И вонзилъ ему кинжалъ въ шею.
   Юнота вскрикнулъ, судорожно приподнялся на одно колѣно, и палъ мертвый.
   -- Палачъ! сказалъ тогда Меркандонъ:-- ты рѣжешь насъ, чтобъ украсть сто экю, которые намъ долженъ.
   -- Нѣтъ, отвѣчалъ Коконна: -- и вотъ доказательство.
   Съ этими словами, онъ бросилъ къ ногамъ старика кошелекъ, врученный ему, при отъѣздѣ, отцомъ для уплаты долга.
   -- Вотъ твои деньги, сказалъ онъ.
   -- Вотъ твоя смерть! крикнула женщина изъ окна.
   -- Берегитесь, Коконна, берегитесь! сказала дама изъ отеля.
   Но Коконна не успѣлъ ни поднять головы, чтобъ разсмотрѣть, въ чемъ опасность, ни остеречься отъ угрозы. Тяжелая масса съ свистомъ раздѣлила воздухъ и упала на шляпу Пьемонтца, раздробивъ его шляпу; онъ упалъ замертво, не слыша восклицаній радости и скорби, раздавшихся справа и слѣва.
   Меркандонъ въ ту же минуту бросился съ кинжаломъ на павшаго. Но въ это время растворились двери въ отели Гиза, и старикъ, увидѣвъ блескъ аллебардъ и шпагъ, бѣжалъ, меж алконъ.
   -- Что нужно?-- крикнулъ онъ.
   По знаку Морвеля швейцарцы притаились за угломъ дома, а Коконна догадался самъ прижаться къ стѣнѣ.
   -- Это вы, г. де-Муи?-- сладкимъ голосомъ спросилъ ла-Гюрьеръ.
   -- Я. Что же дальше?
   -- Это онъ, -- прошепталъ Морвель, задрожавъ отъ радости.
   -- Развѣ вы не знаете, сударь, что происходитъ?-- продолжалъ ла-Гюрьеръ.-- На адмирала напали, нашихъ братьевъ -- протестантовъ рѣжутъ! Идите къ нимъ на помощь, идите скорѣе!
   -- А! Я подозрѣвалъ, что у нихъ подготовляется что-то сегодняшнюю ночь!-- воскликнулъ де-Муи.-- Мнѣ не слѣдовало оставлять моихъ храбрыхъ товарищей. Я иду, любезный другъ, иду сію минуту. Подождите меня.
   И, не закрывая окна, изъ котораго доносились на улицу крики и нѣжныя мольбы испутанной женщины, де-Муи надѣлъ камзолъ и схватилъ плащъ и оружіе.
   -- Онъ сейчасъ выйдетъ, -- прошепталъ Морвель, поблѣднѣвъ отъ радости.-- Глядите въ оба!-- прибавилъ онъ, обращаясь къ швейцарцамъ.
   Взявъ пищаль у Коконна, Морвель дунулъ на фитиль, чтобы посмотрѣть, хорошо ли онъ горитъ, и протянулъ оружіе ла-Гюрьеру, который присоединился къ швейцарцамъ.
   -- Вотъ твоя пищаль,-- сказалъ онъ,-- можешь получить ее.
   -- Mordi!-- воскликнулъ Коконна.-- Смотрите, изъ-за тучъ выходитъ луна. И ей хочется взглянуть на поединокъ. Какъ бы хорошо, если бы Ламберъ Меркандонъ былъ секундантомъ де-Муи! Дорого бы я далъ за это.
   -- Погодите, погодите!-- сказалъ Морвель.-- Де-Муи одинъ стоитъ десятерыхъ и намъ, вшестеромъ, будетъ не легко справиться съ нимъ... Подойдите поближе, -- шепнулъ онъ швейцарцамъ.-- Встаньте около двери, чтобы напасть на него, какъ только онъ выйдетъ.
   -- Ого!-- сказалъ Коконна, глядя на эти приготовленія.-- Какъ кажется, дѣло будетъ происходить совсѣмъ не такъ, какъ я думалъ.
   Въ эту минуту послышался скрипъ отодвигаемаго засова. Швейцарцы вышли изъ-за угла и встали около двери. Морвель и ла-Гюрьеръ на цыпочкахъ подошли къ нимъ, и только Коконна, еще не утратившій чувства чести, остался на своемъ мѣстѣ. Въ эту минуту любовница де-Муи, о которой никто уже не думалъ, вышла на балконъ и громко вскрикнула, увидавъ Морвеля, ла-Гюрьера и швейцарцевъ.
   Де-Муи, уже немного пріотворившій дверь, остановился.
   -- Иди назадъ, или скорѣе!-- крикнула ему молодая женщина.-- Около двери сверкаютъ обнаженныя шпаги, блеститъ фитиль пищали. Это засада!
   -- Ого!-- сказалъ де-Муи.-- Посмотримъ, что все это значитъ!
   И, заложивъ дверь засовомъ, онъ ушелъ наверхъ.
   Увидавъ, что де-Муи не выйдетъ, Морвель перестроилъ свой маленькій отрядъ. Швейцарцы перешли на другую сторону улицы, а ла-Гюрьеръ поднялъ пищаль, готовясь выстрѣлить въ гугенота, какъ только тотъ покажется на балконѣ. Ему пришлось ждать недолго. Де-Муи вышелъ, держа въ рукахъ пистолетъ такой внушительной длины, что ла-Гюрьеръ, уже прицѣлившійся, струсилъ и опустилъ пищаль. Онъ сообразилъ, что пули гугенота могутъ съ такимъ же успѣхомъ долетѣть до улицы, какъ и его пуля на балконъ.
   А такъ какъ ла-Гюрьеръ былъ въ концѣ-концовъ все-таки трактирщикъ и только случай сдѣлалъ его солдатомъ, то онъ рѣшилъ отступить и притаиться на углу улицы де-Бракъ. Попасть въ де-Муи съ такого разстоянія да еще въ темнотѣ было довольно трудно.
   Де-Муи оглядѣлся кругомъ и осторожно сдѣлалъ нѣсколько шаговъ впередъ, ожидая нападенія. Но, видя, что никто не идетъ, онъ остановился и крикнулъ:
   -- Куда же вы пропали, г. совѣтчикъ? Вы, должно-быть, забыли свою пищаль около моей двери. Я здѣсь, что вамъ нужно?
   -- Ага!-- сказалъ Коконна.-- Вотъ настоящій храбрецъ!
   -- Ну, что же?-- продолжалъ де-Муи.-- Друзья вы или враги -- все равно. Развѣ вы не видите, что я васъ жду?
   Ла-Гюрьеръ молчалъ; Морвель не отвѣчалъ; трое швейцарцевъ затаили дыханіе.
   Коконна подождалъ немного. Потомъ, видя, что никто не поддерживаетъ разговора, который началъ ла-Гюрьеръ, и продолжалъ де-Муи, онъ вышелъ на средину улицы и сказалъ, снявъ шляпу: *
   -- Вы, можетъ-быть, думаете, что мы пришли убить васъ, г. де-Муи? Вы ошибаетесь: дѣло идетъ о дуэли. Одинъ изъ вашихъ враговъ хочетъ покончить честнымъ поединкомъ старинные между вами счеты... Mordi! выходите же, Морвель! Нечего показывать спину. Г. де-Муи согласенъ.
   -- Морвель!-- воскликнулъ де-Муи.-- Морвель -- убійца моего отца! Морвель -- "королевскій убійца!" Да, я согласенъ!
   И, прицѣлившись въ Морвеля, который собирался постучать въ отель Гиза, чтобы попросить подкрѣпленія, онъ пробилъ ему пулей шляпу.
   Услыхавъ выстрѣлъ и крики Морвеля, солдаты, провожавшіе герцогиню Неверскую, вышли изъ отеля, въ сопровожденіи трехъ или четырехъ дворянъ съ пажами. Всѣ они подошли къ дому любовницы де-Муи.
   Съ балкона раздался второй выстрѣлъ, наповалъ убившій солдата, стоявшаго около Морвеля. Такъ какъ пистолеты де-Муи были теперь уже разряжены, а шпага не могла принести никакой пользы, то онъ укрылся за перила балкона.
   Между тѣмъ въ сосѣднихъ домахъ стали отворяться окна. Люди мирные тотчасъ же захлопывали ихъ; тѣ же, которые обладали воинственнымъ характеромъ, вооружались мушкетами и пищалями и начинали стрѣлять.
   -- Ко мнѣ, храбрый Меркандонъ!-- воскликнулъ де-Муи, сдѣлавъ знакъ старику, который отворилъ окно въ домѣ, находившемся напротивъ отеля Гиза, и старался разсмотрѣть, что происходитъ на улицѣ.
   -- Вы зовете на помощь, де-Муи?-- спросилъ старикъ.-- Такъ, значитъ, нападаютъ на васъ?
   -- На меня, на васъ, на всѣхъ протестантовъ... Вотъ вамъ доказательство!
   Дѣйствительно, въ эту самую минуту де-Муи замѣтилъ, что ла-Гюрьеръ прицѣливается въ него.
   Раздался выстрѣлъ; но молодой человѣкъ успѣлъ нагнуться, и пуля, пролетѣвъ у него надъ головой, разбила стекло.
   -- Меркандонъ!-- воскликнулъ Коконна, котораго весь этотъ шумъ и суматоха приводили въ такой восторгъ, что онъ совсѣмъ было забылъ о своемъ кредиторѣ и только теперь, послѣ словъ де-Муи, вспомнилъ о немъ.-- Меркандонъ... на улицѣ де-Томъ... да, это онъ! Такъ вотъ его домъ? Отлично! Зваг читъ, у каждаго изъ насъ будетъ свое дѣло.
   И въ то время, какъ солдаты Гиза выламывали двери въ домѣ де-Муи; въ то время, какъ Морвель, взявъ факелъ, старался поджечь домъ; въ то время, какъ выломавъ двери, всѣ набросились на де-Муи, каждымъ ударомъ шпаги убивавшаго человѣка -- одинъ Коконна не принималъ во всемъ этомъ никакого участія. Онъ взялъ большой камень и старался вышибить дверь Меркандона, который, не обращая вниманія на его усилія, то и дѣло стрѣлялъ на улицу изъ пищали.
   Черезъ нѣсколько времени въ этой пустынной и темной улицѣ стало свѣтло, какъ днемъ, и толпы людей закопошились всюду, точно муравьи въ потревоженномъ муравейникѣ. Изъ отеля Монморанси выбѣжало человѣкъ восемь дворянъ-гугенотовъ со слугами и друзьями. Они произвели отчаянную атаку и съ помощью своихъ единовѣрцевъ, стрѣлявшихъ изъ оконъ, прогнали назадъ въ отель солдатъ Гиза и людей Морведя.
   Этотъ живой потокъ подхватилъ въ своемъ обратномъ теченіи Коконна, который, несмотря на всѣ свои усилія, все еще не справился съ дверью Меркандона. Тогда онъ прислонился къ стѣнѣ и, взявъ въ руки шпагу, началъ не только защищаться, но и нападать, и его яростные крики заглушали шумъ битвы. Онъ рубилъ направо и налѣво, громилъ враговъ и друзей до тѣхъ поръ, пока кругомъ него не образовалось довольно большое пустое пространство. И каждый разъ, какъ его рапира прокалывала чью-нибудь грудь и теплая кровь брызгала ему на руки и на лицо, онъ съ широко открытыми глазами, раздувающимися ноздрями и крѣпко стиснутыми зубами, шагъ за шагомъ, подвигался къ двери, отъ которой его оттѣснили.
   Де-Муи послѣ страшной схватки на лѣстницѣ и въ передней смѣло, какъ настоящій герой, вышелъ изъ своего пылающаго дома. Во время боя онъ то и дѣло кричалъ: "Сюда, Морвель!.. Морвель, гдѣ ты?" и всячески бранилъ и позорилъ его. Наконецъ, де-Муи вышелъ на улицу со шпагой въ рукѣ и кинжаломъ въ зубахъ, поддерживая другой рукой свою полуодѣтую, почти потерявшую сознаніе любовницу. Онъ быстро вертѣлъ своей шпагой и она сверкала, описывая то бѣлые, то красные круги, смотря по тому, падалъ ли на нее серебристый свѣтъ луны, или же факелъ освѣщалъ ея окровавленный клинокъ.
   Морвель бѣжалъ. Де-Муи оттѣснилъ ла-Гюрьера къ Коконна, который, не узнавъ его, бросился на него со шпагой. Несчастный трактирщикъ попалъ межъ двухъ огней и жалобно молилъ о пощадѣ. Въ эту минуту его увидалъ Меркандонъ и по бѣлой перевязи узналъ, что онъ изъ убійцъ.
   Раздался выстрѣлъ. Ла-Гюрьеръ вскрикнулъ, взмахнулъ руками, выронилъ пищаль и, послѣ тщетной попытки дойти до стѣны, чтобы опереться на нее, упалъ на землю ничкомъ.
   Де-Муи воспользовался этимъ обстоятельствомъ; онъ бросился на улицу Паради и пропалъ изъ виду.
   Гугеноты одержали такую блестящую побѣду, что люди Гиза поспѣшили укрыться въ отелѣ и заперли дверь, опасаясь, какъ бы гугеноты не явились и сюда.
   Коконна, опьянѣвшій отъ запаха крови и шума, дошелъ до такого возбужденія, при которомъ, въ особенности у южанъ, храбрость уже превращается въ безуміе. Онъ не видалъ и не слыхалъ ничего. Онъ замѣтилъ только, что въ ушахъ у него шумитъ какъ будто меньше, а руки и лицо начинаютъ просыхать. Опустивъ шпагу, онъ оглядѣлся кругомъ; около него не было никого, кромѣ одного человѣка, лежащаго ничкомъ въ лужѣ крови, и ничего, кромѣ пылающихъ зданій.
   Коконна отдыхалъ недолго. Только что хотѣлъ онъ подойти къ лежащему человѣку, въ которомъ узналъ ла-Гюрьера, какъ дверь, столько времени не поддававшаяся его усиліямъ, отворилась. Старикъ Меркандонъ съ своимъ сыномъ и двумя племянниками выбѣжалъ оттуда и бросился на переводившаго духъ пьемонтца.
   -- Вотъ онъ! Вотъ онъ!-- въ одинъ голосъ закричали они всѣ.
   Коконна стоялъ посреди улицы. Опасаясь, какъ бы эти четыре человѣка, напавшіе на него сразу, не окружили его, онъ, какъ серна, за которыми не разъ охотился въ горахъ, отпрыгнулъ назадъ и прислонился къ стѣнѣ отеля Гиза. Обезопасивъ себя такимъ образомъ отъ неожиданныхъ нападеній сзади, Коконна всталъ въ оборонительное положеніе и приготовился защищаться.
   -- Ну, что, батюшка Меркандонъ,-- насмѣшливо проговорилъ онъ, -- вы не узнаете меня?
   -- А, негодяй!-- воскликнулъ старый гугенотъ.-- Я, напротивъ, сейчасъ же узналъ тебя... И ты хочешь убить меня! меня, друга твоего отца?
   -- И его кредитора -- вѣдь такъ?
   -- Да, его кредитора; ты самъ говоришь это.
   -- Ну, вотъ я и хочу свести наши счеты, -- сказалъ Коконна.
   -- Схватимъ его и свяжемъ, -- сказалъ старикъ, обращаясь къ молодымъ людямъ. Тѣ тотчасъ же бросились на Коконна.
   -- Погодите минутку, не торопитесь,-- смѣясь, сказалъ онъ.-- Для того, чтобы схватить кого-нибудь, нуженъ приказъ, а вы позабыли взять его.
   Съ этими словами онъ сталъ биться съ ближайшимъ къ нему молодымъ человѣкомъ и первымъ же ударомъ шпаги отрубилъ ему кисть руки. Несчастный застоналъ и отступилъ.
   -- Съ однимъ покончено!-- сказалъ Коконна.
   Въ эту минуту окно, подъ которымъ онъ стоялъ, со скрипомъ отворилось. Коконна отскочилъ, опасаясь нападенія и съ этой стороны; но онъ увидалъ не врага, а молодую женщину; не смертоносное оружіе показалось изъ окна, а букетъ цвѣтовъ. И этотъ букетъ упалъ къ его ногамъ.
   -- Господи! да это женщина!-- пробормоталъ Коконна.
   И, отдавъ ей честь шпагой, онъ обернулся поднять цвѣты.
   -- Берегитесь, храбрый католикъ, берегитесь!-- воскликнула дама.
   Коконна выпрямился, но второй племянникъ Меркандона уже успѣлъ ранить его въ другое плечо.
   'Молодая женщина пронзительно вскрикнула.
   Поблагодаривъ и успокоивъ ее жестомъ, Коконна бросился на своего противника. Тотъ отпарировалъ ударъ, но поскользнулся на залитой кровью землѣ. Однимъ прыжкомъ, какъ серна, Коконна бросился на него и пронзилъ ему грудь своей шпагой.
   -- Браво! браво!-- воскликнула дама.-- Я сейчасъ пришлю вамъ людей на помощь!
   -- Изъ-за этого вамъ не стоитъ безпокоиться, сударыня!-- сказалъ Коконна.-- Посмотрите на нашъ бой до конца, если онъ интересуетъ васъ, и вы увидите, какъ графъ Аннибалъ де-Коконна справляется съ гугенотами!
   Въ эту минуту сынъ Меркандона выстрѣлилъ въ Коконна почти въ упоръ. Тотъ упалъ на колѣно.
   Молодая женщина снова вскрикнула, но Коконна тотчасъ же вскочилъ; онъ опустился на колѣни только для того, чтобы спастись отъ пули, которая пробила стѣну на разстояніи двухъ футовъ отъ прекрасной зрительницы.
   Въ ту же минуту изъ окна дома Меркандона раздался яростный вопль и какая-то старуха, узнавъ по бѣлому кресту и бѣлой перевязи Коконна, что онъ католикъ, бросила въ него горшокъ съ цвѣтами, ударившій его повыше колѣна.
   -- Вотъ такъ штука!-- сказалъ Коконна.-- Одна бросаетъ мнѣ цвѣты, другая швыряетъ въ меня горшками. Если такъ будетъ продолжаться, онѣ, пожалуй, начнутъ ломать и дома.
   -- Благодарю тебя, матушка, благодарю!-- воскликнулъ молодой человѣкъ.
   -- Хорошо, жена, продолжай, -- сказалъ старикъ Меркандонъ.-- Смотри только, не попади въ насъ!
   -- Подождите, подождите, графъ, -- сказала молодая дама изъ отеля Гиза.-- Я велю стрѣлять изъ оконъ.
   -- Да тутъ какое-то бабье царство!-- пробормоталъ Коконна.-- Однѣ изъ нихъ за меня, а другія противъ... Ну, пора кончать!
   Мѣсто боя представляло теперь, дѣйствительно, совсѣмъ другую картину и дѣло, очевидно, приближалось къ концу. Коконна получилъ нѣсколько ранъ, но это не имѣло большого значенія для сильнаго двадцатичетырехлѣтняго молодого человѣка. Онъ привыкъ биться, и три или четыре полученныя имъ царапины скорѣе раздражили, чѣмъ ослабили его. А единственными противниками его были теперь Меркандонъ и его сынъ. Но Меркандонъ былъ старикъ лѣтъ шестидесяти или семидесяти, а сынъ его -- еще совсѣмъ юноша лѣтъ 16--18, блѣдный, слабый. Онъ бросилъ свой разряженный и потому уже безполезный пистолетъ и, дрожа, размахивалъ шпагой, которая была вдвое короче шпаги пьемонтца. Старикъ Меркандонъ, держа въ рукахъ кинжалъ и разряженную пищаль, звалъ на помощь, а жена его стояла у окна съ кускомъ мрамора, собираясь бросить его.
   Коконна, возбужденный угрозами съ одной стороны и одобреніями -- съ другой, гордый своей двойной побѣдой, опьяненный запахомъ пороха и крови, освѣщенный пламенемъ горящаго дома, воспламененный мыслью, что бьется на глазахъ женщины замѣчательно красивой и навѣрное знатной,-- Коконна, какъ послѣдній изъ Гораціевъ, почувствовалъ, что сила его удваивается. Замѣтивъ колебаніе юноши, онъ бросился къ нему и скрестилъ свою длинную, окровавленную рапиру съ его крошечной шпажонкой. Двухъ ударовъ было достаточно, чтобы выбить ее изъ рукъ юноши. Старикъ Меркандонъ кинулся на помощь сыну и старался оттѣснить Коконна къ окну, чтобы въ него легче было бросать камни.
   Тогда Коконна, желая защититься сразу и отъ старика, угрожавшаго ему кинжаломъ, и отъ старухи, державшей наготовѣ камень и цѣлившей ему въ голову, схватилъ юношу поперекъ тѣла и, защищаясь имъ отъ ударовъ, какъ щитомъ, сжалъ его въ своихъ желѣзныхъ объятіяхъ.
   -- Ко мнѣ! Ко мнѣ!-- воскликнулъ молодой человѣкъ.-- Онъ раздавитъ мнѣ грудь!.. Помогите!..
   И голосъ его превратился въ глухой, задыхающійся хрипъ.
   Старикъ Меркандонъ опустилъ кинжалъ и сталъ умолять Коконна сжалиться.
   -- Пощадите, пощадите его, г. Коконна!-- говорилъ онъ.-- Сжальтесь надъ нами! Это мой единственный сынъ!
   -- Мой сынъ!.. Мой сынъ!..-- воскликнула старуха.-- Надежда нашей старости! Не убивайте, не убивайте его.
   -- Въ самомъ дѣлѣ? Не убивать?-- расхохотавшись, спросилъ Коконна.-- А что же самъ онъ хотѣлъ сдѣлать мнѣ своей шпагой и пистолетомъ?
   -- У меня есть расписка вашего отца, -- съ мольбою сложивъ руки, -- продолжалъ Меркандонъ.-- Я отдамъ вамъ эту расписку; у меня есть десять тысячъ золотыхъ экю -- они будутъ ваши; у меня есть наши фамильныя драгоцѣнности -- вы получите ихъ. Только не убивайте, не убивайте его!
   -- А я обѣщаю вамъ любовь мою, -- вполголоса сказала мо лодая дама.
   Коконна на минуту задумался.
   -- Вы гугенотъ?-- спросилъ онъ у юноши.
   -- Гугенотъ, -- прошепталъ тотъ.
   -- Такъ нужно умереть!-- сказалъ Коконна, нахмуривъ брови и приставивъ къ груди юноши свой острый кинжалъ.
   -- Умереть!-- воскликнулъ Меркандонъ.-- Мое бѣдное дитя! Умереть!
   Старуха-мать вскрикнула, и въ этомъ крикѣ было столько мучительной скорби, что онъ поколебалъ на минуту жестокую рѣшимость пьемонтца.
   -- О, герцогиня!-- воскликнулъ Меркандонъ, устремивъ глаза на молодую даму, глядѣвшую изъ окна отеля Гиза, -- заступитесь за насъ, и мы будемъ каждое утро и каждый вечеръ поминать ваше имя въ нашихъ молитвахъ!
   -- Такъ пусть онъ отречется, -- сказала дама.
   -- Я протестантъ, -- повторилъ юноша.
   -- Въ такомъ случаѣ умри!-- воскликнулъ Коконна, занося кинжалъ.-- Умри, если не хочешь принять жизнь, которую предлагаютъ тебѣ эти прекрасныя уста!
   Меркандонъ и жена его видѣли, какъ ужасный клинокъ блеснулъ, какъ молнія, надъ головою ихъ сына.
   -- Мой сынъ!.. Мой Оливье!-- воскликнула мать...-- Отрекись!.. Отрекись!..
   -- Отрекись, дитя мое!-- закричалъ Меркандонъ, упавъ къ ногамъ Коконна.-- Не оставляй насъ однихъ на свѣтѣ!
   -- Отрекитесь всѣ!-- сказалъ Коконна.-- За одно Credo три души и жизнь!
   -- Я согласенъ, -- сказалъ юноша.
   -- Мы тоже согласны!-- воскликнулъ Меркандонъ и его жена.
   -- Такъ на колѣни,-- сказалъ Коконна,-- и пусть сынъ вашъ повторяетъ за мной слово въ слово молитву, которую я произнесу.
   Отецъ повиновался первый.
   -- Я готовъ, -- сказалъ юноша.
   И онъ тоже опустился на колѣни.
   Тогда Коконна началъ говорить по-латыни слова Credo. Случайно или съ умысломъ Оливье всталъ около того мѣста, гдѣ упала его шпага. Когда оружіе очутилось такъ близко отъ него, онъ, не переставая повторятъ за пьемонтцемъ слова молитвы, понемногу протягивалъ руку къ шпагѣ. Слѣдившій за нимъ Коконна вдѣлалъ видъ, что не замѣчаетъ этого. Но когда юноша уже касался рукою эфеса шпаги, Коконна бросился на него и повалилъ его на землю.
   -- А! Предатель!-- воскликнулъ онъ и вонзилъ свой кинжалъ ему въ горло.
   Оливье вскрикнулъ, судорожно приподнялся на одно колѣно и упалъ мертвый.
   -- Палачъ!-- воскликнулъ Меркандонъ.-- Ты убиваешь насъ, чтобы не платить ста ноблей, которые ты долженъ намъ.
   -- Клянусь честью, нѣтъ!-- отвѣтилъ Коконна.-- А за доказательство...
   Съ этими словами онъ бросилъ къ ногамъ старика кошелекъ, который далъ ему отецъ, чтобы расплатиться съ кредиторомъ.
   -- Въ доказательство,-- докончилъ онъ,-- вотъ ваши деньги.
   -- А вотъ твоя смерть!-- крикнула старуха изъ окна.
   -- Берегитесь, берегитесь, графъ!-- воскликнула дама изъ отеля Гиза.
   Но прежде, чѣмъ Коконна успѣлъ повернуть голову и сообразить, въ чемъ дѣло, тяжелый камень, со свистомъ прорѣзавъ воздухъ, упалъ ему на голову. Шпага, бывшая у него въ рукахъ, переломилась и онъ упалъ замертво на мостовую, не услыхавъ, какъ съ одной стороны отъ него раздалось радостное восклицаніе, а съ другой -- отчаянный крикъ.
   Меркандонъ бросился съ кинжаломъ въ рукѣ на лежащаго безъ чувствъ Коконна. Но въ эту минуту дверь отеля Гиза отворилась, и старикъ, увидавъ засверкавшіе бердыши и шпаги, убѣжалъ. Дама, которую онъ называлъ герцогиней, высунулась дополовины изъ окна и, сверкая брилліантами и драгоцѣнными каменьями, показывала вышедшимъ изъ отеля людямъ на Коконна и кричала:
   -- Вонъ! Вонъ! Напротивъ меня... Онъ въ красномъ камзолѣ... Да, да, этотъ самый!..
   

X.
Смерть, месса или Бастилія.

   Маргарита, какъ мы уже говорили, заперла дверь и вернулась въ свою спальню. Входя туда, она увидала Гильону, которая съ ужасомъ смотрѣла на пятно крови на постели, на мебели и на коврѣ.
   -- Агь, ваше величество!-- воскликнула она, когда королева вошла.-- Развѣ онъ умеръ?
   -- Молчи, Гильона!-- сказала Маргарита повелительнымъ, не допускающимъ возраженія тономъ.
   Она вынула изъ ридикюля вызолоченный ключъ, отперла дверь кабинета и показала Гильонѣ на раненаго молодого человѣка.
   Ла-Молю удалось приподняться и добраться до окна. Маленькій кинжалъ, одинъ изъ тѣхъ, какіе носили въ то время женщины, попался ему подъ руку. Услыхавъ, что отворяется дверь, онъ схватилъ его.
   -- Не бойтесь, графъ,-- сказала Маргарита.-- Клянусь вамъ, вы въ безопасности!
   Ла-Моль упалъ на колѣни.
   -- О, ваше величество!-- воскликнулъ онъ.-- Вы для меня больше, чѣмъ королева -- вы божество!
   -- Не волнуйтесь такъ,-- сказала Маргарита,-- изъ вашихъ ранъ еще течетъ кровь... Посмотри, Гильона, какъ онъ блѣденъ!.. Куда вы ранены?
   Ла-Моль на минуту задумался. У него болѣло все тѣло и онъ старался опредѣлить, въ какихъ мѣстахъ сильнѣе чувствуется боль.
   -- Сначала меня, кажется ранили въ плечо,-- наконецъ проговорилъ онъ, -- а потомъ въ грудь. На остальныя раны не стоитъ обращать вниманіе.
   -- Мы сейчасъ увидимъ это, -- сказала Маргарита.-- Гильона, принеси мою шкатулку съ бальзамами.
   Гильона вышла и тотчасъ же вернулась, держа въ одной рукѣ шкатулку, а въ другой -- серебряный вызолоченный кувшинъ и куски тонкаго голландскаго полотна.
   -- Помоги мнѣ приподнять его, Гильона, -- сказала королева Маргарита; стараясь приподняться самъ, несчастный потерялъ послѣднія силы.
   -- Мнѣ, право же, совѣстно, ваше величество, -- сказалъ ла-Моль.-- Я не могу допустить...
   -- Но вы должны допустить все, что я найду нужнымъ, -- возразила Маргарита.-- Мы можемъ спасти васъ и съ нашей стороны было бы преступленіемъ позволить вамъ умереть.
   -- О!-- воскликнулъ ла-Моль.-- Лучше умереть, чѣмъ согласиться, чтобы вы, королева, пачкали свои руки въ моей недостойной крови... Нѣтъ, нѣтъ, никогда!
   И онъ почтительно отодвинулся отъ нея.
   -- Но вы ужъ и безъ того перепачкали своей кровью и постель и комнату ея величества,-- съ улыбкой сказала Гильона.
   Маргарита запахнула плащъ, чтобы закрыть алыя пятна крови на своемъ бѣломъ батистовомъ пеньюарѣ. Этотъ жестъ, полный женской стыдливости, напомнилъ ла-Молю, что онъ обнималъ и прижималъ къ своей груди эту прелестную и такъ горячо любимую королеву. При этомъ воспоминаніи легкая краска выступила на его блѣдныхъ щекахъ.
   -- Ваше величество, -- пробормоталъ онъ.-- Не можете ли вы поручить меня попеченіямъ какого-нибудь хирурга?
   -- Хирурга-католика, да?-- спросила королева съ такимъ выраженіемъ, что ла-Моль вздрогнулъ, понявъ, что она хочетъ сказать.-- Развѣ вы не знаете,-- продолжала она, кротко улыбнувшись,-- что насъ, французскихъ принцессъ, учатъ распознавать растенія, что мы знаемъ, какую пользу они приносятъ, и умѣемъ приготовлять бальзамы. Какъ женщины и какъ королевы, мы всегда считали, своей обязанностью облегчать страданія. И мы не уступимъ самымъ лучшимъ хирургамъ,-- такъ, по крайней мѣрѣ, говорятъ намъ льстецы. Я пользуюсь въ этомъ отношеніи нѣкоторой извѣстностью. Неужели вы не слыхали этого?.. Ну, Гильона, за работу!
   Ла-Моль снова началъ было возражать. Онъ опять повторилъ, что ему пріятнѣе умереть, чѣмъ дозволить королевѣ взять на себя трудъ, при которомъ состраданіе можетъ легко перейти въ отвращеніе. Это сопротивленіе окончательно подломило его силы. Онъ пошатнулся, закрылъ глаза и во второй разъ потерялъ сознаніе.
   Тогда Маргарита, схвативъ выпавшій у него изъ рукъ кинжалъ, разрѣзала шнурки, стягивавшіе его камзолъ, а Гильона другимъ кинжаломъ отпорола или, вѣрнѣе, разрѣзала рукава.
   Затѣмъ, намочивъ холодной водой кусокъ полотна, она уняла кровь, лившуюся изъ плеча и груди ла-Моля, а Маргарита, взявъ золотую иглу съ тупымъ, закругленнымъ кончикомъ, стала зондировать раны, съ такой же ловкостью и осторожностью, какія выказалъ бы въ подобныхъ обстоятельствахъ самъ знаменитый Амбруазъ Парэ.
   Рана на плечѣ была глубока, рана на груди -- легкая и поверхностная; кинжалъ только скользнулъ по ребрамъ и разсѣкъ тѣло, не дойдя до костей. Въ обоихъ случаяхъ оружіе не проникло въ грудную клѣтку, въ эту естественную крѣпость, защищающую сердце и легкія.
   -- Эти раны болѣзненны, но не смертельны, -- сказала прекрасная и ученая королева-хирургъ.-- Дай мнѣ бальзамъ и приготовь корпіи.
   Гильона, которой королева отдала это приказаніе, уже успѣла вытереть и надушить грудь молодого человѣка, его руки, похожія по формѣ на руки античной статуи, его граціозно откинутыя назадъ плечи и оттѣненную густыми кудрями шею, скорѣе подходящую для статуи изъ карарскаго мрамора, чѣмъ для изувѣченнаго, умирающаго человѣка.
   -- Бѣдный юноша!-- прошептала Гильона, смотря не столько на свою работу, сколько на своего паціента.
   -- Какъ онъ красивъ, не правда ли?-- сказала съ истинно королевской откровенностью Маргарита.
   -- Да, ваше величество, очень красивъ. Мнѣ кажется, намъ не слѣдуетъ оставлять его на полу. Его нужно поднять и положить на диванъ, къ которому теперь онъ прислонился.
   -- Ты права, -- сказала Маргарита.
   Обѣ женщины нагнулись и, напрягая всѣ силы, подняли ла-Моля и положили его на широкій диванъ съ рѣзной спинкой. Онъ стоялъ около окна, которое было открыто для освѣженія комнаты.
   Раненый пришелъ въ себя. Онъ вздохнулъ, открылъ глаза, и его охватило то блаженное состояніе, которое испытываетъ раненый, когда, возвращаясь къ жизни, ощущаетъ освѣжающую прохладу вмѣсто палящаго жара и нѣжный ароматъ вмѣсто тяжелаго, непріятнаго запаха крови.
   Ла-Моль прошепталъ нѣсколько безсвязныхъ словъ; Маргарита улыбнулась и приложила палецъ къ губамъ.
   Въ эту минуту раздалось нѣсколько ударовъ въ одну изъ дверей въ спальнѣ королевы.
   -- Это стучатъ въ потайной ходъ, -- сказала Маргарита.
   -- Кто же это можетъ быть, ваше величество?-- спросила, перепугавшись, Гильона.
   -- Я посмотрю сама, -- отвѣтила Маргарита.-- Побудь съ нимъ и не отходи отъ него ни на минуту.
   Маргарита вошла въ спальню, затворила дверь кабинета и отворила ту, которая вела въ потайной ходъ къ королю и королевѣ-матери.
   -- Баронесса де-Совъ!-- воскликнула она, быстро отступивъ съ выраженіемъ если не ужаса, то во всякомъ случаѣ ненависти. Ни одна женщина никогда не проститъ соперницѣ, отнявшей у нея хотя бы и нелюбимаго человѣка.-- Баронесса де-Совъ!
   -- Да, это я, ваше величество, -- отвѣтила баронесса, съ мольбою сложивъ руки.
   -- Вы -- здѣсь?-- еще болѣе удивленнымъ и надменнымъ тономъ спросила Маргарита.
   Шарлотта упала на колѣни.
   -- Простите меня, ваше величество!-- воскликнула она.-- Я сознаю свою вину передъ вами. Но если бы вы знали... не я одна виновата въ этомъ... королева-мать приказала мнѣ...
   -- Встаньте, -- сказала Маргарита.-- Не думаю, чтобы вы пришли сюда, надѣясь оправдаться передо мной. Потрудитесь объяснить, что вамъ нужно.
   -- Я пришла, ваше величество, -- отвѣтила Шарлотта, все еще стоя на колѣняхъ и смотря на королеву почти безумными глазами, -- я пришла спросить у васъ, не здѣсь ли онъ?
   -- Кто? Про кого вы говорите, баронесса? Я, право, не понимаю васъ.
   -- Про короля.
   -- Про короля? Такъ вы преслѣдуете его даже здѣсь, въ моихъ комнатахъ? Но вѣдь вы знаете, что онъ не бываетъ у меня?
   -- Ахъ, ваше величество, -- продолжала баронесса де-Совъ, не отвѣчая на оскорбительные намеки королевы и, повидимому, даже на замѣчая ихъ.-- Какое счастье, если бы онъ былъ здѣсь!
   -- Почему же это?
   -- Потому что гугенотовъ убиваютъ, ваше величество, а король Наваррскій -- глава гугенотовъ.
   -- О!-- воскликнула Маргарита, схвативъ баронессу за руку и заставляя ее встать.-- А я забыла, забыла! Но я никакъ не ожидала, что королю можетъ грозить такая же опасность, какъ и остальнымъ.
   -- Эта опасность больше, ваше величество, въ тысячу разъ больше!-- воскликнула Шарлотта.
   -- Герцогиня Лотарингская предупреждала меня... Я говорила ему, чтобы онъ не уходилъ... Ушелъ онъ изъ Лувра?
   -- Нѣтъ, нѣтъ, онъ въ Луврѣ. Но его не могутъ найти. И если онъ не у васъ...
   -- Здѣсь его нѣтъ.
   -- Въ такомъ случаѣ онъ погибъ!-- съ отчаяніемъ воскликнула баронесса де-Совъ.-- Королева-мать поклялась добиться его смерти!
   -- Его смерти!.. Но это ужасно!.. Нѣтъ, это невозможно!
   -- Ваше величество, -- сказала баронесса де-Совъ съ энергіей и убѣдительностью страсти, -- повторяю вамъ, что никто не знаетъ, гдѣ король Наваррскій.
   -- А гдѣ королева-мать?
   -- Королева-мать посылала меня за герцогомъ Гизомъ и г. Таванномъ, которые ждали въ ея молельнѣ, а потомъ отпустила меня. Тогда -- простите меня, ваше величество!-- я пошла къ себѣ и ждала, какъ обыкновенно...
   -- Моего мужа, да?-- спросила Маргарита.
   -- Онъ не пришелъ. Я начала искать его, разспрашивала о немъ всѣхъ. Одинъ солдатъ сказалъ мнѣ, что видѣлъ, какъ король шелъ, въ сопровожденіи тѣлохранителей съ обнаженными шпагами, за нѣсколько времени до того, какъ началась рѣзня. А она началась уже часъ тому назадъ.
   -- Благодарю васъ, баронесса,-- сказала Маргарита.-- Хоть то чувство, которое побуждаетъ васъ дѣйствовать, и оскорбительно для меня, я все-таки благодарю васъ.
   -- Такъ простите меня, ваше величество!-- сказала баронесса.-- Ваше прощеніе послужитъ мнѣ поддержкой, когда я вернусь къ себѣ. Слѣдовать за вами даже издали я, конечно, не осмѣлюсь.
   Маргарита протянула ей руку.
   -- Я пойду къ королевѣ-матери, -- сказала она.-- Ступайте къ себѣ. Король Наваррскій находится подъ моей охраной. Я обѣщала быть его союзницей и сдержу свое слово.
   -- А если вамъ не удастся добиться свиданія съ королевой-матерью, ваше величество?
   -- Въ такомъ случаѣ я пойду къ моему брату Карлу и поговорю съ нимъ.
   -- Идите, идите, ваше величество, -- сказала Шарлотта, давая дорогу королевѣ.-- И да поможетъ вамъ Богъ!
   Маргарита вошла въ коридоръ. Дойдя до конца его, она обернулась, чтобы убѣдиться, не отстала ли отъ нея баронесса де-Совъ.Нѣтъ, та слѣдовала за ней.
   Маргарита видѣла, какъ Шарлотта пошла по лѣстницѣ въ свои комнаты и, проводивъ ее глазами, отправилась дальше, къ королевѣ-матери.
   Все здѣсь измѣнилось. Вмѣсто толпы угодливыхъ придворныхъ, которые всегда почтительно разступались передъ королевой Наваррской и отвѣшивали ей низкіе поклоны, теперь ей встрѣчались только солдаты съ окровавленными бердышами, въ перепачканной въ крови одеждѣ, и дворяне въ разорванныхъ плащахъ, съ почернѣвшими отъ порохового дыма лицами. Они приносили депеши и уносили приказы; одни изъ пить входили, другіе уходили, и въ коридорахъ была страшная давка.
   Несмотря на это, Маргарита продолжала итти впередъ и дошла, наконецъ, до передней Екатерины. Но тамъ стоялъ Двойной рядъ солдатъ, которые не пропускали никого, кромѣ лицъ, знавшихъ пароль.
   Маргарита тщетно пыталась пробраться черезъ эту живую ограду. Каждый разъ, какъ отворялась и затворялась дверь въ комнаты королевы-матери, она могла видѣть Екатерину. Та какъ будто помолодѣла и казалась живой и дѣятельной, какъ въ двадцать лѣтъ. Она писала, получала письма, распечатывала ихъ, отдавала приказанія, обращалась съ ласковымъ словомъ къ однимъ и улыбалась другимъ, а особенно привѣтливо тѣмъ, чья одежда была перепачкана въ крови и пыли больше, чѣмъ у остальныхъ.
   Среди шума, наполнявшаго Лувръ какими-то зловѣщими звуками, съ улицы доносились ружейные выстрѣлы, которые становились все чаще и чаще.
   "Мнѣ не удастся повидаться съ ней,-- подумала Маргарита послѣ трехъ неудачныхъ попытокъ пройти къ Екатеринѣ.-- Я только напрасно теряю здѣсь время. Пойду лучше къ брату".
   Въ эту минуту въ переднюю вошелъ герцогъ Гизъ. Онъ приходилъ сообщить Екатеринѣ о смерти адмирала и теперь снова отправлялся на бойню.
   -- Генрихъ!-- воскликнула Маргарита.-- Гдѣ король Наваррскій.
   Герцогъ съ удивленіемъ взглянулъ на нее, съ улыбкой поклонился ей и, не отвѣчая, вышелъ со своимъ отрядомъ.
   Маргарита подбѣжала къ офицеру, который собирался уходить изъ Лувра и передъ уходомъ велѣлъ солдатамъ зарядить пищали.
   -- Скажите, пожалуйста, гдѣ король Наваррскій?-- спросила она.
   -- Не знаю, ваше величество, -- отвѣтилъ офицеръ.-- Я не принадлежу къ свитѣ его величества.
   -- Ахъ, любезный Ренэ!-- воскликнула Маргарита, увидавъ парфюмера Екатерины.-- Вы только что вышли отъ моей матери. Не знаете ли, гдѣ мой мужъ?
   -- Его величество, король Наваррскій, не удостоиваетъ меня своимъ расположеніемъ,-- сказалъ Ренэ,-- вы, конечно, знаете это. Говорятъ даже,-- прибавилъ онъ съ улыбкой, похожей на гримасу, -- говорятъ даже, что онъ осмѣливается утверждать, будто я, при участіи королевы Екатерины, отравилъ его мать.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, не вѣрьте этому, мой добрый Ренэ!
   -- О, мнѣ это рѣшительно все равно, ваше величество!-- сказалъ Ренэ.-- Ни король Наваррскій ни его сторонники не страшны теперь.
   И онъ отвернулся отъ Маргариты.
   -- Г. Таваннъ!-- воскликнула она, увидавъ проходившаго мимо Таванна.-- Одно только слово... пожалуйста!
   Таваннъ остановился.
   -- Гдѣ Генрихъ Наваррскій?-- спросила Маргарита.
   -- Онъ, какъ кажется, вышелъ изъ Лувра вмѣстѣ съ Кондэ и герцогомъ Алансонскимъ, -- громко сказалъ Таваннъ и прибавилъ такъ тихо, что только одна Маргарита могла слышать его: -- Прекрасная королева! Если вы хотите видѣть короля Наваррскаго -- за счастье быть на его мѣстѣ я отдалъ бы жизнь!-- ступайте въ оружейный кабинетъ короля.
   -- О, благодарю васъ, Таваннъ!-- сказала Маргарита, обратившая вниманіе только на его послѣднія слова.-- Благодарю васъ. Я пойду туда.
   "Послѣ того, что я обѣщала мужу,-- думала Маргарита, выходя изъ передней, -- послѣ того, какъ онъ такъ по-рыцарски держалъ себя со мной, когда этотъ неблагодарный герцогъ Гизъ былъ спрятанъ въ кабинетѣ, я не могу не помочь ему"..
   Она постучалась въ дверь, ведущую въ королевскіе покои.
   -- Король не принимаетъ никого, -- сказалъ офицеръ, пріотворивъ дверь, за которой стояло два ряда солдатъ.
   -- Но онъ приметъ меня,-- возразила Маргарита.
   -- Приказъ относится ко всѣмъ.
   -- Не можетъ быть, чтобы онъ касался королевы Наваррской, сестры короля!
   -- Мнѣ приказано не дѣлать никакихъ исключеній. Прошу извинить меня, ваше величество.
   И офицеръ снова заперъ дверь.
   -- Онъ погибъ, погибъ!-- воскликнула Маргарита, испуганная видомъ всѣхъ этихъ мрачныхъ лицъ, выражавшихъ если не жажду мщенія, то во всякомъ случаѣ непоколебимую рѣшимость.-- Да, теперь я понимаю все. Мною воспользовались, какъ приманкой, чтобы ловить и убивать гугенотовъ!.. Нѣтъ, я войду, хотя бы мнѣ пришлось поплатиться за это жизнью!
   Маргарита, какъ безумная, металась по коридорамъ и галлереямъ, какъ вдругъ, проходя мимо одной маленькой двери, она услыхала тихое, монотонное пѣніе. За дверью дрожащій голосъ пѣлъ протестантскій псаломъ.
   -- Это кормилица брата, это добрая Мадлена, она здѣсь!-- воскликнула Маргарита, которой пришла въ голову счастливая мысль.-- Она здѣсь! О, Боже, помоги мнѣ!
   И, полная надежды, Маргарита тихонько постучалась въ дверь.
   Послѣ разговора съ Ренэ и предостереженія Маргариты, Генрихъ Наваррскій, какъ мы уже знаемъ, ушелъ отъ королевы-матери, откуда маленькой Фебѣ такъ не хотѣлось выпускать его. Онъ встрѣтился съ нѣсколькими товарищами-католиками, которые, какъ бы желая оказать ему любезность, дошли вмѣстѣ съ нимъ до его покоевъ. Тамъ ждали его человѣкъ двадцать гугенотовъ. Невольно поддаваясь какимъ-то смутнымъ предчувствіямъ, носившимся въ эту роковую ночь надъ Лувромъ, они рѣшили не оставлять короля Наваррскаго одного и пришли къ нему.
   При первомъ ударѣ колокола на башнѣ Сенъ-Жерменъ д'Оксерруа, отдавшемся въ ихъ сердцахъ, какъ похоронный звонъ, вошелъ Таваннъ и среди гробового молчанія сказалъ Генриху, что король Карлъ IX желаетъ говорить съ нимъ.
   О сопротивленіи нечего было думать; такая мысль даже не пришла никому въ голову. Во всѣхъ галлереяхъ и коридорахъ Лувра раздавались шаги солдатъ, которыхъ собралось кругомъ дворца и въ самомъ дворцѣ около двухъ тысячъ человѣкъ. Простившись съ друзьями, Генрихъ послѣдовалъ за Таванномъ, который провелъ его въ маленькую галлерею, смежную съ покоями короля, и оставилъ одного, безоружнаго, съ сердцемъ, полнымъ неясныхъ подозрѣній.
   Такъ провелъ Генрихъ два долгихъ мучительныхъ часа. Съ возрастающимъ ужасомъ слушалъ онъ звонъ колокола и громъ ружейныхъ выстрѣловъ и видѣлъ въ окно, какъ пробѣгали (варенные пламенемъ пожара и свѣтомъ факеловъ какіе-то люди, за которыми гнались, повидимому, убійцы. До него доносились яростные крики и вопли отчаянія, но онъ не могъ понять, что все это значитъ; хоть онъ хорошо зналъ Карла IX, королеву-мать и герцога Гиза, онъ все-таки не подозрѣвалъ, какая ужасная драма разыгрывалась въ эту минуту.
   Генрихъ не отличался особой храбростью, но зато онъ обладалъ тѣмъ, что гораздо выше -- нравственной силой. Чувствуя страхъ передъ опасностью, онъ, тѣмъ не менѣе, встрѣчалъ ее съ улыбкой, когда приходилось подвергаться ей на полѣ битвы, на свѣжемъ воздухѣ, при свѣтѣ солнца, на глазахъ у всѣхъ, при рѣзкихъ звукахъ трубъ и глухой барабанной дроби. Но теперь онъ былъ одинъ, запертый въ полутемной галлереѣ, гдѣ трудно было даже разглядѣть врага, который могъ незамѣтно подкрасться къ нему и нанести ему ударъ кинжаломъ. А потому эти два часа, которые Генрихъ провелъ здѣсь, были едва ли не самыми тяжелыми часами въ его жизни.
   Въ самый разгаръ ужасной охоты на людей, когда Генрихъ началъ догадываться, что это заранѣе подготовленная рѣзня, за нимъ пришелъ капитанъ и провелъ его коридоромъ въ королевскіе покои. При ихъ приближеніи двери, какъ бы по волшебству, отворились и снова затворились, когда они вошли.
   Король былъ въ своемъ оружейномъ кабинетѣ. Онъ сидѣлъ въ креслѣ, облокотившись на его ручки и опустивъ голову на грудь. Услыхавъ шаги, онъ поднялъ голову, и Генрихъ увидалъ, что лобъ его покрытъ крупными каплями пота.
   -- Здравствуйте, Генрихъ,-- рѣзко сказалъ молодой король.-- Оставьте насъ, ла-Шастъ.
   Капитанъ удалился.
   На минуту наступило тяжелое молчаніе.
   Генрихъ съ безпокойствомъ оглядѣлся кругомъ и убѣдился, что, кромѣ него и короля, въ комнатѣ нѣтъ никого.
   Карлъ IX вдругъ всталъ и, откинувъ назадъ свои бѣлокурые волосы, вытеръ въ то же время потъ со лба.
   -- Вы довольны, что находитесь въ эту минуту у меня, Генрихъ -- правда ли?-- спросилъ онъ.
   -- Конечно, ваше величество,-- отвѣтилъ король Наваррскій,-- я всегда счастливъ, когда бываю у васъ.
   -- Вамъ лучше здѣсь, чѣмъ тамъ, а?-- снова спросилъ король, не обращая вниманія на комплиментъ.
   -- Я не понимаю васъ, государь,-- сказалъ Генрихъ.
   -- Посмотрите и поймете.
   Увлекая за собой Генриха, Карлъ быстро подошелъ къ окну и предложилъ своему зятю взглянуть въ него. И король Наваррскій увидалъ страшные силуэты убійцъ, стоявшихъ на палубѣ судна. Они рѣзали или топили несчастныхъ, которыхъ то и дѣло приводили къ нимъ.
   -- Но скажите же, ради Бога,-- воскликнулъ Генрихъ, поблѣднѣвъ,-- что такое происходитъ нынѣшней ночью?
   -- Нынѣшней ночью,-- отвѣтилъ король, -- меня избавляютъ отъ всѣхъ гугенотовъ. Видите вы вонъ тамъ, надъ отелемъ бурбонскимъ, пламя и клубы дыма. Это горитъ домъ адмирала. Теперь взгляните вотъ сюда, на трупъ, который волокутъ католики. Это тѣло зятя адмирала -- это трупъ вашего друга Телиньи.
   -- Что же это значитъ!-- воскликнулъ король Наваррскій, тщетно отыскивая кинжалъ и дрожа отъ стыда и гнѣва: онъ чувствовалъ, что надъ нимъ издѣваются и въ то же время грозятъ ему.
   -- Это значитъ, -- отвѣтилъ Карлъ, уже не сдерживая своей ярости и страшно поблѣднѣвъ, -- это значитъ, что я не желаю больше видѣть около себя гугенотовъ, слышите, Генрихъ? Король я или нѣтъ? Властенъ я поступать, какъ хочу?
   -- Но, ваше величество...
   -- Мое величество рѣжетъ и убиваетъ въ настоящую минуту всѣхъ некатоликовъ, -- сказалъ король, гнѣвъ котораго все возрасталъ.-- Такова моя воля... Вы католикъ?
   -- Государь, -- сказалъ Генрихъ, -- вспомните ваши собственныя слова: "Мнѣ нѣтъ дѣла до религіи, лишь бы мнѣ служили хорошо!"
   -- Ха, ха, ха!-- расхохотался король.-- Такъ ты хочешь, чтобы я вспомнилъ свои слова, Генрихъ?-- Verba volant, какъ говоритъ моя сестра Марго... А вонъ, тѣ,-- прибавилъ онъ, показывая на толпу, -- развѣ они тоже не служили мнѣ хорошо? Развѣ не были они храбры на полѣ битвы, мудры на совѣтѣ и преданы мнѣ всегда. Всѣ они были хорошими подданными. Но они гугеноты, а я не хочу ничего, кромѣ католиковъ.
   Генрихъ молчалъ.
   -- Понимаете вы меня, Генрихъ?-- спросилъ Каолъ?
   -- Понимаю, ваше величество.
   -- Ну?
   -- Ну, я не вижу причины, государь, почему король Наваррскій долженъ сдѣлать то, чего не сдѣлали всѣ эти простые, бѣдные люди. Вѣдь если эти несчастные умрутъ, то только потому, что имъ предложили то, что ваше величество предлагаете мнѣ, и они отказались, какъ отказываюсь я.
   Карлъ схватилъ его за руку и устремилъ на него глаза, теперь уже не тусклые, а сверкающіе, какъ уголья.
   -- Такъ ты воображаешь, -- сказалъ онъ, -- что я бралъ на себя трудъ предлагать католичество всѣмъ, кого убиваютъ тамъ?
   -- Государь,-- сказалъ Генрихъ, высвобождая свою руку.-- Развѣ не захотѣли бы и вы умереть въ вѣрѣ вашихъ предковъ?
   -- Клянусь Богомъ, да! А ты?
   -- Ну, и я тоже, ваше величество,-- отвѣтилъ Генрихъ.
   Карлъ вскрикнулъ отъ ярости и, протянувъ дрожащую руку, схватилъ со стола пищаль. Генрихъ, на лбу котораго выступилъ потъ, прислонился къ шпалерамъ. Но, по привычкѣ къ самообладанію, онъ ничѣмъ не выдалъ своей тревоги и, повидимому, спокойно слѣдилъ за каждымъ движеніемъ грознаго монарха. Такъ цѣпенѣетъ птица подъ взглядомъ змѣи.
   Король зарядилъ пищаль и грозно топнулъ ногою.
   -- Хочешь ты перейти въ католичество?-- спросилъ онъ, поднимая оружіе.
   Генрихъ не отвѣчалъ.
   Съ губъ Карла сорвалось такое ужасное проклятіе, какого никогда не раздавалось подъ сводами Лувра, и блѣдное до сихъ поръ лицо его побагровѣло.
   -- Смерть, месса или Бастилія?-- крикнулъ онъ, прицѣливаясь въ короля Наваррскаго,
   -- Ваше величество,-- воскликнулъ Генрихъ, -- неужели же вы убьете меня, вашего брата?
   Съ ловкостью, присущею его характеру, Генрихъ сумѣлъ избѣжать отвѣта на вопросъ Карла, вѣрная смерть ожидала его, если бы этотъ отвѣтъ былъ отрицательный.
   Такъ какъ послѣ сильныхъ припадковъ ярости тотчасъ же начинается реакція, то Карлъ не повторилъ вопроса, съ которымъ только что обращался къ королю Наваррскому. Послѣ минутнаго колебанія онъ повернулся къ открытому окну и прицѣлился въ какого-то человѣка, бѣжавшаго но набережной.
   -- Нужно же мнѣ убить кого-нибудь!-- крикнулъ онъ, блѣдный, какъ смерть, съ налившимися кровью глазами. И, выстрѣливъ, онъ убилъ наповалъ бѣжавшаго человѣка.
   Генрихъ застоналъ.
   А страшно возбужденный Карлъ безъ перерыва заряжалъ свою пищаль и стрѣлялъ, радостно вскрикивая при каждомъ удачномъ выстрѣлѣ.
   "Я погибъ,-- подумалъ король Наваррскій.-- Когда ему не въ кого будетъ стрѣлять, онъ убьетъ меня".
   -- Ну, что же, -- спросилъ вдругъ кто-то позади нихъ,-- кончено?
   Это была Екатерина Медичи; она вошла въ комнату неслышно, въ то время, какъ раздался послѣдній выстрѣлъ.
   -- Нѣтъ, чортъ возьми!-- воскликнулъ Карлъ, отшвырнувъ свою пищаль.-- Нѣтъ... онъ упрямится... не хочетъ!..
   Екатерина не отвѣчала. Она медленно перевела глаза на Генриха, стоявшаго такъ же неподвижно, какъ и фигуры на шпалерахъ, къ которымъ онъ прислонился, а потомъ бросила на Карла взглядъ, какъ бы говорившій: "Почему же онъ живъ?"
   -- Онъ живъ... онъ живъ...-- пробормоталъ Карлъ, который понялъ этотъ взглядъ и отвѣчалъ на него, -- онъ живъ, потому что онъ... мой родственникъ.
   Екатерина улыбнулась.
   Генрихъ видѣлъ эту улыбку и понялъ, что нужно бороться, главнымъ образомъ, съ Екатериной.
   -- Ваше величество, -- сказалъ онъ ей, -- я вижу, что главная роль во всемъ этомъ принадлежитъ вамъ, а не моему зятю Карлу. Вамъ пришла въ голову мысль заманитъ меня въ ловушку; вы сдѣлали изъ своей дочери приманку, которая должна была погубить насъ всѣхъ; вы разлучили меня съ женой, чтобы избавить ее отъ непріятности присутствовать при убійствѣ мужа...
   -- Да, но это не удастся!-- воскликнулъ другой женскій голосъ, страстный и задыхающійся.
   Генрихъ тотчасъ же узналъ этотъ голосъ. Карлъ, услыхавъ его, вздрогнулъ отъ удивленія, Екатерина -- отъ гнѣва.
   -- Маргарита!-- воскликнулъ Генрихъ.
   -- Марго!-- сказалъ король.
   -- Моя дочь!-- прошептала Екатерина.
   -- Въ вашихъ послѣднихъ словахъ слышится обвиненіе, -- сказала Маргарита, обращаясь къ Генриху.-- Обвиняя меня, вы и правы и неправы. Вы правы въ томъ, что я, дѣйствительно, служила приманкой и мной воспользовались, чтобы погубить васъ всѣхъ; неправы -- потому, что я не подозрѣвала этого. Я сама спаслась отъ смерти только благодаря случайности, благодаря, можетъ-быть, забывчивости моей матери. Но какъ только я узнала, что вамъ грозитъ опасность, я тотчасъ же рѣшилась исполнить свой долгъ. А долгъ жены раздѣлять судьбу мужа. Если васъ отправятъ въ ссылку -- отправлюсь и я; если васъ заключатъ въ тюрьму -- я пойду съ вами; если васъ убьютъ -- умру и я.
   И Маргарита протянула мужу руку, которую тотъ пожалъ если не съ любовью, то во всякомъ случаѣ съ глубокой признательностью.
   -- Ахъ, моя бѣдная Марго!-- сказалъ Карлъ.-- Ты бы лучше уговорила его перейти въ католичество!
   -- Государь,-- отвѣтила Маргарита съ тѣмъ величавымъ достоинствомъ, которое было у нея въ натурѣ,-- ради васъ же самихъ, не требуйте низости отъ члена вашего дома!
   Екатерина бросила на Карла выразительный взглядъ.
   -- Братъ!-- воскликнула Маргарита, которая, такъ же хорошо, какъ и Карлъ, поняла взглядъ матери.-- Не забывайте, что вы сами захотѣли сдѣлать его моимъ мужемъ.
   Чувствуя на себѣ повелительный взглядъ Екатерины и умоляющій -- Маргариты, Карлъ съ минуту колебался, но въ концѣ-концовъ доброе начало одержало верхъ.
   -- Марго права, -- шепнулъ онъ Екатеринѣ, -- Генрихъ -- мой зять.
   -- Да, -- отвѣтила тоже шопотомъ Екатерина, наклонившись къ его уху.-- Да... но если бы онъ не былъ твоимъ зятемъ!
   

XI.
Боярышникъ на кладбищѣ des Innocents.

   Вернувшись къ себѣ, Маргарита тщетно старалась угадать, что такое шепнула Карлу Екатерина Медичи. Часть утра прошла у нея въ заботахъ о ла-Молѣ, другая -- въ отгадываніи этой трудно разрѣшимой загадки.
   Король Наваррскій остался плѣнникомъ въ Луврѣ. Гугенотовъ преслѣдовали больше, чѣмъ когда-либо. За ночными убійствами послѣдовала дневная рѣзня, еще болѣе ужасная. Теперь вмѣсто набата слышались благодарственные молебны и веселый звонъ колоколовъ, производившій еще болѣе тяжелое впечатлѣніе при свѣтѣ солнца, чѣмъ похоронный звонъ во мракѣ прошлой ночи.
   Но это еще не все. Случилось странное событіе. Боярышникъ, который цвѣлъ весною и потерялъ, какъ всегда, свои душистые цвѣты въ іюнѣ, снова зацвѣлъ ночью. Католики, видя въ этомъ чудо, отправились въ торжественной процессіи, съ крестомъ и хоругвями на кладбище des Innocens, гдѣ росъ этотъ боярышникъ. Выходило, какъ будто само Небо одобряетъ совершаемыя убійства, и это удвоило ревность убійцъ. А въ то время, какъ въ городѣ на каждой улицѣ, на каждомъ перекресткѣ, на каждой площади происходила рѣзня, Лувръ уже сталъ общей могилой всѣхъ протестантовъ, которые были здѣсь въ ту минуту, какъ раздался первый ударъ колокола. Король Наваррскій, принцъ Кондэ и де-Муи одни только остались въ живыхъ.
   Когда Маргарита успокоилась относительно ла-Моля, раны котораго, какъ она сама признала наканунѣ, были опасны, но не смертельны -- у нея осталась только одна забота: спасти жизнь своего мужа, которому угрожала опасность. Превде всего она не могла не почувствовать состраданія къ человѣку, которому поклялась, по выраженію самого беарнца, быть если не любящей женой, то во всякомъ случаѣ вѣрной союзницей. Но за этимъ чувствомъ въ сердце королевы проникло другое, не такое чистое и безкорыстное.
   Маргарита была честолюбива. Выходя за Генриха Бурбонскаго, она разсчитывала сдѣлаться королевой. Наварра, отъ которой короли французскіе и испанскіе отрывали одну провинцію за другой, уменьшилась чуть не наполовину. Но она могла сдѣлаться сильнымъ государствомъ, принявъ въ свое подданство французскихъ гугенотовъ, если бы Генрихъ Бурбонскій, дѣйствительно, оказался тѣмъ храбрымъ и мужественнымъ человѣкомъ, какимъ онъ выказывалъ себя въ рѣдкихъ случаяхъ, когда ему приходилось обнажать шпагу. Маргарита, какъ умная и проницательная женщина, понимала и предвидѣла все это. Теряя Генриха, она лишалась не только мужа, но и трона.
   Въ то время, какъ она размышляла обо всемъ Пэтомъ, раздался стукъ въ потайную дверь. Маргарита вздрогнула; только трое могли притти къ ней этимъ ходомъ: король, королева-мать и герцогъ Алансонскій. Она пріотворила дверь въ кабінетъ и, сдѣлавъ Гильонѣ и ла-Молю знакъ молчать, отперъ неожиданному посѣтителю.
   Этотъ посѣтитель былъ Франсуа, герцогъ Алансонскій.
   Она не видала его со вчерашняго дня. Въ первую минуту ей пришло въ голову попросить его вмѣшательства въ пользу короля Наваррскаго; но она тотчасъ же оставила эту мысль. Герцогъ Алансонскій былъ противъ ея брака съ Генрихомъ. Онъ ненавидѣлъ его и не предпринималъ противъ него ничего только потому, что, какъ онъ былъ увѣренъ, Генрихъ и жена его находились въ самыхъ далекихъ отношеніяхъ. И если она, Маргарита, выкажетъ хоть какое-нибудь участіе къ своему мужу, это не только не удалитъ, но, пожалуй, еще приблизитъ къ его груди одинъ изъ трехъ угрожающихъ ему кинжаловъ.
   Вотъ почему Маргарита, увидавъ герцога Алансонскаго, испугалась еще больше, чѣмъ если бы къ ней вошелъ король или даже сама королева-мать. По виду Франсуа никакъ нельзя было предположить, что въ городѣ или Луврѣ происходитъ что-нибудь особенное. На немъ былъ такой же, какъ всегда, изящный щегольской костюмъ; отъ бѣлья и платья его несся запахъ духовъ, которыхъ не выносилъ Карлъ IX, но постоянно употребляли герцоги Анжуйскій и Алансонскій. Только опытный взглядъ Маргариты могъ замѣтить, что, несмотря на еще болѣе блѣдное, чѣмъ обыкновенно, лицо герцога и его дрожащія руки, красивыя и выхоленныя, какъ руки женщины, онъ былъ въ сущности доволенъ и счастливъ.
   Войдя въ комнату, Франсуа подошелъ поздороваться съ Маргаритой. Но вмѣсто того, чтобы подставить ему щеку, какъ она, навѣрное бы сдѣлала, если бы на его мѣстѣ былъ король или герцогъ Анжуйскій, Маргарита нагнулась и подставила для поцѣлуя лобъ.
   Герцогъ Алансонскій вздохнулъ и, приложивъ свои блѣдныя губы ко лбу сестры, началъ разсказывать ей о кровавыхъ событіяхъ этой ночи: о долгой, мучительной смерти адмирала, о мгновенной смерти Телиньи, сраженнаго пулей. Онъ говорилъ не спѣша, останавливаясь на разныхъ ужасныхъ подробностяхъ подолгу и съ любовью, какую питали къ крови и убійствамъ онъ самъ и его два брата. Маргарита молча слушала его.
   Наконецъ, разсказавъ все, герцогъ замолчалъ.
   -- Но вѣдь ты пришелъ не для того же только, чтобы разсказывать все это?-- спросила Маргарита.
   Герцогъ Алансонскій улыбнулся.
   -- Тебѣ нужно сказать мнѣ еще что-нибудь?
   -- Нѣтъ, я жду.
   -- Чего же?
   Герцогъ пододвинулъ свое кресло поближе къ креслу сестры.
   -- Помнишь, ты говорила мнѣ, что выходишь за короля Наваррскаго противъ воли, -- спросилъ онъ, -- что это бракъ вынужденный?
   -- Конечно, помню. Я совсѣмъ не знала короля Наваррскаго, когда былъ рѣшенъ нашъ бракъ.
   -- А съ тѣхъ поръ, какъ ты узнала его? Вѣдь ты говорила и потомъ, что не чувствуешь къ нему никакой любви?
   -- Да, я говорила это.
   -- И ты увѣряла, что будешь несчастна, выйдя за него замужъ?
   -- Если въ бракѣ не находишь величайшаго блаженства, мой милый Франсуа, то онъ почти всегда приноситъ съ собою величайшее несчастье.
   -- Итакъ, я жду, дорогая Маргарита.
   -- Чего же ты ждешь? Объясни, пожалуйста?
   -- Я жду, чтобы ты выказала радость.
   -- А чему мнѣ радоваться?
   -- Тому, что, благодаря счастливой случайности, тебѣ можно будетъ возвратить себѣ свободу.
   -- Свободу?-- повторила Маргарита, которой хотѣлось, чтобы герцогъ высказался до конца.
   -- Конечно, свободу. Тебя разведутъ съ королемъ Наваррскимъ.
   -- Разведутъ?-- сказала Маргарита, устремивъ глаза на брата.
   Герцогъ Алансонскій попробовалъ выдержать ея взглядъ, но, видимо, смущенный, опустилъ глаза.
   -- Разведутъ?-- повторила Маргарита.-- Мнѣ хотѣлось бы узнать объ этомъ подробнѣе. На какомъ же основаніи насъ разведутъ?
   -- На томъ основаніи, -- пробормоталъ герцогъ, -- что Генрихъ -- гугенотъ.
   -- Но вѣдь онъ не скрывалъ своей религіи, и когда состоялся нашъ бракъ, всѣ знали, что онъ гугенотъ.
   -- Ну, а послѣ брака?-- спросилъ герцогъ, и лицо его просіяло, несмотря на то, что онъ старался скрыть свою радость.-- Что дѣлалъ Генрихъ послѣ брака?
   -- Ты знаешь это лучше, чѣмъ кто-либо другой, Франсуа, потому что онъ проводилъ почти цѣлые дни въ твоемъ обществѣ. Вы вмѣстѣ охотились, вмѣстѣ играли въ мячъ или въ шары...
   -- Цѣлые дни -- такъ, -- сказалъ герцогъ.-- А ночи?
   Маргарита замолчала и, въ свою очередь, опустила глаза.
   --А ночи...-- повторилъ герцогъ.
   -- Ну?-- спросила Маргарита, чувствуя, что нужно что-нибудь сказать.
   -- А ночи онъ проводилъ у баронессы де-Совъ
   -- Почему ты знаешь это?!-- воскликнула Маргарита.
   -- Потому что это интересовало меня, -- отвѣтилъ герцогъ, поблѣднѣвъ еще больше и обрывая шитье съ своихъ рукавовъ.
   Теперь Маргарита сообразила, что шепнула Карлу IX королева-мать; но она сдѣлала видъ, какъ будто ни о чемъ но догадывается.
   -- Зачѣмъ ты говоришь мнѣ все это, Франсуа?-- спросила она, прикинувшись глубоко опечаленной.-- Не затѣмъ ли, чтобы напомнить мнѣ, что никто здѣсь не любитъ меня и не дорожитъ мною: ни тѣ, кого сама природа сдѣлала моими покровителями, ни тотъ, кого Церковь сдѣлала моимъ мужемъ?
   -- Ты несправедлива, -- живо возразилъ герцогъ Алансонскій, придвигаясь еще ближе къ сестрѣ.-- Я люблю тебя и всегда готовъ защищать и охранять тебя.
   -- Братъ, -- сказала Маргарита, пристально взглянувъ за него.-- Не нужно ли тебѣ передать мнѣ что-нибудь отъ королевы-матери?
   -- Мнѣ? Нѣтъ, ты ошибаешься, Маргарита, клянусь тебѣ! Почему это пришло тебѣ въ голову?
   -- Потому, что ты, повидимому, желаешь разорвать дружбу съ моимъ мужемъ, не хочешь больше быть его сторонникомъ.
   -- Его сторонникомъ?-- съ удивленіемъ повторилъ герцогъ
   -- Конечно, такъ. Будемъ говорить откровенно, Франсуа. Ты самъ не разъ соглашался, что тебѣ и моему мужу нужно поддерживать другъ друга, что только въ такомъ случаѣ вамъ удастся возвыситься. Этотъ союзъ...
   -- Сдѣлался невозможнымъ, Маргарита, -- докончилъ герцогъ Алансонскій.
   -- Почему же это?
   -- Потому что король имѣетъ свои виды на твоего мужа... Извини! Я ошибся, назвавъ его твоимъ мужемъ; мнѣ слѣдовало сказать: на Генриха Наваррскаго. Наша мать угадала все. Я вступилъ въ союзъ съ гугенотами, полагая, что они въ силѣ. Но оказывается, что ихъ убиваютъ и черезъ какую-нибудь недѣлю во всемъ государствѣ не останется пятидесяти гугенотовъ. Я относился дружески къ королю. Я отнесся дружески къ королю Наваррскому, какъ къ твоему мужу. Но онъ тебѣ не мужъ. Что скажешь на это ты, не только самая красивая, но и самая умная женщина во Франціи?
   -- Я скажу, -- отвѣтила Маргарита, -- что хорошо знаю нашего брата Карла. Вчера съ нимъ былъ одинъ изъ тѣхъ страшныхъ припадковъ гнѣва, изъ которыхъ каждый укорачиваетъ его жизнь на десять лѣтъ. Я скажу, что эти припадки повторяются теперь, къ сожалѣнію, слишкомъ часто, а потому Карлъ, по всей вѣроятности, проживетъ недолго. Я скажу, что польскій король умеръ и что на его мѣсто думаютъ избрать одного изъ французскихъ принцевъ. Я скажу, наконецъ, что при настоящихъ обстоятельствахъ не слѣдуетъ разрывать съ союзниками, которые, въ случаѣ войны, могутъ поддержать насъ.
   -- А ты!-- воскликнулъ герцогъ.-- Ты измѣняешь мнѣ еще больше, предпочитая посторонняго брату!
   -- Объяснись, Франсуа. Какъ и когда измѣнила я тебѣ?
   -- Вчера ты упросила короля пощадить жизнь Генриха Наваррскаго.
   -- Ну, что же изъ этого?-- съ притворной наивностью спросила Маргарита.
   Герцогъ порывисто всталъ, съ разстроеннымъ видомъ прошелся нѣсколько разъ по комнатѣ, а потомъ подошелъ къ Маргаритѣ и подалъ ей руку.
   Она была холодна, какъ ледъ.
   -- Прощай, сестра,-- сказалъ онъ.-- Ты не захотѣла понять меня. Не вини же никого, кромѣ себя, за всѣ несчастія, которыя могутъ постигнуть тебя.
   Маргарита поблѣднѣла, но не тронулась съ мѣста. Она проводила глазами герцога Алансонскаго и не попросила его вернуться. Но онъ, пройдя нѣсколько шаговъ по коридору, вернулся самъ.
   -- Послушай, Маргарита, -- сказалъ онъ, -- я забылъ предупредить тебя объ одномъ. Завтра въ это время короля Наваррскаго уже не будетъ въ живыхъ.
   Маргарита вскрикнула: мысль, что она будетъ орудіемъ убійства, привела ее въ ужасъ, который она была не въ силахъ скрыть.
   -- И ты ничего не сдѣлаешь, чтобы помѣшать этому?-- спросила она.-- Ты не спасешь самаго лучшаго и вѣрнѣйшаго своего союзника?
   -- Со вчерашняго дня мой союзникъ не король Наваррскій!
   -- А кто же?
   -- Герцогъ Гизъ. Истребляя гугенотовъ, герцогъ Гизъ сдѣлался королемъ католиковъ.
   -- И сынъ Генриха II признаетъ своимъ королемъ герцога Лотарингскаго?
   -- Ты сегодня очень несообразительна, Маргарита, и ничего не понимаешь.
   -- Сознаюсь, что мнѣ очень трудно понять тебя.
   -- Ты по своему происхожденію не ниже жены герцога Гиза, а Гизъ можетъ умереть такъ же легко, какъ и король Наваррскій. Предположимъ теперь три весьма вѣроятныя вещи. Во-первыхъ, что герцога Анжуйскаго выберутъ королемъ Польши; во-вторыхъ, что ты полюбишь меня такъ же, какъ я люблю тебя; въ-третьихъ, что я буду королемъ французскимъ, а ты, а ты... королевой католиковъ.
   Маргарита закрыла лицо руками. Ее ослѣпила глубина замысловъ этого юноши, котораго никтю при дворѣ-не считалъ особенно умнымъ и дальновиднымъ.
   -- Значитъ, ты не ревнуешь меня къ герцогу Гизу, какъ ревновалъ къ королю Наваррскому?-- спросила послѣ небольшого молчанія Маргарита.
   -- Сдѣланнаго не воротишь, -- глухимъ голосомъ сказалъ герцогъ Алансонскій.-- И если у меня были основанія ревновать къ герцогу -- ну, что жъ?-- я и ревновалъ къ нему.
   -- Твоему прекрасному плану можетъ помѣшать только одно.
   -- Что же?
   -- То, что я уже не люблю герцога Гиза.
   -- А кого же ты любишь?
   -- Никого.
   Герцогъ Алансонскій съ удивленіемъ взглянулъ вГа Маргариту; видно было, что и онъ, въ свою очередь не понимаетъ ея. Онъ вздохнулъ и, сжавъ холодной рукой свой пылающій лобъ, вышелъ изъ комнаты.
   Оставшись одна, Маргарита глубоко задумалась. Теперь все -стало ясно для нея. Король допустилъ рѣзню гугенотовъ: Екатерина и геоцогъ Гизъ взяли на себя роль главныхъ исполнителей; герцогъ Гизъ и герцогъ Алансонскій соединились, чтобы извлечь изъ избіенія гугенотовъ возможно большую пользу для себя лично. Смерть короля Наваррскаго была естественнымъ слѣдствіемъ этого избіенія. А когда онъ умретъ, Наварра погибнетъ, ею завладѣютъ. И Маргарита останется вдовой, безъ престола, безъ власти, не имѣя въ виду ничего, кромѣ монастыря, гдѣ она даже не будетъ имѣть утѣшенія, оплакивать супруга, который никогда не былъ ея мужемъ.
   Въ то время, какъ она размышляла обо всемъ этомъ, королева Екатерина прислала узнать, не хочетъ ли она отправиться со всѣмъ дворомъ на кладбище des Innocents, гдѣ чудеснымъ образомъ расцвѣлъ боярышникъ.
   Въ первую минуту Маргарита хотѣла отказаться, но тотчасъ же одумалась, сообразивъ, что во время этой поѣздки ей можетъ представиться случай узнать что-нибудь о судьбѣ короля Наваррскаго. Итакъ, она велѣла сказать Екатеринѣ, что съ удовольствіемъ будетъ сопровождать ее и короля.
   Черезъ пять минутъ пажъ доложилъ ей, что всѣ уже готовы и собираются ѣхать. Маргарита попросила Гильону присмотрѣть за ла-Молемъ и сошла внизъ.
   Король, королева-мать, Таваннъ и самые знатные и ревностные католики уже сидѣли на лошадяхъ. Маргарита быстро оглядѣла общество, состоявшее человѣкъ изъ двадцати; короля Наваррскаго не было тутъ.
   Но баронесса де-Совъ была здѣсь. Она обмѣнялась взглядамъ съ Маргаритой, и та поняла, что любовница ея мужа хочетъ сказать ей что-то.
   Кавалькада двинулась и вскорѣ выѣхала на улицу СентъОнорэ. При видѣ короля, королевы Екатерины и знатныхъ католиковъ толпа народа двинулась за ними, какъ прорвавшійся потокъ, крича: "Да здравствуетъ король! Да здравствуютъ католики! Смерть гугенотамъ!"
   Крича это, народъ размахивалъ окровавленными шпагами и дымящимися пищалями, по которымъ было видно о той долѣ участія, которое принималъ каждый въ страшной рѣзнѣ.
   На улицѣ де-Прувель кавалькада встрѣтилась съ людьми, тащившими обезглавленный трупъ. Это былъ трупъ адмирала. Его тащили, чтобы повѣсить ногами вверхъ на площади Монфоконъ.
   На кладбищѣ des Innocents духовенство, предупрежденное о пріѣздѣ короля и королевы-матери, вышло навстрѣчу ихъ величествамъ, чтобы привѣтствовать ихъ.
   Въ то время, какъ Екатерина слушала обращенную къ ней рѣчь, баронесса де-Совъ поспѣшила воспользоваться удобнымъ случаемъ и, подойдя къ Маргаритѣ, попросила позволенія поцѣловать у ней руку. Маргарита исполнила ея просьбу и баронесса, цѣлуя ей руку, незамѣтно всунула ей въ рукавъ маленькую записочку.
   Несмотря на то, что Шарлотта отошла только на минуту, Екатерина замѣтила это и обернулась въ то самое время, какъ ея статсъ-дама цѣловала руку Маргариты.
   Обѣ женщины увидали этотъ взглядъ, пронизавшій ихъ какъ молнія, но сдѣлали видъ, какъ будто не замѣтили его. Баронесса отошла отъ Маргариты и снова заняла свое мѣсто около королевы-матери.
   Отвѣтивъ на привѣтственную рѣчь, Екатерина улыбнулась и сдѣлала своей дочери знакъ подойти къ ней.
   Маргарита повиновалась.
   -- Ты, повидимому, очень подружилась съ баронессой деСовъ, дочь моя?-- спросила она.
   Маргарита улыбнулась и придала своему прелестному лицу грустное и горькое выраженіе.
   -- Да, матушка, -- отвѣтила она.-- Змѣя ужалила меня въ руку.
   -- Ага!-- съ улыбкой сказала Екатерина.-- Ты, какъ видно, ревнуешь?
   -- Нѣтъ, вы ошибаетесь, ваше величество, -- отвѣтила Маргарита.-- Я такъ же мало ревную короля Наваррскаго, какъ самъ онъ любитъ меня. Я только умѣю отличать моихъ друзей отъ враговъ. Я люблю тѣхъ, кто любитъ меня, а тѣхъ, кто ненавидитъ меня, тоже ненавижу. Вѣдь я ваша дочь, ваше величество.
   Екатерина снова улыбнулась, и по ея улыбкѣ Маргарита поняла, что если у ея матери и были какія-нибудь подозрѣнія, то теперь они исчезли.
   Въ это время новое, только что прибывшее общество привлекло вниманіе августѣйшихъ особъ. Пріѣхалъ герцогъ Гизъ со своей свитой, разгоряченной недавней рѣзней. Они провожали роскошно убранныя носилки, которыя остановились противъ короля.
   -- Герцогиня Неверская!-- воскликнулъ Карлъ IX.-- Выходите, выходите! Примите мои поздравленія, прекрасная и ревностная католичка! Я слышалъ, кузина, что вы, стоя у окна, стрѣляли въ гугенотовъ и даже убили камнемъ одного изъ нихъ.
   Герцогиня Неверская сильно покраснѣла.
   -- Государь, -- тихо сказала она, опускаясь на колѣни передъ королемъ, -- я, напротивъ, имѣла счастье спасти одного раненаго католика.
   -- Хорошо, хорошо, кузина. Мнѣ можно служить двумя способами: или уничтожая моихъ враговъ, или помогая моимъ друзьямъ. Всякій дѣлаетъ, что можетъ, и я увѣренъ, что вы сдѣлали бы больше, если бъ могли.
   Между тѣмъ народъ, видя, въ какомъ согласіи находятся между собою король и Лотарингскій домъ, началъ кричать: "Да здравствуетъ король! Да здравствуетъ герцогъ Гизъ! Да здравствуютъ католики!"
   -- Вы поѣдете въ Лувръ вмѣстѣ съ нами, Генріэтта?-- спросила королева-мать.
   Маргарита дотронулась до локтя своей пріятельницы, которая, понявъ этотъ знакъ, сказала:
   -- Нѣтъ, ваше величество, если не получу на то вашего приказанія. Мнѣ нужно остаться въ городѣ съ королевой Наваррской.
   -- Что же вы будете дѣлать въ городѣ?-- спросила Екатерина.
   -- Мы хотимъ взглянуть на очень рѣдкія греческія книги,-- сказала Маргарита.-- Ихъ нашли въ домѣ одного стараго протестантскаго пастора и перенесли въ башню Сенъ-Жакъ-деБутери.
   -- Вы бы лучше посмотрѣли, какъ будутъ бросать съ моста въ Сену послѣднихъ гугенотовъ, -- сказалъ Карлъ IX.-- Вотъ гдѣ мѣсто для настоящихъ французовъ.
   -- Мы отправимся туда, если это угодно вашему величеству, -- отвѣтила герцогиня Неверская.
   Екатерина ду-тѣмъ, какъ та, которую онъ называлъ герцогиней, озаренная во всей страшной красотѣ своей заревомъ пожара, сверкающая драгоцѣнными камнями и брильянтами, до половины склонилась изъ окна и кричала солдатамъ, указывая на Коконна:
   -- Вонъ, вонъ! прямо противъ меня. Въ красномъ камзолѣ. Этотъ, да, да, этотъ!..
   

III.
Смерть, месса или Бастилія.

   Маргерита, какъ мы сказали, замкнула дверь и возвратилась въ свою комнату. При входѣ, она замѣтила Гильйонну; Гильйонна, съ ужасомъ склонившись къ дверямъ кабинета, смотрѣла на слѣды крови на кровати, мебеляхъ и коврѣ.
   -- Ваше величество! сказала она, увидѣвъ королеву: -- не-ужели онъ умеръ?
   -- Тише! отвѣчала Маргерита такимъ тономъ, который обозначалъ чрезвычайную важность приказанія.
   Гильйонна замолчала.
   Маргерита достала изъ кошелька небольшой вызолоченый ключъ, отомкнула кабинетъ и указала служанкѣ на молодаго человѣка.
   Ла-Моль успѣлъ встать и подойдти къ окну. Тутъ случился маленькій кинжалъ, какіе носили въ то время женщины, и онъ схватилъ его, услыша, что отворяютъ дверь.
   -- Не бойтесь ничего, сказала Маргерита.-- Увѣряю васъ, вы въ безопасности.
   Ла-Моль опять упалъ на колѣни.
   -- Вы для меня больше, нежели королева, сказалъ онъ: -- вы божество!
   -- Не тревожьтесь такъ сильно, замѣтила Маргерита:-- ваша кровь еще течетъ... посмотри, Гильйонна, какъ онъ блѣденъ... Ну, гдѣ вы ранены?
   -- Кажется, я раненъ кинжаломъ въ плечо и въ грудь, отвѣчалъ ла-Моль, стараясь, среди общаго страданія всѣхъ членовъ, распознать главнѣйшія мѣста ранъ.-- Прочія раны не стоятъ того, чтобъ обращать на нихъ вниманіе.
   -- Посмотримъ, сказала Маргерита.-- Гильйонна, принеси мою шкатулку съ бальзамами.
   Гильйонна повиновалась и принесла шкатулку, вызолоченый рукомойникъ и бѣлье изъ тонкаго голландскаго полотна.
   -- Помоги мнѣ приподнять его, Гильйонна, сказала королева Маргерита: -- приподымаясь самъ, несчастный потерялъ послѣднія силы.
   -- Но мнѣ совѣстно, ваше величество, проговорилъ ла-Моль: -- я никакъ не могу согласиться...
   -- Вы должны согласиться, чтобъ я перевязала ваши раны, возразила Маргерита:-- мы можемъ спасти васъ... позволить вамъ умереть было бы преступленіе.
   -- Лучше пусть я умру, отвѣчалъ ла-Моль:-- чѣмъ вы, королева, запачкаете свои руки моего недостойною кровью... Нѣтъ! Ни за что! ни за что въ свѣтѣ!
   Онъ почтительно отклонился.
   -- Вы уже вдоволь запачкали своею кровью кровать и комнату ея величества, улыбаясь замѣтила Гильйонна.
   Маргерита закрыла плащомъ свой батистовый пеньюаръ, обрызганный алыми пятнышками. Это движеніе, полное женской стыдливости, напомнило ла-Молю, что онъ держалъ въ рукахъ своихъ и прижималъ къ груди эту любимую всѣми красавицу-королеву; легкій румянецъ пробѣжалъ по щекамъ его при этомъ воспоминаніи.
   -- Но не можете ли вы предоставить меня попеченіямъ какого-нибудь доктора?
   -- Католика, не правда ли? спросила Маргерита съ такимъ выраженіемъ, что ла-Моль вздрогнулъ, понявъ его.
   -- Развѣ вы не знаете, продолжала королева съ очаровательною улыбкою:-- что насъ, французскихъ принцессъ, учатъ узнавать силу растеній и составлять бальзамы. Мы, какъ женщины и королевы, всегда считали своею обязанностью утолять страданія. И мы стоимъ лучшихъ врачей въ мірѣ: такъ говорятъ, по-крайней-мѣрѣ, наши льстецы. Не-уже-ли моя извѣстность въ этомъ отношеніи не достигла вашего слуха? Пріймемся за дѣло, Гильйонна.
   Ла-Моль хотѣлъ еще сопротивляться; онъ повторилъ, что охотнѣе умретъ, нежели допуститъ королеву до труда, который легко можетъ превратить сострадательность въ отвращеніе. Но этотъ споръ только окончательно истощилъ его силы. Онъ зашатался, закрылъ глаза, и вторично упалъ въ обморокъ.
   Маргерита взяла кинжалъ, выпавшій у него изъ рукъ, и проворно разрѣзала снурокъ, стягивавшій камзолъ его; Гильйонна распорола или лучше сказать разрѣзала рукава его.
   Кровь текла изъ плеча и изъ груди. Гильйонна омыла ее полотномъ, омоченнымъ въ свѣжую воду, а Маргерита сондировала раны золотою округленною иглою; самъ Амбруазъ Паре не могъ бы дѣйствовать въ подобномъ случаѣ деликатнѣе и ловче.
   Рана въ плечѣ была глубока; на груди кинжалъ скользнулъ только по ребрамъ и разсѣкъ мускулы. Оружіе не проникло въ крѣпость, которою природа оградила сердце и легкія.
   -- Рана тяжела, но не смертельна, acerrimum humeri vulmis, non auleni lethale, проговорила прекрасная и ученая королева.-- Дай мнѣ примочку и приготовь корпіи, Гильйонна.
   Между-тѣмъ, Гильйонна омыла и надушила уже грудь ла-Моля, такъ же какъ и руки его, очерченныя по образцу древнихъ статуй, плечи, живописно закинутыя назадъ, и шею, отѣненную густыми локонами; все тѣло можно было скорѣе принять за статую изъ паросскаго мрамора, нежели за умирающаго отъ ранъ человѣка.
   -- Бѣдняжка! проговорила Гильйонна, обращая вниманіе не столько на свою работу, сколько на предметъ ихъ заботливости.
   -- Не-правда-ли, онъ хорошъ? сказала Маргерита съ царскою откровенностью.
   -- Да. Только мнѣ кажется, что лучше поднять его съ пола и положить вотъ на эту постель.
   -- Это правда, отвѣчала Маргерита.
   Обѣ онѣ наклонились и общими силами приподняли и положили ла-Моля на большую софу съ рѣзною спинкою; окно, бывшее прямо противъ софы, отворили, чтобъ освѣжить вокругъ раненнаго воздухъ.
   Это движеніе пробудило ла-Моля; онъ вздохнулъ и, раскрывъ глаза, почувствовалъ невѣроятно-сладкое состояніе, когда раненный, возвращаясь къ жизни, ощущаетъ свѣжесть, вмѣсто пожирающаго жара, и бальзамическій ароматъ, вмѣсто непріятнаго запаха крови.
   Онъ пробормоталъ нѣсколько безсвязныхъ словъ; Маргерита отвѣчала на нихъ улыбкою и приложила палецъ къ губамъ.
   Въ это время послышалось, что гдѣ-то стучатъ въ дверь.
   -- Стучатъ въ потайную дверь, сказала Маргерита.
   -- Кто бы это былъ? спросила въ испугѣ Гильйонна.
   -- Я узнаю, сказала Маргерита.-- Ты останься здѣсь, и не отходи отъ него ни на минуту.
   Маргерита вышла въ свою комнату, замкнула дверь кабинета и отворила тайный ходъ, ведшій къ королю и королевѣ-матери.
   -- Госпожа де-Совъ! воскликнула она, живо отступая назадъ, съ выраженіемъ -- если не ужаса, то по-крайней-мѣрѣ ненависти. Женщина никогда не проститъ другой женщинѣ, если она отнимаетъ у нея даже того, кого она вовсе не любитъ.-- Госпожа де-Совъ!
   -- Такъ точно, ватпе величество! отвѣчала она.
   -- Вы -- здѣсь?! продолжала Маргерита съ возрастающимъ изумленіемъ, но и съ большимъ величіемъ.
   Шарлотта упала на колѣни.
   -- Простите меня, ваше величество, сказала она.-- Чувствую, сколько я передъ вами виновата; но... если вы знали... это не совсѣмъ добровольная вина. Положительное приказаніе королевы-матери...
   -- Встаньте, сказала Маргерита.-- Я не думаю, чтобъ вы пришли въ надеждъ оправдаться передо мною. Скажите же, что вамъ угодно?
   -- Я пришла, отвѣчала Шарлотта, все еще стоя на колѣняхъ и почти съ безумнымъ выраженіемъ глазъ: -- я пришла спросить, не здѣсь ли онъ?
   -- Здѣсь? кто? О комъ говорите вы?.. Право, я не понимаю.
   -- Я говорю о королѣ.
   -- О королѣ? Вы преслѣдуете его даже въ мои комнаты! Однакожь, вамъ очень-хорошо извѣстно, что онъ сюда не приходитъ.
   -- О, ваше величество! продолжала г-жа де-Совъ, не отвѣчая на эти выходки и даже какъ-будто не чувствуя ихъ.-- Дай Богъ, чтобъ онъ былъ здѣсь!
   -- Зачѣмъ?
   -- Боже мой! за тѣмъ, что теперь рѣжутъ гугенотовъ,-- а король наваррскій глава ихъ.
   -- А! воскликнула Маргерита, хватая Шарлотту за руку и заставляя ее встать:-- а! я и забыла объ этомъ. Впрочемъ, я не думала, чтобъ опасность угрожала королю наравнѣ съ прочими.
   -- Больше! въ тысячу разъ больше! сказала Шарлотта.
   -- Дѣйствительно, герцогиня де-Лоррень предостерегала меня. Я сказала ему, чтобъ онъ не выходилъ. Не-уже-ли онъ вышелъ?
   -- Нѣтъ, нѣтъ, онъ въ Луврѣ. Его нигдѣ не съищутъ. И если онъ не здѣсь...
   -- Здѣсь его нѣтъ.
   -- Такъ онъ погибъ! воскликнула Шарлотта въ отчаяніи.-- Королева-мать поклялась, что онъ умретъ...
   -- Умретъ! Вы ужасаете меня! Это невозможно.
   -- Я говорю вамъ, что никто не знаетъ, гдѣ король наваррскій, возразила Шарлотта съ энергіею, какую можетъ придать только страсть.
   -- А гдѣ королева-мать?
   -- Она приказала мнѣ позвать изъ образной Гиза и Таванна, и потомъ отпустила меня. Я... извините... я пошла къ себѣ, и ждала, что онъ прійдетъ, по-обыкновенію.
   -- Мужъ мой, не правда ли? спросила Маргерита.
   -- Онъ не пришелъ. Тогда я начала его искать вездѣ; я спрашивала о немъ у всѣхъ. Одинъ солдатъ отвѣчалъ мнѣ, что, кажется, видѣлъ его въ толпѣ солдатъ, провожавшихъ его съ обнаженными шпагами, за нѣсколько времени до начала убійства, а убійство началось уже часъ назадъ.
   -- Благодарю васъ, сказала Маргерита.-- Хотя чувство, заставляющее васъ дѣйствовать такимъ образомъ, и оскорбительно для меня, -- но я все-таки благодарю васъ.
   -- Простите меня, сказала Маргерита.-- Я возвращусь домой, оживленная вашимъ прощеніемъ; я не смѣю слѣдовать за вами даже издалека.
   Маргерита протянула ей руку.
   -- Я пойду къ королевѣ, сказала она.-- Ступайте домой. Король наваррскій подъ моею защитою; я обѣщала быть его союзницею и сдержу слово.
   -- Но если вы не пройдете къ королевѣ?
   -- Тогда пойду къ брату Карлу, и во что бы ни стало, поговорю съ нимъ.
   -- Идите, идите, сказала Шарлотта, давая дорогу Маргеритѣ:-- да сопутствуетъ вамъ Богъ!
   Маргерита бросилась въ корридоръ. Дошедъ до конца, она оглянулась, не отстаетъ ли г-жа де-Совъ. Шарлотта шла за нею.
   Королева наваррская видѣла, какъ поворотила она на лѣстницу въ свое отдѣленіе, и пошла дальше, къ комнатѣ Катерины-Медичи.
   Здѣсь все измѣнилось. Вмѣсто толпы услужливыхъ царедворцевъ, спѣшившихъ съ почтительнымъ поклономъ давать ей дорогу, Маргерита встрѣчала только гвардейцевъ съ багровыми алебардами, въ платьяхъ, обрызганныхъ кровью, дворянъ въ разодранныхъ плащахъ, съ лицами, законченными порохомъ, приносившихъ и получавшихъ депеши. Одни входили, другіе выходили. Народъ кипѣлъ въ галереяхъ.
   Маргерита продолжала идти впередъ и дошла наконецъ до передней королевы-матери. Но переднюю ограждали два взвода солдатъ и впускали только объявлявшихъ извѣстный пароль. Маргерита тщетно старалась пробраться сквозь эту живую ограду. Она нѣсколько разъ видѣла, какъ растворяются и затворяются двери. Въ эти промежутки можно было разглядѣть Катерину: она, казалось, помолодѣла среди этой дѣятельности; ей было какъ-будто не больше двадцати лѣтъ: получала, писала письма, распечатывала ихъ, давала приказанія, къ однимъ обращалась съ ласковымъ словомъ, къ другимъ съ улыбкою; и тѣ, которымъ она улыбалась привѣтливѣе прочихъ, были болѣе прочихъ покрыты пылью и кровью.
   Среди шума, наполнявшаго внутренность Лувра, слышалась съ улицы пальба, становившаяся все сильнѣе и сильнѣе.
   -- Я никогда не доберусь до нея, подумала Маргерита послѣ трехъ напрасныхъ попытокъ пройдти мимо караула.-- Чѣмъ терять здѣсь время, пойду лучше къ брату.
   Въ эту минуту проходилъ мимо Гизъ; онъ пришелъ извѣстить Королеву-мать о смерти адмирала и возвращался къ убійству.
   -- Генрихъ! воскликнула Маргерита.-- Гдѣ король наваррскій? Герцогъ посмотрѣлъ на нее съ улыбкою удивленія, поклонился, и, не отвѣчая ни слова, вышелъ съ своими солдатами.
   Маргерита подошла къ капитану, который собирался выйдти изъ Лувра и передъ уходомъ велѣлъ своей командѣ заряжать ружья.
   -- Гдѣ король наваррскій? спросила она.
   -- Не знаю, отвѣчалъ онъ.-- Я служу не у его величества.
   -- А! любезный Рене, сказала Маргерита, увидя парфюмера Катерины...-- Это вы... вы отъ матушки... не знаете ли, гдѣ мой мужъ?
   -- Его величество король наваррскій не другъ мой... какъ вамъ должно быть извѣстно. Говорятъ даже, прибавилъ онъ съ судорожною улыбкою: -- что онъ осмѣливается обвинять меня, будто я, съ вѣдома королевы Катерины, отравилъ его мать.
   -- Нѣтъ, нѣтъ! воскликнула Маргерита.-- Не вѣрьте этому, Рене!
   -- Но мнѣ все равно, отвѣчалъ Рене.-- Король наваррскій и его приверженцы не страшны въ настоящую минуту.
   И онъ отворотился отъ Маргериты.
   -- Таваннъ! Таваннъ! сказазала Маргерита, обращаясь въ другую сторону.-- Одно слово! сдѣлайте милость!
   Таваннъ, проходившій мимо, остановился.
   -- Гдѣ Генрихъ Наваррскій? спросила Маргерита.
   -- Я думаю, отвѣчалъ онъ громко: -- что онъ въ городѣ съ д'Алансономъ и Конде.
   Потомъ онъ прибавилъ такъ тихо, что только Маргерита могла его слышать:
   -- Прекрасная королева! если вы хотите увидѣть того, за чьи права я отдалъ бы жизнь свою, постучитесь въ оружейный кабинетъ короля.
   -- Благодарю васъ, Таваннъ, отвѣчала Маргерита, разслушавъ изъ всего отвѣта его только главнѣйшее извѣстіе.-- Благодарю васъ! Я пойду туда.
   И она пошла, говоря сама-съ-собою:
   -- Послѣ того, что я ему обѣщала, послѣ того, какъ онъ велъ себя, когда этотъ неблагодарный Генрихъ былъ спрятанъ у меня въ кабинетѣ, я не могу допустить его гибели.
   Она постучала въ отдѣленіе короля. Его ограждали внутри два отряда солдатъ.
   -- Къ его величеству теперь нельзя! сказалъ офицеръ, поспѣшно подходя къ ней.
   -- Но... мнѣ! сказала Маргерита.
   -- Приказъ отданъ для всѣхъ.
   -- Мнѣ, королевѣ наваррской! сестрѣ Карла!
   -- Извините, ваше величество; я не смѣю дѣлать исключеній.
   И офицеръ заперъ дверь.
   -- О! онъ погибъ! сказала Маргерита, встревоженная этими пасмурными лицами, одушевленными если не мщеніемъ, то непоколебимостью.-- Да, да, теперь мнѣ все понятно... меня употребили какъ приманку... я капканъ, въ который заманили гугенотовъ... О! я войду; пусть они убьютъ меня...
   Маргерита, какъ безумная, бѣгала по корридорамъ и галереямъ; вдругъ, проходя мимо одной маленькой двери, она услышала тихое, почти мрачное пѣніе: такъ оно было монотонно. Въ ближней комнатѣ голосъ пѣлъ протестантскій псаломъ.
   -- Кормилица брата, добрая Мадленъ... это она! воскликнула Маргерита, озаренная внезапною мыслью.-- Она здѣсь... Богъ христіанскій, помоги мнѣ!
   И, полная надежды, Маргерита тихо постучалась въ дверь.
   Дѣйствительно, послѣ предостереженія Маргериты, послѣ разговора съ Рене, послѣ ухода королевы-матери, чему такъ сильно противилась бѣдная собачка, Генрихъ-Наваррскій встрѣтилъ нѣсколько католическихъ дворянъ, которые, какъ-будто желая оказать ему честь, проводили его домой. Здѣсь ждали его человѣкъ двадцать гугенотовъ, и собравшись у него разъ, не хотѣли его оставить: такъ сильно витало надъ Лувромъ предчувствіе этой ночи. Они остались, и никто не смѣлъ ихъ потревожить. Наконецъ, съ первымъ ударомъ колокола, откликнувшимся въ сердцахъ, какъ звонъ по усопшемъ, вошелъ Таваннъ и среди могильнаго молчанія объявилъ Генриху, что король Карлъ желаетъ поговорить съ нимъ.
   Нельзя было и думать о сопротивленіи. По галереямъ и корридорамъ Лувра раздались шаги солдатъ, собранныхъ на дворѣ и въ комнатахъ въ числѣ почти двухъ тысячь. Генрихъ, простившись съ друзьями, которыхъ не долженъ былъ опять увидѣть, послѣдовалъ за Таванномъ; Таваннъ провелъ его въ маленькую галерею, смежную съ кабинетомъ короля, и оставилъ его здѣсь одного, безоружнаго, съ сердцемъ, полнымъ подозрѣнія.
   Король наваррскій провелъ два смертельные, безконечные часа наединѣ; съ возрастающимъ ужасомъ внималъ онъ звону колокола и грому пальбы. Сквозь рѣшетчатое окно онъ видѣлъ, при заревѣ пожара и блескѣ факеловъ, бѣглецовъ и убійцъ ихъ; но онъ не постигалъ причины этихъ воплей ужаса и смерти: какъ хорошо ни зналъ онъ Карла, мать его и Гиза, онъ все-таки не подозрѣвалъ, какая драма разъигрывается въ эту минуту.
   Генрихъ не былъ одаренъ физическою храбростью; онъ былъ одаренъ лучшимъ: нравственною силою. Боясь опасности, онъ встрѣчалъ ее съ улыбкою, -- опасность на полѣ битвы, опасность среди дня, лицомъ-къ-лицу, съ рѣзкимъ звукомъ трубъ и глухими раскатами барабана. Но здѣсь онъ былъ безоруженъ, одинъ, въ-заперти, сокрытый въ полумракѣ, въ которомъ едва можно было разсмотрѣть крадущагося врага и грозящее оружіе. Эти два часа были для него, можетъ-быть, самыми ужасными въ его жизни.
   Когда тревога усилилась до послѣдней степени и Генрихъ началъ догадываться, что дѣло идетъ, вѣроятно, о систематическомъ убійствѣ, явился капитанъ и проводилъ его черезъ корридоръ въ покои короля. При приближеніи ихъ, двери растворились и опять затворились за ними, какъ-будто силою волшебства. Капитанъ ввелъ Генриха къ Карлу, бывшему въ своемъ оружейномъ кабинетѣ.
   Когда они вошли, король сидѣлъ въ большихъ креслахъ, положивъ руки на ручки и опустивъ голову на грудь. При шумѣ входящихъ, Карлъ поднялъ голову, и Генрихъ замѣтилъ, что потъ крупными каплями капалъ съ лица его.
   -- Здравствуй, Ганріо! сказалъ молодой король довольно-грубо.-- Ла-Шатръ, оставь насъ.
   Капитанъ вышелъ.
   Настала минута мрачнаго молчанія.
   Карлъ съ безпокойствомъ смотрѣлъ вокругъ и увѣрился, что они были одни.
   Вдругъ Карлъ IX всталъ.
   -- Par la mordieu! сказалъ онъ, хладнокровно откидывая свои бѣлокурые волосы и отирая лобъ.-- Ты радъ, что теперь со мною, не правда ли, Ганріо?
   -- Конечно, отвѣчалъ Генрихъ: -- я всегда считаю за счастіе быть съ вами.
   -- Здѣсь лучше, нежели тамъ? А?... спросилъ Карлъ, слѣдуя больше за собственною мыслью, чѣмъ отвѣчая на комплиментъ Генриха.
   -- Я васъ не понимаю, отвѣчалъ Генрихъ.
   -- Посмотри, и ты поймешь.
   Карлъ быстро подошелъ, или, лучше сказать, прыгнулъ къ окну. Подозвавъ къ себѣ Генриха, устрашеннаго еще болѣе, онъ показалъ ему ужасные силуэты убійцъ, топившихъ или рѣзавшихъ на палубѣ шлюпки жертвы, приводимыя къ нимъ ежеминутно.
   -- Скажите, ради Бога, воскликнулъ Генрихъ блѣднѣя: -- что такое дѣлается въ эту ночь?
   -- Въ эту ночь, отвѣчалъ Карлъ:-- меня избавляютъ отъ всѣхъ гугенотовъ. Видите ли вонъ тамъ, надъ отелемъ Бурбонъ, этотъ дымъ и пламя? Это дымъ и пламя жилища адмирала. Видите ли этотъ трупъ, который добрые католики тащатъ на старомъ тюфякѣ? Это тѣло адмиралова зятя, трупъ вашего друга, Телиньи.
   -- Что это значитъ? воскликнулъ Генрихъ, напрасно отъискивая рукою ручку кинжала и дрожа отъ стыда и гнѣва. Онъ чувствовалъ, что надъ нимъ насмѣхаются и вмѣстѣ съ тѣмъ грозятъ ему.
   -- Это значитъ, проговорилъ Карлъ въ ярости и страшно блѣднѣя: -- это значитъ, что я не хочу больше терпѣть при себѣ гугенотовъ, слышите ли, Генрихъ? Король ли я? Повелитель ли я?
   -- Но, ваше величество...
   -- Мое величество рѣжетъ и бьетъ въ эту минуту всѣхъ, кто не католикъ. Такъ мнѣ угодно. А вы католикъ? воскликнулъ Карлъ, бѣшенство котораго возрастало подобно ужасному приливу.
   -- Вспомните свои слова, отвѣчалъ Генрихъ: -- "что за дѣло до религіи, если мнѣ служатъ хорошо!"
   -- А-га! воскликаулъ Карлъ съ дикимъ хохотомъ: -- ты говоришь, чтобъ я вспомнилъ слова свои? Verba volant, какъ говоритъ сестра Марго. А посмотри, вотъ эти, продолжалъ онъ, указывая пальцемъ на городъ: -- развѣ они служили мнѣ дурно? Развѣ не были храбры на полѣ битвы, умны въ совѣтѣ, всегда преданы? Всѣ они былъ полезные подданные; но они были гугеноты, а я хочу только католиковъ.
   Генрихъ молчалъ.
   -- Да пойми же меня, Ганріо! вскричалъ Карлъ.
   -- Я понялъ, отвѣчалъ Генрихъ.
   -- И такъ?
   -- И такъ, я не вижу, зачѣмъ бы королю наваррскому сдѣлать то, чего не сдѣлали столько простыхъ дворянъ и бѣдняковъ. Эти несчастные умираютъ потому, что имъ предложили то, что ваше величество предлагаете мнѣ, и что они отказались принять, какъ отказываюсь я.
   Карлъ схватилъ его за руку и устремилъ на него взоръ, безцвѣтность котораго превращалась понемногу въ блескъ глазъ хищнаго звѣря.
   -- А! ты думаешь, что я взялъ на себя трудъ предложить католицизмъ этимъ людямъ, которыхъ тамъ рѣжутъ?
   -- Государь, сказалъ Генрихъ, освобождая свою руку: -- развѣ вы не умрете въ вѣрѣ отцовъ вашихъ?
   -- Да, par la mordieu! а ты?
   -- И я тоже, отвѣчалъ Генрихъ.
   Карлъ заскрежеталъ зубами и дрожащею рукою схватилъ пищаль, лежавшую на столѣ. Генрихъ, прильнувъ къ стѣнѣ, чувствовалъ, что холодный потъ выступаетъ у него на лбу; но, благодаря власти, которую онъ имѣлъ надъ самимъ-собою, наружность его была спокойна, и онъ слѣдилъ за всѣми движеніями страшнаго монарха съ жаднымъ вниманіемъ птицы, омороченной змѣею.
   Карлъ зарядилъ пищаль, и, топнувъ ногою съ сильною яростью, сказалъ, блеснувъ оружіемъ передъ глазами Генриха:
   -- Хочешь ты быть католикомъ?
   Генрихъ молчалъ.
   Карлъ потрясъ своды Лувра самымъ ужаснѣйшимъ ругательствомъ, какое когда-либо произносили уста человѣческія, и изъ блѣднаго сдѣлался почти синимъ.
   -- Смерть, месса, или бастилія! кричалъ онъ, прицѣливаясь въ Генриха.
   -- Не-уже-ли вы убьете меня, своего зятя? воскликнулъ Генрихъ.
   Генрихъ отклонилъ съ несравненною ловкостью ума, одною изъ лучшихъ способностей его организаціи, вопросъ Карла. Нѣтъ сомнѣнія, что еслибъ отвѣтъ былъ отрицательный, Генрихъ погибъ бы.
   За послѣднею вспышкою ярости слѣдуетъ реакція. Карлъ не повторилъ своего вопроса и, помедливъ съ минуту, съ глухимъ ворчаніемъ оборотясь къ растворенному окну, прицѣлился въ человѣка, бѣжавшаго по противоположной набережной.
   -- Надо же мнѣ убить кого-нибудь, сказалъ онъ съ глазами, налитыми кровью, и лицомъ, посинѣвшимъ какъ у трупа. Онъ выстрѣлилъ -- и бѣжавшій упалъ.
   Генрихъ застоналъ.
   Одушевленный страшнымъ рвеніемъ, Карлъ заряжалъ и стрѣлялъ безъ остановки, вскрикивая отъ радости всякій разъ, какъ попадалъ въ цѣль.
   -- Я погибъ, подумалъ Генрихъ: -- когда ему некого будетъ убивать, онъ убьетъ меня.
   -- Ну что? Кончено? проговорилъ чей-то голосъ позади ихъ.
   Это была Катерина Медичи; она вошла въ комнату неслышно, во время послѣдняго выстрѣла.
   -- Нѣтъ, тысяча громовъ! заревѣлъ Карлъ, бросая на полъ свою пищаль.-- Нѣтъ, упрямецъ... не хочетъ!
   Катерина ничего не отвѣчала. Она медленно оглянулась въ ту сторону, гдѣ стоялъ Генрихъ, неподвижный, какъ изображенія на коврѣ, къ которому онъ прислонился. Потомъ она опять посмотрѣла на Карла такимъ взоромъ, который ясно спрашивалъ:
   -- Такъ зачѣмъ же онъ живъ?
   -- Онъ живъ... онъ живъ... проговорилъ Карлъ, какъ-нельзя лучше понявъ этотъ взглядъ и отвѣчая на него немедленно: -- онъ живъ, потому-что онъ... мнѣ родственникъ.
   Катерина улыбнулась.
   Генрихъ замѣтилъ эту улыбку и понялъ, что всего важнѣе побѣдить Катерину.
   -- Все зависитъ отъ васъ, сказалъ онъ ей: -- а не отъ брата Карла. Это ясно. Завлечь меня въ западню -- ваша мысль, Вы вздумали сдѣлать изъ своей дочери приманку на погибель нашу. Вы разлучили меня и съ женою, чтобъ избавить ее отъ скуки присутствовать при моемъ убіеніи.
   -- Да; только это не удастся! воскликнулъ другой голосъ, страстный и запыхавшійся.
   Генрихъ узналъ его тотчасъ; Карлъ взрдогнулъ отъ неожиданности, Катерина отъ ярости.
   -- Маргерита! воскликнулъ Генрихъ.
   -- Марго! сказалъ Карлъ.
   -- Дочь! проговорила Катерина.
   -- Ваши послѣднія слова обвиняли меня, сказала Маргерита Генриху: -- вы правы и неправы. Меня дѣйствительно употребили какъ средство къ вашей гибели. Но я этого не знала. Я сама обязана жизнью случаю, можетъ-быть забывчивости моей матери. Но какъ-скоро я узнала, что вы въ опасности, я вспомнила свой долгъ. А долгъ жены раздѣлять участь мужа. Васъ изгоняютъ? Я иду съ вами въ изгнаніе. Заключаютъ въ тюрьму? я за вами. Убиваютъ? я умру.
   И она протянула мужу руку, которую онъ схватилъ если не съ любовью, то съ признательностью.
   -- А! бѣдняжка Марго! сказалъ Карлъ: -- ты сдѣлала бы гораздо-лучше, еслибъ посовѣтовала ему сдѣлаться католикомъ.
   -- Ваше величество! отвѣчала Маргерита съ врожденнымъ величіемъ.-- Ради самого-себя не требуйте низкаго поступка отъ члена вашей фамиліи.
   Катерина значительно взглянула на Карла.
   -- Братецъ! воскликнула Маргерита, понявшая страшную пантомиму Катерины такъ же, какъ и Карлъ: -- подумайте! Вы сами сдѣлали его моимъ мужемъ.
   Карлъ IX, подъ вліяніемъ повелительнаго взора Катерины и умоляющаго Маргериты, былъ съ минуту въ нерѣшимости; наконецъ Оромазъ взялъ верхъ.
   -- Марго права, сказалъ онъ, склоняясь на ухо Катеринѣ: -- Ганріо зять мой.
   -- Да, отвѣчала Катерина, также наклонясь къ его уху.-- Да, но еслибъ онъ не былъ зятемъ!
   

IV.
Дерево на Кладбищѣ-Невинныхъ.

   Возвратясь къ себѣ, Маргерита напрасно старалась отгадать, что такое шепнула Катерина на ухо Карлу.
   Часть утра прошла въ заботахъ о ла-Молѣ, другая въ безплодномъ стараніи разгадать эту загадку.
   Король наваррскій остался плѣнникомъ въ Луврѣ. Гугенотовъ преслѣдовали еще съ большимъ жаромъ. Страшную ночь смѣнило дневное убійство, еще болѣе отвратительное. Колокола звонили уже не тревогу, а Te Deum. Торжественные звуки мѣди, раздаваясь среди убійства и пожаровъ, были еще печальнѣе при свѣтѣ солнца, чѣмъ похоронный звонъ прошедшей ночи. Это еще не все; случилось странное явленіе: боярышникъ, цвѣтшій весною и, какъ обыкновенно, утратившій свое душистое убранство въ іюнѣ, снова расцвѣлъ ночью. Католики, видя въ этомъ явленіи чудо, и приписывая его благоволенію Бога, шли въ процессіи, съ крестомъ и хоругвями, къ Кладбищу-Невинныхъ (Cimetière des Innocens), гдѣ росъ этотъ боярышникъ. Такой знакъ небеснаго одобренія удвоилъ рвеніе убійцъ. Въ городѣ на каждой улицѣ, въ каждомъ переулкѣ, на каждой площади продолжали разъигрываться сцены смертоубійства; Лувръ былъ общею могилою всѣхъ протестантовъ, находившихся въ немъ въ минуту даннаго сигнала. Остались живы только король наваррскій, принцъ Конде и ла-Моль.
   Успокоившись на счетъ ла-Моля, раны котораго, какъ замѣтила она еще наканунѣ, были тяжелы, но не смертельны, Маргерита думала только объ одномъ: какъ спасти жизнь мужа, которая все еще была въ опасности. Конечно, первое чувство, пробудившееся въ супругѣ, было чувство состраданія къ человѣку, которому она поклялась, по выраженію самого Беарнца, если не въ любви, то по-крайней-мѣрѣ въ союзѣ. Но за этимъ чувствомъ проникло въ сердце королевы и другое, не столько безкорыстное.
   Маргерита была честолюбива; выходя за Генриха Бурбона, она почти навѣрное разсчитывала на санъ королевы. Наварра, разрываемая по кускамъ съ одной стороны французскими, съ другой испанскими королями, такъ-что уменьшилась уже до половины, могла сдѣлаться дѣйствительнымъ королевствомъ, принявъ въ подданство всѣхъ гугенотовъ Франціи, если Генрихъ осуществитъ надежды, которыя подавало его мужество при тѣхъ немногихъ случаяхъ, когда ему до-сихъ-поръ удавалось обнажать шпагу. Благодаря своему тонкому и образованному уму, Маргерита все это предвидѣла и сообразила. Съ потерею Генриха, она лишалась не только мужа, но и престола.
   Среди этого раздумья, Маргерита вдругъ услышала, что кто-то стучитъ въ потайную дверь. Она вздрогнула, потому-что только трое входили въ эту дверь: король, королева-мать и герцогъ д'Алансонъ. Она растворила дверь въ кабинетъ, дала знакъ Гильйоннѣ и ла-Молю, чтобъ они молчали, и пошла отомкнуть тайный входъ.
   Это былъ герцогъ д'Алансонъ.
   Наканунѣ онъ исчезъ. Была минута, когда Маргеритѣ пришло-было въ голову просить его заступиться за короля наваррскаго; но страшная мысль остановила ее въ этомъ намѣреніи. Бракъ былъ совершенъ противъ его желанія; Франсуа ненавидѣлъ Генриха и сохранялъ нейтралитетъ въ-отношеніи къ Беарнцу потому только, что былъ убѣжденъ, что онъ и Маргерита остались чужды другъ другу. Знакъ привязанности Маргериты къ своему мужу могъ бы, слѣдовательно, вмѣсто того, чтобъ удалить, приблизить къ груди Генриха одинъ изъ трехъ угрожавшихъ ему кинжаловъ.
   Маргерита вздрогнула, увидѣвъ герцога, какъ не вздрогнула бы при видѣ Карла, или матери. Впрочемъ, по наружности герцога не было замѣтно, чтобъ въ городѣ или въ Луврѣ происходило что-нибудь необыкновенное: онъ былъ одѣтъ со всегдашнимъ своимъ щегольствомъ; отъ платья и бѣлья его вѣяло ароматами, которыхъ не терпѣлъ Карлъ IX и которые постоянно употребляли онъ и герцогъ д'Анжу. Только опытный глазъ Маргериты могъ замѣтить, что, не смотря на его блѣдность и дрожаніе рукъ, прекрасныхъ какъ руки женщины, въ сердцѣ его было радостное чувство.
   Онъ вошелъ, какъ входилъ всегда, и подошелъ поцаловать сестру. Но, вмѣсто того, чтобъ подставить ему щеку, какъ сдѣлала бы она съ Карломъ или герцогомъ д'Анжу, она наклонилась и подставила ему лобъ.
   Герцогъ вздохнулъ и приложилъ блѣдныя губы свои ко лбу Маргериты; потомъ сѣлъ и началъ разсказывать сестрѣ кровавыя новости прошедшей ночи: медленную, ужасную смерть адмирала, мгновенную смерть Телиньи, прострѣленнаго пулею и умершаго въ одно мгновеніе. Онъ останавливался на кровавыхъ подробностяхъ этой ночи съ любовью, какую питали къ убійствамъ онъ и братья его. Маргерита не прерывала его.
   Наконецъ, разсказавъ все, онъ замолчалъ.
   -- Вы пришли не только за тѣмъ, чтобъ разсказать это, не правда ли? спросила Маргерита.
   Герцогъ улыбнулся.
   -- Вы еще что-нибудь хотите сказать?
   -- Нѣтъ, отвѣчалъ онъ:-- я жду.
   -- Чего?
   -- Не говорили ли вы мнѣ, милая Маргерита, продолжалъ герцогъ, придвигая стулъ къ сестрѣ:-- что выходите за Генриха-Наваррскаго противъ желанія?
   -- Да, конечно. Я вовсе не знала принца беарнскаго, когда его предложили мнѣ въ женихи.
   -- А съ-тѣхъ-поръ, какъ вы узнали его, не говорили ли вы, что не чувствуете къ нему никакой любви?
   -- Говорила; это правда.
   -- По вашему мнѣнію, этотъ бракъ былъ для васъ несчастіемъ?
   -- Любезный Франсуа, отвѣчала Маргерита:-- если бракъ не высочайшее блаженство, онъ почти-всегда величайшее горе.
   -- Да; такъ я жду, какъ вамъ сказалъ.
   -- Чего же вы ждете? говорите.
   -- Чтобъ вы изъявили мнѣ свою радость.
   -- Чему жь мнѣ радоваться?
   -- Неожиданному случаю возвратить себѣ свободу.
   -- Свободу! повторила Маргерита, желая заставить его договорить.
   -- Безъ сомнѣнія, вашу свободу; васъ разведутъ съ Генрихомъ наваррскимъ.
   -- Разведутъ! проговорила Маргерита, устремивъ взоръ на принца.
   Герцогъ попробовалъ выдержать этотъ взглядъ; но скоро глаза его съ замѣшательствомъ обратились въ другую сторону.
   -- Разведутъ? повторила Маргерита:-- посмотримъ... Пожалуйста, разскажите мнѣ это подробнѣе; какъ же это хотятъ насъ развести?
   -- Ну, проговорилъ герцогъ:-- Генрихъ -- гугенотъ.
   -- Конечно; да вѣдь онъ этого не скрывалъ; это знали, когда выдавали меня замужъ.
   -- Да, сестрица, сказалъ герцогъ съ невольнымъ выраженіемъ радости на лицѣ:-- но съ-тѣхъ-поръ, что дѣлалъ Генрихъ?
   -- Вы знаете это лучше всякаго другаго; онъ почти весь день проводитъ съ вами то за игрою, то на охотѣ.
   -- Да, дни, конечно, отвѣчалъ герцогъ: -- дни; а ночи?
   Маргерита замолчала и въ свою очередь потупила глаза.
   -- Ночи? продолжалъ герцогъ.-- Ночи?
   -- Ну? сказала Маргерита, чувствуя, что надобно же что-нибудь сказать.
   -- Ну... онъ проводитъ ихъ у г-жи де-Совъ.
   -- Почему вы это знаете?
   -- Знаю, потому-что это меня интересовало, отвѣчалъ молодой принцъ, блѣднѣя и обрывая кружево съ рукавовъ своихъ.
   Маргерита начинала догадываться, что сказала Катерина на-ухо Карлу. Но она притворилась ничего-непонимающею.
   -- Зачѣмъ вы говорите мнѣ все это, братецъ? отвѣчала она съ искусно-разъигранною грустью.-- Развѣ затѣмъ, чтобъ напомнить, что никто меня здѣсь не любитъ, никто не дорожитъ мною, -- даже и тѣ, кого природа дала мнѣ въ защитники, церковь въ мужья?
   -- Вы несправедливы, живо возразилъ герцогъ, придвигаясь еще ближе:-- я люблю васъ и покровительствую вамъ.
   -- Братецъ, сказала Маргерита, глядя на него пристально: -- вы имѣете сказать мнѣ что-нибудь отъ королевы-матери.
   -- Я? вы ошибаетесь, сестрица, клянусь вамъ. Изъ чего можете вы это заключать?
   -- Изъ того, что дружба ваша съ моимъ мужемъ рушилась. Вы оставляете сторону короля наваррскаго.
   -- Сторону короля наваррскаго? съ изумленіемъ повторилъ герцогъ.
   -- Да, конечно. Будемъ говорить откровенно, Франсуа. Вы двадцать разъ соглашались, что можете возвыситься или даже удержаться только поддерживая другъ друга. Этотъ союзъ...
   -- Сдѣлался невозможенъ, сестрица, прервалъ ее герцогъ.
   -- Почему?
   -- Потому-что король имѣетъ свои виды на вашего мужа... Извините, я ошибся, назвавъ его вашимъ мужемъ. Я хотѣлъ сказать: на Генриха-Наваррскаго. Матушка угадала все. Я присталъ къ сторонѣ гугенотовъ, думая, что они въ силѣ, Теперь гугенотовъ бьютъ, и черезъ недѣлю ихъ и пятидесяти не останется въ цѣломъ королевствѣ. Я жалъ руку королю наваррскому, потому-что онъ былъ... вашъ мужъ. Теперь онъ уже не мужъ вашъ. Что вы за это скажете, вы -- не только первѣйшая красавица, но и первѣйшая умница во Франціи?
   -- Скажу, отвѣчала Маргерита:-- что знаю брата Карла. Я видѣла его вчера въ одномъ изъ тѣхъ припадковъ ярости, которые укорачиваютъ жизнь его десятками лѣтъ; скажу еще, что эти припадки, къ-несчастію, возвращаются все чаще и чаще, такъ-что по всей вѣроятности братъ нашъ Карлъ проживетъ недолго. Скажу, наконецъ, что король польскій умеръ, и что на его мѣсто очень-серьёзно подумываютъ избрать французскаго принца. При такихъ обстоятельствахъ, не слѣдуетъ покидать союзника, который, въ минуту битвы, можетъ поддержать насъ силою цѣлаго народа и королевства.
   -- А вы, отвѣчалъ герцогъ:-- не измѣняете ли вы мнѣ гораздо-больше, предпочитая иностранца брату?
   -- Изъяснитесь, какъ и въ чемъ я вамъ измѣнила?
   -- Вчера вы просили короля за жизнь короля наваррскаго.
   -- Ну? сказала Маргерита съ притворнымъ равнодушіемъ.
   Герцогъ вдругъ всталъ, прошелся раза два по комнатѣ, и взялъ потомъ Маргериту за руку. Рука ея была холодна.
   -- Прощайте, сестрица, сказалъ онъ: -- вы не хотѣли понять меня; вините же только себя во всѣхъ несчастіяхъ, которыя могутъ случиться.
   Маргерита поблѣднѣла и осталась неподвижною на своемъ мѣстѣ. Герцогъ уходилъ; она не просила его воротиться. Но едва исчезъ онъ изъ виду въ корридорѣ, какъ вдругъ воротился самъ.
   -- Послушайте, Маргерита, сказалъ онъ: -- я забылъ вамъ сказать одно: завтра, въ этотъ часъ, короля наваррскаго не будетъ въ живыхъ.
   Маргерита вскрикнула. Мысль, что ею воспользовались, какъ средствомъ къ убійству, ужасала ее до глубины души.
   -- И вы не помѣшаете этому? спросила она.-- Вы не спасете своего лучшаго, вѣрнѣйшаго союзника?
   -- Со вчерашняго дня союзникъ мой не король наваррскій.
   -- Кто же?
   -- Гизъ. Истребляя гугенотовъ, Гиза сдѣлали королемъ католиковъ.
   -- И сынъ Генриха II признаетъ королемъ своимъ лотарингскаго герцога!
   -- Вы сегодня не въ-духѣ, Маргерита, и ничего не понимаете.
   -- Признаюсь, я напрасно стараюсь угадать вашу мысль.
   -- Сестрица, ваше происхожденіе не хуже происхожденія принцессы де-Порсіанъ; Гизъ не безсмертнѣе Генриха-Наваррскаго. Предположите же три вещи, всѣ очень-возможныя: во-первыхъ, что Гиза изберутъ въ короли польскіе; во-вторыхъ, что вы любите меня такъ, какъ я васъ; тогда... я король французскій... а вы... вы... королева католиковъ.
   Маргерита закрыла лицо руками, пораженная глубиною взглядовъ этого юноши, котораго никто при дворѣ не считалъ особенно-прозорливыхмъ.
   Черезъ минуту она спросила: такъ вы не ревнуете къ герцогу Гизу, какъ къ королю наваррскому?
   -- Что сдѣлано, то сдѣлано, глухо отвѣчалъ герцогъ.-- Если я имѣлъ причины ревновать къ Гизу, я ревновалъ.
   -- Вашъ планъ прекрасенъ; только одно можетъ помѣшать его исполненію, сказала Маргерита, вставая.
   -- Что такое?
   -- То, что я не люблю уже Гиза.
   -- Такъ кого же вы любите?
   -- Никого.
   Герцогъ посмотрѣлъ на Маргериту съ изумленіемъ, какъ человѣкъ, который ровно ничего не понялъ, и вышелъ со вздохомъ, потирая лобъ ледяною рукою своею.
   Маргерита осталась одна въ раздумьѣ. Положеніе ея начало рисоваться передъ ея глазами ясно и опредѣленно; ночь св. Варѳоломея была слѣдствіемъ повелѣнія короля; исполнителями были королева-мать и герцогъ Гизъ. Гизъ и д'Алансонъ соединились, чтобъ извлечь изъ этого событія какъ-можно-больше пользы. Смерть короля наваррскаго была естественнымъ слѣдствіемъ этой катастрофы. Послѣ его смерти завладѣютъ его королевствомъ. Маргерита останется вдовою безъ престола, безъ могущества, видя передъ собою только монастырь, гдѣ не будетъ даже имѣть грустнаго утѣшенія оплакивать супруга, который никогда не былъ ея мужемъ.
   Въ это время, пришли спросить ее отъ имени королевы-матери, не хочетъ ли она со всѣмъ дворомъ отправиться къ чудесному дереву на Кладбищѣ Невинныхъ.
   Первою мыслью Маргериты было отказаться отъ этой кавалькады. Но ей пришло въ голову, что при этомъ случаѣ она можетъ, узнать что-нибудь новое объ участи короля наваррскаго. Она отвѣчала, что охотно будетъ сопутствовать ихъ величествамъ.
   Черезъ пять минутъ пажъ извѣстилъ ее, что поѣздъ готовъ тронуться съ мѣста. Маргерита дала Гильйоннѣ знакъ позаботиться о раненномъ, и вышла.
   Король, королева-мать, Таваннъ и главнѣйшіе католики были уже на лошадяхъ. Маргерита быстро оглянула все общество, состоявшее человѣкъ изъ двадцати: короля наваррскаго тутъ не было.
   Но г-жа де-Совъ была здѣсь; она обмѣнялась съ нею взглядомъ, и Маргерита поняла, что любовница мужа ея хочетъ ей что-то сказать.
   Поѣздъ двинулся по улицѣ Ластрюсъ и Сент-Оноре. Увидѣвъ короля, королеву Катерину и главнѣйшихъ католиковъ, народъ собрался и сопровождалъ ихъ, безпрестанно прибывая и крича: "да здравствуетъ король! смерть гугенотамъ!"
   Народъ кричалъ, махая окровавленными шпагами и дымящимися пищалями, свидѣтелями участія его въ ужасномъ событіи.
   Въ концѣ Улицы-де-Прувелль, поѣздъ встрѣтилъ толпу людей, тащившихъ обезглавленный трупъ. Это было тѣло адмирала. Они тащили его повѣсить за ноги въ Монфоконѣ.
   Кавалькада въѣхала на Кладбище-Невинныхъ воротами, противолежащими улицѣ де-Шанъ, теперешней де-Дешаржеръ. Духовенство, извѣщенное о посѣщеніи короля и королевы-матери, ожидало ихъ съ привѣтственною рѣчью.
   Г-жа де-Совъ воспользовалась минутою, когда Катерина слушала обращенное къ ней слсво, приблизилась къ Маргеритѣ и попросила позволенія поцаловать ей руку. Маргерита подала ей руку, и Шарлотта, цалуя ее, всунула за рукавъ королевы свернутую записочку.
   Какъ быстро и скрытно ни удалилась г-жа де-Совъ, Катерина это замѣтила и оборотилась въ ту самую минуту, когда она цаловала руку королевы.
   Обѣ женщины замѣтили взглядъ, пронзившій ихъ какъ молнія, но обѣ сохранили хладнокровіе. Шарлотта удалилась отъ Маргериты и заняла свое мѣсто при Катеринѣ.
   Отвѣтивъ на сказанное, ей привѣтствіе, Катерина съ улыбкою сдѣлала пальцемъ знакъ королевѣ наваррской, чтобъ она приблизилась.
   Маргерита повиновалась.
   -- А-га! сказала королева-мать своимъ итальянскимъ выговоромъ:-- у тебя дружба не-за-шутку съ Шарлоттой!
   Маргерита улыбнулась съ самымъ горькимъ выраженіемъ лица.
   -- Да, отвѣчала она:-- змѣя ужалила меня въ руку.
   -- О-го! замѣтила Катерипа съ улыбкою: -- да ты чуть ли не ревнуешь.
   -- Вы ошибаетесь, отвѣчала Маргерита.-- Я столько же ревную короля наваррскаго, сколько онъ меня любитъ. Только я умѣю различать друзей отъ враговъ. Я люблю тѣхъ, кто меня любитъ, и ненавижу тѣхъ, кто меня ненавидитъ. Иначе была ли бы я вашей дочерью?
   Катерина улыбнулась такъ, чтобъ дать понять Маргеритѣ, что если она что-нибудь и подозрѣвала, то это подозрѣніе вовсе исчезло.
   Въ эту минуту новые пріѣзжіе привлекли вниманіе высокихъ посѣтителей. Герцогъ Гизъ прибылъ въ сопровожденіи нѣсколькихъ дворянъ, разгоряченныхъ еще недавнимъ убійствомъ. Они ѣхали за богато-убранными носилками; носилки остановились противъ короля.
   -- Герцогиня де-Неверъ! воскликнулъ Карлъ.-- Поздравляю васъ, прекрасная и суровая католичка! Я слышалъ, вы стрѣляли изъ оконъ на гугенотовъ, и даже убили одного камнемъ.
   Герцогиня покраснѣла.
   -- Ваше величество, сказала она тихо, преклоняя передъ Кардомъ колѣно:-- напротивъ, я имѣла счастіе пріютить раненнаго католика.
   -- Хорошо, хорошо. Можно служить мнѣ двоякимъ образомъ: истребляя моихъ враговъ, или помогая друзьямъ. Всякій дѣлаетъ что можетъ; я увѣренъ, что еслибъ вы могли, вы сдѣлали бы больше.
   Между-тѣмъ, народъ, видя согласіе Карла съ Лотарингцами, кричалъ безъ умолку: "да здравствуетъ король! да здравствуетъ герцогъ Гизъ!"
   -- Вы съ нами въ Лувръ, Анріетта? спросила королева-мать герцогиню.
   Маргерита толкнула локтемъ свою пріятельницу; Анріетта поняла этотъ знакъ и отвѣчала:
   -- Нѣтъ, ваше величество: -- если вы этого не прикажете. У меня есть дѣло въ городѣ съ королевой наваррской.
   -- Какое дѣло? спросила Катерина.
   -- Мы хотинъ посмотрѣть рѣдкія и очень-любопытныя греческія книги, найденныя у одного стараго протестантскаго пастора, отвѣчала Маргерита.
   -- Вы лучше отправились бы посмотрѣть, какъ бросаютъ послѣднихъ гугенотовъ съ моста о-Муленъ въ Сену, сказалъ Карлъ.-- Вотъ мѣсто настоящихъ французовъ.
   -- Мы поѣдемъ туда, если это угодно вашему величеству, отвѣчала герцогиня де-Неверъ.
   Катерина недовѣрчиво взглянула за обѣихъ пріятельницъ. Маргарита замѣтила это, и начала съ безпокойствомъ оглядываться.
   Это безпокойство, истинное или притворное, не ускользнуло отъ Катерины.
   -- Чего ты ищешь? спросила она.
   -- Я ищу... Я не вижу, отвѣчала Маргерита.
   -- Чего ты вшешь? Чего не видишь?
   -- Де-Совъ, отвѣчала Маргарита.-- Что? она возвратилась въ Лувръ?
   -- Я говорила, что ты ревнуешь! шепнула Катерина за ухо своей дочери.-- О bestia!.. Что жь, Анріетта, продолжала она, пожимая плечами:-- возьмите съ собою королеву наваррскую.
   Маргарита еще притворилась, что разглядываетъ вокругъ, а потомъ, наклонясь къ уху Анріетты, сказала:
   -- Увези меня поскорѣе. Мнѣ надо сообщить тебѣ чрезвычайно важныя вещи.
   Герцогиня поклонилась Карлу и королевѣ-матери. Потомъ почтительно обратилась къ королевѣ наваррской:
   -- Не угодне ли. вашему величеству сѣсть въ мои носилки?
   -- Охотно. Только вы ужь доставите меня и обратно въ Лувръ.
   -- Экипажъ мой, и прислуга, и я сама къ услугамъ вашего величества, отвѣчала герцогиня.
   Королева Маргерита сѣла въ носилки и сдѣлала знакъ герцогинѣ; она вошла и почтительно заняла мѣсто спереди.
   Катерина и ея спутники возвратились въ Лувръ тою же дорогой. Замѣтили, что королева-мать все время говорила что-то на ухо Карлу, указывая на г-жу де-Совъ.
   И всякій разъ, какъ она указывала на нее, Карлъ смѣялся посвоему: то-есть этотъ смѣхъ былъ хуже всякой угрозы.
   Что касается до Маргериты, едва только она почувствовала, что носилки тронулись съ мѣста и что ей нечего больше опасаться наблюдательности Катерины, она достала изъ рукава записку г-жи де-Совъ и прочла слѣдующее:
   "Я получила приказаніе отослать сегодня ввечеру королю наваррскому два ключа: одинъ отъ той комнаты гдѣ онъ запертъ, другой отъ моей. Когда онъ пріидетъ ко мнѣ, мнѣ приказано удержать его у себя до шести часовъ утра.
   "Обдумайте, ваше величество, рѣшитесь, не считайте жизни моей за ничто".
   -- Тутъ нѣтъ сомнѣнія, сказала Маргерита:-- этой несчастной женщиной хотятъ воспользоваться, чтобъ погубить всѣхъ насъ. Посмотримъ, однакожь, легко ли сдѣлать изъ королевы Марго, какъ говоритъ братъ Карлъ, монахиню.
   -- Отъ кого же это письмо? спросила герцогиня де-Неверъ, указывая на записку, которую Маргерита перечитывала съ величайшимъ вниманіемъ.
   -- А! герцогиня! Я много кое-чего должна разсказать тебѣ, отвѣчала Маргерита, разрывая бумажку на тысячу кусковъ.
   

V.
Признанія.

   -- Во-первыхъ, куда мы ѣдемъ? спросила Маргерита.-- Надѣюсь, не на мостъ о-Муленъ? Я уже довольно насмотрѣлась на рѣзню со вчерашняго дня.
   -- Я осмѣлилась отвезть ваше величество...
   -- Во-первыхъ, и прежде всего, мое величество проситъ тебя забыть мое величество... Итакъ, мы ѣдемъ...
   -- Въ отель Гиза, если вы согласны.
   -- Почему же! Поѣдемъ къ тебѣ, Анріетта. Вѣдь герцога Гиза тамъ нѣтъ? и мужа твоего нѣтъ?
   -- Нѣтъ! воскликнула герцогиня съ сверкающими отъ радости глазами.-- Нѣтъ ни Гиза, ни мужа, никого нѣтъ! Я свободна, свободна какъ воздухъ, какъ птица, какъ облака... Свободна, милая королева, слышите ли? Понимаете ли вы, какое счастіе заключаетъ въ себѣ это слово: свободна?.. Иду, куда хочу, приказываю что хочу. О! бѣдная королева! вы не свободны! отъ-того вы и вздыхаете...
   -- Ты идешь, куда хочешь; приказываешь, что хочешь. Не-ужели въ этомъ состоитъ все? И ты только въ этомъ отношеніи пользуешься своею свободою? Нѣтъ, для такой свободы ты слишкомъ весела.
   -- Ваше величество обѣщали подать примѣръ откровенности.
   -- Опять мое величество! этакъ мы поссоримся, Анріетта. Развѣ ты забыла нашъ уговоръ?
   -- Нѣтъ. Я ваша почтительная слуга при людяхъ, твой прямой другъ наединѣ. Не такъ ли? не правда ли, Маргерита?
   -- Да, да, отвѣчала королева улыбаясь.
   -- Прочь фамильная вражда и вѣроломство любви; все прямо, откровенно, сердце на ладонь; словомъ, союзъ оборонительный и наступательный, -- съ цѣлью схватить налету, если удастся, эфемерное счастіе.
   -- Такъ, такъ, Анріетта; и въ знакъ возобновленія союза обними меня.
   И обѣ милыя головки, одна блѣдная и грустная, другая румяная, бѣлокурая и веселая, склонились другъ къ другу и соединились устами, какъ соединились мыслями.
   -- Итакъ, у тебя есть новости? спросила герцогиня, съ любопытствомъ глядя на Маргериту.
   -- Эти два дня развѣ не полны новостей?
   -- О! я говорю о любви, а не о политикѣ. Когда будемъ однихъ лѣтъ съ твоей матушкой Катериной, тогда пожалуй. Покамѣстъ, намъ еще по двадцати лѣтъ. Оставимъ же политику. Ну? что же новаго? Ужь не вышла ли ты замужъ не шутя?
   -- За кого? спросила Маргерита смѣясь.
   -- А! ты меня успокоиваешь этимъ отвѣтомъ.
   -- Да, только то, что тебя успокоиваетъ, меня ужасаетъ. Я должна выйдти замужъ.
   -- Когда?
   -- Завтра.
   -- Вотъ еще! Право? Бѣдняжка! И это необходимо?
   -- Необходимо.
   -- Mordi! какъ говоритъ одинъ мой знакомый. Это непріятно.
   -- У тебя есть знакомый, который говоритъ mordi? спросила, смѣясь, Маргерита.
   -- Да.
   -- Кто же это?
   -- Ты все дѣлаешь вопросы, когда сама должна разсказывать. Докончи, и тогда я начну.
   -- Вотъ, въ двухъ словахъ, въ чемъ дѣло: король наваррскій влюбленъ, и не хочетъ имѣть со мною никакого дѣла. Я не влюблена, но мнѣ тоже нѣтъ до него дѣла. Однакожь мы оба должны измѣнить свои желанія еще до завтра, по-крайней-мѣрѣ хоть притворно.
   -- Что жь! Измѣни ихъ ты, и ты можешь быть увѣрена, что и онъ измѣнитъ.
   -- Въ томъ-то и дѣло, что это невозможно; я меньше нежели когда-нибудь расположена измѣнить ваши отношенія.
   -- То-есть, отношенія къ мужу -- не больше, надѣюсь?..
   -- Меня, видишь ли, мучитъ сомнѣніе.
   -- На счетъ чего?
   -- На счетъ религіи. Ты какъ, -- полагаешь различіе между католиками и протестантами?
   -- Въ смыслѣ политики?
   -- Да.
   -- Конечно.
   -- А въ-отношеніи любви?
   -- Любви? Мы, женщины, такія язычницы, что допускаемъ всѣ возможныя секты; что касается до боговъ, мы признаемъ ихъ много...
   -- Въ лицѣ одного, не правда ли?
   -- Да, отвѣчала герцогиня съ сверкающимъ въ глазахъ язычествомъ: -- да, того, котораго зовутъ Eros, Cupido, Amor; того, что съ колчаномъ, повязкой и крыльями... Mordi!.. да здравствуетъ набожность!
   -- Впрочемъ, у тебя совершенно-особая манера молиться; ты бросаешь камнями въ гугенотовъ.
   -- Пусть-себѣ говорятъ... Ахъ, Маргерита! какъ измѣняются лучшія мысли, лучшія дѣла въ устахъ черни!
   -- Черни!.. Да, кажется, тебя поздравлялъ съ этимъ подвигомъ братъ Карлъ?
   -- Твой братъ Карлъ большой охотникъ; онъ трубитъ въ рогъ цѣлый день, и отъ этого очень-худъ... такъ-что я не принимаю даже его комплиментовъ. Впрочемъ, я ему отвѣчала, твоему брату Карлу. Развѣ ты не слышала моего отвѣта?
   -- Нѣтъ; ты говорила такъ тихо...
   -- Тѣмъ лучше,-- я сообщу тебѣ больше новостей. Ну, доканчивай же свое признаніе.
   -- Вотъ видишь ли...
   -- Ну?
   -- Если камень, о которомъ говорилъ мой братъ, историческій камень, сказала со смѣхомъ Маргерита: -- такъ лучше я ничего не скажу.
   -- Хорошо, воскликнула Анріэтта: -- ты выбрала гугенота. Не тревожься же. Чтобъ успокоить твою совѣсть, обѣщаю тебѣ выбрать и себѣ гугенота при первой окказіи.
   -- Но на этотъ разъ ты, кажется, выбрала католика?
   -- Mordi! воскликнула герцогиня.
   -- Хорошо; понимаю, понимаю.
   -- Каковъ же нашъ гугенотъ?
   -- Я не выбирала его; этотъ молодой человѣкъ не имѣетъ и, конечно, не будетъ имѣть для меня никакого значенія.
   -- Но все-таки, каковъ онъ? Это не мѣшаетъ тебѣ описать его; ты знаешь, какъ я любопытна.
   -- Молодой человѣкъ, прекрасный собою, какъ Низу съ Бенвенуто Челлини... онъ, избѣгая погони, спасся въ моей комнатѣ.
   -- А! а не ты его пригласила?
   -- Бѣдняжка! Не смѣйся такъ, Анріетта; теперь онъ еще между жизнью и смертью.
   -- Такъ онъ болѣнъ?
   -- Онъ тяжело раненъ.
   -- Это пребезпокойная вещь -- раненный гугенотъ... особенно въ настоящее время; что жь ты съ нимъ дѣлаешь, съ этимъ гугенотомъ, который не имѣетъ и, конечно, не будетъ имѣть для тебя никакого значенія?
   -- Онъ въ моемъ кабинетѣ; я спрятала его и хочу спасти.
   -- Онъ хорошъ собою, молодъ, раненъ... Ты спрятала его въ своемъ кабинетѣ, ты хочешь спасти его? Этотъ гугенотъ будетъ очень-неблагодаренъ, если въ немъ не пробудится никакого чувства признательности.
   -- Оно уже пробудилось... и, кажется, сильнѣе, нежели я желала бы.
   -- И онъ тебя занимаетъ... бѣдняжка?
   -- Да, по чувству человѣколюбія, не больше.
   -- Человѣколюбія! бѣдная королева! эта-та добродѣтель и губитъ насъ, женщинъ!
   -- Ты понимаешь, что король, герцогъ д'Алансонъ, королева-мать, мужъ мой каждую минуту могутъ войдти ко мнѣ въ комнату.
   -- И ты хочешь попросить меня, чтобъ я спрятала твоего гугенота, не правда ли... то-есть, покамѣстъ онъ болѣнъ, и съ условіемъ возвратить тебѣ его, когда онъ будетъ здоровъ?
   -- Насмѣшница! сказала Маргерита.-- Нѣтъ, клянусь тебѣ, что я не соображаю такъ далеко впередъ. Не можешь ли ты только спрятать его, сохранить жизнь его, которую я спасла? Признаюсь, ты меня очень одолжила бы этимъ. Ты свободна въ отелѣ Гиза; у тебя нѣтъ ни братьевъ, ни мужа, который бы за тобою подсматривалъ, и кромѣ того есть еще за твоею комнатою кабинетъ, какъ у меня, съ тою только разницей, что никто не имѣетъ права входить въ него. Одолжи мнѣ этотъ кабинетъ для моего гугенота. Когда онъ выздоровѣетъ, ты отворишь ему клѣтку, и птица улетитъ.
   -- Одно только мѣшаетъ этому, милая королева: клѣтка занята.
   -- Какъ? Ты развѣ тоже кого-нибудь спасла?
   -- Именно это и отвѣчала я твоему брату.
   -- А! понимаю. Такъ вотъ-почему ты говорила такъ тихо, что я не могла разслушать.
   -- Слушай, Маргерита: это чудесная исторія, ничѣмъ не хуже твоей. Оставивъ тебѣ шесть солдатъ, я возвратилась съ шестью остальными въ отель Гиза и смотрѣла, какъ грабятъ и жгутъ домъ, отдѣленный отъ отели брата только улицею Катр-Фисъ. Вдругъ слышу женскій крикъ и брань мужчинъ. Я выхожу на балконъ, и первое, что я замѣтила, была шпага, которая, казалось, блескомъ своего движенія озаряла всю сцену. Я любовалась этимъ бѣшенымъ оружіемъ: ты знаешь, я охотница до хорошихъ вещей!.. Естественно, я начала разглядывать двигавшую его руку и тѣло, которому принадлежала эта рука. Среди битвы и кликовъ, я разглядываю наконецъ этого человѣка, и вижу героя, королева! Аякса Теламонида! Слышу голосъ, голосъ Стентора! Я прихожу въ восторгъ, дрожу, трепещу при каждомъ грозящемъ ему ударѣ, при каждомъ взмахѣ его сабли; въ четверть часа я испытывала ощущеніе, какого не знала до-тѣхъ-поръ, возможности котораго никогда и не подозрѣвала. Я онѣмѣла, едва дышала, впилась въ это зрѣлище; вдругъ герой мой исчезъ.
   -- Какъ?
   -- Подъ камнемъ, которымъ бросила въ него какая-то старуха. Тогда даръ слова возвратился ко мнѣ, какъ къ Киру, и я закричала: "эй! на помощь!" Солдаты наши вышли, взяли его, и отнесли въ комнату, которую ты просишь для твоего protégé.
   -- Да! я понимаю эту исторію, и тѣмъ лучше, милая Анріэтта, что эта исторія почти та же, что и моя.
   -- Съ тою только разницею, что я оказываю этимъ услугу королю и религіи, и мнѣ не нужно отсылать отъ себя Аннибала де-Коконна.
   -- Его зовутъ Аннибалъ де-Коконна? сказала Маргерита съ хохотомъ.
   -- Ужасное имя, не правда ли? отвѣчала Анріэтта.-- А онъ достоинъ его. Что за боецъ, mordi! сколько онъ пролилъ крови! Надѣнь маску; мы прибыли.
   -- Зачѣмъ же надѣвать маску?
   -- Затѣмъ, что я хочу показать тебѣ моего героя.
   -- Онъ хорошъ собою?
   -- Онъ показался мнѣ прекрасенъ во время битвы. Правда, это было ночью, при свѣтѣ факеловъ. Сегодня утромъ, при дневномъ свѣтѣ, онъ, признаться, немного подурнѣлъ. Впрочемъ, я думаю, ты останешься имъ довольна.
   -- Такъ моего паціента нельзя помѣстить въ отели Гиза? Жаль. Сюда, конечно, всего позже пришли бы искать гугенота.
   -- Нисколько. Я велю перенести его сегодня вечеромъ сюда; одинъ будетъ лежать въ углу направо, другой въ углу налѣво.
   -- Но если они узнаютъ, что одинъ изъ нихъ протестантъ, а другой католикъ, вѣдь они съѣдятъ другъ друга.
   -- О, этого бояться нечего! Коконна такъ раненъ въ лицо, что почти ничего не видитъ; твой гугенотъ раненъ въ грудь такъ, что почти не можетъ двигаться. Кромъ того, скажи ему, чтобъ онъ молчалъ на-счетъ религіи, и дѣло обойдется...
   -- Изволь.
   -- Войдемъ же. Это рѣшено.
   -- Благодарю тебя, сказала Маргерита, пожимая руку Анріэтты.
   -- Здѣсь, сказала герцогиня: -- вы опять дѣлаетесь королевою; позвольте же мнѣ прислуживать вамъ, какъ королевѣ наваррской.
   Герцогиня, вышедъ изъ носилокъ, почти стала на колѣно, чтобъ помочь выйдти Маргеритѣ; потомъ, указавъ ей на дверь, у которой стояли двое часовыхъ съ пищалями, пошла поодаль за королевою, сохраняя почтительную наружность, пока ихъ могли видѣть. Пришелъ въ свою комнату, герцогиня заперла дверь и позвала свою горничную, проворную Сицильянку.
   -- Мика, спросила она ее по-итальянски:-- что графъ?
   -- Ему лучше.
   -- А что онъ дѣлаетъ?
   -- Теперь, кажется, завтракаетъ.
   -- Возвращеніе аппетита хорошій признакъ, замѣтила Маргерита.
   -- Да! вѣдь ты ученица Амбруаза Паре. Ступай, Мика.
   -- Ты ее отсылаешь?
   -- Да; надо же кому-нибудь сторожить.
   Мика вышла.
   -- Теперь что ты хочешь? Пойдти къ нему, или позвать его сюда?
   -- Ни то, ни другое; мнѣ хотѣлось бы увидѣть его такъ, чтобъ онъ не видалъ меня.
   -- Къ-чему это? ты въ маскѣ.
   -- Онъ можетъ узнать меня по волосамъ, по рукамъ, по какой-нибудь бездѣлушкѣ.
   -- О, какъ ты стала благоразумна съ-тѣхъ-поръ, какъ вышла замужъ!
   Маргерита улыбнулась.
   -- На это есть только одно средство, продолжала герцогиня.
   -- Какое?
   -- Посмотрѣть на него въ замочную скважину.
   -- Пожалуй. Веди же.
   Герцогиня взяла Маргериту за руку, подвела ее къ двери, завѣшенной ковромъ, стала на колѣно и приложила глазъ къ замку.
   -- Какъ-разъ! Онъ ѣстъ и сидитъ лицомъ сюда. Смотри.
   Маргерита смѣнила герцогиню и, въ свою очередь, взглянула въ замочную скважину. Коконна сидѣлъ за богатымъ столомъ и, не смотря на свои раны, ѣлъ преисправно.
   -- Ахъ! Боже мой! воскликнула Маргерита, вскакивая съ мѣста.
   -- Что такое? спросила герцогиня съ изумленіемъ.
   -- Невозможно! нѣтъ! Да, это онъ!
   -- Кто онъ?
   -- Тсс! проговорила Маргерита, схвативъ герцогиню за руку: -- это тотъ самый, который хотѣлъ убить моего гугенота, вбѣжалъ за нимъ даже въ мою комнату, ранилъ его даже въ моихъ рукахъ. О, Анріэтта, какое счастіе, что онъ меня не видѣлъ!
   -- Ну, ты сама видѣла его въ дѣлѣ, -- не правда ли, хорошъ?
   -- Не знаю; я смотрѣла на того, кого онъ преслѣдовалъ.
   -- И его зовутъ?
   -- Ты не произнесешь его имени при немъ?
   -- Нѣтъ, будь увѣрена.
   -- Леракъ де-ла-Моль.
   -- А каковъ онъ тебѣ кажется?
   -- Ла-Моль?
   -- Нѣтъ, Коконна.
   -- Признаюсь тебѣ, сказала Маргерита: -- я нахожу, что...
   Она остановилась.
   -- Вижу, сказала герцогиня:-- что ты на него зла за раны твоего гугенота.
   -- Кажется, отвѣчала Маргерита смѣясь: -- мой гугенотъ не остался у него въ долгу: этотъ рубецъ на щекѣ...
   -- Такъ, значитъ, они поквитались и мы можемъ помирить ихъ. Пришли мнѣ твоего гугенота.
   -- Нѣтъ, не теперь; послѣ.
   -- Когда же?
   -- Когда ты дашь своему другую комнату.
   -- Какую же?
   Маргерита посмотрѣла на свою пріятельницу; Анріэтта, помолчавъ съ минуту, тоже на нее посмотрѣла и начала смѣяться.
   -- Пусть будетъ такъ, сказала герцогиня.-- Итакъ, союзъ крѣпче прежняго?
   -- Чистосердечная дружба навсегда, отвѣчала королева.
   -- А пароль, условный знакъ, если мы понадобимся другъ другу?
   -- Тройное имя твоего тройнаго бога: Eros, Cupido, Amor.
   Съ этими словами онѣ разстались, обнявшись въ другой разъ и пожавъ другъ другу руку въ двадцатый.
   

VI.
Случается, что ключи отворяютъ не тѣ двери, для которыхъ они сдѣланы.

   Королева наваррская, возвратясь въ Лувръ, застала Гильйонну въ большой тревогѣ. Г-жа де-Совъ приходила во время ея отсутствія. Она принесла ключъ, присланный къ ней королевой-матерью. Это былъ ключъ отъ комнаты, въ которой былъ запертъ Генрихъ. Ясно, что Катеринѣ надо было, для достиженія какой-то цѣли, чтобъ Беарнецъ провелъ эту ночь у г-жи де-Совъ.
   Маргерита взяла ключъ и начала ворочать его въ рукахъ. Она велѣла пересказать себѣ все, что говорила г-жа де-Совъ, взвѣсила въ умѣ своемъ каждое ея слово, и думала, что догадалась о намѣреніи Катерины.
   Она взяла перо и написала на бумажкѣ:
   "Приходите сегодня ввечеру, вмѣсто г-жи де-Совъ, къ королевѣ наваррской.

"Маргерита."

   Она свернула эту бумажку, спрятала ее въ бородку ключа и приказала Гильйоннѣ съ наступленіемъ ночи подсунуть ключъ подъ дверь Генриха.
   Окончивъ это дѣло, Маргерита вспомнила о раненномъ; она затворила всѣ двери, вошла въ кабинетъ, и къ крайнему удивленію своему увидѣла, что ла-Моль одѣтъ въ свое платье, разорванное и запятнанное кровью.
   Увидѣвъ ее, онъ хотѣлъ встать, но не могъ удержаться на ногахъ, зашатался и упалъ на канапе, изъ котораго сдѣлали для него постель.
   -- Что это значитъ? спросила Маргерита:-- почему вы такъ худо исполняете предписанія доктора? Я приказала вамъ оставаться въ покоѣ, а вы, вмѣсто того, чтобъ повиноваться, поступаете наоборотъ.
   -- Я не виновата, отвѣчала Гильйонна.-- Я просила, умоляла графа, чтобъ онъ не дѣлалъ этого дурачества; но онъ объявилъ мнѣ, что ничто не удержитъ его долѣе въ Луврѣ.
   -- Вы хотите оставить Лувръ! сказала Маргерита, съ удивленіемъ глядя на ла-Моля, потупившаго глаза.-- Это невозможно! Вы не въ силахъ ходить; вы блѣдны и слабы; смотрите, какъ дрожатъ у васъ колѣни. Еще сегодня утромъ изъ раны въ плечѣ было кровотеченіе.
   -- Ваше величество! отвѣчалъ онъ, -- Сколько вчера я просилъ васъ дать мнѣ убѣжище, столько умоляю васъ сегодня отпустить меня.
   -- Я не понимаю этой безразсудной рѣшимости; это хуже неблагодарности.
   -- Нѣтъ, я не неблагодаренъ. Вѣрьте, что въ сердцѣ моемъ есть чувство признательности, которое не исчезнетъ вовсю жизнь мою.
   -- Оно проживетъ недолго, если вы исполните свое намѣреніе, сказала Маргерита, тронутая выраженіемъ его голоса, непозволявшимъ сомнѣваться въ искренности словъ.-- Или ваши раны раскроются и вы изойдете кровью, или въ васъ узнаютъ гугенота, и вы не сдѣлаете за-живо и ста шаговъ.
   -- Я долженъ, однакожь, оставить Лувръ, отвѣчалъ ла-Моль.
   -- Долженъ! повторила Маргерита, устремивъ на него свои влажные взоры и слегка блѣднѣя.-- Да! понимаю; извините. Конечно, внѣ Лувра есть кто-нибудь, кто жестоко безпокоится о вашемъ отсутствіи. Вы правы, ла-Моль; это очень-естественно, я понимаю. Зачѣмъ вы не сказали этого тотчасъ? И какъ мнѣ самой не пришло этого въ голову! Кто дастъ другому убѣжище, тотъ обязанъ заботиться о сердечныхъ связяхъ гостя, какъ и перевязывать его раны, врачевать душу, какъ врачуетъ тѣло.
   -- Вы странно ошибаетесь, возразилъ ла-Моль.-- Я почти одинокъ на свѣтѣ, и совершенно-одинокъ въ Парижѣ, гдѣ меня никто не знаетъ. Мой убійца -- первый человѣкъ, съ которымъ я заговорилъ въ этомъ городѣ, и вы первая женщина, съ которой я имѣю счастіе разговаривать.
   -- Такъ зачѣмъ же вы хотите уйдти? спросила Маргерита съ удивленіемъ.
   -- Потому-что ваше величество не отдыхали прошедшую ночь, а въ эту...
   Маргерита покраснѣла.
   -- Гильйонна, сказала она:-- ночь уже настала; не пора ли отнесть ключъ?
   Гильйонна улыбнулась и вышила.
   -- Но что жь вы станете дѣлать, продолжала Маргерита:-- если у васъ нѣтъ въ Парижѣ ни друзей, ни знакомыхъ?
   -- Я найду ихъ, ваше величество: -- во время бѣгства я вспомнилъ мать свою, католичку, и мнѣ почудилось, что она бѣжитъ передо мною по дорогѣ къ Лувру, съ крестомъ въ рукахъ; тогда я далъ обѣтъ принять исповѣданіе моей матери, если Богъ сохранитъ мою жизнь. Богъ сдѣлалъ больше: Онъ послалъ мнѣ ангела, ради котораго самая жизнь стала мнѣ мила.
   -- Но вы не можете ходить, вы не сдѣлаете и ста шаговъ, и упадете безъ чувствъ.
   -- Я пробовалъ сегодня утромъ ходить здѣсь въ кабинетѣ; я хожу медленно, и мнѣ это больно, правда; но лишь-бы добраться до луврской площади, а тамъ -- будь, что будетъ!
   Маргерита склонила голову на руку и крѣпко задумалась.
   -- А король наваррскій? спросила она съ намѣреніемъ: -- вы о немъ уже не говорите. Перемѣняя вѣру, развѣ вы перемѣнили и желаніе быть въ его службѣ?
   -- Ваше величество! отвѣчалъ ла-Моль: -- вы коснулись истинной причины моего ухода... Я знаю, что король наваррскій въ величайшей опасности, и что даже вамъ, французской принцессѣ, едва удастся спасти его своимъ покровительствомъ.
   -- Какъ? Что вы хотите сказать? О какой опасности говорите вы?
   -- Изъ этого кабинета слышно все, отвѣчалъ ла-Моль нерѣшительно.
   -- Это правда, сказала про себя Маргерита: -- Гизъ уже говорилъ мнѣ объ этомъ.
   Потомъ она продолжала вслухъ:
   -- Ну! Что же вы слышали?
   -- Во-первыхъ, разговоръ вашъ съ вашимъ братомъ, сегодня поутру.
   -- Съ Франсуа? сказала Маргерита краснѣя.
   -- Да, съ герцогомъ д'Алансономъ; потомъ, когда вы ушли, разговоръ Гильйонны съ г-жею де-Совъ.
   -- И эти-то два разговора...
   -- Такъ точно, ваше величество. Вы всего только съ недѣлю какъ замужемъ; вы любите своего мужа. Онъ прійдетъ въ свою очередь, какъ приходили герцогъ д'Алансонъ и г-жа де-Совъ. Онъ станетъ говорить вамъ о своихъ тайнахъ. Я не долженъ ихъ слышать. Я буду нескроменъ; а я не могу... я не долженъ... я не хочу быть нескромнымъ.
   Голосъ, которымъ ла-Моль произнесъ эти послѣднія слова, и замѣшательство его, вдругъ открыли глаза Маргеритѣ.
   -- А! сказала она: -- вы слышали все, что говорено было до-сихъ-поръ въ этой комнатѣ?
   -- Слышалъ.
   Это слово произнесъ онъ едва слышно.
   -- И вы хотите уйдти сегодня ввечеру, сегодня ночью, чтобъ не слышать больше?
   -- Сію же минуту, если ваше величество позволите.
   -- Бѣдняжка! проговорила Маргерита съ страннымъ выраженіемъ состраданія.
   Удивленный такимъ кроткимъ отвѣтомъ, вмѣсто котораго ждалъ какого-нибудь суроваго слова, ла-Моль робко поднялъ голову; взоръ его встрѣтился со взоромъ Маргериты и прильнулъ къ нему съ какою-то магнетическою силою.
   -- Такъ вы чувствуете, что не можете быть хранителемъ тайны, ла-Моль? кротко спросила Маргерита. Склонившись на спинку кресла и полускрытая въ тѣни густой завѣсы, она наслаждалась счастіемъ свободно читать въ душѣ молодаго человѣка, будучи сама для него недоступна.
   -- У меня жалкая натура, сказалъ ла-Моль:-- я не довѣряю самому-себѣ, и счастіе другаго мнѣ досадно.
   -- Чье счастіе? спросила Маргерита улыбаясь.-- Да! счастіе короля наваррскаго... Бѣдный Генрихъ!
   -- Вы видите, что онъ счастл ивъ! живо сказалъ ла-Моль.
   -- Счастливъ?
   -- Да, потому-что ваше величество сожалѣете о немъ.
   Маргерита мяла свой кошелекъ и обрывала съ него золотое шитье.
   -- Такъ вы не хотите видѣть короля наваррскаго? сказала она.-- Вы такъ рѣшились?
   -- Я боюсь безпокоить его величество въ настоящую минуту.
   -- А брата моего, герцога д'Алансона?
   -- О, воскликнулъ ла-Моль: -- его я хочу видѣть еще меньше короля наваррскаго.
   -- Потому-что?.. спросила Маргерита, тронутая до такой степени, что голосъ ея дрожалъ.
   -- Потому-что я уже слишкомъ-плохой гугенотъ, и не могу быть преданъ королю наваррскому; а какъ католикъ я еще не такъ хорошъ, чтобъ быть въ числѣ друзей герцога д'Алансова и Гиза.
   На этотъ разъ, Маргерита должна была потупить взоры; этотъ отвѣтъ отозвался въ глубинѣ ея сердца. Она не могла опредѣлить, пріятны ли, или непріятны были для нея слова ла-Моля.
   Гильйонна воротилась. Маргерита посмотрѣла на нее вопросительно. Гильйонна также отвѣчала взглядомъ утвердительно: она передала ключъ королю наваррскому.
   Маргерита еще разъ взглянула на ла-Моля; онъ склонилъ голову на грудь и былъ блѣденъ, какъ человѣкъ, который страдаетъ душевно и тѣлесно.
   -- Вы горды, сказала она:-- и я не рѣшаюсь сдѣлать вамъ предложеніе, отъ котораго вы, конечно, откажетесь.
   Ла-Моль всталъ, сдѣлалъ шагъ впередъ и хотѣлъ поклониться въ знакъ повиновенія. Но острая, жгучая боль выжала на глазахъ его слезу, и чувствуя, что готовъ упасть, онъ схватился за завѣсу.
   -- Видите ли, сказала Маргерита, подбѣгая къ нему и удерживая его въ своихъ рукахъ:-- видите ли, что я вамъ еще нужна?
   Едва-замѣтное движеніе скользнуло на губахъ ла-Моля.
   -- Да! прошепталъ онъ: -- вы мнѣ необходимы, какъ воздухъ, которымъ я дышу, какъ свѣтъ, который вижу.
   Въ эту минуту раздались три удара въ дверь.
   -- Слышите? сказала съ испугомъ Гильйонна.
   -- Уже! проговорила Маргерита.
   -- Прикажете отворить?
   -- Постой. Можетъ-быть это король наваррскій.
   -- О! воскликнулъ ла-Моль, силы котораго возвратились при этихъ словахъ, сказанныхъ, впрочемъ, Маргеритою такъ тихо, чтобъ только Гильйонна могла ихъ услышать.-- Умоляю васъ на колѣняхъ! позвольте мнѣ уйдти... Живому или мертвому! Сжальтесь... Вы не отвѣчаете. Хорошо же! Я заговорю, и тогда, надѣюсь, вы меня выгоните!
   -- Молчите, несчастный! сказала Маргерита, находившая безконечное наслажденіе въ упрекахъ молодаго человѣка.-- Молчите!
   -- Ваше величество, отвѣчалъ ла-Моль, не слыша въ голосѣ Маргериты ожидаемой суровости:-- повторяю вамъ, что отсюда все слышно. Не заставляйте меня умереть смертью, какой не выдумалъ бы и жесточайшій палачъ.
   -- Молчите! повторила Маргерита.
   -- Вы безжалостны! Вы не хотите меня выслушать. Да поймите же, что я васъ лю...
   -- Молчите же, когда я вамъ говорю! прервала его Маргарита, зажимая ему ротъ рукою, которую онъ схватилъ и прижалъ къ губамъ.
   -- Но... проговорилъ ла-Моль.
   -- Замолчите же наконецъ, дитя! Какъ смѣете вы не слушаться своей королевы?
   Потомъ, бросившись изъ кабинета, она заперла за собою дверь и, прислонившись къ стѣнѣ, прижала руку къ трепещущему сердцу.
   -- Отвори, Гильйонна! сказала она.
   Гильйонна вышла и черезъ минуту изъ-за завѣсы показалось умное, немного-безпокойное лицо короля наваррскаго.
   -- Вы призвали меня? сказалъ онъ Маргеритѣ.
   -- Да. Получили вы мою записку?
   -- И, признаюсь вамъ, не безъ удивленія, отвѣчалъ Генрихъ, осматриваясь съ недовѣрчивостью, которая, впрочемъ, скоро исчезла.
   -- И не безъ безпокойства, не правда ли? прибавила Маргерита.
   -- Сознаюсь и въ этомъ. Однакожь, будучи окруженъ непримиримыми врагами, и друзьями, можетъ-быть еще болѣе-опасными, я вспомнилъ, что однажды въ глазахъ вашихъ сверкало чувство великодушія, именно въ вечеръ нашей свадьбы; вспомнилъ, что въ другой разъ, я видѣлъ въ этомъ взорѣ мужество,-- это было вчера, въ день, назначенный для моей смерти.
   -- Ну? сказала Маргерита, улыбаясь, между-тѣмъ, какъ Генрихъ старался проникнуть до глубины ея сердца.
   -- Помня все это и прочитавъ ваше приглашеніе, я сказалъ себѣ въ ту же минуту: безъ друзей, безоружному, плѣнному королю наваррскому остается только одно средство -- умереть со славою, умереть смертью, которая осталась бы въ лѣтописяхъ: пусть выдастъ его жена, -- и я пришелъ сюда.
   -- Вы заговорите другое, узнавъ, что все совершающееся въ эту минуту -- дѣло любящей васъ особы... и любимой вами.
   Генрихъ чуть не отступилъ при этихъ словахъ, и сѣрые, быстрые глаза его вопросительно глянули на королеву изъ-подъ черныхъ бровей.
   -- Успокойтесь! сказала улыбаясь Маргерита.-- Я не имѣю притязанія считать себя этой особой.
   -- Но вѣдь вы прислали мнѣ этотъ ключъ; это ваша рука.
   -- Моя; это я писала, дѣйствительно. Что касается до ключа, это другое дѣло; довольно съ васъ будетъ знать, что онъ перешелъ черезъ руки четырехъ женщинъ, пока дошелъ до васъ.
   -- Четырехъ женщинъ! воскликнулъ Генрихъ въ смущеніи.
   -- Да, черезъ руки четырехъ женщинъ, повторила Маргерита.-- Черезъ руки королевы-матери, г-жи де-Совъ, мои и Гильйонны.
   Генрихъ началъ разгадывать загадку.
   -- Поговоримъ же о дѣлѣ, сказала Маргерита: -- и, главное, откровенно. Правда ли, какъ носится слухъ, что вы готовы перейдти къ католицизму?
   -- Это ложный слухъ. Я еще не соглашался.
   -- Однако вы уже рѣшились?
   -- То-есть, я еще думаю. Что прикажете дѣлать! Въ двадцать лѣтъ, почти на престолѣ... ventre saint-gris! есть вещи, которыя этого стоятъ.
   -- И между-прочимъ жизнь? Не правда ли?
   Генрихъ не могъ не улыбнуться.
   -- Вы не высказываете всей своей мысли, замѣтила Маргерита.
   -- Недомолвки для союзниковъ. Мы, какъ вамъ извѣстно, не больше, какъ союзники. Еслибъ вы были и союзницей моей... и...
   -- И женой, не такъ ли?
   -- Ну, да... и женой.
   -- Тогда?
   -- Тогда дѣло другое, я, можетъ-быть, и настаивалъ бы на томъ, чтобъ остаться королемъ гугенотовъ, какъ они говорятъ... А теперь... я долженъ удовольствоваться жизнью.
   Маргерита посмотрѣла на Генриха такъ странно, что въ менѣе-свѣтлой душѣ этотъ взглядъ пробудилъ бы подозрѣніе.
   -- И вы увѣрены въ результатѣ? спросила она.
   -- Да, почти, отвѣчалъ Генрихъ.-- Вы знаете, что теперь ни въ чемъ нельзя быть увѣрену.
   -- Дѣйствительно, вы высказываете столько умѣренности и безкорыстія, что, отказавшись отъ короны, отъ религіи, вѣроятно откажетесь, -- такъ, по-крайней-мѣрѣ, надѣются, -- и отъ союза съ французской принцессой.
   Въ этихъ словахъ заключалось такое глубокое значеніе, что Генрихъ вздрогнулъ. Но, подавивъ это движеніе съ быстротою молніи, онъ отвѣчалъ:
   -- Вспомните, что я лишенъ теперь свободной воли. Я сдѣлаю то, что прикажетъ мнѣ король французскій. Что касается до меня, еслибъ меня спросились въ этомъ дѣлѣ, которое касается моего престола, чести и жизни, я не основывалъ бы правъ своихъ на нашемъ принужденномъ бракѣ,-- по мнѣ, лучше бы зарыться охотникомъ въ какой-нибудь замокъ, или монахомъ въ монастырь.
   Это примиреніе съ своего судьбою, это отреченіе отъ всего мірскаго ужаснули Маргериту. Она подумала, что, можетъ-бытъ, этотъ разводъ былъ дѣло рѣшеное между Карломъ, ея матерью и королемъ наваррскимъ. Она -- сестра одного и дочь другой; но развѣ это помѣшаетъ имъ обречь ее на жертву? Опытность говорила ей, что на этихъ отношеніяхъ нельзя основывать своей безопасности. Честолюбіе заговорило въ сердцѣ молодой женщины, или, лучше сказать, молодой королевы.
   -- Ваше величество, сказала Маргерита насмѣшливымъ тономъ: -- немного, кажется, вѣрите въ звѣзду, сіяющую надъ головою каждаго короля?
   -- Это отъ-того, что я никакъ не могу разглядѣть свою звѣзду среди тучь, собравшихся теперь надо мною.
   -- А еслибъ дыханіе женщины разогнало эти тучи, и звѣзда заблестѣла бы ярче прежняго?
   -- Это довольно-трудно.
   -- Сомнѣваетесь вы въ существованіи такой женщины?
   -- Нѣтъ, я сомнѣваюсь только въ ея могуществѣ.
   -- Вы хотите сказать въ ея доброй волѣ?
   -- Я сказалъ въ "могуществѣ" и повторяю это слово. Женщина дѣйствительно бываетъ сильна тогда только, когда любовь и интересы соединены въ ней въ одинаковой степени. Если одно изъ этихъ чувствъ преобладаетъ, она, какъ Ахиллъ, доступна оружію. А на любовь этой женщины, если не ошибаюсь, я не могу разсчитывать.
   Маргерита молчала.
   -- Послушайте, продолжалъ Генрихъ:-- при послѣднемъ ударѣ колокола на башнѣ Сен-Жермен-л'Оксерруа, вы должны были подумать, какъ возвратить себѣ свободу, которой васъ лишили, чтобъ истребить моихъ приверженцевъ. Я долженъ былъ подумать, какъ спасти свою жизнь. Это было главное... Мы тутъ теряемъ Наварру, знаю. Но Наварра не важная вещь въ-сравненіи съ свободою и правомъ громко говорить въ своей комнатѣ, чего вы не смѣли дѣлать, когда васъ слушали изъ этого кабинета.
   Маргерита не могла не улыбнуться. Король наваррскій всталъ, чтобъ уйдти; былъ уже двѣнадцатый часъ, и все спало или притворялось спящимъ въ Лувръ.
   Генрихъ сдѣлалъ три шага къ двери. Потомъ онъ вдругъ остановился, какъ-будто только теперь вспомнилъ обстоятельство, приведшее его къ королевѣ.
   -- Да! сказалъ онъ: -- не имѣете ли вы мнѣ сообщить чего-нибудь, или не хотите ли дать мнѣ возможность поблагодарить васъ за отсрочку, которой я обязанъ вашему вчерашнему присутствію въ кабинетѣ короля? Вы кстати пришли, этого нельзя отрицать; вы явились на сцену какъ древнее божество, именно въ пору, чтобъ спасти мнѣ жизнь.
   -- Несчастный! воскликнула Маргерита, схвативъ мужа за руку.-- Какъ вы не видите, что ничто не спасено -- ни свобода, ни корона, ни жизнь ваша?.. Слѣпой! Безумный! Вы приняли письмо мое за простое назначеніе свиданія? Вы думали, что Маргерита, оскорбленная вашею холодностью, хотѣла поправить дѣла?
   -- Признаюсь, отвѣчалъ Генрихъ, удивляясь.
   Маргерита пожала плечами съ неизъяснимымъ выраженіемъ.
   Въ эту минуту послышалось, что кто-то царапаетъ за потаенною дверью.
   Маргерита увлекла короля къ этой двери.
   -- Слушайте, сказала она.
   -- Королева-мать выходитъ изъ своихъ комнатъ! прошепталъ испуганный голосъ. Генрихъ сейчасъ же узналъ по немъ г-жу де-Совъ.
   -- Куда идетъ она? спросила Маргерита.
   -- Къ вашему величеству.
   Удаляющійся шумъ шелковаго платья извѣстилъ, что г-жа де-Совъ ушла.
   -- О! проговорилъ Генрихъ.
   -- Я была въ этомъ увѣрена, сказала Маргерита.
   -- Я тоже этого боялся, прибавилъ Генрихъ: -- и вотъ доказательство.
   Быстро открылъ онъ свой черный бархатный камзолъ, и Маргерита увидѣла, что на немъ надѣта тонкая стальная кольчуга; длинный миланскій кинжалъ блеснулъ въ рукѣ его, какъ змѣя на солнцѣ.
   -- Очень-нужны тутъ кинжалъ и латы, воскликнула Маргерита.-- Спрячьте его. Королева идетъ, это правда; но она одна.
   -- Однакоже...
   -- Это она, я слышу; тише.
   И она шепнула что-то на ухо Генриху. Генрихъ сейчасъ же спрятался за пологомъ кровати.
   Маргерита съ быстротою молніи бросилась къ кабинету, гдѣ былъ ла-Моль, отворила дверь, и, схвативъ его въ темнотѣ за руку, сказала:
   -- Молчаніе! молчаніе!
   Возвратившись въ свою комнату, она распустила свою прическу, разрѣзала кинжаломъ всѣ снурки одежды и бросилась къ себѣ на постель.
   Ключъ уже ворочался въ это время въ замкѣ. У Катерины были ключи ко всѣмъ дверямъ въ Луврѣ.
   -- Кто тамъ? спросила Маргерита, между-тѣмъ, какъ королева-мать ставила у дверей четырехъ караульныхъ, пришедшихъ съ нею.
   Маргерита, какъ-будто испугавшись такого неожиданнаго посѣщенія, выскочила изъ-за занавѣсь въ бѣломъ пеньюарѣ, и увидѣвъ Катерину, подошла поцаловать ей руку съ такимъ выраженіемъ удивленія, что обманула даже флорентинку.
   

VII.
Вторая свадебная ночь.

   Королева-мать оглянулась быстро. Бархатныя туфли лежали возлѣ кровати, платья Маргериты были разбросаны по стульямъ, сама она протирала глаза; все это увѣрило Катерину, что дочь ея спала, когда она пришла.
   Катерина улыбнулась, какъ женщина, достигнувшая своей цѣли, и, подвигая кресло, сказала:
   -- Сядемъ и поговоримъ, Маргерита.
   -- Я васъ слушаю.
   -- Пора, сказала Катерина, томно закрывая глаза, какъ человѣкъ, погруженный въ глубокое размышленіе или старающійся притвориться: -- пора тебѣ понять, Маргерита, сколько братъ твой и я желаемъ твоего счастія.
   Начало было ужасно для того, кто зналъ Катерину.
   -- Что-то она мнѣ скажетъ? подумала Маргерита.
   -- Конечно, выдавая тебя замужъ, продолжала флорентинка:-- мы исполнили требованіе политики. Важные интересы часто заставляютъ правителей дѣйствовать такъ, а не иначе. Но, признаюсь, мы не думали, чтобъ отвращеніе короля наваррскаго къ молодой, прекрасной, обольстительной Маргеритѣ было до такой степени глубоко.
   Маргерита встала и, закрывая на себѣ ночное платье, сдѣлала матери торжественный реверансъ.
   -- Я только сегодня вечеромъ узнала, сказала Катерина:-- иначе я поговорила бы съ тобою раньше,-- что мужъ твой и не думаетъ исполнять своей обязанности въ-отношеніи къ хорошенькой женщинѣ, и еще болѣе, въ-отношеніи къ французской принцессѣ.
   Маргерита вздохнула; Катерина, ободренная этимъ нѣмымъ согласіемъ, продолжала:
   -- Дѣйствительно, король наваррскій публично содержитъ одну изъ моихъ фрейлинъ, обожаетъ ее до непристойности и презираетъ любовь женщины, съ которою благоволили его соединить; это несчастіе, котораго мы, бѣдные всемогущіе, не можемъ отвратить, но за которое послѣдній дворянинъ въ королевствѣ наказалъ бы его, вызвавъ его лично, или велѣвъ вызвать его своему сыну.
   Маргерита склонила голову.
   -- Уже давно замѣтила я по твоимъ краснымъ глазамъ, по горькимъ вздохамъ твоимъ при видѣ г-жи де-Совъ, что сердечная рана твоя, не смотря на всѣ усилія, не можетъ зажить.
   Маргерита вздрогнула; пологъ кровати слегка заколебался; но, къ-счастію, Катерина этого не замѣтила.
   -- Эту рану, продолжала она съ возрастающею нѣжностью: -- эту рану должна вылечить рука матери. Тѣ, которые, думая составить твое счастіе, выдали тебя замужъ и заботятся о тебѣ, замѣчаютъ, что Генрихъ-Наваррскій каждую ночь попадаетъ не въ ту комнату; тѣ, которые не могутъ допустить, чтобъ такой королишка ежеминутно оскорблялъ твое званіе презрѣніемъ къ тебѣ и совершенною беззаботностью на-счетъ потомства; тѣ, наконецъ, которые видятъ, что при первомъ благопріятномъ случаѣ этотъ дерзкій человѣкъ вооружится противъ нашей фамиліи и выгонитъ тебя изъ своего дома,-- не имѣютъ ли они права предупредить его и упрочить твою будущность достойнымъ тебя образомъ?
   -- Не смотря на эти замѣчанія, отвѣчала Маргерита: -- полныя материнской любви и которыя я вполнѣ умѣю цѣнить, позвольте мнѣ замѣтить, что король наваррскій мужъ мой.
   Катерина сдѣлала жестъ негодованія, и, приблизившись къ Маргеритѣ, сказала:
   -- Онъ твой мужъ! Да развѣ для того, чтобъ быть мужемъ и женой, достаточно, чтобъ васъ благословила церковь, и развѣ освященіе этого союза заключается только въ словахъ священника? Онъ твой мужъ! Да! еслибъ ты была г-жа де-Совъ, ты могла бы сдѣлать мнѣ такой отвѣтъ. Но, противъ нашего ожиданія, съ-тѣхъ-поръ, какъ ты дала Генриху-Наваррскому право называть тебя своею женою, онъ отдалъ права жены другой, и въ эту самую минуту, продолжала Катерина, возвышая голосъ:-- пойдемъ, пойдемъ со мною! Этотъ ключъ отворяетъ дверь въ комнату г-жи де-Совъ, -- ты увидишь.
   -- О, тише! пожалуйста, тише! сказала Маргерита:-- вы не только ошибаетесь, но...
   -- Но?
   -- Но разбудите еще моего мужа.
   Съ этими словами, Маргерита встала съ сладострастною граціей и поднесши свѣчу изъ розоваго воска къ постели, она откинула пологъ и указала пальцемъ на гордый профиль, черные волосы и полураскрытый ротъ короля наваррскаго; онъ спалъ, казалось, глубокимъ сномъ.
   Блѣдная, съ помутившимся взоромъ, отступивъ на шагъ, какъ-будто передъ ней раскрылась пропасть, Катерина не вскрикнула, а какъ-то глухо простонала.
   -- Вы видите, что до васъ дошли ложныя извѣстія, сказала Маргерита.
   Катерина бросила взглядъ на Маргериту, потомъ на Генриха. Она соединила въ умѣ своемъ этотъ блѣдный лобъ, эти глаза, окруженные легкимъ желтоватымъ кругомъ, съ улыбкою Маргериты, и закусила тонкія губы свои въ нѣмой ярости.
   Маргерита позволила матери смотрѣть нѣсколько минутъ на эту картину, производившую на нее дѣйствіе головы Медузы. Потомъ опустила занавѣсъ, и на ципочкахъ подошла къ Катеринѣ:
   -- И такъ, вы говорили?.. сказала она, садясь на свое мѣсто.
   Флорентинка нѣсколько минутъ наблюдала эту наивность молодой женщины; потомъ, какъ-будто острые взоры ея притупились о спокойствіе Маргериты, и она отвѣчала:
   -- Ничего.
   И большими шагами вышла изъ комнаты.
   Какъ-только шумъ шаговъ затихъ въ отдаленіи, пологъ кровати снова раскрылся, и Генрихъ, съ сверкающимъ взоромъ, спертымъ дыханіемъ, дрожащею рукою,-- сталъ на колѣно передъ Маргеритою. На немъ были только броня и кольчуга, такъ-что Маргерита, пожимая ему руку отъ всего сердца, не могла не засмѣяться его костюму.
   -- Чѣмъ я васъ отблагодарю, Маргерита?
   И онъ началъ цаловать ея руку, и поцалуи начали восходить къ плечу.
   -- Не-уже-ли вы забыли, сказала она, тихо отступая:-- что въ этотъ самый часъ бѣдная женщина, которой вы обязаны жизнью* страдаетъ за васъ? Г-жа де-Совъ, прибавила она въ-полголоса: -- принесла въ жертву свою ревность и прислала васъ ко мнѣ, -- а пожертвовавъ ревностью она, можетъ-быть, пожертвуетъ и жизнью. Вамъ лучше всѣхъ извѣстно, что гнѣвъ моей матери ужасенъ.
   Генрихъ вздрогнулъ, всталъ и хотѣлъ выйдти.
   -- Нѣтъ! сказала Маргерита съ удивительнымъ кокетствомъ.-- Безпокоиться, впрочемъ, нечего. Ключъ вамъ вручили безъ всякаго наставленія. Подумаютъ, что вы просто на этотъ вечеръ предпочли меня.
   -- И я васъ предпочитаю, Маргерита; согласитесь только забыть...
   -- Тише! пожалуйста, тише! прервала его королева, пародируя слова, сказанныя ею за нѣсколько минутъ матери.-- Васъ слышатъ изъ кабинета, и такъ-какъ я еще не совсѣмъ-свободна, то и прошу васъ говорить не такъ громко.
   -- О! сказалъ Генрихъ, полу смѣясь.-- Это правда; я и забылъ, что, вѣроятно, не мнѣ назначено доиграть конецъ этой занимательной сцены. Этотъ кабинетъ...
   -- Войдемте туда, сказала Маргерита.-- Я хочу имѣть честь представить вашему величеству храбраго дворянина, раненнаго во время убійствъ; онъ пришелъ даже въ Лувръ, чтобъ извѣстить васъ объ угрожающей вамъ опасности.
   Королева подошла къ двери. Генрихъ шелъ за женою. Дверь отворилась, и Генрихъ остановился въ изумленіи, увидя мужчину въ этомъ кабинетѣ, предназначенномъ для всѣхъ неожиданностей.
   Ла-Моль былъ пораженъ еще болѣе, неожиданно очутившись передъ королемъ наваррскимъ. Генрихъ иронически взглянулъ на Маргериту; она глядѣла на него равнодушно.
   -- Дошло до того, сказала Маргерита: -- что я боюсь, какъ бы не убили его даже въ моей комнатѣ. Онъ въ вашей службѣ, и я взяла его подъ свое покровительство.
   -- Ваше величество! сказалъ молодой человѣкъ.-- Я графъ Леракъ де-ла-Моль, котораго вы ждали и котораго рекомендовалъ вамъ несчастный Телиньи, убитый возлѣ меня.
   -- Да! отвѣчалъ Генрихъ.-- Королева вручила мнѣ письмо. Но у васъ должно быть еще письмо отъ лангедокскаго губернатора.
   -- Такъ точно, ваше величество. Мнѣ велѣно отдать вамъ его немедленно по пріѣздѣ.
   -- Зачѣмъ же вы не отдали?
   -- Я пришелъ въ Лувръ вчера ввечеру; но ваше величество были заняты и не могли принять меня.
   -- Правда. Но почему же вы не переслали письмо черезъ другаго?
   -- Д'Оріакъ приказалъ мнѣ отдать его вамъ лично. Въ немъ, сказалъ онъ:-- заключается такое важное извѣстіе, что его нельзя довѣрить обыкновенному посланному.
   -- Да, сказалъ король, читая письмо:-- онъ увѣдомляетъ меня, чтобъ я оставилъ дворъ и удалился въ Беарнъ. Д'Оріакъ... не смотря на то, что католикъ, мой добрый пріятель; какъ губернаторъ, онъ, конечно, узналъ, что затѣваютъ. Ventre-saint-gris! Какъ-таки не отдать мнѣ этого письма дня три тому назадъ!
   -- Я уже имѣлъ честь доложить вашему величеству, что при всей поспѣшности я пріѣхалъ только вчера.
   -- Досадно, досадно! возразилъ Генрихъ:-- теперь мы были бы уже въ безопасности въ ла-Рошеллѣ, или гдѣ-нибудь въ чистомъ полѣ съ двумя или тремя тысячами конницы.
   -- Что сдѣлано, то сдѣлано, сказала Маргерита въ-полголоса:-- и вмѣсто того, чтобъ терять время, жалѣя о прошедшемъ, не лучше ли употребить его съ возможною пользою для будущаго?
   -- А вы на моемъ мѣстѣ имѣли бы какую-нибудь надежду? сказалъ Генрихъ съ вопрошающимъ взглядомъ.
   -- Да, конечно, я считала бы дѣло за игру въ три взятки, изъ которыхъ проиграна еще только одна.
   -- А! сказалъ Генрихъ тихо:-- еслибъ я былъ увѣренъ, что вы со мною въ половинѣ!
   -- Еслибъ я хотѣла пристать къ вашимъ противникамъ, кажется, я не ждала бы такъ долго.
   -- Это правда, отвѣчалъ Генрихъ: -- я неблагодаренъ, и, какъ вы говорите, все можно поправить еще теперь.
   -- Желаю вашему величеству всевозможнаго счастія, сказалъ ла-Моль:-- но теперь у насъ нѣтъ уже адмирала.
   Генрихъ улыбнулся съ лукавою миною простолюдина, которую поняли при дворѣ только тогда, когда онъ сдѣлался французскимъ королемъ.
   -- Но, продолжалъ онъ, внимательно глядя на ла-Моля и обращаясь къ Маргеритѣ: -- онъ не можетъ оставаться здѣсь, не безпокоя васъ до крайности, и его каждую минуту могутъ открыть. Что вы намѣрены съ нимъ сдѣлать?
   -- Нельзя ли его удалить изъ Лувра? Я съ вами совершенно-согласна.
   -- Это трудно.
   -- Нельзя ли найдти ему мѣсто въ домѣ вашего величества?
   -- Вы говорите, какъ-будто я все еще король гугенотовъ и, въ-особенности, какъ-будто у меня есть еще народъ. Вы знаете, что я въ половину обратился.
   Всякая другая поспѣшила бы сказать: онъ католикъ. Но королева хотѣла заставить Генриха попросить ее о томъ, чего сама желала. Что касается до ла-Моля, то онъ, видя, что Маргерита молчитъ на-счетъ его католицизма и не зная куда ступить на скользкой придворной почвѣ, тоже молчалъ.
   -- Что же это, сказалъ Генрихъ, снова пробѣгая письмо:-- провансскій губернаторъ пишетъ, что мать ваша была католичка, и что по этому-то онъ къ вамъ такъ и привязанъ.
   -- Да и мнѣ, сказала Маргерита:-- говорили вы объ обѣтѣ перемѣнить религію. Я что-то неясно помню; объяснитесь, графъ. Кажется, и вы этого хотѣли и король желаетъ.
   -- Да. Но ваше величество такъ холодно приняли слова мои, сказалъ ла-Моль, что я не смѣлъ...
   -- Это потому-что дѣло вовсе до меня не касается. Объясните его королю.
   -- Говорите, что это за обѣтъ? спросилъ Генрихъ.
   -- Меня преслѣдовали убійцы, сказалъ ла-Моль. Я былъ безоруженъ, полумертвъ отъ этихъ двухъ ранъ; мнѣ почудилось, что тѣнь моей матери, съ крестомъ въ рукахъ, указываетъ мнѣ дорогу къ Лувру. Тогда я далъ обѣтъ, что если спасусь, прійму вѣру моей матери, которой Богъ позволилъ выйдти изъ могилы, чтобъ быть моею путеводительницею въ эту ужасную ночь. Богъ привелъ меня сюда. Здѣсь мнѣ покровительствуютъ король и королева наваррскіе. Жизнь моя спасена чудеснымъ образомъ. Мнѣ остается только исполнить обѣтъ. Я готовъ сдѣлаться католикомъ.
   Генрихъ нахмурилъ брови. Будучи скептикомъ, онъ очень понималъ, какъ можно отречься по разсчету, но сильно сомнѣвался въ отреченіи въ-слѣдствіе вѣры.
   -- Король не хочетъ принять подъ свое покровительство моего кліента, подумала Маргерита.
   Ла-Моль чувствовалъ свое неловкое и смѣшное положеніе. Маргерита, съ женскою ловкостью, избавила его отъ этой непріятности.
   -- Мы забыли, сказала она:-- что раненному нуженъ отдыхъ. Я сама чуть держусь на ногахъ. Видите; онъ блѣднѣетъ?
   Дѣйствительно, ла-Моль блѣднѣлъ. Но онъ блѣднѣлъ отъ словъ Маргериты, которыя изъяснилъ по-своему.
   -- Что жь! сказалъ Генрихъ: -- это очень-просто. Развѣ мы не можемъ оставить ла-Моля?
   Молодой человѣкъ устремилъ на Маргериту умоляющій взоръ, и, не смотря на присутствіе двухъ вѣнчанныхъ особъ, сѣлъ, лишась всѣхъ силъ.
   Маргерита поняла любовь этого взгляда и отчаяніе движенія.
   -- Вамъ слѣдуетъ оказать этому молодому человѣку, который рисковалъ жизнію за короля, спѣша сюда увѣдомить васъ о смерти адмирала и Телиньи, когда самъ былъ раненъ, -- вамъ слѣдуетъ оказать ему, говорю я, честь, за которую онъ останется благодарнымъ на всю жизнь.
   -- Что такое? спросилъ Генрихъ.-- Прикажите, я готовъ исполнить.
   -- Ла-Моль проведетъ эту ночь у ногъ вашего величества; вы будете спать вотъ здѣсь. Я, съ позволенія моего супруга, позову Гильйонну и лягу у себя; увѣряю васъ, я устала не меньше другихъ.
   Генрихъ былъ уменъ, можетъ-быть даже слишкомъ; друзья и враги обвиняли его въ этомъ въ-послѣдствіи времени. Онъ понялъ, что Маргерита, изгоняя его изъ супружескаго ложа, имѣла на это право въ-слѣдствіе его собственнаго къ ней равнодушія. Кромѣ-того, Маргерита отмстила ему за это равнодушіе спасеніемъ его жизни. Отвѣтъ его былъ не самолюбивъ.
   -- Еслибъ ла-Моль былъ въ состояніи перейдти ко мнѣ въ комнату, я предложилъ бы ему собственную постель.
   -- Да, отвѣчала Маргерита: -- только ваша комната не можетъ теперь служить вамъ защитою, и благоразуміе требуетъ, чтобъ ваше величество пробыли здѣсь до утра.
   Hé дожидаясь его отвѣта, она позвала Гильйонну, велѣла приготовить ему подушки и въ ногахъ его постлать постель ла-Молю, который былъ такъ доволенъ этой честью, что можно было побожиться, что раны его зажили.
   Маргерита поклонилась королю и, возвратясь въ свою комнату, замкнула всѣ двери и легла.
   -- Завтра, подумала она:-- ла-Моль долженъ имѣть покровителя въ Луврѣ; и тотъ, кто сегодня притворяется глухимъ, завтра будетъ раскаяваться.
   Потомъ она дала Гильйоннѣ знакъ подойдти.
   -- Гильйонна, сказала она:-- надо, чтобъ завтра, подъ какимъ бы то ни было предлогомъ, братъ мой д'Алансонъ пришелъ сюда до восьми часовъ.
   Два часа пробило во дворцѣ.
   Ла-Моль поговорилъ съ королемъ немного о политическихъ событіяхъ. Генрихъ скоро заснулъ и захрапѣлъ, какъ-будто спалъ на своей кожаной беарнской постели.
   Ла-Моль заснулъ бы, можетъ-быть, не хуже короля, но Маргерита не спала; она ворочалась съ-боку-на-бокъ, и этотъ шумъ мѣшалъ ему заснуть.
   -- Онъ такъ молодъ, говорила Маргерита среди своей безсонницы:-- онъ такъ робокъ; можетъ-быть, даже,-- это любопытно,-- онъ будетъ смѣшонъ; а впрочемъ у него прекрасные глаза... и чудесная талія. Что, если онъ трусъ!-- Онъ бѣжалъ... теперь онъ раскаивается... досадно; а начало было недурно. Пусть же дѣла идутъ своимъ порядкомъ; предоставимъ ихъ тройному божеству этой шалуньи Анріэтты.
   И къ утру Маргерита заснула, шепча: Eros, Cupido, Amor.
   

VIII.
Воля женщины -- воля судьбы.

   Маргерита не обманулась: злость, пробужденная въ сердцѣ Катерины этою комедіей, которой завязку она видѣла, но развязки которой измѣнить не могла, должна была излиться на кого бы то ни было. Катерина пошла не домой, а прямо къ г-жѣ де-Совъ.
   Шарлотта ждала двухъ: думала, не пріидетъ ли Генрихъ,-- боялась, чтобъ не пришла Катерина. Она лежала въ постели полуодѣтая; Дарьйола сторожила; вдругъ она услышала, что поворачиваютъ ключомъ въ замкѣ. Потомъ раздались тяжелые шаги, мягко ступавшіе по коврамъ. Это не была легкая, поспѣшная походка Генриха. Шарлотта боялась, какъ бы не помѣшали Дарьйолѣ пріидти извѣстить ее; она ждала, облокотясь на руку и прислушиваясь.
   Поднялась занавѣсъ, и передъ испуганною женщиною явилась Катерина.
   Катерина, по-видимому, была спокойна; но г-жа де-Совъ, привыкшая наблюдать за нею въ-продолженіи двухъ лѣтъ, тотчасъ увидѣла, сколько мрачныхъ мыслей и, можетъ-быть, жестокаго мщенія скрывается подъ такою оболочкою.
   Увидѣвъ Катерину, она хотѣла спрыгнуть съ постели; но королева сдѣлала ей пальцемъ знакъ остаться, и бѣдная Шарлотта осталась какъ прикованная къ своему мѣсту. Она собиралась со всѣми силами души встрѣтить приближающуюся бурю.
   -- Переслали вы ключъ королю наваррскому? спросила Катерина безъ малѣйшаго измѣненія въ голосѣ. Только губы ея постепенно блѣднѣли больше и больше.
   -- Переслала, ваше величество, отвѣчала г-жа де-Совъ, напрасно стараясь придать своему голосу такую же твердость.
   -- И вы его видѣли?
   -- Кого? спросила Шарлотта.
   -- Короля наваррскаго.
   -- Нѣтъ, ваше величество; но я его жду; я даже думала, что это онъ, когда услышала, что отмыкаютъ дверь.
   При этомъ отвѣтѣ, обличавшемъ въ г-жѣ де-Совъ или совершенную невинность, или глубокое притворство, Катерина невольно задрожала. Пухлая, короткая кисть ея руки скорчилась.
   -- А между-тѣмъ, ты очень-хорошо знала, сказала она съ своею злобною улыбкой:-- ты очень-хорошо знала, Carlotta, что король наваррскій не прійдетъ сегодня ночью.
   -- Я это знала? воскликнула Шарлотта съ превосходно-разъиграннымъ изумленіемъ.
   -- Да, знала.
   -- Если онъ не пріидетъ, возразила молодая женщина, вздрогнувъ отъ одного такого предположенія: -- значитъ, онъ умеръ.
   Шарлотта лгала отважно: она знала, что страшное мщеніе ждетъ ее, если откроютъ ея маленькую измѣну.
   -- Ты, ты не писала королю наваррскому, Carlotta mia? спросила Катерина съ тою же молчаливою и злою улыбкой.
   -- Нѣтъ, ваше величество, отвѣчала Шарлотта очень-наивно:-- вы, помнится, и не приказывали этого.
   Съ минуту продолжалось молчаніе. Катерина глядѣла за г-жу де-Совъ, какъ змѣя глядитъ на птичку, которую хочетъ обморочить.
   -- Ты думаешь, что ты хороша собою, сказала она потомъ: -- думаешь, что очень-ловка, не правда ли?
   -- Нѣтъ, ваше величество, отвѣчала Шарлотта:-- я знаю только, что вы бывали ко мнѣ очень-снисходительны, когда дѣло касалось моей красоты и ловкости.
   -- Такъ знай же, сказала Катерина, одушевляясь:-- что ты ошибалась, если думала это, и что я лгала, если говорила тебѣ это; ты дурна и глупа въ-сравненіи съ моею дочерью, Марго.
   -- Это правда, отвѣчала Шарлотта:-- я не осмѣлюсь этого отрицать, особенно передъ вами.
   -- И король наваррскій предпочитаетъ дочь мою, продолжала Катерина.-- Кажется, ты не этого хотѣла, и не такъ мы условились?
   Шарлотта заплакала на этотъ разъ безъ принужденія.
   -- Я очень-несчастна, если это правда, сказала она.
   -- Это такъ, сказала Катерина, вонзая въ Шарлотту взоры свои, какъ двойной кинжалъ.
   -- Но почему же вы такъ думаете? спросила г-жа де-Совъ.
   -- Ступай къ королевѣ наваррской, pazza, и ты увидишь, что твой любезный тамъ.
   Шарлотта вздохнула.
   Катерина пожала плечами.
   -- А что, ты ревнива? спросила королева.
   -- Я? отвѣчала Шарлотта, призывая на помощь всѣ силы души, готовыя покинуть ее.
   -- Да, ты! Любопытно бы мнѣ посмотрѣть на ревность француженки.
   -- Но какъ вы хотите, ваше величество, чтобъ я ревновала не изъ самолюбія? я люблю короля наваррскаго сколько нужно для пользъ вашего величества.
   Катерина посмотрѣла на нее задумчиво.
   -- Да, можетъ-статься, ты говоришь и правду, сказала она.
   -- Ваше величество читаете въ моемъ сердцѣ.
   -- И это сердце мни предано?
   -- Прикажите, и вы увидите.
   -- Ну! если ты готова пожертвовать собою для меня, Carlotta, мнѣ надо, чтобъ ты все еще была очень влюблена въ Генриха, и, главное, очень-ревнива, ревнива какъ Итальянка.
   -- Но какъ же Итальянки бываютъ ревнивы?
   -- Я тебѣ это скажу, отвѣчала Катерина и вышла такъ же медленно и неслышно, какъ и вошла.
   Шарлотта, встревоженная свѣтлымъ взглядомъ этихъ глазъ, острыхъ и сверкающихъ какъ глаза кошки, не произнесла при ея уходѣ ни слова; она даже не смѣла почти дышать и вздохнула только, услышавъ уже, что дверь опять затворилась и когда Дарьйола пришла сказать ей, что страшное видѣніе дѣйствительно исчезло.
   -- Дарьйола, сказала Шарлотта:-- придвинь ко мнѣ кресло и переночуй на немъ возлѣ меня. Мнѣ страшно остаться одной.
   Дарьйола повиновалась; но, не смотря на близость служанки и свѣтъ лампы, которую она не велѣла гасить, Шарлотта тоже заснула только съ разсвѣтомъ. Металлическій голосъ Катерины безпрестанно раздавался у нея въ ушахъ.
   Маргерита, хотя и заснула уже на зарѣ, пробудилась при первыхъ звукахъ трубъ и лаѣ собакъ. Она поспѣшно встала и начала надѣвать щегольской утренній костюмъ. Она позвала своихъ служанокъ и велѣла впустить обыкновенныхъ придворныхъ короля наваррскаго. Потомъ, отворивъ дверь, за которою были заключены король и де-ла-Моль, взоромъ привѣтствовала де-ла-Моля и сказала своему мужу:
   -- Этого мало, что мы увѣрили мать мою въ томъ, чего нѣтъ; вы должны еще увѣрить весь свой дворъ въ нашемъ совершенномъ согласіи. Но успокойтесь, прибавила она смѣясь:-- и не забудьте словъ моихъ, которымъ обстоятельства придаютъ торжественное значеніе. Сегодня я въ послѣдній разъ подвергаю васъ этому жестокому испытанію.
   Король наваррскій улыбнулся и приказалъ ввести придворныхъ.
   Когда они желали ему добраго утра, онъ какъ-будто тогда только замѣтилъ, что плащъ его остался на постели королевы. Онъ извинился, что принимаетъ ихъ такъ за-просго, взялъ плащъ изъ рукъ покраснѣвшей Маргериты и пристегнулъ его къ плечу. Потомъ, обращаясь опять къ придворнымъ, спросилъ, что новаго.
   Маргерита тайкомъ замѣчала, какое удивленіе вызоветъ на лица присутствующихъ эта короткость ея съ Генрихомъ. Въ это время вошелъ швейцаръ съ двумя или тремя дворянами, и доложилъ о пріѣздѣ герцога д'Алансона.
   Гильйоннѣ стояло только извѣстить его, что король наваррскій провелъ ночь у Маргериты.
   Франсуа вошелъ такъ быстро, что чуть не сбилъ съ ногъ тѣхъ, которые шли передъ нимъ. Первый взглядъ его былъ брошенъ на Генриха; только второй достался на долю Маргериты.
   Генрихъ отвѣчалъ ему ловкимъ поклономъ. На лицѣ Маргериты выразилось совершеннѣйшее спокойствіе.
   Герцогъ окинулъ комнату наблюдательнымъ взоромъ. Онъ замѣтилъ, что постель въ безпорядкѣ, подушки смяты, шляпа короля брошена на стулъ.
   Онъ поблѣднѣлъ, но оправился въ ту же минуту.
   -- Пріидете вы играть сегодня съ королемъ, Генрихъ? спросилъ онъ.
   -- Король дѣлаетъ мнѣ честь приглашаетъ меня? спросилъ Генрихъ: -- или вы отъ себя спрашиваете?
   -- Нѣтъ; король объ этомъ не говорилъ, сказалъ герцогъ въ замѣшательствѣ.-- Но вѣдь вы всегда съ нимъ играете.
   Генрихъ улыбнулся. Съ-тѣхъ-поръ, какъ онъ въ послѣдній разъ игралъ съ королемъ, произошло такъ много важнаго, что нисколько не было бы удивительно, еслибъ Карлъ перемѣнилъ своихъ партнеровъ.
   -- Прійду, отвѣчалъ Генрихъ улыбаясь.
   -- Приходите, сказалъ герцогъ.
   -- Вы уже идете? спросила Маргерита.
   -- Да, сестрица.
   -- Развѣ вамъ некогда?
   -- Некогда.
   -- Но если я васъ остановлю на нѣсколько минутъ?
   Подобная просьба отъ Маргериты была такая рѣдкость, что братъ смотрѣлъ на нее то блѣднѣя, то краснѣя.
   -- Что-то она ему скажетъ? подумалъ Генрихъ, удивленный неменьше герцога.
   Маргерита, какъ-будто отгадавъ мысль своего мужа, обратилась къ нему.
   -- Вы можете идти къ его величеству, сказала она съ очаровательною улыбкою.-- Тайна, которую я хочу открыть моему брату, вамъ уже извѣстна; вы уже отказались вчера отъ исполненія моей просьбы по этому предмету. Я не хочу надоѣдать вамъ повтореніемъ при васъ просьбы, которая была, кажется, вамъ непріятна.
   -- Что такое? спросилъ Франсуа, глядя на обоихъ съ удивленіемъ.
   -- А! воскликнулъ Генрихъ, краснѣя отъ досады.-- Я знаю, что вы хотите сказать. Право, мнѣ жаль, что я не имѣю больше свободы. Я не могу предложить г. де-ла-Молю покровительства, которое нисколько его не защититъ; я не прочь, однакоже, рекомендовать послѣ васъ герцогу человѣка, въ которомъ вы принимаете такое участіе. Можетъ-быть, прибавилъ онъ, чтобъ придать еще больше силы этимъ словамъ:-- можетъ-быть, герцогъ найдетъ даже удобнымъ, чтобъ ла-Моль остался... здѣсь... вблизи васъ... это будетъ лучше всего, не правда ли?
   -- Прекрасно, подумала Маргерита:-- вдвоемъ они сдѣлаютъ то, чего не хочетъ сдѣлать ни одинъ изъ нихъ самъ-по-себѣ.
   Она велѣла отворить дверь кабинета, позвать раненнаго, и обратилась къ Генриху:
   -- Вы должны объяснить брату, почему мы интересуемся г-мъ де-ла-Молемъ.
   Генрихъ, попавъ въ силокъ, въ двухъ словахъ разсказалъ д'Алансону, полупротестанту изъ оппозиціи, такъ же, какъ самъ онъ былъ полукатоликъ изъ благоразумія, какъ де-ла-Моль пріѣхалъ въ Парижъ, привезъ ему письмо отъ д'Оріока и былъ раненъ.
   Когда герцогъ обернулся, ла-Моль, вышедшій между-тѣмъ изъ кабинета, стоялъ передъ нимъ.
   Франсуа, увидѣвъ передъ собою блѣднаго, красиваго молодаго человѣка, вдвойнѣ-увлекательнаго красотою и блѣдностью, почувствовалъ новыя опасенія въ глубинѣ своего сердца.
   Маргерита разомъ задѣла его ревность и самолюбіе.
   -- Я ручаюсь, сказала она: -- что этотъ молодой человѣкъ будетъ полезенъ тому, кто съумѣетъ употребить его въ дѣло. Если вы его пріймете къ себѣ, онъ найдетъ въ васъ могучаго начальника, а вы въ немъ вѣрнаго слугу. Въ настоящее время, не худо окружать себя приверженцами, особенно, прибавила она такъ тихо, что ее могъ слышать только герцогъ:-- кто честолюбивъ и имѣетъ несчастіе быть только третьимъ изъ французскихъ принцевъ.
   Она приложила къ губамъ палецъ, желая дать знать герцогу, что не договорила еще важнѣйшей части своей мысли.
   -- Кромѣ того, прибавила она:-- можетъ-быть, вы не найдете удобнымъ, какъ думаетъ Генрихъ, чтобъ этотъ молодой человѣкъ оставался такъ близко отъ моей комнаты...
   -- Сестрица, живо отвѣчалъ герцогъ: -- если ла-Молю только угодно, онъ черезъ полчаса будетъ переведенъ ко мнѣ, гдѣ ему, кажется, нечего опасаться. Лишь-бы онъ меня любилъ, я буду его любить.
   Франсуа лгалъ, потому-что въ глубинѣ своего сердца ненавидѣлъ уже ла-Моля.
   -- Хорошо; значитъ, я не ошиблась, проговорила Маргерита, видя, что Генрихъ нахмурилъ брови.-- Чтобъ вести васъ куда угодно, надо водить одного посредствомъ другаго. Анріэтта похвалитъ меня.
   Черезъ полчаса, ла-Моль, получивъ наставленія отъ Маргериты и поцаловавъ край ея платья, выходилъ довольно-легко для раненнаго по лѣстницѣ, ведущей въ отдѣленіе д'Алансона.
   Прошло два-три дня. Согласіе между Генрихомъ и его женою установлялось, по-видимому, все болѣе и болѣе. Генриху позволили не отрекаться всенародно, но онъ отрекся въ-присутствіи королевскаго духовника и каждое утро посѣщалъ мессу въ Луврѣ. Ввечеру онъ при всѣхъ уходилъ въ комнату жены, говорилъ съ нею нѣсколько минутъ и потомъ уходилъ черезъ потайную дверь къ г-жѣ де-Совъ, которая извѣстила его о посѣщеніи Катерины и о грозившей ему опасности. Генрихъ, получая свѣдѣнія съ двухъ сторонъ, удвоилъ осторожность въ-отношеніи королевы-матери, тѣмъ болѣе, что лицо ея начало по-немногу проясняться. Онъ замѣтилъ даже однажды утромъ на блѣдныхъ губахъ ея благосклонную улыбку. Въ этотъ день, онъ только съ величайшимъ усиліемъ рѣшился съѣсть что-нибудь, кромѣ яицъ, которыя самъ приказалъ сварить, и пилъ только воду, которую при немъ достали изъ Сены.
   Убійства продолжались, хотя уже и съ меньшимъ жаромъ. Гугенотовъ истребили такое множество, что ихъ почти уже не оставалось. Большая часть была убита, многіе бѣжали, нѣкоторые спрятались. Отъ-времени-до-времени въ разныхъ частяхъ города подымалась тревога: это значило, что отъискали какого-нибудь гугенота. Убійство совершалось больше или меньше всенародно, смотря по тому, гдѣ бывалъ отъисканъ несчастный: въ какомъ-нибудь углу безъ выхода, или въ такомъ мѣстѣ, откуда могъ бѣжать. Въ послѣднемъ случаѣ, это было торжество для всего квартала; католики, вмѣсто того, чтобъ насытиться истребленіемъ враговъ, стали еще кровожаднѣе, и чѣмъ меньше оставалось жертвъ, тѣмъ жесточе они ихъ преслѣдовали.
   Карлу очень полюбилась охота за гугенотами. Когда онъ не могъ уже охотиться самъ, онъ наслаждался, прислушиваясь къ шуму чужой охоты.
   Однажды, возвращаясь отъ игры, онъ вошелъ къ матери съ радостною физіономіею, въ сопровожденіи своихъ придворныхъ.
   -- Матушка, сказалъ онъ, цалуя флорентинку, которая между-тѣмъ уже силилась разгадать его радость: -- славная новость! Знаете ли что? Знаменитый трупъ адмирала, который считали уже пропавшимъ, найденъ.
   -- Право? спросила Катерина.
   -- Да. Вы думали, такъ же, какъ и я, что собаки его съѣли? Ничуть не бывало! Мой добрый народецъ выдумалъ славную шутку: онъ повѣсилъ его на монфоконской висѣлицѣ.
   
   De haut en bas Gaspard on a jeté,
   Et puis de bas en haut on l'a monté.
   
   -- Что жь изъ этого? спросила Катерина.
   -- Мнѣ ужасно хочется увидѣть его еще разъ мертвымъ, сказалъ Карлъ.-- Погода теперь прекрасная; все какъ-будто цвѣтетъ. Воздухъ свѣжъ и ароматенъ, да и самъ я здоровъ, какъ никогда еще не былъ. Хотите, матушка, съѣздить въ Монфоконъ?
   -- Я поѣхала бы охотно, только я назначила свиданіе, котораго не хотѣлось бы отложить. Да и кромѣ того, отправляясь посѣтить столь важную особу, какъ адмиралъ, я должна взять съ собою весь дворъ. Наблюдатели могутъ при этомъ случаѣ сдѣлать любопытныя наблюденія. Мы увидимъ, кто поѣдетъ и кто останется.
   -- Вы правы; отложимъ это до завтра,-- оно лучше. Такъ пригласите же кого угодно, а я приглашу своихъ... или нѣтъ, лучше не приглашать никого. Скажемъ только, что ѣдемъ туда; тогда всякій будетъ воленъ ѣхать съ нами или нѣтъ. Прощайте, матушка; пойду потрубить въ рогъ.
   -- Ты истощишься, Карлъ. Амбруазъ flapé безпрестанно твердитъ тебѣ это, и онъ правъ. Это занятіе тебѣ не по силамъ.
   -- Ба! ба! отвѣчалъ Карлъ.-- Я очень былъ бы радъ, еслибъ зналъ навѣрное, что умру только отъ этого. Тогда я похоронилъ бы всѣхъ, и даже Ганріо, который, какъ увѣряетъ Нострадамъ, будетъ нашимъ наслѣдникомъ.
   Катерина нахмурила брови.
   -- Не вѣрь, сынъ мой, сказала она: -- вещамъ по-видимому невозможнымъ, а между-тѣмъ береги себя.
   -- Я съиграю только двѣ-три пѣсни; надо же повеселить собакъ; бѣдняжки, какъ не околѣютъ отъ скуки! Ихъ надобно бы пустить на гугенота: это ихъ позабавитъ.
   Карлъ вышелъ отъ матери, пришелъ въ свой оружейный кабинетъ, взялъ рогъ и затрубилъ такъ сильно, что это сдѣлало бы честь самому Роланду. Непонятно, какъ изъ этого слабаго, больнаго тѣла и блѣдныхъ губъ вырывалось такое сильное дыханіе.
   Катерина дѣйствительно кого-то ждала. Съ минуту послѣ ухода Карла, явилась одна изъ ея женщинъ, и сказала ей что-то на ухо. Королева встала, улыбнулась, поклонилась придворнымъ и вышла за вѣстницею.
   Флорентинецъ Рене, съ которымъ король наваррскій обошелся такъ дипломатически въ самый вечеръ св. Варѳоломея, вошелъ въ образную королевы.
   -- А! это вы, Рене! сказала Катерина.-- Я ждала васъ съ нетерпѣніемъ.
   Рене поклонился.
   -- Получили вы вчера мою записку?
   -- Имѣлъ честь.
   -- Что жь? повѣрили вы гороскопъ, составленный Руджіери, который такъ хорошо согласуется съ предсказаніемъ Нострадама, увѣряющаго, что всѣ три сына мои будутъ царствовать?.. Вотъ уже нѣсколько дней, какъ дѣла очень измѣнились, Рене, и я подумала: дѣло возможное, что судьба сдѣлалась благопріятнѣе.
   -- Ваше величество, отвѣчалъ Рене, покачивая головою: -- вы очень-хорошо знаете, что событія не измѣняютъ судьбы; напротивъ того, судьба управляетъ событіями.
   -- Но тѣмъ не менѣе вы повторили жертву, не правда ли?
   -- Да, ваше величество; мой долгъ повиноваться?..
   -- Что жь вышло?
   -- То же, что и прежде.
   -- Какъ? черный ягненокъ опять прокричалъ три раза?
   -- Да.
   -- Въ знакъ трехъ ужасныхъ кончинъ въ моей фамиліи? проговорила Катерина.
   -- Увы! отвѣчалъ Рене.
   -- Что еще?
   -- Во внутренности его опять, какъ и въ первыхъ двухъ опытахъ, нашли страшную аномалію: печень лежала на-оборотъ.
   -- Это означаетъ перемѣну династіи. Вѣчно, вѣчно и вѣчно! проворчала Катерина, Надо однакожь это перемѣнить, Рене.
   Рене покачалъ головою.
   -- Я сказалъ уже вашему величеству, что судьба управляетъ.
   -- Ты такъ думаешь?
   -- Да.
   -- Помнишь ты гороскопъ Жанны д'Альбре?
   -- Помню.
   -- Повтори его вкратцѣ; я забыла.
   -- Vives honorata, сказалъ Рене: -- morieris reformidatà, regina amplificabere.
   -- Это, кажется, значитъ, сказала Катерина: -- будешь жить въ чести, а ей не доставало и необходимѣйшаго, бѣдняжкѣ! Ты умрешь страшною, а мы смѣялись надъ ней! Ты будешь выше, чѣмъ была королевою, и вотъ она умерла и величіе ея покоится въ гробницѣ, на которой забыли даже написать ея имя!
   -- Ваше величество не такъ переводите слова: vives honorata. Королева наваррская дѣйствительно жила въ чести; она въ-продолженіи цѣлой жизни пользовалась любовью своихъ дѣтей и уваженіемъ приверженцевъ, любовью и почтеніемъ тѣмъ-болѣе чистосердечными, что она была бѣдна.
   -- Согласна на-счетъ этого выраженія; но morieris reformidata? Посмотримъ, какъ ты это изъяснишь.
   -- Какъ изъясню? Нѣтъ ничего легче: "ты умрешь страшною".
   -- Что жь? Развѣ ея боялись?
   -- Боялись такъ, что она и не умерла бы, еслибъ ваше величество ея не боялись. Наконецъ: ты будешь выше, чѣмъ была королевой; и это правда: въ замѣнъ тлѣнной короны, она получила, можетъ-быть, какъ королева и мученица, небесную корону, и, кромѣ того, кто знаетъ, какая участь суждена на землѣ ея потомству?
   Катерина была чрезвычайно-суевѣрна; хладнокровіе Рене ужаснуло ее еще больше, нежели постоянство явленій при гаданіяхъ. Дурныя обстоятельства были для нея поводомъ смѣло перемѣнять дѣла, и она безъ явнаго перехода прямо спросила Рене:
   -- Нѣтъ ли духовъ изъ Италіи?
   -- Есть, ваше величество.
   -- Пришли мнѣ ящикъ.
   -- Какихъ?
   -- Такихъ, какъ тѣ...
   Катерина остановилась.
   -- Какъ тѣ, которые особенно любила королева наваррская? спросилъ Рене.
   -- Именно.
   -- Приготовлять ихъ не нужно, не правда ли? Ваше величество теперь умѣете это дѣлать сами не хуже меня.
   -- Въ-самомъ-дѣлѣ? спросила Катерина.-- Правда, опыты удаются.
   -- Больше ничего не прикажете, ваше величество? спросилъ парфюмеръ.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, въ раздумьѣ отвѣчала Катерина.-- Кажется, ничего. Если въ жертвоприношеніяхъ окажется что-нибудь новое, ты мнѣ скажешь. Оставь-ка ягнятъ, да пріймись за циплятъ.
   -- Измѣнивъ жертвы, едва-ли мы измѣнимъ предсказанія.
   -- Дѣлай, что я говорю.
   Рене поклонился и вышелъ.
   Катерина съ минуту оставалась на своемъ мѣстѣ въ раздумьѣ. Потомъ встала, вошла въ свою комнату, гдѣ ждали ее придворныя дамы, и извѣстила всѣхъ о завтрашней поѣздкѣ въ Монфоконъ.
   Эта вѣсть была въ тотъ вечеръ предметомъ разговоровъ во дворцѣ и въ городѣ. Дамы начали заботиться о своихъ нарядахъ, мужчины приготовляли оружіе и нарядныхъ коней. Купцы закрыли лавки, а чернь добивала кое-гдѣ гугенотовъ, припасенныхъ на всякій случай; теперь они должны были служить приличною свитою тѣлу адмирала.
   Вечеръ и большая часть ночи прошли въ тревогѣ.
   Ла-Моль провелъ самый скучный день, и этому дню предшествовали три или четыре такіе же. Д'Алансонъ, повинуясь желанію Маргериты, помѣстилъ его у себя, но съ-тѣхъ-поръ не видалъ его. Ла-Моль былъ какъ покинутое дитя, лишенное нѣжной заботливости двухъ женщинъ, и воспоминаніе объ одной изъ нихъ неотступно преслѣдовало его. Присланный ею Амбруазъ Паре извѣщалъ его о ней; но эти извѣстія, доставляемыя человѣкомъ лѣтъ 50, который не зналъ, или притворялся, что не знаетъ, какъ интересуютъ его малѣйшія подробности о Маргеритѣ, были очень0недостаточны. Правда, Гильйонна посѣтила его однажды сама-отъ-себя, желая навѣдаться о его здоровьѣ. Ея посѣщеніе, какъ солнечный лучъ, озарило его темницу, и ла-Моль былъ какъ-будто ослѣпленъ имъ; онъ все ждалъ вторичнаго появленія, хотя прошло уже два дня, и она не являлась.
   Когда ему сказали, что завтра весь дворъ собирается поѣхать въ Монфоконъ, онъ просилъ у д'Алансона позволеніе имѣть честь сопутствовать ему.
   Герцогъ не позаботился даже, по силамъ ли это больному; онъ просто отвѣчалъ:
   -- Пожалуй! пусть дадутъ ему лошадь.
   Ла-Моль только этого и желалъ. Паре пришелъ по обыкновенію перевязать его раны. Ла-Моль сказалъ, что ему необходимо должно ѣхать, и просилъ его покрѣпче наложить повязки. Обѣ раны, впрочемъ, закрылись, и только плечо еще немного болѣло. Онѣ были красны, какъ бываетъ всегда заживающее тѣло. Паре наложилъ на нихъ наведенную камедью тафту, бывшую очень-употребительною въ то время, и сказалъ, что дѣло обойдется благополучно, если ла-Моль не будетъ дѣлать особенно сильныхъ движеній.
   Ла-Моль былъ въ восторгѣ. За исключеніемъ слабости и иногда легкаго головокруженія отъ потери крови, онъ чувствовалъ себя какъ-нельзя-лучше. Кромѣ того, Маргерита, конечно, будетъ участвовать въ поѣздкѣ; онъ ее увидитъ: помня, какъ благодѣтельно подѣйствовало на него свиданіе съ Гильйонной, онъ не сомнѣвался, что свиданіе съ Маргеритой подѣйствуетъ еще сильнѣе.
   Деньги, полученныя имъ при отъѣздѣ въ Парижъ, ла-Моль употребилъ на покупку лучшаго камзола изъ бѣлаго атласа и шитаго плаща, какіе только могъ достать ему модный портной. Онъ же доставилъ ему и кожанные надушенные сапоги, какіе носили въ то время. Все это принесли ему по утру только получасомъ позже назначеннаго срока; стало-быть, не на что было роптать. Ла-Моль поспѣшно одѣлся, поглядѣлъ въ зеркало, нашелъ, что онъ одѣтъ порядочно, причесанъ и надушенъ какъ слѣдуетъ. Потомъ, быстро прошедши нѣсколько разъ по комнатѣ, онъ увѣрился, что, не считая сильной боли, тревожившей его по-временамъ, душевное счастіе заставитъ молчать тѣлесныя страданія.
   Между-тѣмъ, какъ эта сцена происходила въ Луврѣ, другая въ томъ же родѣ разъигрывалась въ отели Гиза. Человѣкъ высокаго роста, рыжеволосый, разсматривалъ передъ зеркаломъ красный рубецъ, непріятно-измѣнявшій его лицо. Онъ чесалъ и помадилъ свои усы, и среди этого занятія бранилъ рубецъ, который, на зло всѣмъ косметическимъ средствамъ, извѣстнымъ въ то время, упорно проявлялся на своемъ мѣстѣ. Онъ въ три слоя покрылъ его бѣлилами и румянами -- все не помогало. Вдругъ ему пришла въ голову счастливая мысль; лѣтнее солнце палило прямо во дворъ; онъ сошелъ, взялъ шляпу въ руки и, закрывъ глаза и закинувъ голову, ходилъ минутъ съ десять, добровольно подвергаясь жару лучей.
   Черезъ десять минутъ, благодаря солнцу, лицо его сдѣлалось такъ ярко, что теперь уже красный рубецъ отсталъ отъ румянца и казался блѣднымъ. Онъ былъ этимъ очень-доволенъ и посредствомъ румянъ привелъ его въ совершенную гармонію со всѣмъ остальнымъ. Потомъ онъ надѣлъ великолѣпное платье, принесенное ему портнымъ, когда онъ его еще и не спрашивалъ. Одѣтый, распомаженный и вооруженный съ ногъ до головы, онъ вторично вышелъ и началъ ласкать воронаго коня, красота котораго была бы единственна, еслибъ въ одномъ сраженіи сабля рейтара не сдѣлала на немъ шрама, подобнаго тому, который былъ на лицѣ ѣздока.
   Впрочемъ, въ восторгѣ отъ своей лошади и отъ самого-себя, дворянинъ, котораго читатель, конечно, узналъ безъ труда, сидѣлъ уже за конѣ четвертью часа раньше всѣхъ. Дворъ отели огласился ржаніемъ, на которое отвѣчали по-мѣрѣ-того, какъ ѣздокъ овладѣвалъ конемъ, mordi, произнесенные на всѣ возможныя манеры. Черезъ нѣсколько минутъ, лошадь, совершенно-усмиренная, признала законную власть ѣздока; но побѣда была одержана не безъ шума, и шумъ этотъ (ѣздокъ, можетъ-быть, и разсчитывалъ на него) привлекъ къ окну даму, которой наѣздникъ низко поклонился и получилъ въ отвѣтъ привѣтливую улыбку.
   Черезъ пять минутъ, герцогиня де-Неверъ позвала своего управителя.
   -- Подавали ли графу Коконна завтракъ какъ слѣдуетъ?
   -- Подавали; онъ сегодня кушалъ еще съ большимъ аппетитомъ.
   Потомъ она обратилась къ своему пажу:
   -- Господинъ д'Аргюзонъ, поѣдемте въ Лувръ; да, пожалуйста, присматривайте за графомъ Коконна; онъ раненъ и еще слабъ. Мнѣ очень не хочется, чтобъ съ нимъ случилось что-нибудь непріятное. Гугеноты станутъ смѣяться; они злы на него съ варѳоломеевской ночи.
   Герцогиня сѣла на лошадь и съ радостнымъ лицомъ отправилась въ Лувръ, куда всѣ собирались.
   

IX.
Тѣло мертваго врага всегда хорошо пахнетъ.

   Въ два часа по-полудни поѣздъ, блестящій золотомъ, драгоцѣнными каменьями и великолѣпными одеждами, появился отъ угла Кладбища-Невинныхъ въ Улицѣ-Сен-Дени, развиваясь на солнцѣ между двумя рядами мрачныхъ домовъ, какъ огромная змѣя съ блестящими кольцами.
   Никакая группа, какъ бы богата ни была она, не можетъ дать понятія объ этомъ зрѣлищѣ. Шелковыя, богатыя, блестящія одежды, завѣщанныя, какъ великолѣпная мода, Францискомъ I своимъ наслѣдникамъ, не превратились еще въ узкія, мрачныя платья, какія носили при Генрихѣ III. Костюмъ Карла, не столько богатый, но, можетъ-быть, изящный больше костюма предшествовавшей эпохи, отличался своею гармоніею. Намъ, въ наше время, не съ чѣмъ сравнить этого поѣзда; мы, относительно параднаго великолѣпія, заключены въ границахъ симметріи и мундира.
   Пажи, мелкіе дворяне, собаки и лошади по бокамъ и въ концѣ, составляли настоящее войско. За нимъ тянулся народъ, или, лучше сказать, народъ былъ вездѣ.
   Народъ былъ впереди, съ боковъ, сзади.
   Поутру, Карлъ, въ присутствіи Катерины и герцога Гиза, объявилъ Генриху-Наваррскому, какъ о дѣлѣ очень-обыкновенномъ, что они хотятъ посѣтить монфоконскую висѣлицу, или, лучше сказать, обезображенное тѣло адмирала, на ней висящее. Первою мыслью Генриха было отказаться отъ этой поѣздки. Того только и ждала Катерина. При первыхъ словахъ его, выразившихъ эту мысль, она и герцогъ Гизъ обмѣнялись взглядомъ и улыбкой. Генрихъ все видѣлъ, понялъ, и тотчасъ же поправился:
   -- Впрочемъ, почему же и не поѣхать? сказалъ онъ.-- Я теперь католикъ: надо же сдѣлать что-нибудь для новой религіи.
   Потомъ, обращаясь къ Карлу, продолжалъ:
   -- Ваше величество можете считать на меня; мнѣ всегда пріятно сопутствовать вамъ куда бы то ни было.
   Онъ быстро оглянулся, чтобъ счесть, сколько нахмурилось бровей.
   На него, этого сына безъ матери, короля безъ королевства, гугенота-католика, смотрѣли съ большимъ любопытствомъ, чѣмъ на всѣхъ участниковъ поѣзда. Зрители легко узнавали его по длинной, характеристической наружности, по простымъ пріемамъ, по короткости съ низшими, -- короткости, доходившей почти до степени, неприличной королю,-- короткости, которая проистекала изъ горскихъ привычекъ его юности и которую онъ сохранилъ до своей смерти. Нѣкоторые изъ зрителей кричали ему:
   -- Въ мессу, Ганріо, въ мессу!
   Генрихъ отвѣчалъ:
   -- Былъ вчера, былъ сегодня и буду завтра. Ventre saint-gris! Кажется, этого довольно.
   Что касается до Маргериты, она была такъ прекрасна и свѣжа, что вокругъ нея слышался ропотъ удивленія, нѣкоторые звуки котораго, впрочемъ, надо признаться, относились и къ герцогинѣ неверской. Она ѣхала рядомъ съ королевой на бѣлой лошади, бѣшено крутившей голову, какъ-будто гордившейся своею ношею.
   -- Что новаго? спросила ее Маргерита.
   -- Ничего, сколько мнѣ извѣстно, отвѣчала она громко.
   И потомъ прибавила шопотомъ:
   -- А гугенотъ, что съ нимъ?
   -- Я нашла для него почти безопасное убѣжище, отвѣчала Маргерита.-- А твой великій человѣкоубійца? Что ты изъ него сдѣлала?
   -- Онъ хотѣлъ непремѣнно участвовать въ поѣздѣ; онъ на боевомъ конѣ герцога де-Невера точно на слонѣ. Ужасный всадникъ! Я позволила ему явиться, потому-что, конечно, твой гугенотъ остался дома, и нечего опасаться ихъ встрѣчи.
   -- О! еслибъ онъ и былъ здѣсь... но его, кажется, нѣтъ, такъ все-таки нечего опасаться. Мой гугенотъ предобрый малый, и только; голубь, а не коршунъ; онъ воркуетъ, но не кусается. Да и знаешь ли что? прибавила она, слегка пожавъ плечами.-- Мы, можетъ-быть, только думали, что онъ гугенотъ, а онъ браминъ, и его религія запрещаетъ ему проливать кровь.
   -- Но гдѣ же д'Алансонъ? спросила Анріэтга.-- Я его что-то не вижу.
   -- Онъ вѣрно еще подъѣдетъ; сегодня утромъ у него болѣли глаза, и онъ хотѣлъ остаться; но такъ-какъ извѣстно, что онъ, только чтобъ не быть одного мнѣнія съ Карломъ и братомъ своимъ Генрихомъ, стоитъ за гугенотовъ, ему замѣтили, что король можетъ истолковать его отсутствіе въ худую сторону,-- и онъ рѣшился ѣхать. Да вотъ, посмотри, тамъ что-то кричатъ. Это вѣрно онъ выѣзжаетъ изъ Монмартрскихъ-Воротъ.
   -- Точно онъ, я узнаю его, сказала Анріэтта.-- Онъ сегодня особенно красивъ. Съ нѣкотораго времени, онъ тщательно занимается своимъ туалетомъ: должно быть, влюбленъ. Посмотри, какъ хорошо быть принцемъ крови: несется-себѣ на всѣхъ, и всѣ даютъ ему дорогу.
   -- Да этакъ онъ насъ задавитъ, сказала Маргерита.-- Велите поторопиться вашей свитѣ, герцогиня; посмотрите, вонъ этотъ, если онъ не дастъ дорогу, его убьютъ.
   -- А! это мой герой, воскликнула герцогиня.-- Смотри, пожалуйста!
   Коконна дѣйствительно выѣхалъ изъ ряда, чтобъ приблизиться къ герцогинѣ де-Неверъ. Но въ ту самую минуту, когда онъ переѣзжалъ черезъ наружный бульваръ, отдѣлявшій улицу отъ Сен-Денискаго-Предмѣстья, другой человѣкъ, изъ свиты д'Алансона, напрасно старавшійся удержать несущую его лошадь, на всемъ скаку толкнулъ Коконна. Коконна чуть не слетѣлъ съ колоссальнаго коня своего; шляпа его зашаталась; онъ удержалъ ее и оглянулся съ яростью.
   -- Боже мой! воскликнула Маргерита, наклоняясь къ уху герцогини.-- Это ла-Моль!
   -- Этотъ блѣдный, хорошенькій собою? отвѣчала Анріэтта, не могши противиться первому впечатлѣнію.
   -- Да, да, этотъ самый; онъ чуть не свалилъ Пьемонтца.
   -- О! сказала герцогиня:-- теперь произойдутъ ужасныя вещи! Они смотрятъ другъ на друга, они узнаютъ другъ друга.
   Дѣйствительно, Коконна узналъ ла-Моля и выпустилъ отъ удивленія изъ рукъ поводья: онъ думалъ, что убилъ его, или по-крайней-мѣръ надолго лишилъ возможности возобновить битву. Ла-Моль тоже узналъ Коконна и почувствовалъ, что лицо у него вспыхнуло. Въ-продолженіи нѣсколькихъ секундъ, въ-теченіи которыхъ выразились всѣ таившіяся въ нихъ чувства, они измѣряли другъ друга глазами, такъ-что обѣ женщины вздрогнули. Потомъ ла-Моль, оглянувшись вокругъ, и конечно понявъ, что здѣсь не мѣсто объясниться, пришпорилъ свою лошадь и присоединился опять къ д'Алансону. Коконна простоялъ еще съ минуту на мѣстѣ, закручивая усы до глазъ; потомъ, видя, что ла-Моль удаляется не говоря ни слова, тронулся съ мѣста.
   -- А! произнесла Маргерита съ болѣзненнымъ чувствомъ.-- Такъ я не ошиблась... Нѣтъ! Это уже слишкомъ.
   И она укусила губу до крови.
   -- А онъ недуренъ собою, сострадательно замѣтила герцогиня.
   Въ эту минуту, д'Алансонъ занялъ свое мѣсто за королемъ и королевой-матерью, такъ-что его свита, слѣдуя за нимъ, должна была проѣхать мимо Маргериты и герцогини де-Неверъ. Ла-Моль, проѣзжая мимо ихъ, снялъ шляпу, поклонился королевѣ очень-низко и остался съ открытою головою, ожидая, что она на него взглянетъ.
   Но Маргерита гордо отвернулась.
   Ла-Моль, конечно, замѣтилъ на лицѣ ея выраженіе презрѣнія, и поблѣднѣлъ еще больше. Онъ долженъ былъ даже схватиться за гриву, чтобъ не упасть съ лошади.
   -- Да посмотри же на него, жестокая! сказала Анріэтта.-- Ему сдѣлается дурно...
   -- Только этого и не доставало, замѣтила Маргерита съ уничтожающею улыбкою.-- Нѣтъ ли съ тобой спирта?
   Герцогиня де-Неверъ ошибалась. Ла-Моль оправился и присоединился къ свитѣ д'Алансона.
   Поѣздъ между-тѣмъ подавался все впередъ. Вдали нарисовался мрачный силуэтъ висѣлицы, поставленной и обновленной Ангеррандомъ де-Мариньи.
   Солдаты пошли впередъ и образовали около нея обширный кругъ. При ихъ приближеніи, вороны поднялись съ висѣлицы и разлетѣлись съ жалобнымъ карканьемъ.
   За монфоконскою висѣлицею находили обыкновенно убѣжище собаки, привлеченныя обильною пищею, и разбойники-философы, приходившіе сюда размышлять о превратностяхъ судьбы.
   Но въ этотъ день не было, по-видимому, по-крайней-мѣрѣ въ Монфоконѣ, ни собакъ, ни разбойниковъ. Солдаты разогнали собакъ и воровъ, а воры вмѣшались въ толпу погрѣть руки.
   Поѣздъ приближался. Впереди ѣхали король и Катерина; за ними герцогъ д'Анжу, герцогъ д'Алансонъ, король наваррскій, Гизъ и ихъ свита; потомъ Маргерита, герцогиня де-Неверъ и всѣ женщины, составлявшія такъ-называемый летучій эскадронъ королевы. Позади были пажи, прислуга, народъ, всего тысячь десять человѣкъ.
   На главной висѣлицѣ висѣла безобразная масса, черный трупъ, покрытый запекшеюся кровью и грязью, побѣлѣвшій кое-гдѣ отъ свѣжихъ слоевъ пыли. Трупъ былъ безъ головы. Онъ повѣшенъ былъ за ноги. Впрочемъ, чернь, всегда изобрѣтательная, замѣнила голову пучкомъ соломы и придѣлала къ нему маску; какой-то насмѣшникъ, знавшій, какъ видно, привычки адмирала, воткнулъ маскѣ въ ротъ зубочистку.
   Странно и мрачно было это зрѣлище: роскошные кавалеры и дамы проходили въ процессіи, какъ на картинъ Гойя, среди почернѣвшихъ скелетовъ и висѣлицъ. Чѣмъ живѣе была веселость посѣтителей тѣмъ болѣе противорѣчила она мрачному молчанію и холодной безчувственности этихъ труповъ, предметовъ насмѣшки, заставлявшихъ вздрагивать даже тѣхъ, которые надъ ними смѣялись. Многіе съ трудомъ выносили это зрѣлище, и въ группѣ гугенотовъ отличался блѣдностью Генрихъ, немогшій вынести этой сцены, какъ ни владѣлъ самимь-собою и какъ щедро ни одарила его природа даромъ притворства. Онъ сказалъ, что для него невыносимъ смрадъ этихъ человѣческихъ остатковъ, и подъѣхавъ къ Карлу, который рядомъ съ Катериной остановился передъ трупомъ адмирала, сказалъ: -- Не находите ли вы, ваше величество, что трупъ этотъ пахнетъ такъ дурно, что здѣсь нельзя оставаться дольше?
   -- Ты думаешь, Ганріо? сказалъ Карлъ, съ глазами сверкающими дикою радостью.
   -- Да.
   -- Ну, я съ тобою не согласенъ... тѣло мертваго врага всегда хорошо пахнетъ.
   -- Ваше величество, замѣтилъ Таваннъ: -- вы знали, что мы ѣдемъ съ визитомъ къ адмиралу; напрасно вы не пригласили Пьерра Ронсара: онъ на мѣстѣ сочинилъ бы эпитафію старому Гаспару.
   -- Это можно сдѣлать и безъ него, отвѣчалъ Карлъ:-- мы и сами составимъ эпитафію... Вотъ, на-примѣръ, не угодно ли, господа, выслушать, прибавилъ онъ, подумавъ съ минуту.
   
   Ci-gît,-- mais c'est mal entendu,--
   Pour lui le mot est trop honnête,
   Ici l'amiral est pendu
   Par les pied, à faute de tête.
   
   -- Браво! браво! воскликнули въ одинъ голосъ католики. Гугеноты молчали, нахмуривъ брови.
   Что касается до Генриха, онъ разговаривалъ съ Маргеритою и герцогинею де-Неверъ, и притворился, что ничего не слышалъ.
   -- Поѣдемте, поѣдемте! сказала Катерина, которую этотъ смрадъ начиналъ уже безпокоить, не смотря на то, что она была равнодушна какъ-нельзя-больше.-- Какъ здѣсь ни пріятно, а воротиться надо. Простимся съ адмираломъ и поѣдемъ въ Парижъ.
   Она сдѣлала головою ироническій жестъ, какъ-будто прощаясь съ пріятелемъ, и, занявъ мѣсто въ головѣ колонны, выѣхала на дорогу, между-тѣмъ, какъ свита проѣзжала передъ трупомъ Колиньи.
   Солнце садилось.
   Толпа вошла за прочими, желая до конца насладиться зрѣлищемъ поѣзда. Воры пошли за толпою, такъ-что черезъ десять минутъ послѣ отъѣзда короля не осталось ни души возлѣ трупа адмирала, освѣщеннаго лучами заходящаго солнца.
   Мы ошиблись, говоря, что не осталось ни души. Всадникъ на вороной лошади, который, въ присутствіи высшихъ особъ, не могъ, вѣроятно, порядочно разсмотрѣть обезображенное, почернѣвшее тѣло, остался на мѣстѣ; онъ съ любопытствомъ разсматривалъ цѣни, крюки, столбы, словомъ всю висѣлицу, которая, конечно, казалась ему, недавно пріѣхавшему въ Парижъ и незнакомому со всѣми усовершенствованіями столицы, образцомъ страшно-отвратительнаго.
   Не для чего говорить читателю, что это былъ Коконна. Опытный глазъ женщины напрасно искалъ его въ свитѣ.
   Коконна въ экстазѣ дивился произведенію Ангерранда де-Мариньи.
   Но его искала не одна женщина. Другой всадникъ, въ бѣломъ шелковомъ камзолѣ и съ красивымъ перомъ, оглянувшись впередъ и въ сторону, рѣшился оглянуться наконецъ назадъ, и увидѣлъ на красномъ горизонтѣ неба силуэтъ Коконна и силуэтъ его исполинской лошади.
   Онъ оставилъ поѣздъ, своротилъ на тропинку и, сдѣлавъ полукругъ, возвратился къ висѣлицѣ.
   Почти въ то же время герцогиня де-Неверъ приблизилась къ Маргеритѣ и сказала:
   -- Мы обѣ ошиблись; Пьемонтецъ остался назади, и ла-Моль поворотилъ къ нему.
   -- Mordi! воскликнула Маргерита смѣясь:-- значитъ, что-нибудь да будетъ. Признаю кинула подозрительный взглядъ на двухъ молодыхъ женщинъ. Маргарита, слѣдившая за каждымъ ея движеніемъ, замѣтила это и, принявъ озабоченный видъ, стала тревожно оглядываться по сторонамъ.
   Эта тревога, истинная или притворная, обратила на себя вниманіе Екатерины!
   -- Кого ты ищешь?-- спросила она.
   -- Я ищу... ее, кажется, нѣтъ...
   -- Кого нѣтъ?
   -- Баронессы де-Совъ, -- сказала Маргарита.-- Или она ужо вернулась въ Лувръ?
   -- Я говорила, что ты ревнуешь!-- шепнула своей дочери Екатерина.-- О, bestia!.. Ну, что же, Генріэтта, -- сказала она, пожавъ плечами, -- возьмите съ собой королеву Наваррскую.
   Маргарита еще нѣсколько разъ безпокойно оглядѣлась по сторонамъ, а потомъ, нагнувшись къ уху своей пріятельницы, шепнула ей:
   -- Увези меня поскорѣе. Я должна сообщить тебѣ очей важныя вещи.
   Герцогиня низко поклонилась Карлу IX и Екатеринѣ и, обратившись къ королевѣ Наваррской, спросила:
   -- Не соблаговолите ли вы, ваше величество, сѣсть въ мои носилки?
   -- Съ удовольствіемъ. Только вамъ потомъ придется отвезти меня назадъ въ Лувръ.
   -- Мои носилки, мои люди и я сама къ услугамъ вашего величества, -- отвѣтила герцогиня.
   Маргарита вошла въ носилки и знакомъ пригласила сѣсть герцогиню. Та почтительно поклонилась и заняла переднее мѣсто.
   Екатерина вернулась съ своей свитой въ Лувръ той же дорогой, по которой пріѣхала. Въ продолженіе всего пути она шептала что-то на ухо королю и нѣсколько разъ показывала ему на баронессу де-Совъ. А король смѣялся своимъ обычнымъ смѣхомъ, болѣе зловѣщимъ, чѣмъ угрозы.
   Какъ только носилки тронулись, Маргарита, которой уже нечего было бояться проницательныхъ глазъ Екатерины, вынула изъ рукава записочку баронессы де-Совъ и прочитала ее:
   "Мнѣ приказано отдать сегодня королю Наваррскому два ключа: одинъ отъ комнаты, въ которой онъ запертъ, другой -- отъ моей. И когда онъ придетъ ко мнѣ, я должна задержать его до шести часовъ утра. Подумайте, ваше величество, и рѣшите, что нужно дѣлать, не обращая вниманія на меня, не ставя мою жизнь ни во что".
   -- Да, сомнѣнія нѣтъ, -- сказала Маргарита, -- Этой бѣдной женщиной хотятъ воспользоваться, какъ орудіемъ, чтобы погубить насъ всѣхъ. Но они увидятъ, что не такъ-то легко сдѣлать монахиню изъ королевы Марго, какъ называетъ меня мой братъ Карлъ.
   -- Отъ него это письмо?-- спросила герцогиня Неверская, показывая на записку, которую Маргарита снова внимательно перечитала.
   -- Ахъ, герцогиня, мнѣ много, много нужно разсказать тебѣ, -- отвѣтила Маргарита, разрывая записку на мелкіе куски.
   

XII.
Признанія.

   -- Куда же мы ѣдемъ, Генріэтта?-- спросила Маргарита.-- Надѣюсь, не на мостъ, съ котораго будутъ бросать въ Сену гугенотовъ?-- Я ужъ и безъ того видѣла достаточно убійствъ со вчерашняго дня.
   -- Я взяла на себя смѣлость, ваше величество...
   -- Прежде всего мое величество проситъ тебя забыть о моемъ величествѣ. Итакъ, куда же ты везешь меня?
   -- Въ отель Гиза, если вы ничего не имѣете противъ.
   -- Конечно, ничего. Вези меня къ. себѣ, Генріэтта. Вѣдь ни герцога Гиза ни твоего мужа тамъ нѣтъ?
   -- Нѣтъ, нѣтъ!-- воскликнула герцогиня, и прекрасные, зеленые, какъ изумрудъ, глаза ея радостно блеснули.-- Въ отелѣ нѣтъ ни моего мужа, ни зятя, никого! Я свободна -- свободна, какъ воздухъ, какъ птица, какъ облако!.. Слышите, королева, я свободна. Понимаете ли вы, сколько счастья въ этомъ словѣ: свободна? Я пріѣзжаю, уѣзжаю, распоряжаюсь! Ахъ, бѣдная королева! Вы не свободны и потому вздыхаете...
   -- Ты уѣзжаешь, пріѣзжаешь, распоряжаешься. И это все? Свобода нужна тебѣ только для этого? Полно, отъ такой свободы ты не была бы такъ весела.
   -- Ваше величество хотѣли подать мнѣ примѣръ откровенности...
   -- Опять, ваше величество? Ну, смотри, мы поссоримся, Генріэтта. Развѣ ты забыла нашъ уговоръ?
   -- Конечно, нѣтъ. Я должна относиться къ вамъ почтительно, какъ къ королевѣ, при людяхъ и быть твоимъ другомъ и повѣренной, когда мы наединѣ. Вѣдь такъ, королева -- такъ* Маргарита?
   -- Да, да, -- улыбаясь, отвѣтила королева.
   -- Ни фамильной вражды ни вѣроломства въ любви. Мы должны быть искренни, должны откровенно говорить другъ другу все. Это союзъ оборонительный и наступательный, заключенный съ цѣлью ловить на лету эфемерное счастье.
   -- Такъ, такъ, герцогиня, совершенно вѣрно. И чтобы скрѣпить союзъ, поцѣлуй меня.
   Двѣ прелестныя женщины, одна -- блѣдная и грустная, другая -- розовая, бѣлокурая, смѣющаяся, граціозно склонились одна къ другой и крѣпко поцѣловались.
   -- Итакъ, у тебя есть что-то новенькое?-- спросила герцогиня, съ любопытствомъ смотря на Маргариту.
   -- Все стало новымъ въ послѣдніе два дня.
   -- О, я говорю не о политикѣ, а о любви. Когда мы будемъ такихъ лѣтъ, какъ твоя мать Екатерина, мы тоже займемся политикой. Но вѣдь намъ по двадцати лѣтъ, прекрасная королева, и потому мы поговоримъ о другомъ... Ужъ ты въ самомъ дѣлѣ не полюбила ли мужа?
   -- Мужа?-- смѣясь, спросила Маргарита.
   -- Ну, твой отвѣтъ успокоилъ меня.
   -- А то, что успокаиваетъ тебя, Генріэтта, приводитъ въ ужасъ меня. Мнѣ необходимо сблизиться съ мужемъ.
   -- Когда?
   -- Завтра.
   -- Неужели? Бѣдная королева! Развѣ это такъ необходимо?
   -- Крайне необходимо.
   -- Mordi!-- какъ говоритъ одинъ мой знакомый,-- это очень грустно!
   -- У тебя есть знакомый, который говорить: "Mordi"?-- смѣясь, спросила Маргарита.
   -- Да.
   -- Кто же это?
   -- Ты все только спрашиваешь, тогда какъ тебѣ нужно разсказывать первой. Кончай сначала свое, а потомъ начну я.
   -- Вотъ тебѣ въ двухъ словахъ все: король Наваррскій влюбленъ и ко мнѣ совершенно равнодушенъ. Я не влюблена, но тоже совершенно равнодушна къ нему. И, несмотря на это, намъ въ теченіе однѣхъ сутокъ нужно измѣниться и не быть или хотя не казаться равнодушными.
   -- Такъ измѣнись ты; тогда, навѣрное, измѣнится и онъ.
   -- Это невозможно. Я меньше, чѣмъ когда-либо, расположена измѣнить эти отношенія.
   -- То-есть отношенія къ твоему мужу? И только къ нему, надѣюсь?
   -- Знаешь ли, Генріэтта? Меня мучитъ сомнѣніе.
   -- Какого рода?
   -- Религіозное. Дѣлаешь ты какое-нибудь различіе между католиками и протестантами?
   -- Въ политикѣ?
   -- Да.
   -- Конечно, дѣлаю.
   -- А въ любви?
   -- Въ любви -- дѣло другое. Мы, женщины, такія язычницы, что допускаемъ всѣ секты и поклоняемся многимъ богамъ.
   Въ лицѣ одного?
   -- Да, одного, -- отвѣтила герцогиня, глаза которой сверкнули самымъ языческимъ блескомъ, -- того, котораго зовутъ Эротомъ, Купидономъ, Амуромъ, у котораго есть крылья, колчанъ и повязка на глазахъ... Mordi! Да здравствуетъ благочестіе!
   -- Однако ты молишься только за одну сторону; въ гугенотовъ ты бросаешь каменьями.
   -- Пусть говорятъ, что хотятъ... Замѣчала ты, Маргарита, какими каменьями становятся въ устахъ черни самыя высокія мысли, самыя великія дѣла?
   -- Черни?... Да вѣдь тебѣ говорилъ комплименты по поводу твоихъ подвиговъ мой братъ Карлъ.
   -- Богъ съ ними, съ его комплиментами: они не нужны мнѣ. И я отвѣтила твоему брату Карлу... Развѣ ты не слыхала моего отвѣта?
   -- Нѣтъ, ты говорила очень тихо.
   -- Тѣмъ лучше, значитъ, у меня будетъ еще больше новостей для тебя... Ну, доканчивай же свое признаніе, Маргарита.
   -- Дѣло въ томъ... въ томъ...
   -- Ну?
   -- Дѣло въ томъ, что я, съ своей стороны, не рѣшилась бы бросить камень, о которомъ говорилъ мой братъ Карлъ.
   -- Понимаю!-- воскликнула Генріэтта.-- Значитъ, ты выбрала гугенота? Ну, что же, бѣда не велика. Для успокоенія твоей совѣсти обѣщаю тебѣ при первомъ удобномъ случаѣ тоже выбрать себѣ гугенота.
   -- Ага! Значитъ, теперь ты выбрала католика?
   -- Mordi!-- воскликнула герцогиня.
   -- Хорошо, хорошо, понимаю.
   -- А каковъ твой гугенотъ?
   -- Онъ -- ничто для меня и, по всей вѣроятности, навсегда останется ничѣмъ.
   -- Но вѣдь это не мѣшаетъ тебѣ описать его. Ты знаешь, какъ я любопытна.
   -- Это молодой человѣкъ, красивый, какъ статуя Бенвенутто Челлини... Онъ искалъ спасенія въ моей комнатѣ.
   -- Ага! И ты совсѣмъ не приглашала его?
   -- Бѣдный юноша! Не смѣйся, Генріэтта, онъ находится въ настоящую минуту между жизнью и смертью. Онъ опасно раненъ.
   -- Раненый гугенотъ! Однако, это ужасно неудобно, особенно въ теперешнее время. А что же дѣлаешь ты съ этимъ гугенотомъ, который ничто для тебя и, по всей вѣроятности, навсегда останется ничѣмъ?
   -- Онъ лежитъ у меня въ кабинетѣ. Я скрываю его и хочу спасти.
   -- Онъ молодъ, онъ красивъ, онъ раненъ. Ты прячешь его у себя въ кабинетѣ и хочешь спасти. Этотъ гугенотъ будетъ очень неблагодаренъ, если не почувствуетъ къ тебѣ признательности.
   -- Онъ и теперь... Боюсь, что онъ признателенъ мнѣ больше, чѣмъ я бы желала.
   -- И онъ интересуетъ тебя, этотъ бѣдный молодой человѣкъ?
   -- Да, я интересуюсь имъ... изъ человѣколюбія.
   -- А, изъ человѣколюбія! Вотъ оно-то и губитъ насъ, женщинъ, моя бѣдная королева!
   -- И такъ какъ каждую минуту король, герцогъ Алансонскій, моя мать, мой мужъ, наконецъ, могутъ войти ко мнѣ...
   -- То ты хочешь попросить меня, чтобы я спрятала твоего гугенота у себя, пока онъ боленъ, но съ условіемъ отдать его тебѣ, когда онъ выздоровѣетъ. Вѣдь такъ?
   -- Смѣйся, смѣйся! Нѣтъ, увѣряю тебя, я не загадываю такъ далеко. Но если бы ты нашла средство спрятать этого бѣднаго юношу, если бы ты сохранила ему жизнь, которую я спасла, то должна сознаться, что была бы очень, очень благодарна тебѣ. Ты теперь пользуешься полной свободой въ отелѣ Гиза; тамъ нѣтъ ни твоего зятя ни твоего мужа и потому некому слѣдить за тобой и стѣснять тебя. Около твоей спальни, въ которую -- какое счастье!-- никто не имѣетъ права войти, есть кабинетъ, совершенно такой же, какъ у меня. Отдай его мнѣ для моего гугенота; когда онъ выздоровѣетъ, ты отворишь клѣтку и птица улетитъ.
   -- Тутъ есть только одно затрудненіе, моя дорогая королева: дѣло въ томъ, что клѣтка ужъ занята.
   -- Какъ? Значитъ, ты тоже спасла кого-нибудь?
   -- Это самое я и сказала твоему брату.
   -- А, понимаю! Такъ вотъ почему ты говорила такъ тихо, что я ничего не разслыхала.
   -- Слушай, Маргарита! Со мной случилась удивительная исторія, такая же чудесная и поэтичная, какъ твоя. Оставивъ тебѣ шесть солдатъ, я съ шестью остальными вернулась въ отель Гиза и видѣла, какъ грабили и подожгли домъ, отдѣленный отъ отеля моего брата только улицей де-Катръ-Фисъ. Вдругъ я услыхала крики женщинъ и проклятія мужчинъ. Я вышла на балконъ и прежде всего мнѣ бросилась въ глаза поражавшая все и всѣхъ шпага, блескъ которой, казалось, освѣщалъ всю улицу. Я съ восхищеніемъ смотрѣла на нее: я люблю все прекрасное. Потомъ я, конечно, стала искать руку, которая наносила удары этой шпагой, и человѣка, которому принадлежала эта рука. Наконецъ, я увидала его, этого героя, Аякса, и услыхала его могучій голосъ. Я пришла въ восторгъ, я трепетала, вздрагивала при каждомъ ударѣ, который угрожалъ ему, при каждомъ ударѣ, который наносилъ онъ самъ. Въ эти четверть часа я испытывала такое чувство, какого не испытала никогда въ жизни, которое даже не считала возможнымъ. Я стояла неподвижно, задерживая дыханіе, и была не въ силахъ произнести ни слова, какъ вдругъ мой герой исчезъ.
   -- Какимъ же это образомъ?
   -- Подъ камнемъ, который бросила въ него какая-то статруха. Тогда ко мнѣ, какъ къ Киру, вернулся даръ слова, и я закричала: "Помогите! Помогите!" Солдаты вышли, подняли его и перенесли въ ту комнату, которую ты просишь для своего гугенота.
   -- Увы! Твоя исторія, моя милая Генріэтта, тѣмъ понятнѣе мнѣ, что она удивительно похожа на мою.
   -- Съ тою только разницей, королева, что я оказываю услугу королю и религіи, а потому мнѣ не нужно отсылать отъ себя графа Аннибала де-Коконна.
   -- Его зовутъ Аннибалъ де-Коконна?-- расхохотавшись воскликнула Маргарита.
   -- Это грозное имя, не правда ли?-- сказала Генріэтта.-- И онъ вполнѣ достоинъ его. Какой боецъ, mordi! И сколько крови онъ пролилъ!.. Ну, надѣвай теперь маску, Маргарита: вотъ отель.
   -- Зачѣмъ надѣвать мнѣ маску?
   -- Потому, что я хочу показать тебѣ моего героя.
   -- Онъ красивъ?
   -- Во время боя онъ показался мнѣ красавцемъ. Положимъ, это было ночью и я видѣла его при свѣтѣ факеловъ. Сегодня утромъ, при дневномъ свѣтѣ, онъ, сказать правду, сталъ какъ будто похуже. Думаю, впрочемъ, что онъ понравится тебѣ.
   -- Значитъ, моего гугенота не примутъ въ отелѣ Гиза. Очень жаль, такъ какъ здѣсь его ни въ какомъ случаѣ не стали бы искать.
   -- Почему не примутъ? Я велю перенести его сюда сегодня же вечеромъ. Одинъ можетъ лежать въ правомъ углу, а другой -- въ лѣвомъ.
   -- Но вѣдь если они узнаютъ, что одинъ изъ нихъ гугенотъ, а другой католикъ, то они съѣдятъ другъ друга.
   -- Ну, этого опасаться нечего. Коконна нанесли такой ударъ въ лицо, что онъ почти ничего не видитъ, а твой гугенотъ такъ раненъ въ грудь, что едва можетъ двигаться. И если ты посовѣтуешь ему не поднимать разговора о религіи, то все пойдетъ прекрасно.
   -- Хорошо, сдѣлаемъ такъ.
   -- Значитъ, рѣшено. Идемъ.
   -- Благодарю тебя,-- сказала Маргарита, сжимая руку своей пріятельницы.
   -- Теперь, ваше величество, вы снова становитесь королевой, -- сказала герцогиня Неверская.-- Позвольте мнѣ принять васъ въ отелѣ Гиза, какъ слѣдуетъ принимать королеву Наваррскую.
   Герцогиня вышла изъ носилокъ и опустилась чуть не на колѣни, помогая выйти Маргаритѣ. Потомъ, показавъ ей на дверь отеля, охраняемую двумя часовыми съ пищалями въ рукахъ, она дала ей дорогу. И Маргарита величественно пошла впередъ, а за ней, на разстояніи нѣсколькихъ шаговъ, послѣдовала, принявъ самый почтительный видъ, Генріэтта. Придя вслѣдъ за королевой въ свою комнату, герцогиня затворила дверь и позвала свою горничную, ловкую и проворную сициліанку.
   -- Какъ чувствуетъ себя графъ, Мика?-- спросила она поитальянски.
   -- Все лучше и лучше, -- отвѣтила Мика.
   -- А что онъ дѣлаетъ?
   -- Онъ кушаетъ, сударыня.
   -- Это хорошій признакъ, -- сказала Маргарита.-- Если у него явился аппетитъ, значитъ, онъ выздоравливаетъ.
   -- Ахъ, я и забыла, что ты ученица Амбруаза Парэ... Можешь итти, Мика.
   -- Ты ее отпускаешь?
   -- Да, чтобы она караулила и никого не пускала сюда.
   Мика ушла.
   -- Ну, что же?-- спросила герцогиня.-- Сама ты войдешь къ Коконна или хочешь, чтобы онъ пришелъ сюда?
   -- Ни то ни другое. Я хочу взглянуть на него такъ, чтобы онъ не видалъ меня.
   -- Но вѣдь ты въ маскѣ?
   -- Онъ можетъ узнать меня по волосамъ, по рукамъ, по какой-нибудь бездѣлушкѣ.
   -- Ого! Какая же она стала осторожная, моя прекрасная королева, съ тѣхъ поръ, какъ вышла замужъ!
   Маргарита улыбнулась.
   -- Въ такомъ случаѣ остается только одинъ способъ,-- сказала герцогиня.
   -- Какой?
   -- Посмотрѣть на него въ замочную скважину.
   -- Хорошо. Веди меня.
   Герцогиня взяла Маргариту за руку, привела ее къ двери, откинула закрывавшую ее портьеру, встала на колѣни и приложила глазъ къ замку, въ которомъ не было ключа.
   -- Отлично!-- прошептала она.-- Онъ сидитъ за столомъ, обернувшись лицомъ въ нашу сторону. Иди!
   Маргарита заняла мѣсто своей пріятельницы и тоже взглянула въ замочную скважину. Коконна сидѣлъ за богато сервированнымъ столомъ и, несмотря на свои раны, кушалъ съ большимъ аппетитомъ.
   -- О, Господи!-- прошептала, отодвигаясь, Маргарита.
   -- Что съ тобою?-- съ удивленіемъ спросила герцогиня.
   -- Не можетъ быть!.. Нѣтъ!.. Да!.. Клянусь Богомъ, это онъ!
   -- Кто онъ?
   -- Тсъ!-- прошептала Маргарита, приподнимаясь и схвативъ за руку герцогиню.-- Это тотъ самый человѣкъ, который хотѣлъ убить моего гугенота, который гнался за нимъ, не постѣснялся вбѣжать въ мою спальню и ударить его шпагой въ то время, какъ тотъ чуть не лежалъ у меня въ объятіяхъ! Ахъ, Генріетта, какое счастье, что я не вошла къ нему!
   -- Значитъ, ты видѣла его, когда онъ бился. Онъ былъ хорошъ, не правда ли?
   -- Не знаю. Я смотрѣла на того, кого онъ преслѣдовалъ.
   -- И котораго зовутъ?..
   -- Ты не скажешь его имени Коконна?
   -- Нѣтъ, даю тебѣ слово.
   -- Его зовутъ Леракъ де-ла-Моль.
   -- А какъ ты находишь его теперь?
   -- Кого? Ла-Моля?
   -- Нѣтъ, Коконна.
   -- Говоря откровенно, -- сказала Маргарита, -- я нахожу...
   И она остановилась, не докончивъ фразы.
   -- Такъ, такъ, -- сказала герцогиня.-- Ты, какъ я вижу, обидѣлась на него за то, что онъ ранилъ твоего гугенота.
   -- Ну, мой гугенотъ, повидимому, не остался у него въ долгу, -- смѣясь, отвѣтила Маргарита.-- Этотъ рубецъ подъ глазомъ...
   -- Значитъ, они поквитались, и намъ можно будетъ помирить ихъ. Присылай ко мнѣ своего раненаго.
   -- Только не теперь; я пришлю его попозднѣе.
   -- А когда?
   -- Когда ты переведешь своего въ другую комнату.
   -- Въ какую же?
   Маргарита пристально взглянула на свою пріятельницу, которая, послѣ минутнаго молчанія, громко расхохоталась.
   -- Хорошо, пусть будетъ по-твоему,-- сказала она.-- Итакъ, союзъ еще болѣе крѣпкій?
   -- И искренняя дружба навѣкъ,-- добавила королева.
   -- А какой намъ выбрать пароль, если мы понадобимся другъ другу?
   -- Тройное имя твоего тройного бога: Eros-Cnpido-Amor.
   Пріятельница поцѣловались во второй разъ, пожали руки въ двадцатый и разстались.
   

XIII.
Какъ иногда ключи отпираютъ совсѣмъ не тѣ двери, для которыхъ они сдѣланы.

   Вернувшись въ Лувръ, королева Наваррская прошла къ себѣ. Гильона, сильно взволнованная, встрѣтила ее и сказала, что во время ея отсутствія приходила баронесса де-Совъ. Она принесла ключъ отъ комнаты, въ которой былъ запертъ Генрихъ. Его дала ей королева-мать. Екатеринѣ для какой-то цѣли было, очевидно, крайне нужно, чтобы беарнецъ провелъ эту ночь у баронессы де-Совъ.
   Маргарита взяла ключъ и нѣсколько времени вертѣла его въ рукахъ. Она велѣла повторить себѣ все, что говорила баронесса, взвѣсила въ своемъ умѣ каждое ея слово и, наконецъ, поняла, какъ ей казалось, намѣреніе Екатерины.
   Взявъ перо, она обмакнула его въ чернила и написала коротенькую записку.
   "Вмѣсто того, чтобы итти сегодня вечеромъ къ баронессѣ де-Совъ, приходите къ королевѣ Наваррской.

"Маргарита".

   Она свернула записку въ трубочку, вложила ее въ отверстіе ключа и велѣла Гильонѣ просунуть ее подъ дверь плѣнника, когда наступитъ вечеръ.
   Покончивъ съ этимъ, Маргарита вспомнила о раненомъ и, заперевъ всѣ двери, вошла въ кабинетъ.
   Къ своему величайшему изумленію, она увидала, что ла-Моль одѣтъ въ свое разорванное и перепачканное въ крови платье.
   Увидавъ королеву, онъ попробовалъ встать, но, пошатнувшись, не могъ удержаться на ногахъ и упалъ на диванъ, служившій ему постелью.
   -- Что это значитъ?-- спросила Маргарита.-- Почему вы такъ плохо исполняете предписанія своего доктора? Я предписала вамъ покой, а вы поступаете какъ разъ наоборотъ.
   -- Это не моя вина, ваше величество;-- сказала Гильона.-- Я просила, умоляла графа не быть такимъ безразсуднымъ, и онъ отвѣчалъ, что ни за что въ мірѣ не останется въ Луврѣ.
   -- Не останется въ Луврѣ?-- повторила Маргарита, съ изумленіемъ смотря на графа, который опустилъ глаза.-- Но вѣдь это невозможно. Вы не въ состояніи держаться на ногахъ, у васъ дрожатъ колѣни отъ слабости. Еще сегодня утромъ изъ вашей раны на плечѣ шла кровь.
   -- Ваше величество,-- сказалъ ла-Моль,-- какъ вчера вечеромъ я просилъ васъ дать мнѣ убѣжище, такъ сегодня умоляю васъ позволить мнѣ уйти.
   -- Я даже затрудняюсь, какъ назвать такое безумное рѣшеніе,-- сказала Маргарита.-- Это хуже неблагодарности.
   -- О, ваше величество!-- воскликнулъ ла-Моль, сложивъ руки.-- Не считайте меня неблагодарнымъ. Сердце мое полно признательности, которая продлится всю мою жизнь.
   -- Такъ она продлится недолго, -- сказала Маргарита, тронутая искреннимъ тономъ его словъ.-- Или ваши раны откроются и вы умрете отъ потери крови, или же прохожіе догадаются, что вы гугенотъ, и не успѣете вы сдѣлать и сотни шаговъ, какъ васъ убьютъ.
   -- И все-таки я долженъ уйти изъ Лувра,-- прошепталъ ла-Моль.
   -- Должны?-- сказала Маргарита, устремивъ на него свой ясный и глубокій взглядъ.-- А, понимаю!-- вдругъ проговорила она, слегка поблѣднѣвъ.-- Должно-быть, въ городѣ есть кто-нибудь, кого страшно безпокоитъ ваше отсутствіе. Ну, что же, это вполнѣ естественно и понятно. Почему вы не сказали этого прямо? Да и какъ сама я не догадалась? Оказывая гостепріимство, слѣдуетъ не только перевязывать раны гостя, но заботиться и о его сердечныхъ привязанностяхъ, облегчать не только его тѣлесныя, но и душевныя страданія.
   -- Вы ошибаетесь, ваше величество,-- возразилъ ла-Моль.-- Я почти одинокъ на свѣтѣ и совершенно одинокъ въ Парижѣ, гдѣ у меня нѣтъ ни души знакомой. Человѣкъ, ранившій меня, единственный мужчина, съ которымъ я говорилъ въ городѣ; ваше величество -- единственная женщина, удостоившая меня разговоромъ.
   -- Но въ такомъ случаѣ почему же вы хотите уйти?-- съ удивленіемъ спросила Маргарита.
   -- Потому что прошлую ночь ваше величество провели безъ сна, а въ нынѣшнюю...
   Маргарита покраснѣла.
   -- Теперь ужъ поздно, Гильона, -- сказала она, -- тебѣ пора отнести ключъ.
   Гильона улыбнулась и вышла изъ комнаты.
   -- Но если у васъ нѣтъ въ Парижѣ ни друзей ни знакомыхъ,-- продолжала Маргарита,-- то какъ же вы устроитесь?
   -- У меня не будетъ недостатка въ друзьяхъ, ваше величество. Спасаясь отъ гнавшихся за мной убійцъ, я вспомнилъ о своей матери, которая была католичкой. Мнѣ казалось, что ея призракъ скользитъ передо мной съ крестомъ въ рукѣ по дорогѣ къ Лувру. И далъ обѣтъ Богу принять католичество, религію моей матери, если Ему угодно будетъ сохранить мнѣ жизнь. И Господь не только сохранилъ ее, Онъ послалъ мнѣ ангела, заставившаго меня полюбить эту жизнь.
   -- Но вы не въ состояніи итти; черезъ нѣсколько шаговъ вы упадете безъ чувствъ.
   -- Я пробовалъ свои силы, ваше величество, и ходилъ по этой комнатѣ. Я, дѣйствительно, хожу медленно и чувствую при этомъ сильную боль, но это не бѣда. Лишь бы мнѣ добраться до Луврской площади, а тамъ будь, что будетъ.
   Маргарита опустила голову на руку и глубоко задумалась.
   -- А король Наваррскій?-- спросила она, съ цѣлью испытать ла-Моля.-- Почему вы ничего не говорите о немъ? Развѣ, сдѣлавшись католикомъ, вы не захотите поступить къ нему на службу?
   -- Ваше величество,-- отвѣтилъ ла-Моль, поблѣднѣвъ,-- вы коснулись истинной причины, принуждающей меня уйти. Я знаю, что королю Наваррскому грозитъ страшная опасность и что едва ли даже вамъ, сестрѣ короля французскаго, удастся спасти его.
   -- Что вы хотите сказать?-- спросила Маргарита.-- О какой опасности говорите вы?
   -- Изъ этого кабинета слышно все, ваше величество,-- нерѣшительно проговорилъ ла-Моль.
   "Это правда,-- подумала Маргарита.-- Герцогъ Гизъ уже говорилъ мнѣ объ этомъ".
   -- Что же вы слышали?-- спросила она.
   -- Утромъ я слышалъ, что говорили вы, ваше величество, съ вашимъ братомъ.
   -- Съ Франсуа?-- воскликнула Маргарита, и щеки ея вспыхнули.
   -- Съ герцогомъ Алансонскимъ, да. Потомъ, когда вы уѣхали, я слышалъ разговоръ баронессы де-Совъ съ Гильоной.
   -- И эти-то два разговора?..
   -- Совершенно вѣрно, ваше величество. Вы только недѣлю тому назадъ вышли замужъ и любите вашего мужа. Онъ придетъ сюда, будетъ говорить вамъ о своихъ тайнахъ, которыя мнѣ не слѣдуетъ ни знать ни слушать. Это было бы нескромно съ моей стороны, а я не могу... я не долженъ... я не хочу быть нескромнымъ!
   По тону, съ какимъ ла-Моль произнесъ послѣднія слова, по его дрожащему голосу и смущенному лицу Маргарита поняла истину.
   -- Такъ вы слышали изъ кабинета все, что говорилось въ моей комнатѣ?-- спросила она.
   -- Да, ваше величество, -- прошепталъ ла-Моль.
   -- И вы хотите уйти сегодня же вечеромъ, чтобы не слыхать ничего больше?
   -- Да, сію же минуту, ваше величество, если вы соблаговолите позволить мнѣ.
   -- Бѣдный юноша!-- ласково, съ состраданіемъ сказала Маргарита.
   Такой кроткій отвѣтъ, вмѣсто рѣзкаго замѣчанія, котораго ожидалъ ла-Моль, изумилъ его и онъ робко поднялъ голову. Взглядъ его встрѣтился со взглядомъ Маргариты, и онъ былъ не въ силахъ оторваться отъ ея ясныхъ, глубокихъ глазъ.
   , -- Значитъ, вы считаете себя неспособнымъ хранить тайны?-- тихо спросила Маргарита.
   Она сидѣла, откинувшись на спинку кресла, наполовину скрытія въ тѣни, падавшей отъ тяжелой портьеры, и наслаждалась удовольствіемъ читать въ душѣ ла-Моля, оставаясь загадкой для него самого.
   -- У меня несчастный характеръ, ваше величество, -- отвѣтилъ ла-Моль.-- Я не довѣряю себѣ и счастье другого доставляетъ мнѣ мученье.
   -- Чье счастье?-- съ улыбкой спросила Маргарита.-- Да, короля Наваррскаго! Бѣдный Генрихъ!
   -- Какъ видите, онъ, дѣйствительно, счастливъ, ваше величество!-- воскликнулъ ла-Моль.
   -- Почему же это?
   -- Потому что ваше величество жалѣетъ его.
   Маргарита мяла свой ридикюль и раскручивала его витые золотые шнурки.
   -- Итакъ, вы не желаете видѣть короля Наваррскаго?-- спросила она.-- Вы ужъ окончательно рѣшили это?
   -- Въ настоящую минуту я боюсь безпокоить его величество.
   -- Такъ не хотите ли повидаться съ моимъ братомъ, герцогомъ Алансонскимъ?
   -- Съ герцогомъ Алансонскимъ, ваше величество?!-- воскликнулъ ла-Моль.-- Нѣтъ, нѣтъ, это еще хуже, чѣмъ видѣться съ королемъ Наваррскимъ.
   -- Почему же?-- спросила Маргарита, и голосъ ея дрожалъ отъ волненія.
   -- Какъ плохой гугенотъ, я не могу быть слишкомъ преданнымъ слугою короля Наваррскаго, но я еще недостаточно хорошій католикъ, чтобы быть другомъ герцога Алансонскаго и герцога Гиза.
   Теперь Маргарита, въ свою очередь, опустила глаза; отвѣтъ ла-Моля отозвался глубоко въ ея сердцѣ. Она сама не могла опредѣлить, пріятны или непріятны ей его слова.
   Въ комнату вошла Гильона. Королева вопросительно взглянула на нее; Гильона тоже взглядомъ отвѣтила утвердительно. Ей удалось передать ключъ королю Наваррскому.
   Маргарита перевела глаза на ла-Моля. Онъ сидѣлъ, опустивъ голову на грудь, и былъ блѣденъ, какъ человѣкъ, испытывающій не только тѣлесныя, но и душевныя муки.
   -- Вы очень горды, графъ, -- сказала королева,-- и я не рѣшаюсь сдѣлать вамъ предлежаніе, которое вы навѣрное отвергнете.
   Ла-Моль всталъ и, сдѣлавъ шагъ къ Маргаритѣ, хотѣлъ поклониться ей въ знакъ того, что онъ готовъ исполнить ея приказаніе, но отъ острой, жгучей, невыносимой боли слезы выступили у него на глазахъ, и онъ, чувствуя, что сейчасъ упадетъ, схватился за портьеру.
   -- Теперь вы видите сами, что я еще нужна вамъ!-- воскликнула Маргарита и, подбѣжавъ къ нему, поддержала его.
   -- О, да!-- прошепталъ онъ.-- Какъ воздухъ, которымъ я дышу, какъ свѣтъ, который я вижу!
   Въ эту минуту кто-то три раза постучалъ въ дверь.
   -- Слышите, ваше величество?-- съ испугомъ сказала Гильона.
   -- Уже?-- прошептала Маргарита
   -- Прикажете отворить?
   -- Погоди. Это, можетъ-быть, король Наваррскій.
   -- О, ваше величество!-- воскликнулъ ла-Моль, чувствуя, что силы возвращаются къ нему отъ словъ Маргариты. Онъ услыхалъ ихъ, несмотря на то, что она говорила очень тихо, вполнѣ увѣренная, что только одна Гильона услышитъ ее.-- О, ваше величество! Умоляю васъ на колѣняхъ, позвольте мнѣ уйти -- я лучше готовъ умереть! Сжальтесь надо мною!.. А, вы не отвѣчаете!.. Ну, хорошо, я скажу вамъ все! И тогда вы, надѣюсь, сами прогоните меня!
   -- Молчите, несчастный!-- остановила его Маргарита, испытывая невыразимое блаженство отъ упрековъ молодого человѣка.-- Молчите!
   Но тонъ ея, противъ ожиданія ла-Моля, не былъ ни рѣзокъ ни суровъ.
   -- Ваше величество, -- сказалъ онъ, -- повторяю вамъ, что изъ этого кабинета слышно все. Пощадите же меня... не дайте мнѣ умереть смертью, какой не могли бы придумать и самые жестокіе палачи!
   -- Молчите, молчите!-- повторила Маргарита.
   -- О, вы безжалостны, ваше величество! Вы не хотите выслушать меня,! Поймите же, наконецъ, что я люблю васъ!..
   -- Вѣдь я говорю вамъ, чтобы вы молчали, -- остановила его Маргарита и закрыла ему ротъ своей теплой, душистой ручкой. Ла-Моль схватилъ ее обѣими руками и прижалъ къ губамъ.
   -- Но...-- прошепталъ онъ.
   -- Да замолчите же, наконецъ! Какъ смѣете вы бунтовать и не слушаться своей королевы!
   Сказавъ это, Маргарита выбѣжала изъ кабинета, затворила дверь и, прислонившись къ стѣнѣ, прижала дрожащую руку къ сердцу, чтобы утишить его біеніе.
   -- Отвори, Гильона, -- сказала она.
   Гильона вышла изъ комнаты, и черезъ минуту изъ-за портьеры показалось умное, лукавое и немного встревоженное лицо короля Наваррскаго.
   -- Вы меня звали?-- спросилъ онъ у Маргариты.
   -- Да, звала. Ваше величество получили мою записку?
   -- Получилъ и, признаться, былъ нѣсколько удивленъ,-- отвѣтилъ Генрихъ, подозрительно оглядѣвшись по сторонамъ, но тотчасъ же успокоившись.
   -- И нѣсколько встревожены, не правда ли?-- спросила Маргарита.
   -- Долженъ сознаться и въ этомъ. Но хотя меня окружаютъ смертельные враги и друзья, пожалуй, еще болѣе опасные, чѣмъ враги, я все-таки рѣшился притти. Вечеромъ, въ день нашей свадьбы, я видѣлъ искру великодушія, блеснувшую въ вашихъ глазахъ, а вчера, въ день, назначенный для моей смерти, я видѣлъ сверкавшее въ нихъ мужество.
   -- И что же дальше?-- съ улыбкой спросила Маргарита, между тѣмъ, какъ Генрихъ пристально смотрѣлъ на нее, какъ бы стараясь заглянуть ей въ душу.
   -- Вспомнивъ все это, -- продолжалъ онъ, -- и прочитавъ вашу записку, я подумалъ: "У оставшагося безъ друзей, безоружнаго плѣнника, короля Наваррскаго есть только одинъ способъ умереть со славой, умереть такъ, чтобы о его смерти Зыло упомянуто въ исторіи. Для этого нужно, чтобы его предала его собственная жена". И вотъ я пришелъ.
   -- Вы заговорите иначе, ваше величество, -- сказала Маргарита,-- когда узнаете, что все, совершающееся въ эту минуту, задумано женщиной, которая любитъ васъ и которую... любите вы сами.
   При этихъ словахъ Генрихъ отступилъ, и его сѣрые глаза вопросительно взглянули на королеву изъ-подъ черныхъ бровей.
   -- О, успокойтесь, -- съ улыбкой сказала она.-- Не думайте, что подъ этой женщиной я подразумѣваю себя. У меня нѣтъ такихъ претензій.
   -- Но вѣдь вы же прислали мнѣ ключъ? И записка эта написана вашей рукой?
   -- да, записка написана и послана мною, я не отрицаю этого. Что же касается до ключа, то дѣло другое. Вамъ достаточно знать, что онъ побывалъ въ рукахъ четырехъ женщинъ прежде, чѣмъ попасть къ вамъ.
   -- Четырехъ женщинъ!-- съ удивленіемъ воскликнулъ Генрихъ.
   -- Да, четырехъ, -- сказала Маргарита.-- Въ рукахъ королевы-матери, баронессы де-Совъ, Гильоны и моихъ.
   Генрихъ задумался, старясь разрѣшить эту загадку.
   -- Ну, теперь поговоримъ о дѣлѣ, -- сказала Маргарита, -- и главное будемъ вполнѣ откровенны другъ съ другомъ. Ходятъ слухи, что ваше величество согласились перейти въ католичество. Правда это?
   -- Эти слухи невѣрны. Я еще не далъ согласія.
   -- Но вы все-таки рѣшили дать его,
   -- Я пока еще думаю и обсуждаю. Что же дѣлать? Мнѣ двадцать лѣтъ, я почти король, ventre-saint-qris! Есть вещи, за которыя стоитъ пожертвовать религіей.
   -- И за жизнь въ томъ числѣ, неправда ли?
   Генрихъ не могъ удержаться отъ улыбки.
   -- Вы чего-то не договариваете, -- сказала Маргарита.
   -- Я не могу быть вполнѣ откровеннымъ съ моими союзниками. Вѣдь вы знаете, что мы только союзники. Вотъ если бы вы были, кромѣ того, и...
   -- И вашей женой?
   -- Да... и моей женой.
   -- Что же тогда?
   -- Тогда дѣло другое. Тогда я, можетъ-быть, и захотѣлъ бы остаться королемъ гугенотовъ, какъ меня называютъ. Теперь же я удовольствуюсь и тѣмъ, что мнѣ оставитъ жизнь.
   Маргарита устремила на Генриха такой странный взглядъ, что онъ возбудилъ бы подозрѣніе и не такого проницательнаго человѣка, какъ онъ.
   -- Увѣрены вы, по крайней мѣрѣ; хоть въ томъ, что достигнете этого?-- спросила она.
   -- Да, почти, -- отвѣтилъ Генрихъ.-- Вы знаете, что въ этомъ мірѣ нельзя быть вполнѣ увѣреннымъ ни въ чемъ.
   -- Ваше величество выказываете такое безкорыстіе и такую умѣренность, что, отказавшись отъ короны и отъ религіи, вы, по всей вѣроятности, откажетесь, на это, по крайней мѣрѣ, надѣются, и отъ союза съ французской принцессой.
   Въ этихъ словахъ было такое глубокое значеніе, что Генрихъ невольно вздрогнулъ, но тотчасъ же пересилилъ свое волненіе.
   -- Потрудитесь вспомнить, -- сказалъ онъ,-- что въ настоящую минуту я не воленъ поступать, какъ хочу. Я принужденъ дѣлать то, что будетъ угодно французскому королю. А если бы спросили моего мнѣнія относительно этого вопроса, отъ котораго зависитъ мой тронъ, мое счастье и моя жизнь, то, повѣрьте мнѣ, что я не сталъ бы основывать мое будущее на правахъ, какія даетъ мнѣ нашъ насильственный бракъ. Нѣтъ, я предпочелъ бы скорѣе удалиться отъ міра, уединиться въ какомъ-нибудь замкѣ и заниматься охотой или каяться въ своихъ грѣхахъ въ монастырѣ.
   Это безропотное примиреніе съ своей судьбой, это отреченіе отъ всего мірского испугали Маргариту. Ей пришло въ голову, что разводъ былъ условленъ между Карломъ IX, Екатериной и королемъ Наваррскимъ. Развѣ станутъ ее щадить изъ-за того, что она сестра одного и дочь другой? Конечно, нѣтъ. Ее не постѣснятся обмануть, ею не задумаются пожертвовать. Она знала по опыту, что ей нечего разсчитывать на родственныя чувства и основывать на нихъ свою безопасность. Честолюбіе занимало слишкомъ много мѣста въ сердцѣ молодой женщины или, вѣрнѣе, молодой королевы, чтобы она стала обращать вниманіе на такіе поступки, какъ оскорбленное самолюбіе. Истинная любовь -- то же честолюбіе. А когда женщина, хоть бы и самая заурядная, любитъ, она, благодаря своей любви, стоитъ выше такихъ мелочей.
   -- Ваше величество, повидимому, не слишкомъ вѣрите въ звѣзду, сіяющую надъ головой каждаго короля?-- насмѣшливо и нѣсколько презрительно спросила Маргарита.
   -- Дѣло въ томъ, -- отвѣтилъ Генрихъ, -- что я, несмотря на всѣ старанія, не могу найти мою звѣзду: ее закрыли нависшія надо мной грозовыя тучи.
   -- А если дыханіе женщины разсѣетъ эти тучи и ваша звѣзда засіяетъ еще ярче прежняго?
   -- Ну, это очень трудно, -- сказалъ Генрихъ.
   -- Вы думаете, что такой женщины не существуетъ?
   -- Нѣтъ, я только не вѣрю въ ея могущество.
   -- Т.-е., вы хотите сказать, въ ея добрую волю?
   -- Я сказалъ въ ея "могущество" и снова повторяю это слово. Женщина сильна только тогда, когда ее побуждаютъ дѣйствовать въ равной степени любовь и собственный интересъ. Но если она находится подъ вліяніемъ только одного изъ этихъ двухъ чувствъ, то она уязвима, какъ Ахиллъ. Ну, а на любовь этой женщины я, конечно, не могу разсчитывать.
   Маргарита промолчала.
   -- Выслушайте меня, -- сказалъ Генрихъ.-- Когда раздался послѣдній ударъ колокола на башнѣ Сенъ-Жерменъ-д'Оксерруа, вы, конечно, должны были прежде всего подумать о томъ, какъ бы снова вернуть себѣ свободу, которой васъ лишили, чтобы погубить моихъ единовѣрцевъ. А я подумалъ о спасеніи своей жизни. Это было самое главное... Мы потеряемъ Наварру, я прекрасно знаю это. Но Наварра ничего не значитъ сравнительно съ свободой, которую вы себѣ вернете, и правомъ говорить громко въ своей спальнѣ, на что вы не осмѣливаетесь, когда кто-нибудь слушаетъ васъ изъ этого кабинета.
   Несмотря на всю свою озабоченность, Маргарита не могла удержаться отъ улыбки. Король Наваррскій всталъ, собираясь уходить. Нѣсколько времени тому назадъ пробило одиннадцать часовъ и все уже уснуло или казалось спящимъ въ Луврѣ.
   Сдѣлавъ нѣсколько шаговъ къ двери, Генрихъ вдругъ остановился: онъ только теперь вспомнилъ о томъ, что заставило его притти къ Маргаритѣ.
   -- Не желаете ли вы сообщить мнѣ что-нибудь?-- спросилъ онъ.-- Или вы, можетъ-быть, хотѣли дать мнѣ случай поблагодарить васъ за отсрочку, которую даровалъ мнѣ король, благодаря вашему присутствію въ оружейномъ кабинетѣ? Долженъ сознаться, что вы пришли очень кстати -- вы, какъ богиня, явились на сцену какъ разъ во-время, чтобы спасти мою жизнь.
   -- Несчастный!-- глухимъ голосомъ воскликнула Маргарита, схвативъ за руку мужа.-- Неужели вы не понимаете, что, напротивъ, еще ничто не спасено -- ни ваша свобода, ни ваша корона, ни ваша жизнь? Слѣпой безумецъ! Жалкій безумецъ! Изъ моего письма вы, должно-быть, вывели заключеніе, что я назначаю вамъ любовное свиданіе? Что, оскорбленная вашей холодностью, я добиваюсь удовлетворенія?
   -- Я, дѣйствительно...-- началъ смущенный и удивленный Генрихъ.
   Маргарита пожала плечами.
   Въ эту минуту какой-то странный звукъ, похожій на царапанье, раздался за потайной дверью.
   Маргарита схватила Генриха за руку и подвела его къ ней.
   -- Слушайте, -- сказала она.
   -- Королева-мать вышла изъ своихъ покоевъ,-- проговорилъ за дверью прерывающійся отъ страха голосъ.
   Генрихъ тотчасъ же узналъ его; это говорила баронесса де-Совъ.
   -- Куда же идетъ она?-- спросила Маргарита.
   -- Къ вашему величеству.
   Послышался шелестъ шелковаго платья; онъ сталъ тише и замеръ вдали: баронесса де-Совъ торопливо ушла.
   -- Ого!-- воскликнулъ Генрихъ.
   -- Я такъ и знала, -- сказала Маргарита.
   -- А я боялся этого -- и вотъ доказательство.
   Онъ распахнулъ свой черный бархатный камзолъ и Маргарита увидала подъ нимъ тонкую стальную кольчугу и длинный миланскій кинжалъ, блеснувшій въ рукѣ Генриха, какъ змѣя на солнцѣ.
   -- Къ чему здѣсь кольчуга и кинжалъ!-- воскликнула Маргарита.-- Спрячьте скорѣе ваше оружіе! Сюда, дѣйствительно, идетъ королева-мать, но она идетъ одна.
   -- Все-таки...
   -- Вотъ она... я слышу ея шаги... тсъ!
   И, нагнувшись къ уху Генриха, она шепнула ему нѣсколько словъ. Онъ внимательно и съ удивленіемъ выслушалъ ее и тотчасъ же скрылся за занавѣсомъ кровати.
   Маргарита, съ своей стороны, бросилась къ кабинету, гдѣ, дрожа всѣмъ тѣломъ, ждалъ ла-Моль.
   Она отворила дверь и, отыскавъ въ темнотѣ молодого человѣка, схватила его за руку.
   -- Молчите!-- шепнула она ему, придвинувшись такъ близко, что онъ почувствовалъ на своемъ лицѣ ея теплое дыханіе.-- Молчите!
   Она затворила дверь кабинета, распустила волосы, разрѣзала кинжаломъ шнуровку и, сбросивъ съ себя платье, легла въ постель.
   Только что успѣла она лечь, какъ ключъ повернулся въ замкѣ.
   У Екатерины были ключи ко всѣмъ дверямъ Лувра.
   Поставивъ около двери спальни четырехъ караульныхъ, пришедшихъ вмѣстѣ съ нею, королева-мать вошла въ комнату.
   -- Кто тамъ?-- воскликнула Маргарита и, какъ бы испугавшись такого неожиданнаго вторженія въ ея спальню, откинула занавѣсъ и вскочила съ постели въ ночномъ бѣломъ пеньюарѣ. Увидавъ Екатерину, она подошла поцѣловать ей руку и взглянула на нее съ такимъ изумленіемъ, что обманула даже эту проницательную флорентинку.
   

XIV.
Вторая брачная ночь.

   Королева-мать быстро оглядѣлась кругомъ. Бархатныя туфли около кровати, одежда Маргариты, разбросанная на стульяхъ, ея заспанные глаза, которые она протирала -- все это убѣдило Екатерину, что дочь ея только что проснулась.
   Очень довольная тѣмъ, что планъ ея удался, королева-мать улыбнулась и пододвинула кресло.
   -- Садись, Маргарита, -- сказала она, -- намъ нужно поговорить.
   -- Я слушаю васъ, -- отвѣтила Маргарита.
   -- Пора тебѣ узнать, дочь моя, -- сказала Екатерина, закрывъ глаза -- призракъ глубокаго размышленія или желанія скрыть мысли.-- Пора тебѣ узнать, какъ братъ твой и я заботимся о твоемъ счастьѣ.
   Такое вступленіе, какъ понялъ бы всякій, знающій Екатерину, не предвѣщало ничего хорошаго.
   "Что-то она скажетъ мнѣ?" подумала Маргарита.
   -- Устраивая твой бракъ, -- продолжала флорентинка, -- мы, конечно, главнымъ образомъ, имѣли въ виду важныя политическія причины, которымъ часто приходится подчиняться правителямъ. Но мы никакъ не ожидали, мое бѣдное дитя, что отвращеніе короля Наваррскаго къ тебѣ, его молодой, красивой и очаровательной женѣ, дойдетъ до такой степени.
   Маргарита встала и, запахнувъ пеньюаръ, сдѣлала почтительный реверансъ.
   -- Я услыхала только сегодня вечеромъ,-- продолжала Екатерина, -- иначе я пришла бы къ тебѣ раньше -- что твой мужъ и не думаетъ оказывать тебѣ то вниманіе, на которое ты въ правѣ разсчитывать не только, какъ хорошенькая женщина, но и какъ французская принцесса.
   Маргарита вздохнула. Ободренная этимъ вздохомъ, Екатерина снова заговорила:
   -- Король Наваррскій открыто содержитъ одну изъ моихъ придворныхъ дамъ, которая въ своемъ обожаніи къ нему доходитъ до скандала; онъ относится презрительно къ женщинѣ съ которой удостоили соединить его. Это -- несчастье, которому не можемъ помочь мы, бѣдные всемогущіе, но за которое каждый дворянинъ потребовалъ бы къ отвѣту своего зятя и вызвалъ его на дуэль или поручилъ бы сдѣлать это своему сыну.
   Маргарита опустила голову.
   -- Уже довольно давно, -- продолжала Екатерина, -- я вижу по твоимъ краснымъ глазамъ и по твоимъ выходкамъ противъ баронессы де-Совъ, что сердечная рана твоя не можетъ зажить.
   Маргарита вздрогнула, увидавъ, что занавѣсъ кровати слегка заколебался. Къ счастью, Екатерина не замѣтила этого.
   -- Эту рану, -- продолжала она еще болѣе ласковымъ и любящимъ тономъ, -- эту рану, дитя мое, можетъ залѣчить только рука матери. Выдавая тебя замужъ за короля Наваррскаго, мы надѣялись составить твое счастье, но надежды наши не оправдались. Оказывается, что Генрихъ каждую ночь ошибается дверью и входитъ не въ ту комнату. Мы не можемъ похвалить, чтобы такой мелкій, незначительный король ежеминутно оскорблялъ женщину твоего происхожденія, высказывая пренебреженіе къ ней самой и нисколько не заботясь о своемъ потомствѣ. Нѣтъ никакого сомнѣнія, что при первомъ же удобномъ случаѣ этотъ безразсудный и легкомысленный юноша обратится противъ насъ и удалитъ тебя изъ своего дома. Видя и понимая все это, мы, конечно, имѣемъ право предупредить его и устроить твою будущность болѣе достойнымъ тебя и твоего положенія образомъ.
   -- Ваши проникнутыя материнской любовью заботы обо мнѣ глубоко трогаютъ и радуютъ меня,-- сказала Маргарита, -- но осмѣлюсь все-таки напомнить вашему величеству, что король Наваррскій -- мой мужъ.
   Сдѣлавъ нетерпѣливый жестъ, Екатерина придвинулась ближе къ Маргаритѣ и сказала:
   -- Онъ твой мужъ? Развѣ достаточно одного благословенія Церкви, чтобы быть мужемъ и женой? Развѣ бракъ освящается только словами священника?.. Онъ -- твой мужъ! Вотъ если бы ты была на мѣстѣ баронессы де-Совъ, дочь моя, то могла бы отвѣтить мнѣ такъ. Нѣтъ, король Наваррскій не оправдалъ нашихъ ожиданій. Съ тѣхъ поръ, какъ ты сдѣлала ему честь, согласившись стать его женой, онъ отдалъ принадлежащія тебѣ права другой. Даже въ эту самую минуту, -- прибавила Екатерина, возвысивъ голосъ, -- онъ находится у той, другой женщины. Пойдемъ со мной -- вотъ ключъ отъ комнаты баронессы де-Совъ. Иди -- и ты убѣдишься сама...
   -- Ради Бога, говорите потише, ваше величество, -- остановила ее Маргарита.-- Вы не только ошибаетесь, но и...
   -- Ну?
   -- Но и можете разбудить моего мужа.
   Съ этими словами Маргарита граціозно встала, взяла свѣчу изъ розоваго воска и подошла къ кровати.
   Откинувъ занавѣсъ, она съ улыбкой взглянула на мать и показала ей на короля Наваррскаго. Черные волосы его разметались на подушкѣ, ротъ былъ полураскрытъ; онъ, повидимому, крѣпко и спокойно спалъ.
   Поблѣднѣвъ, Екатерина отшатнулась назадъ, какъ будто пропасть разверзлась у нея подъ ногами, и изъ груди ея вырвался не крикъ, а какой-то заглушенный стонъ.
   -- Вы видите сами, ваше величество,-- сказала Маргарита,-- что дошедшіе до васъ слухи невѣрны.
   Екатерина взглянула на нее и перевела глаза на Генриха. Она мысленно сопоставила его блѣдное лицо и глаза, окруженные легкой синевой, съ улыбкой Маргариты и въ нѣмой ярости закусила свои тонкія губы.
   Маргарита позволила своей матери смотрѣть въ теченіе нѣсколькихъ минутъ на спящаго Генриха, который производилъ на нее дѣйствіе головы Медузы. Потомъ она опустила занавѣсъ и, подойдя на цыпочкахъ къ Екатеринѣ, снова сѣла около нея.
   -- Такъ вы говорили, ваше величество?..-- сказала она.
   Екатерина нѣсколько времени пристально глядѣла на Маргариту, какъ бы стараясь измѣрить глубину наивности молодой женщины; потомъ острый взглядъ ея какъ бы притупился о спокойствіе дочери.
   -- Ничего,-- отвѣтила она и торопливо вышла изъ комнаты.
   Какъ только звукъ ея шаговъ замеръ въ глубинѣ коридора, занавѣсъ кровати снова раздвинулся, и Генрихъ упалъ на колѣни передъ Маргаритой. Глаза его блѣстѣли, руки дрожали и онъ съ трудомъ переводилъ дыханіе. Онъ былъ безъ камзола, въ панталонахъ и кольчугѣ, и Маргарита, отъ души пожимая ему руку, не могла не расхохотаться при видѣ его страннаго костюма.
   -- Чѣмъ отблагодарю я васъ... Маргарита!-- воскликнулъ онъ, осыпая поцѣлуями ея руку.
   -- Ваше величество, -- сказала она, слегка отодвигаясь, -- вы забываете, что въ эту минуту бѣдная женщина, которой вы обязаны жизнью, мучится за васъ? Баронесса де-Совъ, -- прибавила она, понизивъ голосъ, -- принесла вамъ въ жертву свою ревность, пославъ васъ ко мнѣ. А, можетъ-быть, кромѣ ревности, она пожертвуетъ за васъ и жизнью. Вы лучше, чѣмъ кто-либо другой знаете, какъ опасенъ гнѣвъ моей матери.
   Генрихъ вздрогнулъ и, вставъ съ колѣнъ, хотѣлъ уйти.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, я одумалась, -- кокетливо сказала Маргарита.-- Безпокоиться нечего. Развѣ нельзя предположить, что получивъ ключъ, вы на этотъ разъ пожелали отдать предпочтеніе мнѣ?
   -- И я отдаю его вамъ, Маргарита! Если вы только согласитесь забыть...
   -- Ради Бога, говорите потише, ваше величество, -- остановила его Маргарита, повторяя ту же фразу, которую раньше говорила матери.-- Васъ могутъ услыхать изъ кабинета. А такъ какъ я еще не совсѣмъ свободна, то попрошу васъ не говорить такъ громко.
   -- Ого!-- сказалъ Генрихъ.-- Это правда. Я забылъ, что не мнѣ придется участвовать въ финалѣ этой интересной сцены. Вашъ кабинетъ...
   -- Войдемъ въ него, государь, -- сказала Маргарита, -- я хочу представить вамъ одного храбреца, раненаго во время рѣзни. Онъ рѣшился притти въ Лувръ, чтобы предупредить ваше величество объ опасности.
   Королева подошла къ кабинету; Генрихъ послѣдовалъ за ней.
   Дверь отворилась и король остановился пораженный, увидавъ мужчину въ этомъ предназначенномъ для всевозможныхъ сюрпризовъ кабинетѣ.
   Но ла-Моль былъ удивленъ еще больше, очутившись совершенно неожиданно передъ королемъ Наваррскимъ. Генрихъ бросилъ на Маргариту ироническій взглядъ, но это нисколько не смутило ее.
   -- Государь, -- сказала она,-- теперь такое страшное время, что я боюсь, какъ бы этого раненаго не убили даже въ моихъ комнатахъ. Онъ находится на службѣ вашего величества, и я поручаю его вашему покровительству.
   -- Ваше величество, -- сказалъ ла-Моль, -- я графъ Леракъ де-ла-Моль, котораго вы ждали. Я привезъ вамъ рекомендательное письмо отъ несчастнаго Телиньи, убитаго около меня.
   -- Да, королева передала мнѣ письмо, -- сказалъ Генрихъ.-- Но развѣ у васъ нѣтъ еще другого письма отъ лангедокскаго губернатора?
   -- Есть, ваше величество. Мнѣ слѣдовало отдать его вамъ тотчасъ же по пріѣздѣ.
   -- Почему же вы не отдали его мнѣ?
   -- Я былъ въ Луврѣ вчера вечеромъ; но ваше величество были такъ заняты, что не могли принять меня.
   -- Это правда. Однако вы могли бы передать мнѣ письмо черезъ кого-нибудь другого.
   -- Г. д'Оріакъ приказалъ мнѣ отдать его въ собственныя руки вашему величеству. Въ немъ заключаются очень важныя извѣстія и потому онъ не рѣшился довѣрить его обыкновенному посланному.
   -- Да. дѣйствительно,-- сказалъ король, прочитавъ письмо.-- Онъ совѣтуетъ мнѣ уѣзжать какъ можно скорѣе въ Беарнъ. Несмотря на то, что д'Оріакъ капитанъ, это одинъ изъ самыхъ близкихъ моихъ друзей. Очень возможно, что ему, какъ губернатору провинціи, было извѣстно о томъ, что должно произойти. Ventre-saint-gris! Почему отдали вы мнѣ это письмо сегодня, а не третьяго дня?
   -- Я уже имѣлъ честь докладывать вашему величеству, -- отвѣтилъ ла-Моль,-- что пріѣхалъ только вчера. Какъ я ни торопился, я не могъ пріѣхать раньше.
   -- Очень жаль, очень жаль!-- пробормоталъ король.-- Если бы я получилъ письмо во-время, мы были бы теперь въ безопасности въ Ларошели или на какой-нибудь подходящей равнинѣ съ отрядомъ кавалеріи въ двѣ-три тысячи человѣкъ.
   -- Сдѣланнаго не воротишь, ваше величество,-- вполголоса сказала Маргарита.-- Вмѣсто того, чтобы терять время, жалѣя о прошломъ, гораздо благоразумнѣе подумать о будущемъ.
   -- Значитъ, будь вы на моемъ мѣстѣ, вы не считали бы ваше положеніе вполнѣ безнадежнымъ?-- спросилъ Генрихъ, вопросительно взглянувъ на жену.
   -- Конечно, нѣтъ. Я считала бы, что изъ трехъ игръ я проиграла только одну.
   -- Ахъ, если бы я былъ увѣренъ, что вы играете вмѣстѣ со мной и держите половину, -- прошепталъ Генрихъ.
   -- Если бы я хотѣла перейти на сторону вашихъ противниковъ, -- отвѣтила Маргарита, -- я не стала бы ждать такъ долго.
   -- Да, это вѣрно,-- сказалъ Генрихъ.-- Какой я неблагодарный! Вы совершенно правы: все еще можетъ перемѣниться и даже очень скоро.
   -- Я отъ души желаю успѣха вашему величеству, -- сказалъ ла-Моль, -- но едва ли вамъ удастся добиться его такъ скоро: теперь адмирала уже нѣтъ у насъ.
   На лицѣ Генриха появилась лукавая улыбка, та улыбка, которую поняли при дворѣ только послѣ того, какъ онъ сталъ, французскимъ королемъ.
   Онъ пристально взглянулъ на ла-Моля и обратился къ Маргаритѣ.
   -- Графу де ла-Молю не слѣдуетъ оставаться здѣсь. Онъ навѣрное стѣснитъ васъ, да и ему самому могутъ грозить здѣсь разные непріятные сюрпризы. Что вы намѣрены сдѣлать съ нимъ?
   -- Нельзя ли какъ-нибудь незамѣтно выпустить графа изъ Лувра?
   -- Это очень трудно.
   -- Такъ не уступите ли вы ему немножко мѣстечка у себя?
   -- Вы говорите со мной, какъ будто я все еще король гугенотовъ и у меня есть народъ. Но вѣдь вы знаете, что я уже наполовину католикъ, а народа у меня нѣтъ.
   Всякая другая на мѣстѣ Маргариты поспѣшила бы сказать: "Графъ тоже думаетъ перейти въ католичество". Но она хотѣла, чтобы самъ король спросилъ ее о томъ, чего она желала. Ла-Моль, видя осторожность своей покровительницы, и еще не зная, какъ ступить на скользкой почвѣ такого опаснаго двора, какъ тогдашній французскій, тоже промолчалъ.
   -- Г. д'Оріакъ,-- сказалъ Генрихъ, снова перечитывая привезенное ла-Молемъ письмо, -- пишетъ мнѣ, что ваша мать была католичка, что потому-то онъ такъ и расположенъ къ вамъ.
   -- Вы, помнится, говорили мнѣ, графъ, что дали обѣтъ перемѣнить религію?-- спросила Маргарита.-- Я не совсѣмъ хорошо помню -- вѣдь такъ, кажется. Пожалуйста, помогите мнѣ.
   -- Я, дѣйствительно, говорилъ это, ваше величество. Но вы отнеслись такъ холодно къ моимъ словамъ, что я не осмѣлился...
   -- Потому что это совсѣмъ не касалось меня, графъ,-- сказала Маргарита.-- Объясните все королю.
   -- Въ чемъ дѣло?-- спросилъ Генрихъ.-- Какой обѣтъ?
   -- Ваше величество, -- сказалъ ла-Моль, -- въ то время, какъ я, раненый и безоружный, бѣжалъ отъ гнавшихся за мной убійцъ, мнѣ показалось, что тѣнь моей матери, съ крестомъ въ рукѣ, идетъ передо мной, по дорогѣ въ Лувръ. И я далъ обѣтъ принять, если останусь живъ, религію моей матери, которой Господь дозволилъ выйти изъ могилы, чтобы служить мнѣ путеводительницей въ эту ужасную ночь. Меня привелъ сюда Богъ, ваше величество. Я нахожусь теперь подъ двойнымъ покровительствомъ французской принцессы и короля Наваррскаго. Жизнь моя была спасена чудеснымъ образомъ, и я долженъ исполнить данный обѣтъ, я готовъ, сдѣлаться католикомъ.
   Генрихъ нахмурился. Для такого скептика, какъ онъ, былъ вполнѣ ненуженъ переходъ въ другую религію изъ-за какихъ-нибудь личныхъ выгодъ; но ему казалось невѣроятнымъ, что къ тому же можетъ побудить вѣра.
   "Король не хочетъ принять его подъ свое покровительство", подумала Маргарита.
   Ла-Моль чувствовалъ свое неловкое и стѣсненное положеніе. Маргарита съ деликатностью женщины поспѣшила притти къ нему на помощь.
   -- Мы, однако, забываемъ, государь, -- сказала она, -- что бѣдному раненому нуженъ покой. Мнѣ самой хочется лечь... Видите?
   Ла-Моль былъ, дѣйствительно, очень блѣденъ; но онъ поблѣднѣлъ отъ послѣднихъ словъ Маргариты, которыя понялъ по-своему.
   -- Ну, что же, этому легко помочь, -- сказалъ король.-- Развѣ мы не можемъ уйти?
   Молодой человѣкъ бросилъ на Маргариту умоляющій взглядъ и, несмотря на присутствіе двухъ коронованныхъ особъ, опустился на стулъ. Отъ страшной усталости и охватившаго его отчаянія онъ былъ не въ силахъ держаться на ногахъ.
   Маргарита поняла, сколько любви было въ его взглядѣ и сколько муки въ его слабости.
   -- Государь, -- сказала она, -- графъ рисковалъ ради васъ своей жизнью: онъ прибѣжалъ сюда раненый, чтобы увѣдомить васъ о смерти адмирала и Телиньи. А потому вашему величеству слѣдуетъ вознаградить его, оказать ему честь, за которую онъ будетъ признателенъ вамъ всю свою жизнь.
   -- Что же это такое?-- спросилъ Генрихъ.-- Приказывайте, я готовъ.
   -- Ваше величество переночуете сегодня вотъ здѣсь, на диванѣ, и позволите графу де-ла-Молю лечь у вашихъ ногъ. Что же касается до меня,-- съ улыбкой прибавила Маргарита, -- съ позволенія своего августѣйшаго супруга позову Гильону и лягу въ постель. Могу увѣрить ваше величество, что я не меньше васъ обоихъ нуждаюсь въ отдыхѣ.
   Генрихъ былъ самолюбивъ, даже, пожалуй, слишкомъ; впослѣдствіи его друзья и враги упрекали его въ этомъ. Но онъ понялъ, что жена, изгонявшая его съ супружескаго ложа, пріобрѣла это право вслѣдствіе его равнодушія къ ней самой. Къ тому же Маргарита отмстила ему за это равнодушіе, спасши ему жизнь. А потому онъ не почувствовалъ себя оскорбленнымъ.
   -- Если бы графъ ла-Моль былъ въ состояніи дойти до моей спальни,-- отвѣтилъ онъ,-- я предложилъ бы ему мою собственную постель.
   -- Сегодня ни вы ни графъ не были бы въ безопасности въ вашей спальнѣ, -- возразила Маргарита, -- И благоразуміе требуетъ, чтобы вы провели эту ночь здѣсь.
   Не дожидаясь отвѣта, она позвала Гильону и велѣла приготовить постель королю, а у него въ ногахъ -- ла-Молю, который былъ, повидимому, такъ доволенъ и счастливъ оказанной ему честью, что не чувствовалъ боли отъ своихъ ранъ.
   Сдѣлавъ Генриху церемонный реверансъ, Маргарита ушла въ свою спальню, заперла всѣ двери и легла въ постель.
   "Нужно, чтобы завтра же у ла-Моля былъ покровитель въ Луврѣ, -- подумала она.-- Тотъ, кто сегодня прикидывается глухимъ, раскается въ этомъ завтра".
   Взглянувъ на Гильону, которая стояла и ждала ея приказаній, она знакомъ подозвала ее.
   Та подошла.
   -- Слушай, Гильона, -- сказала Маргарита, -- нужно, чтобы X завтра моему брату, герцогу Алансонскому, понадобилось подъ какимъ-нибудь предлогомъ притти ко мнѣ до восьми часовъ утра.
   Въ это время пробило два часа.
   Король, поговоривъ немного съ ла-Молемъ о политикѣ, такъ крѣпко заснулъ и такъ громко захрапѣлъ, какъ будто лежалъ на своей кожаной, беарнской постели.
   И ла-Моль навѣрное заснулъ бы подобно королю, если бы рядомъ не было спальни королевы. Маргарита не спала. Она безпокойно перевертывалась съ боку на бокъ на своей постели. Ла-Моль, слыша это, не могъ заснуть.
   "Онъ очень молодъ,-- думала Маргарита,-- и очень робокъ. Можетъ-быть, даже -- это интересно -- онъ будетъ немножко смѣшонъ. У него прекрасные глаза... онъ хорошо сложенъ... очень привлекателенъ. Но что если онъ трусъ? Онъ бѣжитъ... отрекается... Это будетъ жаль... начало было такъ хорошо... Ну, будь, что будетъ. Положимся на волю тройного бога этой сумасшедшей Генріетты.
   И только къ утру Маргарита заснула, шепча: "Eros-Cupido-Amor!"
   

XV.
Женщина всегда достигнетъ желаемаго.

   Маргарита не ошиблась: гнѣвъ Екатерины отъ разыгравшейся передъ ней комедіи, интригу которой она ясно видѣла, но измѣнить развязку не могла, долженъ былъ излиться на кого-нибудь. Вмѣсто того, чтобы вернуться къ себѣ, королева-мать пошла прямо къ своей статсъ-дамѣ.
   Баронесса де-Совъ ждала двоихъ: она надѣялась, что придетъ Генрихъ, и боялась, что ее посѣтитъ королева-мать. Въ то время, какъ она лежала полуодѣтая въ постели, а Даріола сидѣла въ передней, въ замкѣ вдругъ повернулся ключъ и послышались медленные шаги, которые не казались тяжелыми только потому, что ихъ заглушалъ толстый коверъ. Это была не легкая, быстрая походка Генриха. Баронесса поняла, что Даріолѣ помѣшали доложить ей и, облокотившись на руку, чутко прислушиваясь, стала ждать.
   Портьера приподнялась и молодая женщина вздрогнула, увидавъ Екатерину Медичи.
   Королева-мать казалась спокойной; но баронесса де-Совъ, изучавшая ее въ продолженіе двухъ лѣтъ, поняла, сколько мрачныхъ мыслей и, можетъ-быть, плановъ жестокаго мщенія кроется подъ этимъ кажущимся спокойствіемъ.
   Увидавъ Екатерину, Шарлотта хотѣла соскочить съ постели, но королева знакомъ остановила ее.
   Бѣдная баронесса повиновалась и, въ ожиданіи надвигающейся грозы, старалась собраться съ силами.
   -- Передали вы ключь королю Наваррскому?-- спросила Екатерина безъ малѣйшаго измѣненія въ голосѣ; только губы ея побѣлѣли.
   -- Да, ваше величество,-- отвѣтила Шарлотта, тщетно стараясь говорить такъ же твердо и увѣренно, какъ королева.
   -- И вы видѣли его?
   -- Кого?-- спросила баронесса де-Совъ.
   -- Короля Наваррскаго.
   -- Нѣтъ, ваше величество, но я его жду. Когда я услыхала, что отпирается дверь, я даже подумала, что пришелъ онъ.
   Услыхавъ этотъ отвѣтъ, который могъ означать или непоколебимую увѣренность баронессы, или же ея замѣчательное умѣнье притворяться, Екатерина невольно вздрогнула и сжала въ кулакъ свою короткую, толстую руку.
   -- А между тѣмъ ты прекрасно знала,-- сказала она съ своей злой усмѣшкой,-- ты прекрасно знала, Carlotte, что ко роль Наваррскій не придетъ къ тебѣ сегодня ночью.
   -- Я... я знала это, ваше величество!-- воскликнула Шарлотта тономъ глубочайшаго изумленія.
   -- Да, знала.
   -- Если онъ не придетъ, значитъ онъ умеръ!-- сказала баронесса, задрожавъ при одной мысли объ этомъ.
   Шарлотта лгала смѣло, не задумываясь: она знала, какое ужасное мщеніе ожидаетъ ее, если ея маленькая измѣна будетъ открыта.
   -- Значитъ, ты не писала королю Наваррскому, Carloatt тіа?-- все съ той же злобной усмѣшкой спросила Екатерина.
   -- Нѣтъ, ваше величество, -- съ самымъ наивнымъ видомъ отвѣтила Шарлотта.-- Да вы, кажется, ничего и не говорили мнѣ насчетъ письма.
   Наступило небольшое молчаніе, во время котораго Екатерина смотрѣла на баронессу де-Совъ, какъ смотритъ на птичку змѣя, гипнотизируя ее своимъ взглядомъ.
   -- Ты считаешь себя красивой, -- послѣ небольшой паузы сказала она,-- ты считаешь себя ловкой, такъ?
   -- Нѣтъ, ваше величество,-- отвѣтила Шарлотта, -- я знаю только, что ваше величество бывали иногда слишкомъ снисходительны ко мнѣ, когда дѣло шло о моей ловкости или красотѣ.
   -- Ну, такъ ты ошибалась, если думала это,-- сказала, начиная горячиться, Екатерина,-- а я лгала, если говорила тебѣ это. Ты дурна и глупа сравнительно съ моей дочерью Марго.
   -- Вы совершенно правы, ваше величество, -- воскликнула Шарлотта.-- Я, конечно, не стану спорить противъ этого.
   -- И вотъ почему,-- продолжала Екатерина,-- король Наваррскій отдаетъ предпочтеніе дочери. А развѣ этого ты хотѣла? Развѣ таковъ былъ нашъ уговоръ?
   -- О, ваше величество!-- воскликнула Шарлотта и зарыдала на этотъ разъ уже непритворно.-- Если это правда, то я очень несчастна!
   -- Да, это правда, -- отвѣтила Екатерина, пронзая своимъ взглядомъ, какъ кинжаломъ, сердце Шарлотты.
   -- Но почему же вы это думаете?-- спросила баронесса де-Совъ.
   -- Ступай къ королевѣ Наваррской, pazza! и ты увидишь тамъ своего любовника.
   -- О Боже!-- прошептала баронесса.
   Екатерина пожала плсч мы.
   -- Ужъ не ревнуешь ли ты?-- спросила она.
   -- Я?-- сказала Шарлотта, стараясь оправиться и скрыть свое волненіе.
   -- Да, ты. Хотѣлось бы мнѣ посмотрѣть, какъ ревнуетъ француженка!
   -- Неужели же ваше величество полагаете,-- сказала Шарлотта,-- что моя ревность можетъ происходить отъ какой-нибудь другой причины, кромѣ оскорбленнаго самолюбія? Я люблю короля Наваррскаго настолько, насколько это нужно для вашего величества.
   Екатерина съ минуту задумчиво смотрѣла на нее.
   -- То, что ты говорила, можетъ-быть, и правда, -- пробормотала она.
   -- Ваше величество читаетъ въ моемъ сердцѣ.
   -- А сердце твое предано мнѣ?
   -- Приказывайте, ваше величество, и вы убѣдитесь.
   -- Хорошо. Такъ какъ ты готова жертвовать собою для меня, Carlotte, то вотъ что я потребую отъ тебя: ты должна притвориться безумно влюбленной въ короля Наваррскаго и въ особенности ревнивой -- ревнивой, какъ итальянка.
   -- А какъ ревнуютъ итальянки, ваше величество?
   -- Я скажу тебѣ,-- отвѣтила Екатерина II, кивнувъ головой, вышла такъ же медленно и неслышно, какъ и вошла.
   Взглядъ ея расширенныхъ и сверкающихъ, какъ у кошки или пантеры, глазъ, такъ смутилъ Шарлотту, что она не могла произнести ни слова и даже боялась дышать. Только когда дверь затворилась за королевой-матерью, Даріола пришла доложить, что она, дѣйствительно, ушла, баронесса де-Совъ наконецъ свободно вздохнула.
   -- Даріола,-- сказала она.-- Сядь на кресло около моей кровати и побудь со мною до утра. Я боюсь остаться одна.
   Даріола исполнила ея приказаніе. Но, несмотря на присутствіе горничной и на то, что комната, по приказанію баронессы, была ярко освѣщена, она не могла успокоиться. Въ ушахъ у нея продолжалъ звучать металлическій голосъ королевы-матери, и она заснула только къ утру.
   Маргарита тоже заснула, когда уже начинало свѣтать, но проснулась, несмотря на это, при первыхъ звукахъ трубъ и лаѣ собакъ. Она тотчасъ же встала и надѣла, повидимому, простой, но въ сущности очень обдуманный и изысканный утренній костюмъ. Одѣвшись, Маргарита велѣла позвать въ переднюю придворныхъ, принадлежащихъ къ свитѣ короля Наваррскаго; потомъ, отворивъ дверь, за которой были заперты Генрихъ и ла-Моль, она бросила ласковый взглядъ на послѣдняго и сказала мужу:
   -- Мы заставили мою мать повѣрить тому, чего нѣтъ, но этого еще мало. Теперь вы должны, ваше величество, убѣдить весь дворъ, что между нами царствуеть самое полное согласіе. Но успокойтесь, -- со смѣхомъ прибавила она, -- и хорошенько запомните мои слова, которыя при настоящихъ обстоятельствахъ, становятся торжественнымъ обѣщаніемъ: сегодня я въ послѣдній разъ подвергаю ваше величество такому жестокому испытанію.
   Король Наваррскій улыбнулся и велѣлъ позвать своихъ придворныхъ.
   Въ то время, какъ они кланялись ему, онъ сдѣлалъ видъ, какъ будто только теперь замѣтилъ, что плащъ его остался на постели королевы. Извинившись, что принялъ ихъ такъ безцеремонно, король взялъ (плащъ изъ рукъ краснѣющей Маргариты, надѣлъ его и застегнулъ аграфъ на плечѣ. Потомъ, обернувшись къ придворнымъ, онъ спросилъ, нѣтъ ли чего новаго въ городѣ и при дворѣ.
   Маргарита украдкой слѣдила за присутствующими и замѣтила, какъ были они удивлены неожиданной короткостью между нею и королемъ Наваррскимъ. Въ то время, какъ она зорко наблюдала за всѣмъ происходившимъ, доложили о прибытіи герцога Алансонскаго.
   Для того, чтобы заставить его притти, Гильонѣ стоило только увѣдомить его, что король Наваррскій провелъ ночь у жены.
   Франсуа вошелъ такъ стремительно, что чуть не сшибъ съ ногъ шедшихъ впереди него придворныхъ. Прежде всего онъ взглянулъ на Генриха и потомъ уже перевелъ глаза на Маргариту.
   Генрихъ любезно поклонился ему; Маргарита придала своему лицу ясное и спокойное выраженіе.
   Бросивъ бѣглый, но испытующій взглядъ кругомъ, герцогъ оглядѣлъ всю комнату. Онъ увидалъ постель со сбитымъ одѣяломъ, смятыя подушки на изголовья и шляпу короля, брошенную на стулъ.
   Франсуа поблѣднѣлъ, но тотчасъ же оправился сь, мнѣ пріятно бы перемѣнить о немъ мнѣніе.
   Маргерита оглянулась и увидѣла маневръ ла-Моля.
   Настала очередь обѣихъ дамъ отдѣлиться отъ поѣзда; случай былъ благопріятный: всѣ поворачивали въ это время мимо дороги, огороженной плетнемъ, которая по-немногу вела опять къ висѣлицѣ. Герцогиня шепнула на ухо своему капитану пару словъ. Маргерита сдѣлала знакъ Гильйоннѣ, и всѣ четверо пустились по дорогѣ и спрятались за кустомъ, какъ-можно-ближе къ тому мѣсту, гдѣ должна была происходить сцена, которой свидѣтелями онѣ такъ сильно желали быть. Отсюда до Коконна, дѣлавшаго выразительные жесты передъ адмираломъ, было шаговъ тридцать.
   Маргерита сошла съ лошади; герцогиня и Гильйонна сдѣлали то же. Капитанъ взялъ поводья четырехъ лошадей, и самъ сошелъ. Свѣжая густая трава послужила дамамъ софою, какой иногда напрасно желаютъ принцессы.
   Пролѣсокъ позволялъ имъ видѣть все происходившее.
   Ла-Моль описалъ кругъ. Онъ шагомъ подъѣхалъ къ Коконна сзади, и протянувъ руку, ударилъ его по плечу.
   Пьемонтецъ оглянулся.
   -- А! Такъ это не сонъ? Вы еще живы?
   -- Да, да, еще живъ, отвѣчалъ ла-Моль.-- Это не ваша вина знаю; но все-таки я живъ.
   -- Mordi! Я васъ узнаю, не смотря на вашу блѣдность. Въ послѣдній разъ, какъ мы видѣлись, вы были краснѣе.
   -- Да и я васъ узнаю, не смотря на этотъ желтый рубецъ на лицѣ. Вы были блѣдны, когда я васъ угостилъ имъ.
   Коконна закусилъ губы; но, рѣшившись, кажется, продолжать разговоръ ироническимъ тономъ, сказалъ:
   -- Не правда ли, ла-Моль, очень-любопытно, особенно для гугенота, посмотрѣть, какъ виситъ адмиралъ на этомъ крючкѣ? а вѣдь есть же люди, которые утверждаютъ, что мы перерѣзали всѣхъ, даже до грудныхъ гугенотенковъ!
   -- Графъ! Я уже не гугенотъ; я имѣю счастіе быть католикомъ. Коконна захохоталъ.-- Вы обратились? Нечего сказать, ловко!
   -- Я далъ обѣтъ сдѣлаться католикомъ, если спасусь, продолжалъ ла-Моль тѣмъ же серьёзнымъ и учтивымъ тономъ.
   -- Это очень-благоразумный обѣтъ; позвольте имѣть честь поздравить васъ; не сдѣлали ли вы еще какого-нибудь?
   -- И очень, отвѣчалъ ла-Моль, спокойно лаская свою лошадь.
   -- Какой же? спросилъ Коконна.
   -- Повѣсить васъ вотъ на этомъ гвоздикѣ; видите? онъ такъ, кажется, и ждетъ васъ.
   -- Какъ? такъ-таки живьёмъ?
   -- Нѣтъ! просадивъ васъ сперва шпагою.
   Коконна побагровѣлъ; зеленые глаза его вспыхнули.
   -- Да, такъ вотъ на этотъ гвоздь?
   -- Да, на этотъ гвоздь.
   -- Не доросли еще, отвѣчалъ Коконна.
   -- Ничего. Я стану на вашу лошадь. Вы думаете, любезный Аннибалъ де-Коконна, что можно безнаказанно убивать людей подъ благороднымъ предлогомъ, что васъ сто противъ одного? Нѣтъ! Люди сходятся иногда и одинъ-на-одинъ, и, кажется, теперь случилось то же. Я охотно бы всадилъ въ дрянную вашу голову пулю; да я промахнусь: рука еще дрожитъ отъ вашихъ подлыхъ ударовъ.
   -- Дрянную голову! заревѣлъ Коконна, соскакивая съ лошади. Долой! Раздѣлаемся!
   И онъ схватилъ шпагу.
   -- Кажется, твои гугенотъ назвалъ его дрянною головою, шепнула герцогиня на ухо Маргеритѣ.-- Находишь ты, что онъ дуренъ собою?
   -- Онъ чудо какъ хорошъ! сказала смѣясь Маргерита.-- Я должна признаться, что ла-Моль отъ ярости не знаетъ, что говоритъ. Тише! посмотримъ.
   Ла Моль спокойно сошелъ съ лошади, обнажилъ шпагу и сталъ въ оборонительное положеніе.
   -- Ой! простоналъ онъ, протягивая руку.
   -- Охъ! сказалъ Коконна, занося свою. Оба они были ранены въ плечо, и быстрое движеніе причиняло имъ боль.
   Смѣхъ, худо подавленный, послышался въ кустѣ. Женщины не могли удержаться, видя, какъ бойцы съ гримасою потираютъ себѣ плеча. Коконна и ла-Моль услышали этотъ смѣхъ; они не знали, что есть свидѣтели, и, оглянувшись, узнали своихъ дамъ.
   Ла-Моль опять сталъ въ оборонительную позицію, а Коконна выпалъ съ самымъ выразительнымъ mordi!
   -- Да такъ они зарѣжутъ другъ друга, если мы не вмѣшаемся. Довольно пошутили. Эй, господа!
   -- Оставь ихъ, сказала Анріэтта; она видѣла Коконна въ битвѣ и надѣялась, что онъ такъ же легко справится съ ла-Молемъ, какъ съ племянниками и сыномъ Меркандона.
   -- А, право, они чудо-какъ хороши, сказала Маргерита.-- Смотри! Такъ и пышатъ.
   Битва, начавшаяся съ насмѣшекъ, сдѣлалась молчаливою, какъ только скрестились клинки. Оба бойца не довѣряли своимъ силамъ, и при каждомъ живомъ движеніи принуждены были подавлять болѣзненную ужимку, вызываемую старыми ранами. Впрочемъ, ла-Моль, съ полуоткрытымъ ртомъ и твердо-устремленными на врага взглядами, подвигался понемногу впередъ, а Коконна, нашедъ въ немъ искуснаго бойца, подавался назадъ, по-немногу, правда, но все-таки подавался. Оба они такимъ-образомъ приблизились ко рву, за которымъ были зрители. Здѣсь, какъ-будто отступленіе было только слѣдствіемъ разсчета и желанія приблизиться къ своей дамѣ, Коконна остановился и, выждавъ слишкомъ-смѣлое нападеніе ла-Моля, рубнулъ съ быстротою молніи. На бѣломъ камзолѣ ла-Моля тотчасъ же появилась алая полоса.
   -- Смѣлѣй! воскликнула герцогиня.
   -- Бѣдный ла-Моль! проговорила Маргерита.
   Ла-Моль слышалъ эти слова и бросилъ на Маргериту одинъ изъ тѣхъ взглядовъ, которые пронзаютъ сердце сильнѣе шпаги.
   Въ эту минуту, обѣ женщины вскрикнули разомъ. Конецъ шпаги ла-Моля явился въ крови за спиною Коконна.
   Ни одинъ изъ бойцовъ, однакожь, не упалъ. Оба они стояли и смотрѣли другъ на друга съ открытымъ ртомъ. Каждый чувствовалъ, что при малѣйшемъ движеніи потеряетъ равновѣсіе. Наконецъ, Пьемонтецъ, раненный тяжеле своего противника и чувствуя, что лишается силъ вмѣстѣ съ кровью, упалъ на ла-Моля, обхвативъ его рукою, а другою стараясь достать свой кинжалъ. Ла-Моль съ своей стороны собралъ послѣднія силы, занесъ руку и эфесомъ шпаги ударилъ Коконна по лбу. Коконна упалъ оглушенный. Но, падая, онъ увлекъ за собою и противника, и оба скатились въ ровъ.
   Маргерита и герцогиня, видя, что они умираютъ и стараются еще добить другъ друга, бросились къ нимъ съ капитаномъ. Но прежде, нежели они добѣжали, руки бойцовъ опустились, глаза закрылись, и, уронивъ оружія, они судорожно вытянулись.
   Кровавая лужа окружала ихъ.
   -- Храбрый, храбрый ла-Моль! воскликнула Маргерита, будучи не въ состояніи скрывать долѣе свое удивленіе.-- Прости мое подозрѣніе!
   Глаза ея наполнились слезами.
   -- Увы! проговорила герцогиня.-- Мужественный Аннибалъ...
   -- Скажите, видѣли ли вы когда-нибудь такихъ безстрашныхъ львовъ?
   И она зарыдала.
   -- Славные удары! замѣтилъ капитанъ.-- Эй! да поскорѣе же!
   Эти слова относились къ ѣхавшему на красной телегѣ. Онъ ѣхалъ и пѣлъ старую пѣсню, припомнивъ ее, вѣроятно, по случаю чуда, совершившагося на Кладбищѣ-Невинныхъ.
   
   Bel aubespin fleurissant,
             Verdissant,
   Le long de ce beau rivage,
   Tu es vêtu jusqu'au bas
             Des longs bras
   D'un lambrusche sauvage.
   
   Le chantre rossignolet,
             Nouvelet,
   Courtisant за bien aimée,
   Pour ses amours alléger
             Vient loger
   Tous les ans sous la ramée.
   
   Or, vis gentil aubespin,
             Vis sans fin;
   Vis, sans que jamais tonnerre,
   Ou la cognée, ou les vents,
             Ou le temps,
   Te puisse ruer par...
   
   -- Да двигайся же, когда тебѣ говорятъ! повторилъ капитанъ.-- Развѣ ты не видишь, что имъ надо помочь?
   Человѣкъ въ телегѣ, котораго отталкивающая наружность и грубая физіономія странно противоречили безконечной пѣснѣ, остановилъ лошадь, сошелъ и, наклонившись къ павшимъ, сказалъ:
   -- Славныя раны! я, впрочемъ, дѣлаю почище.
   -- Кто же ты? спросила Маргерита, чувствуя какой-то непобѣдимый ужасъ.
   -- Я, отвѣчалъ онъ, кланяясь до земли: -- я Кабошъ, палачъ парижскаго округа; я пріѣхалъ развѣсить около адмирала его товарищей.
   -- А я королева наваррская; брось свои трупы, положи въ телегу поповы нашихъ лошадей и вези за нами потихоньку раненныхъ въ Лувръ.
   

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ.

I.
Собратъ Амбруаза Паре.

   Повозка, въ которую положили ла-Моля и Коконна, ѣхала въ Парижъ въ-слѣдъ за свидѣтелями битвы. У Лувра она остановилась; возничему щедро заплатили. Раненныхъ велѣно было перенести къ д'Алансону, и послано за Амбруазомъ Паре.
   Коконна и ла-Моль были еще безъ чувствъ, когда пришелъ врачъ.
   Ла-Моль былъ раненъ легче: ударъ пришелся ему подъ правое плечо, но ни одинъ важный органъ не былъ поврежденъ. У Коконна было проколото легкое, и пламя свѣчи дрожало отъ дыханія, выходившаго изъ раны.
   Паре не отвѣчалъ за Коконна.
   Герцогиня де-Неверъ была въ отчаяніи; надѣясь на силу, ловкость и мужество Пьемонтца, она остановила Маргериту, когда та хотѣла прекратить поединокъ. Она охотно велѣла бы перевезти Коконна въ отель Гиза и ухаживать за нимъ теперь, какъ и прежде; но, при настоящихъ событіяхъ, мужъ ея каждую минуту могъ пріѣхать изъ Рима, и ему показалось бы страннымъ, что неизвѣстный, чужой принятъ у него въ домѣ.
   Желая скрыть причину ранъ, Маргерита велѣла отнести обоихъ къ своему брату, гдѣ одинъ изъ нихъ, какъ извѣстно, уже жилъ нѣсколько времени; она сказала, что они упали съ коней во время прогулки; но капитанъ, бывшій свидѣтелемъ ихъ поединка, разгласилъ истину.
   Паре равно заботился объ обоихъ; раненные переходили различные фазы выздоровленія, зависѣвшіе отъ свойства ихъ ранъ. Ла-Моль, раненный легче, очнулся первый. Коконна вынесъ жестокую горячку, и возвращеніе его къ жизни ознаменовалось всѣми признаками самаго страшнаго бреда.
   Хотя ла-Моль и лежалъ въ одной комнатѣ съ Коконна, но, пришедъ въ себя, онъ не замѣтилъ своего сотоварища, или по-крайней-мѣрѣ не изъявилъ этого никакимъ знакомъ. Коконна, напротивъ, раскрывъ глаза, устремилъ ихъ на ла-Моля и притомъ съ такимъ выраженіемъ, что, казалось, потеря крови нисколько не усмирила въ немъ страстей огненнаго темперамента.
   Коконна думалъ, что онъ во снѣ видитъ врага, котораго убилъ, кажется, два раза; только сонъ продолжался слишкомъ-долго. Онъ видѣлъ, что ла-Моль лежитъ такъ же, какъ и онъ; что ему докторъ также перевязываетъ раны; потомъ замѣтилъ, что ла-Моль приподымается на своей постели, тогда-какъ онъ самъ еще прикованъ къ мѣсту слабостью и страданіемъ; наконецъ, ла-Моль всталъ съ кровати, началъ ходить, опираясь на руку доктора, потомъ съ тростью, потомъ одинъ. Коконна, постоянно въ бреду, смотрѣлъ на эти различные періоды выздоровленія ла-Моля то безжизненнымъ, то яростнымъ, но всегда угрожающимъ взглядомъ.
   Въ пламенной душѣ Пьемонтца истина страшно мѣшалась съ мечтами. Ла-Моль былъ для него мертвъ, даже дважды мертвъ, и при всемъ томъ онъ узнавалъ тѣнь этого ла-Моля, лежащую на постели, подобно тому, какъ лежитъ онъ самъ; потомъ онъ видѣлъ, какъ эта тѣнь встала, ходила и -- о, ужасъ!-- подходила къ его кровати. Эта тѣнь, отъ которой Коконна готовь былъ бѣжать въ преисподнюю, подошла прямо къ нему и остановилась, устремивъ на него взоры, у его изголовья. Въ чертахъ ея выразилось даже чувство состраданія, которое Коконна принялъ за адскую насмѣшку.
   Тогда въ душѣ его, страждущей, можетъ-быть, больше тѣла, зародилось слѣпое желаніе отмстить. Коконна началъ думать исключительно объ одномъ: какъ бы достать какое-нибудь оружіе и пронзить имъ жестоко-мучившую его тѣнь или тѣло ла-Моля. Платье его лежало на креслѣ; потомъ его унесли: оно было запачкано кровью, и его сочли за лучшее удалить отъ глазъ раненнаго. Но на креслѣ остался кинжалъ его; никто не предполагалъ, чтобъ ему скоро пришла охота употребить его въ дѣло. Коконна увидѣлъ этотъ кинжалъ; три ночи сряду, пользуясь сномъ ла-Моля, онъ старался протянуть къ нему руку; три раза у него не доставало силъ, и онъ падалъ въ обморокъ. Наконецъ, на четвертую ночь, онъ досталъ оружіе, уцѣпился въ него концами дрожащихъ пальцевъ и, застонавъ отъ боли, спряталъ его подъ подушку.
   На другой день онъ увидѣлъ нѣчто неслыханное дотолѣ; тѣнь ла-Моля, съ каждымъ днемъ пріобрѣтавшая, по-видимому, новыя силы, тогда-какъ онъ, постоянно занятый ужаснымъ видѣніемъ, слабѣлъ, замышляя, какъ бы освободиться отъ этого призрака,-- тѣнь ла-Моля въ задумчивости прошла раза два или три по комнатѣ; потомъ, набросивъ плащъ, надѣвъ шпагу и шляпу, отворила дверь и вышла.
   Коконна вздохнулъ вольнѣе; онъ думалъ, что избавился отъ видѣнія. Часа два или три кровь ровнѣе обращалась въ его жилахъ, и онъ почувствовалъ свѣжесть, какой не было въ немъ съ самой минуты поединка. Отсутствіе ла-Моля въ-продолженіи однихъ сутокъ возвратило бы память Коконна; въ восемь дней безъ него онъ, можетъ-быть, совсѣмъ бы оправился. Къ-несчастію, ла-Моль возвратился черезъ два часа.
   Это поразило Пьемонтца, какъ ударъ кинжала, и хотя ла-Моль возвратился не одинъ, Коконна ни разу не взглянулъ на его спутника.
   А спутникъ стоилъ того, чтобъ на него взглянуть.
   Это былъ человѣкъ лѣтъ сорока, небольшаго роста, сильный; черные волосы его падали до бровей, и борода, противъ тогдашней моды, покрывала всю нижнюю часть лица его; впрочемъ онъ, кажется, мало заботился о модѣ. На немъ было что-то въ родѣ кожанаго камзола, въ бурыхъ пятнахъ, красные штаны, грубые кожаные башмаки выше косточекъ, шапка одного цвѣта съ штанами и поясъ съ висящимъ на немъ ножомъ.
   Эта странная особа, присутствіе которой въ Луврѣ казалось аномаліей, бросила плащъ свой на кресло, и довольно-грубо подошла къ постели Коконна. Но глаза больнаго какъ-будто волшебной силой были прикованы къ ла-Молю, стоявшему вдали. Пришедшій посмотрѣлъ на больнаго и, покачавъ головой, сказалъ:
   -- Долго же вы дожидались,
   -- Я не могъ выйдти раньше, отвѣчалъ ла-Моль.
   -- Могли бы прислать за мною.
   -- Кого?
   -- И то правда. Я забылъ, гдѣ мы. Я говорилъ вѣдь этимъ дамамъ, да онѣ не хотѣли меня слушать. Если бъ послушались меня, а не этого осла Паре, такъ вы уже давно могли бы повеселиться вмѣстѣ, или опять, пожалуй, подраться. Впрочемъ, посмотримъ. Понимаетъ онъ, что ему говорятъ?
   -- Плохо.
   -- Покажите языкъ.
   Коконна показалъ ла-Молю языкъ съ такою страшною гримасой, что неизвѣстный опять покачалъ головою.
   -- О-го! проговорилъ онъ:-- контракція мускуловъ!-- Тутъ нечего терять времени. Сегодня вечеромъ я пришлю вамъ питье; пусть онъ прійметъ его въ три пріема, каждый черезъ часъ. Разъ въ полночь, другой въ часъ, третій въ два часа.
   -- Хорошо.
   -- Но кто же будетъ подавать ему питье?
   -- Я.
   -- Вы?
   -- Да.
   -- Вы даете честное слово?
   -- Даю.
   -- А если какой-нибудь медикъ вздумаетъ взять хоть каплю, чтобъ разложить ее и узнать, изъ чего составлено питье?
   -- Въ такомъ случаѣ я вылью все до послѣдней капли.
   -- Тоже честное слово?
   -- Клянусь вамъ.
   -- Съ кѣмъ же пришлю я вамъ лекарство?
   -- Съ кѣмъ хотите.
   -- Но мой посланный...
   -- Что?
   -- Какъ проберется онъ до васъ?
   -- Я это предвидѣлъ. Пусть скажетъ, что онъ отъ Рене, парфюмера.
   -- Отъ Флорентинца, что живетъ на мосту Сен-Мишель?
   -- Именно. Онъ во всякое время дня и ночи имѣетъ право свободно входить въ Лувръ.
   Незнакомецъ улыбнулся.
   -- Дѣйствительно, сказалъ онъ: -- королева-мать одолжена ему многимъ. И такъ, я пришлю отъ имени парфюмера Рене. Мнѣ позволительно разъ воспользоваться его именемъ: онъ часто исполнялъ мою обязанность, не имѣя на то никакого права.
   -- Такъ я на васъ ужь надѣюсь.
   -- Будьте увѣрены.
   -- Что касается до платы...
   -- О! объ этомъ мы поговоримъ съ Коконна, когда онъ выздоровѣетъ.
   -- И будьте спокойны: онъ, кажется, въ-состояніи вознаградить васъ щедро.
   -- Я тоже думаю. Но, прибавилъ онъ съ странною улыбкою: -- такъ-какъ люди, имѣющіе со мною дѣло, бываютъ обыкновенно мало ко мнѣ признательны, такъ я нисколько не удивлюсь, если Коконна, выздоровѣвъ, не позаботится вспомнить обо мнѣ.
   -- Хорошо! хорошо! сказалъ ла-Моль, улыбаясь въ свою очередь:-- въ такомъ случаѣ я помогу его памяти.
   -- Пусть такъ! Черезъ два часа вы получите питье.
   -- До свиданья.
   -- Что вы говорите?
   -- До свиданья.
   Онъ улыбнулся.
   -- У меня привычка всегда говорить: прощайте. Итакъ, прощайте, господинъ де ла-Моль. Черезъ два часа питье будетъ здѣсь. Вы помните: принять его въ полночь, въ три пріема, каждый черезъ часъ.
   Съ этими словами, онъ вышелъ, и ла-Моль опять остался наединѣ съ Коконна.
   Коконна слышалъ весь этотъ разговоръ, по ничего не понялъ. До него долетали только несвязные слова и звуки. Изъ всего разговора у него осталось въ памяти только слово "полночь".
   Онъ продолжалъ пристально смотрѣть на ла-Моля; ла-Моль то задумывался, то ходилъ по комнатѣ.
   Неизвѣстный докторъ сдержалъ слово и въ назначенный часъ прислалъ питье. Ла-Моль поставилъ его на серебряную канфорку и легъ.
   Это нѣсколько успокоило Коконна; онъ тоже попробовалъ закрыть глаза, по лихорадочное забвеніе его было только слѣдствіемъ его бреда на-яву. То же видѣніе преслѣдовало его и во снѣ; сквозь горячія рѣсницы онъ видѣлъ все ла-Моля, насмѣхающагося и грозящаго, и чей-то голосъ безпрестанно повторялъ у него надъ ухомъ: полночь! полночь! полночь!
   Вдругъ среди тишины ночи раздался бой часовъ;-- пробило полночь. Коконна открылъ свои горячіе глаза, жаркое дыханіе изсушало его губы; неутолимая жажда палила его горло; маленькая ночная лампада разливала слабый полусвѣтъ, и тысячи видѣній зашевелились передъ Коконна.
   Тогда онъ замѣтилъ, что ла-Моль встаетъ съ постели, и прошедъ раза два по комнатѣ, подходитъ къ нему съ поднятымъ кулакомъ. Коконна протянулъ руку къ кинжалу, схватилъ его рукоять и приготовился поразить своего врага.
   Ла-Моль все приближался.
   Коконна шепталъ:
   -- А! это ты, все ты, вѣчно ты! Подойди. А! Ты грозишь, ты показываешь мнѣ кулакъ, ты смѣешься, -- подходи, подходи! Такъ, такъ, шагъ за шагомъ, сюда, сюда, -- я тебя зарѣжу.
   И дѣйствительно, дополняя жестомъ эту угрозу, Коконна, въ ту минуту, какъ ла-Моль наклонился къ его кровати, выхватилъ изъ-подъ одѣяла кинжалъ. Но усиліе, съ которымъ Пьемонтецъ приподнялся, уничтожило его силы; рука, протянутая къ ла-Молю, остановилась на полдорогѣ; кинжалъ выпалъ, и умирающій опрокинулся на изголовье.
   Ла-Моль тихонько приподнялъ ему голову и поднесъ къ губамъ его чашку.
   Эту-то чашку принялъ Коконна въ бреду своемъ за поднятый кулакъ.
   Но, коснувшись благодѣтельнаго напитка, освѣжившаго его губы и грудь, Коконна пришелъ немного въ себя; онъ почувствовалъ во всемъ тѣлѣ какое-то пріятное ощущеніе, взглянулъ на ла-Моля, державшаго его на рукахъ, и изъ глазъ его, нахмуренныхъ до-сихъ-поръ яростно, выкатилась слеза.
   -- Mordi! произнесъ Коконна, опускаясь на изголовье.-- Если я выздоровѣю, ла-Моль, вы будете моимъ другомъ.
   -- Вы выздоровѣете, отвѣчалъ ла-Моль:-- если выпьете три такія чашки, и перестанете воображать себѣ Богъ-знаетъ что.
   Черезъ часъ, ла-Моль, въ точности повинуясь приказанію неизвѣстнаго доктора, всталъ, опять налилъ чашку лекарства и поднёсъ его Коконна. Но на этотъ разъ Пьемонтецъ не подстерегалъ его уже съ кинжаломъ въ рукѣ: онъ встрѣтилъ его съ открытыми объятіями и съ жадностью проглотилъ питье; за тѣмъ онъ заснулъ, въ первый разъ довольно-спокойно.
   Третій пріемъ подѣйствовалъ также удачно. Грудь больнаго начала дышать правильнѣе; окостенѣлые члены его сдѣлались мягче, влага проступила на горячей кожѣ, и когда на другой день Паре пришелъ навѣстить больнаго, онъ улыбнулся съ довольнымъ видомъ и сказалъ:
   -- Съ этой минуты я отвѣчаю за г. Коконна; это одно изъ удачнѣйшихъ моихъ леченій.
   Слѣдствіемъ этой полудраматической, полушутовской сцены было то, что дружба Коконна и ла-Моля, начавшаяся въ гостинницѣ à la Belle Etoile и прерванная событіями варѳоломеевской ночи, возгорѣлась теперь съ новою силою.
   Какъ бы то ни было, раны начали наконецъ заживать. Ла-Моль выздоровѣлъ прежде и продолжалъ ухаживать за больнымъ; онъ не хотѣлъ оставить комнаты, пока Коконна не выздоровѣетъ окончательно. Онъ помогалъ ему приподыматься на постели, когда тотъ былъ еще очень-слабъ; потомъ помогалъ ему ходить,-- словомъ, помогалъ ему во всемъ, къ чему влекла его нѣжная натура. Заботы его и сильное сложеніе Пьемонтца были причиною такого быстраго выздоровленія, какого никто не ожидалъ.
   Впрочемъ, одна мысль тревожила молодыхъ людей: въ бреду горячки каждому изъ нихъ казалось, что къ кровати подходила женщина, предметъ его страсти. Но съ-тѣхъ-поръ, какъ оба они пришли въ память, ни Маргерита, ни герцогиня де-Неверъ не входили въ комнату. Впрочемъ, это было понятно: одна -- жена короля наваррскаго, другая -- свояченица Гиза, -- могли ли онѣ публично показывать, что интересуются простыми дворянами? Нѣтъ! Такъ должны были отвѣчать себѣ ла-Моль и Коконна. Но отсутствіе ихъ было для нихъ тѣмъ не менѣе больно; можетъ-статься, объ нихъ и забыли...
   Капитанъ, бывшій при поединкѣ, приходилъ, правда, не разъ освѣдомиться о ихъ здоровьѣ, -- только отъ себя. И Гильйонна приходила, тоже отъ себя. Но ла-Моль не смѣлъ заговорить съ ней о Маргеритѣ, какъ Коконна не смѣлъ спросить капитана о герцогинѣ де-Неверъ.
   

II.
Мертвецы.

   Въ-продолженіи нѣкотораго времени, оба молодые человѣка хранили тайну, заключенную въ сердцѣ каждаго изъ нихъ. Наконецъ, въ минуту откровенности, мысль, исключительно занимавшая ихъ сердца, была высказана; это признаніе еще болѣе скрѣпило ихъ дружбу, потому-что дружба можетъ существовать только тамъ, гдѣ есть полная довѣренность.
   Они были влюблены до безумія, -- одинъ въ принцессу, другой въ королеву.
   Для бѣдныхъ вздыхателей было что-то ужасное въ почти-неизмѣримомъ пространствѣ, отдѣлявшемъ ихъ отъ предмета ихъ желаній. Но надежда такъ глубоко врожденна человѣческому сердцу, что, не смотря на всю глупость подобныхъ мечтаній, они все-таки надѣялись.
   Впрочемъ, по мѣрѣ выздоровленія, оба они очень занимались своею наружностью.
   Всякій, даже самый равнодушный къ физическимъ преимуществамъ, обращается въ извѣстныхъ обстоятельствахъ съ нѣмыми вопросами къ зеркалу, мѣняется съ нимъ различными знаками и удаляется наконецъ отъ этого повѣреннаго очень-довольный своимъ разговоромъ. Наши же герои были не изъ числа тѣхъ, которымъ зеркало говоритъ горькія истины. Ла-Моль -- худой, блѣдный, имѣлъ много благородства въ своей наружности. Въ румяной красотѣ Коконна выражалась сила. Болѣзнь послужила ему даже въ пользу. Онъ похудѣлъ и поблѣднѣлъ; знаменитый рубецъ, мучившій его когда-то сходствомъ своимъ съ радугой, исчезъ, вѣроятно предвѣщая, подобно небесному явленію, длинный рядъ ясныхъ дней и ночей.
   Раненнымъ оказывали самую заботливую внимательность; каждый изъ нихъ, въ тотъ день, когда могъ встать съ постели, нашелъ на близь стоящемъ креслѣ шлафрокъ, а потомъ, когда могъ совершенно одѣться, и полный костюмъ. Мало того: въ карманѣ лежало по туго-набитому кошельку; но Коконна и ла-Моль, разумѣется, удержали ихъ при себѣ только для того, чтобъ при первомъ случаѣ возвратить неизвѣстному покровителю.
   Этотъ покровитель не могъ быть герцогъ, у котораго они жили, потому-что онъ не только ни раза не пришелъ ихъ навѣстить, но даже и не освѣдомлялся о ихъ здоровьѣ.
   Въ сердцѣ каждаго изъ нихъ жила тёмная надежда, что этотъ неизвѣстный покровитель -- женщина, которую онъ любитъ.
   Раненные съ безпримѣрнымъ нетерпѣніемъ ждали минуты, когда имъ можно будетъ выйдти. Ла-Моль, выздоровѣвшій скорѣе Коконна, уже давно могъ бы выйдти; но безмолвное условіе какъ-будто связывало его съ судьбою друга. Они согласились воспользоваться первымъ выходомъ для посѣщенія трехъ особъ.
   Во-первыхъ -- неизвѣстнаго доктора, котораго спасительное питье произвело такое замѣтное улучшеніе въ горящей груди Коконна.
   Во-вторыхъ, они хотѣли зайдти въ гостинницу покойнаго ла-Гюрьера, гдѣ остались ихъ чемоданы и лошади.
   Въ-третьихъ, къ флорентинцу Рене, который былъ не только парфюмеромъ, но и чернокнижникомъ, продавалъ не только косметическія средства и яды, но составлялъ зелья и дѣлалъ предсказанія.
   Наконецъ, послѣ двухъ мѣсяцевъ страданія и затворнической жизни, этотъ давно-желанпый день наступилъ.
   Нѣсколько разъ, въ порывѣ нетерпѣнія, они хотѣли ускорить этотъ срокъ; но караулъ у дверей постоянно заграждалъ имъ выходъ; имъ было сказано, что ихъ выпустятъ не иначе, какъ съ разрѣшенія Амбруаза Паре.
   И вотъ, однажды этотъ искусный докторъ, убѣдившись, что если они еще и не совершенно выздоровѣли, то по-крайней-мѣрѣ на дорогѣ къ совершенному исцѣленію, далъ имъ позволеніе выйдти. Часа въ два по-полудни, въ одинъ изъ прекрасныхъ осеннихъ дней, какими изумляетъ иногда Парижъ своихъ жителей, друзья, опираясь другъ другу на руку, вышли изъ Лувра.
   Ла-Моль взялъ на себя быть путеводителемъ; Коконна безпрекословно согласился. Онъ зналъ, что другъ поведетъ его къ неизвѣстному доктору, котораго непатентованный напитокъ вылечилъ его въ одну ночь, тогда-какъ лекарства Паре медленно его убивали. Онъ раздѣлилъ бывшія при немъ деньги на двѣ равныя части. Изъ двухъ-сотъ ноблей, сто назначилъ онъ въ награду эскулапу. Коконна не боялся смерти, но вмѣстѣ съ тѣмъ былъ очень не прочь пожить. По-этому онъ собирался щедро наградить своего спасителя.
   Ла-Моль пошелъ по Улицѣ-Ластрюсъ, потомъ Сент-Оноре, потомъ Трувелль и вскорѣ вышелъ на площадь де-Галль. Близь стариннаго Фонтана, на томъ мѣстѣ, которое теперь называется Carreau des Halles, было восьміугольное каменное возвышеніе; на немъ стояла деревянная башенка съ остроконечною крышей и скрипящимъ на ней флюгеромъ. Въ этой башнѣ было восемь отверстій, въ которыхъ двигалось нѣчто въ родѣ деревяннаго колеса, захватывавшаго голову и руки осужденныхъ, поставленныхъ въ отверстія.
   Это странное зданіе, которому не было подобнаго въ окрестности, называлось позорнымъ столбомъ.
   У подошвы башни выросъ, какъ грибъ, безобразный, кривой домишка.
   Это было жилище палача.
   У столба стоялъ преступникъ и показывалъ проходящимъ языкъ. Это былъ воръ, промышлявшій около монфоконской висѣлицы и нечаянно пойманный на дѣлѣ.
   Коконна думалъ, что товарищъ привелъ его посмотрѣть на это любопытное зрѣлище, и вмѣшался въ толпу любителей, отвѣчавшихъ на гримасы осужденнаго кликами и бранью. Коконна былъ отъ природы жестокъ, и зрѣлище это очень его забавляло. Только онъ желалъ, чтобъ вмѣсто брани пустили камни въ преступника, смѣвшаго показывать языкъ благороднымъ господамъ, почтившимъ его своимъ приходомъ.
   Когда башенка повернулась на своей оси, чтобъ доставить пріятное зрѣлише и другой части площади, толпа двинулась по тому же направленію. Коконна хотѣлъ пойдти за толпой, но ла-Моль остановилъ его и сказалъ въ-полголоса:
   -- Мы не затѣмъ сюда пришли.
   -- А зачѣмъ же? спросилъ Коконна.
   -- Увидишь.
   Они говорили другъ-другу ты съ той самой ночи, когда Коконна силился зарѣзать ла-Моля.
   Ла-Моль подвелъ Коконна прямо къ окошку въ домикѣ у башни, гдѣ стоялъ облокотясь какой-то человѣкъ.
   -- А! Это вы, господа! сказалъ онъ, снимая красную шапку и обнажая черные волосы, низходившіе до бровей.-- Милости просимъ -- Кто это? спросилъ Коконна, стараясь припомнить прошедшее; ему казалось, что онъ видѣлъ эту голову во время своей горячки.
   -- Это твой спаситель, отвѣчалъ ла-Моль:-- тотъ, который принесъ тебѣ въ Лувръ спасительное питье.
   -- О! Въ такомъ случаѣ, другъ мой...
   И онъ протянулъ ему руку.
   Но докторъ, вмѣсто того, чтобъ отвѣчать ему подобнымъ же жестомъ, выпрямился и очутился отъ пришедшихъ дальше, чѣмъ былъ тогда, когда находился въ наклоненномъ положеніи.
   -- Благодарю за честь! сказалъ онъ Коконна.-- Вы меня вѣрно не знаете, а то не сдѣлали бы этого.
   -- Будьте хоть самимъ чортомъ, отвѣчалъ Коконна:-- я вамъ обязанъ, потому-что безъ васъ меня не было бы въ живыхъ.
   -- Я не совсѣмъ чортъ, отвѣчалъ человѣкъ въ красной шапкѣ; -- впрочемъ, многіе охотнѣе встрѣтились бы съ чортомъ, нежели со мною.
   -- Кто же вы? спросилъ Коконна.
   -- Я Кабошъ, палачъ парижскаго округа.
   -- А! произнесъ Коконна и принялъ руку.
   -- Вотъ видите! сказалъ Кабошъ.
   -- Такъ нѣтъ же. Я подамъ вамъ руку, или пусть чортъ меня возьметъ. Протяните вашу...
   -- Право?
   -- Давайте всю.
   -- Вотъ она.
   -- Раздвиньте ее... еще... вотъ такъ! И Коконна досталъ изъ кармана горсть золота, назначенную для неизвѣстнаго доктора и положилъ ее въ руку палача.
   -- Рука безъ денегъ была бы для меня пріятнѣе, сказалъ Кабошъ, покачивая головою.-- Золота у меня довольно, но никто не хочетъ пожать мнѣ руки. Ну, да все равно! Да благословитъ васъ Богъ!
   -- Такъ это вы, сказалъ Коконна, съ любопытствомъ глядя на палача:-- снимаете головы и ломаете члены. Очень-радъ съ вами познакомиться.
   -- Я не все это дѣлаю лично; какъ у васъ, у господъ, лакеи исполняютъ то, чего вы не хотите дѣлать сами, такъ и у меня помощники занимаются черного работой и расправляются съ мужичьёмъ. Если же случится имѣть дѣло съ дворянами, какъ вы, на-примѣръ, и вашъ товарищъ, тогда, разумѣется, другое дѣло. Я считаю за честь лично исполнить всѣ мелочи казни, отъ первой до послѣдней.
   Коконна почувствовалъ, что невольный холодъ пробѣжалъ по его членамъ, какъ-будто сталь коснулась его шеи.
   Ла-Моль почувствовалъ то же, не постигая тому причины.
   Но Коконна подавилъ ощущеніе, котораго стыдился, и, желая шуткою проститься съ Кабошемь, сказалъ:
   -- Смотрите же! чуръ сдержать слово! Когда пріидетъ моя очередь взобраться на висѣлицу Ангеррана де-Мариньи, или на эшафотъ Немура, вы лично обо мнѣ позаботитесь?
   -- Извольте.
   -- Принимаю обѣщаніе; вотъ рука моя, сказалъ Коконна.
   И онъ протянулъ ему руку; палачъ коснулся ея робко, хотя ему очевидно хотѣлось пожать ее безъ церемоніи.
   Коконна слегка поблѣднѣлъ отъ этого прикосновенія, но улыбка не исчезла съ лица его. Ла-Моль былъ не въ духѣ, и видя, что толпа снова приближается къ нимъ въ-слѣдъ за оборотомъ башенки, дернулъ его за плащъ.
   Коконна, желавшій не меньше ла-Моля окончить эту сцену, въ которую завлекла его живость характера, кивнулъ головою и удалился.
   Подошедъ къ кресту дю-Трагуаръ, ла-Моль сказалъ:
   -- А согласись, что здѣсь дышишь свободнѣе, нежели на Галльской-Площади.
   -- Правда; я, впрочемъ, все-таки радъ, что познакомился съ Кабошемъ. Друзей нигдѣ не мѣшаетъ имѣть.
   -- Даже и подъ вывѣскою à la Belle Etoile, замѣтилъ смѣясь ла-Моль.
   -- О! Что касается до бѣдняжки ла-Гюрьера, онъ умеръ. Я видѣлъ, какъ вспыхнулъ огонь у пищали, слышалъ, какъ ударилась пуля будто въ колоколъ за Нотр-Дамъ, и когда я ушелъ, онъ лежалъ въ лужѣ крови, вытекшей изъ его носа и рта. Положимъ, онъ и другъ, только другъ на томъ свѣтѣ.
   Разговаривая такимъ-образомъ, они вышли въ улицу Арбр-Секъ и приблизились къ гостинницѣ à la Belle Etoile. Вывѣска была на томъ же мѣстѣ и по-прежнему манила къ себѣ путника своею аппетитною легендою.
   Коконна и ла-Моль ожидали, что найдутъ въ этомъ домѣ печаль и отчаянье, вдову и дѣтей въ траурѣ; но, къ величайшему удивленію ихъ, въ немъ царствовала прежняя дѣятельность. Г-жа ла-Гюрьеръ была очень-весела, а дѣти рѣзвились больше, нежели когда-нибудь.
   -- А, измѣнница! сказалъ ла-Моль.-- Она вѣрно опять вышла замужъ.
   Потомъ, обратившись къ новой Артемизѣ, онъ продолжалъ:
   -- Мы, сударыня, знакомые несчастнаго ла-Гюрьера. Мы оставили здѣсь пару лошадей и два чемодана, и теперь пришли за ними.
   Хозяйка старалась припомнить ихъ лица, но потомъ отвѣчала: -- Я не имѣю чести васъ знать; позвольте, я позову мужа... Грегуаръ, позови его.
   Грегуаръ вышелъ изъ первой кухни, общаго пандемоніума, во вторую; здѣсь, при жизни ла-Гюрьера, готовились кушанья, которыя онъ считалъ достойными, чтобъ заняться ими лично.
   -- Чортъ возьми! проговорилъ Коконна:-- мнѣ ужасно-досадно, что тутъ веселятся, когда должны бы горевать. Бѣдняжка ла-Гюрьеръ!
   -- Онъ хотѣлъ убить меня, сказалъ ла-Моль:-- но я прощаю ему отъ всего сердца.
   Едва только ла-Моль произнесъ эти слова, какъ къ нимъ вышелъ человѣкъ съ кострюлькою въ рукѣ, мѣшая въ ней деревянною ложкою лукъ.
   Ла-Моль и Коконна вскрикнули отъ изумленія.
   Вышедшій поднялъ голову, вскрикнулъ тоже, и выронилъ изъ рукъ кострюлю. Только ложка осталась у него въ рукахъ, и, махая ею какъ кропиломъ, онъ произнесъ: In nomine Patris et Filii et Spiritus Sancli!
   -- Ла-Гюрьеръ! воскликнули вмѣстѣ молодые люди.
   -- Коконна! Ла-Моль! отвѣчалъ ла-Гюрьеръ.
   -- Такъ вы живы? спросилъ Коконна.
   -- И вы въ живыхъ? спросилъ трактирщикъ.
   -- Какъ же я видѣлъ, что вы пали? продолжалъ Коконна:-- я слышалъ стукъ пули, которая раздробила вамъ что-то, -- не знаю, что именно. Я оставилъ васъ въ лужѣ крови; а кровь текла у васъ изъ носа, изо рта, даже изъ глазъ.
   -- Все это правда, господинъ Коконна; но пуля стукнула въ шишакъ, и, къ-счастью, на немъ же и расплющилась. Впрочемъ, ударъ все-таки былъ силенъ. Вотъ доказательство.
   Съ этими словами, онъ снялъ шапку и открылъ лысую какъ ладонь голову.
   -- Вы видите, прибавилъ онъ:-- на мнѣ не осталось ни волоса. Молодые люди захохотали, увидѣвъ эту смѣшную фигуру.
   -- А! вы смѣетесь? сказалъ ла-Гюрьеръ.-- Значитъ, у васъ нѣтъ ничего худаго на умѣ?
   -- А вы, ла-Гюрьеръ, тоже исцѣлились отъ воинственной горячки?
   -- Да, господа, да; и теперь...
   -- Что жь теперь?
   -- Теперь я далъ обѣтъ не видѣть другаго огня, кромѣ огня въ моей печи.
   -- Браво! сказалъ Коконна.-- Вотъ что благоразумно, такъ благоразумно. Теперь,-- мы оставили у васъ въ конюшнѣ пару лошадей и два чемодана въ комнатѣ.
   -- Ахъ, чортъ возьми! проговорилъ трактирщикъ, почесывая за ухомъ.
   -- Что?
   -- Пару лошадей, вы говорите?
   -- Да, на конюшнѣ.
   -- И два чемодана?
   -- Да, въ комнатѣ.
   -- Вотъ видите ли... вѣдь вы думали, что я умеръ?
   -- Думали.
   -- Признайтесь же, что если вы ошиблись, такъ и я съ своей стороны могъ ошибиться.
   -- Считая насъ мертвыми?
   -- Вотъ видите ли,-- и такъ какъ вы умерли безъ завѣщанія...
   -- Ну, такъ что же?
   -- Такъ я думалъ,-- я ошибся, теперь я это вижу...
   -- Что же вы думали?
   -- Я думалъ, что могу вамъ наслѣдовать.
   -- А! а! воскликнули молодые люди.
   -- Тѣмъ не менѣе, однакожь, я очень-радъ, что вижу васъ въ живыхъ, господа.
   -- Такъ лошадей-то вы продали? спросилъ Коконна.
   -- Увы! отвѣчалъ ла-Гюрьеръ.
   -- А чемоданы? сказалъ ла-Моль.
   -- О, чемодановъ я не продавалъ! отвѣчалъ ла-Гюрьеръ: -- а только поклажу.
   -- Каковъ мошенникъ? спросилъ Коконна, обращаясь къ ла-Молю.-- Какъ ты думаешь, не выпотрошить ли его?
   Эта угроза, казалось, сильно подѣйствовала на ла-Гюрьера; онъ рѣшился сказать:
   -- Дѣло, надѣюсь, господа, можно уладить.
   -- Послушай, отвѣчалъ ла-Моль:-- я больше всѣхъ имѣю право на тебя жаловаться.
   -- Конечно, ваше сіятельство; я помню, что въ глупую минуту я имѣлъ дерзость грозить вамъ.
   -- Да, пулей, которая просвистѣла на вершокъ отъ моей головы.
   -- Вы думаете?
   -- Совершенно увѣренъ.
   -- Если вы въ этомъ такъ увѣрены, отвѣчалъ ла-Гюрьеръ, съ невинною физіономіею подымая свою кострюлю:-- я не смѣю вамъ противорѣчить.
   -- Да; что касается до меня, сказалъ ла-Моль:-- такъ я ничего не требую.
   -- Какъ!..
   -- Только...
   -- Только что? спросилъ ла-Гюрьеръ.
   -- Только, чтобъ ты угощалъ обѣдомъ меня и моихъ пріятелей, когда намъ случится быть въ этомъ кварталѣ.
   -- Извольте! воскликнулъ восхищенный ла-Гюрьеръ.-- Готовъ служить!
   -- Итакъ, это рѣшено?
   -- Съ моимъ удовольствіемъ... А вы, господинъ Коконна? вы тоже согласны?
   -- Да, только съ условіемъ, такъ же, какъ ла-Моль.
   -- Съ какимъ?
   -- Чтобъ ты заплатилъ господину ла-Молю пятьдесятъ экю, которые я ему проигралъ и далъ тебѣ на сохраненіе.
   -- Мнѣ, когда же?
   -- За четверть часа до продажи моей лошади и чемодана.
   Ла-Гюрьеръ кивнулъ головою.
   -- Понимаю, сказалъ онъ, подошелъ къ шкафу, досталъ 50 экю и отдалъ ихъ ла-Молю.
   -- Хорошо, хорошо! сказалъ онъ.-- Приготовь-ка намъ теперь позавтракать. А 50 экю отдай Грегуару.
   -- Вы, господа, ведете себя по-царски, сказалъ ла-Гюрьеръ.-- Готовъ служить вамъ вѣрой и правдой.
   -- Въ такомъ случаѣ, подавай завтракъ, да не скупись.
   Потомъ, взглянувъ по часы, онъ прибавилъ:
   -- Твоя правда, ла-Моль, намъ приходится ждать еще три часа; здѣсь можно провесть ихъ не хуже, чѣмъ гдѣ-нибудь. Да, кстати же, мы тутъ, если не ошибаюсь, на полдорогѣ къ мосту Сен-Мишель.
   И молодые люди сѣли за тотъ же столъ и въ той же комнатѣ, гдѣ сидѣли вечеромъ 24 августа 1572 года, и гдѣ Коконна предложилъ ла-Молю играть на первую любовницу.
   Къ чести нашихъ героевъ, должно прибавить, что теперь они не думали сдѣлать другъ другу подобное предложеніе.
   

III.
Жилище Рене, парфюмера королевы-матери.

   Въ эпоху нашего повѣствованія только пять мостовъ связывали обѣ части города; мосты эти были отчасти каменные, отчасти деревянные, и всѣ примыкали къ Сите. Они назывались: Мостъ о-Менье; о-Шанжъ, Нотр-Дамъ, Пети-Нонъ и Сен-Мишель.
   Въ другихъ мѣстахъ, гдѣ сообщеніе было необходимо, были устроены паромы, кое-какъ замѣнявшіе собою мосты.
   Эти пять мостовъ были застроены домами, какъ, на-примѣръ, и теперь еще застроенъ Понте-Веккіо, во Флоренціи.
   Мостъ Сен-Мишель былъ выстроенъ изъ камня, въ 1373 году; не смотря на его кажущуюся прочность, разлитіе Сены разрушило его отчасти 31 января 1408 года; въ 1416 году его вновь выстроили изъ дерева, но вода снесла его опять въ ночи 16 декабря 1547; около 1550 года, то-есть за 22 года до эпохи разсказываемыхъ нами событій, его опять выстроили изъ дерева, и хотя его пора было бы починить, однакожь онъ все еще держался довольно-прочно.
   Посреди домовъ, тянувшихся вдоль моста, замѣтно было досчатое строеніе съ широкою крышею, нависшею на него, какъ рѣсница на огромный глазъ. Красноватый свѣтъ исходилъ изъ открытаго окна, бывшаго надъ окномъ и дверью въ подвальномъ этажѣ, герметически затворенными. Глаза проходящихъ останавливались на этомъ свѣтѣ и низкомъ, широкомъ фасадѣ дома, выкрашенномъ голубою краскою съ богатою золотою каймою. Родъ фриза, отдѣлявшаго наземное строеніе отъ перваго этажа, былъ составленъ изъ множества чертиковъ въ самыхъ странныхъ положеніяхъ; между фризомъ и окномъ перваго этажа видивлась полоса, окрашенная такою же голубою краскою, съ слѣдующею надписью:

"Рене, флорентинецъ, парфюмеръ королевы-матери".

   Двери этого жилища были, какъ мы уже сказали, крѣпко заперты; но страшная знаменитость жильца защищала ихъ отъ ночнаго нападенія еще лучше крючковъ и засововъ. Проходившіе по мосту въ этомъ мѣстѣ, почти всегда отходили отъ дома въ другую сторону, какъ-будто опасаясь, чтобъ ароматы Рене не проникли до нихъ сквозь стѣну.
   Когда Рене поселился на мосту Сен-Мишель, даже сосѣди его справа и слѣва убрались, одинъ за другимъ изъ квартиръ своихъ, такъ-что оба сосѣдніе съ Рене дома опустѣли. Впрочемъ, не смотря на это запустѣніе, запоздалые прохожіе видѣли сквозь запертыя ставни этихъ домовъ свѣтъ и слышали какіе-то звуки, похожіе на жалобы. Это доказывало, что какія-то существа посѣщаютъ странное жилище. Неизвѣстно только было, къ этому или къ тому міру принадлежатъ они.
   Это было причиною, что сосѣди двухъ опустѣвшихъ домовъ подумывали иногда, не лучше ли и имъ, подобно сосѣдямъ, убраться подальше?
   Такая страшная слава давала Рене возможность имѣть въ своей квартирѣ огонь дольше назначеннаго часа.
   Такъ-какъ мы предполагаемъ, что философія XVIII столѣтія уничтожила въ нашемъ читателѣ вѣру въ магію и маговъ, то и приглашаемъ его войдти съ нами въ это жилище, распространявшее около себя такой ужасъ въ эпоху суевѣрія.
   Лавка въ нижнемъ этажѣ темна и пуста до восьми часовъ вечера; въ это время закрываютъ ее и не отворяютъ до слѣдующаго дня. Здѣсь продаются духи, мази и косметическія средства всѣхъ сортовъ, составленныя искуснымъ химикомъ. Два ученика помогаютъ ему при этой розничной продажѣ, но они не спятъ въ этомъ домѣ: ночь проводятъ они въ Улицѣ-де-Каландръ. Вечеромъ, они выходятъ незадолго до того, какъ запирается лавка; поутру прогуливаются передъ лавкой, пока она не отворится.
   Итакъ, эта лавка теперь темна и безмолвна.
   Въ лавкѣ, довольно-широкой и глубокой, двѣ двери: каждая ведетъ на лѣстницу. Одна лѣстница идетъ въ самой стѣнѣ, -- это боковая; другая, наружная, видна съ набережной, что теперь набережная des Augustins, и съ берега, гдѣ теперь набережная Орфевръ.
   Обѣ лѣстницы ведутъ въ комнату перваго этажа.
   Эта комната одинаковой величины съ комнатою въ нижнемъ этажѣ. Только занавѣсъ, висящій по направленію моста, раздѣляетъ ее на двѣ половины. Въ глубинѣ перваго отдѣленія дверь, ведущая къ наружной лѣстницѣ. Съ боку втораго отдѣленія другая дверь ведетъ къ потайной лѣстницѣ; но двери этой невидно, потому-что она закрыта высокимъ рѣзнымъ шкифомъ. Только Катерина и Рене знаютъ о ея существованіи; сюда входитъ Катерина и отсюда выходитъ; здѣсь, приложивъ глазъ или ухо къ шкафу, въ которомъ продѣланы отверстія, она слышитъ и видитъ все, что происходитъ въ комнатѣ.
   Въ этомъ второмъ отдѣленіи есть еще двѣ другія боковыя двери, нисколько-нескрытыя. Одна ведетъ въ маленькую комнату, освѣщенную сквозь крышу; все убранство ея состоитъ изъ печи, колбъ, ретортъ и тому подобнаго: это лабораторія алхимика. Другая ведетъ въ коморку еще болѣе странную: здѣсь вовсе нѣтъ свѣта, нѣтъ ни ковровъ, ни мёбели,-- есть только родъ каменнаго алтаря. Полъ состоитъ изъ каменной плиты, наклоненной отъ центра комнаты къ стѣнамъ; вдоль стѣнъ пробѣгаетъ жолобокъ и оканчивается воронкой, черезъ отверстіе которой виднѣется мрачная вода Сены. На вбитыхъ въ стѣну гвоздяхъ висятъ инструменты странной формы, но всѣ острые, какъ иголка или какъ бритва; одни блестятъ какъ зеркало, другіе мутно-сѣроватаго или темно-синяго цвѣта. Въ углу бьются двѣ черныя курицы, связанныя другъ съ другомъ за ноги: здѣсь святилище гаданій.
   Возвратимся въ среднюю комнату, раздѣленную на два отдѣленія.
   Сюда-то вводятъ обыкновенныхъ посѣтителей; здѣсь египетскіе ибисы, муміи съ золотыми повязками, крокодилъ съ разверстою пастью, мертвыя головы съ пустыми глазами и оскалившимися зубами, наконецъ старинныя, обглоданныя мышами книги, развлекаютъ вниманіе зрителя и не позволяютъ мыслямъ стремиться по прямой дорогѣ. За занавѣсомъ стоятъ стклянки, ящички, кружки страннаго вида; все это освѣщено двумя маленькими серебряными лампами, совершенно-похожими одна на другую и какъ-будто похищенными изъ какой-нибудь церкви Санта-Маріа Новелла или Деи-Серви во Флоренціи. Благовонное масло, горя въ лампахъ, изливаетъ желтоватый свѣтъ съ высоты свода.
   Рене, одинъ, сложивъ накрестъ руки и покачивая головою, ходитъ большими шагами по второму отдѣленію средней комнаты. Послѣ долгаго и мрачнаго раздумья онъ останавливается противъ песочныхъ часовъ.
   -- А! сказалъ онъ.-- Я забылъ перевернуть ихъ; песокъ, можетъ-быть, уже давно пересыпался.
   Потомъ, взглянувъ на мѣсяцъ, выходившій изъ-за чернаго облака надъ верхушкою колокольни Нотр-Дамъ, онъ продолжалъ:-- Девять часовъ. Если она пріидетъ, то пріидетъ, какъ обыкновенно, черезъ часъ или черезъ полтора. На все довольно будетъ времени.
   Въ эту минуту, на мосту послышался какой-то шумъ. Рене приложилъ ухо къ отверстію длинной трубы, которой противоположной конецъ выходилъ на улицу въ видѣ мѣдной головы.
   -- Нѣтъ, сказалъ онъ, это не она, и не онѣ. Это мужскіе шаги; они остановились у моихъ дверей... идутъ сюда.
   Послышались три удара.
   Рене быстро сошелъ внизъ. Впрочемъ, не отворяя еще дверей, онъ сталъ прислушиваться.
   Три удара повторились.
   -- Кто тамъ? спросилъ Рене.
   -- Развѣ непремѣнно надо объявить имена? спросилъ чей-то голосъ.
   -- Непремѣнно, отвѣчалъ Рене.
   -- Въ такомъ случаѣ, я графъ Аннибалъ де-Коконна, сказалъ тотъ же голосъ.
   -- А я Леракъ де-ла-Моль, прибавилъ другой голосъ.
   -- Погодите немножко, господа. Сейчасъ.
   Рене отодвинулъ задвижки, отворилъ пришедшимъ дверь, и заперъ ее за ними только за замокъ. Потомъ повелъ ихъ по наружной лѣстницѣ во второе отдѣленіе.
   Ла-Моль, входя, тихонько перекрестился; онъ былъ блѣденъ, и руки его дрожали.
   Коконна осмотрѣлъ всѣ вещи одну за другою и, встрѣтивъ, между-прочимъ, дверь, ведущую въ коморку, хотѣлъ отворить ее.
   -- Извините! произнесъ Рене важнымъ голосомъ, останавливая Коконна: -- дѣлающіе мнѣ честь своимъ посѣщеніемъ, остаются только въ этой комнатѣ.
   -- А! Это дѣло другое; отвѣчалъ Коконна: -- къ-тому же, мнѣ хочется присѣсть.
   И онъ сѣлъ на стулъ.
   Настала минута глубокаго молчанія. Рене ждалъ, что кто-нибудь изъ молодыхъ людей начнетъ объясненіе. Среди общей тишины слышенъ былъ свистъ отъ дыханія Коконна, невполнѣ еще выздоровѣвшаго.
   -- Рене! сказалъ онъ наконецъ.-- Вы человѣкъ искусный: скажите, пожалуйста, останусь ли я навсегда калекой, то-есть, съ одышкой, такъ-что не могу ни ѣздить верхомъ, ни владѣть оружіемъ?
   Рене приложилъ ухо къ груди Коконна и началъ внимательно прислушиваться къ движенію легкихъ.
   -- Вы выздоровѣете, графъ.
   -- Право?
   -- Увѣряю васъ.
   -- Это меня радуетъ.
   Опять воцарилось молчаніе.
   -- Не желаете ли вы еще что-нибудь узнать?
   -- Желаю, отвѣчалъ Коконна: -- я желаю узнать, точно ли я влюбленъ?
   -- Вы влюблены, отвѣчалъ Рене.
   -- Почему вы это знаете?
   -- Потому-что вы объ этомъ спрашиваете.
   -- Mordi! Чуть ли это не правда! Но въ кого?
   -- Въ ту, которая теперь кстати и некстати восклицаетъ: mordi! какъ вы.
   -- Право, Рене, вы ловкій человѣкъ! сказалъ изумленный Коконна.-- Теперь твоя очередь, ла-Моль.
   Ла-Моль покраснѣлъ и смѣшался.
   -- Что за чортъ! говори же! сказалъ Коконна.
   -- Говорите, сказалъ флорентинецъ.
   -- Я, проговорилъ ла-Моль дрожащимъ голосомъ:-- я не спрошу у васъ, влюбленъ ли я, потому-что знаю это очень-хорошо и не стараюсь обмануть себя; ео скажите, буду ли я любимъ? Все, что подавало мнѣ сначала надежду, приводитъ меня теперь въ отчаяніе.
   -- Но, можетъ-быть, вы не сдѣлали всего, что надо.
   -- А что же тутъ дѣлать? Я думаю, слѣдуетъ только доказать уваженіемъ и преданностью, что я люблю ее глубоко и истинно?
   -- Вы знаете, сказалъ Рене: -- что эти доказательства имѣютъ иногда очень-мало силы.
   -- Такъ должно, значитъ, отчаяваться?
   -- Нѣтъ, надо обратиться къ наукъ. Въ человѣческой натурѣ есть антипатіи, которыя можно побѣдить, есть и симпатіи, которыя можно пробудить насильно. Желѣзо не магнитъ; но если оно намагничено, оно также притягиваетъ къ себѣ желѣзо.
   -- Конечно, конечно, сказалъ ла-Моль:-- но я не люблю заговоровъ.
   -- А! въ такомъ случаѣ, не зачѣмъ было и приходить.
   -- Полно ребячиться, сказалъ Коконна.-- Рене, не можете ли вы мнѣ показать чорта?
   -- Нѣтъ, не могу.
   -- Жаль; мнѣ хотѣлось бы сказать ему слова два: это, можетъ-быть, придало бы смѣлости ла-Молю.
   -- Такъ и быть! сказалъ ла-Моль.-- Безъ обиняковъ: мнѣ говорили о восковыхъ подобіяхъ любимой особы? Средство ли это?
   -- И вѣрнѣйшее.
   -- И это нисколько не повредитъ здоровью любимой особы, не укоротитъ ея жизни?
   -- Нисколько.
   -- Такъ испытаемъ его.
   -- Хочешь, чтобъ я началъ? спросилъ Коконна.
   -- Нѣтъ, отвѣчалъ ла-Моль: -- я началъ и кончу самъ.
   -- Вы сильно, страстно желаете знать истину, ла-Моль? спросилъ флорентинецъ.
   -- До смерти, отвѣчалъ ла-Моль.
   Въ эту минуту, кто-то постучался въ дверь съ улицы; но стукъ былъ такъ тихъ, что его услышалъ одинъ Рене, и то вѣроятно потому только, что ждалъ его.
   Предлагая пустые вопросы ла-Молю, онъ безъ всякаго принужденія приблизилъ ухо къ слуховой трубѣ и услышалъ чей-то голосъ, приковавшій къ себѣ все его вниманіе.
   -- Теперь обдумайте свое желаніе, сказалъ онъ: -- и назовите любимую особу.
   Ла-Моль сталъ на колѣни, какъ-будто обращаясь къ божеству, а Рене, вышелъ въ первое отдѣленіе, безъ шума скользнулъ по лѣстницъ; черезъ минуту, легкіе шаги раздались въ лавкѣ.
   Ла-Моль, вставая, опять увидѣлъ передъ собою Рене; въ рукахъ у флорентинца была маленькая восковая фигура, посредственной отдѣлки, въ коронѣ и мантіи.
   -- Вы все-таки хотите, чтобъ царственная особа любила васъ? спросилъ парфюмеръ.
   -- Да; пусть утрачу я жизнь, пусть погублю душу,-- все равно! отвѣчалъ ла-Моль.
   -- Хорошо, сказалъ Флорентинецъ, обмочивъ концы своихъ пальцевъ въ воду въ какомъ-то кувшинѣ; онъ обрызгалъ ею голову фигурки, произнося латинскія слова.
   Ла-Моль вздрогнулъ; онъ чувствовалъ, что совершается преступленіе.
   -- Что это вы дѣлаете? спросилъ онъ.
   -- Я крещу эту фигурку именемъ вашей любезной.
   -- Но какая цѣль?..
   -- Цѣль -- возбудить симпатію.
   Ла-Моль открылъ ротъ, желая прекратить дальнѣйшее дѣйствіе; но насмѣшливый взглядъ Коконна остановилъ его.
   Рене, замѣтившій это движеніе, остановился.
   -- На это необходима полная воля, сказалъ онъ.
   -- Продолжайте, отвѣчалъ ла-Моль.
   Рене написалъ на красной полоскѣ бумаги какіе-то кабалистическіе знаки, продѣлъ бумажку въ ушко стальной иглы, и кольнулъ фигурку въ сердце.
   Странное дѣло! изъ раны показалась капелька крови. Въ-слѣдъ за тѣмъ Рене сжегъ бумажку.
   Жарь иглы растопилъ около нея воскъ и высушилъ каплю крови.
   -- Итакъ, сказалъ Рене: -- силою симпатіи ваша любовь протекаетъ въ сердце любимой вами женщины и зажжетъ въ немъ взаимное чувство.
   Коконна, какъ вольнодумецъ, потихоньку подсмѣивался; но ла-Моль, влюбленный и суевѣрный, почувствовалъ, что холодный потъ выступаетъ у него на лбу.
   -- Приложите теперь свои губы къ губамъ статуйки и произнесите:
   -- Маргерита, я люблю тебя! Ко мнѣ, Маргерита!
   Ла-Моль повиновался.
   Въ это время послышалось, что отворились двери во второй комнатѣ, и раздался шелестъ легкихъ шаговъ. Коконна, любопытный и недовѣрчивый, выхватилъ кинжалъ; онъ опасался, что если вздумаетъ приподнять занавѣску, то Рене опять его остановитъ, и потому сдѣлалъ въ ней прорѣзъ кинжаломъ и приложилъ къ нему глазъ. Въ ту же минуту онъ вскрикнулъ отъ изумленія, и на его крикъ отвѣчали крикомъ два женскіе голоса.
   -- Что тамъ? спросилъ ла-Моль, чуть не выронивъ изъ рукъ восковую фигуру, которую Рене успѣлъ взять у него.
   -- Герцогиня де-Неверъ и королева Маргерита здѣсь, отвѣчалъ Коконна.
   -- Ну, что, невѣрующіе? спросилъ Рене съ мрачною улыбкою.-- Вы и теперь сомнѣваетесь еще въ силѣ симпатіи?
   Ла-Моль окаменѣлъ при видѣ королевы; Коконна потерялся на минуту, увидѣвъ герцогиню. Онъ вообразилъ себѣ, что колдовство Рене вызвало духъ Маргериты; другой, видя полурастворенную дверь, въ которую проскользнули милыя тѣни, скоро объяснилъ себѣ это чудо самымъ естественнымъ образомъ.
   Между-тѣмъ, какъ ла-Моль крестился, Коконна, имѣвшій время надѣлать себѣ философскихъ вопросовъ и отогнать злаго духа кропиломъ, называемымъ невѣріемъ, Коконна замѣтилъ въ прорѣзъ занавѣски изумленіе герцогини и довольно-саркастическую улыбку Маргериты. Онъ понялъ, что минута была рѣшительна, и что за друга можно сказать то, чего не скажешь за самого-себя. Онъ прямо подошелъ не къ герцогинѣ, а къ Маргеритѣ, и ставъ на колѣно, воскликнулъ голосомъ, которому свистъ отъ его раны придавалъ какую-то особенную силу выраженія:
   -- Ваше величество! Рене, по просьбѣ друга моего, ла-Моля, вызывалъ въ эту самую минуту вашу тѣнь. Къ величайшему удивленію моему, тѣнь ваша явилась въ сопровожденіи дорогаго для меня тѣла. Тѣнь ея величества королевы наваррской! Не угодно ли сказать тѣлу вашей спутницы, чтобъ оно перешло на другую сторону занавѣски?
   Маргерита засмѣялась и сдѣлала герцогинѣ знакъ перейдти, куда говорилъ Коконна.
   -- Ла-Моль, другъ мой! сказалъ Коконна.-- Будь краснорѣчивъ, какъ Демосѳенъ, какъ Цицеронъ, какъ л'Опиталь! Увѣрь герцогиню де-Неверъ, что я преданнѣйшій, вѣрнѣйшій слуга ея! Не забудь -- дѣло идетъ о моей жизни!
   -- Но... проговорилъ ла-Моль.
   -- Дѣлай, что я говорю. Вы, Рене, смотрите, чтобъ никто не помѣшалъ намъ.
   Рене повиновался.
   -- Mordi! сказала Маргерита: -- вы сметливы. Извольте, я васъ слушаю; что хотите вы сказать мнѣ?
   -- Я долженъ сказать вамъ, что тѣнь моего друга (это тѣнь; доказательство: онъ не можетъ выговорить ни слова) -- такъ я долженъ объявить вамъ, что эта тѣнь умоляетъ меня воспользоваться моею тѣлесною способностью внятно произносить слова, и сказать вамъ:-- Прекрасная тѣнь! Бѣдный ла-Моль лишился и тѣла и дыханія изъ-за вашихъ суровыхъ взглядовъ. Еслибъ вы были вы-сами, я скорѣе попросилъ бы Рене запрятать меня въ какую-нибудь стклянку, а ужь ни за что не рѣшился бы сказать этого дочери Генриха II-го, сестрѣ Карла ІХ-го, супругѣ короля наваррскаго. Но тѣни не причастны земной гордости и не сердятся за то, что ихъ любятъ. Попросите же ваше тѣло хоть немного полюбить душу ла-Моля, бѣдную, страждущую душу,-- душу, обиженную сперва дружбою, которая нѣсколько разъ пронзала его шпагой; душу, опаленную огнемъ вашихъ глазъ, огнемъ, который въ тысячу разъ истребительнѣе огня преисподней. Сжальтесь надъ бѣдною душою. Полюбите немножко того, кто нѣкогда былъ прекраснымъ ла-Молемъ, и если вы лишены слова, улыбнитесь, привѣтствуйте его рукою. Душа моего друга очень-понятлива, она сейчасъ пойметъ васъ. Улыбнитесь же,-- или mordi! я проколю шпагою Рене, чтобъ онъ заставилъ такъ кстати-вызванную тѣнь вашу сдѣлать что-нибудь не очень для нея приличное.
   Коконна произнесъ эту рѣчь съ позою Энея, низходящаго въ адъ; Маргерита не могла удержаться отъ громкаго смѣха и, сохраняя приличное царской тѣни молчаніе, протянула къ Коконна руку. нъ учтиво взялъ ея руку и воскликнулъ:
   -- Тѣнь моего друга! Пріиди сюда немедленно! Ла-Моль, дрожа, въ замѣшательствѣ, подошелъ.
   -- Хорошо, сказалъ Коконна, взявъ его за затылокъ: -- теперь наклони свое смуглое безтѣлесное лицо къ духовной бѣлизнѣ этой ручки.
   И Коконна, подкрѣпивъ слова свои жестомъ, соединилъ красивую ручку съ губами ла-Моля; онъ продержалъ ихъ такъ съ минуту, и ручка вовсе не старалась освободиться изъ плѣна.
   Маргерита не переставала улыбаться; по герцогиня, пораженная неожиданною встрѣчею съ молодыми людьми, не улыбалась. Къ-тому же, она почувствовала первое движеніе ревности: Коконна не долженъ былъ, по ея мнѣнію, до такой степени забывать свои дѣла изъ-за чужихъ.
   Ла-Моль замѣтилъ, какъ нахмурила она брови, какъ грозно сверкнули ея глаза, и, не смотря на собственное упоеніе, понялъ, какой опасности подвергается другъ его,-- догадался, что можно сдѣлать для его спасенія.
   Онъ всталъ и оставилъ руку Маргериты въ рукѣ Коконна; потомъ подошелъ къ герцогинѣ, взялъ ее за руку, и ставъ за колѣно, произнесъ:
   -- Прекраснѣйшая, достойнѣйшая любви женщина. Я говорю о живыхъ женщинахъ, а не о тѣняхъ, прибавилъ онъ, съ улыбкою оглянувшись на Маргериту.-- Позвольте душѣ, освобожденной отъ своей земной оболочки, исправить отсутствіе тѣла, увлекшагося матеріальною дружбою. Коконна человѣкъ твердый и смѣлый; тѣло, можетъ-быть, очень-красивое собою, но бренное, какъ всѣ тѣла. Omnis саго foenum. Не смотря на то, что онъ съ утра до вечера читаетъ мнѣ панегирики за вашъ счетъ, не смотря на то, что онъ въ вашихъ глазахъ наносилъ изумительные удары врагамъ, -- онъ, этотъ боецъ, столь краснорѣчиво говорящій къ тѣни, не смѣетъ обратиться къ женщинѣ. Вотъ почему онъ прибѣгъ къ тѣни королевы, и поручилъ мнѣ заговорить съ вашимъ прекраснымъ тѣломъ,-- сказать вамъ, что онъ повергаетъ къ стопамъ вашимъ свое сердце и душу, проситъ подарить его божественнымъ взглядомъ, сдѣлать ему изящною рукою знакъ приблизиться, сказать ему гармоническимъ голосомъ одно изъ тѣхъ словъ, которыя навсегда остаются въ памяти; въ противномъ случаѣ, онъ просилъ меня вторично пронзить его моею шпагою,-- а шпага моя не тѣнь: это настоящій клинокъ. Онъ не можетъ жить, если вы не позволите ему жить исключительно для васъ.
   Коконна произнесъ свою рѣчь съ силою и жаромъ; ла-Моль высказалъ въ своихъ словахъ много чувства и умиленія.
   Глаза Анріэтты, внимательно выслушавшей ла-Моля, обратились на Коконна; она хотѣла увидѣть, согласуется ли лицо его съ любовною рѣчью его друга. Вѣроятно, она осталась довольна выраженіемъ его лица: покраснѣвъ, съ стѣсненнымъ дыханіемъ, она сказала ему улыбаясь:
   -- Это правда?
   -- Mordi! воскликнулъ Коконна, очарованный ея взглядомъ.-- Правда ли! Да, правда, клянусь жизнью и смертью!
   -- Такъ подойдите же, сказала Анріэтта, протягивая ему руку.
   Коконна бросилъ въ воздухъ свой бархатный беретъ, и въ одинъ скачокъ очутился возлѣ герцогини. Ла-Моль, подозванный Маргеритою, сдѣлалъ съ своимъ товарищемъ любовное chassez-croisez.
   Въ эту минуту, Рене появился у дверей въ глубинѣ комнаты.
   -- Тише! сказалъ онъ такимъ голосомъ, что весь пылъ любви вдругъ угасъ:-- тише!
   И въ толщѣ стѣны послышался скрипъ желѣза, поворачиваемаго въ замкѣ, и визгъ двери на петляхъ.
   -- Но, кажется, никто не имѣетъ права войдти сюда, когда мы здѣсь? гордо сказала Маргерита.
   -- Даже и королева-мать? шопотомъ спросилъ Рене.
   Маргерита въ то же мгновеніе бросилась по наружной лѣстницѣ, увлекая за собою ла-Моля; Анріэтта и Коконна послѣдовали за ними.
   Всѣ четверо улетѣли, какъ улетаютъ съ вѣтки дерева испуганныя птички.
   

IV.
Черныя куры.

   Обѣ парочки успѣли улетѣть только-что во-время. Въ ту самую минуту, когда Коконна и герцогиня де-Неверъ выходили изъ комнаты, Катерина отмыкала замокъ во второй двери, и при входѣ въ комнату могла слышать скрипъ лѣстницы подъ ногами уходящихъ.
   Она оглянулась внимательно, и, устремивъ потомъ подозрительный взоръ на Рене, почтительно передъ ней склонившагося, спросила:
   -- Кто здѣсь былъ?
   -- Влюбленные, которые успокоились, когда я сказалъ имъ, что они любятъ другъ друга.
   -- Оставимъ ихъ въ покоѣ, сказала Катерина, пожимая плечами.-- Никого здѣсь больше нѣтъ?
   -- Никого, исключая вашего величества и мен.
   -- Сдѣлали вы то, что я говорила?
   -- На-счетъ черныхъ куръ?
   -- Да.
   -- Онѣ готовы, ваше величество.
   -- Ахъ, еслибъ вы были Еврей! проговорила Катерина.
   -- Я -- Еврей? зачѣмъ?
   -- Вы могли бы прочесть драгоцѣнныя писанія Евреевъ о жертвоприношеніяхъ. Я велѣла перевести для себя одну изъ этихъ книгъ; тамъ сказано, что Евреи не искали предзнаменованій, подобно Римлянамъ, въ сердцѣ или въ печени: они искали ихъ въ расположеніи мозга и въ очертаніи буквъ, начертанныхъ на немъ всемогущею рукою судьбы.
   -- Да, ваше величество, я слышалъ то же самое отъ одного стараго раввина, моего хорошаго знакомаго.
   -- Эти буквы, продолжала Катерина: -- разоблачаютъ цѣлую жизнь. Только халдейскіе мудрецы совѣтуютъ...
   -- Что же они совѣтуютъ? спросилъ Рене, видя, что Катерина остановилась.
   -- Совѣтуютъ дѣлать опыты надъ человѣческимъ мозгомъ, который больше развитъ и въ которомъ больше симпатіи съ волею гадателя.
   -- Ваше величество очень-хорошо знаете, что это невозможно, замѣтилъ Рене.
   -- По-крайней-мѣрѣ, трудно; еслибъ мы знали это въ варѳоломеевскую ночь... вотъ была богатая жатва, Рене! Но при первомъ осужденномъ... я объ этомъ подумаю. Пока удовольствуемся тѣмъ, что теперь возможно. Комната для жертвоприношеній готова?
   -- Готова, ваше величество.
   -- Пойдемъ.
   Рене зажегъ свѣчу, составленную изъ различныхъ веществъ; она распространяла то тонкій, то смрадный запахъ, доказывавшій разнородность ея состава. Освѣщая дорогу Катеринѣ, онъ первый вошелъ въ комнату.
   Катерина сама выбрала изъ множества инструментовъ ножъ синей стали, а Рене пошелъ за одною изъ лежавшихъ въ углу куръ.
   -- Какъ же мы распорядимся?
   -- Посовѣтуемся съ печенью одной и съ мозгомъ другой курицы. Если результатъ обоихъ опытовъ будетъ одинъ и тотъ же, надобно будетъ имъ повѣрить; особенно, если они будутъ согласны съ предшествовавшими.
   -- Съ чего же мы начнемъ?
   -- Съ печени.
   -- Хорошо, сказалъ Рене. Онъ привязалъ курицу на маленькій алтарь за два кольца, вдѣланныя съ двухъ концовъ его, такъ-что животное, лежа на спинѣ, могло только биться, не двигаясь съ мѣста.
   Катерина разсѣкла грудь его однимъ ударомъ. Курица вскрикнула три раза и издохла.
   -- Опять крикнула три раза, проговорила Катерина:-- три знака смерти.-- Потомъ она вскрыла ея тѣло.
   -- И печень обращена влѣво, продолжала она:-- постоянно влѣво. Тройная смерть и въ-слѣдъ за тѣмъ паденіе. Не ужасно ли это, Рене?
   -- Посмотримъ, что скажетъ второй опытъ.
   Рене отвязалъ тѣло курицы, бросилъ его въ уголъ, и пошелъ за другою. Но другая курица, предчувствуя судьбу свою, старалась ускользнуть отъ смерти бѣгая вокругъ комнаты. Наконецъ ее прижали въ уголъ, но она перелетѣла черезъ голову Рене и погасила на лету магическую свѣчу, бывшую въ рукѣ Катерины.
   -- Видите, Рене, сказала Катерина,-- Такъ угаснетъ родъ нашъ. Смерть дохнетъ на него, и онъ исчезнетъ съ лица земли. Три сына, однакоже, три сына!.. проговорила она печально.
   Рене взялъ погасшую свѣчу и вышелъ зажечь ее въ другую комнату.
   Когда онъ возвратился, курица лежала забившись головою въ воронку.
   -- На этотъ разъ я предупрежу крикъ, сказала Катерина.-- Я отсѣку ей голову съ-разу.
   И дѣйствительно, когда курицу привязали, Катерина однимъ ударомъ снесла ей голову. Посреди послѣднихъ судорогъ клювъ три раза открылся и закрылся.
   -- Видишь ли, сказала въ ужасѣ Катерина:-- она не могла крикнуть, она зѣвнула три раза. Три, и вѣчно три! Они умрутъ всѣ трое. Посмотримъ теперь на мозгѣ.
   Катерина срѣзала поблѣднѣвшій гребень животнаго, осторожно вскрыла черепъ, и, раздвинувъ его такъ, чтобъ можно было видѣть возвышенія мозга, старалась найдти въ кровавыхъ чертахъ мозговой оболочки изображеніе какой-нибудь буквы.
   -- Опять! сказала она: -- опять! И теперь еще яснѣе, нежели когда-нибудь! Подойди, посмотри.
   Рене подошелъ.
   -- Что это за буква? спросила Катерина, указывая на мозгъ.
   -- Это Г, отвѣчалъ Рене.
   -- Сколько разъ повторяется она?
   Рене счелъ.
   -- Четыре раза, сказалъ онъ.
   -- Ну, что, не правда ли? Это значитъ: Генрихъ IV... О! сказала она, бросая ножъ:-- я проклята въ моемъ потомствѣ.
   Ужасенъ былъ блѣдный видъ этой женщины, озаренной тусклымъ пламенемъ свѣчи.
   -- Онъ будетъ царствовать, сказала она съ улыбкою отчаянія: -- онъ будетъ царствовать!
   -- Онъ будетъ царствовать, повторилъ Рене въ глубокомъ раздумьѣ.
   Но мрачное выраженіе скоро исчезло съ лица Катерины при свѣтѣ мысли, блеснувшей въ душъ ея.
   -- Рене, сказала она, протягивая руку къ Флорентинцу, но не подымая головы своей, поникшей на грудь.-- Рене, слышалъ ли ты ужасную исторію о перузскомъ докторѣ, который, посредствомъ ядовитой помады, разомъ отравилъ и дочь свою и ея любовника?
   -- Слышалъ, ваше величество.
   -- И этотъ любовникъ былъ...? продолжала Катерина задумчиво.
   -- Король Владиславъ.
   -- Да, правда. Знаешь ты подробности этой исторіи?
   -- У меня есть старая книга; тамъ все описано.
   -- Такъ пойдемъ въ другую комнату; ты одолжишь мнѣ эту книгу.
   Оба вышли изъ коморки, и Рене замкнулъ дверь за собою.
   -- Прикажете, ваше величество, распорядиться на-счетъ новыхъ жертвоприношеній? спросилъ флорентинецъ.
   -- Нѣтъ, Рене, нѣтъ; теперь я достаточно убѣждена. Подождемъ, пока можно будетъ употребить въ дѣло голову какого-нибудь осужденнаго, и въ день казни ты условишься съ палачомъ.
   Рене поклонился въ знакъ согласія, подошелъ со свѣчою въ рукахъ къ книжнымъ полкамъ, сталъ на стулъ, взялъ книгу и подалъ ее королевѣ.
   Катерина раскрыла ее.
   -- Что это такое? спросила она.-- "О способѣ воспитанія кречетовъ и соколовъ, и о лучшихъ средствахъ дѣлать ихъ смѣлыми и всегда готовыми на охоту".
   -- Ахъ, извините, ваше величество! я ошибся. Это охотничье сочиненіе, написанное однимъ луккскимъ ученымъ для знаменитаго Каструччіо Кастракани. Оно стояло рядомъ съ той книгой, и въ одинаковомъ переплетѣ. Я ошибся. Впрочемъ, это драгоцѣ .
   -- Братъ, -- сказалъ онъ, обращаясь къ Генриху, -- пойдете вы сегодня утромъ къ королю играть въ мячъ?
   -- Король дѣлаетъ мнѣ честь, приглашая меня, или же это любезность съ вашей стороны?-- спросилъ Генрихъ.
   -- Король ничего не говорилъ мнѣ,-- сказалъ, немного смутившись, герцогъ.-- Но вѣдь вы обыкновенно играете съ нимъ.
   Генрихъ улыбнулся. Много важныхъ перемѣнъ произошло со времени его послѣдней партіи съ королемъ и не было бы ничего удивительнаго, если бы Карлъ IX перемѣнилъ своихъ партнеровъ.
   -- Хорошо, я пойду, -- съ улыбкой сказалъ Генрихъ.
   -- Такъ идемъ.
   -- Ты уже уходишь, Франсуа?-- спросила Маргарита.
   -- Да.
   -- У тебя есть какое-нибудь спѣшное дѣло?
   -- Очень спѣшное.
   -- А если я попрошу тебя остаться на нѣсколько минутъ? Подобная просьба была такой рѣдкостью со стороны Маргариты, что Франсуа, то краснѣя, то блѣднѣя, молча смотрѣлъ на нее.
   "Что такое она хочетъ ему сказать?" -- подумалъ Генрихъ удивленный не менѣе герцога Алансонскаго.
   Маргарита, какъ бы угадавъ мысли мужа, обернулась къ нему.
   -- Вы можете, если угодно, итти къ королю,-- сказала она съ очаровательной улыбкой.-- Тайна, которую я хочу открыть моему брату, уже извѣстна вамъ; вчера вы отклонили мою просьбу, касающуюся этой самой тайны. А потому я не хочу надоѣдать вашему величеству, повторяя въ вашемъ присутствіи просьбу, которая, повидимому, произвела на васъ непріятное впечатлѣніе.
   -- Что же это такое?-- спросилъ Франсуа, съ удивленіемъ смотря то на Маргариту, то на короля.
   -- Ага!-- сказалъ Генрихъ, краснѣя отъ досады.-- Я понимаю, на что вы намекаете. Очень сожалѣю, что не могу оказать графу ла-Молю гостепріимство, которое, впрочемъ, ни въ какомъ случаѣ не охранило бы его отъ опасности. Но я охотно рекомендую герцогу Алансонскому человѣка, въ которомъ вы принимаете такое участіе.. Можетъ-быть, даже, -- прибавилъ онъ, чтобы придать еще больше силы своимъ словамъ, -- можетъ-быть, даже вашъ братъ придумаетъ какой-нибудь способъ оставить графа де-ла-Моля... здѣсь... возлѣ васъ... что будетъ самое лучшее, не правда ли?
   "Отлично, -- подумала Маргарита.-- Вдвоемъ они сдѣлаютъ то, чего иначе не сдѣлалъ бы ни одинъ изъ нихъ".
   -- Вы должны объяснить герцогу, ваше величество, -- сказала она, -- почему мы интересуемся графомъ.
   И, отворивъ дверь кабинета, она позвала ла-Моля.
   Попавшій въ ловушку Генрихъ въ двухъ словахъ разсказалъ герцогу Алансонскому, какъ де-ла-Моль пріѣхалъ въ Парижъ и какъ онъ былъ раненъ, когда шелъ въ Лувръ, чтобы передать ему письмо д'Оріака.
   Когда король кончилъ свой разсказъ, герцогъ обернулся; вышедшій изъ кабинета ла-Моль стоялъ около него.
   Увидавъ красиваго и блѣднаго молодого человѣка, привлекательнаго не только своей красотой, но и блѣдностью, Франсуа почувствовалъ, что въ сердце его закрадываются новыя опасенія. Маргарита затронула сразу и его ревность и его самолюбіе.
   -- Братъ, -- сказала она, -- ручаюсь, что этотъ молодой человѣкъ будетъ полезенъ тому, кто пожелаетъ воспользоваться его услугами. Если ты возьмешь его къ себѣ на службу, онъ найдетъ въ тебѣ могущественнаго покровителя, а ты въ немъ -- преданнаго слугу. Въ настоящее время нужны вѣрные союзники, въ особенности тому,-- проговорила она такъ тихо, что только герцогъ Алансонскій могъ слышать ее, -- кто честолюбивъ и имѣетъ несчастье быть только третьимъ принцемъ французскаго королевскаго дома.
   Сказавъ это, Маргарита приложила палецъ къ губамъ въ знакъ того, что она высказала еще далеко не всю свою мысль.
   -- Кромѣ того, -- прибавила она, -- можетъ-быть, ты не согласишься съ Генрихомъ и найдешь неприличнымъ, чтобы этотъ молодой человѣкъ помѣщался такъ близко отъ моей комнаты.
   -- Сестра,-- быстро отвѣтилъ Франсуа,-- если графъ де-ла-Моль найдетъ это удобнымъ, онъ можетъ черезъ полчаса переселиться ко мнѣ. У меня ему некого и нечего бояться. И если онъ будетъ преданъ мнѣ, то можетъ разсчитывать на мое расположеніе.
   Франсуа лгалъ: онъ въ глубинѣ души уже ненавидѣлъ ла-Моля.
   "Отлично, я не ошиблась!-- подумала Маргарита, видя, что король Наваррскій нахмурилъ брови.-- Чтобы управлять вами обоими, нужно дѣйствовать на каждаго изъ васъ посредствомъ другого. Да, я поступила очень умно. Шарлотта была бы довольна мной".
   Черезъ полчаса ла-Моль, получивъ наставленія отъ Маргариты, поцѣловалъ край ея платья и взошелъ, довольно быстро для раненаго, по лѣстницѣ, ведущей въ покои герцога Алансонскаго.
   Прошло два-три дня. Между королемъ Наваррскимъ и его женой установилось, повидимому, самое полное согласіе. Генриху позволили не отрекаться отъ своей религіи публично, но онъ отрекся въ присутствіи духовника короля и каждое утро присутствовалъ на мессѣ, которую служили въ Луврѣ. По вечерамъ онъ открыто уходилъ въ спальню жены, нѣсколько времени разговаривалъ съ нею, а потомъ чрезъ маленькую потайную дверь отправлялся къ баронессѣ де-Совъ, которая разсказала ему о посѣщеніи Екатерины и предупредила объ угрожающей ему опасности.
   Генрихъ, получая свѣдѣнія съ двухъ сторонъ, удвоилъ осторожность въ своихъ сношеніяхъ съ королевой матерью, и не безъ основанія, такъ какъ лицо Екатерины стало мало-по-малу проясняться. Разъ утромъ Генрихъ даже увидалъ привѣтливую улыбку на ея блѣдныхъ губахъ. Въ этотъ день онъ, какъ ни трудно это было ему, не ѣлъ ничего, кромѣ яицъ, которыя велѣлъ сварить при себѣ, и пилъ одну только воду, которую зачерпывали изъ Сены при немъ.
   Убійства продолжались, но число ихъ постепенно уменьшалось. Въ послѣдніе дни было убито столько гугенотовъ, что ихъ оставалось уже немного. Большая часть погибла вовремя рѣзни, многіе бѣжали, нѣкоторые скрывались.
   Время отъ времени шумъ и суматоха поднимались то въ одной, то въ другой части города. Это случалось,, когда находили какого-нибудь гугенота. Несчастнаго убивали тутъ же на мѣстѣ или устраивали публичную казнь, смотря по тому, настигали ли его въ такомъ закоулкѣ, откуда не было выхода, или же ему удавалось бѣжать. Въ послѣднемъ случаѣ ликовала та часть города, гдѣ это происходило. Убійства нисколько не умѣрили ярость католиковъ; напротивъ, чѣмъ меньше гугенотовъ оставалось, тѣмъ съ большимъ ожесточеніемъ разыскивали они ихъ.
   Карлу IX очень нравилась эта охота на гугенотовъ. А когда онъ самъ не могъ принимать въ ней участія, то наслаждался, слушая, какъ охотятся другіе.
   Разъ, послѣ игры шарами, которая, вмѣстѣ съ охотой и игрой въ мячъ, была его любимой забавой, онъ съ сіяющимъ лицомъ вошелъ къ матери въ сопровожденіи своей обычной свиты.
   -- Я принесъ вамъ хорошее извѣстіе, матушка, -- сказалъ онъ, цѣлуя королеву, которая, замѣтивъ его радостное настроеніе, уже старалась отгадать причину этого.-- Вотъ такъ новость, чортъ побери! Вѣдь знаменитый трупъ адмирала, который считали погибшимъ, неожиданно нашелся!
   -- Неужели?-- сказала Екатерина.
   -- Да, да, нашелся! Вы, навѣрное, думали, какъ и я, что собаки разорвали его, но мы оба ошибались. Моему народу, моему славному, доброму народу пришла прекрасная мысль: онъ повѣсилъ адмирала на монфоконской висѣлицѣ!
   
   Каспара сверху внизъ столкнули,
   А снизу вздернули наверхъ.
   
   -- Ну, что же?-- спросила Екатерина!
   -- Что? А то, что съ тѣхъ поръ, какъ я узналъ о смерти этого добряка, мнѣ все время хотѣлось увидать его. Сегодня прекрасная погода, все кругомъ цвѣтетъ, воздухъ полонъ благоуханія, и я чувствую себя такимъ здоровымъ, какъ никогда. Сядемъ на коней, матушка, и поѣдемъ взглянуть на адмирала!
   -- Я съ большимъ удовольствіемъ поѣхала бы съ тобой, сынъ мой,-- отвѣтила Екатерина,-- но это невозможно: у меня назначено свиданіе, которое я не могу отложить. Къ тому же,-- прибавила она,-- отправляясь съ визитомъ къ такому важному лицу, какъ адмиралъ, мы должны пригласить съ собою весь дворъ. Это кстати дастъ прекрасный случай сдѣлать кое-какія интересныя наблюденія. Мы увидимъ, кто отправится съ нами и кто не пожелаетъ сопровождать насъ.
   -- Клянусь честью, вы правы, матушка!-- воскликнулъ король.-- Итакъ, отложимъ нашъ визитъ до завтра. Пригласите кого найдете нужнымъ, я сдѣлаю то же... Впрочемъ, нѣтъ, еще лучше не приглашать никого. Скажемъ только, что ѣдемъ на Монфоконѣ и всякій будетъ воленъ поступать, какъ угодно... До свиданія, матушка, я пойду трубить въ рогъ.
   -- Ты изнуряешь себя этимъ, Карлъ! Амбруазъ Парэ часто говоритъ тебѣ это, и онъ совершенно правъ. Это слишкомъ утомительное занятіе для тебя.
   -- Ба, ба, ба! Хорошо, еслибы смерть грозила мнѣ только отъ этого. Тогда я пережилъ бы всѣхъ, а въ томъ числѣ и Генриха, который, по увѣренію Нострадамуса, будетъ нашимъ наслѣдникомъ.
   Екатерина нахмурила брови.
   -- Больше всего опасайся того, что кажется невозможнымъ, сынъ мой, -- сказала она, -- и, пожалуйста, береги свое здоровье.
   -- Я протрублю только два или три раза, чтобы повеселить собакъ; онѣ. бѣдняжки, умираютъ со скуки. Слѣдовало бы натравить ихъ на какого-нибудь гугеноту; это доставило бы имъ большое удовольствіе.
   Выйдя отъ матери, Карлъ IX прошелъ въ свой оружейный кабинетъ, взялъ рогъ и сталъ трубить въ него съ такой силой, какая сдѣлала бы честь и самому Роланду. Трудно было понять, какъ изъ его слабаго, болѣзненнаго тѣла и блѣдныхъ губъ могло вылетать такое сильное дыханіе.
   У Екатерины было, дѣйствительно, назначено свиданіе. Черезъ нѣсколько минутъ послѣ того, какъ король удалился, вошла одна изъ ея служанокъ и шопотомъ сказала ей что-то. Екатерина встала, съ улыбкой кивнула придворнымъ и вышла изъ комнаты.
   Флорентинецъ Ренэ, съ которымъ король Наваррскій держалъ себя такъ дипломатически вечеромъ въ день св. Варѳоломея, ждалъ королеву въ ея молельнѣ.
   -- А, это вы, Ренэ!-- сказала Екатерина.-- Я съ большимъ нетерпѣніемъ ждала васъ.
   Ренэ поклонился.
   -- Получили вы вчера мою записку?-- спросила Екатерина.
   -- Да, я имѣлъ эту честь, -- отвѣтилъ Ренэ.
   -- Ну, что же, исполнили вы мое порученіе? Провѣрили вы еще разъ гороскопъ, составленный Руджіери и совершенно согласный съ предсказаніемъ Нострадамуса, который утверждаетъ, что всѣ мои три сына будутъ царствовать. Въ послѣдніе дни произошло много перемѣнъ, Ренэ, и мнѣ пришло въ голову, что судьба тоже можетъ измѣниться и будетъ не такъ жестока, какъ мы ожидали.
   -- Вашему величеству извѣстно, -- сказалъ, покачавъ головою, Ренэ, -- что никакія перемѣны не могутъ повліять на судьбу; она, напротивъ, сама управляетъ событіями.
   -- Но вы все-таки зарѣзали ягненка?
   -- Точно такъ, ваше величество, -- отвѣтилъ Ренэ.-- Повиноваться вамъ -- мой первый долгъ.
   -- И каковъ же результатъ?
   -- Все тотъ же, ваше величество.
   -- Какъ? Черный ягненокъ опять заблеялъ три раза?
   -- Опять, ваше величество.
   -- Признакъ, предвѣщающій три ужасныя смерти въ моей семьѣ!-- прошептала Екатерина.
   -- Къ несчастью, это вѣрно!-- сказалъ Ренэ.
   -- А дальше что?
   -- Во внутренностяхъ ягненка оказалось то же самое, что было и у двухъ другихъ: его печень была наклонена въ обратную сторону.
   -- Перемѣна династіи!-- пробормотала Екатерина.-- Всегда, всегда, всегда одно и то же! Но нужно же что-нибудь сдѣлать, Ренэ, какъ-нибудь предотвратить это!
   Ренэ покачалъ головой.
   -- Я уже докладывалъ вашему величеству,-- сказалъ онъ,-- что велѣнія судьбы измѣнить нельзя.
   -- Ты увѣренъ въ этомъ?-- спросила Екатерина.
   -- Да, ваше величество.
   -- Помнишь ты гороскопъ Жанны д'Альбрэ?
   -- Помню, ваше величество.
   -- Скажи мнѣ его -- я забыла.
   -- Vives honorata, marieris reformidata, regina ampMficabere.
   -- Это, кажется, значитъ, -- сказала Екатерина: -- "Ты будешь почитаема при жизни". Это невѣрно, такъ какъ она нуждалась въ самомъ необходимомъ, бѣдняжка. "Ты будешь страшна въ смерти", И это вздоръ: мы, напротивъ, смѣялись надъ ней. "Ты будешь выше, чѣмъ когда была королевой". А она умерла, и все ея величіе лежитъ въ могилѣ, на которой забыли даже написать ея имя.
   -- Ваше величество не совсѣмъ вѣрно понимаете слова: "Vives honorata". Королева Наваррская была, дѣйствительно, почитаема всѣми при жизни. Она пользовалась любовью своихъ дѣтей и уваженіемъ своихъ приверженцевъ -- любовью и уваженіемъ тѣмъ болѣе искренними, что она была бѣдна.
   -- Хорошо, пусть такъ, положимъ, ты правъ. Но какъ же переведешь ты выраженіе: "marieris reformidata"?
   -- Какъ переведу? Ну, это не трудно. "Ты будешь страшна въ смерти".
   -- Хорошо. Такъ развѣ ее боялись?
   -- Конечно. Она и умерла только потому, что ваше величество боялись ее. Олова: "Ты будешь выше, чѣмъ когда была королевой", тоже справедливы. Вѣдь вмѣсто тлѣннаго, земного вѣнца она, можетъ-быть, теперь заслужила, какъ королева и мученица, вѣнецъ небесный. И кто знаетъ, что еще предназначается ея потомству на землѣ?
   Екатерина была страшно суевѣрна. Хладнокровіе Ренэ испугало ее, пожалуй, даже больше, чѣмъ это постоянное повтореніе однихъ и тѣхъ же предвѣщаній. И такъ какъ она при каждомъ становившемся у нея на пути препятствіи думала прежде всего о томъ, какъ бы перешагнуть черезъ него, то и теперь она, повидимому, безъ всякаго перехода, спросила:
   -- Прислали духи изъ Италіи?
   -- Точно такъ, ваше величество.
   -- Пришли мнѣ ящикъ.
   -- Какихъ, ваше величество?
   -- Послѣднихъ... тѣхъ...
   Екатерина остановилась.
   -- Тѣхъ, которые особенно любила королева Наваррская?-- спросилъ Ренэ.
   -- Да, ихъ.
   -- А приготовлять ихъ, я полагаю, не нужно? Теперь ваше величество умѣете дѣлать это не хуже меня.
   -- Ты думаешь? Нужно только, чтобъ они удались.
   -- Не будетъ ли еще какихъ-нибудь приказаній, ваше величество?
   -- Нѣтъ, нѣтъ, -- задумчиво проговорила Екатерина, -- кажется, никакихъ. Но если предвѣщанія измѣнятся, тотчасъ же сообщи мнѣ. Не оставить ли намъ ягнятъ? Попробуй лучше куръ.
   -- Боюсь ваше величество, что это не поможетъ, и предвѣщанія останутся тѣ же.
   -- Дѣлай, что я приказываю.
   Ренэ поклонился и вышелъ.
   Екатерина съ минуту сидѣла, задумавшись, а потомъ встала и прошла въ свою спальню. Тамъ ожидали ее придворныя дамы, которымъ она сообщила о назначенной на слѣдующій день поѣздкѣ въ Монфоконъ.
   Эта новость служила весь вечеръ предметомъ толковъ въ городѣ и во дворцѣ. Дамы выбирали для поѣздки самые изящные костюмы, мужчины готовили оружіе и лучшихъ коней. Купцы заперли лавки и мастерскія, а народъ убилъ нѣсколько припасенныхъ на всякій случай гугенотовъ, чтобы составить подходящую компанію для трупа адмирала.
   Шумъ и суета продолжались цѣлый вечеръ и порядочную часть ночи.
   Ла-Моль проскучалъ весь день; такъ же скучно провелъ онъ и предыдущіе три дня.
   Герцогъ Алонсонскій, исполняя желаніе Маргариты, помѣстилъ его у себя, но ни разу съ тѣхъ поръ не видался съ нимъ. И ла-Моль чувствовалъ себя несчастнымъ и покинутымъ, лишившись нѣжныхъ заботъ двухъ женщинъ, изъ которыхъ одна занимала всѣ его мысли.
   Онъ получалъ кое-какія извѣстія о ней отъ хирурга Амбруаза Парэ, лѣчившаго его по ея просьбѣ; но эти извѣстія, которыя передавалъ ему пятидесятилѣтній старикъ, не знавшій или дѣлавшій видъ, что не знаетъ, какъ ла-Моля интересуетъ каждая мелочь, касающаяся Маргариты, были очень неполны и недостаточны. Разъ, впрочемъ, приходила Гильона, сама отъ себя конечно, чтобы узнать о здоровьѣ раненаго. Это посѣщеніе озарило, какъ солнечный лучъ, тюрьму ла-Моля. Онъ надѣялся, что Гильона снова придетъ, но прошло уже два дня, а она не приходила.
   Когда слухъ о предполагавшейся поѣздкѣ двора дошелъ до ла-Моля, онъ послалъ просить у герцога Алансонскаго позволенія сопровождать его.
   -- Хорошо, -- сказалъ герцогъ, даже не поинтересовавшись узнать, не повредитъ ли это раненому.-- Дайте ему одну изъ моихъ лошадей.
   Это все, что было нужно ла-Молю. Амбруазъ Парэ пришелъ, какъ всегда, сдѣлать ему перевязку. Ла-Моль объявилъ ему, что долженъ ѣхать верхомъ и просилъ его сдѣлать перевязку какъ можно крѣпче. Обѣ раны ла-Моля, на плечѣ и на груди, уже затянулись, но были еще воспалены; болѣла только одна, на плечѣ. Амбруазъ Парэ приложилъ къ нимъ намазанную камедью тафту, бывшую въ то время въ большомъ употребленіи при пораненіяхъ, и сказалъ, что поѣздка сойдетъ для больного благополучно, если онъ не будетъ слишкомъ утомляться.
   Ла-Моль былъ въ восторгѣ. Не считая небольшой слабости и легкаго головокруженія отъ потери крови, онъ чувствовалъ себя какъ нельзя лучше. Къ тому же онъ былъ увѣренъ, что Маргарита приметъ участіе въ поѣздкѣ и ему удастся увидать ее. Ужъ если посѣщеніе Гильоны принесло ему облегченіе, то насколько же благодѣтельнѣе должно было подѣйствовать на него свиданіе съ Маргаритой!
   Итакъ, ла-Моль истратилъ часть денегъ, полученныхъ имъ изъ дому при отъѣздѣ въ Парижъ, на покупку роскошнаго бѣлаго камзола и самаго лучшаго плаща, какой только нашелся у моднаго портного. У него же купилъ онъ сапоги изъ душистой кожи, какіе носили въ то время. Все это принесли ему утромъ, всего на полчаса позднѣе назначеннаго времени, такъ я что дѣлать выговоръ не стоило. Ла-Моль торопливо одѣлся и, взглянувъ въ зеркало, остался доволенъ и своимъ костюмомъ и прической. Затѣмъ онъ быстро прошелъ нѣсколько разъ взадъ и впередъ по комнатѣ. Боль, которую онъ чувствовалъ при этомъ, была довольно сильна, но онъ былъ увѣренъ, что совсѣмъ забудетъ о ней, когда увидитъ Маргариту: счастье, безъ сомнѣнія, заглушитъ боль.
   Вишневый плащъ, который ла-Моль выбралъ и велѣлъ сдѣлать нѣсколько длиннѣе, чѣмъ носили тогда, особенно шелъ къ нему.
   Въ то время, какъ эта сцена происходила въ Луврѣ, другая въ томъ же родѣ разыгрывалась въ отели Гиза.
   Человѣкъ высокаго роста, съ рыжими волосами, разсматривалъ передъ зеркаломъ красный рубецъ, очень портившій ему лицо. Онъ то расчесывалъ и душилъ свои усы, то старался сдѣлать незамѣтнымъ этотъ отвратительный рубецъ, который не поддавался никакимъ извѣстнымъ въ то время косметическимъ средствамъ и упорно появлялся на своемъ мѣстѣ. Наконецъ рыжій господинъ -- читатель, конечно, уже узналъ Коконна -- наложилъ на рубецъ толстый слой бѣлилъ и румянъ, но, къ его отчаянію, и это не помогло.
   Вдругъ счастливая мысль блеснула у него въ умѣ. Горячее августовское солнце заливало дворъ, Коконна вышелъ туда, снялъ шляпу, закрылъ глаза и минутъ десять прогуливался по двору, поднявъ лицо вверхъ и подставляя его подъ жгучіе солнечные лучи.
   Черезъ десять минутъ оно запылало какъ огонь, такъ что, по сравненію съ нимъ, рубецъ показался уже не краснымъ, а желтымъ. Очень довольный такимъ результатомъ, Коконна наложилъ на рубецъ слой румянъ, благодаря чему онъ сталъ такого же цвѣта, какъ и все лицо, а потомъ надѣлъ великолѣпный костюмъ, который принесъ ему портной еще прежде, чѣмъ онъ вздумалъ позвать его.
   Нарядившись, надушившись мускусомъ и вооружившись съ головы до ногъ, Коконна во второй разъ вышелъ на дворъ и сталъ ласкать огромнаго вороного коня, который былъ бы безукоризненно красивъ, если бы его, какъ и самого Коконна, не портилъ небольшой шрамъ отъ сабельнаго удара, полученнаго имъ во время одной изъ послѣднихъ битвъ.
   Коконна не обращалъ вниманія на этотъ маленькій недостатокъ и былъ въ такомъ же восторгѣ отъ коня, какъ и отъ самого себя. Вскочивъ на него за четверть часа до того, какъ собрались всѣ остальные, онъ сталъ объѣзжать его и на дворѣ нѣсколько времени слышалось то конское ржаніе, то на все. возможные лады любимое восклицаніе Коконна: "Mordi!" Черезъ нѣсколько времени совершенно укрощенный конь, признавъ наконецъ власть всадника, смирился и позорно подчинялся каждому его движенію. Но побѣда эта не обошлась безъ шума, а шумъ -- можетъ-быть, Коконна и разсчитывалъ на это -- привлекъ къ окну герцогиню Неверскую. Нашъ укротитель лошадей отвѣсилъ низкій поклонъ, на который она отвѣтила очаровательной улыбкой.
   Отойдя отъ окна, герцогиня велѣла позвать къ себѣ своего мажордома.
   -- Позаботились вы, чтобы завтракъ для графа Аннибала де-Коконна былъ приготовленъ какъ можно лучше?
   -- Точно такъ, баронесса. Графъ кушалъ сегодня даже съ большимъ аппетитомъ, чѣмъ обыкновенно.
   -- Хорошо, -- сказала баронесса и, отпустивъ мажордома, обратилась къ одному изъ лицъ своей свиты.
   -- Поѣдемте въ Лувръ, г. Аргюванъ, -- сказала она, -- и, пожалуйста, не выпускайте изъ вида графа Коконна. Онъ раненъ и слабъ, а я ни за что въ мірѣ не хотѣла бы, чтобы съ нимъ случилось какое-нибудь несчастіе. Это доставило бы удовольствіе гугенотамъ, которые питаютъ къ нему страшную злобу съ Варѳоломеевской ночи.
   И герцогиня съ сіяющимъ лицомъ сѣла на лошадь и поѣхала въ Лувръ, куда должно было собраться все общество.
   Въ два часа пополудни длинный рядъ всадниковъ въ роскошныхъ костюмахъ, залитыхъ золотомъ и драгоцѣнными каменьями, свернулъ съ кладбища des Innocents на улицу Сенъ-Дени и, извиваясь между двумя рядами домовъ, засверкалъ на солнцѣ, какъ исполинская змѣя.
   

XVI.
Отъ трупа врага всегда пахнетъ хорошо.

   Никакая блестящая процессія не могла бы дать понятія объ этомъ чудномъ зрѣлищѣ. Роскошные шелковые костюмы; бывшіе въ модѣ при Францискѣ I и завѣщанные имъ своимъ пріемникомъ, еще не превратились въ узкія, темныя платья временъ Генриха III. И костюмъ Карла IX, хоть не такой роскошный, какъ костюмы предшествующей эпохи, но, можетъ-быть, болѣе изящный, поражалъ своимъ великолѣпіемъ. Въ наше время не съ чѣмъ даже сравнитъ подобную кавалькаду. Симметрія и мундиръ -- вотъ въ чемъ заключается вся роскошь нашихъ парадовъ.
   Пажи, оруженосцы, мелкіе дворяне, собаки и лошади, слѣдовавшіе за королевскимъ поѣздомъ, дѣлали его похожимъ на военный отрядъ. А за этимъ отрядомъ слѣдовалъ народъ или, вѣрнѣе, народъ былъ всюду.
   Онъ шелъ впереди, съ боковъ, позади. И со всѣхъ сторонъ раздавались его крики, то привѣтственные, то грозные: въ числѣ всадниковъ было много перешедшихъ въ католичество гугенотовъ, а народъ злопамятенъ.
   Утромъ, въ присутствіи Екатерины и герцога Гиза, Карлъ IX сказалъ Генриху Наваррскому, какъ о вещи самой обыкновенной, о предполагающей поѣздкѣ къ монфоконской висѣлицѣ или, вѣрнѣе, къ повѣшенному на ней изувѣченному трупу адмирала. Сначала Генрихъ хотѣлъ отказаться отъ участья въ поѣздкѣ. Только этого и ждала Екатерина. При первыхъ словахъ короля Наваррскаго, изъ которыхъ уже было видно, что онъ откажется, она обмѣнялась взглядомъ и улыбкой съ герцогомъ Гизомъ. Ни то ни другое не ускользнуло отъ Генриха; онъ понялъ, въ чемъ дѣло, и поспѣшилъ исправить свою ошибку.
   -- Впрочемъ, почему же мнѣ не поѣхать?-- сказалъ онъ.-- Я католикъ и у меня есть обязанности къ моей новой религіи. Ваше величество можете разсчитывать на меня, -- прибавилъ онъ, обращаясь къ Карлу.-- Я всегда и всюду почту за счастье сопровождать васъ.
   И, сказавъ это, Генрихъ быстро оглядѣлся кругомъ, чтобы узнать по нахмуреннымъ бровямъ, кому изъ присутствующихъ было непріятно его согласіе.
   На него, этого сына безъ матери, короля безъ королевства, гугенота, ставшаго католикомъ, народъ смотрѣлъ, пожалуй, съ большимъ любопытствомъ, чѣмъ на всѣхъ остальныхъ. Его легко узнавали по длинному, характерному лицу, нѣсколько вульгарнымъ манерамъ и неприличной для короля фамильярности съ низшими, которая была слѣдствіемъ проведенной имъ въ горахъ юности и которую онъ сохранилъ до самой своей смерти.
   -- Къ мессѣ, Генрихъ, къ мессѣ!-- иногда кричалъ ему кто-нибудь изъ толпы.
   -- Я слушалъ мессу вчера, -- отвѣчалъ на это Генрихъ, -- слушалъ ее сегодня и буду слушать завтра. Ventre saint gris! Кажется, этого вполнѣ достаточно.
   Что касается до Маргариты, то она была Л'жъ прекрасна, такъ свѣжа и изящна, что возбуждала всеобщій восторгъ. Нѣкоторая доля этого восхищенія досталась и ея соперницѣ, герцогинѣ Неверской, бѣлая лошадь, которой какъ бы гордясь своей всадницей, граціозно выгибала голову.
   -- Что новаго, герцогиня?-- спросила Маргарита.
   -- Ничего, сколько мнѣ извѣстно, ваше величество, -- отвѣтила герцогиня и прибавила шопотомъ:
   -- Что же ты сдѣлала съ гугенотомъ?
   -- Я нашла ему почти безопасное убѣжище, -- сказала такъ же тихо Маргарита.-- А что подѣлываетъ твой отчаянный забіяка?
   -- Онъ пожелалъ участвовать въ поѣздкѣ и ѣдетъ верхомъ на боевомъ конѣ моего мужа. Это огромная лошадь, величиною чуть не со слона. Я позволила Коконна поѣхать, такъ какъ была увѣрена, что онъ не встрѣтится съ твоимъ гугенотомъ, который изъ осторожности, конечно, остался дома.
   -- Если бы даже онъ и былъ здѣсь, -- съ улыбкой замѣтила Маргарита, -- не думаю, чтобы у нихъ вышла ссора. Мой гугенотъ -- красивый юноша, но и только. Это голубь, а не коршунъ; онъ воркуетъ, но не нападаетъ. Въ концѣ-концовъ,-- съ непередаваемымъ выраженіемъ прибавила она, слегка пожавъ плечами, -- можетъ-быть, окажется, что онъ совсѣмъ не гугенотъ, я. браманъ, и религія запрещаетъ ему проливать кровь.
   -- А гдѣ же герцогъ Алансонскій?-- спросила Генріетта,-- я что-то не вижу его.
   -- Онъ, должно-быть, скоро будетъ. У него сегодня утромъ заболѣли глаза, и ему не хотѣлось ѣхать. Но такъ какъ всѣ знаютъ, что онъ, не желая быть одного мнѣнія со своими братьями Карломъ и Генрихомъ, благоволитъ къ гугенотамъ, то ему дали понять, что его отсутствіе могутъ перетолковать въ дурную сторону. Тогда онъ согласился... Посмотри вонъ туда -- слышишь, какой тамъ шумъ и крики? Это навѣрное герцогъ Алансонскій. Онъ, должно-быть, проѣхалъ черезъ Монмартрскія ворота.
   -- Да, это онъ, я узнаю его, -- сказала Генріетта.-- У него сегодня очень хорошій видъ. Въ послѣднее время онъ занимается собой еще больше обыкновеннаго. Ужъ не влюбился ли онъ? А хорошо быть принцемъ королевской крови! Онъ несется прямо на людей, и всѣ уступаютъ ему дорогу.
   -- Онъ, пожалуй, задавитъ и насъ, -- смѣясь, сказала Маргарита.-- Да вели же посторониться своей свитѣ, Генріетта! Если вонъ тотъ великанъ не отъѣдетъ въ сторону, то ему придется плохо.
   -- А, это мой храбрецъ!-- сказала герцогиня.-- Смотри, смотри!
   Коконна, желая приблизиться къ герцогинѣ Неверской, дѣйствительно, выѣхалъ изъ ряда. Но въ ту минуту, какъ онъ пересѣкалъ наружный бульваръ, отдѣлявшій улицу отъ предмѣстья Сенъ-Дени, какой-то всадникъ изъ свиты герцога Алансонскаго, тщетно старавшійся сдержать свою понесшую лошадь, налетѣлъ на всемъ скаку на Коконна.
   -- Господи!-- прошептала Маргарита на ухо герцогинѣ.-- Да вѣдь это ла-Моль!
   -- Тотъ красивый, блѣдный молодой человѣкъ?-- спросила герцогиня.
   -- Да, да, тотъ самый, который чуть не свалилъ съ лошади твоего пьемонтца.
   -- Но вѣдь могутъ произойти ужасныя вещи! Они смотрятъ... они узнали другъ друга.
   Коконна, обернувшись, дѣйствительно, узналъ ла-Моля и отъ удивленія выпустилъ изъ рукъ поводья: онъ былъ вполнѣ увѣренъ, что убилъ его или, по крайней мѣрѣ, сдѣлалъ на нѣкоторое время неспособнымъ биться. Ла-Моль, съ своей стороны, тоже узналъ Коконна, и кровь бросилась ему въ лицо. Въ продолженіе нѣсколькихъ секундъ, которыхъ было достаточно, чтобы обнаружить волновавшія ихъ чувства, они измѣряли другъ друга глазами съ такимъ вызывающимъ видомъ, что обѣ женщины вздрогнули. Потомъ ла-Моль оглядѣлся кругомъ и, сообразивъ, должно-быть, что тутъ не мѣсто объясняться, пришпорилъ лошадь и присоединился къ свитѣ герцога Алансонскаго. Коконна стоялъ нѣсколько времени неподвижно на своемъ мѣстѣ и такъ отчаянно закручивалъ усы, что кончиками ихъ чуть не выкололъ, себѣ глаза. Потомъ, видя, что ла-Моль продолжаетъ ѣхать, не говоря ни слова, тоже пришпорилъ лошадь.
   -- Какъ видно, я не ошиблась,-- грустно и нѣсколько презрительно сказала Маргарита.-- Но это ужъ слишкомъ!..
   И она до крови закусила губы.
   -- А онъ очень красивъ,-- съ сожалѣніемъ сказала герцогиня.
   Въ эту минуту герцогъ Алансонскій занялъ свое мѣсто позади короля и королевы-матери. Такимъ образомъ его свитѣ, чтобы присоединиться къ нему, пришлось проѣзжать мимо Маргариты и герцогини Неверской. Ла-Моль, проѣзжая въ свою очередь мимо нихъ, снялъ шляпу, склонилъ передъ королевой Наваррской голову такъ низко, что чуть не коснулся ею шеи лошади, и, не надѣвая шляпы, ждалъ, чтобы Маргарита удостоила его взглядомъ.
   Но она, не взглянувъ на него, гордо отвернулась.
   Ла-Моль замѣтилъ презрительное выраженіе ея лица. Онъ поблѣднѣлъ еще больше и схватился за гриву лошади, чтобы не упасть.
   -- Господи! Да взгляни же на него, жестокая!-- шепнула Генріетта.-- Ему сейчасъ сдѣлается дурно.
   -- Только этого недоставало!-- съ презрительной улыбкой отвѣтила Маргарита.-- Нѣтъ ли съ тобой солей отъ дурноты?
   Но герцогиня Неверская ошиблась.
   Лаг-Моль преодолѣлъ свою слабость и, оправившись, присоединился къ свитѣ герцога Алансонскаго.
   До Монфокона было уже недалеко. Вдали вырисовывался зловѣщій силуэтъ висѣлицы, воздвигнутой и обновленной Энгерраномъ Мариньи.
   Солдаты пошли впередъ и широкимъ кольцомъ окружили ограду. При ихъ приближеніи сидѣвшія на висѣлицѣ вороны разлетѣлись съ жалобнымъ карканьемъ.
   Королевскій поѣздъ приближался. Впереди ѣхали король и Екатерина, потомъ герцогъ Анжуйскій, герцогъ Алансонскій, король Наваррскій, герцогъ Гизъ и ихъ свиты; затѣмъ слѣдовали Маргарита, герцогиня Неверская и всѣ придворныя дамы, изъ которыхъ состоялъ такъ называемый летучій эскадронъ королевы. Позади были пажи, оруженосцы, слуги и народъ, всего около десяти тысячъ человѣкъ.
   Ни главной висѣлицѣ висѣла безформенная масса, почернѣвшій трупъ, покрытый запекшейся кровью и грязью и побѣлѣвшій мѣстами отъ насѣвшей на него пыли. У трупа не было головы, и потому его повѣсили за ноги. Но толпа, какъ всегда остроумная, замѣнила голову пукомъ соломы и надѣла на нее маску, а какой-то шутникъ, очевидно, знавшій привычки адмирала, воткнулъ этой маскѣ въ ротъ зубочистку.
   Странное и вмѣстѣ съ тѣмъ ужасное зрѣлище представляли всѣ эти элегантные господа и прекрасныя дамы, проѣзжавшія другъ за другомъ мимо почернѣвшихъ скелетовъ и висѣлицъ. И чѣмъ шумнѣе была ихъ веселость, тѣмъ большій контрастъ представляла она съ мертвеннымъ молчаніемъ и ледяной безчувственностью труповъ, вызывавшихъ насмѣшки, отъ которыхъ дрожали даже сами насмѣшники.
   Многіе съ трудомъ выносили это зрѣлище; Генрихъ, стоявшій въ группѣ отрекшихся гугенотовъ, замѣтно поблѣднѣлъ. Несмотря на свою сдержанность и замѣчательное самообладаніе, которымъ одарила его природа, онъ былъ не въ силахъ выдерживать дольше. Сославшись на то, что не можетъ выносить смраднаго запаха разлагающихся труповъ, онъ подъѣхалъ къ королю, стоявшему рядомъ съ Екатериной передъ тѣломъ адмирала, и сказалъ:
   -- Вамъ нельзя оставаться здѣсь долго, ваше величество: отъ этого несчастнаго трупа пахнетъ очень дурно.
   -- Ты полагаешь, Генри?-- сказалъ Карлъ, глаза котораго сверкали жестокой радостью.
   -- Да, ваше величество.
   -- Ну, а я несогласенъ съ тобою... Отъ трупа врага всегда пахнетъ хорошо.
   -- Такъ какъ вы знали, государь,-- сказалъ Таваннъ,-- что мы отправимся съ визитомъ къ адмиралу, то вашему величеству слѣдовало бы пригласить Пьера Ронсара. Онъ тутъ же на мѣстѣ сочинилъ бы эпитафію старому Каспару.
   -- Можно обойтись и безъ него,-- отвѣтилъ Карлъ IX,-- мы сдѣлаемъ это сами... Вотъ, напримѣръ, не угодно ли послушать, господа, -- прибавилъ онъ послѣ минутнаго раздумья.
   
   Ci-gît -- mais c'est mal entendu,
   Pour lui le mot est trop honnête --
   Ici l'amiral est pendu
   Par les pieds, à faute de tête.
   (Здѣсь покоится -- нѣтъ, это слишкомъ много чести для него -- здѣсь повѣшенъ адмиралъ за ноги, за отсутствіемъ головы).
   
   -- Браво! Браво!-- закричали въ одинъ голосъ католики, а перешедшіе въ католичество гугеноты нахмурили брови и молчали.
   Что же касается до Генриха, разговаривавшаго въ это время съ Маргаритой и герцогиней Неверской, то онъ сдѣлалъ видъ, какъ будто не слыхалъ сочиненной королемъ эпитафіи.
   -- Ну, однако, пора,-- сказала Екатерина, которая начинала чувствовать себя дурно отъ ужаснаго трупнаго запаха, несмотря на то, что надушилась какъ можно больше.-- Какъ ни хорошо здѣсь, а уѣзжать надо. Простимся съ адмираломъ и вернемся въ Парижъ.
   Она иронически кивнула головой, какъ бы прощаясь съ другомъ, и, занявъ мѣсто во главѣ кавалькады, выѣхала на дорогу, а за ней, дефелируя передъ адмираломъ, потянулась свита.
   Народъ бросился за ихъ величествами, желая насладиться до конца зрѣлищемъ блестящаго королевскаго поѣзда. Такимъ образомъ, черезъ десять минутъ послѣ отъѣзда короля около изувѣченнаго трупа адмирала не осталось никого.
   Впрочемъ, нѣтъ, мы ошиблись -- около него стоялъ всадникъ на вороной лошади. Должно-быть, до сихъ поръ присутствіе августѣйшихъ особъ мѣшало ему осмотрѣть хорошенько этотъ обезображенный, почернѣвшій трупъ, и потому онъ не уѣхалъ вмѣстѣ съ другими. Стоя около висѣлицы, онъ внимательно, во всѣхъ подробностяхъ разсматривалъ цѣпи, крючья, каменные столбы и самую висѣлицу. Только нѣсколько дней тому назадъ, пріѣхавъ въ Парижъ, онъ не имѣлъ понятія объ усовершенствованіяхъ, которыхъ достигаетъ все въ столицѣ, и эта висѣлица казалась ему верхомъ безобразія.
   Лишнее, я полагаю, говорить читателю, что этотъ одинокій зритель былъ нашъ пріятель Коконна. Проницательные глаза герцогини Неверской долго искали его въ рядахъ всадниковъ, но не могли найти.
   Итакъ, графъ Аннибалъ Коконна стоялъ и созерцалъ произведеніе Энгеррана Мариньи.
   Но не только герцогиня Неверская искала Коконна. Одинъ изъ участвующихъ въ кавалькадѣ всадниковъ, обращавшій на себя вниманіе своимъ бѣлымъ атласнымъ камзоломъ и красивымъ перомъ, тоже искалъ его. Внимательно посмотрѣвъ впередъ и оглядѣвшись по сторонамъ, онъ обернулся назадъ и, наконецъ, увидалъ Коконна. Силуэтъ пьемонтца и его громадной лошади вырисовывался на небѣ, пылавшемъ заревомъ заката.
   Тогда всадникъ въ бѣломъ камзолѣ, отдѣлившись отъ кавалькады и свернувъ на тропинку, поѣхалъ къ висѣлицѣ.
   Замѣтивъ это, герцогиня Неверская приблизилась къ Маргаритѣ и шепнула ей:
   -- Мы ошиблись обѣ, Маргарита. Пьемонтецъ остался сзади, а ла-Моль поѣхалъ къ нему.
   -- Mordi!-- смѣясь, сказала Маргарита.-- Значитъ, произойдетъ что-нибудь интересное. Сознаюсь, мнѣ было бы пріятно убѣдиться, что я ошиблась въ немъ.
   Она обернулась и увидала ѣхавшаго къ висѣлицѣ ла-Моля.
   Черезъ минуту обѣ молодыя женщины отдѣлились, въ свою очередь, отъ королевскаго поѣзда. Случай для этого былъ самый благопріятный: кавалькада ѣхала мимо тропинки, которая поворачивала назадъ, къ висѣлицѣ, и проходила шагахъ въ тридцати отъ нея.
   Герцогиня шепнула нѣсколько словъ своему капитану, Маргарита сдѣлала знакъ Гильонѣ. Потомъ они всѣ четверо поѣхали по этой поперечной тропинкѣ и спрятались за кустами, какъ можно ближе къ тому мѣсту, гдѣ должна была происходить сцена, на которую имъ хотѣлось посмотрѣть. Отсюда, какъ мы уже говорили, было не больше тридцати шаговъ до висѣлицы, около которой стоялъ Коконна и въ экстазѣ жестикулировалъ передъ адмираломъ.
   Маргарита сошла съ лошади. Остальные послѣдовали ея примѣру, и капитанъ взялъ за поводья всѣхъ четырехъ лошадей. Мягкая, густая трава послужила для дамъ диваномъ, на какихъ рѣдко удается сидѣть принцессамъ.
   Просѣка въ кустахъ позволяла имъ видѣть все происходящее.
   Ла-Моль подъѣхалъ къ Коконна сзади и дотронулся до его плеча.
   Пьемонтецъ обернулся.
   -- Такъ, значитъ, это не сонъ?-- сказалъ онъ.-- Вы еще живы?
   -- Да, я еще живъ,-- отвѣтилъ ла-Моль,-- хотъ и не по вашей винѣ, но живъ.
   -- Mordi! Я сейчасъ же узналъ васъ, несмотря на то, что вы очень поблѣднѣли. Въ послѣдній разъ, какъ мы видѣлись, вы были порумянѣе.
   -- И я узналъ васъ, несмотря на вашъ желтый рубецъ на лицѣ, -- сказалъ ла-Моль.-- Когда я наградилъ васъ имъ, вы были поблѣднѣе.
   Коконна закусилъ губы; но, должно-быть, рѣшивъ продолжать разговоръ въ прежнемъ ироническомъ тонѣ, сказалъ:
   -- А, неправда ли, интересно, въ особенности для гугенота, и" смотрѣть, какъ виситъ адмиралъ на желѣзномъ крюкѣ? И послѣ этого еще находятся люди, обвиняющіе насъ въ томъ, что мы перебили всѣхъ, даже грудныхъ гугенотиковъ!
   -- Я не гугенотъ, графъ,-- сказалъ, поклонившись, ла-Моль.-- Я имѣю честь быть католикомъ.
   -- А, вы перешли въ католичество?-- расхохотавшись, воскликнулъ Коконна.-- Однако это очень ловко!
   -- Я далъ обѣтъ перейти въ католичество, -- продолжалъ все такъ же серьезно и вѣжливо ла-Моль,-- если мнѣ удастся спастись.
   -- Это очень благоразумный обѣтъ, графъ,-- сказалъ пьемонтецъ.-- Прошу принять мои поздравленія. А не давали ли вы еще какихъ-нибудь обѣтовъ?
   -- Вы не ошиблись, я далъ еще одинъ,-- отвѣтилъ ла-Моль, совершенно спокойно лаская свою лошадь.
   -- Какой же?-- спросилъ Коконна.
   -- Повѣсить васъ вонъ на томъ гвоздѣ, пониже адмирала. Этотъ гвоздь какъ будто ждетъ васъ.
   -- Повѣсить?-- воскликнулъ Коконна.-- Живого?
   -- Нѣтъ, проколовъ васъ сначала шпагой,-- отвѣтилъ ла-Моль. Коконна побагровѣлъ, и глаза его засверкали.
   -- Дѣло въ томъ,-- насмѣшливо проговорилъ онъ, -- что до этого гвоздя...
   -- Ну, что же? До этого гвоздя?..
   -- Вамъ не достать. Вы еще не доросли до этого, мой маленькій ла-Моль!
   -- Такъ я встану на вашу лошадь, мой огромный Коконна,-- сказалъ ла-Моль.-- А вы полагаете, что можно безнаказанно рѣзать людей, подъ тѣмъ честнымъ и благороднымъ предлогомъ, что васъ сто противъ одного? Ну, нѣтъ! Приходитъ день расплаты и для убійцъ -- теперь онъ пришелъ для васъ. Мнѣ хотѣлось бы размозжить вашу мерзкую голову, всадивъ въ нее пулю, но боюсь, какъ бы не промахнуться: у меня еще болитъ рука отъ раны, которую вы такъ предательски нанесли мнѣ.
   -- Мою мерзкую голову!-- заревѣлъ Коконна, соскочивъ съ своего коня.-- Сходите съ лошади... ну же... обнажайте шпагу!
   И онъ выхватилъ изъ ноженъ свою рапиру.
   -- Твой гугенотъ,-- шепнула королевѣ герцогиня Неверская,-- назвалъ голову Коконна мерзкой. А по-твоему онъ дуренъ?
   -- Нѣтъ, онъ очень милъ, -- смѣясь, отвѣтила Маргарита.-- Гнѣвъ дѣлаетъ ла-Моля несправедливымъ... Тсъ! Смотри!
   Ла-Моль, не спѣша, сошелъ съ лошади, снялъ свой вишневый плащъ, положилъ его на землю и обнажилъ шпагу.
   -- Охъ!-- охнулъ онъ, вытягивая руку.
   -- Ой!-- простоналъ Коконна, собираясь отпарировать ударъ. Каждый изъ нихъ былъ раненъ въ плечо и оба они отъ быстраго движенія почувствовали боль.
   Взрывъ подавленнаго смѣха долетѣлъ изъ-за кустовъ. Маргарита и Генріетта не могли удержаться, увидавъ, какъ бойцы съ гримасой потирали себѣ плечи. Противники, не подозрѣвавшіе, что у нихъ есть свидѣтели, услыхали этотъ смѣхъ и, обернувшись, увидали своихъ дамъ.
   Ла-Моль снова всталъ въ оборонительное положеніе, а Коконна, крикнувъ самое отчаянное "Mordi!" сдѣлалъ выпадъ.
   -- Они все-таки хотятъ биться, -- воскликнула Маргарита.-- Если мы не остановимъ ихъ, они убьютъ другъ друга! Довольно шутокъ! Слышите, господа, перестаньте!
   -- Полно, оставь ихъ!-- сказала Генріетта.
   Она ужъ видѣла Коконна во время боя и въ глубинѣ души надѣялась, что онъ справится съ ла-Молемъ такъ же легко, какъ съ сыномъ и племянниками Меркандона.
   -- Они, дѣйствительно, чудо какъ хороши теперь!-- сказала Маргарита.-- Посмотри! Какъ великолѣпно они бьются!
   И, на самомъ дѣлѣ, теперь противники уже не смѣялись и не подшучивали другъ надъ другомъ; они стали серьезны, какъ только скрестили шпаги. Оба не полагались на свои силы и при каждомъ сильномъ рѣзкомъ движеніи чувствовали сильную боль отъ прежнихъ ранъ. Несмотря на это, ла-Моль, полуоткрывъ губы и стиснувъ зубы, наступалъ на своего противника, устремивъ на него пристальный, горящій взглядъ, и медленно, но упорно, подвигался впередъ. А Коконна, видя, что ему приходится имѣть дѣло съ искуснымъ бойцомъ, отступалъ -- понемногу, шагъ за шагомъ, но все-таки отступалъ. Такимъ образомъ они оба дошли до рва, по ту сторону котораго находились зрители. Здѣсь Коконна, отступавшій какъ будто лишь для того, чтобы подойти поближе къ своей дамѣ, вдругъ остановился. И въ то время, какъ ла-Моль, нападая, слишкомъ сильно размахнулъ рукою, Коконна съ быстротою молніи ударилъ его своей рапирой. Въ то же мгновеніе на бѣломъ атласномъ камзолѣ ла-Моля выступило алое пятнышко, которое стало дѣлаться все больше и больше.
   -- Смѣлѣе!-- воскликнула герцогиня Неверская.
   Отчаянный крикъ вырвался изъ груди Маргариты.
   -- Ахъ, бѣдный ла-Моль!-- проговорила она.
   Услыхавъ этотъ крикъ, ла-Моль бросилъ на королеву одинъ изъ тѣхъ взглядовъ, которые ранятъ сердце сильнѣе шпаги, и нанесъ Коконна страшный ударъ.
   На этотъ разъ обѣ женщины вскрикнули въ одинъ голосъ: шпага ла-Моля пронзила грудь Коконна и окровавленный конецъ ея показался у него за спиной.
   Но не одинъ изъ бойцовъ не упалъ. Оба стояли неподвижно, смотря другъ на друга, боясь двинуться, чтобы не потерять равновѣсія. Наконецъ пьемонтецъ, получившій болѣе опасную рану, чѣмъ ла-Моль, и чувствуя, что силы его уходятъ вмѣстѣ съ льющейся изъ раны кровью, обхватилъ своего противника одной рукой и старался достать другой свой кинжалъ. Ла-Моль, съ своей стороны, собравъ всѣ силы, поднялъ руку и эфесомъ шпаги ударилъ своего противника въ лобъ. Оглушенный ударомъ Коконна упалъ; но, падая, онъ увлекъ за собой ла-Моля, и оба они покатились въ ровъ.
   Маргарита и герцогиня Неверская, видя, что даже теперь, чуть не умирая, они стараются добить другъ друга, бросились къ нимъ вмѣстѣ съ капитаномъ. Но прежде, чѣмъ они успѣли добѣжать до нихъ, руки бойцовъ разжались, глаза закрылись, и они, выпустивъ оружіе вытянулись, какъ въ предсмертной судорогѣ.
   -- О, храбрый, храбрый ла-Моль!-- воскликнула Маргарита, которая была уже не въ силахъ скрывать долѣе свое восхищеніе.-- Прости, прости меня за мои подозрѣнія!
   И на глазахъ у нея выступили слезы.
   -- Увы! Бѣдный, мужественный Аннибалъ!-- прошептала баронесса, -- видали вы когда-нибудь, ваше величество, такихъ неустрашимыхъ, храбрыхъ, какъ львы, бойцовъ?
   И она зарыдала.
   -- Славные удары!-- сказалъ капитанъ, стараясь унять кровь, льющуюся изъ ранъ Коконна и ла-Моля.-- Эй, вы! Подъѣзжайте сюда скорѣе!
   Капитанъ крикнулъ это какому-то человѣку, ѣхавшему въ телѣгѣ, выкрашенной въ красную краску, и распѣвавшему старинную пѣсню, о которой, должно-быть, напомнило ему чудо на кладбищѣ des Innocents.
   -- Эй!-- снова крикнулъ капитанъ.-- Подъѣзжайте же скорѣе, когда васъ зовутъ! Не видите вы развѣ, что этимъ господамъ нужна помощь?
   Ѣхавшій въ телѣгѣ человѣкъ, грубое, отталкивающее лицо котораго странно противорѣчило его нѣжной, буканической пѣсенкѣ, остановилъ лошадь и, сойдя съ телѣги, нагнулся надъ ранеными.
   -- Отличныя раны!-- сказалъ онъ.-- Но мнѣ случалось наносить и получше.
   -- Кто же вы такой?-- спросила Маргарита, чувствуя какой-то непобѣдимый ужасъ, котораго была не въ силахъ превозмочь.
   -- Я Кабошъ, сударыня, -- отвѣтилъ онъ, поклонившись чуть не до земли, -- палачъ города Парижа. Я везу товарищей г. адмиралу; ихъ нужно вздернуть на висѣлицу рядомъ съ нимъ.
   -- А я королева Наваррская,-- сказала Маргарита.-- Сбросьте съ вашей телѣги трупы, покройте ее попонами съ нашихъ лошадей, положите въ нее раненыхъ и тихонько поѣзжайте за нами въ Лувръ.
   

XVII.
Коллега Амбруаза Парэ.

   Телѣга, въ которую положили Коконна и ла-Моля, повернула назадъ, въ Парижъ, и, слѣдуя за королевой и ея спутниками, доѣхала до Лувра. Тамъ она остановилась, и Кабошу щедро заплатили. Раненыхъ перенесли къ герцогу Алансонскому и послали за Амбруазомъ Парэ.
   Когда онъ явился, они еще не пришли въ себя.
   Ла-Моль былъ раненъ не такъ опасно, какъ Коконна. Ударъ пришелся ему пониже праваго плеча, но ни одинъ важный органъ не былъ задѣтъ; что касается до Коконна, то у него было проколото легкое и пламя свѣчи колебалось, когда ее подносили къ ранѣ.
   Амбруазъ Пара сказалъ, что не отвѣчаетъ за Коконна.
   Герцогиня Неверская была въ отчаяніи. Она сама надѣялась на силу, ловкость и храбрость пьемонтца, помѣшала Маргаритѣ остановить бой. Ей очень хотѣлось помѣстить Коконна въ отелѣ Гиза и снова ухаживать за нимъ, но это было невозможно: ея мужъ долженъ былъ съ минуты на минуту вернуться изъ Рима, и ему показалось бы страннымъ, что она пригласила посторонняго поселиться у нихъ въ домѣ.
   Желая скрыть причину полученныхъ Коконна и ла-Молемъ ранъ, Маргарита сказала, что они упали съ лошадей во время поѣздки. Но истина обнаружилась, благодаря свидѣтелю боя, капитану. Онъ не могъ удержаться и разболталъ о поединкѣ, расхваливая храбрость противниковъ. И скоро вся исторія стала извѣстна при дворѣ.
   Амбруазъ Пара лѣчилъ обоихъ раненыхъ, которые постепенно проходили черезъ всѣ фазы выздоровленія, въ зависимости, конечно, отъ свойства своихъ ранъ. Ла-Моль, положеніе котораго было менѣе опасно, началъ поправляться раньше. А Коконна въ это время лежалъ въ горячкѣ и возвращеніе его къ жизни ознаменовалось дикимъ и ужаснымъ бредомъ.
   Хоть больныхъ помѣстили въ одной комнатѣ, ла-Моль, придя въ себя, не обратилъ никакого вниманія на своего сожителя или же сдѣлалъ видъ, что не замѣчаетъ его. Коконна, напротивъ, только что открывъ глаза, устремилъ ихъ на ла-Моля съ такимъ выраженіемъ, которое ясно доказывало, что потеря крови нисколько не повліяла на пылкій характеръ пьемонтца.
   Коконна, еще не оправившійся отъ горячки, слѣдилъ за выздоровленіемъ своего врага и смотрѣлъ на него то изумленнымъ, то гнѣвнымъ, но всегда угрожающимъ взглядомъ.
   Все происходившее представлялось пьемонтцу какой-то странной смѣсью фантастическаго и реальнаго. Онъ считалъ ла-Моля умершимъ, а между тѣмъ видѣлъ его призракъ, который лежалъ сначала на такой же постели, какъ онъ самъ, а потомъ началъ вставать, ходить и -- о, ужасъ!-- разъ даже подошелъ къ нему. Да, этотъ страшный призракъ, отъ котораго Коконна готовъ былъ бѣжать хоть въ преисподнюю, подошелъ прямо къ нему, остановился у его изголовья и устремилъ на него глаза; на его лицѣ было даже выраженіе кротости и состраданія, которое показалось Коконна какой-то адской насмѣшкой.
   Тогда въ его душѣ, страдавшей, пожалуй, еще больше, чѣмъ тѣло, загорѣлась слѣпая жажда мщенія. Коконна думалъ только о томъ, какъ бы достать какое-нибудь оружіе и нанести ударъ этому призраку ла-Моля, такъ ужасно мучившему его. Платье пьемонтца сначала лежало на стулѣ, а потомъ его унесли. Такъ какъ оно было все въ крови, то сочли за лучшее не оставлять его около больного; но кинжалъ его, которымъ, какъ всѣ полагали, ему еще долго не придется пользоваться, продолжалъ лежать на стулѣ. Коконна увидалъ его и три ночи сряду старался дотянуться до него, когда ла-Моль засыпалъ; но каждый разъ силы оставляли его и онъ падалъ въ обморокъ. Наконецъ, на четвертую ночь ему удалось схватить кинжалъ; онъ вцѣпился въ него своими судорожно скорченными пальцами и, застонавъ отъ боли, спряталъ оружіе подъ подушку.
   Между тѣмъ какъ призракъ ла-Моля становился съ каждымъ днемъ все сильнѣе, самъ Коконна, постепенно занятый ужаснымъ видѣніемъ и заботами о томъ, какъ бы избавиться отъ него, напротивъ, терялъ силы.
   На другой день послѣ того, какъ ему удалось достать кинжалъ, онъ увидалъ нѣчто необычайное: призракъ ла-Моля, глубоко задумавшись, прошелъ раза два или три по комнатѣ, а потомъ накинулъ плащъ, прицѣпилъ шпагу, надѣлъ фетровую шляпу съ широкими полями и, отворивъ дверь, вышелъ изъ комнаты.
   Коконна облегченно вздохнулъ: онъ подумалъ, что избавился, наконецъ, отъ мучившаго его видѣнія. Въ продолженіе двухъ часовъ кровь обращалась ровнѣе у него въ жилахъ и еще не разу съ самаго поединка не чувствовалъ онъ себя такимъ спокойнымъ. Если бы ла-Моль пробылъ въ отсутствіи одинъ день, къ Коконна вернулось бы сознаніе; если бы тотъ не приходилъ недѣлю, пьемонтецъ, можетъ-быть, совсѣмъ бы выздоровѣлъ. Но, къ несчастью, ла-Моль вернулся черезъ два часа.
   Его возвращеніе поразило Коконна какъ громомъ, и хотя ла-Моль пришелъ не одинъ, больной даже ни разу не посмотрѣлъ на его спутника.
   А на него стоило взглянуть.
   Это былъ низенькій, коренастый, сильный человѣкъ лѣтъ сорока, съ черными волосами, спускавшимися до самыхъ бровей, и длинной, не по тогдашней модѣ, черной бородой, которою заросла вся нижняя часть его лица. Да и ни въ чемъ, повидимому, не слѣдовалъ онъ модѣ. На немъ былъ кожаный камзолъ, весь въ бурыхъ пятнахъ, красные штаны, грубые кожаные башмаки, шапка того же цвѣта, какъ штаны, и широкій поясъ, на которомъ висѣлъ ножъ въ ножнахъ.
   Этотъ странный субъектъ, присутствіе котораго въ Луврѣ казалось аномаліей, бросилъ на стулъ свой темный плащъ и безцеремонно подошелъ къ постели Коконна; но тотъ, какъ бы поддаваясь какому-то странному очарованію, не могъ оторвать глазъ отъ стоявшаго въ сторонѣ ла-Моля. Человѣкъ въ кожаномъ камзолѣ посмотрѣлъ на больного и покачалъ головою.
   -- Вы ждали слишкомъ долго, -- сказалъ онъ ла-Молю.
   -- Я не могъ выйти раньше.
   -- Э, чортъ возьми! Вы могли послать кого-нибудь за мною.
   -- Кого же, напримѣръ?
   -- Ахъ, да, я и забылъ, что мы въ Луврѣ. Я говорилъ съ этими дамами, но онѣ не хотѣли слушать меня. Если бы исполняли мои предписанія, вмѣсто того, чтобы слѣдовать совѣтамъ этого набитаго дурака Амбруаза Парэ, вы оба ужъ давно могли бы вмѣстѣ искать разныхъ приключеній или снова подраться, если бы вамъ пришла охота. Ну, посмотримъ! Вашъ пріятель понимаетъ, что ему говорятъ?
   -- Не совсѣмъ.
   -- Покажите языкъ, милостивый государь.
   Коконна высунулъ языкъ ла-Молю, сдѣлавъ такую ужасную гримасу, что незнакомецъ снова покачалъ головою.
   -- Ого, сокращеніе мускуловъ, -- пробормоталъ онъ.-- Да, времени терять нельзя. Сегодня же вечеромъ я пришлю питье, которое больной долженъ принять въ три пріема съ промежутками въ часъ. Въ первый разъ ему нужно дать лѣкарство въ полночь, затѣмъ въ часъ и въ два часа.
   -- Хорошо.
   -- Кому же поручите вы давать питье?
   -- Я дамъ его самъ.
   -- А если бы какой-нибудь врачъ вздумалъ отлить немного этого питья, чтобы разложить его и узнать, изъ какихъ составныхъ частей оно состоитъ, то...
   -- То я вылью его до послѣдней капли.
   -- Вы обѣщаете и это?
   -- Клянусь вамъ!
   -- Съ кѣмъ же мнѣ прислать вамъ питье?
   -- Съ кѣмъ угодно.
   -- Но мной посланному, пожалуй, будетъ трудно добраться до васъ.
   -- Я ужъ думалъ объ этомъ. Пусть онъ скажетъ, что его прислалъ флорентинецъ Ренэ.
   -- Тотъ, который живетъ около моста Сенъ-Мишель?
   -- Тотъ самый. Онъ пользуется правомъ входить въ Лувръ во всякое время дня и ночи.
   Незнакомецъ улыбнулся.
   -- Говоря по совѣсти,-- сказалъ онъ, -- это еще небольшое право за все, чѣмъ ему обязана королева-мать. Итакъ, мой посланный придетъ отъ имени парфюмера Ренэ; могу же я хоть разъ воспользоваться его именемъ: самъ онъ очень часто, не имѣя никакого права, занимается моей профессіей.
   -- Такъ я разсчитываю на васъ. Что же касается платы...
   -- Ну, объ этомъ я потолкую съ самимъ больнымъ, когда онъ выздоровѣетъ.
   -- И можете быть спокойны -- я думаю, что онъ будетъ въ состояніи щедро заплатить вамъ.
   -- Думаю тоже и я. Но, -- съ странной улыбкой прибавилъ незнакомецъ, -- такъ какъ люди, съ которыми я имѣю дѣло, обыкновенно не чувствуютъ ко мнѣ признательности, то я нисколько не удивлюсь, если и этотъ больной, вставъ на ноги, забудетъ или, вѣрнѣе, не потрудится вспомнить обо мнѣ.
   -- Хорошо, хорошо!-- тоже улыбнувшись, сказалъ ла-Моль.-- Въ такомъ случаѣ я самъ напомню ему о васъ.
   -- Черезъ два часа я пришлю лѣкарство.
   -- До свиданія.
   -- Какъ вы сказали?
   -- До свиданія.
   Незнакомецъ улыбнулся.
   -- Я, съ своей стороны,-- сказалъ онъ, -- всегда говорю не "до свиданія", а "прощайте". Итакъ, прощайте. Черезъ два часа вы получите питье. Не забудьте же дать его больному въ три пріема: въ полночь, въ часъ и въ два часа.
   Онъ ушелъ, и ла-Моль остался одинъ съ Коконна.
   Больной слышалъ разговоръ, но не понялъ изъ него ничего: до него доносился гулъ голосовъ и не имѣющія связи слова. Изо всего разговора у него осталось въ памяти только одно слово: "Полночь".
   Онъ продолжалъ слѣдить своимъ горящимъ взглядомъ за ла-Молемъ, который остался въ комнатѣ и задумчиво ходилъ взадъ и впередъ.
   Неизвѣстный врачъ сдержалъ слово и въ назначенный часъ прислалъ питье. Ла-Моль поставилъ его на серебряную конфорку и легъ въ постель.
   Это нѣсколько успокоило Коконна; онъ закрылъ глаза и забылся. Но въ этомъ лихорадочномъ забытьѣ его преслѣдовалъ все тотъ же призракъ, что и наяву. Онъ видѣлъ угрожающаго ему ла-Моля, и какой-то голосъ шепталъ ему на ухо: "Полночь! Полночь! Полночь!"
   Вдругъ среди ночной тишины раздался бой часовъ. Они пробили двѣнадцать разъ.
   Коконна открылъ свои воспаленные глаза. Горячее дыханіе его обжигало, какъ огнемъ, его сухія губы; страшная жажда томила его пылающее горло. Маленькая ночная лампочка горѣла, какъ всегда, и при ея тускломъ свѣтѣ какія-то смутныя, призрачныя фигуры задвигались и закружились передъ глазами больного.
   И вдругъ онъ съ ужасомъ увидалъ, что ла-Моль встаетъ съ постели. Онъ прошелъ раза два по комнатѣ и направился къ нему, показывая кулакъ. Коконна протянулъ руку къ кинжалу, схватилъ его и приготовился поразить своего врага.
   Ла-Моль подошелъ еще ближе.
   -- Это ты... опять ты!-- бормоталъ Коконна.-- Ну, иди!.. А, ты угрожаетъ мнѣ... показываешь кулакъ... улыбаешься!.. Ты подкрадываешься къ моей постели... Хорошо, иди, иди... я зарѣжу тебя!..
   И въ то время, какъ ла-Моль нагнулся къ нему, Коконна вынулъ изъ-подъ одѣяла блеснувшій, какъ молнія, кинжалъ. Но послѣ этого усилія онъ совсѣмъ ослабѣлъ. Его протянутая къ ла-Молю рука остановилась на полпути, кинжалъ выпалъ изъ нея, и больной упалъ на изголовье.
   -- Полно, успокойтесь!-- сказалъ ла-Моль, осторожно приподнимая голову Коконна и поднося ему ко рту чашку.-- Выпейте это, у васъ страшный жаръ.
   Эта-то чашка, которую держалъ ла-Моль, и превратилась въ разстроенномъ мозгу Коконна въ поднятый кулакъ.
   Когда освѣжающее питье коснулось его губъ, къ нему вернулось если не сознаніе, то инстинктъ. Его охватило такое пріятное ощущеніе, какого до сихъ поръ онъ еще никогда не испытывалъ. Онъ взглянулъ на ла-Моля, который поддерживалъ его и улыбался ему. И тогда изъ глазъ больного, раньше горѣвшихъ ненавистью и злобой, выкатилась слеза, тотчасъ же высохшая на его пылающей щекѣ.
   -- Mordi!-- пробормоталъ онъ, опускаясь на подушки.-- Если я выздоровлю, вы будете моимъ другомъ, ла-Моль!
   -- И вы выздоровѣете,-- отвѣтилъ ла-Моль, -- если выпьете три чашки этого лѣкарства и забудете свои дурные сны.
   Черезъ часъ ла-Моль, исполняя въ точности предписаніе неизвѣстнаго врача, всталъ и, наливъ во второй разъ чашку питья, подалъ ее больному. Но на этотъ разъ Коконна встрѣтилъ его уже не съ кинжаломъ въ рукахъ, а съ открытыми объятіями и, съ наслажденіемъ выпивъ лѣкарство, въ первый разъ послѣ поединка заснулъ спокойно.
   Третья чашка произвела на него такое же чудесное дѣйствіе. Онъ началъ дышать ровнѣе, и легкая испарина выступила на его горячемъ тѣлѣ.
   Амбруазъ Парэ, придя на другой день навѣстить своего паціента, улыбнулся съ довольнымъ видомъ.
   -- Теперь я отвѣчаю за больного, -- сказалъ онъ.-- Это одинъ изъ самыхъ удачныхъ случаевъ въ моей практикѣ.
   Полудраматическая, полукомическая сцена между ла-Молемъ и Коконна, не лишенная въ то же время какой-то трогательной поэзіи, очень сблизила ихъ. Дружба ихъ, начавшаяся въ гостиницѣ "Прекрасная Звѣзда" и такъ ужасно прерванная событіями Варфоломеевской ночи, стала еще горячѣе послѣ того, какъ они обмѣнялись нѣсколькими ударами шпагъ.
   Въ концѣ-концовъ всѣ раны, прежнія и новыя, легкія и тяжелыя, начали мало-по-малу закрываться. Ла-Моль, вѣрный принятой на себя обязанности сидѣлки, не оставлялъ Коконна до тѣхъ поръ, пока тотъ не выздоровѣлъ окончательно. Онъ приподнималъ его на постели, когда тотъ былъ еще слабъ, поддерживалъ его, когда тотъ началъ ходить, и оказывалъ ему разныя маленькія услуги. Эти нѣжныя заботы и крѣпкій организмъ пьемонтца сдѣлали то, что онъ выздоровѣлъ гораздо скорѣе, чѣмъ ожидали.
   Между тѣмъ одна и та же мысль мучила обоихъ молодыхъ людей. Въ первое время, когда они оба были опасно больны и рѣдко приходили въ сознаніе, каждому изъ нихъ казалось, что онъ видитъ около своей постели любимую женщину; но съ тѣхъ поръ, какъ они начали поправляться, ни Маргарита ни герцогиня Неверская не показывались въ ихъ комнатѣ. Въ этомъ, въ сущности, не было ничего удивительнаго. Такъ какъ одна была жена короля Наваррскаго, а другая -- невѣстка герцога Гиза, то онѣ не могли выказывать публично свое участіе къ двумъ простымъ дворянамъ. Это, конечно, понимали ла-Моль и Коконна, но, тѣмъ не менѣе, ихъ очень огорчало отсутствіе Маргариты и Генріетты. А что если онѣ совсѣмъ забыли о нихъ?
   

XVIII.
Выходцы съ того свѣта.

   Въ продолженіе нѣкотораго времени каждый изъ молодыхъ людей хранилъ отъ другого свою сердечную тайну. Наконецъ, разъ, въ минуту откровенности, они не могли удержаться и разсказали другъ другу все, скрѣпивъ такимъ образомъ свою дружбу. Безъ полной откровенности не бываетъ дружбы.
   Они были безумно влюблены, одинъ -- въ королеву, другой -- въ герцогиню.
   Для бѣдныхъ влюбленныхъ было что-то ужасное въ томъ громадномъ разстояніи, которое отдѣляло ихъ отъ любимыхъ женщинъ. Но надежда, которая живетъ въ душѣ человѣка до самой его смерти, не покидала ихъ, и они все-таки надѣялись, хоть и понимали, насколько это безразсудно съ ихъ стороны.
   Какъ только здоровье ихъ стало поправляться, они оба начали сильно заниматься своей наружностью. Каждый, даже самый равнодушный къ своей внѣшности, мужчина обращается въ извѣстныхъ обстоятельствахъ къ зеркалу, ведетъ съ нимъ нѣмые разговоры и почти всегда уходитъ очень довольный. Наши герои были не изъ числа тѣхъ, кому зеркало говоритъ разныя неутѣшительныя вещи. Блѣдный, стройный, изящный ла-Моль обладалъ красивой аристократической наружностью. Высокій, богатырски сложенный, румяный Коконна былъ тоже красивъ, но въ другомъ родѣ, красотой силы. Болѣзнь послужила ему въ пользу: онъ немного похудѣлъ и поблѣднѣлъ, а знаменитый рубецъ, такъ мучившій его своимъ сходствомъ съ радугой, наконецъ, исчезъ.
   Самыя нѣжныя и трогательныя заботы окружали раненыхъ. Въ тотъ день, какъ ла-Молю позволили въ первый разъ встать съ постели, онъ увидалъ утромъ приготовленный для него шлафрокъ, лежавшій на креслѣ около кровати, такое же вниманіе было оказано и Коконна, когда онъ въ первый разъ всталъ. Когда молодые люди были въ состояніи одѣться, каждому изъ нихъ принесли заранѣе полный костюмъ, при чемъ въ карманахъ обоихъ камзоловъ оказалось по туго набитому кошельку. Ла-Моль и Коконна оставили деньги у себя, но, конечно, лишь съ тѣмъ, чтобы возвратить ихъ, когда это окажется возможнымъ, своему неизвѣстному покровителю.
   Этимъ покровителемъ былъ во всякомъ случаѣ не герцогъ: онъ не только ни разу не зашелъ къ нимъ, но даже ни разу не прислалъ справиться о ихъ здоровьѣ.
   И въ сердце ла-Моля и Коконна невольно закралась надежда, что этотъ неизвѣстный покровитель -- любимая имъ женщина.
   Съ понятнымъ нетерпѣніемъ они ждали той минуты, когда имъ можно будетъ выйти. Ла-Моль, выздоровѣвшій раньше, могъ бы сдѣлать это ужъ давно; но онъ, какъ бы по безмолвному уговору, считалъ себя обязаннымъ раздѣлить судьбу друга.
   Они рѣшили сдѣлать въ день выхода три визита.
   Первый -- къ врачу, лѣкарство котораго такъ помогло Коконна.
   Второй -- въ гостиницу покойнаго метра ла-Гюрьера, гдѣ они оставили своихъ лошадей и чемоданы.
   Третій -- къ парфюмеру Ренэ, который, кромѣ своей спеціальности, занимался еще колдовствомъ и не только продавалъ косметики и яды, но приготовлялъ еще любовныя зелья и предсказывалъ будущее.
   Послѣ двухмѣсячнаго заключенія этотъ желанный день, наконецъ, наступилъ.
   Мы употребили слово "заключеніе" не по ошибкѣ: нѣсколько разъ молодые люди, въ своемъ нетерпѣніи, хотѣли ускорить этотъ день, но поставленный около двери часовой каждый разъ преграждалъ имъ дорогу. Имъ объявили, что ихъ выпустятъ только послѣ того, какъ на это получится разрѣшеніе Амбруаза Парэ.
   Наконецъ, этотъ знаменитый хирургъ, найдя, что его паціенты если и не совсѣмъ выздоровѣли, то во всякомъ случаѣ были на пути къ полному выздоровленію, далъ это разрѣшеніе. И около двухъ часовъ пополудни, въ одинъ изъ тѣхъ чудныхъ осеннихъ дней, какими Парижъ иногда удивляетъ парижанъ, уже покорно ожидающихъ зимы, ла-Моль и Коконна, опираясь другъ на друга, вышли изъ Лувра.
   Ла-Моль былъ въ своемъ вишневомъ плащѣ, который, къ его величайшему удовольствію, ему подали утромъ. Онъ вызвался быть путеводителемъ, на что Коконна безпрекословно сог. аіи. ея. Они шли къ врачу, питье котораго вылѣчило Коконна въ одну ночь, тогда какъ всѣ лѣкарства Амбруаза Парэ понемногу убивали его. Деньги свои, двѣсти ноблей, пьемонтецъ раздѣлилъ пополамъ и одну половину рѣшилъ дать неизвѣстному эскулапу. Коконна не боялся смерти, но былъ не прочь пожить. А потому онъ и намѣренъ былъ щедро вознаградить человѣка, спасшаго ему жизнь.
   Ла-Моль повелъ своего друга по различнымъ улицамъ на Рыночную площадь. Около стариннаго фонтана стоялъ восьмиугольный каменный столбъ, а на немъ деревянная башенка съ остроконечной крышей и вертящимся на ней флюгеромъ.
   Въ башенкй, въ которой было восемь отверстій, двигалось что-то въ родѣ деревяннаго колеса. Оно раздѣлялось пополамъ и могло захватывать въ приспособленныя для этого выемки головы и руки одного или нѣсколькихъ осужденныхъ, которыхъ выставляли у отверстій.
   Это странное сооруженіе, не имѣвшее ничего общаго съ окружающими его зданіями, называлось позорнымъ столбомъ.
   У его подножія выросъ, какъ грибъ, безобразный, горбатый, подслѣповатый домикъ съ заросшей мохомъ крышей, похожей на кожу прокаженнаго. Это былъ домъ палача.
   Въ башенкѣ стоялъ преступникъ; около него тѣснилась толпа любопытныхъ, которыхъ онъ дразнилъ, высовывая имъ языкъ. Это былъ случайно пойманный съ поличнымъ воръ изъ числа тѣхъ, которые промышляли около монфоконской висѣлицы.
   Коконна подумалъ, что другъ привелъ его посмотрѣть на это интересное зрѣлище, и смѣшался съ толпой любителей, которые отвѣчали свистками и бранью на гримасы преступника.
   Коконна былъ отъ природы жестокъ и потому это зрѣлище понравилось ему; онъ только жалѣлъ, что вмѣсто брани въ наглаго вора не бросаютъ каменьевъ за то, что онъ осмѣливается высовывать языкъ благороднымъ господамъ, сдѣлавшимъ ему честь своимъ приходомъ.
   Когда подвижная башенка повернулась на своей оси, чтобы дать возможность полюбоваться на преступника и съ другой части площади, Коконна хотѣлъ перейти туда вслѣдъ за толпою, но ла-Моль остановилъ его, шепнувъ:
   -- Мы не за этимъ пришли сюда.
   -- А зачѣмъ же?-- спросилъ Коконна.
   -- Сейчасъ узнаешь, -- отвѣтилъ ла-Моль.
   Друзья стали на "ты" съ той памятной ночи, когда Коконна хотѣлъ зарѣзать ла-Моля.
   Ла-Моль подвелъ Коконна къ домику, прислонившемуся къ позорному столбу, и подошелъ вмѣстѣ съ нимъ къ окну, около котораго стоялъ, нагнувшись и опершись на подоконникъ, какой-то человѣкъ.
   -- А, это вы, господа!-- сказалъ онъ, снимая красный колпакъ и обнаживъ голову, покрытую густыми черными волосами, спускавшимися до самыхъ бровей.-- Милости просимъ!-- Кто это такой?-- спросилъ Коконна, которому показалось, какъ будто онъ уже видѣлъ это лицо раньше, когда лежалъ въ горячкѣ.
   -- Это человѣкъ, спасшій тебѣ жизнь,-- отвѣтилъ ла-Моль.-- Онъ прислалъ тебѣ питье, которое такъ благодѣтельно подѣйствовало на тебя.
   -- Ахъ, въ такомъ случаѣ, любезный другъ...
   И Коконна протянулъ врачу руку.
   Но тотъ, вмѣсто того, чтобы сдѣлать то же, выпрямился и такимъ образомъ отодвинулся отъ пріятелей на разстояніе, которое занижала раньше его согнутая спина.
   -- Благодарю васъ за честь, -- сказалъ онъ, -- но, можетъ-быть, вы не пожелали бы оказать ее мнѣ, если бы знали, кто я.
   -- Хоть бы вы были самимъ дьяволомъ, -- воскликнулъ Коконна,-- я все равно считалъ бы себя обязаннымъ вамъ. Безъ вашей помощи я былъ бы теперь мертвъ.
   -- Я не совсѣмъ дьяволъ, -- отвѣтилъ человѣкъ въ красномъ колпакѣ, -- но многіе желали бы лучше имѣть дѣло съ дьяволомъ, чѣмъ со мной.
   -- Кто же вы такой?-- спросилъ Коконна.
   -- Я Кабошъ, парижскій городской палачъ.
   -- А!-- воскликнулъ Коконна, опуская протянутую руку.
   -- Вотъ видите!-- сказалъ Кабошъ.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, давайте сюда вашу руку, нная книга; ея всего только и существуетъ три экземпляра: одинъ принадлежитъ венеціанской библіотекѣ, другой былъ купленъ вашимъ предкомъ Лаврентіемъ и подаренъ Петромъ Медичи королю Карлу VIII во время его пребыванія во Флоренціи, -- а это третій.
   -- Уважаю его за рѣдкость, сказала Катерина: -- но онъ мнѣ не нуженъ, и я возвращаю его тебѣ.
   Она протянула правую руку къ Рене за другою книгою, отдавая въ то же время рѣдкій экземпляръ.
   На этотъ разъ, Рене не ошибся, доставая книгу. Рене сошелъ со скамейки, порылся немного въ книгѣ и вручилъ ее королевѣ открытую.
   Катерина сѣла къ столу; Рене поставилъ передъ нею магическую свѣчу и при свѣтѣ ея голубоватаго пламени Катерина вполголоса прочла нѣсколько строкъ.
   -- Хорошо, сказала она, закрывая книгу.-- Вотъ все, что я хотѣла знать.
   Она встала, оставивъ книгу на столѣ, и отошла съ родившеюся въ головѣ ея мыслью.
   Рене ждалъ почтительно, держа въ рукахъ свѣчу, новыхъ приказаній или новыхъ вопросовъ.
   Катерина сдѣлала нѣсколько шаговъ, склонивъ голову, и молча приложивъ къ губамъ палецъ.
   Вдругъ она остановилась передъ Рене и, устремивъ на него ястребиный взоръ, сказала:
   -- Признайся, что ты составилъ для нея какое-нибудь зелье?
   -- Для кого? спросилъ вздрогнувъ Рене.
   -- Для госпожи де-Совъ.
   -- Я, ваше величество? Никогда.
   -- Никогда?
   -- Клянусь вамъ.
   -- Тутъ, однакожь, не безъ колдовства; онъ влюбленъ въ нее какъ дуракъ, -- а вѣдь не славится своимъ постоянствомъ!
   -- Кто, ваше величество?
   -- Онъ, проклятый Генрихъ,-- тотъ, который будетъ наслѣдникомъ нашихъ трехъ сыновей, тотъ, котораго будутъ звать Генрихомъ IV, и который, однакожь, сынъ Жанны д'Альбре.
   Катерина вздохнула при этихъ словахъ, такъ-что Рене вздрогнулъ. Онъ вспомнилъ о знаменитыхъ перчаткахъ, которыя приготовилъ, по приказанію Катерины, для королевы наваррской.
   -- Такъ онъ все-еще къ ней ходитъ? спросилъ Рене.
   -- Да, отвѣчала Катерина.
   -- А я думалъ, что онъ совсѣмъ обратился къ женѣ.
   -- Комедія, Рене, комедія! Не знаю, съ какою цѣлью, но всѣ стараются обмануть меня. Даже дочь моя Маргерита противъ меня; можетъ-быть, и она разсчитываетъ за смерть своихъ братьевъ и надѣется быть французской королевой.
   -- Да, можетъ-быть, повторилъ Рене, погруженный въ задумчивость, какъ эхо отвѣчая на страшное предположеніе Катерины.
   -- Впрочемъ, посмотримъ, сказала она, и пошла къ двери въ глубинѣ комнаты; она была увѣрена, что они одни, и потому ей не зачѣмъ было идти по потайной лѣстницѣ.
   Рене пошелъ впередъ, и черезъ нѣсколько минутъ они очутились въ лавкѣ парфюмера.
   -- Ты обѣщалъ мнѣ доставить новыя косметическія средства для рукъ и губъ, Рене. Теперь настала зима, а кожа моя, ты знаешь, чувствительна къ холоду.
   -- Я объ этомъ уже позаботился, ваше величество, и завтра же доставлю ихъ.
   -- Завтра ты меня не застанешь раньше девяти или десяти часовъ вечера. Днемъ я говѣю.
   -- Я явлюсь въ Лувръ въ девять часовъ.
   -- У госпожи де-Совъ прекрасныя руки и губы, равнодушно замѣтила Катерина: -- чѣмъ она ихъ притираетъ?
   -- Руки?
   -- Да, во-первыхъ, руки.
   -- Геліотропомъ.
   -- А губы?
   -- Для губъ она будетъ употреблять новоизобрѣтенный мною опіатъ; завтра я хотѣлъ доставить по баночкѣ этого средства и ей и вашему величеству.
   Катерина на минуту задумалась.
   -- Впрочемъ, она хороша собою, сказала она, отвѣчая на собственную мысль, и тутъ нѣтъ ничего удивительнаго, что Беарнецъ влюбленъ въ нее.
   -- А главное, она предана вашему величеству, сказалъ Рене:-- по-крайней-мѣрѣ, мнѣ такъ кажется.
   Катерина усмѣхнулась и пожала плечами,
   -- Развѣ влюбленная женщина можетъ быть предана кому-нибудь, кромѣ предмета своей страсти? Ты далъ ей какое-нибудь зелье, Рене!
   -- Клянусь вамъ, что нѣтъ!
   -- Довольно, оставимъ это. Покажи же мнѣ этотъ новый опіатъ, который освѣжитъ ея губы.
   Рене подошелъ къ полкѣ и показалъ Катеринѣ шесть серебряныхъ баночекъ одинаковой формы, стоявшихъ рядомъ.
   -- Вотъ единственное средство, о которомъ она меня просила, сказалъ Рене.-- Правда, я составилъ его собственно для нея; у нея такія нѣжныя губы, что равно сохнутъ отъ солнца и отъ вѣтра.
   Катерина открыла одну баночку; она была наполнена мазью прелестнаго кармазиннаго цвѣта.
   -- Рене, сказала она: -- дай мнѣ мази для моихъ рукъ; у меня ея уже нѣтъ, такъ я возьму теперь съ собою.
   Рене взялъ свѣчу и пошелъ въ сосѣднее отдѣленіе отъискивать требуемое. Между-тѣмъ, онъ замѣтилъ, что Катерина быстро схватила одну баночку и спрятала подъ манто. Онъ уже такъ привыкъ къ подобнымъ похищеніямъ королевы-матери, что притворился, будто ничего не замѣтилъ. Подавая ей мазь, онъ сказалъ:
   -- Извольте, ваше величество.
   -- Благодарю! сказала она.
   Потомъ, помолчавъ съ минуту, прибавила:
   -- Отнеси этотъ опіатъ къ госпожѣ де-Совъ не раньше, какъ дней черезъ восемь или десять. Я сама прежде хочу его попробовать,
   И она собралась уйдти.
   -- Прикажете проводить васъ, ваше величество?
   -- Только до конца моста, отвѣчала Катерина.-- Тамъ ждутъ меня носилки.
   Они вышли и скоро поравнялись съ угломъ Улицы-ла-Барильеръ, гдѣ ждали Катерину четверо придворныхъ верхомъ и носилки безъ герба.
   Возвратившись домой, Рене прежде всего перечелъ баночки съ опіатомъ.
   Одной недоставало.
   

V.
Жилище г-жи де-Совъ.

   Катерина не обманулась въ своихъ подозрѣніяхъ. Генрихъ принялся за старое и каждый вечеръ уходилъ къ г-жѣ де-Совъ. Сначала, онъ дѣлалъ это съ величайшею осторожностью; но потомъ недовѣрчивость его мало-по-малу ослабѣла, и онъ распоряжался довольно-небрежно, такъ-что Катеринѣ не трудно было увѣриться, что Маргерита только называлась королевой наваррской, а что въ сущности ею была г-жа де-Совъ.
   При началѣ нашей повѣсти, мы сказали нѣсколько словъ о комнатѣ г-жи де-Совъ; по дверь, отворенная Даріолою для Генриха, закрывалась за нимъ герметически, такъ-что комната эта, театръ таинственной любви Беарнца, совершенно намъ неизвѣстна.
   Это жилище было въ родѣ тѣхъ квартиръ, какія отводятся для лицъ, которыхъ желаютъ имѣть всегда подъ рукою. Оно было меньше и не такъ удобно, какъ квартира, нанятая въ городѣ. Обиталище г-жи де-Совъ было, какъ уже извѣстно читателю, во второмъ этажѣ, почти надъ отдѣленіемъ Генриха; дверь изъ него вела въ корридоръ, освѣщенный въ концѣ черезъ стрѣльчатое окно. Даже и въ самые ясные дни года, свѣтъ плохо проникалъ въ его маленькія стекла, оправленныя свинцовымъ переплетомъ. Во время зимы, уже съ трехъ часовъ пополудни надобно было зажигать лампу; а такъ-какъ въ лампу вливали, лѣтомъ и зимою, постоянно одинаковое количество масла, то она и угасала въ девять часовъ вечера. Мракъ покровительствовалъ любовникамъ зимою.
   Маленькая передняя, обитая шелковою матеріею съ крупными желтыми цвѣтами, пріемная, обтянутая голубымъ бархатомъ, спальня съ кроватью, украшенною витыми столбиками и вишневыми шелковыми занавѣсами, съ зеркаломъ въ серебряной рамѣ и двумя картинами, изображающими любовь Венеры и Адониса -- таково было жилище (теперь назвали бы его гнѣздомъ) фрейлины Катерины Медичи.
   Внимательный наблюдатель замѣтилъ бы еще противъ туалета со всѣми его принадлежностями, въ темномъ углу комнаты, маленькую дверь: она вела въ молельню, гдѣ, на двухъ ступеняхъ, возвышался налой. Въ этой молельнѣ висѣли на стѣнѣ, какъ-будто въ искупленіе двухъ упомянутыхъ миѳологическихъ картинъ, три или четыре произведенія самаго фанатическаго спиритуализма. Между ними, на вызолоченныхъ гвоздяхъ, висѣло женское оружіе; въ эту эпоху таинственныхъ интригъ, женщины носили оружіе, какъ мужчины, и нерѣдко владѣли имъ такъ же ловко.
   Ввечеру, на другой день послѣ описанныхъ нами происшествій въ жилищѣ Рене, г-жа де-Совъ сидѣла въ спальнѣ и говорила Генриху о своихъ опасеніяхъ и любви своей, приводя въ доказательство преданность, выказанную ею въ ночь, слѣдовавшую за избіеніемъ протестантовъ, -- ночь, которую Генрихъ провелъ у жены своей.
   Генрихъ, съ своей стороны, благодарилъ ее. Г-жа де-Совъ была въ этотъ вечеръ очаровательна въ простомъ батистовомъ пеньюарѣ, и Генрихъ былъ очень-признателенъ.
   Но онъ былъ дѣйствительно влюбленъ и, слѣдовательно, сдѣлался мечтателемъ. Г-жа де-Совъ, всею душою предавшаяся любви, которая началась по приказанію Катерины, внимательно смотрѣла на Генриха, желая замѣтить, согласны ли глаза его съ словами.
   -- Будьте откровенны, Генрихъ, говорила она.-- Когда вы провели ночь въ кабинетѣ королевы паваррской, и ла-Моль лежалъ у вашихъ ногъ, не жалѣли вы, что онъ между вами и спальней королевы?
   -- Да, отвѣчалъ Генрихъ: -- потому-что я неизбѣжно долженъ былъ пройдти черезъ эту комнату, чтобъ прійдти сюда, гдѣ мнѣ такъ хорошо, гдѣ я такъ счастливъ въ эту минуту...
   Г-жа де-Совъ улыбнулась.
   -- И послѣ того вы туда не заходили?
   -- Заходилъ, когда говорилъ вамъ объ этомъ.
   -- И никогда не зайдете не сказавши?
   -- Никогда.
   -- Побожитесь?
   -- Отъ-чего жь бы не побожиться, еслибъ я былъ еще гугенотомъ! Но...
   -- Но что?
   -- Но католическая религія, которой догматы я теперь изучаю, запрещаетъ божиться.
   -- Гасконецъ! сказала г-жа де-Совъ, качая головою.
   -- А если я, въ свою очередь, стану предлагать вамъ вопросы, Шарлотта, будете вы отвѣчать?
   -- Конечно. Мнѣ нечего отъ васъ скрывать.
   -- Посмотримъ. Объясните, пожалуйста, хорошенько, какъ это случилось, что послѣ упорнаго сопротивленія вашего до моей женитьбы, вы вдругъ сдѣлались не такъ жестоки ко мнѣ, неловкому Беарнцу, смѣшному провинціалу, бѣдняку-государю, который не въ состояніи поддержать блеска своей короны?
   -- Генрихъ, вы требуете отъ меня разрѣшенія загадки, которое вотъ уже три тысячи лѣтъ какъ отъискиваютъ философы всѣхъ странъ. Не спрашивайте женщины, Генрихъ, почему она васъ любитъ; удовольствуйтесь вопросомъ: любите ли вы меня?
   -- Любите ли вы меня, Шарлотта? спросилъ Генрихъ.
   -- Люблю, отвѣчала она съ обворожительной улыбкой, опуская руку свою въ руку Генриха.
   Генрихъ пожалъ ее.
   -- Что жь, сказалъ онъ, продолжая свою мысль: -- что если я отгадалъ это слово, которое философы тщетно ищутъ три тысячи лѣтъ; отгадалъ, по-крайней-мирѣ, въ-отношеніи васъ, Шарлотта?
   Г-жа де-Совъ покраснѣла.
   -- Вы любите меня, продолжалъ Генрихъ: -- слѣдовательно, мнѣ не о чемъ больше просить васъ, и я считаю себя счастливѣйшимъ человѣкомъ въ мірѣ. Но, вы знаете, для счастія всегда чего-нибудь да не достаетъ. Адамъ, посреди рая, не былъ вполнѣ счастливъ, и отвѣдалъ несчастнаго яблока, вселившаго въ насъ это непреодолимое любопытство, которое каждаго изъ насъ заставляетъ гоняться всю жизнь за чѣмъ-то неизвѣстнымъ. Скажите, не Катерина ли приказала вамъ сначала любить меня?
   -- Говорите тише, Генрихъ, когда вы говорите о королевѣ-матери.
   -- О! сказалъ Генрихъ такъ непринужденно и добродушно, что обманулъ даже г-жу де-Совъ:-- прежде, когда мы были не въ ладахъ, конечно, я могъ не довѣрять ей; но теперь, женившись на ея дочери...
   -- На Маргеритѣ! прервала его Шарлотта, покраснѣвъ отъ ревности.
   -- Говорите тише и вы въ свою очередь, сказалъ Генрихъ.-- Теперь, когда я сдѣлался мужемъ ея дочери, мы друзья какъ-нельзя-больше. Чего хотѣли? Чтобъ я сдѣлался католикомъ, кажется? Что же, благодать низошла и на меня; заступленіемъ св. Варѳоломея я обращенъ. Мы живемъ теперь доброй семьей, какъ братья и христіане.
   -- А королева Маргерита?
   -- Королева Маргерита? сказалъ Генрихъ:-- она связь, которая соединяетъ всѣхъ насъ.
   -- Но вы говорили мнѣ, Генрихъ, что королева наваррская была великодушна ко мнѣ за то, что я была предана ей. Если вы сказали мнѣ правду, если это великодушіе, за которое я ей столько благодарна, не выдумка, то это условная связь, которую легко разорвать. Вы не можете полагаться на такую опору, потому-что ваша кажущаяся короткость ни на кого не сдѣлала особеннаго впечатлѣнія.
   -- И, однакожь, я опираюсь на нее; на этомъ изголовьѣ покоюсь уже три мѣсяца.
   -- Въ такомъ случаѣ, вы меня обманули, воскликнула г-жа де-Совъ.-- Маргерита дѣйствительно жена ваша.
   Генрихъ улыбнулся.
   -- Вотъ эти-то улыбки и выводятъ меня изъ терпѣнія, сказала Шарлотта: -- хоть вы и король, а, право, мнѣ приходитъ иногда страшная охота выцарапать вамъ глаза...
   -- Такъ выходитъ, что эта кажущаяся короткость сдѣлала свое впечатлѣніе; есть минуты, когда вы хотите вырвать мнѣ глаза, потому-что считаете ее не притворствомъ.
   -- Генрихъ! Генрихъ! Нѣтъ возможности узнать ваши мысли.
   -- А моя мысль вотъ какая: сперва Катерина приказала вамъ любить меня, потомъ то же самое приказало вамъ ваше собственное сердце, и теперь когда вы слышите оба голоса, вы внимаете только голосу своего сердца. Я люблю васъ тоже, люблю отъ всей души, и потому-то именно, если у меня будутъ тайны, я не довѣрю ихъ вамъ, разумѣется, чтобъ не компрометтировать васъ... дружба королевы измѣнчива; это дружба... тещи.
   Шарлотта не этого добивалась; ей казалось, что завѣса, становившаяся каждый разъ непроницаемѣе, когда она хотѣла проникнуть въ глубь этого бездоннаго сердца, какъ стѣна отдѣлила ее теперь отъ ея любовника. Слезы выступили у ней на глазахъ при его отвѣтѣ; часы пробили десять, и она сказала:
   -- Мнѣ пора отдохнуть. Завтра я должна явиться на службу къ королевѣ-матери очень-рано.
   -- Такъ вы прогоняете меня на этотъ вечеръ?
   -- Генрихъ, мнѣ грустно, я буду неласкова, и вы меня разлюбите. Вы видите: лучше вамъ уйдти.
   -- Извольте, я уйду, если вы этого требуете, Шарлотта; однако, ventre saint-gris! вы позволите мнѣ быть при вашемъ туалетѣ?
   -- Такимъ-образомъ вы заставите, я думаю, ждать королеву Маргериту.
   -- Шарлотта! возразилъ Генрихъ серьёзно:-- мы условились никогда не говорить о королевѣ наваррской, а сегодня ввечеру, кажется, только и было рѣчи, что о ней.
   Г-жа де-Совъ вздохнула и сѣла противъ туалета. Генрихъ взялъ кресло, придвинулъ его къ ней, и оперся на него колѣномъ.
   -- Полно, милая Шарлотта; я хочу видѣть, какъ вы наряжаетесь именно для меня. Господи! сколько тутъ духовъ, порошковъ, сткляночекъ и банокъ!
   -- Кажется, много, отвѣчала Шарлотта:-- а между-тѣмъ, этого очень-мало: со всѣмъ этимъ я еще не нашла средства исключительно царствовать въ сердцѣ вашего величества.
   -- Оставимъ политику. Что это за тоненькая кисточка? Не для окрашиванія ли бровей моего олимпійскаго Юпитера?
   -- Да, ваше величество.
   -- А эти маленькія грабли изъ слоновой кости?
   -- Это, чтобъ раздѣлять волосы.
   -- А эта серебряная коробочка съ чеканною крышечкой?
   -- Это подарокъ Рене; это знаменитый опіатъ, который онъ обѣщалъ мнѣ такъ долго; онъ умягчитъ губы, которыя вашему величеству угодно находить довольно-нѣжными.
   И Генрихъ, въ подтвержденіе словъ Шарлотты, приложилъ губы свои къ ея губамъ.
   Шарлотта протянула руку къ коробочкѣ, о которой шла рѣчь, и хотѣла, вѣроятно, показать Генриху употребленіе ея, какъ вдругъ тихій ударъ въ двери раздался въ передней. Любовники вздрогнули.
   -- Стучатся, сказала Даріола, выглядывая изъ-за занавѣски.
   -- Узнай кто, и пріиди сказать, сказала графиня.
   Генрихъ и Шарлотта взглянули другъ на друга съ безпокойствомъ; Генрихъ думалъ уже спрятаться въ молельню, гдѣ не разъ находилъ убѣжище; но въ это время вошла Даріола.
   -- Это Рене, сказала она.
   При этомъ имени, Генрихъ невольно наморщилъ брови и закусилъ губу.
   -- Прикажете отказать? спросила Даріола.
   -- Нѣтъ, сказалъ Генрихъ: -- Рене не дѣлаетъ ничего необдуманно; если онъ пришелъ къ вамъ, такъ имѣетъ на это достаточную причину.
   -- Хотите спрятаться?
   -- Ни за что. Рене знаетъ все; онъ знаетъ, что я здѣсь.
   -- Но развѣ его посѣщеніе не будетъ для васъ непріятно?
   -- Для меня? спросилъ Генрихъ, напрасно стараясь притвориться равнодушнымъ: -- нисколько! Мы чуждались другъ друга, это правда; но съ варѳоломеевской ночи сошлись.
   -- Проси, сказала г-жа де-Совъ Даріолѣ.
   Черезъ минуту вошелъ Рене и разомъ оглянулъ всю комнату.
   Г-жа де-Совъ все еще сидѣла передъ туалетомъ.
   Генрихъ сѣлъ на софу. Онъ сидѣлъ въ тѣни, а Шарлотта на свѣту.
   -- Я пришелъ просить у васъ извиненія, сказалъ Рене съ учтивою короткостью.
   -- Въ чемъ? снисходительно спросила Шарлотта.
   -- Въ томъ, что такъ давно обѣщалъ потрудиться для этихъ прекрасныхъ губъ, и...
   -- И исполнили свое обѣщаніе только сегодня, не такъ ли? прервала его Шарлотта.
   -- Сегодня! повторилъ Рене.
   -- Да, только сегодня, и то вечеромъ, получила я отъ васъ эту коробочку.
   -- Дѣйствительно! сказалъ Рене, съ страннымъ выраженіемъ глядя на маленькую коробочку съ опіатомъ, стоявшую на туалетѣ г-жи де-Совъ, и совершенно-сходную съ тѣми, которыя были у него въ магазинѣ.
   -- Я отгадалъ, проговорилъ онъ: -- вы уже употребляли ее?
   -- Нѣтъ еще; я только-что хотѣла попробовать, когда вы вошли.
   Лицо Рене приняло задумчивое выраженіе, неускользнувшее отъ Генриха, который, впрочемъ, рѣдко что пропускалъ.
   -- Что съ вами, Рене? спросилъ онъ.
   -- Ничего, ваше величество, отвѣчалъ парфюмеръ.-- Я жду, чтобъ ваше величество сказали мнѣ что-нибудь.
   -- Полноте, сказалъ Генрихъ улыбаясь.-- Надобно ли говорить вамъ, что я считаю за удовольствіе васъ видѣть?
   Рене посмотрѣлъ вокругъ, обошелъ комнату, какъ-будто стараясь ощупать глазами и ушами занавѣски и двери,-- потомъ остановился такъ, чтобъ разомъ видѣть Генриха и Шарлотту, и сказалъ:
   -- Этого я не знаю.
   Благодаря удивительному инстинкту, который, подобно шестому чувству, былъ для Генриха путеводителемъ въ-продолженіи первой половины его жизни среди окружавшихъ его опасностей,-- Генрихъ догадался, что тутъ происходитъ что-то странное, что-то въ родъ борьбы въ душѣ парфюмера. Онъ обратился къ нему, оставаясь въ тѣни, тогда-какъ лицо Рене было вполнѣ освѣщено.
   -- Вы въ этотъ часъ здѣсь, Рене? сказалъ онъ.
   -- Можетъ-быть, я имѣлъ несчастіе помѣшать вашему величеству? отвѣчалъ Рене, дѣлая шагъ къ дверямъ.
   -- Нѣтъ. Только мнѣ хотѣлось бы узнать одно.
   -- Что такое?
   -- Думали вы найдти меня здѣсь?
   -- Я былъ въ этомъ увѣренъ.
   -- Стало-быть, вы меня искали?
   -- По-крайней-мѣрѣ, мнѣ пріятно было встрѣтить ваше величество.
   -- Вы хотите что-нибудь сказать мнѣ? спросилъ Генрихъ.
   -- Можетъ-быть, отвѣчалъ Рене.
   Шарлотта покраснѣла; она боялась, не вздумаетъ ли Рене объяснять Генриху ея прошедшее поведеніе въ-отношеніи къ нему. Она притворилась, что, занимаясь туалетомъ, ничего не слышала, и, прерывая ихъ разговоръ, сказала:
   -- Право, Рене, вы прелюбезный человѣкъ!
   Съ этими словами, она открыла серебряную коробочку.
   -- Что за цвѣтъ! продолжала она.-- Кстати, вы здѣсь, такъ я при васъ же сдѣлаю честь вашему произведенію.
   И она взяла на кончикъ пальца розовую мазь, чтобъ намазать ею губы.
   Рене задрожалъ.
   Баронесса, улыбаясь, поднесла мазь къ губамъ.
   Рене поблѣднѣлъ.
   Генрихъ не пропустилъ ни одного изъ этихъ движеній.
   Рука Шарлотты была только на нѣсколько линій отъ губъ, какъ вдругъ Рене схватилъ ее въ ту самую минуту, когда Генрихъ всталъ съ намѣреніемъ сдѣлать то же.
   Генрихъ опять тихонько опустился на софу.
   -- Позвольте одну минуту, сказалъ Рене съ принужденною улыбкою.-- Этотъ опіатъ не слѣдовало бы употреблять безъ предварительнаго наставленія.
   -- А кто же дастъ мнѣ это наставленіе?
   -- Когда?
   -- Какъ только кончу то, что мнѣ нужно сказать его величеству.
   Шарлотта устремила на него глаза свои, не понимая этого таинственнаго разговора; коробочка съ опіатомъ осталась въ одной рукѣ ея, а частичка розовой мази на пальцѣ другой.
   Генрихъ всталъ, и съ мыслью, въ которой, какъ во всѣхъ мысляхъ молодаго короля, были двѣ стороны, одна поверхностная, другая глубокая,-- подошелъ къ Шарлогтѣ, взялъ ея руку, на которой была мазь, и хотѣлъ поцаловать.
   -- Постойте! живо проговорилъ Рене.-- На минуту!. Не угодно ли вамъ вымыть руки вотъ этимъ неаполитанскимъ мыломъ? я забылъ прислать вамъ его вмѣстѣ съ опіатомъ и принесъ теперь лично.
   Вынувъ изъ серебряной обертки зеленоватый кусокъ мыла, онъ положилъ его въ позолоченный тазъ, налилъ воды, и, ставъ на колѣно, подалъ его г-жѣ де-Совъ.
   -- Право, я не узнаю васъ, Рене, сказалъ Генрихъ: -- вы перещеголяете всѣхъ придворныхъ любезниковъ.
   -- Какой чудесный запахъ! воскликнула Шарлотта, растирая на прекрасныхъ рукахъ своихъ пѣну неаполитанскаго мыла.
   Рене до конца выполнилъ обязанности cavalière servente: онъ подалъ баронессѣ салфетку тонкаго голландскаго полотна.
   -- Теперь, если угодно, можете, сказалъ онъ, обращаясь къ Генриху.
   Шарлотта подала свою руку Генриху; онъ поцаловалъ ее, и между-тѣмъ, какъ Шарлотта оборотилась, чтобъ послушать, что скажетъ ему Рене, онъ сѣлъ на свое прежнее мѣсто, будучи совершенно убѣжденъ, что въ душѣ флорентинца происходитъ что-то необыкновенное.
   -- Ну, что жь? спросила Шарлотта.
   Флорентинецъ собрался, казалось, со всѣми силами души и обратился къ Генриху.
   

VI.
Вы будете королемъ.

   -- Ваше величество, сказалъ Рене Генриху: -- я пришелъ поговорить съ вами объ одномъ дѣлѣ, которымъ уже давно занимаюсь.
   -- О духахъ? спросилъ Генрихъ улыбаясь.
   -- Да... о духахъ, отвѣчалъ Рене дѣлая странный знакъ согласія.
   -- Говорите; я васъ слушаю; этотъ предметъ всегда интересовалъ меня.
   Рене посмотрѣлъ на Генриха, стараясь, мимо словъ, проникнуть въ мысль его; но видя, что это напрасный трудъ, продолжалъ:
   -- Одинъ изъ моихъ друзей пріѣхалъ изъ Флоренціи. Онъ много занимался астрологіей.
   -- Да, знаю, замѣтилъ Генрихъ: -- это страсть флорентинцевъ.
   -- Онъ составилъ, вмѣстѣ съ первѣйшими учеными въ мірѣ, гороскопы главнѣйшихъ особъ въ Европѣ.
   -- А-га! сказалъ Генрихъ.
   -- И такъ-какъ домъ Бурбоновъ считается въ числѣ первыхъ, потому-что происходитъ отъ графа де-Клермона, пятаго сына Лудовика-Святаго, то ваше величество, конечно, догадываетесь, что и вы не были забыты.
   Генрихъ началъ слушать еще внимательнѣе.
   -- И вы помните этотъ горскопъ? спросилъ онъ, стараясь улыбнуться равнодушно.
   -- Вашъ гороскопъ не изъ тѣхъ, которые забываются, отвѣчалъ Рене.
   -- Право? сказалъ Генрихъ съ ироническимъ жестомъ.
   -- Да, ваше величество; этотъ гороскопъ говоритъ, что вамъ суждена самая блестящая судьба.
   Глаза Генриха невольно сверкнули молніей, тотчасъ же угасшей въ туманѣ равнодушія.
   -- Всѣ эти итальянскіе оракулы льстятъ, сказалъ Генрихъ:-- а кто льститъ, тотъ лжетъ. Не предсказывали ли они мнѣ, что я буду командовать арміями?
   И онъ захохоталъ. Но наблюдатель, занятый собою меньше, нежели Рене, увидѣлъ бы принужденность этого смѣха.
   -- Ваше величество, холодно замѣтилъ Рене: -- гороскопъ обѣщаетъ больше.
   -- Что жь онъ предвѣщаетъ? что, предводительствуя этими арміями, я буду выигрывать сраженія?
   -- Больше, ваше величество.
   -- Вы увидите, если я не буду завоевателемъ!
   -- Вы будете королемъ.
   -- Ventre-saint-gris! сказалъ Генрихъ, подавляя сильное біеніе сердца.-- Да развѣ я уже не король?
   -- Ваше величество! Пріятель мой знаетъ, что обѣщаетъ. Вы не только будете королемъ, но будете и царствовать.
   -- Въ такомъ случаѣ, продолжалъ Генрихъ тѣмъ же насмѣшливымъ тономъ:-- вашему пріятелю нужны десять тысячъ экю золотомъ, не такъ ли, Рене? Такое пророчество очень-честолюбиво по настоящему положенію дѣлъ; я не богать, Рене, и дамъ вашему другу пять тысячъ теперь, а пять остальныхъ, когда пророчество исполнится.
   -- Не забудьте, прибавила баронесса:-- что вы кое-что обѣщали уже и Даріолѣ:-- не раздавайте слишкомъ много обѣщаній.
   -- Ваше величество, сказалъ Рене:-- позвольте досказать...
   -- А! Такъ это еще не все! отвѣчалъ Генрихъ.-- Продолжайте! Если я буду императоромъ, я дамъ вдвое.
   -- Пріятель мой возвратился съ этимъ гороскопомъ изъ Флоренціи, повѣрилъ его въ Парижѣ, нашелъ одни и тѣ же выводы, и сообщилъ мнѣ одну тайну.
   -- Тайну, которая интересуетъ ея величество? поспѣшно спросила Шарлотта.
   -- Думаю, отвѣчалъ флорентинецъ.
   -- Онъ ищетъ словъ, подумалъ Генрихъ: -- должно быть, это трудно вымолвить.
   -- Такъ говорите, продолжала баронесса: -- въ чемъ же дѣло?
   -- Дѣло идетъ, отвѣчалъ флорентинецъ, взвѣшивая каждое слово: -- о всѣхъ этихъ слухахъ объ отравленіяхъ, которые съ нѣкотораго времени пронеслись при дворѣ.
   При этомъ оборотѣ разговора, вниманіе Генриха увеличилось; но по наружности его это едва было примѣтно.
   -- И вашъ другъ, сказалъ онъ: -- знаетъ кое-что новое объ этихъ отравленіяхъ?
   -- Да, ваше величество.
   -- Какъ же вы довѣряете мнѣ чужую тайну, Рене, особенно такую важную тайну? сказалъ Генрихъ самымъ естественнымъ тономъ.
   -- Пріятель мой желаетъ спросить совѣта у вашего величества.
   -- У меня?
   -- Что жь тутъ удивительнаго? Вспомните стараго акціумскаго солдата, который просилъ у Августа совѣта по своему процессу.
   -- Августъ былъ адвокатъ, Рене, а я не адвокатъ.
   -- Когда пріятель сообщилъ мнѣ свою тайну, ваше величество принадлежали еще къ кальвинистской партіи; вы были ея первымъ предводителемъ, а Конде вторымъ.
   -- Что жь дальше?
   -- Пріятель мой надѣялся, что ваше вліяніе на Конде отвратитъ отъ него непріязненное расположеніе, которое принцъ Конде питалъ къ нему.
   -- Объясните мнѣ это, Рене, если хотите, чтобъ я понялъ, сказалъ Генрихъ безъ малѣйшаго измѣненія въ голосѣ или чертахъ лица.
   -- Вы поймете меня съ перваго слова: пріятель мой знаетъ всѣ обстоятельства покушенія отравить принца Конде.
   -- Такъ его хотѣли отравить? спросилъ Генрихъ съ превосходно-разъиграннымъ удивленіемъ.-- Право? Когда же это?
   Рене пристально посмотрѣлъ на короля и отвѣчалъ только:
   -- Восемь дней тому назадъ.
   -- Кто-нибудь изъ враговъ?
   -- Да, врагъ, котораго ваше величество знаете, и который знаетъ ваше величество.
   -- Точно, кажется, я что-то объ этомъ слышалъ; но я не знаю подробностей, которыя, говорите вы, пріятель вашъ хочетъ сообщить мнѣ.
   -- Конде попотчивали душистымъ яблокомъ; но, къ-счастію, докторъ его былъ при немъ, когда подали ему плодъ. Онъ взялъ его изъ рукъ посланнаго и понюхалъ, чтобъ узнать его качество. Черезъ два дня, въ награду за свою преданность, или неблагоразуміе, онъ получилъ на лицѣ гангренозную опухоль, кровотеченіе, и рану, разъѣзшую ему лицо.
   -- Къ-несчастію, отвѣчалъ Генрихъ:-- я теперь вполовину католикъ, и не имѣю уже никакого вліянія на Конде. Напрасно вашъ пріятель адресовался ко мнѣ.
   -- Ваше величество могли быть ему полезны не только заступленіемъ у Конде, но и у принца Порсіанъ, брата того, который былъ отравленъ.
   -- Знаете ли, Рене, сказала Шарлотта:-- ваши исторіи въ квакерскомъ духѣ. Вы просите очень-некстати. Теперь поздно, -- разговоръ вашъ -- гробовой разговоръ. Право, духи ваши гораздо-лучше.
   И Шарлотта снова протянула руку къ коробочкѣ съ опіатомъ.
   -- Прежде, нежели вы попробуете эту мазь, сказалъ Рене: -- послушайте, какъ жестоко могутъ пользоваться обстоятельствами злые люди.
   -- Рѣшительно, вы сегодня страшны, сказала баронесса.
   Генрихъ нахмурилъ брови; онъ понялъ, что Рене ведетъ рѣчь къ чему-то, о чемъ онъ еще не догадался, и рѣшился довести разговоръ до конца.
   -- Такъ вамъ извѣстны подробности отравленія принца де-Порсіана?
   -- Да, отвѣчалъ Рене.-- Всѣмъ было извѣстно, что ночью возлѣ его постели горитъ лампа. Отравили масло, и онъ задохся въ ядовитыхъ испареніяхъ.
   -- Стало-быть, тотъ, кого вы называете вашимъ другомъ, знаетъ не только подробности отравленія, но и виновника его?
   -- Да, и потому-то онъ желалъ узнать отъ васъ, имѣете ли вы столько вліянія на принца де-Порсіанъ, чтобъ уговорить его простить убійцу его брата.
   -- Къ-несчастію, отвѣчалъ Генрихъ: -- я еще вполовину гугенотъ, и не имѣю никакого вліянія на принца де-Порсіанъ. Напрасно вашъ пріятель адресовался ко мнѣ.
   -- Но что вы думаете о расположеніи принца Конде и де-Порсіана?
   -- Какъ мнѣ это знать, Рене? Богъ, которому я служу, не далъ мнѣ привилегіи читать въ сердцахъ.
   -- Ваше величество можете обратиться съ вопросомъ сами къ себѣ, спокойно возразилъ Флорентинецъ.-- Въ жизни вашего величества не случилось ли чего-нибудь столь мрачнаго, что можетъ служить пробою милосердія, какъ ни былъ бы жестокъ этотъ оселокъ великодушія?
   Эти слова были произнесены такимъ голосомъ, что даже Шарлотта вздрогнула. Намекъ былъ такъ прямъ, что молодая женщина отвернулась, покраснѣвъ, чтобъ избѣжать встрѣчи со взоромъ Генриха.
   Генрихъ сдѣлалъ надъ собою страшное усиліе, прояснилъ лицо, принявшее во время рѣчи Рене выраженіе угрозы, и перешелъ отъ сыновней скорби, сжимавшей его сердце, въ неопредѣленное раздумье.
   -- Мрачное событіе въ моей жизни... сказалъ онъ:-- нѣтъ, Рене, нѣтъ; отъ молодости остались въ памяти моей только шалости и безпечность, перемѣшанныя съ жестокою нуждою, общимъ всѣхъ удѣломъ.
   Рене въ свою очередь подавилъ движеніе въ душѣ своей и обращалъ вниманіе то на Генриха, то на Шарлотту, какъ-будто желая возбудить одного и удержать другую; Шарлотта, обратившись къ туалету, чтобъ скрыть свое смущеніе, опять протянула руку къ коробочкѣ съ опіатомъ.
   -- Однакожь, сказалъ Рене:-- еслибъ вы были братомъ принца де-Порсіана, или сыномъ Конде, еслибъ отравили вашего брата или отца...
   Шарлотта слегка вскрикнула и опять поднесла опіатъ къ губамъ. Рене видѣлъ это движеніе. Но онъ не остановилъ ея теперь ни словомъ, ни рукою, а только воскликнулъ:
   -- Во имя неба, отвѣчайте, ваше величество! Что сдѣлали бы вы за ихъ мѣстѣ?
   Генрихъ собрался съ мыслями, отеръ дрожащею рукою холодный потъ со лба, и вставъ, отвѣчалъ среди общаго глубокаго молчанія:
   -- Еслибъ я былъ на ихъ мѣстѣ и зналъ навѣрное, что я король, то-есть представитель Бога на землѣ, я сдѣлалъ бы то же, что сдѣлалъ бы Богъ,-- я простилъ бы.
   -- Постойте! воскликнулъ Рене, выхвативъ коробочку изъ рукъ г-жи де-Совъ.-- Отдайте мнѣ эту коробочку. Мальчикъ мой ошибся. Завтра я пришлю вамъ другую.
   

VII.
Новообращенный.

   На слѣдующій день, назначена была охота въ Сен-Жерменскомъ-Лѣсу.
   Генрихъ приказалъ, чтобъ въ восемь часовъ поутру была осѣдлана маленькая беарнская лошадь, которую онъ хотѣлъ дать г-жѣ де-Совъ, но предварительно желалъ самъ попробовать. Въ три четверти восьмаго, лошадь была готова; ровно въ восемь, Генрихъ вышелъ.
   Лошадь, не смотря на небольшой ростъ свой, была горяча, мотала гривой и била копытами. Было холодно, и тонкій слой льда покрывалъ землю.
   Генрихъ хотѣлъ пройдти черезъ дворъ къ конюшнѣ, гдѣ ждалъ его конюшій съ лошадью; но, проходя мимо швейцарскаго солдата, стоявшаго на часахъ и отдававшаго ему честь, онъ услышалъ эти слова:
   -- Да хранитъ Господь его величество, короля наваррскаго!
   Беарнецъ вздрогнулъ при такомъ привѣтствіи; особенно поразилъ его звукъ голоса.
   Онъ оглянулся и отступилъ на шагъ.
   -- Де-Муи! сказалъ онъ.
   -- Такъ точно, ваше величество, де-Муи.
   -- Что вы здѣсь дѣлаете?
   -- Я ищу васъ.
   -- Зачѣмъ?
   -- Мнѣ надо поговорить съ вашимъ величествомъ.
   -- Несчастный! сказалъ король, подходя къ нему ближе.-- Развѣ ты не знаешь, что рискуешь головою?
   -- Знаю.
   Генрихъ немного поблѣднѣлъ; онъ зналъ, что раздѣляетъ опасность, которой подвергался отважный юноша. Съ безпокойствомъ оглянулся вокругъ, и отступилъ во второй разъ, такъ же проворно, какъ и въ первый.
   Онъ замѣтилъ у окна герцога д'Алансона.
   Измѣнивъ тотчасъ же пріемы, Генрихъ взялъ мушкетъ изъ рукъ де-Муи, и, дѣлая видъ, какъ-будто экзаменуетъ его, сказалъ:
   -- Ты, конечно, не безъ важной причины бросился въ западню?
   -- Нѣтъ, ваше величество. Вотъ уже восемь дней, что я подстерегаю васъ. Вчера только узналъ я, что сегодня утромъ вы выйдете пробовать лошадь, и сталъ здѣсь на часахъ.
   -- Но какимъ же образомъ ты въ этомъ костюмѣ?
   -- Капитанъ отряда протестантъ и мой пріятель.
   -- Вотъ твой мушкетъ; стань во фронтъ. За нами наблюдаютъ. Идя назадъ, я постараюсь переговорить съ тобою. Но если не заговорю, не останавливай меня. Прощай.
   Де-Муи началъ ходить, а Генрихъ пошелъ къ лошади.
   -- Что это за хорошенькая лошадка? спросилъ д'Алансонъ изъ окна.
   -- Да вотъ хочу попробовать, отвѣчалъ Генрихъ.
   -- Это не мужская лошадь.
   -- Она и назначена для хорошенькой женщины.
   -- Не проболтайтесь, Генрихъ; мы увидимъ эту хорошенькую даму на охотѣ, и если я не узнаю чей вы рыцарь, такъ узнаю, по-крайней-мѣрѣ, чей конюшій.
   -- Не узнаете, отвѣчалъ Генрихъ съ своимъ притворнымъ простодушіемъ.-- Хорошенькая дама нездорова и не можетъ выѣхать сегодня утромъ.
   И онъ сѣлъ на коня.
   -- Бѣдная г-жа де-Совъ! сказалъ смѣясь д'Алансонъ.
   -- Вы сами проболтались, Франсуа.
   -- Что же съ ней сдѣлалось? продолжалъ герцогъ.
   -- Не знаю, право, отвѣчалъ Генрихъ, галопируя вокругъ двора: -- Даріола говорила, что у ней тяжесть въ головѣ, какое-то разслабленіе во всемъ тѣлѣ.
   -- И это вамъ помѣшаетъ быть съ нами? спросилъ герцогъ.
   -- Мнѣ? Почему же? Вы знаете, что я страстный охотникъ, и что меня ничто въ мірѣ не удержитъ.
   -- А на этой охотѣ васъ не будетъ, возразилъ герцогъ, отворотившись отъ окна и переговоривъ нѣсколько словъ съ кѣмъ-то, кого Генрихъ не могъ видѣть: -- его величество прислалъ сказать мнѣ, что охоты сегодня не будетъ.
   -- А! произнесъ Генрихъ съ досадою.-- Отъ-чего?
   -- Кажется, получены очень-важныя письма отъ герцога де-Невера. Король, королева-мать и братъ мой д'Анжу сошлись на совѣтъ.
   -- Ужь не новости ли изъ Польши? подумалъ Генрихъ, и прибавилъ rpoмко:
   -- Въ такомъ случаѣ, мнѣ не для чего дольше рисковать собою на этой гололедицѣ. До свиданія.
   Онъ остановился передъ Муи.
   -- Позови кого-нибудь изъ своихъ товарищей на смѣну, сказалъ онъ.-- Помоги конюшему разсѣдлать лошадь и отнеси сѣдло къ золотыхъ-дѣлъ-мастеру; онъ не успѣлъ докончить на немъ золотой нашивки къ нынѣшнему дню. Ты прійдешь съ отвѣтомъ ко мнѣ.
   Де-Муи поспѣшилъ повиноваться, потому-что д'Алансонъ отошелъ отъ окна, и очевидно подозрѣвалъ что-то.
   Дѣйствительно, едва только Муи успѣлъ отворить калитку, какъ появился д'Алансонъ. На мѣстѣ Муи стоялъ настоящій Швейцарецъ.
   Д'Алансонъ внимательно посмотрѣлъ на новаго часоваго, потомъ обратился къ Генриху:
   -- Вы вѣдь не съ нимъ говорили? спросилъ онъ.
   -- Нѣтъ, тотъ изъ моихъ; я его опредѣлилъ въ швейцарскую команду. Я кое-что приказалъ ему, такъ онъ пошелъ исполнить.
   -- А! сказалъ герцогъ, какъ-будго удовольствовавшись этимъ отвѣтомъ.-- А что Маргерита?
   -- Я иду теперь къ ней.
   -- Такъ вы ея не видали со вчерашняго дня?
   -- Нѣтъ. Я заходилъ къ ней ночью, часовъ въ одиннадцать; но Гильйонна сказала, что она устала и спитъ.
   -- Вы не застанете ее: она вышла.
   -- Да, можетъ-быть; ей надо было ѣхать въ монастырь дел'Аннонсіадъ.
   Разговора невозможно было продлить, потому-что Генрихъ рѣшился, кажется, только отвѣчать.
   Они разошлись.
   Вскорѣ потомъ кто-то постучался въ спальню Генриха.
   -- Кто тамъ? спросилъ онъ.
   -- Я принесъ отвѣтъ отъ золотыхъ-дѣлъ-мастера, сказалъ голосъ де-Муи.
   Генрихъ, видимо тронутый, впустилъ молодаго человѣка и заперъ за нимъ дверь.
   -- Это вы, де-Муи? сказалъ онъ.-- Я думалъ, что вы одумаетесь.
   -- Я обдумывалъ дѣло три мѣсяца сряду; теперь пора дѣйствовать.
   Движеніе Генриха выказало его безпокойство.
   -- Не бойтесь ничего, ваше величество. Мы одни, и я поспѣшу, потому-что минуты дороги. Ваше величество однимъ словомъ можете возвратить намъ все, чего лишили насъ и нашу вѣру событія этого года. Будемъ говорить ясно, коротко и откровенно.
   -- Я слушаю, отвѣчалъ Генрихъ, видя, что невозможно избѣжать объясненія.
   -- Правда ли, что ваше величество отреклись отъ протестантской религіи?
   -- Правда.
   -- Да; но на словахъ, или въ душѣ?
   -- Человѣкъ всегда благодаритъ Бога, когда Онъ спасаетъ ему жизнь, отвѣчалъ Генрихъ, изворачивая вопросъ, что обыкновенно дѣлывалъ онъ въ подобныхъ случаяхъ:-- а Богъ видимо сохранилъ меня среди ужасной опасности.
   -- Признайтесь въ одномъ, ваше величество.
   -- Въ чемъ?
   -- Въ томъ, что отреченіе ваше -- дѣло разсчета, а не убѣжденія. Вы отреклись, чтобъ король позволилъ вамъ жить...
   -- Что бы ни было причиною моего обращенія, я все-таки католикъ.
   -- Да; по останетесь ли вы имъ навсегда? Развѣ вы не воспользуетесь первою возможностью возвратить себѣ свободу существованія и совѣсти? Теперь представилась эта возможность: ла-Рошелль возстала, Руссильйонъ и Беарнъ ждутъ только одного слова, чтобъ дѣйствовать. Въ Гіеннъ все жаждетъ войны. Скажите только, что вы католикъ по принужденію, и я отвѣчаю за будущее.
   -- Людей моего происхожденія не принуждаютъ. Если я что сдѣлалъ, то сдѣлалъ добровольно.
   -- Но, ваше величество, замѣтилъ молодой человѣкъ съ сердцемъ, стѣсненнымъ отъ этого неожиданнаго противорѣчія: -- вы забываете, что, поступая такимъ-образомъ, вы, оставляете васъ... вы измѣняете намъ?
   Генрихъ слушалъ равнодушно.
   -- Да, продолжалъ де-Муи:-- вы измѣняете намъ, ваше величество: многіе изъ насъ прибыли сюда съ опасностью жизни для спасенія вашей чести и свободы. Мы приготовили все, чтобъ доставить вамъ престолъ; слышите ли? Не только свободу, но и могущество, тронъ на-выборъ; черезъ два мѣсяца, отъ васъ будетъ зависѣть быть королемъ наваррскимъ или французскимъ...
   -- Де-Муи, сказалъ Генрихъ съ невольно-сверкнувшимъ взоромъ:-- я въ безопасности, я католикъ, я мужъ Маргериты, я братъ Карла, я зять Катерины. Вступая въ эти отношенія, я разсчитывалъ выгоды, но не забылъ и того, къ чему онѣ меня обязываютъ.
   -- Но чему же вѣрить, ваше величество? Мнѣ сказали, что ваше супружество только форма, что сердце ваше свободно, что ненависть Катерины...
   -- Ложь! ложь! поспѣшно перервалъ его Генрихъ.-- Васъ безстыдно обманули, другъ мой. Маргерита дѣйствительно жена моя; Катерина мнѣ мать; Карлъ властелинъ моей жизни и моего сердца.
   Де-Муи вздрогнулъ; на губахъ его скользнула почти-презрительная улыбка.
   -- Итакъ, сказалъ онъ, опустивъ руки и стараясь взорами проникнуть въ эту темную душу:-- этотъ отвѣтъ долженъ я передать моимъ братьямъ? Я скажу имъ, что король наваррскій подалъ руку и отдалъ сердце тѣмъ, которые насъ перерѣзали; скажу имъ, что онъ сдѣлался льстецомъ королевы-матери и другомъ Морвеля...
   -- Любезный де-Муи! Король сейчасъ выйдетъ изъ совѣта, и мнѣ надо идти спросить его, почему онъ отложилъ такое важное дѣло, какъ охота. Протайте; поступите по-моему, любезный другъ: бросьте политику, обратитесь къ королю и посѣщайте мессу.
   Съ этими словами, Генрихъ проводилъ, или лучше сказать, оттѣснилъ до дверей молодаго человѣка, въ которомъ изумленіе уже начало уступать мѣсто ярости.
   Едва только переступилъ де-Муи черезъ порогъ, какъ, будучи не въ состояніи противиться желанію выместить свою досаду на чемъ бы то ни было, снялъ свою шляпу, бросилъ въ ноги, и началъ топтать, какъ топчетъ быкъ плащъ матадора.
   -- Жалкій человѣкъ! воскликнулъ онъ.-- Право, я не прочь, чтобъ меня здѣсь убили, лишь-бы навсегда запятнать его моею кровью.
   -- Тише, де-Муи! шепталъ чей-то голосъ въ полурастворенную дверь.-- Васъ можетъ услышать кто-нибудь и кромѣ меня.
   Де-Муи быстро оглянулся и увидѣлъ герцога д'Алансона; окутавшись въ плащъ, онъ выставилъ блѣдное лицо свое въ корридоръ, желая увѣриться, что здѣсь никого нѣтъ, кромѣ его и де-Муи.
   -- Герцогъ д'Алансонъ! воскликнулъ де-Муи.-- Я погибъ!
   -- Напротивъ того, возразилъ герцогъ:-- можетъ-быть, вы нашли именно того, чего искали; доказательство: я не хочу, чтобъ васъ тутъ убили, какъ вы желаете. Повѣрьте, ваша кровь можетъ быть употреблена лучше.
   Съ этищи словами, герцогъ растворилъ двери настежъ.
   -- Это комната двухъ моихъ придворныхъ, сказалъ онъ:-- здѣсь насъ никто не потревожитъ, и мы можемъ говорить свободно. Войдите.
   -- Я здѣсь, отвѣчалъ ошеломленный заговорщикъ.
   Онъ вошелъ, и герцогъ замкнулъ дверь такъ же проворно, какъ замкнулъ двери Генрихъ при входѣ де-Муи.
   Де-Муи вошелъ въ ярости, въ бѣшенствѣ; но холодный и неподвижный взоръ французскаго принца произвелъ на гугенотскаго капитана мало-по-малу дѣйствіе заколдованнаго стекла, отъ котораго проходитъ опьянѣніе.
   -- Ваше высочество, если не ошибаюсь, хотѣли говорить со мною.
   -- Да. Не смотря на вашъ маскарадъ, я думалъ, что узналъ васъ, а когда на часахъ отдавали вы честь Генриху, я убѣдился въ этомъ вполнѣ. Ну, что, де-Муи? Вы не довольны королемъ наваррскимъ?
   -- Ваше высочество!...
   -- Говорите смѣло. Вы, можетъ-быть, и не подозрѣваете, что я изъ числа друзей вашихъ.
   -- Вы, ваше высочество?
   -- Да, я. Говорите же.
   -- Не знаю, что вамъ сказать, ваше высочество. То, о чемъ я хотѣлъ говорить съ королемъ наваррскимъ, касается интересовъ, которыхъ вы не раздѣляете. Впрочемъ, прибавилъ де-Муи возможно-равнодушнымъ тономъ: -- дѣло шло о пустякахъ.
   -- О пустякахъ?
   -- Да, ваше высочество.
   -- О пустякахъ, за которые вы готовы были пожертвовать жизнью, возвращаясь въ Лувръ, гдѣ, какъ вамъ извѣстно, голова ваша оцѣнена на вѣсъ золота. Повѣрьте мнѣ, всѣ очень-хорошо знаютъ, что вы, вмѣстѣ съ королемъ наваррскимъ и принцемъ Конде, одинъ изъ главнѣйшихъ предводителей гугенотовъ.
   -- Если вы вѣрите этому, поступите со мною какъ слѣдуетъ поступить брату короля Карла и сыну королевы Катерины.
   -- Зачѣмъ же, когда я вамъ сказалъ, что я изъ числа вашихъ друзей? Говорите правду.
   -- Клянусь вамъ, ваше высочество...
   -- Не клянитесь; реформатская религія запрещаетъ клятвы, особенно ложныя.
   Де-Муи нахмурилъ брови.
   -- Говорю вамъ, что мнѣ все извѣстно, сказалъ герцогъ.
   Де-Муи молчалъ.
   -- Вы сомнѣваетесь? продолжалъ д'Алансонъ съ настойчивостью.-- Значитъ, васъ надо убѣдить. Судите же сами, ошибаюсь ли я. Не предлагали ли вы брату моему Генриху сію минуту, вонъ тамъ, -- герцогъ указалъ по направленію комнаты Генриха,-- помощь вашу и вашихъ приверженцевъ, чтобъ снова утвердить его на наваррскомъ престолѣ?
   Де-Муи съ изумленіемъ глядѣлъ на герцога.
   -- Это предложеніе онъ отвергъ съ ужасомъ?
   Де-Муи былъ окончательно пораженъ.
   -- Не призвали ли вы тогда на помощь воспоминанія старинной дружбы, общей религіи? Не польстили ли вы ему блестящей надеждой, такой блестящей, что она чуть не ослѣпила его, надеждой получить корону Франціи? Хорошо ли я знаю дѣла, скажите? Это ли предлагали вы Беарнцу?
   -- Да, правда, отвѣчалъ де-Муи: -- правда до такой степени, что я думаю теперь, не сказать ли вашему высочеству, что вы лжете! Зажечь битву на смерть и смертью одного изъ насъ сейчасъ же уничтожить возможность разглашенія этой ужасной тайны...
   -- Тише, мой храбрый де-Муи, тише! сказалъ д'Алансонъ, не измѣняясь въ лицѣ, не дѣлая ни малѣйшаго движенія въ отвѣтъ на эту угрозу.-- Тайна лучше будетъ сохранена между нами, если мы оба останемся въ живыхъ. Выслушайте меня и перестаньте тревожить эфесъ своей шпаги. Въ третій разъ повторяю вамъ, что передъ вами другъ. Отвѣчайте же мнѣ, какъ другу. Скажите, король наваррскій отказался отъ вашего предложенія?
   -- Да; я признаюсь въ этомъ, потому-что это признаніе можетъ выдать только меня.
   -- Не вы ли воскликнули, вышедши отъ него и топча ногами свою шляпу, что онъ жалкій человѣкъ, недостойный быть вашимъ предводителемъ?
   -- Да, я говорилъ это.
   -- А! наконецъ-то вы признаётесь!
   -- Признаюсь.
   -- И вы все еще этого мнѣнія?
   -- Больше, нежели когда-нибудь.
   -- Ну, такъ спрашиваю васъ, де-Муи: я, я, третій сынъ Генриха II-го, я, французскій принцъ крови, гожусь ли я быть предводителемъ вашихъ солдатъ? Говорите: считаете ли вы меня столько честнымъ, что можно полагаться на мое слово?
   -- Вы, ваше высочество, вы предводитель гугенотовъ?
   -- Почему же нѣтъ? Теперь вѣкъ обращеній. Генрихъ сдѣлался же католикомъ: я могу сдѣлаться протестантомъ.
   -- Конечно, ваше высочество, -- и я жду, чтобъ вы объяснили мнѣ...
   -- Нѣтъ ничего проще; въ двухъ словахъ я объясню вамъ политику всѣхъ. Братъ мой Карлъ убиваетъ гугенотовъ, чтобъ царствовать на-просторѣ. Братъ д'Анжу позволяетъ убивать ихъ, потому-что онъ наслѣдникъ Карла, а Карлъ, какъ вамъ извѣстно, часто бываетъ болѣнъ. Но я... совсѣмъ-другое дѣло: я никогда не буду царствовать, по-крайней-мѣрѣ во Франціи, потому-что передо мною еще два старшіе брата; ненависть матери и братьевъ удаляетъ меня отъ престола еще больше, нежели законъ природы; я не могу разсчитывать ни на родственное расположеніе, ни на славу, ни на царство; а у меня такое же благородное сердце, какъ и у старшихъ братьевъ моихъ. Что жь, де-Муи! Я хочу шпагой вырубить себѣ королевство... во Франціи, которую они обливаютъ кровью... Вотъ чего я хочу, де-Муи. Слушайте! Я хочу быть королемъ наваррскимъ не по рожденію, а по избранію. Замѣтьте, что вы ничего не можете на это возразить; я не похититель: братъ отказывается отъ вашихъ предложеній и, предавшись своей безпечности, высокомѣрно признаетъ, что Наваррское-Королевство -- мечта. Съ Генрихомъ-Беарнскимъ у васъ ничего нѣтъ; со мною -- у васъ есть шпага и имя. Франсуа д'Алансонъ защититъ всѣхъ своихъ товарищей или соумышленниковъ, -- назовите, какъ хотите. Что вы скажете на это предложеніе, де-Муи?
   -- Скажу, что вы меня изумили, отвѣчалъ де-Муи.
   -- Де-Муи! де-Муи! Намъ прійдется побѣдить много препятствій. Не будьте же съ самаго начала такъ взъискательны къ сыну и брату короля, который самъ идетъ вамъ на встрѣчу.
   -- Ваше высочество! Дѣло было бы рѣшено, еслибъ я одинъ поддерживалъ свои намѣренія; но у насъ есть совѣтъ, и какъ ни блестяще это предложеніе, можетъ-быть, именно по этому-то предводители партіи и не пріймутъ его безъ условій.
   -- Это другое дѣло; вы отвѣтили какъ благородный и умный человѣкъ. По моему поступку, вы тоже можете заключать о моей добросовѣстности. Обращайтесь же со мною, какъ съ человѣкомъ, котораго уважаете. Могу ли я разсчитывать на удачу, де-Муи?
   -- Такъ-какъ ваше высочество требуете моего мнѣнія, то увѣряю васъ честью, что съ той минуты, какъ король наваррскій отказался отъ сдѣланнаго мною предложенія, всѣ вѣроятности успѣха на вашей сторонѣ. Но, повторяю вамъ, мнѣ необходимо сговориться съ нашими предводителями.
   -- Переговорите же. Только... когда получу я отвѣтъ?
   Де-Муи молча посмотрѣлъ на герцога; потомъ, какъ-будто рѣшившись на что-то, отвѣчалъ:
   -- Вашу руку, ваше высочество. Рука французскаго принца крови должна коснуться моей, чтобъ я былъ увѣренъ, что меня не выдадутъ.
   Герцогъ не только протянулъ ему свою руку, но и пожалъ руку де-Муи.
   -- Теперь я спокоенъ, сказалъ молодой гугенотъ.-- Если насъ выдадутъ, я скажу, что вы въ сторонѣ. Безъ этого вы были бы обезчещены.
   -- Зачѣмъ говорите вы мнѣ это, де-Муи, не отвѣчая еще на вопросъ, когда принесете мнѣ отвѣтъ вашихъ предводителей?
   -- Потому-что, спрашивая, когда я доставлю отвѣтъ, вы вмѣстѣ съ тѣмъ спрашиваете, гдѣ эти предводители; и если я вамъ отвѣчу: сегодня ввечеру, -- вы будете знать, что они скрываются въ Парижѣ.
   Произнося эти слова, де-Муи съ недовѣрчивостью устремилъ проницательный взглядъ на острые глаза герцога.
   -- Полноте, сказалъ д'Алансонъ: -- вы еще сомнѣваетесь. Но правда, съ перваго раза я не могу требовать отъ васъ полной довѣренности. Co-временемъ вы узнаете меня лучше. Общность интересовъ свяжетъ насъ тѣснѣе и уничтожитъ въ васъ подозрѣнія. И такъ, сегодня ввечеру?
   -- Да, ваше высочество; долго откладывать нельзя. Сегодня ввечеру. Но гдѣ?
   -- Въ Луврѣ, здѣсь, въ этой комнатѣ; это вамъ съ-руки?
   -- Но эта комната занята? спросилъ де-Муи, указывая на двѣ стоявшія тутъ кровати.
   -- Да, двумя изъ моихъ придворныхъ.
   -- Ваше высочество! Мнѣ, кажется, неблагоразумно будетъ возвратиться въ Лувръ.
   -- Отъ-чего?
   -- Отъ-того, что другіе могутъ меня узнать такъ же, какъ вы. Впрочемъ, я возвращусь въ Лувръ, если вы мнѣ дадите то, о чемъ я васъ попрошу.
   -- Что такое?
   -- Билетъ для свободнаго входа и выхода.
   -- Де-Муи! отвѣчалъ герцогъ:-- паспортъ отъ моего имени, захваченный у васъ, погубитъ меня и не спасетъ васъ. Я могу быть вамъ полезенъ только съ тѣмъ условіемъ, что при комъ бы то ни было, мы рѣшительно незнакомы другъ съ другомъ. Малѣйшее сношеніе съ вами, если о немъ узнаетъ матушка или кто-нибудь изъ моихъ братьевъ, будетъ стоять мнѣ жизни. Собственный интересъ мой служитъ вамъ защитою. Свободный въ сферѣ моихъ дѣйствій, сильный, покамѣстъ я не разгаданъ, я ручаюсь вамъ за все,-- не забудьте это. Обратитесь къ вашему мужеству; отважьтесь, полагаясь на мое слово, на что отваживались, полагаясь на слово моего брата. Приходите сегодня вечеромъ въ Лувръ.
   -- Но какъ же прійдти мнѣ? Въ комнатахъ я не могу явиться въ этомъ костюмѣ. Онъ годился для переднихъ и для двора. Мой -- еще хуже; всѣ меня здѣсь знаютъ, и онъ не скроетъ меня.
   -- Я самъ объ этомъ думаю... постойте... кажется -- да, точно. Герцогъ оглянулся, и глаза его остановились на парадномъ костюмѣ ла-Моля, лежавшемъ на постели. Тутъ былъ великолѣпный, шитый золотомъ, плащъ вишневаго цвѣта, берётъ съ бѣлымъ перомъ, перевитый золотымъ и серебристымъ снуркомъ, камзолъ перловаго цвѣта, съ золотымъ шитьемъ.
   -- Видите ли вотъ этотъ плащъ, этотъ камзолъ и это перо? Это платье ла-Моля, одного изъ моихъ придворныхъ, щеголя лучшаго тона. Оно надѣлало при дворѣ много шума, и ла-Моля узнаютъ въ немъ за сто шаговъ. Я дамъ вамъ адресъ портнаго, который шилъ его: за двойную цѣну у васъ будетъ такое же платье сегодня вечеромъ. Вы не забудете имя ла-Моль?
   Едва-только герцогъ договорилъ эти слова, какъ въ корридорѣ послышались шаги, и кто-то началъ отмыкать дверь.
   -- Кто тамъ? воскликнулъ герцогъ, бросившись къ двери и задвинувъ задвижку.
   -- Странный вопросъ, отвѣчалъ голосъ за дверью.-- Да вы-то кто? Вотъ забавно! Приходишь домой, а въ домѣ спрашиваютъ: кто тамъ?
   -- Это вы, ла-Моль?
   -- Конечно, я. А вы кто?
   Между-тѣмъ, какъ ла-Моль изъявлялъ свое удивленіе, что комната его занята, и старался узнать, кто этотъ новый постоялецъ, герцогъ, держа одну руку на задвижкѣ, а другую на замкѣ, быстро оборотился къ де-Муи.
   -- Знаете вы ла-Моля? спросилъ онъ.
   -- Нѣтъ.
   -- А онъ васъ знаетъ?
   -- Не думаю.
   -- Хорошо; впрочемъ, притворитесь, будто смотрите въ окно.
   Де-Муи молча повиновался, потому-что ла-Моль началъ выходить изъ терпѣнія и стучалъ изо-всей-мёчи.
   Герцогъ еще разъ взглянулъ на де-Муи и видя, что тотъ стоитъ къ нему спиною, отворилъ дверь.
   -- Герцогъ! воскликнулъ ла-Моль, отступая отъ изумленія.-- Извините, ваше высочество!
   -- Ничего, господинъ де-ла-Моль. Мнѣ понадобилась ваша комната, чтобъ кое-съ-кѣмъ переговорить.
   --Извольте, ваше высочество, извольте. Позвольте только, сдѣлайте одолженіе, взять мнѣ плащъ и шляпу съ постели; я и то и другое потерялъ сегодня ночью на Гревской-Набережной.
   -- Точно, отвѣчалъ герцогъ, подавая ему вещи собственноручно:-- вы довольно растрепаны: должно-быть имѣли дѣло съ упорными разбойниками.
   Молодой человѣкъ улыбнулся и вышелъ переодѣться въ переднюю, нисколько не заботясь о томъ, что дѣлаетъ герцогъ въ его комнатѣ.
   Де-Муи подошелъ къ герцогу, и оба внимательно стали слушать, скоро ли переодѣнется и уйдетъ ла-Моль. Но онъ, переодѣвшись, самъ вывелъ ихъ изъ затрудненія: онъ подошелъ къ двери и сказалъ:
   -- Извините, ваше высочество,-- вы не встрѣчали Коконна?
   -- Нѣтъ; впрочемъ, онъ сегодня поутру долженъ быть на службѣ.
   -- Такъ его, видно, зарѣзали, что ли, сказалъ ла-Моль про-себя, удаляясь.
   Герцогъ слушалъ, какъ удалялись шаги; потомъ отворилъ дверь и, уводя за собою де-Муи, сказалъ:
   -- Посмотрите, какъ онъ идетъ; старайтесь перенять эту неподражаемую походку.
   -- Постараюсь какъ могу, отвѣчалъ де-Муи.-- Къ-несчастію, я не волокита, а солдатъ,
   -- Во всякомъ случаѣ, я жду васъ передъ полуночью въ этомъ корридорѣ. Если комната моихъ придворныхъ будетъ свободна, я прійму васъ въ ней; если нѣтъ, мы найдемъ другую.
   -- Хорошо, ваше высочество.
   -- И такъ, до двѣнадцатаго часа?
   -- До двѣнадцатаго часа.
   -- Не забудьте сильно размахивать правой рукой, когда будете идти: это привычка ла-Моля.
   

VIII.
Улица-Тизонъ и Улица-Клош-Персе.

   Ла-Моль выбѣжалъ изъ Лувра и бросился оттискивать Коконна.
   Первою его заботою было поспѣшить въ Улицу-д'Арбр-Секъ къ ла-Гюрьеру; ла-Моль помнилъ, что не разъ повторялъ своему товарищу латинскую поговорку, въ которой доказывалось, что Амуръ, Вакхъ и Церера божества первѣйшихъ необходимостей; онъ надѣялся, что Коконна, слѣдуя латинской пословицѣ, расположился въ гостинницѣ à la Belle Étoile послѣ ночи, равно бурной для нихъ обоихъ.
   Ла-Моль никого не нашелъ у ла-Гюрьера; ему только довольно-радушно предложили завтракъ, который онъ и съѣлъ съ большимъ аппетитомъ, не смотря на свое безпокойство. Успокоивъ желудокъ вмѣсто души, ла-Моль пошелъ вверхъ по Сенѣ, какъ извѣстный супругъ, отъискивавшій жену свою утопленницу. Пришедъ на Гревскую-Набережную, онъ узналъ мѣсто, гдѣ его остановили часа три или четыре тому назадъ, и нашелъ на мѣстѣ битвы обрывокъ пера съ своей шляпы. Чувство собственности врождено человѣку. У ла-Моля было съ десятокъ перьевъ, одно лучше другаго; не смотря на то, онъ остановился, поднялъ этотъ обрывокъ и смотрѣлъ на него съ сожалѣніемъ. Въ это время, послышались тяжелые шаги, и грубый голосъ потребовалъ, чтобъ онъ посторонился. Ла-Моль поднялъ голову и увидѣлъ носилки: впереди шли два пажа, сзади оруженосецъ.
   Ла-Моль какъ-будто узналъ эти носилки и поспѣшилъ посторониться.
   Онъ не обманулся.
   -- Мосьё де-ла-Моль? произнесъ въ носилкахъ сладкій голосъ, и бѣлая, нѣжная какъ атласъ ручка отодвинула занавѣску.
   -- Да, это я, отвѣчалъ ла-Моль кланяясь.
   -- Мосьё де-ла-Моль, съ перомъ въ рукахъ... продолжала дама въ носилкахъ: -- вы влюблены, и напали здѣсь на потерянный слѣдъ?
   -- Да, я влюбленъ, и очень-сильно; но теперь я напалъ на собственный свой слѣдъ, -- хоть и не того искалъ; позвольте узнать о здоровьѣ вашего величества?
   -- Благодарю васъ, слава Богу; я еще никогда, кажется, не была такъ здорова; вѣроятно, это отъ-того, что я не ночевала дома.
   -- Не ночевали дома! повторилъ ла-Моль, странно глядя на Маргериту.
   -- Да, да; что жь тутъ удивительнаго?
   -- Позволено ли узнать, въ какомъ монастырѣ?
   -- Конечно, тутъ нѣтъ тайны. Въ Монастырѣ Благовѣщенія. Но что вы тутъ дѣлаете? Вы, кажется, разстроенія?
   -- Я ищу моего пропавшаго товарища и нашелъ перо.
   -- Его перо? Вы пугаете меня; это мѣсто нехорошо.
   -- Успокойтесь, ваше величество; это мое перо. Я потерялъ его здѣсь часу въ шестомъ утра, спасаясь отъ четырехъ разбойниковъ, которые, кажется, во что бы то ни стало хотѣли убить меня.
   Маргерита подавила невольное движеніе ужаса.
   -- Разскажите, сказала она.
   -- Это очень-просто. Было, какъ я уже имѣлъ честь доложить вашему величеству, часовъ пять утра.
   -- И въ это время вы уже вышли?
   -- Я еще не возвращался домой, ваше величество.
   -- А! возвращаться домой въ шестомъ часу утра, сказала Маргерита съ злобною улыбкою, которую ла-Моль нашелъ очаровательною: -- возвращаться домой такъ поздно! Вы заслужили наказаніе.
   -- Я и не жалуюсь, отвѣчалъ ла-Моль, почтительно кланяясь.
   -- Еслибъ меня зарѣзали, я и тогда считалъ бы себя гораздо-счастливѣе, нежели заслуживаю. Но поздно ли, рано ли возвращался я домой, только въ это время изъ улицы ла-Мортелльри выскочили четыре негодяя и бросились за мною съ предлинными кухонными ножами. Оно смѣшно, конечно; но такъ было. Я долженъ былъ бѣжать, потому-что забылъ шпагу въ томъ домѣ, гдѣ ночевалъ.
   -- Понимаю, сказала Маргерита съ неподражаемою наивностью:-- вы возвращаетесь теперь за шпагой?
   Ла-Моль посмотрѣлъ на Маргериту, какъ-будто какое-то сомнѣніе потревожило его душу.
   -- Я дѣйствительно пошелъ бы за нею и очень-охотно, потому0что это превосходный клинокъ. Да не знаю, гдѣ этотъ домъ.
   -- Какъ? Вы не знаете дома, гдѣ ночевали?
   -- Пусть истребитъ меня сатана, если я хоть подозрѣваю, гдѣ этотъ домъ!
   -- Странно. Да это цѣлый романъ!
   -- Именно, настоящій романъ.
   -- Разскажите же его.
   -- Онъ немного-длиненъ.
   -- Что за нужда! Мнѣ теперь есть время.
   -- И, главное, романъ очень-невѣроятный.
   -- Ничего, разсказывайте; я очень-легковѣрна.
   -- Вы приказываете, ваше величество?
   -- Да, если на это нужно приказаніе.
   -- Я повинуюсь. Вчера ввечеру мы ужинали у ла-Гюрьера...
   -- Во-первыхъ, что это за ла-Гюрьеръ?
   -- Ла-Гюрьеръ, отвѣчалъ ла-Моль, опять сомнительно посмотрѣвъ на Маргериту: -- хозяинъ гостинницы à la Belle Étoile, въ Улицѣ-д'Арбр-Секъ.
   -- Хорошо; ее видно отсюда... Итакъ, вы ужинали у ла-Гюрьера, конечно, съ пріятелемъ вашимъ Коконна?
   -- Да, съ Коконна; вдругъ входитъ человѣкъ и вручаетъ намъ по запискѣ.
   -- Одинаковой?
   -- Совершенно.
   -- И въ которой было написано...
   -- Только по одной строчкѣ: "Васъ ждутъ въ Улицѣ-Сент-Антуанъ, противъ улицы де-Жуи".
   -- И ничьего имени не было подписано? спросила Маргерита.
   -- Нѣтъ; только три слова, три чудныя слова, которыя трижды обѣщали одно и то же, то-есть тройное счастіе.
   -- Что жь это за слова?
   -- Eros, Cupido, Amor.
   -- Дѣйствительно, слова недурны. Сдержали они обѣщаніе?
   -- Больше, во сто разъ больше! съ энтузіазмомъ воскликнулъ ла-Моль.
   -- Продолжайте; мнѣ любопытно знать, что ожидало васъ въ Улицѣ-Сент-Антуанъ.
   -- Двѣ дуэньи съ платками въ рукахъ. Мы должны были позволить завязать себѣ глаза. Ваше величество догадаетесь, что мы не упрямились. Мой проводникъ повелъ меня налѣво, проводникъ Коконна повелъ его направо, и мы разстались.
   -- Что жь потомъ? спросила Маргерита, рѣшившись, по-видидимому, разспросить все до конца.
   -- Не знаю, куда увели моего товарища,-- въ адъ, можетъ-быть. Что касается до меня, меня привели въ рай.
   -- И васъ выгнали, конечно, изъ этого рая за неумѣренное любопытство?
   -- Именно. Вы удивительно отгадываете! Я съ нетерпѣніемъ ожидалъ дня, чтобъ увидѣть, гдѣ я, какъ вдругъ въ четыре часа съ половиною вошла та же дуэнья, опять завязала мнѣ глаза, взяла съ меня обѣщаніе не приподымать повязки, вывела меня вонъ, проводила шаговъ сто и взяла клятву, что я не прежде сниму повязку, пока насчитаю пятьдесятъ. Я счелъ это число -- и очутился въ Улицѣ-Сент-Аптуанъ, противъ улицы де-Жуи... Нашедъ здѣсь кусокъ своего пера, продолжалъ ла-Моль: -- я затрепеталъ отъ восторга и поднялъ его, чтобъ спрятать въ память этой блаженной ночи. Одна только мысль возмущаетъ мое счастіе: что сталось съ моимъ товарищемъ?
   -- Такъ онъ не возвращался въ Лувръ?
   -- Нѣтъ. Я искалъ его вездѣ, гдѣ только онъ могъ быть: въ l'Étoile d'Or и въ сотнѣ другихъ мѣстъ, по нигдѣ нѣтъ ни Аннибала, ни Коконна.
   Эти слова ла-Моль произнесъ съ особеннымъ жестомъ, такъ-что изъ-подъ распахнувшагося плаща можно было замѣтить, что камзолъ на немъ порванъ и подкладка выглядываетъ въ диры.
   -- Да вы ощипаны, сказала Маргерита.
   -- Именно ощипанъ, отвѣчалъ ла-Моль, намекая на опасность, которой подвергался.-- Посмотрите.
   -- Какъ же это вы не перемѣнили платья? Вѣдь вы заходили въ Лувръ?
   -- У меня въ комнатѣ кто-то былъ.
   -- У васъ въ комнатѣ былъ кто-то? сказала Маргерита съ величайшимъ изумленіемъ.-- Кто же это?
   -- Его высочество.
   -- Тс! сказала Маргерита.
   Молодой человѣкъ повиновался.
   -- Qui ad lecticam meam slant? спросила она.
   -- Duo pueri et unus eques.
   -- Optime barbari! продолжала она.-- Die, Moles, quem inveneris in cubiculo tuo?
   -- Franciscum ducem.
   -- Agentem?
   -- Nescio quid.
   -- Quo cum?
   -- Cum ignolo {-- Кто возлѣ моихъ носилокъ?
   -- Два пажа и конюшій.
   -- Варвары! Скажи, ла-Моль, кого нашелъ ты въ своей спальнѣ?
   -- Герцога Франсуа.
   -- Что онъ тамъ дѣлалъ?
   -- Не знаю.
   -- Съ кѣмъ?
   -- Съ кѣмъ-то неизвѣстнымъ.}.
   -- Странно, сказала Маргерита.-- Итакъ, вы не отъискали Коконна? продолжала она, очевидно не думая о томъ, что говоритъ.
   -- И это меня ужасно безпокоитъ.
   -- Я не хочу васъ отвлекать дольше отъ поисковъ, но не знаю, отъ-чего мнѣ кажется, что онъ найдется самъ-собою. Впрочемъ, все равно; ищите.
   И королева приложила палецъ къ губамъ. Маргерита не довѣрила ему никакой тайны, не сдѣлала никакого признанія; слѣдовательно, этотъ знакъ не означалъ "молчите", а что-нибудь другое. Такъ изъяснялъ его ла-Моль.
   Носилки тронулись, и ла-Моль, продолжая свои поиски, пошелъ по набережной до Улицы-Лои-Попъ, ведшей въ Улицу-Сент-Антуанъ.
   Противъ Улицы-де-Жуи онъ остановился.
   Здѣсь-то, наканунѣ вечеромъ, дуэньи завязали глаза ему и Коконна. Онъ поворотилъ влѣво и отсчиталъ двадцать шаговъ; повторилъ то же движеніе и очутился прямо противъ дома или, лучше сказать, противъ стѣны, за которою возвышался домъ. Посреди стѣны была калитка съ навѣсомъ, убитымъ толстыми гвоздями, и съ бойницей.
   Этотъ домъ находился въ Улицѣ-Клош-Персе, маленькой и узкой, начинавшейся отъ Улицы Сент-Антуанъ и выходившей въ Улицу-Руа-де-Сисиль.
   -- Par-la-sangbleu! воскликнулъ ла-Моль: -- вотъ оно, это мѣсто, я готовъ присягнуть! Выходя, я протянулъ руку и попалъ какъ-разъ вотъ на эти гвозди. Потомъ сошелъ двѣ ступеньки. Человѣкъ, кричавшій "помогите!",-- тотъ, котораго убили въ Улицѣ-Руа-де-Сисиль, пробѣгалъ въ ту самую минуту, когда я ступилъ на первую ступеньку. Посмотримъ.
   Ла-Моль постучалъ въ калитку.
   Она отворилась, и оттуда выглянулъ какой-то усатый сторожъ.
   -- Was ist das? спросилъ онъ.
   -- А! а! сказалъ ла-Моль: -- кажется, Швейцарецъ. Мнѣ хотѣлось бы взять свою шпагу, любезный; я забылъ ее ночью въ этомъ домѣ.
   -- Ich verstehe nicht, отвѣчалъ сторожъ.
   -- Шпагу, повторилъ ла-Моль.
   -- Ich verstehe nicht, повторилъ сторожъ.
   -- Которую я здѣсь оставилъ, -- шпагу, которую я здѣсь оставилъ...
   -- Ich verstehe nicht.
   -- Здѣсь, вотъ въ этомъ домѣ, гдѣ я ночевалъ.
   -- Gehe zum Teufel!
   И онъ захлопнулъ дверь.
   -- Mordieu! воскликнулъ ла-Моль: -- еслибъ эта шпага была у меня въ рукахъ, я съ удовольствіемъ просадилъ бы ею этого болвана... Ну, да еще успѣю!
   Ла-Моль прошелъ до Улицы-Руа-де-Сисиль, поворотилъ направо, сдѣлалъ шаговъ пятьдесятъ, поворотилъ опять направо и очутился въ Улицѣ-Тизонъ, маленькой, параллельной съ Улицею-Клош-Персе и во всемъ съ нею сходной. Мало того: прошедъ не больше тридцати шаговъ, онъ опять встрѣтилъ калитку съ убитымъ гвоздями павѣсомъ и съ бойницами, -- стѣну и двѣ ступени. Точно какъ-будто Улица-Клош-Персе повернулась еще разъ взглянуть на ла-Моля.
   Тогда ему пришло въ голову, что онъ легко могъ ошибиться въ поворотѣ направо или налѣво, и подошелъ къ калиткѣ, чтобъ и здѣсъ постучать и попытаться войдти. Но на этотъ разъ, не смотря на стукъ его, дверь даже не отворилась,
   Ла-Моль обошелъ домъ раза два или три, и остановился на очень-естественной мысли, что у этого дома было два выхода, одинъ въ Улицу-Клош-Персе, другой въ Улицу-Тизонъ.
   Но это разсужденіе, при всей своей основательности, не возвращало ему шпаги и не говорило, гдѣ его товарищъ.
   Ему вздумалось-было купить другую шпагу и заколоть мерзавца-сторожа, который рѣшился говорить только по-нѣмецки. Но онъ обдумалъ, что если этотъ сторожъ былъ выбранъ Маргеритой и служилъ ей, значитъ, она имѣла на это достаточныя причины, и ей непріятно было бы лишиться его.
   А ла-Моль ни за что въ свѣтѣ не рѣшился бы сдѣлать непріятность Маргеритѣ.
   Опа чортъ побери!
   -- Вы не шутите?
   -- Давайте ее сюда!
   -- Вотъ она!
   -- Раскрывайте ее получше... еще... вотъ такъ!
   И Коконна, вынувъ изъ кармана пригоршню приготовленныхъ для неизвѣстнаго врача золотыхъ монетъ, положилъ ихъ въ руку палача.
   -- Мнѣ было бы пріятнѣе, если бы вы подали мнѣ вашу руку безъ денегъ, -- сказалъ, покачавъ головою, Кабошъ.-- Въ деньгахъ у меня нѣтъ недостатка, но въ людяхъ, которые подаютъ мнѣ руку, я очень нуждаюсь. Ну, все равно. Да благословитъ васъ Богъ!
   -- Значитъ, вы пытаете, колесуете и четвертуете людей, ломаете имъ кости и рубите головы?-- сказалъ Коконна, съ любопытствомъ глядя на палача.-- Очень радъ познакомиться съ вами!
   -- Я не все это дѣлаю самъ, -- сказалъ Коконна.-- Какъ у васъ, знатныхъ господъ, есть слуги, которые дѣлаютъ то, что не хочется дѣлать вамъ самимъ, такъ и у меня есть помощники, исполняющіе всю черную работу и отправляющіе на тотъ свѣтъ простой народъ. Но когда приходится имѣть дѣло съ такими господами, какъ, напримѣръ, вы или вашъ товарищъ, тогда я не уступаю этой чести никому и дѣлаю все самъ сначала до конца, т.-е. начиная съ пытки и кончая казнью.
   Дрожь пробѣжала по тѣлу Коконна: ему показалось, что холодная сталь коснулась его шеи. Ла-Моль, самъ не зная почему, почувствовалъ то же самое.
   Но Коконна преодолѣлъ свое волненіе, котораго стыдился, и хотѣлъ пошутить съ Кабошемъ на прощанье.
   -- Смотрите же, метръ Кабошъ, -- сказалъ онъ.-- Когда придетъ моя очередь взбираться на висѣлицу Энгеррана Мапиньи или на эшафотъ Немура, сдѣлайте для меня все сами.
   -- Обѣщаю вамъ это.
   -- И на этотъ разъ, -- сказалъ Коконна, -- вотъ моя рука въ знакъ того, что я принимаю ваше обѣщаніе.
   И онъ протянулъ Кабошу руку, до которой тотъ робко дотронулся, хоть видно было, что ему очень хотѣлось крѣпко пожать ее.
   Почувствовавъ прикосновеніе палача, Коконна слегка поблѣднѣлъ, но продолжалъ улыбаться. Ла-Молю было не по себѣ и, видя, что толпа, мѣнявшая направленіе съ каждымъ поворотомъ башенки, теперь приближается къ нимъ, дернулъ своего друга за плащъ.
   Коконна, которому не меньше ла-Моля хотѣлось поскорѣе покончить эту сцену, участвуя въ которой, онъ, по живости своего характера, зашелъ дальше, чѣмъ хотѣлъ, кивнулъ Кабошу головою и послѣдовалъ за пріятелемъ.
   -- Ну, право же, -- сказалъ ла-Моль, когда они отошли далеко, -- здѣсь дышится легче, чѣмъ на Рыночной площади.
   -- Да, это такъ, -- согласился Коконна, -- но я все-таки очень доволенъ, что познакомился съ метромъ Кабошемъ. Хорошо имѣть друзей всюду.
   -- Даже подъ вывѣской "Прекрасной Звѣзды?" -- смѣясь, спросилъ ла-Моль.
   -- О, что касается до бѣднаго ла-Гюрьера, -- сказалъ Коконна,-- то онъ умеръ. Я видѣлъ вспыхнувшій огонекъ пищали и слышалъ, какъ ударилась пуля, точно будто въ колоколъ собора Богоматери. А когда я уходилъ, ла-Гюрьеръ лежалъ въ лужѣ крови, которая текла у него изъ носа и изо рта. Если онъ другъ, то другъ на томъ свѣтѣ.
   Разговаривая такъ, молодые люди дошли до улицы Арбръ-Секъ и направились къ вывѣскѣ "Прекрасной Звѣзды", которая все -такъ же скрипѣла на прежнемъ мѣстѣ и такъ же выставляла на соблазнъ путешественникамъ свое съѣдобное и аппетитное свѣтило.
   Коконна и ла-Моль думали, что всѣ въ домѣ горюютъ о покойномъ и что они увидятъ вдову въ траурѣ и слугъ съ крепомъ на рукавѣ. Но, къ ихъ величайшему изумленію, въ гостиницѣ шла обычная суета, г-жа ла-Гюрьеръ сіяла, а слуги бѣгали еще веселѣе обыкновеннаго.
   "Измѣнница, -- подумалъ ла-Моль.-- Она, должно-быть, ужъ вышла замужъ".
   И, обратившись къ этой новой Артемидѣ, онъ сказалъ:
   -- Сударыня, мы знакомые бѣднаго ла-Гюрьера. Мы оставили здѣсь своихъ лошадей и чемоданы и пришли за ними.
   Хозяйка пристально поглядѣла на нихъ, какъ бы стараясь припомнить ихъ лица.
   -- Такъ какъ не имѣю чести знать васъ, господа, -- отвѣтила она, -- то позвольте мнѣ позвать мужа... Сходите за хозяиномъ, Грегуаръ!
   Грегуаръ прошелъ изъ первой кухни, предназначенной для общаго пользованія, во вторую, служившую при жизни ла-Гюрьера его лабораторіей. Тамъ онъ приготовлялъ своими искусными руками кушанья, которыя считалъ достойными такой чести.
   -- Чортъ возьми!-- пробормоталъ Коконна.-- Всѣ они веселы и никто не думаетъ горевать. Мнѣ, право же, больно смотрѣть на это. Бѣдный ла-Гюрьеръ!
   -- Онъ хотѣлъ убить меня, -- сказалъ ла-Моль, -- но я отъ души прощаю ему.
   Только что успѣлъ ла-Моль проговорить это, какъ изъ лабораторіи вышелъ человѣкъ съ кастрюлей въ рукѣ. Въ ней лежалъ жареный лукъ, который онъ мѣшалъ деревянной ложкой.
   Ла-Моль и Коконна вскрикнули отъ удивленія.
   Услыхавъ этотъ крикъ, вошедшій поднялъ голову и, тоже вскрикнувъ, выронилъ кастрюльку. Ложка осталась у него въ рукѣ и онъ, махая ею, какъ кропиломъ, торжественно проговорилъ:
   -- In nomine Patris, er Filii, et Spiritus Sancti...
   -- Метръ ла-Гюрьеръ!-- воскликнули Коконна и ла-Моль.
   -- Значитъ, вы не умерли?-- спросилъ Коконна.
   -- И вы живы?-- въ свою очередь спросилъ хозяинъ.
   -- А между тѣмъ я видѣлъ, какъ вы упали,-- продолжалъ Коконна.-- Я слышалъ, какъ просвистала пуля и раздробила вамъ что-то, не знаю, что именно. А когда я уходилъ, вы лежали въ лужѣ крови, которая текла у васъ изъ носа, изо рта и, кажется, даже изъ глазъ.
   -- Все это правда, г. Коконна. Только, къ счастію, пуля попала мнѣ въ шишакъ и сплюснулась. Но все-таки ударъ былъ очень силенъ, и вотъ вамъ доказательства, -- прибавилъ ла-Гюрьеръ, снявъ колпакъ и показывая свою голую, какъ колѣно, голову.-- У меня не осталось ни волоска.
   Молодые люди расхохотались, смотря на его уморительную фигуру.
   -- А, вы смѣетесь!-- сказалъ ободренный ла-Гюрьеръ.-- Значитъ. вы пришли не съ дурными намѣреніями?
   -- А вы, метръ ла-Гюрьеръ, излѣчились отъ своей нравственной горячки?
   -- Да, клянусь честью. И съ тѣхъ поръ...
   -- Ну, что же? И съ тѣхъ поръ?
   -- Я далъ обѣтъ смотрѣть только на одинъ огонь -- на огонь моей кухонной печи.
   -- Браво!-- сказалъ Коконна.-- Вотъ это благоразумно... Ну-съ, а теперь поговоримъ о дѣлѣ. Мы оставили въ вашей конюшнѣ двухъ лошадей, а въ комнатѣ -- два чемодана.
   -- А, чортъ возьми!-- пробормоталъ хозяинъ, почесывая за ухомъ.
   -- Ну?
   -- Такъ вы говорите, двухъ лошадей?
   -- Да, въ конюшнѣ.
   -- И два чемодана?
   -- Да, въ комнатѣ.
   -- Видите ли, въ чемъ дѣло... Вѣдь вы считали меня умершимъ, такъ?
   -- Считали.
   -- А если вы могли ошибиться, то могъ, конечно, ошибиться и я, неправда ли?
   -- И тоже счесть насъ умершими? Конечно.
   -- Ну, вотъ. А такъ какъ вы умерли безъ завѣщанія...
   -- Что же дальше?
   -- Я считалъ себя въ правѣ... Теперь я вижу, что этого не слѣдовало дѣлать...
   -- Договаривайте. Вы считали себя въ правѣ?...
   -- Распорядиться оставшимся послѣ васъ наслѣдствомъ.
   -- А!.. А!..-- воскликнули молодые люди.
   -- Но я все-таки очень радъ, что вы живы, господа.
   -- Значитъ, вы продали нашихъ лошадей?-- спросилъ Коконна.
   -- Увы!
   -- И наши чемоданы?-- спросилъ ла-Моль.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, чемоданы я не продавалъ!-- воскликнулъ ла-Гюрьеръ.-- Я продалъ только то, что было въ нихъ.
   -- Послушай, ла-Моль,-- сказалъ Коконна.-- По-моему, это очень дерзкій негодяй. Какъ ты полагаешь, не выпотрошить ли намъ его?
   Эта угроза произвела, повидимому, сильное впечатлѣніе на метра ла-Гюрьера.
   -- Но, мнѣ кажется, господа,-- пробормоталъ онъ,-- что это дѣло можно какъ-нибудь уладить...
   -- Я больше, чѣмъ кто-либо другой, имѣю право жаловаться на тебя, -- сказалъ ла-Моль.
   -- Вы совершенно правы, г. графъ. Я помню, что въ несчастную минуту осмѣлился угрожать вамъ.
   -- Да, пулей, которая пролетѣла на разстояніи двухъ дюймовъ отъ моей головы.
   -- Вы полагаете?
   -- Я-увѣренъ въ этомъ.
   -- Если вы увѣрены, -- сказалъ съ самымъ невиннымъ видомъ ла-Гюрьеръ, поднимая кастрюлю, -- то я, конечно, не осмѣлюсь противорѣчивъ вамъ.
   -- Ну, такъ знай же, что я, съ своей стороны, ничего не требую отъ тебя.
   -- Какъ?
   -- За однимъ исключеніемъ.
   -- Ай! Ай!-- пробормоталъ ла-Гюрьеръ.
   -- Чтобы ты угощалъ обѣдомъ меня и моихъ друзей каждый разъ, какъ я буду въ этой сторонѣ.
   -- Съ удовольствіемъ, съ удовольствіемъ! Я весь къ вашимъ услугамъ, г. графъ!-- въ восторгѣ воскликнулъ ла-Гюрьеръ.
   -- Значитъ, это рѣшено?
   -- Конечно, рѣшено. А вы, г. Коконна, согласны на это?-- спросилъ хозяинъ.
   -- Да. Только, какъ и мой другъ, съ однимъ маленькимъ условіемъ.
   -- Съ какимъ же?
   -- Ты сейчасъ же отдашь графу ла-Молю пятьдесятъ экю, которыя я проигралъ ему и оставилъ у тебя.
   -- У меня, г. графъ? Когда же это?
   -- За четверть часа до того, какъ ты продалъ мою лошадь и мой чемоданъ.
   -- А, понимаю!-- сказалъ ла-Гюрьеръ.
   И, подойдя къ шкафу, онъ вынулъ изъ него одинъ за другимъ пятьдесятъ экю и подалъ ихъ ла-Молю.
   -- Хорошо,-- сказалъ тотъ.-- Приготовьте намъ яичницу, а эти пятьдесятъ экю отдайте Грегуару.
   -- О, вы щедры, какъ принцы, господа!-- воскликнулъ ла-Гюрьеръ.-- Можете разсчитывать на меня, я готовъ служить вамъ всѣмъ, чѣмъ могу.
   -- Въ такомъ случаѣ,-- сказалъ Коконна,-- приготовь заказанную нами яичницу, да не жалѣй масла и ветчины.
   И, взглянувъ на часы, онъ обратился къ ла-Молю:
   -- Ты поступилъ очень благоразумно, заказавъ завтракъ. У насъ три часа свободныхъ и гораздо лучше переждать ихъ здѣсь, чѣмъ гдѣ-нибудь въ другомъ мѣстѣ. Это тѣмъ удобнѣе, что тутъ, если не ошибаюсь, мы на полдорогѣ къ мосту Сенъ-Мишель.
   И молодые люди сѣли за столъ въ той самой комнатѣ, которую занимали въ памятный вечеръ 24 августа, когда Коконна предлагалъ ла-Молю сыграть на первую любовницу.
   Къ чести нашихъ героевъ, слѣдуетъ прибавить, что теперь ни одному изъ нихъ не пришло въ голову предлагать такую ставку.
   

XIX.
Жилище Ренэ, парфюмера королевы-матери.

   Въ ту эпоху, о которой идетъ рѣчь въ нашемъ романѣ, только пять мостовъ соединяли Парижъ съ Ситэ: де-Менѣе, о'Шантръ, Парижской Богоматери, Малый мостъ и Сень-Мишель. Одни были каменные, другіе -- деревянные.
   Въ многолюдныхъ частяхъ города, тамъ, гдѣ особенно часто требовалась переправа, были устроены паромы, которые съ грѣхомъ пополамъ замѣняли мосты.
   Всѣ пять мостовъ были по обѣ стороны застроены домами, какъ въ настоящее, время мостъ Bekkio во Флоренціи.
   У каждаго изъ нихъ была своя исторія, но мы займемся здѣсь исключительно только мостомъ Сенъ-Мишеля.
   Онъ былъ сооруженъ изъ камня въ 1373 году и, несмотря на то, что казался очень прочнымъ, сильно пострадалъ отъ разлива Сены 31 января 1408 года. Въ 1416 году былъ выстроенъ новый мостъ, на этотъ разъ деревянный, но въ ночь 16 декабря 1547 года и его не стало. Около 1550 года, то-есть за двадцать два года до того времени, до котораго мы дошли въ нашемъ романѣ, былъ опять сооруженъ новый деревянный мостъ, который считался еще вполнѣ надежнымъ, хоть его ужъ не разъ приходилось поправлять.
   Среди домовъ, тянущихся вдоль моста Сенъ-Мишель и обращенныхъ фасадомъ къ островку, гдѣ были сожжены тампліеры, стоялъ деревянный домъ, надъ которымъ нависла широкая крыша, какъ рѣсница надъ громаднымъ глазомъ. Въ первомъ этажѣ, надъ герметически закрытой дверью нижняго, было отворено окно, въ которомъ виднѣлся красноватый свѣтъ. Онъ привлекалъ вниманіе прохожихъ, и они невольно взглядывали на низкій, широкій фасадъ дома, выкрашенный въ голубую краску и украшенный золоченой рѣзьбой. На фризѣ, отдѣлявшемъ первый этажъ отъ нижняго, была изображена толпа чертей въ самыхъ странныхъ позахъ, а между фризомъ и окномъ была прибита выкрашенная въ голубую краску вывѣска съ слѣдующей надписью:
   "Ренэ-флорентинецъ, парфюмеръ ея величества королевы-матери".
   Дверь этой лавки, какъ мы уже говорили, была крѣпко-накрѣпко заперта; но лучше всякихъ запоровъ охраняла ее отъ ночныхъ нападеній страшная репутація Ренэ-парфюмера. Онъ наводилъ такой ужасъ на всѣхъ, что люди, проходившіе по мосту, приближаясь къ его дому, спѣшили перейти на другую сторону, какъ будто боялись, что запахъ духовъ дойдетъ до нихъ черезъ стѣну.
   Но этого еще мало. Сосѣди Ренэ справа и слѣва, должно-быть, опасаясь скомпрометировать себя такимъ сосѣдствомъ, покинули свои жилища съ тѣхъ поръ, какъ флорентинецъ поселился на мосту Сенъ-Мишель. Такимъ образомъ два сосѣдніе съ Ренэ дома были заперты и необитаемы. А между тѣмъ многіе изъ тѣхъ, кому случалось проходить по мосту поздно вечеромъ или ночью, увѣряли, что видѣли сквозь запертыя ставни этихъ покинутыхъ домовъ свѣтъ и слышали доносившіеся оттуда звуки, похожіе на жалобы. Это де называло, что какія-то существа -- неизвѣстно только, принадлежащія къ здѣшнему или другому міру -- посѣщали эти дома.
   А это повело къ тому, что живущіе рядомъ съ опустѣвшими домами стали подумывать, не благоразумнѣе ли имъ послѣдовать примѣру своихъ сосѣдей.
   Ренэ одинъ только пользовался правомъ не тушить огня въ назначенный часъ. Во-первыхъ, всѣ боялись его самого, а во-вторыхъ, ни ночной дозоръ ни караулъ не осмѣливались безпокоить человѣка, который былъ дорогъ королевѣ-матери вдвойнѣ: какъ соотечественникъ и какъ парфюмеръ.
   Такъ какъ мы увѣрены, что философія XVIII вѣка уничтожила въ читателѣ вѣру въ магію и колдуновъ, то приглашаемъ его войти вмѣстѣ съ нами въ жилище Ренэ, которое въ тотъ суевѣрный вѣкъ наводило такой страхъ на всѣхъ.
   Въ лавкѣ нижняго этажа темно; въ ней нѣтъ никого. Ее отпираютъ утромъ, иногда очень поздно, а въ восемь часовъ вечера запираютъ. Здѣсь продаются духи, мази и разные косметическіе товары, которые приготовляетъ искусный химикъ. Два ученика помогаютъ ему въ этой розничной продажѣ, но они не ночуютъ въ домѣ. За нѣсколько минутъ до того, какъ закрывается лавка, они уходятъ въ улицу Календръ, гдѣ живутъ. Утромъ они снова являются и прохаживаются около двери до тѣхъ поръ, пока ее не отопрутъ.
   Итакъ, мы говорили, что лавка не освѣщена и въ ней нѣтъ никого.
   Подъ нее отведена довольно длинная и довольно широкая комната; въ ней двѣ двери, изъ которыхъ каждая выходитъ за лѣстницу. Одна изъ этихъ лѣстницъ, боковая, проходитъ въ самой стѣнѣ. Другая -- наружная, ее видно съ набережной Августинцевъ и съ берега, гдѣ теперь находится набережная Орфевръ.
   Обѣ лѣстницы ведутъ въ комнату перваго этажа.
   Она такой же величины, какъ и нижняя, но занавѣсъ раздѣляетъ ее на двѣ части. Въ глубинѣ первой -- одна дверь, выходящая на наружную лѣстницу; въ боковой стѣнѣ второй -- другая, ведущая въ потайной ходъ. Она заставлена высокимъ, украшеннымъ рѣзьбой шкафомъ и при помощи искуснаго механизма отворяется, когда открываютъ его. Только Екатерина и Ренэ знаютъ о существованіи этой двери. Этимъ потайнымъ ходомъ проходитъ и уходитъ королева-мать; стоя у шкафа, въ которомъ продѣланы отверстія, и, приложивъ къ нему ухо или глазъ, она слышитъ и видитъ все, происходящее въ комнатѣ.
   Въ боковыхъ стѣнахъ второго отдѣленія есть еще двѣ двери, ничѣмъ не закрытыя и доступныя для всѣхъ. Одна ведетъ въ комнату безъ оконъ, освѣщенную сверху, въ которой нѣтъ ничего, кромѣ печи, ретортъ, перегонныхъ кубовъ, тигелей и т. п. Это -- лабораторія алхимика. Другая дверь выходитъ въ маленькую комнату, еще болѣе странную. Она совсѣмъ темная, безъ ковра и мебели; въ ней стоитъ одинъ только каменный жертвенникъ.
   Полъ изъ плитняка постепенно понижается отъ средины къ краямъ. Кругомъ комнаты, около самыхъ стѣнъ, устроенъ желобъ съ воронкой, въ отверстіе которой видна темная вода Сены. На вбитыхъ въ стѣну гвоздяхъ висятъ какіе-то необыкновенные инструменты съ острыми, какъ у бритвы, лезвеями и тонкими, какъ у иглы, кончиками. Одни изъ нихъ блестятъ, какъ зеркала, другіе, напротивъ, матовые, сѣраго или темносиняго цвѣта. Въ углу бьются двѣ курицы, связанныя одна съ другой за лапки.
   Это святилище предсказателя.
   Вернемся опять въ среднюю комнату, раздѣленную на два отдѣленія.
   Здѣсь принимаетъ Ренэ заурядныхъ посѣтителей. Тутъ египетскіе идолы, муміи въ золоченыхъ повязкахъ, крокодилъ съ разинутой пастью, черепа съ пустыми глазными впадинами и шатающимися зубами и старыя, изгрызенныя мышами книги развлекаютъ вниманіе посѣтителя и не даютъ ему сосредоточиться. За занавѣсомъ стоятъ склянки, странной формы коробочки и зловѣщаго вида амфоры. Все это освѣщено двумя совершенно одинаковыми серебряными лампадами, которыя какъ будто похищены изъ церкви Санта-Марія-Новелла или Ден-Серви во Флоренціи. Въ лампадахъ горитъ благовонное масло, и желтоватый свѣтъ ихъ льется съ высокаго, мрачнаго свода, съ котораго онѣ спускаются на почернѣвшихъ цѣпочкахъ.
   Ренэ, скрестивъ руки на груди и покачивая головой, ходитъ большими шагами по второму отдѣленію средней комнаты. Послѣ долгаго и тягостнаго раздумья онъ остановился около песочныхъ часовъ.
   -- Ахъ, я забылъ перевернуть ихъ, -- пробормоталъ онъ.-- Песокъ весь высыпался и, можетъ-быть, уже давно.
   Затѣмъ, взглянувъ на луну, выплывавшую изъ темнаго облака, нависшаго, казалось, надъ самой колокольней собора Богоматери, онъ прибавилъ:
   -- Девять часовъ. Если она придетъ, то черезъ часъ или полтора, какъ обыкновенно. У меня будетъ достаточно времени на все.
   Въ эту минуту послышались шаги около его дома. Ренэ приложилъ ухо къ длинной трубѣ, другой конецъ которой выходилъ на улицу въ видѣ змѣиной головы.
   -- Нѣтъ, -- сказалъ онъ, -- это не она и не онѣ. Это шаги мужчинъ. Они подходятъ къ моей двери... идутъ сюда.
   Раздались три удара въ дверь.
   Ренэ торопливо сошелъ внизъ, но, не отворяя двери, приложилъ къ ней ухо.
   Снова раздались три удара.
   -- Кто тамъ?-- спросилъ Ренэ.
   -- А развѣ непремѣнно нужно назвать себя?-- спросилъ кто-то за дверью.
   -- Да, это необходимо, -- отвѣтилъ Ренэ.
   -- Хорошо. Я графъ Аннибалъ де-Коконна.
   -- А я графъ Леракъ де-ла-Моль.
   -- Сію минуту, господа, я къ вашимъ услугамъ, -- сказалъ Ренэ.
   Онъ отворилъ задвижки, отодвинулъ засовы и, впустивъ молодыхъ людей, заперъ дверь на этотъ разъ только на замокъ. Потомъ онъ повелъ ихъ по наружной лѣстницѣ во второе отдѣленіе средней комнаты.
   Ла-Моль, войдя, перекрестился подъ плащомъ; онъ былъ блѣденъ и руки его дрожали.
   Коконна внимательно оглядѣлъ все бывшее въ комнатѣ и хотѣлъ отворить дверь въ коморку съ жертвенникомъ, но Ренэ удержалъ его руку.
   -- Прошу извинить меня, -- сказалъ онъ.-- Лицъ, дѣлающихъ мнѣ честь своимъ посѣщеніемъ, я принимаю только въ этой комнатѣ.
   -- А, это другое дѣло, -- сказалъ Коконна.-- Да къ тому же я усталъ и не прочь посидѣть.
   И онъ опустился на стулъ.
   На минуту наступило глубокое молчаніе. Ренэ ждалъ, чтобы который-нибудь изъ молодыхъ людей объяснился. Среди тишины слышно было тяжелое, свистящее дыханіе еще не совсѣмъ выздоровѣвшаго Коконна.
   -- Вы -- человѣкъ ученый, -- заговорилъ наконецъ пьемонтецъ.-- Скажите мнѣ, пожалуйста, останусь ли я такимъ искалѣченнымъ на всю жизнь? Будетъ у меня всегда такое короткое дыханіе, не позволяющее мнѣ ѣздить верхомъ, фехтовать и ѣсть яичницу съ ветчиной?
   Ренэ приложилъ ухо къ груди Коконна и внимательно выслушалъ его.
   -- Нѣтъ; графъ, вы выздоровѣете, -- сказалъ онъ.
   -- Ну, вы очень обрадовали меня.
   Снова наступило молчаніе.
   -- Можетъ-быть, вы хотите, графъ, узнать у меня еще что-нибудь?-- спросилъ Ренэ.
   -- Да, -- отвѣтилъ Коконна, -- я хочу узнать, дѣйствительно ли я влюбленъ.
   -- Конечно, влюблены.
   -- Почему вы думаете?
   -- Потому что вы спрашиваете меня объ этомъ.
   -- Mordi! А вѣдь вы, пожалуй, и правы. Но въ кого?
   -- Въ ту, которая теперь къ каждому слову прибавляетъ: "Mordi!"
   -- Вы, однако, замѣчательный человѣкъ!-- съ изумленіемъ сказалъ Коконна.-- Ну, теперь твоя очередь, ла-Моль.
   Ла-Моль смутился и покраснѣлъ.
   -- Э, чортъ возьми!-- воскликнулъ Коконна.-- Говори же!
   -- Говорите, -- сказалъ и Ренэ.
   -- Я не стану спрашивать васъ, -- пробормоталъ ла-Моль, голосъ котораго сначала дрожалъ, но мало-по-малу окрѣпъ.-- Я не стану спрашивать васъ, дѣйствительно ли я влюбленъ. Я знаю это самъ и не стараюсь обмануть себя. Но я прошу васъ сказать мнѣ, буду ли я любимъ: сначала у мейя были надежды, теперь ихъ нѣтъ.
   -- Можетъ-быть, вы не сдѣлали всего, что нужно, и потому сами виноваты въ этомъ?
   -- А что же нужно дѣлать? Развѣ, выказывая преданность и уваженіе любимой женщинѣ, не доказываемъ мы этимъ, что искренно и глубоко любимъ ее?
   -- Ну, такимъ путемъ не всегда добиваются успѣха,-- сказалъ Ренэ, -- и вы сами знаете это.
   -- Такъ что же остается? Предаваться отчаянію?
   -- Нѣтъ, нужно обратиться за помощью къ наукѣ. У каждаго человѣка есть антипатіи, которыя можно побѣдить, и симпатіи, которыя можно усилить. Желѣзо -- не магнитъ; но, намагниченное, оно само начинаетъ притягивать желѣзо.
   -- Да, конечно, это такъ, -- пробормоталъ ла-Моль, -- но я ненавижу всѣ эти заговоры.
   -- А если ненавидите, -- сказалъ Ренэ, -- такъ не зачѣмъ было и приходить.
   -- Полно, полно, любезный другъ,-- сказалъ Коконна, -- перестань ребячиться... Можете вы показать мнѣ дьявола, г. Ренэ?
   -- Нѣтъ, графъ, не могу.
   -- Очень жаль, мнѣ хотѣлось бы перемолвиться съ нимъ однимъ словечкомъ. Это, можетъ-быть, ободрило бы ла-Моля.
   -- Ну, хорошо, -- сказалъ ла-Моль, -- буду говорить прямо. Я слыхалъ, что въ такихъ случаяхъ дѣлаютъ изъ воску подобіе любимой женщины. Вѣрное это средство?
   -- Вѣрнѣйшее.
   -- И это не будетъ опасно для ея здоровья или жизни?
   -- Нисколько.
   -- Въ такомъ случаѣ я согласенъ испробовать это средство.
   -- Хочешь, я начну первый?-- спросилъ Коконна.
   -- Нѣтъ, -- отвѣтилъ ла-Моль.-- Если я ужъ началъ, то дойду до конца!
   -- Вы горячо, всѣмъ сердцемъ желаете добиться взаимности вашей возлюбленной?-- спросилъ Ренэ.
   -- О, я умираю отъ этого желанія!-- воскликнулъ ла-Моль.
   Въ это время кто-то постучался въ уличную дверь, но такъ тихо, что только Ренэ услыхалъ этотъ стукъ, да и то потому, что ждалъ его.
   Предлагая ла-Молю незначительные вопросы, онъ въ то же время незамѣтно приложилъ ухо къ слуховой трубѣ и, различивъ голоса стоявшихъ около двери лицъ, остался, повидимому, очень доволенъ.
   -- Теперь, -- сказалъ онъ ла-Молю, -- всей силой вашей воли призовите женщину, которую вы любите.
   Ла-Моль опустился на колѣни, какъ бы обращаясь къ божеству, а Ренэ вышелъ въ первое отдѣленіе комнаты и неслышно спустился внизъ по наружной лѣстницѣ. Черезъ минуту легкіе шаги послышались въ лавкѣ.
   Ла-Моль, поднявшись съ колѣнъ, увидалъ около себя уже успѣвшаго вернуться Ренэ. Флорентинецъ держалъ въ рукѣ не особенно искусно вылѣпленную изъ воска фигурку въ коронѣ и мантіи.
   -- Вы все еще хотите, чтобы царственная особа полюбила васъ?-- спросилъ онъ.
   -- Да, -- отвѣтилъ ла-Моль, -- я готовъ отдать за это жизнь, готовъ погубить свою душу!
   -- Хорошо, -- сказалъ флорентинецъ и, опустивъ кончики пальцевъ въ кружку съ водой, окропилъ голову фигурки, проговоривъ нѣсколько латинскихъ словъ.
   Ла-Моль вздрогнулъ; онъ понялъ, что совершается святотатство.
   -- Что вы дѣлаете?-- спросилъ онъ.
   -- Я окрестилъ эту фигурку и далъ ей имя Маргариты.
   -- Но зачѣмъ же?
   -- Чтобы установить симпатію.
   Ла-Моль хотѣлъ сказать что-то, помѣшать Ренэ продолжать, но насмѣшливый взглядъ Коконна остановилъ его.
   Ренэ замѣтилъ намѣреніе ла-Моля.
   -- Мнѣ нужно ваше полное согласіе, -- сказалъ онъ.
   -- Хорошо, продолжайте, -- отвѣтилъ ла-Моль.
   Ренэ начертилъ на маленькой полоскѣ красной бумаги нѣсколько католическихъ знаковъ и, продѣвъ ее въ ушко стальной иголки, проткнулъ сердце фигурки.
   И странная вещь! Изъ ранки показалась капелька крови.
   Потомъ Ренэ зажегъ бумажку и капля крови высохла на раскалившейся отъ огня иголкѣ, кругомъ которой растопился воскъ.
   -- Вотъ такъ, силою симпатіи, -- сказалъ онъ, -- ваша любовь проникнетъ въ сердце любимой вами женщины и оно запылаетъ любовью къ вамъ.
   Коконна, какъ вольнодумецъ, тихонько посмѣивался себѣ въ усы, но ла-Моль, влюбленный и суевѣрный, чувствовалъ, что холодный потъ выступаетъ у него на лбу.
   -- А теперь, -- продолжалъ Ренэ, -- поцѣлуйте фигурку въ губы и скажите: "Маргарита, я люблю тебя. Приди, Маргарита!"
   Ла-Моль повиновался.
   Въ эту минуту скрипнула отворившаяся во второмъ отдѣлеленіи дверь и послышались легкіе шаги.
   Коконна очень хотѣлось посмотрѣть, кто пришелъ. Боясь приподнять занавѣсъ, чтобы Ренэ опять не остановилъ его, какъ въ то время, когда онъ хотѣлъ отворить дверь, пьемонтецъ вынулъ кинжалъ и, сдѣлавъ разрѣзъ въ толстомъ занавѣсѣ, заглянулъ въ него. Въ то же мгновеніе у него вырвался крикъ изумленія, а за занавѣсомъ вскрикнули двѣ женщины.
   -- Что такое случилось?-- спросилъ ла-Моль, чуть не выронивъ изъ рукъ восковую фигурку, которую Ренэ поспѣшилъ взять у него.
   -- А то,-- отвѣтилъ Коконна, -- что герцогиня Неверская и королева Маргарита здѣсь!
   -- Ну, что, невѣрующіе, -- съ суровой улыбкой спросилъ Ренэ, -- будете вы еще послѣ этого сомнѣваться въ силѣ симпатіи?
   Ла-Моль остолбенѣлъ отъ изумленія, увидавъ королеву. Коконна смутился на минуту, узнавъ герцогиню Неверскую. Первый вообразилъ, что заклинанія Ренэ вызвали призракъ Маргариты; второй, видя полуотворенную дверь, въ которую вошли прекрасные призраки, скоро объяснилъ себѣ это чудо болѣе простымъ и естественнымъ образомъ.
   Между тѣмъ, какъ ла-Моль крестился и вздыхалъ такъ, что распались бы и каменныя глыбы, Коконна успѣлъ задать себѣ нѣсколько философскихъ вопросовъ и прогнать злого духа, при помощи кропила, которое называется невѣріемъ. Увидавъ въ отверстіе занавѣса изумленное лицо герцогини Неверской и насмѣшливую улыбку Маргариты, онъ рѣшилъ, что пришла пора дѣйствовать. И, понимая, что за друга можно сказать то, чего не осмѣлишься сказать за себя, онъ подошелъ не къ герцогинѣ Неверской, а къ Маргаритѣ и, преклонивъ колѣно, воскликнулъ:
   -- Сію минуту, ваше высочество, Ренэ, по просьбѣ моего друга, графа де-ла-Моля, вызывалъ вашу тѣнь. И вотъ, къ моему величайшему изумленію, ваша тѣнь явилась въ сопровожденіи дорогого для меня существа, которое я поручаю моему другу. Тѣнь королевы Наваррской, прикажите вашей спутницѣ уйти за занавѣсъ!
   Маргарита разсмѣялась и сдѣлала знакъ Генріеттѣ, которая ушла во второе отдѣленіе комнаты.
   -- Ла-Моль, другъ мой, -- сказалъ Коконна, -- будь краснорѣчивъ, какъ Демосѳенъ, какъ Цицеронъ! Ты долженъ убѣдить герцогиню Неверскую, что я самый покорный, вѣрный и преданный ея слуга. Помни, что отъ этого зависитъ жизнь моя!
   -- Но...-- пробормоталъ ла-Моль.
   -- Дѣлай, что я говорю тебѣ. А васъ, г. Ренэ, я попрошу присмотрѣть, чтобы никто не помѣшалъ намъ.
   Ренэ ушелъ.
   -- Mordi!-- воскликнула Маргарита.-- Вы человѣкъ умный. Я слушаю васъ. Посмотримъ, что вы скажете мнѣ!
   -- Вотъ что, ваше величество. Тѣнь моего друга -- это, дѣйствительно, тѣнь, доказательствомъ чему служитъ то, что она не произноситъ ни слова -- умоляла меня воспользоваться данной мнѣ, какъ человѣку, способностью членораздѣльной рѣчи, чтобы сказать вамъ; прекрасная тѣнь, мой другъ ла-Моль лишился тѣла и дыханія изъ-за вашихъ прекрасныхъ, но суровыхъ глазъ. Если бы вы были не тѣнью королевы, а самой королевой, я, конечно, не осмѣлился бы передавать это вамъ, дочери Генриха II, сестрѣ короля Карла IX и супругѣ короля Наваррскаго. Но тѣни не знаютъ гордости и не сердятся за то, что ихъ любятъ. А потому попросите ваше тѣло полюбить хоть немножко душу бѣднаго ла-Моля. Эта душа страдаетъ. Сначала ее обидѣлъ другъ, который три раза пронзилъ ла-Моля шпагой, а потомъ ее опалилъ огонь вашихъ глазъ,-- огонь, въ тысячу разъ болѣе жгучій, чѣмъ адское пламя. Пожалѣйте же эту бѣдную душу, полюбите то, что было когда-то красивымъ ла-Молемъ, и, если вы лишены дара слова, сдѣлайте какой-нибудь знакъ, улыбнитесь. Душа моего друга умна и пойметъ все. Улыбнитесь же и вы, mordi! я проколю шпагой Ренэ, чтобы онъ, пользуясь своей властью надъ тѣнями, принудилъ вашу тѣнь, которую онъ такъ кстати вызвалъ, сдѣлать что-нибудь не совсѣмъ для нея приличное.
   При такомъ заклинаніи Коконна, который стоялъ передъ королевой въ позѣ Энея, сходящаго въ адъ, Маргарита не могла удержаться и громко расхохоталась. Потомъ, не промолвивъ ни слова, какъ и подобало въ такихъ обстоятельствахъ царственной тѣни, она протянула Коконна руку.
   Тотъ осторожно взялъ ее въ свою и позвалъ ла-Моля.
   -- Тѣнь моего друга,-- воскликнулъ онъ,-- иди сюда скорѣе! Ла-Моль, дрожа отъ волненія, подошелъ къ нему.
   -- Хорошо, -- сказалъ Коконна.-- А теперь наклони свое безтѣлесное, красивое смуглое лицо къ этой призрачной бѣлоснѣжной рукѣ!
   И Коконна, нагнувъ голову ла-Моля, поднесъ къ его губамъ руку королевы и съ минуту держалъ ихъ въ такомъ положеніи, при чемъ прелестная ручка не дѣлала ни малѣйшей попытки освободиться изъ плѣна.
   Съ губъ Маргариты не сходила улыбка, но герцогиня Неверская не улыбалась. Неожиданное появленіе молодыхъ людей взволновало ее, и еще не успѣла она оправиться, какъ страстная ревность вспыхнула въ ея сердцѣ. По ея мнѣнію, Коконна не слѣдовало такъ забывать о своихъ дѣлахъ изъ-за чужихъ.
   Ла-Моль замѣтилъ, что она нахмурила брови, видѣлъ, какъ грозно блеснули ея глаза, и, несмотря на блаженство, которое испытывалъ и которому ему такъ страстно хотѣлось отдаться вполнѣ, понялъ, какой опасности подвергается его другъ, и рѣшилъ помочь ему.
   Итакъ, выпустивъ ручку Маргариты, онъ подошелъ къ герцогинѣ Неверской и, преклонивъ колѣно, взялъ ее за руку.
   -- О, самая прекрасная и очаровательная изъ всѣхъ женщинъ! Я говорю, конечно, о живыхъ женщинахъ, а не о тѣняхъ, -- прибавилъ онъ, взглянувъ на Маргариту и улыбнувшись ей.-- Позвольте душѣ, освобожденной отъ грубой земной оболочки, загладить ошибку существа тѣлеснаго, увлеченнаго дружбой. Г. Коконна только человѣкъ, правда, сильный, смѣлый и красивый, но бренный, какъ и все живущее. Omnis caro fenum. Несмотря на то; что онъ съ утра до вечера восхваляетъ мнѣ васъ, несмотря на то, что, какъ вы сами видѣли, онъ можетъ наносить страшные удары противнику, этотъ храбрый боецъ, такой краснорѣчивый съ тѣнью, не осмѣливается говорить съ женщиной. Вотъ почему онъ обратился къ тѣни королевы, а мнѣ поручилъ сказать вамъ, что онъ кладетъ къ ногамъ вашимъ свое сердце и свою душу. Онъ умоляетъ, чтобы ваши божественные глаза съ состраданіемъ взглянули на него, чтобы ваши розовые пальчики сдѣлали ему знакъ подойти, чтобы вашъ звучный, музыкальный голосъ сказалъ ему слова, которыя никогда не забываются. А если вы не сжалитесь надъ нимъ, онъ просилъ меня нанести ему во второй разъ ударъ моей шпагой; къ чему ему жизнь, если вы не позволите ему жить только для васъ одной!
   Коконна говорилъ горячо и шутливо; рѣчь ла-Моля была полна чувства и трогательной нѣжности.
   Когда онъ кончилъ, Генріетта, внимательно слушавшая его и не спускавшая съ него глазъ, перевела ихъ на Коконна, чтобы по выраженію его лица узнать, вѣрно ли передаетъ ла-Моль его чувства. И, должно-быть, лицо Коконна сказало ей истину: вспыхнувъ, она улыбнулась, при чемъ блеснули ея бѣлые и ровные, какъ жемчугъ, зубы, и прерывающимся отъ волненія голосомъ спросила:
   -- Правда это?
   -- Mordi!-- воскликнулъ Коконна, очарованный ея взглядомъ.-- Правда, правда! Клянусь въ этомъ вашей жизнью, клянусь моей смертью!
   -- Такъ подите сюда!-- сказала Генріетта, протягивая ему руку.
   Коконна подбросилъ свой бархатный беретъ и въ одно мгновеніе очутился около молодой женщины. А ла-Моль, по знаку Маргариты, подошелъ къ ней.
   Въ это время Ренэ показался у двери, въ глубинѣ комнаты.
   -- Тише!-- сказалъ онъ.-- Тише!
   Въ ту же минуту въ стѣнѣ послышался звукъ повернувшагося въ замкѣ ключа и скрипъ отворившейся двери.
   -- Мнѣ кажется,-- гордо сказала Маргарита,-- что никто не имѣетъ права входить сюда, пока мы здѣсь!
   -- Даже королева-мать?-- шепнулъ ей на ухо Ренэ.
   Маргарита тотчасъ же бросилась къ наружной лѣстницѣ, увлекая за собою ла-Моля; Генріетта и Коконна, обнявшись, побѣжали за ними и всѣ четверо улетѣли, какъ улетаютъ при первомъ подозрительномъ звукѣ птицы, только что цѣловавшіяся носиками на цвѣтущей вѣткѣ.
   

XX.
Черныя куры.

   Обѣ парочки исчезли какъ разъ во-время. Когда Екатерина вкладывала ключъ въ замокъ второй двери, Коконна и герцогиня Неверская только что вышли изъ комнаты и, войдя, она слышала, какъ скрипѣла лѣстница, по которой онѣ бѣжали.
   Екатерина подозрительно оглядѣлась кругомъ и устремила свои проницательные глаза на Ренэ, который низко кланялся ей.
   -- Кто здѣсь былъ?-- спросила она
   -- Влюбленные, которые пришли въ восторгъ, когда я увѣрилъ ихъ, что они любятъ другъ друга.
   -- Ну, и Богъ съ ними!-- сказала Екатерина, пожавъ плечами.-- Теперь тутъ нѣтъ никого?
   -- Никого, кромѣ вашего величества и меня.
   -- Исполнилъ ты мое приказаніе?
   -- Относительно черныхъ куръ?
   -- Да.
   -- Онѣ готовы, ваше величество.
   -- Ахъ, какъ жаль, что ты не еврей!
   -- Я... еврей? Почему же жаль?
   -- Потому что тогда ты могъ бы читать прекрасныя еврейскія книги о жертвоприношеніяхъ. Я велѣла перевести для себя одну изъ нихъ; въ ней говорится, что евреи искали предвѣщаній не въ сердцѣ или печени жертвъ, какъ римляне, а въ мозгу. Тамъ находили они таинственные знаки, начертанные всемогущей десницей судьбы.
   -- Да, это вѣрно, ваше величество. То же самое говорилъ мнѣ одинъ мой пріятель, старый раввинъ.
   -- Иногда по этимъ знакамъ, -- продолжала Екатерина, -- можно сдѣлать цѣлый рядъ предсказаній. Только ученые халдеи совѣтуютъ...
   -- Что же?-- спросилъ Ренэ, видя, что королева нерѣшительно остановилась.
   -- Они совѣтуютъ изслѣдовать человѣческій мозгъ, такъ какъ онъ болѣе развитъ и между нимъ и волею гадателя легче установить симпатію.
   -- Къ сожалѣнію, это невозможно, ваше величество!
   -- По крайней мѣрѣ, трудно, -- сказала Екатерина.-- Если бы мы знали это во время Варѳоломеевской ночи -- а, Ренэ? Какая богатая жатва! Но первый же осужденный на казнь... да, я подумаю объ этомъ! А пока удовольствуемся тѣмъ, что у насъ есть въ настоящую минуту... Комната для жертвоприношеній готова?
   -- Готова, ваше величество.
   -- Пойдемъ туда.
   Ренэ взялъ свѣчу, отъ который распространялся то легкій и острый, то сильный и удушливый запахъ, что доказывало, что она состоитъ изъ разныхъ веществъ. Свѣтя Екатеринѣ, онъ первый вошелъ въ комнату.
   Королева сама выбрала изъ жертвенныхъ инструментовъ ножъ изъ синеватой стали, а Ренэ взялъ одну изъ двухъ куръ, привязанныхъ въ углу.
   -- Что же будемъ мы изслѣдовать?-- спросилъ онъ.
   -- Печень у одной курицы и мозгъ у другой. Если результаты будутъ въ обоихъ случаяхъ одинаковы, придется повѣрить имъ, въ особенности, если они сойдутся съ полученными нами раньше.
   -- Съ чего прикажете начать, ваше величество?
   -- Сначала изслѣдуемъ печень.
   -- Хорошо,-- сказалъ Ренэ и, положивъ курицу на маленькій жертвенникъ, привязалъ ее къ двумъ ввернутымъ по краямъ его кольцамъ, такъ что птица хоть и билась, но не могла сдвинуться съ мѣста.
   Екатеринѣ не удалось зарѣзать ее сразу. Курица успѣла крикнуть три раза прежде, чѣмъ издохла.
   -- Опять то же!-- прошептала Екатерина.-- Три смерти!
   И она вскрыла курицу.
   -- Печень снова наклонена влѣво, -- продолжала она.-- Три смерти и затѣмъ перемѣна династіи. Это ужасно, Ренэ!
   -- Сдѣлаемъ второй опытъ, ваше величество, -- сказалъ Ренэ, -- и посмотримъ, сойдутся ли предвѣщанія.
   Онъ отвязалъ мертвую курицу и, бросивъ ее въ уголъ, пошелъ за другой; но та, должно-быть. предчувствуя своей подруги, что предстоитъ ей самой, начала бѣгать кругомъ комнаты, а когда Ренэ загналъ ее въ уголъ, перелетѣла ему черезъ голову. При этомъ она задѣла свѣчу, которую Екатерина держала въ рукѣ, и свѣча погасла.
   -- Вотъ такъ угаснетъ и наша династія, Ренэ, -- сказала королева.-- Она исчезнетъ съ лица земли отъ дуновенія смерти. А вѣдь у меня три сына -- три!-- грустно прошептала она.
   Ренэ взялъ у нея изъ рукъ потухшую свѣчу и пошелъ въ сосѣднюю комнату зажечь ее.
   Вернувшись, онъ увидалъ, что курица забилась въ устье воронки.
   -- Я сразу отрѣжу ей голову, -- сказала Екатерина, -- и она не успѣетъ крикнуть.
   Когда Ренэ привязалъ курицу, Екатерина, дѣйствительно, однимъ ударомъ отрѣзала ей голову. Но въ предсмертныхъ конвульсіяхъ курица три раза раскрывала клювъ, а затѣмъ онъ уже закрылся навсегда.
   -- Видишь?-- сказала Екатерина.-- Вмѣсто трехъ криковъ три вздоха. Всегда, всегда три. Они умрутъ всѣ трое... Посмотримъ теперь на мозгъ.
   Екатерина срѣзала побѣлѣвшій гребешокъ курицы, осторожно разрѣзала ей голову и, раздѣливъ ее пополамъ, чтобы весь мозгъ былъ на виду, старалась найти въ его извилинахъ сходство съ какой-нибудь буквой.
   -- Опять!-- вдругъ воскликнула она, всплеснувъ руками.-- Опять то же! И на этотъ разъ предвѣщаніе еще яснѣе, чѣмъ прежде. Поди сюда и посмотри!
   Ренэ подошелъ.
   -- Какая это буква?-- спросила Екатерина, показывая ему одно мѣсто въ мозгу.
   -- "Г",-- отвѣтилъ Рене.
   -- А сколько разъ она повторяется?
   Ренэ сосчиталъ.
   -- Четыре раза, -- сказалъ онъ.
   -- Да, четыре. Теперь понимаешь? Это значитъ "Генрихъ IV". О, я проклята въ моемъ потомствѣ!-- воскликнула Екатерина, бросивъ ножъ.
   Ужасенъ былъ видъ этой женщины, освѣщенной тусклымъ пламенемъ свѣчи. Она поблѣднѣла, какъ смерть, и въ отчаяніи ломала свои окровавленныя руки.
   -- Онъ будетъ царствовать,-- тяжело вздохнувъ, сказала она.-- Онъ будетъ царствовать!
   -- Онъ будетъ царствовать, -- повторилъ Ренэ и глубоко задумался.
   Однако черезъ минуту мрачное лицо Екатерины просвѣтлѣло: счастливая мысль блеснула у нея въ умѣ.
   -- Ренэ, -- сказала она, протянувъ руку къ флорентинцу, но не повертывая къ нему опущенной на грудь головы, -- Ренэ, знаешь ты ужасную исторію о перузскомъ врачѣ, который сразу отравилъ свою дочь и ея любовника?
   -- Знаю, ваше величество.
   -- А этотъ любовникъ былъ?..-- задумчиво проговорила Екатерина.
   -- Король Владиславъ.
   -- Да, да, такъ!-- прошептала королева.-- Извѣстны тебѣ какія-нибудь подробности этой исторіи?
   -- У меня есть старинная книга, ваше величество, въ которой она описывается.
   -- Такъ пойдемъ отсюда и дай мнѣ эту книгу.
   Они оба вышли изъ комнаты.
   -- Не будетъ ли у вашего величества какихъ нибудь приказаній насчетъ новыхъ жертвъ?-- спросилъ Ренэ.
   -- Нѣтъ, Ренэ, не будетъ; теперь я почти совсѣмъ убѣдилась. Но мы все-таки постараемся достать голову какого-нибудь осужденнаго; въ день казни ты условишься съ палачомъ.
   Ренэ поклонился въ знакъ согласія, а потомъ, взявъ въ руки свѣчу, подошелъ къ полкамъ съ книгами, всталъ на стулъ, досталъ одну книгу и подалъ ее королевѣ.
   -- Что это такое?-- спросила она, открывъ книгу.-- "Руководство о томъ, какъ выращивать и выкармливать кречетовъ и соколовъ, чтобы сдѣлать ихъ смѣлыми и всегда готовыми летѣть на охоту".
   -- Ахъ, извините, ваше величество, -- сказалъ Ренэ, -- я ошибся. Это сочиненіе объ охотѣ, написанное луккскимъ ученымъ для знаменитаго Каструччіо Кастракани. Оно въ такомъ же переплетѣ, какъ та книга, которую я хотѣлъ достать для васъ, и стояла рядомъ съ ней. Вотъ почему я ошибся. Это "Руководство" -- очень рѣдкая книга. Ее во всемъ свѣтѣ есть только три экземпляра: одинъ хранится въ венеціанской библіотекѣ, другой былъ купленъ вашимъ предкомъ Лоренцо и поднесенъ Пьетро Медичи королю Карлу VIII, когда тотъ былъ проѣздомъ во Флоренціи, а третій -- у меня.
   Спрыгнувъ со стула, Ренэ перелистывалъ разсказъ о перузскомъ врачѣ и, найдя то мѣсто, которое искалъ, подалъ Екатеринѣ книгу открытою.
   Она сѣла къ столу, на который Ренэ поставилъ волшебную свѣчу, и при голубоватомъ свѣтѣ ея прочитала вполголоса нѣсколько строкъ.
   -- Вотъ все, что мнѣ нужно было знать,-- сказала она, закрывъ книгу.
   И она встала, оставивъ ее на столѣ. Въ умѣ ея зрѣла зародившаяся въ немъ мысль.
   Екатерина сдѣлала нѣсколько шаговъ, наклонивъ голову, приложивъ палецъ къ губамъ и храня молчаніе.
   Потомъ, вдругъ остановившись передъ Ренэ, она устремила на него свои холодные и круглые, какъ у хищной птицы, глаза и сказала:
   -- Признайся, что ты приготовлялъ для нея какое-нибудь зелье.
   -- Для кого?-- вздрогнувъ, спросилъ Ренэ.
   -- Для баронессы де-Совъ.
   -- Нѣтъ, ваше величество, никогда.
   -- Никогда?
   -- Клянусь Богомъ!
   -- А между тѣмъ это очень похоже на колдовство. Онъ, такой непостоянный, все еще любитъ ее до безумія.
   -- Кто, ваше величество?
   -- Онъ, проклятый Генрихъ -- тотъ, кто наслѣдуетъ моимъ тремъ сыновьямъ и кого будутъ называть Генрихомъ IV, хоть онъ сынъ Жанны д'Альбрэ.
   И при послѣднихъ словахъ изъ груди Екатерины вырвался вздохъ, заставившій Ренэ вздрогнуть: онъ вспомнилъ о знаменитыхъ перчаткахъ, которыя приготовилъ для королевы Наваррской по приказанію Екатерины.
   -- А я думалъ, что король Наваррскій сошелся съ своей женой.
   -- Это комедія, Ренэ, комедія. Не знаю, съ какой цѣлью разыгрываютъ они ее; знаю только, что меня обманываютъ всѣ. Даже моя дочь, Маргарита, возстала противъ меня. Можетъ-быть, и она разсчитываетъ на смерть своихъ братьевъ, надѣется быть французской королевой!
   -- Можетъ-быть, -- сказалъ Ренэ, который снова задумался и повторилъ, какъ эхо, страшное предсказаніе Екатерины.
   -- Ну, тамъ увидимъ, -- сказала она и пошла къ двери, находящейся въ глубинѣ комнаты. Такъ какъ она была увѣрена что они одни, то не считала нужнымъ итти по потайной лѣстницѣ.
   Ренэ пошелъ впередъ, и черезъ минуту они оба очутились въ лавкѣ.
   -- Ты обѣщалъ приготовить мнѣ новыя косметики для рукъ и губъ, -- сказала Екатерина.-- Подходитъ зима, а ты знаешь, что кожа у меня очень чувствительна къ холоду.
   -- Я уже приготовилъ все, ваше величество, и завтра принесу вамъ.
   -- Завтра ты можешь застать меня не раньше девяти или десяти часовъ вечера. Я говѣю.
   -- Хорошо, ваше величество. Я приду въ Лувръ въ девять часовъ.
   -- У баронессы де-Совъ прелестныя руки и губы, -- равнодушно замѣтила Екатерина.-- Чѣмъ она мажетъ ихъ?
   -- Руки?
   -- Да, хоть руки.
   -- Геліотропной мазью.
   -- А губы?
   -- Для губъ я приготовилъ ей новую, изобрѣтенную мною помаду, по баночкѣ которой хотѣлъ принести завтра вашему величеству и ей.
   Екатерина на минуту задумалась.
   -- Впрочемъ, она очень красива, -- сказала она, какъ бы отвѣчая на свою мысль, -- и немудрено, что беарѣецъ такъ влюбленъ въ нее.
   -- А главное, она глубоко предана вашему величеству,-- сказалъ Ренэ, -- мнѣ такъ кажется, по крайней мѣрѣ.
   Екатерина улыбнулась и пожала плечами.
   -- Когда женщина любитъ, -- сказала она, -- развѣ можетъ она быть предана кому-нибудь, кромѣ своего возлюбленнаго! Ну, право же, ты приготовлялъ для нея какое-нибудь зелье?
   -- Нѣтъ, ваше величество, клянусь вамъ!
   -- Ну, хорошо, довольно объ этомъ. Покажи мнѣ новую помаду, отъ которой ея губы станутъ еще свѣжѣе и краснѣе.
   Ренэ подошелъ къ полкѣ и показалъ Екатеринѣ шесть серебряныхъ, совершенно одинаковыхъ коробочекъ, стоявшихъ рядомъ.
   -- Вотъ единственное зелье, которое она просила у меня,-- сказалъ онъ.-- Я, дѣйствительно, приготовивъ эту помаду собственно для нея: кожа у нея на губахъ такъ нѣжна, что трескается и отъ солнца и отъ вѣтра.
   Екатерина открыла одну коробочку; въ ней была помада прелестнаго алаго цвѣта.
   -- Ренэ,-- сказала она, -- дай мнѣ мазь для рукъ; я возьму ее съ собою.
   Ренэ ушелъ со свѣчою за мазью; но, уходя, онъ видѣлъ, какъ Екатерина быстро схватила одну коробочку помады и спрятала ее подъ плащъ. Онъ привыкъ къ такимъ похищеніямъ королевы-матери и сдѣлалъ видъ, что не замѣтилъ ничего.
   Доставъ мазь, Ренэ завернулъ ее въ бумагу съ гербовыми лиліями и принесъ королевѣ.
   -- Вотъ мазь, ваше величество, -- сказалъ онъ.
   -- Благодарю, Ренэ,-- сказала Екатерина II, послѣ небольшой паузы, прибавила:
   -- Отнеси баронессѣ де-Совъ губную помаду дней черезъ восемь или десять. Я сначала хочу сама попробовать ее.
   И Екатерина повернулась, собираясь уходить.
   -- Прикажете проводить васъ, ваше величество?-- спросилъ Ренэ.
   -- Только до конца моста, -- отвѣтила Екатерина.-- Около него дожидаются мои люди съ носилками.
   Они дошли вмѣстѣ до угла улицы Барильери, гдѣ четверо конныхъ провожатыхъ ждали королеву около носилокъ безъ гербовъ.
   

XXI.
Комнаты баронессы де-Совъ.

   Екатерина не ошиблась въ своихъ предположеніяхъ: Генрихъ, дѣйствительно, принялся за прежнее и каждый вечеръ отправлялся къ баронессѣ де-Совъ. Сначала онъ старался дѣлать это незамѣтно, потомъ мало-по-малу недовѣрчивость его ослабѣла и онъ пересталъ принимать предосторожности. Такимъ образомъ, Екатерина имѣла полную возможность убѣдиться, что королевой Наваррской только считалась Маргарита, а на самомъ дѣлѣ была баронесса де-Совъ.
   Въ началѣ этого романа мы уже сказали нѣсколько словъ о покояхъ баронессы де-Совъ. Но дверь, въ которую Даріола впустила короля Наваррскаго, тотчасъ же заперлась за нимъ и потому намъ совершенно неизвѣстенъ этотъ пріютъ тайной любви беарнца.
   Читатель уже знаетъ, что комнаты баронессы де-Совъ находились во второмъ этажѣ, почти надъ самыми апартаментами Генриха. Дверь изъ нихъ вела въ коридоръ, на концѣ котораго находилось стрѣльчатое окно. Оно было составлено изъ маленькихъ стеколъ въ свинцовой оправѣ и даже въ самые ясные дни пропускало лишь слабый свѣтъ. Зимой же, начиная съ трехъ часовъ пополудни, въ коридорѣ приходилось зажигать лампу. А такъ какъ въ нее вливали столько же. масла, сколько и лѣтомъ, то около десяти часовъ вечера она обыкновенно потухала. Такимъ образомъ, съ наступленіемъ зимы любовники чувствовали себя въ еще большей безопасности.
   Маленькая передняя, обитая шелковой матеріей съ большими желтыми цвѣтами, пріемная, обтянутая голубымъ бархатомъ, спальня съ кроватью съ витыми колонками и шелковымъ занавѣсомъ изъ вишневаго атласа, съ зеркаломъ въ серебряной рамѣ и двумя картинами, сюжетами которыхъ была любовь Венеры и Адониса, -- вотъ каково было помѣщеніе -- теперь сказали бы гнѣздышко -- прелестной придворной дамы королевы Екатерины Медичи.
   При болѣе внимательномъ осмотрѣ можно было замѣтить напротивъ туалета, заставленнаго всѣми необходимыми принадлежностями, маленькую дверку въ темномъ углу комнаты. Она вела въ молельню, гдѣ на возвышеніи, на которое вели двѣ ступеньки, стоялъ аналой. Въ молельнѣ, какъ бы для этого, чтобы сгладить впечатлѣніе отъ двухъ миѳологическихъ картинъ, о которыхъ мы упоминали, были три или четыре картины чисто духовнаго содержанія. Между ними висѣло на золоченыхъ гвоздяхъ оружіе: въ ту эпоху тайныхъ интригъ женщины тоже носили оружіе, а иногда и владѣли имъ не хуже мужчинъ.
   Вечеромъ, на другой день послѣ происшествій, описанныхъ нами въ предыдущей главѣ, баронесса де-Совъ сидѣла съ королемъ Наваррскимъ на диванѣ, въ своей спальнѣ. Она говорила ему о своихъ опасеніяхъ за него и о своей любви, приводя въ доказательство того и другого самопожертвованіе, высказанное ею въ ту памятную ночь, которую Генрихъ провелъ у своей жены. Это было, какъ извѣстно читателю, спустя сутки послѣ Варѳоломеевской ночи.
   Генрихъ, съ своей стороны, благодарилъ баронессу. Въ этотъ вечеръ она была прелестна въ простомъ батистовомъ пеньюарѣ, и онъ очень горячо выказывалъ ей свою признательность.
   Король Наваррскій былъ, дѣйствительно, влюбленъ, и потому задумчивъ. Баронесса де-Совъ, всѣмъ сердцемъ полюбившая человѣка, любить котораго ей велѣла Екатерина, то и дѣло взглядывала на Генриха, желая увидать, сходится ли выраженіе его глазъ съ его словами.
   -- Будьте откровенны, Генрихъ, -- сказала она.-- Въ ту ночь, которую вы провели въ кабинетѣ ея величества съ графомъ ла-Молемъ, не жалѣли ли вы, что онъ мѣшаетъ вамъ пройти въ спальню королевы?
   -- Да, дѣйствительно, очень жалѣлъ, моя дорогая, -- отвѣтилъ Генрихъ, -- потому что иначе, какъ черезъ эту спальню мнѣ нельзя было пройти сюда, гдѣ я такъ счастливъ въ эту минуту.
   Баронесса де-Совъ улыбнулась.
   -- И вы съ тѣхъ поръ не были у королевы?
   -- Былъ нѣсколько разъ, но всегда говорилъ объ этомъ вамъ.
   -- И вы никогда не пойдете къ ней, не сказавъ мнѣ?
   -- Никогда.
   -- Можете поклясться въ этомъ?
   -- Я, конечно, не задумался бы дать вамъ клятву, если бы былъ гугенотомъ, но...
   -- Но что же?
   -- Но католическая религія, догматы которой я въ настоящее время изучаю, запрещаетъ клясться.
   -- Гасконецъ!-- сказала, покачавъ головою, баронесса.
   -- Ну, теперь ваша очередь, Шарлотта, -- сказалъ Генрихъ.-- Будете вы откровенно отвѣчать на мои вопросы?
   -- Конечно, -- отвѣтила молодая женщина.-- Мнѣ нечего скрывать отъ васъ.
   -- Хорошо. Такъ объясните же мнѣ разъ навсегда, почему послѣ отчаяннаго сопротивленія, которое вы оказывали мнѣ до моего брака, вы послѣ него сдѣлались менѣе жестоки? Почему стали вы снисходительнѣе ко мнѣ, неловкому беарнцу, смѣшному провинціалу, королю слишкомъ бѣдному, чтобы поддерживать блескъ своихъ коронныхъ брилліантовъ?
   -- Вы просите меня, Генрихъ, -- сказала баронесса, -- разъяснить вамъ загадку, которую не могли разгадать въ продолженіе трехъ тысячъ лѣтъ всѣ мудрецы міра. Никогда не спрашивайте у женщины, почему она любитъ васъ. Спрашивайте только, любитъ ли она.
   -- А любите вы меня, Шарлотта?-- спросилъ Генрихъ.
   -- Я васъ люблю,-- отвѣтила съ очаровательной улыбкой баронесса де-Совъ, положивъ свою прекрасную руку въ руку Генриха.
   Тотъ удержалъ ее.
   -- А что, -- продолжалъ онъ, все еще занятый своей мыслью.-- А что, если я разгадалъ эту загадку, надъ которой въ продолженіе трехъ тысячъ лѣтъ напрасно ломаютъ себѣ головы всѣ мудрецы міра -- разгадалъ, по крайней мѣрѣ, относительно васъ, Шарлотта?
   Баронесса покраснѣла.
   -- Вы любите меня, -- продолжалъ Генрихъ.-- Больше этого я, конечно, ничего не могу требовать и считаю себя счастливѣйшимъ человѣкомъ въ свѣтѣ. Но вы знаете, что человѣкъ никогда не бываетъ счастливъ вполнѣ. Даже Адамъ не чувствовалъ себя вполнѣ счастливымъ въ раю и вкусилъ отъ древа познанія добра и зла. Вотъ почему и всѣхъ насъ мучитъ любопытство и мы всю жизнь ищемъ чего-то неизвѣстнаго. Помогите мнѣ, моя дорогая, найти то неизвѣстное, которое мучитъ меня. Скажите, не королева ли Екатерина велѣла вамъ полюбить меня?
   -- Говорите тише, Генрихъ, -- сказала Шарлотта, -- когда упоминаете о королевѣ-матери.
   -- Полноте!-- отвѣтилъ Генрихъ такъ беззаботно и довѣрчиво, что обманулась даже баронесса де-Совъ.-- Въ прежнее время, когда мы были въ дурныхъ отношеніяхъ, мнѣ, дѣйствительно, слѣдовало опасаться ее, эту добрую мать; но теперь, когда я сталъ мужемъ ея дочери...
   -- Мужемъ королевы Маргариты!-- сказала Шарлотта, вспыхнувъ отъ ревности.
   -- Тсъ! На этотъ разъ вамъ слѣдуетъ говорить тише... Теперь, когда я сталъ мужемъ ея дочери, мы сдѣлались самыми лучшими друзьями въ мірѣ. Что требовалось отъ меня? Да, должно-быть, только одно: чтобы я перешелъ въ католичество. Ну, что же, благодать коснулась меня, и я, по предстательству св. Варѳоломея, сталъ католикомъ. Съ тѣхъ поръ мы живемъ въ своей семьѣ мирно, какъ добрые родные и добрые католики.
   -- А королева Маргарита?
   -- А королева Маргарита служитъ связью, соединяющею насъ всѣхъ.
   -- Вы мнѣ говорили, Генрихъ, -- сказала Шарлотта, -- что королева Наваррская, въ благодарность за мою преданность, отнеслась великодушно ко мнѣ. Если вы сказали мнѣ правду, если это великодушіе, за которое я такъ глубоко благодарна ей, искренно, то королева Маргарита служитъ лишь условною связью, которую легко разорвать. А изъ этого слѣдуетъ, что вашъ бракъ не можетъ служитъ для васъ опорой. Вѣдь никого не обманете вы своей притворной близостью съ королевой.
   -- А между тѣмъ онъ служитъ мнѣ опорой; на этомъ изголовьѣ я сплю уже въ продолженіе трехъ мѣсяцевъ.
   -- Такъ вы обманули меня, Генрихъ!-- воскликнула баронесса де-Совъ.-- Значитъ, королева Маргарита, дѣйствительно, ваша жена!
   Генрихъ улыбнулся.
   -- Знаете что?-- сказала Шарлотта.-- Вотъ эти улыбки ваши приводятъ меня въ такое отчаяніе, что иногда мнѣ ужасно хочется выцарапать вамъ глаза, несмотря на то, что -вы король!
   -- А это доказываетъ, что моя притворная близость съ королевой все-таки производитъ извѣстное впечатлѣніе: бываютъ минуты, когда вамъ хочется выцарапать мнѣ глаза потому, что вы вѣрите въ эту близость.
   -- Генрихъ, Генрихъ!-- сказала баронесса.-- Мнѣ кажется, что самъ Богъ не знаетъ, что вы думаете!
   -- Я думаю, моя дорогая, -- сказалъ Генрихъ, -- что сначала Екатерина велѣла вамъ полюбить меня, потомъ заговорило ваше собственное сердце и изъ этихъ двухъ голосовъ вы слушаете теперь только голосъ вашего сердца. Я тоже люблю васъ, люблю всей душой, а потому, если бы у меня и были какія-нибудь тайны, я никогда не довѣрилъ бы ихъ вамъ, только потому, конечно, чтобы не скомпрометировать васъ. Вѣдь на расположеніе королевы-матери слишкомъ полагаться нельзя: это расположеніе тещи.
   Не такого отвѣта ждала Шарлотта. Каждый разъ, какъ она начинала говорить съ Генрихомъ откровенно и старалась проникнуть въ глубину его, казалось, бездоннаго сердца, тотчасъ же какъ будто стѣна становилась между ними. Отвѣтъ короля огорчилъ ее, и у нея на глазахъ показались слезы.
   Въ это время пробило десять часовъ.
   -- Теперь я должна проститься съ вашимъ величествомъ,-- сказала Шарлотта.-- Мнѣ пора ложиться въ постель: завтра я должна быть очень рано у королевы-матери.
   -- Значитъ, вы прогоняете меня, моя дорогая?-- спросилъ Генрихъ.
   -- Мнѣ грустно, Генрихъ. А если я буду грустна, вамъ станетъ скучно со мной и вы разлюбите меня. Какъ видите, вамъ лучше уйти.
   -- Хорошо; я уйду, если вы этого требуете, Шарлотта,-- сказалъ Генрихъ.-- Но, надѣюсь, вы позволите присутствовать при вашемъ туалетѣ?
   -- Можетъ-быть, присутствуя при немъ, вы заставите ждать королеву Маргариту?
   -- Шарлотта, -- серьезно сказалъ Генрихъ, -- мы условились никогда не говорить о королевѣ Наваррской, а между тѣмъ сегодня вечеромъ мы только о ней и говоримъ.
   Баронесса де-Совъ сѣла около туалета. Генрихъ поставилъ около нея стулъ и, опершись на него колѣномъ, прислонился къ спинкѣ.-- Ну, посмотримъ, моя милая Шарлотта, -- сказалъ онъ, -- какъ вы будете украшать себя -- украшать для меня, что бы вы тамъ ни говорили. Господи, сколько тутъ равныхъ духовъ, флаконовъ и коробочекъ!
   -- Да, кажется, какъ будто ихъ много, -- со вздохомъ сказала Шарлотта, -- а между тѣмъ, оказывается, что и всего этого было мнѣ недостаточно, чтобы всецѣло завладѣть сердцемъ вашего величества!
   -- Полно, не будемъ снова заводить разговоръ о политикѣ... Для чего употребляется эта нѣжная, тоненькая кисточка? Чтобы чернить брови?
   -- Да, ваше величество,-- улыбаясь, отвѣтила баронесса,-- вы угадали сразу.
   -- А эти хорошенькія гребенки изъ слоновой кости?
   -- Чтобы раздѣлять волосы.
   -- А эта прелестная серебряная коробочка съ чеканной крышкой?
   -- Ее прислалъ мнѣ Ренэ. Это чудная помада, которую онъ уже давно обѣщалъ мнѣ, чтобы еще больше смягчить губы, которыя ваше величество находитъ иногда довольно нѣжными.
   Какъ только разговоръ перемѣнился и баронесса почувствовала себя въ привычной атмосферѣ кокетства, лицо ея прояснилось. Генрихъ нагнулся и, какъ бы въ подтвержденіе ея словъ, поцѣловалъ ея розовыя губки, которыя она внимательно разсматривала въ зеркало.
   Отвѣтивъ на поцѣлуй, баронесса протянула руку къ серебряной коробочкѣ, о которой шла рѣчь, должно-быть, съ намѣреніемъ показать Генриху, какъ нужно употреблять помаду, но въ эту минуту кто-то постучался въ дверь передней. Влюбленные вздрогнули.
   -- Стучатъ, сударыня!-- сказала Даріола, выглянувъ изъ-за портьеры.
   -- Узнай, кто это, и вернись сюда, -- сказала баронесса де-Совъ.
   Она обмѣнялась съ Генрихомъ тревожнымъ взглядомъ, и онъ уже хотѣлъ уйти въ молельню, гдѣ не разъ прятался, когда вошла Даріола.
   -- Это парфюмеръ, метръ Ренэ, сударыня, -- доложила она.
   Услыхавъ это имя, Генрихъ нахмурилъ брови и невольно закусилъ губы.
   -- Желаете, чтобы я отказала ему?-- спросила Шарлотта.
   -- Нѣтъ, -- отвѣтилъ Генрихъ.-- Метръ Ренэ никогда не поступаетъ необдуманно; если онъ пришелъ къ вамъ, значитъ, у него есть на это основательная причина.
   -- Такъ, не хотите ли побыть въ молельнѣ?
   -- Нѣтъ, ни въ какомъ случаѣ. Ренэ знаетъ все; ему, конечно, извѣстно и то, что я здѣсь.
   -- Но, можетъ-быть, вашему величеству будетъ непріятно видѣть его?
   -- Мнѣ?-- сказалъ Генрихъ, который, несмотря на все свое самообладаніе, не могъ скрыть охватившаго его волненія.-- Мнѣ! Нисколько! Правда, у насъ вначалѣ были довольно натянутыя отношенія, но съ Варѳоломеевской ночи или, вѣрнѣе, съ вечера мы поладили.
   -- Попроси войти, -- сказала Даріолѣ баронесса де-Совъ.
   Черезъ минуту появился Рсьэ и однимъ быстрымъ взглядомъ оглядѣлъ всю комнату.
   Баронесса де-Совъ все еще сидѣла передъ туалетомъ.
   Генрихъ занялъ свое прежнее мѣсто на диванѣ.
   На Шарлотту падалъ яркій свѣтъ, Генрихъ сидѣлъ въ тѣни.
   -- Я пришелъ извиниться передъ вами, баронесса, -- сказалъ съ почтительной фамильярностью Ренэ.
   -- Въ чемъ же это, Ренэ?-- спросила баронесса тѣмъ снисходительнымъ тономъ, какимъ всегда го.орятъ хорошенькія женщины съ тѣми поставщиками, которые стараются сдѣлать ихъ еще красивѣе.
   -- Въ томъ, что я ужъ давно обѣщалъ приготовить помаду для вашихъ прелестныхъ губокъ, а между тѣмъ...
   -- А между тѣмъ исполнили свое обѣщаніе только сегодня, да?-- спросила Шарлотта.
   -- Сегодня?-- повторилъ Ренэ.
   -- Да, только сегодня и то вечеромъ получила я присланную вами коробочку.
   -- Такъ, такъ, -- сказалъ Ренэ, смотря съ какимъ-то страннымъ выраженіемъ на стоявшую на туалетѣ баронессы коробочку, совершенно такую же, какъ тѣ, которыя были у него въ лавкѣ.
   -- Я угадалъ, -- пробормоталъ онъ и прибавилъ громко:-- Вы ужъ употребляли эту помаду?
   -- Нѣтъ еще, я только что хотѣла помазать ею губы, какъ вы вошли.
   На лицѣ Ренэ появилось задумчивое выраженіе; это не укрылось отъ Генриха, отъ котораго рѣдко что ускользало.
   -- Ну, Ренэ, что такое съ вами?-- спросилъ онъ.
   -- Со мной? Ничего, ваше величество, -- отмѣтилъ парфюмеръ.-- Я смиренно жду, чтобы вы удостоили меня хоть однимъ словомъ прежде, чѣмъ я откланяюсь г-жѣ баронессѣ.
   -- Полно, полно!-- съ улыбкой сказалъ Генрихъ.-- Вы и безъ моихъ словъ знаете, что я радъ видѣть васъ.
   Ренэ оглядѣлся кругомъ, обошелъ всю комнату, внимательно всматриваясь и прислушиваясь около каждой двери и портьеры а потомъ снова остановился и окинулъ однимъ взглядомъ Геи риха и баронессу.
   -- Нѣтъ, не знаю,-- отвѣтилъ онъ.
   Генрихъ обладалъ замѣчательнымъ инстинктомъ, который, подобно шестому чувству, охранялъ его въ продолженіе всей первой половины жизни, среди окружавшихъ его опасностей.
   Онъ почувствовалъ, что въ эту минуту совершается что-то серьезное, что въ душѣ парфюмера происходитъ какая-то борьба. Оставаясь въ тѣни, Генрихъ взглянулъ на Ренэ, лицо котораго было ярко освѣщено, и сказалъ:
   -- Въ такой часъ и вы здѣсь, Ренэ?
   -- Я имѣлъ несчастье помѣшать вашему величеству?-- спросилъ Ренэ, дѣлая шагъ назадъ.
   -- Нисколько. Мнѣ только хочется узнать одну вещь.
   -- Что же именно, ваше величество?
   -- Думали вы найти меня здѣсь?
   -- Я былъ увѣренъ въ этомъ.
   -- Значитъ, вамъ нужно было видѣть меня?
   -- Я во всякомъ случаѣ счастливъ, что увидалъ ваше величество.
   -- Вы желаете что-нибудь сказать мнѣ?-- настаивалъ Генрихъ.
   -- Можетъ-быть, -- отвѣтилъ Ренэ.
   Шарлотта покраснѣла: она боялась, что Ренэ будетъ говорить о ея прошломъ поведеніи относительно Генриха. И, сдѣлавъ видъ, какъ будто, занимаясь своимъ туалетомъ, не слыхала ихъ разговора, она открыла коробочку и воскликнула:
   -- Ну, какой же вы милый человѣкъ, Ренэ! У этой помады прелестный цвѣтъ. Чтобы сдѣлать вамъ честь, я попробую при васъ ваше новое изобрѣтеніе.
   Держа въ одной рукѣ коробочку, она взяла немного помады на кончикъ пальца другой руки, чтобы помазать себѣ губы.
   Ренэ вздрогнулъ.
   Баронесса съ улыбкой поднесла помаду къ губамъ.
   Ренэ поблѣднѣлъ.
   Генрихъ, продолжавшій сидѣть въ тѣни, пристально смотрѣлъ на нихъ, не пропуская ни одного движенія Шарлотты, ни одной перемѣны на лицѣ Ренэ.
   Когда рука Шарлотты была на разстояніи всего нѣсколькихъ линій отъ губъ, Ренэ вдругъ схватилъ ее. Генрихъ вскочилъ, чтобы сдѣлать то же, но, увидавъ, что Ренэ предупредилъ его, онъ снова опустился на диванъ.
   -- Погодите немного, баронесса, -- сказалъ съ натянутой улыбкой Ренэ.-- Для того, чтобы употреблять эту помаду, нужны кое-какія указанія.
   -- А кто же дастъ ихъ мнѣ?
   -- Я.
   -- Когда?
   -- Тотчасъ же послѣ того, какъ скажу королю Наваррскому то, что мнѣ нужно сказать ему.
   Шарлотта широко открыла глаза: она чувствовала, что происходитъ что-то таинственное, непонятное ей. Серебряная коробочка была у нея въ одной рукѣ, кончикъ пальца другой покраснѣлъ отъ помады.
   Генрихъ всталъ и, подъ вліяніемъ мысли, въ сущности серьезной, а съ виду пустой, какъ и всѣ его мысли, подошелъ къ Шарлоттѣ и, несмотря на то, что ея рука была испачкана въ помадѣ, хотѣлъ поцѣловать ее.
   -- Одну минуту!-- поспѣшно остановилъ его Ренэ.-- Одну минуту!.. Соблаговолите, баронесса, вымыть сначала ваши прекрасныя руки вотъ этимъ неаполитанскимъ мыломъ, которое я забылъ прислать вамъ вмѣстѣ съ помадой и потому принесъ самъ.
   Вынувъ изъ серебряной обертки зеленоватое мыло, Ренэ положилъ его въ вызолоченный тазъ, налилъ въ него воды и, преклонивъ колѣно, подалъ тазъ баронессѣ.
   -- Ну, право же, я не узнаю васъ, метръ Ренэ, -- сказалъ Генрихъ.-- Какая любезность! Всѣ придворные франты ничто передъ вами!
   -- Ахъ, какой чудный запахъ!-- воскликнула Шарлотта, опуская руки въ душистую мыльную пѣну.
   Ренэ продолжалъ прислуживать баронессѣ до конца. Когда она вымыла руки, онъ подалъ ей полотенце изъ тонкаго фримандскаго полотна, чтобы она могла вытереть ихъ.
   -- Вотъ теперь, ваше величество, -- сказалъ онъ, -- вы можете исполнить свое желаніе.
   Шарлотта протянула Генриху руку, которую тотъ поцѣловалъ. Потомъ баронесса обернулась къ Ренэ, чтобы послушать, что онъ скажетъ, а король Наваррскій снова сѣлъ на диванъ. Теперь онъ былъ убѣжденъ еще больше, чѣмъ прежде, что на умѣ у парфюмера есть что-то особенное.
   Флорентинецъ, которому, повидимому, было трудно начать, собрался съ духомъ и обратился къ Генриху.
   

XXII.
Вы будете королемъ!

   -- Ваше величество, -- сказалъ Ренэ, -- я хочу говорить съ вами о томъ, чѣмъ занимаюсь уже давно.
   -- О духахъ?-- съ улыбкой спросилъ Генрихъ.
   -- Да, ваше величество... о духахъ!-- съ какой-то странной усмѣшкой отвѣтилъ Ренэ.
   -- Говорите, я слушаю васъ; этотъ предметъ всегда интересовалъ меня.
   Ренэ взглянулъ на Генриха, стараясь угадать его мысли, но видя, что это невозможно, продолжалъ:
   -- Одинъ изъ моихъ друзей, ваше величество, пріѣхалъ изъ Флоренціи. Онъ много занимается астрологіей.
   -- Да, я знаю, что это страсть флорентинцевъ, -- сказалъ Генрихъ.
   -- Онъ вмѣстѣ съ величайшими учеными міра составлялъ гороскопы высочайшихъ особъ Европы.
   -- Ага!-- сказалъ Генрихъ.
   -- А такъ какъ Бурбонскій домъ, происходящій отъ графа Клермана, шестого сына Людовика Святого, стоитъ во главѣ всѣхъ другихъ королевскихъ домовъ, то ваше величество понимаете, что былъ составленъ и вашъ гороскопъ.
   Генрихъ сталъ слушать еще внимательнѣе.
   -- А помните вы мой гороскопъ?-- спросилъ онъ съ улыбкой, которую старался сдѣлать равнодушной.
   -- О, вашъ гороскопъ не изъ тѣхъ, которые забываются,-- отвѣтилъ, качая головою, Ренэ.
   -- Неужели?-- иронически спросилъ Генрихъ.
   -- Да, государь. Этотъ гороскопъ предрекаетъ вашему величеству самую блестящую с саясь уступить искушенію, онъ часа въ два по-полудни пошелъ назадъ въ Лувръ.
   Комната его не была занята, и онъ вошелъ свободно. Камзолъ на немъ дѣйствительно былъ ужасно оборванъ, какъ замѣтила королева, и онъ подошелъ прямо къ постели, чтобъ надѣть другой перловый. Но къ величайшему изумленію своему, первая вещь, которая попалась ему на глаза, была шпага, забытая имъ въ Улицѣ-Клош-Персе.
   Ла-Моль взялъ ее въ руки и началъ осматривать со всѣхъ сторонъ; шпага точно была его.
   -- Ужь не замѣшалось ли тутъ колдовство? подумалъ онъ, и потомъ прибавилъ съ улыбкою: -- что, еслибъ и Коконна нашелся какъ эта шпага.
   Часа два или три спустя послѣ путешествія ла-Моля вокругъ дома съ двойнымъ выходомъ, дверь въ улицу Тизонъ отворилась. Было часовъ пять вечера, стало-быть, совершенно-темно.
   Женщина въ длинной мантильѣ, обложенной мѣхомъ, вышла, въ сопровожденіи служанки, въ эту дверь, отворенную ей дуэньею лѣтъ сорока. Потомъ она быстро прошла до Улицы-Руа-де-Сисиль, постучалась въ маленькую дверь въ отели д'Аржапсонъ, вошла и вышла въ главный выходъ этой отели въ улицѣ Віель-Рю-дю-Тампль. Оттуда она прошла до отели Гиза, отворила бывшимъ съ нею ключомъ маленькую дверь, -- и скрылась.
   Черезъ полчаса, изъ той же двери того же домика вышелъ молодой человѣкъ съ завязанными глазами. Какая-то женщина довела его до угла улицы Жоффруа-Ланье и Мортелльри. Тутъ она попросила его сосчитать пятьдесятъ и потомъ снять повязку.
   Молодой человѣкъ въ точности исполилъ ея требованія, сосчиталъ до пятидесяти и снялъ платокъ.
   -- Mordi! воскликнулъ онъ, оглядываясь.-- Хоть убей, не знаю, гдѣ я! Шесть часовъ! продолжалъ онъ, услышавъ бой часовъ на башнѣ Нотр-Дамъ.-- Что-то сталось съ бѣднымъ ла-Молемъ? Поспѣшу въ Лувръ; тамъ, можетъ-быть, что-нибудь о немъ знаютъ.
   Съ этими словами Коконна побѣжалъ по улицѣ Мортелльри, и достигъ Лувра такъ же скоро, какъ порядочная лошадь; на бѣгу онъ толкнулъ и сбилъ съ ногъ не одного гражданина, мирно прохаживавшагося около лавокъ площади Бодойе.
   Во дворцѣ онъ началъ разспрашивать швейцара и часоваго. Швейцаръ сказалъ, что, кажется, ла-Моль воротился въ Лувръ по-утру, но послѣ не выходилъ. Часовой стоялъ всего только полтора часа на своемъ мѣстъ и ничего не видѣлъ.
   Онъ бѣгомъ добѣжалъ до комнаты, быстро отворилъ дверь, но нашелъ здѣсь только разорванный камзолъ ла-Моля, что и удвоило его безпокойство.
   Тогда онъ вспомнилъ о ла-Гюрьеръ и побѣжалъ къ нему. Ла-Гюрьеръ видѣлъ ла-Моля; ла-Моль у него завтракалъ. Коконна совершенно успокоился, и, чувствуя голодъ, спросилъ ужинать.
   Коконна былъ именно въ томъ состояніи, которое необходимо, чтобъ пріятно покушать: онъ былъ спокоенъ духомъ и голоденъ. Ужинъ его продлился до восьми часовъ. Подкрѣпившись двумя бутылками анжуйскаго вина, которое очень пришлось ему по вкусу, онъ снова пустился отъискивать ла-Моля, надѣляя встрѣчныхъ толчками соразмѣрно своему чувству дружбы, усиленному добрымъ ужиномъ.
   Такъ прошелъ часъ; въ часъ Коконна обѣжалъ всѣ улицы, сосѣднія съ Гревской-Набережной, угольную пристань, улицу Сент-Антуанъ, и улицы Тизонъ и Клош-Персе, куда, думалъ онъ, ла-Моль, можетъ-быть, возвратился. Наконецъ, онъ вспомнилъ, что есть мѣсто, котораго ла-Моль не можетъ миновать, именно: входъ въ Лувръ; онъ рѣшился стать у входа и ждать, пока онъ воротится.
   Онъ былъ уже шаговъ за сто отъ Лувра и помогалъ подняться дамѣ, мужа которой сбилъ съ ногъ на Площади Сен-Жермен-Л'Оксерруа, какъ вдругъ замѣтилъ передъ собою на горизонтѣ, при невѣрномъ свѣтѣ фонаря у подъемнаго моста Лувра, вишневый плащъ и бѣлое перо своего друга. Онъ видѣлъ, какъ онъ отвѣчалъ на честь отданную ему часовымъ, и исчезъ въ калиткѣ.
   Знаменитый вишневый плащъ надѣлалъ въ свѣтѣ столько шума, что нельзя было обмануться.
   -- Mordi! воскликнулъ Коконна.-- Это онъ, навѣрно,-- онъ пришелъ домой. Эй! ла-Моль! Чортъ возьми! А кажется, у меня хорошій голосъ. Отъ-чего же это онъ не слышитъ? Но, къ-счастію, и ноги у меня не хуже; я догоню.
   Коконна бросился со всѣхъ ногъ, и въ минуту достигъ Лувра; но какъ онъ ни спѣшилъ, а вишневый плащъ, тоже по-видимому спѣшившій, исчезъ въ сѣняхъ въ ту самую минуту, какъ онъ ступилъ на дворъ.
   -- Ла-Моль! кричалъ Коконна, продолжая бѣжать:-- постой! это я, Коконна. Кой чортъ ты спѣшишь? Ужь не спасаешься ли ты отъ кого?
   Дѣйствительно, вишневый плащъ не взошелъ, а взлетѣлъ во второй этажъ.
   -- А! ты не хочешь подождать! воскликнулъ Коконна.-- А! ты сердишься на меня! убирайся же къ чорту, mordi!
   Коконна провожалъ бѣглеца этими восклицаніями съ низу лѣстницы; онъ пересталъ бѣжать за нимъ, но слѣдилъ глазами. Плащъ достигъ до этажа, гдѣ были покои Маргериты. Вдругъ изъ отдѣленія королевы вышла женщина и схватила вишневый плащъ за руку.
   -- О-го! продолжалъ Коконна.-- Чуть ли это не Маргерита. Его ждали. Это другое дѣло; теперь я понимаю, почему онъ не отвѣчалъ мнѣ.
   И онъ прилегъ къ периламъ, глядя сквозь ихъ отверстіе.
   Наверху обмѣнялись нѣсколькими словами вполголоса, и вишневый плащъ вошелъ за королевой въ ея покои.
   -- Такъ и есть, сказалъ Коконна.-- Я не ошибся. Бываютъ минуты, когда присутствіе лучшаго друга несносно, а ла-Моль именно въ такихъ обстоятельствахъ.
   Коконна тихо пошелъ по лѣстницѣ и сѣлъ на бархатную скамью на площадкѣ.
   -- Быть такъ! сказалъ онъ.-- Будемъ ждать, а не преслѣдовать. Впрочемъ, онъ, должно быть, у королевы наваррской: такъ прійдется долго прождать... А холодно, mordi! Все равно, можно дождаться его и у себя въ комнатѣ. Надо же ему когда-нибудь воротиться домой.
   Едва только договорилъ онъ эти слова и хотѣлъ исполнить свое намѣреніе, какъ надъ головою его раздался легкій шумъ шаговъ и звуки любимой пѣсни его друга; Коконна тотчасъ оглянулся въ ту сторону. Это былъ ла-Моль. Сходя съ верхняго этажа, гдѣ была его комната, онъ увидѣлъ Коконна, и началъ шагать черезъ четыре ступени. Черезъ минуту, онъ бросился въ его объятія.
   -- Mordi! Это ты! воскликнулъ Коконна.-- Откуда же ты вышелъ?
   -- Изъ Улицы-Клош-Персе.
   -- Нѣтъ. Я не о томъ спрашиваю...
   -- О чемъ же?
   -- Отъ королевы-то откуда?
   -- Отъ королевы?
   -- Да, наваррской.
   -- Я у ней не былъ.
   -- Полно!
   -- Ты бредишь, mon cher Аннибаль. Я прямо изъ своей комнаты, гдѣ прождалъ тебя часа два.
   -- Изъ своей комнаты?
   -- Да.
   -- Такъ я не за тобою гнался по Луврской-Площади?
   -- Когда?
   -- Да вотъ теперь.
   -- Нѣтъ.
   -- И не ты исчезъ минутъ съ десять тому назадъ?
   -- Нѣтъ;
   -- И не ты взбѣжалъ по этой лѣстницѣ, какъ-будто за тобой гнался цѣлый легіонъ чертей?
   -- Нѣтъ.
   -- Mordi! воскликнулъ Коконна.-- Славное же вино у ла-Гюрьера! Говорю тебѣ, что я узналъ твой вишневый плащъ и бѣлое перо въ воротахъ Лувра, что я преслѣдовалъ ихъ до этой лѣстницы, и что твой плащъ, твое перо и твою руку, этотъ живой маятникъ, ждала здѣсь какая-то дама; подозрѣваю, что это королева Маргерита. Она увлекла его вотъ въ эту дверь, которая, кажется, ведетъ къ королевѣ наваррской.
   -- Mordieu! воскликнулъ ла-Моль блѣднѣя:-- не-уже-ли измѣна?
   -- Я не ошибаюсь.
   Ла-Моль съ минуту стоялъ въ нерѣшимости, сжавъ руками голову, удерживаемый почтеніемъ и тревожимый ревностью. Но ревность взяла верхъ; онъ бросился къ двери и началъ стучать изо всей силы.
   -- Этакъ насъ арестуютъ, сказалъ Коконна:-- да все равно, это довольно-забавно. Скажи, пожалуйста, ла-Моль, въ Луврѣ водятся домовые?
   -- Не знаю, отвѣчалъ онъ, блѣдный какъ перо на его шляпѣ.-- Впрочемъ, мнѣ давно хотѣлось увидѣть домоваго, и вотъ прекрасный случай, -- я не упущу его.
   -- Я тебѣ не помѣха, сказалъ Коконна:-- только стучи не такъ сильно, а то онъ озлится.
   Ла-Моль, при всемъ своемъ бѣшенствѣ, понялъ справедливость этого замѣчанія и продолжалъ стучать тише.
   

IX.
Вишневый плащъ.

   Коконна не обманулся. Дама, остановившая человѣка въ вишневомъ плащѣ, была королева наваррская. Что до кавалера, читатель, конечно, уже догадался, что это былъ храбрый де-Муи.
   Узнавъ королеву, онъ тотчасъ понялъ, что тутъ какое-то недоразумѣніе, но не смѣлъ произнести ни слова, опасаясь, чтобъ она не вскрикнула и такимъ образомъ не выдала его. Онъ предпочелъ пойдти за нею во внутренность ея отдѣленія, чтобъ имѣть право сказать ей: "молчаніе, за молчаніе".
   Королева слегка сжала руку того, кого въ полумракѣ приняла за ла-Моля, и наклонившись къ его уху, сказала по-латинѣ:
   -- Войдите, другъ мой, я одна.
   Де-Муи молча пошелъ за нею; но едва только дверь за нимъ затворилась, и онъ очутился въ передней Маргериты, освѣщенной лучше лѣстницы, какъ она увидѣла, что это вовсе не ла-Моль.
   Легкій крикъ, котораго такъ опасался де-Муи, вырвался изъ груди Маргериты.
   -- Де-Муи! сказала она, отступая на шагъ.
   -- Точно я, ваше величество; умоляю васъ, позвольте мнѣ идти моею дорогой и не говорите никому, что я въ Луврѣ.
   -- Такъ я ошиблась!.. проговорила Маргерита.
   -- Да, я понимаю, отвѣчалъ де-Муи.-- Вы приняли меня за короля наваррскаго; мы одного роста, носимъ одинаковое перо, и многіе, желая мнѣ польстить, говорятъ, что наши манеры очень-сходны.
   Маргерита пристально посмотрѣла на де-Муи.
   -- Знаете вы по-латинѣ? спросила она.
   -- Зналъ когда-то, по забылъ.
   Маргерита улыбнулась.
   -- Вы можете быть увѣрены въ моемъ молчаніи, сказала она.-- И такъ, какъ я думаю, что мнѣ извѣстна особа, которой вы ищете въ Луврѣ, я провожу васъ къ ней въ безопасности.
   -- Извините, ваше величество; вы, вѣроятно, ошибаетесь; вамъ вовсе неизвѣстно...
   -- Какъ! развѣ вы не, къ королю наваррскому?...
   -- Мнѣ очень-жаль, что я долженъ просить васъ всего болѣе скрывать мое присутствіе въ Луврѣ отъ его величества.
   -- Послушайте, сказала Маргерита въ изумленіи:-- до-сихъ-поръ я считала васъ однимъ изъ непоколебимѣйшихъ предводителей гугенотовъ, однимъ изъ вѣрнѣйшихъ приверженцевъ моего супруга; не-уже-ли я ошибалась?
   -- Нѣтъ, ваше величество; еще сегодня поутру былъ я всѣмъ этимъ.
   -- Что же измѣнило васъ съ-тѣхъ-поръ?
   -- Избавьте меня отъ отвѣта на этотъ вопросъ, ваше величество, и позвольте удалиться.
   Де-Муи сдѣлалъ нѣсколько шаговъ къ двери.
   Маргерита остановила его.
   -- Но если я осмѣлюсь попросить васъ объясниться? На мое слово можно, кажется, положиться.
   -- Я долженъ молчать, ваше величество. Есть, стало-быть, неотразимыя причины, если я не отвѣчаю вашему величеству.
   -- Однакожь...
   -- Вы можете погубить меня, ваше величество, но не можете требовать, чтобъ я измѣнилъ новымъ друзьямъ своимъ.
   -- А старые? не-уже-ли они потеряли всѣ права свои на васъ?
   -- Тѣ, которые остались вѣрными, нѣтъ; но тѣ, которые оставили не только насъ, но и самихъ-себя,-- тѣ потеряли эти права.
   Маргерита была въ безпокойномъ раздумьѣ; она, конечно, предложила бы еще не одинъ вопросъ, -- но въ это время вбѣжала Гильйонна.
   -- Король наваррскій! сказала она.
   -- Откуда онъ идетъ?
   -- Изъ потайнаго корридора.
   -- Проводи его въ другую дверь.
   -- Нельзя.-- Слышите? тамъ стучатъ.
   -- Кто это?
   -- Не знаю.
   -- Посмотри и скажи мнѣ.
   -- Смѣю замѣтить вашему величеству, сказалъ де-Муи:-- что если король наваррскій увидитъ меня въ Луврѣ въ это время и въ этомъ костюмѣ, -- я погибъ.
   Маргерита схватила де-Муи за руку и подвела къ знаменитому кабинету.
   -- Войдите сюда, сказала она.-- Здѣсь вы такъ же скрыты и безопасны, какъ у себя дома. За васъ ручается мое слово.
   Де-Муи поспѣшно бросился въ кабинетъ, и только-что успѣлъ затворить за собою дверь, какъ Генрихъ вошелъ.
   На этотъ разъ, Маргерита не была встревожена; она была только мрачна, -- и любовь была за сто льё отъ ея мыслей.
   Генрихъ вошелъ съ мелочною недовѣрчивостью, которая даже и въ минуты безопасности заставляла его присматривать за всѣми мелочами; онъ еще больше былъ наблюдателенъ въ настоящихъ обстоятельствахъ.
   Онъ тотчасъ замѣтилъ облако на челѣ Маргериты.
   -- Вы были заняты? спросилъ онъ.
   -- Я? Да... я мечтала.
   -- И вы правы, это вамъ очень къ-лицу. Я тоже мечталъ; но вы ищете уединенія, а я, напротивъ, пришелъ подѣлиться съ вами моими мечтами.
   Маргерита пригласила его сѣсть, и сама сѣла на тонкій, рѣзной столъ изъ чернаго дерева.
   Съ минуту супруги молчали. Генрихъ заговорилъ первый.
   -- Я вспомнилъ, сказалъ онъ:-- что мечты мои о будущемъ сходны съ вашими въ томъ отношеніи, что хотя мы и не имѣемъ ничего общаго, какъ мужъ и жена, но желаемъ соединить судьбу свою.
   -- Это правда.
   -- Кажется, я не ошибся также, предполагая, что какой бы планъ ни составилъ я для общаго нашего возвышенія, я найду въ васъ не только вѣрную, но и дѣятельную союзницу?
   -- Да; и я прошу васъ только объ одномъ: приступите какъ-можно-скорѣе къ дѣлу и дайте мнѣ возможность тоже дѣйствовать.
   -- Очень-радъ, что вы такихъ мыслей. Надѣюсь, вы ни на минуту не сомнѣвались, что я не теряю изъ вида плана, задуманнаго мною въ тотъ самый день, когда, благодаря вашему заступленію, я почти увѣрился, что жизнь моя въ безопасности.
   -- Ваша безпечность не больше какъ маска, -- такъ я думаю; и вѣрю не только въ предсказанія астрологовъ, но и въ вашъ геній.
   -- Что же вы сказали бы, еслибъ кто-нибудь вздумалъ мѣшать исполненію нашихъ плановъ и угрожалъ поставить насъ въ беззащитное положеніе?
   -- Я сказала бы, что готова бороться вмѣстѣ съ вами, тайно ли, явно ли, -- и съ кѣмъ бы то ни было.
   -- Вы во всякое время можете войдти къ брату вашему д'Алансону, не правда ли? Онъ къ вамъ довѣрчивъ и питаетъ живую дружбу. Смѣю ли просить васъ узнать, нѣтъ ли у него тайнаго свиданія съ кѣмъ-нибудь въ эту самую минуту?
   Маргерита вздрогнула.
   -- Съ кѣмъ? спросила она.
   -- Съ де-Муи.
   -- Зачѣмъ? спросила Маргерита, подавляя душевное движеніе.
   -- Затѣмъ, что если это правда, такъ мы можемъ проститься со всѣми нашими планами,-- по-крайней-мѣрѣ, я прощусь съ своими.
   -- Говорите тише, сказала Маргерита, дѣлая ему знакъ и указывая пальцемъ на кабинетъ.
   -- О! Опять кто-то? Право, въ этомъ кабинетѣ такъ-часто бываютъ гости, что къ вамъ нѣтъ возможности входить.
   Маргерита улыбнулась.
   -- И все это ла-Моль? спросилъ Генрихъ.
   -- Нѣтъ, это де-Муи.
   -- Онъ! воскликнулъ Генрихъ съ изумленіемъ и радостью:-- такъ онъ не у д'Алансона? Позовите же его; я хочу говорить съ нимъ...
   Маргерита подошла къ кабинету, отворила дверь, взяла де-Муи за руку и прямо подвела его къ королю.
   -- А! сказалъ молодой гугенотъ съ упрекомъ, но больше съ грустнымъ, нежели съ горькимъ выраженіемъ голоса: -- вы измѣняете, не смотря на свое обѣщаніе,-- это дурно. Что бы вы сказали, еслибъ я захотѣлъ отмстить, объявивъ...
   -- Вы не станете мстить, де-Муи, прервалъ его Генрихъ, пожимая ему руку:-- или, по-крайней-мѣрѣ, прежде выслушаете меня... Присмотрите, пожалуйста, прибавилъ онъ, обращаясь къ королевѣ:-- чтобъ никто насъ не подслушалъ.
   Едва выговорилъ Генрихъ эти слова, какъ прибѣжала Гильйонна, встревоженная, и шепнула что-то на ухо Маргеритѣ. Маргерита вскочила съ мѣста и убѣжала съ Гильйонной въ переднюю. Генрихъ, между-тѣмъ, нисколько не заботясь о томъ, что заставило ее выйдти, осматривалъ постель, занавѣсы, ощупывалъ стѣны. Де-Муи, раздраженный всѣми этими предосторожностями, попробовалъ, хорошо ли выдвигается изъ ноженъ его шпага.
   Маргерита, вышедъ изъ спальни, бросилась въ прихожую и очутилась лицомъ-къ-лицу съ ла-Молемъ, который, не смотря ни на какія просьбы Гильйонны, хотѣлъ, во что бы то ни стало, войдти къ Маргеритѣ.
   За нимъ стоялъ Коконна, готовый толкнуть его впередъ, или прикрывать отступленіе.
   -- А! это вы, ла-Моль! Что съ вами? Вы блѣдны, вы дрожите...
   -- Господинъ де-ла-Моль до того стучалъ въ двери, сказала Гильйонна: -- что, не смотря на приказаніе вашего величества, я принуждена была отворить ему.
   -- Что это значитъ? строго спросила Маргерита.-- Правда это, господинъ де-ла-Моль?
   -- Я хотѣлъ предостеречь ваше величество, что кто-то чужой, неизвѣстный, можетъ-быть разбойникъ, вошелъ къ вамъ въ моемъ плащѣ и моей шляпѣ.
   -- Вы съ ума сошли, отвѣчала Маргерита: -- вашъ плащъ на васъ, да и шляпа, если не ошибаюсь, тоже, хотя вы и говорите съ королевой.
   -- Извините! сказалъ ла-Моль, быстро снимая шляпу.-- Свидѣтель Богъ, это не отъ непочтенія.
   -- Нѣтъ, отъ невѣрія, не такъ ли?
   -- Что дѣлать! отвѣчалъ онъ.-- Когда у вашего величества мужчина, когда онъ зашелъ туда въ моемъ костюмѣ, можетъ-быть, подъ моимъ именемъ...
   -- Мужчина! сказала Маргерита, легонько сжавъ руку влюбленнаго ла-Моля:-- мужчина! вы очень-скромны... Взгляните сквозь занавѣску, -- и вы увидите двоихъ.
   И Маргерита раздвинула шитый золотомъ пологъ двери. Ла-Моль увидѣлъ Генриха разговаривающаго съ человѣкомъ въ вишневомъ плащѣ. Коконна, тревожимый любопытствомъ, какъ-будто дѣло касалось лично его, посмотрѣлъ тоже и узналъ де-Муи. Оба какъ-будто окаменѣли.
   -- Теперь, надѣюсь, вы успокоились, сказала Маргерита: -- станьте же у дверей моей комнаты, ла-Моль, и, ради Бога, чтобъ никто не вошелъ. Если кто-нибудь будетъ идти по лѣстницѣ... дайте знать.
   Ла-Моль, покорный какъ ребенокъ, вышелъ; онъ и Коконна смотрѣли другъ на друга съ удивленіемъ.
   -- Де-Муи! воскликнулъ Коконна.
   -- Генрихъ! проговорилъ ла-Моль.
   -- Де-Муи, въ твоемъ вишневомъ плащѣ и шляпѣ съ бѣлымъ перомъ.
   -- Да! Но... если дѣло идетъ не о любви, то, конечно, это какой-нибудь заговоръ.
   -- А! Mordi! Заѣхали въ политику! проворчалъ Коконна.-- Къ-счастію, что не замѣшана еще герцогиня де-Неверъ!
   Маргерита возвратилась въ комнату и сѣла возлѣ разговаривавшихъ. Отсутствіе ея продолжалось не больше минуты, и она хорошо употребила это время. Гильйонна поставлена сторожемъ у тайнаго входа, ла-Моль и Коконна у главнаго,-- значитъ, все было въ безопасности.
   -- Могутъ ли насъ какимъ бы то ни было образомъ слышать? спросилъ Генрихъ.
   -- Эта комната обита тюфяками, и двойные панели совершенно уничтожаютъ отраженіе звуковъ, отвѣчала Маргерита.
   Генрихъ обратился къ де-Муи; какъ-будто, не смотря на увѣреніе Маргериты, опасеніе его не вовсе исчезло, онъ спросилъ де-Муи въ-полголоса:
   -- Зачѣмъ вы сюда пришли?
   -- Сюда? отвѣчалъ де-Муи.
   -- Да, сюда, въ эту комнату.
   -- Ни зачѣмъ, сказала Маргерита: -- я ввела его.
   -- Такъ вы знали?..
   -- Я обо всемъ догадываюсь.
   -- Видите, де-Муи: догадываться можно.
   -- Де-Муи, продолжала Маргерита: -- былъ сегодня поутру у Франсуа, въ комнатъ двухъ его придворныхъ.
   -- Видите, де-Муи, повторилъ Генрихъ:-- все извѣстно.
   -- Это правда, отвѣчалъ де-Муи.
   -- Я былъ увѣренъ, замѣтилъ Генрихъ:-- что д'Алансонъ ухватится за васъ.
   -- Вы сами виноваты, ваше величество. Зачѣмъ вы такъ упорно отказывались отъ моихъ предложеніи?
   -- Вы отказались! воскликнула Маргерита.-- Я предчувствовала это -- и не обманулась!
   -- Право, ваши восклицанія заставляютъ меня улыбаться, сказалъ Генрихъ, качая головою.-- Какъ! Входитъ ко мнѣ человѣкъ и начинаетъ говорить мнѣ о престолѣ, о возмущеніи, о революціи, говорить это мнѣ, Генриху, государю, терпимому только съ тѣмъ, чтобъ онъ велъ себя скромно, гугеноту, пощаженному съ тѣмъ, чтобъ онъ прикидывался католикомъ, -- и хотятъ, чтобъ я принялъ его предложенія, когда они высказаны въ комнатѣ безъ двойныхъ панелей и необитой тюфяками? Ventre saint-gris! Вы дѣти или безумные!
   -- Но развѣ ваше величество не могли подать мнѣ надежду, если не словомъ, то по-крайней-мѣръ какимъ-нибудь знакомъ?
   -- Что вамъ говорилъ мой шуринъ? спросилъ Генрихъ.
   -- Это не моя тайна.
   -- И! Боже мой, сказалъ Генрихъ съ нетерпѣніемъ: -- я не спрашиваю васъ, какія онъ вамъ дѣлалъ предложенія, я спрашиваю васъ только, слушалъ ли и слышалъ ли онъ?
   -- Да, слушалъ и слышалъ.
   -- Слушалъ и слышалъ? Вы сами съ этимъ согласны, де-Муи. Жалкій же вы заговорщикъ! Произнеси я хоть одно слово, и вы погибли. Я не зналъ, но подозрѣвалъ, что онъ подслушиваетъ,-- онъ ли, или кто-нибудь другой: герцогъ д'Анжу, Карлъ, королева-мать. Вы не знаете луврскихъ стѣнъ, де-Муи; для нихъ изобрѣтена поговорка: "у стѣнъ есть уши". Зная эти стѣны, что бы я сталъ говорить? Полноте, Муи! не высокаго же вы мнѣнія о сметливости короля наваррскаго, и я удивляюсь, какъ вы, ставя его въ умѣ своемъ такъ невысоко, предлагаете ему корону...
   -- Но, ваше величество, повторилъ де-Муи: -- отказываясь отъ этой короны, вы все-таки могли сдѣлать мнѣ какой-нибудь знакъ. Я не отчаялся бы, не счелъ бы всего потеряннымъ.
   -- Ventre saint-gris! воскликнулъ Генрихъ:-- если онъ слышалъ, онъ точно также могъ и видѣть; знакъ могъ погубить насъ не хуже слова. Даже и теперь, продолжалъ онъ, оглядываясь во всѣ стороны:-- когда я говорю такъ тихо, что слова мои едышны, кажется, только намъ троимъ, -- даже и теперь я боюсь, чтобъ не подслушали, какъ я говорю: де-Муи, повтори мнѣ твои предложенія.
   -- Но теперь я уже въ союзѣ съ д'Алансономъ, произнесъ съ отчаяніемъ де-Муи.
   Маргерита выразила жестомъ досаду.
   -- Значитъ, теперь поздно? сказала она.
   -- Напротивъ! возразилъ Генрихъ.-- Поймите же, что даже и въ этомъ случаѣ видно покровительство Бога. Останься съ нимъ въ союзѣ, де-Муи; этотъ герцогъ наше спасеніе. Не-уже-ли ты думаешь, что король наваррскій можетъ ручаться за ваши головы? Несчастный! Я дамъ перерѣзать всѣхъ васъ до единаго, по малѣйшему подозрѣнію. Но французскій принцъ крови -- дѣло другое. Требуй отъ него поруки, де-Муи, требуй залога безопасности! А ты, я думаю, спроста, предался отъ всей души, и готовъ былъ удовольствоваться словомъ?
   -- Вѣрьте, ваше величество, что въ руки герцога бросило меня отчаяніе, овладѣвшее мною послѣ вашего отказа. Кромѣ того, и страхъ быть выданнымъ... онъ зналъ нашу тайну.
   -- Теперь ты знаешь его тайну и воспользуйся этимъ, де-Муи. Чего онъ хочетъ? быть королемъ наваррскимъ? Обѣщай ему корону. Оставить дворъ? Доставь ему средства бѣжать; трудись для него, какъ трудился бы для меня, ворочай этимъ щитомъ такъ, чтобъ на него падали всѣ удары, которые направлены на насъ. Когда надо будетъ бѣжать, мы убѣжимъ вдвоемъ. Когда надо будетъ сражаться и царствовать, я буду одинъ.
   -- Не довѣряйте герцогу, сказала Маргерита: -- это мрачная и зоркая дума, незнакомая ни съ ненавистью, ни съ дружбою, всегда готовая обращаться съ друзьями какъ съ врагами, и съ врагами какъ съ друзьями.
   -- Онъ ждетъ васъ, де-Муи?
   -- Да.
   -- Гдѣ?
   -- Въ комнатѣ своихъ придворныхъ.
   -- Въ которомъ часу?
   -- До полуночи.
   -- Теперь еще нѣтъ одиннадцати; время не потеряно, ступайте!
   -- Мы беремъ съ васъ честное слово, сказала Маргерита.
   -- Полноте, сказалъ Генрихъ съ довѣрчивостью, которую такъ хорошо умѣлъ выказывать извѣстнымъ людямъ въ извѣстныхъ обстоятельствахъ:-- съ де-Муи объ этомъ нечего толковать.
   -- Вы правы, ваше величество, отвѣчалъ де-Муи.-- Но мнѣ нужно ваше слово, чтобъ я могъ сказать предводителямъ, что получилъ его. Вы вѣдь не католикъ, не правда ли?
   Генрихъ пожалъ плечами.
   -- Вы не отказываетесь отъ наваррской короны?
   -- Я не отказываюсь ни отъ какой короны; предоставляю себѣ выбрать лучшую, то-есть ту, которая будетъ мнѣ и вамъ больше съ-руки.
   -- А если между-тѣмъ васъ арестуютъ, обѣщаете ли вы не открывать ничего, даже еслибъ осмѣлились пыткой оскорбить королевское величество?
   -- Клянусь въ томъ Богомъ.
   -- Еще одно слово. Какъ мнѣ съ вами увидѣться?
   -- Завтра я доставлю вамъ ключъ къ моей комнатѣ; вы можете входить когда и сколько разъ вамъ угодно. За присутствіе ваше въ Луврѣ будетъ отвѣчать д'Алансонъ. Теперь выйдьте по маленькой лѣстницѣ; я проведу васъ. Королева между-тѣмъ впуститъ сюда такой же вишневый плащъ: онъ только-что былъ въ прихожей. Никто не долженъ знать, что васъ два экземпляра... Не такъ ли, де-Муи? Не такъ ли, Маргерита?
   Съ этими словами, Генрихъ засмѣялся.
   -- Да, отвѣчала она:-- ла-Моль въ службѣ брата.
   -- Такъ постарайтесь завербовать его къ намъ, сказалъ Генрихъ серьёзно.-- Не жалѣйте ни золота, ни обѣщаній. Всѣ мои сокровища къ его услугамъ.
   -- Хорошо, отвѣчала Маргерита съ улыбкой, какая встрѣчается только у женщинъ Боккачіо:-- я постараюсь содѣйствовать ему всѣми силами, если вы этого желаете.
   -- Хорошо; а вы, де-Муи, идите къ герцогу и затяните его въ петлю.
   

X.
Маргерита.

   Въ-продолженіи этого разговора, ла-Моль и Коконна стояли на часахъ; ла-Моль былъ немного-грустенъ, Коконна безпокоенъ.
   Ла-Моль имѣлъ время одуматься, и Коконна не мало помогъ ему въ этомъ.
   -- Что ты объ этомъ думаешь? спросилъ ла-Моль Коконна.
   -- Я думаю, отвѣчалъ Пьемонтецъ, что тутъ не безъ придворной интриги.
   -- И ты готовъ, при случаѣ, съиграть въ ней роль?
   -- Выслушай меня со вниманіемъ, отвѣчалъ Коконна:-- и воспользуйся моими словами. Во всей этой королевской путаницѣ -- мы только тѣни: гдѣ король наваррскій потеряетъ клочокъ отъ своего пера, или д'Алансонъ кусокъ плаща, тамъ мы утратимъ жизнь. Дурачься изъ любви, но ради политики -- не совѣтую.
   Это былъ мудрый совѣтъ. Ла-Моль выслушалъ его съ грустнымъ видомъ человѣка, который чувствуетъ, что колеблется между благоразуміемъ и дурачествомъ, и сдѣлаетъ глупость.
   -- Но я люблю королеву, Аннибалъ; и, къ-счастью или неучастью, люблю ее всею душою. Ты скажешь: глупость! Положимъ, такъ; я сумасшедшій. Но ты, мудрецъ, не долженъ страдать ради моихъ глупостей и раздѣлять мое несчастіе. Ступай къ герцогу и не вдавайся въ опасности.
   Коконна подумалъ съ минуту; потомъ поднялъ голову и отвѣчалъ:
   -- Ты совершенно-правъ; ты влюбленъ, поступай же какъ влюбленный. Я честолюбивъ, и по-моему жизнь дороже женской улыбки. Я не стану рисковать жизнью безъ условій. Старайся и ты, бѣдный Медоръ, сдѣлать условія.
   Коконна пожалъ руку ла-Молю и ушелъ.
   Минуты черезъ двѣ, дверь отворилась, и Маргерита, осторожно выглянувъ, взяла ла-Моля за руку и, не говоря ни слова, увела его въ глубину своей комнаты. Она сама тщательно заперла всѣ двери, и ла-Моль могъ догадаться, что разговоръ будетъ важный.
   Возвратившись въ комнату, она остановилась, сѣла на стулъ изъ чернаго дерева и взяла ла-Моля за руки.
   -- Теперь мы одни; сказала она:-- поговоримъ же серьёзно.
   -- Серьёзно? спросилъ ла-Моль.
   -- Или отъ души... это лучше, можетъ-быть? Въ задушевномъ разговорѣ могутъ заключаться важныя вещи, особенно въ разговорѣ королевы.
   -- Поговоримте же... объ этихъ важныхъ вещахъ. Только съ условіемъ, чтобъ ваше величество не сердились за глупости, которыя я скажу.
   -- Я буду сердиться только за одно, ла-Моль: если вы вздумаете называть меня ваше величество. Для васъ, другъ мой, я просто Маргерита.
   -- Да, Маргерита!.. сказалъ молодой человѣкъ, пожирая ее глазами.
   -- Вотъ это такъ, отвѣчала она:-- итакъ, вы ревнивы?
   -- До безумія.
   -- Вотъ еще!
   -- Говорю вамъ, до безумія.
   -- Къ кому же вы ревнивы?
   -- Ко всѣмъ.
   -- Однакожь?
   -- Во-первыхъ, къ королю.
   -- Я думала, что на этотъ счетъ вы можете быть спокойны: вы сами видѣли и слышали.
   -- И къ де-Муи, котораго видѣлъ сегодня по-утру въ первый разъ, и который ввечеру уже такъ близокъ къ вамъ.
   -- Де-Муи?
   -- Да.
   -- Отъ-чего же вы подозрѣваете де-Муи?
   -- Послушайте: я узналъ его по росту, по цвѣту волосъ, по естественному чувству ненависти. Онъ былъ сегодня поутру у д'Алансона.
   -- Какое же отношеніе имѣетъ это ко мнѣ?
   -- Не знаю; но во всякомъ случаѣ будьте откровенны. Такай любовь, какъ моя, имѣетъ по-крайней-мѣрѣ право на откровенность, за недостаткомъ другаго чувства. Я у вашихъ ногъ. Если то, что вы чувствовали ко мнѣ, только мимолетный капризъ сердца, я возвращаю вамъ ваше слово, ваши обѣщанія; поблагодарю герцога д'Алансона за его ласки и откажусь отъ его службы. Я полечу въ ла-Рошелль на встрѣчу смерти, если любовь не уничтожитъ меня на полудоротѣ.
   Маргерита съ улыбкою выслушала эти страстныя слова, и, задумчиво склонивъ голову на руку, сказала:
   -- Вы любите меня?
   -- Больше жизни, больше вѣчнаго спасенія! Но вы, вы -- не любите меня...
   -- Безумецъ! проговорила она.
   -- Да! воскликнулъ ла-Моль, все еще у ногъ ея:-- я говорю вамъ, что я безумный.
   -- Итакъ, для васъ важнѣе всего -- любовь?
   -- Единственная цѣль моей жизни.
   -- Пусть такъ! Остальное будетъ дѣломъ постороннимъ. Итакъ, вы меня любите; вы хотите остаться со мною?
   -- Я только объ одномъ молю Бога; чтобъ Онъ не разлучалъ меня съ вами.
   -- Мы не разстанемся; вы мнѣ нужны, ла-Моль.
   -- Я вамъ нуженъ? Солнцу нуженъ свѣтящійся червякъ?
   -- Если я скажу вамъ, что люблю васъ, будете ли вы вполнѣ мнѣ преданы?
   -- Да развѣ я вамъ не преданъ уже всею душою?
   -- Да, но вы еще сомнѣваетесь...
   -- Я виноватъ, я неблагодарный, я безумецъ,-- вы сами сознались въ этомъ. Но зачѣмъ былъ у васъ сегодня вечеромъ де-Муи? Зачѣмъ видѣлъ я его поутру у я Алансона? Къ-чему этотъ вишневый плащъ, бѣлое перо, это подражаніе моей походкѣ?
   -- Несчастный! Вы говорите, что ревнуете, и не догадались, въ чемъ дѣло! Знаете ли, ла-Моль, что герцогъ собственноручно закололъ бы васъ завтра же, еслибъ зналъ, что вы теперь здѣсь, у ногъ моихъ, и что я, вмѣсто того, чтобъ прогнать васъ, говорю вамъ: останьтесь, ла-Моль; я люблю васъ. Слышите ли: я люблю васъ!.. Повторяю вамъ: онъ васъ закололъ бы!
   -- Великій Боже! воскликнулъ ла-Моль, съ ужасомъ глядя на Маргериту.-- Возможно ли?
   -- Въ наше время и при этомъ дворѣ все возможно, другъ мой. Одно слово: де-Муи, одѣтый въ вашъ плащъ, и въ вашей шляпѣ, приходилъ въ Лувръ не ко мнѣ. Онъ приходилъ къ д'Алансону. Я не знала объ этомъ, приняла его за васъ, привела сюда и заговорила съ нимъ, думая, что это вы. Онъ узналъ нашу тайну, ла-Моль; стало-быть, его надо приласкать.
   -- По-моему, лучше убить его, сказалъ ла-Моль:-- это короче и вѣрнѣе.
   -- А по-моему пусть лучше останется онъ живъ. Узнайте все, ла-Моль. Жизнь его для насъ не только полезна, но и необходима. Выслушайте меня, и когда будете отвѣчать, обдумайте каждое свое слово. Любите ли вы меня до такой степени, что порадуетесь, если я дѣйствительно сдѣлаюсь королевой, то-есть, государыней настоящаго королевства?
   -- Я люблю васъ столько, что желаю всего, что вы желаете, еслибъ даже исполненіе этого желанія было несчастіемъ всей моей жизни.
   -- Хотите ли вы помочь мнѣ осуществить это желаніе? Васъ оно сдѣлаетъ еще счастливѣе.
   -- Я лишусь васъ, сказалъ ла-Моль, закрывая лицо руками.
   -- Нѣтъ, напротивъ; изъ перваго слуги моего вы сдѣлаетесь первымъ подданнымъ. Вотъ все.
   -- О! прочь разсчеты... прочь честолюбіе... не унижайте чувства, которое я къ вамъ питаю. Преданность, одна преданность!
   -- Благородная душа! сказала Маргерита.-- Я принимаю твою преданность и съумѣю оцѣнить ее.
   Она протянула ему руки, и ла-Моль сжалъ ихъ въ своихъ рукахъ.
   -- Теперь я начинаю понимать этотъ таинственный планъ, сказалъ ла-Моль:-- о которомъ гугеноты поговаривали еще до варѳоломеевской ночи. Для исполненія его я былъ вызванъ въ Парижъ, такъ же, какъ и многіе другіе, болѣе-достойные меня. Вы желаете, чтобъ воображаемое наваррское королевство сдѣлалось дѣйствительнымъ: король наваррскій настаиваетъ на этомъ. Де-Муи съ вами въ заговорѣ, не такъ ли? Но какую же роль играетъ тутъ герцогъ д'Алансонъ? Гдѣ тутъ для него престолъ? Я не вижу. Или герцогъ такъ сильно... къ вамъ привязанъ, что помогаетъ вамъ даромъ, не требуя ничего въ вознагражденіе опасности, которой подвергается?
   -- Герцогъ, другъ мой, вступилъ въ заговоръ собственно для самого-себя. Пусть заблуждается: его жизнь отвѣчаетъ за нашу.
   -- Но я у него въ службѣ, какъ могу я измѣнить ему?
   -- Измѣнить? Въ чемъ же? Что онъ вамъ довѣрилъ? Не онъ ли измѣнилъ вамъ, давъ де-Муи вашъ плащъ и шляпу, какъ средства добраться до него? Вы у него въ службѣ? говорите вы. Но развѣ вы не были еще прежде моимъ? Доказалъ ли онъ вамъ дружбу свою такъ сильно, какъ я доказала любовь мою?
   Ла-Моль всталъ, блѣдный и какъ пораженный громомъ.
   -- Коконна говорилъ правду, подумалъ онъ.-- Интрига опутываетъ меня. Она меня задушитъ.
   -- Что жь вы скажете? спросила Маргерита.
   -- Вотъ мой отвѣтъ: говорятъ, -- я слышалъ это еще на другомъ концѣ Франціи, когда ваше славное имя, молва о красотѣ вашей коснулись моего сердца, какъ желаніе чего-то неизвѣстнаго, -- говорятъ, что вы иногда любили, и что любовь ваша всегда была пагубна для предмета любви, такъ-что всѣхъ ихъ похитила смерть. Завидуя, конечно, ихъ счастію...
   ... Не прерывайте меня, Маргерита! Говорятъ также, что вы храните сердца этихъ вѣрныхъ друзей въ золотыхъ ящикахъ; что иногда вы дарите эти грустные останки воспоминаніемъ и любящимъ взглядомъ. Вы вздыхаете, глаза ваши помутились, -- это правда. Пусть же я буду самый любимый, самый счастливый изъ всѣхъ любимцевъ. Вы пронзили сердца другихъ и храните ихъ; меня вы удостоиваете большей чести,-- вы играете моею головою... Поклянитесь же мнѣ передъ образомъ Бога, спасшаго мнѣ жизнь, поклянитесь, Маргерита, что если я умру за васъ (предчувствіе говоритъ мнѣ это), вы сохраните мою голову, отдѣленную сѣкирой палача, и будете иногда дарить ее взглядомъ. Поклянитесь, Маргерита, и обѣщаніе такой награды сдѣлаетъ меня нѣмымъ, измѣнникомъ, негодяемъ, всѣмъ, что будетъ нужно, -- но совершенно-преданнымъ, каковъ долженъ быть вашъ любимецъ и соумышленникъ.
   -- Что за мрачное безумство!
   -- Поклянитесь...
   -- Поклясться?
   -- Да; на этомъ серебряномъ крестъ. Клянитесь!
   -- Хорошо. Если твое мрачное предчувствіе, чего Боже сохрани! исполнится, клянусь тебѣ этимъ крестомъ, что ты не разстанешься со мною, пока я жива. И, если я буду въ состояніи спасти тебя отъ опасности, въ которую ты бросаешься для меня, для меня одной, -- я это знаю, -- по-краиней-мѣръ, я обѣщаю утѣшить бѣдную душу свою исполненіемъ твоего желанія.
   -- Еще одно слово, Маргерита. Теперь я могу умереть, -- я обезпеченъ на-счетъ смерти; но могу и остаться въ живыхъ; планъ нашъ можетъ удаться. Король наваррскій можетъ сдѣлаться королемъ, вы королевой,-- и тогда король возьметъ васъ съ собою. Обѣтъ, данный вами быть чуждыми другъ другу, рушится -- и тогда я сдѣлаюсь для васъ чуждъ. Милая Маргерита, вы успокоили меня на-счетъ смерти,-- успокойте же и на-счетъ жизни!
   -- Не бойся ничего, сказала Гуіаргерита, снова протягивая руку къ кресту:-- если я уѣду, ты послѣдуешь за мною; а если король не захочетъ взять тебя -- я останусь.
   -- Но вы не посмѣете противиться ему?
   -- Ты не знаешь Генриха, милый Ясентъ, сказала Маргерита: -- Генрихъ думаетъ теперь только объ одномъ: какъ бы сдѣлаться королемъ, и за это онъ готовъ пожертвовать всѣмъ, чѣмъ только владѣетъ, а тѣмъ болѣе тѣмъ, чѣмъ не владѣетъ... Прощай.
   Съ этого вечера, ла-Моль былъ уже не простымъ любимцемъ, и могъ заносить голову, которой, живой или мертвой, была обѣщана такая прекрасная будущность.
   Однакожь, чело его иногда склонялось, щеки блѣднѣли, и мрачное раздумье виднѣлось на бровяхъ человѣка, прежде столь веселаго, теперь столь счастливаго!
   

XI.
Десница Божія.

   Генрихъ, уходя отъ г-жи де-Совъ, сказалъ ей:
   -- Ложитесь въ постель, Шарлотта.-- Притворитесь, будто вы очень-нездоровы, и не принимайте къ себѣ завтра никого, подъ какимъ бы предлогомъ кто ни явился.
   Шарлотта послушалась, не стараясь объяснить себѣ причину этого наставленія. Она уже начала привыкать къ странностямъ Генриха.
   Кромѣ того, она знала, что сердце Генриха заключаетъ въ себѣ тайны, которыхъ онъ никому не открываетъ; что въ умѣ его таятся планы, о которыхъ онъ боится проговориться и во снѣ. Она повиновалась всѣмъ его прихотямъ, будучи увѣрена, что самыя странныя требованія его имѣютъ какую-нибудь цѣль.
   И такъ, она уже съ вечера начала жаловаться Даріолѣ на тяжесть въ головѣ и потемнѣніе въ глазахъ. Эти припадки назначилъ Генрихъ.
   На другой день, она притворилась, что хочетъ встать, но едва только спустила съ кровати ногу, какъ почувствовала необыкновенную слабость и легла опять.
   Эта болѣзнь, о которой Генрихъ разсказалъ уже д'Алансону, была первою новостью, сообщенною Катеринѣ, когда она очень-спокойно спросила, почему г-жи де-Совъ нѣтъ при ея туалетѣ?
   -- Она больна, отвѣчала принцесса де-Лоррень, бывшая подлѣ королевы.
   -- Больна? повторила Катерина, и ни одинъ мускулъ на лицѣ ея не высказалъ, какъ интересуетъ ее это извѣстіе.-- Что за лѣнивица]
   -- Нѣтъ, ваше величество, продолжала принцесса.-- Она жалуется на сильную головную боль и такъ слаба, что не можетъ стать на ноги.
   Катерина ничего не отвѣчала, но, чтобъ лучше скрыть свою радость, отворотилась къ окну. Она увидѣла Генриха, шедшаго по двору, послѣ разговора съ де-Муи; она встала, чтобъ видѣть его лучше и, тревожимая совѣстью, которая всегда шевелится въ сердцѣ, какъ бы ни свыклось оно съ преступленіемъ, спросила у своего капитана:
   -- Не правда ли, что онъ сегодня блѣднѣе обыкновеннаго?
   Ничуть не бывало; Генрихъ былъ неспокоенъ душою, но здоровъ какъ-нельзя-лучніе.
   Мало-по-малу, всѣ бывшіе при туалетѣ королевы разошлись, исключая трехъ или четырехъ самыхъ приближенныхъ. Катерина, въ нетерпѣніи, отпустила и ихъ, сказавъ, что хочетъ остаться одна.
   Когда всѣ до одного удалились, она замкнула дверь, подошла къ потайному шкафу, вдѣланному въ стѣну, подавила пружину и достала книгу, которой истертые листы доказывали, что она часто была въ употребленіи.
   Она положила книгу на столъ, раскрыла и склонила голову на руку.
   -- Такъ и есть! проговорила она, читая: головная боль, всеобщая слабость, боль въ глазахъ, опухоль неба. До-сихъ-поръ говорили еще только о слабости и головной боли... другіе припадки не замедлятъ.
   Она продолжала:
   -- П отомъ воспаленіе переходитъ въ горло, въ желудокъ; сердце начинаетъ горѣть, и мозгъ наконецъ какъ-будто лопается.
   Она повторила тихонько прочитанное, потомъ продолжала вполголоса:
   -- На лихорадку шесть часовъ; на общее воспаленіе двѣнадцать; на гангрену двѣнадцать; на агонію шесть; всего тридцать-шесть часовъ.
   -- Теперь положимъ, что всасываніе совершится нѣсколько медленно, -- вмѣсто тридцати-шести часовъ будетъ сорокъ, даже сорокъ-восемь; да! сорока-восьми часовъ довольно! Но какъ онъ еще на ногахъ, Генрихъ? Онъ крѣпкаго сложенія; можетъ-быть, онъ выпилъ воды, поцаловавъ ее, и отеръ губы?..
   Катерина съ нетерпѣніемъ дожидалась обѣда. Генрихъ ежедневно обѣдалъ за столомъ короля. Онъ явился и сегодня, жаловался на тяжесть въ головѣ, ничего не ѣлъ, и ушелъ тотчасъ послѣ обѣда, говоря, что не спалъ половину ночи и очень усталъ.
   Катерина замѣтила невѣрную поступь Генриха и велѣла слѣдить за нимъ. Ей доложили, что онъ пошелъ къ г-жѣ де-Совъ.
   -- Онъ пошелъ навстрѣчу смерти, подумала она:-- отъ которой ускользнулъ-было случайно.
   Король наваррскій дѣйствительно пошелъ къ г-жѣ де-Совъ, но только затѣмъ, чтобъ попросить ее продолжать свою роль.
   На другой день, онъ цѣлое утро пробылъ у себя и не явился къ обѣду. Г-жѣ де-Совъ, какъ говорили, становилось все хуже и хуже, и вѣсть о болѣзни Генриха, разглашенная самою Катериною, пронеслась въ Луврѣ какъ предчувствіе, котораго никто не могъ себѣ объяснить.
   Катерина торжествовала: она еще наканунѣ утромъ услала Паре подать помощь одному изъ ея служителей, который заболѣлъ въ Сен-Жерменѣ. Къ Генриху и г-жѣ де-Совъ должно было пригласить кого-нибудь изъ ея приверженцевъ; онъ скажетъ то, что она ему прикажетъ. Еслибъ даже, противъ всякаго ожиданія, въ дѣло замѣшался какой-нибудь другой докторъ, и еслибъ вѣсть объ отравѣ встревожила дворъ, при которомъ уже не разъ разглашались подобныя вѣсти, она много разсчитывала на то, что при дворѣ поговаривали о ревности Маргериты. Читатель припомнитъ, что Катерина на всякій случай громко разсуждала объ этой ревности, выказывавшейся при многихъ случаяхъ, и между-прочимъ во время прогулки на кладбище къ чудесному боярышнику, когда она, въ присутствіи многочисленнагособранія, сказала своей дочери:
   -- Ты ужасно ревнива, Маргерита!
   И такъ, она съ минуты на минуту ждала, что отворится дверь, и какой-нибудь слуга вбѣжитъ блѣдный и воскликнетъ:
   -- Ваше величество! король наваррскій умираетъ, и г-жа де-Совъ скончалась!
   Пробило четыре часа вечера. Катерина раздавала въ своемъ птичникѣ крошки бисквитовъ рѣдкимъ птицамъ, которыхъ кормила собственноручно. Лицо ея было спокойно, или, лучше сказать, мрачно, какъ всегда, но сердце сильно билось при малѣйшемъ шумѣ.
   Вдругъ дверь отворилась.
   -- Ваше величество, сказалъ дежурный капитанъ: -- король наваррскій...
   -- Болѣнъ? быстро прервала его Катерина.
   -- Нѣтъ, слава Богу! его величество, кажется, совершенно-здоровъ.
   -- Такъ что жь?
   -- Онъ пришелъ къ вамъ.
   -- Что ему нужно?
   -- Онъ принесъ вамъ какую-то рѣдкую обезьяну.
   Въ это время, вошелъ Генрихъ; въ рукахъ у него была корзина, а въ корзинѣ сидѣла маленькая обезьяна.
   Генрихъ улыбался и, кажется, исключительно былъ занятъ животнымъ; впрочемъ, онъ успѣлъ быстро окинуть взоромъ Катерину и все ее окружавшее. Одного взгляда было довольно для его зоркаго глаза. Катерина была очень-блѣдна и сдѣлалась еще блѣднѣе, когда замѣтила, что на щекахъ Генриха играетъ здоровый румянецъ.
   Королева-мать была поражена. Она машинально приняла подарокъ Генриха, смутилась, сказала что-то на счетъ свѣжести его лица и прибавила:
   -- Мнѣ тѣмъ пріятнѣе видѣть васъ здоровымъ, что я слышала, будто вы заболѣли; да, кажется, вы сами жаловались при мнѣ на нездоровье. Теперь я понимаю, продолжала она, стараясь улыбнуться:-- это былъ только предлогъ вырваться на свободу.
   -- Я дѣйствительно былъ очень-болѣнъ, сказалъ Генрихъ:-- но мнѣ помогло лекарство, очень-употребительное у насъ въ горахъ; мнѣ сообщила его покойная матушка.
   -- Вы дадите мнѣ рецептъ, не правда ли? сказала Катерина, на этотъ разъ улыбаясь непритворно, но съ худо-скрытою ироніею.
   -- Какое-нибудь противоядіе, думала она:-- посмотримъ... или нѣтъ: видя, что де-Совъ заболѣла, онъ вѣрно началъ подозрѣвать. Право, подумаешь, что этого человѣка хранитъ десница Божія!
   Катерина съ нетерпѣніемъ дожидалась ночи. Г-жа де-Совъ не являлась. За игрою, Катерина освѣдомилась о ней; ей сказали, что ей все хуже. Въ-продолженіи цѣлаго вечера, она была въ безпокойствѣ, и всѣ со страхомъ спрашивали другъ друга, что за мысли могли бы тревожить это обыкновенно-неподвижное лицо.
   Всѣ удалились. Катерина раздѣлась и легла; когда всѣ въ Луврѣ улеглись, она встала, надѣла длинный черный шлафрокъ, взяла лампу, отъискала ключъ отъ комнаты г-жи де-Совъ, и пошла къ ней.
   Предвидѣлъ ли Генрихъ это посѣщеніе? Былъ ли онъ занятъ у себя? Былъ ли гдѣ-нибудь спрятанъ? Неизвѣстно; только Шарлотта была одна.
   Катерина осторожно отомкнула дверь, прошла черезъ переднюю, вошла въ салонъ, поставила на столъ лампу, потому-что въ комнатѣ больной горѣлъ ночникъ, и какъ тѣнь скользнула въ спальню.
   Даріола спала возлѣ своей госпожи въ широкихъ креслахъ.
   Кровать совершенно была закрыта пологомъ.
   Дыханіе молодой женщины было такъ легко, что съ минуту Катерина думала, что она вовсе не дышитъ.
   Наконецъ, она услышала легкій вздохъ; съ злобною радостью раздвинула она занавѣсъ, чтобъ лично удостовѣриться въ дѣйствіи страшнаго яда; она дрожала, ожидая увидѣть синеватую блѣдность или румянецъ смертельной лихорадки на лицъ умирающей; но, вмѣсто того, увидѣла, что г-жа де-Совъ спитъ очень-спокойно; глаза ея были тихо закрыты бѣлыми вѣками, розовыя губы полураскрыты, голова покоилась на изящно-округленной рукѣ; улыбка играла на устахъ ея: ей, конечно, снилось что-нибудь пріятное.
   Катерина невольно вскрикнула отъ удивленія, и разбудила наминуту Даріолу.
   Королева спряталась за пологъ кровати.
   Даріола открыла глаза, отягченные сномъ. Не отъискивая даже причины своего пробужденія, она снова опустила вѣки и заснула.
   Тогда Катерина вышла изъ-за занавѣса и, осмотрѣвъ другія части комнаты, замѣтила на столѣ бутылку испанскаго вина, плоды, пастетъ и два стакана. Ясно, что Генрихъ ужиналъ здѣсь и былъ совершенно-здоровъ.
   Катерина подошла къ туалету и взяла серебряную коробочку, въ которой еще оставалось двѣ трети мази. Это была та самая коробочка, или по-крайней-мѣрѣ совершенно-схожая съ той, которую она ей послала. Она взяла на кончикъ золотой иглы кусочекъ мази величиною съ горошину, возвратилась къ себѣ и поподчивала этимъ обезьяну, которую принесъ ей Генрихъ. Животное жадно проглотило мазь и, свернувшись въ корзинкѣ, заснуло. Катерина подождала съ четверть часа.
   -- Отъ половинной дозы собака моя Брюно издохла въ одну минуту, сказала она.-- Меня обманули... Ужь не Рене ли? Рене! Это невозможно. Такъ Генрихъ? О, судьба! Это ясно: онъ долженъ царствовать, и потому не можетъ умереть.
   -- Но, можетъ-быть, надъ нимъ безсиленъ только ядъ: посмотримъ, что скажетъ желѣзо.
   Катерина легла, питая въ умѣ своемъ новую мысль; къ утру планъ, конечно, былъ готовъ: она позвала капитана, вручила ему письмо, и приказала отдать его лично тому, къ кому оно было адресовано.
   Письмо было къ Лувье де-Морвелю, капитану королевскихъ петардщиковъ, въ Улицѣ Серизэ, близь Арсенала.
   

XII.
Письмо изъ Рима.

   Прошло нѣсколько дней. Однажды утромъ, къ Лувру прибыли носилки, въ сопровожденіи нѣсколькихъ придворныхъ герцога Гиза; королевѣ наваррской доложили, что герцогиня де-Неверъ желаетъ имѣть честь представиться ей.
   У Маргериты была въ это время г-жа де-Совъ. Баронесса въ первый разъ вышла послѣ притворной своей болѣзни. Она знала, что королева очень безпокоилась на-счетъ ея положенія, о которомъ разсуждали при дворѣ цѣлую недѣлю, -- и пришла поблагодарить ее за вниманіе.
   Маргерита поздравляла ее съ выздоровленіемъ отъ этой странной болѣзни, которой важность она, какъ французская принцесса, понимала очень-хорошо.
   -- Надѣюсь, теперь вы явитесь на большую охоту? сказала она.-- Разъ ее отложили, но она окончательно назначена завтра. Для зимы теперь прекрасная погода. Солнце обогрѣло землю, и охотники увѣряютъ, что день будетъ очень-удачный.
   -- Не знаю, буду ли я въ состояніи, отвѣчала баронесса.
   -- И! принудьте себя. У меня, какъ вамъ извѣстно, воинственный духъ, и я позволила королю наваррскому располагать маленькою беарнскою лошадью, которая была приготовлена для меня. Она вамъ очень пригодится. Вы не слышали объ ней?
   -- Слышала; но я не знала, что она назначена для васъ; иначе, я не приняла бы ея.
   -- Изъ гордости?
   -- Напротивъ, изъ почтенія.
   -- Такъ вы будете?
   -- Благодарю васъ за честь. Буду, потому-что вы приказываете.
   Въ эту минуту, доложили о пріѣздѣ герцогини де-Неверъ. При этомъ имени, Маргерита сдѣлала движеніе радости; баронесса догадалась, что онѣ имѣютъ кое-что сообщить другъ другу и встала, чтобъ проститься.
   -- И такъ, до завтра? сказала Маргерита.
   -- До завтра, ваше величество.
   -- А propos, прибавила Маргерита: -- вы вѣдь знаете, что при свидѣтеляхъ я васъ ненавижу, потому-что страшно-ревнива.
   -- А наединѣ? спросила г-жа де-Совъ.
   -- О! наединѣ, я не только прощаю вамъ, но даже благодарю васъ.
   -- Такъ позвольте, ваше величество...
   Маргерита протянула ей руку: баронесса поцаловала ее съ легкостью серны, герцогиня де-Неверъ обмѣнялась съ Маргеритой оффиціальными привѣтствіями; сопровождавшіе ее придворные между-тѣмъ удалились.
   -- Гильйонна! воскликнула Маргерита, когда затворилась за ними дверь: -- Гильйонна, смотри, чтобъ никто не помѣшалъ намъ.
   -- Да, прибавила герцогиня:-- намъ надо переговорить объ очень-важныхъ дѣлахъ.
   Она взяла стулъ и сѣла безъ церемоній, будучи увѣрена, что никто не помѣшаетъ имъ быть другъ съ другомъ запросто.
   -- Ну! сказала Маргерита съ улыбкою:-- что нашъ великій боецъ?
   -- Милая королева, божусь тебѣ, это лицо миѳологическое. Остроуміе его неподражаемо и безконечно. У него бываютъ такія выходки, что хоть мертваго разсмѣшатъ. Впрочемъ, это самый страшный язычникъ въ образѣ католика. Я къ нему ужасно привязалась; а что твой Аполлонъ?
   -- Увы! сказала Маргерита со вздохомъ.
   -- Что за увы? это меня пугаетъ. Не-уже-ли онъ слишкомъ-почтителенъ и сентименталенъ, твой ла-Моль? Въ такомъ случаѣ, я должна сознаться, что онъ живая противоположность Коконна.
   -- Нѣтъ, онъ бываетъ иногда въ ударѣ, сказала Маргерита: -- и это увы относится только ко мнѣ.
   -- Что же это значитъ?
   -- То, что я боюсь его любить.
   -- Право?
   -- Честное слово.
   -- О! тѣмъ лучше! Какъ пріятно, моя милая, моя ученая королева, отдыхать сердцемъ послѣ занятій ума! Знаешь ли, Маргерита, я предчувствую, что мы проведемъ чудесный годъ?
   -- Ты думаешь? А я напротивъ; не знаю отъ-чего, только для меня какъ-будто все подернуто крепомъ. Эта политика ужасно занимаетъ меня... Кстати, узнай, пожалуйста, дѣйствительно ли твой Аннибалъ такъ преданъ моему брату, какъ кажется. Узнай это, -- это важно.
   -- Онъ преданъ кому-нибудь, или чему-нибудь! По всему видно, что ты его не знаешь такъ хорошо, какъ я. Если онъ посвятитъ себя чему-нибудь, такъ это своему честолюбію -- и только. А братъ твой, можетъ ли онъ обѣщать ему много? Если да, такъ пожалуй, онъ будетъ ему преданъ; во въ такомъ случаѣ, пусть твой брать, хоть онъ и французскій принцъ, остережется не исполнить своихъ обѣщаній,-- или горе ему!
   -- Право?
   -- Я тебѣ говорю. Да, Маргерита, бываютъ минуты, когда этотъ тигръ, котораго я приласкала, пугаетъ даже меня. Намедни я ему говорю: берегитесь, Аннибалъ, не обманите меня; если вы меня обманете!.. И я говорила ему это глядя на него своими зелеными глазами, о которыхъ Ронсаръ сказалъ:
   
   La duchesse de Nevers
             Aux yeux verts,
   Qui, sous leur paupière blonde,
   Lancent sur nous plus d'éclairs
   Que ne font vingt Jupiters
             Dans les airs
   Lorsque la tempête gronde.
   
   -- Что жь онъ?
   -- Я думала, что онъ скажетъ: "мнѣ обмануть васъ? никогда!" и т. п. Знаешь ли, что онъ мнѣ отвѣчалъ?
   -- Нѣтъ.
   -- Суди же; онъ отвѣчалъ: "Берегитесь и вы, если вздумаете обмануть меня..." и съ этими словами онъ погрозилъ мнѣ не только глазами, но и пальцемъ, съ его заостреннымъ ногтемъ, почти подъ носъ. Онъ былъ такъ страшенъ, что, признаюсь тебѣ, я вздрогнула; а я, ты знаешь, не трусиха.
   -- И онъ осмѣлился грозить тебѣ?
   -- Mordi! Вѣдь я же грозила ему. Если разсудить хорошенько, онъ правъ. Ты видишь, онъ преданъ только до извѣстной степени, или, лучше сказать, до неизвѣстной степени.
   -- Въ такомъ случаѣ, посмотримъ, сказала Маргерита въ раздумьѣ: -- я поговорю съ ла-Молемь. Ты ничего больше не хотѣла сказать мнѣ?
   -- Нѣтъ, хотѣла сообщить тебѣ очень-интересную вещь; я именно за тѣмъ и пріѣхала, да ты заговорила объ еще-болѣе интересномъ. Я получила письмо...
   -- Изъ Рима?
   -- Да, мужъ прислалъ курьера.
   -- По польскому дѣлу?
   -- Да. Оно идетъ какъ-нельзя-лучше. Черезъ нѣсколько дней ты, вѣроятно, избавишься отъ твоего брата д'Анжу.
   -- И такъ, папа утвердилъ его избраніе?
   -- Да.
   -- И ты не сказала мнѣ этого! Сообщи же скорѣе подробности.
   -- Я не знаю дальше никакихъ подробностей. Впрочемъ, постой, я тебѣ дамъ письмо мужа. Вотъ оно. Нѣтъ, это стихи Аннибала, -- ужасные стихи, да что дѣлать, онъ другихъ не сочиняетъ. Вотъ! Нѣтъ, это опять не то: это записочка; пожалуйста, попроси ла-Моля передать ему. Вотъ, наконецъ, письмо.
   И герцогиня подала его Маргеритѣ.
   Маргерита поспѣшно раскрыла и прочла его. Въ немъ дѣйствительно не заключалось никакихъ особенныхъ подробностей.
   -- Какъ же ты получила это письмо?
   -- Черезъ курьера. Мужъ приказалъ ему заѣхать прежде въ отель Гиза, а потомъ уже въ Лувръ, и вручить мнѣ письмо прежде короля. Я знала, какъ важно для васъ это извѣстіе, и просила мужа распорядиться такъ. Ты видишь, онъ послушался: онъ не похожъ на это чудовище, Коконна! Теперь во всемъ Парижѣ знаютъ эту новость только ты, я, да король; развѣ человѣкъ, который гнался за курьеромъ...
   -- Что за человѣкъ?
   -- Ужасная должность! Вообрази себѣ, что этотъ несчастный курьеръ пріѣхалъ усталый, разбитый, весь въ пыли; онъ скакалъ семь сутокъ не останавливаясь, день и ночь.
   -- Но что же за человѣкъ, о которомъ ты говорила?
   -- Дай срокъ. За нимъ постоянно слѣдовалъ человѣкъ угрюмой наружности, перемѣнялъ лошадей тамъ же, гдѣ и онъ, и не отставалъ отъ него въ-продолженіи четырехъ-сотъ льё; бѣдняжка курьеръ каждую минуту ждалъ, что ему всадятъ въ затылокъ пулю. Оба они въ одно время подъѣхали къ Сен-Марсельской-Заставѣ, вмѣстѣ промчались по улицѣ Муффетаръ и вмѣстѣ проѣхали Сите. Но съ Моста-Нотр-Дамъ нашъ курьеръ поворотилъ направо, а тотъ налѣво по площади Шателе, и потомъ по набережной къ Лувру.
   -- Благодарю тебя, милая Анріетіа! Ты права, эта новость очень-интересна. Но къ кому же другой-то курьеръ?.. Я это узнаю. Теперь оставь меня. Сегодня вечеромъ, въ улицѣ Тизонъ, не такъ ли? А завтра на охоту? Только, пожалуйста, возьми лошадь погорячѣе, чтобъ она тебя унесла, и чтобъ такимъ образомъ мы могли однѣ отъѣхать въ сторону. Сегодня ввечеру я Скажу тебѣ, что надо узнать отъ Коконна.
   -- Не забудь же мое письмецо.
   -- Нѣтъ, будь спокойна. Онъ получитъ его во-время.
   Герцогиня вышла, и Маргерита тотчасъ послала за Генрихомъ.
   Тотъ сейчасъ же явился, и она дала ему письмо герцога де-Невера.
   -- О-го! сказалъ онъ.
   Потомъ Маргерита разсказала ему о двухъ курьерахъ.
   -- Я видѣлъ, какъ онъ вошелъ въ Лувръ, сказалъ Генрихъ.
   -- Можетъ-быть, онъ къ королевѣ-матери?
   -- Нѣтъ, я въ этомъ увѣренъ; на всякій случай я сталъ въ корридорѣ, и никто тамъ не проходилъ.
   -- Такъ онъ...
   -- Къ брату вашему д-Алансону? Не такъ ли?
   -- Да; но какъ это узнать?
   -- Нельзя ли послать за кѣмъ-нибудь изъ его придворныхъ? и...
   -- Правда, я пошлю за ла-Молемъ. Гильйонна! Гильйонна!
   Гильйонна вошла.
   -- Мнѣ надо сейчасъ же поговорить съ ла-Молемъ. Съищи его и попроси сюда.
   Гильйонна вышла. Генрихъ сѣлъ къ столу, на которомъ лежала нѣмецкая книга съ гравюрами Альбрехта Дюрера; онъ такъ углубился въ разсматриваніе ея, что вовсе не слышалъ, кажется, какъ вошелъ ла-Моль.
   Ла-Моль, увидѣвъ короля въ комнатѣ Маргериты, остановился на порогѣ; онъ онѣмѣлъ отъ изумленія и поблѣднѣлъ отъ безпокойства.
   Маргерита подошла къ нему.
   -- Не знаете ли вы, спросила она его: -- Кто сегодня дежурнымъ у д'Алансона?
   -- Коконна, отвѣчалъ онъ.
   -- Узнайте отъ него, пожалуйста, вводилъ ли онъ къ герцогу человѣка, покрытаго пылью, какъ-будто явившагося прямо съ дальней дороги?
   -- Онъ, боюсь, не скажетъ; вотъ ужь нѣсколько дней, какъ онъ сдѣлался очень молчаливъ.
   -- Право? За это письмецо, я думаю; онъ чіо-нибудь скажетъ.
   -- Отъ герцогини? Пожалуйте; съ этимъ письмомъ я сдѣлаю все. Онъ ушелъ.
   -- Завтра мы узнаемъ, знаетъ ли д'Алансонъ о польскомъ дѣлѣ, спокойно сказала Маргерита, обращаясь къ мужу.
   -- Этотъ ла-Моль премилый услужникъ, сказалъ Беарнецъ съ своею оригинальною улыбкою.-- Я его не забуду!
   

XIII.
Отъѣздъ.

   На другое утро, когда прекрасное, но не палящее зимнее солнце взошло изъ-за холмовъ, окружающихъ Парижъ, на дворѣ Лувра уже два часа какъ все было въ движеніи.
   Превосходная варварійская лошадь, за тонкихъ ногахъ, покрытыхъ сѣтью жилъ, была приготовлена для Карла IX; въ нетерпѣніи била она копытами, фыркала и вострила уши; но Карлъ былъ еще въ большемъ нетерпѣніи: Катерина остановила его въ галереѣ, чтобъ переговорить, какъ она сказала, о важномъ дѣлѣ.
   Катерина была блѣдна, безстрастна и холодна, какъ всегда; Карлъ кусалъ отъ нетерпѣнія ногти и билъ хлыстомъ пару любимыхъ собакъ, одѣтыхъ въ кольчуги, чтобъ клыки кабана не могли вредить имъ.
   -- Замѣть, Карлъ, говорила Катерина:-- кромѣ тебя и меня, никто еще не знаетъ о будущемъ прибытіи польскихъ пословъ. А король наваррскій ведетъ себя, какъ-будто это ему извѣстно. Не смотря на его отреченіе, которому я никогда не вѣрила, у него есть сношенія съ гугенотами. Замѣтилъ ты, какъ съ нѣкотораго времени онъ началъ часто выходить? У него и деньги появились, чего никогда не было; онъ покупаетъ лошадей, оружіе, и въ дождливые дни съ утра до вечера упражняется въ фехтованіи.
   -- Ужь не думаете ли вы, что онъ хочетъ убить меня, или брата д'Анжу? сказалъ Карлъ съ нетерпѣніемъ.-- Въ такомъ случаѣ, ему надо будетъ еще поучиться, потому-что не дальше какъ вчера я прорѣзалъ у него въ камзолѣ одиннадцать новыхъ петель моей рапирой. Что касается до брага д'Анжу, вы знаете, что онъ фехтуетъ еще лучше меня, или, какъ говорятъ по-крайней-мѣрѣ, не хуже.
   -- Послушай, Карлъ, продолжала Катерина:-- не принимай такъ слегка, что говоритъ тебѣ мать. Послы скоро пріѣдутъ; ты увидишь, что какъ-только они явятся. Генрихъ всѣми силами постарается привлечь къ себѣ ихъ вниманіе. Онъ хитеръ, вкрадчивъ; кромѣ того, жена, Богъ ее знаегъ почему, помогаетъ ему: она начнетъ съ ними перешептываться, заговоритъ по-латинѣ, по-гречески, по-венгерски,-- мало ли еще что! Говорю тебѣ, Карлъ, -- а ты знаешь, что я никогда не ошибаюсь: -- говорю тебѣ, что тутъ что-то кроется.
   Въ это время, раздался бой часовъ. Карлъ пересталъ слушать мать и началъ считать удары.
   -- Mort de ma vie! воскликнулъ онъ: -- ужь семь часовъ! часъ ѣзды -- это восемь; часъ на сборъ къ мѣсту; охота начнется не раньше девяти! Право, матушка, вы отнимаете у меня ужасно много времени. Прочь, Риск-Ту... mort de ma vie! прочь, говорятъ тебѣ!
   Собака взвизгнула отъ удара плетью, которымъ Карлъ отвѣтилъ на ея ласки.
   -- Ради Бога, выслушай меня, Карлъ! продолжала Катерина.-- Не бросай на авось свою судьбу и судьбу Франціи! Охота, охота, охота, говоришь ты... Охотиться ты еще успѣешь, когда исполнишь обязанности короля.
   -- Объяснитесь же скорѣе, сказалъ Карлъ, блѣдный отъ нетерпѣнія.-- Вы только портите кровь во мнѣ. Право, я васъ иногда не могу понять.
   И онъ остановился, хлопая хлыстомъ по сапогу.
   Катерина смекнула, что минута благопріятна, и что ее не надо упускать.
   -- Мы знаемъ навѣрное, сказала она:-- что де-Муи возвратился въ Парижъ. Морвель видѣлъ его. Для кого же быть ему здѣсь, если не для короля наваррскаго? Этого, кажется, достаточно, чтобъ сдѣлать его болѣе-подозрительнымъ, нежели когда-нибудь.
   -- Вы опять нападаете на бѣднаго Ганріо. Вамъ хочется, чтобъ я убилъ его, не правда ли?
   -- О, нѣтъ!
   -- Изгналъ? Но какъ же вы не понимаете, что въ изгнаніи онъ будетъ гораздо-опаснѣе, нежели здѣсь, въ Луврѣ, на-глазахъ, гдѣ всякій поступокъ его намъ извѣстенъ?
   -- Да я и не хочу, чтобъ ты изгналъ его.
   -- Чего жь вы хотите? говорите скорѣе!
   -- Я хочу, чтобъ его спрятали въ безопасное мѣсто, пока будутъ здѣсь Поляки; въ Бастилію, напримѣръ.
   -- Нѣтъ! воскликнулъ Карлъ.-- Сегодня мы охотимся за кабаномъ; Ганріо одинъ изъ лучшихъ охотниковъ. Безъ него что за охота! Mordieu! Вы, кажется, только и думаете, какъ бы мнѣ противорѣчить.
   -- Да я не требую, чтобъ его арестовали сегодня утромъ, другъ мой... Послы пріѣдутъ не раньше, какъ завтра или послѣ-завтра. Арестуемъ его послѣ охоты... вечеромъ... ночью.
   -- Это другое дѣло. Хорошо, мы еще поговоримъ. Послѣ охоты, посмотримъ. Прощайте! Сюда, Риск-Ту! Ты тоже на меня дуешься?
   -- Карлъ! сказала Катерина, останавливая его за руку, и рискуя взбѣсить его новою остановкой: -- я думаю лучше всего сейчасъ подписать приказаніе арестовать, а исполнить его вечеромъ или ночью.
   -- Написать приказъ, да идти еще за печатью, и подписать, когда меня ждутъ на охоту? Да я никогда не заставлялъ себя ждать. Подите!
   -- Я не хочу тебя задерживать; я все предвидѣла; зайди ко мнѣ.
   И Катерина, проворно, какъ-будто ей было всего лѣтъ двадцать, отворила дверь въ кабинетъ свой и указала королю на чернилицу, перо, пергаментъ, печать и зажженпую свѣчу.
   Король взялъ пергаментъ и быстро пробѣжалъ его:
   -- "Приказаніе, и проч., и проч., взять подъ стражу и отвести въ Бастилію брата нашего Генриха-Наваррскаго."
   -- Хорошо; сказалъ онъ подписывая приказъ.-- Вотъ и дѣло съ концомъ. Прощайте.
   Онъ бросился изъ кабинета въ сопровожденіи своихъ собакъ, и былъ очень-радъ, что такъ легко отдѣлался отъ Катерины.
   Карла ждали съ нетерпѣніемъ; всѣ знали его аккуратность на охотѣ, и удивлялись его отсутствію. Когда онъ вышелъ, охотники привѣтствовали его громкими кликами и звуками роговъ, копи ржаніемъ, собаки лаемъ. Этотъ шумъ и гамъ вызвалъ румянецъ на его блѣдныя щеки; сердце его забилось сильнѣе, и Карлъ на минуту сталъ молодъ и счастливъ.
   Король на-скоро раскланялся съ блестящимъ обществомъ, собравшимся на дворѣ; онъ кивнулъ головою д'Алансону, привѣтствовалъ рукою Маргериту и прошелъ мимо Генриха, какъ-будто не замѣчая его. Онъ вскочилъ на лошадь; лошадь сдѣлала нѣсколько скачковъ, но вскорѣ почувствовала, какой на ней ѣздокъ, и усмирилась.
   Звуки роговъ раздались снова, и король выѣхалъ изъ Лувра въ сопровожденіи д'Алансона, короля наваррскаго, Маргериты, герцогини де-Неверъ, г-жи де-Совъ, Таванна и знатнѣйшихъ придворныхъ. Ла-Моль и Коконна, само-собою разумѣется, участвовали въ охотѣ.
   Что касается до герцога д'Анжу, онъ уже три мѣсяца былъ при осадѣ ла-Рошели.
   Когда еще ждали короля, Генрихъ подъѣхалъ къ женѣ своей; отвѣчая на его привѣтствіе, она шепнула ему на ухо:
   -- Курьеръ изъ Рима былъ введенъ къ д'Алансону самимъ Коконна; посланный Невера явился къ королю четвертью часа позже.
   -- Такъ онъ знаетъ все? сказалъ Генрихъ.
   -- Долженъ все знать, отвѣчала Маргерита: -- посмотрите, какъ у него блестятъ глаза, хоть онъ и мастеръ притворяться.
   -- Надѣюсь, ventre saint-gris! проговорилъ Беарнецъ:-- онъ охотится сегодня за тройною добычею: за Франціею, Польшею и Наваррою, не считая кабана.
   Онъ поклонился женѣ, возвратился на свое мѣсто и подозвалъ къ себѣ одного изъ своихъ слугъ, родомъ Беарнца, котораго предки служили предкамъ Генриха въ-продолженіи цѣлаго столѣтія, и котораго онъ употреблялъ обыкновенно по любовнымъ дѣламъ своимъ.
   -- Ортонъ, сказалъ онъ ему:-- возьми этотъ ключъ и отнеси его къ брату г-жи де-Совъ, знаешь, что живетъ на углу улицы Катрфисъ; скажи ему, что она желаетъ поговорить съ нимъ сегодня ввечеру. Пусть войдетъ ко мнѣ въ комнату, и если меня не будетъ, пусть подождетъ; если я запоздаю, пусть покамѣстъ ляжетъ на мою кровать.
   -- Отвѣта не ждать?
   -- Нѣтъ; скажи только, засталъ ли его. Ключъ отдать ему лично, понимаешь?
   -- Понимаю, ваше величество.
   -- Постой! Выѣзжая изъ Парижа, я подзову тебя поправить что-нибудь у сѣдла; ты отстанешь и исполнишь порученіе очень-просто. Въ Бонди ты опять къ намъ пристанешь.
   Слуга поклонился и отошелъ.
   Проѣхали Улицу-Сент-Оноре, потомъ Сен-Дени, и въѣхали въ предмѣстье; въ улицѣ Сен-Лоранъ лошадь Генриха разнуздалась, Ортонъ подбѣжалъ, и все было сдѣлано, какъ сказалъ Генрихъ. Онъ поѣхалъ дальше съ прочими по Улицѣ-Реколле, а вѣрный слуга пошелъ по Улицѣ-Тампль.
   Когда Генрихъ опять присоединился къ королю, Карлъ былъ занятъ чрезвычайно интереснымъ разговоромъ съ д'Алансономъ о возрастѣ подсмотрѣннаго кабана, о мѣстѣ, гдѣ онъ залегъ, и не замѣтилъ, или притворился, что не замѣтилъ отсутствія Генриха.
   Между-тѣмъ, Маргерита издали наблюдала за всѣми; ей показалось, что братъ ея какъ-будто смущается, встрѣчаясь взорами съ Генрихомъ. Герцогиня де-Неверъ была чрезвычайно-весела, потому-что Коконна былъ въ ударъ и тѣшилъ дамъ.
   Ла-Моль уже два раза нашелъ случай поцаловать бѣлый, шитый золотомъ шарфъ Маргериты; все это было сдѣлано съ обыкновенною ловкостью влюбленнаго, такъ-что это замѣтили человѣка три или четыре, не больше.
   Около четверти девятаго пріѣхали удьбу.
   Глаза молодого короля блеснули, но тотчасъ же задернулись облакомъ равнодушія.
   -- Всѣ итальянскіе оракулы -- большіе льстецы, -- сказалъ онъ.-- А льстецъ тотъ же лгунъ. Развѣ не предсказывали мнѣ, что я буду командовать арміями?
   И Генрихъ расхохотался. Но болѣе внимательный наблюдатель, чѣмъ Ренэ, замѣтилъ бы, что онъ смѣется насильно.
   -- Государь, -- холодно сказалъ Ренэ, -- предвѣщанія гороскопа лучше.
   -- Что же онъ предвѣщаетъ? Что, предводительствуя этими арміями, я буду одерживать побѣды?
   -- Еще лучше, государь.
   -- Отлично, -- сказалъ Генрихъ.-- Вы увидите, какимъ великимъ завоевателемъ я буду!
   -- Вы будете королемъ!
   -- Ventre-saint-gris!-- воскликнулъ, стараясь сдержать свое волненіе, Генрихъ, сердце котораго сильно забилось.-- Я и теперь король.
   -- Государь, мой другъ знаетъ, что обѣщаетъ. Вы не только будете королемъ, но и будете царствовать.
   -- Значитъ, вашему другу нужны десять золотыхъ экю, вѣдь такъ?-- все тѣмъ же насмѣшливымъ тономъ сказалъ Генрихъ.-- Это ужъ черезчуръ великолѣпное предсказаніе, въ особенности по теперешнему времени. Вотъ что я сдѣлаю, Ренэ. Такъ какъ я не богатъ, то я дамъ вашему пріятелю пять экю теперь, а остальные пять, когда его предсказанія исполнится.
   -- Государь, -- сказала баронесса, -- не забывайте, что у васъ уже есть кредиторъ, Даріола, и не будьте слишкомъ щедры на обѣщанія.
   -- Я надѣюсь, баронесса, что когда стану, королемъ, то всѣ будутъ очень довольны, если я исполню хотя половину того, что обѣщалъ.
   -- Могу я продолжать, государь?-- спросилъ Ренэ.
   -- Какъ? Значитъ, это еще не все?-- воскликнулъ Генрихъ.-- Если я буду императоромъ, то заплачу вашему пріятелю вдвое.
   -- Вернувшись съ этимъ гороскопомъ изъ Флоренціи, -- продолжалъ Ренэ,-- другъ мой, кромѣ того, открылъ мнѣ тайну.
   -- Тайну, которая касается его величества?-- быстро спросила Шарлотта.
   -- Думаю, что такъ, -- отвѣтилъ флорентинецъ.
   "Онъ затрудняется и пріискиваетъ слова, -- подумалъ Генрихъ, не стараясь, съ своей стороны, помочь Ренэ.-- Должно-быть, ему не особенно легко высказать эту тайну".
   -- Ну, говорите же, -- сказала баронесса, -- въ чемъ дѣло?
   -- Въ чемъ? Въ слухахъ объ отравленіяхъ, -- отвѣтилъ Ренэ, которые ходили въ послѣднее время при дворѣ.
   Слегка раздувшіяся ноздри Генриха были единственнымъ признакомъ, указывающимъ, насколько усилилось его вниманіе при такомъ неожиданномъ оборотѣ разговора.
   -- А вашему другу, флорентинцу,-- спросилъ онъ,-- извѣстно что-нибудь объ этихъ отравленіяхъ?
   -- Да, ваше величество.
   -- Какъ же вы рѣшаетесь довѣрять мнѣ чужую тайну, Ренэ, да еще такую важную?-- самымъ естественнымъ тономъ спросилъ Генрихъ.
   -- Мой другъ хочетъ попросить у васъ совѣта, государь.
   -- У меня?
   -- Что же тутъ удивительнаго, ваше величество? Вспомните о старомъ солдатѣ изъ Акціума, который обратился за совѣтомъ къ Августу по поводу своего процесса.
   -- Августъ былъ адвокатомъ, Ренэ, а я не адвокатъ.
   -- Когда другъ мой открылъ мнѣ эту тайну, ваше величество, вы принадлежали еще къ партіи кальвинистовъ; въ то время вы были ихъ главнымъ вождемъ, а принцъ Кондэ -- первымъ послѣ васъ.
   -- Что же дальше?
   -- Мой другъ надѣялся, что если вы захотите употребить ваше могущественное вліяніе на принца Кондэ, то тотъ не будетъ относиться къ нему враждебно.
   -- Объяснитесь, Ренэ, если хотите, чтобы я понялъ васъ,-- сказалъ Генрихъ.
   -- Вы поймете меня съ одного слова, ваше величество. Моему другу извѣстны всѣ подробности покушенія на жизнь принца Кондэ, котораго хотѣли отравить.
   -- Развѣ принца Кондэ хотѣли отравить?-- спросилъ Генрихъ съ необыкновенно искусно разыграннымъ удивленіемъ.-- Неужели? Когда же это?
   -- Недѣлю тому назадъ, ваше величество.
   -- Кто же покушался на это? Кто-нибудь изъ его враговъ?
   -- Да, врагъ, котораго ваше величество знаете.
   -- Мнѣ помнится, что я слышалъ какіе-то толки объ этомъ, -- сказалъ Генрихъ, -- но я не знаю подробностей, которыя, какъ вы говорите, вашъ другъ хочетъ открыть мнѣ.
   -- Кондэ прислали душистое яблоко. Къ счастью, врачъ былъ у него въ то время, какъ принесли это яблоко. Онъ взялъ его изъ рукъ посланнаго и понюхалъ. Черезъ два дня гангренозная опухоль, кровоизліяніе и страшныя раны по всему лицу были наградой за его преданность или неосторожность.
   -- Къ несчастью,-- сказалъ Генрихъ,-- такъ какъ я уже наполовину католикъ, то не могу имѣть никакого вліянія на принца Кондэ. Вашъ другъ напрасно обратился ко мнѣ.
   -- Ваше величество можете быть полезны моему другу своимъ вліяніемъ не только на принца Кондэ, но и на принца Порсіана, братъ котораго былъ отравленъ.
   -- Вѣдь вы видите, Ренэ,-- сказала Шарлотта,-- что всѣ ваши просьбы совсѣмъ не кстати. Ваши косметики несравненно лучше.
   И Шарлотта снова взяла коробочку съ губной помадой.
   -- Погодите немного употреблять ее, баронесса, -- сказалъ Ренэ.-- Выслушайте сначала, какъ бываютъ иногда изобрѣтательны злые люди.
   -- Вы, право же, наводите на меня сегодня страхъ, Ренэ!-- воскликнула баронесса.
   Генрихъ нахмурилъ брови. Но онъ видѣлъ, что у Ренэ была какая-то неизвѣстная цѣль, и рѣшилъ продолжать разговоръ, пробуждавшій въ немъ такія тяжелыя воспоминанія.
   -- Такъ вамъ извѣстны подробности отравленія и принца Порсіана?-- спросилъ онъ.
   -- Да, ваше величество. Знали, что у него каждую ночь горитъ лампа около постели. Масло отравили, и онъ задохся отъ его запаха.
   Генрихъ стиснулъ свои покрытыя холоднымъ потомъ руки.
   -- Значитъ, -- сказалъ онъ, -- вашему другу извѣстенъ и самый отравитель?
   -- Да, государь. Вотъ потому-то онъ и хотѣлъ знать, пожелаете ли вы употребить свое вліяніе на оставшагося въ живыхъ принца Порсіана, и добиться, чтобы онъ простилъ убійцу своего брата.
   -- Къ сожалѣнію, отвѣтилъ Генрихъ, -- такъ какъ я еще наполовину гугенотъ, то не имѣю никакого вліянія и на принца Порсіана.
   -- А не можете ли вы сказать, ваше величество, какъ бы отнеслись къ такому ходатайству принцъ Кондэ и принцъ Порсіанъ?
   -- Конечно, нѣтъ, Ренэ. Богъ, насколько я знаю, не одарилъ меня способностью читать въ сердцахъ.
   -- Но ваше величество можете судить по себѣ, -- спокойно сказалъ флорентинецъ.-- Не было ли въ вашей жизни какого-нибудь событія, настолько ужаснаго и тяжелаго для васъ, что оно могло бы служить какъ бы пробнымъ камнемъ милосердія и великодушія съ вашей стороны?
   Ренэ произнесъ это слово такимъ тономъ, что даже Шарлотта невольно вздрогнула: намекъ былъ вполнѣ ясенъ.
   Король Наваррскій сдѣлалъ надъ собой страшное усиліе. Лицо его, сначала омрачившееся, снова прояснилось, и онъ, затаивъ въ себѣ сыновнюю скорбь, сжимавшую ему сердце, задумчиво проговорилъ:
   -- Въ моей жизни... какое-нибудь тяжелое событіе?.. Нѣтъ, Ренэ, ничего подобнаго у меня не было. Мнѣ приходилось терпѣть только отъ своихъ же собственныхъ сумасбродствъ и легкомыслія и не разъ выносить нужду. Но вѣдь подобныя испытанія зависятъ отъ нашей человѣческой природы и Господ: посылаетъ ихъ всѣмъ.
   Ренэ смотрѣлъ то на Генриха, то на Шарлотту, какъ бы желая уничтожить сдержанность одного и удержать другую. Баронесса, которую стѣснялъ этотъ разговоръ, дѣйствительно снова обернулась къ туалету и взялась за коробочку съ губной помадой.
   -- Но если бы вы были братомъ принца Порсіана, ваше величество, -- сказалъ Ренэ, -- или сыномъ принца Кондэ если бы отравили вашего брата или убили отца...
   Шарлотта слегка вскрикнула и опять поднесла помаду къ губамъ. Ренэ замѣтилъ ея движеніе, но на этотъ разъ ни словомъ ни жестомъ не остановилъ ея и только воскликнулъ:
   -- Ради Бога, отвѣтьте мнѣ, ваше величество? Что бы сдѣлали, если бы были на ихъ мѣстѣ?
   Генрихъ собрался съ мыслями, вытеръ дрожащей рукой капли холоднаго пота, выступившія у него на лбу, и всталъ.
   -- Если бы я былъ на ихъ мѣстѣ, -- сказалъ Генрихъ, -- и зналъ навѣрное, что буду королемъ, т.-е. представителемъ Бога на землѣ, я сдѣлалъ бы то же, что дѣлаетъ Богъ -- я простилъ бы ихъ.
   -- Баронесса!-- воскликнулъ Ренэ, выхвативъ коробочку изъ рукъ Шарлотты, -- отдайте мнѣ эту помаду. Мой слуга, какъ я вижу, ошибся. Я пришлю вамъ завтра другую.
   

XXIII.
Новообращенный.

   На слѣдующій день была назначена охота въ Сенъ-Жерменскомъ лѣсу.
   Генрихъ велѣлъ осѣдлать себѣ къ восьми часамъ утра небольшую беарнскую лошадь, которую онъ думалъ подарить баронессѣ де-Совъ, но сначала хотѣлъ попробовать самъ.
   Лошадь, хоть и маленькая, но очень горячая, трясла гривой и била копытами.
   Ночь была холодная, и тонкій слой льда покрывалъ землю.
   Генрихъ хотѣлъ перейти черезъ дворъ къ конюшнямъ, гдѣ стояла лошадь и ждалъ его конюхъ. Когда онъ проходилъ мимо солдата-швейцарца, стоявшаго на караулѣ около двери, тотъ отдалъ ему честь и сказалъ:
   -- Да хранитъ Господь его величество, короля Наваррскаго!
   Услыхавъ этотъ привѣтъ, беарнецъ вздрогнулъ: ему показался знакомымъ голосъ часового.
   Онъ обернулся и сдѣлалъ шагъ назадъ.
   -- Де-Муи!-- прошепталъ онъ.
   -- Да, ваше величество, де-Муи.
   -- Зачѣмъ вы здѣсь?
   -- Я хотѣлъ видѣть васъ.
   -- Что вамъ нужно отъ меня?
   -- Мнѣ нужно поговорить съ вашимъ величествомъ.
   -- Несчастный!-- сказалъ король, подходя къ нему.-- Развѣ ты не знаешь, что рискуешь своей головой?
   -- Да, и я все-таки здѣсь.
   Генрихъ слегка поблѣднѣлъ: опасность, которой подвергалъ себя пылкій молодой человѣкъ, грозила и ему самому. Тревожно оглядѣвшись кругомъ, онъ отступилъ во второй разъ -такъ же торопливо, какъ и въ первый.
   Онъ увидалъ у окна герцога Алансонскаго.
   Выраженіе лица Генриха и его обращеніе сразу измѣнились. Онъ взялъ мушкетъ изъ рукъ де-Муи, который, какъ мы говорили, стоялъ на часахъ, и сдѣлалъ видъ, что осматриваетъ оружіе.
   -- Де-Муи, -- сказалъ онъ, -- безъ сомнѣнія, только очень важная причина могла заставить тебя прійти сюда броситься самому въ волчью пасть?
   -- Совершенно вѣрно, ваше величество. Вотъ уже восемь дней, какъ я ищу случая увидать васъ. Наконецъ, вчера вечеромъ я узналъ, что ваше величество будете сегодня утромъ пробовать лошадь, и потому занялъ мѣсто часового въ Луврѣ.
   -- Но откуда же добылъ ты этотъ костюмъ?
   -- Караульный офицеръ -- протестантъ и мой пріятель.
   -- Вотъ твой мушкетъ -- оставайся здѣсь. За нами наблюдаютъ. Возвращаясь назадъ, я постараюсь поговорить съ тобою. Но если я буду молчать, не останавливай меня. Прощай.
   Де-Муи снова началъ ходить мѣрнымъ шагомъ взадъ и впередъ около двери, а Генрихъ подошелъ къ лошади.
   -- Что это за хорошенькая лошадка?-- спросилъ его изъ окна герцогъ Алансонскій.
   -- Я хочу попробовать ее сегодня утромъ,-- отвѣтилъ Генрихъ.
   -- Но вѣдь это не мужская лошадь.
   -- Она и предназначается для одной прекрасной дамы.
   -- Тсъ! Это нескромно съ вашей стороны, Генрихъ: вѣдь мы увидимъ эту прекрасную даму во время охоты. И если я не узнаю, чей вы рыцарь, то, по крайней мѣрѣ, хоть узнаю, чей вы оруженосецъ.
   -- Ну, нѣтъ, вы не узнаете этого, -- сказалъ съ своимъ напускнымъ добродушіемъ Генрихъ.-- Эта прекрасная дама нездорова и не поѣдетъ на охоту.
   И онъ вскочилъ на лошадь.
   -- Неужели?-- смѣясь, сказалъ герцогъ Алансонскій.-- Бѣдная баронесса де-Совъ.
   -- Франсуа, Франсуа! Вотъ вы -- такъ, дѣйствительно, нескромны!
   -- А что же такое съ прекрасной Шарлоттой?
   -- Навѣрное не знаю, -- отвѣтилъ Генрихъ, пуская лошадь въ галопъ и объѣзжая кругомъ двора.-- У нея, по словамъ Даріолы, сильная головная боль, какое-то онѣмѣніе во всемъ тѣлѣ и общая слабость.
   -- И ея болѣзнь помѣшаетъ вамъ ѣхать съ нами?
   -- Это почему?-- сказалъ Генрихъ.-- Вы знаете, что я до безумія люблю охоту и что ничто не можетъ заставить меня отказаться отъ этого удовольствія.
   -- А между тѣмъ вамъ придется отказаться отъ него на этотъ разъ, -- сказалъ герцогъ послѣ небольшой паузы, во время которой онъ говорилъ съ кѣмъ-то, находившимся въ глубинѣ комнаты и невидимымъ для Генриха.-- Его величество прислалъ мнѣ сказать, что охота не состоится.
   -- Это почему?!-- съ досадой воскликнулъ Генрихъ.
   -- Получились, какъ кажется, очень важныя письма отъ герцога Неверскаго и по этому поводу состоялось совѣщаніе, въ которомъ участвуютъ король, королева-мать и мой братъ, герцогъ Анжуйскій.
   "Ага!-- подумалъ Генрихъ.-- Ужъ нѣтъ ли какихъ новостей изъ Польши?"
   -- Въ такомъ случаѣ мнѣ не къ чему ѣздить здѣсь, рискуя сломать себѣ шею въ такую гололедицу. До свиданія.
   Подъѣхавъ къ де-Муи, Генрихъ остановилъ лошадь.
   -- Попроси кого-нибудь изъ товарищей замѣнить тебя, -- сказалъ онъ.-- Помоги конюху разсѣдлать лошадь, а потомъ отнеси сѣдло къ сѣдельному мастеру. Онъ не успѣлъ докончить на немъ вышивку къ нынѣшнему дню. Переговоривъ съ нимъ, ты зайдешь ко мнѣ, чтобы передать его отвѣтъ.
   Де-Муи поспѣшилъ исполнить приказаніе короля: онъ замѣтилъ, что герцогъ Алансонскій, у котораго, очевидно, явилось подозрѣніе, уже не было у окна.
   И, дѣйствительно, только что успѣлъ де-Муи выйти изъ калитки, какъ на дворъ вышелъ герцогъ Алансонскій.
   На часахъ стоялъ теперь уже настоящій швейцарецъ.
   Внимательно посмотрѣвъ на него, герцогъ обернулся къ Генриху.
   -- Вѣдь, кажется, не съ этимъ человѣкомъ говорили вы сію минуту, Генрихъ?-- спросилъ онъ.
   -- Да, не съ этимъ. Тотъ принадлежитъ къ моему штату и я помѣстилъ его въ швейцарскій караулъ. Онъ отправился исполнять порученіе, которое я далъ ему.
   -- А!-- сказалъ герцогъ, какъ бы удовлетворившись этимъ отвѣтомъ.-- Какъ здоровье Маргариты?
   -- Я сейчасъ иду къ ней.
   -- Развѣ вы не видали ее со вчерашняго дня?
   -- Я заходилъ къ ней вечеромъ, часовъ въ одиннадцать, но Гильона сказала мнѣ, что она очень устала и уже заснула.
   -- А теперь вы не застанете ее. Она вышла.
   -- Ахъ, да, я и забылъ, -- сказалъ Генрихъ.-- Она хотѣла отправиться въ монастырь ордена Благовѣщенія.
   Разговоръ не клеился. Генрихъ, повидимому, рѣшился только отвѣчать на вопросы.
   Итакъ, герцогъ Алансонскій и король Наваррскій разстались. Первый сказалъ, что идетъ узнать, какія извѣстія получены отъ герцога Неверскаго, а второй отправился къ себѣ.
   Не прошло послѣ этого и пяти минутъ, какъ кто-то постучался къ Генриху.
   -- Кто тамъ?-- спросилъ онъ..
   -- Ваше величество, -- отвѣтилъ де-Муи, -- я принесъ вамъ отвѣтъ сѣдельника.
   Генрихъ, видимо, взволнованный, впустилъ молодого человѣка и заперъ за нимъ дверь.
   -- Это вы, де-Муи!-- сказалъ онъ.-- А я надѣялся, что вы раздумаете.
   -- Я раздумываю уже три мѣсяца, ваше величество,-- отвѣтилъ де-Муи,-- и нахожу, что пришло время дѣйствовать.
   Генрихъ тревожно оглянулся.
   -- Не безпокойтесь, ваше величество, -- сказалъ де-Муи,-- мы одни и я не задержу васъ, потому что минуты дороги. Вамъ, государь, стоитъ сказать только слово и вы вернете намъ все, чего лишили насъ и нашу религію -- событія этого года. Будемъ говорить ясно, коротко и откровенно.
   -- Я слушаю, мой храбрый де-Муи!-- отвѣтилъ Генрихъ, видя, что невозможно избѣжать объясненія.
   -- Правда ли, что ваше величество отреклись отъ протестантской религіи?
   -- Правда, -- сказалъ Генрихъ.
   -- На словахъ только или на самомъ дѣлѣ?
   -- Мы не можемъ не благодарить Бога, если Онъ спасаетъ намъ жизнь, -- отвѣтилъ Генрихъ, стараясь избѣжать прямого отвѣта на вопросъ, какъ дѣлалъ всегда въ затруднительныхъ случаяхъ.-- А Богъ ясно выказалъ мнѣ Свое милосердіе, избавивъ меня отъ страшной опасности.
   -- Сознайтесь въ одномъ, государь.
   -- Въ чемъ?
   -- Въ томъ, что вы отреклись не по убѣжденію, а изъ расчета. Вы отреклись, чтобы король не лишилъ васъ жизни, а не потому, что Богъ спасъ васъ отъ смерти!
   -- Какова бы ни была причина моего обращенія, де-Муи,-- отвѣтилъ Генрихъ, -- я во всякомъ случаѣ католикъ,
   -- Да навсегда ли останетесь вы имъ? Не перейдете ли вы снова въ протестантство, когда для васъ явится возможность, не опасаясь за жизнь, дѣйствовать вполнѣ свободно и такъ, какъ велитъ вамъ совѣсть? Знайте же, что такая возможность представляется вамъ въ настоящую минуту. Въ Ла-Рошели возстаніе; Руссильонъ и Беарнъ ждутъ только одного слова, чтобы начать дѣйствовать; въ Гіеннѣ всѣ желаютъ войны. Скажите мнѣ, что вы сдѣлались католикомъ по принужденію и я ручаюсь за будущее.
   -- Человѣка моего происхожденія не принуждаютъ: то, что я сдѣлалъ, было сдѣлано мною добровольно.
   -- Но, ваше величество, -- воскликнулъ молодой человѣкъ, сердце котораго сжалось отъ совершенно неожиданнаго для него сопротивленія Генриха.-- Значитъ, вы не думаете о томъ, что, поступая такъ, вы покидаете насъ... измѣняете намъ!
   Генрихъ остался невозмутимъ.
   -- Да, вы измѣняете намъ, ваше величество, -- продолжалъ де-Муи.-- Вѣдь многіе изъ насъ пріѣхали сюда, рискуя своей жизнью, чтобы спасти вашу честь и вернуть вамъ свободу. Мы приготовили все, чтобы дать вамъ престолъ, слышите вы это? У васъ будетъ не только свобода, но и власть и тронъ по вашему, выбору. Черезъ два мѣсяца вы сами рѣшите, какимъ королемъ вамъ быть: Французскимъ или Наваррскимъ.
   -- Де-Муи, -- сказалъ Генрихъ, глаза котораго блеснули при послѣднихъ словахъ молодого человѣка, -- я нахожусь въ полной безопасности, я католикъ, мужъ Маргариты, братъ короля Карла, зять Екатерины. Положеніе, которое я занялъ благодаря этимъ родственнымъ отношеніямъ, даетъ мнѣ права, но вмѣстѣ съ тѣмъ налагаетъ на меня и извѣстныя обязанности.
   -- Чему же вѣрить, государь?-- спросилъ де-Муи.-- Говорятъ, что вашъ бракъ фиктивный, что сердце ваше свободно, что ненависть королевы Екатерины...
   -- Ложь! Все это ложь!-- быстро прервалъ его беарнецъ.-- Васъ безстыдно обманули^ любезный другъ. На самомъ дѣлѣ Маргарита;-- моя любимая жена, Екатерина -- моя мать, а королю Карлу IX принадлежитъ и мое сердце и моя жизнь.
   Де-Муи вздрогнулъ, и улыбка, почти презрительная, промелькнула у него на губахъ.
   -- Итакъ, государь, -- сказалъ онъ, уныло опустивъ руки и пристально смотря на беарнца, какъ бы стараясь заглянуть ему въ душу.-- Итакъ, вотъ какой отвѣтъ принесу я моимъ братьямъ. Я скажу имъ, что король Наваррскій протягиваетъ свою руку и отдаетъ свое сердце убійцамъ гугенотовъ, я скажу имъ, что онъ сблизился съ королевой-матерью...
   -- Любезный де-Муи, -- сказалъ Генрихъ,-- сейчасъ кончится королевскій совѣтъ и мнѣ нужно итти къ королю. Я хочу узнать, какія причины заставили его отложить назначенную на сегодня охоту. Прощайте. Послѣдуйте моему примѣру, любезный другъ: перестаньте заниматься политикой, обратитесь къ королю и перейдите въ католичество.
   И Генрихъ проводилъ или, вѣрнѣе, оттѣснилъ къ выходной двери своего собесѣдника, изумленіе котораго перешло въ ярость.
   Затворивъ дверь, де-Муи не могъ удержаться, чтобы не сорвать на чемъ-нибудь сердце. Скомкавъ свою шляпу, онъ бросилъ ее объ полъ и сталъ топтать ногами, какъ топчетъ быкъ плащъ матадора.
   -- Чортъ возьми!-- воскликнулъ онъ.-- Какой жалкій король! Мнѣ, право же, хочется дать себя убить здѣсь, чтобы опозорить его и запятнать навѣкъ моей кровью.
   -- Тише, г. де-Муи!-- послышался какой-то голосъ изъ полуотворенной двери.-- Тише! Васъ можетъ услыхать еще кто-нибудь, кромѣ меня.
   Де-Муи быстро обернулся и увидалъ закутаннаго въ плащъ герцога Алансонскаго, который высунулъ свое блѣдное лицо въ коридоръ, чтобы убѣдиться, что за исключеніемъ его самого и де-Муи тамъ нѣтъ никого.
   -- Герцогъ Алансонскій!-- воскликнулъ де-Муи.-- Я погибъ!
   -- Напротивъ, -- прошепталъ герцогъ,-- вы, можетъ-быть, нашли то, чего искали. И вотъ вамъ доказательство: я не хочу, чтобы вы исполнили свое намѣреніе и дали убить себя здѣсь. Къ чему проливать вамъ свою кровь около двери короля Наваррскаго? Вы найдете для нея лучшее употребленіе...
   Съ этими словами герцогъ распахнулъ дверь, которую до сихъ поръ держалъ полуотворенной.
   -- Въ этой комнатѣ живутъ два дворянина, принадлежащіе къ моей свитѣ, -- сказалъ онъ.-- Никто не помѣшаетъ намъ здѣсь, и мы можемъ говорить свободно. Не угодно ли вамъ войти?
   -- Иду, ваше высочество, -- отвѣтилъ пораженный изумленіемъ заговорщикъ.
   И онъ вошелъ въ комнату, дверь которой герцогъ заперъ такъ же быстро, какъ раньше король Наваррскій запиралъ свою.
   Де-Муи былъ страшно раздраженъ; онъ не помнилъ себя отъ гнѣва и готовъ былъ проклинай всѣхъ и все. Но мало-помалу холодный и пристальный взглядъ юнаго герцога Франсуа, произвелъ на гугенотскаго капитана такое же отрезвляющее дѣйствіе, какое производитъ на пьянаго ледяная вода.
   -- Если не ошибаюсь, -- сказалъ онъ, -- ваше высочество желаетъ говорить со мной?
   -- Да, г. де-Муи, -- отвѣтилъ Франсуа.-- Несмотря на ваше переодѣванье, лицо ваше показалось мнѣ знакомымъ, а когда, вы отдали честь моему брату Генриху, я узналъ васъ... Итакъ, вы недовольны королемъ Наваррскимъ?
   -- Ваше высочество!
   -- Полно, полно! Говорите со мной откровенно. Я вамъ другъ, хоть вы, можетъ-быть, и не подозрѣваете этого.
   -- Я не знаю, что сказать. То, что я говорилъ королю Наваррскому, касается интересовъ, чуждыхъ вашему высочеству. Къ тому же, -- прибавилъ де-Муи тономъ, который старался сдѣлать равнодушнымъ, -- дѣло шло о пустякахъ.
   -- И вы изъ-за этихъ пустяковъ рѣшились прійти въ Лувръ, рискуя своей головой, которая оцѣнена на вѣсъ золота. Вѣдь всѣмъ извѣстно, что король Наваррскій, принцъ Кондэ и вы -- три главныхъ вождя гугенотовъ.
   -- Если вы думаете это, ваше величество, поступите со мной такъ, какъ слѣдуетъ поступить брату короля Карла и сыну королевы Екатерины.
   -- Съ какой же стати хотите вы, чтобы я поступилъ такъ? Вѣдь я говорилъ вамъ, что я вамъ другъ. Скажите мнѣ правду.
   -- Ваше высочество, клянусь вамъ...
   -- Не клянитесь; протестантская религія запрещаетъ клятвы, а тѣмъ болѣе ложныя.
   Де-Муи нахмурилъ брови.
   -- Увѣряю васъ, что я знаю все, -- сказалъ герцогъ.
   Де-Муи продолжалъ молчать.
   -- Вы сомнѣваетесь?-- ласково, но настойчиво спросилъ Франсуа.-- Ну, что жъ, придется убѣдить васъ въ этомъ, любезный де-Муи. Увидите сами, ошибаюсь ли я. Предлагали вы нѣсколько минутъ тому назадъ моему зятю Генриху помощь вашу и вашихъ единовѣрцевъ, чтобы утвердить его на престолѣ королевства Наваррскаго?
   Де-Муи съ испугомъ смотрѣлъ на герцога.
   -- И онъ самымъ рѣшительнымъ образомъ отвергъ ваше предложеніе -- да?
   Де-Муи продолжалъ стоять молча, остолбенѣвъ отъ изумленія.
   -- Не напомнили вы ему тогда о вашей старинной дружбѣ и одинаковой религіи? Не соблазняли ли вы, наконецъ, короля Наваррскаго надеждой, такой блестящей, что онъ былъ ослѣпленъ -- надеждой получить корону Франціи? Ну, что, вѣрно ли я говорю? Это ли предлагали вы беарнцу?
   -- Ваше высочество!-- воскликнулъ де-Муи.-- Это такъ вѣрно, что я въ эту минуту спрашиваю себя, не сказать ли мнѣ вашему королевскому высочеству, что вы солгали? Не выйти ли намъ на поединокъ, чтобы смерть уничтожила возможность разглашенія этой ужасной тайны?
   -- Потише, потише, успокойтесь, мой храбрый де-Муи!-- сказалъ герцогъ Алансонскій, не измѣнившись въ лицѣ и не сдѣлавъ ни малѣйшаго движенія при такой угрозѣ.-- Тайна сохранится лучше, если мы оба останемся живы, чѣмъ если одинъ изъ насъ умретъ. Выслушайте меня и оставьте въ покоѣ эфесъ вашей шпаги. Повторяю вамъ въ третій разъ, что я вамъ другъ. Отвѣчайте же мнѣ, какъ другу. Отказался король Наваррскій отъ всего, что вы предлагали ему -- вѣдь такъ?
   -- Да, ваше высочество. Я могу сознаться въ этомъ, такъ какъ это сознаніе не компрометируетъ никого, кромѣ меня.
   -- Кричали вы, выйдя отъ него и топча ногами свою шляпу, что онъ жалкій король, недостойный быть вашимъ главою?
   -- Это правда, ваше высочество. Я, дѣйствительно, говорилъ это.
   -- И вы все еще придерживаетесь этого мнѣнія?
   -- Больше, чѣмъ когда-либо, ваше высочество.
   -- Въ такомъ случаѣ скажите мнѣ вотъ что, де-Муи: находите ли вы меня, третьяго сына Генриха II и французскаго принца, достойнымъ предводителемъ для вашихъ солдатъ? И считаете ли меня настолько честнымъ, чтобы положиться на мое слово?
   -- Вы, ваше величество!-- воскликнулъ де-Муи.-- Вы... глава гугенотовъ!
   -- А почему же нѣтъ? Теперь время обращеній, какъ вамъ извѣстно. Генрихъ сдѣлался католикомъ, а я могу сдѣлаться протестантомъ.
   -- Да, конечно, ваше высочество. Я жду, чтобы вы объяснили мнѣ...
   -- Все это очень просто. Я объясню вамъ въ двухъ словахъ политику, какой придерживаются всѣ. Мой братъ Карлъ убиваетъ гугенотовъ, чтобы ему было свободнѣе царствовать. Мой братъ Анжуйскій позволяетъ убивать ихъ, потому что онъ наслѣдникъ моего брата Карла, который, какъ вы знаете, часто хвораетъ. Ну, а я -- я дѣло другое. Мнѣ никогда не придется быть королемъ Франціи, такъ какъ у меня есть два старшихъ брата. Кромѣ того, ненависть моей матери и моихъ братьевъ отдаляетъ меня отъ трона еще больше, чѣмъ законъ природы. Я не могу разсчитывать йи на что -- ни на семью, ни на славу, ни на тронъ. А между тѣмъ у меня такое же благородное сердце, какъ у моихъ старшихъ братьевъ. И вотъ, не имѣя никакихъ надеждъ во Франціи, которую они обагряютъ кровью, я рѣшилъ добыть себѣ корону своей шпагой. Слушайте, что я хочу сдѣлать, де-Муи. Я хочу быть королемъ Наваррскимъ не по праву рожденія, а по избранію. И, замѣтьте, что на это не можетъ быть никакихъ возраженій съ націей стороны. Я не узурпаторъ, такъ какъ мой братъ Генрихъ отказывается отъ вашихъ предложеній и открыто признаетъ, что королевство Наваррское -- не что иное, какъ мечта. Генрихъ не можетъ дать вамъ ничего; я даю вамъ имя и шпагу. Франсуа Алансонскій, принцъ французскаго королевскаго дома, сумѣетъ защитить своихъ товарищей или своихъ сообщниковъ -- называйте, какъ хотите. Ну, что же скажете вы на мое предложеніе, де-Муи?
   -- Оно поразило меня, ваше высочество.
   -- Много препятствій придется намъ побѣдить, де-Муи. Не будьте же съ самаго начала такъ требовательны къ сыну и брату короля, который самъ пришелъ къ вамъ.
   -- Ваше высочество, я, конечно, согласился бы, не задумываясь ни на минуту, если бы это зависѣло отъ меня одного. Но у насъ есть совѣтъ и, какъ ни блестяще ваше предложеніе, а, можетъ-быть, именно поэтому вожди партіи не согласятся принять его безъ извѣстныхъ условій.
   -- Это дѣло другое и вашъ отвѣтъ доказываетъ, что вы человѣкъ честный и осторожный. По тому, какъ я говорилъ съ вами, вы тоже можете судить о моей честности. Относитесь же ко мнѣ, какъ къ человѣку, котораго уважаете, а не какъ къ принцу, которому льстятъ. Скажите, есть у меня надежда на успѣхъ?
   -- Если ваше высочество желаете знать мое мнѣніе, то завѣряю васъ честью, что вы можете вполнѣ разсчитывать на успѣхъ послѣ того, какъ король Наваррскій отвергъ мое предложеніе. Но повторяю еще разъ, что мнѣ необходимо переговорить съ нашими главными вождями.
   -- Такъ переговорите съ ними,-- сказалъ герцогъ Алансонскій.-- Когда же дадите вы мнѣ отвѣтъ?
   Де-Муи молча взглянулъ на принца; потомъ, повидимому, принявъ какое-то рѣшеніе, онъ сказалъ:
   -- Протяните мнѣ руку, ваше высочество. Она должна коснуться моей; тогда я буду увѣренъ, что тутъ нѣтъ измѣны.
   Принцъ не только исполнилъ желаніе де-Муи, но и крѣпко пожалъ ему руку.
   -- Ну, теперь я спокоенъ, ваше высочество, -- сказалъ де-Муи.-- Если намъ измѣнятъ, я объявлю, что вы тутъ ни при чемъ. Безъ этого вы были бы обезчещены.
   -- Зачѣмъ говорите вы мнѣ все это, де-Муи, не сказавъ сначала, когда дадите мнѣ отвѣтъ на мое предложеніе?
   -- Если бы я сказалъ вамъ это, вы вмѣстѣ съ тѣмъ узнали бы, гдѣ находятся вожди.
   Говоря это, де-Муи пристально посмотрѣлъ въ живые глаза герцога.
   -- Полно, полно, -- сказалъ Франсуа, -- вы, какъ я вижу, все еще сомнѣваетесь, де-Муи. Но я, конечно, и не могу разсчитывать, чтобы вы довѣрились мнѣ вполнѣ съ самаго начала. Позднѣе вы узнаете меня лучше. Связью между нами послужатъ наши общіе интересы, и тогда вы перестанете подозрѣвать меня. Итакъ, я получу отвѣтъ сегодня вечеромъ?
   -- Да, ваше высочество, сегодня вечеромъ, такъ какъ намъ нельзя терять времени. Гдѣ же увижусь я съ вами?
   -- Здѣсь, въ Луврѣ, въ этой самой комнатѣ.
   -- Но вѣдь въ этой комнатѣ живутъ, -- сказалъ де-Муи, показывая глазами на двѣ кровати, стоявшія одна противъ другой.
   -- Да, въ ней живутъ двое моихъ придворныхъ.
   -- Мнѣ кажется, ваше высочество, что съ моей стороны было бы неблагоразумно возвращаться въ Лувръ.
   -- Почему это?
   -- Потому что если вы узнали меня, то и другіе могутъ узнать меня. Но я все-таки готовъ прійти въ Лувръ, если вы исполните мою просьбу.
   -- Какую?
   -- Дайте мнѣ пропускъ.
   -- Де-Муи, -- сказалъ герцогъ Алансонскій, -- если у васъ найдутъ мой пропускъ, это не спасетъ васъ, а меня погубитъ. Я могу сдѣлать что-нибудь для васъ лишь при одномъ условіи -- чтобы въ глазахъ всѣхъ мы были совершенно посторонними, незнакомыми людьми. Если о нашихъ сношеніяхъ узнаютъ мои братья или моя мать, это будетъ стоить мнѣ жизни. Мой собственный интересъ требуетъ, чтобы я защищалъ васъ. Свободный въ своей сферѣ дѣятельности, сильный, пока остаюсь неразгаданнымъ, я могу поручиться вамъ за все, не забывайте этого. Соберитесь еще разъ съ мужествомъ, положитесь на мое слово, какъ полагались на слово короля Наваррскаго, и приходите сегодня вечеромъ въ Лувръ.
   -- Но какъ же я приду сюда? Я не могу войти въ Лувръ въ такомъ костюмѣ. Онъ былъ хорошъ для передней или двери. А если я надѣну свое платье, будетъ еще хуже, такъ какъ меня сейчасъ же узнаютъ.
   -- Погодите немного... Я думаю... да, это такъ!
   Герцогъ осматривался кругомъ комнаты, и глаза его остановились на роскошномъ костюмѣ ла-Моля, лежавшемъ на постели и состоявшемъ, какъ мы знаемъ, изъ великолѣпнаго вишневаго плаща съ золотымъ шитьемъ, шапочки съ бѣлымъ перомъ, украшенной лентой съ вышитыми на ней золотыми и серебряными маргаритками, и изъ бѣлаго атласнаго камзола, вышитаго золотомъ.
   -- Видите вы этотъ плащъ, это перо и этотъ камзолъ?-- сказалъ герцогъ.-- Это платье графа де-ла-Моля, одного изъ моихъ придворныхъ, большого щеголя. Костюмъ его произвелъ фуроръ при дворѣ, и ла-Моля узнаютъ за сто шаговъ, когда онъ надѣваетъ его. Я дамъ вамъ адресъ портного, у котораго онъ купилъ платье. Заплатите портному двойную цѣну, и у васъ будетъ къ вечеру совершенно такой же костюмъ.
   Только что успѣлъ герцогъ Алансонскій сказать это, какъ въ коридорѣ послышались шаги и ключъ повернулся въ замкѣ.
   -- Эй, кто тамъ?-- спросилъ герцогъ, бросившись къ двери и запирая ее на задвижку.
   -- Чортъ возьми!-- воскликнулъ голосъ за дверью.-- Странный вопросъ! А вы кто такой? Вотъ забавно! Я прихожу къ себѣ, а меня спрашиваютъ: "Кто тамъ?"
   -- Это вы, графъ де-ла-Моль?
   -- Конечно, я. А вы кто?
   Въ то время, какъ ла-Моль удивлялся, что комната его занята, и спрашивалъ себя, какой еще новый сожитель будетъ у него, герцогъ Алансонскій обернулся, держа одной рукой задвижку, а другую приложивъ къ замку.
   -- Знаете вы графа де-ла-Моля?-- спросилъ онъ у де-Муи.
   -- Нѣтъ, ваше высочество.
   -- А онъ знаетъ васъ?
   -- Не думаю.
   -- Ну, значитъ все хорошо. Впрочемъ, вамъ все-таки лучше отвернуться и сдѣлать видъ, какъ будто вы смотрите въ окно.
   Де-Муи молча повиновался. Теперь было не до разговоровъ, такъ какъ ла-Моль начиналъ терять терпѣніе и изо всей силы колотилъ въ дверь.
   Герцогъ Алансонскій бросилъ еще одинъ взглядъ на де-Муи и, видя, что тотъ повернулся спиной, отворилъ дверь.
   -- Ваше высочество!-- съ изумленіемъ воскликнулъ ла-Моль, отступая.-- Извините, ради-Бога, извините меня, ваше высочество!
   -- Ничего, ничего. Мнѣ понадобилась ваша комната, чтобы принять одного человѣка.
   -- Сдѣлайте одолженіе, ваше высочество. Позвольте мнѣ только взять мою шляпу и плащъ, которые лежатъ на постели. Сегодня, рано утромъ на меня напали грабители на Гревской площади и я потерялъ шляпу и плащъ.
   -- Дѣйствительно, графъ, вашъ костюмъ порядочно пострадалъ, -- съ улыбкой сказалъ Франсуа.-- Вамъ, должно-быть, пришлось имѣть дѣло съ ловкими молодцами!
   И герцогъ Алансонскій самъ передалъ ла-Молю его плащъ и шляпу. Молодой человѣкъ поклонился и вышелъ въ переднюю, нисколько не интересуясь тѣмъ, что дѣлаетъ герцогъ въ его комнатѣ.
   Де-Муи приблизился къ герцогу, и оба они стали прислушиваться, когда ла-Моль уйдетъ. Но онъ вскорѣ подошелъ къ двери и такимъ образомъ самъ вывелъ ихъ изъ затрудненія.
   -- Извините, ваше высочество, -- сказалъ онъ.-- Не попадался вамъ на дорогѣ графъ де-Кокбнна?
   -- Нѣтъ. А между тѣмъ онъ дежурный сегодня утромъ.
   -- Такъ его, должно-быть, зарѣзали,-- пробормоталъ ла-Моль и, выйдя въ коридоръ, ушелъ.
   Герцогъ прислушивался нѣсколько времени къ его удаляющимся шагамъ, а потомъ отворилъ дверь и сказалъ де-Муи:
   -- Посмотрите на ла-Моля повнимательнѣе и постарайтесь перенять его граціозную походку.
   -- Я сдѣлаю все, что могу,-- отвѣтилъ де-Муи.
   -- Помните же,-- сказалъ герцогъ,-- я буду ждать васъ около полуночи въ этомъ коридорѣ. Если комната ла-Моля и Коконна будетъ свободна, я приму васъ въ ней; если же она будетъ занята, мы найдемъ другую.
   -- Хорошо, ваше высочество.
   -- Ахъ, кстати, де-Муи. Во время ходьбы размахивайте посильнѣе правой рукой; это привычка ла-Моля.
   

XXIV.
Улица Тизонъ и улица Клошъ Персе.

   Ла-Моль торопливо, чуть не бѣгомъ, вышелъ изъ Лувра и отправился разыскивать пропавшаго Коконна.
   Прежде всего онъ пошелъ на улицу Арбръ-Секъ, въ гостиницу ла-Гюрьера.
   Но пьемонтца не оказалось тамъ. Ла-Гюрьеръ не забылъ о принятомъ на себя обязательствѣ и довольно любезно предложилъ ла-Молю позавтракать. Молодой человѣкъ, несмотря на свое безпокойство, позавтракалъ съ большимъ аппетитомъ.
   Утоливъ голодъ, онъ снова отправился на поиски. Дойдя до Гревской набережной, ла-Моль узналъ то мѣсто, гдѣ, какъ онъ говорилъ герцогу Алансонскому, на него напали грабители.
   На полѣ битвы ла-Моль увидалъ валявшійся обрывокъ пера отъ своей шляпы. Въ то время, какъ онъ грустно глядѣлъ на него, послышались тяжелые шаги и грубый голосъ крикнулъ, чтобы онъ далъ дорогу. Ла-Моль поднялъ голову и увидалъ носилки, впереди которыхъ шли два пажа, а сзади -- оруженосецъ.
   Носилки эти показались ему знакомыми и онъ поспѣшилъ посторониться. Молодой человѣкъ не ошибся.
   -- Графъ де-ла-Моль, -- послышался изъ носилокъ мягкій голосъ, и бѣлая, нѣжная, какъ атласъ, ручка раздвинула занавѣски.
   -- Да, это я, ваше величество,-- сказалъ съ низкимъ поклономъ ла-Моль.
   -- У васъ въ рукѣ перо, -- продолжала дама.-- Ужъ не влюблены ли вы, графъ, и не отыскиваете ли потерянные слѣды?
   -- Да, ваше величество, я, дѣйствительно, влюбленъ -- влюбленъ до безумія. Но въ настоящую минуту я нашелъ мои собственные слѣды, хоть искалъ и не ихъ. Смѣю спросить о здоровьѣ вашего величества?
   -- Я совершенно здорова, графъ. Никогда въ жизни, кажется, не чувствовала я себя такъ хорошо. Должно-быть, это происходитъ оттого, что я провела ночь въ полномъ одиночествѣ, въ тихомъ монастырѣ.
   -- Въ монастырѣ?-- спросилъ ла-Моль, какъ-то странно взглянувъ на Маргариту.
   -- Да, что же тутъ удивительнаго?
   -- А не будетъ нескромностью съ моей стороны спросить: въ какомъ?
   -- Это не тайна: въ монастырѣ ордена Благовѣщенія. А вы что дѣлаете здѣсь и почему у васъ такой встревоженный видъ?
   -- Я тоже провелъ ночь въ уединеніи, ваше величество, и поблизости отъ того же самаго монастыря. Теперь я ищу друга, который куда-то пропалъ, и, разыскивая его, я нашелъ это перо.
   -- Его перо? Вы пугаете меня! Это опасное мѣсто.
   -- Успокойтесь, ваше величество, это мое перо. Я потерялъ его на этомъ мѣстѣ около пяти часовъ утра, спасаясь Отъ четырехъ грабителей, которымъ, насколько я понялъ, очень хотѣлось зарѣзать меня.
   Маргарита чуть не вскрикнула отъ ужаса.
   -- Какъ же это случилось?-- спросила она.-- Разскажите мнѣ.
   -- Очень просто, ваше величество. Было, какъ я уже имѣлъ честь докладывать вамъ, около пяти часовъ утра...
   -- И въ пять часовъ утра вы уже вышли изъ дому?--
   -- Прошу извиненія, ваше величество, -- отвѣтилъ ла-Моль,-- я еще не возвращался домой.
   -- Однако, графъ! Возвращаться домой въ пять чаоовъ -- это ужъ слишкомъ поздно, -- сказала Маргарита съ насмѣшливой улыбкой, которую ла-Моль нашелъ очаровательной.-- Васъ постигло вполнѣ заслуженное наказаніе.
   -- Я и не жалуюсь, ваше величество, -- сказалъ, почтительно поклонившись, ла-Моль.-- Если бы меня зарѣзали, я и тогда считалъ бы себя во сто разъ счастливѣе, чѣмъ заслуживаю. Итакъ, я возвращался черезчуръ поздно или черезчуръ рано, какъ вамъ будетъ угодно, изъ того благословеннаго дома, гдѣ провелъ въ полномъ одиночествѣ ночь. Вдругъ изъ-за угла выскочили четыре грабителя и бросились за мною, угрожая мнѣ чѣмъ-то въ родѣ необыкновенно длинныхъ сѣчекъ. И мнѣ пришлось спасаться бѣгствомъ, потому что я забылъ взять свою шпагу.
   -- А, понимаю, -- съ самымъ наивнымъ видомъ сказала Маргарита.-- Вы, должно-быть, вернулись за шпагой въ тотъ домъ, гдѣ ночевали?
   Ла-Моль пристально взглянулъ на нее, какъ будто какое-то сомнѣніе возникло у него въ умѣ.
   -- Я бы вернулся туда и очень охотно, -- отвѣтилъ онъ,-- такъ какъ у моей шпаги замѣчательный клинокъ, но я не знаю, гдѣ этотъ домъ.
   -- Какъ?-- воскликнула Маргарита, -- вы не знаете, гдѣ домъ, въ которомъ провели ночь?
   -- Не знаю, ваше величество.
   -- Какъ странно! Да вѣдь это настоящій романъ.
   -- Да, ваше величество, мое приключеніе, дѣйствительно, очень похоже на романъ.
   -- Разскажите мнѣ его.
   -- Ваше величество приказываете мнѣ?
   -- Да, если нужно мое приказаніе.
   -- Я повинуюсь. Вчера вечеромъ, разставшись съ двумя очаровательными женщинами, съ которыми я и Коконна провели вечеръ на улицѣ Сенъ-Мишель, мы отправились ужинать къ ла-Гюрьеру...
   -- Что это за ла-Гюрьеръ?
   -- Метръ ла-Гюрьеръ, -- отвѣтилъ ла-Моль, снова съ нѣкоторымъ недоумѣніемъ взглянувъ на Маргариту.-- Метръ ла-Гюрьеръ -- хозяинъ гостиницы "Прекрасная Звѣзда", которая находится на улицѣ Арбръ-Секъ.
   -- Хорошо... Итакъ, вы ужинали у ла-Гюрьера съ вашимъ другомъ Коконна?
   -- Да, ваше величество, съ Коконна, какъ вдругъ вошелъ какой-то человѣкъ и попалъ намъ по запискѣ.
   -- Одинаковаго содержанія?
   -- Совершенно одинаковаго. Всего нѣсколько словъ: "Васъ ждутъ на улицѣ Сентъ-Антуанъ, противъ улицы Жуи".
   А подписи не было?
   -- Нѣтъ. Вмѣсто подписи стояли три чудныхъ слова, трижды обѣщавшіе одно и то же, то-есть, тройное блаженство.
   -- Какія же это слова?
   -- Eros, Cupido, Amor.
   -- Это, дѣйствительно, прекрасныя слова. И сдержали они то, что обѣщали?
   -- О, больше -- во сто разъ больше!-- восторженно воскликнулъ ла-Моль.
   -- Продолжайте. Мнѣ интересно знать, что случилось съ вами на улицѣ Сентъ-Антуанъ, противъ улицы Жуи.
   -- Насъ ждали тамъ двѣ дуэньи съ носовыми платками въ рукахъ. Онѣ потребовали, чтобы мы дали завязать себѣ глаза. Ваше величество, понимаете, конечно, что мы не возражали противъ этого и смѣло подставили головы. Моя путеводительница повела меня налѣво, путеводительница моего друга повернула съ нимъ направо и мы разстались.-- Не знаю, куда привели моего друга... можетъ-быть, въ адъ. Но я... я попалъ въ рай.
   -- Изъ котораго васъ изгнали за излишнее любопытство?
   -- Совершенно вѣрно, ваше величество, вы необыкновенно хорошо угадываете. Я съ нетерпѣніемъ ждалъ разсвѣта, чтобы узнать, гдѣ я, но въ половинѣ пятаго вошла та же самая дуэнья и, снова завязавъ мнѣ глаза, вывела меня изъ дома. Пройдя со мной шаговъ сто, она взяла съ меня слово не снимать повязки до тѣхъ поръ, пока я не сосчитаю до пятидесяти, и ушла. Я счелъ до пятидесяти и, снявъ повязку, увидалъ, что стою на улицѣ Сентъ-Антуанъ, противъ улицы Жуи.
   -- И тогда?
   -- И тогда, ваше величество, я чувствовалъ себя такимъ счастливымъ, что не обратилъ никакого вниманія на четверыхъ напавшихъ на меня негодяевъ, отъ которыхъ едва могъ отдѣлаться. А теперь, когда я нашелъ здѣсь обрывокъ моего пера, сердце мое задрожало отъ радости. Я поднялъ перо, обѣщая себѣ всегда хранить его, какъ воспоминаніе объ этой блаженной ночи. Только одно отравляетъ мое счастье -- я не знаю, что сталось съ моимъ другомъ.
   -- Значитъ, вашъ другъ не вернулся въ Лувръ?
   -- Нѣтъ, ваше величество.
   Говоря это, ла-Моль съ недоумѣніемъ развелъ руками. При этомъ плащъ его распахнулся, и Маргарита увидала, что камзолъ ла-Моля во многихъ мѣстахъ изрѣзанъ и оттуда выглядываетъ подкладка.
   -- Господи, въ какомъ видѣ вашъ камзолъ!-- воскликнула она.
   -- Да, ваше величество, -- сказалъ ла-Моль, не имѣвшій ничего противъ того, чтобы ему поставили въ заслугу опасность, которой онъ подвергался.-- Видите, видите!
   -- Почему же не перемѣнили вы камзола, если были въ Луврѣ?
   -- Потому что моя комната была занята.
   -- Кто же былъ въ ней?
   -- Его высочество.
   -- Тсъ!-- прошептала Маргарита.
   Ла-Моль замолчалъ.
   -- Кто сопровождаетъ мои носилки?-- спросила она его по-латыни.
   -- Два пажа и оруженосецъ, -- отвѣтилъ онъ на томъ же языкѣ.
   -- Хорошо, это варвары. Скажите мнѣ, ла-Моль, кого нашли вы у себя въ комнатѣ?
   -- Герцога Франсуа.
   -- Что же онъ дѣлалъ?
   -- Не знаю.
   -- А съ кѣмъ онъ былъ?
   -- Съ какимъ-то незнакомцемъ.
   -- Странно. Значитъ, вы такъ и не нашли Коконна?-- спросила Маргарита уже по-французски.
   -- Не нашелъ и потому, какъ я уже докладывалъ вашему величеству, я сильно безпокоюсь.
   -- Ну, что же, -- со вздохомъ сказала Маргарита, -- я не хочу задерживать васъ дольше и отвлекать отъ поисковъ. Но мнѣ кажется, сама не знаю почему, что вашъ другъ скоро найдется и безъ этого. Впрочемъ, все равно, идите.
   Носилки продолжали свой путь, а ла-Моль, желая довести свое изслѣдованіе до конца, прошелъ на улицу Сентъ-Антуанъ.
   Напротивъ улицы Жуи онъ остановился.
   Наканунѣ на этомъ самомъ мѣстѣ двѣ дуэньи завязали глаза ему и Коконна. Онъ повернулъ направо и сосчиталъ двадцати шаговъ, повторилъ то же самое и очутился около дома или, вѣрнѣе, около стѣны, за которой стоялъ домъ. Посреди стѣны была дверь съ навѣсомъ и бойницами, утыканная большими гвоздями.
   Домъ находился на маленькой, узкой улицѣ Клошъ-Персе, которая идетъ отъ улицы Сентъ-Антуанъ и выходитъ на улицу Руа-де-Сисиль.
   -- Чортъ возьми!-- воскликнулъ ла-Моль.-- Это тотъ самый домъ... я готовъ поклясться въ этомъ... Когда я входилъ, мнѣ подъ руку попались гвозди, а потомъ я сошелъ съ двухъ ступенекъ. Человѣкъ, который кричалъ: "Помогите!" и котораго потомъ убили въ улицѣ Руа-де-Сисиль, пробѣжалъ здѣсь въ ту самую минуту, какъ я поставилъ ногу на первую ступеньку. Посмотримъ!
   Ла-Моль подошелъ къ двери и постучался.
   Дверь отворилась, и оттуда выглянулъ усатый привратникъ.
   -- Was ist das?-- спросилъ онъ.
   "Ага, это, какъ кажется, швейцарецъ", подумалъ ла-Моль и сказалъ самымъ любезнымъ тономъ:
   -- Я хотѣлъ бы получить мою шпагу, которую я оставилъ въ этомъ домѣ, гдѣ ночевалъ.
   -- Ich verstehe nicht, -- сказалъ привратникъ.
   -- Мою шпагу...
   -- Ich verstehe nicht.
   -- Которую я оставилъ....Мою шпагу, которую я оставилъ...
   -- Gehe zum Teufel!
   И привратникъ захлопнулъ у него подъ носомъ дверь.
   -- Чортъ возьми!-- воскликнулъ ла-Моль Если бы у меня
   была моя шпага, я съ удовольствіемъ проткнулъ бы этого негодяя!
   Онъ пошелъ дальше, до улицы Руа-де-Сисиль, свернулъ направо, сдѣлалъ около пятидесяти шаговъ, снова повернулъ направо и очутился въ маленькой улицѣ Тизонъ, параллельной Клошь-Персе и необыкновенно похожей на нее. Но мало того: не прошелъ онъ и тридцати шаговъ, какъ увидалъ стѣну, а въ ней дверь съ навѣсомъ и бойницами, утыканную большими гвоздями, и двѣ ступеньки, которыя вели къ ней. Казалось, какъ будто улица Клошь-Персе повернулась, чтобы еще разъ посмотрѣть на ла-Моля.
   Тогда ему пришло въ голову, что онъ могъ ошибиться и принять поворотъ направо за поворотъ налѣво. А потому онъ постучался и въ эту дверь, съ намѣреніемъ предъявить такое же требованіе. Но на этотъ разъ, какъ онъ ни стучалъ, ему даже не отворили.
   Ла-Моль прошелся еще нѣсколько разъ отъ одной продѣланной въ стѣнѣ двери къ другой и пришелъ къ весьма естественному заключенію, что у дома два выхода: на улицу Клошь-Персе и на улицу Тизонъ. Но такое заключеніе, несмотря на всю свою логичность, не могло ни возвратить ему "го шпаги, ни дать свѣдѣнія объ его исчезнувшемъ другъ.
   На минуту ла-Молю пришла въ голову мысль купить новую шпагу и зарѣзать негодяя привратника, который упрямился и хотѣлъ говорить только по-нѣмецки; но онъ тотчасъ же одумался. Вѣдь это привратникъ Маргариты, и если она держитъ его, значитъ у нея есть на это какія-нибудь причины и ей будетъ непріятно лишиться его. Боясь поддаться искушенію, онъ около двухъ часовъ пополудни пошелъ назадъ, въ Лувръ.
   На этотъ разъ комната его не была занята: ла-Моль подошелъ къ кровати, и каково же было его изумленіе, когда около своего бѣлаго атласнаго камзола онъ увидалъ знаменитую шпагу, которую онъ оставилъ въ домѣ на Клошъ-Персе!
   -- Колдовство, что ли это, -- воскликнулъ онъ и прибавилъ со вздохомъ:-- Ахъ, если бы бѣдный Коконна могъ найтись такъ же легко, какъ нашлась моя шпага!
   Часа черезъ два или три послѣ того, какъ ла-Моль кончилъ свой обходъ кругомъ дома, обнесеннаго стѣною, дверь его, выходящая на. улицу Тизонъ, отворилась. Было пять часовъ вечера и уже совсѣмъ стемнѣло.
   Молодая женщина, закутанная въ длинный, опушенный мѣхомъ плащъ, вышла изъ этой двери и быстро направилась по улицѣ Руа-де-Сисиль. Дойдя до отеля Аржансонъ, она постучала въ калитку, немедленно отворившуюся передъ нею, вышла воротами того же отеля на улицу Вьель-Рю-дю-Тампль, подошла къ подземному входу въ отель Гиза, отперла калитку ключомъ, который вынула изъ кармана, и исчезла.
   Черезъ полчаса послѣ этого изъ той же, утыканной гвоздями, двери съ навѣсомъ вышли дуэнья и молодой человѣкъ съ завязанными глазами. Она довела его до угла улицы ЖоффруаЛанье и Мортеллери и сказала ему, чтобы онъ не снималъ повязку до тѣхъ поръ, пока не сосчитаетъ до пятидесяти.
   Молодой человѣкъ добросовѣстно исполнилъ приказаніе и, только сосчитавъ до пятидесяти, снялъ платокъ, которымъ были завязаны у него глаза.
   -- Mordi!-- воскликнулъ онъ, оглядѣвшись по сторонамъ.-- Будь я повѣшенъ, если знаю, куда попалъ! Шесть часовъ, -- сказалъ онъ, услыхавъ бой часовъ на колокольнѣ собора Парижской Богоматери.-- А что-то сталось съ бѣднымъ ла-Молемъ? Побѣгу въ Лувръ; можетъ-быть, я узнаю тамъ что-нибудь о немъ.
   Съ этими словами Коконна побѣжалъ по улицѣ Мортеллери и достигъ Лувра такъ же скоро, какъ могла бы это сдѣлать порядочная лошадь.
   Коконна вбѣжалъ на лѣстницу и распахнулъ дверь своей комнаты. Ла-Моля въ ней не было, а на постели лежалъ весь изрѣзанный камзолъ его, что еще болѣе усилило тревогу пьемонтца.
   Онъ вспомнилъ о ла-Гюрьерѣ и побѣжалъ къ достойному хозяину "Прекрасной Звѣзды". Ла-Гюрьеръ видѣлъ ла-Моля. Ла-Моль завтракалъ у ла-Гюрьера. Услыхавъ это пьемонтецъ, успокоился, и такъ какъ былъ голоденъ, то спросилъ себѣ поужинать.
   Коконна былъ именно въ такомъ состояніи, чтобы съ аппетитомъ покушать: онъ былъ спокоенъ духомъ и желудокъ его былъ пустъ. Благодаря этому, онъ такъ исправно занялся ѣдой, что ужинъ его затянулся до восьми часовъ. Подкрѣпившись двумя бутылками анжуйскаго вина, Коконна снова отправился разыскивать ла-Моля. Теперь, послѣ сытнаго ужина, дружба къ пріятелю еще усилилась, и потому онъ энергичнѣе надѣлялъ толчками всѣхъ, попадавшихся ему на дорогѣ.
   Такъ прошелъ часъ. Въ продолженіе этого часа Коконна успѣлъ обѣгать всѣ улицы по сосѣдству съ Гревской набережной: Ла-Моля не было нигдѣ. Тогда Коконна рѣшилъ подождать его около входа въ Лувръ, котораго тотъ уже ни въ какомъ случаѣ не могъ миновать.
   Когда до Лувра оставалось не больше ста шаговъ, Коконна, остановился на минуту и вдругъ вздрогнулъ. При слабомъ свѣтѣ фонаря около подъемнаго моста въ Лувръ онъ увидалъ вдали вишневый плащъ и бѣлое перо своего друга, который, какъ призракъ, исчезъ въ калиткѣ.
   -- Mordi!-- воскликнулъ Коконна.-- Да вѣдь это онъ!.. Эй, ла-Моль!.. Любезный другъ!.. Чортъ возьми! Я, кажется, не могу пожаловаться на слабый голосъ. Какъ же это онъ не слыхалъ меня? Но, къ счастью, и ноги у меня не хуже голоса: я догоню его.
   Въ надеждѣ на это Коконна побѣжалъ во весь духъ и черезъ минуту былъ уже около Лувра; но какъ онъ ни спѣшилъ, ла-Моль уже вошелъ въ сѣни въ то время, какъ самъ онъ успѣлъ добѣжать только до двора.
   -- Эй, ла-Моль!-- крикнулъ Коконна, бросаясь за нимъ вдогонку.-- Подожди же меня. Это я, Коконна! Куда къ чорту ты такъ спѣшишь? Спасаешься ты, что ли, отъ кого?
   Ла-Моль, дѣйствительно, необыкновенно быстро, какъ на крыльяхъ, поднимался по лѣстницѣ.
   -- А! ты не хочешь слушать меня!-- воскликнулъ Коконна.-- Я не нуженъ тебѣ, ты сердишься на меня! Такъ убирайся же къ чорту, mordi! Я уже совсѣмъ выбился изъ силъ.
   Стоя внизу лѣстницы, Коконна кричалъ это ла-Молю, за которымъ былъ не въ состояніи бѣжать; но онъ все-таки провожалъ его глазами и видѣлъ, какъ тотъ поднялся въ первый этажъ, гдѣ были апартаменты Маргариты.
   Вдругъ какая то женщина вышла оттуда и увела ла-Моля за руку.
   -- Ого!-- пробормоталъ Коконна.-- Да это, кажется, королева Маргарита. Его ждали. Ну, это дѣло другое.
   И Коконна, тихонько поднявшись по лѣстницѣ, присѣлъ на бархатную скамейку, на площадкѣ перваго этажа.
   "Я его подожду здѣсь,-- подумалъ онъ. Впрочемъ, такъ какъ онъ у королевы Наваррской, то мнѣ, пожалуй, придется ждать слишкомъ долго... Какой холодъ, mordi! Нѣтъ, я лучше подожду въ моей комнатѣ; вѣдь онъ же во всякомъ случаѣ долженъ прійти туда".
   Только что успѣлъ онъ подумать это и собирался исполнить свое намѣреніе, какъ у него надъ головой послышались легкіе, быстрые шаги и звуки любимой пѣсенки его друга. Коконна вытянулъ шею и сталъ смотрѣть въ ту сторону. Это былъ ла-Моль, спускавшійся съ верхняго этажа, гдѣ была ихъ общая комната. Увидавъ Коконна, онъ началъ перепрыгивать черезъ четыре ступеньки и черезъ минуту бросился ему въ объятія.
   -- Mordi, это ты!-- воскликнулъ Коконна.-- Какъ же ты вышелъ оттуда?
   -- Изъ улицы Клопть-Персе?
   -- Нѣтъ, я не про то. Я спрашиваю, какъ ты вышелъ отъ королевы?
   -- Отъ королевы?
   -- Да, отъ королевы Наваррской.
   -- Я не входилъ къ ней.
   -- Полно!
   -- Ты бредишь, -- сказалъ ла-Моль.-- Я только что вышелъ изъ нашей комнаты, гдѣ ждалъ тебя цѣлыхъ два часа.
   -- Такъ я не за тобой бѣжалъ по Луврской площади?
   -- Когда?
   -- Да вотъ теперь.
   -- Нѣтъ.
   -- Не ты летѣлъ сломя голову по этой лѣстницѣ, какъ будто за тобой гнался цѣлый легіонъ дьяволовъ?
   -- Нѣтъ.
   -- Mordi!-- вскрикнулъ Коконна.-- Вино въ "Прекрасной Звѣздѣ" не настолько крѣпко, чтобы у меня могло до такой степени помутиться отъ него въ головѣ. Повторяю тебѣ, что я видѣлъ твой вишневый плащъ и твое бѣлое перо у входа въ Лувръ, что я преслѣдовалъ и то и другое до этой лѣстницы и что твой плащъ, твое перо и твою руку, размахивавшую такъ же сильно, какъ всегда, ждала здѣсь дама, которая, какъ я подозрѣваю, была королева Наваррская. Она вмѣстѣ съ тобою вошла въ дверь, которая, если не ошибаюсь, ведетъ въ комнату прекрасной Маргариты.
   -- Чортъ возьми!-- воскликнулъ ла-Моль, поблѣднѣвъ.-- Неужели ужъ измѣна?
   Ла-Моль сжалъ голову руками и съ минуту колебался между уваженіемъ и ревностью. Но ревность одержала верхъ и онъ, бросившись къ двери комнаты Маргариты, принялся изо всей силы колотить въ нее, не обращая вниманіе на то, что этотъ шумъ не совсѣмъ приличенъ въ такомъ мѣстѣ.
   -- Смотри, насъ арестуютъ, -- сказалъ Коконна.-- Впрочемъ, не бѣда, это будетъ забавно. Скажи-ка, ла-Моль, неужели въ Луврѣ есть привидѣнія?
   -- Не знаю,-- отвѣтилъ ла-Моль, блѣдный, какъ перо на его шляпѣ,-- но мнѣ всегда хотѣлось увидать привидѣніе, и теперь, когда представляется удобный случай, я употреблю, всѣ силы, чтобы встрѣтиться съ нимъ лицомъ къ лицу.
   

XXV.
Вишневый плащъ.

   Коконна не ошибся. Дама, остановившая человѣка въ вишневомъ плащѣ, была, дѣйствительно, королева Наваррская. Что же касается до этого человѣка, то, навѣрное, читатель ужъ догадался, что это былъ храбрый де-Муи.
   Узнавъ королеву, молодой гугенотъ понялъ, что тутъ вышло какое-нибудь недоразумѣніе; но онъ не рѣшился ничего сказать изъ опасенія, что Маргарита вскрикнетъ и такимъ образомъ выдастъ его. Итакъ, онъ счелъ за лучшее послѣдовать за нею въ ея комнату.
   Маргарита нѣжно пожала руку де-Муи, котораго приняла въ полусвѣтѣ за ла-Моля, и, нагнувшись ему къ уху, шепнула по-латыни:
   -- Sola sum; introito, carissime {Я одна; входи, мой дорогой.}.
   Де-Муи, не отвѣчая, позволилъ вести себя. Но какъ только дверь затворилась за нимъ и онъ очутился въ передней, гдѣ было свѣтлѣе, чѣмъ на лѣстницѣ, Маргарита тотчасъ же увидала свою ошибку. Легкій крикъ, котораго боялся осторожный гугенотъ, сорвался съ губъ королевы, но теперь это, къ счастью, уже не могло никому повредить.
   -- Г. де-Муи!-- проговорила она, отступая
   -- Да, это я, ваше величество, -- отвѣтилъ де-Муи, -- и я умоляю васъ позволить мнѣ уйти и не говорить никому о томъ, что я въ Луврѣ.
   -- Г. де-Муи,-- повторила Маргарита.-- Значитъ, я ошиблась!
   -- Я понимаю, отчего вышла эта ошибка. Ваше величество приняли меня за короля Наваррскаго. Я такого же роста, на моей шляпѣ такое же бѣлое перо и многіе, желая, конечно, польстить мнѣ, говорятъ, что у меня такая же фигура.
   Маргарита пристально взглянула на де-Муи.
   -- Вы можете быть увѣрены въ моей скромности, -- сказала она.-- А такъ какъ я знаю, кого вы ищете въ Луврѣ, то, если хотите, могу провести васъ безопасно къ этому лицу.
   -- Извините, ваше величество, -- отвѣтилъ де-Муи.-- Мнѣ кажется, вы ошибаетесь...
   -- Какъ?!-- воскликнула Маргарита.-- Развѣ вы ищете не короля Наваррскаго?
   -- Увы, нѣтъ, ваше величество! И, къ сожалѣнію, я долженъ просить васъ скрыть отъ вашего супруга, короля Наваррскаго, даже больше, чѣмъ отъ кого-либо другого, мое присутствіе въ Луврѣ.
   -- Послушайте, г. де-Муи, -- съ изумленіемъ сказала Маргарита,-- я до сихъ поръ считала васъ однимъ изъ самыхъ непримиримыхъ вождей гугенотской партіи, однимъ изъ самыхъ вѣрныхъ приверженцевъ моего мужа. Неужели я ошиблась?
   -- Нѣтъ, вы не ошиблись, ваше величество. Еще сегодня утромъ я былъ такимъ, какимъ вы считали меня.
   -- Но что же заставило васъ измѣниться съ тѣхъ поръ?
   -- Ваше величество, -- сказалъ де-Муи, -- соблаговолите не требовать отъ меня отвѣта и позвольте засвидѣтельствовать вамъ мое почтеніе.
   И де-Муи, почтительно поклонившись, сдѣлалъ нѣсколько шаговъ къ двери. Маргарита остановила его.
   -- Но если бы я попросила васъ объясниться, -- сказала, она.-- На мое слово, надѣюсь, можно положиться?
   -- Я не могу дать вамъ никакихъ объясненій, ваше величество.
   -- Однако...
   -- Ваше величество можете погубить меня, но вы не можете требовать, чтобы я выдавалъ моихъ новыхъ друзей.
   -- А ваши старые друзья? Развѣ они уже не имѣютъ на ваcъ никакихъ правъ?
   -- Тѣ, которые остались вѣрными, -- да; но тѣ, которые измѣнили не только намъ, но и самимъ себѣ, -- нѣтъ!
   Встревоженная словами де-Муи, Маргарита сдѣлала бы, безъ сомнѣнія, еще какой-нибудь вопросъ, но въ эту минуту въ комнату вбѣжала Гильона.
   -- Король Наваррскій!-- воскликнула она.
   -- Откуда онъ идетъ?
   -- Изъ потайного коридора.
   -- Проводи этого господина другимъ ходомъ.
   -- Это невозможно, ваше величество. Слышите?
   -- Стучать?
   -- Да, въ ту, другую дверь.
   -- Кто стучитъ?
   -- Не знаю.
   -- Узнай и приди сказать мнѣ.
   -- Осмѣлюсь замѣтить вашему величеству, -- сказалъ де-Муи,-- что если король Наваррскій увидитъ меня здѣсь въ этотъ часъ и въ этомъ костюмѣ, то я погибъ.
   Маргарита схватила де-Муи за руку и подвела его къ знаменитому кабинету.-- Войдите сюда, -- сказала она.-- Здѣсь вы будете въ такой же безопасности, какъ у себя дома.
   Де-Муи бросился въ кабинетъ и только что успѣлъ затворить дверь, какъ вошелъ Генрихъ.
   На этотъ разъ Маргаритѣ не пришлось скрывать отъ мужа своей тревоги: теперь дѣло шло не о любви. Она была только немного озабочена и грустна.
   Генрихъ тотчасъ замѣтилъ это.
   -- Вы были заняты?-- спросилъ онъ.
   -- Я... я просто замечталась.
   -- И это очень идетъ къ вамъ. Я, съ своей стороны, тоже мечталъ; но вы ищете уединенія, а я, напротивъ, пришелъ подѣлиться съ вами моими мечтами.
   Маргарита привѣтливо улыбнулась королю и, указавъ ему на кресло, сѣла сама на рѣзной стулъ изъ чернаго дерева.
   На минуту между супругами наступило молчаніе. Генрихъ первый нарушилъ его.
   -- Я вспомнилъ, -- сказалъ онъ, -- что мои мечты о будущемъ сходились съ вашими; что хоть мы и далеки, какъ мужъ и жена, но близки въ заботахъ о нашей дальнѣйшей общей судьбѣ.
   -- Это правда, государь.
   -- Вы, насколько я понялъ, обѣщали мнѣ также быть не только моей вѣрной союзницей, но и дѣятельной помощницей во всемъ, что я предприму для нашего обоюднаго возвышенія.
   -- Да, -- отвѣтила Маргарита, -- и я прошу васъ только объ одномъ -- принимайтесь поскорѣе задѣло и дайте возможность мнѣ начать дѣйствовать съ своей стороны.
   -- Мнѣ очень пріятна такая просьба. Я задумалъ одинъ планъ въ тотъ самый день, какъ, благодаря вашему смѣлому заступничеству, сталъ надѣяться, что меня оставятъ въ живыхъ. Полагаю, вы не думали ни минуты, что я отказался отъ этого плана?
   -- Я нисколько не сомнѣваюсь, государь, что ваша беззаботность -- простая маска; я вѣрю не только въ предсказанія астрономовъ, но и въ вашъ геній.
   -- А какъ поступили бы вы, если бы кто-нибудь вздумалъ мѣшать нашимъ планамъ, грозилъ поставить насъ въ еще болѣе унизительное положеніе, чѣмъ то, которое мы занимаемъ теперь?
   -- Я стала бы бороться вмѣстѣ съ вами, тайно или открыто, съ этимъ человѣкомъ, кто бы онъ ни былъ.
   -- Вѣдь вы, я полагаю, можете войти въ любое время къ вашему брату, герцогу Алансонскому, -- сказалъ Генрихъ.-- Онъ вполнѣ довѣряетъ вамъ и питаетъ къ вамъ самую нѣжную дружбу. Не хотите ли зайти къ нему теперь и посмотрѣть, не совѣщается ли онъ тайно съ кѣмъ-нибудь въ эту самую минуту?
   Маргарита вздрогнула.
   -- Съ кѣмъ?-- спросила она.
   -- Съ г. де-Муи.
   -- О чемъ?
   -- О томъ, что разрушитъ всѣ наши планы -- мои, по крайней мѣрѣ.
   -- Говорите тише, государь, -- сказала Маргарита, указывая глазами и рукою на дверь кабинета.
   -- Ого! Тамъ опять есть кто-нибудь?-- спросилъ Генрихъ.-- Однако этотъ кабинетъ бываетъ такъ часто занятъ, что ваша комната становится ужъ слишкомъ неудобной.
   Маргарита улыбнулась.
   -- Тамъ, по крайней мѣрѣ, все тотъ же ла-Моль?-- спросилъ Генрихъ.
   -- Нѣтъ, государь, тамъ де-Муи.
   -- Дс-Муи?!-- съ радостнымъ изумленіемъ воскликнулъ Генрихъ.-- Значитъ, онъ не у герцога Алансонскаго? Позовите же его скорѣе: мнѣ нужно поговорить съ нимъ...
   Маргарита подбѣжала къ кабинету, отворила дверь и, взявъ де-Муи за руку, подвела его къ королю Наваррскому.
   -- Ахъ, ваше величество, -- сказалъ ей молодой гугенотъ съ упрекомъ, въ которомъ было больше грусти, чѣмъ горечи,-- вы выдали меня, несмотря на свое обѣщаніе. Что? если я захочу отомстить и въ свою очередь скажу...
   -- Нѣтъ, не мстите, де-Муи,-- прервалъ его Генрихъ, сжимая ему руку, -- или, по крайней мѣрѣ, выслушайте меня сначала... Позаботьтесь, пожалуйста, -- прибавилъ онъ, обращаясь къ Маргаритѣ, -- чтобы никто не подслушалъ насъ.
   Только что успѣлъ король сказать это, какъ вошла перепуганная Гильона и шепнула что-то на ухо Маргаритѣ. Та тотчасъ же вскочила и бросилась къ передней вмѣстѣ съ Гильоной.
   Маргарита, выйдя изъ своей спальни, побѣжала въ переднюю и встрѣтилась лицомъ къ лицу съ ла-Молемъ.
   Коконна стоялъ позади своего друга, готовый помогать ему въ наступленіи или же прикрывать его отступленіе.
   -- А, это вы, графъ де-ла-Моль!-- воскликнула Маргарита.-- Что такое съ вами? Почему вы такъ блѣдны и дрожите?
   -- Графъ де-ла-Моль такъ сильно стучалъ въ дверь,-- сказала Гильона, -- что я принуждена была отворить ему, несмотря на приказаніе вашего величества.
   -- Что это значитъ?-- строго спросила Маргарита.
   -- Я хотѣлъ предупредить ваше величество, -- отвѣтилъ ла-Моль, -- что какой-то незнакомецъ, можетъ-быть, даже воръ, вошелъ къ вамъ въ моемъ плащѣ и моей шляпѣ.
   -- Но вы бредите, графъ, -- сказала Маргарита.-- Вашъ плащъ у васъ на плечахъ и ваша шляпа тоже у васъ на головѣ, несмотря на то, что вы говорите съ королевой.
   -- О, прошу извинить меня, ваше величество!-- воскликнулъ ла-Моль, поспѣшно снимая шляпу.-- Богъ свидѣтель, что у меня нѣтъ недостатка въ уваженіи къ вашему величеству...
   -- Но въ довѣріи есть, не такъ ли?
   -- Что же мнѣ дѣлать, -- воскликнулъ ла-Моль, -- когда у вашего величества какой-то мужчина, который вошелъ къ вамъ одѣтый совершенно такъ же, какъ я, и, можетъ-быть, даже назвавшись моимъ именемъ?..
   -- Какой-то мужчина?-- сказала Маргарита, тихонько сжавъ руку бѣднаго влюбленнаго.-- Взгляните сюда -- я раздвину портьеру -- и вы увидите двухъ мужчинъ.
   Говоря это, Маргарита раздвинула бархатную, вышитую золотомъ портьеру, и ла-Моль увидалъ Генриха, разговаривающаго съ незнакомцемъ въ вишневомъ плащѣ. Коконна, котораго любопытство мучило такъ сильно, какъ будто дѣло касалось его самого, тоже посмотрѣлъ и узналъ де-Муи. Оба друга остолбенѣли отъ изумленія.
   -- Теперь, надѣюсь, вы успокоились, -- сказала Маргарита ла-Молю.-- Встаньте около двери моей комнаты и не пускайте сюда никого. Если кто-нибудь покажется даже на площадкѣ лѣстницы, тотчасъ же предупредите насъ.
   Ла-Моль, успокоенный и послушный, какъ ребенокъ, вышелъ, бросивъ взглядъ на Коконна, который тоже взглянулъ на него. И оба они, еще не успѣвъ опомниться отъ изумленія, очутились за дверью.
   -- Генрихъ!-- прошепталъ ла-Моль.
   -- Де-Муи въ твоемъ вишневомъ плащѣ, съ твоимъ бѣлымъ перомъ и твоей, качающейся, какъ маятникъ, рукой!
   -- Да, -- сказалъ ла-Моль.-- Но если дѣло идетъ не о любви, то, безъ сомнѣнія, затѣвается какой-нибудь заговоръ.
   -- Mordi! Вотъ мы и впутались въ политику, -- проворчалъ Коконна.
   Между тѣмъ Маргарита вернулась въ спальню и сѣла около двухъ собесѣдниковъ. Отсутствіе ея продолжалось не больше минуты, но, несмотря на это, она успѣла сдѣлать многое: Гильона сторожила около потайного хода, а ла-Моль и Коконна стояли на караулѣ около двери.
   -- Какъ вы полагаете, -- спросилъ Генрихъ, обращаясь къ женѣ, -- могутъ услыхать нашъ разговоръ здѣсь?
   -- Тутъ двойныя стѣны, -- отвѣтила Маргарита, -- и промежутокъ между ними набитъ шерстью. Изъ этой комнаты не слышно ни звука.
   -- Полагаюсь въ этомъ случаѣ на васъ,-- съ улыбкой проговорилъ Генрихъ и обратился къ де-Муи.-- Ну, -- сказалъ онъ, понизивъ голосъ, -- зачѣмъ вы пришли сюда?
   -- Сюда?..
   -- У него не было намѣренія входить сюда, -- вмѣшалась Маргарита, -- я сама привела его.
   -- Значитъ вы...
   -- Я угадала все.
   -- Вотъ, видите, де-Муи,-- сказалъ король,-- значить, можно было догадаться.
   -- Г. де-Муи, -- продолжала Маргарита, -- видѣлся сегодня утромъ съ герцогомъ Алансонскимъ, въ комнатѣ двухъ его придворныхъ.
   -- Я былъ увѣренъ, что герцогъ Алансонскій постарается сойтись съ вами, -- сказалъ Генрихъ.
   -- Это ваша вина, государь. Почему такъ упорно отказывались вы отъ моего предложенія?
   -- Значитъ, вы отказались?-- воскликнула Маргарита.-- Такъ я не ошиблась, предчувствуя этотъ отказъ?
   -- Вы оба смѣшите меня своими восклицаніями, -- сказалъ Генрихъ, качая головой.-- Ко мнѣ входитъ человѣкъ и начинаетъ говорить о тронѣ, о возмущеніи, о ниспроверженіи. Онъ говоритъ это мнѣ, Генриху, государю, котораго терпятъ лишь съ тѣмъ, чтобы онъ держалъ себя скромно; гугеноту, котораго пощадили съ условіемъ, что онъ будетъ разыгрывать католика! Та въ Бонди.
   Первою заботою Карла было узнать, тутъ ли кабанъ. Кабанъ лежалъ въ своемъ логовищѣ, и охотникъ, подсмотрѣвшій его, отвѣчалъ за него.
   Завтракъ былъ готовъ. Король выпилъ стаканъ венгерскаго и пригласилъ дамъ сѣсть за столъ; а самъ, въ нетерпѣніи, пошелъ осмотрѣть псарни и не велѣлъ разсѣдлывать свою лошадь.
   Между-тѣмъ, пріѣхалъ герцогъ Гизъ. Онъ былъ вооруженъ, какъ-будто собрался не на охоту, а на битву; съ нимъ было человѣкъ 20 или 30 свиты, подобно ему вооруженныхъ. Онъ тотчасъ освѣдомился, гдѣ король, пошелъ къ нему, и возвратился, разговаривая съ нимъ.
   Ровно въ девять часовъ король самъ подалъ знакъ въ рожокъ; всѣ сѣли на коней и поѣхали къ сборному мѣсту.
   Дорогою, Генрихъ нашелъ случай еще разъ подъѣхать къ женѣ.
   -- Что? Узнали вы что-нибудь новое? спросилъ онъ.
   -- Нѣтъ; только Карлъ что-то странно на васъ посматриваетъ.
   -- Я самъ это замѣтилъ.
   -- Приняли вы предосторожности?
   -- На мнѣ кольчуга, и я взялъ съ собою превосходный испанскій охотничій ножъ, острый, какъ бритва; онъ рубитъ дублоны.
   -- Такъ съ Богомъ! сказала Маргерита.
   Охотникъ, указывавшій дорогу, остановился: подъѣхали къ логовищу.
   

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ.

I.
Морвель.

   Между-тѣмъ, какъ веселая, безпечная молодёжь золотымъ вихремъ неслась по дорогѣ къ Бонди, Катерина свернула драгоцѣнный пергаментъ, подписанный Карломъ, и велѣла позвать къ себѣ въ кабинетъ человѣка, къ которому, нѣсколько дней назадъ, дежурный капитанъ отнесъ отъ нея письмо въ улицу Серизе, близь арсенала.
   Широкая повязка изъ тафты закрывала одинъ глазъ вошедшаго; ястребиный носъ выглядывалъ между выдавшихся скулъ, и нижняя часть лица обросла сѣдоватою бородой. Онъ былъ закутанъ въ длинный широкій плащъ, подъ которымъ, какъ можно было догадаться, скрывался цѣлый арсеналъ. Сверхъ того, съ боку у него висѣла длинная и широкая шпага. Одна рука его была спрятана и какъ-будто приросла подъ плащомъ къ рукояткѣ длиннаго кинжала.
   -- А! вотъ вы, сказала королева, садясь:-- вы знаете: послѣ варѳоломеевской ночи, въ которую вы оказали намъ столько услугъ, я обѣщала не оставлять васъ въ бездѣйствіи. Теперь прекрасный случай; поблагодарите же меня: объ этомъ я постаралась.
   -- Почтительнѣйше благодарю ваше величество, отвѣчалъ онъ съ какою-то дерзко-униженною миной.
   -- Прекрасный случай! Такого не представится другой разъ въ цѣлой жизни. Воспользуйтесь имъ.
   -- Я жду, ваше величество. Боюсь только, судя по предисловію...
   -- Что порученіе довольно-мирно? А кто хочетъ повышенія, тотъ не прочь погрѣть руки? Знайте же, что такому порученію позавидовалъ бы самъ Таваннъ или Гизъ.
   -- Какого рода ни было бы это порученіе, я готовъ исполнить приказаніе вашего величества.
   -- Такъ читайте.
   Она подала ему пергаментъ.
   Онъ прочелъ его и поблѣднѣлъ.
   -- Какъ! воскликнулъ онъ.-- Приказаніе арестовать короля наваррскаго!
   -- Что жь тутъ необыкновеннаго?
   -- Ваше величество... короля! Не знаю, право... я плохой царедворецъ.
   -- Моя довѣренность дѣлаетъ васъ первымъ изъ всѣхъ царедворцевъ.
   -- Благодарю, ваше величество.
   -- Такъ вы исполните?
   -- Если ваше величество приказываете, -- развѣ это не долгъ мой?
   -- Да, я приказываю.
   -- Я повинуюсь.
   -- Какъ же вы распорядитесь?
   -- Не знаю, ваше величество; мнѣ бы хотѣлось услышать, что вы скажете.
   -- Вы боитесь шума?
   -- Признаюсь...
   -- Возьмите двѣнадцать человѣкъ, на которыхъ можно положиться; если надо -- и больше.
   -- Понимаю. Но гдѣ же взять короля наваррскаго?
   -- Гдѣ для васъ удобнѣе?
   -- Въ такомъ мѣстѣ, которое само-по-себѣ служило бы мнѣ защитою, если можно.
   -- Да, въ какомъ-нибудь изъ королевскихъ дворцовъ; что вы скажете, на-примѣръ, на счетъ Лувра?
   -- О! Если позволите, я сочту это великою милостью.
   -- Такъ возьмите его въ Луврѣ.
   -- Гдѣ же именно?
   -- Въ его собственной комнатѣ.
   Морвель поклонился.
   -- Когда, ваше величество?
   -- Сегодня ввечеру, или лучше ночью.
   -- Слушаю, ваше величество. Позвольте спросить еще одно.
   -- Что такое?
   -- Въ какой степени долженъ я оказывать почтеніе къ его сану?
   -- Почтеніе!.. Санъ!.. Да развѣ вы не знаете, что французскій король никому не обязанъ почтеніемъ въ своемъ королевствъ, потому-что никто не равняется съ нимъ саномъ?
   Морвель опять поклонился.
   -- Однакожь я настою на одномъ, сказалъ онъ: -- если только позволите, ваше величество.
   -- Позволяю.
   -- Если король не признаетъ подлинности приказа; оно, конечно, невѣроятно, однакожь...
   -- Напротивъ, это вѣрно.
   -- Онъ не признаетъ его?
   -- Безъ-сомнѣнія.
   -- И, слѣдовательно, не захочетъ повиноваться?
   -- Да.
   -- И станетъ противиться?
   -- Вѣроятно.
   -- Чортъ возьми! Въ такомъ случаѣ...
   -- Въ какомъ случаѣ? спросила Катерина съ своимъ неподвижнымъ взоромъ.
   -- Въ случаѣ, если онъ станетъ сопротивляться, что прикажете дѣлать?
   -- А что вы дѣлаете, когда у васъ въ рукахъ королевскій приказъ, то-есть, когда вы представитель короля, и вамъ противятся?
   -- Если меня почтятъ такимъ приказомъ, и приказъ относится къ простому дворянину, я убью его.
   -- Я ужь вамъ сказала,-- и, кажется, не такъ давно, чтобъ вы могли забыть,-- что французскій король не признаётъ никакого сана въ своемъ королевствѣ; это значитъ, что только французскій король -- король, и что передъ нимъ важнѣйшія лица -- просто дворяне.
   Морвель поблѣднѣвъ, -- онъ началъ понимать.
   -- О! сказалъ онъ:-- убить короля наваррскаго?
   -- Кто вамъ говоритъ: убить его? Гдѣ приказаніе убить? Королю угодно, чтобъ его отвели въ Бастилію; въ повелѣніи ничего больше не содержится. Пусть отдается подъ арестъ -- и только; но такъ-какъ онъ не позволитъ арестовать себя, будетъ сопротивляться, вздумаетъ убить васъ...
   Морвель поблѣднѣлъ.
   -- Вы станете защищаться, продолжала Катерина.-- Нельзя же позволить зарѣзать себя ни за что; а во время защиты мало ли что можетъ случиться? Вы понимаете меня?
   -- Понимаю, ваше величество.
   -- Вы, вѣроятно, хотите, чтобъ послѣ словъ: приказъ арестовать, я прибавила собственною рукою: живаго или мертваго?
   -- Признаюсь, ваше величество, это разсѣяло бы мои сомнѣнія.
   -- Если вы думаете, что безъ этого нельзя исполнить моего порученія, -- нечего дѣлать.
   Катерина пожала плечами, развернула пергаментъ, и написала: "живаго или мертваго".
   -- Теперь все ли по вашему сдѣлано?
   -- Все, ваше величесто; но позвольте мнѣ распорядиться исполненіемъ совершенно по моему усмотрѣнію.
   -- Въ какомъ отношеніи? Развѣ то, что я говорила, повредитъ исполненію?
   -- Вы изволили говорить, чтобъ я взялъ двѣнадцать человѣкъ?
   -- Да, оно вѣрнѣе...
   -- Позвольте взять только шесть.
   -- Зачѣмъ?
   -- Затѣмъ, что если, какъ легко можно предположить, съ нимъ случится несчастіе, шести человѣкамъ можно простить, что они боялись упустить арестанта; а двѣнадцати не извинительно, если они подымутъ руку на короля, когда изъ нихъ не погибло по-крайней-мѣрѣ половины.
   -- Хорошъ король, признаюсь, безъ королевства!
   -- Королевскій санъ даетъ рожденіе, а не королевство.
   -- Дѣлайте, какъ хотите. Только я должна вамъ сказать, что мнѣ не хочется, чтобъ вы вышли изъ Лувра.
   -- Какъ же собрать людей?
   -- Да у васъ есть же родъ сержанта; развѣ вы не можете поручить этого ему?
   -- У меня есть слуга; онъ вѣренъ, и помогалъ уже мнѣ въ подобныхъ предпріятіяхъ.
   -- Пошлите за нимъ и уговоритесь. Вы знаете королевскій оружейный кабинетъ? Тамъ вамъ дадутъ завтракать; тамъ вы отдадите свои приказанія. Это мѣсто ободритъ васъ, если вы упали духомъ. Когда король воротится съ охоты, вы пріидете съ мою молельню и дождетесь тамъ назначеннаго часа.
   -- Но какъ намъ войдти въ его комнату? Онъ, конечно, что-нибудь подозрѣваетъ, и запрется.
   -- У меня есть второй ключъ ко всѣмъ дверямъ; съ дверей Генриха сняли замокъ. Прощайте, Морвель, до скораго свиданія. Я велю проводить васъ въ оружейный кабинетъ. Не забудьте, что королевскій приказъ, во что бы то ни стало, долженъ быть исполненъ; тутъ не принимаются никакія извиненія; пораженіе, даже просто неудача, окомпрометтируетъ честь короля. Это важно!
   И Катерина, не давая Морвелю времени отвѣчать ей, позвала Нансе, капитана гвардіи, и велѣла ему проводить Морвеля въ оружейный кабинетъ.
   -- Mordieu! говорилъ Морвель, слѣдуя за нимъ: -- я возвышаюсь въ іерархіи убійства: отъ простаго дворянина къ капитану; отъ капитана къ адмиралу; отъ капитана къ королю безъ короны...
   

II.
Охота.

   Охотникъ, высмотрѣвшій кабана и увѣрявшій короля, что звѣрь лежитъ еще на томъ же мѣстѣ, не ошибся. Едва-только спустили собаку, какъ она бросилась въ чащу, и изъ глубины ея показался вепрь необыкновенной величины.
   Звѣрь ударился прямо и перебѣжалъ дорогу шагахъ въ пятидесяти отъ короля; за нимъ гналась только спугнувшая его собака. Спустили первыя своры, и собакъ двадцать бросилось за кабаномъ.
   Охота была страстью Карла. Чуть только звѣрь перебѣжалъ дорогу, какъ онъ бросился за нимъ, трубя въ рогъ; въ-слѣдъ ему поскакали д'Алансонъ и Генрихъ, которому Маргерита знакомъ дала знать, чтобъ онъ не отставалъ отъ Карла.
   Всѣ прочіе послѣдовали за королемъ.
   Тогда королевскіе лѣса были не то, что теперь: не парки, прорѣзанные проѣзжими дорогами. За ними почти вовсе не ухаживали. Короли и не думали еще дѣлаться негоціантами и не дѣлили лѣсовъ своихъ на рощи, засѣки и т. п. Деревья были посѣяны не учеными лѣсоводами, а рукою случая, бросавшаго зерно по волѣ вѣтра, и росли не однородными полосами, а смѣшанно, какъ теперь въ дѣвственныхъ лѣсахъ Америки. Словомъ, въ тогдашнихъ лѣсахъ водилось много вепрей, оленей, волковъ и разбойниковъ. Тропинокъ съ двѣнадцать перерѣзывало бондійскій лѣсъ, и вокругъ него тянулась дорога, связывая эти тропинки, какъ ободъ спицы колеса.
   Продолжая это сравненіе, скажемъ, что ступица представляла единственный перекрестокъ, въ центрѣ лѣса, куда собирались заблудившіеся охотники, чтобъ снова броситься оттуда въ ту сторону, гдѣ появится звѣрь.
   Черезъ четверть часа, случилось то, что обыкновенно случается въ подобныхъ случаяхъ: охотники встрѣтили на своемъ пути почти-непобѣдимыя препятствія, голоса собакъ исчезли въ отдаленіи, и самъ король выѣхалъ на перекрестокъ, произнося сгоряча разныя ругательства.
   -- Ну, что, д'Алансонъ? Что, Ганріо? Вы, mordieu, равнодушны и спокойны, какъ монахини, идущія за игуменьей. Это не называется охотиться. Вы, д'Алансонъ, точно будто прямо изъ банки съ духами; отъ васъ такъ несетъ, что если вы проѣдете между звѣремъ и собаками, такъ онѣ потеряютъ слѣдъ. А вы, Ганріо, гдѣ ваше копье и пищаль?
   -- Къ-чему тутъ пищаль, ваше величество? отвѣчалъ Генрихъ.-- Я знаю, вы любите застрѣлить звѣря, когда онъ схватится съ собаками. А копьемъ я владѣю плохо: это оружіе не употребительно у васъ въ горахъ; мы ходимъ на медвѣдя просто съ кинжаломъ.
   -- Par la mordieu! Воротясь въ свои Пиренеи, вы должны прислать мнѣ цѣлую подводу медвѣдей; это должна быть чудесная охота: схватиться одинъ-на-одинъ съ звѣремъ, которому ничего не стоитъ задушить васъ... Слушайте! Чуть ли это не собаки! Нѣтъ, это мнѣ послышалось.
   Король взялъ рогъ и затрубилъ. Ему отвѣчали тѣмъ же изъ разныхъ мѣстъ. Вдругъ выѣхалъ охотникъ и затрубилъ другое.
   -- Напали! напали! закричалъ король.
   И онъ пустился вскачь со всѣми охотниками, которые собрались около него.
   Охотникъ не ошибся. Чѣмъ больше король подавался впередъ, тѣмъ явственнѣе слышался лай собакъ, которыхъ было спущено уже до шестидесяти. Своры спускали одну за другою, какъ только звѣрь пробѣгалъ мимо. Король завидѣлъ его опять и бросился за нимъ въ чащу, трубя изъ всѣхъ силъ.
   Принцы слѣдовали за нимъ нѣсколько времени. Но у короля была такая сильная лошадь и уносила его по такой ужасной дорогѣ, сквозь такія чащи, что сперва женщины, потомъ герцогъ Гизъ и его свита, потомъ и д'Алансонъ съ Генрихомъ принуждены были отстать отъ него. Таваннъ скакалъ за нимъ еще нѣсколько минутъ; но наконецъ и онъ отсталъ.
   Всѣ, кромѣ Карла и нѣсколькихъ охотниковъ, которые ни за что не хотѣли отстать отъ короля, помня обѣщанную награду, начали опять съѣзжаться къ перекрестку.
   Генрихъ и д'Алансонъ ѣхали рядомъ по длинной аллеѣ. Гизъ и свита его остановилась шаговъ за сто. Женщины были уже на перекресткѣ.
   -- Не правда ли, сказалъ д'Алансонъ, мигнувъ на Гиза: -- Что этого человѣка съ его желѣзной свитой можно принять за настоящаго короля? Насъ, несчастныхъ, онъ едва удостоиваетъ взгляда.
   -- Да зачѣмъ бы ему обращаться съ нами лучше родныхъ? отвѣчалъ Генрихъ.-- Что мы при французскомъ дворѣ? Плѣнники, аманаты нашей партіи.
   Герцогъ вздрогнулъ при этихъ словахъ и посмотрѣлъ на Генриха, какъ-будто вызывая его объясниться больше; но Генрихъ и то уже сказалъ много -- и молчалъ.
   -- Что вы хотите сказать, Генрихъ? спросилъ Франсуа, видимо досадуя, что онъ заставляетъ его-самого предлагать вопросы.
   -- Я говорю, сказалъ Генрихъ: -- что эти вооруженные люди, которыхъ дѣло состоитъ, кажется, въ томъ, чтобъ не упускать насъ изъ вида, очень-похожи на стражу, готовую помѣшать бѣгству двухъ плѣнниковъ.
   -- Бѣгству? Какъ это? Почему? спросилъ герцогъ, превосходно притворяясь изумленнымъ.
   -- Что за чудесный конь у васъ, Франсуа! отвѣчалъ Генрихъ, перемѣняя разговоръ и вмѣстѣ съ тѣмъ договаривая свою мысль.-- Я увѣренъ, что на немъ можно проскакать семь льё въ часъ, двадцать до полудня. Погода прекрасная; такъ и хочется пустить поводья. Посмотрите, какая гладкая дорога. И это васъ не соблазняетъ, Франсуа? Что касается до меня, признаюсь, шпоры у меня такъ и зудятъ.
   Франсуа не отвѣчалъ ничего. Онъ то краснѣлъ, то блѣднѣлъ; потомъ какъ-будто началъ прислушиваться къ охотѣ.
   -- Вѣсть изъ Польши произвела свое дѣйствіе, подумалъ Генрихъ:-- и у него есть свой планъ. Ему очень-хочется, чтобъ я бѣжалъ; только я безъ него не тронусь.
   Едва докончилъ онъ эту мысль, какъ появилось нѣсколько вновь обращенныхъ; они были при дворѣ уже мѣсяца два или три, и поклонились теперь принцамъ съ особенно-привѣтливою улыбкою.
   Было ясно, что д'Алансону стояло только сказать слово или сдѣлать знакъ, и человѣкъ тридцать или сорокъ всадниковъ, собравшихся около нихъ, будутъ содѣйствовать ихъ бѣгству. Но онъ отворотился и затрубилъ сборъ.
   Всадники, между-тѣмъ, какъ-будто полагали, что герцогъ не рѣшается, опасаясь присутствія гизовцевъ; они понемногу стѣснились между ними и принцами и выстроились съ ловкостью, изобличавшею въ нихъ привычку къ манёврамъ. Дѣйствительно, чтобъ добраться до Генриха и д'Алансона, надо было пробиться сквозь ихъ толпу,-- а передъ принцами разстилалась далекая, широкая дорога...
   Вдругъ, шагахъ въ десяти отъ короля наваррскаго выѣхалъ изъ чаши деревьевъ другой всадникъ, котораго они еще не видали. Генрихъ старался разсмотрѣть, кто это такой, какъ тотъ приподнялъ свою шляпу, и Генрихъ узналъ въ немъ виконта Тюренна, одного изъ протестантскихъ предводителей, о которомъ полагали, что онъ въ это время былъ въ Пуату.
   Виконтъ осмѣлился даже сдѣлать знакъ, который значилъ:
   -- Ѣдете вы?
   Но Генрихъ, посмотрѣвъ на безстрастное лицо и мутный взоръ герцога, поворотилъ раза два или три головою, какъ-будто неловко сидитъ на немъ галстухъ.
   Это былъ отрицательный отвѣтъ. Виконтъ понялъ его, пришпорилъ коня и исчезъ въ чащѣ.
   Въ ту же минуту, послышался шумъ приближающейся охоты; въ концѣ аллеи показался вепрь, за нимъ собаки, потомъ, какъ дикій охотникъ, Карлъ, безъ шляпы, трубившій въ рогъ, какъ сумасшедшій; за нимъ промчались два-три охотника. Таваннъ исчезъ.
   -- Король! воскликнулъ д'Алансонъ, и бросился по его слѣдамъ. Генрихъ, успокоенный близостью друзей, сдѣлалъ имъ знакъ не удаляться и подъѣхалъ къ дамамъ.
   -- Ну, что? спросила Маргерита, подъѣзжая къ нему.
   -- Ничего, отвѣчалъ онъ:-- охотился за кабаномъ.
   -- И только?
   -- Да; вѣтеръ съ другой стороны со вчерашняго утра; да я, кажется, это и предсказывалъ.
   -- Эта перемѣна вѣтра неблагопріятна для охоты, не правда ли?
   -- Да; это иногда уничтожаетъ всѣ распоряженія, и надо выдумывать новый планъ.
   Опять послышался лай собакъ, быстро приближавшійся; всѣ подняли головы и навострили уши.
   Почти въ ту же минуту показался кабанъ и, вмѣсто того, чтобъ уйдти въ лѣсъ, онъ побѣжалъ по дорогѣ прямо къ перекрестку, гдѣ стояли дамы, придворные и охотники, отставшіе отъ охоты.
   За нимъ, чуть не вцѣпившись въ его шерсть, слѣдовали тридцать или сорокъ самыхъ сильныхъ собакъ; шагахъ въ двадцати Карлъ, съ обнаженною головой, безъ плаща, съ платьемъ, разорванымъ вѣтвями, съ окровавленнымъ лицомъ и руками.
   Съ нимъ было всего только два охотника.
   Король оставлялъ свой рогъ только за тѣмъ, чтобъ голосомъ травить звѣря, и потомъ опять принимался трубить. Весь міръ исчезъ для него. Упади его лошадь, онъ воскликнулъ бы, какъ Ричардъ III: "корону за лошадь!"
   Но лошадь была такъ же горяча, какъ и сѣдокъ; ноги ея едва касались земли, она дышала огнемъ.
   Кабанъ, собаки, король мелькнули какъ призракъ.
   -- Hallali! Hallali! закричалъ король, проѣзжая мимо, и снова схватился за рогъ.
   Въ нѣсколькихъ шагахъ отъ него промчались д'Алансонъ и два охотника; лошади другихъ отстали.
   Всѣ бросились по ихъ слѣдамъ, потому-что кабанъ очевидно готовъ былъ остановиться.
   Не прошло и десяти минутъ, какъ кабанъ бросился съ дороги въ лѣсъ; по, выбѣжавъ въ пролѣсокъ, онъ прислонился къ камню и обернулся мордой къ собакамъ.
   На крикъ Карла всѣ съѣхались.
   Настала самая интересная минута охоты. Звѣрь рѣшился, кажется, защищаться отчаянно. Собаки, раздраженныя долгимъ бѣгомъ, бросились на него съ яростью, удвоенною крикомъ короля.
   Охотники стали въ кругъ. Король нѣсколько впереди; за нимъ д'Алансонъ съ пищалью и Генрихъ съ ножомъ своимъ.
   Д'Алансонъ снялъ пищаль съ крючка и зажегъ фитиль; Генрихъ попробовалъ, легко ли вынимается ножъ.
   Гизъ, презирая всѣ эти охотничьи занятія, стоялъ поодаль съ своею свитой.
   Въ другой сторонѣ образовалась другая группа изъ дамъ.
   Всѣ охотники устремили глаза на вепря съ тревожнымъ ожиданіемъ.
   Въ сторонѣ стоялъ охотникъ, едва удерживая пару огромныхъ собакъ, одѣтыхъ въ кольчугу; онѣ выли и рвались къ вепрю, такъ-что цѣпи едва держались.
   Звѣрь защищался на славу. На него разомъ напало собакъ сорокъ, впиваясь со всѣхъ сторонъ въ щетинистую шкуру; но вепрь каждымъ взмахомъ клыковъ взбрасывалъ на воздухъ собаку футовъ на десять, и собака, падая назадъ съ растерзаннымъ животомъ, опять бросалась въ схватку. Карлъ, съ разтрепанными волосами, съ пылающимъ взоромъ, наклонившись къ шеѣ дымящагося коня своего, трубилъ какъ бѣшеный.
   Меньше, нежели въ десять минутъ, двадцать собакъ уже было убито.
   -- Бульдоговъ! закричалъ Карлъ: -- бульдоговъ!
   Охотникъ спустилъ свору, и собаки врѣзались въ середину схватки, такъ-что все разлетѣлось въ сторону, и впились каждая въ одно ухо кабана.
   Кабанъ щелкнулъ зубами отъ боли и ярости.
   -- Браво, Дюрданъ! Браво, Рискту! кричалъ Карлъ.-- Ату его! Ату! Копье! копье!
   -- Не хотите ли мою пищаль? спросилъ д'Алансонъ.
   -- Нѣтъ, нѣтъ! Пуля не чувствуешь какъ входитъ,-- что за удовольствіе! Копье дѣло другое. Копье! копье!
   Королю подали копье.
   -- Берегитесь, братецъ! сказала Маргерита.
   -- Не промахнитесь! прибавила герцогиня де-Неверъ.
   -- Будьте спокойны, герцогиня, отвѣчалъ Карлъ.
   И, уставивъ копье въ упоръ, онъ бросился на вепря; собаки держали его за уши, и онъ не могъ увернуться отъ удара. Но, завидя блескъ копья, онъ покачнулся въ сторону, и оружіе, вмѣсто того, чтобъ пронзить его грудь, скользнуло по плечу и раздробилось о камень, къ которому звѣрь прислонился.
   -- Mille noms de diable! закричалъ король.-- Промахъ!.. Копье! копье!
   Отъѣхавъ опять, онъ бросилъ въ сторону сломанное копье.
   Но въ ту же самую минуту, кабанъ, какъ-будто предвидя свою участь и желая избѣгнуть ея, рванулся, освободилъ свои окровавленныя уши изъ зубовъ собакъ, и съ налитыми кровью глазами, поднявшеюся щетиной, пыша какъ кузнечный мѣхъ, щелкая зубами, ринулся внизъ головою къ лошади короля.
   Карлъ былъ хорошій охотникъ и предвидѣлъ это нападеніе; онъ поднялъ лошадь на дыбы, но не разсчелъ силы руки и затянулъ поводья. Лошадь опрокинулась.
   Зрители вскрикнули отъ ужаса; нога короля запуталась въ стремени.
   -- Бросьте поводья! закричалъ Генрихъ.
   Король бросилъ поводья, схватился лѣвою рукою за сѣдло и правою хотѣлъ достать охотничій ножъ; но ножъ былъ придавленъ тяжестью его тѣла, и Карлъ никакъ не могъ его вынуть.
   -- Кабанъ! кабанъ! воскликнулъ Карлъ.-- Ко мнѣ, д'Алансонъ! Ко мнѣ!
   Лошадь, почувствовавъ свободу, какъ-будго поняла опасносность, въ которой находится сѣдокъ; она уже привстала на три ноги, когда король обратился съ восклицаніемъ къ д'Алансону. Генрихъ увидѣлъ въ эту минуту, что герцогъ страшно поблѣднѣлъ, и приложился изъ пищали, но пуля ударила не въ кабана, который былъ уже въ двухъ шагахъ отъ Карла, но въ колѣно лошади, которая тотчасъ же упала.
   Въ ту же самую минуту кабанъ разрѣзалъ клыкомъ сапогъ Карла.
   -- О! прошепталъ д'Алансонъ: -- кажется, д'Анжу французскій король, а я польскій.
   Дѣйствительно, кабанъ терзалъ ногу Карла; вдругъ Карлъ почувствовалъ, что кто-то приподымаетъ его за руку,-- потомъ сверкнулъ острый клинокъ и нѣсколько разъ погрузился до рукоятки подъ плечо звѣря, между-тѣмъ, какъ рука въ желѣзной перчаткѣ отклонила его морду.
   Карлъ, высвободившій ногу при движеніи лошади, тяжело приподнялся и, увидѣвъ, что весь облитъ кровью, поблѣднѣлъ какъ мертвецъ.
   -- Ничего, ничего, ваше величество! сказалъ Генрихъ, стоя на колѣняхъ и удерживая вепря, пораженнаго въ самое сердце:-- вы не ранены.
   Потомъ онъ всталъ, бросивъ свой ножъ, и кабанъ палъ, изрыгая горломъ потокъ крови.
   Карлъ, окруженный испуганными лицами, слыша крики ужаса, которые могли бы встревожить самое хладнокровное мужество, готовъ былъ упасть возлѣ издыхающаго звѣря. Но онъ оправился, оборотился къ Генриху и пожалъ ему руку со взоромъ, въ которомъ первый разъ въ жизни блеснуло живое чувство.
   -- Благодарю, Ганріо, сказалъ онъ.
   -- Что съ вами, братецъ? спросилъ подходя д'Алансонъ.
   -- А! Это ты, д'Алансонъ? сказалъ король.-- Ну что, славный стрѣлокъ, гдѣ твоя пуля?
   -- Должно быть, расплющилась за вепрѣ, отвѣчалъ герцогъ.
   -- Посмотрите, пожалуйста, воскликнулъ Генрихъ, превосходно притворяясь удивленнымъ: -- ваша пуля разбила ноги лошади его величества. Странно!
   -- Генрихъ! сказалъ король:-- правда ли это?
   -- Можетъ-статься, отвѣчалъ герцогъ въ замѣшательствѣ: -- у меня очень дрожала рука.
   -- Для хорошаго стрѣлка это странный выстрѣлъ, сказалъ Карлъ, нахмуривъ брови.-- Благодарю тебя еще разъ, Ганріо. Поѣдемте домой, господа; довольно.
   Маргерита подъѣхала поздравить Генриха.
   -- Да, да, поздравляй его, Марго, сказалъ Карлъ:-- и отъ чистаго сердца: безъ него, короля французскаго звали бы теперь Генрихъ III.
   -- Герцогъ д'Анжу и безъ того врагъ мой, сказалъ Беарнецъ: -- теперь онъ разсердится на меня еще больше. Но какъ быть? Всякій дѣлаетъ, что можетъ; спросите у д'Алансона...
   Онъ наклонился, вытащилъ свой охотничій ножъ изъ груди звѣря, и погрузилъ его раза два или три въ землю, чтобъ отереть кровь.
   

III.
Братство.

   Спасая жизнь Карла, Генрихъ спасъ больше нежели просто жизнь человѣка; онъ остановилъ перемѣну государей въ трехъ королевствахъ.
   Еслибъ Карлъ IX былъ убитъ, герцогъ д'Анжу. сдѣлался бы королемъ французскимъ, д'Алансонъ, по всей вѣроятности, польскимъ. Что касается до Наварры, то д'Анжу былъ въ связи съ г-жею де-Конде и, вѣроятно, наваррская корона наградила бы ея мужа за услужливость жены.
   Во всемъ этомъ не было бы ничего для Генриха. Онъ очутился бы во власти другаго государя,-- и только мѣсто Карла, который терпѣлъ его, заступилъ бы д'Анжу, у котораго была одна голова и одно сердце съ Катериной, который поклялся въ его смерти и, конечно, сдержалъ бы свое слово.
   Все это разомъ пришло ему въ голову, когда кабанъ бросился на Карла; мы видѣли, что было слѣдствіемъ мысли, что съ жизнью Карла связана его собственная жизнь.
   Карла спасла преданность, источника которой онъ не могъ постигнуть.
   Но Маргерита поняла все и удивлялась странному мужеству Генриха, сверкающему, подобно молніи, только во время бури.
   Къ-несчастію, избавиться отъ власти д'Анжу было еще не все: надо было самому сдѣлаться королемъ; надо было поспорить за Наварру съ д'Алансономъ и Конде; надо было, главное, оставить этотъ дворъ, гдѣ тропинки вели между пропастей, -- и притомъ надо было оставить его подъ покровительствомъ французскаго принца.
   Генрихъ, возвращаясь изъ Бонди, обдумывалъ свое положеніе. Когда пріѣхали въ Лувръ, планъ у него былъ готовъ.
   Не переодѣваясь, весь въ пыли и крови, пошелъ онъ къ д'Алансону; онъ нашелъ его очень-встревоженнымъ; герцогъ большими шагами ходилъ по комнатѣ.
   Увидѣвъ Генриха, д'Алансонъ сдѣлалъ особенное движеніе.
   -- Да, я, понимаю, сказалъ Генрихъ, взявъ его за обѣ руки: -- вы сердитесь на меня за то, что я первый замѣтилъ, что ваша пуля раздробила лошади ногу, вмѣсто того, чтобъ убить кабана, какъ вы хотѣли. Что дѣлать! Я не могъ удержаться отъ движенія. Впрочемъ, король замѣтилъ бы это и безъ того; не правда ли?
   -- Разумѣется, разумѣется, проговорилъ герцогъ.-- Впрочемъ, я не могу приписать этого доноса ничему другому, какъ злому намѣренію съ вашей стороны; слѣдствіемъ этого, вы сами видѣли, было то, что Карлъ подозрѣваетъ во мнѣ умыселъ.
   -- Мы сейчасъ поговоримъ объ этомъ обстоятельнѣе. Что касается до моего злаго намѣренія, я нарочно пришелъ къ вамъ, чтобъ сослаться на собственный вашъ судъ.
   -- Хорошо; говорите, я слушаю.
   -- Когда я выскажу вамъ все, Франсуа, вы увидите, злы ли мои намѣренія; довѣренность, которую я хочу оказать вамъ, исключаетъ всякое благоразуміе, всякую осторожность. Когда я скажу вамъ то, что хочу сказать, вы можете погубить меня однимъ словомъ.
   -- Что же это такое? спросилъ герцогъ, начиная тревожиться.
   -- И при всемъ томъ, продолжалъ Генрихъ: -- я долго не рѣшался говорить вамъ объ этомъ, особенно послѣ сегодняшней вашей глухоты или недогадливости.
   -- Не понимаю, право, что вы хотите сказать, Генрихъ! сказалъ д'Алансонъ блѣднѣя.
   -- Ваши интересы слишкомъ-близки для меня.-- Я долженъ предварить васъ, что гугеноты сдѣлали мнѣ предложенія.
   -- Предложенія? какія?
   -- Одинъ изъ нихъ, де-Муи де-Сен-Фаль, сынъ храбраго де-Муи, убитаго Морвелемъ, вы знаете...
   -- Да.
   -- Ну, такъ онъ пришелъ ко мнѣ, рискуя своею жизнью, за тѣмъ, чтобъ доказать мнѣ, что я въ плѣну.
   -- Скажите! Что же вы ему отвѣчали?
   -- Вы знаете, что я искренно люблю Карла, спасшаго мнѣ жизнь, и что королева Катерина замѣнила мнѣ мать. Я отказался отъ всѣхъ его предложеній.
   -- А что онъ вамъ предлагалъ?
   -- Гугеноты хотятъ возстановить наваррскій престолъ, и такъ-какъ онъ принадлежитъ мнѣ по наслѣдству, они предложили мнѣ его.
   -- Да; и г. де-Муи получилъ отъ васъ, вмѣсто согласія, отказъ?
   -- Формальный; но послѣ... продолжалъ Генрихъ.
   -- Вы пожалѣли? прервалъ его д'Алансонъ.
   -- Нѣтъ, я только замѣтилъ, если не ошибаюсь, что де-Муи, недовольный мною, обратился къ другому.
   -- Къ кому же? живо спросилъ Франсуа.
   -- Не знаю. Можетъ-быть, къ принцу Конде.
   -- Да, это очень-легко можетъ быть!
   -- Впрочемъ, я безошибочно могу узнать, кого онъ выбралъ себѣ въ предводители.
   Франсуа поблѣднѣлъ.
   -- Но гугеноты раздѣлены между собою, продолжалъ Генрихъ:-- и де-Муи, какъ ни храбръ и благороденъ, представитель только половины ихъ. Другая половина, которою пренебрегать нельзя, не потеряла надежды возвести на престолъ Генриха-Наваррскаго, который не рѣшился съ перваго раза, но потомъ могъ еще одуматься.
   -- Вы думаете?
   -- Я съ каждымъ днемъ удостовѣряюсь въ этомъ больше и больше. Отрядъ всадниковъ, примкнувшій къ намъ на охотѣ,-- замѣтили вы, изъ какихъ людей онъ состоялъ?
   -- Изъ обращенныхъ.
   -- Узнали вы ихъ начальника, который дѣлалъ мнѣ знаки?
   -- Да; виконтъ Тюреннъ.
   -- И поняли вы, чего они хотѣли?
   -- Да; они предлагали вамъ бѣжать.
   -- Значитъ, ясно, что есть другая партія, которая хочетъ не того, чего хочетъ де-Муи, -- да, и очень-сильная партія, говорю вамъ. Для успѣха необходимо соединить эти двѣ партіи, Тюренна и де-Муи. Заговоръ развивается; войска назначены; ждутъ только сигнала. Положеніе важно, и я долженъ быстро на что-нибудь рѣшиться; но я колеблюсь между двумя рѣшеніями, о которыхъ пришелъ посовѣтоваться съ вами, какъ съ другомъ.
   -- Скажите лучше, какъ съ братомъ.
   -- Да, какъ съ братомъ.
   -- Говорите же, я васъ слушаю.
   -- Во-первыхъ, я долженъ раскрыть передъ вами состояніе моего духа. Во мнѣ нѣтъ ни желанія, ни честолюбія, ни способностей; я просто мирный деревенскій дворянинъ; ремесло заговорщика, въ моихъ глазахъ, не вознаграждается даже почти-вѣрною перспективою престола.
   -- Вы клевещете на себя. Я вамъ не вѣрю.
   -- А между-тѣмъ это до такой степени правда, что еслибъ у меня былъ истинный другъ, я отрекся бы въ его пользу отъ власти, которою хочетъ облечь меня моя партія;-- но, прибавилъ Генрихъ со вздохомъ: -- у меня нѣтъ такого друга.
   -- Можетъ-быть, и есть. Я увѣренъ, что вы ошибаетесь.
   -- Нѣтъ, ventre-saint-gris! Кромѣ васъ, никто ко мнѣ не привязанъ; если предоставить это предпріятіе самому-себѣ, оно распадется и изобличитъ какого-нибудь... недостойнаго человѣка... Лучше, я думаю, открыть все королю. Я никого не назову, -- но катастрофа будетъ предупреждена.
   -- Боже! воскликнулъ д'Алансонъ, будучи не въ-состояніи скрыть своего ужаса. Что вы это говорите? Вы единственная надежда вашей партіи со смерти адмирала; вы, обращенный гугенотъ, обращенный плохо (такъ позволительно по-крайней-мѣрѣ думать), вы занесете ножъ на своихъ братьевъ? Генрихъ! Генрихъ! Знаете ли, что вы готовите всѣмъ кальвинистамъ новую варѳоломеевскую ночь? Знаете ли вы, что Катерина ждетъ только благопріятнаго случая, чтобъ дорѣзать всѣхъ, оставшихся въ живыхъ?
   Герцогъ дрожалъ; красныя пятна выступили у него на лицѣ; онъ жалъ Генриху руку, умоляя его отказаться отъ этого пагубнаго намѣренія.
   -- Какъ! сказалъ Генрихъ съ удивительнымъ простодушіемъ:-- вы думаете, что это повлечетъ за собою столько несчастій? Но, взявъ слово съ короля, я думаю, можно быть покойнымъ на-счетъ безразсудныхъ.
   -- Слово короля Карла... развѣ не давалъ онъ его адмиралу? Телиньи? вамъ самимъ? Говорю вамъ, Генрихъ, если вы это сдѣлаете, вы погубите всѣхъ ихъ; не только ихъ, но и всѣхъ, кто былъ съ ними въ прямыхъ или посредственныхъ сношеніяхъ.
   Генрихъ подумалъ съ минуту.
   -- Будь я важнымъ лицомъ при дворѣ, сказалъ онъ;-- я поступилъ бы иначе; на вашемъ мѣстѣ, на-примѣръ, Франсуа, на мѣстѣ французскаго принца крови, вѣроятнаго наслѣдника престола...
   Франсуа иронически покачалъ головою.
   -- Что же бы вы сдѣлали на моемъ мѣстѣ? спросилъ онъ.
   -- На вашемъ мѣстѣ я сдѣлался бы главою заговора. Имя и вѣсъ ручались бы за жизнь заговорщиковъ, и я извлекъ бы пользу, во-первыхъ, для себя, а тамъ, можетъ-быть, и для короля. Безъ этого, ихъ предпріятіе можетъ причинить величайшее зло Франціи.
   Франсуа выслушалъ эти слова съ радостью; лицо его прояснилось.
   -- Думаете ли вы, сказалъ онъ:-- что это средство возможно, и что оно избавитъ насъ отъ всѣхъ этихъ несчастій?
   -- Я думаю, отвѣчалъ Генрихъ.-- Гугеноты васъ любятъ; ваша скромная наружность, ваше возвышенное положеніе, доброе расположеніе, которое вы всегда имъ оказывали, -- все побуждаетъ ихъ служить вамъ.
   -- Но партія раздѣлена. Ваши захотятъ ли быть моими?
   -- Я берусь примирить ихъ съ вами двумя средствами.
   -- Какими?
   -- Во-первыхъ, довѣренностью, которую имѣютъ ко мнѣ предводители моей партіи; во-вторыхъ, боязнью, что вы, зная ихъ поименно...
   -- Кто же назоветъ мнѣ ихъ?
   -- Я, ventre-saint-gris!
   -- Вы сдѣлаете это?
   -- Послушайте, Франсуа, я уже сказалъ вамъ, что люблю здѣсь только васъ... можетъ-быть, отъ-того, что васъ преслѣдуютъ такъ же, какъ и меня; да и жена моя горячо къ вамъ привязана.
   Франсуа покраснѣлъ отъ удовольствія.
   -- Повѣрьте мнѣ, продолжалъ Генрихъ:-- возьмитесь за это дѣло, царствуйте въ Наваррѣ; оставьте мнѣ только мѣстечко за вашимъ столомъ и лѣсъ, гдѣ я могъ бы охотиться,-- я буду-счастливъ.
   -- Царствовать въ Наваррѣ; но если...
   -- Если герцога д'Анжу изберутъ въ короли польскіе, не такъ ли? Я договариваю вашу мысль...
   Герцогъ взглянулъ на Генриха съ какимъ-то ужасомъ.
   -- Послушайте, Франсуа, продолжалъ Генрихъ: -- отъ васъ ничто не ускользаетъ, и я разсуждаю именно на основаніи этого предположенія: если герцогъ д'Анжу будетъ избранъ королемъ польскимъ и братъ Карлъ,-- чего Боже сохрани!-- скончается, то отъ По до Парижа всего двѣсти льё, а отъ Парижа до Кракова четыреста,-- и вы поспѣете сюда получить наслѣдство какъ-разъ къ тому времени, какъ король польскій узнаетъ о кончинѣ брата. Тогда, если вы будете довольны мною, вы дадите мнѣ Королевство-Наваррское, и оно будетъ только цвѣткомъ въ вашей коронѣ; такимъ-образомъ, я согласенъ принять его. Худшее, что можетъ васъ постигнуть,-- это остаться тамъ и быть родоначальникомъ покой династіи королей, живя со мною и съ моею женою; тогда какъ здѣсь, что вы?-- бѣдный, преслѣдуемый принцъ, третій сынъ короля, рабъ двухъ старшихъ, которые вольны запереть васъ въ Бастилію, когда имъ вздумается.
   -- Да, да; я это самъ чувствую и такъ глубоко, что, право, для меня непонятно, какъ вы отказались отъ этого плана. Не-уже-ли у васъ тутъ ничего не бьется?
   Герцогъ приложилъ руку къ сердцу Генриха.
   -- Есть тяжести, отвѣчалъ Генрихъ: -- которыя не по силамъ для иныхъ рукъ. Я не хочу пробовать поднимать эту тяжесть; трудъ уничтожаетъ во мнѣ желаніе.
   -- Итакъ, вы серьёзно отказываетесь?
   -- Я сказалъ это де-Муи и повторяю вамъ.
   -- Но въ подобныхъ обстоятельствахъ словъ мало; надо доказательства.
   Генрихъ вздохнулъ, какъ борецъ, который чувствуетъ, что противникъ его подается.
   -- Я могу вамъ доставить ихъ сегодня вечеромъ; въ девять часовъ, списокъ предводителей и планъ всего предпріятія будутъ у васъ.
   Франсуа горячо пожалъ руку Генриха.
   Въ эту минуту, вошла Катерина, безъ доклада, какъ и всегда входила.
   -- Вмѣстѣ? сказала она улыбаясь.-- Добрые братья!
   -- Надѣюсь, сказалъ Генрихъ съ величайшимъ хладнокровіемъ,-- между-тѣмъ, какъ герцогъ блѣднѣлъ отъ страха.
   Потомъ онъ отошелъ на нѣсколько шаговъ, чтобъ дать Катеринѣ возможность поговорить съ сыномъ.
   Королева достала изъ кошелька богатый аграфъ.
   -- Этотъ аграфъ получила я изъ Флоренціи, сказала она:-- возьми его себѣ, Франсуа, и носи на перевязи шпаги.
   Потомъ она прибавила въ-полголоса:
   -- Если ты сегодня вечеромъ услышишь шумъ въ комнатѣ Генриха, не трогайся съ мѣста.
   Франсуа пожалъ руку матери и сказалъ:
   -- Позволите показать ему этотъ чудесный подарокъ?
   -- Даже подари его ему отъ своего и моего имени; я уже заказала ему такой же аграфъ.
   -- Слышите, Генрихъ, сказалъ Франсуа:-- матушка подарила мнѣ вотъ этотъ аграфъ,-- и онъ тѣмъ драгоцѣннѣе для меня, что она позволила передать его вамъ.
   Генрихъ пришелъ въ восхищеніе и разсыпался въ благодарности.
   -- Я немного-нездорова и пойду отдохнуть, сказала Катерина, когда восторгъ его нѣсколько утихъ.-- Карлъ тоже не оправился еще отъ паденія и лежитъ. Мы будемъ ужинать каждый у себя. Ахъ, я забыла поблагодарить васъ: вы спасли короля и будете награждены.
   -- Я уже вознагражденъ, отвѣчалъ Генрихъ, кланяясь,
   -- Чувствомъ исполненнаго долга? сказала Катерина: -- этого недовольно. Повѣрьте, я и Карлъ постараемся не остаться у васъ въ долгу.
   Генрихъ поклонился и вышелъ.
   -- А! подумалъ онъ, уходя:-- теперь, мой милый братецъ, я увѣренъ, что не уѣду безъ тебя. У заговора было сердце, теперь у него есть голова, а что всего лучше, такъ это то, что эта голова отвѣчаетъ за мою. Только надо быть осторожнѣе: Катерина дѣлаетъ мнѣ подарокъ, обѣщаетъ награду: -- тутъ что-нибудь да кроется. Поговорю вечеромъ съ Маргеритой.
   

IV.
Признательность Карла IX.

   Морвель пробылъ часть дня въ оружейномъ кабинетѣ короля. Когда приближался часъ возвращенія съ охоты, Катерина велѣла перейдти ему съ пришедшими къ нему на помощь людьми въ ея молельню.
   Кормилица извѣстила Карла, что какой-то человѣкъ пробылъ у него въ кабинетѣ часть дня; Карлъ сначала очень разсердился на такую дерзость, но когда кормилица, по его приказанію, описала примѣты этого человѣка и прибавила, что это тотъ самый, котораго она ввела къ нему однажды вечеромъ по его собственному приказанію, король узналъ Морвеля и, вспомнивъ о приказѣ, вынужденномъ у него матерью, понялъ все.
   -- О! сказалъ онъ: -- въ тотъ самый день, когда онъ спасъ мнѣ жизнь!.. Минута выбрана дурно.
   Онъ сдѣлалъ нѣсколько шаговъ, хотѣлъ идти къ матери, по вдругъ остановился.
   -- Mordieu! сказалъ онъ: -- заговорить съ ней объ этомъ, это значитъ завязать безконечный споръ. Лучше пусть каждый дѣйствуетъ съ своей стороны молча.
   -- Кормилица! запри всѣ двери и скажи королевѣ Елизаветѣ {Карлъ былъ женатъ на Елизаветѣ-Австрійской, дочери Максимиліана.}, что я несовсѣмъ-здоровъ послѣ паденія, и эту ночь буду спать одинъ.
   Кормилица повиновалась, и такъ-какъ не насталъ еще часъ для выполненія его намѣренія, то Карлъ сѣлъ писать стихи.
   За этимъ занятіемъ время проходило для него всего скорѣе. Пробило девять часовъ, а онъ думалъ, что нѣтъ еще семи. Онъ счелъ удары и при послѣднемъ изъ нихъ всталъ.
   -- Чортъ возьми! сказалъ онъ:-- какъ-разъ пора.
   Надѣвъ плащъ и шляпу, онъ вышелъ въ потайную дверь, которой не знала даже Катерина, и пошелъ прямо въ комнату къ Генриху. Генрихъ, ушедъ отъ д'Алансона, зашелъ къ себѣ только переодѣться и тотчасъ же опять вышелъ.
   -- Онъ вѣрно пошелъ ужинать къ Марго, подумалъ король: -- они сегодня были что-то очень-дружны.
   И онъ отправился въ комнату Маргериты.
   Маргерита пригласила къ себѣ герцогиню де-Неверъ, Коконна и ла-Моля и угощала ихъ разными лакомствами. Карлъ постучался въ дверь. Гильйонна отворила; но, увидѣвъ короля, испугалась до такой степени, что едва могла поклониться и, вмѣсто того, чтобъ побѣжать извѣстить о приходѣ высокаго гостя, только вскрикнула и пропустила Карла мимо себя.
   Король прошелъ переднюю и, руководимый громкимъ смѣхомъ, дошелъ до столовой.
   -- Бѣдный Ганріо! подумалъ онъ: -- веселится-себѣ, не подозрѣвая никакого зла.
   -- Это я, сказалъ онъ, приподнимая пологъ дверей и выставивъ смѣющееся лицо.
   Маргерита ужасно вскрикнула. Это смѣющееся лицо сдѣлало на нее впечатлѣніе медузиной головы. Она сидѣла прямо противъ двери и тотчасъ узнала Карла.
   Молодые люди сидѣли къ нему спиною.
   -- Его величество! вскрикнула она съ ужасомъ.
   Она встала.
   У всѣхъ головы закружились. Одинъ Коконна не смѣшался. Онъ тоже всталъ, но съ такою ловкою неловкостью, что, вставая, опрокинулъ столъ и все, что на немъ было: посуду и свѣчи.
   Въ одно мгновеніе въ комнатѣ стало совершенно-темно и воцарилось глубокое молчаніе.
   -- Бѣги! шепнулъ Коконна ла-Молю.-- Смѣлѣй!
   Ла-Моль не заставилъ повторить себѣ это два раза, бросился къ стѣнѣ, руками ощупалъ дорогу и ретировался въ хорошо-извѣстный ему кабинетъ.
   Но, проходя черезъ спальню, онъ столкнулся съ кѣмъ-то, вошедшимъ въ потайную дверь.
   -- Что это значитъ? сказалъ Карлъ, стоя въ потьмахъ. Голосъ его начиналъ принимать грозное выраженіе нетерпѣнія.-- Развѣ я какое-нибудь страшилище, что при моемъ появленіи все идетъ вверхъ дномъ? Гдѣ ты, Ганріо? Отвѣчай.
   -- Мы спасены, проговорила Маргерита, хватая за руку, какъ думала, Коконна.-- Король думаетъ, что мужъ мой участвуетъ въ пирушкѣ.
   -- И я не разувѣрю, будьте спокойны, отвѣчалъ Генрихъ, также тихо.
   -- Боже! воскликнула Маргерита, поспѣшно бросая руку, которую держала.
   -- Тише! сказалъ Генрихъ.
   -- Mille noms du diable! Чего вы тамъ перешептываеетсь? спросилъ Карлъ.-- Генрихъ, отвѣчай, гдѣ ты?
   -- Здѣсь, отвѣчалъ голосъ короля наваррскаго.
   -- Diable! воскликнулъ Коконна, удалившійся съ герцогинею де-Неверъ въ уголъ:-- исторія запутывается!
   -- Мы погибли вдвойнѣ, сказала Анріэтта.
   Коконна, смѣлый до безразсудства, разсчелъ, что когда-нибудь прійдется же зажечь свѣчу и подумалъ, что чѣмъ скорѣе, тѣмъ лучше. Онъ оставилъ руку герцогини, отъискалъ на полу подсвѣчникъ, пошелъ и зажегъ свѣчу.
   Комната освѣтилась.
   Карлъ бросилъ вокругъ себя вопросительный взглядъ.
   Генрихъ стоялъ возлѣ жены; герцогиня, одна, стояла въ углу; Коконна, посреди комнаты, держалъ свѣчу и освѣщалъ всю сцену.
   -- Извините, братецъ, сказала Маргерита:-- мы васъ не ждали.
   -- Вы насъ ужасно перепугали, ваше величество! прибавила герцогиня.
   -- Что касается до меня, сказалъ Генрихъ, тотчасъ догадавшійся, въ чемъ дѣло:-- я до того испугался, что, вставая, опрокинулъ столъ.
   Коконна посмотрѣлъ на Генриха взоромъ, который выражалъ:
   -- Ай-да мужъ! мигомъ смекнулъ!
   -- Что за суматоха? спросилъ Карлъ.-- Ужинъ твой пропалъ, Ганріо. Пойдемъ со мною, ты докончишь его въ другомъ мѣстѣ; я угощаю тебя сегодня вечеромъ.
   -- Какъ, ваше величество, сказалъ Генрихъ: -- вы дѣлаете мнѣ честь?
   -- Да, мое величество дѣлаетъ тебѣ честь увести тебя изъ Лувра. Одолжи мнѣ его, Марго, до завтрашняго утра.
   -- Мое позволеніе для васъ излишне, отвѣчала Маргерита:-- вы властны дѣлать, что вамъ угодно.
   -- Ваше величество, сказалъ Генрихъ: -- я забѣгу къ себѣ въ комнату перемѣнить плащъ и сейчасъ возвращусь.
   -- Не нужно, Ганріо; годится и этотъ.
   -- Но, ваше величество...
   -- Говорятъ тебѣ, не уходи, mille noms d'un diable! Не слышишь ты, что-ли? Пойдемъ.
   -- Идите, идите, сказала вдругъ Маргерита, сжимая руку мужа; по странному взгляду Карла она догадалась, что происходитъ что-то необыкновенное.
   -- Я готовъ, отвѣчалъ Генрихъ.
   Карлъ обратилъ взоръ свой на Коконна, который продолжалъ зажигать свѣчи.
   -- Кто это? спросилъ онъ Генриха, измѣряя Коконна глазами.-- Ужь не ла-Моль ли?
   -- Кто бы это ему сказалъ про ла-Моля? подумала Маргерита.
   -- Нѣтъ, ваше величество, отвѣчалъ Генрихъ: -- господина дела-Моля здѣсь нѣтъ, и мнѣ очень-жаль этого. Я имѣлъ бы честь представить его вашему величеству вмѣстѣ съ его другомъ, графомъ Коконна; они неразлучны, и оба въ службѣ д'Алансона.
   -- А! да! знаменитаго стрѣлка! сказалъ Карлъ.-- Хорошо.
   Потомъ, нахмуривъ брови, онъ прибавилъ:
   -- Этотъ господинъ де-ла-Моль, кажется, гугенотъ?
   -- Обращенный, ваше величество, и я отвѣчаю за него, какъ за себя.
   -- Если ты отвѣчаешь за кого-нибудь, Ганріо,-- послѣ твоей сегодняшней услуги я не имѣю права въ томъ сомнѣваться. А хотѣлось бы увидѣть этого ла-Моля. Ну; да въ другой разъ.
   И оглянувъ комнату въ послѣдній разъ, Карлъ обнялъ Маргериту и увелъ короля наваррскаго, держа его подъ руку.
   У воротъ Лувра Генрихъ хотѣлъ остановиться поговорить съ кѣмъ-то.
   -- Полно, выходи скорѣе, сказалъ ему Карлъ.-- Говорятъ тебѣ, что воздухъ въ Луврѣ для тебя нездоровъ; повѣрь же мнѣ, чортъ возьми!
   -- Ventre-saint-gris? проговорилъ Генрихъ.-- Что же де-Муи будетъ дѣлать въ моей комнатѣ одинъ? Какъ-бы этотъ воздухъ не былъ для него еще вреднѣе.
   -- Да! сказалъ король, когда они перешли черезъ подъемный мостъ: -- такъ это тебѣ ничего, Ганріо, что придворные д'Алансона волочатся за твоей женой?
   -- Какъ это, ваше величество?
   -- Да, этотъ Коконна, кажется дѣлаетъ ей глазки.
   -- Кто это вамъ сказалъ?
   -- Гм! Сказали...
   -- Чистѣйшая ложь; Коконна дѣлаетъ глазки, это правда, только не ей, а герцогинѣ де-Неверъ.
   -- Что и говорить!
   -- Смѣю увѣрить ваше величество.
   Карлъ началъ громко смѣяться.
   -- Ха! ха! ха! Постой же! Прійдетъ герцогъ Гизъ опять разсказывать мнѣ басни, я разскажу ему подвиги его сестрицы! Впрочемъ, правду сказать, я не помню хорошенько, о комъ онъ мнѣ говорилъ: о Коконна, или ла-Молѣ.
   -- И въ томъ и въ другомъ случаѣ это неправда. Я ручаюсь за чувства жены моей.
   -- Хорошо, Ганріо, хорошо. Ты молодецъ, и, кажется, напослѣдокъ, я не буду въ-состояніи обойдтись безъ тебя.
   Съ этими словами, король свиснулъ особеннымъ образомъ, и въ ту же минуту изъ-за угла Улицы-де-Бовэ вышли четыре человѣка. Они присоединились къ королю, и всѣ отправились въ середину города.
   Пробило десять часовъ.
   -- Что жь! сказала Маргерита, когда ушли король и мужъ ея:-- сядемъ опять за столъ?
   -- Нѣтъ, отвѣчала герцогиня: -- я очень перепугалась. Да здравствуетъ домикъ въ Улицѣ-Клош-Персе! Въ него не войдешь безъ осады, и гарнизонъ можетъ обнажить шпаги. Что это вы ищете подъ стульями и въ шкафахъ, Коконна?
   -- Я ищу ла-Моля.
   -- Поищите около моей комнаты, сказала Маргерита:-- тамъ есть кабинетъ...
   -- Прекрасно, отвѣчалъ Коконна.
   Онъ вошелъ въ комнату.
   -- Ну, что? спросилъ его голосъ въ темнотѣ.
   -- Да что! Подали дессертъ.
   -- А король наваррскій?
   -- Онъ ничего не видѣлъ.
   -- А король Карлъ?
   -- Король, это другое дѣло: онъ увелъ мужа.
   -- Право?
   -- Не шутя. Еще больше: онъ сдѣлалъ мнѣ честь и взглянулъ на меня мелькомъ, узнавъ, что я въ службѣ у д'Алансона, потомъ взглянулъ косо, узнавъ, что я твой другъ.
   -- Такъ ты думаешь, что ему худо обо мнѣ говорили?
   -- Напротивъ, я боюсь, не слишкомъ ли хорошо. Но дѣло не въ томъ; кажется, дамы хотятъ совершить путешествіе къ Улицѣ-Руа-де-Сисиль, и намъ надо проводить ихъ.
   -- Невозможно! Ты самъ знаешь!
   -- Какъ невозможно?
   -- Разумѣется! Мы сегодня на дежурствѣ.
   -- Mordi! Правда! Я вѣчно забываю, что изъ дворянъ мы имѣли честь превратиться въ лакеевъ.
   Друзья пошли объяснить королевѣ и герцогинѣ, что имъ необходимо быть по-крайней-мѣрѣ при раздѣваньи д'Алансона.
   -- Хорошо, сказала герцогиня: -- мы съ своей стороны отправимся.
   -- Можно спросить куда? сказалъ Коконна.
   -- О! вы слишкомъ-любопытны. Quere et inventes.
   Молодые люди раскланялись и поспѣшили къ д'Алансону. Герцогъ, казалось, ожидалъ ихъ въ своемъ кабинетѣ.
   -- А! Вы запоздали, господа! сказалъ онъ.
   -- Еще только десять часовъ, ваше высочество, отвѣчалъ покойна.
   Герцогъ посмотрѣвъ на часы.
   -- Правда, сказалъ онъ.-- А въ Луврѣ уже всѣ улеглись.
   -- Такъ точно, ваше высочество; прикажете ввести придворныхъ?
   -- Нѣтъ; отпустите ихъ.
   Молодые люди исполнили приказаніе герцога и возвратились.
   -- Ваше высочество, вѣроятно, сказалъ Коконна:-- сядете за работу, или ляжете?
   -- Нѣтъ, господа; вы свободны до завтра.
   -- Дворъ, кажется, не ночуетъ сегодня дома, шепнулъ Коконна на ухо ла-Молю.
   Они взбѣжали на лѣстницу, взяли свои плащи и шпаги и бросились въ-слѣдъ за дамами. Они догнали ихъ на углу Улицы-Кок-Сент-Оноре.
   

V.
Богъ располагаетъ.

   Глубочайшая тишина царствовала въ Луврѣ.
   Маргерита и герцогиня, де-Неверъ отправились въ Улицу-Тизонъ. Коконна и ла-Моль поспѣшили за ними. Король и Генрихъ были въ городѣ. Герцогъ д'Алансонъ остался дома, въ тревожномъ ожиданіи событій, о которыхъ намекнула Катерина. Катерина легла, и г-жа де-Совъ, сидя у ея изголовья, читала ей итальянскія сказки, очень-смѣшившія королеву.
   Катерина уже давно не была въ такомъ хорошемъ расположеніи духа. Она съ аппетитомъ поужинала въ кругу своихъ дамъ, посовѣтовалась съ медикомъ, свела дневной счетъ, заказала молебенъ объ успѣхѣ какого-то важнаго предпріятія, необходимаго для благополучія ея дѣтей, какъ она говорила... Катерина имѣла привычку, чисто-флорентинскую, заказывать молебны о дѣлахъ, извѣстныхъ только ей, да Богу.
   Она опять видѣлась съ Рене и выбрала у него новые духи.
   -- Узнайте, сказала Катерина: -- дома ли королева наваррская; если дома, попросите ее прійдти посидѣть со мною.
   Пажъ вышелъ, и черезъ минуту возвратился съ Гильйонной.
   -- Я спрашивала королеву, а не служанку ея, сказала Катерина.
   -- Я сочла долгомъ лично доложить вашему величеству, сказала Гильйонна: -- что королева наваррская вышла съ герцогинею де-Неверъ.
   -- Такъ поздно? спросила Катерина нахмуривъ брови.-- Куда это?
   -- На опыты алхиміи, отвѣчала Гильйонна: -- въ отели Гиза, въ павильйонѣ г-жи де-Неверъ.
   -- А когда она будетъ назадъ? спросила Катерина.
   -- Опыты будутъ продолжаться долго, отвѣчала Гильйонна: -- вѣроятно, ея величество до утра пробудетъ у герцогини.
   -- Она счастлива, королева наваррская! сказала Катерина.-- У ней есть друзья, и она королева; носитъ корону и не имѣетъ подданныхъ. Она очень-счастлива!
   Слушатели внутренно улыбнулись на эту выходку.
   -- Впрочемъ, такъ-какъ она вышла... продолжала Катерина: -- вѣдь она, говоришь ты, вышла?
   -- Съ полчаса назадъ.
   -- Все къ-лучшему; ступай.
   Гильйонна поклонилась и вышла.
   -- Продолжай читать, Карлотта.
   Г-жа де-Совъ начала опять чтеніе.
   Минутъ черезъ десять, Катерина прервала ее:
   -- Постой! кстати, вели выслать изъ галереи стражу.
   Это былъ знакъ, котораго ожидалъ Морвель.
   Приказъ королевы былъ исполненъ, и г-жа, де-Совъ продолжала повѣсть.
   Она читала уже съ четверть часа безъ остановки, какъ вдругъ ужасный, продолжительный вопль достигъ даже до комнаты королевы. Волосы встали дыбомъ на присутствующихъ.
   Немедленно вслѣдъ за тѣмъ раздался пистолетный выстрѣлъ.
   -- Что это? спросила Катерина.-- Что ты перестала читать, Карлотта?
   -- Развѣ ваше величество не слыхали? отвѣчала она, блѣднѣя.
   -- Что такое?
   -- Этотъ крикъ...
   -- И пистолетный выстрѣлъ? прибавилъ капитанъ.
   -- Крикъ, пистолетный выстрѣлъ, повторила Катерина:-- я ничего не слыхала. Впрочемъ, развѣ это рѣдкость въ Луврѣ? Читай, Карлотта.
   -- Послушайте, ваше величество, отвѣчала г-жа де-Совъ, между тѣмъ, какъ Нансе взялся за эфесъ шпаги и стоялъ на мѣстѣ, не смѣя выйдти безъ позволенія королевы: -- слышите: шаги! проклятія!
   -- Прикажете узнать, ваше величество? спросилъ капитанъ.
   -- Не надо. Оставайтесь, сказала Катерина.-- Кто будетъ защищать меня въ случаѣ тревоги? Вѣрно, какіе-нибудь пьяные Швейцарцы подрались...
   Спокойствіе королевы такъ разительно противоречило съ ужасомъ, овладѣвшимъ всѣми бывшими при ней, что г-жа де-Совъ, какъ ни робка была, устремила на нее вопросительный взглядъ.
   -- Тамъ какъ-будто кого-то убиваютъ? воскликнула она.
   -- Кого же?
   -- Короля наваррскаго. Шумъ въ сторонѣ его комнаты.
   -- Дура! проговорила королева, которой губы, не смотря на все ея умѣнье владѣть собою, странно шевелились, потому-что она шептала молитву.-- Дура! Вездѣ видитъ своего наваррскаго короля.
   -- Господи! вскричала г-жа де-Совъ, падая въ кресло.
   -- Кончено, сказала Катерина.-- Надѣюсь, продолжала она, обращаясь къ капитану:-- что завтра вы строго велите наказать виновныхъ за этотъ безпорядокъ. Продолжай читать, Карлотта.
   Катерина сама припала къ изголовью и осталась неподвижна, какъ-будто отъ изнеможенія; присутствующіе замѣтили, что по лицу ея катились крупныя капли пота.
   Г-жа де-Совъ повиновалась формальному приказанію; но только глаза и голосъ исполняли повелѣніе: мысль ея летала далеко, и воображенію ея представлялась опасность, грозившая любимому ею человѣку. Чувство и приличіе боролись въ ней такъ сильно, что черезъ нѣсколько минутъ голосъ ея сталъ едва-внятнымъ; книга выпала изъ рукъ, и она упала въ обморокъ.
   Вдругъ раздался шумъ еще болѣе прежняго; въ корридорѣ послышались тяжелые, поспѣшные шаги, и въ-слѣдъ за тѣмъ два выстрѣла. Катерина, удивляясь, что борьба продолжается такъ долго, встала въ свою очередь, блѣдная, съ сверкающимъ взоромь, и въ ту минуту, когда капитанъ хотѣлъ выбѣжать, схватила его за руку, говоря:
   -- Останьтесь всѣ здѣсь! Я сама пойду посмотрѣть, что тамъ такое.
   Вотъ что происходило.
   Де-Муи получилъ поутру ключъ отъ Ортона. Въ бородкѣ ключа онъ замѣтилъ свернутую бумажку и досталъ ее булавкою.
   Это былъ пароль для входа въ Лувръ ночью.
   Кромѣ того, Ортонъ изустно передалъ ему слова Генриха, то-есть, приглашеніе прійдти къ нему въ Лувръ въ десять часовъ.
   Въ девять часовъ съ половиною, де-Муи надѣлъ панцырь, въ добротѣ котораго имѣлъ уже не разъ случай увѣриться; сверхъ панцыря надѣлъ и застегнулъ камзолъ, взялъ шпагу, заткнулъ за поясъ два пистолета и поверхъ всего набросилъ знаменитый плащъ ла-Моля.
   Мы видѣли, что Генрихъ, не заходя еще домой, вздумалъ посѣтить Маргериту и какъ онъ пришелъ къ ней во-время, чтобъ столкнуться въ-потьмахъ съ ла-Молемъ и замѣнить его передъ королемъ въ столовой. Это происходило именно въ ту минуту, когда де-Муи, благодаря сообщенному ему паролю и знаменитому вишневому плащу, входилъ въ Лувръ.
   Онъ прямо прошелъ къ королю наваррскому, подражая, какъ умѣлъ, походкѣ ла-Моля. Въ передней нашелъ онъ ожидавшаго его Ортона.
   -- Его величество вышелъ, сказалъ ему горецъ:-- но онъ приказалъ ввести васъ къ нему и просить васъ дождаться. Если онъ замедлить, вы знаете -- онъ просилъ васъ лечь на его постель.
   Де-Муи вошелъ, не разспрашивая ни о чемъ больше. Не желая терять времени, де-Муи взялъ перо и, подошедъ къ превосходной картѣ Франціи, висѣвшей на стѣнѣ, началъ считать и отмѣчать станціи отъ Парижа до По.
   Но это занятіе было кончено въ четверть часа, и онъ не зналъ, чѣмъ ему заняться.
   Де-Муи прошелся раза два или три по комнатѣ, потеръ глаза, зѣвнулъ, сѣлъ, всталъ, опять сѣлъ. Наконецъ, пользуясь позволеніемъ Генриха, положилъ на ночной столикъ пистолеты, поставилъ лампу, легъ на постель, положилъ возлѣ себя обнаженную шпагу, будучи увѣренъ, что его не застанутъ въ-расшіохъ, потому-что въ передней есть слуга, крѣпко заснулъ: онъ храпѣлъ на славу, и въ этомъ отношеніи могъ поспорить даже съ Генрихомъ-Наваррскимъ.
   Въ это время, шесть человѣкъ, со шпагами въ рукахъ и кинжалами за поясомъ, осторожно прокрались въ корридоръ, выходившій однимъ концемъ въ отдѣленіе Катерины, а другимъ въ отдѣленіе Генриха.
   Одинъ шелъ впереди. Кромѣ обнаженной шпаги и широкаго, какъ охотничій ножъ, кинжала, при немъ были еще пистолеты, прикрѣпленные къ поясу серебряными пряжками.
   Это былъ Морвель.
   Пришедъ къ дверямъ Генриха, онъ остановился.
   -- Ты навѣрное знаешь, что часовые изъ корридора вышли? спросилъ онъ у другаго, который былъ, по видимому, главный изъ его подчиненныхъ.
   -- Не осталось ни одного, отвѣчалъ онъ.
   -- Хорошо, сказалъ Морвель.-- Теперь остается узнать только одно: дома ли тотъ, кого намъ нужно.
   -- Но это комната короля наваррскаго, сказалъ сержантъ, останавливая руку Морвеля.
   -- Кто же говоритъ, что нѣтъ? отвѣчалъ Морвель.
   Пришедшіе переглянулись съ удивленіемъ; сержантъ отступилъ на шагъ.
   -- О-го! сказалъ онъ:-- арестовать кого-нибудь въ такое время, въ Луврѣ, въ комнатѣ короля наваррскаго!
   -- Что жь вы скажете, если я вамъ объявлю, что мы арестуемъ самого короля наваррскаго?
   -- Скажу, что это не шутка, и что безъ приказа, подписаннаго самимъ Карломъ...
   -- Читайте, сказалъ Морвель.
   Онъ досталъ и подалъ ему приказъ.
   -- Хорошо, сказалъ сержантъ, прочитавъ:-- мнѣ нечего бояться говорить.
   -- Готовы вы?
   -- Готовъ.
   -- А вы? спросилъ Морвель, обращаясь къ прочимъ.
   Они почтительно поклонились.
   -- Такъ слушайте же, продолжалъ Морвель:-- мы распорядимся вотъ какъ: двое изъ васъ останутся у тѣхъ дверей, двое у дверей спальни и двое войдутъ со мной.
   -- Потомъ? спросилъ сержантъ.
   -- Не забудьте, что намъ приказано не допустить арестанта до криковъ или сопротивленія; за отступленіе отъ этого повелѣнія -- смерть.
   -- Пойдемъ; тутъ нечего разсуждать, сказалъ сержантъ другому человѣку, который долженъ былъ идти съ нимъ въ спальню.-- Приказаніе ясно.
   -- Совершенно, прибавилъ Морвель.
   -- Бѣдняжка наваррскій король! сказалъ одинъ изъ нихъ: -- видно, ужь ему на роду написано не ускользнуть.
   -- И здѣсь написано, сказалъ Морвель, взявъ изъ рукъ сержанта пергаментъ и спрятавъ его за пазуху.
   Морвель всунулъ въ замокъ ключъ, полученный отъ Катерины и, оставивъ двухъ человѣкъ у наружной двери, вошелъ съ четырьмя остальными въ переднюю.
   -- А-га! сказалъ Морвель, услышавъ громкое храпѣніе: -- кажется, онъ здѣсь.
   Ортонъ, думая, что вошелъ король, поспѣшилъ ему на встрѣчу и вдругъ очутился лицомъ-къ-лицу съ пятью вооруженными людьми.
   При видѣ зловѣщей физіономіи Морвеля, вѣрный слуга отступилъ на шагъ и, ставъ передъ второю дверью, сказалъ:
   -- Кто вы? Что вамъ надо?
   -- Именемъ короля! отвѣчалъ Морвель.-- Гдѣ король наваррскій?
   -- Король наваррскій?
   -- Да, король наваррскій.
   -- Его нѣтъ дома, сказалъ Ортонъ, защищая входъ: -- вы не можете войдти безъ него.
   -- Предлогъ, ложь, возразилъ Морвель.-- Прочь!
   Беарнцы упрямы; Ортонъ заворчалъ, какъ горскій песъ, и, не робѣя, отвѣчалъ:
   -- Вы не войдете, говорю я вамъ. Короля нѣтъ дома.
   И онъ уцѣпился за дверь.
   Морвель далъ знакъ; люди бросились на горца и оторвали его отъ косяка, за который тотъ держался. Ортонъ открылъ-было ротъ, чтобъ крикнуть, но Морвель закрылъ ему рогъ рукою.
   Ортонъ жестоко укусилъ убійцу; Морвель съ глухимъ стономъ отнялъ руку и ударилъ его эфесомъ въ голову. Оргонъ зашатался и упалъ крича: "Разбой! разбой"!
   Голосъ его замолкъ; онъ лишился чувствъ.
   Убійцы перешагнули черезъ его тѣло; двое остались у дверей спальни и трое остальныхъ вошли.
   Свѣтъ лампы освѣщалъ кровать. Пологъ былъ закрытъ.
   -- О-го! Онъ уже не храпитъ, кажется, сказалъ сержантъ.
   -- Берите! сказалъ Морвель.
   Съ этимъ словомъ, за занавѣсью раздался звукъ, похожій больше на рыканіе льва, чѣмъ на человѣческое восклицаніе; пологъ быстро распахнулся, и убійцы увидѣли человѣка въ кирасѣ, въ шишакѣ, закрывавшемъ голову до глазъ, съ двумя пистолетами въ рукахъ и шпагою на колѣняхъ.
   Едва только Морвель узналъ черты лица де-Муи, какъ волосы его стали дыбомъ. Онъ страшно поблѣднѣлъ, пѣна показалась у рта его, и онъ отступилъ на шагъ, какъ-будто передъ нимъ явилась тѣнь.
   Де-Муи всталъ и сдѣлалъ шагъ впередъ.
   -- Злодѣй! проговорилъ онъ глухимъ голосомъ: -- ты пришелъ убить меня, какъ убилъ моего отца!
   Только двое вошедшихъ съ Морвелемъ услышали эти слова; но въ то же время де-Муи прицѣлился въ лобъ Морвелю. Морвель упалъ на колѣни въ ту самую минуту, когда де-Муи спускалъ курокъ, выстрѣлъ раздался, и одинъ изъ пришедшихъ съ Морвелемъ, стоявшій за нимъ, палъ, пораженный въ сердце. Морвель въ ту же минуту отвѣчалъ выстрѣломъ на выстрѣлъ; но пуля расплющилась на кирасѣ де-Муи.
   Де-Муи, измѣривъ разстояніе, однимъ ударомъ шпаги разсѣкъ черепъ другаго солдата и обратился на Морвеля.
   Битва была жестока, но не продолжительна. Холодная сталь проникла въ горло Морвелю; онъ захрипѣлъ, упалъ навзничь, и падая уронилъ шляпу. Лампа погасла.
   Пользуясь темнотою, де-Муи, сильный и проворный, какъ герой Гомера, бросился, наклонивъ голову, въ переднюю, сбилъ съ ногъ одного, оттолкнулъ другаго, мелькнулъ какъ молнія между сторожившими наружную дверь, выстрѣлилъ на удачу два раза изъ пистолета, и былъ спасенъ; у него оставался еще заряженный пистолетъ и его ужасная шпага.
   Съ минуту, де-Муи не зналъ, спастись ли ему къ д'Алансону, дверь къ которому, показалось ему, отворилась, или попробовать убѣжать изъ Лувра. Онъ рѣшился на послѣднее, бросился опять бѣжать, спрыгнувъ съ десяти ступеней, добѣжалъ до воротъ, сказалъ пароль и закричалъ, убѣгая:
   -- Наверхъ! Тамъ рѣжутъ отъ имени короля!
   Пользуясь изумленіемъ стражи, онъ исчезъ въ Улицѣ-дю-Кокъ, не получивъ ни одной царапины.
   Это происходило въ ту самую минуту, когда Катерина остановила Нансе словами:
   -- Останьтесь всѣ здѣсь. Я сама пойду посмотрѣть, что тамъ такое.
   -- Но, ваше величество, опасность велитъ мнѣ идти за вами.
   -- Останьтесь! повторила Катерина еще болѣе-повелительнымъ тономъ.-- Королей защищаетъ сила могущественнѣе человѣческой шпаги.
   Капитанъ остался.
   Катерина взяла лампу, надѣла бархатныя туфли, вышла изъ комнаты въ корридоръ, полный дыма, и приблизилась къ комнатѣ Генриха.
   Тамъ было тихо.
   Катерина подошла къ наружной двери, переступила черезъ порогъ, и увидѣла, во-первыхъ, Ортона, лежащаго безъ чувствъ.
   -- А! во-первыхъ, слуга! сказала она.-- Дальше, конечно, найдемъ и господина.-- И она вошла въ другую дверь.
   Тутъ она споткнулась о чье-то тѣло -- опустила лампу: это былъ солдатъ съ разрубленной головой. Онъ былъ совершенно-мертвъ.
   За три шага отъ него лежалъ сержантъ, пораженный въ сердце. Онъ испускалъ послѣднее дыханіе.
   Наконецъ, передъ кроватью, лежалъ третій, блѣдный какъ смерть. Кровь ручьями текла изъ двойной раны въ его горлѣ, и онъ напрасно старался приподняться.
   Это былъ Морвель.
   Холодъ пробѣжалъ по жиламъ Катерины; она увидѣла, что кровать пуста; оглянула всю комнату, и между лежавшими здѣсь трупами не нашла того, котораго ожидала.
   Морвель узналъ Катерину; глаза его вытянулись, и онъ протянулъ къ ней руку съ выраженіемъ отчаянія.
   -- Ну, гдѣ онъ? сказала она въ-полголоса.-- Что съ нимъ сталось? Несчастный! Не-уже-ли ты его выпустилъ?
   Морвель хотѣлъ что-то сказать, по, вмѣсто словъ, издалъ только свистъ изъ раны; красная пѣна выступила у него на губахъ и онъ покачалъ головою въ знакъ безсилія и боли.
   -- Да говори же, сказала Катерина:-- говоря! Хоть одно слово...
   Морвель указалъ на свою рану, и опять послышался какой-то неясный звукъ. Въ-слѣдъ за тѣмъ онъ лишился чувствъ.
   Катерина посмотрѣла вокругъ; ее окружали трупы и умирающіе; кровь рѣкою текла по комнатѣ, и мертвая тишина царствовала въ комнатѣ.
   Она еще разъ обратилась къ Морвелю, но онъ и не шевельнулся. Изъ-за его кармана выглядывала бумага: это былъ приказъ арестовать Генриха. Катерина взяла его и спрятала у себя.
   Въ эту минуту она услышала, что кто-то позади ея шевелился; она оглянулась и увидѣла на порогѣ герцога д'Алапсона, который не вытерпѣлъ, пришелъ на шумъ, и остановился отъ изумленія.
   -- Ты здѣсь? сказала она.
   -- Да. Что тутъ происходитъ? отвѣчалъ онъ.
   -- Иди домой, Франсуа; ты довольно-рано узнаешь эту новость.
   Но д'Алансонъ зналъ больше, нежели предполагала Кагерина. Какъ-только послышались первые шаги въ корридорѣ, онъ началъ прислушиваться. Видя, что въ комнату Генриха, входятъ вооруженные люди, онъ догадался, что это значитъ, и радовался, что рука, посильнѣе его руки, избавитъ его отъ такого опаснаго друга.
   Вскорѣ потомъ выстрѣлы и шаги бѣгущаго еще болѣе привлекли его вниманіе, и онъ увидѣлъ, какъ въ просвѣтѣ лѣстницы исчезъ красный плащъ, слишкомъ-хорошо ему знакомый.
   -- Де-Муи! воскликнулъ онъ.-- Де-Муи у Генриха! Нѣтъ, это невозможно! Не-уже-ли же ла-Моль?..
   Онъ началъ тревожиться, вспомнилъ, что ла-Моля рекомендовала ему сама Маргерита и, желая увѣриться, точно ли онъ это пробѣжалъ, поспѣшилъ въ его комнату. Комната была пуста, но въ углу ея висѣлъ знаменитый вишневый плащъ. Волненіе его исчезло: это былъ не ла-Моль, а де-Муи.
   Блѣдный, боясь, чтобъ гугенота не схватили, и чтобъ онъ не выдалъ тайны заговора, герцогъ поспѣшилъ къ воротамъ Лувра. Тамъ узналъ онъ, что вишневый плащъ спасся, крича, что въ Луврѣ рѣжутъ во имя короля.
   -- Онъ ошибся, подумалъ д'Алансонъ:-- рѣжутъ во имя матушки. Возвратившись на поле битвы, онъ засталъ къ неужели же вы полагаете, что я могъ высказать свое согласіе на такія предложенія въ комнатѣ, далеко не такой безопасной, какъ эта? Ventre-saint-gris! Это могутъ предполагать только дѣти или безумцы!
   -- Но развѣ ваше величество не могли подать мнѣ хоть какую-нибудь надежду, если не словомъ, то знакомъ?
   -- Что говорилъ вамъ герцогъ Алансонскій, де-Муи?-- спросилъ Генрихъ.
   -- Это не моя тайна, государь.
   -- Ахъ, Боже мой!-- нетерпѣливо воскликнулъ Генрихъ, раздраженный тѣмъ, что ему приходится имѣть дѣло съ человѣкомъ, который такъ плохо понимаетъ его.-- Я не спрашиваю у васъ, какія предложенія онъ вамъ дѣлалъ; мнѣ нужно только знать, слушалъ ли онъ нашъ разговоръ и слышалъ ли его?
   -- Да, государь, онъ слушалъ и слышалъ все.
   -- Онъ слушалъ и слышалъ! Вы сами говорите это, де-Муи. Какой же вы жалкій заговорщикъ! Если бы я высказалъ согласіе на ваше предложеніе, это погубило бы васъ самихъ. Я, конечно, не зналъ навѣрное, что герцогъ подслушиваетъ насъ, но я подозрѣвалъ это. А если не онъ, то кто-нибудь другой могъ услыхать насъ -- герцогъ Анжуйскій, Карлъ IX, королевамать. Вы не имѣете понятія о луврскихъ стѣнахъ; это отъ нихъ взялась поговорка, что "и у стѣнъ есть уши". Такъ развѣ я, зная, каковы здѣсь стѣны, могъ говорить съ вами откровенно? Полно, полно, де-Муи! Вы, какъ видно, очень невысокаго мнѣнія о сообразительности короля Наваррскаго, и меня удивляетъ только, что, ставя его такъ низко, вы все-таки явились предлагать ему корону.
   -- Но, ваше величество, -- сказалъ де-Муи, -- неужели не могли вы, отказываясь отъ этой короны, сдѣлать мнѣ какой-нибудь знакъ? Тогда я не пришелъ бы въ отчаяніе, не думалъ бы, что все потеряно.
   -- Ventre-saint-gris!-- воскликнулъ Генрихъ.-- Если герцогъ Алансонскій подслушивалъ, то нѣтъ ничего невѣроятнаго, что онъ и видѣлъ насъ. А развѣ знакъ не можетъ погубить такъ же, какъ слово? Слушай, де-Муи,-- продолжалъ король, оглядѣвшись кругомъ, -- даже теперь, въ этой комнатѣ, я боюсь, чтобы не подслушали, какъ я говорю: повтори мнѣ твои предложенія, де-Муи.
   -- Но, ваше величество,-- въ отчаяніи воскликнулъ де-Муи,-- теперь я уже заключилъ союзъ съ герцогомъ Алансонскимъ!
   Маргарита всплеснула руками.
   -- Значитъ, теперь уже слишкомъ поздно,-- сказала она.
   -- Пустяки, -- возразилъ Генрихъ.-- Поймите, что даже и тутъ ясно видно покровительство Божіе. Оставайся въ союзѣ съ герцогомъ Франсуа, де-Муи: въ этомъ наше спасеніе. Неужели ты думаешь, что я, король Наваррскій, могу поручиться за безопасность моихъ приверженцевъ? Никогда! Васъ, напротивъ, перебьютъ всѣхъ до одного при малѣйшемъ подозрѣніи. Французскій принцъ -- дѣло другое. Постарайся заручиться какими-нибудь доказательствами, де-Муи, требуй гарантій. Не довольствуйся одними словами и обѣщаніями; ты такъ простодушенъ, что способенъ на это.
   -- О, ваше величество! Повѣрьте, что только отчаяніе отъ вашего отказа было причиной моего соглашенія съ герцогомъ. Я боялся также, что онъ выдастъ насъ, зная нашу тайну.
   -- А теперь тебѣ извѣстна его тайна и отъ тебя зависитъ воспользоваться этимъ какъ можно лучше. Чего онъ хочетъ? Быть королемъ Наваррскимъ? Отлично, обѣщай ему корону. Что еще нужно ему? Покинуть дворъ? Дай ему средства бѣжать, работай для него такъ же усердно, какъ работалъ бы для меня. И вмѣстѣ съ тѣмъ защищайся имъ, какъ щитомъ, подставляй его подъ всѣ удары, которые будутъ наносить намъ. Когда придется бѣжать, мы бѣжимъ оба; когда наступитъ пора сражаться и царствовать, я буду царствовать одинъ.
   -- Берегитесь герцога,-- сказала Маргарита.-- Это человѣкъ проницательный, съ мрачной душой, не знающій ни ненависти ни любви, всегда готовый относиться къ своимъ друзьямъ, какъ къ врагамъ, и къ своимъ врагамъ, какъ къ друзьямъ.
   -- Онъ васъ ждетъ, де-Муи?-- спросилъ Генрихъ.
   -- Да, ваше величество.
   -- Гдѣ?
   -- Въ комнатѣ двухъ его придворныхъ.
   -- Когда?
   -- До полуночи.
   -- Теперь еще нѣтъ одиннадцати часовъ, -- сказалъ Генрихъ,-- значитъ, время не ушло. Идите къ нему.
   -- Можемъ мы положиться на ваше слово?-- спросила Маргарита, обращаясь къ де-Муи.
   -- Полно, полно,-- остановилъ ее Генрихъ съ той довѣрчивостью, какую онъ умѣлъ выказывать, когда этого требовали обстоятельства"-- Имѣя дѣло съ де-Муи, совершенно лишнее спрашивать объ этомъ.
   -- Вы правы, государь,-- сказалъ де-Муи.-- Но ваше слово нужно мнѣ, такъ какъ я долженъ объявить вожакамъ партіи, что вы дали мнѣ его. Вѣдь вы не католикъ въ душѣ, не правда ли?
   Генрихъ пожалъ плечами.
   -- Вы не отказываетесь отъ наваррской короны?
   -- Я не отказываюсь ни отъ какой короны, де-Муи. Я только оставляю за собою право выбрать лучшую, то-есть ту, которая будетъ выгоднѣе и для меня и для васъ.
   -- А если до тѣхъ поръ васъ арестуютъ? Обѣщаете вы въ такомъ случаѣ, ваше величество, не открывать ничего, если даже васъ подвергнутъ пыткѣ?
   -- Клянусь въ этомъ Богомъ, де-Муи!
   -- Еще одно слово, государь. Гдѣ и когда можно мнѣ будетъ увидать васъ?
   -- Завтра я пришлю тебѣ ключъ отъ моей спальни; приходи ко мнѣ каждый разъ, какъ найдешь это нужнымъ, и въ любое время. Герцогъ Алансонскій будетъ отвѣчать за твое присутствіе въ Луврѣ. А пока ступай вотъ по этой лѣсенкѣ, я проведу тебя. Тѣмъ временемъ королева приведетъ сюда господина въ совершенно такомъ же вишневомъ плащѣ, какъ твой; онъ сторожитъ теперь около двери. Никому, я полагаю, не слѣдуетъ знать, что васъ двое. Не такъ ли, де-Муи? Не такъ ли, Маргарита?
   И Генрихъ съ улыбкой взглянулъ на жену.
   -- Да, -- отвѣтила Маргарита, нисколько не смутившись.-- Кстати же этотъ г. де-ла-Моль находится на службѣ у моего брата, герцога.
   -- Такъ постарайтесь, чтобы онъ перешелъ на нашу, -- совершенно серьезно сказалъ Генрихъ.-- Не жалѣйте ни золота ни обѣщаній. Всѣ мои сокровища къ его услугамъ.
   -- Если вы желаете этого, -- отвѣтила Маргарита съ одной изъ тѣхъ улыбокъ, какія свойственны женщинамъ Боккачіо.-- я употреблю всѣ силы, чтобы исполнить ваше желаніе.
   

XXVI.
Маргарита.

   Въ продолженіе разговора, приведеннаго нами въ предыдущей главѣ, ла-Моль и Коконна стояли на часахъ. Ла-Моль былъ немного грустенъ, Коконна немного озабоченъ.
   -- Что ты обо всемъ этомъ думаешь, любезный другъ?-- спросилъ ла-Моль.
   -- Я думаю, -- отвѣтилъ пьемонтецъ, -- что затѣвается какая-то придворная интрига.
   -- А въ случаѣ надобности согласился бы ты взять на себя роль въ этой интригѣ?
   -- Слушай, что я сказку тебѣ,-- отвѣтилъ Коконна,-- и постарайся извлечь пользу изъ моихъ словъ. Во всѣхъ придворныхъ проискахъ, во всѣхъ королевскихъ махинаціяхъ мы не что иное, какъ тѣни. Тамъ, гдѣ король Наваррскій оставитъ обрывокъ своего пера или герцогъ Алансонскій полу своего плаща, мы оставляемъ жизнь. Королева интересуется тобой изъ каприза, ты ею изъ прихоти -- вотъ и все. Можешь терять голову отъ любви, но не теряй ее изъ-за политики.
   Это былъ разумный совѣтъ и потому ла-Моль, выслушивая его, имѣлъ довольно грустный видъ.
   -- Моя любовь къ королевѣ не простая прихоть, Аннибалъ, -- сказалъ онъ.-- Я люблю ее и, къ счастью или несчастью, люблю всей душой. Ты, можетъ-быть, скажешь, что это безуміе? Ну, что жъ, я согласенъ и сознаю, что я безумецъ. Но ты благоразуменъ, Коконна, и потому не долженъ страдать отъ моихъ безразсудствъ и раздѣлять мое несчастье. Ступай къ герцогу Алансонскому и не компрометируй себя.
   Коконна на минуту задумался.
   -- Любезный другъ, -- сказалъ онъ, наконецъ, поднявъ голову,-- то, что ты говоришь, совершенно вѣрно. Ты влюбленъ и поступай, какъ влюбленный. Я честолюбивъ, и потому для меня жизнь дороже поцѣлуя женщины. Когда я захочу рискнуть жизнью, то поставлю свои условія. И ты, мой бѣдный Медоръ, постарайся поставить свои.
   Сказавъ это, Коконна протянулъ руку ла-Молю и ушелъ, обмѣнявшись съ нимъ послѣднимъ взглядомъ.
   Минутъ черезъ десять дверь отворилась и Маргарита, осторожно выглянувъ изъ нея, схватила ла-Моля за руку. Не говоря ни слова, она увлекла его въ самый дальній конецъ своей комнаты и сама заперла всѣ двери.
   Придя въ свою комнату, Маргарита сѣла на стулъ изъ чернаго дерева и, притянувъ къ себѣ ла-Моля, сжала его руки въ своихъ.
   -- Теперь мы одни, -- сказала она.-- Поговоримъ серьезно!
   -- Серьезно, ваше величество?-- спросилъ ла-Моль.
   -- Или о любви, да? Это вамъ нравится больше? Но вѣдь серьезное можетъ быть и въ любви.
   -- Хорошо, поговоримъ... о вещахъ серьезныхъ, но съ условіемъ, чтобы ваше величество не сердились на меня, если я скажу глупость,
   -- Я разсержусь только въ томъ случаѣ, ла-Моль, если вы будете называть меня "ваше величество". Для васъ, мой дорогой, я просто Маргарита.
   -- Да, Маргарита! Да, мое сокровище!-- сказалъ молодой человѣкъ, пожирая королеву глазами.
   -- Ну, вотъ такъ хорошо. Итакъ, вы ревнуете?
   -- Я ревную васъ, какъ безумный, Маргарита!
   -- Но къ кому же вы ревнуете?
   -- Ко всему свѣту.
   -- А въ частности?
   -- Во-первыхъ, къ королю.
   -- Я полагала, что все, что вы видѣли и слышали, должно было успокоить васъ на этотъ счетъ.
   -- Во-вторыхъ, къ де-Муи, котораго я видѣлъ сегодня утромъ въ первый разъ и который вечеромъ уже настолько близокъ къ вамъ.
   -- Что же заставляетъ васъ подозрѣвать его?
   Слушайте. Я узналъ его по фигурѣ, по цвѣту волосъ, по ненависти, которую почувствовалъ къ нему. Это онъ былъ сегодня утромъ у герцога Алансонскаго!
   -- Ну, что же? Какое это отношеніе имѣетъ ко мнѣ?
   -- Герцогъ Алансонскій -- вашъ братъ. Говорятъ, что вы очень любите его. Вы довѣрили ему свою сердечную тайну, и онъ, по обычаю, принятому при дворѣ, поспѣшилъ оказать вамъ содѣйствіе и привелъ къ вамъ де-Муи. Почему король, на мое счастье, былъ у васъ вмѣстѣ съ де-Муи -- не знаю. Во всякомъ случаѣ будьте со мной откровенны. Такая любовь, какъ моя, имѣетъ право хоть на откровенность, за недостаткомъ другого чувства... Видите, я у вашихъ ногъ. Если ваше чувство ко мнѣ -- мимолетный капризъ, я откажусь отъ милости герцога Алансонскаго и службы у него и дамъ убить себя у Ла-Рошели. Не знаю только, не убьетъ ли меня любовь раньше, чѣмъ я успѣю пріѣхать туда.
   Маргарита слушала съ улыбкой эти чарующія слова и любовалась на граціозную позу колѣнопреклоненнаго ла-Моля.
   -- Любите вы меня?-- спросила она, задумчиво опустивъ свою прелестную головку на горячую руку.
   -- О, Маргарита! Я люблю васъ больше жизни, больше вѣчнаго спасенія, больше всего! А вы... вы не любите меня!
   -- Бѣдный безумецъ!-- прошептала Маргарита...
   -- Да, это правда!-- воскликнулъ ла-Моль, все еще стоя на колѣняхъ.-- Вѣдь я говорилъ вамъ, что я безумецъ!
   -- Такъ вы ставите вашу любовь выше всего? Это главная цѣль вашей жизни?
   -- Это моя единственная цѣль!
   -- Хорошо. Значитъ, все остальное имѣетъ для васъ лишь второстепенное значеніе. Вы меня любите, вы хотите жить около меня?
   -- Я молю Бога только объ одномъ: чтобы Онъ не разлучалъ меня съ вами.
   -- Такъ оно и будетъ. Вы мнѣ нужны, ла-Моль.
   -- Я нуженъ вамъ? Солнцу нуженъ свѣтящійся червякъ?
   -- СЬли я скажу вамъ, что люблю васъ, будете вы безгранично преданы мнѣ?
   -- А развѣ теперь я не преданъ вамъ всей душой?
   -- Да, но, какъ это ни странно, вы все еще сомнѣваетесь!
   -- О, я виноватъ, я неблагодарный или, вѣрнѣе, какъ вы Сами сказали, я безумецъ! Но зачѣмъ же былъ у васъ вечеромъ де-Муи? Почему видѣлъ я его утромъ у герцога Алансонскаго? Къ чему этотъ вишневый плащъ, это бѣлое перо, это Стараніе подражать моей походкѣ?.. Не васъ подозрѣваю я, Маргарита, а вашего брата!
   -- Несчастный!-- сказала Маргарита.-- Итакъ, вы воображаете, что герцогъ Франсуа доводитъ свою любезность до того, что приводитъ поклонниковъ къ своей сестрѣ? Какъ же это вы, несмотря на свою ревность, не угадали истины? Знайте, ла-Моль, что герцогъ Алансонскій закололъ бы васъ завтра же, если бы зналъ, что вы теперь здѣсь и стоите около меня на колѣняхъ, а я вмѣсто того, чтобы прогнать васъ, говорю: "Оставайтесь здѣсь, ла-Моль, потому что я люблю васъ". Слышите, люблю?
   -- Великій Боже!-- воскликнулъ ла-Моль, откинувшись назадъ и съ ужасомъ смотря на Маргариту.-- Неужели это возможно?
   -- Все возможно, мой другъ, въ наше время и при этомъ дворѣ. Еще одно слово: не для меня приходилъ въ Лувръ де-Муи въ такомъ же, какъ у васъ, плащѣ и въ такой же шляпѣ. Ему нужно было видѣться съ герцогомъ Алансонскимъ. Но я приняла его за васъ и привела сюда. Онъ знаетъ нашу тайну, ла-Моль, и потому его нужно щадить.
   -- По-моему лучше убить его. Это короче и вѣрнѣе.
   -- А по-моему лучше оставитъ его въ живыхъ: жизнь де-Муи не только полезна, но и необходима намъ. Выслушайте меня и взвѣсьте хорошенько мои слова прежде, чѣмъ будете отвѣчать. Любите ли вы меня настолько, ла-Моль, чтобы порадоваться за меня, если я сдѣлаюсь королевой не фиктивной, какъ теперь, а настоящей?
   -- Увы! Я люблю васъ такъ горячо, что не могу не желать того же, чего желаете вы, даже и въ томъ случаѣ, если это сдѣлаетъ меня несчастнымъ на всю жизнь.
   -- Хорошо. Такъ хотите помочь мнѣ добиться исполненія этого желанія, что къ тому же сдѣлаетъ васъ еще счастливѣе?
   -- О, я потеряю васъ!-- воскликнулъ ла-Моль, закрывъ лицо руками.
   -- Нѣтъ, напротивъ. Вмѣсто того, чтобы быть первымъ изъ моихъ слугъ, вы сдѣлаетесь первымъ изъ моимъ подданныхъ. Вотъ и все.
   -- Не говорите о выгодѣ... о честолюбіи. Не унижайте сами чувства, которое я питаю къ вамъ. Преданность, одна только преданность!
   -- Благородное сердце!-- сказала Маргарита.-- Хорошо, я принимаю твою преданность и сумѣю вознаградить тебя за нее.
   И она протянула ла-Молю руку, которую тотъ осыпалъ поцѣлуями.
   -- Ну, что же?-- спросила Маргарита.
   -- Я согласенъ, Маргарита, -- отвѣтилъ ла-Моль.-- Да, теперь я начинаю понимать тотъ планъ, о которомъ ходили смутные слухи у насъ, гугенотовъ, еще до Варѳоломеевской ночи. Для исполненія этого плана я, какъ и многіе другіе, болѣе достойные, чѣмъ я, былъ посланъ въ Парижъ. Вы хотите быть настоящей королевой, а не по имени только? Вы хотите быть государыней въ королевствѣ Наваррскомъ? И король Генрихъ, съ своей стороны, побуждаетъ васъ къ этому -- да? Де-Муи тоже, навѣрное, участвуетъ въ заговорѣ. Но герцогъ Алансонскій -- при чемъ онъ тутъ? Или герцогъ такъ... друженъ съ вами, что помогаетъ вамъ, не требуя ничего въ награду за опасность, которой подвергается?
   -- Герцогъ надѣется извлечь пользу для самого себя. Оставимъ его въ этомъ заблужденіи: его жизнь отвѣчаетъ за нашу.
   -- Но я нахожусь у него на службѣ. Развѣ могу я измѣнить ему?
   -- Измѣнить? А въ чемъ же измѣните вы ему? Что онъ довѣрилъ вамъ? Не онъ ли самъ, напротивъ, измѣнилъ вамъ, посовѣтовавъ де-Муи надѣть такой же плащъ и такую же шляпу, какъ наши, чтобы тотъ могъ безопасно пройти къ нему? Вы говорите, что находитесь у него на службѣ. Но развѣ не были вы прежде моимъ? Далъ ли онъ вамъ такое, же доказательство своей дружбы, какъ я своей любви?
   Ла-Моль поблѣднѣлъ и всталъ. Онъ былъ пораженъ, какъ громомъ.
   -- Коконна былъ правъ, -- пробормоталъ онъ.-- Интрига опутываетъ меня и въ концѣ-концовъ задушитъ!
   -- Ну?-- спросила Маргарита.
   -- Вотъ мой отвѣтъ, -- сказалъ ла-Моль.-- Еще на другомъ концѣ Франціи слухи о вашемъ славномъ имени и вашей чудной красотѣ дошли до меня и коснулись моего сердца, какъ смутное желаніе неизвѣстнаго. Говорятъ, что вы любили не разъ и что ваша любовь была всегда пагубна тѣмъ, кого вы любили, такъ какъ смерть, должно-быть, изъ ревности, почти всегда похищала вашихъ возлюбленныхъ.
   -- Ла-Моль!..
   -- Не прерывайте меня, моя дорогая Маргарита. Говорятъ еще, что вы храните въ золотыхъ коробочкахъ сердца этихъ вѣрныхъ друзей {Маргарита носила большія фижмы со множествомъ кармашковъ, въ каждомъ изъ которыхъ лежало сердце одного изъ ея умершихъ любовниковъ. Она всегда отдавала бальзамировать ихъ сердца. Когда Маргарита ложилась спать, эти фижмы обыкновенно вѣшали на крючокъ, за спинкой ея кровати (Исторія Маргариты Валуа. Таллемана де-Рео).} и иногда дарите эти грустные останки воспоминаніемъ и нѣжнымъ взглядомъ. Вы вздыхаете, моя королева, ваши глаза затуманиваются? Значитъ, это правда. Сдѣлайте же меня самымъ любимымъ и самымъ счастливымъ изъ вашихъ фаворитовъ. Другихъ вы ранили въ сердца и хранили ихъ. Для меня вы сдѣлали больше: вы подвергаете опасности мою голову. Поклянитесь же мнѣ именемъ Бога, который въ этой самой комнатѣ спасъ мнѣ жизнь, сохранить мою отрубленную палачомъ голову -- я предчувствую, что это будетъ -- и иногда касаться ея устами. Поклянитесь, Маргарита, и я, зная, что меня ждетъ такая награда, буду, если нужно, предателемъ и негодяемъ, буду преданъ вамъ душою и тѣломъ, какъ вашъ любовникъ и сообщникъ.
   -- Какія ужасныя мысли, мой дорогой!-- воскликнула Маргарита.
   -- Поклянитесь!
   -- Ты хочешь, чтобы я поклялась?
   -- Да, положа руку на крестъ, вдѣланный въ крышкѣ вотъ этого серебрянаго ящичка.
   -- Хорошо, -- сказала Маргарита.-- Если -- чего не дай Богъ!-- твои мрачныя предчувствія оправдаются, клянусь тебѣ, положа руку на этотъ крестъ, что ты будешь со мной, живой или мертвый, до тѣхъ поръ, пока я буду жива сама. И если я буду не въ состояніи спасти тебя отъ опасности, на которую ты идешь ради меня одной, -- я знаю это -- то я исполню твою просьбу. Я дамъ твоей бѣдной душѣ хоть то утѣшеніе, которое ты просишь.
   -- Еще одно слово, Маргарита. Теперь я готовъ умереть, смерть уже не пугаетъ меня. Но вѣдь, можетъ-быть, намъ удастся, и тогда я останусь живъ. Король Наваррскій будетъ королемъ, вы будете королевой. Теперь вы въ далекихъ отношеніяхъ съ вашимъ мужемъ, тогда вы сблизитесь съ нимъ и отдалитесь отъ меня. Маргарита, моя милая, моя любимая Маргарита, вы однимъ словомъ успокоили меня относительно моей смерти, -- успокойте меня также и относительно моей жизни!
   -- О, не бойся!-- воскликнула Маргарита, снова положивъ руку на крестъ.-- Я твоя и тѣломъ и душою. Если я уѣду, ты послѣдуешь за мной; если король откажется взять тебя,-- не уѣду и я.
   -- Но вы не рѣшитесь сопротивляться.
   -- Ты не знаешь Генриха, мой другъ. Онъ думаетъ только объ одномъ: какъ бы сдѣлаться королемъ. Это его единственное желаніе, для исполненія котораго онъ готовъ пожертвовать всѣмъ, чѣмъ владѣетъ, и, конечно, съ еще большимъ основаніемъ тѣмъ, что не принадлежитъ ему. Прощай.
   -- Вы меня прогоняете?-- съ улыбкой спросилъ ла-Моль.
   -- Ужъ поздно, -- сказала Маргарита.
   -- Совершенно вѣрно; но куда же мнѣ итти? Въ моей комнатѣ герцогъ Алансонскій и де-Муи.
   -- Да, это правда,-- съ грустной улыбкой сказала Маргарита.-- Къ тому же мнѣ нужно поговорить съ вами объ этомъ заговорѣ.
   Съ этой ночи ла-Моль былъ уже не простымъ фаворитомъ и могъ держать высоко свою голову, которой и при его жизни и послѣ смерти предстояла такая прекрасная будущность. Но все-таки по временамъ лицо его омрачалось и тяжелыя мысли прорѣзывали глубокую морщину между бровей молодого человѣка, когда-то такого веселаго, теперь такого счастливаго!
   

XXVII.
Десница Божья.

   Генрихъ, уходя отъ баронессы де-Совъ, сказалъ ей:
   -- Ложитесь въ постель, Шарлотта. Притворитесь серьезно больной и завтра весь день не принимайте ни подъ какимъ предлогомъ никого.
   Шарлотта повиновалась, даже не спрашивая себя, что за причина заставила короля сдѣлать такое распоряженіе.
   Къ тому же баронесса знала, что Генрихъ хранитъ въ своемъ сердцѣ тайны, которыхъ не открываетъ никому, а въ умѣ -- планы, о которыхъ боится проговориться даже во снѣ. И потому она исполняла все, что онъ требовалъ отъ нея, въ полной увѣренности, что даже самыя странныя его требованія имѣютъ въ виду какую-нибудь серьезную цѣль.
   Въ тотъ же вечеръ она пожаловалась Даріолѣ на сильную головную боль и головокруженіе. Это были симптомы, о которыхъ ей посовѣтовалъ упомянуть Генрихъ.
   На другой день утромъ баронесса сдѣлала видъ, какъ будто хочетъ встать; но, спустивъ ноги съ кровати; она сказала, что чувствуетъ страшную слабость, и снова легла.
   Эта болѣзнь, о которой Генрихъ уже говорилъ герцогу Алансонскому, была первой новостью, сообщенной Екатеринѣ, когда она спросила, почему баронесса де-Совъ не присутствуетъ, какъ всегда, при ея туалетѣ.
   Екатерина промолчала и, должно-быть, для того, чтобы скрыть свою радость, отвернулась къ окну.
   Мало-по-малу придворные, присутствовавшіе при выходѣ королевы, удалились и остались только три или четыре самыхъ приближенныхъ. Екатерина отпустила и ихъ, сказавъ, что желаетъ остаться одна.
   Когда они ушли, королева-мать заперла дверь, подошла къ скрытому въ стѣнѣ потайному шкафу и достала книгу, истрепанные листы которой доказывали, что ее очень часто читаютъ. Екатерина положила книгу на столъ, открыла ее на томъ мѣстѣ, гдѣ лежала закладка, облокотилась на столъ и оперлась головой на руку.
   -- Да, это такъ,-- прошептала она и прочитала: "Головная боль, общая слабость, боль въ глазахъ, опухоль нёба..." Пока еще говорятъ только о головной боли... другіе симптомы не заставятъ себя ждать.
   "-- Потомъ начинается воспаленіе горла, -- читала она дальше.-- Оно переходитъ на желудокъ, окружаетъ сердце какъ бы огненнымъ кольцомъ и, какъ ударъ грома, поражаетъ мозгъ. На лихорадку шесть часовъ, на общее воспаленіе -- двѣнадцать, на гангрену -- двѣнадцать, на агонію -- шесть, а всего тридцать шесть часовъ".
   -- Положимъ, всасываніе произойдетъ медленнѣе, -- задумчиво проговорила она, -- и вмѣсто тридцати шести часовъ болѣзнь протянется сорокъ или даже сорокъ восемь часовъ. Но почему же онъ, Генрихъ, все еще на ногахъ? Можетъ-быть, потому, что онъ мужчина, что у него крѣпкое здоровье? Или онъ, можетъ-быть, выпилъ воды и вытеръ себѣ губы послѣ того, какъ поцѣловалъ ее?
   Екатерина ждала съ нетерпѣніемъ часа обѣда. Генрихъ обѣдалъ всегда за королевскимъ столомъ.
   Онъ пришелъ, пожаловался на головную боль, ничего не ѣлъ и ушелъ тотчасъ же послѣ обѣда.
   Екатерина прислушивалась къ нетвердымъ шагамъ уходившаго Генриха и велѣла слѣдить за нимъ. Ей донесли, что король Наваррскій отправился къ баронессѣ де-Совъ.
   "Онъ самъ идетъ туда, гдѣ ждетъ его смерть, -- подумала Екатерина.-- Теперь уже ничто не спасетъ его".
   Король Наваррскій, дѣйствительно, пошелъ къ баронессѣ де-Совъ: ему нужно было сказать ей, чтобы она продолжала играть роль больной.
   На другой день Генрихъ цѣлое утро не выходилъ изъ своей комнаты и не явился къ обѣду. Баронессѣ де-Совъ, какъ говорили, дѣлалось все хуже и хуже.
   Екатерина была въ восторгѣ. Еще наканунѣ утромъ она отослала Амбруаза Пара въ Сенъ-Жерменъ, къ одному изъ своихъ любимыхъ слугъ, который заболѣлъ. Такимъ образомъ, къ Генриху и баронессѣ де-Совъ можно будетъ пригласить человѣка, вполнѣ преданнаго ей, Екатеринѣ, и онъ скажетъ jo, что она велитъ ему сказать. А если, противъ ожиданія, въ дѣло вмѣшается какой-нибудь другой врачъ и, обнаруживъ отравленіе, приведетъ въ ужасъ весь дворъ, который уже столько разъ слыхалъ о подобныхъ отравленіяхъ, то и въ такомъ случаѣ найдется выходъ: королева-мать сильно разсчитывала находившіе при дворѣ слухи о ревности Маргариты. Екатерина сама же распустила ихъ.
   Итакъ, она спокойно ждала минуты, когда отворится дверь и блѣдный, перепуганный слуга вбѣжитъ и закричитъ:
   -- Король Наваррскій умираетъ, ваше величество, а баронесса де-Совъ скончалась!
   Пробило четыре часа пополудни. Екатерина зашла въ птичникъ и стала бросать крошки бисквита нѣсколькимъ рѣдкимъ птицамъ, которыхъ всегда кормила сама. Хоть лицо ея было, какъ всегда, спокойно, даже мрачно, сердце ея начинало сильно биться при каждомъ легкомъ шумѣ.
   Вдругъ дверь отворилась.
   -- Ваше величество,-- сказалъ дежурный капитанъ,-- король Наваррскій...
   -- Боленъ?-- быстро прервала его Екатерина.
   -- Нѣтъ, ваше величество. Его величество, слава Богу, чувствуетъ себя какъ нельзя лучше.
   -- Такъ что же вы хотите сказать?
   -- Что король Наваррскій принесъ вашему величеству маленькую обезьянку очень рѣдкой породы.
   Въ эту минуту вошелъ Генрихъ, держа въ рукѣ корзиночку и лаская лежащую въ ней обезьянку уистити.
   Генрихъ улыбался и, повидимому, не обращалъ вниманія ни на что, кромѣ хорошенькой обезьянки, которую несъ. Однако, несмотря на это, онъ быстрымъ взглядомъ оглядѣлъ все; въ затруднительныхъ обстоятельствахъ, когда нельзя было иначе, ему было достаточно и одного такого взгляда. Что же касается до Екатерины, то она сильно поблѣднѣла и ея блѣдность увеличилась еще больше, когда она увидала, что на щекахъ ея зятя играетъ здоровый румянецъ.
   Королеву-мать ошеломилъ этотъ ударъ. Она машинально взяла подарокъ Генриха, смущенно замѣтила, что у него очень хорошій видъ, и прибавила:
   -- Мнѣ тѣмъ пріятнѣе видѣть васъ такимъ цвѣтущимъ, сынъ мой, что мнѣ говорили, будто вы больны, да и сами вы жаловались при мнѣ на нездоровье. Теперь я понимаю,-- стараясь улыбнуться прибавила она, -- это былъ только предлогъ, а на самомъ дѣлѣ вамъ хотѣлось вырваться на свободу.
   -- Я былъ, дѣйствительно, очень боленъ, ваше величество,-- отвѣтилъ Генрихъ,-- но одно специфическое средство, которое въ большомъ употребленіи въ нашихъ горахъ и о которомъ я узналъ отъ моей матери, вылѣчило меня.
   "Должно-быть, какое-нибудь противоядіе, -- подумала она.-- Посмотримъ... впрочемъ, нѣтъ: онъ просто остерегся, увидавъ, что баронесса де-Совъ заболѣла. Ну, право же, можно подумать, что десница Божья оберегаетъ этого человѣка!"
   Екатерина съ нетерпѣніемъ ждала наступленія ночи. Баронесса де-Совъ не выходила изъ своей комнаты. Екатерина спросила о ней: ей сказали, что баронессѣ стало еще хуже.
   Весь вечеръ королева-мать была въ страшной тревогѣ, и всѣ съ ужасомъ спрашивали себя, какія мысли могли взволновать ее до такой степени, что это волненіе даже отражалось на ея всегда такомъ безстрастномъ лицѣ.
   Наконецъ общество разсталось. Екатерина раздѣлась съ помощью своихъ камеристокъ и легла въ постель.
   Но когда весь Лувръ заснулъ, она снова встала, надѣла длинный черный шлафрокъ, взяла лампу и ключъ отъ комнаты баронессы де-Совъ и пошла къ ней.
   Предвидѣлъ ли Генрихъ этотъ визитъ, или же былъ занятъ вели спрятанъ гдѣ-нибудь -- неизвѣстно, но во всякомъ случаѣ молодая женщина была одна.
   Екатерина осторожно отперла дверь, прошла черезъ переднюю въ пріемную, поставила лампу на столъ, такъ какъ около больной горѣлъ ночникъ, и какъ тѣнь проскользнула въ спальню.
   Даріола, откинувшись на спинку покойнаго кресла, стоявшаго около постели баронессы, крѣпко спала.
   Постель была закрыта со всѣхъ сторонъ опущеннымъ пологомъ. Дыханіе молодой женщины было такъ легко, что въ первую минуту Екатеринѣ показалось, что она не дышитъ.
   Потомъ она услыхала ея дыханіе и съ злобной радостью раздвинула пологъ, чтобы удостовѣриться своими собственными глазами въ дѣйствіи ужаснаго яда. Она уже заранѣе представляла себѣ синевато-блѣдное или же пылающее лихорадочнымъ румянцемъ лицо больной. Но она ошиблась. Баронесса спокойно спала; розовыя губки ея были полуоткрыты, влажная щека опиралась на граціозно согнутую руку, тогда какъ другая рука, бѣлая и нѣжная, лежала на малиновомъ шелковомъ одѣялѣ.
   Екатерина не могла удержаться и вскрикнула отъ изумленія. Этотъ крикъ разбудилъ Даріолу.
   Екатерина бросилась за занавѣсъ постели
   Даріола открыла глаза; но она такъ заспалась, что, даже не полюбопытствовавъ узнать, что разбудило ее, снова закрыла глаза и снова крѣпко заснула.
   Тогда Екатерина вышла изъ-за занавѣса и, осмотрѣвшись кругомъ, увидала на маленькомъ столикѣ графинъ съ испанскимъ виномъ, фрукты, печенье и два стакана. Генрихъ, должнобыть, ужиналъ у баронессы, которая была совершенно здорова, такъ же, какъ и онъ.
   Екатерина подошла къ туалету и взяла въ руку маленькую серебряную коробочку съ губной помадой, уже на треть пустую. Эта коробочка была совершенно такая же, какъ та, которую она послала Шарлоттѣ.
   Королева захватила на золотую иглу кусочекъ помады величиною съ горошину и, вернувшись къ себѣ, предложила его обезьянѣ, которую Генрихъ подарилъ ей въ этотъ самый день. Обезьянку соблазнилъ пріятный запахъ; она жадно проглотила помаду и, свернувшись въ своей корзинѣ, снова заснула.
   Екатерина подождала четверть часа.
   -- Отъ половины того, что она съѣла,-- сказала она,--моя собака Брутъ околѣла черезъ минуту. Меня обманули. Неужели это Ренэ? Нѣтъ, не можетъ быть!.. Значитъ, Генрихъ! О, роковая судьба! Да, это ясно. Такъ какъ онъ долженъ царствовать, то не можетъ умереть! Но, можетъ-быть, надъ нимъ безсиленъ только ядъ? Попробуемъ желѣзо.
   И Екатерина легла въ постель, обдумывая этотъ новый планъ, который къ утру былъ уже разработанъ во всѣхъ подробностяхъ. Это было видно изъ того, что она послала утромъ за дежурнымъ капитаномъ и, отдавъ ему письмо, велѣла отнести его по адресу и передать въ собственныя руки Лурве де-Морвелю, начальнику королевскихъ петардщиковъ, живущему около Арсенала.
   

XXVIII.
Письмо изъ Рима.

   Прошло нѣсколько дней послѣ описанныхъ нами событій. Въ. одно прекрасное утро на дворѣ Лувра показались носилки, которые сопровождало нѣсколько придворныхъ герцога Гиза. Черезъ минуту королевѣ Наваррской доложили о герцогинѣ Неверской.
   У Маргариты была въ это время баронесса де-Совъ, вышедшая изъ своей комнаты въ первый разъ послѣ своей притворной болѣзни, о которой въ продолженіе недѣли шли толки при дворѣ. Баронесса слышала отъ Генриха, что королева Наваррская безпокоится за нее, и потому пришла поблагодарить ее.
   Маргарита поздравила больную съ выздоровленіемъ отъ странной болѣзни, всю серьезность которой она, какъ французская принцесса, прекрасно понимала.
   -- Надѣюсь, вы будете участвовать въ большой охотѣ, которая назначена на завтра?-- спросила Маргарита.
   -- Не знаю, ваше величество, -- отвѣтила баронесса, -- оправлюсь ли я настолько, чтобы принять участіе въ охотѣ.
   -- Полно!-- возразила Маргарита.-- Вамъ стоитъ сдѣлать только маленькое усиліе. Къ тому же я предоставила въ распоряженіе короля беарнскую лошадку, на которой сначала разсчитывала ѣхать сама. Вамъ говорили о ней?
   -- Да, ваше величество, но я не знала, что она предназначалась для васъ. Если бы это было извѣстно мнѣ, я не приняла бы ее.
   -- Изъ гордости, баронесса?
   -- Нѣтъ, напротивъ, ваше величество: потому что считала бы себя недостойной такой чести.
   -- Итакъ, вы поѣдете?
   -- Ваше величество осыпаете меня милостями. Я вижу, если вы прикажете мнѣ.
   Въ эту минуту доложили о герцогинѣ Неверской. Лицо Маргариты просіяло. Баронесса поняла, что двумъ молодымъ женщинамъ нужно поговорить безъ свидѣтелей, и встала.
   -- Итакъ, до завтра?-- сказала Маргарита.
   -- До завтра, ваше величество.
   -- Кстати, баронесса, -- продолжала Маргарита, -- вѣдь вы знаете, что въ обществѣ я ненавижу васъ, потому что страшно ревнива.
   -- А наединѣ?
   -- Наединѣ я не только прощаю вамъ, но и благодарю васъ.
   Маргарита протянула баронессѣ руку; та почтительно поцѣловала ее, сдѣлала глубокій реверансъ и ушла.
   Въ то время, какъ баронесса де-Совъ бѣжала по своей лѣстницѣ, прыгая, какъ спущенная съ привязи козочка, Маргарита обмѣнивалась съ герцогиней Неверской церемонными поклонами и привѣтствіями, чтобы дать время ея свитѣ выйти изъ комнаты.
   -- Гильона, -- сказала Маргарита, когда всѣ ушли и дверь затворилась, -- не впускай сюда никого.
   -- Да,-- прибавила герцогиня,-- потому что намъ нужно поговорить объ очень важныхъ дѣлахъ.
   Она сѣла въ кресло и приняла свободную, непринужденную позу, зная, что никто не придетъ мѣшать ея интимной бесѣдѣ, съ королевой Наваррской.
   -- Ну,-- съ улыбкой сказала Маргарита,-- что подѣлываешь ты съ твоимъ знаменитымъ бойцомъ?
   -- Клянусь тебѣ, моя милая королева, -- отвѣтила герцогиня, -- что это какое-то миѳологическое существо. Онъ необыкновенно остроуменъ и неистощимъ пб этой части. Притомъ это самый отчаянный язычникъ, когда-либо принимавшій на себя образъ католика. Я отъ него безъ ума. А ты что дѣлаешь съ своимъ Аполлономъ?
   -- Увы!-- со вздохомъ сказала Маргарита.
   -- Ого! Это "увы" пугаетъ меня, милая королева! Ужъ не слишкомъ ли онъ почтителенъ и сентименталенъ, этотъ красивый ла-Моль? Если такъ, ты должна сознаться, что онъ полная противоположность своему другу Коконна.
   -- Нѣтъ, онъ тоже способенъ воспламеняться, -- сказала Маргарита.-- Это "увы" относится ко мнѣ самой.
   Что же оно означаетъ?
   -- Оно означаетъ, милая герцогиня, что я ужасно боюсь полюбить его.
   -- Ну, что жъ, тѣмъ лучше!-- воскликнула Генріэтта. Подумай только, какъ счастливо заживемъ мы тогда! Любить немножко было всегда моей мечтой, любить много -- твоей. А какъ пріятно, моя милая, ученая королева, дать отдыхъ уму и волю сердцу! Ахъ, Маргарита, у меня есть предчувствіе, что мы отлично проведемъ этотъ годъ!
   -- Ты думаешь, -- сказала королева.-- А для меня, сама не знаю почему, все, напротивъ, какъ будто окутано крепомъ. Политика страшно интересуетъ меня. Кстати узнай, такъ ли на самомъ дѣлѣ преданъ твой Аннибалъ моему брату, какъ кажется? Для меня очень важно знать это.
   -- Ты воображаешь, что онъ, можетъ-быть, преданъ кому-нибудь или чему-нибудь? Онъ способенъ жертвовать только одному -- своему честолюбію. Если твой братъ пообѣщаетъ ему что-нибудь очень завидное,-- о, тогда онъ будетъ преданъ ему! Но пусть твой братъ, хотя онъ и французскій принцъ, поостережется нарушить свое обѣщаніе. Если онъ сдѣлаетъ это -- горе ему!
   -- Неужели?
   -- Да, это такъ! Увѣряю тебя, Маргарита, что бываютъ минуты, когда этотъ тигръ, котораго я приручила, пугаетъ даже меня. Какъ-то на-дняхъ я ему сказала: "Смотрите, Аннибалъ, берегитесь обмануть меня!"
   -- Ну?
   -- Ну, я была въ полной увѣренности, что онъ отвѣтитъ: "Чтобы я обманулъ васъ? О, никогда!" и т. д. А знаешь, что онъ сказалъ мнѣ?
   -- Нѣтъ.
   -- Такъ слушай и суди, что это за человѣкъ. "Берегитесь и вы обмануть меня,-- отвѣтилъ онъ,-- хотя вы и принцесса!" И, говоря это, онъ грозилъ мнѣ не только взглядомъ, но и пальцемъ съ длиннымъ, заостреннымъ, какъ копье, ногтемъ, который онъ поднесъ чуть не къ самому моему лицу. Въ эту, минуту у него самого было такое страшное лицо, что я задрожала, несмотря на то, что меня, какъ ты знаешь, не легко испугать.
   -- Онъ грозилъ тебѣ, Генріэтта? Онъ осмѣлился?
   -- Mordi! Вѣдь и я грозила ему. Да въ концѣ-концовъ, онъ, пожалуй, и правъ. Ну, теперь ты видишь, что онъ можетъ быть преданъ только до извѣстной степени или, вѣрнѣе, до совершенно неизвѣстной.
   -- Въ такомъ случаѣ, -- задумчиво сказала Маргарита, -- я поговорю съ ла-Молемъ. Тебѣ нечего больше сказать мнѣ?
   -- Нѣтъ, есть и даже кое-что очень интересное. Собственно для этого я и пріѣхала къ тебѣ. Я получила извѣстія.
   -- Изъ Рима?
   -- Да, пріѣхалъ курьеръ отъ моего мужа.
   -- Ну? Какъ же идутъ дѣла въ Польшѣ?
   -- Отлично, и ты, навѣрное, очень скоро избавишься отъ твоего брата, герцога Анжуйскаго.
   -- Значитъ, папа утвердилъ избраніе?
   -- Утвердилъ.
   -- И ты до сихъ поръ молчала!-- воскликнула Маргарита.--
   Скорѣе, скорѣе разсказывай всѣ подробности!
   -- Да мнѣ положительно ничего неизвѣстно, кромѣ того, что я сказала тебѣ. Впрочемъ, погоди, я лучше дамъ тебѣ письмо мужа... Вотъ оно... Нѣтъ, это стихи Аннибала, ужаснѣйшіе стихи, но другихъ онъ писать не умѣетъ; Ну, вотъ тебѣ письмо. Нѣтъ, это опять не оно. Это записочка, которую я хотѣла попросить тебя передать Аннибалу черезъ ла-Моля... А, наконецъ-то!
   И герцогиня Неверская подала королевѣ письмо мужа.
   Маргарита торопливо открыла и пробѣжала его: въ немъ, дѣйствительно, не было ничего, кромѣ того, что она уже слышала отъ своей пріятельницы.
   -- Какъ получила ты это письмо?-- спросила королева.
   -- Его привезъ курьеръ, присланный моимъ мужемъ, который велѣлъ ему заѣхать прежде всего въ отель Гиза и передать мнѣ это письмо, а затѣмъ уже ѣхать въ Лувръ. Я просила мужа сдѣлать такъ, потому что знала, какъ интересуютъ мою королеву вѣсти изъ Польши. Значитъ, теперь во всемъ Парижѣ только король, ты да я знаемъ эту новость, если только человѣкъ, слѣдовавшій за нашимъ курьеромъ...
   -- Какой человѣкъ?
   -- Ахъ, какая это ужасная обязанность! Представь себѣ, что этотъ несчастный курьеръ пріѣхалъ страшно измученный, разбитый, весь въ пыли. Онъ ѣхалъ семь сутокъ, и днемъ и ночью, не останавливаясь ни на минуту.
   -- Но что же это за человѣкъ, о которомъ ты упомянула?
   -- Погоди. За курьеромъ слѣдовалъ все время какой-то человѣкъ свирѣпаго вида. Онъ перемѣнялъ лошадей въ одно время съ нимъ и ѣхалъ такъ же быстро, какъ онъ. И въ продолженъ всего пути, то-есть четырехсотъ лье, нашъ бѣдный курьеръ все время ждалъ, что тотъ пуститъ въ него пулю. Оба они пріѣхали въ одно время къ Сенъ-Марсельской заставѣ, оба проскакали въ галопъ по улицѣ Муфторъ и Сотэ. Но около моста Собора Богоматери нашъ курьеръ повернулъ направо, а тотъ, другой, свернулъ черезъ площадь Шатлэ налѣво и понесся, какъ стрѣла, къ Лувру.
   -- Благодарю тебя, милая Генріэтта, благодарю!-- воскликнула Маргарита.-- Ты права -- это, дѣйствительно, очень интересныя новости. Но къ кому же ѣхалъ другой курьеръ? Я узнаю это. Ну, теперь оставь меня. До вечера въ улицѣ Тизонъ, да? А завтра увидимся на охотѣ. Возьми лошадь погорячѣе, чтобы она понесла и мы могли остаться наединѣ. Я скажу вечеромъ, что тебѣ нужно разузнать у твоего Коконна.
   -- Ты не забудешь передать мое письмо?-- смѣясь, спросила герцогиня Неверская.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, не безпокойся: онъ получитъ его вовремя.
   Какъ только герцогиня ушла, Маргарита послала за Генрихомъ и дала ему письмо герцога Неверскаго.
   -- Ого!-- сказалъ онъ, прочитавъ его.
   Потомъ Маргарита разсказала ему о двухъ курьерахъ.
   -- Я самъ видѣлъ, какъ курьеръ въѣхалъ на дворъ Лувра,-- сказалъ Генрихъ.
   -- Можетъ-быть, онъ прошелъ къ королевѣ-матери?
   -- Нѣтъ. Я на всякій случай вышелъ въ коридоръ, но никто не проходилъ тамъ.
   -- Въ такомъ случаѣ,-- сказала Маргарита, глядя на мужа,-- онъ...
   -- Отправился къ вашему брату, герцогу Алансонскому?
   -- Вѣроятно, такъ. Но какъ узнать это?
   -- Не послать ли, -- небрежно замѣтилъ Генрихъ,-- за кѣмъ-нибудь изъ придворныхъ герцога и разспросить его?
   -- Вы, правы, государь, -- сказала Маргарита, очень довольная предложеніемъ мужа.-- Я пошлю за графомъ де-ла-Молемъ... Гильона! Гильона!
   Молодая дѣвушка вошла въ комнату.
   -- Мнѣ нужно сію же минуту поговорить съ графомъ де-ла-Молемъ, -- сказала Маргарита.-- Постарайся разыскать его.
   Генрихъ сѣлъ около стола, на которомъ лежала нѣмецкая книга съ гравюрами Альбрехта Дюрера, и сталъ разсматривать ихъ такъ внимательно, что не обернулся и даже не поднялъ головы, когда вошелъ ла-Моль.
   Молодой человѣкъ, съ своей стороны, увидавъ у Маргариты короля, молча остановился около двери; онъ поблѣднѣлъ отъ безпокойства и не могъ произнести ни слова отъ изумленія.
   Маргарита подошла къ нему.
   -- Не знаете ли вы, графъ де-ла-Моль, -- спросила она, -- кто сегодня дежурный у герцога Алансонскаго?
   -- Коконна, ваше величество,-- отвѣтилъ ла-Моль.
   -- Узнайте, пожалуйста, у него, не проводилъ ли онъ къ герцогу человѣка, покрытаго пылью и, судя по виду, пріѣхавшаго издалека?
   -- Я боюсь, что онъ не скажетъ мнѣ этого, ваше величество. Въ послѣдніе дни онъ очень угрюмъ и молчаливъ.
   -- Въ самомъ дѣлѣ? Такъ отдайте ему вотъ эту записочку; тогда онъ, навѣрное, станетъ полюбезнѣе и поразговорчивѣе.
   -- Отъ герцогини? О, съ этой записочкой я ручаюсь за успѣть!
   -- И прибавьте, -- сказала, и снизивъ голосъ, Маргарита,-- что эта записка послужитъ ему пропускомъ, чтобы войти сегодня вечеромъ въ извѣстный имъ домъ.
   -- А что будетъ моимъ пропускомъ?-- прошепталъ ла-Моль.
   -- Вы скажете только ваше имя; этого будетъ вполнѣ достаточно.
   -- Дайте же мнѣ эту записку, -- сказалъ ла-Моль.
   И онъ ушелъ.
   -- Мы узнаемъ завтра, получилъ ли герцогъ Алансонскій извѣстія изъ Польши, -- спокойно сказала Маргарита, обернувшись къ мужу.
   -- Этотъ графъ ла-Моль, право же, замѣчательно преданный слуга,-- сказалъ беарнепъ, улыбаясь такъ, какъ умѣлъ улыбаться только онъ одинъ.-- И, клянусь душой, я постараюсь вознаградить его.
   

XXIX.
Отъѣздъ.

   Когда на другой день надъ холмами Парижа поднялось солнце, красное и безъ лучей, какъ иногда бываетъ зимою, на дворѣ Лувра уже въ продолженіе двухъ часовъ все было въ движеніи.
   Великолѣпная берберійская лошадь, поджарая, но сильная, съ тонкими, какъ у оленя, ногами, на которыхъ ясно выдѣлялась сѣть переплетающихся жилокъ, била копытами, настораживала уши и фыркала, стоя на дворѣ въ ожиданіи Карла. Но самъ онъ чувствовалъ въ эту минуту еще болѣе сильное нетерпѣніе, чѣмъ его лошадь: Екатерина остановила его въ то время, какъ онъ шелъ къ собравшимся на дворѣ охотникамъ.
   Они стояли въ стеклянной галлереѣ. Екатерина была, какъ всегда, холодна, блѣдна и невозмутима; Карлъ дрожалъ отъ нетерпѣнія, кусалъ ногти и билъ хлыстомъ двухъ своихъ любимыхъ собакъ. На нихъ были надѣты кольчуги, чтобы кабанъ не могъ нанести имъ вреда. Маленькій щитъ съ гербомъ Франціи былъ прикрѣпленъ у каждой собаки на груди, совершенно такъ же, какъ у пажей.
   -- Замѣть, Карлъ, -- сказала Екатерина, -- что никто, кромѣ тебя и меня, не знаетъ о скоромъ прибытіи поляковъ, а между тѣмъ король Наваррскій ведетъ себя такъ, какъ будто это извѣстно ему. Несмотря на свое отреченіе, которому я никогда не вѣрила, онъ вступаетъ въ сношенія съ гугенотами. Замѣтилъ ты, какъ часто онъ уходитъ изъ дому въ послѣдніе дни? У него есть деньги, которыхъ раньше у него никогда не бывало; онъ покупаетъ лошадей, оружіе, а въ дождливые дни занимается съ утра до ночи фехтованьемъ.
   -- Господи Боже мой!-- нетерпѣливо сказалъ Карлъ.-- Ужъ не воображаете ли вы, что онъ задумалъ убить меня или моего брата Анжуйскаго! Въ такомъ случаѣ ему придется еще немножко поучиться: вчера я одиннадцать разъ тронулъ его рапирой. А мой братъ Анжуйскій фехтуетъ еще лучше меня или, по крайней мѣрѣ, не хуже, какъ говоритъ онъ самъ.
   -- Слушай, Карлъ, -- продолжала Екатерина, -- и не относись легко къ тому, что говоритъ тебѣ мать. Скоро пріѣдутъ послы. И, вотъ увидишь, какъ только они явятся въ Парижъ, Генрихъ употребитъ всѣ силы, чтобы плѣнить ихъ. Онъ очень вкрадчивъ и лукавъ. А жена его -- не понимаю, съ какой стати она помогаетъ ему!-- будетъ болтать съ женами, говорить съ ними по-латыни, по-гречески, по-венгерски, Богъ знаетъ, по-каковски еще! Увѣряю тебя, Карлъ -- а ты знаешь, что я никогда не ошибаюсь -- увѣряю тебя, что тутъ что-то кроется!
   Въ эту минуту раздался бой часовъ. Карлъ пересталъ слушать мать и началъ считать удары.
   -- Чортъ возьми! ужъ семь часовъ!-- воскликнулъ онъ.-- Часъ на ѣзду, часъ -- чтобы съѣхаться на сборномъ мѣстѣ и выгнать звѣря. Значитъ, намъ придется начать охоту только въ девять часовъ. Ну, право же, матушка, вы задерживаете меня и заставляете терять время. Пошелъ, Рискту! Чортъ возьми! Слышишь, что тебѣ говорятъ?
   И Карлъ ударилъ хлыстомъ большую меделянскую собаку, которая взвизгнула отъ боли.
   -- Карлъ, выслушай же меня, ради Бога!-- снова начала Екатерина.-- Не бросай на произволъ судьбы свое счастье и счастье Франціи. Охота, охота, охота -- ты только это и твердишь. Тебѣ можно будетъ охотиться, сколько угодно, когда ты перестанешь быть королемъ.
   -- Полно, полно, матушка!-- сказалъ Карлъ, поблѣднѣвъ отъ нетерпѣнія.-- Объясните поскорѣе, въ чемъ дѣло, и не мучьте меня. Ну, право же, бываютъ дни, когда я положительно не понимаю васъ.
   И онъ сталъ бить хлыстомъ по своему сапогу.
   Екатерина сочла минуту удобной и рѣшила воспользоваться ею.
   -- Сынъ мой,-- сказала она, -- я знаю навѣрное, что де-Муи вернулся въ Парижъ. Морвель, хорошо извѣстный тебѣ, видѣлъ его. Де-Муи, безъ всякаго сомнѣнія, пріѣхалъ къ королю Наваррскому. Это еще усиливаетъ подозрѣнія, которыя мы имѣли противъ Генриха.
   -- Ну, вы опять начинаете нападать на моего бѣднаго Генриха! Вамъ хочется, чтобы я убилъ его -- да?
   -- Нѣтъ.
   -- Такъ отправилъ бы въ ссылку? Какъ же вы не донимаете, что тамъ онъ былъ бы опаснѣе для насъ, чѣмъ въ Луврѣ, у насъ на глазахъ. Все, что бы онъ ни. вздумалъ сдѣлать здѣсь, будетъ тотчасъ же извѣстно намъ.
   -- Да я и не хочу его ссылать.
   -- Такъ чего же вы, наконецъ, хотите? Говорите скорѣй!
   -- Я хочу, чтобы его задержали на то время, пока поляки будутъ здѣсь... Хоть бы въ Бастиліи, напримѣръ.
   -- Нѣтъ, клянусь честью, этого не будетъ!-- воскликнулъ Карлъ.-- Сегодня утромъ мы охотимся на кабана, а Генрихъ -- мой самый лучшій помощникъ. Безъ него испортится вся охота. Чортъ возьми! Вы только о томъ и думаете, какъ бы противорѣчить мнѣ, матушка!
   -- Я не говорю, чтобы его задержали сегодня утромъ. Послы пріѣдутъ завтра или послѣзавтра. Его можно арестовать послѣ охоты, вечеромъ или ночью.
   -- Это дѣло другре. Потомъ мы потолкуемъ объ этомъ и рѣшимъ. Послѣ охоты можно -- я ничего не имѣю противъ этого. Прощайте!..
   -- Карлъ, -- сказала Екатерина, удерживая его за рукавъ, хоть знала, что эта задержка можетъ вызвать у него страшную вспышку гнѣва.-- Генриха арестуютъ вечеромъ или ночью, но тебѣ нужно подписать приказъ объ арестѣ теперь же.
   -- Писать приказъ... подписывать его... итти за печатью, когда меня ждутъ, чтобы ѣхать на охоту? Это ужъ слишкомъ, чортъ возьми!!
   -- Да нѣтъ же, я такъ люблю тебя, что не стану задерживать. Я уже все приготовила; войди сюда, ко мнѣ.
   Й Екатерина быстро, какъ будто ей было двадцать лѣтъ, распахнула дверь, ведущую въ ея кабинетъ. На столѣ стояла чернильница и зажженная свѣча и лежало перо, листъ пергамента и печать.
   Король взялъ пергаментъ и торопливо пробѣжалъ написанное:
   "Приказъ и т. д. арестовать, и отправить въ Бастилію нашего брата, Генриха Наваррскаго".
   -- Хорошо, готово!-- сказалъ онъ, однимъ почеркомъ подписывая приказъ.-- Прощайте, матушка!
   И онъ выбѣжалъ изъ кабинета съ своими собаками, очень довольный, что такъ легко отдѣлался отъ Екатерины.
   Собравшееся на дворѣ общество съ нетерпѣніемъ ожидало Карла; онъ никогда не опаздывалъ на охоту, и всѣ удивлялись, что онъ такъ долго не идетъ. А потому, когда онъ, наконецъ, показался, охотники привѣтствовали его восторженными криками, загонщики затрубили въ трубы, лошади заржали, собаки залаяли. Отъ всего этого шума и криковъ румянецъ выступилъ на блѣдныхъ щекахъ Карла и сердце его забилось: въ теченіе нѣсколькихъ секундъ онъ чувствовалъ себя молодымъ и счастливымъ.
   Карлъ торопливо поздоровался съ дожидавшимся его блестящимъ обществомъ. Онъ кивнулъ герцогу Алансонскому, привѣтствовалъ рукою свою сестру Маргариту, прошелъ мимо Генриха, какъ будто не замѣчая его, и вскочилъ на лошадь.
   Снова заиграли трубы, и король выѣхалъ изъ Лувра въ сопровожденіи герцога Алансонскаго, короля Наваррскаго, королевы Маргариты, герцогини Неверской, баронессы де-Совъ, Таваина и самыхъ знатныхъ придворныхъ. Само собою разумѣется, что ла-Моль и Коконна тоже участвовали въ охотѣ. Что же касается до герцога Анжуйскаго, то онъ уже три мѣсяца былъ при осадѣ ла-Рошели.
   Въ то время, какъ ждали короля, Генрихъ подъѣхалъ къ женѣ, которая, отвѣчая на его привѣтствіе, шепнула ему на ухо:
   -- Коконна проводилъ самъ пріѣхавшаго изъ Рима курьера къ герцогу Алансонскому.
   -- Значитъ, герцогу извѣстно все?
   -- Безъ сомнѣнія, -- отвѣтила Маргарита.-- Да это и замѣтно: лицо его такъ и сіяетъ.
   -- Ventre-saint-gris!-- пробормоталъ Генрихъ.-- Немудрено. Онъ сегодня охотится за тройной добычей: за Франціей, Польшей и Наваррой, не считая кабана.
   Генрихъ поклонился женѣ и, вернувшись на свое мѣсто, позвалъ одного изъ своихъ людей, тоже беарнца, предки котораго въ продолженіе цѣлаго столѣтія служили его предкамъ. Генрихъ обыкновенно разсылалъ его съ разными порученіями по своимъ любовнымъ дѣламъ.
   -- Оршонъ, -- сказалъ онъ, -- возьми этотъ ключъ и снеси его двоюродному брату баронессы де-Совъ, который, какъ ты знаешь, живетъ у своей любовницы, на углу улицы Катръ-Фисъ. Скажи ему, что его кузинѣ нужно повидаться съ нимъ сегодня вечеромъ. Пусть онъ пройдетъ въ мою комнату и подождетъ меня тамъ. А если я опоздаю, можетъ лечь на мою постель.
   -- Отвѣта не нужно, ваше величество?
   -- Не нужно, но я долженъ знать, что ты нашелъ его и передалъ мои слова. Ключъ этотъ ты, конечно, отдашь ему въ собственныя руки -- понимаешь?
   -- Понимаю, ваше величество.
   -- Погоди же, теперь тебѣ еще нельзя уѣзжать, чортъ возьми! Прежде, чѣмъ мы выѣдемъ изъ Парижа, я позову тебя подтянуть подпругу у моей лошади. Такимъ образомъ, ты останешься позади всѣхъ и тебѣ можно будетъ незамѣтно исполнить мое порученіе. А въ Бонди ты присоединишься къ намъ.
   Слуга поклонился и отъѣхалъ въ сторону.
   Кавалькада двинулась по улицамъ Сентъ-Оноре и Сенъ-Дени и достигла предмѣстья. Здѣсь у лошади Генриха ослабла подпруга. Оршонъ подскакалъ, чтобы подтянуть ее, и затѣмъ все произошло такъ, какъ было условлено: Генрихъ присоединился къ королевскому поѣзду, а его вѣрный слуга свернулъ на улицу Тампль.
   Когда Генрихъ подъѣхалъ къ королю, тотъ былъ такъ занять интереснымъ разговоромъ съ герцогомъ Алансонскимъ о возрастѣ кабана и о мѣстѣ, гдѣ находится его берлога, что не замѣтилъ или сдѣлалъ видъ, что не замѣтилъ, отсутствіе Генриха.
   Между тѣмъ, Маргарита внимательно вглядывалась въ лица окружающихъ и ей показалось, что Карлъ какъ будто смущается, когда глаза его останавливаются на лицѣ ея мужа. Герцогиня Неверская была необыкновенно весела; Коконна, тоже очень веселый, все время смѣшилъ дамъ своими шутками и остроумными выдумками.
   Что касается ла-Моля, то онъ уже два раза нашелъ случай поцѣловать бѣлый съ золотой бахромой шарфъ Маргариты съ такой, свойственной влюбленнымъ, ловкостью, что это замѣтили только три или четыре человѣка.
   Въ четверть девятаго пріѣхали въ Бонди.
   Прежде всего Карлъ поспѣшилъ спросить, не спугнули ли звѣря. Нѣтъ, кабанъ былъ въ своемъ логовищѣ, и выслѣдившій его загонщикъ отвѣчалъ за него.
   Подали завтракъ. Король выпилъ стаканъ венгерскаго и, пригласивъ дамъ садиться за столъ, ушелъ. Его муЧило нетерпѣніе, и онъ, чтобы убить время, отправился взглянуть на собакъ. Лошадь онъ свою не велѣлъ разсѣдлывать: никогда еще, по его словамъ, не случалось ему ѣздить на такой великолѣпной и сильной лошади.
   Во время отсутствія короля пріѣхалъ герцогъ Гизъ. Онъ былъ вооруженъ, какъ будто собрался не на охоту, а на войну; свита его состояла изъ двадцати или тридцати человѣкъ, во оружейныхъ такъ же, какъ онъ. Герцогъ спросилъ, гдѣ король, и прошелъ къ нему.
   Ровно въ девять часовъ Карлъ самъ подалъ сигналъ, протрубивъ въ рогъ. Всѣ сѣли на коней и поѣхали къ мѣсту.
   Во время пути Генрихъ нашелъ случай еще разъ подъѣхать къ своей женѣ.
   -- Не узнали ли вы чего-нибудь новаго?-- спросилъ онъ.
   -- Ничего, -- отвѣтила Маргаритѣ.-- Я замѣтила только, что мой братъ Карлъ какъ-то странно посматриваетъ на васъ.
   -- Замѣтилъ это и я, -- сказалъ Генрихъ.
   -- Приняли вы предосторожности?
   -- У меня на груди кольчуга, а на боку великолѣпный испанскій охотничій ножъ, острый, какъ игла, и отточенный, какъ бритва, онъ можетъ разсѣчь дублонъ.
   

XXX.
Морвель.

   Въ то время, какъ вся эта молодежь, веселая и беззаботная, по крайней мѣрѣ, по наружности, неслась вихремъ по дорогѣ въ Бонди, Екатерина была занята серьезнымъ дѣломъ. Свернувъ драгоцѣнный пергаментъ, къ которому король Карлъ приложилъ свою печать, она велѣла позвать къ себѣ Морвеля, которому нѣсколько дней тому назадъ послала письмо.
   Широкая повязка изъ тафты закрывала одинъ глазъ Морвеля; изъ-подъ нея виденъ былъ только его другой глазъ и горбатый ястребиный носъ между двумя выдающимися скулами; вся нижняя часть его лица скрывалась подъ начинавшей сѣдѣть бородой. На Морвелѣ былъ длинный, широкій плащъ, подъ которымъ, повидимому, находился цѣлый арсеналъ.
   -- А, вотъ и вы, г. Морвель!-- сказала королева, садясь.-- Вы знаете, что послѣ Варѳоломеевской ночи, во время которой вы оказали намъ такія важныя услуги, я обѣщала не оставлять васъ въ бездѣйствіи. Теперь представляется удобный случай или, вѣрнѣе, я устроила его сама. Можете поблагодарить меня.
   -- Смиренно благодарю, ваше величество, -- отвѣтилъ Морвель какимъ-то страннымъ, униженнымъ и вмѣстѣ съ тѣмъ дерзкимъ тономъ.
   -- Это великолѣпный случай, который едва ли представится вамъ въ другой разъ,-- продолжала королева.-- А потому воспользуйтесь имъ.
   -- Я жду, чтобы вы объяснились, ваше величество. Только боюсь, судя по вступленію...
   -- Что придется прибѣгнуть къ насилію? Такъ что же изъ этого? Развѣ такихъ именно порученій и не добиваются люди, желающіе возвыситься?
   -- Смѣю увѣрить, ваше величество, что я готовъ исполнитъ всякое ваше приказаніе, каково бы оно ни было.
   -- Въ такомъ случаѣ прочитайте вотъ это!
   И она подала Морвелю королевскій приказъ.
   Онъ прочиталъ его и поблѣднѣлъ.
   -- Какъ?-- воскликнулъ онъ.-- Это приказъ арестовать короля Наваррскаго?
   -- Ну, что же тутъ удивительнаго?
   -- Но вѣдь онъ король, ваше величество! Я, право же, сомнѣваюсь... я не принадлежу къ числу придворныхъ...
   -- Мое довѣріе дѣлаетъ васъ первымъ изъ моихъ придворныхъ, -- отвѣтила Екатерина.
   -- Примите мою нижайшую благодарность, ваше величество.
   -- Значитъ, вы берете на себя это порученіе?
   -- Это мой долгъ, если ваше величество приказываетъ.
   -- Какъ же приметесь вы за дѣло?
   -- Право, не знаю, ваше величество. Мнѣ бы хотѣлось, чтобы вы удостоили быть моей руководительницей.
   -- Возьмите съ собой двѣнадцать вполнѣ надежныхъ людей и даже больше, если нужно.
   -- Да, я понимаю. Ваше величество позволяете мнѣ воспользоваться всѣми преимуществами, и я глубоко благодаренъ за это. Но гдѣ же я арестую короля Наваррскаго?
   -- А гдѣ вамъ хотѣлось бы арестовать его?
   -- Въ такомъ мѣстѣ, которое само по себѣ служило бы мнѣ охраной, если это возможно.
   -- Что вы скажете о Луврѣ?
   -- Я считалъ бы большой милостью, если бы ваше величество дали мнѣ такое позволеніе.
   -- Такъ и арестуйте его въ Луврѣ.
   -- Гдѣ же именно?
   -- Въ его собственной спальнѣ.
   -- Когда прикажете, ваше величество?
   -- Сегодня же вечеромъ или лучше ночью.
   -- Слушаю, ваше величество. Теперь соблаговолите разъяснить, насколько почтительно долженъ я относиться къ королю въ виду его высокаго положенія.
   -- Почтительно!.. Высокое положеніе!..-- сказала Екатерина.-- Но развѣ вы не знаете, что французскій король не обязанъ обращаться почтительно ни съ кѣмъ въ своемъ государствѣ, потому что нѣтъ никого равнаго ему по положенію?
   -- А если король Наваррскій будетъ оспаривать подлинность приказа, что хоть и неособенно вѣроятно, но все-таки...
   -- Это, напротивъ, очень вѣроятно.
   -- Значитъ, онъ откажется повиноваться?
   -- Боюсь, что такъ.
   -- Въ случаѣ, если онъ будетъ сопротивляться, что долженъ я дѣлать?
   -- А что вы дѣлаете, если вамъ сопротивляются, когда вы дѣйствуете на основаніи приказа короля и такимъ образомъ являетесь его представителемъ?
   -- Если мнѣ дѣлаютъ честь, давая такой приказъ, и если сопротивленіе оказываетъ простой дворянинъ, я убиваю его.
   -- Я уже говорила вамъ, -- сказала Екатерина, -- что для короля французскаго высокій санъ не имѣетъ никакого значенія.
   Морвель поблѣднѣлъ; онъ начиналъ понимать.
   -- Ого!-- сказалъ онъ.-- Убить короля Наваррскаго?
   -- Но кто же вамъ говоритъ, чтобы вы его убили? Развѣ это есть въ приказѣ? Король желаетъ, чтобы Генриха Наваррскаго арестовали и увезли въ Бастилію; въ приказѣ только объ этомъ и говорится. Если Генрихъ допуститъ арестовать себя -- отлично; но такъ какъ онъ не позволитъ этого, станетъ сопротивляться, будетъ стараться убить васъ...
   Морвель поблѣднѣлъ.
   -- То вы будете защищаться, -- докончила Екатерина.-- Нельзя же требовать отъ такого храбреца, какъ вы, чтобы онъ далъ убить себя, не защищаясь. А если вамъ придется защищаться, то мало ли что можетъ случиться. Вы меня понимаете, неправда ли?
   -- Да, ваше величество, но...
   -- Ну, хотите, чтобы я послѣ словъ: "Приказъ арестовать"... прибавлю своей собственной рукой: "Живого или мертваго"?
   -- Признаюсь, ваше величество, что это уничтожило бы мои сомнѣнія.
   -- Если вы полагаете, что безъ такой приписки вамъ нельзя исполнить моего порученія,-- извольте.-- Екатерина развернула пергаментѣ и приписала: "Живого или мертваго".
   -- Теперь, надѣюсь, все въ порядкѣ?-- спросила она.
   -- Точно такъ, ваше величество, -- отвѣтилъ Морвель.-- Я только попрошу васъ позволить мнѣ исполнить это порученіе такъ, какъ я найду удобнѣе.
   -- А развѣ какія-нибудь изъ моихъ распоряженій вы находите неподходящими?
   -- Ваше величество говорили, чтобы я взялъ съ собой двѣнадцать человѣкъ?
   -- Да, для большей вѣрности.
   -- А я попрошу позволенія взять только шестерыхъ.
   -- Почему же это?
   -- Потому что дѣло, по всей вѣроятности, кончится несчастливо для короля Наваррскаго. Еще шести человѣкамъ можно будетъ извинить, что они побоялись упустить арестанта. Другое дѣло, если ихъ будетъ двѣнадцать. Тогда всякій скажетъ, что имъ слѣдовало бы дать убить хоть половину своихъ товарищей, прежде чѣмъ покушаться на жизнь короля.
   -- Хорошъ король! у него даже нѣтъ королевства.
   -- Не королевство дѣлаетъ короля, ваше величество,-- возразилъ Морвель,-- а рожденіе.
   -- Ну, поступайте, какъ хотите. Я требую только одного -- чтобы вы остались въ Луврѣ и не выходили отсюда.
   -- Но вѣдь мнѣ нужно собрать моихъ людей, ваше величество?
   -- Нѣтъ ли съ вами кого-нибудь, кому бы вы могли поручить это?
   -- Со мной слуга и вѣрный человѣкъ.
   -- Позовите его и условьтесь съ нимъ. Вѣдь вы знаете оружейный кабинетъ короля -- да? Тамъ подадутъ вамъ завтракъ и вы отдадите приказанія вашему слугѣ. Эта комната ободритъ васъ, если вы начнете падать духомъ. Когда сынъ мой вернется съ охоты, вы перейдете въ мою молельню и подождете тамъ назначеннаго часа.
   -- Но какъ же мы войдемъ въ спальню короля Наваррскаго? У него ужъ, навѣрное, есть подозрѣнія и онъ запрется.
   -- У меня есть двойные ключи отъ всѣхъ дверей, -- сказала Екатерина, -- а задвижки отъ двери Генриха отвинтили. До скораго свиданія, г. де-Морвель. Я велю провести васъ въ оружейный кабинетъ короля... Ахъ, кстати не забудьте, что приказаніе короля должно быть исполнено въ точности и никакихъ извиненій не принимается. Неудача скомпрометировала бы честь короля. Это очень важно.
   И Екатерина, не дожидаясь отвѣта, позвала начальника караула и велѣла ему провести Морвеля въ оружейный кабинетъ.
   

XXXI.
Охота.

   Загонщикъ, выслѣдившій кабана и ручавшійся королю, что звѣрь лежитъ въ берлогѣ, не ошибся.
   Какъ только ищейку пустили по слѣду, она бросилась въ чащу терновника и оттуда выскочилъ громадный кабанъ.
   Онъ побѣжалъ прямо и пересѣкъ дорогу шагахъ въ пятидесяти отъ короля. Одна только ищейка, спугнувшая его, гналась за нимъ. Тотчасъ же спустили первую стаю, и собакъ двадцать бросились за кабаномъ.
   Охота была страстью Карла. Какъ только кабанъ перебѣжалъ черезъ дорогу, король, трубя въ рогъ, поскакалъ за нимъ, въ сопровожденіи герцога Алансонскаго и Генриха, которому Маргарита показала знакомъ, чтобы онъ не отставалъ отъ короля.
   Всѣ остальные охотники тоже послѣдовали за ними.
   Въ ту эпоху, о которой идетъ рѣчь въ нашемъ романѣ, королевскіе лѣса были совсѣмъ не похожи на теперешніе лѣсапарки, прорѣзанные широкими аллеями, удобными для ѣзды въ экипажахъ. Деревья въ тогдашнихъ лѣсахъ были посѣяны не учеными лѣсничими. Они располагались не косыми рядами, а росли на свободѣ всюду, куда вѣтеръ занесъ сѣмена. И въ ту эпоху въ королевскихъ лѣсахъ водилось множество кабановъ, оленей, волковъ и разбойниковъ.
   Изъ средины Бондійскаго лѣса около дюжины тропинокъ расходились лучами, какъ спицы колеса, и заканчивались у дороги, которая окружала ихъ, какъ ободъ. А ступицей этого колеса служилъ единственный перекрестокъ въ центрѣ лѣса. Сюда обыкновенно съѣзжались отбившіеся охотники и отсюда, завидя охоту, снова присоединялись къ ней.
   Черезъ четверть часа случилось то, что всегда случается въ такихъ случаяхъ: препятствія, почти непреодолимыя, встрѣтились на пути охотниковъ и задержали ихъ, голоса собакъ замерли вдали и даже самъ король вернулся къ перекрестку, разражаясь, какъ всегда, бранью и проклятіями.
   -- Ну, что, Алансонскій? Что, Генрихъ?-- воскликнулъ онъ.-- Вы оба, чортъ возьми, спокойны и безмятежны, какъ монахини, идущія за игуменіей. Какая же это охота! Тебя, Алансонскій, какъ будто только что вынули изъ футляра, и ты такъ пропахъ духами, что собаки, навѣрное, потеряютъ слѣдъ, если ты проѣдешь между ними и кабаномъ. А вы что же, Генрихъ? Гдѣ ваша рогатина и пищаль? Ну?
   -- Къ чему мнѣ пищаль, государь?-- сказалъ Генрихъ.-- Я знаю, что ваше величество любите застрѣлить звѣря, когда онъ защищается отъ собакъ. Что же касается до рогатины, то я плохо справляюсь съ нею. Она не въ употребленіи у насъ въ горахъ; мы выходимъ на медвѣдя просто съ кинжаломъ.
   -- Чортъ возьми!-- воскликнулъ король.-- Вернувшись въ свои Пиринеи, Генрихъ, ты долженъ будешь прислать мнѣ побольше медвѣдей. Какая это, должно-быть, чудная охота! Такъ пріятно схватиться съ звѣремъ, который можетъ задушить тебя!.. Послушайте, это, кажется, собаки? Нѣтъ, я ошибся.
   Король затрубилъ въ рогъ. Въ отвѣтъ на это раздались звуки нѣсколькихъ роговъ. Вдругъ показался загонщикъ и протрубилъ сигналъ.
   -- Звѣрь! Звѣрь!..-- воскликнулъ король.
   И онъ поскакалъ въ галопъ, а за нимъ понеслись и остальные, бывшіе на перекресткѣ охотники.
   Загонщикъ не ошибся. Чѣмъ дальше ѣхалъ король, тѣмъ слышнѣе становился лай собакъ, которыхъ было теперь около шестидесяти. Каждую стаю спускали, когда мимо нея пробѣгалъ кабанъ. Король увидалъ его во второй разъ и бросился за звѣремъ, трубя въ рогъ изо всѣхъ силъ.
   Принцы нѣсколько времени скакали за нимъ. Но у короля была очень сильная лошадь, и онъ въ своемъ возбужденіи несся по такимъ ужаснымъ дорогамъ, черезъ такія чащи, что сначала отъ него отстали женщины, затѣмъ герцогъ Гизъ съ своей свитой и наконецъ принцы.
   Такимъ образомъ всѣ, кромѣ Карла и нѣсколькихъ загонщиковъ, которые не хотѣли покинуть короля, такъ какъ ихъ соблазняла обѣщанная награда, собрались около перекрестка.
   Два принца стояли рядомъ на длинной тропинкѣ. Въ ста шагахъ отъ нихъ остановился герцогъ Гизъ съ своей свитой. На перекресткѣ собрались дамы.
   -- Не находите ли вы,-- сказалъ Генриху герцогъ Алансонскій, показывая глазами на Гиза, -- что этотъ человѣкъ съ своей закованной въ желѣзо свитой -- настоящій король? Мы же -- такіе жалкіе принцы, что онъ не удостоиваетъ насъ даже взглядомъ.
   -- А почему бы ему относиться къ намъ лучше, чѣмъ относятся къ намъ наши собственные родные?-- спросилъ Генрихъ.-- Развѣ мы съ вами не плѣнники при французскомъ дворѣ -- не заложники нашей партіи?
   Герцогъ Франсуа вздрогнулъ при этихъ словахъ и взглянулъ на Генриха, какъ бы вызывая его на откровенность. Но Генрихъ зашелъ и такъ дальше, чѣмъ предполагалъ, и молчалъ.
   -- Что вы хотите сказать, Генрихъ?-- спросилъ Франсуа, недовольный тѣмъ, что зять его молчитъ и заставляетъ его самого спрашивать объясненій.
   -- Я говорю, -- отвѣтилъ Генрихъ, -- что эти такъ хорошо вооруженные люди какъ будто получили приказаніе не спускать съ насъ глазъ. Они похожи на стражей, готовыхъ помѣшать побѣгу двухъ плѣнниковъ.
   -- Побѣгу? Но зачѣмъ же... какъ?-- спросилъ герцогъ, очень искусно прикинувшись ничего не понимающимъ.
   -- У васъ отличная испанская лошадь, Франсуа, -- сказалъ Генрихъ, продолжая развивать все ту же мысль.-- Я увѣренъ, что она можетъ сдѣлать семь лье въ часъ и двадцать лье до полудня. Погода прекрасная -- такъ пріятно было бы теперь мчаться во весь опоръ! Видите вонъ ту дорогу? Неужели она не соблазняетъ васъ, тутъ Катерину, блуждавшую, подобно гіенѣ, между трупами.
   По приказанію матери, онъ воротился домой, притворяясь спокойнымъ и послушнымъ.
   Катерина, въ отчаяніи отъ этой покой неудачи, кликнула своего капитана, велѣла прибрать тѣла, приказала отнести Морвеля, который былъ только раненъ, домой, и не будить короля.
   -- Онъ опять увернулся! проговорила она, возвращаясь въ свою комнату съ опущенною головою.-- Надъ нимъ десница Божія! Онъ будетъ царствовать... будетъ!
   Отворяя дверь своей комнаты, она приняла веселый видъ.
   -- Что тамъ? спросили въ-полголоса присутствующіе. Только г-жа де-Совъ, слишкомъ-испуганная, молчала.
   -- Ничего, отвѣчала Катерина.-- Шумъ, и только.
   -- О! воскликнула г-жа де-Совъ, указывая пальцемъ на слѣды королевы:-- каждый шагъ вашего величества оставляетъ за собою кровавый слѣдъ!
   

VI.
Ночь королей.

   Карлъ шелъ рука-объ-руку съ Генрихомъ, въ сопровожденіи четырехъ придворныхъ и двухъ факельщиковъ.
   -- Когда я выхожу изъ Лувра, сказалъ бѣдный король:-- во мнѣ раждается такое же чувство, какъ-будто я вхожу въ прекрасный лѣсъ; я дышу вольнѣе, я живу, свободенъ...
   Генрихъ улыбнулся.
   -- Вашему величеству жить бы въ моихъ беарнскихъ горахъ, сказалъ онъ.
   -- Да, понимаю, что ты не прочь бы туда вернуться; но если тебѣ уже черезъ-чуръ туда захочется, прибавилъ Карлъ смѣясь: -- смотри, возьми предосторожности, -- я тебѣ совѣтую это. Матушка моя любитъ тебя такъ-горячо, что ни за что не за хочетъ съ тобою разстаться.
   -- Что вы будете дѣлать сегодня вечеромъ, ваше величество? спросилъ Генрихъ, отклоняя опасный разговоръ.
   -- Я хочу познакомить тебя кой съ кѣмъ, Ганріо; ты скажешь мнѣ свое мнѣніе.
   -- Какъ прикажете, ваше величество.
   -- Направо, направо! Мы идемъ въ Улицу-ле-Барръ.
   Короли прошли уже Улицу-де-ла-Савонри, какъ вдругъ, въ сторонѣ отели Конде, замѣтили двухъ человѣкъ закутанныхъ въ плащи и вышедшихъ изъ потанной двери тихо и осторожно.
   -- О-го-го! сказалъ король Генриху, смотрѣвшему, по обыкновенію, молча: -- это стоитъ вниманія.
   -- Отъ-чего вы такъ думаете?
   -- Это сказано не для тебя; ты увѣренъ въ своей женѣ, но Конде не увѣренъ въ своей; или, если увѣренъ, такъ онъ ошибается, чортъ возьми!
   -- Отъ-чего же вы думаете, что они были у г-жи де-Конде?
   -- У меня есть предчувствіе. Неподвижность ихъ... замѣтилъ ты, какъ они остановились въ дверяхъ, увидѣвъ насъ; особенный покрой платья на томъ, что поменьше ростомъ... Pardieu! Это было бы довольно-забавно!
   -- Что?
   -- Такъ, мнѣ пришло кое-что на мысль; подойдемъ ближе.
   Онъ пошелъ прямо къ двумъ незнакомцамъ, которые, видя, что идутъ прямо къ нимъ, сдѣлали нѣсколько шаговъ, чтобъ удалиться.
   -- Постойте, господа! сказалъ король.
   -- Намъ вы это говорите? спросилъ голосъ, заставившій вздрогнуть Карла и его спутника.
   -- Что, Ганріо? Узнаёшь ты теперь этотъ голосъ?
   -- Еслибъ братъ вашъ, герцогъ д'Анжу, не былъ при Рошелли, я готовъ бы былъ побожиться, что это его голосъ.
   -- То-то и дѣло, что онъ не при Рошелли.
   -- Но кто же это съ нимъ?
   -- Ты не узнаёшь?
   -- Нѣтъ.
   -- А, кажется, у него такой ростъ, что ошибиться трудно. Постой, сейчасъ увидишь. Господа! Развѣ вы не слышите?
   -- Что вы, дозоръ, что ли, что вздумали насъ останавливать? спросилъ тотъ, который былъ выше ростомъ.
   -- Считайте насъ хоть дозоромъ, если угодно, только остановитесь, когда вамъ приказываютъ.
   Потомъ, наклонясь къ уху Генриха, онъ прибавилъ: -- Сейчасъ начнется изверженіе волкана.
   -- Васъ восьмеро, продолжалъ тотъ же человѣкъ, освобождая изъ-подъ плаща руку и раскрывая лицо: будь васъ хоть сотня,-- прочь!
   -- А! герцогъ де-Гизъ! сказалъ Генрихъ.
   -- Это вы? наконецъ-то признались! прибавилъ король.
   -- Король! воскликнулъ герцогъ.
   Что касается до спутника Гиза, онъ при этихъ словахъ завернулся въ плащъ и сдѣлался неподвиженъ, снявъ сначала изъ почтенія шляпу.
   -- И былъ съ визитомъ у г-жи де-Конде! сказалъ Гизъ.
   -- Да... и взяли съ собою одного изъ придворныхъ; кого?
   -- Вы его не знаете, ваше величество.
   -- Такъ познакомимся.
   Король пошелъ прямо къ неизвѣстному и велѣлъ факельщику посвѣтить.
   -- Извините! проговорилъ герцогъ д'Анжу, раскрывая плащъ и кланяясь съ худо-скрытою досадою.
   -- А! это вы, Генрихъ?.. Да нѣтъ, это невозможно, я ошибаюсь... Братъ д'Анжу прежде всего посѣтилъ бы меня. Ему очень-хорошо извѣстно, что для принцевъ крови только одна дорога въ Парижъ: черезъ ворота Лувра.
   -- Извините, ваше величество! сказалъ д'Анжу.
   -- Да, а что у васъ за дѣла въ отели Конде? спросилъ король насмѣшливымъ тономъ.
   -- Вы сами это сказали, ваше величество, замѣтилъ король наваррскій и, наклонившись къ его уху, докончилъ фразу громкимъ смѣхомъ.
   -- Это что? спросилъ гордо Гизъ: онъ, подобно всѣмъ прочимъ, привыкъ обращаться съ Генрихомъ довольно-грубо.-- Почему бы мнѣ не посѣтить своей свояченицы? Вѣдь герцогъ д'Алансонъ посѣщаетъ же свою невѣстку?
   Генрихъ слегка покраснѣлъ.
   -- Какую свояченицу? спросилъ Карлъ.-- У него только одна: королева Елизавета.
   -- Изрините, ваше величество, я долженъ былъ сказать: сестру Маргериту; мы встрѣтили ее съ полчаса назадъ въ носилкахъ, въ сопровожденіи двухъ щеголей.
   -- Право? сказалъ Карлъ.-- Что ты на это скажешь, Генрихъ?
   -- Что королева наваррская имѣетъ полное право идти, куда ей угодно. Только врядъ-ли она вышла изъ Лувра.
   -- А я въ этомъ увѣренъ, отвѣчалъ Гизъ.
   -- И я тоже, прибавилъ д'Анжу: -- носилки остановились въ Улицѣ-Клош-Персе.
   -- Такъ вѣрно ваша свояченица не эта, сказалъ Генрихъ, указывая на отель Конде: а та, -- онъ указалъ въ сторону отели Гиза,-- съ нею; мы оставили ихъ вмѣстѣ, а вы знаете, что онѣ неразлучны.
   -- Я не понимаю, что ваше величество хотите сказать, отвѣчалъ Гизъ.
   -- А это очень-ясно, замѣтилъ король.-- И вотъ почему возлѣ носилокъ были два щеголя.
   -- Что же! сказалъ Гизъ:-- если королева и свояченицы мои пошаливаютъ, прибѣгнемъ, для прекращенія безпорядка, къ правосудію короля.
   -- И, Боже мой! сказалъ Генрихъ:-- оставимъ лучше г-жъ Конде и де-Неверъ въ покоѣ; король не безпокоится на счетъ сестры своей... а я имѣю полную довѣренность къ женѣ.
   -- Нѣтъ, возразилъ Карлъ: -- я хочу дознаться истины; только изслѣдуемъ все сами. Носилки остановились въ улицѣ Клош-Персе, говорите вы?
   -- Да, ваше величество.
   -- Вы узнаете мѣсто?
   -- Да, ваше величество.
   -- Такъ пойдемте; и если надо будетъ зажечь домъ, чтобъ узнать, кто въ немъ, мы зажжемъ его.
   Съ этимъ не очень-утѣшительнымъ намѣреніемъ для тѣхъ, кого оно касалось, четыре важнѣйшія лица христіанскаго міра пошли по Улицѣ-Сент-Антуанъ.
   Они пришли въ Улицу-Клош-Персе. Карлъ хотѣлъ кончить это дѣло семейнымъ образомъ и отослалъ своихъ проводниковъ, приказавъ имъ въ шесть часовъ утра дожидаться его у Бастиліи.
   Въ Улицѣ-Клош-Персе были только три дома; поиски были тѣмъ легче, что въ два дома ихъ тотчасъ же впустили.
   Что касается до третьяго, это другое дѣло: его стерегъ сторожъ Нѣмецъ, очень-нестоворчивый. Парижу какъ-будто было суждено представить въ эту ночь самые замѣчательные примѣры вѣрности.
   Сколько ни грозилъ Гизъ на самомъ чистомъ саксонскомъ нарѣчіи, сколько золота ни предлагалъ д'Анжу, какъ ни увѣрялъ даже Карлъ, что онъ начальникъ дозора, Нѣмецъ не обращалъ на нихъ ни малѣйшаго вниманія. Видя, что они настаиваютъ, онъ выставилъ въ скважину конецъ пищали; -- эта угроза возбудила въ пришедшихъ только смѣхъ. Геприхъ-Наваррскій стоялъ поодаль, какъ-будто это дѣло нисколько его не интересовало. Пищаль не могла двигаться въ сторону и была, слѣдовательно, опасна только для слѣпаго, который сталъ бы прямо противъ нея.
   Видя, что привратника нельзя ни застращать, ни подкупить, Гизъ притворился, будто уходитъ съ своими товарищами. Но они исчезли не надолго. На углу Улины-Сент-Антуанъ герцогъ нашелъ, что ему было надо: камень, какіе двигали 3,000 лѣтъ тому назадъ Аяксъ Теламонъ и Діомедъ. Онъ взвалилъ его на плечи и далъ товарищамъ знакъ идти за нимъ. Въ это время, сторожъ, видя, что негодяи удалились, затворилъ дверь, но не успѣлъ еще задвинуть ее засовомъ. Герцогъ воспользовался минутой: онъ бросилъ камнемъ въ дверь; цетли сорвались вмѣстѣ съ частью стѣны, въ которую были вдѣланы. Дверь распахнулась и свалила съ ногъ Нѣмца; крикъ его былъ сигналомъ, пробудившимъ вниманіе гарнизона, который безъ этого, конечно, застали бы въ-расплохъ.
   Ла-Моль переводилъ въ эту самую минуту съ Маргеритой идиллію Ѳеокрита, а Коконна, подъ предлогомъ, что и онъ Грекъ, пилъ съ Генріэттой сиракузское вино. Ученый и вакхическій разговоръ вдругъ были прерваны.
   Ла-Моль и Коконна немедленно погасили свѣчи, открыли окна, выскочили на балконъ, разглядѣли въ полумракѣ четырехъ человѣкъ и начали бросать въ нихъ все, что ни попадалось подъ руку. Карлъ, самый ревностный изъ осаждавшихъ, получилъ въ плечо ударъ серебрянкою кружкою, въ герцога д'Анжу полетѣло блюдо съ апельсиннымъ компотомъ, въ Гиза жаркое изъ дичи.
   Только Генрихъ не былъ раненъ. Онъ потихоньку допрашивалъ сторожа, котораго Гизъ привязалъ къ двери, и который постоянно отвѣчалъ:
   -- Ich verstehe nicht.
   Женщины ободряли осажденныхъ и подавали имъ разныя вещи, какъ градъ сыпавшіяся на враговъ.
   -- Par hi mort du diable! воскликнулъ Карлъ, когда табуретъ надвинулъ ему шляпу на самый носъ.-- Отворить сію минуту, или я велю всѣхъ перевѣшать!
   -- Братъ! сказала Маргерита тихонько ла-Молю.-- Король! сказала онъ тихонько Анріэттѣ.-- Король! король! шепнула она Коконна, который тащілъ уже къ окну сундукъ, особенно желая попотчивать Гиза.-- Король, говорю я вамъ!
   Коконна оставилъ сундукъ и посмотрѣлъ вокругъ съ изумленіемъ.
   -- Король? повторилъ онъ.
   -- Да, король.
   -- Такъ назадъ.
   -- Ла-Моль и Маргерита уже исчезли; пойдемте.
   -- Куда?
   -- Пойдемте, говорю вамъ.
   Анріэтта схватила Коконна за руку и увлекла сквозь потаенную дверь въ сосѣдній домъ. Всѣ четверо, замкнувъ за собью дверь, бѣжали въ калитку за улицу Тизонъ.
   -- Гарнизонъ, кажется, сдается, сказалъ Карлъ.
   Подождали нѣсколько минутъ; все было тихо.
   -- Это какая-нибудь хитрость, сказалъ Гизъ.
   -- А вѣрнѣе, что узнали голосъ его величества, и спаслись бѣгствомъ, замѣтилъ д'Анжу.
   -- Да вѣдь имъ надобно же пройдти мимо насъ, возразилъ Карлъ.
   -- Да, отвѣчалъ д'Анжу: -- если у дома не два выхода.
   -- Герцогъ, сказалъ король: -- возьмите камень и вышибите вторую дверь.
   Герцогъ подумалъ, что тутъ нѣтъ необходимости прибѣгать къ такимъ средствамъ; онъ замѣтилъ, что вторая дверь слабѣе первой и сбилъ ее просто ударомъ ноги.
   -- Факелы! Факелы! крикнулъ король.
   Слуги подбѣжали, факелы были погашены, но съ ними было что надо, чтобъ зажечь ихъ. Подали огня. Карлъ взялъ одинъ факелъ и подалъ другой герцогу д'Анжу.
   Гизъ шелъ впереди, со шпагою въ рукахъ.
   Генрихъ заключалъ шествіе.
   Пришли въ первый этажъ.
   Въ столовой были развалины ужина, большею частію пошедшаго на оборону. Подсвѣчники лежали на полу, мебель въ безпорядкѣ и вся посуда разбита въ дребезги.
   Прошли дальше, въ салонъ. Здѣсь такъ же, какъ и въ первой комнатѣ, не нашли ничего, почему можно бы было догадаться, кто пировалъ тутъ. Греческія и латинскія книги, нѣсколько музыкальныхъ инструментовъ, вотъ и все.
   Спальня была еще нѣмѣе. Лампа горѣла въ алебастровомъ шарѣ, спущенномъ съ потолка; но въ эту комнату, по-видимому, никто не входилъ.
   -- Тутъ долженъ быть другой выходъ, сказалъ король.
   -- Вѣроятно, отвѣчалъ д'Анжу.
   -- Но гдѣ? спросилъ Гизъ.
   Начали искать вездѣ и не нашли.
   -- Гдѣ сторожъ? спросилъ Карлъ.
   -- Я привязалъ его къ рѣшеткѣ, отвѣчалъ Гизъ.
   -- Разспросите его.
   -- Онъ не станетъ отвѣчать.
   -- Вотъ еще! погрѣть ему немножко ноги, такъ заговоритъ.
   Генрихъ поспѣшно взглянулъ въ окно.
   -- Его тамъ нѣтъ, сказалъ онъ.
   -- Кто же его отвязалъ? спросилъ Гизъ.
   -- Mort-diable! воскликнулъ король.-- Такъ мы ничего не узнаемъ!
   -- Вы видите, ваше величество, сказалъ Генрихъ: -- ничто не доказываетъ, чтобъ жена моя и свояченица герцога были здѣсь.
   -- Это правда, отвѣчалъ Карлъ: -- говорится же, что три вещи не оставляютъ за собою слѣда: птица въ воздухѣ, рыба въ водѣ, и женщина... нѣтъ, я ошибаюсь,-- мужчина у...
   -- Итакъ, намъ лучше всего... прервалъ его Генрихъ.
   -- Да, продолжалъ Карлъ:-- мнѣ позаботиться о моемъ ушибѣ, вамъ, д'Анжу, смыть апельсинный сиропъ, а вамъ, Гизъ, вывести пятно отъ жаркаго.
   Они вышли, не притворивъ даже за собою дверей.
   Когда они пришли въ Улину-Сент-Антуанъ, король спросилъ у д'Анжу и Гиза:
   -- Куда вы, господа?
   -- Мы идемъ къ Нантулье, ваше величество; онъ ждетъ насъ къ ужину. Ваше величество пойдете съ нами?
   -- Нѣтъ, мы въ другую сторону. Возьмите, если угодно, одного изъ моихъ факельщиковъ.
   -- Нѣтъ, благодарю покорно, ваше величество, поспѣшно отвѣчалъ д'Анжу.
   -- Онъ боится, чтобъ за нимъ не присматривали, шепнулъ Карлъ на ухо Генриху.
   Потомъ, взявъ его подъ-руку, онъ продолжалъ:
   -- Пойдемъ; я угощу тебя ужиномъ.
   -- Такъ мы не возвратимся въ Лувръ? спросилъ Генрихъ.
   -- Нѣтъ, говорю я тебѣ, упрямецъ; пойдемъ со мною, говорятъ тебѣ.
   И онъ увелъ его въ Улицу-Жоффруа-Ланье.
   

VII.
Анаграмма.

   Въ Улицу-Жоффруа-Ланье, по самой ея серединѣ, выходила Улица-Гарнье-сюр-л'О, которую пересѣкала, на другомъ концѣ, Улица-де-Барръ.
   Тутъ, въ нѣсколькихъ шагахъ къ Улицѣ-ла-Мортельри, возвышался небольшой уединенный домикъ посреди сада, окруженнаго высокою стѣною.
   Карлъ досталъ изъ кармана ключъ, отперъ дверь, пропустилъ въ нее Генриха и факельщика и замкнулъ ее за собою.
   Только одно небольшое окно было освѣщено. Карлъ, улыбаясь, указалъ на него Генриху.
   -- Не понимаю, ваше величество, сказалъ Генрихъ.
   -- Сейчасъ поймешь, отвѣчалъ онъ.
   Генрихъ съ удивленіемъ посмотрѣлъ на Карла; голосъ и лицо короля приняли какое-то мягкое выраженіе, столько несродное съ обыкновенною ею физіономіею, что Генрихъ съ трудомъ могъ узнать его.
   -- Ганріо, сказалъ король: -- я говорилъ тебѣ, что когда выхожу изъ Лувра, я какъ-будто выхожу изъ преисподней; входя сюда, я вхожу въ рай.
   -- Я счастливъ, отвѣчалъ Генрихъ:-- что ваше величество нашли меня достойнымъ взять съ собою на небо.
   -- Дорога узка, сказалъ король, всходя по тѣсной лѣстницѣ: -- но это только для того, чтобъ сравненіе было полно.
   -- Какой же ангелъ охраняетъ входъ въ этотъ рай?
   -- Увидишь, отвѣчалъ Карлъ, и, сдѣлавъ Генриху знакъ, чтобъ онъ шелъ за нимъ тише, отворилъ дверь, потомъ другую и остановился на порогѣ.
   -- Смотри! сказалъ онъ.
   Генрихъ подошелъ и устремилъ глаза на одну изъ лучшихъ картинъ, какія только видѣлъ.
   Женщина лѣтъ восьмнадцати или девятнадцати спала, склонивъ голову на постель спящаго ребенка. Она прильнула губами къ его ножкамъ и держала ихъ въ обѣихъ рукахъ. Бѣлокурые волосы падали ей на плеча, какъ золотыя волны.
   -- Кто это прелестное созданіе? спросилъ Генрихъ.
   -- Ангелъ моего рая, Ганріо; единственное существо, которое любитъ во мнѣ меня лично.
   Генрихъ улыбнулся.
   -- Да, меня; она любила меня, когда еще не знала, что я король.
   -- А съ-тѣхъ-поръ, какъ знаетъ?
   -- Съ-тѣхъ-поръ, отвѣчалъ Карлъ со вздохомъ, доказывавшимъ, что иногда эта кровавая корона была для него тяжкимъ бременемъ:-- съ-тѣхъ-поръ она любитъ меня по прежнему; суди же послѣ этого!
   Король подошелъ и поцаловалъ ее въ щеку какъ-можно-тише. Молодая женщина, однакожь, проснулась.
   -- Карлъ! проговорила она, открывая глаза.
   -- Ты видишь, она называетъ меня просто Карломъ; королева говоритъ мнѣ: "ваше величество".
   -- О! Вы не одни!.. воскликнула она.
   -- Нѣтъ, милая Марія. Я привелъ къ тебѣ другаго короля; онъ счастливѣе меня, потому-что у него нѣтъ короны,-- и несчастнѣе, потому-что у него нѣтъ Маріи Туше.
   -- Это король наваррскій? спросила Марія.
   -- Именно. Подойди сюда, Ганріо.
   Генрихъ подошелъ, и Карлъ взялъ его за правую руку.
   -- Посмотри на эту руку, Марія, сказалъ онъ: -- это рука добраго брата и честнаго друга. Безъ этой руки...
   -- Что?
   -- Безъ этой руки, Марія, сынъ нашъ былъ бы сегодня сиротою.
   Марія вскрикнула, упала на кольни, схватила руку Генриха и поцаловала ее.
   -- Хорошо, Марія, хорошо, сказалъ Карлъ.
   -- Чѣмъ же вы отблагодарили его?
   -- Тѣмъ же.
   Генрихъ съ удивленіемъ посмотрѣлъ на Карла.
   -- Когда-нибудь ты узнаешь, что я хочу сказать, Ганріо. Теперь, посмотри.
   Онъ подошелъ къ кроваткѣ дитяти.
   -- Еслибъ этотъ мальчикъ спалъ въ Луврѣ, а не здѣсь, въ этомъ бѣдномъ домикѣ, много измѣнилось бы въ настоящемъ и, можетъ-быть, въ будущемъ {Въ-самомъ-дѣлѣ, еслибъ этотъ ребенокъ, въ-послѣдствіи знаменитый герцогъ ангулемскій, умершій въ 1630 голу, былъ законнымъ сыномъ Карла, онъ устранилъ бы Генриха III, Генриха IV, Лудовика XIII и XIV. Кто былъ бы на ихъ мѣстѣ?... Умъ теряется во мракѣ такого вопроса.}.
   -- Ваше величество, сказала Марія:-- по-моему, пусть онъ лучше здѣсь; здѣсь спитъ онъ покойнѣе.
   -- Не будемъ же мѣшать ему, отвѣчалъ король: -- сладко спать, когда насъ не тревожатъ сновидѣнія.
   -- Прикажете? спросила Марія, протягивая руки къ одной изъ дверей.
   -- Да, сказалъ Карлъ.-- Пойдемъ ужинать.
   -- Попросите короля, вашего брата, извинить меня, сказала Марія.
   -- Въ чемъ?
   -- Я услала слугъ, продолжала она, обращаясь къ королю наваррскому.-- Карлъ хочетъ, чтобъ ему никто не прислуживалъ, кромѣ меня.
   -- Ventre-saint-gris! воскликнулъ Генрихъ:-- очень вѣрю!
   Они вошли въ столовую; заботливая мать укрыла маленькаго Карла теплымъ одѣяломъ; ребенокъ не проснулся, благодаря крѣпости сна, которой завидовалъ отецъ его.
   Марія тоже вошла въ столовую.
   -- Здѣсь только два прибора, сказалъ Карлъ.
   -- Позвольте мнѣ вамъ прислуживать.
   -- Видишь, Ганріо, ты принесъ мнѣ несчастіе.
   -- Какъ, ваше величество?
   -- Да развѣ ты не слышишь?
   -- Прости, Карлъ, прости.
   -- Прощаю; но садись здѣсь, возлѣ меня, между нами.
   -- Повинуюсь, отвѣчала Марія.
   Она принесла приборъ, сѣла между двухъ королей и начала угощать ихъ.
   -- Не правда ли, Ганріо, сказалъ Карлъ: -- хорошо, если есть на свѣтѣ мѣстечко, гдѣ можно ѣсть и пить, не заставляя никого пробовать напередъ нашу пищу?
   -- Я больше нежели кто-нибудь понимаю ваше счастіе, отвѣчалъ Генрихъ.
   -- Скажи же ей, что если она хочетъ, чтобъ счастіе наше продолжалось, пусть немѣшается въ политику; она не должна являться ко двору; въ-особенности, не должна знакомиться съ моею матерью.
   -- Дѣйствительно, отвѣчалъ Генрихъ: -- королева Катерина такъ горячо любитъ ваше величество, что способна ревновать васъ къ кому бы то ни было.
   -- Марія! сказалъ король:-- вотъ одинъ изъ самыхъ тонкихъ, проницательныхъ людей при дворѣ,-- а это много значитъ! Онъ провелъ всѣхъ; можетъ-быть, только я одинъ понялъ его; не говорю, чтобъ я разгадалъ его сердце, -- но умъ.
   -- Вы преувеличиваете одно, замѣтилъ Генрихъ: -- и сомнѣваетесь въ другомъ.
   -- Я ничего не преувеличиваю, Ганріо. Онъ особенно ловко составляетъ анаграммы. Попроси его составить анаграмму изъ твоего имени, я увѣренъ, что онъ это сдѣлаетъ.
   -- Что можно найдти въ имени такой бѣдной женщины, какъ я? Какая мысль выйдетъ изъ имени Маріи Туше?
   -- Это слишкомъ-легко, сказалъ Генрихъ.
   -- А! Ужь и готово? сказалъ Карлъ.-- Видишь ли...
   Генриха" досталъ изъ кармана свои таблетки, оторвалъ листокъ и подъ словами

"Marie Touchet",

   написалъ:

"Je charme tout".

   Потомъ онъ подалъ листокъ Маріи.
   -- Въ-самомъ-дѣлѣ! воскликнула она.-- Это невѣроятно!
   -- Что онъ выдумалъ? спросилъ Карлъ.
   -- Не смѣю повторить.
   -- Въ имени Маріи Туше, сказалъ Генрихъ:-- заключается буква въ букву, сдѣлавъ, по обыкновенію, изъ і j, -- Фраза: je charme tout.
   -- Точно, буква въ букву! Пусть же это будетъ твоимъ девизомъ, Марія, ни одинъ девизъ не былъ заслуженъ такъ, какъ этотъ. Спасибо, Ганріо. Я велю выложить этотъ девизъ для тебя изъ брильянтовъ, Марія.
   Ужинъ кончился. Два часа пробило на башнѣ Нотр-Дамъ.
   -- Теперь, сказалъ Карлъ:-- въ награду за его любезность, дай ему кресло; пусть поспитъ въ немъ до завтра. Только подальше отъ насъ, потому-что онъ страшно храпитъ. Если ты проснешься раньше меня, разбуди меня. Въ шесть часовъ мы должны быть въ Бастиліи. Прощай, Ганріо. Распорядись какъ знаешь. Но, прибавилъ онъ, подходя къ нему и положивъ ему на плечо руку: -- заклинаю тебя жизнью, не выходи отсюда безъ меня.
   Генрихъ подозрѣвалъ такъ много, что, конечно, не рѣшился бы ослушаться.
   Карлъ вошелъ въ свою комнату, а Генрихъ, неизнѣженный горецъ, расположился въ креслахъ и скоро оправдалъ предосторожность, съ которою Карлъ просилъ его спать подальше.
   На другой день на разсвѣтѣ, Карлъ разбудилъ его. Онъ не раздѣвался и былъ готовъ. Король былъ счастливъ и веселъ, какъ никогда не бывалъ въ Лувръ. Часы, которые проводилъ онъ въ этомъ маленькомъ домикъ въ Улицъ-де-Барръ, были лучшими часами его жизни.
   Оба они прошли черезъ спальню. Марія еще покоилась; ребенокъ спалъ въ своей колыбели. Они улыбались.
   Карлъ посмотрѣлъ на нихъ съ невыразимою нѣжностью. Потомъ обратился къ Генриху:
   -- Ганріо! Если ты узнаешь когда-нибудь, какую услугу оказалъ я тебѣ сегодня ночью, и если я буду въ несчастіи, вспомни объ этомъ ребенкѣ.
   Потомъ, не давая Генриху времени сдѣлать какой-нибудь вопросъ, онъ поцаловалъ Марію и сына, проговоривъ:
   -- До свиданья!
   И вышелъ.
   Генрихъ шелъ за нимъ въ раздумьѣ.
   Лошади дожидались ихъ уже у Бастиліи. Карлъ знакомъ пригласилъ Генриха сѣсть на лошадь, сѣлъ самъ, выѣхалъ садомъ де-л'Арбалетъ, и поѣхалъ по наружнымъ бульварамъ.
   -- Куда мы? спросилъ Генрихъ.
   -- Мы поѣдемъ посмотрѣть, для одной ли г-жи де-Конде пріѣхалъ герцогъ д'Анжу, и есть ли въ сердцѣ его столько же честолюбія, сколько любви.
   Генрихъ ничего не понялъ изъ этихъ словъ и молча ѣхалъ за Карломъ.
   Доѣхавъ до болотъ, они могли изъ-за палисадъ видѣть все, что называлось тогда Сен-Лоранскими-Предмѣстіями. Сквозь сѣрый утренній туманъ Карлъ указалъ Генриху на людей, окутанныхъ въ широкіе плащи и мѣховыя шапки. Они ѣхали верхомъ передъ тяжело-нагруженнымъ фургономъ. Лица ихъ, по мѣрѣ приближенія, становились виднѣе, и между ними можно была разсмотрѣть человѣка въ темномъ длинномъ плащѣ, въ шляпѣ французскаго покроя. Онъ ѣхалъ тоже верхомъ и разговаривалъ съ начальникомъ поѣзда.
   -- Я такъ и думалъ! сказалъ Карлѣ.
   -- Если не ошибаюсь, этотъ всадникъ герцогъ д'Анжу, замѣтилъ Генрихъ.
   -- Да, это онъ. Посторонись немного, Ганріо, чтобъ онъ насъ не замѣтилъ.
   -- Но что это за люди въ сѣрыхъ плащахъ и мѣховыхъ шапкахъ? И что въ этомъ фургонъ?
   -- Это польскіе посланники, отвѣчалъ Карлъ:-- а въ фургонѣ -- корона.-- Теперь, прибавилъ онъ, пуская лошадь вскачь по дорогѣ къ Тамплю:-- поѣдемъ, Ганріо; я видѣлъ все, что мнѣ было надо.
   

VIII.
Возвращеніе въ Лувръ.

   Когда Катерина подумала, что въ комнатъ Генриха все уже кончено, -- что убитыхъ приняли, Морвеля перенесли домой, и ковры вымыли, -- она отпустила своихъ женщинъ и попробовала заснуть. Была уже полночь. По душевное волненіе ея было слишкомъ-сильно, и разочарованіе слишкомъ-жестоко. Этотъ ненавистный Генрихъ, постоянно ускользающій отъ ея рукъ, былъ какъ-будто хранимъ какою-то невидимою силой. Катерина упорствовала называть ее случаемъ, но что-то въ глубинѣ ея сердца говорило ей, что эта сила -- предопредѣленіе. Мысль, что молва о новомъ покушеніи, распространясь въ Лувръ и внѣ Лувра, усилитъ въ Генрихъ и гугенотахъ упованіе на будущее, приводила ее въ отчаяніе; еслибъ случай, съ которымъ она боролась такъ неудачно, выдалъ ей въ эту минуту ея врага, она, конечно, измѣнила бы сама своимъ маленькимъ флорентинскимъ кинжаломъ опредѣленіе судьбы, столько покровительствовавшей Генриху.
   Часы ночи, долгіе для того, кто ждетъ и не спитъ, били одинъ за другимъ,-- и Катерина не могла сомкнуть глазъ. Во встревоженномъ умѣ ея развивался цѣлый міръ новыхъ плановъ. Наконецъ, на развѣтѣ, она встала, одѣлась сама и пошла къ комнатѣ Карла.
   Часовые, привыкшіе къ ея появленію во всякое время дня и ночи, пропустили ее. Она прошла переднюю и дошла до оружейнаго кабинета. Здѣсь нашла она кормилицу, которая не спала.
   -- Что сынъ мой? спросила Катерина.
   -- Онъ не велѣлъ входить въ его комнату до восьми часовъ, ваше величество, а теперь еще нѣтъ восьми.
   -- Это запрещеніе не касается до меня, кормилица.
   -- Приказъ отданъ для всѣхъ, ваше величество.
   Катерина улыбнулась.
   -- Да, знаю, продолжала кормилица: -- что никто не смѣетъ здѣсь противиться вашему величеству,-- и потому я умоляю васъ внять просьбѣ бѣдной женщины, и не идти дальше.
   -- Я должна поговорить съ нимъ.
   -- Я отворю дверь только по формальному приказанію вашего величества.
   -- Отворяй, я приказываю.
   Повелительный голосъ Катерины уважали въ Луврѣ, или, лучше сказать, боялись его больше, чѣмъ голоса самого Карла. Кормилица подала ей ключъ, но это было безполезно. Катерина достала другой изъ своего кармана, и отомкнула дверь.
   Комната Карла была пуста, постель не измята; пара собакъ, лежавшихъ на медвѣжьей шкуръ, встала и начала ласкаться къ королевѣ.
   -- А! проговорила она, нахмуривъ брови: -- онъ вышелъ. Подожду.
   Она въ раздумьѣ сѣла къ окну, выходившему во дворъ Лувра; отсюда видѣнъ былъ главный входъ во дворецъ.
   Часа два просидѣла она блѣдная и неподвижная, какъ мраморная. Вдругъ она увидѣла, что въ Лувръ въѣзжаетъ отрядъ всадниковъ, и впереди ихъ Карлъ и Генрихъ. Черезъ нѣсколько минутъ, въ сосѣдней комнатѣ раздались шаги.
   -- Теперь, говорилъ голосъ Генриха: -- мы возвратились въ Лувръ: -- скажите же, зачѣмъ вы увели меня отсюда и какую услугу оказали мнѣ?
   -- Нѣтъ, нѣтъ, Ганріо, отвѣчалъ Карлъ со смѣхомъ.-- Когда-нибудь, можетъ-быть, ты узнаешь; покамѣстъ это тайна. Знай только, что теперь мнѣ прійдется, вѣроятно, сильно поспорить изъ-за тебя съ матушкой.
   Договаривая эти слова, Карлъ приподнялъ пологъ двери, и очутился лицомъ-къ-лицу съ Катериной.
   За нимъ выглядывало блѣдное лицо Генриха.
   -- А! вы здѣсь! сказалъ Карлъ, нахмуривъ брови.
   -- Да, отвѣчала Катерина. Мнѣ надо съ тобою поговорить.
   -- Со мною?
   -- Съ тобою однимъ.
   -- Что дѣлать! сказать Карлъ, обращаясь къ своему зятю.-- Отъ этого не избавишься; такъ чѣмъ скорѣе, тѣмъ лучше.
   -- Я оставляю васъ, сказалъ Генрихъ.
   -- Да, оставь насъ; ты католикъ, Генрихъ, такъ сходи за меня къ обѣднѣ; я буду слушать проповѣдь.
   Генрихъ поклонился и вышелъ.
   Карлъ предупредилъ вопросы, которые хотѣла ему сдѣлать Катерина.
   -- Вы ждете меня, чтобъ бранить, не правда ли? сказалъ онъ, стараясь обратить все въ шутку.-- Я разстроилъ вашъ маленькій планъ. Mort d'un diable! Право, я немогъ согласиться, чтобъ увели въ Бастилію человѣка, который спасъ мнѣ жизнь. Не хотѣлъ ссориться и съ вами, -- я добрый сынъ. Къ-тому же, прибавилъ онъ въ-полголоса:-- Богъ наказываетъ тѣхъ, кто ссорится съ матерью; примѣръ -- братъ мой Францискъ II. Простите же и признайтесь, что шутка была забавна.
   -- Вы ошибаетесь, отвѣчала Катерина:-- дѣло идетъ не о шуткѣ.
   -- О шуткѣ! Вы согласитесь съ этимъ, или пусть меня чортъ возьметъ!
   -- Вы, своей ошибкой, разстроили планъ, который повелъ бы насъ къ важнымъ открытіямъ.
   -- Да, планъ! Неудавшійся планъ не смутитъ васъ: вы сейчасъ же выдумаете двадцать другихъ,-- и я готовъ помочь вамъ въ ихъ исполненіи.
   -- Теперь помощь ваша опоздала: онъ предваренъ и будетъ остерегаться.
   -- Приступимъ прямо къ дѣлу. Что вы имѣете противъ Генриха?
   -- Онъ заговорщикъ.
   -- Да, понимаю; это ваше вѣчное обвиненіе; да кто же не составляетъ заговоровъ въ этомъ миломъ королевскомъ жилищѣ, которое зовется Лувромъ?
   -- Но онъ больше всѣхъ, и тѣмъ опаснѣе, что никто этого и не подозрѣваетъ. Есть только одно средство доказать мнѣ, что я ошибаюсь.
   -- Какое?
   -- Спроси у Генриха, кто былъ у него въ комнатѣ сегодня ночью.
   -- У него въ комнатѣ... сегодня ночью?
   -- Да. И если онъ тебѣ скажетъ...
   -- Ну?
   -- Я готова признаться, что ошибалась.
   -- Но если это была женщина? Нельзя же требовать...
   -- Женщина?
   -- Да.
   -- Женщина, которая убила двухъ солдатъ и смертельно ранила Морвеля!
   -- А! такъ дѣло было не шуточное; и кровь пролили?
   -- Трое остались на мѣстѣ битвы.
   -- А тотъ, кто угостилъ ихъ?
   -- Ушелъ здравъ и невредимъ.
   -- Клянусь Гогомъ и Магогомъ, храбрый человѣкъ! Вы правы: мнѣ хочется узнать, кто это такой.
   -- Впередъ говорю вамъ, что вы этого не узнаете, по-крайней-мѣрѣ отъ Генриха.
   -- Но отъ васъ. Не могъ же онъ убѣжать безъ всякаго слѣда; замѣтили хоть платье.
   -- Замѣтили только красивый вишневый плащъ.
   -- Вишневый плащъ! Я знаю только одинъ вишневый плащъ, который можетъ броситься въ глаза.
   -- Именно. Подожди меня здѣсь; я узнаю, исполнили ли мое приказаніе.
   Катерина вышла, и Карлъ остался одинъ; онъ въ разсѣяніи ходилъ взадъ-и-впередъ, насвистывая охотничью пѣсню, засунувъ одну руку за пазуху и опустивъ другую, которую собаки лизали, какъ-только онъ останавливался.
   Генрихъ, между-тѣмъ, съ безпокойствомъ вышедши отъ Карла, пошелъ не обыкновеннымъ корридоромъ, а маленькою потайною лѣстницею, о которой уже не разъ была рѣчь, и которая вела во второй этажъ. Не прошелъ онъ и четырехъ ступеней, какъ увидѣлъ на поворотѣ какую то тѣнь. Онъ остановился и взялся за кинжалъ; но въ то же время увидѣлъ, что это женщина и мягкій, знакомый ему голосъ сказалъ, схвативъ его за руку:
   -- Слава Богу! вы здравы и невредимы! А я ужасно за васъ боялась: Богъ услышалъ мою молитву.
   -- Что такое? спросилъ Генрихъ.
   -- Узнаете, когда пріидете домой. Не безпокойтесь объ Ортонѣ, -- онъ у меня.
   Женщина быстро скрылась, мелькнувъ мимо Генриха, какъ-будто встрѣтилась съ нимъ нечаянно.
   -- Странно! подумалъ Генрихъ. Что бы могло случиться?-- Что сталось съ Ортономъ?
   Г-жа де-Совъ не могла, къ-несчастію, слышать этого вопроса. Она была уже далеко.
   Вдругъ вверху лѣстницы показалась другая тѣнь, но это былъ мужчина.
   -- Тише! сказалъ онъ.
   -- А, это вы, Франсуа?
   -- Не называйте меня по имени.
   -- Что тутъ случилось?
   -- Идите домой и узнаете; потомъ выйдите въ корридоръ, осмотритесь хорошенько не подсматриваетъ ли кто-нибудь, и войдите ко мнѣ.
   И онъ исчезъ съ лѣстницы, какъ исчезаютъ въ театрѣ тѣни подъ сцену.
   -- Ventre-saint-gris! проговорилъ Беарнецъ:-- загадка продолжается: разгадка у меня, -- пойдемъ же туда.
   Впрочемъ, Генрихъ шелъ не безъ душевнаго волненія. Все чисто отражалось, въ этой душѣ, гладкой какъ зеркало, и все слышанное имъ предвѣщало какое-то несчастіе.
   Онъ подошелъ къ двери своей комнаты и слушалъ. Тамъ все было тихо. Впрочемъ, Шарлотта сказала ему, чтобъ онъ шелъ домой: слѣдовательно, ему нечего было опасаться. Онъ быстро оглянулъ переднюю: она была пуста; по ничто еще не говорило ему о происшедшемъ.
   -- Дѣйствительно, сказалъ онъ:-- Ортона нѣтъ.
   Онъ вошелъ въ слѣдующую комнату.
   Здѣсь все объяснилось.
   Не смотря на то, что воды не жалѣли, большія красноватыя пятна виднѣлись на полу; одинъ стулъ сломанъ, пологъ кровати разрубленъ шпагами, пуля разбила венеціанское зеркало, чья-то рука оставила кровавый слѣдъ на стѣнѣ. Все доказывало, что здѣсь происходила битва на смерть.
   Генрихъ осмотрѣлъ всѣ эти подробности, повелъ рукою по лбу и проговорилъ:
   -- Теперь понимаю, какую услугу оказалъ мнѣ король. Они хотѣли убить меня... А! де-Муи! Что сталось съ де-Муи? Ужь не убили ли его эти негодяи?..
   Такъ же пламенно желая услышать новости, какъ д'Алансонъ желалъ сообщить ихъ, -- Генрихъ, въ послѣдній разъ мрачно взглянувъ на окружавшіе его предметы, бросился изъ комнаты въ корридоръ, увѣрился, что бъ немъ никого нѣтъ, и, тщательно затворивъ за собою дверь, поспѣшилъ къ герцогу.
   Герцогъ ожидалъ его въ первой комнатѣ. Онъ быстро схватилъ Генриха за руку и увлекъ его, приложивъ палецъ къ губамъ, въ маленькій кабинетъ, совершенно отдѣльный, гдѣ ихъ никто не могъ подслушать.
   -- Ахъ, братецъ, что за ужасная ночь! сказалъ онъ.
   -- Что же тутъ было? спросилъ Геирихъ.
   -- Васъ хотѣли арестовать.
   -- Меня?
   -- Да, васъ.
   -- За что?
   -- Не знаю. Гдѣ вы были?
   -- Король увелъ меня вчера вечеромъ съ собою въ городъ.
   -- Такъ онъ зналъ объ этомъ, сказалъ д'Алансонъ.-- Но ктоже у васъ былъ, если васъ не было дома?
   -- Да развѣ у меня былъ кто-нибудь? спросилъ Генрихъ, какъ будто ничего не зналъ.
   -- Да, былъ. Услышавъ шумъ, я поспѣшилъ къ вамъ на помощь, но было уже поздно.
   -- Его арестовали? спросилъ съ безпокойствомъ Генрихъ.
   -- Нѣтъ, онъ спасся, опасно ранивъ Морвеля и убивъ двухъ солдатъ.
   -- А! храбрый де-Муи! воскликнулъ Генрихъ.
   -- Такъ это былъ де-Муи? живо спросилъ д'Алансонъ.
   Генрихъ замѣтилъ, что сдѣлалъ ошибку.
   -- Такъ я, по-крайней-мѣрѣ, предполагаю, сказалъ онъ.-- Я назначилъ ему свиданіе, чтобъ условиться на счетъ вашего бѣгства и сказать ему, что уступилъ вамъ всѣ права на престолъ.
   -- Если узнаютъ, мы погибли, сказалъ д'Алаисоцъ блѣднѣя.
   -- Да, Морвель скажетъ.
   -- Морвель раненъ въ горло; я разспрашивалъ медика, который перевязывалъ рану,-- раньше восьми дней онъ не можетъ произнести ни слова.
   -- Восемь дней! Этого слишкомъ-довольно, чтобъ де-Муи былъ въ безопасности.
   -- Впрочемъ, вѣдь, можетъ-быть, это былъ и не де-Муи.
   -- Вы думаете?
   -- Да; онъ исчезъ очень-скоро, и замѣтили только вишневый плащъ.
   -- Дѣйствительно, вишневый плащъ больше идетъ какому-нибудь любезнику, нежели солдату. Де-Муи никогда не станутъ подозрѣвать подъ вишневымъ плащемъ.
   -- Нѣтъ. Ужь скорѣе...
   Онъ не договорилъ.
   -- Скорѣе ла-Моля, докончилъ Генрихъ.
   -- Конечно; я самъ, когда онъ бѣжалъ, не зналъ съ минуту за кого его принять.
   -- Не знали? Что жь, и въ-самомъ-дѣлѣ, это могъ быть ла-Моль.
   -- Онъ ничего не знаетъ? спросилъ герцогъ.
   -- Рѣшительно ничего; по-крайней-мѣрѣ, ничего важнаго.
   -- Я начинаю убѣждаться, что это точно былъ онъ.
   -- Въ такомъ случаѣ, это очень огорчитъ королеву; она принимаетъ въ немъ большое участіе.
   -- Участіе, говорите вы?
   -- Безъ-сомнѣнія. Вы развѣ забыли, что она вамъ его и рекомендовала?
   -- Да, точно, отвѣчалъ герцогъ глухимъ голосомъ:-- мнѣ хотѣлось бы услужить ей, и доказательство: я взялъ его плащъ къ себѣ, опасаясь, чтобъ онъ не изобличилъ его.
   -- Вы поступили очень-благоразумно; теперь я готовъ не только держать пари, готовъ присягнуть, что это былъ онъ.
   -- Даже и передъ судомъ?
   -- Да. Онъ вѣрно приходилъ за чѣмъ-нибудь отъ Маргериты.
   -- Будь я увѣренъ, что вы подтвердите мое показаніе, я готовъ почти обвинить его передъ судомъ.
   -- Конечно, въ такомъ случаѣ, я не стану говорить противъ васъ.
   -- А королева?
   -- Да, королева!
   -- Надо узнать, что она сдѣлаетъ.
   -- Я беру это на себя.
   -- Ей не слѣдовало бы противорѣчить намъ; онъ прослыветъ храбрецомъ, и это ему не дорого будетъ стоять.
   Генрихъ съ улыбкою поклонился герцогу, осторожно выглянулъ въ корридоръ и, увѣрившись, что никто не подсматриваетъ, проворно вышелъ и исчезъ на потайной лѣстницѣ, ведшей въ отдѣленіе Маргериты.
   Королева наваррская была не спокойнѣе своего мужа. Ее сильно тревожила ночная экспедиція короля, герцога д'Анжу, Гиза и Генриха. Конечно, доказательствъ не было; сторожъ, котораго отвязали ла-Моль и Коконна, утверждалъ, что ничего не сказалъ. Но такія особы, конечно, шли не на удачу и знали, куда и за чѣмъ идутъ. Маргерита провела остатокъ ночи у герцогини де-Неверъ и возвратилась домой на разсвѣтѣ. Она тотчасъ легла, но не могла заснуть и вздрагивала при малѣйшемъ шумѣ.
   Въ такомъ расположеніи духа она вдругъ услышала стукъ въ потайную дверь, велѣла Гильйоннѣ узнать, кто тамъ, и впустить.
   Генрихъ остановился въ дверяхъ; ничто не выказывало въ немъ оскорбленнаго мужа. Обычная улыбка играла на его губахъ, и ни одинъ мускулъ не говорилъ, сколько различныхъ чувствъ пережилъ онъ въ немного часовъ.
   Онъ посмотрѣлъ на Маргериту, какъ-будто спрашивая, позволитъ ли она ему переговорить съ него наединѣ. Она поймала этотъ взглядъ и велѣла Гильйоннѣ удалиться.
   -- Я знаю вашу привязанность къ друзьямъ, сказалъ Генрихъ:-- и боюсь, что пришелъ сообщить вамъ непріятную новость.
   -- Какую? спросила Маргерита.
   -- Одинъ изъ лучшихъ нашихъ слугъ теперь въ очень-запутанныхъ обстоятельствахъ.
   -- Кто?
   -- Этотъ любезный графъ де-ла-Моль.
   -- Графъ де-ла-Моль! Какъ это?
   -- Да по случаю происшествій этой ночи.
   Маргерита, не смотря на все умѣнье владѣть собою, не могла не покраснѣть.
   Наконецъ, собравшись съ силами, она спросила:
   -- Какихъ происшествій?
   -- Не-уже-ли вы не слышали, какой шумъ происходилъ сегодня ночью въ Луврѣ?
   -- Нѣтъ, не слыхала.
   -- Такъ поздравляю васъ, сказалъ Генрихъ очень-наивно: -- это доказываетъ, что у васъ прекрасный сонъ.
   -- Что же такое случилось?
   -- Добрая наша матушка дала Морвелю и шести солдатамъ приказаніе арестовать меня.
   -- Васъ?
   -- Да, меня.
   -- За что?
   -- Кто жь это разгадаетъ? Кто прочтетъ причины въ глубинѣ ея думъ? Я уважаю эти причины, но не знаю ихъ.
   -- И васъ не было дома?
   -- Нѣтъ, случайно; вы отгадали, меня не было дома. Вчера вечеромъ король пригласилъ меня съ собою; но въ моей комнатѣ нашли другаго.
   -- Кого же?
   -- Должно быть, ла-Моля.
   -- Ла-Моля! повторила Маргерита въ изумленіи.
   -- Tudieu! Этотъ Провансалецъ молодецъ! Знаете ли, онъ ранилъ Морвеля и убилъ двухъ солдатъ.
   -- Ранилъ Морвеля и убилъ двухъ солдатъ? Не можетъ быть..
   -- Не-уже-ли вы сомнѣваетесь въ его храбрости?
   -- Нѣтъ; но ла-Моль не могъ быть у васъ.
   -- Отъ-чего?
   -- Отъ-того... отъ-того... сказала Маргерита съ замѣшательствомъ: -- что онъ былъ въ другомъ мѣстѣ.
   -- А! если онъ можетъ доказать это, тогда другое дѣло: онъ скажетъ, гдѣ онъ былъ, и дѣло кончено.
   -- Гдѣ былъ? живо повторила Маргерита.
   -- Конечно. Его сегодня же арестуютъ и допросятъ. Но, къ-несчастію, есть доказательства...;
   -- Доказательства!.. Какія?
   -- Человѣкъ, защищавшійся такъ отчаянно, былъ въ вишневомъ плащѣ.
   -- Но вишневый плащъ не у одного ла-Моля... я знаю еще одного человѣка...
   -- Я тоже знаю... Но вотъ что случится: если въ моей комнатѣ былъ не ла-Моль, такъ другой, -- а этотъ другой вы знаете кто...
   -- Боже!
   -- Въ томъ-то и бѣда. Вы видѣли его такъ же, какъ и я, ваше волненіе это доказываетъ. Поговоримъ же теперь, какъ люди, которые разсуждаютъ о лучшемъ, что есть въ мірѣ, -- о престолѣ, высочайшемъ сокровищѣ жизни... Если де-Муи схватятъ, мы погибли.
   -- Да, это ясно.
   -- А ла-Моль не изобличитъ никого, если только неспособенъ выдумать какую-нибудь исторію, -- сказать, на-примѣръ, что веселился съ дамами... мало ли что!
   -- Если вы опасаетесь только этого, будьте покойны... онъ ничего не скажетъ.
   -- Какъ! Еслибъ даже пришлось умереть?
   -- Онъ будетъ молчать.
   -- Вы въ этомъ увѣрены?
   -- Ручаюсь.
   -- Въ такомъ случаѣ, все къ лучшему, сказалъ Генрихъ, вставая.
   -- Вы уже уходите? живо спросила Маргерита.
   -- Да, Боже мой! Мнѣ только объ этомъ и надо было поговорить съ вами.
   -- И вы...
   -- Постараюсь выпутать всѣхъ изъ этой непріятной исторіи, въ которую запуталъ насъ вишневый плащъ.
   -- Бѣдняжка! проговорила Маргерита, ломая руки.
   -- Право, этотъ любезный ла-Моль премилый слуга, сказалъ Генрихъ, уходя изъ комнаты.
   

IX.
Допросъ.

   Карлъ возвратился домой въ веселомъ расположеніи духа; но, поговоривъ десять минутъ съ матерью, онъ какъ-будто передалъ ей свою веселость, взявъ въ замѣнъ ея гнѣвъ и блѣдный цвѣтъ лица.
   -- Де-ла-Моль, говорилъ Карлъ: -- де-ла-Моль! Надобно позвать Генриха и д'Алансона. Генриха, потому-что этотъ молодой человѣкъ былъ гугенотомъ, -- д'Алансона: потому-что онъ у него въ службѣ.
   -- Позови, если хочешь, отвѣчала Катерина: -- только ты отъ нихъ ничего не узнаешь. Генрихъ и Франсуа, кажется, заключили между собою союзъ тѣснѣе, нежели ты предполагаешь. Допрашивать ихъ, значитъ пробудить въ нихъ подозрѣніе; лучше, я думаю, разузнавать медленно, въ-продолженіи нѣсколькихъ дней. Если ты дашь виновнымъ вздохнуть, если они подумаютъ, что укрылись отъ твоей проницательности, они станутъ смѣлѣе, и намъ легче будетъ поймать ихъ; тогда мы узнаемъ все.
   Карлъ ходилъ въ нерѣшимости, прижавъ руку къ сердцу, уязвленному подозрѣніемъ.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, сказалъ онъ наконецъ:-- я не хочу ждать. Сверхъ того, эти волокиты съ каждымъ днемъ становятся отважнѣе; не дальше, какъ сегодня ночью, двое изъ нихъ осмѣлились противиться намъ... Если ла-Моль невиноватъ, тѣмъ лучше; но мнѣ хочется знать, гдѣ онъ былъ сегодня ночью, когда въ Луврѣ били моихъ солдатъ, а въ улицѣ Клош-Персе меня самого. Пусть позовутъ д'Алансона, а потомъ Генриха; я допрошу ихъ по-одиначкѣ. Вы можете остаться здѣсь, матушка.
   Катерина сѣла. Ея сильный, непоколебимый духъ могъ изъ всякаго происшествія извлечь для себя пользу. Каждый ударъ даетъ звукъ или искру. Искра освѣщаетъ, звукъ указываетъ дорогу.
   Вошелъ д'Алансонъ; разговоръ съ Генрихомъ приготовилъ его къ этому свиданію, и онъ былъ довольно-покоенъ.
   Отвѣты его были очень-положительны. Мать предварила его, чтобъ онъ оставался у себя, и онъ вовсе не зналъ происшедшаго ночью. Но комната его выходила въ тотъ же корридоръ, куда и комната Генриха, и онъ слышалъ сперва стукъ, какъ-будто выламываютъ дверь, потомъ крики и выстрѣлы. Тогда онъ рѣшился отворить свою дверь и увидѣлъ бѣгущаго человѣка въ красноватомъ плащѣ.
   Карлъ и Катерина обмѣнялись взглядомъ.
   -- Въ красноватомъ плащѣ? спросилъ король.
   -- Въ красноватомъ плащѣ, повторилъ д'Алансонъ.
   -- И этотъ красноватый плащъ не даетъ вамъ никакого подозрѣнія?
   Д'Алансонъ призвалъ на помощь всѣ силы души, чтобъ солгать какъ-можно-естественнѣе.
   -- Я долженъ признаться вашему величеству, что съ перваго взгляда мнѣ показалось, что я узналъ вишневый плащъ одного изъ моихъ придворныхъ.
   -- Какъ его зовутъ?
   -- Де-ла-Моль.
   -- Зачѣмъ же онъ не былъ при васъ, какъ того требовала его обязанность?
   -- Я отпустилъ его.
   -- Хорошо; идите.
   Герцогъ пошелъ къ двери, въ которую вошелъ.
   -- Нѣтъ, не туда, сказалъ Карлъ: вотъ сюда. Онъ указалъ ему на дверь, которая вела въ комнату кормилицы.
   Карлъ не хотѣлъ, чтобъ герцогъ встрѣтился съ Генрихомъ. Онъ не зналъ, что они уже видѣлись и въ нѣсколько минутъ успѣли во всемъ условиться.
   По знаку Карла, вошелъ Генрихъ.
   Генрихъ не ждалъ вопроса.
   -- Ваше величество, сказалъ онъ:-- прислали за мною очень-кстати, потому-что я самъ хотѣлъ идти къ вамъ просить о правосудіи.
   Карлъ нахмурилъ брови.
   -- Да, о правосудіи, продолжалъ Генрихъ.-- Во-первыхъ, благодарю ваше величество, что вы взяли меня вчера съ собою; теперь я знаю, что вы спасли мнѣ этимъ жизнь; но въ чемъ же я провинился, что меня хотѣли убить?
   -- Васъ не хотѣли убить, а арестовать, поспѣшно отвѣчала Катерина.
   -- Положимъ, что и такъ, сказалъ Генрихъ.-- За какое же преступленіе арестовать меня? Если я виноватъ, такъ виноватъ сегодня по-утру столько же, сколько былъ и вчера ввечеру. Скажите, ваше величество, съ чемъ состоитъ мое преступленіе?
   Карлъ взглянулъ на мать, не зная, что отвѣчать.
   -- Вы принимаете у себя подозрительныхъ людей, сказала Катерина.
   -- И эти подозрительные люди изобличаютъ меня въ чемъ-нибудь? Не такъ ли?
   -- Да.
   -- Назовите же ихъ, кто они? Сдѣлайте мнѣ очную ставку...
   -- Конечно, Генрихъ въ правѣ требовать объясненія, сказалъ Карлъ.
   -- И я требую его! сказалъ Генрихъ, чувствуя превосходство своего положенія: -- требую его у брата Карла, у матери Катерины. Развѣ я не велъ себя какъ добрый мужъ съ-тѣхъ-поръ, какъ женился на Маргеритѣ?-- спросите у нея; -- какъ добрый католикъ?-- спросите у моего духовника; какъ добрый родственникъ?-- спросите у всѣхъ, кто былъ вчера на охотѣ.
   -- Это правда, Ганріо, сказалъ король:-- да что дѣлать, утверждаютъ, что ты составляешь заговоръ.
   -- Противъ кого?
   -- Противъ меня.
   -- Еслибъ я составлялъ заговоръ противъ васъ, мнѣ стояло бы только предоставить все случаю, когда лошадь ваша не могла встать съ разбитою ногой, и когда разъяренный звѣрь бѣжалъ прямо на васъ.
   -- Mort diable! Вѣдь онъ правъ, матушка.
   -- Но кто же былъ у васъ сегодня почью?
   -- Я не хочу отвѣчать за другихъ, когда столь немногіе могутъ отвѣчать за самихъ-себя. Я вышелъ въ семь часовъ вечера; въ десять братъ Карлъ увелъ меня съ собою; я не оставлялъ его во всю ночь. Я не могъ въ одно и то же время быть вмѣстѣ съ его величествомъ и знать, что дѣлается у меня.
   -- Тѣмъ не менѣе правда, что одинъ изъ вашихъ людей убилъ двухъ солдатъ его величества и ранилъ Морвеля.
   -- Одинъ изъ моихъ людей! Кто же это? назовите его...
   -- Всѣ обвиняютъ господина де-ла-Моля.
   -- Ла-Моль не у меня въ службѣ, а у герцога д'Алансона, которому рекомендовала его ваша дочь.
   -- Все равно; только ла-Моль ли былъ у тебя въ комнатѣ, Ганріо?
   -- Какъ мнѣ это знать? Не говорю ни да, ни нѣтъ; ла-Моль прекрасный слуга, очень преданъ королевѣ Маргеритѣ и часто приходитъ ко мнѣ то отъ нея, то отъ д'Алансона. Я не могу сказать, что это не онъ былъ.
   -- Это былъ онъ, сказала Катерина:-- его узнали по вишневому плащу.
   -- Такъ у ла-Моля вишневый плащъ?
   -- Да.
   -- И человѣкъ, такъ хорошо отдѣлавшій моихъ солдатъ и Морвеля...
   -- Былъ въ вишневомъ плащъ? спросилъ Генрихъ.
   -- Именно, отвѣчалъ Карлъ.
   -- Мнѣ нечего на это возразить, сказалъ Беарнецъ.-- Только мнѣ кажется, что въ такомъ случаѣ слѣдовало бы призвать не меня, котораго вовсе не было дома, а ла-Моля, который, какъ вы говорите, былъ у меня въ комнатѣ. Впрочемъ, я долженъ замѣтить вашему величеству одно...
   -- Что такое?
   -- Еслибъ я, увидѣвъ приказъ, подписанный вами, началъ защищаться, а не повиноваться, я былъ бы виноватъ и заслужилъ бы строгое наказаніе; но защищался не я, а кто-то неизвѣстный, до котораго это повелѣніе вовсе не касалось. Его хотѣли арестовать несправедливо, и онъ защищался, даже слишкомъ-хорошо,-- но онъ былъ правъ.
   -- Однакоже... проговорила Катерина.
   -- Въ приказѣ было сказано, чтобъ арестовать меня?
   -- Да, отвѣчала Катерина: -- его величество самъ подписалъ его.
   -- Но кромѣ того, было ли сказано, чтобъ въ случаѣ моего отсутствія арестовать кого найдутъ въ моей комнатѣ?
   -- Нѣтъ, отвѣчала Катерина.
   -- Въ такомъ случаѣ, если не докажутъ, что этотъ человѣкъ въ заговорѣ со мною противъ его величества, онъ правъ.
   Потомъ, оборотясь къ Карлу, Генрихъ продолжалъ:
   -- Я не уйду изъ Лувра. По вашему слову, я готовъ удалиться въ какую угодно тюрьму. Но пока не докажутъ противнаго, я имѣю право называться и называюсь вѣрнымъ подданнымъ и братомъ вашего величества.
   Генрихъ поклонился и вышелъ съ видомъ достоинства, какого прежде въ немъ не замѣчали.
   -- Браво, Ганріо! сказалъ Карлъ, когда Генрихъ ушелъ.
   -- Браво! Потому-что онъ побѣдилъ насъ? спросила Катерина.
   -- Почему же нѣтъ? Когда мы бьемся на рапирахъ, и онъ даетъ мнѣ ударъ, развѣ я не говорю: "браво!" Напрасно вы его такъ презираете, матушка.
   -- Я не презираю его, а боюсь, сказала Катерина, сжимая руку Карла.
   -- Напрасно! Генрихъ мнѣ другъ; онъ сказалъ правду: еслибъ онъ замышлялъ что-нибудь противъ меня, ему стояло бы только предоставить все случаю.
   -- Да, чтобъ личный врагъ его, д'Алансонъ, сдѣлался королемъ.
   -- Почему бы Генрихъ ни спасъ мнѣ жизнь, но онъ спасъ ее. Mort de tous les diables! Я не хочу, чтобъ его оскорбляли. Что касается до ла-Моля, я поговорю съ д'Алансономъ: онъ у него въ службѣ.
   Это значило, что Карлъ отпускаетъ мать. Она ушла, стараясь утвердить въ немъ шаткія еще подозрѣнія. Ла-Моль былъ такъ ничтоженъ, что не могъ удовлетворять ея планамъ.
   Катерина застала у себя въ комнатѣ Маргериту.
   -- А! это ты? сказала она.-- А я посылала за тобою вчера вечеромъ.
   -- Знаю; по меня не было дома.
   -- А сегодня поутру?
   -- Сегодня поутру, какъ вы видите, я пришла сказать вашему величеству, что вы готовы сдѣлать величайшую несправедливость.
   -- Какую?
   -- Вы хотите велѣть арестовать графа де-ла-Моля.
   -- Ты ошибаешься; я никого не велю арестовать: король велитъ,-- не я.
   -- Не станемъ привязываться къ словамъ въ важныхъ обстоятельствахъ. Ла-Моля арестуютъ, не правда ли?
   -- Можетъ-быть.
   -- И онъ обвиненъ въ томъ, что былъ сегодня ночью въ комнатѣ короля наваррскаго, убилъ двухъ солдатъ и ранилъ Морвеля?
   -- Да, онъ въ этомъ обвиненъ.
   -- И несправедливо: онъ невиноватъ.
   -- Невиноватъ! сказала Катерина, вскочивъ отъ радости и предчувствуя, что Маргерита что-нибудь ей откроетъ.
   -- Да, невиноватъ, повторила Маргерита.-- Онъ не можетъ быть виноватъ, потому-что его не было у короля.
   -- А гдѣ же онъ былъ?
   -- У меня.
   -- У тебя!
   -- Да, у меня.
   За это признаніе, Катерина должна бы была пронзить взорами французскую принцессу, но она только сложила на груди руки.
   -- Если же ла-Моля арестуютъ и станутъ допрашивать... сказала она, помолчавъ съ минуту.
   -- Онъ скажетъ гдѣ онъ былъ и съ кѣмъ, отвѣчала Маргерита, хотя и была увѣрена въ противномъ.
   -- Въ такомъ случаѣ, ты права; его не должно арестовать.
   Маргерита вздрогнула: ей показалось, что въ тонѣ, съ которымъ Катерина произнесла эти слова, заключался какой-то тайный и ужасный смыслъ. Но ей нечего было говорить, потому-что просьба ея была уже принята.
   -- Такъ если это не ла-Моль былъ у короля, сказала Катерина:-- то кто-нибудь другой?
   Маргерита молчала.
   -- Знаешь ты его?
   -- Нѣтъ, отвѣчала Маргерита дрожащимъ голосомъ.
   -- Будь откровенна не вполовину.
   -- Повторяю вамъ, что не знаю, сказала Маргерита, невольно блѣднѣя.
   -- Хорошо, равнодушно произнесла Катерина.-- Узнаютъ! Поди, успокойся; мать стережетъ честь твою.
   Маргерита вышла.
   -- А! воскликнула Катерина:-- они за-одно; Генрихъ и Маргерита въ заговорѣ. Мужъ слѣпъ съ тѣмъ условіемъ, чтобъ жена была нѣма! Ловко, дѣти мои! и вы, конечно, думаете, что вы очень-сильны; но сила ваша въ союзѣ, и я уничтожу васъ по-одиначкѣ. Пріидетъ же день, когда Морвель заговоритъ или будетъ въ состояніи написать нѣсколько буквъ; въ этотъ день мы узнаемъ все. Да, только виновный до-тѣхъ-поръ спасется. Лучше всего разъединить ихъ сейчасъ же.
   И, въ-слѣдствіе этой мысли, Катерина опять пошла въ комнату Карла; тамъ застала она д'Алансона.
   -- А! это вы? сказалъ Карлъ, нахмуривъ брови.
   -- Зачѣмъ же не прибавить: опять? Это слово заключалось въ вашей мысли.
   -- Что у меня въ мысли, то принадлежитъ только мнѣ, сказалъ король довольно-грубо.-- Что вамъ угодно? Говорите скорѣе.
   -- Вы правы, Карлъ, а вы, д'Алансонъ, ошибались.
   -- Въ чемъ? спросили они оба.
   -- У Генриха въ комнатѣ былъ не ла-Моль.
   -- А! сказалъ, поблѣднѣвъ, герцогъ.
   -- Кто же? спросилъ Карлъ.
   -- Еще неизвѣстно; но мы узнаемъ, когда Морвель будетъ въ состояніи говорить. Оставимъ же это дѣло и возвратимся къ ла-Молю.
   -- Что же объ немъ толковать, если не онъ былъ у короля наваррскаго?
   -- Онъ не былъ у короля, сказала Катерина:-- онъ былъ у королевы.
   -- У королевы! повторилъ Карлъ, громко захохотавъ.
   -- У королевы! сказалъ герцогъ, и поблѣднѣлъ какъ мертвецъ.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, сказалъ Карлъ.-- Гизъ сказалъ мнѣ, что встрѣтилъ носилки Маргериты.
   -- Ну, да, сказала Катерина: -- у нея есть домъ въ городѣ.
   -- Въ Улицѣ-Клош-Персе! воскликнулъ король.
   -- Кажется, тамъ, отвѣчала Катерина.
   -- Нѣтъ, это уже слишкомъ! сказалъ д'Алансонъ.-- И самой рекомендовать мнѣ его!
   -- Такъ, значитъ, это онъ, сказалъ король:-- защищался противъ насъ сегодня ночью, и бросилъ мнѣ въ голову серебряной кружкой.
   -- Негодяй! проговорилъ Франсуа.
   -- Вы правы, дѣти мои, сказала Катерина, какъ-будто не понимая, какія чувства волновали герцога и короля.-- Вы правы; малѣйшая нескромность съ его стороны можетъ погубить доброе имя французской принцессы! Стоитъ ему только напиться.
   -- Или разхвастаться, прибавилъ Франсуа.
   -- Конечно, конечно, сказалъ Карлъ.-- Однако, мы не можемъ предоставить это дѣло суду -- развѣ Генрихъ подастъ жалобу.
   -- Сынъ мой, сказала Катерина, положивъ руку на плечо Карла:-- послушай хорошенько, что я тебѣ скажу. Преступленіе сдѣлано, и могутъ выйдти сплетни. Но за подобное оскорбленіе королевскаго величества наказываетъ не судъ и не палачъ; будь вы просто дворяне, мнѣ нечего бы вамъ говорить, вы не трусы; но санъ вашъ не позволяетъ вамъ вызвать его на поединокъ. Подумайте же: какъ отомстить.
   -- Mort de tous les diables! воскликнулъ Карлъ: -- вы правы, я объ этомъ подумаю.
   -- Я помогу вамъ, сказалъ герцогъ.
   -- А я, сказала Катерина, снимая шелковый снурокъ, три раза опоясывавшій станъ ея: -- я ухожу, оставляя вамъ вотъ эту вещицу, какъ моего представителя.
   Она бросила снурокъ къ ногамъ ихъ.
   -- Понимаю, сказалъ Карлъ.
   -- Этотъ снурокъ... сказалъ герцогъ, поднимая его.
   -- Это наказаніе и молчаніе, договорила Катерина.-- Только не мѣшало бы сговориться и съ Генрихомъ.
   Она ушла.
   -- Нѣтъ ничего легче, сказалъ д'Алансонъ:-- если Генрихъ узнаетъ, что жена обманываетъ его... Такъ вы согласны съ мнѣніемъ матушки? спросилъ онъ, обращаясь къ королю.
   -- Совершенно согласенъ, сказалъ Карлъ, нисколько не подозрѣвая, что вонзаетъ кинжалъ въ сердце д'Алансона.
   Онъ позвалъ дежурнаго офицера и велѣлъ попросить Генриха; но, одумавшись, сказалъ:
   -- Нѣтъ, я самъ пойду къ нему. Ты, д'Алансонъ, увѣдомь д'Анжу и Гиза.
   И онъ пошелъ по маленькой лѣстницъ во второй этажъ, въ комнату Генриха.
   

X.
Планы мщенія.

   Генрихъ воспользовался свободною минутою и побѣжалъ къ госпожѣ де-Совъ. Тамъ нашелъ онъ Ортона, совершенно-пришедшаго въ память; но Ортонъ могъ ему сообщить только, что къ нему ворвались какіе-то люди и что предводитель ихъ ударилъ его эфесомъ шпаги по головѣ. Объ Ортонѣ никто не заботился; Катерина видѣла его въ обморокѣ и сочла за убитаго. Онъ очнулся, когда она уже ушла, а капитанъ, которому поручено было прибрать тѣла, еще не приходилъ.
   Генрихъ попросилъ госпожу де-Совъ оставить Ортона у себя, пока онъ не получитъ извѣстія о де-Муи, который не замедлитъ извѣстить его о мѣстѣ, гдѣ скрылся. Тогда онъ пошлетъ Ортона съ отвѣтомъ и, вмѣсто одного, ему можно будетъ разсчитывать на двухъ преданныхъ людей.
   Генрихъ возвратился домой и ходилъ взадъ и впередъ въ раздумьѣ, -- какъ вдругъ отворилась дверь, и вошелъ король.
   -- Ваше величество! воскликнулъ Генрихъ, бросаясь къ нему на встрѣчу.
   -- Это я... Право, Ганріо, ты славный малой, и я люблю тебя часъ-отъ-часу больше.
   -- Ваше величество слишкомъ-мидостивы...
   -- У тебя только одинъ недостатокъ, Ганріо.
   -- Какой? Не тотъ ли, въ которомъ ваше величество упрекали меня уже не разъ, -- именно, что я предпочитаю псовую охоту соколиной?
   -- Нѣтъ, нѣтъ, Ганріо, я говорю о другомъ.
   -- Изъяснитесь, сказалъ Генрихъ, замѣтивъ, что Карлъ въ хорошемъ расположеніи духа:-- и я постараюсь исправиться.
   -- У тебя хорошіе глаза, а ты не видишь лучше.
   -- Не-уже-ли я близорукъ, и самъ того не зная?
   -- Хуже, Ганріо, хуже: ты слѣпъ.
   -- Право? А можетъ-быть, это несчастіе случается со мною только тогда, когда я закрываю глаза?
   -- Да, это отъ тебя станется. Во всякомъ случаѣ, я тебѣ ихъ открою.
   -- Я слушаю, ваше величество.
   -- Когда Гизъ вчера вечеромъ сказалъ, что встрѣтилъ жену твою въ сопровожденіи какого-то любезника, ты не хотѣлъ вѣрить?
   -- Какъ повѣрить, чтобъ сестра вашего величества была такъ неблагоразумна!
   -- Когда онъ сказалъ, что она отправилась въ Улицу-Клош-Персе... ты и этому не повѣрилъ?
   -- Какъ предположить, ваше величество, чтобъ французская принцесса такъ рисковала своею репутаціей?
   -- Когда мы осаждали домъ въ Улицѣ Клош-Персе, при чемъ въ меня пустили серебряною кружкой, въ д'Анжу апельсиннымъ компотомъ, а въ Гиза жаркимъ, ты видѣлъ двухъ женщинъ и двухъ мужчинъ?
   -- Я ничего не видѣлъ, ваше величество. Вы припомните, конечно, что я допрашивалъ сторожа.
   -- Да; но я видѣлъ.
   -- А! если ваше величество видѣли, это другое дѣло.
   -- Я видѣлъ двухъ женщинъ и двухъ мужчинъ. Теперь я знаю навѣрное, что одна изъ женщинъ была Марго, и одинъ изъ мужчинъ ла-Моль.
   -- Такъ какъ же это? Если ла-Моль былъ въ улицѣ Клош-Персе, стало-быть, его не было здѣсь.
   -- И его дѣйствительно здѣсь не было. Но теперь дѣло идетъ не о томъ, кто здѣсь былъ -- это узнаютъ, когда болванъ Морвель будетъ въ состояніи говорить или писать. Рѣчь идетъ о томъ, что Марго тебя обманываетъ.
   -- И! не вѣрьте злымъ языкамъ!
   -- Говорю тебѣ, что ты не близорукъ, а слѣпъ. Mortdiable! Повѣришь ли ты наконецъ, упрямецъ? Повторяю тебѣ: Марго тебя обманываетъ, и мы сегодня же вечеромъ задушимъ предметъ ея страсти.
   Генрихъ отскочилъ отъ изумленія и дико посмотрѣлъ на Карла.
   -- Признайся, что въ душѣ ты не противъ. Марго, конечно, раскричится какъ сто тысячъ воронъ; но тѣмъ хуже. Я не хочу, чтобъ ты былъ несчастливъ. Пусть д'Анжу обманываетъ Конде, мнѣ все равно: Конде мой врагъ. Но ты, ты братъ мой; больше, нежели братъ,-- ты другъ мой.
   -- Но, ваше величество...
   -- Я не хочу, чтобъ тебя обижали; ты и то ужь давно служишь игрушкою для этихъ волокитъ, которые являются сюда изъ провинціи подбирать крохи и ухаживать за нашими женами. Тебя обманули, Ганріо: это можетъ случиться со всякимъ; но, клянусь, я доставлю тебѣ случай отмстить на славу! Завтра же заговорятъ: "должно быть, Карлъ крѣпко любитъ Ганріо: сегодня ночью задушили ла-Моля".
   -- Вы въ-самомъ-дѣлѣ рѣшились на это?
   -- Рѣшился; мы раздѣлаемся съ молодчикомъ сами: я, д'Анжу, д'Алансонъ и Гизъ. Король, два принца и владѣтельный герцогъ, не считая тебя.
   -- Какъ не считая меня?
   -- Да, и ты будешь съ нами.
   -- Я!
   -- Да, ты; мы его придушимъ, а ты кольни-ка его кинжаломъ по-королевски.
   -- Вы слишкомъ-внимательны ко мнѣ, ваше величество; почему вы знаете...
   -- И! come du diable! онъ, должно быть, расхвастался. Онъ то-и-дѣло ходитъ къ ней то въ Лувръ, то въ Улицу-Клош-Персе. Они вмѣстѣ сочиняютъ стихи. Хотѣлось бы прочесть, должно быть идилліи. Смотри же, возьми кинжалъ повострѣе.
   -- Если обдумать хорошенько, ваше величество...
   -- Что?
   -- Вы поймете, что мнѣ не годится участвовать въ такой экспедиціи. Личное присутствіе мое кажется неприличнымъ. Дѣло касается меня такъ близко, что изъ этого непремѣнно выведутъ заключеніе о моей жестокости. Вы мстите за честь сестры хвастуну, который осмѣлился оклеветать жену мою; это очень-просто и не безчеститъ Маргериты, въ невинности которой я увѣренъ; но если я самъ буду участвовать въ этомъ дѣлѣ, правосудіе превратится въ мстительность. Это будетъ не казнь, а убійство; жена моя явится уже не оклеветанною, а виновною.
   -- Умно сказано, Ганріо! Я сейчасъ только говорилъ матушкѣ, что ты сметливъ, какъ бѣсъ.
   Карлъ ласково посмотрѣлъ на Генриха, отвѣчавшаго поклономъ на комплиментъ.
   -- А, впрочемъ, ты, я думаю, радъ, сказалъ Карлъ: -- избавиться отъ этого любезника?
   -- Все, что вы ни дѣлаете, ваше величество, къ лучшему.
   -- Хорошо, хорошо. Я самъ займусь твоимъ дѣломъ; будь спокоенъ, я сдѣлаю его не хуже тебя.
   -- Я вполнѣ въ этомъ увѣренъ.
   -- Когда приходитъ онъ обыкновенно къ женѣ твоей?
   -- Часовъ около девяти вечера.
   -- А уходитъ?
   -- До моего прихода; я его никогда не застаю.
   -- То-есть?
   -- Часовъ въ одиннадцать.
   -- Хорошо; сегодня прійди къ ней въ ночь -- дѣло будетъ уже кончено.
   Карлъ дружески пожалъ руку Генриха, повторилъ увѣренія въ привязанности и ушелъ, насвистывая свою любимую охотничью пѣсню.
   -- Ventre-saint-gris! сказалъ Генрихъ, провожая короля глазами: -- или я крѣпко ошибаюсь, или вся эта чертовщина изобрѣтеніе королевы-матери. Она ужь не знаетъ, что выдумать, чтобъ поссорить меня съ женою!
   И Генрихъ засмѣялся, какъ смѣялся онъ, когда никто не могъ его ни слышать, ни видѣть.
   Въ тотъ же день, часовъ въ семь вечера, молодой человѣкъ красивой наружности душился и помадился передъ зеркаломъ, весело напѣвая какую-то пѣсенку.
   Возлѣ него, на постели, спалъ, или, вѣрнѣе, потягивался другой молодой человѣкъ.
   Одинъ былъ ла-Моль, которымъ такъ много занимались въ-продолженіи дня, а теперь, можетъ-быть, еще больше, тогда-какъ онъ этого и не подозрѣвалъ. Другой -- Коконна.
   Дѣйствительно, онъ не слышалъ грома и не видѣлъ молніи шумѣвшей надъ нимъ грозы. Возвратившись въ три часа утра, онъ пролежалъ до трехъ часовъ по-полудни, строя воздушные замки на песчаной почвѣ будущаго; потомъ всталъ, провелъ часъ на купаньѣ, пообѣдалъ у ла-Гюрьера и, возвратившись опять въ Лувръ, доканчивалъ свой туалетъ, собираясь идти къ Маргеритѣ.
   -- Такъ ты говоришь, что ты обѣдалъ? спросилъ Коконна зѣвая.
   -- Да, и съ большимъ аппетитомъ.
   -- Зачѣмъ же ты меня не взялъ съ собою, эгоистъ?
   -- Ты спалъ такъ крѣпко, что мнѣ не хотѣлось будить тебя. Все равно, ты поужинаешь вмѣсто того, чтобъ пообѣдать. Не забудь только спросить у ла-Гюрьера анжуйскаго вина, что онъ получилъ на-дняхъ.
   -- А хорошо?
   -- Спроси только, самъ увидишь.
   -- А ты куда?
   -- Я? спросилъ ла-Моль, удивляясь, что Коконна предлагаетъ ему такой вопросъ: -- куда? къ королевѣ.
   -- Знаешь что? продолжалъ Коконна: -- я пойду обѣдать въ нашъ домикъ въ Улицѣ-Клошъ-Персе, доѣдать вчерашнее? Тамъ еще осталось аликанте очень-недурное.
   -- Это неблагоразумно, послѣ происшествій сегодняшней ночи. Впрочемъ, ты знаешь, мы дали слово не возвращаться туда одни. Дай-ка мнѣ плащъ.
   -- Да, правда, я и позабылъ. Да гдѣ же, чортъ возьми, твой плащъ? А, вотъ онъ.
   -- Нѣтъ; это черный; дай, пожалуйста, красный. Онъ больше нравится королевъ!
   -- Ищи же его самъ, сказалъ КоконнА, оглянувшись во всѣ стороны:-- я его не вижу.
   -- Какъ? да гдѣ же онъ?
   -- Должно быть ты продалъ...
   -- Зачѣмъ? У меня есть еще шесть экю.
   -- Такъ надѣнь мой.
   -- Да! желтый плащъ сверхъ зеленаго платья, чтобъ превратиться въ попугая.
   -- Ты слишкомъ-разборчивъ. Дѣлай какъ знаешь.
   Ла-Моль, перерывъ все, началъ уже бранить воровъ, которые проникаютъ даже въ Лувръ, какъ вдругъ вошелъ пажъ д'Алансона съ знаменитымъ плащемъ въ рукахъ.
   -- А! вотъ онъ наконецъ! воскликнулъ ла-Моль.
   -- Его высочество бралъ его, чтобъ разрѣшить пари, которое онъ держалъ на счетъ его цвѣта.
   -- Да я спрашивалъ его потому только, что хотѣлъ выйдти, сказалъ ла-Моль:-- если онъ еще нуженъ его высочеству...
   -- Нѣтъ, отвѣчалъ пажъ.
   Пажъ вышелъ, ла-Моль надѣлъ плащъ.
   -- Такъ какъ же ты рѣшился? спросилъ онъ у Коконна.
   -- Не знаю Франсуа? А я такъ бы и понесся по ней!
   Франсуа не отвѣчалъ и только то краснѣлъ, то блѣднѣлъ. Потомъ онъ вдругъ повернулъ голову, какъ бы прислушиваясь, не приближается ли охота.
   "Извѣстія изъ Долыпи оказали свое дѣйствіе", подумалъ Генрихъ. "У моего шурина есть свой планъ. Онъ былъ бы очень радъ, если бы я бѣжалъ; но одинъ я не сдѣлаю этого".
   Только что успѣлъ онъ подумать это, какъ показалась толпа новообращенныхъ католиковъ, вернувшихся ко двору мѣсяца два или три тому назадъ. Они подскакали къ принцамъ и, какъ-то особенно привѣтливо улыбаясь, поклонились имъ.
   Герцогу Алансонскому, подготовленному намеками Генриха, стоило сказать только одно слово, сдѣлать одинъ жестъ. Эти тридцать или сорокъ всадниковъ, окружавшихъ принцевъ, какъ бы съ цѣлью охранять ихъ отъ свиты Гиза, безъ сомнѣнія, помогли бы имъ бѣжать. Но Франсуа отвернулся и, поднеся ко рту рогъ, протрубилъ сборъ.
   Между тѣмъ, вновь прибывшіе, полагая, должно-быть, что колебаніе герцога Алансонскаго происходитъ отъ близости приверженцевъ Гиза, встали между ними и принцами и построились въ эшелоны съ ловкостью, доказывающею ихъ опытность въ воинскомъ дѣлѣ. Дѣйствительно, теперь пришлось бы пробиваться сквозь ихъ ряды, чтобы подъѣхать къ герцогу Алансонскому и королю Наваррскому. И въ то же время передъ двумя кузенами былъ оставленъ свободный проѣздъ на уходившую вдаль дорогу.
   Вдругъ изъ-за деревьевъ, шагахъ въ десяти отъ короля Наваррскаго, выѣхалъ еще какой-то всадникъ, котораго принцы до сихъ поръ не видали. Генрихъ взглядывался въ негэ и, когда тотъ приподнялъ шляпу, узналъ виконта Тюренна, одного изъ вожаковъ гугенотской партіи, который, какъ всѣ полагали, находился въ это время въ Пуату.
   Виконтъ рѣшился даже сдѣлать знакъ, какъ бы спрашивая:
   -- Ѣдете вы?
   Но Генрихъ, взглянувъ на безстрастное лицо и тусклые глаза герцога Алансонскаго, раза два или три покачалъ головою, какъ бы поправляя воротникъ камзола. Отвѣтъ былъ отрицательный. Виконтъ понялъ это и, пришпоривъ лошадь, исчезъ въ чащѣ.
   Въ ту же минуту послышался лай приближающихся собакъ и въ концѣ тропинки, на которой поджидало общество, пробѣжалъ кабанъ; и слѣдомъ за нимъ пронеслись собаки, а затѣмъ, похожій на адскаго охотника, проскакалъ Карлъ IX, безъ шляпы, трубя въ рогъ, какъ безумный. Три или четыре загонщика слѣдовали за нимъ. Таваннъ исчезъ.
   -- Король!-- воскликнулъ герцогъ Алансонскій и поѣхалъ за нимъ.
   Генрихъ, ободренный присутствіемъ своихъ приверженцевъ, сдѣлалъ имъ знакъ подождать и подъѣхалъ къ дамамъ.
   Въ это время снова послышался лай собакъ. Онъ приближался, а быстро двигавшееся облачко пара предупредило охотниковъ, чтобы они были наготовѣ.
   Почти тотчасъ же показался кабанъ. Вмѣсто того, чтобы повернуть въ лѣсъ, онъ бросился по дорогѣ, прямо къ перекрестку.
   За кабаномъ бѣжали, насѣдая на него, тридцать или сорокъ самыхъ сильныхъ собакъ, а за собаками, шагахъ въ двадцати, несся во весь опоръ Карлъ, безъ шляпы, безъ плаща, въ изорванномъ иглами терновника платьѣ. Лицо и руки его были въ крови.
   Король переставалъ трубить въ свой рогъ только для того, чтобы натравливать на кабана собакъ, и переставалъ натравливать ихъ только для того, чтобы снова браться за рогъ. Весь міръ исчезъ для него. Ели бы лошадь Карла не выдержала и упала, онъ закричалъ бы, какъ Ричардъ III: "Все царство за коня!" Но лошадь была такъ же горяча и неутомима, какъ всадникъ. Ея ноги едва касались земли, изъ ноздрей ея, казалось, вылетало пламя.
   Кабанъ, собаки и король промелькнули и исчезли, какъ видѣніе.
   За королемъ слѣдовали на разстояніи нѣсколькихъ шаговъ герцогъ Алансонскій и только два загонщика; остальные отстали, такъ какъ ихъ лошади совсѣмъ выбились изъ силъ.
   Все общество поскакало за кабаномъ: было очевидно, что онъ скоро остановится.
   Дѣйствительно, не прошло и десяти минутъ, какъ кабанъ свернулъ съ тропинки, бросился въ лѣсъ и, добѣжавъ до полянки, прислонился задомъ къ высокому камню, а мордой обернулся къ собакамъ.
   На крики Карла, не отстававшаго отъ кабана, съѣхалось все общество.
   Наступила самая интересная минута охоты. Звѣрь рѣшился, повидимому, отчаянно биться. Собаки, возбужденныя трехчасовой погоней, бросились на него съ остервенѣніемъ, которое еще усилилось отъ криковъ короля.
   Всѣ охотники встали въ кругъ. Король былъ немного впереди; герцогъ Алансонскій съ пищалью и Генрихъ съ простымъ охотничьимъ ножомъ стояли позади него.,
   Герцогъ Алансонскій поднялъ пищаль и зажегъ фитиль; Генрихъ попробовалъ, легко ли вынимается ножъ изъ ноженъ.
   Что касается до герцога Гиза, который относился нѣсколько презрительно къ псовой охотѣ, то онъ держался въ сторонѣ со всей своей свитой. Дамы тоже образовали отдѣльную группу.
   Всѣ охотники съ тревожнымъ ожиданіемъ смотрѣли на кабана.
   Въ сторонѣ стоялъ егерь и, напрягая всѣ силы, старался удержать двухъ громадныхъ собакъ въ кольчугахъ -- любимцевъ короля. Онѣ выли и рвались на цѣпи, съ нетерпѣніемъ ожидая минуты, когда имъ можно будетъ броситься на кабана.
   Звѣрь защищался великолѣпно. Собакъ сорокъ бросились на него сразу. Онѣ окружили его и старались вцѣпиться ему въ шкуру, на которой поднялась дыбомъ щетина. Но онъ не поддавался. Сильнымъ ударомъ своихъ клыковъ онъ подбрасывалъ то одну, то другую собаку футовъ на десять отъ земли; она падала съ распоротымъ брюхомъ и, несмотря на то, что у нея вываливались внутренности, снова кидалась на кабана. Карлъ съ раздувающимися ноздрями и сверкающимъ взоромъ сидѣлъ, пригнувшись къ шеѣ лошади, которая была вся въ мылѣ, и трубилъ въ рогъ, еще больше возбуждая собакъ.
   Не прошло и десяти минутъ, какъ двадцать собакъ уже выбыли изъ строя.
   -- Спускайте моихъ собакъ!-- крикнулъ Карлъ.
   Егерь выпустилъ двухъ громадныхъ собакъ, которыхъ держалъ, и онѣ бросились въ свалку, пролагая себѣ дорогу своими желѣзными кольчугами. Добравшись до звѣря, онѣ кинулись на него и каждая впилась ему въ ухо.
   Кабанъ защелкалъ клыками отъ ярости и боли.
   -- Браво, Дюрданъ! Браво, Рискту!-- закричалъ король.-- Держите его!.. Рогатину!..
   -- Не хотите ли мою пищаль?-- спросилъ герцогъ. Алансонскій.
   -- Нѣтъ!-- воскликнулъ король.-- Пуская пулю, не чувствуешь, какъ она входитъ въ тѣло, и потому это не можетъ доставить удовольствія. Когда убиваешь рогатиной -- дѣло другое... Дайте рогатину!..
   Королю подали рогатину съ желѣзнымъ наконечникомъ.
   -- Братъ, берегитесь!-- воскликнула Маргарита.
   -- Ну же, ну!-- закричала герцогиня Неверская.-- Не промахнитесь. ваше величество!
   -- Будьте покойны, герцогиня!-- отвѣтилъ Карлъ.
   Онъ наставилъ рогатину и бросился на кабана, который не могъ избѣжать удара, такъ какъ его держали собаки. Однако, когда онъ увидалъ рогатину, ему все-таки удалось немного отклониться въ сторону и оружіе вмѣсто того, чтобы попасть ему въ грудь, скользнуло по лопаткѣ и ударилось о камень, къ которому онъ прислонялся.
   -- Тысяча чертей!-- воскликнулъ король.-- Я промахнулся!.. Рогатину!..
   Королю подали другую рогатину.
   Въ эту минуту кабанъ, предвидя ожидавшую его участь и желая избѣжать ея, вырвалъ у собакъ свои разорванныя уши. Ощетинившись, съ налитыми кровью глазами, щелкая клыками, онъ опустилъ голову и бросился къ лошади короля.
   Карлъ, какъ опытный охотникъ, предвидѣлъ это нападеніе. Онъ натянулъ поводья и заставилъ лошадь подняться на дыбы. Но, должно-быть, онъ слишкомъ сильно натянулъ ихъ: лошадь опрокинулась и упала на спину.
   Всѣ зрители вскрикнули отъ ужаса: подъ лошадь попала нога короля.
   -- Выпустите поводья, государь, выпустите поводья!-- воскликнулъ Генрихъ.
   Король выпустилъ ихъ, схватившись лѣвой рукой за сѣдло, старался вытащить правой свой охотничій ножъ. Но ножъ, придавленный всею тяжестью его тѣла, не вынимался изъ ноженъ.
   -- Кабанъ! Кабанъ!-- воскликнулъ король: -- Алансонскій... ко мнѣ!
   Между тѣмъ лошадь, почувствовавъ свободу и какъ бы понимая, какой опасности подвергается ея сѣдокъ, напрягла всѣ силы и успѣла немного приподняться. Въ это время герцогъ Франсуа, къ которому обратился за помощью Карлъ, страшно поблѣднѣлъ и выстрѣлилъ изъ пищали. Но пуля попала не въ кабана, находившагося всего въ двухъ шагахъ отъ короля, а въ ногу лошади, и та снова упала.
   Въ ту же минуту кабанъ распоролъ клыкомъ сапогъ короля.
   -- О!-- прошепталъ посинѣвшими губами герцогъ Алансонскій.-- Какъ кажется, герцогъ Анжуйскій будетъ французскимъ королемъ, а я польскимъ!
   Кабанъ, дѣйствительно, уже собирался распороть клыкомъ ногу Карла, когда тотъ вдругъ почувствовалъ, что кто-то приподнимаетъ ему руку. Блеснуло какое-то острое оружіе. Оно поднялось и вонзилось до рукоятки подъ лопатку звѣря, а потомъ чья-то рука въ желѣзной рукавицѣ оттащила отъ короля голову кабана.
   Карлъ, которому, наконецъ, удалось высвободить изъ-подъ лошади ногу, съ трудомъ всталъ и, увидавъ на себѣ кровь, поблѣднелъ.
   -- Государь, -- сказалъ Генрихъ, который, все еще стоя на колѣняхъ, удерживалъ пораженнаго въ сердце кабана.-- Государь, все кончилось благополучно. Я успѣлъ во-время оттолкнуть клыкъ и ваше величество не ранены.
   Сказавъ это, онъ всталъ съ колѣнъ, а кабанъ упалъ, и у него изъ пасти полилось еще больше крови, чѣмъ изъ раны.
   Карлъ, окруженный испуганными лицами, слыша крики ужаса, которые могли смутить и самаго мужественнаго человѣка, чуть было не упалъ самъ около издыхающаго кабана. Но ему удалось оправиться. Обернувшись къ королю Наваррскому, онъ сжалъ ему руку и устремилъ на него глаза, въ которыхъ первый разъ въ его жизни блеснуло настоящее, неподдѣльное чувство.
   -- Благодарю, Генрихъ!-- сказалъ онъ.
   -- Мой бѣдный братъ!-- воскликнулъ, подходя къ Карлу герцогъ Алансонскій.
   -- А, это ты, Франсуа!-- сказалъ король.-- Куда же дѣвалась твоя пуля, знаменитый стрѣлокъ?
   -- Она, должно-быть, сплющилась о шкуру кабана, -- отвѣтилъ герцогъ.
   -- Господи!-- воскликнулъ вдругъ Генрихъ, необыкновенно ловко прикинувшись изумленнымъ.-- Посмотрите-ка, Франсуа! Ваша пуля попала въ ногу лошади короля.
   -- Гмъ! Неужели это правда?-- спросилъ король.
   -- Это, дѣйствительно, могло случиться,-- отвѣтилъ перепуганный принцъ.-- У меня такъ дрожала рука!
   -- И все-таки для хорошаго стрѣлка это очень странный выстрѣлъ, Франсуа, -- сказалъ, нахмуривъ брови, король.-- Благодарю еще разъ, Генрихъ!.. А теперь вернемтесь въ Парижъ, господа!-- прибавилъ онъ, обращаясь къ присутствующимъ.-- Съ меня ужъ вполнѣ достаточно.
   Маргарита подъѣхала къ Генриху, чтобы поздравить его.
   -- Да, поздравляй его, Марго, -- сказалъ король, -- и отъ всего сердца.-- Безъ него король французскій назывался бы теперь Генрихомъ III.
   -- Герцогъ Анжуйскій и безъ того мой врагъ, -- сказалъ Генрихъ, обращаясь къ Маргаритѣ, -- а теперь онъ еще больше не взлюбитъ меня. Но какъ же быть? Всякій дѣлаетъ, что можетъ. Спросите хоть у герцога Алансонскаго.
   И Генрихъ, вытащивъ изъ трупа кабана свой охотничій ножъ, два или три раза погрузилъ его въ землю, чтобы вытереть съ него кровь.

КОНЕЦЪ ПЕРВОЙ ЧАСТИ.

   

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

I.
Братья.

   Спасая Карла, Генрихъ спасъ не только жизнь человѣка: онъ помѣшалъ тремъ государствамъ перемѣнить королей.
   На самомъ дѣлѣ, въ случаѣ смерти Карла IX герцогъ Анжуйскій сдѣлался бы французскимъ королемъ, герцогъ Алансонскій, по всей вѣроятности, польскимъ. А такъ какъ герцогъ Анжуйскій былъ любовникомъ г-жи Кондэ, то весьма возможно, что онъ отдалъ бы корону Наваррскую мужу въ награду за любезность жены.
   Изъ всей этой перетасовки не вышло бы ничего хорошаго для Генриха; онъ только очутился бы во власти другого государя. Да вдобавокъ вмѣсто Карла IX, который относился къ нему довольно снисходительно, на французскій престолъ вступилъ бы герцогъ Анжуйскій, во всемъ похожій на Екатерину. Герцогъ поклялся убить его и, навѣрное, сдержалъ бы свое слово.
   Всѣ эти соображенія пришли въ голову Генриху въ то время, какъ кабанъ бросился на Карла IX. Мы знаемъ, къ чему привели эти быстро, какъ молнія, промелькнувшія мысли: Генрихъ понялъ, что отъ жизни Карла зависитъ его собственная жизнь.
   Короля спасла преданность Генриха, побудительную причину которой онъ не могъ понять.
   Но Маргарита поняла все и была поражена страннымъ мужествомъ Генриха, которое; какъ молнія, сверкало только во время грозы.
   Къ сожалѣнію, еще недостаточно было не допустить воцаренія герцога Анжуйскаго -- оставалось еще сдѣлаться королемъ самому. Нужно было оспаривать Наварру у герцога Алансонскаго и принца Кондэ, а главное бѣжать отъ этого двора, гдѣ приходилось ходить между двумя пропастями.
   На возвратномъ пути изъ Бонди Генрихъ все время раздумывалъ о своемъ положеніи. Когда онъ пріѣхалъ въ Лувръ, у него уже былъ готовъ планъ.
   Не снимая сапогъ, не перемѣнивъ испачканнаго въ крови платья, Генрихъ пошелъ къ герцогу Алансонскому. Тотъ, сильно взволнованный, ходилъ большими шагами взадъ и впередъ по комнатѣ.
   Герцога передернуло, когда онъ увидалъ Генриха.
   -- Я понимаю, -- сказалъ тотъ, взявъ его за руки,-- я понимаю, мой дорогой братъ, что вы сердитесь на меня. Вѣдь я первый обратилъ вниманіе короля на то, что ваша пуля попала въ ногу лошади, а не въ кабана, въ котораго вы цѣлились. Но что же дѣлать? Я такъ удивился, что не могъ удержаться. Къ тому же, король все равно увидалъ бы это и самъ, не правда ли?
   -- Безъ сомнѣнія, безъ сомнѣнія,-- пробормоталъ герцогъ.-- Но я все-таки не могу не приписать такого доноса злому умыслу съ вашей стороны. Вы сами видѣли, къ чему это повело: у брата Карла явились подозрѣнія, и это можетъ испортить наши отношенія.
   -- Мы сейчасъ потолкуемъ объ этомъ. А чтобы вы сами могли судить, съ злымъ ли умысломъ я проболтался, я и пришелъ къ вамъ.
   -- Хорошо, -- сказалъ такъ же сдержанно, какъ всегда, герцогъ Алансонскій, -- говорите, Генрихъ, я слушаю васъ.
   -- Когда вы выслушаете меня, Франсуа, вы увидите, какъ я отношусь къ вамъ: я хочу, отбросивъ осторожность, сдѣлать вамъ одно признаніе. И когда я сдѣлаю его, вамъ можно будетъ однимъ словомъ погубить меня.
   -- Что же это такое?-- нѣсколько тревожно спросилъ Франсуа.
   -- А между тѣмъ, -- продолжалъ Генрихъ,-- я долго колебался говорить съ вами объ этомъ, въ особенности послѣ того, какъ вы прикидывались ничего непонимающимъ сегодня.
   -- Ну, право же, -- сказалъ, поблѣднѣвъ, Франсуа,-- я-не понимаю, на что вы намекаете, Генрихъ.
   -- Ваши интересы такъ дороги мнѣ, братъ, что я не могу скрытничать съ вами. Знайте же, что гугеноты дѣлали мнѣ предложенія.
   -- Предложенія?-- сказалъ герцогъ Алансонскій.-- Какого рода?
   -- Одинъ изъ нихъ, де-Муи де-Сенъ-Фаль, сынъ храбраго де-Муи, убитаго Морвелемъ... вы, навѣрное, знаете его?
   -- Знаю.
   -- Такъ онъ, рискуя жизнью, явился ко мнѣ съ цѣлью доказать, что я плѣнникъ.
   -- Неужели? И что же вы отвѣтили ему?
   -- Вы знаете, братъ, что я горячо люблю Карла, спасшаго мнѣ жизнь, и что королева Екатерина замѣнила мнѣ мать. А потому я, конечно, отказался отъ предложеній де-Муи.
   -- Что же онъ предлагалъ вамъ?
   -- Гугеноты хотятъ возстановить престолъ Наваррскій, а такъ какъ онъ принадлежитъ мнѣ по наслѣдству, то они и предлагаютъ мнѣ его.
   -- Такъ. И де-Муи вмѣсто согласія, о которомъ пробилъ васъ, получилъ отказъ?
   -- Формальный, даже письменный. Но съ тѣхъ поръ...
   -- Вы передумали?-- прервалъ его герцогъ Алансонскій.
   -- Нѣтъ, я только замѣтилъ, что де-Муи, недовольный мною, обратился съ своими требованіями къ другому.
   -- Къ кому же?-- быстро спросилъ Франсуа.
   -- Не знаю. Можетъ-быть, къ принцу Кондэ
   -- Да, это возможно, -- сказалъ герцогъ.
   -- Впрочемъ, -- продолжалъ Генрихъ, -- у меня есть средство узнать навѣрное, кого онъ выбралъ главой гугенотовъ.
   Франсуа поблѣднѣлъ еще больше.
   -- Но между гугенотами существуетъ рознь, -- продолжалъ Генрихъ.-- Де-Муи храбрый а честный человѣкъ, но онъ представитель только одной партіи. Ну, а другая партія еще не потеряла надежды возвести на престолъ Генриха Наваррскаго, который хоть и отказался въ первую минуту, но потомъ могъ отдумать.
   -- Вы полагаете?
   -- Я каждый день получаю все новыя доказательства этого. Замѣтили вы, изъ кого состояла группа всадниковъ, присоединившихся къ намъ на охотѣ?
   -- Да, изъ новообращенныхъ католиковъ.
   -- А узнали вы ихъ предводителя, сдѣлавшаго мнѣ знакъ?
   -- Узналъ. Это былъ виконтъ де-Тюреннъ.
   -- Поняли вы, что они предлагали мнѣ?
   -- Они предлагали вамъ бѣжать.
   -- Изъ этого вы можете заключить, -- сказалъ Генрихъ,-- что есть другая партія, желанія которой не сходятся съ желаніями де-Муи.
   -- Другая партія?-- спросилъ Франсуа, тревога котораго все усиливалась.
   -- Да, и очень сильная. Для того, чтобы добиться успѣха, слѣдовало бы соединить обѣ партіи: Тюренна и де-Муи. Заговоръ разгорается, войска готовы и ждутъ только сигнала. Положеніе очень серьезно, и я долженъ какъ можно скорѣе рѣшиться на что-нибудь. Но я колеблюсь между двумя рѣшеніями и пришелъ посовѣтоваться съ вами, какъ съ другомъ.
   -- Скажите лучше, какъ съ братомъ.
   -- Да, какъ съ братомъ.
   -- Говорите же, я слушаю.
   -- Прежде всего я долженъ сказать нѣсколько словъ о себѣ, Франсуа, чтобы вы лучше поняли меня. У меня нѣтъ никакихъ честолюбивыхъ желаній; я простой дворянинъ, привыкшій къ деревенской жизни, бѣдный, неловкій, застѣнчивый. Ремесло заговорщика представляетъ для меня столько неудобствъ, что за нихъ не можетъ вознаградить надежда, хоть бы даже и вѣрная, получить коропу.
   -- Нѣтъ, вы клевещете на себя, -- возразилъ Франсуа.-- Не можетъ быть, чтобы вы, принцъ, имѣя въ виду блестящую будущность, согласились ограничиться такой жалкой ролью. Я не вѣрю тому, что вы говорите.
   -- А между тѣмъ это правда, -- сказалъ Генрихъ.-- И если бы у меня былъ настоящій другъ, я отказался бы въ его пользу отъ власти, которую предлагаетъ мнѣ моя партія гугенотовъ. Но у меня нѣтъ такого друга, -- съ грустной улыбкой прибавилъ Генрихъ.
   -- А можетъ быть и есть. Вы, навѣрное, ошибаетесь.
   -- Нѣтъ, ventre-saint-gris! Кромѣ васъ, Франсуа, никто не расположенъ ко мнѣ здѣсь. А мнѣ жаль Наварру. Я не хочу, чтобы она страдала отъ страшныхъ внутреннихъ междоусобій, которыя могутъ повести къ тому, что корона достанется человѣку недостойному. По-моему, ужъ лучше предупредить короля о томъ, что происходитъ. Я не буду называть никого, не стану входить ни въ какія подробности; я только хочу предотвратить катастрофу.
   -- О, Боже, что такое вы говорите?-- воскликнулъ герцогъ Алансонскій, который былъ не въ состояніи скрыть свой ужасъ.-- Какъ? Вы, единственная надежда партіи послѣ смерти адмирала,-- вы, гугенотъ, принявшій католичество, какъ всѣ полагаютъ, только для виду, -- вы хотите поднять ножъ на вашихъ братьевъ? Генрихъ, Генрихъ, неужели вы не понимаете, что, поступая такъ, вы подвергнете кальвинистовъ новой рѣзнѣ, вызовете вторую Варѳоломеевскую ночь? Развѣ вы не знаете, что Екатерина ждетъ только случая, чтобы перерѣзать всѣхъ гугенотовъ, оставшихся въ живыхъ?
   Герцогъ дрожалъ, и на блѣдномъ лицѣ его выступили красныя пятна. Онъ сжималъ руку Генриха, умоляя его отказаться отъ намѣренія, которое могло погубить всѣ его расчеты.
   -- Вы думаете, что отъ этого произойдетъ столько бѣдъ?-- добродушно сказалъ Генрихъ.-- Но мнѣ кажется, что если король дастъ слово, то не пострадаетъ никто.
   -- Слово короля Карла, Генрихъ?.. Развѣ не давалъ онъ слово адмиралу? Не давалъ онъ его Телиньи и даже вамъ самому? Вѣрьте мнѣ, Генрихъ: если вы сдѣлаете это, то погубите ихъ всѣхъ. И даже не только ихъ, но и всѣхъ вступившихъ съ ними въ какія-либо сношенія.
   Генрихъ задумался на минуту.
   -- Если бы я пользовался властью при дворѣ, то поступилъ бы иначе, -- сказалъ онъ.-- На вашемъ, напримѣръ, мѣстѣ, Франсуа, на мѣстѣ французскаго принца, можетъ-быть, намѣстника престола...
   Франсуа иронически покачалъ головою.
   -- Что же сдѣлали бы вы на моемъ мѣстъ, Генрихъ?
   -- На вашемъ мѣстѣ, братъ, я всталъ бы во главѣ движенія, чтобы руководить имъ, -- отвѣтилъ Генрихъ.-- Мое имя и мое значеніе охранили бы мятежниковъ отъ опасности. И я извлекъ бы пользу для себя, а во-вторыхъ, для короля изъ предпріятія, которое иначе можетъ быть страшнымъ зломъ для Франціи.
   Герцогъ Алансонскій съ восторгомъ слушалъ эти слова, и лицо его просвѣтлѣло.
   -- И вы полагаете, -- сказалъ онъ, -- что это средство удобоисполнимо и что оно можетъ, устранить все, чего мы опасаемся?
   -- Да, я увѣренъ въ этомъ, -- отвѣтилъ Генрихъ.-- Гугеноты васъ любятъ. Ваша скромность, ваше высокое положеніе, благосклонность, съ какой вы всегда относились къ гугенотамъ,-- все это дѣлаетъ ихъ вашими вѣрными слугами.
   -- Но вѣдь вы же сами говорили, что у гугенотовъ двѣ партіи. Тѣ изъ нихъ, которые стоятъ на вашей сторонѣ, можетъ-быть, не захотятъ перейти на мою?
   -- Я устрою это. У меня есть средство и даже два повліять на нихъ и доброе ихъ согласіе.
   -- Что же это за средства?
   -- Во-первыхъ, довѣріе, съ какимъ относятся ко мнѣ ихъ вожаки; во-вторыхъ, страхъ, который они будутъ чувствовать къ вамъ, когда узнаютъ, что вамъ извѣстны ихъ имена.
   -- А кто скажетъ мнѣ эти имена?
   -- Я, ventre-saint-gris!
   -- Вы сдѣлаете это?
   -- Слушайте, Франсуа, -- сказалъ Генрихъ, -- я уже говорилъ вамъ, что не люблю здѣсь никого, кромѣ васъ. Должнобыть, это происходитъ оттого, что васъ преслѣдуютъ, какъ и меня. Къ тому же жена моя очень привязана къ вамъ.
   Франсуа вспыхнулъ отъ удовольствія.
   -- Повѣрьте мнѣ, братъ,-- продолжалъ Генрихъ,-- возьмите это дѣло въ свои руки и будьте королемъ Наваррскимъ. Если вы дадите мнѣ мѣстечко за своимъ столомъ да хорошій лѣсъ для охоты, я буду считать себя вполнѣ счастливымъ.
   -- Быть королемъ Наваррскимъ!-- сказалъ герцогъ.-- Но если...
   -- Если герцогъ Анжуйскій будетъ королемъ Польскимъ -- такъ? Я докончилъ вашу мысль?
   Франсуа почти съ ужасомъ взглянулъ на Генриха.
   -- Слушайте же, Франсуа,-- сказалъ Генрихъ,-- вотъ это-то я и имѣю въ виду. Сознаюсь въ этомъ, такъ какъ отъ васъ все равно ні.что не укроется. Итакъ, если герцогъ Анжуйскій будетъ королемъ Польскимъ, а нашъ братъ Карлъ -- чего Боже упаси!-- умретъ, то вѣдь отъ По до Парижа только двѣсти лье, тогда какъ отъ Кракова до Парижа -- четыреста. И вы ужъ успѣете получить наслѣдство въ то время, какъ герцогъ Анжуйскій узнаетъ, что его братъ Карлъ скончался. Вотъ тогда, если вы будете довольны мною, Франсуа, вы отдадите мнѣ королевство Наваррское, которое будетъ только одной изъ жемчужинъ вашей короны. И я приму его. Самое худшее, что можетъ случиться съ вами, это то, что вы останетесь королемъ Наваррскимъ, будете жить со мной и моей семьей и станете родоначальникомъ королевской династіи. А какое положеніе занимаете вы здѣсь? Вы бѣдный, гонимый принцъ, третій сынъ короля, рабъ двухъ старшихъ братьевъ, которые изъ пустого каприза могутъ каждую минуту отправить васъ въ Бастилію.
   -- Да, да!-- воскликнулъ Франсуа, -- я сознаю все это, сознаю такъ хорошо, что не понимаю, почему вы сами отказываетесь отъ того, что предлагаете мнѣ. Неужели у васъ ничего здѣсь не бьется?
   И герцогъ Алансонскій приложилъ руку къ сердцу Генриха.
   -- Есть тяжести, -- съ улыбкой сказалъ Генрихъ,-- которыя не всѣ руки могутъ поднять. Я, съ своей стороны, даже не стану пробовать поднимать эту тяжесть. Когда я подумаю, какъ это утомительно, во мнѣ пропадаетъ всякое желаніе власти.
   -- Значитъ, вы на самомъ дѣлѣ отказываетесь, Генрихъ?
   -- Я говорилъ это де-Муи и повторяю вамъ.
   -- Но въ подобныхъ вещахъ, -- сказалъ герцогъ Алансонскій, -- недостаточно словъ: нужны доказательства.
   Генрихъ облегченно вздохнулъ, какъ боецъ, чувствующій, что силы его противника начинаютъ ослабѣвать.
   -- Я докажу это сегодня же вечеромъ,-- сказалъ онъ.-- Въ девять часовъ вы получите имена главныхъ заговорщиковъ и планъ заговора. Я уже передалъ де-Муи мой актъ отреченія.
   Франсуа взялъ руку Генриха и крѣпко сжалъ ее въ своихъ. Въ эту минуту Екатерина вошла въ комнату, какъ всегда, безъ доклада.
   -- Вмѣстѣ!-- съ улыбкой сказала она.-- Какіе дружные братья!
   -- Надѣюсь, что такъ, ваше величество,-- спокойно сказалъ Генрихъ, между тѣмъ, какъ герцогъ Алансонскій поблѣднѣлъ отъ безпокойства.
   Сказавъ это, Генрихъ отошелъ въ сторону, чтобы не мѣшать разговору Екатерины съ сыномъ.
   Королева-мать вынула изъ ридикюля великолѣпный аграфъ.
   -- Этотъ аграфъ я получила изъ Флоренціи,-- сказала она,-- и хочу подарить тебѣ, Франсуа. Носи его на перевязи своей шпаги.
   И она прибавила, понизивъ голосъ:
   -- Если ты сегодня вечеромъ услышишь шумъ въ комнатѣ твоего брата Генриха, оставайся у себя.
   Франсуа пожалъ руку матери.
   -- Можно мнѣ, -- спросилъ онъ, -- показать ему чудный подарокъ, который вы мнѣ сдѣлали?
   -- Можешь не только показать, но и подарить ему отъ своего имени и отъ моего. Я уже заказала для него другой, совершенно такой же аграфъ.
   -- Слышите, Генрихъ?-- сказалъ Франсуа.-- Моя добрая матушка дала мнѣ вотъ этотъ аграфъ и, что еще дороже для меня, позволила подарить его вамъ.
   Генрихъ пришелъ въ восхищеніе отъ подарка и разсыпался въ благодарностяхъ.
   -- Мнѣ немножко нездоровится, -- сказала Екатерина, когда онъ кончилъ, -- и я лягу въ постель. Карлу тоже не по себѣ послѣ этого приключенія на охотѣ и онъ хочетъ лечь. Значитъ, сегодня вечеромъ мы будемъ ужинать не всѣ вмѣстѣ, а каждый у себя... Ахъ, Генрихъ, я и забыла поблагодарить васъ за ваше мужество и находчивость. Вы спасли жизнь вашего брата и короля и будете вознаграждены за это.
   -- Я уже и такъ вознагражденъ, ваше величество,-- поклонившись, отвѣтилъ Генрихъ.
   -- Да, сознаніемъ исполненнаго долга,-- сказала Екатерина,-- но этого еще недостаточно. Повѣрьте, что я и Карлъ постараемся расквитаться съ вами.
   -- Все, что я получу отъ васъ и моего добраго брата, будетъ принято мною съ благодарностью.
   Съ этими словами Генрихъ поклонился и вышелъ.
   "Теперь, любезный братецъ Франсуа,-- думалъ онъ, выходя,-- я увѣренъ, что мнѣ придется бѣжать одному. У заговора есть теперь и сердце и голова. Только нужно поостеречься. Екатерина дѣлаетъ мнѣ подарокъ, Екатерина обѣщаетъ мнѣ награду. Тутъ уже, навѣрное, кроется какая-нибудь чертовщина. Сегодня вечеромъ нужно потолковать съ Маргаритой".
   

II.
Благодарность короля Карла IX.

   Морвель пробылъ часть дня въ оружейномъ кабинетѣ короля. А передъ тѣмъ, какъ должны были вернуться охотники, Екатерина велѣла перевести его въ свою молельню вмѣстѣ съ его людьми.
   Карлъ IX, вернувшись, узналъ отъ кормилицы, что какой-то человѣкъ пробылъ довольно долго у него въ кабинетѣ, и пришелъ въ страшный гнѣвъ. Но когда кормилица описала ему наружность этого человѣка и прибавила, что это тотъ самый, котораго она какъ-то вечеромъ приводила къ нему сама, король узналъ Морвеля и, вспомнивъ о приказѣ, который заставила подписать его утромъ мать, онъ понялъ все.
   -- Однако!-- пробормоталъ онъ.-- Въ тотъ самый день, какъ онъ спасъ мнѣ жизнь. Время выбрано очень неудачно.
   Карлъ сдѣлалъ нѣсколько шаговъ, намѣреваясь итти къ матери, но какая-то мысль остановила его.
   -- Чортъ возьми!-- сказалъ онъ.-- Если я заговорю съ ней объ этомъ, у насъ начнется споръ безъ конца. Лучше будетъ дѣйствовать поодиночкѣ и дѣлать каждому свое.
   -- Кормилица,-- сказалъ онъ,-- запри хорошенько всѣ двери и предупреди королеву Елизавету {Карлъ IX былъ женатъ на Елизаветѣ Австрійской, дочери Максимиліана.}, что мнѣ немножко нездоровится послѣ паденія съ лошади и я буду спать здѣсь.
   Кормилица ушла, а Карлъ принялся сочинять списки, такъ какъ для исполненія принятаго имъ намѣренія было еще слишкомъ рано.
   За этимъ занятіемъ время проходило необыкновенно быстро для короля. Пробило девять часовъ, а ему казалось, что нѣтъ еще и семи. Сосчитавъ удары, Карлъ всталъ.
   -- Чортъ возьми!-- пробормоталъ онъ.-- Теперь самое время.
   Онъ взялъ плащъ и шпагу и вышелъ въ маленькую потайную дверь, продѣланную въ стѣнѣ; о существованіи этой двери не знала даже Екатерина.
   Карлъ отправился прямо къ королю Наваррскому, но не засталъ его. Послѣ разговора съ герцогомъ Алансонскимъ Генрихъ зашелъ къ себѣ только на минутку, чтобы переодѣться, и тотчасъ же ушелъ.
   "Должно-быть, онъ отправился ужинать къ Марго,-- подумалъ король.-- Сегодня они были въ самыхъ лучшихъ отношеніяхъ; по крайней мѣрѣ, мнѣ такъ показалось".
   И король пошелъ къ Маргаритѣ.
   А у Маргариты сидѣли въ это время герцогиня Неверская, Коконна и ла-Моль и она угощала ихъ вареньемъ и пирожнымъ.
   Карлъ постучалъ въ входную дверь. Гильона отворила ее и, увидавъ короля, пришла въ такой ужасъ, что едва могла поклониться ему и вмѣсто того, чтобы предупредить свою госпожу о прибытіи августѣйшаго гостя, она только вскрикнула и пропустила Карла безъ доклада.
   Король прошелъ черезъ переднюю и, руководимый взрывами громкаго смѣха, направился въ столовую.
   "Бѣдный Генрихъ,-- думалъ онъ, -- онъ веселится, не подозрѣвая ничего дурного!"
   Карлъ приподнялъ портьеру и выставилъ свое смѣющееся лицо.
   -- Это я!-- сказалъ онъ.
   Маргарита испуганно вскрикнула; это лицо, хоть и веселое, произвело на нее дѣйствіе головы медузы. Она занимала мѣсто напротивъ двери и первая увидала Карла.
   Мужчины сидѣли къ нему спиной.
   -- Его величество!-- съ ужасомъ воскликнула Маргарита, вскочивъ съ мѣста.
   Трое присутствующихъ совсѣмъ растерялись; только одинъ Коконна сохранилъ хладнокровіе. Онъ тоже всталъ, но съ такой искусной неловкостью, что опрокинулъ столъ, а вмѣстѣ съ нимъ хрусталь, посуду и свѣчи.
   Въ одно мгновеніе комната погрузилась въ глубокій мракъ и наступило мертвое молчаніе.
   -- Спасайся!-- шепнулъ ла-Молю Коконна.-- Смѣлѣй! Смѣлѣй!
   Ла-Моль не заставилъ повторять себѣ этого. Онъ бросился къ стѣнѣ и сталъ ощупью пробираться къ спальнѣ, чтобы спрятаться въ хорошо извѣстномъ ему кабинетѣ.
   Но, войдя въ спальню, онъ столкнулся съ какимъ-то человѣкомъ, вышедшимъ изъ потайного хода.
   -- Что все это значитъ?-- воскликнулъ въ темнотѣ Карлъ, въ голосѣ котораго слышалось сильное нетерпѣніе.-- Почему при моемъ появленіи поднялась вся эта суматоха? Неужели я такой нежеланный гость?.. Генрихъ! Генрихъ! Гдѣ ты? Отвѣчай мнѣ.
   -- Мы спасены!-- шепнула Маргарита, схвативъ руку, которую приняла за руку ла-Моля.-- Король думаетъ, что мой мужъ находится въ числѣ гостей.
   -- И я, со своей стороны, не стану разувѣрять его, -- также тихо отвѣтилъ Генрихъ.-- Можете быть покойны.
   -- Боже!-- воскликнула Маргарита, тотчасъ же выпустивъ руку короля Наваррскаго, которую держала.
   -- Тише!-- остановилъ ее Генрихъ.
   -- Тысяча чертей!-- крикнулъ Карлъ.-- Да о чемъ вы тамъ перешептываетесь? Генрихъ, гдѣ ты?
   -- Я здѣсь, государь, -- отвѣтилъ король Наваррскій.
   -- Чортъ возьми!-- шепнулъ Коконна, стоявшій въ углу съ герцогиней Неверской.-- Дѣло усложняется.
   -- Теперь мы погибли вдвойнѣ,-- сказала Генріэтта.
   Коконна, смѣлый до безразсудства, пришелъ къ заключенію, что въ кондѣ-концовъ все-таки придется зажечь свѣчи и что чѣмъ скорѣе сдѣлать это, тѣмъ лучше. А потому онъ выпустилъ руку герцогини Неверской, поднялъ подсвѣчникъ и, раздувъ уголекъ жаровни, зажегъ свѣчу.
   Комната освѣтилась.
   Карлъ IX вопросительно оглядѣлся кругомъ.
   Генрихъ стоялъ рядомъ съ женой; герцогиня Неверская была одна, въ углу; Коконна стоялъ посреди комнаты со свѣчой въ рукѣ и освѣщалъ всю сцену.
   -- Извините насъ, братъ, -- сказала Маргарита.-- Мы не ожидали васъ.
   -- И ваше величество ужасно насъ испугали, -- прибавила Генріэтта.
   -- Я, съ своей стороны, до того перепугался,-- сказалъ Генрихъ, сообразивъ все, -- что, вскочивъ съ мѣста, даже опрокинулъ столъ.
   "Отлично,-- подумалъ, взглянувъ на Генриха, Коконна.-- Вотъ мужъ, понимающій все съ полуслова!"
   -- Какой здѣсь разгромъ!-- сказалъ Карлъ.-- И ужинъ твой пропалъ, Генрихъ. Пойдемъ со мной, ты докончишь его въ другомъ мѣстѣ. Сегодня я угощаю тебя.
   -- Ваше величество сдѣлаетъ мнѣ честь...
   -- Да, мое величество сдѣлаетъ тебѣ честь увести тебя изъ Лувра. Одолжи мнѣ его, Марго; я возвращу его тебѣ завтра утромъ.
   -- Вамъ не нужно мое позволеніе,-- отвѣтила Маргарита.-- Ваше желаніе -- законъ.
   -- Я только возьму другой плащъ, государь,-- сказалъ Генрихъ,-- и сію минуту вернусь.
   -- Это совершенно лишнее, -- возразилъ король.-- И этотъ плащъ хорошъ.
   -- Но, ваше величество,-- пробормоталъ беарнецъ.
   -- Повторяю тебѣ, чтобы ты не ходилъ къ себѣ. Тысяча чертей! Развѣ ты не слышишь, что я говорю? Ну, или со мной!
   -- Да, да, ступайте, -- сказала вдругъ Маргарита, сжавъ руку мужа. По странному взгляду, который бросилъ на него Карлъ, она поняла, что дѣло идетъ о чемъ-то серьезномъ.
   -- Я готовъ, ваше величество, -- сказалъ Генрихъ.
   Но король не ушелъ тотчасъ. Онъ обратилъ вниманіе на Коконна, продолжавшаго зажигать свѣчи.
   -- Кто это?-- спросилъ онъ, оглядывая пьемонтца съ головы до ногъ.-- Ужъ не ла-Моль ли?
   "Отъ кого могъ онъ услыхать про ла-Моля?" подумала Маргарита.
   -- Нѣтъ, ваше величество, -- отвѣтилъ Генрихъ.-- Г. де-ла-Моля здѣсь нѣтъ, и я очень сожалѣю, что не могу представить его вашему величеству въ одно время съ г. Коконна. Это два неразлучныхъ друга; оба они состоятъ на службѣ у герцога Алансонскаго.
   -- А! У нашего знаменитаго стрѣлка, -- сказалъ Карлъ.-- Такъ! А графъ де-ла-Моль, какъ кажется, гугенотъ?-- прибавилъ онъ, нахмуривъ брови.
   -- Обращенный въ католичество, государь, -- отвѣтилъ Генрихъ.-- Я ручаюсь за него, какъ за себя.
   -- Если ты ручаешься за него, Генрихъ, то, послѣ того, что ты сдѣлалъ для меня сегодня, я не имѣю права сомнѣваться въ немъ. Однако мнѣ все-таки хотѣлось бы увидать этого ла-Моля. Ну, все равно, отложимъ это до другого раза.
   Снова внимательно оглядѣвъ комнату, Карлъ поцѣловалъ Маргариту и, взявъ подъ руку ея мужа, увелъ его.
   У воротъ Лувра Генрихъ хотѣлъ остановиться на минуту, чтобы поговорить съ кѣмъ-то, но король не допустилъ этого.
   -- Иди скорѣе, Генрихъ, -- сказалъ онъ.-- Говорю тебѣ, что сегодня вечеромъ воздухъ Лувра нездоровъ для тебя. Повѣрь же мнѣ, наконецъ, чортъ возьми!
   -- Ventre-saint-gris!-- пробормоталъ Генрихъ.-- Что же станется съ де-Муи, который будетъ ждать меня въ моей спальнѣ? Только бы воздухъ Лувра не оказался для него еще вреднѣе, чѣмъ для меня!
   -- Какъ видно, Генрихъ, -- сказалъ король, когда они прошли по подъемному мосту,-- ты не имѣешь ничего противъ того, что придворные герцога Алансонскаго ухаживаютъ за твоей женой?
   -- Изъ чего вы заключаете это, ваше величество?
   -- Развѣ этотъ Коконна не ухаживаетъ за Марго?
   -- Кто это сказалъ вамъ?
   -- Все равно, кто бы ни сказалъ.
   -- Это чистый вздоръ, ваше величество. Коконна, дѣйствительно, влюбленъ, но только въ герцогиню Неверскую.
   -- Неужели?
   -- Это вѣрно, ваше величество.
   Карлъ расхохотался.
   -- Вотъ такъ штука!-- сказала онъ.-- Пусть-ка попробуетъ теперь Гизъ разсказывать мнѣ сказки! У него вытянется лицо, когда я, съ своей стороны, намекну ему на подвиги его невѣстки. Впрочемъ, -- подумавъ, прибавилъ король, -- я хорошенько не помню, про кого онъ мнѣ говорилъ: про Коконна или про ла-Моля.
   -- Ни тотъ ни другой тутъ ни при чемъ, ваше величество,-- сказалъ Генрихъ.-- Я увѣренъ въ чувствахъ моей жены.
   -- Тѣмъ лучше, Генрихъ, тѣмъ лучше,-- сказалъ король.-- Для меня это гораздо пріятнѣе. Клянусь честью, ты такой славный малый, что я скоро буду, кажется, не въ состояніи обойтись безъ тебя.
   Сказавъ это, король какъ-то особенно свистнулъ, и въ то же мгновеніе изъ-за угла улицы Бовье вышли четыре человѣка и присоединились къ нимъ. А затѣмъ они всѣ вмѣстѣ отправились въ центральную часть города.
   Пробило десять часовъ.
   -- Ну, что же?-- сказала Маргарита, когда Карлъ и мужъ ея ушли.-- Сядемъ мы опять за столъ?
   -- Нѣтъ, -- отвѣтила герцогиня, -- я еще до сихъ поръ не могу оправиться отъ страха. Да здравствуетъ домикъ на улицѣ Клотъ-Персе! Въ него нельзя войти, не осадивъ его, и тамъ наши храбрецы имѣютъ право обнажать шпаги... Чего ищете вы подъ стульями и въ шкапахъ, Коконна?
   -- Я ищу моего друга ла-Моля, -- отвѣтилъ пьемонтецъ.
   -- Поищите его около моей спальни,-- сказала Маргарита,-- тамъ есть кабинетъ...
   -- Хорошо; я пойду туда.
   И онъ отправился въ спальню.
   -- Ну, до чего же мы дошли?-- послышался въ темнотѣ голосъ ла-Моля.
   -- Mordi!-- мы дошли до десерта.
   -- А король Наваррскій?
   Онъ ничего не видалъ. Это очень удобный мужъ, и я отъ души желаю, чтобы у моей жены былъ такой же. Боюсь только, что это исполнится лишь въ томъ случаѣ, если она выйдетъ замужъ во второй разъ.
   -- А король Карлъ?
   -- Король -- дѣло другое. Онъ увелъ мужа.
   -- Это вѣрно?
   -- Говорю тебѣ, что такъ. Кромѣ того, онъ сдѣлалъ мнѣ честь взглянуть на меня съ боку, когда оказалось, что я на службѣ у герцога Алансонскаго, и искоса, когда узналъ, что я твой другъ.
   -- Ты думаешь, что ему дурно говорили обо мнѣ?
   -- Нѣтъ, я думаю, напротивъ, что ужъ слишкомъ хорошо. Но дѣло не въ этомъ. Наши дамы хотятъ, какъ кажется, отправиться на улицу Руа де-Сисиль. Идемъ провожать ихъ!
   -- Это невозможно, какъ ты знаешь и самъ.
   -- Почему невозможно?
   -- Потому что мы сегодня дежуримъ у герцога Алансонскаго.
   -- Mordi! А вѣдь и въ самомъ дѣлѣ такъ! Я все забываю, что мы состоимъ на службѣ и превратились изъ дворянъ въ лакеевъ.
   Друзья вернулись къ Маргаритѣ и Генріэттѣ и объяснили, что имъ необходимо присутствовать при вечерней аудіенціи герцога.
   -- Хорошо,-- сказала герцогиня Неверская,-- а мы, съ своей стороны, отправимся.
   -- Можно узнать куда?-- спросилъ Коконна.
   -- Вы слишкомъ любопытны,-- сказала герцогиня.-- Quaere et invenies.
   Молодые люди поклонились и торопливо пошли къ герцогу Алансонскому.
   Герцогъ сидѣлъ у себя въ кабинетѣ и, повидимому, ждалъ ихъ.
   -- Вы являетесь слишкомъ поздно, господа, -- сказалъ онъ.
   -- Еще только десять часовъ, ваше высочество,-- возразилъ Коконна.
   Герцогъ вынулъ свои часы.
   -- Да, вы правы, -- сказалъ онъ.-- А между тѣмъ въ Луврѣ всѣ уже улеглись.
   -- Точно такъ, ваше высочество. Прикажете ввести придворныхъ для вечерней аудіенціи?
   -- Я попрошу васъ, напротивъ, отпустить ихъ всѣхъ.
   Молодые люди исполнили это приказаніе и вернулись къ герцогу.
   -- Ваше высочество ляжете въ постель или будете работать?-- спросилъ Коконна.
   -- Ни то ни другое. Вы свободны до завтра, господа.
   Друзья поклонились и вышли изъ комнаты.
   -- Сегодня, какъ кажется, никто въ Луврѣ не ночуетъ дома, шепнулъ на ухо ла-Молю Коконна.-- Ночь будетъ чортовски веселая, и мы тоже должны получить свою долю веселья.
   Молодые люди вбѣжали на лѣстницу, перепрыгивая черезъ четыре ступеньки, взяли свои плащи и шпаги и бросились въ погоню за дамами, которыхъ и догнали на углу улицы Сентъ-Оноре.
   А въ это время герцогъ Алансонскій сидѣлъ, запершись, у себя въ спальнѣ, и, чутко прислушиваясь, ждалъ, когда совершатся то, на что намекнула ему мать.
   

III.
Богъ располагаетъ.

   Глубокая тишина царила въ Луврѣ.
   Маргарита и герцогиня Неверская отправились въ улицу Тизонъ. Коконна и ла-Моль побѣжали догонять ихъ. Король и Генрихъ ушли въ городъ. Герцогъ Алансонскій сидѣлъ у себя и съ какой-то смутной тревогой ожидалъ событій, о которыхъ упомянула его мать. Екатерина легла въ постель, а баронесса де-Совъ, сидя у ея изголовья, читала ей итальянскія сказки, слушая которыя, добрая королева отъ души смѣялась.
   Давно уже Екатерина не была въ такомъ хорошемъ расположеніи духа. Съ аппетитомъ поужинавъ вмѣстѣ съ своими придворными дамами, посовѣтовавшись съ врачомъ и просмотрѣвъ дневной счетъ своего двора, она заказала молебенъ объ успѣхѣ какого-то важнаго предпріятія, отъ котораго, по ея словамъ, зависѣло счастье ея дѣтей. Екатерина, какъ настоящая флорентинка, имѣла обыкновеніе заказывать молебны и мессы объ удачномъ окончаніи дѣлъ, извѣстныхъ только Богу да ей.
   Въ заключеніе всего королева-мать приняла Ренэ и выбрала у него нѣсколько новыхъ саше и духовъ.
   -- Узнайте, у себя ли моя дочь, королева Наваррская,-- сказала она.-- Если она дома, попросите ее притти посидѣть со мной.
   Пажъ, которому Екатерина отдала это приказаніе, вышелъ изъ комнаты и черезъ минуту вернулся въ сопровожденіи Гильоны.
   -- Что это значитъ?-- спросила Екатерина.-- Я желала видѣть мою дочь, а не служанку.
   -- Ваше величество, -- сказала Гильона,-- я сочла долгомъ лично доложить вашему величеству, что королева Наваррская вышла съ герцогиней Неверской.
   -- Вышла въ такой часъ?!-- воскликнула Екатерина, нахмуривъ брови.-- Куда же это?
   -- Въ собраніе алхимиковъ,-- отвѣтила Гильона,-- въ отелѣ герцога Гиза, въ павильонѣ герцогини Неверской.
   -- А когда она вернется домой?-- спросила Екатерина.
   -- Собраніе затянется далеко за полночь, -- отвѣтила Гильона,-- и потому ея величество, по всей вѣроятности, останется у герцогини до утра.
   -- Маргарита счастлива, -- сказала какъ бы про себя Екатерина.-- У нея есть друзья, она королева, ее называютъ "ваше величество". Да, она очень счастлива.
   При этихъ словахъ присутствующіе съ трудомъ удержались отъ улыбки.
   -- Ну, что же, если ея нѣтъ...-- продолжала Екатерина.-- Вѣдь вы говорите, что она вышла?
   -- Да, съ полчаса тому назадъ, ваше величество.
   -- Все къ лучшему. Можете итти.
   Гильона поклонилась и ушла.
   -- Продолжайте читать, Шарлотта, -- сказала королева. Шарлотта снова принялась за чтеніе.
   Минутъ черезъ десять Екатерина прервала ее.
   -- Ахъ, кстати, -- сказала она, -- нужно отослать стражу изъ галлереи.
   Это былъ сигналъ, котораго ждалъ Морвель.
   Приказаніе Екатерины исполнили, и баронесса де-Совъ продолжала читать сказку.
   Она читала безъ перерыва уже около четверти часа, какъ вдругъ до спальни донесся крикъ, такой дикій и ужасный, что волосы поднялись дыбомъ у присутствующихъ.
   Вслѣдъ за крикомъ раздался пистолетный выстрѣлъ.
   -- Почему перестали вы читать, Шарлотта?-- спросила Екатерина.
   -- Развѣ вы не слыхали, ваше величество?-- спросила, поблѣднѣвъ, молодая женщина.
   -- Чего?
   -- Крика.
   -- И пистолетнаго выстрѣла, -- прибавилъ капитанъ Нансэ.
   -- Крикъ и пистолетный выстрѣлъ?-- повторила Екатерина.-- Я, съ своей стороны, не слыхала ничего. Да и что же это за рѣдкость въ Луврѣ?.. Читайте, читайте, Шарлотта!
   -- Послушайте сами, ваше величество, -- сказала баронесса, между тѣмъ какъ капитанъ Нансэ стоялъ, положивъ руку на эфесъ шпаги, но не смѣя уйти безъ позволенія королевы.-- Раздаются какіе-то шаги... проклятія!
   -- Не прикажете ли узнать, въ чемъ дѣло, ваше величество?-- спросилъ капитанъ Нансэ.
   -- Это совершенно лишнее, оставайтесь здѣсь, -- отвѣтила Екатерина, опершись на локоть и приподнимаясь, какъ бы съ цѣлью придать еще больше силы своему приказанію.-- Кто же будетъ охранять меня въ случаѣ какой-нибудь тревоги? Это просто, должно-быть, подрались пьяные швейцарцы.
   Спокойствіе королевы представляло такой странный контрастъ съ ужасомъ, охватившимъ всѣхъ присутствующихъ, что баронесса де-Совъ, несмотря на свою робость, снова заговорила.
   -- Но вѣдь тамъ, навѣрное, убиваютъ кого-нибудь, ваше величество!-- воскликнула она.
   -- Кого же, напримѣръ?
   -- Можетъ-быть, короля Наваррскаго, ваше величество. Шумъ слышенъ въ той сторонѣ, гдѣ его спальня.
   -- Глупая!-- пробормотала королева.-- Она всюду видитъ своего короля Наваррскаго!
   -- Боже, Боже!-- воскликнула Шарлотта, упавъ въ кресло.
   -- Ну, вотъ и кончено, -- сказала Екатерина и прибавила, обращаясь къ капитану.-- Надѣюсь, что если произошелъ какой-нибудь безпорядокъ во дворцѣ, вы велите строго наказать виновныхъ... Читайте, Шарлотта!
   И Екатерина опустилась на подушки. Она казалась слабой, изнеможенной, и присутствующіе замѣтили, что у нея на лбу выступили крупныя капли пота.
   Баронесса де-Совъ не могла ослушаться такого рѣшительнаго приказанія; но только глаза и голосъ повиновались ему. Мысли ея были заняты другимъ; она съ ужасомъ представляла себѣ страшную опасность, которой подвергался ея возлюбленный. Въ теченіе нѣсколькихъ минутъ старалась она пересилить свое волненіе, но, наконецъ, не выдержала: голосъ ея ослабѣлъ, книга выпала изъ рукъ, и она лишилась сознанія.
   Въ это время шумъ еще болѣе усилился. Въ коридорѣ послышались торопливые, тяжелые шаги, а потомъ раздалось два выстрѣла, отъ которыхъ зазвенѣли стекла въ окнахъ.
   Екатерина удивлялась, что борьба продолжается такъ долго, встала съ постели и остановилась, выпрямившись во весь ростъ, блѣдная, съ широко открытыми глазами. Видя, что капитанъ собирается выбѣжать изъ комнаты, она остановила его.
   -- Оставайтесь здѣсь всѣ, -- сказала она, -- я пойду сама и посмотрю, что такое тамъ происходитъ.
   А вотъ что тамъ происходило или, вѣрнѣе, что произошло тамъ:
   Оршанъ передалъ утромъ де-Муи ключъ отъ спальни Генриха. Въ отверстіе ключа была засунута свернутая въ трубочку бумажка, которую де-Муи вынулъ булавкой.
   На бумажкѣ былъ написанъ пароль для входа въ Лувръ въ эту ночь.
   Кромѣ того, Оршанъ передалъ де-Муи на словахъ, что король Наваррскій проситъ его прійти къ нему въ Лувръ въ десять часовъ вечера.
   Въ половинѣ десятаго де-Муи надѣлъ кольчугу, крѣпость которой уже не разъ испыталъ на дѣлѣ, а поверхъ нея шелковый камзолъ. Потомъ онъ пристегнулъ шпагу, засунулъ за поясъ пистолеты и накинулъ знаменитый вишневый плащъ, такой же, какъ у ла-Моля.
   Мы знаемъ, что Генрихъ зашелъ только переодѣться и отправился къ Маргаритѣ. Онъ пришелъ къ ней какъ разъ во-время, чтобы замѣнить собою въ глазахъ короля ла-Моля, съ которымъ столкнулся въ спальнѣ. Въ эту самую минуту де-Муи, благодаря присланному ему Генрихомъ паролю, а въ особенности благодаря своему вишневому плащу, входилъ въ ворота Лувра.
   Молодой человѣкъ отправился прямо къ королю Наваррскому, стараясь, по обыкновенію, подражать какъ можно лучше походкѣ ла-Моля. Въ передней его встрѣтилъ Оршанъ.
   -- Г. де-Муи,-- сказалъ горецъ,-- король ушелъ, но велѣлъ мнѣ провести васъ въ его спальню и попросить, чтобы вы подождали его тамъ. Если ему придется опоздать, онъ позволяетъ вамъ лечь на его постель.
   Де-Муи вошелъ, не предлагая, съ своей стороны, никакихъ вопросовъ.
   Чтобы не терять даромъ времени, гугенотъ взялъ перо и чернила и, подойдя къ висѣвшей на стѣнѣ великолѣпной картѣ Франціи, щинялся отмѣчать и считать станціи отъ Парижа до По.
   Но это занятіе отняло у него не болѣе четверти часа. И, покончивъ съ нимъ, де-Муи положительно не могъ придумать, что ему дѣлать.
   Онъ раза два или три обошелъ кругомъ комнаты, протеръ себѣ глаза, зѣвнулъ, сѣлъ, потомъ всталъ и снова сѣлъ. Наконецъ, онъ рѣшилъ воспользоваться позволеніемъ Генриха, въ которомъ, въ виду фамильярныхъ отношеній, существовавшихъ въ ту эпоху между принцами и придворными, не было, въ сущности, ничего особеннаго. Итакъ, де-Муи положилъ на ночной столикъ свои пистолеты, поставилъ на него лампу и растянулся на стоявшей въ глубинѣ комнаты постели съ темнымъ балдахиномъ, положивъ около себя обнаженную шпагу. Такъ какъ въ передней сторожилъ Оршанъ, то де-Муи былъ вполнѣ увѣренъ, что никто не застигнетъ его врасплохъ, и крѣпко заснулъ. И при этомъ онъ храпѣлъ такъ громко, что могъ бы поспорить въ этомъ отношеніи съ самимъ королемъ Наваррскимъ.
   Въ это время шесть сбировъ со шпагами въ рукахъ и пистолетами за поясомъ тихо проскользнули въ коридоръ, изъ котораго маленькая дверка вела въ покои Екатерины, а большая -- къ Генриху.
   Впереди шелъ Морвель. Кромѣ обнаженной шпаги и кинжала, у него за поясомъ были засунуты его вѣрные пистолеты, прикрѣпленные серебряными аграфами.
   Дойдя до двери Генриха, Морвель остановился.
   -- Вы знаете навѣрное, что часовыхъ нѣтъ въ коридорѣ? спросилъ онъ, обратившись къ одному изъ людей, повидимому, начальнику маленькаго отряда.
   -- Да, тамъ нѣтъ ни одного.
   -- Хорошо. Теперь нужно только узнать, здѣсь ли тотъ, кого мы ищемъ.
   -- Позвольте!-- сказалъ начальникъ сбировъ, схвативъ за руку Морвеля, собиравшагося отворить дверь.-- Вѣдь здѣсь спальня короля Наваррскаго.
   -- Никто и не споритъ съ вами,-- отвѣтилъ Морвель.
   Сбиры съ удивленіемъ переглянулись, а начальникъ ихъ сдѣлалъ шагъ назадъ.
   -- И вы хотите, -- сказалъ онъ, -- арестовать кого-то въ этотъ часъ въ Луврѣ, въ комнатѣ короля Наваррскаго?
   -- А что же скажете вы, -- спросилъ Морвель, -- если я объявлю вамъ, что нужно арестовать самого короля Наваррскаго?
   -- Я скажу, что это дѣло серьезное и что безъ приказа, подписаннаго королемъ Карломъ IX...
   -- Прочитайте вотъ это,-- прервалъ его Морвель.
   И, вынувъ изъ кармана приказъ, онъ подалъ его начальнику сбировъ.
   -- Хорошо,-- сказалъ тотъ, прочитавъ его,-- въ такомъ случаѣ я не могу возразить ничего.
   -- И вы готовы исполнить приказъ?
   -- Готовъ.
   -- Хорошо, -- сказалъ Морвель.-- Такъ мы устроимся вотъ какъ: двое останутся около этой двери, двое будутъ стоять около двери спальни и двое войдутъ въ нее вмѣстѣ со мной.
   -- А дальше?-- спросилъ начальникъ сбировъ.
   -- Выслушайте меня внимательно,-- продолжалъ Морвель.-- Мы не должны допускать ни криковъ ни сопротивленія со стороны того, кого намъ приказано арестовать. За всякое противодѣйствіе этому приказу -- смерть.
   -- Ну, идемъ!-- сказалъ начальникъ сбировъ одному изъ своихъ подчиненныхъ, который долженъ былъ войти вмѣстѣ съ нимъ въ спальню Генриха.-- Приказъ ясенъ.
   -- Вполнѣ, -- подтвердилъ Морвель.
   -- Бѣдный король Наваррскій!-- сказалъ одинъ изъ сбировъ.-- Должно-быть, ему ужъ на роду написана такая судьба.
   -- Она написана и здѣсь,-- замѣтилъ Морвель, взявъ у начальника сбировъ приказъ и спрятавъ его въ грудной карманъ камзола.
   Потомъ онъ вложилъ въ замокъ данный ему Екатериной ключъ и, оставивъ около входной двери двухъ сбировъ, вошелъ съ остальными четырьмя въ переднюю.
   -- Ага!-- шепнулъ онъ, услыхавъ долетавшій сюда изъ спальни громкій храпъ.-- Мы, какъ кажется, найдемъ здѣсь того, кого ищемъ!
   Оршанъ, думая, что вошелъ король, поспѣшилъ къ нему навстрѣчу и очутился лицомъ къ лицу съ пятью вооруженными людьми.
   При видѣ Морвеля, прозваннаго "Убійцей королей", вѣрный слуга отступилъ и заслонилъ дверь спальни.
   -- Кто вы?-- спросилъ онъ.-- Что вамъ нужно?
   -- Гдѣ твой господинъ?-- сказалъ Морвель.-- Приказываю тебѣ отвѣчать именемъ короля!
   -- Мой господинъ?
   -- Да, король Наваррскій.
   -- Короля Наваррскаго нѣтъ дома,-- отвѣтилъ Оршанъ, продолжая охранять дверь,-- и потому вамъ незачѣмъ входить сюда.
   -- Это ложь!-- сказалъ Морвель.-- Дай дорогу!
   Беарнцы упрямы. Оршанъ заворчалъ, какъ собака его родныхъ горъ, и не двинулся съ мѣста.
   -- Вы не войдете, -- повторилъ онъ, -- короля Наваррскаго нѣтъ дома.
   И онъ ухватился за дверь.
   Морвель сдѣлалъ знакъ. Четыре сбира бросились на упрямца и оттащили его отъ двери, за которую онъ держался, а когда онъ хотѣлъ крикнуть, Морвель зажалъ ему ротъ рукой.
   Оршанъ вцѣпился зубами въ руку Морвеля, который съ глухимъ крикомъ отдернулъ ее и ударилъ слугу по головѣ эфесомъ своей шпаги. Оршанъ пошатнулся и упалъ, крича: "Убійцы! Убійцы! Убійцы!"
   Голосъ его замеръ, и онъ потерялъ сознаніе.
   Два сбира остановились около двери, а остальные два и Морвель вошли въ спальню.
   При свѣтѣ горѣвшей на ночномъ столикѣ лампы они увидали кровать съ опущеннымъ занавѣсомъ.
   -- А онъ, какъ кажется, уже не храпитъ, -- шепнулъ начальникъ сбировъ.
   -- Ну, сразу!-- сказалъ Морвель.
   Въ отвѣтъ на это изъ-за занавѣса раздался хриплый крикъ, похожій скорѣе на львиный ревъ, чѣмъ на человѣческій голосъ. Занавѣсъ стремительно распахнулся, и сбиры увидали сидящаго на постели человѣка въ кольчугѣ и шишакѣ, закрывавшемъ ему лобъ до самыхъ глазъ. Онъ держалъ въ рукахъ пистолеты; шпага лежала у него на колѣняхъ.
   Волосы поднялись дыбомъ на головѣ Морвеля, когда онъ узналъ де-Муи. Онъ страшно поблѣднѣлъ и отшатнулся назадъ, какъ будто увидалъ призракъ.
   Де-Муи всталъ съ постели и сдѣлалъ шагъ впередъ. Такимъ образомъ, тотъ, кому слѣдовало бы защищаться, нападалъ; тотъ же, кому нужно было нападать, отступалъ.
   -- А, злодѣй!-- глухимъ голосомъ сказалъ де-Муи.-- Ты хочешь убить меня, какъ убилъ моего отца!
   Только два сбира, вошедшіе въ спальню вмѣстѣ съ Морвелемъ, слышали эти слова. Сказавъ ихъ, де-Муи прицѣлился въ лобъ Морвеля. Тотъ опустился на колѣни въ ту минуту, какъ де-Муи спускалъ курокъ, и когда раздался выстрѣлъ стоявшій позади Морвеля, сбиръ упалъ, пораженный въ сердце. Морвель тоже выстрѣлилъ, но пуля его сплющилась о кольчугу де-Муи.
   Бросившись впередъ, гугенотъ однимъ ударомъ шпаги разсѣкъ голову другому сбиру и, обернувшись къ Морвелю, напалъ на него.
   Бой былъ ужасенъ, но продолжался не долго. Черезъ нѣсколько минутъ Морвель почувствовалъ, что холодная сталь вонзается ему въ шею. Онъ дико вскрикнулъ и упалъ навзничь, опрокинувъ лампу, которая потухла.
   Пользуясь темнотою, де-Муи, сильный и быстрый, какъ герой Гомера, бросился, наклонивъ голову, къ двери въ переднюю. Сбивъ съ ногъ одного сбира и оттолкнувъ другого, онъ промелькнулъ, какъ молнія, между двумя сбирами, охранявшими входную дверь, и выстрѣлилъ наудачу два раза въ коридоръ. Теперь онъ былъ спасенъ: у него оставался еще одинъ заряженный пистолетъ, не считая шпаги, наносившей такіе страшные удары.
   Съ минуту де-Муи колебался, не зная, бѣжать ли ему къ герцогу Алансонскому, дверь къ которому, какъ ему показалось, немножко пріотворилась, или постараться уйти изъ Лувра. Рѣшившись на послѣднее, онъ снова побѣжалъ быстрѣе, соскочилъ съ десяти ступенекъ, добрался до воротъ, сказалъ пароль и крикнулъ, убѣгая:
   -- Ступайте наверхъ, тамъ убиваютъ именемъ короля!
   Слова эти ошеломили часовыхъ, и безъ того уже встревоженныхъ доносившимися до нихъ выстрѣлами. А въ то время, какъ они стояли въ недоумѣніи, де-Муи свернулъ въ улицу де-Кокъ и исчезъ, не получивъ ни одной царапины.
   Это происходило въ ту самую минуту, когда Екатерина остановила капитана Нансэ, сказавъ:
   -- Оставайтесь здѣсь всѣ. Я пойду сама и посмотрю, что такое тамъ происходитъ.
   -- Но вашему величеству можетъ грозить опасность, -- возразилъ капитанъ.-- Мой долгъ слѣдовать за вами.
   -- Останьтесь здѣсь!-- сказала Екатерина еще болѣе повелительнымъ тономъ, чѣмъ въ первый разъ.-- Королей охраняетъ сила болѣе могущественная, чѣмъ оружіе, сдѣланное человѣческими руками.
   Капитанъ повиновался.
   Екатерина взяла лампу, всунула босыя ноги въ бархатныя туфли и вышла изъ спальни. Войдя въ коридоръ, гдѣ еще не успѣлъ разлетѣться дымъ отъ выстрѣловъ, она неслышно, какъ тѣнь, двинулась къ комнатамъ короля Наваррскаго.
   Крутомъ стояла глубокая тишина.
   Дойдя до входной двери, Екатерина переступила черезъ порогъ и увидала въ передней лежащаго безъ чувствъ Оршана.
   -- А, вотъ слуга!-- сказала она.-- Немного подальше мы, навѣрное, увидимъ и господина.
   И Екатерина вошла въ спальню.
   Тутъ она задѣла ногой за что-то лежащее на полу и, опустивъ лампу, увидала, что это сбиръ съ разсѣченной головой. Онъ былъ мертвъ.
   На разстояніи шаговъ трехъ отъ него лежалъ пораженный въ сердце начальникъ сбировъ, изъ груди котораго вырывалось предсмертное хрипѣніе.
   Наконецъ, около постели лежалъ еще человѣкъ. Кровь лилась ручьями изъ двухъ ранъ у него на шеѣ; онъ былъ блѣденъ, какъ смерть, и, вытягивая свои скорченныя руки, тщетно старался приподняться.
   Это былъ Морвель.
   Дрожь пробѣжала по тѣлу Екатерины. Она увидала, что кровать пуста и, оглядѣвшись кругомъ, напрасно искала между тремя людьми, лежавшими въ лужахъ крови, того, кого надѣялась найти.
   Морвель узналъ Екатерину. Глаза его широко раскрылись, и онъ сдѣлалъ полный отчаянія жестъ.
   -- Ну, что же?-- вполголоса спросила Екатерина.-- Гдѣ онъ? Что съ нимъ сталось? Несчастный! Неужели вы Дали ему спастись?
   Морвель старался сказать что-то, но изъ его груди вырывались только хриплые, безсвязные звуки; красноватая пѣна показалась у него на губахъ и онъ покачалъ головою въ знакъ юго, что не можетъ говорить.
   -- Да говори же!-- воскликнула Екатерина.-- Скажи хоть одно только слово!
   Морвель показалъ на свою рану. Изъ груди его снова вырвалось нѣсколько безсвязныхъ звуковъ; онъ сдѣлалъ еще одно усиліе и, захрипѣвъ, потерялъ сознаніе.
   Екатерина оглядѣлась по сторонамъ: ее окружали только трупы и умирающіе; лужи крови стояли на полу и гробовая тишина окутывала эту сцену.
   Королева снова попробовала заговорить съ Морвелемъ, но на этотъ разъ онъ даже не пошевелился и лежалъ неподвижно. Изъ грудного кармана его камзола высовывалась какая-то бумага; это былъ подписанный королемъ приказъ объ арестѣ. Екатерина схватила его и спрятала къ себѣ на грудь.
   Въ эту минуту сзади нея скрипнулъ паркетъ. Она обернулась и увидала стоявшаго около двери герцога Алансонскаго. Не выдержавъ, онъ пришелъ сюда и не могъ оторвать глазъ отъ зрѣлища, которое представилось ему.
   -- Ты здѣсь?-- сказала Екатерина.
   -- Да, ваше величество, -- отвѣтилъ герцогъ.-- Господи, что же такое здѣсь происходитъ?
   -- Иди къ себѣ, Франсуа, ты скоро узнаешь все.
   Герцогъ Алансонскій зналъ гораздо больше, чѣмъ предполагала Екатерина. Онъ сталъ прислушиваться, какъ только раздались шаги сбировъ въ коридорѣ. Увидавъ, что эти люди во*или къ королю Наваррскому и сопоставивъ это со словами Екатерины, онъ понялъ, что должно произойти, и радовался, что рука сильнѣе его собственной поразитъ его опаснаго друга.
   Вскорѣ раздались выстрѣлы. Франсуа услыхалъ, какъ кто-то пробѣжалъ по коридору, а затѣмъ дверь на лѣстницу распахнулась, коридоръ освѣтился и онъ увидалъ хорошо знакомый ему вишневый плащъ
   -- Де-Муи!-- воскликнулъ герцогъ.-- Де-Муи у короля Наваррскаго! Нѣтъ, это невозможно! Должно-быть, это ла-Моль.
   Тревога охватила его. Онъ вспомнилъ, что сама Маргарита поручила его покровительству этого молодого человѣка, и рѣшилъ удостовѣриться, дѣйствительно ли онъ пробѣжалъ по корридору.
   Франсуа торопливо поднялся по лѣстницѣ и вошелъ въ комнату двухъ пріятелей. Она была пуста, но въ углу висѣлъ вишневый плащъ ла-Моля. Теперь герцогъ уже не сомнѣвался: человѣкъ, котораго онъ видѣлъ мелькомъ, былъ не ла-Моль, а де-Муи.
   Опасаясь, что гугенота схватятъ и онъ выдастъ тайну заговора, герцогъ, поблѣднѣвъ отъ ужаса, бросился къ воротамъ Лувра. Тамъ онъ узналъ, что человѣкъ въ вишневомъ плащѣ остался цѣлъ и невредимъ. Онъ только что пробѣжалъ здѣсь, крикнувъ, что въ Луврѣ убиваютъ именемъ короля.
   -- Онъ ошибся, -- пробормоталъ герцогъ Алансонскій.-- Именемъ не короля, а королевы-матери.
   Успокоившись относительно де-Муи, Франсуа пошелъ въ спальню короля Наваррскаго и увидѣлъ Екатерину, которая, какъ гіена, бродила среди мертвыхъ тѣлъ.
   Исполняя приказаніе матери, онъ вернулся къ себѣ, прикинувшись спокойнымъ, несмотря на то, что тревожныя мысли волновали его.
   Екатерина, въ отчаяніи отъ этой новой неудачи, позвала капитана Нансэ и распорядилась, чтобы вынесли трупы, а раненаго Морвеля отнесли домой, и не велѣла будить короля.
   -- Онъ опять-таки спасся!-- пробормотала она, идя къ себѣ съ низко опущенной головой.-- Десница Божія охраняетъ этого человѣка. Онъ будетъ царствовать! Онъ будетъ царствовать!
   Отворяя дверь своей спальни, Екатерина провела рукой по лбу и постаралась улыбнуться.
   -- Что такое случилось, ваше величество?-- спросили всѣ придворные, кромѣ баронессы де-Совъ, которая отъ волненія не могла произнести ни слова.
   -- Пустяки,-- отвѣтила Екатерина.-- Простая ссора и больше ничего.
   -- О!-- воскликнула вдругъ баронесса де-Совъ, показывая на то мѣсто, гдѣ прошла королева.-- Ваше величество говоритъ, что это пустяки, а между тѣмъ каждый шагъ вашъ оставляетъ кровавый слѣдъ на коврѣ!
   

IV.
Ночь королей.

   Карлъ шелъ рядомъ съ Генрихомъ, опираясь на его руку, за ними слѣдовали четверо придворныхъ, впереди шли двое слугъ съ факелами.
   -- Уходя изъ Лувра, -- сказалъ король, -- я испытываю такое же пріятное чувство, какъ въ то время, когда вхожу въ прекрасный лѣсъ. Я дышу вольнѣе, я живу, я свободенъ!
   Генрихъ улыбнулся.
   -- Въ такомъ случаѣ вашему величеству было бы хорошо въ горахъ Беарна!-- сказалъ онъ.
   -- Да, и я понимаю, почему тебѣ такъ хочется вернуться туда, -- сказалъ король.-- Если это желаніе будетъ ужъ очень сильно и ты не выдержишь,-- смѣясь, прибавилъ онъ,-- то совѣтую тебѣ принять всѣ предосторожности: моя мать Екатерина такъ горячо любить тебя, что ни въ какомъ случаѣ не захочетъ разстаться съ тобой.
   -- Что будетъ дѣлать ваше величество сегодня вечеромъ?-- спросилъ Генрихъ, спѣша перемѣнить опасный разговоръ.
   -- Я хочу кое съ кѣмъ познакомить тебя, Генрихъ. Ты скажешь свое мнѣніе.
   -- Я къ услугамъ вашего величества.
   -- Направо, направо! Мы идемъ въ улицу де-Барръ.
   Короли прошли въ сопровожденіи своей свиты по улицѣ Саваннери и увидали, какъ изъ потайной двери отеля Кондэ вышли двое мужчинъ, закутанныхъ въ плащи. Одинъ изъ нихъ неслышно затворилъ за собой дверь.
   -- Ого!-- сказалъ король Генриху, который, по своему обыкновенію, смотрѣлъ, но молчалъ.-- На это нужно обратить вниманіе.
   -- Почему же государь?
   -- Я сказалъ это не на твой счетъ, Генрихъ, -- съ улыбкой отвѣтилъ король.-- Ты увѣренъ въ своей женѣ. Ну, а твой кузенъ Кондэ не совсѣмъ увѣренъ въ своей, а если увѣренъ, то очень глупо дѣлаетъ, чортъ побери!
   -- Но почему же вы знаете, ваше величество, что эти господа были у жены Кондэ?..
   -- Предчувствіе говоритъ мнѣ это и предосторожности, которыя они принимаютъ. Увидавъ насъ, они прислонились къ двери и не трогаются съ мѣста. Кромѣ того, покрой плаща одного изъ нихъ, того, который пониже ростомъ... Чортъ возьми! Это было бы очень странно!
   -- Что?
   -- Такъ, ничего. Мнѣ пришла въ голову одна мысль... Идемъ!
   И онъ направился прямо къ двумъ незнакомцамъ, которые, замѣтивъ это, пошли въ противоположную сторону.
   -- Эй, господа!-- крикнулъ король.-- Остановитесь!
   -- Намъ, что ли, говорятъ это?-- спросилъ одинъ изъ нихъ.
   Король и Генрихъ вздрогнули, услыхавъ его голосъ
   -- Узнаешь ты этотъ голосъ, Генрихъ?-- спросилъ король
   -- Государь, -- отвѣтилъ беарнецъ, -- если бы вашъ братъ, герцогъ Анжуйскій, не былъ въ настоящую минуту у Ла-Рошели, я поклялся бы, что это говорилъ онъ.
   -- Ну, значитъ, онъ не тамъ, -- сказалъ Карлъ, -- вотъ и все.
   -- А кто же это съ нимъ?
   -- Развѣ ты не узнаешь его спутника?
   -- Нѣтъ, государь.
   -- А между тѣмъ онъ такого роста, что его не трудно узнать. Ты сейчасъ увидишь его... Эй, остановитесь же, господа!-- снова крикнулъ король.-- Не слышите вы что ли чортъ возьми!
   -- Развѣ вы караульные, что останавливаете насъ?-- спросилъ тотъ, который былъ выше ростомъ, высвобождая руку изъ складокъ плаща.
   -- Считайте насъ хоть за караульныхъ, -- отвѣтилъ король,-- но остановитесь, когда вамъ приказываютъ.
   -- Ты сейчасъ увидишь изверженіе вулкана, -- шепнулъ онъ на ухо Генриху.
   -- Васъ восемь человѣкъ, -- воскликнулъ высокій незнакомецъ, протянувъ руку и открывъ лицо, -- но если бы васъ было хоть сто, я все равно сказалъ бы вамъ: "Прочь съ дороги!"
   -- Это герцогъ Гизъ!-- прошепталъ Генрихъ.
   -- А, нашъ кузенъ Лотарингскій!-- сказалъ король.-- Наконецъ-то вы показались!
   -- Король!-- воскликнулъ герцогъ.
   Что касается до его спутника, то онъ старался еще плотнѣе завернуться въ плащъ и стоялъ неподвижно, обнаживъ голову изъ уваженія къ королю.
   -- Государь, -- сказалъ герцогъ Гизъ, -- я навѣщалъ мою невѣстку, г-жу Кондэ.
   -- Такъ... И вы взяли съ собой одного изъ вашихъ придворныхъ? Ког .
   -- Застану я тебя вечеромъ здѣсь?
   -- Какъ тебѣ сказать?..
   -- Да не-уже-ли ты не знаешь, что будешь дѣлать черезъ два часа?
   -- Знаю, а можетъ-быть, меня заставятъ дѣлать другое.
   -- Кто? герцогиня?
   -- Нѣтъ, д'Алансонъ.
   -- Дѣйствительно, съ нѣкотораго времени, я замѣчаю, онъ преслѣдуетъ тебя своею дружбою.
   -- Да.
   -- Значитъ, ты пойдешь далеко.
   -- Конечно! младшій принцъ! далеко выведетъ!
   -- Ну, ему такъ хочется сдѣлаться старшимъ, что Господь-Богъ сотворитъ, можетъ-быть, для него чудо. Такъ ты не знаешь, гдѣ будешь вечеромъ?
   -- Не знаю.
   -- Убирайся же къ чорту! Прощай.
   -- Этотъ ла-Моль ужасный человѣкъ! сказалъ Коконна.-- Вѣчно говори ему, гдѣ будешь! А какъ знать? Что-то хочется спать.
   И онъ опять легъ.
   Ла-Моль поспѣшилъ къ комнатѣ королевы.
   Въ корридорѣ онъ встрѣтилъ д'Алансона.
   -- А! это вы, ла-Моль? сказалъ онъ.
   -- Я, ваше высочество, отвѣчалъ ла-Моль, почтительно кланяясь.
   -- Вы идете изъ Лувра?
   -- Нѣтъ, ваше высочество. Я иду къ ея величеству королевѣ наваррской.
   -- А когда вы отъ нея воротитесь?
   -- Ваше высочество имѣете что-нибудь приказать мнѣ?
   -- Теперь нѣтъ, но мнѣ надо поговорить съ вами ввечеру.
   -- Въ которомъ часу?
   -- Отъ девяти до десяти.
   -- Я буду имѣть честь явиться къ вашему высочеству.
   -- Я жду васъ.
   Ла-Моль поклонился и пошелъ дальше.
   -- Этотъ герцогъ, подумалъ онъ: -- бываетъ иногда блѣднѣе мертвеца... странно!
   Онъ постучался къ королевѣ. Гильйонна, казалось, ждала его, и тотчасъ же проводила къ Маргеритѣ.
   Королева была занята утомительною работою: передъ него лежалъ испачканный листъ бумаги и томъ Изократа. Она сдѣлала ла-Молю знакъ, что хочетъ окончить параграфъ; потомъ, дописавъ, бросила перо и пригласила его сѣсть возлѣ себя.
   Ла-Моль никогда еще не былъ такъ хорошъ, такъ веселъ.
   -- Рѣчь Изократа! сказалъ онъ, взглянувъ на книгу.-- Зачѣмъ это вамъ? А! вы пишете что-то по-латинѣ: Ad Sarmatiae legatos reginae Margaritae concio.
   -- Такъ вы произнесете къ этимъ варварамъ латинскую рѣчь?
   -- Нечего дѣлать, если они не говорятъ по-французски.
   -- Да, какъ же вы готовите отвѣтъ, не зная еще, что они вамъ скажутъ?
   -- Другая увѣрила бы васъ, что она говоритъ безъ приготовленія; я васъ не хочу обманывать: мнѣ сообщили уже ихъ рѣчь, и я готовлю отвѣтъ.
   -- Значитъ, они скоро пріѣдутъ?
   -- Они уже пріѣхали сегодня утромъ.
   -- Никто, однако, этого не знаетъ.
   -- Они incognito. Торжественный въѣздъ назначенъ, кажется, послѣ-завтра. Впрочемъ, вы увидите, прибавила она не безъ педантизма:-- моя рѣчь сложена по-цицероновски. Но оставимъ эти мелочи. Поговоримъ лучше о томъ, что съ вами случилось.
   -- Со мной?
   -- Да.
   -- Что же со мною случилось?
   -- Полноте! какъ ни храбритесь, а вы все-таки немножко-блѣдны.
   -- Да, я переспалъ, виноватъ.
   -- Ну, я все знаю.
   -- Такъ сообщите, пожалуйста, и мнѣ; я ничего не знаю.
   -- Отвѣчайте прямо. Что спрашивала у васъ матушка?
   -- У меня? Развѣ она хотѣла со мною говорить?
   -- Какъ? Развѣ вы ея не видѣли?
   -- Нѣтъ.
   -- А короля Карла?
   -- Нѣтъ.
   -- А короля наваррскаго?
   -- Нѣтъ.
   -- Но д'Алансона? Его вы видѣли?
   -- Да, сейчасъ встрѣтилъ въ корридорѣ.
   -- Что онъ вамъ говорилъ?
   -- Что имѣетъ кое-что приказать мнѣ часу въ десятомъ.
   -- И больше ничего?
   -- Ничего.
   -- Странно!
   -- Что жь тутъ страннаго, скажите?
   -- Что вы ничего не знаете.
   -- Развѣ что-нибудь случилось?
   -- Несчастный! Вы цѣлый день висѣли надъ пропастью!
   -- Я?
   -- Да, вы.
   -- Какъ такъ?
   -- Слушайте. Сегодня ночью хотѣли арестовать короля наваррскаго, и застали въ его комнатѣ де-Муи. Онъ убилъ троихъ и убѣжалъ; замѣтили только его вишневый плащъ.
   -- Ну?
   -- Этотъ плащъ обманулъ уже разъ меня: теперь онъ обманулъ другихъ. Васъ подозрѣваютъ, васъ даже обвинили въ этомъ тройномъ убійствѣ. Поутру хотѣли арестовать васъ, судить... кто знаетъ! можетъ-быть и осудить. Вы не захотѣли бы объявить, ради своего счастія, гдѣ вы были? Не такъ ли?
   -- Объявить, гдѣ я былъ? Выдать васъ? Нѣтъ! Вы правы: я весело умру, чтобъ избавить васъ отъ слезъ.
   -- Увы! А я очень бы плакала!
   -- Какъ же утихла эта буря?
   -- Отгадайте.
   -- Не знаю.
   -- Было только одно средство доказать, что не вы были въ комнатѣ Генриха.
   -- Какое?
   -- Сказать, гдѣ вы были.
   -- Ну?
   -- Я сказала.
   -- Кому?
   -- Матушкѣ.
   -- И она...
   -- И она знаетъ, что я люблю васъ.
   -- О! сдѣлавъ для меня такъ много, вы можете требовать отъ меня всего. Вашъ поступокъ, Маргерита, великъ и прекрасенъ! жизнь моя принадлежитъ вамъ!
   -- Надѣюсь; потому-что я вырвала ее у тѣхъ, которые хотѣли отнять ее у меня. Теперь вы спасены.
   -- И вами, обожаемая королева! воскликнулъ ла-Моль.
   Громкій шумъ заставилъ ихъ вздрогнуть. Ла-Моль въ ужасѣ отступилъ назадъ; Маргерита съ крикомъ устремила глаза на разбитое окно.
   Камень, величиною въ яйцо, влетѣлъ въ это окно и катился еще но полу.
   Ла-Моль тоже увидѣлъ разбитое стекло и догадался о причинѣ шума.
   -- Что за дерзость! воскликнулъ онъ, бросаясь къ окну.
   -- Постойте, сказала Маргерита: -- къ камню, кажется, что-то привязано.
   -- Въ-самомъ-дѣлѣ, какъ-будто бумажка.
   Маргерита бросилась къ камню и сняла съ него тонкую полоску бумаги, опоясывавшую его посерединѣ.
   Бумажка была привязана ниткой, конецъ которой выходилъ въ разбитое окно.
   Маргерита развернула бумажку и прочла.
   -- Несчастный! воскликнула она.
   Она подала записку ла-Молю, блѣдному и неподвижному, какъ статуя ужаса.
   Ла-Моль, съ сердцемъ, сжатымъ болѣзненнымъ предчувствіемъ, прочелъ:
   "Ла-Моля ждутъ съ длинными шпагами въ корридорѣ, ведущемъ къ д'Алансону. Можетъ-быть, онъ сочтетъ за лучшее спастись въ это окно и присоединиться къ де-Муи въ Найтѣ..."
   -- Ихъ шпаги не длиннѣе моей, сказалъ ла-Моль.
   -- Да, только ихъ десять противъ одной.
   -- Какой же другъ бросилъ намъ записку?
   Маргерита взяла записку изъ рукъ молодаго человѣка и жадно на нее взглянула.
   -- Почеркъ короля наваррскаго! сказала она.-- Если онъ предостерегаетъ, значитъ, опасность дѣйствительна. Бѣгите, ла-Моль, бѣгите! Я васъ прошу объ этомъ.
   -- Но какъ бѣжать?
   -- Въ окно; тугъ сказано: "въ окно".
   -- Прикажите,-- и я спрыгну, хотя бы разбился въ дребезги.
   -- Постойте, постойте. На ниткѣ виситъ, кажется, какая-то тяжесть.
   -- Посмотримъ.
   Они притянули предметъ, висѣвшій на ниткѣ, и съ невыразимою радостью увидѣли лѣстницу, сплетенную изъ волосъ и шелка.
   -- Вы спасены! сказала Маргерита.
   -- Небо сотворило чудо!
   -- Нѣтъ; просто, вамъ помогъ король наваррскій.
   -- А если это ловушка? Если эта лѣстница порвется подъ моими ногами? Вы признались сегодня въ любви ко мнѣ...
   Маргерита, на лицо которой радость вызвала всегдашній румянецъ, опять страшно поблѣднѣла.
   -- Вы правы. Это дѣло возможное, сказала она, и бросилась къ двери.
   -- Что вы хотите дѣлать? спросилъ ла-Моль.
   -- Увѣриться лично, дѣйствительно ли васъ ждутъ въ корридоръ.
   -- Нѣтъ, ни за что! Гнѣвъ ихъ можетъ обратиться на васъ.
   -- А что они сдѣлаютъ французской принцессѣ и королевѣ? Я дважды неприкосновенна.
   Маргерита произнесла эти слова съ чувствомъ достоинства, и ла-Моль ясно понялъ, что ей нечего опасаться и что онъ долженъ позволить ей дѣйствовать, какъ она хочетъ.
   Маргерита поручила ла-Моля надзору Гильйонны, предоставивъ ему, смотря по обстоятельствамъ, бѣжать или ожидать ея возвращенія. Она вышла въ корридоръ, который велъ въ библіотеку и разныя пріемныя залы, а въ самомъ концѣ примыкалъ къ отдѣленію короля, королевы-матери и потаенной лѣстницѣ, ведшей къ д'Алансону и Геприху. Хотя было еще не позже девяти, всѣ лампы были погашены, и, исключая слабаго свѣта, выходившаго изъ-за поворота, въ корридорѣ царствовала совершенная темнота. Маргерита шла впередъ твердыми шагами; прошедъ около трети корридора, она услышала, что кто-то тихонько перешептывается. Но говоръ прекратился въ ту же минуту, какъ-будто въ-слѣдствіе чьего-то повелѣнія, и воцарилась прежняя тишина и мракъ. Слабый свѣтъ сдѣлался еще слабѣе.
   Маргерита продолжала идти прямо на встрѣчу опасности, если эта опасность дѣйствительно существовала. Она была, по-видимому, спокойна, хотя скорченные пальцы и доказывали ея нервное раздраженіе. Мрачная тишина все увеличивалась; тѣнь, какъ-будто отъ руки, заслоняла дрожащій, отдаленный свѣтъ.
   Вдругъ, когда она дошла до поворота, кто-то сдѣлалъ шагъ впередъ, раскрылъ ручной фонарь и сказалъ: вотъ онъ!
   Маргерита стояла лицомъ-къ-лицу противъ брата Карла. За нимъ стоялъ герцогъ д'Алансонъ, съ шелковымъ снуркомъ въ рукѣ. Поодаль виднѣлись тѣни двухъ другихъ человѣкъ; свѣтъ отражался только отъ обнаженныхъ шпагъ въ ихъ рукахъ.
   Маргерита окинула взоромъ всю картину. Она сдѣлала надъ собою страшное усиліе, и отвѣчала Карлу улыбаясь:
   -- Вы хотѣли сказать: вотъ она!
   Карлъ отступилъ на шагъ. Прочіе оставались неподвижны.
   -- Это ты, Марго, сказалъ онъ: -- куда ты идешь въ такое время?
   -- Да развѣ такъ поздно? спросила она.
   -- Я спрашиваю тебя, куда ты идешь?
   -- За рѣчами Цицерона; кажется, я оставила ихъ у матушки.
   -- И безъ свѣчи?
   -- Я думала, что корридоръ освѣщенъ.
   -- Ты изъ своей комнаты?
   -- Да.
   -- Чѣмъ же ты занята сегодня ввечеру?
   -- Я приготовляю рѣчь къ польскимъ посланникамъ. Вѣдь завтра назначено представить въ совѣтѣ всѣ рѣчи вашему величеству.
   -- А не помогаетъ ли тебѣ кто-нибудь?
   Маргерита собрала всѣ свои силы.
   -- Да, отвѣчала она:-- ла-Моль; онъ очень-ученъ.
   -- Такъ ученъ, сказалъ д'Алансонъ:-- что я просилъ его, когда онъ кончитъ занятія съ вами, прійдти ко мнѣ и помочь мнѣ.
   -- И вы ждали его? спросила Маргерита самымъ естественнымъ тономъ.
   -- Да, отвѣчалъ герцогъ съ нетерпѣніемъ.
   -- Такъ я вамъ пришлю его; мы кончили.
   -- А книга-то? сказалъ Карлъ.
   -- Я пошлю за нею Гильйонну.
   Братья обмѣнялись знакомъ.
   -- Ступай, сказалъ Карлъ: -- а мы, господа, пойдемте дальше.
   -- Вы ищете чего нибудь? спросила Маргерита.
   -- Краснаго человѣка, отвѣчалъ Карлъ.-- Вы не знаете, что какой-то красный человѣкъ посѣщаетъ Лувръ? Вотъ, д'Алансонъ утверждаетъ, что видѣлъ его, и мы его отъискиваемъ.
   -- Желаю вамъ успѣха, сказала Маргерита.
   Она ушла, и уходя оглянулась еще разъ. На стѣнѣ отражались четыре человѣческія тѣни, одна возлѣ другой, какъ-будто совѣщаясь.
   Въ одну секунду она очутилась у своихъ дверей.
   -- Отвори, Гильйонна, отвори!
   Гильйонна отворила.
   Маргерита бросилась въ комнату. Ла-Моль ждалъ ее спокойно, но со шпагою въ рукахъ.
   -- Бѣгите! сказала она.-- Бѣгите, не теряя ни минуты! Они ждутъ васъ въ корридорѣ, чтобъ убить.
   -- Вы приказываете? спросилъ ла-Моль.
   -- Да. Мы должны разстаться, чтобъ опять когда-нибудь увидѣться.
   Во время отсутствія Маргериты, ла-Моль прикрѣпилъ лѣстницу къ рѣшеткѣ окна; онъ вскочилъ на окно, и не начиная еще спускаться, нѣжно поцаловалъ руку королевы.
   -- Если эта лѣстница не что иное, какъ ловушка, если я умру за васъ, Маргерита, вспомните о своемъ обѣщаніи!
   -- Это не обѣщаніе, это обѣтъ, ла-Моль! Не бойтесь ничего. Прощайте.
   Ла-Моль не слѣзъ, а соскользнулъ внизъ по лѣстницѣ.
   Въ то же время постучались у дверей.
   Маргерита проводила ла-Моля взоромъ по опасной дорогѣ и оглянулась назадъ только тогда, когда увѣрилась, что онъ благополучно сталъ на землю.
   -- Ваше величество! сказала Гильйонна.
   -- Что тамъ?
   -- Король стучится.
   -- Отвори.
   Гильйонна повиновалась.
   Всѣ четверо явились на порогѣ.
   Карлъ вошелъ.
   Маргерита поспѣшила ему на встрѣчу съ улыбкою.
   Король быстро оглянулся во всѣ стороны.
   -- Чего вы ищете? спросила она.
   -- Я... ищу... я ищу -- corboeuf! Я ищу ла-Моля!
   -- Ла-Моля?
   -- Да; гдѣ онъ?
   Маргерита взяла брата за руку и подвела къ окну.
   Два человѣка верхомъ вскачь удалялись со двора; одинъ изъ нихъ снялъ свой шарфъ и въ знакъ прощанія махалъ въ полумракѣ бѣлою тканью. Это были ла-Моль и Ортонъ.
   Маргерита указала на нихъ Карлу.
   -- Что это значитъ? спросилъ король.
   -- Это значитъ, отвѣчала Маргерита: -- что г. д'Алансонъ можетъ спрятать свой снурокъ въ карманъ, а д'Анжу и Гизъ вложить шпаги въ ножны, потому-что имъ не дождаться ла-Моля въ корридорѣ.
   

XI.
Атриды.

   Возвратившись въ Парижъ, герцогъ д'Анжу еще не видѣлся на свободѣ съ Катериною.
   Онъ былъ ея любимымъ сыномъ, и это свиданіе было для него не пустою обязанностью этикета, не тягостнымъ церемоніаломъ, но сладкимъ исполненіемъ сыновняго долга. Если онъ и не любилъ своей матери, то по-крайней-мѣрѣ былъ совершенно увѣренъ въ ея къ нему любви.
   Катерина дѣйствительно предпочитала его прочимъ сыновьямъ своимъ за храбрость.
   Катерина одна знала о возвращеніи д'Анжу въ Парижъ. Карлъ случайно встрѣтилъ его близь отели Конде, когда тотъ выходилъ изъ дома. Карлъ ожидалъ его только на другой день; д'Анжу надѣялся скрыть отъ него цѣль, съ которою пріѣхалъ днемъ раньше, именно: свиданіе съ Маріею клевскою, принцессою де-Конде, и совѣщаніе съ польскими послами.
   Объ этомъ-то послѣднемъ дѣлѣ, д'Анжу надо было поговорить съ матерью.
   Когда герцогъ д'Анжу, давно-ожидаемый, вошелъ къ матери, Катерина, всегда холодная и безстрастная, Катерина, со времени отъѣзда любимаго сына страстно обнимавшая одного Колиньи наканунѣ его смерти, встрѣтила сына съ отверстыми объятіями и прижала его къ груди съ жаромъ, какого трудно было ожидать отъ ея изсохшаго сердца.
   Потомъ она отошла отъ него, посмотрѣла еще разъ и опять бросилась обнимать.
   -- Небо позволило мнѣ безъ свидѣтелей обнять мать мою, сказалъ герцогъ:-- утѣшьте же несчастнѣйшаго человѣка въ мірѣ.
   -- Что съ тобою? спросила Катерина.
   -- Дѣла вамъ извѣстныя. Я люблю, я любимъ; но самая эта любовь, которая составила бы счастіе другаго, составляетъ все мое горе.
   -- Объяснись.
   -- Эти посланники... отъѣздъ мой...
   -- Да, они пріѣхали, и ты скоро долженъ будешь отправиться.
   -- Спѣшить не для чего, но братъ этого захочетъ. Онъ ненавидитъ меня. Я затемняю его, онъ хочетъ отъ меня избавиться.
   Катерина улыбнулась.
   -- Доставляя тебѣ престолъ, несчастный вѣнценосецъ!
   -- Что за дѣло, матушка! Мнѣ не хочется уѣхать. Мнѣ, французскому принцу, воспитанному въ странѣ самой образованной, вблизи лучшей изъ матерей, любимому прекраснѣйшею изъ женщинъ, ѣхать въ снѣга, на конецъ свѣта, умирать медленною смертью среди этихъ дикарей, напивающихся съ утра и цѣнящихъ достоинство короля своего, какъ достоинство бочки, по тому что въ немъ содержится! Нѣтъ! я не хочу ѣхать... я умру!
   -- И это настоящая причина? Говори откровенно.
   Генрихъ потупилъ взоры, какъ-будто не смѣлъ даже матери своей признаться въ томъ, что происходило въ душѣ его.
   -- Нѣтъ ли другой причины, спросила Катерина: -- не столько романической, по болѣе-основательной... болѣе-политической?
   -- Не я виноватъ, если эта мысль закралась въ мою душу и держится въ ней крѣпче, нежели слѣдовало бы; не вы ли сами говорили мнѣ, что гороскопъ, составленный при рожденіи Карла, предсказываетъ ему раннюю смерть?
   -- Да; но гороскопъ можетъ и лгать. Я сама готова теперь повѣрить, что всѣ эти гороскопы вздоръ.
   -- Однакоже, вѣдь его гороскопъ предсказывалъ это?
   -- Въ его гороскопѣ упомянуто о четверти вѣка; но не сказано: жизни или царствованія.
   -- Сдѣлайте же такъ, чтобъ я остался. Брату почти двадцать-четыре года; черезъ годъ вопросъ будетъ рѣшенъ.
   Катерина сильно задумалась.
   -- Да, сказала она: -- это было бы лучше, еслибъ было возможно.
   -- Подумайте, что за несчастіе, если я промѣняю французскую корону на польскую. Терзаться тамъ мыслью, что я могъ бы царствовать въ Луврѣ, среди образованнаго, изящнаго двора, близь лучшей въ мірѣ матери, совѣты которой избавили бы меня отъ половины трудовъ и заботъ, и которая, привыкши раздѣлять бремя правленія съ отцомъ моимъ, конечно, не отказалась бы раздѣлить его и со мною. О! я былъ бы великимъ монархомъ!
   -- Полно! полно! сказала Катерина, для которой эта будущность была также сладчайшею надеждою.-- Не отчаявайся. Не думалъ ли ты о средствахъ устроить это дѣло?
   -- Конечно, думалъ, и именно потому-то пріѣхалъ днями двумя или тремя раньше; братъ думаетъ, что я поспѣшилъ для принцессы Конде. Я видѣлся съ Ласко, главнѣйшимъ изъ посланниковъ, познакомился съ нимъ и при первомъ свиданіи постарался сдѣлать все, что только можетъ пробудить въ нихъ ненависть ко мнѣ. Кажется, я успѣлъ.
   -- Это дурно. Интересъ Франціи долженъ стоять выше личныхъ разсчетовъ.
   -- Но развѣ интересы Франціи требуютъ, чтобъ въ случаѣ несчастія съ братомъ Карломъ взошелъ на престолъ герцогъ д'Алансонъ или король наваррскій?
   -- Король наваррскій? Нѣтъ, никогда! проговорила Катерина съ тревожнымъ безпокойствомъ.
   -- Да и братъ д'Алансонъ не лучше и любитъ васъ не больше Генриха.
   -- Что же сказалъ Ласко?
   -- Ласко самъ задумался, когда я началъ требовать, чтобъ онъ скорѣе просилъ аудіенціи. О, еслибъ онъ могъ написать въ Польшу, чтобъ тамъ уничтожили это избраніе!
   -- Невозможно! Опредѣленіе народнаго собранія свято.
   -- Да нельзя ли дать имъ, наконецъ, вмѣсто меня, брата?
   -- Это если не невозможно, по-крайней-мѣрѣ трудно.
   -- Все равно! Попробуйте, поговорите съ коралемъ; сложите все на любовь мою къ Конде; скажите, что я влюбленъ до безумія, что я просто сумасшествую. Кстати же, онъ встрѣтилъ меня съ Гизомъ при выходѣ изъ отели Конде; Гизъ славно помогаетъ мнѣ въ этомъ случаѣ.
   -- Да, для образованія лиги. Ты этого не видишь, а я вижу.
   -- Вижу очень-хорошо, и все-таки пользуюсь имъ. Чего же лучше, если человѣкъ служитъ намъ, служа себѣ?
   -- А что говорилъ король, встрѣтившись съ вами?
   -- Онъ, кажется, повѣрилъ моимъ словамъ, -- то-есть, что любовь привлекла меня въ Парижъ.
   -- И онъ не спрашивалъ, какъ ты провелъ остатокъ ночи?
   -- Спрашивалъ. Я ужиналъ у Нантулье и ужасно нашумѣлъ, чтобъ всѣ объ этомъ заговорили, и чтобъ король не сомнѣвался, что я дѣйствительно былъ тамъ.
   -- Такъ онъ не знаетъ, что ты видѣлся съ Ласко?
   -- Рѣшительно не знаетъ.
   -- Тѣмъ лучше. Я поговорю ему за тебя; но ты знаешь, на его грубую натуру ничье вліяніе не можетъ подѣйствовать сильно.
   -- Какое счастье, еслибъ я остался! Я полюбилъ бы васъ еще больше, если возможно.
   -- Если ты останешься, тебя опять ушлютъ на войну.
   -- Лишь бы не оставлять Франціи.
   -- Тебя убьютъ.
   -- Нѣтъ! отъ ранъ не умираютъ... умираютъ отъ скорби, отъ скуки. Но Карлъ не позволитъ мнѣ остаться, онъ ненавидитъ меня.
   -- Онъ завидуетъ тебѣ. Кто жь тебѣ велитъ быть храбрымъ и счастливымъ? Зачѣмъ, двадцати лѣтъ отъ роду, ты выигрываешь сраженія, какъ Цезарь и Александръ? Не открывайся, однакоже, никому; притворись покорнымъ и ухаживай за Карломъ. Сегодня будетъ совѣтъ для разсматриванія рѣчей, предназначенныхъ для церемоніи; разъигрывай польскаго короля, а остальное мое дѣло. Кстати, что ваша вчерашняя экспедиція?
   -- Не удалась. Его предувѣдомили, и онъ вылетѣлъ въ окно.
   -- Узнаю же я когда-нибудь, что за злой духъ уничтожаетъ всѣ мои планы... теперь я только подозрѣваю,-- и горе ему!
   -- Итакъ? спросилъ герцогъ.
   -- Предоставь это дѣло мнѣ.
   Она нѣжно поцаловала его въ глаза и проводила изъ своего кабинета.
   Вскорѣ за тѣмъ принцы посѣтили Катерину. Карлъ былъ очень въ-духѣ: смѣлость сестры восхитила, а не разсердила его. Онъ не былъ собственно золъ на ла-Моля, и ждалъ его въ корридорѣ не безъ удовольствія потому только, что это походило нѣсколько на охоту.
   Д'Алансонъ, напротивъ, былъ разстроенъ. Нерасположеніе его къ ла-Молю превратилось въ ненависть съ той минуты, когда онъ узналъ, что сестра любитъ его.
   Маргерита была нѣсколько задумчива. Ей было о чемъ вспоминать и за чѣмъ наблюдать.
   Польскіе послы прислали рѣчи, которыя намѣревались произнести.
   Маргерита, которой вовсе не говорили о вчерашней сценѣ, какъ-будто она никогда не происходила, прочла свой отвѣтъ, и, кромѣ Карла, всѣ представили также свои отвѣты. Карлъ предоставилъ Маргеритѣ отвѣчать, что она хочетъ. На-счетъ выраженій въ рѣчи д'Алансона былъ онъ очень-разборчивъ, и еще злѣе напалъ на рѣчь д'Анжу; тутъ онъ, кажется, рѣшился всё перемарать и передѣлать.
   Это засѣданіе раздражило умы, хотя и не произвело еще никакой вспышки. Генрихъ д'Анжу долженъ былъ почти за-ново передѣлать всю свою рѣчь, и вышелъ, чтобъ немедленно этимъ заняться. Маргерита, неполучавшая отъ Генриха никакихъ извѣстій послѣ записки, влетѣвшей въ окно, пошла домой, въ надеждѣ, что онъ зайдетъ съ нею повидаться. Д'Алансонъ примѣтилъ какое-то замѣшательство во взорѣ д'Анжу, замѣтилъ, что онъ значительно переглянулся съ Катериною,-- и пошелъ тоже домой, чтобъ наединѣ разгадать, что тутъ за новая интрига. Карлъ хотѣлъ идти въ свою кузницу и собственноручно доковать охотничье копье; его остановила Катерина.
   Карлъ остановился и посмотрѣлъ на нее пристально.
   -- Что еще? спросилъ онъ.
   -- Одно слово. Мы забыли его, а оно имѣетъ свою важность. Надо назначить день для публичной аудіенціи.
   -- Да, правда, сказалъ король садясь: -- поговоримъ. Когда вы желаете назначить его?
   -- Я думала, что въ вашемъ молчаніи, въ этой кажущейся забывчивости, есть глубокій разсчетъ.
   -- Нѣтъ. Но почему вы такъ думаете?
   -- Потому, что мнѣ кажется, посламъ не надо давать поводъ думать, что мы нетерпѣливо готовы схватиться за ихъ корону.
   -- Напротивъ; они же спѣшили сюда изъ Варшавы... Надо отдать имъ честь за честь, учтивость за учтивость.
   -- Вы можете быть правы въ одномъ отношеніи, такъ же какъ и я, въ другомъ, могу не ошибаться. Такъ вы думаете, что надо поспѣшить?
   -- Да; а вы развѣ несогласны?
   -- Вы знаете, что мои мнѣнія постоянно имѣютъ цѣлью сохраненіе вашей славы; скажу вамъ, что если вы станете спѣшить, васъ легко могутъ обвинить въ желаніи поскорѣе воспользоваться этимъ случаемъ и избавить домъ свой отъ расходовъ, которыхъ неизбѣжно требуетъ присутствіе вашего брата, но которые онъ, безъ сомнѣнія, вознаграждаетъ заслугами и преданностью.
   -- Я столько дамъ брату при его отъѣздѣ изъ Франціи, что никто не посмѣетъ и подумать объ этомъ.
   -- Я сдаюсь; у васъ на всѣ возраженія готовъ отвѣтъ... Но этотъ воинственный народъ судитъ о могуществѣ по наружнымъ знакамъ, и чтобъ принять его пословъ какъ слѣдуетъ, вамъ надо выставить на показъ довольно войска; а его, я думаю, теперь немного собрано въ Иль-де-Франсѣ?
   -- Извините; я предвидѣлъ это обстоятельство и позаботился уже объ этомъ. Два батальйона вызваны изъ Нормандіи, одинъ изъ Гіэнны; изъ Бретани прибыли вчера стрѣлки; сегодня пріидетъ въ Парижъ легкая конница изъ Турени. Всѣ думаютъ, что у меня тутъ подъ командою всего полка четыре, а я сейчасъ же могу выставить двадцать тысячь.
   -- А! сказала Катерина съ удивленіемъ:-- такъ остановка только за однимъ, да это недолго.
   -- За чѣмъ же?
   -- За деньгами. Я думаю, теперь ихъ у васъ не Богъ-знаетъ сколько.
   -- Напротивъ; у меня въ Бастиліи 1,400,000 экю; въ моей собственной, кассѣ оказалось на-дняхъ 800,000 экю, которые лежатъ въ подвалахъ Лувра; и, въ случаѣ надобности, Нангулье дастъ мнѣ еще 300,000 экю.
   Катерина наморщилась; Карлъ бывалъ до-сихъ-поръ только вспыльчивъ, но не предусмотрителенъ.
   -- Вы все обдумали, это удивительно! сказала она.-- Если только портные, швеи и брильянтщики поспѣшатъ своею работою, вы можете дать аудіенцію раньше шести недѣль.
   -- Шести недѣль! воскликнулъ Карлъ.-- Портные, швеи и брильянтщики работаютъ съ того дня, какъ мы узнали о избраніи брата. По нуждѣ все можетъ быть готово хоть сегодня; въ три-четыре дня навѣрное все будетъ кончено.
   -- Вы спѣшите больше, нежели я ожидала.
   -- Честь за честь, я вамъ уже сказалъ.
   -- Хорошо. Такъ вамъ лестна эта честь, оказанная Франціи?
   -- Конечно.
   -- И видѣть французскаго принца на престолѣ Польши ваше пламеннѣйшее желаніе?
   -- Да.
   -- Слѣдовательно, для васъ важно событіе. Фактъ, а не лицо, и кто бы тамъ ни царствовалъ...
   -- Нѣтъ, нѣтъ, corboeuf! Остановимся на этомъ. Поляки хорошо выбрали. Это воинственная нація; они избираютъ себѣ въ государи полководца,-- это логически! Д'Анжу созданъ для нихъ. Герой Жарнака и Монконтура приходится имъ какъ перчатка на рукѣ... Кого же имъ дать? Д'Алансона, труса? Хорошаго они будутъ мнѣнія о домѣ Валуа! Д'Алансонъ убѣжитъ отъ первой пули, которая просвиститъ надъ его ухомъ; д'Анжу -- другое дѣло: вѣчно со шпагою въ рукахъ, вѣчно идетъ впередъ! Бей, руби, коли! Онъ на это ловкій человѣкъ! У него они будутъ драться круглый годъ. Онъ плохой питухъ, это правда; но онъ хладнокровно позволитъ ихъ убивать, -- и достаточно. Тамъ онъ будетъ въ своей сферѣ. Въ поле! На битву! Да здравствуетъ король! Да здравствуетъ побѣдитель! Три раза въ годъ его будутъ провозглашать императоромъ. Чего же лучше для Франціи и чести дома Валуа? Можетъ-быть, его и убьютъ, но ventre mahon! славная смерть!
   Катерина вздрогнула; глаза ея сверкнули.
   -- Скажите, что вы хотите удалить Генриха д'Анжу; скажите, что не любите своего брата.
   Карлъ захохоталъ.
   -- Вы угадали, что я хочу удалить его? Вы угадали, чти я не люблю его?... Да? еслибъ это и была правда! Любить его, да за что же? Что, вы хотите смѣяться?
   И по мѣрѣ того, какъ онъ говорилъ, на блѣдныхъ щекахъ его выступалъ лихорадочный румянецъ.
   -- А онъ меня любитъ? Вы любите? Любилъ ли меня кто-нибудь, исключая моихъ собакъ, Маріи Туше и кормилицы? Нѣтъ, я не люблю моего брата. Я люблю только самого-себя, слышите ли? Не мѣшаю и ему любить только самого-себя.
   -- Такъ-какъ вы открываете мнѣ свое сердце, отвѣчала Катерина, одушевляясь въ свою очередь: -- я должна вамъ раскрыть свое. Вы дѣйствуете, какъ король слабый, окруженный дурными совѣтниками; вы отсылаете брата, естественную подпору престола, человѣка, во всѣхъ отношеніяхъ достойнаго быть вашимъ наслѣдникомъ, и предоставляете корону вашу на произволъ судьбы; вы сами согласны, что д'Алансонъ молодъ, неспособенъ, слабъ, болѣе нежели слабъ, -- малодушенъ! А Беарнецъ стоитъ на сторожѣ, понимаете?
   -- Mort de tous les diables! Что мнѣ за дѣло, что будетъ, когда меня не будетъ? Беарнецъ на сторожѣ, говорите вы? Corboeuf! Тѣмъ лучше! Я сказалъ, что никого не люблю... я ошибся... я люблю Ганріо. Да, я люблю его: онъ смотритъ прямо, и рука у него горяча; а вокругъ меня только лукавые взоры и ледяныя руки. Онъ не способенъ измѣнить мнѣ, въ этомъ я готовъ поклясться. Къ-тому же, я долженъ вознаградить его за сдѣланную ему обиду: у него отравили, на-примѣръ, мать; говорятъ, будто кто-то изъ моей фамиліи отравилъ ее... Впрочемъ, я здоровъ. Если же заболѣю, я призову его, не отпущу отъ себя, буду ѣсть только изъ его рукъ, и, умирая, сдѣлаю его королемъ французскимъ и наваррскимъ. Ventre du pape! Онъ будетъ плакать на моемъ гробѣ, а не смѣяться, подобно моимъ братьямъ!
   Эти слова какъ громъ поразили Катерину. Она какъ-будто окаменѣла, дико посмотрѣла на Карла и, помолчавъ съ минуту, сказала:
   -- Генрихъ-Наваррскій! Генрихъ-Наваррскій король французскій мимо сыновей моихъ! святая Мадонна! Увидимъ! Такъ для этого-то вы хотите удалить моего сына?
   -- Вашего сына... а я-то кто же? не сынъ ли волчицы, какъ Ромулъ? воскликнулъ Карлъ, дрожа отъ гнѣва и съ сверкающимъ взоромъ.-- Вашего сына! Да, вы правы; король французскій не сынъ вашъ. У французскаго короля нѣтъ ни братьевъ, ни матери: у него есть только подданные. И ему не къ чему имѣть чувства, -- у него есть воля! Онъ можетъ обойдтись и безъ любви; но онъ хочетъ повиновенія...
   -- Вы худо истолковали мои слова; я назвала моимъ сыномъ того, который долженъ уѣхать. Въ эту минуту, я люблю его больше другихъ, потому-что скорѣе другихъ могу потерять его. Преступленіе ли, если мать желаетъ не разставаться съ сыномъ?
   -- А я говорю вамъ, что вы разстанетесь: онъ уѣдетъ изъ Франціи, уѣдетъ въ Польшу черезъ два дня; если же вы прибавите хоть словечко, онъ уѣдетъ завтра же; если вы не перестанете смотрѣть такъ грозно, я задушу его сегодня же вечеромъ, какъ вчера вы хотѣли, чтобъ задушили любимца вашей дочери. Только этотъ не ускользнетъ отъ меня подобно ла-Молю!..
   Катерина склонила голову, но подняла ее почти тотчасъ же.
   -- Бѣдное дитя мое! сказала она.-- Братъ хочетъ убить тебя... Ничего! будь спокоенъ! Мать тебя защититъ.
   -- Вы смѣете! воскликнулъ Карлъ.-- Клянусь же, онъ умретъ, и не ввечеру, а сейчасъ же, сію минуту... Кинжалъ! ножъ!
   Карлъ оглянулся, отъискивая глазами какое-нибудь оружіе; онъ замѣтилъ маленькій кинжалъ за поясомъ Катерины, выхватилъ его изъ ноженъ и выбѣжалъ изъ комнаты поразить д'Анжу, гдѣ только его встрѣтитъ. Но въ передней силы его вдругъ оставили; чрезмѣрное раздраженіе разрѣшилось слабостью. Онъ протянулъ руку, выронилъ клинокъ, вскрикнулъ жалобно -- и упалъ.
   Кровь потекла изо рта и ноздрей.
   -- Боже! воскликнулъ онъ.-- Они убьютъ меня! Ко мнѣ! ко мнѣ!
   Катерина, слѣдуя за нимъ, видѣла, какъ онъ упалъ. Она посмотрѣла на него съ минуту безстрастно, не трогаясь съ мѣста; потомъ, опомнившись, не изъ материнской любви, но по затруднительному положенію короля, отворила дверь и закричала:
   -- Королю дурно. Помогите!
   Множество слугъ, офицеровъ, придворныхъ, вдругъ собралось около короля. Но поспѣшнѣе всѣхъ прибѣжала женщина, растолкала толпу, и приподняла Карла, блѣднаго какъ смерть.
   -- Кормилица! Меня хотятъ убить! проговорилъ король, обливаясь кровью.
   -- Тебя убить, Карлъ мой? сказала она, оглянувъ всѣхъ такимъ взоромъ, передъ которымъ отступила даже Катерина.-- Кто хочетъ убить тебя?
   Карлъ вздохнулъ и вовсе лишился чувствъ.
   -- А! Король болѣнъ не на шутку! сказалъ Паре, за которымъ тотчасъ же послали.
   -- Теперь, волею или неволею, а аудіенція будетъ отложена, подумала неукротимая Катерина.
   Она оставила короля и пошла къ д'Анжу, который съ нетерпѣніемъ ждалъ въ ея молельной, чѣмъ кончится столь важный для него разговоръ.
   

ЧАСТЬ ПЯТАЯ.

I.
Гороскопъ.

   Катерина, возвратясь изъ образной, гдѣ разсказала своему сыну-любимцу все случившееся, застала у себя Рене.
   Королева и астрологъ не видались съ-тѣхъ-поръ, какъ она была у него въ лавкѣ на Мосту-Сен-Мишель. Рене пришелъ лично отвѣчать на записку, полученную имъ вчера отъ королевы.
   -- Ну что? Вы видѣли его? спросила Катерина,
   -- Да.
   -- Что жь онъ?
   -- Оправляется.
   -- Можетъ говорить?
   -- Нѣтъ; горло перерѣзано.
   -- Я вамъ сказала, чтобъ вы заставили его въ такомъ случаѣ писать.
   -- Пробовалъ; онъ самъ старался всѣми силами, но едва могъ написать только двѣ буквы, и то почти такъ, что разобрать нелзя, потомъ лишился чувствъ; шейная вена повреждена, и кровотеченіе отняло у него всѣ силы.
   -- Видѣли вы эти буквы?
   -- Вотъ онъ.
   Рене досталъ изъ кармана лоскутокъ бумаги и подалъ Катеринѣ. Она поспѣшно его развернула.
   -- М и О, сказала она... Не-уже-ли это въ-самомъ-дѣлѣ былъ ла-Моль, и Маргерита разъиграла комедію для того только, чтобъ отвратить подозрѣніе?
   -- Ваше величество, сказалъ Рене:-- если мнѣ позволено высказать свое мнѣніе на счетъ обстоятельства, о которомъ вы сами не знаете что думать, -- я замѣчу, что ла-Моль слишкомъ влюбленъ и не станетъ серьёзно заниматься политикой.
   -- Вы думаете?
   -- Да; и притомъ онъ влюбленъ въ королеву наваррскую, -- слѣдовательно, не можетъ быть чистосердечно преданъ королю. Истинная любовь не бываетъ безъ ревности.
   -- Такъ вы думаете, что онъ рѣшительно влюбленъ?
   -- Увѣренъ.
   -- Ужь не прибѣгалъ ли онъ къ вамъ?
   -- Да.
   -- И просилъ васъ дать ему какое-нибудь приворотное зелье?
   -- Нѣтъ, мы ворожили надъ восковой фигурой.
   -- Кольнули ее въ сердце?
   -- Да.
   -- И эта фигура цѣла?
   -- Она у васъ.
   -- У меня?
   -- Странно, сказала Катерина:-- не-уже-ли эти кабалистическія приготовленія въ-самомъ-дѣлѣ производятъ дѣйствіе, которое имъ приписываютъ?
   -- Ваше величество въ состояніи судить объ этомъ лучше меня.
   -- Королева наваррская любитъ ла-Моля?
   -- Такъ, что готова погубить себя изъ-за него. Вчера она спасла его отъ смерти, рискуя собственною жизнію и честью. Вы знаете это, ваше величество, -- и еще сомнѣваетесь.
   -- Въ чемъ?
   -- Въ наукѣ.
   -- Да, потому-что наука измѣнила мнѣ, отвѣчала Катерина, пристально посмотрѣвъ на Рене.
   Рене какъ-нельзя-лучше выдержалъ этотъ взглядъ и спросилъ когда?
   -- О! вы очень-хорошо знаете, что я хочу сказать; впрочемъ можетъ-быть, измѣнила не наука, а ученый.
   -- Не знаю, что угодно сказать вашему величеству, отвѣчалъ флорентинецъ.
   -- Рене, не-уже-ли ваши духи потеряли запахъ?
   -- Нѣтъ, если я самъ ихъ употребляю; но легко можетъ быть, что, переходя черезъ чужія руки...
   Катерина улыбнулась и покачала головою.
   -- Вашъ опіатъ надѣлалъ чудесъ, Рене. У г-жи де-Совъ губы теперь свѣжѣе, нежели были когда-нибудь.
   -- Этимъ она обязана не моему опіату; баронесса де-Совъ, пользуясь правомъ всякой хорошенькой женщины имѣть свои капризы, не упоминала болѣе объ опіатѣ; я же, съ своей стороны, послѣ того, что ваше величество изволили говорить мнѣ, счелъ за лучшее не посылать ей мази. Баночки еще у меня, исключая одной, которая пропала неизвѣстно куда...
   -- Хорошо; мы, можетъ-быть, еще поговоримъ объ этомъ. Теперь о другомъ.
   -- Я слушаю.
   -- Что надобно знать, чтобъ опредѣлить приблизительно, сколько проживетъ человѣкъ?
   -- День рожденія, возрастъ и созвѣздіе, подъ вліяніемъ котораго онъ родился.
   -- Потомъ?
   -- Надобно достать его крови и волосъ.
   -- И если я вамъ принесу его волосы и кровь, если скажу вамъ сколько ему лѣтъ, когда и подъ какимъ созвѣздіемъ онъ родился, опредѣлите ли вы вѣроятную эпоху его смерти?
   -- Да; ошибка можетъ быть только въ нѣсколькихъ дняхъ.
   -- Хорошо. Волосы его у меня есть, я достану и крови.
   -- Онъ родился днемъ или ночью?
   -- Шестаго 23 минуты ввечеру.
   -- Приходите ко мнѣ завтра въ пять часовъ; опытъ долженъ быть произведенъ въ самую минуту рожденія.
   -- Хорошо; мы пріидемъ.
   Рене поклонился и вышелъ, не замѣтивъ по-видимому словечка мы, которое, однакожь, давало знать, что Катерина, противъ своего обыкновенія, пріидетъ не одна.
   На другой день, на разсвѣтѣ, Катерина зашла къ сыну. Въ полночь она посылала узнать о его здоровьѣ, и ей сказали, что Паре собирается пустить ему кровь, если нервное раздраженіе не прекратится.
   Онъ дрожалъ еще и во снѣ; блѣдный отъ потери крови, спалъ онъ, прислонившись къ плечу своей кормилицы; она цѣлые три часа не измѣняла своего положенія, опасаясь нарушить покой больнаго.
   Легкая пѣна выступала по-временамъ на губахъ его, и кормилица отирала ее чистымъ батистовымъ платкомъ. На изголовьѣ лежалъ другой платокъ, весь въ крови.
   Катеринѣ пришло-было въ голову завладѣть этимъ платкомъ, но она вспомнила, что кровь тутъ смѣшана съ слюною, и не дастъ, можетъ-быть, настоящаго результата при опытѣ; она спросила у кормилицы, пускалъ ли докторъ кровь? кормилица отвѣчала, что пускалъ, и даже такъ много, что Карлъ два раза падалъ въ обморокъ.
   Катерина, нѣсколько свѣдущая въ медицинѣ, какъ всѣ принцессы того времени, просила взглянуть на кровь; Паре, кстати, не велѣлъ выбрасывать ее, желая сдѣлать свои наблюденія.
   Кровь въ тарелкѣ стояла въ ближайшей комнатѣ. Катерина пошла туда и налила красной жидкости въ флаконъ, который нарочно принесла съ собою; потомъ спокойно возвратилась въ кабинетъ, заложивъ руки въ карманы, чтобъ обагренные пальцы не выдали ея.
   Въ ту минуту, когда она ступила на порогъ, Карлъ открылъ глаза. Видъ матери поразилъ его. Припоминая, какъ сквозь сонъ, прошедшее, онъ сказалъ:
   -- А! это вы? Да, такъ объявите же вашему возлюбленному д'Анжу, что аудіенція будетъ завтра.
   -- Когда тебѣ угодно, любезный Карлъ. Успокойся только и засни.
   Карлъ, какъ-будто исполняя ея просьбу, дѣйствительно закрылъ глаза; Катерина, давъ этотъ совѣтъ, какъ обыкновенно даютъ его въ утѣшеніе больному или ребенку, вышла. Но вслѣдъ за ея уходомъ, едва затворилась дверь, Карлъ вдругъ вскочилъ, и голосомъ, дрожащимъ еще отъ гнѣва, произнесъ: "Канцлера! печать! дворъ! созвать ихъ сейчасъ же!"
   Кормилица нѣжно прижала голову его къ своему плечу, и начала убаюкивать его какъ дитя.
   -- Нѣтъ, нѣтъ! сказалъ онъ: -- я ужь не засну. Позови дежурныхъ; я займусь сегодня утромъ.
   Когда Карлъ говорилъ такимъ тономъ, надо было повиноваться; сама кормилица, не смотря на исключительныя права, предоставленныя ей ея питомцемъ, не смѣла ослушаться. Позванные явились, и засѣданіе было назначено, не на завтра -- это было невозможно, а черезъ пять дней.
   Между-тѣмъ, королева-мать и герцогъ д'Анжу отправились въ условленный часъ къ Рене. Флорентинецъ, зная, что они пріидутъ, приготовилъ все для таинственнаго опыта.
   Въ комнатѣ на право, то-есть въ комнатѣ жертвоприношеній, краснѣла на жаровнѣ полоса стали; по являвшимся на ней чуднымъ арабескамъ отгадывалась судьба лица, о которомъ ворожили; на алтарѣ лежала книга судьбы. Ночь была очень-свѣтла, и Рене свободно могъ наблюдать движеніе и положеніе созвѣздій.
   Генрихъ д'Анжу вошелъ первый; на немъ были накладные волосы: маска закрывала лицо, и широкій ночной плащъ окутывалъ станъ. За нимъ вошла мать его, и еслибъ она не знала, что здѣсь ждетъ ее сынъ, она ни за что бы не узнала его. Катерина сняла свою маску; герцогъ, напротивъ, не снялъ.
   -- Дѣлалъ ты наблюденія сегодня ночью? спросила Катерина.
   -- Дѣлалъ, ваше величество, отвѣчалъ онъ:-- и звѣзды раскрыли уже мнѣ прошедшее. Тотъ, о которомъ вы меня спрашиваете, одаренъ, какъ всѣ, рожденные подъ созвѣздіемъ Рака, сердцемъ пламеннымъ и непомѣрно-гордымъ. Онъ могущественъ и прожилъ уже съ четверть вѣка; до-сихъ-поръ небо ниспосылало ему славу и богатство. Не такъ ли?
   -- Можетъ-быть, отвѣчала Катерина.
   -- Принесли ли вы кровь и волосы?
   -- Вотъ они.
   Катерина подала гадателю локонъ бѣлокурыхъ волосъ и стклянку съ кровью.
   Рене взялъ ее, встряхнулъ, чтобъ хорошенько смѣшать фибрину съ сывороткою, и сцѣдилъ большую каплю этого жидкаго тѣла на раскаленную полосу стали; капля въ одно мгновеніе зашипѣла и разбѣжалась фантастическими узорами.
   -- О! воскликнулъ Рене:-- я вижу: онъ корчится отъ ужасной боли. Слышите ли, какъ онъ стонетъ и зоветъ на помощь? Видите ли какъ все превращается вокругъ него въ кровь? Видите ли, какъ вокругъ его смертнаго одра готовится жестокая битва? Вотъ и копья и шпаги...
   -- Долго это продлится? спросила Катерина съ невыразимымъ волненіемъ, останавливая руку д'Анжу, который съ жаднымъ любопытствомъ наклонился къ пылающей жаровнѣ.
   Рене подошелъ къ алтарю и повторилъ кабалистическую молитву съ такимъ жаромъ и убѣжденіемъ, что жилы на вискахъ его налились кровью и по тѣлу его пробѣжали конвульсіи, какъ у древней пиѳіи на треножникѣ.
   Наконецъ онъ всталъ и сказалъ, что все готово; въ одну руку взялъ онъ флаконъ съ кровью, въ которомъ оставалось еще три четверти жидкости, другою локонъ волосъ. Потомъ приказалъ Катеринѣ раскрыть на удачу книгу судьбы и взглянуть куда прійдется. Самъ онъ вылилъ на стальную полосу всю кровь и бросилъ на жаровню всѣ волосы, произнося какую-то кабалистическую фразу, составленную изъ еврейскихъ словъ, значенія которыхъ самъ не понималъ.
   Въ ту же минуту Катерина и д'Анжу увидѣли на полосѣ длинную бѣлую фигуру, похожую на трупъ, завернутый въ саванъ.
   Другая фигура, какъ-будто женская, стояла склонившись надъ первой.
   Волосы вспыхнули высокимъ, пламеннымъ языкомъ.
   -- Годъ! воскликнулъ Рене. Едва пройдетъ годъ, какъ его уже не станетъ, и надъ нимъ будетъ плакать только одна женщина. Нѣтъ, однакоже, -- вонъ, вонъ, на концѣ полосы еще женщина, и какъ-будто съ ребенкомъ на рукахъ.
   Катерина посмотрѣла на сына, какъ-будто спрашивая его, кто эти двѣ женщины?
   Не успѣлъ еще Рене договорить, какъ полоса сдѣлалась опять совершенно-бѣлою; все на ней исчезло.
   Тогда Катерина открыла книгу и прочла голосомъ, который, не смотря на всѣ ея усилія, измѣнился, слѣдующее двустишіе:
   
   Ains а péri cil que Fon redoutait,
   Plutôt, trop tôt, si prudence n'était.
   
   То-есть:
   
   "Такъ безвременно погибъ отъ неосторожности тотъ, котораго всѣ боялись."
   
   Нѣсколько минутъ царствовало вокругъ жаровни глубокое молчаніе.
   -- А на-счетъ того,-- знаешь, спросила Катерина:-- что говорятъ гаданія на этотъ мѣсяцъ?
   -- Благополучіе, какъ и всегда. Будущность улыбается этому человѣку. Однакожь...
   -- Однакожь, что?
   -- Одна изъ звѣздъ, составляющихъ его плеяду, была во время моихъ наблюденій закрыта мрачнымъ облакомъ.
   -- А! мрачнымъ облакомъ... Значитъ, есть какая-нибудь надежда?
   -- О комъ вы говорите? спросилъ д'Анжу.
   Катерина отвела сына далеко отъ жаровни и сказала ему что-то въ-полголоса.
   Въ это время, Рене сталъ на колѣни и, приблизившись къ свѣту, вылилъ себѣ на ладонъ послѣднюю каплю крови, остававшуюся въ стклянкѣ.
   -- Странное противорѣчіе! сказалъ онъ.-- Оно доказываетъ, какъ непрочны свидѣтельства простой науки, простыхъ людей! Для всякаго, кромѣ меня, для всякаго медика, ученаго, для самого Амбруаза Паре ясно,-- что эта кровь чиста и такъ животворна, что обѣщаетъ долгую жизнь тѣлу, изъ котораго вытекла. А между-тѣмъ, вся эта мощь должна скоро исчезнуть, эта жизнь должна угаснуть раньше года!
   Катерина и д'Анжу взглянули другъ на друга и слушали. Глаза герцога сверкали сквозь маску.
   -- Да, продолжалъ Рене: -- для простыхъ ученыхъ открыто только настоящее, и только намъ доступно прошедшее и будущее.
   -- Такъ вы все-таки думаете, что онъ умретъ раньше года? спросила Катерина.
   -- Это такъ же вѣрно, какъ то, что насъ здѣсь трое живыхъ людей, и что мы нѣкогда также будемъ покоиться въ могилѣ.
   -- Но вы сказали, что эта кровь чиста и плодотворна, что она обѣщаетъ долгую жизнь?
   -- Да, еслибъ все шло естественнымъ порядкомъ. Но развѣ не возможно, чтобъ какой-нибудь случай...
   -- Слышишь? сказала Катерина Генриху.-- Случай...
   -- Тѣмъ болѣе должно бы мнѣ остаться здѣсь.
   -- Объ этомъ нечего больше думать; это дѣло невозможное.
   Молодой человѣкъ, обратившись къ Рене, сказалъ, стараясь измѣнить свой голосъ:
   -- Благодарю! возьми этотъ кошелекъ.
   -- Пойдемте, графъ, сказала Катерина, давая своему сыну титулъ, который спуталъ бы предположенія Рене.
   Они ушли.
   -- Вы видите, матушка, сказалъ Генрихъ;-- случай!.. И если, что случится, а меня не здѣсь будетъ! За четыреста льё отъ васъ...
   -- Четыреста льё можно проѣхать въ восемь дней.
   -- Да, позволятъ ли мнѣ возвратиться? О, еслибъ я могъ подождать!
   -- Кто знаетъ! Случай, о которомъ говорилъ Рене, можетъ быть именно тотъ самый, отъ котораго король слегъ со вчерашняго дня въ постель. Ступай своею дорогой; я пройду въ калитку августинскаго монастыря; свита ждетъ меня тамъ. Ступай, Генрихъ, да смотри, не раздражай брата, если его увидишь.
   

II.
Довѣренность.

   Первое, что узналъ д'Анжу, возвратившись въ Лувръ, было назначеніе торжественнаго пріема пословъ черезъ пять дней. Портные и брильянтщики ждали принца съ великолѣпными платьями и украшеніями, заказанными для него королемъ.
   Между-тѣмъ, какъ онъ, съ досадою, вызывавшею слезы на глаза его, примѣрялъ эти одежды, Генрихъ-Наваррскій любовался изумруднымъ колье, шпагою съ золотымъ ефесомъ и драгоцѣннымъ перстнемъ, присланнымъ ему поутру въ подарокъ отъ Карла.
   Д'Алансонъ получилъ письмо, и заперся у себя въ комнатѣ, чтобъ прочесть его на свободѣ.
   Коконна бѣгалъ по Лувру и искалъ своего друга.
   Очень-понятно, онъ нисколько не удивился, узнавъ, что ла-Моль ночевалъ не дома. Но съ утромъ пробудилось въ немъ безпокойство. Онъ пошелъ искать ла-Моля и прежде всего отправился въ гостинницу à la Belle Étoile; оттуда въ улицу Клош-Нерсе, потомъ въ улицу Тизонъ, потомъ на Мостъ-Сен-Мишель; наконецъ, возвратился въ Лувръ.
   Коконна допрашивалъ всѣхъ встрѣчныхъ такъ оригинально, иногда даже такъ навязчиво, что съ тремя придворными пришлось ему кончить объясненіе по тогдашнему обычаю, т. е. со шпагою въ рукахъ. Коконна поступилъ въ этомъ случаѣ совѣстливо и аккуратно, какъ всегда поступалъ въ такихъ дѣлахъ, то-есть, онъ убилъ перваго и ранилъ двухъ другихъ, повторяя:
   -- Бѣдный ла-Моль! Онъ такъ хорошо зналъ по-латинѣ!
   Это до того надоѣло его противникамъ, что послѣдній, баронъ де-Боассей, сказалъ, падая:
   -- Да будьте же наконецъ не такъ однообразны: скажите, что онъ зналъ по-гречески!
   Вѣсть о происшествіи въ корридорѣ, наконецъ, разнеслась. Коконна былъ пораженъ скорбью: онъ думалъ, что всѣ эти короли и принцы сговорились убить его друга, что они бросили его въ какой-нибудь подвалъ, или зарыли въ какой-нибудь погребъ.
   Онъ узналъ, что и д'Алансонъ участвовалъ въ дѣлѣ; забывъ, что онъ принцъ крови, Коконна отправился требовать у него объясненія, какъ у простаго дворянина.
   Д'Алансону въ первую минуту пришла сильная охота вытолкать вонъ дерзкаго, который осмѣлился требовать у него отчета въ его поступкахъ. Но Коконна говорилъ такъ отрывисто, глаза его сверкали съ такою яростью, и исторія о трехъ дуэляхъ въ двадцать-четыре часа поставила его такъ-высоко, что герцогъ одумался, и, подавивъ первое движеніе негодованія, отвѣчалъ ему съ любезною улыбкою:
   -- Правда, мосьё Коконна, что король, разгнѣванный ударомъ серебряной кружки, д'Анжу, недовольный тѣмъ, что его обдали апельсиннымъ компотомъ, и Гизъ, раненный окорокомъ, сговорились убить ла-Моля. Но какой-то другъ вашего друга отвелъ ударъ. Экспедиція не удалась, повѣрьте моему честному слову.
   Коконна вздохнулъ, какъ кузнечный мѣхъ.
   -- Mordi! Это недурно, сказалъ онъ.-- Я желалъ бы знать, кто этотъ другъ, чтобъ поблагодарить его.
   Д'Алансонъ не отвѣчалъ ничего, но улыбнулся еще пріятнѣе. Коконна вообразилъ себѣ, что этотъ другъ не кто иной, какъ самъ герцогъ.
   -- Ваше высочество! сказалъ онъ:-- вы были такъ добры, разсказали мнѣ начало исторіи, -- сдѣлайте же милость, разскажите и конецъ. Его хотѣли убить, но не убили, говорите вы? Что жь съ нимъ сталось? Я не трусъ; говорите,-- я вынесу непріятное извѣстіе. Его упрятали куда-нибудь въ яму, не правда ли? Тѣмъ лучше,-- впередъ онъ будетъ осмотрительнѣе. Онъ никогда не хочетъ слушаться моихъ совѣтовъ. Да, впрочемъ, не вѣкъ же ему тамъ сидѣть, mordi!
   Д'Алансонъ покачалъ головою.
   -- Хуже всего, мой храбрый Коконна, то, что другъ твой исчезъ послѣ этого приключенія неизвѣстно куда.
   -- Mordi! воскликнулъ Коконна, снова блѣднѣя: -- будь онъ хоть въ аду, я дознаюсь истины!
   -- Послушай, сказалъ герцогъ, которому не меньше Коконна, только по другимъ причинамъ, хотѣлось узнать, гдѣ ла-Моль:-- я дамъ тебѣ дружескій совѣтъ.
   -- Говорите, ваше высочество, говорите.
   -- Сходи къ королевѣ Маргеритѣ; она должна знать, что случилось съ человѣкомъ, котораго ты оплакиваешь.
   -- Если признаться вашему высочеству, такъ я уже объ этомъ думалъ; да я не смѣлъ исполнить своего намѣренія; самъ не знаю отъ-чего, только боюсь ея величества, да и не хотѣлъ бы застать ея въ слезахъ. Но такъ-какъ вы увѣряете, что ла-Моль живъ и что королева должна знать, гдѣ онъ,-- я запасусь храбростью и схожу къ ней.
   -- Сходи, другъ мой, сходи. Если узнаешь что-нибудь, сообщи и мнѣ; я, право, безпокоюсь не меньше твоего. Только не забудь, Коконна...
   -- Что такое?
   -- Не говори, что ты пришелъ отъ меня; а не то, пожалуй, ты ничего не узнаешь.
   -- Если ваше высочество совѣтуете мнѣ не говорить объ этомъ, я буду нѣмъ какъ рыба, или какъ королева-мать.
   -- Славный принцъ! Великодушный принцъ! шепталъ Коконна, идя къ Маргеритѣ.
   Маргерита ждала Коконна. До нея дошли уже слухи о его отчаяніи; узнавъ, какими подвигами ознаменовалъ онъ это отчаяніе, она почти простила ему грубоватое обращеніе съ герцогинею де-Неверъ, съ которой онъ не говорилъ уже дня два или три въ-слѣдствіе какой-то размолвки. Его тотчасъ впустили къ королевѣ.
   Коконна вошелъ съ невольнымъ чувствомъ робости, о которомъ говорилъ герцогу; надо замѣтить, что эту робость внушало ему превосходство ума Маргериты, а не санъ ея. Королева встрѣтила его съ ласковою улыбкою, которая тотчасъ же возвратила ему всю бодрость.
   -- Ваше величество! Умоляю васъ, возвратите мнѣ моего друга, или скажите по-крайней-мѣрѣ, что съ нимъ сдѣлалось? Я не могу жить безъ него. Вообразите себѣ Эвріала безъ Низа, Дамона безъ Пиѳіаса, Ореста безъ Пилада, и сжальтесь надъ моимъ горемъ хоть ради одного изъ названныхъ мною героевъ, сердце которыхъ было не нѣжнѣе моего.
   Маргерита улыбнулась, и, взявъ съ Коконна слово молчать, разсказала ему, какъ ла-Моль спасся въ окно. Что касается до мѣста его убѣжища, какъ неотступно ни просилъ Пьемонтецъ открыть его, она сохранила глубочайшее молчаніе. Коконна былъ удовлетворенъ только въ-половину; онъ пустился даже въ дипломатическіе намеки самаго высокаго полета. Изъ нихъ Маргерита ясно увидѣла, что герцогу д'Алансону не меньше Коконна хотѣлось узнать, что сдѣлалось съ ла-Молемъ.
   -- Если вы уже непремѣнно хотите узнать что-нибудь положительное на счетъ вашего друга, сказала она:-- спросите у короля наваррскаго: онъ одинъ имѣетъ право говорить. Что касается до меня, я только могу вамъ сказать, что тотъ, кого вы ищете, живъ. Повѣрьте моему слову.
   -- Я имѣю на это еще сильнѣйшее доказательство: ваши прекрасные глаза не плакали.
   Съ этими словами, думая, что уже нечего прибавить къ фразѣ, которая имѣла двойное достоинство: выразила его мысль и высокое мнѣніе его о ла-Молѣ, -- Коконна вышелъ, раздумывая, какъ бы помириться съ герцогинею, не для нея собственно, а чтобъ узнать отъ нея то, чего не могъ узнать отъ Маргериты.
   Глубокая скорбь -- положеніе анормальное, и душа сбрасываетъ съ себя это иго при первой возможности. Мысль -- разстаться съ Маргеритой, сначала сжала сердце ла-Моля. Онъ согласился бѣжать не столько для сохраненія своей жизни, сколько для спасенія репутаціи Маргериты.
   На другой же день вечеромъ, онъ возвратился, чтобъ увидѣть Маргериту на балконѣ. Маргерита, -- какъ-будто какой-то тайный голосъ извѣстилъ ее о возвращеніи друга,-- провела весь вечеръ у окна. Они увидѣлись съ невыразимымъ блаженствомъ запрещеннаго удовольствія. Опасность имѣла даже свою привлекательность для меланхолической и романической души ла-Моля. Такъ-какъ истинно-влюбленный счастливъ только въ тѣ минуты, когда видитъ или обладаетъ, и страдаетъ во все остальное время, ла-Моль горячо принялся улаживать дѣло, которое должно было возвратить ему Маргериту, то-есть бѣгство короля наваррскаго.
   Маргерита, съ своей стороны, вполнѣ предалась наслажденію быть любимой такъ чистосердечно. Иногда она сердилась на себя за эту слабость; мужественный духъ ея презиралъ жалкую простую любовь. Нечувствительная къ мелочамъ, которыя для нѣжныхъ душъ составляютъ самое сладкое, самое завидное блаженство, она была довольна днемъ, по-крайней-мѣрѣ довольна окончаніемъ его, если вышедъ, часовъ въ девять вечера, на балконъ, она замѣчала на набережной, въ тѣни, мужчину, приложившаго руку къ сердцу или губамъ. Иногда изъ маленькой ручки летѣла къ ногамъ его записка съ завернутою въ ней бездѣлкою -- не столько для него драгоцѣнною по своему золоту, сколько потому, что она принадлежала ей. Ла-Моль, какъ коршунъ, бросался на добычу, прижималъ ее къ сердцу, и Маргерита уходила съ балкона только тогда, когда замолкалъ вдали топотъ его лошади, прискакавшей во весь опоръ и удаляющейся медленнымъ, лѣнивымъ шагомъ, какъ-будто она была сдѣлана изъ дерева, подобно коню, погубившему Трою.
   Вотъ почему Маргерита была спокойна на-счетъ участи ла-Моля, которому, впрочемъ, опасаясь шпіоновъ, отказывала въ просьбѣ видѣться иначе. Эти свиданія продолжались ежедневно со времени его бѣгства. Между-тѣмъ, день, назначенный для пріема пословъ, приближался.
   Наканунѣ этого дня, часовъ въ девять вечера, когда всѣ въ Луврѣ были заняты приготовленіями, Маргерита отворила окно и вышла на балконъ. Едва только показалась она, какъ ла-Моль, не дожидаясь записки Маргериты, бросилъ ей свою, которая и упала къ ногамъ ея. Маргерита догадалась, что въ этомъ посланіи заключается что-нибудь особенное, и вошла въ комнату, чтобъ прочесть его.
   На первой страницѣ было написано;
   "Я долженъ поговорить съ королемъ наваррскимъ. Дѣло не терпитъ замедленія. Я жду."
   На другой половинѣ листка, которую можно было оторвать отъ первой, было написано:
   "Устройте такъ, чтобъ я могъ поцаловать вашу ручку, которую цалую теперь мысленно. Я жду."
   Маргерита еще дочитывала эти строки, когда услышала голосъ Генриха-Наваррскаго. Онъ, съ всегдашнею своею скромностью, постучался въ дверь, и спрашивалъ у Гильйонны, можно ли войдти.
   Королева быстро раздѣлила записку пополамъ, спрятала одну страницу за корсетъ и подбѣжала къ окну, затворила его и потомъ поспѣшила къ двери.
   -- Войдите, сказала она.
   Какъ ни тихо и проворно затворила Маргерита окно, шумъ достигъ до слуха Генриха. Чувства его, постоянно напряженныя среди общества, которому онъ такъ сильно не довѣрялъ, пріобрѣли почти тонкость органовъ дикаря. Но король наваррскій былъ не изъ числа тѣхъ тирановъ, которые запрещаютъ своимъ женамъ дышать чистымъ воздухомъ и любоваться на звѣзды.
   Геприхъ былъ веселъ и ласковъ, какъ всегда.
   -- Всѣ примѣряютъ теперь свои торжественные костюмы, сказалъ онъ.-- А мнѣ пришло въ голову зайдти къ вамъ поговорить о моихъ дѣлахъ, которыя вы все еще, надѣюсь, считаете и своими?
   -- Конечно, отвѣчала Маргерита:-- развѣ у насъ не одни съ вами интересы?
   -- Да; потому-то я и хотѣлъ васъ спросить, что вы думаете на-счетъ того, что д'Алансонъ вотъ уже нѣсколько дней сряду убѣгаетъ меня? Третьяго-дня онъ даже удалился въ Сен-Жермень. Не думаетъ ли онъ бѣжать одинъ, потому-что за нимъ слабо присматриваютъ? иди и вовсе не думаетъ бѣжать? Скажите, пожалуйста, что вы объ этомъ думаете? Это, признаюсь вамъ, сильно подѣйствуетъ на мои догадки.
   -- Вы правы; молчаніе брата должно васъ безпокоить. Я думала объ этомъ сегодня цѣлый день, и кажется, д'Алансонъ измѣнился потому, что измѣнились обстоятельства.
   -- То-есть, такъ-какъ Карлъ болѣнъ, а герцогъ д'Анжу уѣзжаетъ въ Польшу, такъ онъ не прочь остаться въ Парижѣ и не упускать изъ вида французской короны?
   -- Именно.
   -- Пусть такъ. По мнѣ все равно; только если онъ останется, такъ отъ этого измѣняется весь планъ. Уѣзжая одинъ, я долженъ обезпечить себя втрое противъ того, какъ еслибъ уѣхалъ съ вашимъ братомъ, имя и присутствіе котораго были бы мнѣ защитою. Удивляетъ меня только, что ничего не слышно о де-Муи, -- а онъ не любитъ сидѣть сложа руки. Вы ничего о немъ не знаете?
   -- Я? спросила съ удивленіемъ Маргерита: -- какимъ же образомъ...
   -- Очень-естественно; вы вѣдь сдѣлали мнѣ удовольствіе, спасли жизнь ла-Молю... Онъ долженъ былъ отправиться въ Нантъ...ну, а оттуда можно и возвратиться.
   -- А? Теперь я понимаю загадку, которую напрасно старалась разгадать. Окно было раскрыто, и, вошедъ въ комнату, я нашла на коврѣ что-то въ родѣ записки.
   -- Вотъ видите!
   -- Я ничего не поняла изъ этой записки, да и не обратила на нее особеннаго вниманія. Можетъ-быть, я ошиблась, и записка отъ де-Муи.
   -- Очень можетъ-быть; даже вѣроятно. Можно взглянуть на нее.
   -- Конечно, отвѣчала Маргерита, подавая королю листокъ, который спрятала въ карманъ.
   Король взглянулъ на записку.
   -- Это, кажется, почеркъ де-ла-Моля? спросилъ онъ.
   -- Не знаю; похоже на поддѣлку.
   -- Все равно; прочтемъ.
   И онъ прочелъ:
   "Я долженъ поговорить съ королемъ наваррскимъ. Дѣло не терпитъ замедленія. Я жду."
   -- Такъ и есть! продолжалъ король:-- видите ли, онъ говоритъ, что ждетъ.
   -- Конечно, вижу; по что же вы хотите?
   -- Ventre-saint-gris, чтобъ онъ пришелъ!
   -- Чтобъ онъ пришелъ! повторила Маргерита, съ изумленіемъ взглянувъ на Генриха.-- Какъ вы можете сказать это? Человѣкъ, котораго король хотѣлъ убить... котораго всѣ знаютъ... Чтобъ онъ пришелъ, говорите вы! Возможно ли это? Развѣ двери сдѣланы въ Луврѣ для тѣхъ, которые...
   -- Принуждены были бѣжать въ окно, хотите вы сказать?
   -- Именно. Вы досказали мою мысль.
   -- Прекрасно. Но если они уже знакомы съ дорогою въ окно, пусть идутъ въ окно, потому-что въ двери имъ войдти рѣшительно невозможно. Это очень-просто.
   -- Вы думаете? спросила Маргерита, краснѣя отъ удовольствія при мисли о свиданіи съ ла-Молемъ.
   -- Разумѣется.
   -- Но какъ же ему взобраться?
   -- Не-уже-ли вы не спрятали веревочной лѣстницы, которую я вамъ прислалъ? Это не похоже на вашу всегдашнюю предусмотрительность.
   -- Лѣстница у меня, отвѣчала Маргерита.
   -- Прекрасно, сказалъ Генрихъ.
   -- Итакъ, что же прикажете дѣлать?
   -- Боже мой! Привяжите ее къ балкону и спустите. Если де-Муи ждетъ внизу, -- а я готовъ этому вѣрить,-- если это де-Муи, онъ взберется.
   Не теряя своего хладнокровія, Генрихъ взялъ свѣчу, чтобъ помочь Маргеритѣ отъискать лѣстницу. Ее искали недолго: она была спрятана въ шкафѣ, стоявшемъ въ знаменитомъ кабинетѣ.
   -- Прекрасно, вотъ она! сказалъ Генрихъ.-- Теперь, смѣю ли просить васъ привязать ее къ балкону.
   -- Почему же должна привязать я, а не вы?
   -- Потому-что хорошіе заговорщики очень осторожны. Видъ мужчины испугаетъ, можетъ-быть, нашего друга, -- вы понимаете...
   Маргерита улыбнулась и привязала лѣстницу.
   -- Покажитесь хорошенько, выйдьте на балконъ дальше, говорилъ Генрихъ, спрятавшись въ уголъ комнаты.-- Теперь покажите лѣстницу; прекрасно! Де-Муи, я увѣренъ, влѣзетъ.
   Дѣйствительно, минутъ черезъ десять, кто-то, дрожа отъ восторга, сталъ на балконъ и, видя, что королева не идетъ къ нему на встрѣчу, остановился въ недоумѣніи. Но, вмѣсто Маргериты, подошелъ къ нему Генрихъ.
   -- Ба! сказалъ онъ ласково: -- да это не де-Муи, это ла-Моль! Здравствуйте, г. де-ла-Моль. Войдите, пожалуйста.
   Ла-Моль былъ ошеломленъ. Еслибъ онъ стоялъ не на балконѣ, а еще на лѣстницѣ, онъ, можетъ-быть, опрокинулся бы назадъ.
   -- Вы хотѣли поговорить съ королемъ наваррскимъ о важномъ дѣлѣ, сказала Маргерита.-- Я извѣстила его, и онъ пришелъ.
   Генрихъ пошелъ затворить окно.
   -- Я люблю тебя, сказала Маргерита, сжимая руку молодаго человѣка.
   -- Ну, что скажете? сказалъ Генрихъ, подавая ему стулъ.
   -- Я оставилъ де-Муи у заставы. Онъ желаетъ знать, заговорилъ ли Морвель, и извѣстно ли, что онъ былъ въ комнатѣ вашего величества?
   -- Нѣтъ еще; но скоро откроется; мы должны поспѣшить.
   -- Онъ то же думаетъ. Если д'Алансонъ готовъ бѣжать завтра вечеромъ, де-Муи будетъ у Сен-Марсельскихъ-Воротъ съ 150 человѣками; 500 ждутъ васъ въ Фонтенбло; оттуда вы поспѣшите въ Блуа, Ангулемъ и Бордо.
   -- Я, сказалъ Генрихъ, обращаясь къ женѣ:-- буду готовъ завтра вечеромъ; а вы?
   Ла-Моль съ безпокойствомъ устремилъ глаза на Маргериту.
   -- Я дала вамъ слово слѣдовать за вами повсюду; но вы знаете, д'Алансонъ долженъ ѣхать съ нами. Съ нимъ нельзя держаться середины: онъ или услужить намъ, или измѣнить. Если онъ задумается, не тронемся съ мѣста.
   -- Знаетъ онъ что-нибудь объ этомъ планъ? спросилъ Генрихъ у ла-Моля.
   -- Онъ долженъ былъ на-дняхъ получить письмо отъ де-Муи.
   -- А! И ничего не говорилъ мнѣ!
   -- Не довѣряйте ему, сказала Маргерита: -- не довѣряйте!
   -- Будьте спокойны, я остороженъ. Какъ доставить отвѣть де-Муи?
   -- Объ этомъ не безпокойтесь, ваше величество. Завтра, во время пріема пословъ, справа или слѣва, видимый или невидимый, онъ будетъ въ залѣ: пусть ея величество вставитъ въ свою рѣчь словечко, по которому онъ могъ бы узнать, готовы вы или нѣтъ, ждать ему или бѣжать. Если герцогъ д'Алансонъ отказывается, онъ проситъ только пятнадцать дней, чтобъ все устроить, отъ вашего имени.
   -- Право, сказалъ Генрихъ: -- де-Муи неоцѣненный человѣкъ! Можете ли вы вставить въ вашу рѣчь такую фразу?
   -- Нѣтъ ничего легче, сказала Маргерита.
   -- Такъ завтра я повидаюсь съ д'Алансономъ, сказалъ Генрихъ.-- Пусть де-Муи будетъ на своемъ мѣстѣ и пойметъ отвѣтъ по полуслову.
   -- Онъ будетъ, ваше величество.
   -- Такъ передайте ему мой отвѣтъ. У васъ, конечно, есть тутъ близко лошадь и слуга?
   -- Ортонъ ждетъ меня на набережной.
   -- Спѣшите же... Постойте! не туда, не въ окно. Это хорошо только въ крайности. Васъ могутъ замѣтить, и не всѣмъ же извѣстно, что вы предпринимали такое путешествіе ко мнѣ: это можетъ повредить королевѣ.
   -- Но куда же выйдти, ваше величество?
   -- Войдти вы не можете одни въ Лувръ, а со мною выйдти не трудно. Я знаю пароль. Вы въ плащѣ, я тоже; мы хорошенько завернемся и легко выйдемъ въ ворота. Къ-тому же, я хочу дать Ортону, кое-какія приказанія. Подождите здѣсь; я посмотрю, нѣтъ ли кого въ корридорѣ.
   Генрихъ вышелъ осмотрѣть дорогу. Ла-Моль остался наединѣ съ королевой.
   -- О! когда я васъ опять увижу? сказалъ онъ.
   -- Завтра вечеромъ, если мы убѣжимъ; если останемся, такъ надняхъ, въ Улицѣ-Клош-Персе.
   -- Пойдемте, ла-Моль, сказалъ Генрихъ, возвращаясь,-- никого нѣтъ.
   Ла-Моль почтительно поклонился королевѣ.
   -- Дайте ему поцаловать вашу руку, сказалъ Генрихъ: -- ла-Моль не изъ простыхъ друзей.
   Маргерита повиновалась.
   -- Кстати, сказалъ Генрихъ:-- пожалуйста, припрячьте хорошенько лѣстницу: это драгоцѣнная вещь для заговорщиковъ. Она можетъ понадобиться, когда и не ждешь. Пойдемте, г. ла-Моль, пойдемте.
   

III.
Послы.

   На другой день, все народонаселеніе Парижа стеклось въ Сен-Жерменское-Предмѣстье. Здѣсь польскіе послы должны были въѣзжать въ городъ. Строй Швейцарцевъ удерживалъ толпу въ порядкѣ, и конные отряды очищали дорогу вельможамъ и придворныя дамамъ, ѣхавшимъ на встрѣчу поѣзда.
   Вскорѣ на высотѣ Сент-Антуанскаго-Аббатства показалось нѣсколько всадниковъ въ красныхъ съ желтымъ одеждахъ, въ шапкахъ и плащахъ на мѣху, съ широкими кривыми саблями въ рукахъ.
   На флангахъ линіи шли офицеры.
   За этимъ первымъ отрядомъ слѣдовалъ другой, одѣтый съ воточною роскошью. За нимъ ѣхали четыре посла, великолѣпные представители самаго миѳологическаго изъ рыцарскихъ государствъ XVI столѣтія.
   Одинъ изъ этихъ пословъ былъ епископъ краковскій. На немъ былъ полудуховный, полувоенный костюмъ, сверкающій золотомъ и драгоцѣнными каменьями. Бѣлый конь съ волнистою длинной гривой, дышалъ, казалось, огнемъ; никто бы не могъ подумать, что благородное животное тридцать дней сряду дѣлало по пятнацати льё по дорогамъ почти-непроходимымъ отъ дурнаго времени года.
   Рядомъ съ епископомъ ѣхалъ палатинъ Ласко, сильный вельможа, приближенный къ престолу, богатый и гордый какъ король.
   За двумя главными послами и сопровождавшими ихъ двумя другими знатными палатинами, ѣхало множество польскихъ дворянъ; шелковая сбруя коней ихъ, украшенная золотомъ и каменьями возбуждала удивленіе зрителей. Дѣйствительно, эти чужеземы, которыхъ Французы презрительно называли варварами, совершенно затмѣвали ихъ своимъ великолѣпіемъ.
   Катерина до послѣдней минуты надѣялась, что пріемъ будетъ еще отложенъ, и что рѣшительность короля уступитъ мѣсто его обычной слабости. Но когда насталъ назначенный день, когда она увидѣла, что Карлъ, блѣдный какъ смерть, надѣлъ великолѣпную королевскую мантію, она поняла, что надо хоть наружно покориться его желѣзной волѣ и начала вѣрить, что Генриху д'Ан о же?
   -- Ваше величество не знаете его, -- отвѣтилъ герцогъ.
   -- Въ такомъ случаѣ мы познакомимся, -- сказалъ король.
   И, подойдя къ спутнику Гиза, онъ велѣлъ слугѣ приблизиться съ факеломъ.
   -- Прошу извиненія, братъ!-- сказалъ съ худо скрытой досадой герцогъ Анжуйскій, открывъ лицо и поклонившись.
   -- А, это ты, Генрихъ!.. Но нѣтъ, это невозможно, я ошибаюсь... Мой братъ Анжуйскій не пошелъ бы ни къ кому, не повидавшись сначала со мной. Онъ знаетъ, что для принцевъ крови, въѣзжающихъ въ Парижъ, есть только одна дорога -- въ ворота Лувра.
   -- Простите, государь,-- отвѣтилъ герцогъ Анжуйскій.-- Я прошу ваше величество извинить мой легкомысленный поступокъ.
   -- А что же дѣлалъ ты, братъ, въ отелѣ Кондэ?-- насмѣшливо спросилъ король..
   -- Да, навѣрное, то самое, о чемъ вы только что говорили мнѣ, ваше величество, -- замѣтилъ Генрихъ и, шепнувъ что-то на ухо королю, громко расхохотался.
   -- Что же это такое?-- надменно спросилъ герцогъ Гизъ, который, какъ и всѣ придворные, привыкъ относиться нѣсколько свысока къ бѣдному королю Наваррскому.-- Почему мнѣ нельзя навѣстить мою невѣстку? Вѣдь герцогъ Алансонскій навѣщаетъ же свою.
   Генрихъ слегка покраснѣлъ.
   -- Какую невѣстку?-- спросилъ Карлъ.-- У него, насколько я знаю, есть только одна -- королева Елизавета.
   -- Прошу извиненія, государь! Я хотѣлъ сказать: свою сестру, королеву Маргариту. Полчаса тому назадъ мы видѣли ея носилки, по сторонамъ которыхъ шли два какихъ-то франтика.
   -- Неужели?-- спросилъ Карлъ.-- Что скажешь ты на это, Генрихъ?
   -- Что королева Наваррская вольна отправиться, куда ей угодно, хоть я не думаю, чтобы она выѣхала изъ Лувра.
   -- А я увѣренъ въ этомъ,-- сказалъ Гизъ.
   -- И я тоже, -- замѣтилъ герцогъ Анжуйскій.-- Носилки остановились на улицѣ Клошъ-Персе.
   -- Должно-быть, и ваша невѣстка,-- сказалъ, обращаясь къ герцогу Гизу, Карлъ, -- не эта, а вонъ та, -- прибавилъ онъ, указавъ сначала на отель Кондэ, а потомъ на отель Гиза, -- тоже отправилась вмѣстѣ съ нею. Онѣ, какъ вы знаете, неразлучны.
   -- Я не понимаю, что вы хотите сказать, ваше величество.
   -- Что же тутъ непонятнаго? Это, напротивъ, совершенно ясно. Вотъ потому-то носилки и сопровождали два франта.
   -- Если королева Наваррская и моя невѣстка ведутъ себя неприлично, -- сказалъ Гизъ, -- то попросимъ короля прекратить это.
   -- Оставимъ въ покоѣ г-жу Кондэ и герцогиню Неверскую, -- вмѣшался Генрихъ.-- За свою сестру у короля нѣтъ никакихъ основаній безпокоиться, а я вполнѣ увѣренъ въ своей женѣ.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, я хочу выяснить это дѣло, -- сказалъ король.-- Только займемся имъ сами. Такъ вы говорите, братъ, что носилки остановились на улицѣ Клошъ-Персе?
   -- Да, государь.
   -- Вы узнаете мѣсто?
   -- Узнаю, государь.
   -- Такъ пойдемте туда и, хоть бы намъ пришлось поджечь этотъ домъ, мы узнаемъ, кто скрывается тамъ!
   Съ такимъ намѣреніемъ, довольно опаснымъ для тѣхъ, кого оно касалось, два короля и два принца направились на улицу Сентъ-Антуанъ.
   Когда они дошли до улицы Клошъ-Персе, Карлъ, не желавшій вмѣшивать въ дѣло постороннихъ, отослалъ придворныхъ, сказавъ, что они могутъ располагать своимъ временемъ, но въ шесть часовъ утра должны ждать его около Бастиліи съ двумя верховыми лошадьми.
   На улицѣ Клошъ-Персе было только три дома, и поиски были тѣмъ легче, что двери двухъ домовъ отворились при первомъ же требованіи; одинъ изъ нихъ находился на углу улицы Сентъ-Антуанъ, другой -- на углу улицы Руа де-Сисиль.
   Что же касается до третьяго дома, то проникнуть въ него было нелегко. Его охранялъ уже извѣстный читателю нѣмецъ-привратникъ, человѣкъ очень несговорчивый. Въ эту ночь Парижу, казалось, было суждено представлять примѣры замѣчательной вѣрности слугъ.
   Несмотря на то, что герцогъ Гизъ осыпалъ привратника угрозами на самомъ чистомъ саксонскомъ нарѣчіи, что Генрихъ Анжуйскій предлагалъ ему набитый золотомъ кошелекъ, а Карлъ называлъ себя начальникомъ патруля,-- вѣрный нѣмецъ оставался непоколебимъ. А когда они все-таки продолжали настаивать, онъ просунулъ между желѣзными перекладинами дуло пищали. Но эта угроза только насмѣшила короля, его брата и герцога Гиза: желѣзныя полосы не позволяли пищали повернуться въ сторону и она могла быть опасна только для слѣпого, который всталъ бы противъ самаго дула. Что касается до Генриха Наваррскаго, то онъ не принималъ никакого участія въ переговорахъ и сталъ поодаль, какъ бы нисколько не интересуясь всѣмъ происходившимъ.
   Убѣдившись, что нельзя ни запугать ни соблазнить привратника, герцогъ Гизъ сдѣлалъ видъ, какъ будто уходитъ съ своими спутниками. Но они ушли недалеко. На углу улицы СентъА-нтуанъ герцогъ нашелъ то, чего искалъ: это былъ громадный камень, одинъ изъ такихъ, какіе употребляли три тысячи лѣтъ тому назадъ Аяксъ, Теламанъ и Деамедъ. Гизъ взвалилъ его на плечи и пошелъ назадъ, сдѣлавъ своимъ спутникамъ знакъ слѣдовать за нимъ. Между тѣмъ привратникъ, думая, что незнакомцы, которыхъ онъ принялъ за грабителей, ушли совсѣмъ, заперъ калитку, но не успѣлъ еще задвинуть ее засовомъ. Герцогъ Гизъ воспользовался этимъ и съ страшной силой бросилъ камень въ калитку. Замокъ отлетѣлъ вмѣстѣ съ кускомъ дерева, въ которомъ былъ врѣзанъ, и калитка распахнулась, сваливъ съ ногъ привратника. Падая, онъ громко вскрикнулъ, чтобы предупредить объ опасности гарнизонъ, который безъ этого могъ бы быть застигнутъ врасплохъ.
   Въ эту самую минуту ла-Моль переводилъ съ Маргаритой идиллію Ѳеокрита, а Коконна, ссылаясь на то, что онъ тоже грекъ, пилъ съ Генріэттой сиракузское вино. Крикъ привратника прервалъ и ученый и веселый разговоръ.
   Въ одно мгновеніе осажденные потушили свѣчи, открыли окна и бросились на балконъ. Ла-Моль и Коконна, увидавъ подъ нимъ какихъ-то говорившихъ мужчинъ, стали бросать имъ въ головы все, что попадалось подъ руку, и въ то же время подняли страшный шумъ, размахивая шпагами, которыя съ громомъ ударялись плашмя объ стѣну. Королю, самому ожесточенному изъ осаждающихъ, попала въ плечо серебряная кружка, въ герцога Анжуйскаго полетѣло блюдо съ кампотомъ изъ лимоновъ и апельсиновъ, а въ герцога Гиза -- большой кусокъ дичины.
   Одинъ Генрихъ остался невредимъ. Онъ тихонько распрашивалъ привратника, котораго Гизъ привязалъ къ калиткѣ, но тотъ на всѣ его вопросы отвѣчалъ какъ всегда:
   -- Ich verstehe nicht!
   Женщины ободряли осажденныхъ и подавали имъ разные метательные снаряды, которые градомъ сыпались на осаждающихъ.
   -- Чортъ побери!-- воскликнулъ Карлъ, когда брошенный съ балкона табуретъ ударилъ его по головѣ, нахлобучивъ ему шляпу до самаго носа.-- Отворяйте сію же минуту или я велю повѣсить васъ всѣхъ!
   -- Мой братъ!-- шепнула Маргарита ла-Молю.
   -- Король!-- тихо сказалъ тотъ Генріэттѣ.
   -- Король! Король!-- остановила герцогиня Коконна, тащившаго къ окну сундукъ. Онъ предназначалъ его для герцога Гиза, въ котораго, главнымъ образомъ, цѣлился, хоть и не зналъ его.-- Говорю же вамъ, король!
   Коконна оставилъ сундукъ и съ удивленіемъ взглянулъ на герцогиню.
   -- Король?-- повторилъ онъ.
   -- Да, король.
   -- Значитъ, нужно бѣжать?
   -- Конечно. Ла-Моль и Маргарита уже ушли. Идемъ скорѣе!
   -- Куда?
   -- Да идемъ же!
   Генріэтта схватила Коконна за руку и провела его черезъ потайную дверь въ сосѣдній домъ. А. оттуда они вмѣстѣ съ Маргаритой и ла-Молемъ убѣжали черезъ калитку, выходившую на улицу Тизонъ.
   -- Гарнизонъ, какъ кажется, сдается, -- сказалъ Карлъ.
   Подождали нѣсколько минутъ; ни звука не доносилось до осаждающихъ.
   -- Должно-быть, они замышляютъ какую-нибудь хитрость,-- сказалъ герцогъ Гизъ.
   -- Вѣрнѣе, они узнали голосъ моего брата короля,-- возразилъ герцогъ Анжуйскій, -- и обратились въ бѣгство.
   -- Имъ во всякомъ случаѣ придется пройти здѣсь,-- сказалъ Карлъ.
   -- Да, если только у дома нѣтъ другого выхода,-- замѣтилъ герцогъ Анжуйскій.
   -- Кузенъ, -- сказалъ король герцогу Гизу, -- возьмите-ка опять вашъ камень да выбейте эту дверь.
   Герцогъ счелъ лишнимъ прибѣгать къ такой мѣрѣ. Эта дверь была не такъ крѣпка, какъ калитка, и онъ выбилъ ее ударомъ ноги.
   -- Факелы!-- крикнулъ король.
   Слуги подошли. Факелы потухли, но ихъ снова зажгли. Карлъ IX взялъ одинъ факелъ и подалъ другой герцогу Анжуйскому.
   Гизъ пошелъ впередъ, держа шпагу въ рукѣ.
   Генрихъ Наваррскій замыкалъ шествіе.
   Вошли въ первый этажъ.
   Въ столовой былъ сервированъ или, вѣрнѣе, десервированъ ужинъ, который, главнымъ образомъ, доставлялъ осажденнымъ метательные снаряды. Канделабры валялись на полу, мебель была разбросана, какъ попало, и вся посуда, кромѣ серебряной, была разбита вдребезги.
   Перешли въ гостиную. Тамъ тоже не нашлось ничего, что могло бы выдать тѣхъ, кто былъ здѣсь. Греческія и латинскія книги и нѣсколько музыкальныхъ инструментовъ -- вотъ все, что увидали тамъ.
   Спальня охраняла тайну еще лучше. Спускавшаяся съ потолка лампа съ алебастровымъ шаромъ была зажжена, но, повидимому, никто даже не входилъ въ спальню.
   -- Есть, навѣрное, другой выходъ, -- сказалъ король.
   -- Навѣрное, такъ, -- согласился герцогъ Анжуйскій
   -- Но гдѣ же онъ?-- спросилъ герцогъ Гизъ.
   Искали всюду, но не нашли ничего.
   -- Гдѣ привратникъ?-- спросилъ король.
   -- Я привязалъ его къ калиткѣ, отвѣтилъ герцогъ Гизъ.
   -- Разспросите его, кузенъ.
   -- Онъ не станетъ отвѣчать.
   -- Пустяки! Если развести небольшой огонекъ да немножко погрѣть ему ноги, такъ заговоритъ.
   Генрихъ посмотрѣлъ въ окно.
   -- Привратника нѣтъ тамъ, -- сказалъ онъ.
   -- Кто же отвязалъ его?-- быстро спросилъ герцогъ Гизъ.
   -- Чортъ побери!-- воскликнулъ король.-- Значитъ, мы ничего не узнаемъ.
   -- Какъ видите, государь,-- сказалъ Генрихъ,-- нѣтъ никакихъ доказательствъ, что моя жена и невѣстка герцога Гиза были здѣсь.
   -- Это правда,-- сказалъ Карлъ.-- Недаромъ говорится, что не оставляютъ никакого слѣда: птица въ воздухѣ, рыба въ водѣ и женщина...
   -- Итакъ, -- прервалъ его Генрихъ, -- намъ теперь лучше всего...
   -- Привести себя въ порядокъ,-- докончилъ король.-- Мнѣ позаботиться о моемъ ушибѣ, тебѣ, Анжуйскій, вытереть апельсинный сиропъ, а вамъ, Гизъ, счистить съ себя жиръ отъ жаркого изъ кабана.
   И они всѣ четверо ушли, даже не потрудившись затворить за собою дверь.
   -- Куда вы отправляетесь, господа?-- спросилъ король у своего брата и'герцога Гиза, когда дошли до улицы СентъАнтуанъ.
   -- Къ Нантулье, государь,-- отвѣтилъ герцогъ Анжуйскій.-- Онъ ждетъ насъ ужинать, меня и кузена Лотарингскаго. Не пойдете ли и вы съ нами, ваше величество?
   -- Нѣтъ, благодарю, мы идемъ въ противоположную сторону. Хотите взять слугу съ факеломъ?
   -- Нѣтъ, ваше величество, -- поспѣшно отвѣтилъ герцогъ Анжуйскій.-- Просимъ принять нашу глубокую благодарность.
   -- Онъ боится, что я велю подсматривать за нимъ, -- шепнулъ на ухо Генриху Наваррскому король и, взявъ его подъ руку, сказалъ:
   -- Идемъ, Генрихъ. Сегодня я угощаю тебя ужиномъ.
   -- Значитъ, мы пойдемъ не въ Лувръ?-- спросилъ Генрихъ.
   -- Нѣтъ, повторяю тебѣ это еще разъ, упрямецъ! Идемъ!
   И онъ пошелъ вмѣстѣ съ Генрихомъ по улицѣ Жаффруа-Ланье.
   

V.
Анаграмма.

   На половинѣ улицы Жаффруа-Ланье начиналась улица Гарнье, на другомъ концѣ которой тянулась направо и налѣво улица де-Барръ.
   На разстояніи нѣсколькихъ шаговъ отъ угла, по направленію къ улицѣ Мортеллери, стоялъ уединенный домикъ въ саду, окруженномъ высокой стѣною съ калиткой.
   Карлъ вынулъ изъ кармана ключъ, отперъ калитку и, пропустивъ впередъ Генриха и слугу съ факеломъ, снова заперъ ее за собою.
   Въ домѣ было освѣщено только одно окно. Карлъ съ улыбкой показалъ на него Генриху.
   -- Государь, я не понимаю, -- сказалъ тотъ.
   -- Ты сейчасъ поймешь.
   Генрихъ съ удивленіемъ взглянулъ на Карла. Въ лицѣ и голосѣ короля была кротость, совершенно преображавшая его. Онъ былъ такъ непохожъ на себя, что Генрихъ не узнавалъ его.
   -- Я говорилъ тебѣ, Генрихъ,-- сказалъ король,-- что, уходя изъ Лувра, я ухожу какъ будто изъ ада. А входя сюда, я вхожу въ рай.
   -- Я очень счастливъ,-- отвѣтилъ Генрихъ, -- что ваше величество удостоили взять меня съ собою на небо.
   -- Дорога туда узка, -- продолжалъ король, поднимаясь по узенькой лѣсенкѣ,-- но это еще увеличиваетъ сходство съ раемъ.
   -- Какой же ангелъ охраняетъ входъ въ вашъ эдемъ, государь?
   -- Ты сейчасъ увидишь, -- отвѣтилъ Карлъ.
   Сдѣлавъ Генриху знакъ тихонько слѣдовать за нимъ, онъ отворилъ одну дверь, потомъ другую и остановился на порогѣ, шепнувъ:
   -- Гляди!
   Генрихъ подошелъ и остановился какъ вкопанный, смотря на одно изъ самыхъ чудныхъ зрѣлищъ, какія когда-либо видѣлъ.
   Молодая женщина лѣтъ восемнадцати или девятнадцати спала, положивъ голову на постель спящаго ребенка. Она прижимала къ губамъ его маленькія ножки, а длинные волосы ея разсыпались по плечамъ, какъ золотыя волны.
   -- О, государь,-- прошепталъ король Наваррскій, -- кто эта прелестная красавица?
   -- Это ангелъ моего рая, Генрихъ, -- отвѣтилъ король.-- Она одна только любитъ меня, какъ человѣка, а не какъ короля.
   Генрихъ улыбнулся.
   -- Да, какъ человѣка, -- повторилъ Карлъ.-- Она любила меня, еще не зная, что я король.
   -- А съ тѣхъ поръ, какъ узнала?
   -- Съ тѣхъ поръ, какъ узнала, -- сказалъ Карлъ со вздохомъ, доказывающимъ, какъ тяжела казалась ему иногда его кровавая корона, -- она все же любитъ меня. Можешь по этому судить самъ.
   Король подошелъ на цыпочкахъ къ молодой женщинѣ и слегка прикоснулся губами къ ея розовой щечкѣ.
   Но какъ ни легко было это прикосновеніе, она все-таки проснулась.
   -- Карлъ!-- прошептала она, открывая глаза.
   -- Слышишь?-- сказалъ Генриху король.-- Она называетъ меня Карломъ. Королева зоветъ меня государемъ.
   -- Вы не одни?-- воскликнула молодая женщина.
   -- Не одинъ, моя дорогая Марія. Я привелъ къ тебѣ другого короля. Онъ счастливѣе меня, потому что не носитъ короны, и несчастнѣе, потому что у него нѣтъ Маріи Тушэ. Каждому свое.
   -- Это король Наваррскій?-- спросила Марія.
   -- Да, онъ самый, мое дитя. Подойди, Генрикъ.
   Когда Генрихъ подошелъ, король взялъ его за правую руку.
   -- Взгляни на эту руку, Марія, -- сказалъ онъ.-- Это рука добраго брата и вѣрнаго друга. Не случись ея сегодня...
   -- Что же, Карлъ?
   -- Не случись ея сегодня, Марія, у нашего ребенка не было бы отца.
   Марія вскрикнула, упала на колѣни и, схвативъ руку Генриха, поцѣловала ее.
   -- Хорошо, Марія, хорошо, -- сказалъ Карлъ.
   -- А чѣмъ же вы отблагодарили его, ваше величество?
   -- Я отплатилъ ему тѣмъ же.
   Генрихъ съ удивленіемъ взглянулъ на Карла.
   -- Ты потомъ поймешь мои слова, Генрихъ,-- сказалъ тотъ.-- А пока взгляни вотъ сюда.
   И онъ подошелъ къ постели, на которой лежалъ ребенокъ.
   -- Если бы этотъ толстенькій мальчуганъ, -- сказалъ король, -- спалъ не здѣсь, въ скромномъ домикѣ на улицѣ де-Барръ, а въ Луврѣ, это измѣнило бы многое въ настоящемъ, а можетъ-быть, и въ будущемъ {Этотъ ребенокъ -- знаменитый впослѣдствіи герцогъ Ангулемскій, умершій въ 1650 году -- былъ незаконнымъ сыномъ Карла IX.}.
   -- Мнѣ пріятнѣе, что онъ здѣсь, а не въ Луврѣ, -- сказала Марія.-- Тутъ онъ спитъ спокойнѣе.
   -- Не будемъ же мѣшать ему, -- сказалъ король.-- Такъ хорошо спать, не зная тревожныхъ сновъ.
   -- Не угодно ли вашему величеству пройти туда?-- спросила Марія, показывая на одну изъ дверей.
   -- Да, идемъ ужинать,-- отвѣтилъ король.
   -- Вы попросите короля Наваррскаго извинить меня, мой дорогой Карлъ?-- сказала Марія.
   -- Въ чемъ же это?
   -- Въ томъ, что я отослала слугъ... Государь,-- продолжала Марія, обращаясь къ Генриху,-- Карлъ любитъ, чтобы никто, кромѣ меня, не прислуживалъ ему.
   -- Ventre-saint-gris!-- воскликнулъ Генрихъ,-- это вполнѣ понятно.
   Мужчины прошли въ столовую, а любящая, заботливая мать накрыла маленькаго Карла теплымъ одѣяломъ. Онъ спалъ крѣпкимъ дѣтскимъ сномъ, которому завидовалъ его отецъ, и не проснулся.
   Укрывъ ребенка, Марія тоже вошла въ столовую.
   -- Здѣсь приготовлено только два прибора, -- сказалъ Карлъ.
   -- Позвольте мнѣ прислуживать вамъ обоимъ, -- сказала Марія.
   -- Вотъ видишь, Генрихъ, ты приносишь мнѣ несчастье,-- сказалъ Карлъ.
   -- Почему же это, государь?
   -- Развѣ ты не слышишь?
   -- Прости, прости меня, Карлъ!-- сказала Марія.
   -- Хорошо, прощаю. Только садись вотъ здѣсь, между нами.
   -- Изволь.
   Она принесла еще одинъ приборъ, сѣла между двумя королями и стала угощать ихъ.
   -- А вѣдь пріятно, -- сказалъ король, -- имѣть такое мѣстечко, гдѣ можно ѣсть и пить, не дожидаясь, чтобы кто-нибудь другой попробовалъ сначала кушанье и вино!
   -- Повѣрьте, государь,-- отвѣтилъ Генрихъ, -- что я цѣню это счастье больше, чѣмъ кто-либо другой.
   -- Такъ скажи же ей, Генрихъ, что для того, чтобы это счастье продолжалось, ей не слѣдуетъ вмѣшиваться въ политику, а въ особенности знакомиться съ моей матерью.
   -- Королева Екатерина, дѣйствительно, любитъ ваше величество такъ горячо, что, навѣрное, стала бы ревновать,-- отвѣтилъ Генрихъ, желая уклониться отъ опасной откровенности короля.
   -- Рекомендую тебѣ, Марія,-- сказалъ Карлъ,-- одного изъ самыхъ осторожныхъ и проницательныхъ людей, какихъ я когда-либо зналъ. Онъ провелъ при дворѣ всѣхъ, а это не шутка. Можетъ-быть, только я одинъ понимаю, что происходитъ, не говорю, у него въ сердцѣ, но въ умѣ.
   -- Государь, -- сказалъ Генрихъ, -- мнѣ жаль, что, преувеличивая одно, вы сомнѣваетесь въ другомъ.
   -- Я не преувеличиваю ничего, Генрихъ, -- отвѣтилъ король.-- Придетъ день, когда тебя узнаютъ... А какъ хорошо составляетъ оцъ анаграммы, Марія,-- прибавилъ онъ.-- Попроси его составить анаграмму изъ твоего имени и увидишь, какъ легко онъ это дѣлаетъ.
   -- Что можно найти въ имени такой незначительной женщины, какъ я?-- возразила Марія.-- Что хорошаго можетъ получиться изъ буквъ, изъ которыхъ случайно произошло имя Маріи Тушэ?
   -- Напротивъ,-- возразилъ Генрихъ,-- составить изъ вашего имени анаграмму такъ легко, что въ этомъ не будетъ никакой заслуги съ моей стороны.
   -- Ага! Онъ ужъ придумалъ что-то,-- сказалъ Карлъ.-- Видишь, Марія?
   Генрихъ вынулъ записную книжку, вырвалъ изъ нея листокъ, написалъ на немъ:

Marie Touchet (Марія Тушэ).

   а подъ этимъ именемъ:

Je charme tout (я очаровываю все)

   и подалъ листокъ молодой женщинѣ.
   -- Это, право же, невѣроятно!-- воскликнула она.
   -- Что тамъ такое?-- спросилъ Карлъ.
   -- Я не рѣшаюсь прочитать вслухъ, ваше величество,-- отвѣтила Марія.
   -- Je charme tout, -- сказалъ Генрихъ.-- Вотъ какая анаграмма выходитъ изъ имени Маріи Тушэ. Я только поставилъ, какъ это обыкновенно дѣлается, "j" вмѣсто "і".
   -- Вѣрно, вѣрно!-- воскликнулъ Карлъ.-- Буква въ букву! Я хочу, чтобы эта анаграмма была твоимъ девизомъ, Марія: она необыкновенно подходитъ къ тебѣ. Благодарю, Генрихъ, Я велю сдѣлать этотъ девизъ изъ брилліантовъ и подарю его тебѣ, Марія.
   Ужинъ кончился. Два часа пробило на колокольнѣ собора Богоматери.
   -- А теперь, Марія, -- сказалъ Карлъ, -- ты дашь Генриху, въ благодарность за его комплиментъ, кресло, гдѣ бы онъ могъ заснуть до утра. Только, пожалуйста, подальше отъ насъ, а то онъ ужаснѣйшимъ образомъ храпитъ. Если ты проснешься раньше, разбуди меня; въ шесть часовъ утра мы должны быть около Бастиліи. Спокойной ночи, Генрихъ, устраивайся, какъ знаешь, но,-- прибавилъ онъ, подойдя къ Генриху и положивъ ему руку на плечо,-- но заклинаю тебя жизнью -- слышишь, Генрихъ?-- заклинаю тебя жизнью, не уходи отсюда безъ меня, а тѣмъ болѣе не возвращайся въ Лувръ!
   Генрихъ, у котораго ужъ и безъ того возникли подозрѣнія, не могъ, конечно, отнестись легко къ этому совѣту.
   Карлъ IX ушелъ въ спальню, а Генрихъ, неприхотливый, какъ горецъ, устроился въ креслѣ и скоро доказалъ на дѣлѣ, что у короля были достаточныя основанія помѣстить его подальше отъ себя.
   Рано утромъ, когда еще только начинало свѣтать, Карлъ разбудилъ его. Такъ какъ Генрихъ не раздѣвался, то ему не пришлось терять много времени на туалетъ. Король казался счастливымъ и улыбался такъ, какъ никогда не улыбался въ Луврѣ. Часы, которые онъ проводилъ въ домикѣ на улицѣ де-Барръ, были самыми счастливыми часами въ его жизни.
   Карлъ и Генрихъ прошли черезъ спальню. Молодая женщина спала на своей постели; ребенокъ спалъ около нея, въ колыбели. Оба они улыбались во снѣ.
   Карлъ съ минуту смотрѣлъ на нихъ съ глубокой нѣжностью, а потомъ обернулся къ Генриху и сказалъ ему:
   -- Если ты когда-нибудь узнаешь, какую услугу я оказалъ тебѣ нынѣшней ночью, а со мной случится несчастье, вспомни объ этомъ мальчикѣ!
   Не давъ Генриху времени сдѣлать какой-нибудь вопросъ, Карлъ осторожно поцѣловалъ въ лобъ Марію и ребенка и, прошептавъ: -- До свиданія, мои дорогіе!-- вышелъ изъ комнаты.
   Генрихъ, задумавшись, послѣдовалъ за нимъ.
   Придворные, которымъ Карлъ велѣлъ ждать около Бастиліи, стояли тамъ, держа въ поводу двухъ верховыхъ лошадей.
   Карлъ знакомъ предложилъ Генриху сѣсть на одну изъ нихъ, вскочилъ на другую самъ и направился къ внѣшнимъ бульварамъ.
   -- Куда мы ѣдемъ?-- спросилъ Генрихъ.
   -- Я хочу узнать,-- отвѣтилъ Карлъ,-- для одной ли только г-жи Кондэ пріѣхалъ въ Парижъ герцогъ Анжуйскій и есть ли въ его сердцѣ столько же честолюбія, сколько любви.
   Генрихъ не понялъ ничего изъ этого объясненія и молча послѣдовалъ за Карломъ.
   Когда они доѣхали до Марэ и передъ ними открылось предмѣстье Сенъ-Іоранъ, Карлъ показалъ Генриху вдаль. Въ сѣроватомъ утреннемъ туманѣ смутно виднѣлись какіе-то всадники въ сѣрыхъ плащахъ и мѣховыхъ шапкахъ. За ними ѣхалъ тяжело нагруженный фургонъ. По мѣрѣ того, какъ они приближались, фигуры ихъ выдѣлялись яснѣе и Генрихъ замѣтилъ среди нихъ какого-то человѣка въ длинномъ темномъ Плащѣ и шляпѣ, какія носили въ то время во Франціи. Онъ тоже ѣхалъ верхомъ, разговаривая съ своими спутниками.
   -- Ага!-- съ улыбкой проговорилъ Карлъ,-- я такъ и думалъ.
   -- Если я не ошибаюсь, -- сказалъ Генрихъ, -- этотъ всадникъ въ темномъ плащѣ -- герцогъ Анжуйскій?
   -- Онъ самый,-- отвѣтилъ Карлъ.-- Отъѣдемъ немножко въ сторону, Генрихъ: я не хочу, чтобы насъ увидали.
   -- А кто же эти люди въ сѣрыхъ плащахъ и мѣховыхъ шапкахъ?-- спросилъ Генрихъ.-- И что такое въ этомъ фургонѣ?
   -- Эти люди -- польскіе послы, -- отвѣтилъ Карлъ, -- а въ фургонѣ везутъ корону... Ну, теперь поѣдемъ назадъ, Генрихъ,-- прибавилъ онъ, повернувъ лошадь и пуская ее въ галопъ къ воротамъ Тампля.-- Я видѣлъ все, что хотѣлъ увидать.
   

V.
Возвращеніе въ Лувръ.

   Когда убрали трупы сбировъ, перенесли раненаго Морвеля къ нему въ домъ, вымыли ковры и привели все въ порядокъ въ спальнѣ короля Наваррскаго, Екатерина отпустила своихъ придворныхъ дамъ и попробовала заснуть. Но ударъ былъ слишкомъ жестокъ и разочарованіе слишкомъ сильно. Этотъ ненавистный Генрихъ постоянно ускользалъ изъ ея обыкновенно смертоносныхъ сѣтей. Его какъ будто охраняла какая-то непобѣдимая сила. Екатерина упорно называла ее случайностью, но внутренній голосъ говорилъ ей, что это не случайность, а судьба. Мысль, что слухъ объ этомъ новомъ покушеніи, распространившись въ Луврѣ и внѣ его, еще болѣе усилитъ вѣру Генриха и гугенотовъ въ будущее, приводила Екатерину въ отчаяніе. И если бы въ эту минуту случай, съ которымъ она такъ неудачно боролась, привелъ къ ней ея врага, она, вѣроятно, постаралась бы съ помощью маленькаго флорентинскаго кинжала, всегда висѣвшаго у нея на поясѣ, разрушить велѣнія судьбы, слишкомъ благосклонной къ Генриху.
   Ночные часы, такіе долгіе для того, кто ищетъ и не спитъ, медленно проходили одинъ за другимъ, а Екатерина все еще не смыкала глазъ. Множество новыхъ плановъ назрѣвало въ ея разгоряченномъ мозгу. Какъ только что начало свѣтать, она встала, одѣлась безъ посторонней помощи и пошла къ Карлу
   Часовые, привыкшіе къ тому, что она приходила къ королю во всякое время дня и ночи, пропустили ее.
   Екатерина прошла черезъ переднюю въ оружейный кабинетъ. Тамъ сидѣла кормилица Карла.
   -- Что мой сынъ?-- спросила королева.
   -- Король не велѣлъ входить къ нему до восьми часовъ, ваше величество,-- отвѣтила кормилица.
   -- Это приказаніе не можетъ относиться ко мнѣ, кормилица.
   -- Оно не исключаетъ никого, ваше величество.
   Екатерина улыбнулась.
   -- Да, я знаю,-- сказала кормилица,-- я хорошо знаю, что никто здѣсь не осмѣливается оказывать сопротивленіе вашему величеству. А потому и умоляю васъ снизойти къ просьбѣ бѣдной женщины и не ходить дальше.
   -- Мнѣ нужно поговорить съ сыномъ, кормилица.
   -- Я отворю дверь только по формальному приказанію вашего величества.
   -- Такъ я приказываю тебѣ, -- сказала Екатерина.
   При такомъ приказаніи королевы-матери, къ которой всѣ относились еще почтительнѣе и которой боялись еще больше, чѣмъ самого Карла, кормилица подала Екатеринѣ ключъ. Но та обошлась безъ него.
   Она вынула изъ кармана свой собственный ключъ отъ комнаты сына и торопливо отперла дверь.
   Спальня была пуста, постель Карла не смята. Его борзая собака, Актіонъ, спавшая на медвѣжьей шкурѣ, лежавшей вмѣсто ковра около кровати, встала и лизнула бѣлыя, какъ мраморъ, руки Екатерины.
   -- А, его нѣтъ!-- сказала королева, нахмуривъ брови.-- Въ такомъ случаѣ я подожду.
   Она въ тяжеломъ раздумьѣ сѣла у выходившаго на дворъ Лувра окна, изъ котораго были видны главныя ворота.
   Два часа просидѣла королева около него, блѣдная и неподвижная, какъ мраморная статуя. Наконецъ, на дворъ въѣхала группа всадниковъ, во главѣ которыхъ были Карлъ и Генрихъ Наваррскіе.
   Тогда Екатерина поняла, все: очевидно, Карлъ, не желая спорить съ нею и уговаривать ее не трогать Генриха, увезъ его съ собою и такимъ образомъ спасъ.
   -- Слѣпой! Слѣпой! Слѣпой!-- прошептала королева.
   Черезъ минуту въ оружейномъ кабинетѣ послышались шаги.
   -- Теперь, когда мы вернулись въ Лувръ, государь, -- сказалъ Генрихъ, -- объясните мнѣ, пожалуйста, почему вы увели меня отсюда и какую уелугу вы мнѣ оказали.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, Генрихъ,-- смѣясь, отвѣтилъ Карлъ.-- Когда-нибудь ты узнаешь все, но въ настоящую минуту это тайна. Знай только, что мнѣ придется выдержать изъ-за тебя ужасную ссору съ моей матерью.
   Сказавъ это, Карлъ откинулъ портьеру и очутился лицомъ къ лицу съ Екатериной.
   Сзади короля виднѣлось изъ-за его плеча блѣдное, встревоженное лицо беарнца.
   -- А, вы здѣсь, матушка!-- сказалъ, нахмуривъ брови, Карлъ.
   -- Да, сынъ мой, -- отвѣтила Екатерина.-- Мнѣ нужно поговорить съ тобою.
   -- Со мной?
   -- Да, съ тобой однимъ.
   -- Ну, что жъ,-- сказалъ Карлъ, обернувшись къ Генриху,-- если нельзя избѣжать этого, то чѣмъ скорѣе покончить, тѣмъ лучше.
   -- Я ухожу, государь, -- сказалъ Генрихъ.
   -- Да, оставь насъ,-- отвѣтилъ Карлъ.-- И такъ какъ ты католикъ, Генрихъ, то сходи за меня къ мессѣ, а я выслушаю проповѣдь.
   Генрихъ поклонился и вышелъ.
   Карлъ IX поспѣшилъ* предупредить вопросы, которые могла предложить ему мать.
   -- Ну, матушка, -- сказалъ онъ, стараясь обратить все въ шутку, -- вы, конечно, ждали меня затѣмъ, чтобы побранить; вѣдь такъ? Я самымъ нечестивымъ образомъ разстроилъ вашъ маленькій планъ. Но не могъ же я, чортъ возьми, позволить, чтобы арестовали и заключили въ Бастилію человѣка, только что спасшаго мнѣ жизнь? Съ вами мнѣ тоже ссориться не хотѣлось: я добрый сынъ. Да и Богъ наказываетъ дѣтей, непочтительныхъ къ матери, чему примѣромъ можетъ служить мой брать Францискъ II. А потому простите меня и сознайтесь, что я сыгралъ съ вами ловкую шутку.
   -- Ты ошибаешься, Карлъ, -- сказала Екатерина, -- это не шутка.
   -- Нѣтъ, не ошибаюсь, вы сами кончите тѣмъ, что согласитесь со мной.
   -- Ты своей неосторожностью,-- продолжала Екатерина,-- разрушилъ планъ, благодаря которому мы могли открыть многое.
   -- Планъ? Да развѣ васъ можетъ затруднить неудача одного плана, матушка? Вы придумаете еще двадцать другихъ и на этотъ разъ я, съ своей стороны, обѣщаю помогать вамъ.
   -- Теперь твоя помощь не принесетъ пользы, -- возразила Екатерина.-- Онъ предупрежденъ и будетъ остерегаться.
   -- Постойте, поговоримъ толкомъ. Что имѣете вы противъ Генриха?
   -- То, что онъ составляетъ заговоры.
   -- Такъ это ваше всегдашнее обвиненіе. Но развѣ не составляютъ заговоры всѣ въ этомъ миломъ королевскомъ дворцѣ, который называется Лувромъ?
   -- А онъ самый главный изъ всѣхъ и онъ тѣмъ опаснѣе, что никто не подозрѣваетъ его.
   -- Какъ Лоренцино!-- замѣтилъ Карлъ.
   -- Выслушай меня, -- сказала Екатерина, лицо которой омрачилось при этомъ имени, напомнивъ ей одну изъ самыхъ кровавыхъ катастрофъ въ исторіи Флоренціи.-- У меня есть средство доказать, что я права.
   -- Какое же, матушка?
   -- Спроси у Генриха, кто былъ сегодня ночью у него въ спальнѣ.
   -- У него въ спальнѣ... сегодня ночью?
   -- Да. И если онъ скажетъ тебѣ...
   -- Ну?
   -- Въ такомъ случаѣ я соглашусь, что ошиблась.
   -- Но если это была женщина? Не можемъ же мы требовать...
   -- Женщина?
   -- Да.
   -- И эта женщина убила двухъ караульныхъ и опасно ранила Морвеля?
   -- Ого! Это становится серьезно,-- сказалъ король. Значитъ: была пролита кровь?
   -- Трое остались на мѣстѣ.
   -- А тотъ, кто такъ ловко расправился съ ними?
   -- Остался цѣлъ и невредимъ и успѣлъ убѣжать.
   -- Клянусь Гогомъ и Магогомъ, какой храбрецъ!-- воскликнулъ Карлъ.-- Я хочу узнать, кто это, и послѣдую вашему совѣту, матушка.
   -- Ну, а я говорю тебѣ заранѣе, что ты ничего не узнаешь, по крайней мѣрѣ, отъ Генриха.
   -- А отъ васъ, матушка? Этотъ человѣкъ не могъ убѣжать, не оставивъ за собой никакихъ слѣдовъ. Можетъ-быть, замѣтили, какъ онъ былъ одѣтъ?
   -- Замѣтили только, что на немъ былъ очень изящный вишневый плащъ.
   -- Вишневый плащъ?-- сказалъ Карлъ.-- Я знаю только одинъ такой плащъ, и настолько замѣтный, что онъ, дѣйствительно, могъ броситься въ глаза.
   -- Вотъ именно, -- сказала Екатерина.-- Подожди меня здѣсь, сынъ мой; я посмотрю, исполнили ли мои приказанія.
   Екатерина ушла и Карлъ остался одинъ. Онъ съ разсѣяннымъ видомъ сталъ ходить взадъ и впередъ по комнатѣ, насвистывая охотничью пѣсню. Одна рука его была въ карманѣ, а другая опущена и каждый разъ, какъ онъ останавливался, Актіонъ спѣшилъ лизнуть ее.
   Что касается до Генриха, то онъ, выходя отъ короля, былъ сильно встревоженъ.. Вмѣсто того, чтобы итти по коридору, онъ пошелъ по маленькой потайной лѣсенкѣ, о которой мы уже не разъ упоминали и которая вела во второй этажъ. Но не успѣлъ онъ взойти и на четыре ступеньки, какъ на первомъ же поворотѣ увидалъ какую-то тѣнь и, остановившись, взялся за рукоятку кинжала. Но эта тѣнь оказалась женщиной. Она схватила Генриха за руку и нѣжнымъ, хорошо знакомымъ голосомъ шепнула:
   -- Слава Богу, государь, вы цѣлы и невредимы! Я ужасно боялась за васъ. Но Господь, должно-быть услышалъ мою молитву.
   -- Что же такое случилось?-- спросилъ Генрихъ.
   -- Вы узнаете это, какъ придете къ себѣ. Не безпокойтесь объ Оршанѣ: я велѣла перенести его къ себѣ.
   И молодая женщина, какъ бы случайно встрѣтившись съ Генрихомъ на лѣстницѣ, быстро прошла мимо него.
   -- Какъ странно!-- пробормоталъ Генрихъ.-- Что же все это значитъ и что такое съ Оршаномъ?
   Къ сожалѣнію, баронесса де-Совъ не могла услыхать его вопроса: она была уже далеко.
   На верху лѣстницы внезапно появилась другая тѣнь; это былъ мужчина.
   -- Тсъ!-- сказалъ онъ.
   -- А, это вы, Франсуа!
   -- Не называйте меня по имени.
   -- Что все это значитъ?
   -- Ступайте къ себѣ и узнаете. А потомъ осторожно выйдите въ коридоръ, внимательно оглядитесь по сторонамъ, чтобы узнать, не слѣдятъ ли за вами, и проходите ко мнѣ; моя дверь будетъ только притворена.
   И съ этими словами Франсуа исчезъ такъ же быстро, какъ исчезаютъ во время театральнаго представленія духи и привидѣнія, проваливаясь подъ сцену.
   -- Ventre-saint-gris!-- пробормоталъ Генрихъ.-- Загадка продолжается,-но такъ какъ разгадку я могу узнать у себя, то и пойду къ себѣ.
   Однако Генрихъ не совсѣмъ спокойно продолжалъ свой путь. Онъ былъ впечатлителенъ -- въ молодости впечатлительность замѣняетъ суевѣріе. Все отражалось, какъ въ зеркалѣ, въ его душѣ, а то, что онъ слышалъ, предвѣщало ему какое то несчастье.
   Онъ подошелъ къ своей двери и прислушался: изъ комнаты не доносилось ни звука. Да и Шарлотта сказала, чтобы онъ шелъ къ себѣ и потому можно было войти, не опасаясь. Въ передней Генрихъ быстро оглядѣлся. Комната была пуста; не было здѣсь никакихъ слѣдовъ того, что произошло.
   -- Оршана, дѣйствительно, нѣтъ, -- прошепталъ Генрихъ.
   И онъ вошелъ въ спальню.
   Тутъ онъ сразу понялъ все.
   Несмотря на то, что воды, не жалѣли, на полу остались большія красныя пятна; одно кресло было сломано, занавѣсъ кровати изрѣзанъ шпагами, венеціанское зеркало разбито попавшей въ него пулей, а на стѣнѣ остался отпечатокъ опиравшейся на нее окровавленной руки. Все это служило доказательствомъ, что въ этой, теперь тихой, какъ могила, комнатѣ происходилъ смертельный бой.
   Генрихъ мрачно оглядѣлъ все это, провелъ рукою по влажному лбу и прошепталъ:
   -- Теперь я понимаю, какую услугу оказалъ мнѣ король. Меня хотѣли убить... А де-Муи? Что сдѣлали они съ де-Муи? Негодяи! Они, навѣрное, убили его.
   Желая услыхать отъ герцога Алансонскаго всѣ подробности происшедшаго такъ же сильно, какъ тотъ желалъ сообщить ихъ, Генрихъ взглянулъ въ послѣдній разъ на все окружающее и вышелъ въ коридоръ.
   Удостовѣрившись, что тамъ нѣтъ никого, король вбѣжалъ къ герцогу Алансонскому и быстро притворилъ за собою дверь.
   Франсуа ждалъ его въ первой комнатѣ. Приложивъ палецъ къ губамъ, онъ схватилъ Генриха за руку и провелъ его въ маленькій, совершенно отдѣльный кабинетъ въ башнѣ. Тамъ никто не могъ подслушать ихъ разговора.
   -- Ахъ, какая ужасная ночь, Генрихъ!-- сказалъ герцогъ.
   -- Что же такое случилось?
   -- Васъ хотѣли арестовать.
   -- Меня?
   -- Да, васъ.
   -- За что?
   -- Не знаю. Гдѣ вы были?
   -- Король увелъ меня вчера вечеромъ въ городъ.
   -- Значитъ, онъ зналъ, -- сказалъ герцогъ Алансонскій.-- Но если вы уходили, то кто же былъ у васъ въ спальнѣ?
   -- Развѣ кто-нибудь былъ у меня?-- спросилъ Генрихъ, прикидываясь изумленнымъ.
   -- Да, какой-то мужчина. Услыхавъ шумъ, я прибѣжалъ къ вамъ на помощь, но было уже слишкомъ поздно.
   -- Этого человѣка арестовали?-- съ безпокойствомъ спросилъ Генрихъ.
   -- Нѣтъ, онъ спасся, опасно ранивъ Морвеля и убивъ двухъ сбировъ.
   -- А, храбрый де-Муи!-- воскликнулъ Генрихъ.
   -- Значитъ, это былъ де-Муи?-- быстро спросилъ герцогъ Алансонскій.
   Генрихъ понялъ свою ошибку.
   -- По крайней мѣрѣ, я такъ думаю, -- отвѣтилъ онъ.-- Я просилъ его какъ-нибудь зайти ко мнѣ. Мнѣ хотѣлось сговориться съ нимъ относительно нашего бѣгства и предупредить его, что я передалъ вамъ всѣ мои права на Наваррскій престолъ.
   -- Но вѣдь если это узнается, -- сказалъ, поблѣднѣвъ, герцогъ Алансонскій, -- мы пропали!
   -- Да, Морвель не станетъ молчать, -- замѣтилъ Генрихъ.
   -- Онъ опасно раненъ въ шею, -- сказалъ герцогъ.-- Хирургъ, дѣлавшій ему перевязку, говорилъ мнѣ, что раньше восьми дней онъ не будетъ въ состояніи произнести ни слова.
   -- Восемь дней! Ну, до тѣхъ поръ де-Муи успѣетъ скрыться въ безопасное мѣсто.
   -- Но вѣдь возможно и то, что это былъ не де-Муи, -- сказалъ герцогъ.
   -- Вы думаете?
   -- Да. Этотъ человѣкъ исчезъ такъ быстро, что замѣтили только его вишневый плащъ.
   -- А такой плащъ, -- сказалъ Генрихъ, -- скорѣе подходитъ, какому-нибудь придворному щеголю, чѣмъ солдату. Никому и въ голову не придетъ, что подъ такимъ плащомъ скрывается де-Муи.
   -- Вы правы, -- согласился герцогъ, -- скорѣе ужъ можно бы подозрѣвать...
   Онъ нерѣшительно остановился.
   -- Что это былъ графъ де-ла-Моль?-- спросилъ Генрихъ.
   -- Думаю, что такъ. Я видѣлъ, какъ убѣгалъ этотъ человѣкъ, и въ первую минуту принялъ его за графа де-ла-Моля.
   -- Приняли? Такъ очень, можетъ-быть, что это и былъ онъ.
   -- А ему не извѣстно ничего?
   -- Рѣшительно ничего. Во всякомъ случаѣ ничего важнаго.
   -- Ну, право же, я начинаю убѣждаться, что это былъ графъ де-ла-Моль.
   -- Чортъ возьми!-- воскликнулъ Генрихъ.-- Это было бы очень непріятно Маргаритѣ: она принимаетъ въ немъ большое участіе.
   -- Участіе?-- взволнованно спросилъ герцогъ Алансонскій.
   -- Конечно. Развѣ вы забыли, что она сама рекомендовала его вамъ?
   -- Да, это правда, -- глухимъ голосомъ проговорилъ Франсуа.-- Впрочемъ, я, хоть и невольно, оказалъ ей услугу. Чтобы вишневый плащъ не могъ служить уликой противъ графа дела-Моля, я сходилъ къ нему въ комнату и принесъ плащъ сюда.
   -- Вы поступили очень предусмотрительно. А знаете, теперь я не только готовъ подержать пари, но и принять присягу, что это былъ графъ.
   -- Даже на судѣ?
   -- Клянусь честью, да,-- отвѣтилъ Генрихъ.-- Ему, должнобыть, нужно было передать мнѣ что-нибудь отъ Маргариты.
   -- Если бы я могъ быть увѣренъ, что вы поддержите меня,-- сказалъ герцогъ, -- я, право же, обвинилъ бы его.
   -- А если вы обвините его, братъ, -- сказалъ Генрихъ,-- я, понятно, не стану опровергать васъ.
   -- А королева?
   -- Да, дѣйствительно, -- согласился Генрихъ.
   -- Нужно узнать, какъ она приметъ это,-- сказалъ герцогъ,
   -- Я пойду и узнаю.
   -- Не думаю, чтобы она стала противорѣчить намъ, -- продолжалъ герцогъ.-- Этотъ молодой человѣкъ пріобрѣтетъ репутацію храбреца, да еще въ кредитъ. Возможно, впрочемъ, что ему придется заплатить и капиталъ и проценты.
   -- Что же дѣлать!-- замѣтилъ Генрихъ.-- Въ этомъ мірѣ ничто не дается даромъ.
   Съ улыбкой кивнувъ герцогу, Генрихъ осторожно выглянулъ въ коридоръ убѣдившись, что тамъ нѣтъ никого, онъ быстро проскользнулъ къ лѣстницѣ, ведущей въ комнаты Маргариты, и исчезъ.
   Королева Наваррская была встревожена не меньше мужа. Ее сильно безпокоило ночное нападеніе, въ которомъ участвовали король, герцогъ Анжуйскій, Генрихъ и Гизъ. Они, положимъ, не открыли ничего такого, что могло бы компрометировать ее: привратникъ, котораго ла-Моль и Коконна отвязали отъ калитки, увѣрилъ ихъ, что былъ нѣмъ, какъ могила. Но Маргарита понимала, что два короля и два принца, съ которыми пришлось имѣть дѣло простымъ дворянамъ, Коконна и ла-Молю, не стали бы утруждать себя изъ-за пустяковъ и не пытались бы ворваться въ домъ на улицѣ Клошъ-Персе, не имѣя на то достаточныхъ основаній. Маргарита провела остальную часть ночи у герцогини и вернулась въ Лувръ на разсвѣтѣ. Она тотчасъ же легла, но заснуть не могла и вздрагивала при малѣйшемъ шорохѣ.
   Вдругъ она услыхала, что кто-то постучалъ въ потайную дверь. Когда Гильона доложила ей, что пришелъ Генрихъ, она велѣла впустить его. Король Наваррскій остановился около двери.. Ничто не указывало на то, что онъ считаетъ себя оскорбленнымъ мужемъ. Тонкія губы его, какъ всегда, улыбались и ничто въ его лицѣ не выдавало тѣхъ ужасныхъ минутъ, которыя ему только что пришлось пережить.
   Онъ вопросительно взглянулъ на Маргариту, какъ бы спрашивая ее, позволитъ ли она ему остаться съ ней наединѣ. Маргарита поняла взглядъ мужа и знакомъ отпустила Гильону.
   -- Я знаю, какъ привязаны вы къ своимъ друзьямъ, -- сказалъ Генрихъ, когда Гильона ушла, -- и мнѣ очень жаль, что я долженъ сообщить вамъ непріятное извѣстіе.
   -- Какое?-- спросила Маргарита.
   -- Одинъ изъ нашихъ лучшихъ слугъ очутился въ очень неловкомъ положеніи.
   -- Кто же именно?
   -- Да этотъ любезный графъ де-ла-Моль.
   -- Графъ де-ла-Моль очутился въ неловкомъ положеніи? Но почему же?
   -- Потому что былъ замѣшанъ въ томъ, что произошло нынѣшней ночью.
   Несмотря на все свое самообладаніе, Маргарита вспыхнула.
   -- А что же такое произошло?-- наконецъ спросила она, собравшись съ духомъ.
   -- И вы еще спрашиваете?-- воскликнулъ Генрихъ.-- Неужели вы не слыхали шума, который былъ ночью въ Луврѣ?
   -- Не слыхала.
   -- Примите въ такомъ случаѣ мои поздравленія, -- съ самымъ наивнымъ видомъ сказалъ Генрихъ.-- У васъ замѣчательно крѣпкій сонъ.
   -- Но что же такое случилось?-- спросила Маргарита.
   -- Случилось то, что наша добрая матушка приказала Морвелю и шестерымъ сбирамъ арестовать меня.
   -- Васъ?
   -- Да, меня.
   -- За что же?
   -- Развѣ можетъ кто-нибудь проникнуть въ тайны такого ума, какъ умъ нашей матери, и разгадать причины ея поступковъ? Я отношусь къ нимъ съ уваженіемъ, но не понимаю ихъ.
   -- И васъ не было дома?
   -- Дѣйствительно такъ, вы отгадали. Вчера вечеромъ король пригласилъ меня сопровождать его. Но если не было меня, зато въ моей спальнѣ былъ другой.
   -- Кто же этотъ другой?
   -- Какъ кажется, графъ де-ла-Моль.
   -- Графъде-ла-Моль?-- съ изумленіемъ воскликнула Маргарита.
   -- И какой молодецъ этотъ провансалецъ!-- продолжалъ Генрихъ.-- Представьте себѣ, что онъ ранилъ Морвеля и убилъ двухъ сбировъ!
   -- Ранилъ г. Морвеля и убилъ двоихъ... Это невозможно!
   -- Неужели вы сомнѣваетесь въ его храбрости?
   -- Нѣтъ, я говорю только, что графъ де-ла-Моль не могъ быть у васъ.
   -- Почему же?
   -- Потому что... потому что...-- смутившись, отвѣтила Маргарита,-- потому что онъ былъ въ другомъ мѣстѣ.
   -- А если онъ можетъ доказать алиби -- дѣло другое. Онъ скажетъ, гдѣ былъ, и обвиненіе падетъ само собою.
   -- Гдѣ былъ?-- быстро проговорила Маргарита.
   -- Безъ сомнѣнія... Его сегодня же задержатъ и допросятъ. Къ сожалѣнію, противъ него есть доказательства...
   -- Доказательства? Какія же?
   -- Человѣкъ; такъ отчаянно защищавшійся, былъ въ вишневомъ плащѣ.
   -- Не у одного только графа де-ла-Моля есть вишневый плащъ, -- возразила Маргарита.-- Я знаю другого...
   -- Конечно, -- прервалъ ее Генрихъ, -- и я знаю его. Но тогда произойдетъ вотъ что: если у меня былъ не ла-Моль, значитъ былъ тотъ, другой, въ такомъ же вишневомъ плащѣ. Вы знаете, кто этотъ другой?
   -- О, Боже!
   -- Вотъ въ этомъ то и затрудненіе. Вы, навѣрное, видѣли его, какъ и я -- ваше волненіе доказываетъ это. Потолкуемъ же, какъ люди, которые говорятъ о чемъ-нибудь очень заманчивомъ... о тронѣ, напримѣръ... объ очень драгоцѣнномъ... о жизни, положимъ... Если де-Муи арестуютъ -- мы пропали.
   -- Да, я понимаю это.
   -- Тогда какъ ла-Моль не можетъ скомпрометировать никого. Вы не считаете его способнымъ выдумать какую-нибудь исторію... увѣрять, напримѣръ, что онъ былъ съ дамами... или что-нибудь въ этомъ родѣ?
   -- Если вы опасаетесь только этого,-- отвѣтила Маргарита,-- то можете успокоиться: онъ не скажетъ ничего подобнаго.
   -- Такъ вы полагаете, что онъ будетъ молчать -- молчать даже и въ томъ случаѣ, если ему придется поплатиться за это жизнью?
   -- Да, онъ будетъ молчать.
   -- Вы увѣрены въ этомъ?
   -- Вполнѣ.
   -- Ну, значитъ, все къ лучшему, -- сказалъ Генрихъ, вставая.
   -- Вы уходите?-- быстро спросила Маргарита.
   -- Ухожу. Это все, что я хотѣлъ сказать вамъ.
   -- И вы идете?..
   -- Чтобы постараться вывести насъ всѣхъ изъ затруднительнаго положенія, въ какое поставилъ насъ человѣкъ въ вишневомъ плащѣ.
   -- О, Боже, Боже мой!-- съ отчаяніемъ воскликнула Маргарита, ломая руки.-- Бѣдный молодой человѣкъ!
   -- А право же,-- сказалъ Генрихъ, уходя, -- этотъ графъ де-ла-Моль премилый и преуслужливый человѣкъ!
   

VII.
Приговоръ.

   Карлъ вернулся домой веселый и довольный; но послѣ десятиминутнаго разговора съ матерью настроеніе его рѣзко измѣнилось. Казалось, Екатерина передала ему свой гнѣвъ, а у него взяла его веселое расположеніе духа.
   -- Графъ де-ла-Моль!-- говорилъ Карлъ.-- Графъ де-ла-Моль!.. Нужно позвать Генриха и герцога Алансонскаго; Генриха -- потому что этотъ молодой человѣкъ бывшій гугенотъ, а герцога Алансонскаго -- потому что онъ находится у него на службѣ.
   -- Зови ихъ, если хочешь, сынъ мой, -- отвѣчала Екатерина,-- ты все равно ничего не узнаешь. Я боюсь, что Генрихъ и Франсуа гораздо дружнѣе между собою, чѣмъ кажется. Разспрашивая ихъ, ты только возбудишь въ нихъ подозрѣнія; по-моему, лучше подождать нѣсколько дней и слѣдить за ними. Если ты дашь виновнымъ вздохнуть, сынъ мой, если ты заставишь ихъ повѣрить, что они обманули твою проницательность, то, ободренные, торжествующіе, они сами выдадутъ себя. И тогда мы узнаемъ все.
   Карлъ ходилъ взадъ и впередъ, не зная, на что рѣшиться, сдерживая свой гнѣвъ и прижимая руку къ сердцу, въ которомъ уже зародилось подозрѣніе.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, я не могу ждать,-- сказалъ онъ наконецъ.-- Вы не знаете, матушка, каково ждать, когда мучатъ подозрѣнія. Къ тому же эти дворянчики становятся съ каждымъ днемъ все заносчивѣе; еще сегодня ночью два какихъ-то нахала осмѣлились сопротивляться мнѣ... Если графъ де-ла-Моль невиненъ -- отлично; но я желаю знать, гдѣ былъ графъ де-ла-Моль сегодня ночью въ то время, какъ убивали моихъ людей въ Луврѣ, а на меня самого нападали на улицѣ Клошъ-Персе. Пусть позовутъ ко мнѣ сначала герцога Алансонскаго, а потомъ Генриха; я допрошу ихъ порознь. Вы можете оставаться здѣсь, матушка.
   Екатерина сѣла. Благодаря своему твердому, рѣшительному характеру, она умѣла пользоваться каждымъ, казалось бы, даже неблагопріятнымъ обстоятельствомъ, чтобы достичь своей цѣли. Отъ столкновенія исходитъ звукъ или искра. Звукъ указываетъ путь; искра освѣщаетъ.
   Вошелъ герцогъ Алансонскій. Разговоръ съ Генрихомъ подготовилъ его къ этому свиданію, и онъ былъ спокоенъ.
   Отвѣты его были точны и ясны. Матушка просила его оставаться у себя и потому онъ не знаетъ, что происходило ночью. Но такъ какъ комнаты его выходятъ въ тотъ же коридоръ, что и комнаты короля Наваррскаго, то онъ слышалъ ночью какой-то шумъ, потомъ крики и пистолетные выстрѣлы. Только тутъ рѣшился онъ пріотворить дверь въ коридоръ и увидѣлъ быстро пробѣжавшаго человѣка въ вишневомъ плащѣ.
   Карлъ и Екатерина переглянулись.
   -- Въ вишневомъ плащѣ?-- переспросилъ король.
   -- Да, -- отвѣтилъ герцогъ Алансонскій.
   -- И при видѣ этого плаща у тебя не явилось никакихъ подозрѣній?
   Герцогъ Алансонскій употребилъ всѣ силы, чтобы солгать какъ можно естественнѣе.
   -- Въ первую минуту, ваше величество,-- отвѣтилъ онъ,-- мнѣ, дѣйствительно, показалось, что это одинъ изъ моихъ придворныхъ.
   -- Кто же именно?
   -- Графъ де-ла-Моль.
   -- Почему же графъ де-ла-Моль не находился при тебѣ, какъ того требовала его обязанность?
   -- Я отпустилъ его вечеромъ.
   -- Хорошо, можете итти,-- сказалъ король.
   Герцогъ Алансонскій направился къ двери, въ которую вошелъ.
   -- Нѣтъ, не сюда, -- остановилъ его Карлъ, -- пройди вонъ въ ту дверь.
   И онъ указалъ ему на дверь, ведущую въ комнату кормилицы.
   Карлъ не хотѣлъ, чтобы герцогъ Алансонскій и Генрихъ встрѣтились.
   Онъ не зналъ, что они уже видѣлись и въ нѣсколько минутъ успѣли сговориться между собою.
   Послѣ герцога Алансонскаго вошелъ Генрихъ. Онъ заговорилъ первый, не дожидаясь вопросовъ короля.
   -- Государь, -- сказалъ онъ, -- я очень радъ, что вы прислали за мной. Я только что хотѣлъ самъ итти къ вамъ и искать у вашего величества правосудія.
   Карлъ нахмурилъ брови.
   -- Да, правосудія,-- повторилъ Генрихъ.-- Прежде всего позвольте мнѣ поблагодарить васъ, государь, за то, что вы увели меня вчера съ собою. Теперь я знаю, что вы спасли мнѣ жизнь. Но за что же, за какіе проступки хотѣли меня убить?
   -- Васъ хотѣли не убить, а арестовать, -- живо возразила Екатерина.
   -- Пусть такъ,-- сказалъ Генрихъ.-- Но развѣ я совершилъ какое-нибудь преступленіе, что меня хотѣли арестовать? Если меня считали виновнымъ вчера вечеромъ, то я остался такимъ же и сегодня утромъ. Скажите, въ чемъ меня обвиняютъ, государь?
   Карлъ нерѣшительно взглянулъ на мать, не зная, что отвѣчать.
   -- Вы принимаете у себя подозрительныхъ людей, сынъ мой, -- сказала Генриху Екатерина.
   -- Такъ. И сношенія съ этими подозрительными людьми компрометируютъ меня, не правда ли?
   -- Да, Генрихъ.
   -- Такъ назовите мнѣ этихъ людей, назовите ихъ мнѣ! Кто они? Поставьте меня съ ними на очную ставку!
   -- Генрихъ, дѣйствительно, имѣетъ право требовать объясненія,-- замѣтилъ король.
   -- И я требую его!-- сказалъ Генрихъ, понимая выгоду своего положенія.-- Я требую его у моего добраго брата Карла, у моей доброй матери Екатерины. Развѣ не держалъ я себя, какъ хорошій мужъ, съ тѣхъ поръ, какъ женился на Маргаритѣ? Спросите у нея сами. Или какъ вѣрный католикъ? Можете справиться у моего духовника. Или, наконецъ, какъ добрый родственникъ? Въ этомъ поручатся всѣ, участвовавшіе во вчерашней охотѣ.
   -- Да, это правда, Генрихъ,-- сказалъ король.-- Но что же дѣлать? Говорятъ, что ты составляешь заговоры.
   -- Противъ кого же?
   -- Противъ меня.
   -- Если бы это обвиненіе было справедливо, -- возразилъ Генрихъ, -- мнѣ стоило только не вмѣшиваться вчера, когда ваша раненая лошадь не могла подняться, а разсвирѣпѣвшій кабанъ бросился на васъ.
   -- А вѣдь онъ правъ, матушка!-- воскликнулъ Карлъ.
   -- Но кто же былъ у васъ ночью?-- спросила Екатерина.
   -- Въ теперешнее время трудно отвѣчать даже за себя, а ужъ не только за другихъ, -- отвѣтилъ Генрихъ.-- Я вышелъ въ семь часовъ вечера; въ десять мой братъ Карлъ увелъ меня съ собою и я оставался съ нимъ всю ночь. А быть съ его величествомъ и въ то же время знать, что дѣлается у меня, я никоимъ образомъ не могъ.
   -- И, тѣмъ не менѣе, оказывается,-- сказала Екатерина,-- что одинъ изъ вашихъ людей ранилъ г. Морвеля и убилъ двухъ караульныхъ.
   -- Одинъ изъ моихъ людей? Кто же это?-- спросилъ Генрихъ.
   -- Всѣ указываютъ на графа де-ла-Моля.
   -- Графъ де-ла-Моль не принадлежитъ къ моей свитѣ, ваше величество. Онъ находится на службѣ у герцога Алансонскаго, которому рекомендовала его ваша дочь.
   -- Но кто же все-таки былъ у тебя, Генрихъ?-- спросилъ Карлъ.-- Де-ла-Моль?
   -- Какъ же могу а знать это, ваше величество? Можетъ-быть, это былъ онъ, а можетъ-быть, нѣтъ. Графъ де-ла-Моль -- хорошій слуга, глубоко преданный королевѣ Наваррской. Онъ часто приходилъ ко мнѣ съ какимъ-нибудь порученіемъ то отъ нея, то отъ самого герцога Алансонскаго. Я не могу утверждать, что это былъ не ла-Моль.
   -- Это былъ онъ, -- сказала Екатерина.-- Узнали его вишневый плащъ.
   -- У графа де-ла-Моля есть вишневый плащъ?
   -- Да.
   -- А человѣкъ, такъ отдѣлавшій моихъ людей, -- сказалъ Карлъ, -- и г. Морвеля...
   -- Былъ въ вишневомъ плащѣ?-- спросилъ Генрихъ.
   -- Совершенно вѣрно.
   -- Мнѣ нечего возразить на это, -- сказалъ Генрихъ.-- Но мнѣ кажется, что въ такомъ случаѣ слѣдовало бы допрашивать не меня, такъ какъ я даже не былъ дома, а графа де-ла-Моля, который, по вашимъ словамъ, былъ у меня. Только я долженъ обратить вниманіе, ваше величество, на одно обстоятельство.
   -- А именно?
   -- Если бы приказъ объ арестѣ предъявили мнѣ, и я, вмѣсто того, чтобы повиноваться, сталъ бы оказывать сопротивленіе, то, конечно, я былъ бы виноватъ и достоинъ наказанія. Но вѣдь хотѣли арестовать не меня, а человѣка, до котораго этотъ приказъ совсѣмъ не относится. Его хотѣли задержать несправедливо, онъ защищался, кстати сказать, великолѣпно, и имѣлъ на это полное право.
   -- Однако...-- начала было Екатерина.
   -- Въ приказѣ было сказано, чтобы арестовали меня?-- спросилъ Генрихъ.
   -- Да,-- отвѣтила Екатерина,-- и самъ король подписалъ его.
   -- А было тамъ прибавлено, чтобы, въ случаѣ моего отсутствія, арестовали того, кого найдутъ у меня въ спальнѣ?
   -- Нѣтъ.
   -- Значитъ, если не будетъ доказано, что я заговорщикъ, а человѣкъ, бывшій у меня въ комнатѣ,-- мой, сообщникъ, онъ долженъ считаться невиннымъ... Государь, -- прибавилъ Генрихъ, обращаясь къ королю,-- я не уйду изъ Лувра. По одному слову вашего величества, я готовъ отправиться въ любую тюрьму, въ какую вамъ угодно будетъ заключить меня. Но пока то, въ чемъ меня обвиняютъ, не доказано, я имѣю право называться и называюсь вѣрнымъ подданнымъ и братомъ вашего величества.
   И съ достоинствомъ, котораго до сихъ поръ не замѣчали въ немъ, Генрихъ поклонился Карлу и вышелъ.
   -- Браво, Генрихъ!-- сказалъ Карлъ, когда король Наваррскій ушелъ.
   -- Браво? Потому что онъ одержалъ надъ нами верхъ?-- спросила Екатерина.
   -- Такъ что же изъ этого? Когда я съ нимъ фехтую и онъ дотрогивается до меня шпагой, развѣ я не кричу ему "браво"? Вы напрасно относитесь къ нему такъ презрительно, матушка.
   -- Сынъ мой, -- сказала Екатерина, сжимая руку Карла,-- я не презираю, а боюсь его.
   -- И совершенно напрасно, матушка, Генрихъ -- мой другъ. Если бы онъ желалъ мнѣ зла, то, какъ онъ самъ говоритъ, ему стоило не вмѣшиваться, когда кабанъ бросился на меня.
   -- Да, чтобы герцогъ Анжуйскій, его смертельный врагъ, сдѣлался французскимъ королемъ?
   -- Почему бы Генрихъ ни спасъ мнѣ жизнь, -- сказалъ Карлъ, -- онъ во всякомъ случаѣ спасъ ее и я не хочу, чтобы ему дѣлали непріятности, чортъ побери! Что касается до графа де-ла-Моля, то я потолкую о немъ съ Алансонскимъ, у котораго онъ находится на службѣ.
   Слова эти означали конецъ аудіенціи, и Екатерина ушла, не совсѣмъ довольная.
   Ла-Моль, какъ человѣкъ незначительный, казался ей слишкомъ ничтожной жертвой.
   Войдя къ себѣ, Екатерина увидала поджидавшую ее Маргариту.
   -- А, это ты, дочь моя, -- сказала она.-- Я посылала за тобой вчера вечеромъ.
   -- Да, я знаю, ваше величество. Меня не было дома.
   -- А сегодня утромъ?
   -- А сегодня утромъ я пришла предупредить васъ, что вы собираетесь сдѣлать большую несправедливость.
   -- Какую же?
   -- Вы хотите отдать приказъ арестовать графа де-ла-Моля?
   -- Ты ошибаешься, дочь моя. Я не приказываю арестовать никого. Приказываетъ король, а не я.
   -- Не будемъ спорить о словахъ въ такомъ серьезномъ дѣлѣ, -- сказала Маргарита.-- Графа де-ла-Моля арестуютъ?
   -- Очень возможно.
   -- Его обвиняютъ въ томъ, что нынѣшней ночью онъ убилъ въ спальнѣ короля Наваррскаго двухъ караульныхъ и ранилъ г. Морвеля?
   -- Да, его, дѣйствительно, обвиняютъ въ этомъ.
   -- И совершенно несправедливо, ваше величество,-- сказала Маргарита.-- Графъ де-ла-Моль невиненъ.
   -- Невиненъ?-- воскликнула Екатерина, вздрогнувъ отъ радости: она поняла, что Маргарита можетъ разъяснить ей многое.
   -- Да, невиненъ, -- сказала Маргарита.-- Онъ не можетъ быть виновнымъ, такъ какъ не былъ у короля.
   -- А гдѣ же онъ былъ?
   -- У меня, ваше величество.
   -- У тебя?
   -- Да, у меня.
   Никакой гнѣвной вспышки, какой можно было ожидать отъ Екатерины, послѣ такого признанія принцессы королевской крови, не послѣдовало. Она только скрестила руки на груди.
   -- И если графа де-ла-Моля арестуютъ, -- проговорила она послѣ небольшой паузы, -- и станутъ допрашивать...
   -- То онъ скажетъ гдѣ и съ кѣмъ онъ былъ, -- отвѣтила Маргарита, хоть была совершенно увѣрена въ противномъ.
   -- Если это такъ, то ты права, дочь моя. Арестовать графа де-ла-Моля нельзя.
   Маргарита вздрогнула: ей показалось, что въ тонѣ, какимъ Екатерина произнесла эти слова, кроется какой-то ужасный и тайный смыслъ. Но возражать ей было нечего -- вѣдь просьбу ея исполнили.
   -- Итакъ, у короля былъ не графъ де-ла-Моль, -- сказала Екатерина.-- Значитъ, тамъ былъ кто-то другой.
   Маргарита молчала.
   -- Ты знаешь, кто это былъ, дочь моя?-- спросила Екатерина.
   -- Нѣтъ, матушка, -- нерѣшительно отвѣтила Маргарита.
   -- Полно, будь откровенна до конца.
   -- Повторяю вамъ, ваше величество, что не знаю, -- снова сказала Маргарита, невольно поблѣднѣвъ.
   -- Хорошо, хорошо, мы разслѣдуемъ это,-- равнодушно проговорила Екатерина.-- Можешь итти, дочь моя. Не безпокойся, мать позаботится, чтобы твоя репутація не пострадала.
   Маргарита ушла.
   -- А, они заодно!-- пробормотала Екатерина.-- Генрихъ и Маргарита сговариваются между собою. Мужъ закрываетъ глаза на все, лишь бы жена молчала. Вы очень ловки, дѣти мои, и, навѣрное, воображаете себя сильными. Но вся ваша сила въ союзѣ, а я разобью васъ поодиночкѣ. Да и наступитъ же, наконецъ, день, когда Морвель будетъ въ состояніи произнести хоть одно слово или написать нѣсколько буквъ, и въ этотъ день мы узнаемъ все... Да, узнаемъ, но къ тому времени виновный будетъ уже въ безопасности. Самое лучшее разъединить ихъ теперь же.
   Придя къ такому рѣшенію, королева снова пошла къ сыну. Онъ разговаривалъ съ герцогомъ Алансонскимъ.
   -- А, это вы, матушка?-- нахмуривъ брови, сказалъ Карлъ.
   -- Почему же ты не прибавилъ "опять"? Вѣдь ты подумалъ это, Карлъ.
   -- Въ моихъ мысляхъ я не обязанъ отдавать отчетъ никому, -- отвѣтилъ король темъ довольно грубымъ тономъ, какимъ говорилъ иногда даже съ Екатериной.-- Что вамъ нужно? Говорите скорѣе.
   -- Я пришла сказать тебѣ, Карлъ, что ты былъ правъ. А ты ошибался, Франсуа.
   -- Въ чемъ?-- спросили оба брата.
   -- У короля Наваррскаго былъ не графъ де-ла-Моль.
   -- Неужели?-- воскликнулъ, поблѣднѣвъ, Франсуа.
   -- А кто же?-- спросилъ Карлъ.
   -- Пока еще неизвѣстно,-- отвѣтила Екатерина,-- мы узнаемъ все, когда Морвель будетъ въ состояніи говорить. Оставимъ пока этотъ вопросъ въ сторонѣ -- онъ скоро разъяснится -- и вернемся къ графу де-ла-Молю.
   -- Если графъ де-ла-Моль не былъ у короля Наваррскаго,-- сказалъ Карлъ,-- то какое же вамъ дѣло до того, матушка?
   -- Онъ, дѣйствительно, не былъ у короля, но онъ былъ... у королевы.
   -- У королевы?-- расхохотавшись, воскликнулъ Карлъ.
   -- У королевы?-- пробормоталъ, поблѣднѣвъ, какъ смерть, герцогъ Алансонскій.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, это вздоръ!-- сказалъ король.-- Гизъ говорилъ мнѣ, что ему попались навстрѣчу носилки Марго.
   -- Что же это доказываетъ?-- возразила королева.-- Вѣдь у нея есть домъ въ городѣ.
   -- На улицѣ Клошь-Персе?-- воскликнулъ король.
   -- Да.
   -- О, это ужъ слишкомъ!-- сказалъ герцогъ Алансонскій.-- И она же сама рекомендовала мнѣ графа де-ла-Моля!
   -- А, теперь понимаю!-- сказалъ вдругъ король.-- Значитъ, это онъ защищался противъ насъ нынѣшней ночью и швырнулъ мнѣ въ голову серебряную кружку! Негодяй!
   -- Да, да, негодяй!-- повторилъ Франсуа.
   -- Вы правы, дѣти мои, -- сказала Екатерина, какъ бы не понимая, какія чувства волнуютъ ея сыновей.-- Если этотъ господинъ проговорится, выйдетъ ужасный скандалъ. Онъ можетъ погубить репутацію французской принцессы; для этого ему достаточно только выпить лишнее.
   -- Или расхвастаться, -- добавилъ Франсуа.
   -- Конечно, конечно, -- согласился Карлъ.-- Но не можемъ же мы довести дѣла до суда, если Генрихъ не выступитъ истцомъ.
   -- Сынъ мой, -- сказала Екатерина, положивъ руку на плечо Карла и какъ бы стараясь этимъ движеніемъ обратить, его вниманіе на свои слова,-- выслушай меня внимательно. Совершонъ ужасный поступокъ и можетъ произойти скандалъ. Но не съ помощью судей и палача наказываются такія преступленія противъ августѣйшихъ особъ. Если бы вы были простыми дворянами, то мнѣ нечего было бы учить васъ -- вы оба храбры. Но одинъ изъ васъ король, а другой -- принцъ, и потому вы не можете биться съ дворяниномъ. Отомстите, какъ принцы.
   -- Тысяча чертей!-- воскликнулъ Карлъ.-- Вы правы, матушка, я постараюсь придумать что-нибудь.
   -- Я помогу вамъ, братъ, -- сказалъ Франсуа.
   -- А я, -- сказала Екатерина, развязывая черный шелковый шнурокъ съ кистями на концахъ, который три раза опоясывалъ ея талью и спускался до колѣнъ, -- я ухожу и оставляю вамъ вотъ это вмѣсто себя.
   И она бросила шнурокъ къ ногамъ братьевъ.
   -- А, понимаю,-- сказалъ Карлъ.
   -- Этотъ шнурокъ...-- проговорилъ герцогъ Алансонскій, поднимая его.
   -- Это наказаніе и молчаніе,-- торжествующимъ тономъ докончила Екатерина.-- Только, -- добавила она,-- слѣдовало бы посвятить во все это Генриха и добиться его участія.
   И она ушла.
   -- Его будетъ не трудно уговорить, когда онъ узнаетъ, что жена измѣняетъ ему,-- сказалъ герцогъ Алансонскій.-- Итакъ,-- продолжалъ онъ, обращаясь къ королю,-- вы согласны съ мнѣніемъ матушки?
   -- Вполнѣ,-- отвѣтилъ король.-- Это будетъ непріятно Маргаритѣ, но доставитъ удовольствіе Генриху.
   Позвавъ караульнаго офицера, Карлъ велѣлъ попросить къ себѣ короля Наваррскаго, но тотчасъ же измѣнилъ свое рѣшеніе.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, -- сказалъ онъ, -- я пойду къ нему самъ. А ты, Алансонскій, предупреди Анжуйскаго и Гиза.
   И король, выйдя изъ комнаты, пошелъ по винтовой лѣсенкѣ, которая вела во второй этажъ, къ самой двери Генриха.
   

VIII.
Планы мщенія.

   Послѣ допроса, который Генрихъ выдержалъ такъ блистательно, онъ воспользовался свободной минутой и отправился къ баронессѣ де-Совъ. Тамъ онъ нашелъ Оршана, совершенно оправившагося послѣ своего обморока. Генрихъ сталъ разспрашивать его, но узналъ немногое. Оршанъ могъ только сообщить ему, что какіе-то вооруженные люди ворвались къ нимъ и что ихъ начальникъ ударилъ его по головѣ эфесомъ шпаги, отчего онъ потерялъ сознаніе.
   Объ Оршанѣ никто не справлялся. Екатерина видѣла его въ то время, какъ онъ лежалъ безъ чувствъ, и приняла его за мертваго. Онъ пришелъ въ себя, когда она удалялась, а капитанъ Нансэ, которому она поручила привести все въ порядокъ, еще не успѣлъ прійти.
   Генрихъ попросилъ Шарлотту оставить у себя Оршана до тѣхъ поръ, пока не получатся извѣстія отъ де-Муи, который, какъ онъ надѣялся, долженъ былъ скоро прислать ему вѣсточку о себѣ. Тогда онъ отправитъ къ нему отвѣтъ съ Оршаномъ и вмѣсто одного вѣрнаго человѣка ему можно будетъ разсчитывать на двоихъ.
   Принявъ такое рѣшеніе, Генрихъ вернулся къ себѣ и сталъ, глубоко задумавшись, ходить взадъ и впередъ по комнатѣ. Вдругъ дверь отворилась и вошелъ король.
   -- Ваше величество!-- воскликнулъ Генрихъ, бросившись къ нему навстрѣчу.
   -- Я самъ... Ну, право же, Генрихъ, ты такой славный малый, что я начинаю любить тебя все больше и больше!
   -- Ваше величество слишкомъ милостивы ко мнѣ.
   -- У тебя есть только одинъ недостатокъ, Генрихъ.
   -- Какой? Тотъ, что я предпочитаю псовую охоту соколиной? Вы не разъ упрекали меня въ этомъ, государь.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, я подразумѣвалъ не это, Генрихъ. Я говорилъ о другомъ.
   -- Въ такомъ случаѣ соблаговолите объясниться, ваше величество, и я постараюсь исправиться, -- сказалъ Генрихъ, видя по улыбкѣ Карла, что тотъ въ хорошемъ расположеніи духа.
   -- Твой недостатокъ состоитъ въ томъ, Генрихъ, что, несмотря на свои прекрасные глаза, ты видишь не такъ хорошо, какъ бы слѣдовало.
   -- Неужели же я, самъ того не подозрѣвая, близорукъ?
   -- Хуже, Генрихъ, еще хуже. Ты слѣпъ.
   -- Слѣпъ?-- сказалъ беарнецъ.-- Но, можетъ быть, такое несчастье случается со мной только въ то время, какъ я закрываю глаза?
   -- Да, да, ты на это способенъ, -- замѣтилъ Карлъ.-- Во всякомъ случаѣ я намѣренъ открыть ихъ тебѣ.
   -- Я слушаю, государь.
   -- Когда вчера вечеромъ Гизъ сказалъ, что видѣлъ носилки твоей жены и что ее сопровождалъ какой-то франтъ, ты не захотѣлъ повѣрить ему?
   -- Государь,-- отвѣтилъ Генрихъ, -- развѣ можно повѣрить, что сестра вашего величества способна на такой неблагоразумный поступокъ?
   -- Когда онъ сказалъ, что твоя жена отправилась на улицу Клошъ-Персе, ты тоже не захотѣлъ повѣрить ему?
   -- Развѣ возможно предположить, государь, чтобы французская принцесса такъ рисковала своей репутаціей?
   -- Когда мы осаждали домъ на улицѣ Клошъ-Персе, -- продолжалъ король, -- и въ меня пустили серебряной кружкой, попавшей мнѣ въ плечо, герцогу Анжуйскому швырнули апельсинный компотъ на голову, а Гизу кабанью ногу въ лицо, видѣлъ ты на балконѣ двоихъ мужчинъ и двухъ женщинъ?
   -- Я не видалъ никого. Ваше величество, можетъ-быть, припомните, что я разспрашивалъ привратни жу всего лучше согласиться за свое почетное изгнаніе.
   Карлъ, исключая нѣсколькихъ словъ, произнесенныхъ имъ, когда онъ увидѣлъ у себя въ кабинетѣ мать, ни слова не упоминалъ о Катеринѣ со времени роковой сцены, заставившей его слечь въ постель. Всѣ въ Луврѣ знали, что у нихъ былъ крупный разговоръ; но содержаніе никому не было извѣстно. Самые смѣлые трепетали передъ этимъ холоднымъ безмолвіемъ, какъ птицы трепещутъ передъ тишиною, предвѣстницею грозы.
   Впрочемъ, всѣ готовились въ Луврѣ къ аудіенціи -- не какъ къ празднику, а какъ къ печальной церемоніи. Каждый повиновался молча и безъ увлеченія. Знали, что Катерина чуть не дрожала,-- всѣ дрожали.
   Торжественная пріемная зала была приготовлена; и такъ-какъ подобныя аудіенціи совершались обыкновенно всенародно, то часовымъ отданъ былъ приказъ впускать съ посланниками столько, сколько могло помѣститься въ залъ и на дворѣ.
   Парижъ представлялъ собою зрѣлище, какое всегда представляітъ въ подобныхъ случаяхъ большіе города. Массы народа съ любоытствомъ тѣснились по улицамъ. Но внимательный наблюдатель замѣтилъ бы между честными фигурами горожанъ, стоявшихъ съ простодушно-разинутыми ртами, не малое количество людей, окутаніяхъ въ широкіе плащи, дѣлающихъ другъ другу знаки руками и разами издали, и на-скоро перешептывающихся вблизи. Эти люди или, впрочемъ, по-видимому, очень-заняты поѣздомъ пословъ, слѣдовали за нимъ очень-близко и какъ-будто получали приказанія отъ почтеннаго старца, котораго черные и живые глаза, не смотря на сѣдую бороду, сверкали свѣжею молодостью. Дѣйствительно, этотъ старикъ, самъ ли, съ помощью ли своихъ товарищей, одинъ изъ первыхъ проскользнулъ въ Лувръ, и, благодаря снисходительности начальника Швейцарцевъ, почтеннаго гугенота и плохаго католика, не смотря на свое отреченіе, сталъ какъ-разъ за посланика, прямо противъ Маргериты и Генриха-Наваррскаго.
   Генрихъ, знавшій, что де-Муи, переряженный, будетъ здѣсь, посматривалъ во всѣ стороны. Наконецъ, глаза его встрѣтили старика -- и остановились на немъ окончательно: знакъ, сдѣланный де-Муи, разсѣялъ всѣ его сомнѣнія. Де-Муи былъ переодѣтъ такъ искусно, что самъ Генрихъ не могъ вообразить, чтобъ этотъ старикъ былъ безстрашный предводитель гугенотовъ, такъ отчаяніи оборонявшійся дней пять тому назадъ.
   Генрихъ шепнулъ словечко Маргеритъ, и она тоже устремила взоръ свой на де-Муи. Потомъ прекрасные глаза ея начали блуждать по залъ: она искала ла-Моля, но напрасно,-- его не было.
   Аудіенція началась. Первую рѣчь произнесъ Ласко. Онъ просилъ отъ имени народнаго собранія согласія Карла на принятіе польской короны французскимъ принцемъ.
   Карлъ изъявилъ согласіе коротко и ясно и представилъ брата своего, д'Анжу, благосклонно отозвавшись о его храбрости. Онъ говорилъ по-французски; толмачъ переводилъ рѣчь его фразу за фразой. Когда говорилъ переводчикъ, Карлъ подносилъ къ губамъ своимъ платокъ, и каждый разъ на немъ появлялось новое кровавое пятно.
   Когда Карлъ кончилъ отвѣтъ, Ласко обратился къ д'Анжу поклонился и началъ латинскую рѣчь, въ которой предложилъ ему престолъ отъ имени польскаго народа.
   Герцогъ отвѣчалъ на томъ же языкъ, но нетвердымъ голосомъ что онъ съ признательностью принимаетъ оказываемую ему честь. Въ-продолженіи его рѣчи, Карлъ стоялъ съ стиснутыми губами вонзивъ въ него взоръ свой, неподвижный и угрожающій, какъ взоръ орла.
   Когда д'Анжу окончилъ рѣчь свою, Ласко взялъ корону Ягеллоновъ, лежавшую на красной бархатной подушкѣ, и между-тѣмъ какъ двое польскихъ вельможъ надѣвали на герцога королевскую мантію, онъ вручилъ корону Карлу.
   Карлъ сдѣлалъ знакъ своему брату. Герцогъ сталъ передъ ними на колѣно и Карлъ собственноручно возложилъ на него корону. Вслѣдъ за тѣмъ братья поцаловались. Ненавистнѣе этого поцалуя исторія не знаетъ...
   Герольдъ провозгласилъ:
   "Александръ-Эдуардъ-Генрихъ, герцогъ д'Анжу, коронованъ на царство польское. Да здравствуетъ король польскій!"
   Все собраніе повторило въ одинъ голосъ: "да здравствуетъ король польскій!"
   Тогда Ласко обратился къ Маргеритѣ. Рѣчь прекрасной королевы была прибережена къ концу. Такъ-какъ ей назначили произнести рѣчь только изъ учтивости, желая доставить ей случай блеснуть своимъ знаніемъ, всѣ обратили величайшее вниманіе на отвѣтъ ея, произнесенный по-латинѣ. Мы видѣли, что Маргерита сама сочинила его.
   Рѣчь Ласко была не что иное, какъ панегирикъ. Не смотря на свое сарматское происхожденіе, онъ увлекся красотою королевы языкомъ Овидія, но слогомъ Ронсара, онъ сказалъ, что, выѣхавъ азъ Варшавы среди глубокой ночи, онъ и товарищи его не знали бы, какъ найдти дорогу, еслибъ имъ, какъ волхвамъ востока, не свѣтили на пути двѣ звѣзды; что эти звѣзды свѣтили ярче и ярче по мѣрѣ приближенія пословъ къ Франціи, и теперь онъ видитъ, что это были прекрасные глаза королевы наваррской. Наконецъ, обратившись отъ Евангелія къ корану, отъ Сиріи къ Аравіи, отъ Назарета къ Меккѣ, онъ заключилъ рѣчь свою, говоря, что готовъ сдѣлать то же, что дѣлаютъ поклонники пророка, которые, сподобившись счастія взглянуть на его гробницу, выкалываютъ себѣ глаза, потому-что больше уже нечему удивляться въ міръ.
   Знавшіе по-латинѣ одобрили рѣчь его рукоплесканіями, потому-что раздѣляли его мнѣніе; непонявшіе ни слова тоже апплодировали, чтобъ дать знать, что и они что-нибудь понимаютъ.
   Маргерита граціозно поклонилась любезному Сармату, потомъ, въ отвѣтъ на рѣчь его, она сказала, устремивъ глаза на де-Муи:
   -- Quod nunc hac in aula insperali adestis exultaremus ego et rex conjux, nisi ideo immineret calamitas, scilicet non solum fratris sed, etiam amici orbites.
   То-есть: "Ваше неожиданное присутствіе въ этой залѣ исполнило бы радостью меня и короля, моего мужа, еслибъ не влекло за собою несчастія потерять не только брата, но и друга."
   Въ этихъ словахъ заключался двойной смыслъ: они были сказаны для де-Муи, но могли относиться и къ д'Анжу. Герцогъ поклонился въ знакъ благодарности.
   Карлъ не помнилъ, чтобъ эта фраза была въ рѣчи, представленной ему нѣсколько дней тому назадъ. Но онъ не приписывалъ большой важности словамъ Маргериты, потому-что рѣчь ея была не политическая. Да и кромѣ того, онъ плохо понималъ по-латинѣ.
   Маргерита продолжала:
   "Adeo dolemur а te dividi, ut tecum proficisci maluissemus, sed idem fatum quo nunc sine ulla mora Lutetia, cedere juberis hac in urbe detinet. Proficiscere ergo, fratcr; proficiscere, amice; proficiscere sine nobis; proficiscentem sequuntur spes et desideria nostra."
   То-есть: "Намъ больно разстаться съ тобою, когда мы желали бы сопутствовать тебѣ. Но судьба, зовущая тебя немедленно изъ Парижа, удерживаетъ насъ здѣсь. И такъ, отправляйся, братъ нашъ; отправляйся, другъ, отправляйся безъ насъ. Тебѣ сопутствуютъ наши надежды и желанія счастія."
   Легко догадаться, что де-Муи слушалъ съ глубокимъ вниманіемъ; слова, сказанныя посланникамъ, относились единственно къ нему. Генрихъ уже раза два отрицательно покачивалъ головою, давая тѣмъ знать молодому гугеноту, что д'Алансонъ отказался. Но это могло быть и случайное движеніе; де-Муи не удовольствовался бы имъ, еслибъ слова Маргериты не подтвердили его. Между-тѣмъ, какъ онъ смотрѣлъ на Маргериту и слушалъ ее всею душою, черные глаза его, сверкающіе изъ-подъ сѣдыхъ бровей, поразили Катерину; она вздрогнула какъ отъ электрическаго удара и не сводила уже глазъ съ этой точки залы.
   -- Странная фигура! проговорила она, не измѣняя выраженія лица, приличнаго торжеству. Кто бы это такъ пристально смотрѣлъ на Маргериту? Да и она и Генрихъ не сводятъ съ него глазъ.
   Королева наваррская продолжала свою рѣчь, остальное содержаніе которой относилось исключительно къ послу. Катерина, между-тѣмъ, ломала себѣ голову, догадываясь, кто бы былъ этотъ видный старикъ? Вдругъ церемоніймейстеръ, подошедъ къ ней, вручилъ ей тихонько записочку, завернутую въ шелковую матерію. Она развернула ее и прочла слѣдующее:
   "Морвель, которому я далъ подкрѣпляющее средство, пришелъ наконецъ въ силу и написалъ имя человѣка, бывшаго въ кабинетѣ короля наваррскаго. Это де-Муи."
   -- Де-Муи! подумала королева.-- Я это предчувствовала, но этотъ старикъ... А! cospetto!... этотъ старикъ...
   Катерина остановилась,
   Потомъ, наклонясь къ уху капитана гвардіи, стоившаго возлѣ нея, шепнула ему;
   -- Смотрите, только незамѣтнѣе, смотрите на Ласло, на того, кто говоритъ теперь. За нимъ стоитъ сѣдой старикъ въ черномъ бархатномъ платьѣ.
   -- Вижу, ваше величество, отвѣчалъ капитанъ.
   -- Не упускайте его изъ вида.
   -- Тотъ, которому король наваррскій дѣлаетъ знакъ?
   -- Именно. Станьте у воротъ Лувра съ десятью человѣками, а когда онъ будетъ выходить, пригласите его отъ имени короля обѣдать. Если онъ пойдетъ за вами, отведите его куда-нибудь въ комнату и задержите подъ стражею. Если онъ станетъ сопротивляться, схватите его живаго или мертваго. Ступайте.
   Къ-счастію, Генрихъ, очень-мало интересуясь рѣчью Маргериты, смотрѣлъ на Катерину и не пропустилъ ни малѣйшаго выраженія на ея лицѣ. Видя, что она такъ пристально смотритъ на де-Муи, онъ началъ безпокоиться; но когда она дала приказаніе капитану, онъ все понялъ.
   Въ эту-то минуту онъ сдѣлалъ де-Муи знакъ, замѣченный де-Нансеемъ. Генрихъ хотѣлъ сказать ему; вы открыты; спасайтесь не теряя ни минуты.
   Де-Муи понялъ знакъ, такъ-хорошо завершавшій слова Маргериты. Въ ту же минуту онъ скрылся въ толпѣ.
   Но Генрихъ успокоился не прежде, какъ когда Нансей возвратился къ Катеринѣ: судорожное движеніе на лицъ ея дало ему знать, что капитанъ опоздалъ.
   Аудіенція кончилась. Маргерита разговаривала еще съ Ласко. Король всталъ, раскланялся, и вышелъ, опираясь на руку Амбруаза Паре, доставлявшаго его ни на минуту со времени его болѣзни.
   Катерина, блѣдная отъ гнѣва, и Генрихъ, нѣмой отъ скорби, вышли за нимъ.
   Что касается до д'Алансона, его какъ-будто не было при торжествѣ. Карлъ, постоянно наблюдавшій за д'Анжу, не взглянулъ на него ни разу.
   Новый король польскій считалъ себя человѣкомъ погибшимъ. Вдали отъ матери, похищенный сѣверными варварами, онъ походилъ на Антея, сына Земли, потерявшаго всѣ свои силы, когда Геркулесъ приподнялъ его на воздухъ. Переступивъ за границу, герцогъ д'Анжу думалъ, что навсегда будетъ отрѣшенъ отъ престола Франціи.
   Вмѣсто того, чтобъ послѣдовать за королемъ, онъ пошелъ къ матери.
   Катерина была мрачна не меньше его. Она думала о насмѣшливой фигурѣ Беарнца, котораго не теряла изъ вида въ-продолженіе всей церемоніи. Судьба, казалось, очищала ему дорогу, сметая прочь королей, принцевъ, убійцъ, враговъ и всякаго рода препятствія.
   При видѣ блѣднаго лица коронованнаго сына, страждущаго подъ королевскою мантіею, Катерина пошла къ нему на встрѣчу.
   -- И такъ, я осужденъ умереть въ изгнаніи! сказалъ онъ.
   -- Не-уже-ли ты такъ скоро забылъ предсказанія Рене? отвѣчала она.-- Успокойся; тебѣ не долго оставаться въ Польшѣ.
   -- Заклинаю васъ, сказалъ герцогъ: -- при первой вѣроятности, что престолъ Франціи упразднится, извѣстите меня...
   -- Будь покоенъ. До дня, котораго ждемъ мы оба, въ моей конюшнѣ постоянно будетъ готова осѣдланная лошадь и въ передней курьеръ, готовый скакать въ Польшу.
   

IV.
Орестъ и Пиладъ.

   Послѣ отъѣзда д'Анжу, миръ и счастіе какъ-будто возвратились въ Лувръ, подъ кровъ Атридовъ.
   Карлъ забылъ свою меланхолію и здоровѣлъ съ каждымъ днемъ.
   Онъ охотился съ Генрихомъ, или говорилъ съ нимъ объ охотѣ, когда нельзя было охотиться. Онъ упрекалъ его только въ одномъ -- въ нелюбви къ соколиной охотѣ; говорилъ, что онъ былъ бы чудо-принцъ, еслибъ умѣлъ дрессировать соколовъ, какъ гончихъ и борзыхъ.
   Катерина по-прежнему сдѣлалась нѣжною матерью: она была кротка съ Карломъ и д'Алансономъ, ласкова съ Генрихомъ и Маргеритою, внимательна къ герцогинѣ де-Неверъ и г-жѣ де-Совъ. Подъ предлогомъ, что Морвель раненъ при исполненіи ея порученія, она даже посѣтила его два раза во время его болѣзни, въ его квартирѣ въ Улицѣ-де-ла-Серизе.
   Маргерита продолжала свои свиданія a l'éspagnole.
   Каждый вечеръ она отворяла окно, мѣнялась съ ла-Молемъ знаками и записками. Въ каждомъ письмѣ молодой человѣкъ напоминалъ ей, что она обѣщала наградить его за изгнаніе нѣсколькими блаженными минутами въ Улицѣ-Клош-Персе.
   Только одинъ человѣкъ чувствовалъ въ мирномъ Луврѣ, что онъ одинокъ. Этотъ человѣкъ былъ нашъ пріятель графъ Аннибаль де-Коконна.
   Конечно, знать, что ла-Моль живъ, что-нибудь да значило; пріятно также было быть любимцемъ герцогини де-Неверъ. Но всѣ свиданія наединѣ съ прекрасною герцогинею не стояли въ глазахъ Пьемонтца одного часа, проведеннаго съ ла-Молемъ у ла-Гюрьера, за бутылкою вина, или путешествія съ нимъ по разнымъ заведеніямъ Парижа, гдѣ честный дворянинъ могъ получить рану въ грудь или въ кошелекъ.
   Къ стыду человѣчества, должно признаться, что герцогиня де-Неверъ не равнодушно терпѣла соперничество ла-Моля. Не то, чтобъ она ненавидѣла Провансальца, -- напротивъ, увлеченная непобѣдимымъ инстинктомъ, который заставляетъ всякую женщину кокетничать съ любовникомъ другой, особенно если эта другая другъ и пріятельница, она не скупилась въ-отношеніи къ ла-Молю молніями своихъ изумрудныхъ глазъ, и Коконна могъ бы завидовать дружескимъ пожатіямъ руки и тому подобнымъ знакамъ пріязни, шедро оказываемымъ ла-Молю въ дни каприза герцогини, когда звѣзда Коконна блѣднѣла на ея небосклонѣ. Но Коконна, который всегда готовъ былъ зарѣзать кого-угодно за одинъ взоръ избранной своего сердца, такъ мало ревновалъ къ ла-Молю, что даже нашептывалъ ему на ухо, по случаю этихъ выходокъ герцогини, такія вещи, что ла-Моль краснѣлъ невольно.
   Слѣдствіемъ этого было, что Анріэтта, лишенная съ бѣгствомъ ла-Моля удовольствія быть въ обществѣ Коконна и наслаждаться его неисчерпаемою веселостью, пришла однажды къ Маргеритѣ съ просьбою возвратить ей неизбѣжнаго посредника, безъ котораго Коконна терялъ и умъ и сердце.
   Маргерита, изъ состраданія, а больше по желанію собственнаго сердца, назначила Анріэттѣ свиданіе на другой день, въ извѣстномъ домикѣ съ двумя выходами. Здѣсь онѣ должны были переговорить на свободѣ и обстоятельно.
   Коконна почти съ неудовольствіемъ прочелъ записку герцогини, приглашавшей его въ девять часовъ съ половиною въ Улицу-Тизонъ. Однакожь, онъ пошелъ въ условленное мѣсто и засталъ Анріэтту въ гнѣвѣ, что ее заставляютъ ждать.
   -- Какъ это неучтиво, сказала она: -- заставлять ждать, не говорю уже принцессу, -- а женщину.
   -- Ждать! Ну да; это на васъ похоже. А я такъ готовъ биться объ закладъ, что мы явились еще слишкомъ-рано.
   -- Да, я.
   -- Ба! И я. Я думаю, теперь не позже десяти.
   -- А я васъ звала въ половинѣ десятаго.
   -- Да я и вышелъ изъ Лувра ровно въ девять. Не мѣшаетъ замѣтить, что я сегодня дежурный, и, слѣдовательно, черезъ часъ долженъ буду васъ оставить.
   -- Чему вы очень-рады?
   -- Нѣтъ! Д'Алансонъ не въ духѣ и ворчитъ; а ужь если слушать брань, такъ лучше изъ вашихъ прекрасныхъ губокъ, чѣмъ изъ его криваго рта.
   -- Вы исправляетесь, какъ я вижу... Такъ вы вышли, вы говорите, въ девять часовъ?
   -- Да; и думалъ пойдти прямо сюда. Но вдругъ, на поворотѣ въ Гренелльскую-Улицу, увидѣлъ человѣка, очень похожаго на ла-Моля.
   -- Опять ла-Моль!
   -- Опять, съ вашего позволенія или безъ онаго.
   -- Грубіянъ!
   -- Прекрасно. Вы хотите снова начать свои любезности?
   -- Нѣтъ. Докапчивайте вашъ разсказъ.
   -- Не я вздумалъ начать его; вы спрашиваете, отъ-чего я опоздалъ.
   -- Конечно. Не-уже-ли я должна являться на мѣсто первая?
   -- Ба! вамъ некого искать.
   -- Вы невыносимы; впрочемъ, продолжайте. И такъ, при поворотѣ въ Гренелльскую-Улицу вы увидѣли человѣка, похожаго на ла-Моля... Что у васъ на платьѣ? кровь?
   -- Такъ и есть! Эти мерзавцы не могутъ падать не пачкая.
   -- Вы дрались?
   -- Дрался.
   -- За вашего ла-Моля?
   -- Да за кого же мнѣ драться? Не за женщину же?
   -- Покорно благодарю.
   -- Я побѣжалъ за дерзкимъ, который имѣлъ безстыдство подражать манерамъ моего друга. Я догоняю его въ улицѣ Кокильеръ, забѣгаю впередъ, гляжу ему подъ носъ, пользуясь свѣтомъ изъ лавки. Гляжу -- не ла-Моль!
   -- Вы прекрасно распорядились.
   -- Да ему-то отъ этого не поздоровилось. Милостивый государь! сказалъ я ему: -- вы шутъ, -- вы позволяете себѣ походить на ла-Моля; а вблизи вы просто дрянь. Онъ, разумѣется, за шпагу, я тоже. По третьему удару онъ упалъ, и, какъ видите, запачкалъ мнѣ платье.
   -- Что жь, вы ему подали по-крайней-мѣрѣ помощь?
   -- Хотѣлъ-было, да въ это время проѣзжалъ другой. На этотъ разъ я увѣренъ, что то былъ ла-Моль. Къ-несчастію, онъ ѣхалъ вскачь. Я бросился за лошадью; зѣваки, смотрѣвшіе на нашу дуэль, побѣжали за мною. Меня могли принять за вора, -- бѣжитъ человѣкъ, а за нимъ цѣлая ватага негодяевъ... что дѣлать! я остановился разогнать ихъ, и потерялъ драгоцѣнное время: всадникъ исчезъ. Я опять бросился отъискивать его, спрашивалъ всѣхъ, кто попадался на встрѣчу, -- напрасно: никто его не замѣтилъ. Наконецъ, уставши, я пришелъ сюда.
   -- Уставши! какъ это мило!
   -- Послушайте, chère amie, сказалъ Коконна, небрежно развалившись въ креслахъ: -- вы опять хотите преслѣдовать меня за бѣднаго ла-Моля; вы неправы въ этомъ случаѣ; дружба... какъ-бы это сказать... жаль, что я не такъ уменъ и не такъ ученъ, какъ мой бѣдный другъ; я нашелъ бы сравненіе, которое передало бы вамъ мою мысль цѣликомъ... Дружба, такъ-сказать, звѣзда, тогда-какъ любовь... любовь... а! прекрасно!.. любовь свѣчка. Вы скажете на это, что есть разные сорты...
   -- Любви?
   -- Нѣтъ, свѣчь,-- и что одинъ сортъ лучше другаго, на-примѣръ розовыя свѣчи; согласенъ -- это лучшія. Но какъ онѣ ни красивы, а все-таки сгараютъ,-- звѣзда же горитъ вѣчно. Вы возразите, что когда свѣча сгоритъ, ставятъ другую...
   -- Вы шутъ, мосьё де-Коконна.
   -- Вотъ еще!
   -- Вы дерзки,
   -- Полно-те!
   -- Вы смѣшны.
   -- Вы заставите меня втрое больше жалѣть о ла-Молѣ.
   -- Вы не любите меня.
   -- Напротивъ, герцогиня; вы не понимаете этихъ вещей -- я васъ обожаю. Но могу васъ любить, обожать, и вмѣстѣ съ тѣмъ, въ потерянное время, прославлять моего друга.
   -- Вы называете потеряннымъ то время, которое проводите со мною?
   -- Что дѣлать? этотъ бѣдняжка ла-Моль не выходитъ у меня изъ ума.
   -- Вы предпочитаете его мнѣ,-- это низко! Послушайте, Аннибаль, я васъ ненавижу. Осмѣльтесь быть откровеннымъ, скажите, что вы его мнѣ предпочитаете... Аннибаль! Предостерегаю васъ, что если вы предпочитаете мнѣ что бы то ни было...
   -- Анріэтта! прекраснѣйшая изъ герцогинь! Ради собственнаго спокойствія, послушайтесь: не дѣлайте мнѣ нескромныхъ вопросовъ. Я люблю васъ больше всѣхъ женщинъ.
   -- Славно сказано! произнесъ чужой голосъ.
   Завѣса, раздѣлявшая двѣ комнаты, приподнялась, и ла-Моль явился на порогѣ, оправленный въ раму дверей, какъ прекрасный портретъ Тиціана!
   -- Ла-Моль! вскричалъ Коконна, не обращая вниманія на Маргериту и не принимая на себя труда поблагодарить ее за доставленное ему удовольствіе.-- Ла-Моль! Другъ мой! милый ла-Моль!
   Съ этими словами, онъ бросился обнимать его, опрокинувъ кресло, на которомъ сидѣлъ, и стоявшій на дорогѣ столъ.
   Ла-Моль отвѣчалъ ласкою на ласку, но вмѣстѣ съ тѣмъ не забылъ обратиться къ герцогинѣ.
   -- Извините, сказалъ онъ:-- если имя мое нарушало иногда ясность вашихъ бесѣдъ съ моимъ другомъ. Конечно, не я виноватъ, прибавилъ онъ, глядя съ невыразимою нѣжностью на Маргериту: -- что не могъ явиться къ вамъ раньте.
   -- Ты видишь, Анріэтта, сказала Маргерита: -- я сдержала слово: вотъ онъ.
   -- Такъ я обязанъ этимъ счастіемъ только просьбамъ герцогини? спросилъ ла-Моль.
   -- Только ея просьбамъ, отвѣчала Маргерита.
   Потомъ, обратившись къ ла-Молю, она прибавила:
   -- Ла-Моль! Я позволяю вамъ рѣшительно не вѣрить тому, что говорю.
   Коконна, между-тѣмъ, успѣлъ уже разъ десять прижать ла-Моля къ своему сердцу, вертѣлся безпрестанно около него, поднесъ къ лицу его свѣчу, желая насмотрѣться на друга,-- и наконецъ сталъ передъ Маргеритою на колѣни и поцаловалъ край ея платья.
   -- Слава Богу, сказала герцогиня:-- теперь вы найдете меня по-крайней-мѣрѣ сносною.
   -- Mordi! отвѣчалъ Коконна.-- Я нахожу, что вы прелестны, какъ и всегда. Скажу вамъ откровенно: жаль, что нѣтъ здѣсь налицо человѣкъ тридцати Поляковъ, Сарматовъ, или другихъ гиперборейскихъ варваровъ: я заставилъ бы ихъ признать васъ царицею красоты.
   -- Тише, Коконна, тише! замѣтилъ ла-Моль.-- А Маргерита?
   -- Я не противорѣчу! воскликнулъ Коконна полусерьёзнымъ, полушуточнымъ тономъ:-- Анріэтта царица изъ красавицъ, Маргерита красавица изъ царицъ.
   Но что ни говорилъ и что ни дѣлалъ Пьемонтецъ, онъ видѣлъ, въ радости, только своего друга.
   -- Пойдемте, сказала герцогиня Маргеритѣ: -- оставимъ друзей поговорить наединѣ; имъ есть что поразсказать другъ другу. Это для насъ не совсѣмъ-пріятно, но нѣтъ другаго средства возвратить Коконна его здоровье. Сдѣлай же для меня это одолженіе, потому-что я имѣю глупость любить эту пустую голову -- какъ говоритъ ла-Моль.
   Маргерита шепнула нѣсколько словъ на ухо ла-Молю, который, какъ ни желалъ увидѣться съ своимъ другомъ, а былъ бы радъ избавиться отъ его нѣжностей. Коконна, между-тѣмъ, старался вызвать на уста Анріэтты улыбку и ласковое слово, -- что ему и удалось очень-легко.
   Женщины вышли въ другую кохмнату, гдѣ былъ приготовленъ ужинъ.
   Друзья остались наединѣ.
   Коконна прежде всего началъ разспрашивать своего друга о подробностяхъ вечера, въ который онъ чуть не лишился жизни. Пьемонтецъ, котораго, какъ извѣстно, не легко было тронуть разсказомъ о подобныхъ происшествіяхъ, не разъ, однакожь, вздрогнулъ, слушая ла-Моля.
   -- Почему же, спросилъ онъ: -- вмѣсто того, чтобъ бѣжать Богъ-знаетъ куда и оставить меня въ страшномъ безпокойствѣ, не прибѣгнулъ ты къ покровительству д'Алансона? Онъ защитилъ бы тебя, и конечно бы спряталъ. Я былъ бы съ тобою, и, все-равно, притворился бы грустнымъ и провелъ бы за носъ весь дворъ.
   -- Къ д'Алансону? повторилъ ла-Моль въ полголоса.
   -- Да. Послѣ того, что онъ мнѣ говорилъ, я долженъ думать, что ты ему обязанъ жизнью.
   -- Я обязанъ ею королю наваррскому, отвѣчалъ ла-Моль.
   -- А! И ты увѣренъ въ этомъ?
   -- Совершенно.
   -- Вотъ король, такъ король! А д'Алансонъ? какую же роль онъ тутъ игралъ?
   -- Онъ держалъ снурокъ, которымъ хотѣли меня удушить.
   -- Mordi! ты это знаешь навѣрно, ла-Моль? какъ! этотъ безкровный принцъ вздумалъ-было задушить моего друга?.. А! Mordi! Завтра же скажу ему, что я думаю о такомъ поступкѣ.
   -- Съ ума ты сошелъ?
   -- Правда, онъ опять пріймется за старое... Да все-равно! Это ему такъ не пройдетъ.
   -- Полно, Коконна, успокойся; не забывай лучше, что ужь половина двѣнадцатаго, а ты сегодня дежурный.
   -- Большая мнѣ надобность, что я дежурный! пусть-себѣ ждетъ! Дежурный? Чтобъ я служилъ человѣку, который держалъ петлю?.. Шутишь!.. Нѣтъ!-- Тутъ видѣнъ перстъ Провидѣнія. Я долженъ былъ увидѣть тебя, чтобъ никогда съ тобою не разставаться. Я остаюсь здѣсь.
   -- Одумайся, несчастный. Вѣдь ты не пьянъ.
   -- Къ-счастію. Иначе, я зажегъ бы Лувръ.
   -- Послушай, Аннибаль, будь благоразуменъ. Возвратись во дворецъ. Служба -- дѣло священное.
   -- А ты пойдешь со мною?
   -- Невозможно.
   -- Ты думаешь, что они опять затѣютъ убить тебя?
   -- Не думаю. Я слишкомъ-незначительное лицо, и противъ меня не можетъ быть постояннаго заговора. Разъ какъ-то пришла имъ фантазія убить меня, вотъ и все: они изволили тогда тѣшиться.
   -- Что жь ты думаешь дѣлать?
   -- Ничего: гуляю, странствую.
   -- Такъ я буду гулять и странствовать съ тобою. Это прекрасное занятіе. Если на тебя нападутъ, насъ будетъ двое, и мы ихъ отдѣлаемъ на-славу. Пусть только явится твой червякъ-герцогъ, я пришпилю его къ стѣнѣ какъ бабочку.
   -- Попросись по-крайней-мѣрѣ въ отставку.
   -- Непремѣнно.
   -- Предвари его, что ты его оставляешь.
   -- Разумѣется. Я согласенъ. Сейчасъ напишу ему.
   -- Напишешь? Принцу крови? Вотъ забавно!
   -- Да, принцу крови, mon cher!
   -- Впрочемъ, подумалъ ла-Моль:-- черезъ нѣсколько дней ему не будетъ никакого дѣла ни до принца, ни до кого другаго, если только захочетъ пристать къ намъ.
   Коконна взялся за перо и разомъ написалъ слѣдующее краснорѣчивое посланіе:

"Ваше высочество!

   "Вы очень-хорошо знакомы съ древними писателями и не можете не знать трогательной исторіи Ореста и Пилада, двухъ героевъ, прославившихся своею дружбою и несчастіями. Другъ мой ла-Моль несчастенъ не меньше Ореста, а я нѣженъ не меньше Пилада. Онъ занятъ теперь важными дѣлами, которыя требуютъ моей помощи. По-этому, мнѣ невозможно оставить его. И такъ, съ позволенія вашего высочества, Я прошу у васъ увольненія, рѣшившись соединить судьбу свою съ судьбою моего друга; важныя причины заставляютъ меня оставить службу вашего высочества, почему и надѣюсь, что ваше высочество не будете ко мнѣ взъискательны. Смѣю именоваться

"Вашего высочества покорнѣйшій слуга
графъ Аннибаль де-Коконна,
неразлучный другъ г. де-ла-Моля."

   Окончивъ это образцовое посланіе, Коконна прочелъ его вслухъ ла-Молю, который только пожалъ плечами.
   -- Ну что? Каково? спросилъ Коконна, не замѣтивъ этого движенія.
   -- Д'Алансонъ будетъ надъ нами смѣяться.
   -- Надъ нами?
   -- Да, надъ обоими вмѣстѣ.
   -- Все же это лучше, нежели задушить насъ порознь.
   -- Одно другому можетъ и не помѣшать, сказалъ ла-Моль.
   -- Тѣмъ хуже! Будь, что будетъ, а я отошлю письмо завтра же утромъ. Куда мы отсюда?
   -- Къ ла-Гюрьеру. Помнишь, въ ту комнату, гдѣ ты хотѣлъ меня зарѣзать, когда мы не были еще Орестомъ и Пиладомъ?
   -- Хорошо; я отошлю письмо съ хозяиномъ.
   Въ это время, занавѣска приподнялась.
   -- Ну что, Орестъ и Пиладѣ? спросили дамы.
   -- Mordi! отвѣчалъ Коконна.-- Орестъ и Пиладъ умираютъ отъ голода и любви.
   На другой день поутру, часовъ въ девять, ла-Гюрьеръ отнесъ почтительное письмо Коконна въ Лувръ.
   

V.
Ортонъ.

   Генрихъ, даже послѣ отказа д'Алансона, который разстроилъ всѣ его планы, сдѣлался, если это было возможно, еще болѣе-близкимъ его другомъ.
   Катерина заключила изъ этого, что они что-то затѣваютъ вмѣстѣ. Она допросила объ этомъ Маргериту; но Маргерита была достойною ея дочерью, и главное искусство ея состояло въ отклоненіи опасныхъ объясненій; она такъ осторожно отвѣчала на всѣ вопросы Катерины, что та еще больше запуталась въ своихъ предположеніяхъ.
   Единственнымъ путеводителемъ флорентинки среди этихъ интригъ былъ инстинктъ, дарованный ей Тосканою, и чувство ненависти, запавшее въ ея душу при французскомъ дворѣ.
   Во-первыхъ, она поняла, что Беарнецъ силенъ отчасти своимъ союзомъ съ герцогомъ д'Алансономъ, и рѣшилась разорвать этотъ союзъ.
   Рѣшившись, она начала опутывать своего сына съ терпѣніемъ и ловкостью рыбака, который, забросивъ неводъ далеко отъ рыбы, нечувствительно окружаетъ имъ добычу со всѣхъ сторонъ.
   Герцогъ замѣтилъ, что мать ласкаетъ его больше прежняго, и самъ пошелъ на встрѣчу ея планамъ. Генрихъ притворился, что ничего не замѣчаетъ, и наблюдалъ за своимъ союзникомъ внимательнѣе прежняго.
   Каждый ждалъ событія...
   И между-тѣмъ, какъ всѣ ждали событія, вѣрнаго въ глазахъ однихъ, и вѣроятнаго для другихъ, однажды утромъ, едва только взошло солнце, предвѣщая прекрасный день, кто-то блѣдный, опираясь на палку и съ трудомъ передвигая поги, вышелъ изъ дома за арсеналомъ и пошелъ по Улицѣ-Пти-Мюскъ.
   Прошедъ болотистый лугъ, окружавшій рвы Бастиліи, онъ оставилъ близь Сент-Антуанскихъ-Воротъ бульваръ влѣвѣ и вышелъ въ садъ де л'Арбалетъ, встрѣченный низкими поклонами сторожа.
   Въ саду, принадлежавшемъ, какъ показываетъ его названіе, обществу стрѣлковъ, никого не было. Иначе, этотъ блѣдный странникъ, конечно, возбудилъ бы участіе прогуливающихся; по его длиннымъ усамъ, военной поступи, невѣрной еще отъ страданія, легко было узнать офицера, недавно раненнаго и вышедшаго укрѣпить свои силы прогулкою на солнцѣ.
   Странно, однакожь, было, что когда раскрывался плащъ, которымъ, не смотря на теплую погоду, былъ окутанъ этотъ мирный прохожій, за поясомъ его можно было замѣтить пару пистолетовъ, висящихъ на серебряныхъ аграфахъ, широкій кинжалъ и шпагу, такую колоссальную, что, кажется, онъ былъ не въ состояніи владѣть ею. Путникъ, не смотря на пустынность мѣста, оглядывался на каждомъ шагу, засматривая въ каждый кустъ, въ каждый поворотъ аллеи.
   Такъ дошелъ онъ до маленькой бесѣдки, выходившей надъ бульваромъ, отъ котораго она была отдѣлена только густымъ плетнемъ и небольшимъ рвомъ. Здѣсь онъ сѣлъ на дерновую скамью передъ столикомъ; сторожъ, онъ же и содержатель гостинницы, принесъ ему завтракъ.
   Больной сидѣлъ тутъ уже минутъ десять, медленно прихлебывая что-то изъ фаянсовой чашки, какъ вдругъ лицо его приняло ужасное выраженіе. Онъ увидѣлъ, что отъ Круа-Фобенъ, по тропинкѣ, которая теперь превратилась въ Улицу-де-Напль, идетъ человѣкъ въ широкомъ плащѣ. Незнакомецъ остановился возлѣ бастіона и ждалъ чего-то.
   Прошло минутъ пять. Больной, въ которомъ читатель, можетъ-быть, узналъ уже Морвеля, едва успѣлъ оправиться отъ волненія, произведеннаго въ немъ появленіемъ этого человѣка, какъ другой, юноша, въ костюмѣ, похожемъ на пажескій, появился по дорогѣ, гдѣ теперь идетъ Улица-Фоссе-Сен-Никола, и подошелъ къ ждавшему у бастіона.
   Укрытый въ тѣни бесѣдки, Морвель безъ труда могъ все видѣть и даже слышать разговоръ; читатель пойметъ, какъ важенъ былъ для него этотъ случай, когда мы скажемъ ему, что незнакомцы были де-Муи и Ортонъ.
   Оба они осмотрѣлись съ величайшимъ вниманіемъ. Морвель притаилъ дыханіе.
   -- Вы можете говорить, сказалъ младшій и болѣе-довѣрчивый изъ нихъ, Ортонъ: -- насъ никто не видитъ и не слышитъ.
   -- Хорошо, отвѣчалъ де-Муи.-- Ступай къ г-жѣ де-Совъ, отдай ей эту записку въ собственныя руки, если застанешь ее дома; если ея не будетъ, положи ее за зеркало, куда король обыкновенна кладетъ свои записки. Потомъ подожди въ Луврѣ. Если получишь отвѣтъ, принеси его въ извѣстное мѣсто; если нѣтъ, возвратись ко мнѣ ввечеру съ ружьемъ туда, куда я тебѣ говорилъ.
   -- Хорошо; знаю.
   -- Я тебя оставляю теперь; у меня сегодня много дѣла. И спѣши,-- не къ-чему; тебѣ не для чего явиться въ Лувръ раньше его, а онъ, кажется, беретъ сегодня утромъ урокъ въ птичьей охотѣ. Смѣлѣе! Ты выздоровѣлъ и пришелъ благодарить г-жу де-Совъ за ея милости и попеченія. Съ Богомъ!
   Морвель слушалъ съ неподвижнымъ взоромъ. Потъ выступилъ у него на лбу. Первымъ движеніемъ его было -- взять пистолетъ и прицѣлиться въ де-Муи. Но де-Муи сдѣлалъ въ это время движеніе, плащъ его распахнулся, и Морвель замѣтилъ на немъ превосходную кирассу. Онъ сейчасъ разсчелъ, что пуля или расплющится о кирассу, или ранитъ его гдѣ-нибудь не смертельно. Сверхъ того, де-Муи былъ силенъ и хорошо вооруженъ; ему легко было сладить съ раненнымъ. Морвель вздохнулъ и спряталъ пистолетъ назадъ.
   -- Какое несчастіе, подумалъ онъ: -- что я не могу убить его здѣсь, безъ свидѣтелей, исключая этого мальчишки! А его можно бы отправить вторымъ выстрѣломъ.
   Морвелю пришло на мысль, что записка, данная Ортону къ г-жѣ де-Совъ, можетъ быть важнѣе самой жизни предводителя гугенотовъ.
   -- А! ты опять ускользнулъ отъ меня, подумалъ онъ.-- Пусть такъ. Иди-себѣ здравъ и невредимъ; но завтра настанетъ моя очередь. Я отъищу тебя хоть въ аду, изъ котораго ты, кажется, вышелъ на мою погибель, если я не погублю тебя прежде.
   Въ эту минуту, де-Муи закрылъ лицо свое плащомъ и пошелъ по направленію къ Тамплю. Ортонъ направился къ рѣкѣ.
   Тогда Морвель, вставъ съ такою легкостью и силою, какой нельзя было ожидать отъ больнаго, поспѣшилъ въ Улицу-Серизэ, зашелъ домой, велѣлъ осѣдлать лошадь и, не смотря на свою слабость, поскакалъ въ Улицу-Сент-Антуанъ по набережной и наконецъ пріѣхалъ въ Лувръ.
   Черезъ пять минутъ, Катерина знала обо всемъ случившемся, и Морвель получилъ тысячу экю, обѣщанные ему за арестованіе короля наваррскаго.
   -- Или я жестоко ошибаюсь, подумала Катерина: -- или этотъ де-Муи то черное пятно, которое Рене открылъ въ гороскопѣ Генриха.
   Черезъ четверть часа послѣ Морвеля, вошелъ въ Лувръ Ортонъ и отправился въ отдѣленіе г-жи де-Совъ, поговоривъ на дорогѣ съ нѣсколькими изъ своихъ луврскихъ знакомыхъ.
   Онъ засталъ одну Даріолу. Г-жа де-Совъ ушла, по требованію Катерины, переписать какія-то важныя письма, и уже минутъ пять, какъ ея не было дома.
   -- Я подожду, сказалъ Ортопъ.
   Ортонъ былъ тутъ какъ свой; пользуясь этимъ преимуществомъ, онъ прошелъ въ спальню баронессы и, увѣрившись, что былъ одинъ, положилъ записку за зеркало.
   Не успѣлъ онъ еще почти принять руки, какъ вошла Катерина.
   Ортонъ поблѣднѣлъ. Ему показалось, что острый взглядъ королевы былъ устремленъ прямо на зеркало.
   -- Что ты здѣсь дѣлаешь? спросила она.-- Ты къ г-жѣ де-Совъ,
   -- Такъ точно, ваше величество. Я ее давно не видѣлъ и при шелъ поблагодарить за вниманіе.
   -- А ты ее любишь, мою милую Шарлотту?
   -- Отъ всей души,
   -- И ты, говорятъ, вѣрный слуга?
   -- Это очень-естественно, ваше величество: г-жа де-Совъ оказала мнѣ такое вниманіе, какого я не заслуживалъ.
   -- По какому же это случаю? спросила Катерина, какъ-будто не знаетъ, что случилось съ Ортономъ.
   -- Когда я былъ раненъ.
   -- Бѣдняжка! Ты былъ раненъ?
   -- Да.
   -- Когда же?
   -- Въ тотъ вечеръ, когда хотѣли арестовать короля наваррскаго. Я испугался при видѣ солдатъ и закричалъ; одинъ изъ нихъ ударилъ меня по головѣ, и я упалъ безъ памяти.
   -- Бѣдняжка! Что жь? ты теперь совсѣмъ-здоровъ?
   -- Здоровъ, ваше величество.
   -- И ты ищешь короля наваррскаго, чтобъ опять поступить къ нему?
   -- Нѣтъ, ваше величество. Король узналъ, что я осмѣлился противиться приказу вашего величества, и прогналъ меня безъ милосердія.
   -- Право? Ну, я беру на себя твое дѣло. Если жь ты думаешь дождаться г-жи де-Совъ, она не скоро пріидетъ. Она занята теперь у меня въ кабинетѣ.
   Катерина, думая, что Ортонъ не успѣлъ еще, можетъ-быть, положить записку на мѣсто, вышла въ другую комнату, чтобъ дать ему время исполнить свое порученіе.
   Ортонъ, встревоженный неожиданнымъ появленіемъ Катерины, думалъ, не скрывается ли тутъ какого-нибудь умысла противъ Генриха, какъ вдругъ услышалъ три легкіе удара въ потолокъ: это былъ условленный знакъ, который самъ онъ подавалъ своему господину въ случаѣ опасности, когда тотъ бывалъ у г-жи де-Совъ.
   Онъ вздрогнулъ, услышавъ этотъ стукъ; ему показалось ясно, что его предостерегаютъ; онъ подошелъ къ зеркалу и взялъ записку назадъ.
   Катерина подсматривала за всѣми его движеніями сквозь отверстіе въ занавѣскѣ; она видѣла, какъ онъ бросился къ зеркалу, но не разсмотрѣла, взялъ онъ оттуда или положилъ туда записку.
   -- Чего же онъ еще ждетъ? проговорила нетерпѣливая флорентинка.
   Она вошла въ комнату съ улыбкою на устахъ.
   -- Ты еще здѣсь? сказала она.-- Чего же ты ждешь? Вѣдь я тебѣ сказала, что сама позабочусь о тебѣ. Или ты сомнѣваешься?
   -- Боже сохрани! отвѣчалъ Ортонъ.
   Онъ сталъ на колѣно, поцаловалъ край ея платья и поспѣшно вышелъ.
   При выходѣ, онъ замѣтилъ въ передней капитана гвардіи Катерины. Это удвоило его подозрѣнія.
   Катерина, съ своей стороны, едва-только занавѣска опустилась за Ортономъ, бросилась къ зеркалу. Но дрожащая отъ нетерпѣнія рука ея напрасно искала записки: записки не было.
   А она ясно видѣла, что Ортонъ подходилъ къ зеркалу. Слѣдовательно, онъ взялъ записку назадъ. Судьба была на сторонѣ ея противниковъ. Ребенокъ дѣлался взрослымъ человѣкомъ, лишь-только начиналъ дѣйствовать противъ нея.
   Она искала, смотрѣла, рылась, -- нѣтъ ничего!
   -- Несчастный! сказала она.-- Я не хотѣла сдѣлать ему зла, а онъ взялъ записку назадъ и самъ идетъ на встрѣчу судьбѣ своей... Нансей!
   Нансей вошелъ.
   -- Что прикажете, ваше величество?
   -- Вы были въ передней?
   -- Да.
   -- Вы видѣли, какъ вышелъ отсюда молодой человѣкъ, ребенокъ?
   -- Онъ сейчасъ прошелъ.
   -- Онъ не можетъ быть еще далеко?
   -- На половинѣ лѣстницы, не дальше.
   -- Позовите его назадъ.
   -- Какъ его зовутъ?
   -- Ортонъ. Если онъ не захочетъ воротиться, приведите его силою. Только не пугайте его, если онъ не станетъ противиться. Мнѣ надо съ нимъ сейчасъ же поговорить.
   Капитанъ поспѣшилъ исполнить приказаніе королевы.
   Ортонъ дѣйствительно былъ еще на лѣстницѣ; онъ сходилъ медленно, надѣясь встрѣтить или увидѣть гдѣ-нибудь въ корридорѣ ороля наваррскаго или г-жу де-Совъ.
   Онъ вздрогнулъ, услышавъ, что его зовутъ.
   Сначала онъ хотѣлъ-было бѣжать; но сейчасъ же разсудилъ, что это все погубитъ.
   Онъ остановился.
   -- Кто меня зоветъ?
   -- Я, Нансей, отвѣчалъ капитанъ, шагая за нимъ по ступенямъ
   -- Мнѣ некогда, отвѣчалъ Ортонъ.
   -- Я отъ ея величества королевы-матери, сказалъ Нансей, подходя къ нему.
   Юноша отеръ выступившій на лицѣ его потъ и пошелъ назадъ
   Капитанъ шелъ за нимъ.
   Катерина хотѣла овладѣть Ортономъ, велѣть его объискать и взять спрятанную у него записку. Для этого, она придумала об винить его въ кражѣ и уже взяла съ туалета брильянтовый аграфъ пропажу котораго готовилась приписать Ортону. Но она разсудила, что это средство опасно, потому-что можетъ возбудить его подозрѣніе, что онъ увѣдомитъ обо всемъ своего господина, и испортитъ тѣмъ дѣло.
   Конечно, она могла велѣть отвести его куда-нибудь въ тюрьму, но слухъ объ этомъ непремѣнно разнесется по Лувру, и Генрихъ сдѣлается осторожнѣе.
   Записку, однакожь, надо было достать; въ запискѣ отъ де-Муи къ Генриху долженъ былъ заключаться цѣлый заговоръ.
   Она положила аграфъ на прежнее мѣсто.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, это не годится! сказала она, -- Но за записку, которая можетъ быть, впрочемъ, ничтожна, продолжала она нахмуривъ брови, и говоря такъ тихо, что едва сама могла раз слушать слова свои:-- что жь! не моя въ томъ вина! Зачѣмъ этотъ змѣенышъ не положилъ ея куда слѣдуетъ. Я должна прочесть ее
   Въ эту минуту вошелъ Ортонъ.
   Лицо Катерины, должно быть, было ужасно: юноша, поблѣднѣвъ, остановился на порогѣ. Онъ былъ еще такъ молодъ, что не умѣлъ вполнѣ владѣть собою.
   -- Вы изволили меня требовать, ваше величество, сказалъ онъ.-- Что прикажете?
   Лицо Катерины прояснилось, какъ-будто внезапно-озарены солнцемъ.
   -- Я позвала тебя потому, что ты мнѣ понравился. Я обѣщала позаботиться, о тебѣ, и хочу немедленно этимъ заняться. Насъ королевъ, обвиняютъ въ забывчивости. Не сердце наше забывчиво, а умъ, занятый тысячами дѣлъ. Я вспомнила, что людей счастье въ рукѣ королей, и потому позвала тебя назадъ. Ступай за мною.
   Нансей съ удивленіемъ смотрѣлъ на Катерину; онъ думалъ, что на нее въ-самомъ-дѣлѣ нашелъ припадокъ нѣжности.
   -- Умѣешь ты ѣздить верхомъ?
   -- Умѣю.
   -- Такъ пойдемъ ко мни въ кабинетъ. Я дамъ тебѣ порученіе въ Сен-Жерменъ.
   -- Слушаю, ваше величество.
   -- Прикажите осѣдлать ему лошадь, г. де-Нансей.
   Нансей вышелъ.
   -- Пойдемъ, сказала Катерина.
   Ортонъ пошелъ вслѣдъ за нею.
   Катерина сошла въ слѣдующій этажъ, вышла въ корридоръ, ведшій въ отдѣленія короля и д'Алансона, спустилась еще на одинъ этажъ, отворила дверь въ круглую галерею, ключъ отъ которой былъ только у нея и у короля, велѣла войдти Ортону, потомъ вошла сама и замкнула за собою входъ. Эта галерея окружала часть комнатъ короля и королевы-матери. Эта галерея, подобно корридору въ Замкѣ Святаго-Ангела въ Римѣ, или во дворцѣ Питти во Флоренціи, была убѣжищемъ, прибереженнымъ на случай опасности.
   Катерина и молодой человѣкъ были заперты въ темномъ переходѣ. Они прошли шаговъ двадцать, Катерина впереди, Ортонъ за нею.
   Вдругъ она обернулась; Ортонъ увидѣлъ на лицѣ ея то же мрачное выраженіе, которое замѣтилъ минутъ десять назадъ. Ея глаза, круглые какъ у тигра, казалось, сверкали въ темнотѣ.
   -- Остановись, сказала она.
   Дрожь пробѣжала по тѣлу Ортона. Отъ этихъ сводовъ вѣяло холодомъ. Полъ былъ мраченъ, какъ гробовая крышка. Взоры Катерины пронзали грудь юноши.
   Онъ отступилъ на шагъ и прислонился къ стѣнѣ.
   -- Гдѣ записка, которую тебѣ поручили отдать королю наваррскому?
   -- Записка? пробормоталъ Ортонъ.
   -- Да; которую ты долженъ былъ положить за зеркало?
   -- Я?... Я не понимаю, что вы изволите говорить.
   -- Записку, которую вручилъ тебѣ де-Муи, часъ тому назадъ, за садомъ л'Арбалетъ.
   -- У меня нѣтъ никакой записки. Ваше величество изволите вѣроятно ошибаться.
   -- Лжешь! Отдай записку, и я исполню свое обѣщаніе.
   -- Какое?
   -- Я сдѣлаю тебя богатымъ.
   -- Но у меня нѣтъ никакой записки, ваше величество! Катерина начала скрипѣть зубами, но завершила улыбкой.
   -- Отдай, скаазала она:-- и я дарю тебѣ тысячу экю.
   -- Мнѣ нечего отдавать.
   -- Двѣ тысячи.
   -- Невозможно. У меня ничего нѣтъ.
   -- Десять тысячъ, Ортонъ!
   Ортонъ видѣлъ, что гнѣвъ, подобно морскому приливу, выступаетъ изъ сердца на лицо королевы. Онъ подумалъ, что остается только одно средство спасти своего господина: съѣсть эту записку. Онъ опустилъ руку въ карманъ. Катерина разгадала его намѣреніе и остановила его руку.
   -- Полно, дитя! сказала она смѣясь.-- Хорошо; ты вѣрный слуга. Выбирая слугу, королямъ не худо увѣриться, предано ли его сердце. Теперь я знаю, какъ съ тобою поступить. Вотъ тебѣ мой кошелекъ, -- это первая награда. Отнеси записку королю наваррскому и объяви, что съ сегодняшняго дня ты у меня въ службѣ. Ступай, ты можешь одинъ выйдти въ эту дверь; она отворяется изнутри.
   Но молодой человѣкъ стоялъ въ нерѣшимости. Онъ не могъ повѣрить, что опасность миновалась.
   -- Полно дрожать! сказала Катерина. Вѣдь я тебѣ говорю, что ты можешь идти.
   -- Благодарю, ваше величество, отвѣчалъ Ортонъ.-- И такъ, вы меня прощаете?
   -- Больше: я награждаю тебя. Ты превосходный разнощикъ любовныхъ записокъ,-- только ты забываешь, что тебя ждутъ.
   -- Это правда, сказалъ юноша и поспѣшилъ выйдти.
   Но едва сдѣлалъ онъ шага три, какъ полъ подъ нимъ опустился. Онъ пошатнулся, распростеръ руки, вскрикнулъ, и исчезъ въ пропасти, которая раскрылась подъ его ногами, когда Катерина подавила пружину.
   -- Теперь, по милости этого упрямца, мнѣ прійдется сойдти сто-пятьдесятъ ступеней внизъ, сказала Катерина.
   Она возвратилась въ свою комнату, зажгла потайной фонарь, пошла опять въ корридоръ, задвинула пружину и отворила дверь на винтообразную лѣстницу, спускавшуюся въ нѣдра земли.
   Мучимая неутолимою жаждою любопытства, она дошла до желѣзной двери на днѣ подвала.
   Здѣсь, окровавленный, изувѣченный паденіемъ съ вышины во сто футовъ, лежалъ Ортонъ. Онъ еще дышалъ; за стѣною слышенъ былъ шумъ Сены, проведенной къ подножію лѣстницы посредствомъ подземнаго канала.
   Катерина спустилась въ эту сырую яму, бывшую, вѣроятно, свидѣтельницею не одного подобнаго паденія, объискала трупъ, нашла записку, увѣрилась, что это точно та, которую она искала, оттолкнула тѣло ногою и придавила пружину; дно подалось и тѣло, увлеченное собственною тяжестью, исчезло по направленію къ рѣкѣ.
   Потомъ Катерина затворила дверь, взошла на верхъ, замкнулась у себя въ кабинетъ, и прочла записку. Вотъ что было въ ней написано:
   "Сегодня, въ десять часовъ вечера, въ улицѣ д'Арбр-Секъ, въ гостинницъ à la Belle-Etoile. Если прійдете, не отвѣчайте ничего; если не прійдете, скажите подателю записки: нѣтъ.

"Де-Муи Сен-Фаль."

   На лицъ Катерины играла улыбка. Она думала о будущей побѣдъ, забывая, какою цѣною купила ее.
   Да и что значитъ Ортонъ? Вѣрный слуга, преданный всѣмъ сердцемъ, дитя, -- и только.
   Это, конечно, не могло имѣть цѣны на вѣсахъ, на которыхъ взвѣшивалась участь цѣлыхъ государствъ.
   Прочитавъ записку, Катерина немедленно пошла къ г-жѣ де-Совъ, и положила записку за зеркало.
   Возвращаясь, она встрѣтила при входѣ въ корридоръ капитана.
   -- Лошадь осѣдлана, ваше величество, сказалъ онъ.
   -- Любезный баронъ, отвѣчала Катерина: -- лошадь теперь не нужна: я поговорила съ этимъ мальчикомъ, и онъ оказался слишкомъ-глупъ для порученія, которое я хотѣла ему дать. Я дала ему денегъ и выслала по черному ходу.
   -- Но порученіе?
   -- Порученіе? повторила Катерина.
   -- Да, которое ваше величество, хотѣли дать ему въ Сен-Жерменъ. Прикажете житъ заняться этимъ, или приказать кому-нибудь?
   -- Нѣтъ, нѣтъ; вамъ и вашей командѣ будетъ сегодня вечеромъ другое занятіе.
   И Катерина вошла въ свой кабинетъ, въ полной надеждѣ порѣшить вечеромъ участь короля наваррскаго.
   

IV.
Гостинница a la Belle-Etoile.

   Часа черезъ два послѣ разсказаннаго нами происшествія, поставившаго по себѣ никакихъ слѣдовъ, ни даже на лицѣ Катерины, г-жа де-Совъ, окончивъ свое занятіе у королевы, возвратилась домой. За нею вошелъ Генрихъ, и, узнавъ отъ Даріолы. что приходилъ Ортонъ, пошелъ прямо къ зеркалу и взялъ записку.
   Записка, какъ мы уже сказали, содержала въ себѣ слѣдующее:
   "Сегодня, въ десять часовъ вечера, въ улицѣ д'Арбр-Секъ, въ гостинницѣ à la Belle-Etoile. Если пріидете, не отвѣчайте ничего; если не пріидете, скажите подателю записки: "нѣтъ".

"Де-Муи Сен-Фаль."

   -- Генрихъ непремѣнно пойдетъ, думала Катерина:-- еслибъ онъ и не хотѣлъ идти, такъ ему некому теперь сказать: "нѣтъ".
   Въ этомъ она не ошиблась. Генрихъ разспросилъ объ Ортонѣ. Даріола сказала, что онъ вышелъ съ королевой-матерью; но такъ-какъ записка была на своемъ мѣстѣ, а Ортона невозможно было подозрѣвать въ измѣнѣ, то Генрихъ остался совершенно-покоенъ.
   Онъ отобѣдалъ, по обыкновенію, у короля, который много подшучивалъ надъ неловкостью его во время птичьей охоты поутру. Генрихъ оправдывался тѣмъ, что онъ горецъ, а не житель долинъ, по обѣщалъ Карлу заняться изученіемъ и этого рода охоты.
   Катерина была очень-любезна, и, вставая изъ-за стола, просила Маргериту остаться у ней на весь вечеръ.
   Въ восемь часовъ, Генрихъ взялъ съ собою двухъ провожатыхъ и вышелъ въ ворота Сент-Оноре. Онъ сдѣлалъ большой крюкъ, переправился черезъ Сену на йельскомъ паромѣ, прошелъ до Улицы-Сен-Жакъ, и здѣсь отпустилъ своихъ спутниковъ, какъ-будто отправлялся на любовное свиданіе. При поворотѣ въ Улицу-Матюрень, ждалъ его человѣкъ въ плащѣ и верхомъ. Король подошелъ къ нему.
   -- Мантъ, сказалъ незнакомецъ.
   -- По, отвѣчалъ король.
   Неизвѣстный тотчасъ сошелъ съ лошади. Генрихъ надѣлъ запачканный плащъ, сѣлъ на взмыленнаго коня, поѣхалъ по Улицѣ-ла-Гарпъ, черезъ Мостъ-Сен-Мишель, по Улицѣ-Бартелеми, переѣхалъ Сену по Мосту-Мёнье, и доѣхалъ по набережной и Улицѣ-Арбр-Секъ до гостинницы ла-Гюрьера.
   Ла-Моль сидѣлъ въ залѣ и писалъ длинное любовное письмо, вы знаете къ кому.
   Коконна былъ въ кухнѣ съ ла-Гюрьеромъ. Онъ присутствовалъ при изготовленіи шести куропатокъ, и разсуждалъ съ хозяиномъ о времени, когда ихъ снять съ вертела.
   Въ эту минуту, постучался Генрихъ. Грегуаръ пошелъ отворить дверь и отвести лошадь въ конюшню; Генрихъ, между-тѣмъ, во шелъ, постукивая сапогами и звеня шпорами, какъ-будто стараясь оживить отекшія ноги.
   -- Ла-Гюрьеръ! закричалъ ла-Моль, продолжая писать:-- пріѣзжій васъ спрашиваетъ.
   Ла-Гюрьеръ подошелъ, измѣрилъ Генриха глазами съ головы до ногъ, и не чувствуя особеннаго уваженія къ плащу изъ толстаго сукна, спросилъ:
   -- Кто вы?
   -- Sang-dieu! отвѣчалъ Генрихъ: -- я гасконскій дворянинъ,-- пріѣхалъ ко двору.
   -- Что вамъ угодно?
   -- Комнату и ужинъ.
   -- Гм! А есть у васъ лакей?
   Это былъ, какъ извѣстно, неизбѣжный вопросъ.
   -- Нѣтъ, но я непремѣнно найму, какъ-только поправятся мои обстоятельства.
   -- Я господской комнаты не отдаю безъ лакейской, сказалъ ла-Гюрьеръ.
   -- Даже, если я заплачу вамъ за комнату и ужинъ нобль, -- разсчетъ завтра?
   -- О! вы, конечно, очень-великодушны, отвѣчалъ трактирщикъ, недовѣрчиво поглядывая на Генриха.
   -- Надѣюсь провести ночь въ вашей гостинницѣ, которую рекомендовалъ мнѣ одинъ изъ моихъ земляковъ; я пригласилъ сюда на ужинъ пріятеля. Есть у васъ хорошее арбуазское вино?
   -- Такое, что и самъ Беарнецъ не пьетъ лучшаго.
   -- Хорошо; за это я заплачу особо. Да вотъ и гость мой! Дѣйствительно, дверь отворилась, и вошелъ другой человѣкъ, нѣсколько-старше перваго, и вооруженный огромною шпагою.
   -- А! Вы аккуратны, молодой человѣкъ, сказалъ онъ.-- Кто ѣдетъ изъ-за двѣсти льё, тому мудрено потрафить въ минуту.
   -- Это вашъ гость? спросилъ ла-Гюрьеръ.
   -- Да, отвѣчалъ Генрихъ, пожимая руку пришедшему.-- Прикажите подать ужинъ.
   -- Здѣсь, или у васъ въ комнатѣ?
   -- Гдѣ хотите.
   -- Ла-Гюрьеръ! сказалъ ла-Моль, подозвавъ его къ себѣ.-- Избавьте насъ, пожалуйста, отъ этихъ гугенотскихъ фигуръ. При нихъ намъ нельзя будетъ съ Коконна ни слова переговорить о дѣлѣ.
   -- Приготовить ужинъ во второмъ нумерѣ, въ третьемъ этажѣ! произнесъ ла-Гюрьеръ.-- Милости просимъ наверхъ, господа.
   Пріѣзжіе пошли за Грегуаромъ, освѣщавшимъ дорогу.
   Ла-Моль слѣдилъ за ними глазами, пока они не скрылись изъ вида. Потомъ онъ оборотился въ другую сторону, и увидѣлъ Коконна, выглядывающаго изъ кухни. Глаза его были вытаращены и ротъ раскрытъ; странное удивленіе выражалось на лицъ его.
   Ла-Моль подошелъ къ нему.
   -- Mordi! сказалъ Коконна.-- Видѣлъ ты?
   -- Что?
   -- Этихъ двухъ.
   -- Ну?
   -- Я готовъ побожиться, что это...
   -- Кто?
   -- Кто! король наваррскій и тотъ, что ходилъ въ вишневомъ плащѣ.
   -- Пожалуй, божись, если хочешь; только потише.
   -- Такъ и ты ихъ узналъ?
   -- Конечно.
   -- Зачѣмъ же они здѣсь?
   -- Ты не догадываешься?
   -- Какія-нибудь любовныя похожденія.
   -- Разумѣется.,
   -- Ты думаешь?
   -- Увѣренъ.
   -- Ла-Моль! шпажные удары, по-моему, лучше этихъ похожденій. Я готовъ былъ божиться,-- теперь готовъ держать пари.
   -- Въ чемъ?
   -- Въ томъ, что тутъ кроется какой-нибудь заговоръ.
   -- Вздоръ!
   -- Говорю тебѣ...
   -- Говорю тебѣ, что если тутъ есть заговоръ, такъ это ихъ дѣло.
   -- Да, правда. Къ-тому же, я ужь не слуга г. д'Алансона; пусть сами раздѣлываются, какъ имъ угодно.
   Между-тѣмъ, куропатки ужарились до той степени, какую особенно любилъ Коконна, и онъ кликнулъ ла-Гюрьера снять ихъ съ вертела.
   Генрихъ и де-Муи распоряжались въ это время въ своей комнатѣ.
   -- Видѣли вы Ортона? спросилъ де-Муи, когда Грегуаръ накрылъ столъ.
   -- Нѣтъ; по я нашелъ записку за зеркаломъ. Онъ, я думаю, испугался, потому-что Катерина входила въ то время, какъ онъ былъ тамъ. Вѣроятно, потому онъ меня и не дождался. Съ минуту я безпокоился: Даріола говоритъ, что Катерина долго съ нимъ разговаривала.
   -- Это ничего; онъ сметливъ. Хоть королева и знаетъ его должность, онъ ее проведетъ, я увѣренъ.
   -- А вы, де-Муи, видѣли его послѣ?
   -- Нѣтъ еще; но я долженъ увидѣть его сегодня ввечеру. Въ полночь онъ долженъ явиться сюда за мною съ карабиномъ. Дорогою онъ все разскажетъ.
   -- А человѣкъ, который стоялъ на поворотѣ въ улицу Матюренъ?
   -- Какой человѣкъ?
   -- Который далъ мнѣ плащъ и лошадь,-- увѣрены вы въ немъ?
   -- Это одинъ изъ самыхъ преданныхъ. Впрочемъ, онъ не знаетъ вашего величества, и ему неизвѣстно, съ кѣмъ онъ имѣетъ дѣло.
   -- И такъ, мы спокойно можемъ переговорить о дѣлахъ.
   -- Безъ сомнѣнія. Къ-тому же, ла-Моль сторожитъ.
   -- Прекрасно.
   -- И такъ, что говоритъ д'Алансонъ?
   -- Д'Алансонъ не хочетъ бѣжать. Онъ объявилъ это прямо. Избраніе герцога д'Анжу въ короли польскіе и болѣзнь короля измѣнили всѣ его намѣренія.
   -- Такъ онъ причиною, что нашъ планъ не удался?
   -- Да.
   -- Слѣдовательно, онѣ намъ измѣняетъ.
   -- Нѣтъ еще, но измѣнитъ при первомъ удобномъ случаѣ.
   -- Малодушный! Вѣроломный! Почему онъ не отвѣчалъ на мои письма?
   -- Чтобъ имѣть въ своихъ рукахъ улики и не быть уличеннымъ другими. А между-тѣмъ, все погибло, не такъ ли, де-Муи?
   -- Напротивъ, ваше величество, все спасено. Вы знаете, что всѣ, за исключеніемъ партіи Конде, были за васъ и вступили въ сношенія съ герцогомъ только за тѣмъ, чтобъ воспользоваться его защитою. Съ-тѣхъ-поръ, то-есть со времени пріема польскихъ пословъ, я все связалъ во-едино, ивсе вамъ предано. Для бѣгства съ д'Алансономъ довольно было ста человѣкъ. Я собралъ полторы тысячи. ерезъ недѣлю они будутъ въ готовности на дорогѣ въ По. Это будетъ уже не бѣгство, а отступленіе. Довольно ли для васъ, ваше величество, полуторы тысячи человѣкъ, и будете ли въ безопасности среди арміи?
   Генрихъ улыбнулся и, ударивъ его по плечу, сказалъ:
   -- Ты знаешь, де-Муи, -- и ты знаешь это одинъ,-- король наваррскій не такой трусъ, какъ думаютъ.
   -- Знаю, ваше величество, и думаю, что скоро узнаетъ это не хуже меня и вся Франція. По, замышляя дѣло, надо заботиться объ удачѣ. Первое условіе успѣха -- рѣшимость; а чтобъ рѣшимость была быстрою и неподдѣльною, надо быть убѣждену въ успѣхѣ. Итакъ, ваше величество, когда назначена будетъ охота...
   -- Охота, то псовая, то соколиная, бываетъ черезъ каждые восемь или десять дней.
   -- Когда охотились въ послѣдній разъ?
   -- Сегодня.
   -- Слѣдовательно, дней черезъ восемь или десять опять будутъ охотиться?
   -- Безъ всякаго сомнѣнія.
   -- Послушайте! все, кажется, очень-спокойно: герцогъ д'Анжу уѣхалъ; о немъ больше не думаютъ. Король поправляется съ каждымъ днемъ. Насъ почти перестали преслѣдовать. Дѣлайте глазк королевѣ-матери и д'Алансону; повторяйте ему, что вы не можете ѣхать безъ него; постарайтесь, чтобъ онъ повѣрилъ вамъ, -- это труднѣе.
   -- Будь спокоенъ, онъ повѣритъ.
   -- Вы думаете, что онъ вамъ такъ сильно довѣряетъ?
   -- Нѣтъ, сохрани Богъ! Но онъ вѣритъ всему, что ни скажетъ ему королева.
   -- А она служитъ намъ добросовѣстно?
   -- Да, я имѣю на это доказательства. Кромѣ того, она честолюбива, и мысль о наваррской коронѣ жжетъ ей голову.
   -- И такъ, за три дня до охоты, дайте мнѣ знать, гдѣ она назначена. Если въ Бонди, въ Сен-Жерменѣ, или въ Рамбулье, прибавьте, что вы готовы, и когда завидите передъ собою ла-Моля, скачите за нимъ. А когда вы будете внѣ лѣса, такъ королевѣ-матери прійдется гнаться за вами, если ей угодно; нормандскія лошади ея не увидятъ, надѣюсь, и подковъ нашихъ арабскихъ коней.
   -- Хорошо.
   -- Есть у васъ деньги?
   Генрихъ сдѣлалъ гримасу, которую во всю жизнь свою дѣлалъ на этотъ вопросъ:
   -- Немного; впрочемъ, у Марго, я думаю, есть.
   -- Все равно. Возьмите съ собою какъ-можно-больше.
   -- А ты, между-тѣмъ, что будешь дѣлать?
   -- Я занимался дѣлами вашего величества довольно-дѣятельно: позволите ли мнѣ заняться теперь моими собственными?
   -- Изволь, де-Муи, изволь; какія же это дѣла?
   -- Послушайте, ваше величество. Ортонъ сказалъ мнѣ (онъ очень-смышленый мальчикъ; рекомендую вамъ его) -- Ортонъ сказалъ, что вчера встрѣтилъ возлѣ арсенала этого разбойника Морвеля. Онъ выздоровѣлъ, благодаря заботливости Рене, и отогрѣвается на солнцѣ, какъ змѣя.
   -- Понимаю.
   -- Вы понимаете? прекрасно... Вы будете когда-нибудь королемъ, и если вамъ надо отмстить кому-нибудь, вы отмстите по-королевски. Я солдатъ, и долженъ отмстить по-солдатски. Когда всѣ наши дѣла будутъ устроены, -- а на это надо дней пять или шесть, и убійца въ это время совсѣмъ оправится, я тоже пойду прогуляться мимо арсенала и пригвозжу его къ землѣ шпагой. Тогда мнѣ легче будетъ разстаться съ Парижемъ.
   -- Распоряжайся какъ знаешь. Кстати: ты доволенъ ла-Молемъ, не правда ли?
   -- Да; прекрасный молодой человѣкъ; онъ преданъ вамъ душою и тѣломъ; вы можете на него положиться, какъ на меня... онъ храбръ...
   -- И, главное, умѣетъ хранить тайну; я возьму его съ собою въ Наварру: тамъ подумаемъ какъ наградить его.
   Генрихъ договаривалъ еще эти слова съ ѣдкою улыбкой, какъ вдругъ двери распахнулись настежъ, и ла-Моль, блѣдный и встревоженный, появился на порогѣ.
   -- Живѣе! сказалъ онъ.-- Домъ окруженъ.
   -- Окруженъ! воскликнулъ Генрихъ.-- Кѣмъ?
   -- Королевской гвардіей.
   -- О! сказалъ де-Муи, доставая изъ за-цояса пистолетъ.-- На бой!
   -- Что и говорить! сказалъ ла-Моль.-- Очень-много поможетъ вамъ пистолетъ противъ пятидесяти человѣкъ!
   -- Онъ правъ, замѣтилъ король: -- еслибъ было какое-нибудь средство уйдти...
   -- Есть; я однажды ужь воспользовался имъ, и если вашему величеству угодно за мною послѣдовать...
   -- А де-Муи?
   -- И онъ можетъ идти съ нами, если хочетъ; только надо поспѣшить.
   На лѣстницѣ послышались шаги.
   -- Теперь ужь поздно, сказалъ Генрихъ.
   -- Еслибъ удержать ихъ хоть пять минутъ, воскликнулъ ла-Моль:-- я отвѣчалъ бы за безопасность короля.
   -- Я задержу ихъ, сказалъ де-Муи.-- Спасайте короля. Бѣгите, ваше величество!
   -- А ты?
   -- Не заботьтесь обо мнѣ, бѣгите!
   Де-Муи прибралъ тарелку, салфетку и стаканъ короля, чтобъ подумали, что онъ ужиналъ одинъ.
   -- Пойдемте! сказалъ ла-Моль, схвативъ Генриха за руку и увлекая его на лѣстницу.
   -- Де-Муи! Храбрый де-Муи! сказалъ Генрихъ, протягивая ему руку. Де-Муи поцаловалъ ее, проводилъ короля изъ комнаты и замкнулъ за нимъ дверь.
   -- Понимаю, сказалъ Генрихъ: -- онъ отдается въ руки враговъ, тогда-какъ мы спасаемся бѣгствомъ.-- Но кой-чортъ могъ насъ выдать?
   -- Пойдемте, ваше величество! Они идутъ.
   Блескъ факеловъ начиналъ уже скользить по стѣнамъ, а впизу лѣстницы слышался уже стукъ оружія.
   -- Скорѣе! повторилъ ла-Моль.
   Онъ провелъ его въ темнотѣ два этажа выше и, вышедъ въ какую-то комнату, задвинулъ за собою дверь и подвелъ его къ окну.
   -- Боитесь вы путешествовать по крышамъ? спросилъ онъ.
   -- Я? отвѣчалъ король.-- Полно! Изарскому охотнику бояться крышъ!
   -- Такъ слѣдуйте за мною. Я знаю дорогу и проведу васъ.
   -- Идите; я за вами.
   Ла-Моль выскочилъ изъ окна и прошелъ по широкому жолобу до ложбины, образовавшейся изъ двухъ крышъ. Здѣсь было слуховое окно, выходившей изъ необитаемаго чердака.
   -- Вотъ мы и у пристани, сказалъ ла-Моль.
   -- Тѣмъ лучше, отвѣчалъ Генрихъ.
   Онъ отеръ потъ, крупными каплями выступившій у него на лбу.
   -- Дѣло теперь пойдетъ само собою на ладъ, сказалъ ла-Моль.-- Съ чердака ведетъ лѣстница въ корридоръ, а корридоръ на улицу. Я уже прошелъ однажды по этой дорогѣ, въ ужасную ночь.
   -- Впередъ! сказалъ Генрихъ.
   Ла-Моль первый пролѣзъ въ окно, добрался до плохо-притворенной двери, отворилъ ее, и, подавая королю веревку, служившую путеводпую нитью по лѣстницѣ, сказалъ:
   -- Пойдемте, ваше величество.
   На половинѣ лѣстницы Генрихъ остановился; тутъ было окно во дворъ гостинницы. Отсюда видно было, какъ на противолежащей лѣстницѣ толпились солдаты со шпагами и факелами въ рукахъ.
   Вдругъ, посреди группы, Генрихъ узналъ де-Муи, который отдалъ свою шпагу и сходилъ спокойно.
   -- Бѣдняжка! сказалъ король.-- Вѣрное сердце!
   -- Замѣтьте, ваше величество: онъ совершенно-спокоенъ, и даже смѣется. Онъ вѣрно выдумалъ что-нибудь хорошее, онъ рѣдко смѣется.
   -- А тотъ, что былъ съ вами?
   -- Коконна?
   -- Да, Коконна. Что съ нимъ?
   -- О! за него я совершенно спокоепъ. Увидѣвъ солдатъ, онъ только спросилъ: что? мы рискуемъ чѣмъ-нибудь?-- Головою, отвѣчалъ я.-- Ты спасешься?-- Надѣюсь.-- Хорошо, такъ и я спасусь. И клянусь вамъ, что онъ спасется. Если его возьмутъ, такъ значитъ, что ему угодно было позволить взять себя.
   -- И такъ все благополучно, сказалъ Генрихъ.-- Теперь лишьбы добраться въ Лувръ.
   -- Нѣтъ ничего легче. Завернемся въ плащи и выйдемъ. Улица полна народа, и насъ пріймутъ за простыхъ зрителей.
   Дѣйствительно, тѣснота была единственное препятствіе, которое они встрѣтили на дорогѣ.
   Оба они проскользнули въ Улицу-д'Аверонъ; проходя по Улицѣ-де-Пули, они увидѣли вдали де-Муи и стражу, подъ предводительствомъ де-Нансея, проходящихъ по Площади-Сен-Жермень-л'Оксерруа.
   -- А-га! Его ведутъ, кажется, въ Лувръ, сказалъ Генрихъ,-- Чортъ возьми! Ворота запрутъ; будутъ спрашивать имена всѣхъ входящихъ; если я войду вслѣдъ за нимъ, могутъ заключить, что мы были вмѣстѣ.
   -- Войдите въ Лувръ не черезъ ворота.
   -- Да какъ же иначе?
   -- А окно королевы наваррской?
   -- Ventre saint-gris! Вы правы, ла-Моль! Какъ это мнѣ не пришло въ голову? Но какъ ей дать знать?
   -- Вы такъ мѣтко бросаете камни! замѣтилъ ла-Моль, почтительно кланяясь.
   

VII.
Де-Муи де-Сен-Фаль.

   На этотъ разъ, Катерина взяла всѣ возможныя предосторожности и не сомнѣвалась въ успѣхѣ.
   Въ-слѣдствіе этого, часовъ въ десять вечера, она отпустила Маргериту, будучи убѣждена, въ чемъ, впрочемъ, и не ошибалась, что королева наваррская ничего не знаетъ о замыслѣ противъ своего мужа. Катерина зашла къ королю, прося его помедлить ложиться спать.
   Торжествующій видъ Катерины возбудилъ его любопытство. Онъ началъ ее разспрашивать, но она отвѣчала только:
   -- Могу сказать одно вашему величеству: сегодня вечеромъ вы будете освобождены отъ двухъ вашихъ злѣйшихъ враговъ.
   Карлъ мигнулъ бровями, какъ-будто хотѣлъ сказать: "хорошо, посмотримъ", свиснулъ большой борзой собакѣ, и послушное животное, какъ змѣя, приползло къ нему на брюхѣ и начало ласкаться.
   Черезъ нѣсколько минутъ, въ-продолженіи которыхъ Катерина приглядывалась и прислушивалась, на дворѣ въ Луврѣ раздался пистолетный выстрѣлъ.
   -- Что это за шумъ? спросилъ Карлъ, нахмуривъ брови. Борзая вскочила и навострила уши.
   -- Ничего, отвѣчала Катерина.-- Сигналъ, и только.
   -- Что же значитъ этотъ сигналъ?
   -- Онъ значитъ, что съ этой минуты вашъ единственный вашъ истинный врагъ не можетъ уже вредить вамъ.
   -- Убили кого-нибудь? спросилъ Карлъ, повелительно глядя на мать, какъ-будто желая сказать ей, что смерть и помилованіе только во власти короля.
   -- Нѣтъ, только арестовали двухъ.
   -- Вѣчно тайныя продѣлки, вѣчно заговоры, о которыхъ король ничего не знаетъ! сказалъ Карлъ.-- Mort-diable! Я уже не дитя, матушка; могу заботиться самъ о себѣ, и мнѣ не къ чему ходить на помочахъ. Поѣзжайте въ Польшу къ вашему д'Анжу, если хотите царствовать. Здѣсь, повторяю вамъ, вамъ не удастся.
   -- Въ послѣдній разъ мѣшаюсь я въ ваши дѣла, отвѣчала Катерина.-- Но это дѣло затѣяно уже давно; вы всегда утверждали, что я ошибаюсь, и я непремѣнно хотѣла доказать вашему величеству, что я права.
   Нѣсколько человѣкъ остановились въ это время въ передней, и раздался стукъ опущенныхъ на полъ ружейныхъ прикладовъ.
   Нансей попросилъ позволенія войдти къ королю.
   -- Пусть войдетъ, живо сказалъ Карлъ.
   Нансей вошелъ, поклонился королю, и сказалъ, обращаясь къ Катеринѣ:
   -- Я исполнилъ приказаніе вашего величества: онъ взятъ.
   -- Какъ онъ? спросила Катерина встревожившись.-- Вы взяли только одного?
   -- Онъ былъ одинъ.
   -- И оборонялся?
   -- Нѣтъ; онъ спокойно ужиналъ въ своей комнатѣ и отдалъ шпагу по первому требованію.
   -- Кто такой? спросилъ король.
   -- Сейчасъ увидите, сказала Катерина.-- Введите его, г. де-Нансей.
   Черезъ пять минутъ вошелъ де-Муи.
   -- Де-Муи! воскликнулъ король.-- Что скажете?
   -- Ваше величество, отвѣчалъ де-Муи совершенно-спокойно: -- я готовъ, съ вашего позволенія, сдѣлать вамъ тотъ же вопросъ.
   -- Вмѣсто того, чтобъ дѣлать подобные вопросы королю, сказала Катерина:-- не угодно ли вамъ, г. де-Муи, сказать моему сыну, кто былъ въ комнатѣ короля наваррскаго въ извѣстную ночь, и, противясь приказанію его величества, убилъ двухъ солдатъ и ранилъ Морвеля?
   -- Да, сказалъ Карлъ, нахмуривъ брови;-- не знаете ли вы, г. де-Муи, какъ зовутъ этого человѣка?
   -- Знаю, ваше величество. Вамъ угодно, чтобъ я назвалъ его?
   -- Признаюсь, желалъ бы.
   -- Его зовутъ де-М ка.
   -- А я видѣлъ ихъ.
   -- Если ваше величество видѣли, значитъ, они были тамъ.
   -- Да, я видѣлъ двоихъ мужчинъ и двухъ женщинъ. Ну, такъ теперь мнѣ извѣстно навѣрное, что одна изъ этихъ женщинъ была Марго, а одинъ изъ мужчинъ -- графъ дела-Моль.
   -- Какъ же это такъ?-- спросилъ Генрихъ.-- Вѣдь если графъ де-ла-Моль былъ на улицѣ Клошъ-Персе, то онъ не могъ быть здѣсь.
   -- Онъ и не былъ здѣсь. Но теперь вопросъ не въ томъ, кто былъ тутъ -- мы узнаемъ все, когда этотъ оселъ Морвель будетъ въ состояніи писать или говорить. Дѣло въ томъ, что Марго обманываетъ тебя.
   -- Не слѣдуетъ вѣрить всякимъ сплетнямъ, государь.
   -- Вѣдь я же говорилъ тебѣ, что ты не только близорукъ, а совсѣмъ слѣпъ, чортъ возьми! Повѣрь же мнѣ, наконецъ, упрямецъ! Повторяю тебѣ, что Марго обманываетъ тебя. Мы сегодня вечеромъ задушимъ ея возлюбленнаго.
   Генрихъ вздрогнулъ и съ изумленіемъ взглянулъ на короля.
   -- Сознайся, Генрихъ, что въ глубинѣ души ты ничего не умѣешь противъ этого,-- продолжалъ король.-- Марго, конечно, раскричится, какъ сто тысячъ воронъ, но, клянусь честью, тѣмъ хуже для ноя. Я не хочу, чтобы тебя дѣлали несчастнымъ. Герцогъ Анжуйскій можетъ сколько угодно обманывать Кондэ; мнѣ до этого дѣла нѣтъ, такъ какъ Кондэ -- мой врагъ. Но ты... ты мой братъ... Больше, чѣмъ братъ -- ты мой другъ.
   -- Однако, государь...
   -- И я не хочу, чтобы тебя оскорбляли и издѣвались надъ тобою. Ужъ довольно давно ты служишь предметомъ насмѣшекъ всѣхъ этихъ дворянчиковъ, которые пріѣзжаютъ изъ провинціи подбирать наши крохи и ухаживать за нашими женами. Тебя обманули, Генрихъ, это можетъ случиться со всякимъ. Но, клянусь, я дамъ тебѣ случай великолѣпнѣйшимъ образомъ отомстить. Вотъ увидишь, что завтра всѣ будутъ говорить: "А король Карлъ, должно-быть, очень любитъ своего брата Генриха: нынѣшней ночью онъ заставилъ графа де-ла-Моля преуморительно высунуть языкъ".
   -- Это ужъ рѣшено, государь?
   -- Рѣшено и поднисано. Мы расправимся съ нимъ сами: я, Анжуйскій, Алансонскій и Гизъ. Король, два принца крови и владѣтельный герцогъ, не считая тебя. Кажется, этому господину не на что будетъ пожаловаться.
   -- Какъ, не считая меня?
   -- Да вѣдь ты, конечно, будешь съ нами?
   -- Я?
   -- Да, ты. Ты по-королевски нанесешь этому молодцу ударъ кинжаломъ въ то время, какъ мы накинемъ ему петлю на шею.
   -- Вы слишкомъ добры ко мнѣ, ваше величество. Но почему вы знаете...
   -- Чортъ возьми! Этотъ негодяй, какъ кажется, хвастался. Онъ видается съ Марго то въ Луврѣ, то въ ея домѣ, на улицѣ Клошъ-Персе. Они вмѣстѣ сочиняютъ стихи, пасторали... Хотѣлось бы мнѣ взглянуть на стихи этого франта!.. Смотри же, возьми съ собой кинжалъ поострѣе.
   -- Государь, -- сказалъ Генрихъ, -- принимая во вниманіе всѣ обстоятельства...
   -- Что такое?
   -- Ваше величество согласитесь, что мое присутствіе и личное участіе въ этомъ дѣлѣ было бы не совсѣмъ прилично. Оно касается меня слишкомъ близко, и потому мое вмѣшательство можетъ быть приписано жестокости. Ваше величество мстите за честь сестры, мстите фату, хвалившемуся благосклонностью Маргариты и оклеветавшему ее. Съ вашей стороны такая месть вполнѣ понятна и не можетъ повредить репутаціи моей жены, которую я продолжаю считать невинной. Но если и я приму участіе въ этомъ дѣлѣ, то выйдетъ ужъ нѣчто другое. Это будетъ ужъ не правосудіе, а мстительность, не заслуженное наказаніе, а убійство, и жену мою станутъ считать не оклеветанной, а виновной.
   -- Чортъ возьми. Твои слова -- чистое золото, Генрихъ. Я сейчасъ только говорилъ матушкѣ, что ты уменъ, какъ чорть!
   И Карлъ ласково взглянулъ на Генриха, который поклонился, благодаря за комплиментъ.
   -- Но ты все-таки доволенъ, что тебя избавятъ отъ этого франта?-- спросилъ король.
   -- Все, что дѣлаетъ ваше величество,-- хорошо,-- отвѣтилъ Генрихъ.
   -- Ну, и отлично, предоставь мнѣ дѣйствовать за тебя. Будь спокоенъ, все будетъ сдѣлано, какъ слѣдуетъ.
   -- Я вполнѣ полагаюсь на ваше величество.
   -- Въ которомъ часу приходитъ онъ обыкновенно къ твоей женѣ?
   -- Около девяти часовъ вечера.
   -- А уходитъ?
   -- До меня. Мнѣ ни разу не случалось встрѣчаться съ нимъ.
   -- А именно?
   -- Около одиннадцати часовъ.
   -- Хорошо. Ступай сегодня къ Марго въ полночь; къ этому времени все ужъ будетъ кончено.
   И Карлъ, дружески пожавъ Генриху руку и еще разъ увѣривъ его въ своемъ расположеніи, вышелъ, насвистывая свою любимую охотничью пѣсню.
   -- Ventre-saint-gris!-- пробормоталъ Генрихъ, провожая глазами уходившаго короля.-- Готовъ поручиться, что всю эту чертовщину придумала королева-мать. Она ужъ не знаетъ, что выдумать, чтобы поссорить насъ, меня и жену. Такихъ примѣрныхъ супруговъ!
   И Генрихъ засмѣялся такъ, какъ смѣялся, когда никто не могъ ни видѣть ни слышать его.
   Около семи часовъ вечера, въ тотъ самый день, какъ происходило все это, красивый молодой человѣкъ, только что взявшій ванну, стоялъ передъ зеркаломъ въ одной изъ комнатъ Лувра и, причесываясь и прихорашиваясь, напѣвалъ пѣсню.
   Около него спалъ или, вѣрнѣе, потягивался, лежа на постели, другой молодой человѣкъ.
   Первый былъ нашъ пріятель ла-Моль, о которомъ было только толковъ въ этотъ день, второй -- его другъ Коконна.
   Ла-Моль не слыхалъ грома надвигавшейся на него грозы и не видалъ блеска сверкавшей молніи. Вернувшись къ себѣ въ три часа утра, онъ лежалъ въ постели до трехъ часовъ пополудни и то спалъ, то мечталъ, строя воздушные замки на томъ зыбучемъ пескѣ, который называется жизнью. Потомъ онъ всталъ, взялъ ванну, пообѣдалъ у метра ла-Гюрьера и, вернувшись въ Лувръ, занялся своимъ туалетомъ, собираясь отправиться, какъ всегда, къ королевѣ.
   -- Такъ ты говоришь, что обѣдалъ?-- зѣвая, спросилъ Коконна.
   -- Да, и съ большимъ аппетитомъ.
   -- Почему же ты не взялъ меня съ собою? Какой ты эгоистъ!
   -- Ты спалъ такъ крѣпко, что мнѣ не хотѣлось будить тебя. А знаешь что? Устрой себѣ ужинъ вмѣсто обѣда. Главное, не забудь спросить у ла-Гюрьера то анжуйское винцо, которое онъ получилъ на-дняхъ.
   -- Хорошо оно?
   -- Спроси только и увидишь самъ.
   -- А ты куда собираешься?
   -- Куда я собираюсь?-- сказалъ ла-Моль, удивляясь, что пріятель сдѣлалъ ему такой вопросъ.-- Я иду ухаживать за королевой.
   -- А не пойти ли мнѣ пообѣдать въ нашъ домикъ на улицѣ Клотъ-Персе?-- сказалъ Коконна.-- Тамъ, навѣрное, найдутся остатки отъ вчерашняго ужина и есть очень недурное аликанте.
   -- Это будетъ неблагоразумно съ твоей стороны, Аннибалъ, послѣ того, что случилось сегодня ночью. Къ тому же съ насъ взяли слово не ходить туда однимъ... Передай-ка мнѣ мой плащъ!
   -- Ахъ, да, -- сказалъ Коконна, -- я и забылъ, что мы дали слово... Да куда же къ чорту провалился твой плащъ?.. А, вотъ онъ!
   -- Нѣтъ, это не тотъ. Ты даешь мнѣ черный, а мнѣ нуженъ вишневый. Королева находитъ, что онъ идетъ ко мнѣ больше.
   -- Ищи его самъ, -- сказалъ Крконна, оглядѣвшись по сторонамъ,-- я не могу найти его.
   -- Не можешь найти? Да гдѣ же онъ?
   -- Ты, должно-быть, продалъ его.
   -- Съ какой стати? У меня еще есть шесть экю.
   -- Такъ надѣнь мой.
   -- Ну, нѣтъ! Въ зеленомъ камзолѣ и желтомъ плащѣ я буду похожъ на попугая.
   -- Клянусь честью, ты ужъ слишкомъ разборчивъ! Въ такомъ случаѣ устраивайся самъ, какъ знаешь.
   Въ ту минуту, какъ ла-Моль, перерывъ все, началъ осыпать проклятіями воровъ, забирающихся даже въ Лувръ, въ комнату вошелъ пажъ герцога Алансонскаго съ драгоцѣннымъ плащомъ въ рукахъ.
   -- А, вотъ онъ!-- воскликнулъ ла-Моль.-- Наконецъ!
   -- Вотъ вашъ плащъ, г. графъ, -- сказалъ пажъ.-- Его высочество держалъ пари относительно его цвѣта и, желая удостовѣриться, правъ ли онъ, велѣлъ принести плащъ къ себѣ.
   -- Я искалъ его только потому, что собирался выйти, -- отвѣтилъ ла-Моль.-- Но если онъ нуженъ его высочеству...
   -- Нѣтъ, г. графъ, онъ больше уже не нуженъ ему.
   Пажъ ушелъ, а ла-Моль надѣлъ плащъ.
   -- Ну, какъ же ты рѣшилъ?-- спросилъ онъ.
   -- Пока еще никакъ, -- отвѣтилъ Коконна.
   -- Будешь ты дома вечеромъ?
   -- Какъ же ты хочешь, чтобы я зналъ это?
   -- Ты не знаешь, что будешь дѣлать черезъ два часа?
   -- Я знаю, что буду дѣлать, но не знаю, что меня заставятъ дѣлать.
   -- Кто? Герцогиня Неверская?
   -- Нѣтъ, герцогъ Алансонскій.
   -- Я, дѣйствительно, замѣтилъ, -- сказалъ ла-Моль, -- что онъ съ нѣкотораго времени очень любезенъ съ тобой.
   -- Да, это правда, -- согласился Коконна.
   -- Значитъ, тебѣ нечего безпокоиться за будущее,-- смѣясь, сказалъ ла-Моль.-- Онъ выведетъ тебя въ люди.
   -- Полно! Младшій-то сынъ?
   -- Ему такъ хочется сдѣлаться старшимъ,-- сказалъ ла-Моль,-- что небо, можетъ-быть, совершитъ чудо ради него... Итакъ, ты. не знаешь, гдѣ будешь вечеромъ?
   -- Не знаю.
   -- Такъ убирайся къ чорту... или лучше прощай!
   -- Какой чудакъ этотъ ла-Моль!-- проворчалъ Коконна, когда другъ его ушелъ.-- Онъ хочетъ, чтобы я сказалъ, гдѣ буду вечеромъ. А какъ могу я знать это? Я знаю только одно, что мнѣ хочется спать!
   И онъ снова легъ.
   А ла-Моль отправился къ королевѣ. Въ извѣстномъ читателю коридорѣ онъ встрѣтился съ герцогомъ Алансонскимъ.
   -- А, это вы, графъ де-ла-Моль?-- сказалъ герцогъ.
   -- Да, ваше высочество,-- отвѣтилъ, почтительно поклонившись, ла-Моль.
   -- Вы уходите изъ Лувра?
   -- Нѣтъ, ваше высочество, я иду засвидѣтельствовать мое почтеніе ея величеству, королевѣ Наваррской.
   -- А въ которомъ часу вы уйдете отъ нея, графъ де-ла-Моль?
   -- Вашему высочеству угодно что-нибудь приказать мнѣ?
   -- Пока нѣтъ; но мнѣ нужно будетъ поговорить съ вами вечеромъ.
   -- Въ которомъ часу?
   -- Между девятью и десятью.
   -- Я буду имѣть честь явиться въ это время къ вашему высочеству.
   Ла-Моль поклонился и пошелъ дальше.
   -- Этотъ герцогъ, -- пробормоталъ онъ, -- бываетъ иногда блѣденъ, какъ настоящій мертвецъ. Странно!
   Черезъ минуту онъ постучалъ въ дверь, ведущую въ покои королевы Наваррской. Поджидавшая его Гильона тотчасъ же провела его къ Маргаритѣ.
   Королева была занята работой, повидимому, сильно утомившей ее. Листъ бумаги со множествомъ помарокъ и томъ Изократа лежали около нея. Она сдѣлала ла-Молю знакъ подождать и, докончивъ фразу, бросила перо и предложила молодому человѣку сѣсть около нея.
   Ла-Моль такъ и сіялъ. Никогда, казалось, не былъ онѣ такъ красивъ и такъ веселъ.
   -- Рѣчь Изократа!-- воскликнулъ онъ, взглянувъ на книгу.-- Что вы будете дѣлать съ нею?.. Ого, вы переводите съ греческаго на латинскій: Ad Sarmatiae legatos reginae Margaritae concio!.. Значитъ, вы хотите привѣтствовать этихъ варваровъ по-латыни?
   -- Что же дѣлать?-- отвѣтила Маргарита.-- Вѣдь они не говорятъ по-французски.
   -- Но какъ же можете вы писать отвѣтъ, не зная, что скажутъ они?
   -- Я могла бы отвѣтить вамъ, что буду говорить, не подготовившись, но обманывать васъ я не хочу. Мнѣ дали заранѣе прочитать ихъ рѣчь, и я отвѣчаю на нее.
   -- Значитъ, послы пріѣдутъ скоро?
   -- Они уже здѣсь съ сегодняшняго утра.
   -- Но никто еще не знаетъ этого?
   -- Да, они пріѣхали инкогнито. Торжественный въѣздъ ихъ отложенъ, какъ кажется, до послѣзавтра. Вы увидите, -- съ довольнымъ видомъ прибавила Маргарита, -- что мой отвѣтъ составленъ по цицероновски. Впрочемъ, довольно объ этихъ пустякахъ. Поговоримъ о томъ, что случилось съ вами.
   -- Со мной?
   -- Да.
   -- Что же такое со мной случилось?
   -- Полноте! Какъ вы ни храбритесь, а я все-таки замѣчаю, что вы сегодня блѣднѣе обыкновеннаго.
   -- Должно-быть, оттого, что я слишкомъ много спалъ. Смиренно сознаюсь въ этомъ.
   -- Не будьте такимъ фанфарономъ, ла-Моль. Я знаю все.
   -- Такъ потрудитесь сказать мнѣ, въ чемъ дѣло. Я, съ своей стороны, не знаю ничего.
   -- Хорошо, отвѣчайте мнѣ откровенно. Что спрашивала у васъ королева-мать?
   -- Королева-мать? Развѣ она хотѣла говорить со мною?
   -- Какъ? Вы не видались съ нею?
   -- Нѣтъ.
   -- А съ королемъ Карломъ?
   -- И съ нимъ нѣтъ.
   -- А съ королемъ. Наваррскимъ?
   -- Тоже нѣтъ.
   -- Ну, а герцога Алансонскаго вы видѣли?
   -- Да, я встрѣтился съ нимъ сію минуту въ коридорѣ.
   -- Что онъ вамъ сказалъ?
   -- Что ему нужно будетъ дать какія-то приказанія между девятью и десятью часами вечера.
   -- И больше ничего?
   -- Ничего.
   -- Странно!
   -- Что же кажется вамъ страннымъ?
   -- То, что вы ничего не знаете.
   -- А что такое случилось?
   -- Случилось то, что въ продолженіе всего нынѣшняго дня вы висѣли надъ пропастью!
   -- Я?
   -- Да, вы.
   -- Какимъ это образомъ?
   -- Слушайте. Сегодня ночью хотѣли арестовать короля Наваррскаго. Его не было дома, а въ его спальнѣ застали де-Муи. Онъ убилъ троихъ и убѣжалъ такъ быстро, что замѣтили только его вишневый плащъ.
   -- Ну?
   -- Ну, этотъ вишневый плащъ, который разъ обманулъ меня, обманулъ и другихъ. Васъ подозрѣваютъ, васъ даже обвиняютъ въ тройномъ убійствѣ. Сегодня утромъ васъ хотѣли арестовать, судить и -- кто знаетъ?-- можетъ-быть, обвинить. Вѣдь для того, чтобы спасти свою жизнь, вы, навѣрное, не захотѣли бы сказать, гдѣ вы были?
   -- Сказать, гдѣ я былъ?!-- воскликнулъ ла-Моль.-- Компрометировать васъ, моя прекрасная королева? О, вы правы! Я умеръ бы съ радостью, чтобы избавить даже отъ одной cлезы ваши чудные глаза!
   -- Увы! Мои чудные глаза пролили бы въ такомъ случаѣ много слезъ!-- сказала Маргарита.
   -- Но какъ же утихла такая гроза?
   -- Угадайте.
   -- Какъ могу я угадать.
   -- Было только одно средство доказать, что вы не были въ спальнѣ короля Наваррскаго.
   -- Какое?
   -- Сказать, гдѣ вы были.
   -- Ну?
   -- Ну, я и сказала это.
   -- Кому?
   -- Моей матери.
   -- И королева Екатерина...
   -- Знаетъ, что я люблю васъ.
   -- О, ваше величество, послѣ того, что вы сдѣлали для меня, вы можете требовать отъ меня всего, всего! Вашъ поступокъ великъ и прекрасенъ, Маргарита! Моя жизнь принадлежитъ вамъ!
   -- Надѣюсь, такъ какъ я вырвала ее у тѣхъ, кто хотѣлъ отнять ее у меня. Но теперь вы спасены.
   -- И вами!-- воскликнулъ молодой человѣкъ.-- Моей обожаемой королевой!
   Въ эту минуту раздался звонъ разбитаго стекла, и что-то съ громомъ упало на полъ. Ла-Моль въ ужасѣ отшатнулся назадъ; Маргарита вскрикнула и устремила глаpа на разбитое окно.
   Въ него влетѣлъ камень величиною съ яйцо; онъ еще катился по полу.
   Ла-Моль тоже увидалъ разбитое стекло и камень, который кто-то бросилъ въ него.
   -- Какой дерзкій осмѣлился!..-- воскликнулъ онъ, бросившись къ окну.
   -- Погодите минутку, -- остановила его Маргарита, -- къ камню какъ будто, что-то привязано.
   -- Въ самомъ дѣлѣ такъ, -- сказалъ ла-Моль,-- какая-то бумажка.
   Маргарита схватила камень и сняла обернутую кругомъ него узенькую полоску бумаги. Она была привязана къ камню бечевкой, другой конецъ которой спускался наружу черезъ отверстіе разбитаго стекла.
   Маргарита развернула записку и прочитала ее.
   -- Несчастный!-- воскликнула она.
   И протянула ее ла-Молю, который стоялъ блѣдный и неподвижный, какъ статуя Ужаса.
   Съ сердцемъ, сжатымъ тяжелымъ предчувствіемъ, онъ взялъ записку и прочиталъ:
   "Графа де-ла-Моля ждутъ съ длинными шпагами въ коридорѣ, ведущемъ къ герцогу Алансонскому. Можетъ-быть, онъ сочтетъ болѣе благоразумнымъ спастись черезъ это окно и присоединиться къ де-Муи въ Мантѣ?"
   -- Не думаю, -- сказалъ ла-Моль, прочитавъ записку,-- чтобы эти шпаги были длиннѣе моей!
   -- Да, но ихъ можетъ быть десять противъ вашей одной.
   -- Какой же другъ прислалъ намъ эту записку?-- спросилъ ла-Моль.
   Маргарита взяла у него бумажку и внимательно посмотрѣла на нее.
   -- Почеркъ короля Наваррскаго!-- воскликнула она.-- Если предупреждаетъ онъ, значитъ, опасность существуетъ на самомъ дѣлѣ. Бѣгите, ла-Моль, бѣгите -- я сама прошу васъ объ этомъ!
   -- Какъ же я убѣгу?-- спросилъ ла-Моль.
   -- Черезъ это окно. Вѣдь въ запискѣ прямо указывается на него.
   -- Вамъ стоитъ приказать, моя королева, -- воскликнулъ ла-Моль, -- и я выпрыгну изъ него, хоть бы мнѣ пришлось разбиться насмерть!
   -- Постойте, постойте!-- остановила его Маргарита, -- къ веревкѣ, кажется, привязано что-то тяжелое.
   -- Посмотримъ, -- сказалъ ла-Моль.
   Они оба стали тянуть веревку и съ радостью увидали, что къ ней привязана сплетенная изъ шелка и конскаго волоса лѣстница.
   -- Вы спасены!-- воскликнула Маргарита.
   -- Небо совершило чудо!
   -- Нѣтъ, король Наваррскій оказалъ намъ услугу.
   -- А если это, напротивъ, ловушка?-- сказалъ ла-Моль.-- Если лѣстница оборвется, какъ только я ступлю на нее? Вѣдь вы сегодня признались, что любите меня.
   Маргарита, у которой отъ радости выступилъ на щекахъ яркій румянецъ, поблѣднѣла при этихъ словахъ, какъ смерть.
   -- Вы правы, -- сказала она, -- это очень возможно.
   И она бросилась къ двери.
   -- Что вы хотите дѣлать?!-- воскликнулъ ла-Моль.
   -- Удостовѣриться, дѣйствительно ли васъ ждутъ въ коридорѣ.
   -- Нѣтъ, я не допущу этого! Чтобы ихъ ярость обратилась на васъ...
   -- Что же могутъ они сдѣлать французской принцессѣ? Какъ женщина и какъ принцесса крови, я вдвойнѣ неприкосновенна.
   Королева сказала это съ такимъ достоинствомъ, что ла-Моль не сталъ возражать ей: онъ понялъ, что она ничѣмъ не рискуетъ и что онъ долженъ предоставить ей поступать по-своему.
   Приказавъ Гильонѣ сторожить около двери, Маргарита сказала ла-Молю, чтобы онъ, смотря по обстоятельствамъ, или бѣжалъ, или дожидался ея возвращенія, и вышла въ коридоръ. Онъ велъ въ библіотеку и нѣкоторыя пріемныя залы, а въ самомъ концѣ примыкалъ къ покоямъ короля, королевы и къ потайной лѣсенкѣ, которая вела къ Генриху и герцогу Алансонскому.
   Хоть было только девять часовъ вечера, всѣ лампы уже потушили и въ коридорѣ было темно; только подальше, за поворотомъ, мерцалъ слабый свѣтъ.
   Королева Наваррская смѣло шла впередъ. Когда она прошла около трети коридора, до нея донесся какой-то шопотъ. Говорившіе старались сдерживать голоса, и это придавало шопоту что-то таинственное и ужасное. Но въ то же мгновеніе онъ прекратился, и все снова погрузилось въ безмолвіе, а слабый свѣтъ сталъ какъ будто еще слабѣе.
   Маргарита продолжала итти впередъ, туда, гдѣ ждала ее опасность, если только эта опасность существовала на самомъ дѣлѣ. И чѣмъ дальше она шла, тѣмъ полнѣе становилась окружавшая ее зловѣщая тишина, а около блѣднаго трепещущаго свѣта выдѣлялась яснѣе заслонявшая его тѣнь какъ будто руки.
   Когда Маргарита дошла до поворота, какой-то человѣкъ выступилъ впередъ и, принявъ руку, которой заслонялъ пламя свѣчи въ серебряномъ вызолоченномъ подсвѣчникѣ, воскликнулъ:
   -- Вотъ онъ!
   Маргарита очутилась лицомъ къ лицу съ своимъ братомъ Карломъ. Сзади него стоялъ съ шелковымъ шнуркомъ въ рукѣ герцогъ Алансонскій. Подальше, въ темнотѣ, смутно виднѣлись какія-то двѣ фигуры; у нихъ въ рукахъ блестѣли обнаженныя шпаги.
   Маргарита быстрымъ взглядомъ окинула все. Сдѣлавъ надъ собой страшное усиліе, она сдержала охватившій ее ужасъ и съ улыбкой сказала Карлу:
   -- Вы хотите сказать: "Вотъ она!" государь?
   -- Это ты, Марго?-- сказалъ король.-- Куда идешь ты въ такое время?
   -- Въ такое время? Развѣ ужъ очень поздно?
   -- Я спрашиваю, куда ты идешь?
   -- За рѣчами Цицерона; я, кажется, оставила книгу у матушки.
   -- Почему же ты не взяла съ собой свѣчи?
   -- Я думала, что коридоръ освѣщенъ.
   -- Ты идешь отъ себя?
   -- Да.
   -- Что дѣлаешь ты сегодня вечеромъ?
   -- Я приготовляю отвѣтъ на рѣчь польскихъ пословъ. Вѣдь завтра будетъ совѣтъ и всѣ мы должны представить наши рѣчи на просмотръ вашему величеству.
   -- А помогаетъ тебѣ кто-нибудь въ этой работѣ?
   -- Да, братъ, -- отвѣтила Маргарита, собравъ всѣ силы,-- мнѣ помогаетъ графъ де-ла-Моль. Онъ человѣкъ ученый.
   -- Такой ученый, -- сказалъ герцогъ Алансонскій, -- что я просилъ его помочь и мнѣ, когда онъ кончитъ съ тобою, Маргарита. Мнѣ вѣдь далеко до тебя.
   -- И ты ждешь его?-- самымъ естественнымъ тономъ спросила Маргарита.
   -- Да, -- нетерпѣливо отвѣтилъ герцогъ Алансонскій.
   -- Такъ я пришлю его къ тебѣ, Франсуа; мы уже кончили.
   -- А твоя книга?-- спросилъ Карлъ.
   -- Я пошлю за ней Гильону.
   Братья переглянулись.
   -- Ну, иди, -- сказалъ король, -- а мы будемъ продолжать нашъ обходъ.
   -- Обходъ? Вы ищете кого-нибудь?
   -- Да, мы ищемъ маленькаго краснаго человѣчка. Вѣдь ты знаешь, что въ нашемъ старомъ Луврѣ иногда появляется красный человѣчекъ? Алансонскій увѣряетъ, что видѣлъ его, и мы отправились на поиски за нимъ.
   -- Желаю вамъ успѣха, -- сказала Маргарита.
   Она пошла къ себѣ и, сдѣлавъ нѣсколько шаговъ, оглянулась назадъ: около стѣны коридора виднѣлись четыре тѣни, казалось, совѣщавшіяся о чемъ-то.
   Въ одно мгновеніе Маргарита очутилась около своей двери.
   -- Отвори, Гильона!-- сказала она.-- Отвори скорѣе!
   Гильона исполнила приказаніе.
   Маргарита бросилась въ комнату; ла-Моль, спокойный и рѣшительный, стоялъ, держа обнаженную шпагу въ рукѣ.
   -- Бѣгите!-- воскликнула королева.-- Бѣгите, не теряя ни минуты! Васъ ждутъ въ коридорѣ -- васъ хотятъ убить!
   -- Вы приказываете мнѣ бѣжать?-- спросилъ ла-Моль.
   -- Да, да, я хочу этого. Мы должны разстаться, если хотимъ когда-нибудь снова свидѣться.
   Во время отсутствія Маргариты ла-Моль прикрѣпилъ лѣстницу къ окну. Но прежде, чѣмъ ступить на нее, онъ нѣжно поцѣловалъ руку королевы.
   -- Если эта лѣстница-ловушка, -- сказалъ онъ,-- и я умру за васъ, Маргарита, не забывайте своего обѣщанія.
   -- Это не обѣщаніе, ла-Моль, это клятва. Не бойтесь ничего. Прощайте.
   Ободренный ея словами ла-Моль сталъ быстро спускаться по лѣстницѣ. Въ эту минуту раздался стукъ въ дверь.
   Маргарита слѣдила глазами за ла-Молемъ и обернулась только тогда, когда онъ благополучно спустился на землю.
   -- Ваше величество!-- сказала Гильона.-- Ваше величество!
   -- Что такое?-- спросила Маргарита.
   -- Король стучитъ въ дверь.
   -- Отвори.
   Гильона повиновалась.
   Король и три герцога, которымъ, должно-быть, надоѣло ждать, стояли около двери.
   Карлъ вошелъ въ комнату.
   Маргарита съ улыбкой поспѣшила къ нему навстрѣчу.
   Онъ быстро оглядѣлся кругомъ.
   -- Что вы ищете, братъ?-- спросила Маргарита.
   -- Я ищу... я ищу... Чортъ возьми! Я ищу графа де-ла-Моля!
   -- Графа де-ла-Моля?
   -- Да, гдѣ онъ?
   Маргарита взяла брата за руку и подвела его къ окну.
   Два всадника скакали во весь опоръ къ лѣсу; одинъ изъ нихъ снялъ свой бѣлый шелковый шарфъ и махнулъ имъ въ знакъ прощальнаго привѣтствія. Эти два всадника были ла-Моль и Оршанъ.
   Маргарита показала на нихъ Карлу.
   -- Что это значитъ?-- спросилъ онъ.
   -- Это значитъ,-- отвѣтила Маргарита,-- что герцогъ Алансонскій можетъ спрятать въ карманъ свой шелковый шнурокъ, а герцогъ Анжуйскій и Гизъ вложить въ ножны свои шпаги: графъ де-ла-Моль не пойдетъ сегодня вечеромъ по коридору.
   

IX.
Атриды.

   Вернувшись въ Парижъ, герцогъ Анжуйскій, который, какъ извѣстно, былъ любимымъ сыномъ Екатерины, не могъ тотчасъ же по пріѣздѣ увидаться съ нею.
   Свиданіе съ матерью было для него не простымъ подчиненіемъ этикету, не тягостной формальностью, а пріятной сыновней обязанностью. Если самъ герцогъ не любилъ матери, то во всякомъ случаѣ былъ увѣренъ, что она горячо любитъ его.
   Екатерина, дѣйствительно, любила этого сына больше другихъ, можетъ-быть, за его храбрость или за красивую наружность,-- Екатерина была не только мать, но и женщина, или же, наконецъ, за то, что онъ, какъ увѣряли злые языки, напоминалъ ей время, когда она была счастлива съ человѣкомъ, котораго тайно любила.
   Однако, Екатерина знала о возвращеніи въ Парижъ герцога Анжуйскаго; Карлъ узналъ это только потому, что случай привелъ его къ отелю Кондэ въ ту самую минуту, какъ его братъ выходилъ оттуда. Карлъ ждалъ его на другой день, а потому Генрихъ Анжуйскій надѣялся, что ему удастся скрыть отъ короля два обстоятельства: свой визитъ къ прекрасной Маріи Клевской, принцессѣ Кондэ, и свое совѣщаніе съ польскими послами.
   Объ этомъ-то совѣщаніи, относительно котораго Карлъ не зналъ ничего вѣрнаго, и хотѣлъ герцогъ Анжуйскій поговорить съ матерью. Разговоръ этотъ выяснитъ и читателю то, что ему осталось непонятнымъ.
   Когда, наконецъ, давно ожидаемый Генрихъ Анжуйскій вошелъ къ матери, она, всегда холодная и сдержанная, обняла его и прижала къ груди съ такой горячей материнской любовью, какой трудно было ожидать отъ ея зачерствѣлаго сердца.
   Выпустивъ сына изъ объятій, Екатерина посмотрѣла на него и снова начала цѣловать.
   -- Такъ какъ Небо даровало мнѣ счастіе обнять васъ безъ свидѣтелей, матушка, -- сказалъ Генрихъ Анжуйскій, -- то я попрошу васъ утѣшить меня. Я несчастнѣйшій человѣкъ въ мірѣ!
   -- Боже мой!-- воскликнула Екатерина.-- Что же такое случилось съ тобою, дитя мое?
   -- Ничего такого, чего бы вы не знали, матушка.-- Я люблю, я любимъ, но эта же самая любовь дѣлаетъ меня несчастнымъ.
   -- Объясни, что ты хочешь сказать, сынъ мой?
   -- Эти послы... отъѣздъ...
   -- Да,-- сказала Екатерина.-- Послы пріѣхали; значитъ, тебѣ скоро придется уѣзжать.
   -- Спѣшить некуда,-- возразилъ герцогъ, -- но я знаю, что король ускоритъ мой отъѣздъ. Онъ ненавидитъ, подозрѣваетъ меня и хочетъ избавиться отъ меня!
   Екатерина улыбнулась.
   -- Давая тебѣ престолъ, бѣдняжка!
   -- Все равно, матушка, я не хочу уѣзжать, -- грустно сказалъ Генрихъ.-- Я, французскій принцъ, воспитанный лучшею изъ матерей, привыкшій къ обществу образованныхъ людей, любимый одной изъ самыхъ прелестныхъ женщинъ въ мірѣ -- я долженъ буду уѣхать въ снѣга, на край свѣта! И мнѣ придется умирать тамъ медленной смертью среди грубыхъ людей, которые пьютъ съ утра до ночи и судятъ о достоинствахъ своего короля, какъ о достоинствахъ винной бочки, смотря по ея содержимому... Нѣтъ, матушка, я не хочу уѣзжать... я УМРУ!
   -- Вполнѣ ли ты откровененъ со мною?-- спросила Екатерина, сжимая руки сына.-- Настоящая ли это причина?
   Генрихъ опустилъ глаза, какъ бы не рѣшаясь признаться даже матери въ томъ, что происходило въ его сердцѣ.
   -- Нѣтъ ли у тебя какой-нибудь другой причины, -- продолжала Екатерина,-- не такой романической, болѣе основательной и имѣющей большее отношеніе къ политикѣ?
   -- Не моя вина, матушка,-- сказалъ герцогъ Анжуйскій,-- что эта мысль пришла мнѣ въ голову и занимаетъ меня сильнѣе, чѣмъ бы слѣдовало. Вѣдь вы же сами говорили мнѣ, что гороскопъ, составленный при рожденіи брата Карла, предвѣщаетъ ему раннюю смерть.
   -- Да, это такъ,-- отвѣтила Екатерина, -- но гороскопы не всегда говорятъ правду. Мнѣ въ послѣднее время даже начинаетъ казаться, что всѣ они лгутъ.
   -- Однако гороскопъ Карла все-таки предвѣщаетъ ему раннюю смерть?
   -- Въ немъ упоминается о четверти вѣка, но не извѣстно, къ чему это относится: къ его жизни или царствованію.
   -- Такъ устройте, матушка, чтобы мнѣ можно было не уѣзжать. Карлу скоро минетъ двадцать четыре года; значитъ, вопросъ рѣшится черезъ годъ.
   Екатерина глубоко задумалась.
   -- Подумайте только, матушка, -- воскликнулъ Генрихъ,-- какое ужасное разочарованіе пришлось бы мнѣ испытать, если бы оказалось, что я промѣнялъ французскую корону на польскую! Какъ мучительна была бы мысль, что я самъ лишилъ себя возможности царствовать въ Луврѣ, жить среди образованнаго, изящнаго двора вмѣстѣ съ лучшей изъ матерей, совѣты которой наполовину облегчили бы мнѣ трудъ. Вы помогали моему отцу, матушка, нести бремя правленія и, навѣрное, согласились бы помогать мнѣ. Я чувствую, что былъ бы великимъ королемъ!
   -- Полно, полно, сынъ мой, не приходи въ отчаяніе, -- сказала Екатерина, любимой и всегдашней мечтой которой была именно такая будущность.-- Не придумалъ ли ты самъ какой-нибудь способъ устроить это?
   -- Да, конечно. Вотъ потому-то я и вернулся раньше, чѣмъ меня ждали. Я видѣлся съ послами, познакомился съ Ласко, самымъ главнымъ изъ нихъ, и постарался при первомъ же свиданіи сдѣлать все, чтобы возбудить въ нихъ ненависть ко мнѣ. Надѣюсь, мнѣ удастся достичь этого.
   -- Это не хорошо, сынъ мой,-- сказала Екатерина.-- Нужно всегда ставить благо Франціи выше нашихъ мелкихъ личныхъ интересовъ.
   -- А развѣ благо Франціи требуетъ, чтобы въ случаѣ смерти Карла на французскій престолъ вступилъ герцогъ Алансонскій или король Наваррскій?
   -- Король Наваррскій? Никогда, никогда!-- прошептала Екатерина, на лицѣ которой появилось тревожное выраженіе, какъ бывало всегда, когда рѣчь заходила о воцареніи Генриха.
   -- Да и братъ Алансонскій, -- продолжалъ герцогъ Анжуйскій,-- нисколько не лучше Генриха и любитъ васъ не больше, чѣмъ онъ.
   -- Что же сказалъ Ласко?-- спросила Екатерина.
   -- Ласко какъ будто колебался и самъ, когда я настаивалъ, чтобы онъ просилъ аудіенціи. Ахъ, если бы онъ написалъ въ Цолыпу, если бы отмѣнили это избраніе!
   -- Пустяки, сынъ мой. Постановленіе сейма не можетъ быть отмѣнено.
   -- Но развѣ нельзя устроить, матушка, чтобы поляки вмѣсто меня сдѣлали своимъ королемъ моего брата?
   -- Если это и невозможно, то во всякомъ случаѣ очень трудно,-- отвѣтила Екатерина.
   -- Все равно! Попробуйте, поговорите съ королемъ, матушка! Сошлитесь на мою любовь къ принцессѣ Кондэ, скажите, что я люблю ее до безумія, что я теряю голову. Онъ же кстати видѣлъ самъ, какъ я выходилъ изъ отеля Кондэ вмѣстѣ съ Гизомъ, который всегда готовъ оказать мнѣ дружескую услугу.
   -- Да, съ цѣлью образовать лигу. Ты этого не замѣчаешь, сынъ мой, но я отлично вижу.
   -- Пусть такъ, а пока я самъ пользуюсь имъ. Развѣ не лучше, если люди служатъ намъ, имѣя въ виду свою собственную выгоду?
   -- Что сказалъ король, встрѣтившись съ тобой?
   -- Онъ сдѣлалъ видъ, какъ будто повѣрилъ тому, что только любовь заставила меня вернуться въ Парижъ.
   -- А спрашивалъ онъ тебя, какъ проведешь ты остатокъ ночи?
   -- Да, я сказалъ, что буду ужинать у Нантулье. И я тамъ ужасно нашумѣлъ, чтобы слухъ объ этомъ дошелъ до короля и онъ не сомнѣвался, что я, дѣйствительно, былъ у Нантулье.
   -- Такъ онъ не знаетъ, что ты видѣлся съ Ласко?
   -- Не знаетъ.
   -- Тѣмъ лучше. Я поговорю съ нимъ за тебя, мой дорогой. Но вѣдь его грубая натура не поддается никакому вліянію, ты самъ знаешь это.
   -- Ахъ, матушка, какое счастье, если бы мнѣ можно было остаться здѣсь. Тогда я, если только это возможно, любилъ бы васъ еще больше, чѣмъ теперь.
   -- Если ты не уѣдешь, тебя пошлютъ на войну.
   -- Это ничего не значитъ, лишь бы мнѣ остаться во Франціи.
   -- Тебя убьютъ.
   -- Отъ горя и тоски еще легче умереть, чѣмъ отъ ранъ... Но Карлъ не захочетъ, чтобы я остался; онъ ненавидитъ меня.
   -- Онъ завидуетъ тебѣ, мой прекрасный побѣдитель -- это вѣрно. Но кто же велитъ тебѣ быть такимъ храбрымъ и счастливымъ? Зачѣмъ, несмотря на свои двадцать лѣтъ, ты одерживаешь побѣды, какъ цезарь Александръ?.. Ну, пока не открывайся никому, прикидывайся покорнымъ и старайся угождать королю. Сегодня какъ разъ соберется совѣтъ, на которомъ будутъ читать и обсуждать отвѣтныя рѣчи посламъ. Разыгрывай роль польскаго короля и предоставь все остальное мнѣ... Ахъ, кстати, чѣмъ же кончилась ваша вчерашняя экспедиція?
   -- Она не удалась, матушка. Влюбленнаго предупредили и онъ спасся черезъ окно.
   -- Узнаю же я когда-нибудь, кто разрушаетъ всѣ мои планы!-- воскликнула Екатерина.-- Иногда мнѣ кажется если это правда, то горе ему!
   -- Итакъ, матушка?-- спросилъ герцогъ Анжуйскій.
   -- Предоставь свое дѣло мнѣ, -- отвѣтила Екатерина.
   Она нѣжно поцѣловала сына и отпустила его.
   Вскорѣ къ Екатеринѣ собрались всѣ члены королевскаго дома. Карлъ былъ въ духѣ: смѣлость Маргариты не только не разсердила его, но даже понравилась ему. До ла-Моля ему въ сущности не было никакого дѣла, а поджидалъ онъ его съ такимъ нетерпѣніемъ въ коридорѣ только потому, что находилъ въ этомъ нѣкоторое сходство съ охотой.
   Герцогъ Алансонскій былъ, напротивъ, мраченъ и озабоченъ. Непріязнь, которую онъ и безъ того чувствовалъ къ ла-Молю, превратилась въ ненависть съ тѣхъ поръ, какъ онъ узналъ, что тотъ любимъ Маргаритой. А сама Маргарита была задумчива и въ то жр время внимательно слѣдила за всѣмъ: ей было о чемъ вспоминать и что наблюдать.
   Польскіе послы прислали текстъ рѣчей, которыя должны были произнести.
   Маргарита, которой никто не сдѣлалъ никакого намека на вчерашнее, прочитала рѣчи и затѣмъ всѣ, кромѣ Карла, представили свои отвѣты. Король оставилъ безъ поправокъ рѣчь Маргариты, нашелъ неподходящими многія выраженія въ рѣчи Алансонскаго, а отвѣтъ Анжуйскаго объявилъ никуда негод^ нымъ. Его нужно поправить и передѣлать заново.
   Это совѣщаніе не вызвало еще никакой вспышки, но сильно раздражило нѣкоторыхъ.
   Генрихъ Анжуйскій, которому приходилось передѣлывать почти всю свою рѣчь, пошелъ, чтобы заняться этимъ.
   Маргарита, не получавшая отъ короля Наваррскаго никакихъ извѣстій послѣ брошенной имъ въ окно записки, отправилась къ себѣ, надѣясь, что онъ придетъ къ ней.
   Герцогъ Алансонскій, замѣтившій какую-то нерѣшительность во взглядѣ своего брата, Анжуйскаго, и видѣвшій, какъ значительно переглянулся тотъ съ матерью, рѣшилъ, что они замышляютъ что-то, и ушелъ къ себѣ, чтобы пораздумать объ этомъ. Наконецъ самъ король собирался итти въ свою кузницу, чтобы закончить копье, которое выковалъ своими собственными руками, но Екатерина остановила его.
   Карлъ, опасавшійся, что она опять заведетъ какой-нибудь споръ и будетъ противорѣчить ему, пристально взглянулъ на нее и спросилъ:
   -- Ну, что еще нужно?
   -- Сдѣлать тебѣ только одинъ вопросъ, Карлъ. Мы упустили его изъ виду, а между тѣмъ онъ довольно важенъ. Въ какой день дашь ты аудіенцію посламъ?
   -- А, это правда, -- сказалъ, снова садясь, король.-- Потолкуемъ объ этомъ, матушка. Какой же день кажется вамъ удобнѣе?
   -- Я думала, -- отвѣтила Екатерина, -- что въ твоемъ молчаніи, въ томъ, что ты какъ будто забылъ коснуться этого вопроса, кроется глубокій расчетъ.
   -- Нисколько, -- сказалъ Карлъ.-- Почему вы это думали, матушка?
   -- Потому что, какъ мнѣ, по крайней мѣрѣ, кажется, сынъ мой, -- тихо проговорила Екатерина, -- намъ не слѣдовало бы показывать полякамъ, что мы черезчуръ спѣшимъ получить ихъ корону.
   -- Напротивъ, матушка. Они, съ своей стороны, очень спѣшили и ѣхали почти безъ остановки изъ Варшавы. Мы должны заплатить имъ вѣжливостью за вѣжливость, честью за честь.
   -- Въ одномъ отношеніи ты, можетъ-быть, и правъ, а въ другомъ -- права я. Итакъ, ты полагаешь, что нужно поспѣшить съ аудіенціей?
   -- Клянусь честью, да. Неужели вы не согласны съ этимъ?
   -- Ты знаешь, сынъ мой, что я всегда придерживаюсь такого мнѣнія, какое имѣетъ цѣлью увеличить твою славу. По моему, излишняя торопливость съ твоей стороны можетъ вызвать разные непріятные толки. Ее, пожалуй, припишутъ твоему желанію избавить французскій королевскій домъ отъ расходовъ на твоего брата, которые онъ, впрочемъ, выкупаетъ своей преданностью и славой.
   -- При отъѣздѣ моего брата изъ Франціи я одарю его такъ щедро, что никто не осмѣлится даже подумать это.
   -- На каждое мое возраженіе,-- сказала Екатерина,-- у тебя находится такой прекрасный отвѣтъ, что я сдаюсь. Не забудь только, что для пріема пословъ этого воинственнаго народа, Который судитъ о могуществѣ государства по внѣшности, нужно выставить побольше войска. А у насъ здѣсь, кажется, не особенно много солдатъ.
   -- Вы ошибаетесь, матушка, -- возразилъ Карлъ.-- Я предвидѣлъ это обстоятельство и приготовился. Я вызвалъ сюда два батальона изъ Нормандіи и одинъ изъ Гіенни; моя рота стрѣлковъ прибыла вчера изъ Бретани, а легкая конница изъ Турени пріѣдетъ въ Парижъ сегодня. И въ то время, какъ воображаютъ, что у меня здѣсь не больше четырехъ полковъ, я располагаю двадцатью тысячами солдатъ.
   -- А!-- съ изумленіемъ сказала Екатерина.-- Значитъ, теперь тебѣ недостаетъ только одного... Это, впрочемъ, не трудно достать.
   -- Чего?
   -- Денегъ.
   -- Вы опять-таки ошибаетесь, матушка. У меня хранится въ Бастиліи 1.400.000 экю, да изъ моихъ личныхъ средствъ я получилъ на-дняхъ 800.000 экю. А если и этого будетъ мало, то у Нантулье приготовлено для меня еще триста тысячъ экю.
   Екатерина вздрогнула. Она привыкла видѣть Карла вспыльчивымъ и жестокимъ, но ни разу до сихъ поръ не видала его такимъ предусмотрительнымъ.
   -- Ты подумалъ обо всемъ, Карлъ, -- сказала она.-- Это удивительно! Если портные, ювелиры и золотошвейки поторопятся, тебѣ, пожалуй, можно будетъ дать аудіенцію посламъ раньше шести недѣль.
   -- Шести недѣль!-- воскликнулъ Карлъ.-- Портные, ювелиры и золотошвейки работаютъ съ тѣхъ поръ, какъ мы узнали объ избраніи моего брата. Въ случаѣ крайности они могли бы кончить сегодня; черезъ три-четыре дня все будетъ, во всякомъ случаѣ, готово.
   -- А! Ты спѣшишь даже больше, чѣмъ я думала, сынъ мой, -- сказала Екатерина.
   -- Честь за честь -- я уже говорилъ вамъ это.
   -- Тебѣ, какъ видно, кажется очень лестной эта честь, сдѣланная французскому дому?
   -- Безъ сомнѣнія.
   -- И тебѣ очень хочется видѣть на польскомъ тронѣ французскаго принца?
   -- Совершенно вѣрно.
   -- Значитъ, ты обращаешь главное вниманіе на событіе, на фактъ, а не на лицо. И кто бы тамъ ни царствовалъ...
   -- Довольно, матушка! Покончимъ съ этими пререканіями. Поляки сдѣлали прекрасный выборъ. Это народъ воинственный, имъ нуженъ король полководецъ, что вполнѣ логично, чортъ возьми! Анжуйскій какъ разъ по нихъ. Герой Жарнака и Монфокона какъ будто созданъ для этого народа. Кого же по вашему я долженъ былъ послать въ Польшу? Алансонскаго? Но вѣдь онъ трусъ. Хорошее понятіе составили бы въ такомъ случаѣ поляки о домѣ Валуа!.. Алансонскій! Да онъ обратится въ бѣгство, какъ только первая пуля просвиститъ около его ушей! Генрихъ Анжуйскій -- дѣло другое. Это храбрецъ. Онъ не выпускаетъ шпаги изъ рукъ -- онъ всегда впереди... Смѣлѣй! Руби, коли, убивай!.. Да, Анжуйскій дастъ полякамъ возможность биться съ утра до ночи, круглый годъ. Онъ не можетъ пить много -- это правда; но зато онъ совершенно хладнокровно будетъ водить ихъ на смерть. Онъ будетъ тамъ въ своей сферѣ, этотъ славный Генрихъ!.. Поле битвы! Звуки трубъ! Барабанный бой!.. Да здравствуетъ король! Да здравствуетъ полководецъ! Да здравствуетъ побѣдитель!.. Его будутъ провозглашать императоромъ по три раза въ годъ! Онъ прославитъ французскій домъ и династію Валуа... Положимъ, его могутъ убить, но, чортъ возьми, это будетъ славная смерть!
   Екатерина вздрогнула, и глаза ея засверкали.
   -- Скажи ужъ прямо, -- воскликнула она, -- что ты хочешь избавиться отъ Генриха Анжуйскаго, что ты не любишь своего брата.
   -- Ха, ха, ха!-- расхохотался Карлъ.-- Такъ вы догадались, что я хочу избавиться отъ него? Вы поняли, что я не люблю его? А какъ же иначе? Любить брата? А за что мнѣ любить его?.. Ха, ха, ха! Это, право же, смѣшно!
   Лихорадочный румянецъ выступилъ на блѣдныхъ щекахъ Карла и становился все ярче по мѣрѣ того, какъ онъ говорилъ.
   -- А онъ любитъ меня?-- продолжалъ король.-- А вы любите меня? Развѣ, кромѣ моихъ собакъ, Маріи Тушэ и кормилицы, меня любитъ хоть кто-нибудь?.. Да, да, я не люблю брата, я люблю только себя, слышите? И я не мѣшаю моему брату поступать такъ же, какъ поступаю я!
   -- Карлъ,-- сказала Екатерина, тоже начиная горячиться,-- такъ какъ ты открылъ мнѣ свое сердце, то и я открою тебѣ свое. Ты дѣйствуешь какъ слабый король, какъ монархъ, поддающійся вліянію дурныхъ совѣтниковъ. Ты отсылаешь брата, единственную опору трона, брата, вполнѣ достойнаго быть твоимъ преемникомъ въ случаѣ твоей смерти, и оставляешь свою корону на пройзволъ судьбы. Алансонскій, какъ ты и самъ говорилъ, молодъ, неспособенъ, слабъ, хуже, чѣмъ слабъ -- трусъ!.. А за нимъ стоитъ беарнецъ -- понимаешь ты это?
   -- Тысяча чертей!-- воскликнулъ Карлъ.-- Какое мнѣ дѣло, что будетъ, когда не будетъ меня самого? За Алансонскимъ стоитъ беарнецъ, говорите вы? Ну, что же, тѣмъ лучше!.. Я сказалъ, что не люблю никого... Я ошибся... Я люблю Генриха. Да, я люблю этого славнаго Генриха. У него честный, прямой взглядъ и теплая рука, а я вижу кругомъ себя только лживые глаза и пожимаю только ледяныя руки. Онъ не способенъ измѣнить мнѣ, я готовъ поклясться въ этомъ! Къ тому же я обязанъ вознаградить его: мать этого бѣдняжки отравили и, какъ я слышалъ, люди, принадлежащіе къ моей семьѣ... Впрочемъ, пока я совершенно здоровъ. Если же я заболѣю, то позову Генриха къ себѣ, попрошу не оставлять меня, буду принимать пищу только изъ его рукъ и, умирая, сдѣлаю его королемъ Франціи и Наварры. Тогда, чортъ возьми, вмѣсто того, чтобы смѣяться у моего гроба, подобно моимъ братцамъ, онъ будетъ плакать или, по крайней мѣрѣ, сдѣлаетъ видъ, что плачетъ.
   Эти слова поразили Екатерину какъ громомъ. Остолбенѣвъ отъ ужаса, она мрачно взглянула на короля и воскликнула:
   -- Генрихъ Наваррскій! Чтобы онъ сталъ королемъ французскимъ, устранивъ моихъ дѣтей?.. Посмотримъ!.. Такъ вотъ почему хочешь ты удалить изъ Франціи моего сына?
   -- Вашего сына?.. А я кто же такой? Сынъ волчицы, что ли, какъ Ромулъ?-- воскликнулъ съ сверкающими глазами Карлъ, дрожа отъ гнѣва.-- Вашъ сынъ?.. Да, вы правы, французскій король не вашъ сынъ, у французскаго короля нѣтъ ни братьевъ ни матери, у него только подданные. Къ чему королю французскому чувства, ему нужна одна воля. Онъ обойдется безъ любви, но хочетъ, чтобы ему повиновались!
   -- Ты не такъ понялъ мои слова, Карлъ. Я назвала Генриха Анжуйскаго сыномъ потому, что онъ скоро покинетъ меня. Въ эту минуту я люблю его больше потому, что боюсь потерять. Развѣ желаніе матери не разставаться съ сыномъ -- преступленіе?
   -- А я говорю, что вамъ придется разстаться съ нимъ, что онъ уѣдетъ изъ Франціи, что онъ отправится въ Польшу! И все это въ теченіе двухъ дней. Попробуйте прибавить еще хоть одно слово -- и онъ уѣдетъ завтра! А если вы не смиритесь, не опустите вашей гордо поднятой головы и не перестанете смотрѣть такъ грозно, то я задушу его сегодня же вечеромъ, какъ вы хотѣли, чтобы задушили вчера любовника вашей дочери. Только ему не удастся ускользнуть отъ меня, какъ ускользнулъ ла-Моль!
   При такой угрозѣ Екатерина смирилась и склонила голову, но почти тотчасъ же снова подняла ее.
   -- Бѣдное дитя!-- сказала она.-- Твой братъ хочетъ убить тебя! Но не бойся, тебя защититъ мать!
   -- А! Мнѣ оказываютъ сопротивленіе!-- воскликнулъ Карлъ.-- Клянусь кровью Христа, онъ умретъ не вечеромъ, а сейчасъ, сію же минуту!.. Оружіе!.. Кинжалъ!.. Ножъ!.. А?..
   Оглядѣвшись кругомъ и не найдя никакого оружія, Карлъ увидалъ маленькій кинжалъ, который мать его всегда носила на поясѣ. Онъ выхватилъ его изъ кожаныхъ ноженъ, украшенныхъ инкрустаціей изъ серебра, и бросился изъ комнаткѣ искать Генриха Анжуйскаго. Но нервы его были такъ натянуты, силы такъ напряжены, что онъ не выдержалъ. Добѣжавъ до передней, онъ вдругъ почувствовалъ страшную слабость, ноги его подкосились, и онъ упалъ, выронивъ кинжалъ, который воткнулся въ полъ.
   Кровь хлынула у него изъ носа и изо рта.
   -- Господи!-- прошепталъ онъ.-- Меня убиваютъ! Ко мнѣ! Ко мнѣ!
   Екатерина, послѣдовавшая за королемъ, видѣла, какъ онъ упалъ. Съ минуту смотрѣла она на него холодно, безучастно, не трогаясь съ мѣста. Потомъ, придя въ себя, королева, побуждаемая не материнской любовью, а затруднительностью положенія, отворила дверь и крикнула:
   -- Королю дурно! Помогите!.. Помогите!..
   Слуги, офицеры и придворные сбѣжались со всѣхъ сторонъ и засуетились около молодого короля. Но прежде всѣхъ прибѣжала кормилица и, бросившись къ блѣдному, какъ смерть, Карлу, приподняла его.
   -- Меня хотятъ убить, кормилица... меня хотятъ убить!-- прошепталъ Карлъ, обливаясь кровью.
   -- Тебя хотятъ убить, мой Шарло!-- воскликнула кормилица, устремляя поочередно на лица окружающихъ такой взглядъ, что даже сама Екатерина не выдержала его и отступила.-- Кто же это хочетъ тебя убить?
   Карлъ вздохнулъ и лишился чувствъ.
   -- Король очень боленъ!-- сказалъ Амбруазъ Парэ, за которымъ тотчасъ же послали.
   "Теперь волей-неволей придется отложить аудіенцію", подумала Екатерина.
   И она пошла къ Генриху Анжуйскому, который съ тревогой ждалъ ее въ молельнѣ, чтобы, узнать результатъ такого важнаго для него разговора.
   

X.
Гороскопъ.

   Разсказавъ герцогу Анжуйскому все, что произошло, Екатерина вышла изъ молельни и пошла къ себѣ.
   Тамъ ее ждалъ Ренэ.
   Королева разговаривала съ нимъ въ первый разъ послѣ того, какъ была у него въ лавкѣ, на мосту Сенъ-Мишель.
   Она написала ему наканунѣ, и Ренэ явился лично, чтобы отвѣтить на ея записку.
   -- Ну, что же, видѣли вы его?-- спросила Екатерина.
   -- Видѣлъ.
   -- Какъ его здоровье?
   -- Скорѣе лучше, чѣмъ хуже.
   -- Можетъ онъ говорить?
   -- Нѣтъ, у него рана въ гортани.
   -- Вѣдь я говорила вамъ, что въ такомъ случаѣ его нужно заставить писать.
   -- Я уже пробовалъ и самъ онъ старался изо всѣхъ силъ. Но ему удалось написать, да и то очень неразборчиво, только двѣ буквы, а потомъ онъ упалъ въ обморокъ: яремная вена открылась и онъ страшно ослабѣлъ отъ потери крови.
   -- Видѣли вы эти буквы?
   -- Вотъ онѣ.
   Ренэ вынулъ изъ кармана бумагу и подалъ ее Екатеринѣ. Она торопливо развернула ее.
   -- Это "М", а это "О", -- сказала она.-- Неужели же это былъ на самомъ дѣлѣ ла-Моль, а вся эта комедія, которую разыграла Маргарита, была только средствомъ отвлечь подозрѣнія?
   -- Осмѣлюсь, съ позволенія вашего величества, -- сказалъ Ренэ,-- высказать свое мнѣніе относительно этого обстоятельства, повидимому, затрудняющаго ваше величество. Я полагаю, что графъ де-ла-Моль слишкомъ влюбленъ, чтобы серьезно заниматься политикой.
   -- Вы думаете?
   -- Да. И такъ какъ онъ влюбленъ въ королеву Наваррскую, іо едва ли можетъ быть преданнымъ слугою ея мужа. Истинная любовь не бываетъ безъ ревности.
   -- Такъ вы полагаете, что онъ сильно влюбленъ?
   -- Я увѣренъ въ этомъ.
   -- Обращался онъ къ вамъ за помощью?
   -- Да.
   -- Что же онъ просилъ у васъ? Какое-нибудь приворотное зелье?
   -- Нѣтъ, я вылѣпилъ ему восковую фигурку.
   -- И прокололи ей сердце?
   -- Да.
   -- Эта фигурка сохранилась?
   -- Сохранилась.
   -- Она у васъ?
   -- У меня.
   -- Неужели эти фигурки на самомъ дѣлѣ производятъ дѣйствіе, какое имъ приписываютъ?
   -- Ваше величество можете судить объ этомъ лучше меня.
   -- Королева Наваррская любить ла-Моля?
   -- Она любить его такъ сильно, что готова погубить себя ради него. Вчера она спасла ему жизнь, рискуя своей репутаціей и своей собственной жизнью. И послѣ этого вы все еще сомнѣваетесь, ваше величество!
   -- Въ чемъ?
   -- Въ наукѣ.
   -- Это происходитъ отъ того, что наука измѣнила мнѣ,-- отвѣтила Екатерина, пристально глядя на Ренэ, который, не смутившись, выдержалъ ея взглядъ.
   -- Когда же это?-- спросилъ онъ.
   -- Вы знаете, что я хочу сказать. Впрочемъ, можетъ-быть, я ошибаюсь и была виновата не наука, а ученый.
   -- Я не понимаю васъ, ваше величество.
   -- Ваши косметики не выдохлись Ренэ?
   -- Нѣтъ, ваше величество, онѣ сильно пахнутъ, когда получаются прямо отъ меня; но возможно, что при передачѣ черезъ другія руки...
   .Екатерина улыбнулась и покачала головой.
   -- Ваша помада сдѣлала чудеса, Ренэ,-- сказала она.-- Губы баронессы де-Совъ стали еще свѣжѣе и розовѣе, чѣмъ прежде.
   -- Моя помада тутъ не при чемъ, ваше величество, -- отвѣтилъ Ренэ.-- Баронесса де-Совъ, какъ и всякая хорошенькая женщина, очень капризна. Она больше ни слова не говорила мнѣ о помадѣ, а я, съ своей стороны, послѣ словъ вашего величества счелъ за лучшее совсѣмъ не посылать ее ей. Всѣ баночки до сихъ поръ у меня, кромѣ одной. Она куда-то исчезла; я не знаю, кто и съ какой цѣлью взялъ ее у меня.
   -- Хорошо, Ренэ, -- сказала Екатерина, -- впослѣдствіи мы, можетъ-быть, еще разъ потолкуемъ объ этомъ. А пока поговоримъ о другомъ.
   -- Я слушаю, ваше величество.
   -- Что нужно знать для того, чтобы опредѣлить, сколько приблизительно лѣтъ проживетъ человѣкъ?
   -- День его рожденія, его возрастъ и знакъ Зодіака, подъ которымъ онъ родился.
   -- И только?
   -- Нѣтъ, нужны еще его волосы и кровь.
   -- Значитъ, если я принесу вамъ его волосы и кровь, если скажу, сколько ему лѣтъ, когда и подъ какимъ знакомъ Зодіака онъ родился, вы узнаете приблизительно время его смерти?
   -- Да, ошибка можетъ быть только въ нѣсколько дней.
   -- Хорошо. Его волосы у меня есть, а кровь я достану.
   -- Онъ родился днемъ или ночью?
   -- Вечеромъ, въ двадцать три минуты шестого.
   -- Будьте у меня завтра въ пятъ часовъ, ваше величество. Опытъ слѣдуетъ произвести въ самую минуту рожденія.
   -- Хорошо, -- отвѣтила Екатерина, -- мы придемъ.
   Ренэ поклонился и вышелъ, какъ будто не обративъ вниманія на это "мы", означавшее, что королева придетъ, противъ своего обыкновенія, не одна.
   На другой день, рано утромъ, Екатерина пошла къ Карлу. Въ полночь она посылала узнавать о его здоровьи; ей доложили, что у короля Амбруазъ Парэ, и что онъ рѣшилъ пустить больному кровь, если у того не пройдетъ Сильное нервное возбужденіе.
   Еще блѣдный отъ потери крови, дрожа во снѣ, Карлъ спалъ, положивъ голову на плечо своей вѣрной кормилицы, которая прислонилась къ его постели и въ продолженіе трехъ часовъ не перемѣняла положенія, чтобы не разбудить короля.
   Кровавая пѣна выступала иногда на губахъ больного, и кормилица вытирала ее тонкимъ, вышитымъ батистовымъ платкомъ. На изголовьѣ лежалъ другой платокъ, весь въ крови.
   Въ первую минуту Екатеринѣ пришло въ голову взять этотъ платокъ, но она тотчасъ же одумалась: кровь на платкѣ была смѣшана со слюною и не годилась. Королева спросила у кормилицы, пускалъ ли врачъ кровь ея сыну. Та отвѣтила утвердительно и прибавила, что крови вытекло такъ много, что королю два раза дѣлалось дурно.
   Королева-мать, имѣвшая нѣкоторыя свѣдѣнія въ медицинѣ, какъ всѣ принцессы того времени, пожелала взглянуть на кровь. Въ этомъ не представилось никакого затрудненія, такъ какъ врачъ велѣлъ сохранить ее для изслѣдованія.
   Тазъ съ кровью стоялъ въ кабинетѣ, рядомъ со спальней. Екатерина прошла туда, наполнила кровью флаконъ, который съ этой цѣлью захватила съ собой, и вернулась въ спальню, положивъ руки въ карманы, чтобы не увидали ея испачканныхъ въ крови пальцевъ.
   Когда она выходила изъ кабинета, Карлъ открылъ глаза и, увидавъ ее, вспомнилъ, какъ сквозь сонъ, свою ссору съ ней.
   -- А, это вы!-- сказалъ онъ.-- Можете объявить вашему возлюбленному Генриху Анжуйскому, что пріемъ будетъ завтра!
   -- Онъ будетъ, когда ты захочешь, милый Карлъ, -- отвѣтила Екатерина.-- Успокойся и засни.
   Какъ бы послушавшись ея совѣта, король закрылъ глаза, и Екатерина вышла изъ комнаты. Но какъ только дверь затворилась за нею, Карлъ приподнялся на постели и задыхающимся голосомъ проговорилъ:
   -- Канцлера!.. Печать!.. Дворъ!.. Позвать всѣхъ сюда!..
   Кормилица съ ласковой настойчивостью снова положила голову короля къ себѣ на плечо и стала убаюкивать его, какъ ребенка.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, я не хочу больше спать, кормилица!-- сказалъ король.-- Позови ко мнѣ придворныхъ, я буду заниматься сегодня утромъ.
   Когда Карлъ говорилъ такимъ тономъ, ему приходилось повиноваться, и даже кормилица, несмотря на особыя льготы, предоставленныя ей ея питомцемъ, не рѣшилась возражать ему.
   Позвали всѣхъ, кого потребовалъ къ себѣ король, и пріемъ пословъ былъ назначенъ не на завтра -- это было немыслимо,-- а черезъ пять дней.
   Около пяти часовъ королева-мать и герцогъ Анжуйскій отправились къ Ренэ, который, въ ожиданіи ихъ, приготовилъ все нужное для таинственной церемоніи.
   Въ комнатѣ направо, то-есть въ комнатѣ жертвоприношеній, краснѣла на пылающей жаровнѣ полоса стали; по причудливымъ арабескамъ, которыя появлялись на ней, предсказатель узнавалъ будущее человѣка, о которомъ его спрашивали. На жертвенникѣ лежала книга судьбы. Прошлая ночь была ясная, благодаря чему Ренэ могъ сдѣлать наблюденія надъ движеніемъ и положеніемъ созвѣздій.
   Генрихъ Анжуйскій вошелъ первый! На немъ былъ парикъ; маска закрывала его лицо, длинный плащъ -- фигуру. Королева пришла вслѣдъ за нимъ. Если бы ей не было извѣстно заранѣе, что здѣсь ее будетъ ждать сынъ, она не узнала бы его.
   Екатерина сняла маску; герцогъ Анжуйскій не пожелалъ снять свою.
   -- Дѣлалъ ты наблюденія нынѣшней ночью, Ренэ?-- спросила Екатерина.
   -- Да, ваше величество,-- отвѣтилъ онъ.-- Звѣзды ужъ разсказали мнѣ прошлое. Тотъ, о комъ вы меня спрашиваете, обладаетъ, какъ и всѣ родившіеся подъ знакомъ Рака, пылкимъ сердцемъ и непомѣрной гордостью. Это человѣкъ могущественный. Онъ прожилъ уже около четверти вѣка и до сихъ поръ судьба была благосклонна къ нему: богатство и слава -- все было къ его услугамъ. Вѣдь такъ, ваше величество?
   -- Можетъ-быть,-- отвѣтила Екатерина.
   -- Принесли вы его волосы и кровь?
   -- Вотъ они.
   И Екатерина передала Ренэ прядь свѣтлыхъ, съ рыжимъ оттѣнкомъ волосъ и флаконъ съ кровью.
   Ренэ взболтнулъ кровь, чтобы смѣшать фибринъ съ сывороткой, и осторожно нагнулъ флаконъ. Большая капля крови упала на раскаленную сталь, зашипѣла и разлилась, образуя фантастическіе узоры.
   -- О, ваше величество!-- воскликнулъ Ренэ,-- онъ выноситъ ужасныя страданія... Я вижу, какъ онъ мечется отъ боли! Слышите, какъ онъ стонетъ, какъ зоветъ на помощь? Видите, какъ все превращается въ кровь кругомъ него, а около его смертнаго одра завязывается страшный бой? Смотрите, вотъ капля... вотъ шпаги!..
   -- Долго будетъ продолжаться это?-- спросила Екатерина, дрожа отъ волненія и удерживая за руку Генриха Анжуйскаго, который, въ своемъ нетерпѣніи, наклонился надъ самой жаровней.
   Ренэ подошелъ къ жертвеннику и повторилъ кабалистическую молитву съ такой вѣрой и такимъ жаромъ, что жилы вздулись у него на вискахъ и все тѣло его дрожало нервной дрожью и подергивалось конвульсіями, какъ у древней Пиѳіи на треножникѣ.
   Наконецъ, объявивъ, что теперь все уже готово, Ренэ взялъ въ одну руку флаконъ съ кровью, а въ другую -- прядь волосъ и сказалъ Екатеринѣ, чтобы она открыла наудачу книгу и замѣтила первыя, попавшіяся ей на глаза слова. А самъ онъ вылилъ на стальную полосу всю оставшуюся кровь и бросилъ на пылающіе уголья прядь волосъ, прошептавъ какое-то заклинаніе на еврейскомъ языкѣ, котораго не понималъ самъ.
   Въ то же мгновеніе Екатерина и герцогъ Анжуйскій увидали на стальной полосѣ бѣлую фигуру, похожую на покойника, завернутую въ саванъ.
   Другая фигура, какъ будто женская, склонялась надъ первой.
   Волосы, которые Ренэ бросилъ на уголья, вспыхнули и одинъ длинный языкъ пламени взлетѣлъ вверхъ.
   -- Годъ!-- воскликнулъ Ренэ.-- Пройдетъ только годъ, и человѣкъ этотъ умретъ и одна только женщина будетъ плакать надъ нимъ... Нѣтъ, я ошибся... вонъ тамъ, на краю полосы, стоитъ другая женщина... она держитъ на рукахъ какъ будто ребенка...
   Екатерина вопросительно взглянула на герцога Анжуйскаго, какъ бы спрашивая его, кто эти двѣ женщины.
   Ренэ замолчалъ, и тотчасъ же все исчезло со стальной полосы и она стала совершенно чистой.
   Между тѣмъ Екатерина открыла наудачу книгу и прочитала голосомъ, сильно измѣнившимся, несмотря на все самообладаніе, слѣдующее двустишіе:
   
   Такъ погибъ тотъ, кого трепетали,
   Раньше, много раньше, чѣмъ ожидали.
   
   На минуту наступила глубокая тишина.
   -- А что предвѣщаетъ нынѣшній мѣсяцъ, -- спросила Екатерина,-- тому, другому... ты знаешь?
   -- Все, какъ всегда, благопріятствуетъ ему, ваше величество. Но...
   -- Но что же?
   -- Во время моихъ наблюденій одна изъ его звѣздъ была задернута темнымъ облакомъ.
   -- Темнымъ облакомъ!-- воскликнула Екатерина.-- Значитъ, есть все-таки надежда...
   -- О комъ говорите вы, ваше величество?-- спросилъ герцогъ Анжуйскій.
   Екатерина отвела сына отъ пылающей жаровни и сказала ему что-то шопотомъ.
   Въ это время Ренэ опустился на колѣни и вылилъ себѣ на ладонь послѣднюю каплю крови, оставшуюся на днѣ флакона.
   -- Странное противорѣчіе!-- сказалъ онъ.-- Оно доказываетъ, насколько неосновательны утвержденія обыкновенной науки, которой занимаются заурядные люди. Всякій другой, кромѣ меня, какой-нибудь ученый или врачъ, даже самъ Амбруазъ Парэ, нашелъ бы, что эта чистая, здоровая, богатая жизненными соками кровь предвѣщаетъ долгую жизнь тому, у кого она взята. А между тѣмъ эта жизнь угаснетъ прежде, чѣмъ пройдетъ годъ. Екатерина и Генрихъ Анжуйскій обернулись и слушали.
   Глаза принца сверкали въ отверстія маски.
   -- Дѣло въ томъ,-- продолжалъ Ренэ,-- что заурядные ученые знаютъ только настоящее, тогда какъ намъ открыты и прошлое и будущее.
   -- Итакъ, -- спросила Екатерина, -- ты увѣренъ, что онъ умретъ прежде, чѣмъ пройдетъ годъ?
   -- Это такъ же вѣрно, -- отвѣтилъ Ренэ, -- какъ то, что мы трое, теперь живые, будемъ, въ свою очередь, лежать въ могилѣ.
   -- Но вѣдь ты говорилъ, что у него здоровая кровь, что она обѣщаетъ долгую жизнь?
   -- Да, при естественномъ порядкѣ вещей. Но если какая-нибудь несчастная случайность...
   -- Слышишь?-- шепнула Екатерина Генриху, -- несчастная случайность...
   -- Тѣмъ болѣе слѣдовало бы мнѣ остаться, -- тоже шопотомъ сказалъ онъ.
   -- Нѣтъ, объ этомъ нечего и думать -- это невозможно!
   -- Благодарю,-- сказалъ, обращаясь къ Ренэ, герцогъ Анжуйскій, стараясь измѣнить свой голосъ, -- возьми этотъ кошелекъ.
   -- Пойдемте, графъ,-- сказала Екатерина сыну, придавая ему этотъ титулъ, чтобы сбить съ толку Ренэ.
   И они ушли.
   -- Вы видите, матушка, -- сказалъ Генрихъ, -- несчастная случайность! Что если это предсказаніе исполнится, а меня не будетъ здѣсь? За четыреста льё отсюда...
   -- Четыреста льё можно проѣхать въ восемь дней, сынъ мой.
   -- Да, но еще неизвѣстно, позволятъ ли мнѣ уѣхать эти люди! Ахъ, если бы мнѣ можно было подождать!..
   -- Какъ знать?-- сказала Екатерина.-- Эта несчастная случайность, о которой говорилъ Ренэ, можетъ-быть, и есть та. самая, отъ которой король вчера слегъ въ постель?.. Ну, ступай къ себѣ, сынъ мой, а я пройду калиткой августинскаго монастыря; моя свита ждетъ меня тамъ. Иди, Генрихъ, и старайся не раздражать брата, если увидишься съ нимъ.
   

XI.
Порученіе.

   Когда герцогъ Анжуйскій вернулся въ Лувръ, ему прежде всего поспѣшили сообщить, что торжественный въѣздъ пословъ назначенъ черезъ четыре дня. Портные и ювелиры уже ждали принца съ великолѣпными костюмами и драгоцѣнными украшеніями, которые король заказалъ для него.
   Въ то время, какъ герцогъ чуть не со слезами на глазахъ примѣрялъ ихъ, стараясь скрыть свое раздраженіе, Генрихъ Наваррскій любовался на чудную орденскую цѣпь изъ изумрудовъ, на шпагу съ золотымъ эфесомъ и драгоцѣнное кольцо -- подарки, которые прислалъ ему утромъ король.
   Герцогъ Алансонскій получилъ какое-то письмо и заперся у себя, чтобы прочитать его на свободѣ.
   Что касается до Коконна, то онъ разыскивалъ своего друга по всему Лувру.
   Нисколько не удивившись, что ла-Моль не вернулся ночью, Коконна сталъ безпокоиться, когда тотъ не пришелъ и утромъ. А потому онъ отправился искать пріятеля. Прежде всего онъ пошелъ въ гостиницу ла-Гюрьера, изъ гостиницы ла-Гюрьера -- на улицу Клошъ-Персе, изъ улицы Клошъ-Персе -- на улицу Тизонъ, изъ улицы Тизонъ -- на мостъ Сенъ-Мишель и, наконецъ, съ моста Сенъ-Мишель -- въ Лувръ.
   Разыскивая ла-Моля, Коконна обращался съ разспросами къ разнымъ лицамъ и иногда съ такимъ требовательнымъ, вызывающимъ тономъ, что тѣ считали себя оскорбленными. Кончилось тѣмъ, что ему пришлось драться на дуэли съ троими придворными. Коконна дѣйствовалъ въ этомъ случаѣ такъ же добросовѣстно и старательно, какъ всегда: онъ убилъ одного противника и ранилъ двухъ другихъ.
   Въ концѣ-концовъ Коконна узналъ, что ла-Моля подстерегали въ коридорѣ. Пьемонтецъ пришелъ въ отчаяніе; онъ рѣшилъ, что король и принцы или убили его друга, или заключили его въ подземную тюрьму.
   Услыхавъ, что герцогъ Алансонскій тоже участвовалъ въ этомъ дѣлѣ, Коконна, не обращая вниманія на то, что Франсуа -- принцъ королевской крови, отправился къ нему, какъ къ простому дворянину, требовать объясненія.
   Въ первую минуту герцогъ Алансонскій хотѣлъ вышвырнуть за дверь дерзкаго, осмѣлившагося требовать у него отчета въ его поступкахъ, но Коконна говорилъ такъ рѣшительно, глаза его сверкали такъ грозно, а исторія о трехъ дуэляхъ въ теченіе сутокъ поставила его такъ высоко во мнѣніи всѣхъ, что герцогъ сдержался и отвѣтилъ съ самой привѣтливой улыбкой:
   -- Любезный Коконна, король, дѣйствительно, очень разгнѣвался, получивъ ударъ по плечу серебряной кружкой, герцогъ Анжуйскій разобидѣлся, когда ему вылили на голову апельсинный компотъ, а герцогъ Гизъ былъ оскорбленъ, получивъ пощечину кабаньей ногой. Они рѣшили убитъ графа де-ла-Моля, но другъ вашего друга спасъ его отъ опасности, и попытка не удалась. Даю вамъ честное слово.
   -- А!-- сказалъ Коконна, вздохнувъ при такомъ увѣреніи, какъ кузнечный мѣхъ.-- Хорошо, что такъ счастливо кончилось, mordi! Хотѣлъ бы я знать, кто этотъ другъ, чтобы поблагодарить его.
   Герцогъ Алансонскій не отвѣтилъ ни слова, но улыбнулся еще очаровательнѣе, чѣмъ прежде. Эта улыбка, какъ бы говорила Коконну, что другъ, котораго ему хочется поблагодарить, не кто иной, какъ принцъ.
   -- Вы были такъ милостивы ко мнѣ, ваше высочество,-- сказалъ пьемонтецъ,-- что разсказали мнѣ начало исторіи. Довершите же ваше благодѣяніе и откройте мнѣ, чѣмъ она кончилась. Ла-Моля хотѣли убить, говорите вы, но не убили. Хорошо. Такъ что же съ нимъ сдѣлали? Я не трусъ и могу вынести дурное извѣстіе. Его бросили въ подземную тюрьму -- вѣдь такъ? Тѣмъ лучше, это научитъ его осторожности. Онъ никогда не слушаетъ моихъ совѣтовъ. Къ тому же его можно освободить оттуда. Справляются и съ камнями!
   Герцогъ Алансонскій покачалъ головой.
   -- Хуже всего то, мой храбрый Коконна, -- сказалъ онъ,-- что послѣ этого происшествія твой другъ исчезъ неизвѣстно куда.
   -- Mordi!-- воскликнулъ пьемонтецъ, снова поблѣднѣвъ.-- Если даже онъ попалъ въ адъ, я и въ такомъ случаѣ разыщу его.
   -- Слушай, -- сказалъ Алансонскій, которому, хоть и по другимъ причинамъ, хотѣлось не меньше Коконна узнать, гдѣ ла-Моль, -- я дамъ тебѣ дружескій совѣтъ.
   -- Сдѣлайте милость, ваше высочество, -- сказалъ Коконна.
   -- Сходи къ королевѣ Маргаритѣ: она, навѣрное, знаетъ, гдѣ тотъ, о комъ ты безпокоишься.
   -- Долженъ сознаться, ваше высочество,-- сказалъ Коконна,-- что мнѣ и самому приходило это въ голову, но я не рѣшаюсь. Ужъ не говоря о томъ, что чувствую къ королевѣ Маргаритѣ глубочайшее уваженіе и всегда теряюсь въ ея присутствіи, я еще боялся застать ее въ слезахъ. Но такъ какъ ваше высочество увѣряете, что ла-Моль живъ и ея величество знаетъ, гдѣ онъ, я соберусь съ духомъ и пойду къ ней.
   -- Иди, любезный Коконна, иди!-- сказалъ герцогъ Франсуа.-- И когда узнаешь, куда скрылся ла-Моль, сообщи мнѣ: я, право же, безпокоюсь за него не меньше тебя. Только не забывай одного, Коконна.
   -- Чего?
   -- Не говори королевѣ, что пришелъ по моему совѣту, а не то ты рискуешь не узнать ничего.
   -- Если ваше высочество полагаете,-- сказалъ Коконна,-- что мнѣ слѣдуетъ молчать объ этомъ, то я буду нѣмъ, какъ рыба.
   -- Добрый принцъ, славный принцъ, великодушный принцъ!-- бормоталъ про себя пьемонтецъ, идя къ королевѣ Наваррской.
   Маргарита слышала объ отчаяніи Коконна и была увѣрена, что онъ придетъ къ ней. Узнавъ, какими подвигами ознаменовалъ онъ свое горе о другѣ, она почти простила ему его не совсѣмъ любезное обращеніе съ своей пріятельницей, герцогиней Неверской, съ которой онъ ужасно поссорился два или три дня тому назадъ. Эта-то ссора и помѣшала ему обратиться за разъясненіемъ къ герцогинѣ.
   Коконна тотчасъ же провели къ королевѣ. уи де-Сен-Фаль.
   -- Такъ это были вы?
   -- Я.
   Катерина, пораженная его смѣлостью, отступила на шагъ.
   -- Какъ же вы осмѣлились противиться королевскому приказу? спросилъ Карлъ.
   -- Во-первыхъ, ваше величество, мнѣ вовсе неизвѣстно было, что приказъ данъ; кромѣ-того, я видѣлъ только одно, то-есть только одного человѣка, Морвеля, убійцу моего отца и адмирала. Я вспомнилъ, что, полтора года назадъ, здѣсь, въ этой самой комнатѣ, вечеромъ 24 августа, ваше величество обѣщали мнѣ наказать убійцу; съ-тѣхъ-поръ, случилось много важныхъ событій, и я подумалъ, что, конечно, король не по доброй волѣ не сдержалъ своего слова. Я думалъ, что само небо послало мнѣ встрѣчу съ Морвелемъ... Остальное извѣстно вашему величеству. Я дрался съ нимъ и его помощниками какъ съ убійцею и бандитами.
   Карлъ ничего не отвѣчалъ; дружба съ Генрихомъ заставляла его теперь смотрѣть на многія вещи совсѣмъ съ другой точки.
   Королева-мать помнила нѣсколько выраженій Карла на-счетъ варѳоломеевской ночи, въ которыхъ какъ-будто высказывалось угрызеніе совѣсти.
   -- Какое же дѣло привело васъ къ королю наваррскому въ такое время? спросила она.
   -- Это длинная исторія, отвѣчалъ де-Муи.-- Если его величество будетъ имѣть терпѣніе выслушать ее...
   -- Дф, сказалъ Карлъ: -- говорите; я хочу слышать.
   -- Слушаю, отвѣчалъ, кланяясь, де-Муи.
   Катерина сѣла, устремивъ безпокойный взоръ на молодаго пред водителя партіи.
   -- Мы слушаемъ, сказалъ Карлъ.-- Сюда, Актеонъ!
   Собака легла на прежнее мѣсто.
   -- Я приходилъ къ королю наваррскому депутатомъ отъ нашихъ братій, гугенотовъ, вѣрноподданныхъ вашего величества.
   Катерина сдѣлала знакъ Карлу.
   -- Будьте спокойны, сказалъ онъ.-- Я не пропущу ни слова. Продолжайте, г. де-Муи.
   -- Я хотѣлъ извѣстить короля наваррскаго, что отреченіе лишило его довѣрчивости гугенотовъ; но что, въ память отца его, Антуана Бурбона, и въ-особенности въ память матери его, мужественной Жанны д'Альбре, глубоко нами уважаемой, гугеноты просятъ его отречься отъ своихъ правъ на наваррскую корону.
   -- Что онъ говоритъ? воскликнула Катерина, которая, не смотря на все свое умѣнье владѣть собою, не могла равнодушно выслушать это неожиданное извѣстіе.
   -- А, кажется, эта наваррская корона, замѣтилъ Карлъ:-- которую переставляютъ безъ моего позволенія съ головы на голову, принадлежитъ отчасти и мнѣ?
   -- Гугеноты болѣе нежели кто-нибудь признаютъ эту истину, отвѣчалъ де-Муи.-- Они и надѣялись упросить ваше величество возложить ее на драгоцѣнную для васъ голову.
   -- На драгоцѣнную для меня голову! Mort-diable! про какую же голову вы говорите? Я васъ не понимаю.
   -- На голову герцога д'Алансона.
   Катерина поблѣднѣла какъ смерть, и хотѣла, казалось, уничтожить де-Муи своимъ взглядомъ.
   -- И братъ д'Алансонъ зналъ объ этомъ?
   -- Зналъ.
   -- И соглашался принять корону?
   -- Съ дозволенія вашего величества.
   -- Въ-самомъ-дѣлѣ! сказалъ Карлъ.-- Эта корона чудо-какъ пристала д'Алансону! А я и не подумалъ объ этомъ! Благодарю васъ, де-Муи, благодарю! Съ такими мыслями васъ ласково пріймутъ во дворцѣ.
   -- Ваше величество уже давно узнали бы обо всемъ, еслибъ не это несчастное происшествіе въ Луврѣ. Я боялся вашего гнѣва.
   -- Да; но что же говорилъ на это король наваррскій? спросила Катерина.
   -- Онъ соглашался на наше желаніе, и отреченіе было готово.
   -- Въ такомъ случаѣ, оно должно быть у васъ, сказала она.
   -- Точно; оно со мною, подписанное, какъ слѣдуетъ.
   -- И подписано прежде этого происшествія? спросила Катерина.
   -- Кажется, наканунѣ.
   Де-Муи досталъ изъ кармана отреченіе въ пользу герцога д'Алансона, написанное и подписанное собственною рукою Генриха.
   -- Дѣйствительно, сказалъ Карлъ.-- Тутъ все, какъ слѣдуетъ.
   -- Чего же требовалъ Генрихъ въ замѣнъ короны?
   -- Ничего. "Дружба короля Карла", сказалъ онъ: "вполнѣ вознаградитъ меня за потерю."
   Катерина со злости укусила себѣ губу.
   -- Все это очень-точно, де-Муи, сказалъ король.
   -- Если все было рѣшено между вами и королемъ наваррскимъ, какая же надобность была вамъ видѣться съ нимъ сегодня вечеромъ? спросила королева.
   -- Мнѣ, съ королемъ наваррскимъ? Ссылаюсь на того, который арестовалъ меня, что я былъ одинъ. Позовите его, ваше величество.
   -- Г. де-Нансей! сказалъ король.
   Капитанъ вошелъ.
   -- Г. де-Нансей! поспѣшно сказала Катерина.-- Г. де-Муи былъ совершенно одинъ въ гостинницѣ à la Belle-Etoile?
   -- Въ своей комнатѣ, одинъ; но въ гостинницѣ были и другіе.
   -- А! сказала Катерина.-- Кто же это его товарищъ?
   -- Не знаю, ваше величество, товарищъ ли это де-Муи, или нѣтъ; знаю только, что онъ выбѣжалъ въ заднюю дверь, поваливъ двухъ солдатъ.
   -- И вы, конечно, его узнали?
   -- Я, нѣтъ; но солдаты узнали.
   -- Кто же это? спросилъ Карлъ.
   -- Графъ Аннибаль де-Коконна.
   -- Аннибаль де-Коконна! повторилъ король въ раздумьи.-- Тотъ, который такъ ужасно свирѣпствовалъ въ варѳоломеевскую ночь?
   -- Графъ Коконна, изъ свиты его высочества герцога д'Алансона, отвѣчалъ Нансей.
   -- Хорошо, хорошо, сказалъ Карлъ.-- Идите, Нансей, и въ другой разъ не забудьте одного...
   -- Что прикажете?
   -- Что вы служите мнѣ, и должны слушаться только меня. Нансей вышелъ съ почтительнымъ поклономъ.
   Де-Муи иронически улыбнулся Катеринѣ.
   Наступила минута молчанія. Катерина щипала кисти пояса. Керлъ ласкалъ собаку.
   -- Но какую же вы имѣли цѣль? продолжалъ Карлъ.-- Вы дѣйствовали насильно?
   -- Противъ кого?
   -- Противъ Генриха, противъ Франсуа, или противъ меня?
   -- Ваше величество, мы имѣли отреченіе вашего зятя, согласіе вашего брата, и, какъ я уже имѣлъ честь доложить вамъ, были готовы просить разрѣшенія вашего величества, -- когда случилось это несчастное происшествіе съ Морвелемъ.
   -- Что жь, матушка? сказалъ Карлъ.-- Я не вижу тутъ ничего худаго. Вы, г. де-Муи, имѣли полное право требовать себѣ короля. Да, Наварра можетъ и должна быть отдѣльнымъ королевствомъ. Она даже какъ-будто нарочно создана для д'Алансона, которому всегда такъ хотѣлось короны, что онъ не можетъ свести глазъ съ моей, когда я ее надѣну. Единственнымъ препятствіемъ было право Генриха; но такъ-какъ онъ отказывается добровольно...
   -- Добровольно, ваше величество.
   -- То вѣрно такъ угодно Богу! Господинъ де-Муи, вы можете возвратиться къ вашимъ, которыхъ я наказалъ... нѣсколько-жестоко, можетъ-быть, -- но въ этомъ я дамъ отвѣтъ Богу. Скажите имъ, что если они желаютъ, чтобъ д'Алансонъ былъ королемъ наваррскимъ, я согласенъ. Съ этой минуты Наварра -- королевство, и король ея называется Франсуа. Я требую только восемь дней, чтобъ братъ могъ оставить Парижъ съ блескомъ, достойнымъ его сана.-- Идите, г. де-Муи, идите!-- Господинъ де-Нансей! пропустите де-Муи: онъ свободенъ.
   -- Позволите ли, ваше величество? сказалъ де-Муи, дѣлая шагъ впередъ.
   -- Да, сказалъ король.
   И онъ протянулъ руку молодому гугеноту.
   Де-Муи сталъ на колѣно и почтительно поцаловалъ ее.
   -- Кстати, прибавилъ Карлъ, удерживая его, когда онъ хотѣлъ встать: -- вы, кажется, просили расправы съ этимъ разбойникомъ Морвелемъ?
   -- Да, ваше величество.
   -- Я не знаю, гдѣ онъ; онъ скрывается. Но если вы съ нимъ встрѣтитесь, разсчитайтесь съ нимъ сами; я даю вамъ на это. полное право, отъ всего сердца.
   -- Благодарю, ваше величество! Я тоже не знаю, гдѣ онъ; но будьте покойны, я отъищу его.
   Де-Муи почтительно поклонился королю и королевѣ и вышелъ, не будучи задержанъ солдатами, которые привели его. Онъ прошелъ корридоры, быстро выбѣжалъ въ ворота, и чуть не въ одинъ скачокъ очутился съ площади Сен-Жермен-л'Оксерруа въ гостинницѣ à la Belle-Etoile. Тамъ онъ нашелъ свою лошадь, благодаря которой черезъ три часа вздохнулъ свободнѣе за стѣнами Манта.
   Катерина, затаивъ злобу въ душѣ, возвратилась домой и вслѣдъ за тѣмъ пошла къ Маргеритѣ.
   Тамъ она застала Генриха въ спальномъ платьѣ. Онъ, повидимому, собирался ложиться спать.
   -- Сатана! подумала она: -- помоги бѣдной королевѣ, за которую Богъ не хочетъ заступиться!
   

VIII.
Двѣ головы для одной короны.

   -- Попросить ко мнѣ д'Алансона! сказалъ Карлъ, отпуская мать.
   Нансей, получивъ приказаніе впредь повиноваться только королю, поспѣшилъ къ герцогу и буквально передалъ ему приказаніе.
   Герцогъ вздрогнулъ; онъ всегда дрожалъ передъ Карломъ, тѣмъ болѣе теперь, вступивъ въ заговоръ и имѣя причины бояться.
   Онъ поспѣшилъ къ брату. Карлъ стоялъ, насвистывая сквозь зубы охотничью пѣсню.
   Д'Алансонъ, при входѣ, замѣтилъ, что стеклянный взоръ Карла исполненъ ненависти.
   -- Ваше величество изволили меня требовать. Что прикажете?
   -- Я хотѣлъ сказать вамъ, любезный братъ, что въ награду вашей всегдашней любви, я рѣшился исполнить ваше жарчайшее желаніе.
   -- Мое желаніе?
   -- Да, ваше. Вспомните, о чемъ вы мечтаете съ нѣкотораго времени всего больше, не смѣя обратиться ко мнѣ съ просьбою; я согласенъ.
   -- Ваше величество! клянусь вамъ, единственное желаніе мое, чтобъ король былъ здоровъ.
   -- Въ такомъ случаѣ, вы должны радоваться, д'Алансонъ.-- Болѣзнь, которою я страдалъ во время пріѣзда польскихъ пословъ, миновалась. Благодаря Генриху, я спасенъ отъ клыковъ разъяреннаго вепря, и теперь здоровъ какъ-нельзя-больше. Итакъ, не переставая быть добрымъ братомъ, вы можете желать чего-нибудь и кромѣ моего здоровья.
   -- Я ничего не желаю, ваше величество,
   -- Нѣтъ, нѣтъ, Франсуа, сказалъ Карлъ съ нетерпѣніемъ.-- Вы желаете наваррской короны,-- вы уладили уже дѣло съ Генрихомъ и де-Муи. Первый отказался, а второй старается доставить ее вамъ.
   -- Прекрасно! Ганріо отказывается? Де-Муи передалъ мнѣ ваше желаніе, и эта корона...
   -- Что? спросилъ д'Алансонъ дрожащимъ голосомъ.
   -- Mort diable! Она принадлежитъ вамъ.
   Д'Алансонъ ужасно поблѣднѣлъ. Потомъ кровь, стѣснившая его сердце, вдругъ отхлынула назадъ, и яркій румянецъ покрылъ его щеки. Милость короля въ эту минуту приводила его въ отчаяніе.
   -- Но, ваше величество, сказалъ онъ въ волненіи, и напрасно стараясь оправиться:-- я не желалъ и не требовалъ ничего подобнаго.
   -- Можетъ-быть, потому-что вы очень-скромны; но другіе просили за васъ.
   -- Ваше величество! Клянусь вамъ, никогда.
   -- Не клянитесь.
   -- Вы меня изгоняете?
   -- Вы называете это изгнаніемъ? Чортъ возьми! Вамъ трудно угодить... Чего же вы желали лучше этого?
   Д'Алансонъ закусилъ губы отъ отчаянія.
   -- Я не думалъ, чтобъ вы пріобрѣли столько народности, особенно у гугенотовъ, сказалъ Карлъ съ притворнымъ простодушіемъ:-- но они желаютъ васъ, и я долженъ сознаться, что ошибался. Впрочемъ, я не могъ желать ничего лучшаго: сдѣлать главою партіи, которая уже тридцать лѣтъ ведетъ съ нами войну, человѣка вѣрнаго, брата, который меня любитъ и неспособенъ измѣнить мнѣ. Это все успокоитъ какъ волшебною силою, не говоря уже о томъ, что все наше семейство будетъ состоять изъ королей. Только бѣдняжка Ганріо останется просто моимъ другомъ. Но онъ не честолюбивъ и удовольствуется этимъ званіемъ, котораго никто не ищетъ.
   -- Вы ошибаетесь, ваше величество! Я желаю этого званія... и кто же имѣетъ на него правъ больше меня? Генрихъ вамъ только зять; я -- братъ вашъ по крови и по сердцу... Умоляю васъ, оставьте меня при себѣ.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, Франсуа; это значило бы разрушить твое счастіе.
   -- Какъ?
   -- По тысячѣ причинъ.
   -- Но обдумайте, ваше величество, найдете ли вы такого вѣрнаго друга? Съ самаго дѣтства, я никогда не оставлялъ васъ.
   -- Знаю, знаю; случалось даже, что я желалъ, чтобъ вы были подальше.
   -- Что вы хотите сказать?
   -- Ничего, ничего... А сколько прекраснаго ждетъ васъ тамъ! Какъ я вамъ завидую, Франсуа! Знаете ли, что тамъ въ горахъ охотятся за медвѣдемъ, какъ у насъ за кабаномъ? Вы будете снабжать насъ превосходными мѣхами. Вы знаете, на медвѣдей охотятся съ кинжаломъ; охотникъ поджидаетъ звѣря, дразнитъ, сердитъ его; звѣрь идетъ на него и за четыре шага встаетъ на заднія лапы. Въ это-то мгновеніе ему вонзаютъ въ сердце ножъ, какъ сдѣлалъ Генрихъ на послѣдней охотѣ. Это опасно; но вы храбры, Франсуа, и такая опасность будетъ для васъ истиннымъ наслажденіемъ.
   -- Вы удвоиваете мое горе! Я уже не буду охотиться съ вами!
   -- Corboeuf! тѣмъ лучше; намъ что-то несчастливится охотиться вмѣстѣ.
   -- Что вы хотите сказать, ваше величество?
   -- Что, охотясь вмѣстѣ со мною, вы бываете въ такомъ восторгѣ и въ такомъ волненіи, что когда мы охотились въ послѣдній разъ, вы, олицетворенная ловкость, вы, стрѣлокъ, убивающій изъ любаго ружья сороку во стѣ шагахъ, вы, изъ прекрасной, знакомой пищали, дали въ двадцати шагахъ промахъ по кабану и разбили ногу моему лучшему коню. Mort-diable! Знаете ли, Франсуа, тутъ невольно призадумаешься?...
   -- Простите моему волненію, сказалъ Франсуа.
   -- Да! волненіе, знаю; и по причинѣ этого-то волненія, которое, повѣрьте, я очень-хорошо умѣю цѣнить, говорю вамъ: Франсуа, лучше намъ охотиться подальше одному отъ другаго, особенно съ такимъ волненіемъ. Обдумайте это -- не при мнѣ: мое присутствіе, я вижу, васъ смущаетъ, а наединѣ,-- и вы сознаетесь, что я имѣю причины опасаться, чтобъ на другой охотѣ вы опять не пришли въ волненіе и не попали въ короля, вмѣсто звѣря. Чортъ возьми! Пуля, попавшая немного-ниже или немного выше, значительно замѣняетъ видъ правительства, -- да у насъ былъ и примѣръ въ нашей фамиліи. Когда Монгомери нечаянно убилъ отца нашего, Генриха ІІ-го, можетъ-быть, также отъ волненія,-- этотъ промахъ возвелъ на престолъ нашего брата Франциска ІІ-го, а Генриха отправилъ въ Сен-Дени. Для Бога нужно очень-немногое, чтобъ совершать великія дѣла!
   Герцогъ чувствовалъ, какъ потъ выступалъ у него на лицѣ во время этой неожиданной и колкой выходки. Яснѣе король не могъ сказать, что онъ все понялъ. Карлъ, скрывая свой гнѣвъ шуткою, былъ, можетъ-быть, еще ужаснѣе, нежели еслибъ лава ненависти окрыто лилась изъ его сердца. Мщеніе его, казалось, было соразмѣрно съ затаеннымъ чувствомъ вражды. То и другое росло вмѣстѣ, и въ первый разъ д'Алансонъ почувствовалъ угрызеніе совѣсти или раскаяніе, что затѣялъ дѣло, которое не удалось.
   Онъ боролся сколько могъ; по послѣдній ударъ заставилъ его склонить голову.
   Карлъ устремилъ на него свой ястребиный взоръ, и впивалъ въ себя, такъ-сказать, каждое ощущеніе, смѣнявшееся въ сердцѣ молодаго человѣка. Благодаря глубокому знанію своего семейства, пріобрѣтенному постояннымъ изученіемъ, всѣ эти ощущенія были для него такъ ясны, какъ-будто сердце герцога было открытою книгою.
   Онъ промолчалъ съ минуту, глядя на Франсуа, нѣмаго и уничтоженнаго; потомъ, голосомъ; исполненнымъ ненавистной твердости, произнесъ:
   -- Мы сказали вамъ наше рѣшеніе, и оно неизмѣнно: вы уѣдете.
   Д'Алансонъ сдѣлалъ движеніе. Карлъ какъ-будто его не замѣтилъ и продолжалъ:-- Я хочу, чтобъ Наварра гордилась тѣмъ, что король ея -- братъ короля французскаго. Власть, почести... у васъ будетъ все, что прилично вашему происхожденію, какъ у брата вашего, Генриха, и, какъ онъ, прибавилъ онъ улыбаясь:-- вы будете благословлять меня вдали. Это не бѣда: для благословеній не существуетъ пространства.
   -- Ваше величество...
   -- Пріймите корону, дѣлать нечего. Когда вы будете королемъ, вамъ съищутъ супругу, достойную французскаго принца. Кто знаетъ, она доставитъ вамъ, можетъ-быть, и другой престолъ.
   -- Но ваше величество забываете Генриха...
   -- Генриха! Говорю вамъ, что онъ не хочетъ этой наваррской короны. Говорю вамъ, онъ отдаетъ ее вамъ. Генрихъ веселый малой, а не такое безкровное лицо, какъ вы. Онъ хочетъ посмѣяться и повеселиться на свободѣ, а не сохнуть подъ короной, подобно намъ.
   Д'Алансонъ вздохнулъ.
   -- Итакъ, ваше величество приказываете мнѣ заняться...
   -- Нѣтъ, нѣтъ. Не безпокойтесь ни о чемъ, я самъ всѣмъ распоряжусь. Положитесь на меня, какъ на добраго брата. Теперь все рѣшено, ступайте. Говорите или не говорите вашимъ друзьямъ, о чемъ мы бесѣдовали, какъ хотите: я прійму надлежащія мѣры, чтобъ это дѣло поскорѣе сдѣлалось гласнымъ. Ступайте, Франсуа.
   Отвѣчать было нечего. Герцогъ поклонился и вышелъ съ яростью въ сердцѣ.
   Онъ горѣлъ нетерпѣніемъ увидѣться съ Генрихомъ и разсказать ему все происшедшее. Но онъ нашелъ только Катерину: Генрихъ избѣгалъ объясненій, а королева-мать искала ихъ.
   Герцогъ, увидѣвъ мать, подавилъ свою скорбь и старался улыбаться. Онъ былъ не такъ счастливъ, какъ д'Анжу, и искалъ въ Катеринѣ не мать, а просто союзницу. Онъ началъ съ притворства, потому-что, для заключенія выгоднаго союза, надобно немножко другъ друга обманывать....
   Онъ подошелъ къ Катеринѣ съ лицомъ, на которомъ оставался только легкій слѣдъ безпокойства.
   -- Слышали вы важную новость? спросилъ онъ.
   -- Знаю. Васъ хотятъ сдѣлать королемъ.
   -- Братъ очень-милостивъ...
   -- Не правда ли?
   -- И я почти-готовъ думать, что отчасти долженъ благодарить и васъ; если вы посовѣтовали ему подарить мнѣ престолъ, такъ я обязанъ этимъ подаркомъ вамъ. Впрочемъ, признаюсь, мнѣ жаль ограбить Генриха.
   -- Вы, кажется, очень его любите?
   -- Да; съ нѣкотораго времени мы сошлись очень-близко.
   -- И вы думаете, что онъ васъ любитъ такъ же, какъ вы его?
   -- Надѣюсь.
   -- Знаете ли: такая дружба поучительна, особенно между принцами. Придворная дружба считается обыкновенно очень-непрочною.
   -- Вспомните, что мы не только друзья, но почти братья.
   Катерина странно улыбнулась.
   -- А короли бываютъ братьями?
   -- О! Мы не были еще королями, когда сдѣлались друзьями. Даже и не думали быть ими. Вотъ почему мы и полюбили другъ друга.
   -- Да; но теперь обстоятельства очень измѣнились.
   -- Какъ?
   -- Да почему вы знаете, что не будете королями оба?
   По первой дрожи, пробѣжавшей по тѣлу Франсуа, по румянцу, уступившему у него на лбу" Катерина увидѣла, что попала въ цѣль.
   -- Онъ? сказалъ герцогъ:-- король? Какого же государства?
   -- Одного изъ лучшихъ въ христіанскомъ мірѣ.
   -- Что вы говорите? произнесъ д'Алансонъ, блѣднѣя.
   -- То, что добрая мать должна сказать своему сыну; то, о чемъ вы думали уже не разъ, Франсуа.
   -- Я?... Клянусь вамъ, я ни о чемъ не думалъ.
   -- Готова вѣрить; вашъ другъ, вашъ братъ Генрихъ, какъ вы его называете, очень-ловкій и хитрый человѣкъ; подъ видомъ прямодушія, онъ умѣетъ скрывать свои тайны лучше васъ. На-примѣръ, говорилъ ли онъ вамъ когда-нибудь, что де-Муи его повѣренный?
   Съ этими словами, Катерина вонзила свой взоръ, какъ кинжалъ, въ душу Франсуа.
   Но у Франсуа было одно достоинство, или, лучше сказать, одинъ великій порокъ,-- притворство. Онъ выдержалъ этотъ взглядъ какъ-нельзя-лучше.
   -- Де-Муи! воскликнулъ онъ съ удивленіемъ, какъ-будто это имя произнесено въ его присутствіи въ первый разъ при подобныхъ обстоятельствахъ.
   -- Да, гугенотъ де-Муи де-Сен-Фаль, тотъ самый, который едва не зарѣзалъ Морвеля и который тайно рыщетъ по Франціи и Парижу, въ разныхъ костюмахъ, собирая для Генриха армію противъ нашей фамиліи.
   Катерина не знала, что герцогу было извѣстно объ этомъ столько же, или даже и больше, нежели ей. Она встала и хотѣла выйдти съ этими словами какъ-можно-величественнѣе.
   Франсуа остановилъ ее.
   -- Еще слово, матушка, сказалъ онъ.-- Такъ-какъ вы сообщили мнѣ политическое извѣстіе, скажите, какъ Генрихъ, малоизвѣстный и съ такими слабыми средствами, можетъ объявить серьёзную войну нашему дому?
   -- Дитя, сказала королева улыбаясь:-- знай, что у него можетъ быть больше тридцати тысячь человѣкъ, что ему стоитъ только сказать слово, и эти тридцать тысячь человѣкъ явятся какъ изъ земли; не забудь, что эти тридцать тысячь -- гугеноты, то-есть, храбрѣйшіе солдаты въ мірѣ. Кромѣ того, у него есть покровитель, котораго вы не знаете, или дружбу котораго не позаботились пріобрѣсти для себя.
   -- Кто же это?
   -- Король; онъ его любитъ и поддерживаетъ. Король, который изъ зависти къ д'Анжу и нелюбви къ вамъ, ищетъ, кого бы сдѣлать своимъ наслѣдникомъ. Слѣпы вы, если не видите, что онъ ищетъ его не въ своемъ семействѣ.
   -- Король... вы думаете?
   -- Не-уже-ли вы не замѣтили, какъ онъ любитъ Генриха, своего Ганріо?
   -- Замѣтилъ.
   -- И что на любовь ему отвѣчаютъ любовью. Этотъ Ганріо, забывая, что Карлъ хотѣлъ застрѣлить его въ ночь св. Варѳоломея, пресмыкается и какъ собака лижетъ руку, которая била его.
   -- Да, я замѣтилъ это. Генрихъ очень смиряется передъ Карломъ.
   -- Онъ умѣетъ угодить ему во всемъ...
   -- Такъ что даже хочетъ заняться изученіемъ соколиной охоты, потому-что король безпрестанно смѣется надъ его незнаніемъ въ этомъ дѣлѣ. Вчера еще... да, не дальше, какъ вчера, онъ спрашивалъ, нѣтъ ли у меня какой-нибудь хорошей книги по этому предмету.
   -- Постойте, сказала Катерина, и глаза ея сверкнули, какъ-будто внезапная мысль озарила ея голову.-- Что вы ему отвѣчали?
   -- Что посмотрю у себя въ библіотекѣ.
   -- Прекрасно. Надо достать ему книгу.
   -- Но я искалъ и не нашелъ.
   -- Я найду, я найду... а вы отдадите ее ему отъ себя.
   -- Что жь изъ этого выйдетъ?
   -- Довѣряете ли вы мнѣ?
   -- Да.
   -- Хотите ли слѣпо повиноваться мнѣ въ-отношеніи къ Гепрису, котораго вы не любите, что бы ни говорили?
   Д'Алансонъ улыбнулся.
   -- И котораго я ненавижу, прибавила Катерина.
   -- Буду слушаться.
   -- Поутру, въ день слѣдующей охоты, пріидите сюда за книгою; я отдамъ вамъ ее, и вы отнесете ее Генриху... и...
   -- И что?
   -- Предоставьте остальное Богу, провидѣнію, или случаю.
   Франсуа очень-хорошо зналъ, что мать его не имѣетъ привычки предоставлять Богу, провидѣнію, или случаю заботиться о ея дружескихъ или враждебныхъ отношеніяхъ; но онъ поостерегся и не возразилъ ни слова. Поклонясь въ знакъ готовности исполнить данное ему порученіе, онъ ушелъ къ себѣ.
   -- Что она хочетъ сказать? думалъ онъ, всходя по лѣстницѣ.-- Не понимаю. Ясно только, что она дѣйствуетъ противъ общаго врага. Не будемъ же ей мѣшать.
   Между-тѣмъ, Маргерита получила черезъ ла-Моля письмо отъ де-Муи, адресованное на имя Генриха. Такъ-какъ у супруговъ не шло тайнъ относительно политики, то она распечатала и прочла письмо.
   Вѣроятно, содержаніе его показалось ей интересно, потому-что на въ ту же минуту, пользуясь сумерками, скользнула въ потайной ходъ, взошла по лѣстницѣ, и, внимательно оглянувшись во всѣ стороны, быстро скрылась въ передней короля наваррскаго.
   Съ-тѣхъ-поръ, какъ исчезъ Ортонъ, передняя оставалась пуста.
   Пропажа Ортона сильно безпокоила Генриха. Онъ сказалъ объ томъ г-жѣ де-Совъ и ея горничной, но ни та, ни другая ничего не знали. Г-жа де-Совъ сообщила ему только нѣкоторыя подробности, изъ которыхъ онъ ясно заключилъ, что бѣдняжка сдѣлался жертвою какого-нибудь замысла Катерины, и что, въ-слѣдствіе то то же обстоятельства, его чуть не арестовали съ де-Муи въ гостинницѣ ла-Гюрьера.
   Другой, на мѣстѣ Генриха, молчалъ бы, не смѣя сказать ни слова; но Генрихъ разсчитывалъ все: онъ понялъ, что молчаніе выдастъ его. Не теряютъ слугу или повѣреннаго, не разспрашивая объ немъ! Генрихъ спрашивалъ и искалъ въ присутствіи самого короля и королевы-матери; онъ освѣдомлялся объ Ортонѣ у всѣхъ, отъ часоваго у воротъ Лувра до капитана гвардіи въ прихожей короля. Но всѣ его поиски были безуспѣшны. Генрихъ былъ, казалось такъ опечаленъ этимъ происшествіемъ и такъ привязанъ къ пропавшему слугѣ, что объявилъ, что никѣмъ не замѣнитъ его до-тѣхъ поръ, пока не узнаетъ навѣрное, что Ортонъ исчезъ безвозвратно
   Прихожая была пуста, когда вошла въ нее Маргерита.
   Какъ ни тихо вошла она, Генрихъ услышалъ шаги и оглянулся
   -- Вы! сказалъ онъ.
   -- Да, отвѣчала Маргерита.-- Прочтите скорѣе.
   Она подала ему раскрытую записку.
   Вотъ что было въ ней написано:
   
   "Ваше величество! настала пора исполнить намѣреніе бѣжать. Дней черезъ пять или шесть назначена соколиная охота вдоль береговъ Сены, отъ Сен-Жермена до Мезона, то-есть во всю длину лѣса.
   "Поѣзжайте на охоту, хоть это и птичья охота. Надѣньте подъ низъ добрую кольчугу. Возьмите съ собою лучшую шпагу, сядьте на лучшаго скакуна.
   "Около полудня, во время самаго разгара охоты, когда король будетъ гнаться за своимъ соколомъ, ускользните одни, если будете одни, или съ королевой, если она слѣдуетъ за вами.
   "Пятьдесятъ человѣкъ нашихъ будутъ спрятаны въ павильйонъ Франциска І-го, ключъ отъ котораго у насъ; никто не будетъ знать, что они тамъ, потому-что они заберутся туда ночью и жалузи будутъ опущены.
   "Проѣзжайте по аллеѣ де-Віолеттъ; въ концѣ ея я буду ждать васъ. Направо отъ этой аллеи, въ небольшомъ пролѣскѣ, будутъ ла-Моль и Коконна съ двумя подставными лошадьми, на случай, если ваши устанутъ.
   "Прощайте, ваше величество; будьте готовы; мы ждемъ васъ.
   
   И Маргерита черезъ 1600 лѣтъ произнесла тѣ же слова, которыя произнесъ Цезарь на берегу Рубикона.
   -- Согласенъ, сказалъ Генрихъ.
   -- Будьте героемъ, продолжала Маргерита.-- Это не трудно. Вамъ стоитъ только идти своею дорогой, Приготовьте мнѣ порядочный престолъ.
   Легкая улыбка мелькнула на губахъ Беарнца. Онъ поцаловалъ руку Маргериты и вышелъ впередъ осмотрѣть корридоръ, напѣвая старую пѣсню:
   
   Cil qui mieux battit la muraille,
   N'entra poins dedans le chasleau.
   
   Осторожность не помѣшала: въ ту самую минуту, когда Гешихъ отворилъ свою дверь, герцогъ д'Алансонъ выглянулъ изъ всей комнаты. Генрихъ сдѣлалъ рукою знакъ Маргеритѣ, и сказалъ громко:
   -- А! Это вы, братецъ! Милости просимъ!
   По знаку мужа, королева все поняла и бросилась въ уборную комнату, дверь которой была завѣшена ковромъ.
   Д'Алансонъ вошелъ, боязливо оглядываясь во всѣ стороны.
   -- Что, мы одни? спросилъ онъ въ-полголоса.
   -- Совершенно одни. Что тамъ? вы какъ-будто разстроены.:
   -- Мы открыты, сказалъ герцогъ.
   -- Какъ открыты?
   -- Да; де-Муи былъ арестованъ.
   -- Знаю.
   -- Онъ все разсказалъ королю.
   -- Что онъ разсказалъ?
   -- Что я добиваюсь наваррской короны и составилъ заговоръ.
   -- Такъ вы попались! Какъ же вы не арестованы?
   -- Самъ не знаю; король осмѣялъ меня, предлагая мнѣ наварркую корону. Онъ, вѣроятно, надѣялся выманить у меня признаіе, но я ничего не сказалъ.
   -- И хорошо сдѣлали, ventre-saint-gris! Не робейте; отъ этого зависитъ ваша жизнь.
   -- Да, случай щекотливый; я пришелъ съ вами посовѣтоваться, какъ вы думаете, что мнѣ дѣлать? Оставаться или бѣжать?
   -- Вы видѣли короля? Видъ онъ съ вами говорилъ?
   -- Да, конечно.
   -- И такъ, вы должны были узнать его мысли! Поступайте какъ знаете.
   -- По-моему, лучше остаться.
   Генрихъ, при всемъ умѣньи владѣть собою, невольно сдѣлалъ движеніе радости. И какъ оно ни было мимолетно, Франсуа замѣтилъ его.
   -- Такъ оставайтесь, сказалъ Генрихъ.
   -- А вы?
   -- Если вы остаетесь, такъ мнѣ нѣтъ никакой причины бѣжать. Я хотѣлъ ѣхать съ вами изъ дружбы, чтобъ не разстаться съ братомъ, котораго люблю.
   -- Итакъ всѣ наши планы погибли; вы безъ борьбы покоряетесь первой неудачѣ.
   -- Я не считаю неудачей остаться здѣсь; благодаря безпечности моего характера, мнѣ вездѣ хорошо.
   -- Положимъ и такъ, и перестанемъ объ этомъ говорить. Только если рѣшитесь на что-нибудь новое, скажите.
   -- Corbleu! Конечно, скажу. Вѣдь мы условились ничего не таить другъ отъ друга?
   Д'Алансонъ прекратилъ разговоръ и ушелъ въ раздумьѣ домоі ему показалось, во время разговора, что коверъ у дверей пошевелился.
   Едва только вышелъ д'Алансонъ, какъ Маргерита явилась изъ уборной.
   -- Что вы думаете объ этомъ посѣщеніи? спросилъ Генрихъ.
   -- Случилось что-нибудь новое и важное.
   -- А что именно, какъ вы полагаете?
   -- Не знаю; но узнаю.
   -- А между-тѣмъ...
   -- Между-тѣмъ, не забудьте зайдти ко мнѣ завтра вечеромъ.
   -- Зайду, отвѣчалъ Генрихъ, цалуя руку жены.
   Маргерита возвратилась домой съ тѣми же предосторожностями съ которыми и вышла.
   

IX.
Охотничья книга.

   Прошло пять дней. Пробило четыре часа, но въ Луврѣ все уже было на ногахъ, какъ всегда въ дни охоты. Д'Алансонъ пришелъ, по условію, къ матери.
   Королевы не было въ спальнѣ; но она велѣла просить его обождать, если онъ прійдетъ.
   Черезъ нѣсколько минутъ, она вышла изъ кабинета, въ который никто не имѣлъ права входить, кромѣ ея, и въ которомъ она производила свои химическія операціи.
   Изъ растворенной ли двери, или отъ платья королевы, съ ее приходомъ распространился въ комнатѣ какой-то острый запахъ. Сквозь дверь д'Алансонъ разсмотрѣлъ въ кабинетѣ густое облако дыма.
   Герцогъ невольно заглянулъ туда съ любопытствомъ.
   -- Да, сказала Катерина: -- я сожгла кой-какіе старые пергаменты и отъ нихъ пошелъ такой дурной запахъ, что я принуждена была набросать въ огонь можжевельнику.
   Д'Алансонъ поклонился.
   -- Что новаго? спросила Катерина, пряча въ карманахъ руки, запачканныя чѣмъ-то желтовато-краснымъ.
   -- Ничего.
   -- Вы видѣли Генриха?
   -- Да.
   -- Онъ не хочетъ ѣхать?
   -- Рѣшительно.
   -- Лицемѣръ!
   -- Что вы говорите?
   -- Я говорю, что онъ уѣдетъ.
   -- Вы думаете?
   -- Увѣрена.
   -- Такъ онъ думаетъ ускользнуть?
   -- Да.
   -- И вы позволите ему уѣхать?
   -- Не только позволю, но даже говорю вамъ, что это необходимо.
   -- Я васъ не понимаю.
   -- Выслушайте меня хорошенько. Одинъ очень-искусный медикъ, тотъ самый, который досталъ мнѣ охотничью книгу, обѣщанную вами Генриху, сказалъ, что Генрихъ, по всѣмъ примѣтамъ, скоро долженъ заболѣть изнурительною болѣзнью, которая не щадитъ человѣка и противъ которой наука безсильна. Вы поймаете, что если ему суждено пасть жертвою такого ужаснаго недуга, такъ пусть лучше умираетъ подальше отъ насъ.
   -- Да; это насъ очень опечалитъ.
   -- Особенно вашего брата Карла; если же онъ умретъ, измѣнивъ ему, король почтетъ его смерть карою небесною.
   -- Вы правы, онъ долженъ уѣхать. Но увѣрены ли вы, что онъ уѣдетъ?
   -- Онъ уже всѣмъ распорядился. Сборное мѣсто назначено у нихъ въ Сен-Жерменѣ. Пятьдесятъ гугенотовъ будутъ провожать его до Фонтенбло,-- а тамъ ждутъ его еще пятьсотъ.
   -- А Марго ѣдетъ съ нимъ? спросилъ герцогъ съ легкимъ волненіемъ.
   -- Да; такъ они условились. Но Генрихъ умретъ, и она возвратится свободной вдовой.
   -- А онъ умретъ? Вы въ этомъ увѣрены?
   -- Такъ по-крайней-мѣрѣ утверждалъ докторъ, доставившій мнѣ книгу.
   -- Гдѣ же эта книга?
   Катерина медленно вошла въ таинственный кабинетъ, и черезъ минуту возвратилась съ книгою въ рукахъ.
   -- Вотъ она, сказала она.
   Д'Алансонъ посмотрѣлъ на книгу, которую Катерина подала ему, съ какимъ-то ужасомъ.
   -- Что это за книга? спросилъ онъ.
   -- Я уже говорила вамъ: "Теорія воспитанія и обученія соколовъ и кречетовъ", написанная ученымъ Каструччіо Кастракани, тираномъ луккскимъ.
   -- Что жь мнѣ съ нею дѣлать?
   -- Отнеси ее къ Генриху... Онъ вѣдь просилъ у тебя, говоришь ты, такой книги. Сегодня онъ ѣдетъ на соколиную охоту съ королемъ и непремѣнно прочтетъ хоть нѣсколько страницъ, что доказать Карлу, что слѣдуетъ его совѣтамъ и учится. Главное надо отдать книгу ему-самому.
   -- Я не посмѣю, отвѣчалъ д'Алапсопъ дрожа.
   -- Почему? Это книга, какъ всѣ книги; только она стояла такъ долго, что листки слиплись. Не читай ея, Франсуа; тебѣ непремѣнно прійдется слюнить палецъ, чтобъ перевернуть страницу, это отниметъ много времени и будетъ стоять большаго труда.
   -- Такъ, что терять надъ этимъ время и трудъ можетъ только страстный охотникъ?
   -- Именно; вы поняли.
   -- О! вотъ и Ганріо на дворѣ. Дайте, дайте. Я воспользуюсь его отсутствіемъ и отнесу книгу; возвратясь домой, онъ найдет ее.
   -- Мнѣ кажется, лучше отдать ему лично; это вѣрнѣе.
   -- Я уже сказалъ вамъ, что не посмѣю...
   -- Полно; по-крайней-мѣрѣ положи ее на видномъ мѣстѣ.
   -- Да, и на вскрышу... Ничего, если она будетъ открыта?
   -- Ничего.
   -- Такъ дайте.
   Франсуа дрожащею рукою взялъ книгу, поданную ему твердой рукою Катерины.
   -- Возьми, возьми, сказала она: -- если я ее трогаю, значитъ не опасно; впрочемъ, ты въ перчаткахъ.
   Но д'Алансонъ не удовольствовался этою предосторожностью.-- Онъ завернулъ книгу въ плащъ.
   -- Спѣши, сказала Катерина.-- Генрихъ каждую минуту можетъ возвратиться.
   -- Вы правы; я иду.
   Герцогъ вышелъ, шатаясь отъ душевнаго волненія.
   Мы уже не разъ вводили читателя въ комнату короля наваррскаго, разсказывая ужасныя или веселыя сцены, происходившія здѣсь, смотря по тому, улыбался или грозилъ геній-покровитель будущаго короля Франціи.
   Но никогда, можетъ-быть, въ этихъ стѣнахъ, обрызганныхъ кровью, омоченныхъ виномъ среди пиршествъ, раздушенныхъ ароматами любви, -- никогда, можетъ-быть, въ этомъ уголкѣ Лувра не появлялось лицо до такой степени блѣдное, какъ лицо д'Алансона, когда онъ, съ книгою въ рукахъ, отворилъ дверь въ спальню Генриха.
   Въ комнатѣ, однакожь, никого не было, и никто не могъ наблюдать за герцогомъ. Первые лучи солнца освѣщали пустую комнату.
   На стѣнѣ висѣла въ готовности шпага, которую де-Муи совѣтовалъ Генриху взять съ собою. На полу валялось нѣсколько колецъ отъ кольчуги; на столѣ лежали туго-набитый кошелекъ и маленькій кинжалъ; въ каминѣ трепеталъ еще пепелъ сожженныхъ бумагъ. Все ясно говорило герцогу, что Генрихъ надѣлъ кольчугу, запасся деньгами и сжегъ важныя бумаги.
   -- Матушка не ошиблась, подумалъ онъ: -- лицемѣръ измѣнилъ мнѣ.
   Эта мысль придала ему силы. Оглядѣвъ всѣ уголки комнаты, заглянувъ за занавѣсъ дверей, увѣрившись по шуму на дворѣ и безмолвію въ комнатѣ, что никто за нимъ не слѣдитъ, онъ до" сталъ книгу изъ-подъ плаща и поспѣшно положилъ ее на столъ, гдѣ лежалъ кошелекъ; потомъ, отступивъ подальше, протянулъ руку въ перчаткѣ, и съ робостью, свидѣтельствовавшею о подозрѣніи, развернулъ книгу на какой-то картинкѣ.
   Онъ быстро отошелъ на три шага и, снявъ перчатку, бросилъ ее въ пылающій каминъ; онъ дождался, пока огонь совершенно истребилъ перчатку, свернулъ плащъ, въ которомъ принесъ книгу и поспѣшно ушелъ домой. Входя къ себѣ, онъ услышалъ въ корридорѣ шаги и, будучи совершенно убѣжденъ, что это Генрихъ, проворно заперъ за собою дверь.
   Д'Алансонъ бросился къ окну; но изъ окна видна была только часть луврскаго двора. Генриха тутъ не было, и герцогъ еще болѣе утвердился въ своемъ предположеніи, что онъ возвратился въ свою комнату.
   Герцогъ сѣлъ и взялъ книгу. Это была исторія Франціи отъ Фарамонда до Генриха II, которой Карлъ, черезъ нѣсколько дней послѣ своего вступленія на престолъ, далъ привилегію.
   Но умъ герцога былъ занятъ вовсе не тѣмъ. Лихорадка ожиданія тревожила его. Біеніе артерій въ вискахъ отдавалось въ глубинѣ его мозга; ему чудилось, что онъ видитъ сквозь стѣны; взоръ его, не смотря на тройную преграду, былъ устремленъ на комнату Генриха.
   Чтобъ удалить изъ мыслей ужасный предметъ, герцогъ старался думать о другомъ; но онъ напрасно бралъ въ руки то оружіе, то драгоцѣнныя вещи; напрасно принимался нѣсколько разъ ходить по комнатѣ: всѣ подробности картинки, на которой герцогъ раскрылъ роковую книгу, и которую видѣлъ только вскользь, неотступно представлялись его воображенію. На картинкѣ былъ изображенъ господинъ, который, самъ исполняя должность слуги-охотника, бросалъ чучело, призывая назадъ сокола, и во всю скачь стремился въ болото. Воспоминаніе торжествовало надъ волею герцога.
   И онъ видѣлъ не одну книгу: онъ видѣлъ, какъ подходитъ къ ней Генрихъ, какъ смотритъ онъ на картинку, пробуетъ перевернуть страницу, страница не перевертывается, онъ слюнитъ палецъ и начинаетъ перелистывать книгу.
   Эта сцена была просто мечта; но д'Алансонъ принужденъ былъ схватиться рукою за столъ, чтобъ не упасть; онъ закрылъ глаза, забывая, что отъ этого картина воображенія сдѣлается еще яснѣе.
   Вдругъ Франсуа увидѣлъ на дворѣ Генриха; Беарнецъ остановился на нѣсколько минутъ возлѣ людей, навьючивавшихъ на муловъ охотничьи припасы, -- это были: серебро и дорожныя вещи. Отдавъ приказанія, онъ прошелъ поперегъ двора и вошелъ водворенъ.
   Д'Алансонъ былъ прикованъ къ мѣсту. Слѣдовательно, не Генрихъ шелъ по корридору, -- и всѣ терзанія герцога въ-продолженіи четверти часа были напрасны. Конченое дѣло надо было начать снова.
   Д'Алансонъ отворилъ дверь своей комнаты и подошелъ къ слѣдующей, прислушиваясь, что происходитъ въ корридорѣ. На этотъ разъ, нельзя было ошибиться: герцогъ узналъ походку Генриха и даже особенный звонъ его шпоръ.
   Дверь въ комнату Генриха отворилась и затворилась.
   Д'Алансонъ возвратился домой и упалъ въ кресла.
   -- Хорошо, сказалъ онъ. Вотъ что происходитъ въ эту минуту: онъ прошелъ переднюю, первую комнату, потомъ вошелъ въ спальню; взглянулъ на шпагу, на кошелекъ, на кинжалъ, -- наконецъ замѣтилъ на столѣ книгу.
   Что это за книга? подумалъ онъ.-- Кто принесъ ее?
   Онъ, конечно, подошелъ, увидѣлъ картинку, захотѣлъ читать, попробовалъ перевернуть листокъ...
   Холодный потъ выступилъ на лицѣ Франсуа.-- Не позоветъ ли онъ на помощь? подумалъ онъ.-- Этотъ ядъ не дѣйствуетъ ли внезапно? Нѣтъ, вѣдь матушка говорила, что онъ умретъ медленно, отъ изнуренія.
   Эта мысль успокоила его немного.
   Такъ прошло десять минутъ -- цѣлый вѣкъ душевной пытки. Д'Алансонъ не могъ выдержать дольше; онъ всталъ и прошелъ переднюю, въ которой собралось уже много придворныхъ.
   -- Здравствуйте, господа, сказалъ онъ:-- я къ королю.
   Чтобъ затушить свое тревожное состояніе; можетъ-быть, чтобъ имѣть послѣ доказательство, что онъ былъ въ это время не у Генриха, онъ дѣйствительно пошелъ къ королю. Зачѣмъ? Онъ самъ не зналъ... Что могъ онъ сказать ему? ничего! Онъ не искалъ Карла, а убѣгалъ Генриха.
   Часовые пропустили герцога безпрепятственно: въ дни охоты доступъ всюду былъ свободенъ.
   Франсуа прошелъ переднюю, салонъ и спальню, никого не встрѣтивъ; тутъ онъ вспомнилъ, что Карлъ, вѣроятно, въ своемъ оружейномъ кабинетѣ, -- и онъ отворилъ дверь въ эту комнату.
   Карлъ сидѣлъ передъ столомъ въ большихъ креслахъ съ высокою рѣзною спинкою, спиною къ двери, въ которую вошелъ герцогъ.
   Казалось, король былъ чѣмъ-то очень занятъ.
   Герцогъ тихо подошелъ; Карлъ читалъ.
   -- Pardieu! воскликнулъ онъ.-- Вотъ чудесная книга. Я объ ней слышалъ, но не думалъ, чтобъ ее можно было найдти во Франціи.
   Д'Алансонъ навострилъ уши и сдѣлалъ еще шагъ впередъ.
   -- Проклятые листы! сказалъ Карлъ, послюнивъ палецъ и съ усиліемъ переворачивая страницу. Какъ-будто нарочно ихъ склеили, чтобъ скрыть отъ глазъ самыя интересныя вещи!
   Д'Алансонъ сдѣлалъ скачокъ впередъ.
   Книга, которую читалъ Карлъ, была та самая, которую онъ отнесъ Генриху.
   Глухой стонъ вырвался изъ груди герцога.
   -- А! это вы, д'Алансонъ? сказалъ Карлъ.-- Милости просимъ! посмотрите: вотъ книга о соколиной охотѣ; такого превосходнаго сочиненія я еще не читывалъ.
   Первою мыслью герцога было вырвать книгу изъ рукъ Карла; но другая, адская мысль приковала его къ мѣсту, и страшная улыбка оживила его блѣдныя губы. Онъ повелъ рукою по глазамъ, какъ человѣкъ, пораженный внезапнымъ свѣтомъ.
   Пришедши немного въ себя, но не двигаясь съ мѣста, онъ сказалъ:
   -- Какимъ-образомъ попала эта книга вамъ въ руки?
   -- Очень-просто. Я сейчасъ заходилъ къ Ганріо посмотрѣть, готовъ ли онъ; его уже не было: онъ вѣрно былъ на псарнѣ или въ конюшнѣ. У него я нашелъ это сокровище и взялъ его, чтобъ прочесть здѣсь на досугѣ.
   И король снова послюнилъ палецъ и перевернулъ непослушную страницу.
   Волоса встали дыбомъ на герцогѣ.-- Я пришелъ сказать вамъ... проговорилъ онъ.
   -- Дайте мнѣ дочитать главу, Франсуа; потомъ говорите, что угодно. Я прочелъ уже пятьдесятъ страницъ.
   -- Онъ уже двадцать-пять разъ отвѣдалъ яда, подумалъ Франсуа.-- Онъ погибъ!
   Въ эту минуту, герцогъ подумалъ, что на небесахъ есть Богъ, который, можетъ-быть, и не случаи.
   Франсуа дрожащею рукою отеръ на лбу холодный потъ и молча дожидался, по приказанію брата, пока глава будетъ дочитана.
   

X.
Соколиная охота.

   Карлъ все читалъ. Увлеченный любопытствомъ, онъ пожиралъ страницы, а каждая изъ нихъ, какъ мы уже сказали, плотно приставала къ другой.
   Д'Алансонъ дикимъ взоромъ слѣдилъ за зрѣлищемъ, котораго послѣдствія постигалъ только онъ одинъ.
   -- Что это будетъ? думалъ онъ.-- Какъ! я уѣду искать какой-то воображаемый престолъ, между-тѣмъ, какъ Генрихъ, при первомъ извѣстіи о болѣзни Карла, возвратится въ какую-нибудь крѣпость за двадцать льё отъ столицы, сторожа добычу, брошенную намъ судьбою. Онъ въ одинъ скачокъ очутится въ Парижѣ, такъ-что король польскій еще не успѣетъ узнать о смерти брата, какт уже новая династія взойдетъ на престолъ. Это невозможно!
   Вотъ какія мысли мелькнули въ головѣ Франсуа, когда онъ, въ первую минуту ужаса, хотѣлъ отнять у Карла книгу. Судьба, казалось, защищала Генриха и преслѣдовала домъ Валуа; и противъ этой-то судьбы герцогъ хотѣлъ возстать еще разъ!
   Въ одну минуту весь планъ его въ-отношеніи къ Генриху измѣнился. Отравленную книгу читалъ не Генрихъ, а Карлъ; Генрихъ долженъ былъ уѣхать, но уѣхать осужденнымъ на смерть; судьба спасла его еще разъ,-- онъ долженъ остаться. Плѣнникъ въ Венсеннѣ или въ Бастиліи, онъ не такъ страшенъ, какъ будучи королемъ наваррскимъ, предводительствующимъ тридцати-тысячною арміею.
   Герцогъ далъ Карлу дочитать главу, и когда тотъ оглянулся, сказалъ ему:
   -- Я ждалъ, потому-что ваше величество такъ приказали; но ждалъ съ нетерпѣніемъ, потому-что имѣю сообщить вамъ чрезвычайно-важныя вещи.
   -- А! къ чорту! отвѣчалъ Карлъ, на блѣдныхъ щекахъ котораго началъ по-немногу выступать румянецъ, отъ-того ли, что онъ читалъ съ жаромъ, или отъ-того, что ядъ началъ уже дѣйствовать.-- Къ чорту, если ты пришелъ говорить опять о томъ же. Ты отправишься, какъ отправился король польскій. Я избавился отъ него, избавлюсь и отъ тебя. Объ этомъ ни слова!
   -- Я хочу говорить не о моемъ отъѣздѣ. Ваше величество тронули самую чувствительную струну моего сердца; вы усомнились въ моей вѣрности, какъ подданнаго и брата, и я хочу доказать вамъ, что я не измѣнникъ.
   -- Ну, что такое? спросилъ Карлъ, облокотившись на книгу, положивъ ногу на ногу и глядя на Франсуа, какъ человѣкъ, который, противъ своего обыкновенія, вооружается терпѣніемъ.-- Вѣрно какія-нибудь новыя сплетни? Новое обвиненіе?
   -- Нѣтъ, ваше величество -- заговоръ, который только смѣшная деликатность не позволяла мнѣ открыть вамъ.
   -- Заговоръ? Послушаемъ, что за заговоръ.
   -- Въ то время, когда ваше величество будете охотиться вдоль рѣки и въ долинѣ Везине, король наваррскій уѣдетъ въ Сен-Жерменскій-Лѣсъ. Отрядъ приверженцевъ ждетъ его въ лѣсу, и онъ убѣжитъ съ ними.
   -- Ну да! Я это зналъ. Опять ничтожная клевета на бѣднаго Ганріо. Кончите ли вы когда-нибудь?
   -- Ваше величество по-крайней-мѣрѣ скоро увѣритесь, клевета это, или нѣтъ.
   -- Какъ такъ?
   -- Сегодня вечеромъ его уже не будетъ здѣсь.
   Карлъ всталъ.
   -- Послушайте! сказалъ онъ.-- Еще разъ я готовъ притвориться, что вѣрю вашимъ выдумкамъ; но предваряю васъ, тебя и твою мать, это въ послѣдній разъ.
   Потомъ, возвысивъ голосъ, онъ прибавилъ:
   -- Позвать короля наваррскаго!
   Офицеръ тронулся-было съ мѣста, но Франсуа остановилъ его знакомъ.
   -- Дурное средство, сказалъ онъ:-- такъ вы ничего не узнаете. Генрихъ отопрется, дастъ знакъ; соучастниковъ его предостерегутъ, и они исчезнутъ. А меня и матушку обвинятъ въ клеветѣ.
   -- Чего же вы хотите?
   -- Именемъ нашего братства, выслушайте! Сдѣлайте такъ, чтобъ истинно-виновный, тотъ, который два года уже измѣняетъ вамъ мысленно, пока не измѣнитъ на дѣлѣ, былъ наконецъ уличенъ и наказанъ.
   Карлъ не отвѣчалъ; онъ подошелъ къ окну и отворилъ его. Кровь тѣснила ему мозгъ.
   Наконецъ, онъ быстро оборотился.
   -- Ну, сказалъ онъ:-- что бы вы сдѣлали? Говорите.
   -- Я, отвѣчалъ д'Алансонъ:-- приказалъ бы окружить Сен-Жерменскій-Лѣсъ тремя отрядами легкой конницы. Въ назначенный часъ, на-примѣръ въ одиннадцать, они двинулись бы съ мѣста и согнали бы все, что ни встрѣтятъ въ лѣсу, къ павильйону Франциска І-го, гдѣ я, какъ-будто случайно, назначу мѣсто обѣда. Я спущу своего сокола, и когда замѣчу, что Генрихъ удаляется, поспѣшу въ назначенное мѣсто, гдѣ его задержатъ со всѣми заговорщиками.
   -- Мысль недурна, сказалъ король:-- позвать капитана гвардіи.
   Д'Алансонъ досталъ изъ кармана серебрянный свистокъ, висѣвшій на золотой цѣпочкѣ, и свиснулъ.
   Вошелъ Нансей.
   Карлъ подошелъ къ нему и въ-полголоса далъ ему приказанія.
   Между-тѣмъ, его любимая борзая, Актеонъ, схватила и терзала что-то съ большимъ удовольствіемъ.
   Карлъ оглянулся и вскрикнулъ. Актеопъ терзалъ драгоцѣнное сочиненіе о соколиной охотѣ, книгу, которой въ цѣломъ мірѣ было только три экземпляра.
   Жестокое наказаніе послѣдовало немедленно за проступкомъ. Карлъ схватилъ кнутъ и стегнулъ Актеона со всего плеча. Собака взвизгнула и убѣжала подъ столъ.
   Карлъ поднялъ книгу и съ радостью увидѣлъ, что не достаетъ только одного листка, и то не текста, а картинки.
   Онъ бережно спряталъ ее въ шкафъ. Д'Алансонъ съ безпокойствомъ слѣдилъ за его движеніями. Теперь, когда дѣло было сдѣлало, ему очень хотѣлось, чтобъ книга какъ-нибудь вышла изъ рукъ Карла....
   Пробило шесть часовъ, время выхода короля. На дворѣ ждали его множество дамъ и мужчинъ въ богатыхъ одеждахъ, лошадей въ драгоцѣнныхъ сбруяхъ. Охотники держали на рукахъ соколовъ въ шапочкахъ; у иныхъ висѣли на перевязи рога, на случай, что король устанетъ, можетъ-быть, отъ соколиной охоты и захочетъ травить лань или дикую козу.
   Король сошелъ внизъ, замкнувъ дверь оружейнаго кабинета. Д'Алансонъ жадно слѣдилъ за всѣми его движеніями и видѣлъ, какъ спряталъ онъ ключъ къ себѣ въ карманъ.
   Сходя съ лѣстницы, король остановился и повелъ рукою по лбу.
   -- Не знаю, что это значитъ, сказалъ онъ:-- только я чувствую слабость.
   Ноги герцога дрожали не меньше ногъ короля.
   -- Дѣйствительно, отвѣчалъ онъ:-- что-то похоже на грозу.
   -- Гроза -- въ мартѣ? Ты съ ума сошелъ. У меня просто голова кружится; я усталъ, и только.
   Потомъ онъ прибавилъ въ-полголоса:
   -- Они меня убьютъ своею враждой и заговорами.
   Когда онъ вышелъ на дворъ, свѣжій утренній воздухъ, крики охотниковъ, шумныя привѣтствія сотпи собравшихся особъ произвели на него свое обыкновенное впечатлѣніе.
   Онъ вздохнулъ вольнѣе.
   Прежде всего онъ отъискалъ глазами Генриха. Генрихъ былъ возлѣ Маргериты. Добрые супруги не могли, казалось, разстаться: такъ горячо любили другъ друга.
   Увидя Карла, Генрихъ далъ шпоры своему коню, и въ три скачка былъ возлѣ него.
   -- А! сказалъ Карлъ.-- У тебя лихой скакунъ. А вѣдь мы сегодня охотимся не за зайцами.
   Й, не дожидаясь отвѣта, онъ продолжалъ:
   -- Ѣдемте, господа, ѣдемте. Въ девять часовъ надо быть на охотѣ.
   Катерина смотрѣла на эту сцену изъ окна Лувра. Блѣдное лицо ея выглядывало изъ-за приподнятой сторы, и черное платье терялось въ полусвѣтѣ.
   По знаку Карла, раззолоченная и раздушенная толпа вытянулась, проѣхала въ ворота Лувра, и какъ лавина покатилась по сен-жерменской дорогѣ, среди криковъ народа, привѣтствовавшаго молодаго короля, задумчиво ѣхавшаго на бѣлой какъ снѣгъ лошади.
   -- Что онъ вамъ говорилъ? спросила Маргерита Генриха.
   -- Хвалилъ легкость моей лошади.
   -- Только?
   -- Только.
   -- Такъ ему что-нибудь извѣстно.
   -- Чуть-ли не такъ.
   -- Будемъ осторожны.
   На лицъ Генриха блеснула тонкая улыбка, какъ-будто онъ хотѣлъ сказать: будь спокойна, другъ мой.
   Едва-только поѣздъ выѣхалъ со двора, Катерина опустила стору.
   Она замѣтила, что Генрихъ былъ блѣденъ, что онъ вздрагивалъ и перешептывался съ Маргеритой.
   Генрихъ былъ блѣденъ, потому-что не былъ одаренъ храбростью сангвиника. Всегда, когда дѣло шло о его жизни, кровь его приливала къ сердцу, а не къ мозгу, какъ бываетъ съ людьми пылкими.
   Онъ вздрагивалъ отъ-того, что пріемъ Карла, совершенно-отличный отъ его всегдашняго съ нимъ обращенія, сдѣлалъ на него глубокое впечатлѣніе.
   Наконецъ, онъ перешептывался съ Маргсритою, потому-что они заключили между собою оборонительный и наступательный политическій союзъ.
   Но Катерина изъясняла все это совершенно-иначе.
   -- На этотъ разъ, сказала она съ флорентинскою улыбкой: -- кажется, онъ попался.
   Она переждала, пока весь поѣздъ имѣлъ время выѣхать изъ Парижа, и потомъ, чтобъ увѣриться въ фактѣ, вышла изъ своей комнаты, прошла корридоръ, взошла по лѣстницѣ и поддѣльнымъ ключомъ отворила дверь въ комнату Генриха.
   Но напрасно она искала здѣсь книги. Глаза ея напрасно перебѣгали со стола на стулья, съ стульевъ на полки, съ полокъ на шкафь!-- она нигдѣ не нашла того, чего искала.
   -- Онъ вѣрно замкнулъ ее въ какой-нибудь шкафъ, сказала она: -- и если не читалъ еще, такъ прочтетъ.
   Она ушла, съ увѣренностью, что на этотъ разъ замыселъ ея удастся.
   Послѣ полутора часа быстрой ѣзды, Карлъ прибылъ къ Сен-Жермену. Въ старый замокъ, мрачно и величественно возвышавшійся на горѣ посреди разбросанныхъ домовъ, не заходили, а проѣхали прямо черезъ деревянный мостъ, бывшій противъ дерева, которое и теперь еще называется "дубомъ Сюлли". Баркамъ дали знакъ тронуться, чтобъ королю и его свитѣ удобнѣе было переправиться черезъ рѣку.
   Въ ту же минуту, веселая молодежь, одушевленная столь различными интересами, выѣхала за королемъ на богатый лугъ, скатывавшійся съ лѣсистой вершины Сен-Жермена. Лугъ мгновенно превратился, казалось, въ большой коверъ, съ разбросанными по немъ пестрыми изображеніями людей, окаймленный серебряною полосою рѣки.
   Передъ королемъ, державшимъ на рукѣ своего любимаго сокола, ѣхали охотники въ зеленыхъ курткахъ и большихъ сапогахъ, сдерживая съ полдюжины собакъ.
   Солнце, скрывавшееся до-сихъ-поръ за тучами, вдругъ вышло изъ за-мрачной завѣсы. Лучи его сверкнули по золоту, по драгоцѣннымъ камнямъ, по свѣтлымъ взорамъ,-- и все какъ-будто превратилось въ огненный потокъ.
   Въ это время, съ жалобнымъ крикомъ поднялась изъ камыша цапля.
   -- Го! го! закричалъ Карлъ, снимая шапочку съ своего сокола и пуская его въ погоню за бѣглянкою.
   -- Го! го! закричали всѣ вслѣдъ соколу.
   Соколъ, ослѣпленный на минуту свѣтомъ, описалъ горизонтальный кругъ; потомъ, замѣтивъ цаплю, быстро бросился за нею.
   Цапля, однакожь, поднявшись, какъ птица смышленая, шаговъ за сто отъ охотниковъ, успѣла выиграть пространство, пока король снималъ съ сокола шапочку и пока самъ соколъ приглядѣлся къ внезапному свѣту. Когда врагъ замѣтилъ ее, она была уже за пятьдесятъ футовъ и быстро поднималась на своихъ сильныхъ крыльяхъ.
   -- Го! го! Бекъ-де-Феръ! кричалъ Каркъ:-- докажи, что ты хорошей породы. Го! го!
   Благородная птица, какъ-будто внимая этимъ восклицаніямъ, взвилась стрѣлою по діагонали, на перерѣзъ прямой линіи, по которой поднималась цапля, какъ-будто хотѣвшая исчезнуть въ эѳирѣ.
   -- Трусиха! воскликнулъ Карлъ, какъ-будто цапля могла его слышать; онъ пустился вскачь, слѣдя за охотой, сколько могъ, и закинувъ голову, чтобъ ни на минуту не потерять изъ вида птицъ.-- Трусиха! ты бѣжишь. Но Бекъ-де-Феръ хорошей породы. Постой! го-го, Бекъ-де-Феръ! го-го!
   Борьба была интересна. Птицы приближались одна къ другой, или, вѣрнѣе, соколъ настигалъ цаплю. Вопросъ былъ въ томъ, кто заберется выше.
   У страха крылья оказались лучше, нежели у храбрости. Соколъ, увлеченный своимъ полетомъ, промелькнулъ подъ брюхомъ цапли, которую долженъ былъ перелетѣть. Цапля воспользовалась преимуществомъ своего положенія и сильно ударила его клювомъ.
   Соколъ, пораженный какъ кинжаломъ, перевернулся три раза, и думали, что онъ пойдетъ внизъ. Но онъ, какъ раненный воинъ, испустилъ пронзительный, угрожающій крикъ, и снова бросился за цаплею.
   Цапля воспользовалась своею удачею; она перемѣнила направленіе полета, и повернула къ лѣсу, надѣясь ускользнуть въ сторону.
   Но соколъ былъ хорошей породы. Онъ ринулся за цаплею по діагонали; цапля крикнула раза два или три и бросилась опять вверхъ. Секундъ черезъ десять объ птицы исчезли въ облакахъ. Цапля казалась не больше жаворонка, а соколъ виднѣлся черною точкой, исчезавшей все больше и больше.
   Карлъ и дворъ его слѣдили за ними только взоромъ. Каждый остановился на своемъ мѣстѣ, устремивъ глаза на сокола и цаплю.
   -- Браво, браво, Бекъ-де-Феръ! закричалъ вдругъ Карлъ.-- Смотрите! Онъ перелетѣлъ ее! Го! го!
   -- Признаюсь, я не вижу ни того, ни другаго, сказалъ Генрихъ.
   -- Я тоже, прибавила Маргерита.
   -- Если ты ихъ не видишь, Ганріо, ты можешь ихъ слышать, сказалъ Карлъ: -- по-крайней-мѣрѣ цаплю. Слышишь? слышишь? Она проситъ пощады.
   Дѣйствительно, съ неба послышался жалобный вопль; но только привычное ухо могло разслушать его.
   -- Смотри, смотри! сказалъ Карлъ.-- Они спустятся скорѣе, нежели поднялись.
   Дѣйствительно, птицы въ ту же минуту начали дѣлаться виднѣе. Это были только двѣ точки, но, по разности величины ихъ можно было разсмотрѣть, что соколъ сверху.
   -- Смотрите! смотрите! говорилъ Карлъ.-- Соколъ сверху!
   Дѣйствительно, цапля не думала уже и защищаться. Она быстро спускалась, отвѣчая только жалобными криками на удары сокола. Вдругъ она сложила крылья и начала падать какъ камень. Но соколъ сдѣлалъ то же, и когда она хотѣла опять распустить крылья и полетѣть, послѣдній ударъ оглушилъ ее. Она продолжала падать кружась, и въ ту минуту, когда коснулась земли, соколъ придушилъ ее съ крикомъ побѣды, заглушившимъ смертный вопль жертвы.
   -- За соколомъ! за соколомъ! вскричалъ Карлъ, пускаясь вскачь къ тому мѣсту, гдѣ опустились птицы.
   Но вдругъ онъ остановилъ лошадь, вскрикнулъ, выпустилъ поводья, схватился рукою за гриву, а другою за животъ, какъ-будто хотѣлъ растерзать его.
   Всѣ столпились на его крикъ.
   -- Ничего, ничего! сказалъ Карлъ, съ багровымъ румянцемъ на лицѣ.-- Мнѣ какъ-будто повели раскаленнымъ желѣзомъ по желудку. Поѣдемте; это ничего.
   И онъ поскакалъ дальше.
   Д'Алансонъ поблѣднѣлъ.
   -- Опять что-то новое? спросилъ Генрихъ Маргериту.
   -- Не знаю, отвѣчала она.-- Замѣтили вы? братъ совершенно побагровѣлъ.
   -- Онъ всегда бываетъ блѣденъ.
   Придворные переглянулись съ удивленіемъ и поѣхали за королемъ.
   Доѣхали до мѣста, гдѣ спустились на землю птицы. Соколъ клевалъ уже мозгъ цапли.
   Карлъ соскочилъ съ лошади, чтобъ ближе посмотрѣть на битву.
   Но, ставъ на землю, онъ принужденъ былъ придержаться за сѣдло. Голова у него кружилась, его тошнило.
   -- Что съ вами, братецъ? спросила Маргерита.
   -- Я чувствую то же, что чувствовала Порція, проглотивъ раскаленные уголья, отвѣчалъ онъ.-- Я горю, я, кажется, дышу огнемъ.
   Карлъ дохнулъ, и, казалось, удивился, что на губахъ его не показалось огня.
   Между-тѣмъ, сокола взяли, и опять надѣли на него шапочку. Всѣ собрались вокругъ Карла.
   -- Ну! что это значитъ? Corps du Christ! Это пустяки; просто, солнце напекло мнѣ голову. На охоту, господа! Вотъ кстати цѣлая стая дикихъ утокъ. Спускайте соколовъ! Corboeuf! Повеселимся!
   Въ ту же минуту спустили пять или шесть соколовъ, полетѣвшихъ за дичью, и вся охота двинулась къ берегу рѣки.
   -- Ну! что скажете? спросилъ Генрихъ Маргериту.
   -- Минута удобна, отвѣчала она: -- если король не оборотится, намъ легко будетъ отсюда уѣхать въ лѣсъ.
   Генрихъ подозвалъ охотника, державшаго сокола, и между-тѣмъ, какъ блестящій поѣздъ тянулся по берегу, онъ отсталъ отъ него, притворяясь, что разсматриваетъ тѣло цапли.
   Въ эту минуту, какъ нарочно, поднялся фазанъ.
   Генрихъ спустилъ своего сокола; онъ имѣлъ теперь предлогъ отстать отъ общей охоты, охотясь за фазаномъ.
   

ЧАСТЬ ШЕСТАЯ И ПОСЛѢДНЯЯ

I.
Павильйонъ Франциска І-го.

   Королевская соколиная охота была прекрасная вещь, когда охота была не только удовольствіемъ, но и искусствомъ.
   Тѣмъ не менѣе, однакожь, мы должны оставить это царское зрѣлище и удалиться въ лѣсъ, куда скоро присоединятся къ намъ и всѣ дѣйствующія лица разсказанной нами сцены.
   Направо отъ аллеи де-Віолеттъ, этой длинной аркады изъ листьевъ, гдѣ робкій заяцъ выставляетъ иногда свои уши изъ травы, и прислушивается блуждающая лань, есть пролѣсокъ, удаленный отъ дороги на столько, что съ дороги его не видно, но изъ него видна дорога.
   Посреди этого пролѣска лежали на травѣ два человѣка, подостлавъ подъ себя дорожные плащи. Возлѣ нихъ были длинныя шпаги и два мушкетона съ раструбчатымъ дуломъ.
   Одинъ изъ нихъ, облокотившись на руку и ногу, прислушивался какъ заяцъ.
   -- Мнѣ казалось, сказалъ онъ: -- что охота приблизилась къ намъ. Я слышалъ даже крики охотниковъ.
   -- А теперь, отвѣчалъ другой, ожидавшій гораздо-равнодушнѣе: -- теперь я не слышу ничего. Должно быть, они удалились. Я тебѣ говорилъ, что это мѣсто не годится для наблюденія. Насъ, правда, не видно, да и мы ничего не видимъ.
   -- Да что же дѣлать, Аннибаль? возразилъ первый.-- Надобно же куда-нибудь спрятать и нашихъ лошадей, и подставныхъ, и этихъ двухъ муловъ, которые такъ навьючены, что я, право, не постигаю, какъ они за нами поспѣютъ. Гдѣ же укрыть ихъ, если не подъ этими вѣковыми дубами? Ты осуждаешь де-Муи, а я во всѣхъ его распоряженіяхъ вижу глубокій тактъ заговорщика.
   -- Прекрасно! Наконецъ высказалъ словечко; я только этого и ждалъ. Стало-быть, мы въ заговорѣ?
   -- Нѣтъ; мы просто служимъ королю и королевѣ.
   -- А! и они въ заговорѣ; не все ли равно это для насъ?
   -- Коконна! я говорилъ тебѣ, что нисколько не принуждаю тебя пускаться со мною въ это предпріятіе: къ нему побуждаетъ меня чувство, котораго ты не раздѣляешь и не можешь раздѣлять.
   -- Mordi! Кто же говоритъ, что ты меня принуждаешь? Во-первыхъ, я не знаю, кто бы могъ заставить Коконна дѣлать то, чего онъ не хочетъ; не-уже-ли ты думаешь, что я пущу тебя одного, особенно когда вижу, что ты лѣзешь въ когти къ чорту?
   -- Посмотри, Аннибаль: чуть-ли это не ея бѣлый иноходецъ. Странно, какъ подумаешь, что сердце бьется при ея приближеніи.
   -- Да, странно, отвѣчалъ Коконна, зѣвая:-- у меня вовсе сердце не бьется.
   -- Это не она, сказалъ ла-Моль.-- Что бы могло случиться? Вѣдь условились въ полдень.
   -- Случилось то, что нѣтъ еще двѣнадцати часовъ, вотъ и все; и мы, кажется, можемъ еще вздремнуть.
   Коконна растянулся на своемъ плащѣ, рѣшившись подкрѣпить слова дѣломъ. Но едва онъ коснулся ухомъ земли, какъ поднялъ руку и сдѣлалъ ла-Молю знакъ молчать.
   -- Что такое? спросилъ ла-Моль.
   -- Тсс! Я слышу что-то, и на этотъ разъ не ошибаюсь.
   -- Странно! Я ничего не слышу.
   -- Ты ничего не слышишь?
   -- Нѣтъ.
   -- Такъ посмотри вотъ на эту лань, сказалъ онъ, вставая и схвативъ ла-Моля за руку.
   -- Гдѣ?
   -- Вонъ тамъ.
   Коконна указалъ на лань.
   -- Ну, что же?
   -- А вотъ увидишь.
   Лань стояла неподвижно и наклонивъ голову, какъ-будто собиралась щипать траву. Вдругъ она подняла голову и навострила уши; потомъ, безъ всякой видимой причины, бросилась бѣжать.
   -- Я думаю, что ты правъ, сказалъ ла-Моль: -- она бѣжитъ.
   -- Значитъ, она слышитъ, чего ты не слышишь.
   Дѣйствительно, легкій, едва-замѣтный шорохъ слышался въ травѣ; непривычный слухъ принялъ бы его за шумъ вѣтра; ѣздокъ распозналъ далекій топотъ лошадей.
   Ла-Моль вскочилъ.
   -- Вотъ они! сказалъ онъ.-- живѣе!
   Коконна всталъ тоже, но спокойнѣе; пылкость Пьемонтца перешла, казалось, въ сердце ла-Моля, а его безпечность въ душу Коконна. Это отъ-того, что одинъ дѣйствовалъ въ настоящемъ случаѣ по увлеченію, а другой нехотя.
   Скоро друзья услышали мѣрный топотъ коней. Лошади ихъ навострили уши, услышавъ ржаніе, и по аллеѣ пронеслась, какъ бѣлая тѣнь, женщина, оглянувшись на скаку въ ихъ сторону и сдѣлавъ странный знакъ.
   -- Королева! воскликнули они вмѣстѣ.
   -- Что бы это значило? спросилъ Коконна.
   -- Она сдѣлала рукою вотъ такъ, отвѣчалъ ла-Моль.-- Это значитъ "сейчасъ".
   -- Она сдѣлала такъ, возразилъ Коконна: -- и это значитъ "бѣгите".
   -- Она хотѣла сказать: "дождитесь меня".
   -- Она хотѣла сказать: "спасайтесь".
   -- Такъ будемъ дѣйствовать каждый по своему усмотрѣнію: бѣги, а я останусь, сказалъ ла-Моль.
   Коконна пожалъ плечами и снова легъ на землю.
   Въ ту же минуту, по той же аллеѣ, гдѣ проѣхала королева, по съ другой стороны, пронесся во весь опоръ отрядъ всадниковъ, въ которыхъ друзья узнали протестантовъ. Лошади ихъ дѣлали скачки, какъ саранча, о которой говоритъ Іовъ: "они явились и исчезли".
   -- Чортъ возьми! Видно, дѣло серьёзное, сказалъ Коконна, вставая.-- Поѣдемъ къ Павильйону-Франциска.
   -- Напротивъ, туда-то и не надо ѣхать. Если мы открыты, король прежде всего обратитъ вниманіе на этотъ павильйонъ, потому-что онъ назначенъ сборнымъ мѣстомъ.
   -- На этотъ разъ ты, можетъ-быть, и правъ, проворчалъ Коконна.
   Не успѣлъ еще Коконна произнести эти слова, какъ по лѣсу молніей мелькнулъ всадпикъ; онъ несся черезъ рвы, кусты, колоды и очутился передъ Коконна и ла-Молемъ. Въ обѣихъ рукахъ онъ держалъ по пистолету и правилъ лошадью только колѣнями.
   -- Де-Муи! воскликнулъ Коконна, мгновенно сдѣлавшись расторопнѣе ла-Моля.-- Муи бѣжитъ! Итакъ, они спасаются?
   -- Скорѣе! закричалъ гугенотъ: -- бѣгите! Все погибло! Я нарочно сдѣлалъ крюкъ, чтобъ увѣдомить васъ. Въ дорогу!
   Онъ произнесъ эти слова на скаку и былъ уже далеко, когда договаривалъ ихъ и когда ла-Моль и Коконна поняли ихъ смыслъ.
   -- А королева? закричалъ ему въ-слѣдъ ла-Моль.
   Но голосъ его исчезъ въ пространствѣ; Муи не могъ уже его слышать и еще менѣе отвѣчать ему.
   Коконна не долго думалъ, что ему дѣлать; во ла-Моль стоялъ неподвижно, слѣдя глазами за Муи, исчезавшимъ въ вѣтвяхъ. Коконна побѣжалъ за лошадьми, привелъ ихъ, сѣлъ самъ и бросилъ поводья ла-Молю.
   -- Садись! сказалъ онъ.-- Я повторю слова де-Муи: въ дорогу! А Муи говоритъ хорошо. Въ дорогу, въ дорогу, ла-Моль!
   -- Одну минуту, отвѣчалъ ла-Моль:-- мы сюда вѣдь за чѣмъ-нибудь да пришли же?
   -- Только не за тѣмъ, чтобъ насъ повѣсили. Совѣтую не терять времени. Я знаю, ты собираешься ораторствовать, парафразировать слово "бѣжать". Ты укажешь на Горація, бросившаго свой щитъ, и на Эпаминонда, вынесеннаго изъ битвы на щитѣ. Я отвѣчу тебѣ только одно: если бѣжитъ Муи-де-Сен-Фаль, всѣмъ позволительно бѣжать.
   -- Муи-де-Сен-Фаль не взялся увезти Маргериту; Муи-де-Сен-Фаль не любитъ королевы.
   -- Mordi! Онъ поступаетъ очень-умно, если любовь заставила бы его дѣлать такія же глупости, какъ тебя. Пусть пятьсотъ тысячь чертей возьмутъ любовь, за которую два молодца могутъ поплатиться головою! Corne de boeuf! какъ говоритъ король Карлъ, мы въ заговорѣ, mon cher; кому заговоръ не удался, тотъ долженъ спасаться. На коня, ла Моль, на коня!
   -- Спасайся! Я тебѣ не мѣшаю, и даже прошу тебя. Твоя жизнь дороже моей. Защищай же ее.
   -- Говори мнѣ: "Коконна! пусть насъ повѣсятъ вмѣстѣ",-- а не: "спасайся одинъ".
   -- И! веревки вьютъ не для дворянъ.
   -- Я начинаю думать, сказалъ Коконна: -- что я не худо сдѣлалъ, взявъ свои предосторожности.
   -- Какія?
   -- Подружившись съ палачомъ*
   -- Ты въ мрачномъ расположеніи духа.
   -- Да! однакожь, что-нибудь да надо дѣлать, возразилъ Коконва съ нетерпѣніемъ.
   -- Отъищемъ королеву..
   -- Гдѣ?
   -- Не знаю... Отъищемъ короля.
   -- Гдѣ?
   -- Не знаю... но мы отъищемъ ихъ, и сдѣлаемъ вдвоемъ то, чего не могли или не посмѣли сдѣлать пятьдесятъ человѣкъ.
   -- Ты хватаешься за мое самолюбіе,-- дурной знакъ!
   -- Ну, такъ на коней, и ѣдемъ!
   -- Наконецъ-то.
   Ла-Моль оборотился, и хотѣлъ взяться за луку; но въ то самое время, когда занос dd>   Онъ вошелъ и, какъ всегда въ ея присутствіи, почувствовалъ смущеніе, о которомъ упоминалъ герцогу Алансонскому и которое вызывалъ въ немъ скорѣе ея глубокій умъ, чѣмъ высокій санъ. Но Маргарита такъ привѣтливо улыбнулась, что Коконна тотчасъ же оправился.
   -- Умоляю, ваше величество сжалиться надо мною и вернуть мнѣ моего друга!-- воскликнулъ онъ.-- Или, по крайней мѣрѣ, хоть скажите мнѣ, что съ нимъ сталось. Я не могу жить безъ него. Представьте себѣ Дамона безъ Питія или Ореста безъ Пилада и, хоть ради этихъ героевъ, сжальтесь надъ моимъ горемъ. Клянусь вамъ, что я люблю моего друга не меньше, чѣмъ каждый изъ нихъ любилъ своего.
   Маргарита улыбнулась и, взявъ съ Коконна слово молчать, разсказала ему, какъ ла-Моль спасся, спустившись въ окно. Но, несмотря на всѣ просьбы пьемонтца, она не захотѣла открыть ему, гдѣ находится въ настоящую минуту его другъ. Это было не особенно пріятно Коконну и онъ пустился на разныя дипломатическіе намеки и хитрости, изъ которыхъ Маргарита ясно увидала, что герцогъ Алансонскій не меньше самого Коконна желаетъ узнать мѣстопребываніе ла-Моля.
   -- Если вамъ такъ хочется имѣть какія-нибудь положительныя свѣдѣнія о вашемъ другѣ, -- сказала королева,-- обратитесь къ королю Наваррскому. Онъ одинъ имѣетъ право говорить; я, съ своей стороны, могу только сказать вамъ, что тотъ, кого вы ищете, живъ. Повѣрьте моему слову.
   -- У меня есть доказательство еще болѣе вѣрное, ваше величество,-- отвѣтилъ Коконна,-- я не замѣчаю на вашихъ прекрасныхъ глазахъ слѣдовъ слезъ.
   Находя, должно-быть, что больше ужъ нечего прибавлять къ этой фразѣ, которая такъ прекрасно выражала его мысль и его высокое мнѣніе о достоинствахъ ла-Моля, Коконна откланялся. Онъ рѣшилъ помириться съ герцогиней Неверской, не ради ея самой, а съ цѣлью узнать отъ нея то, чего не удалось ему узнать отъ Маргариты.
   Сильное горе -- чувство ненормальное, отъ котораго человѣкъ старается избавиться какъ можно скорѣе. Сердце ла-Моля сжалось при мысли о разлукѣ съ Маргаритой, и если онъ согласился бѣжать, то, главнымъ образомъ, для того, чтобы спасти не свою жизнь, а репутацію королевы.
   На другой день вечеромъ онъ уже снова вернулся въ Парижъ, надѣясь, что Маргарита выйдетъ на балконъ и ему удастся увидѣть ее. А Маргарита, съ своей стороны, дѣйствительно, просидѣла весь вечеръ у окна, какъ будто тайный голосъ шепнулъ ей о возвращеніи ла-Моля. Итакъ, они увидались и испытали то неизъяснимое блаженство, какое всегда даетъ запрещенное удовольствіе.
   Ла-Моль съ своимъ мечтательнымъ и романтическимъ характеромъ находилъ даже какое-то особое очарованіе въ тайнѣ и опасности этого свиданія. Но истинно влюбленный чувствуетъ себя счастливымъ только въ то время, какъ видитъ или обладаетъ; онъ не можетъ не страдать въ разлукѣ. И ла-Моль, страстно желая вернуть къ себѣ Маргариту, старался приблизить эту минуту, то-есть ускорить бѣгство короля Наваррскаго.
   Что касается до Маргариты, то она всѣмъ сердцемъ отдавалась счастью быть любимое такъ нѣжно и преданно. Иногда она была недовольна собою за эту слабость. Она съ своимъ мужественнымъ характеромъ до сихъ поръ относилась нѣсколько презрительно къ мелочамъ, въ которыхъ проявляется любовь и которыя даютъ такое полное, глубокое счастье людямъ съ нѣжной душой. Но теперь она была уже не та. Каждый день, около девяти часовъ вечера, она выходила въ бѣломъ пеньюарѣ на балконъ и была счастлива, видя на набережной держащагося въ тѣни всадника, который при ея появленіи прикладывалъ руку къ губамъ и къ сердцу. Иногда Маргарита бросала ему записку, въ которую была завернута какая-нибудь драгоцѣнная вещица. Ла-Моль быстро схватывалъ и пряталъ на грудь: она была дорога ему не своей цѣнностью, а тѣмъ, что принадлежала любимой женщинѣ. И Маргарита не уходила съ балкона до тѣхъ поръ, пока не замиралъ вдали стукъ копытъ его лошади, которую онъ пускалъ во весь опоръ, когда ѣхалъ къ Лувру, и которая двигалась такъ медленно, когда приходилось отправляться въ обратный путь, что, казалось, была сдѣлана изъ дерева, какъ знаменитый конь, погубившій Трою.
   Такимъ образомъ, видаясь съ ла-Молемъ каждый день, королева знала, что съ нимъ не случилось никакой бѣды, и потому не безпокоилась за него. Принимать же его у себя или гдѣ-нибудь въ другомъ мѣстѣ она отказывалась, изъ опасенія, что за нимъ будутъ слѣдить.
   Эти свиданія на испанскій ладъ начались на другой день послѣ бѣгства ла-Моля и продолжались до пріема пословъ, который, какъ мы знаемъ, отложили на нѣсколько дней. Этой отсрочки потребовалъ Амбруазъ Парэ.
   Наканунѣ назначеннаго для аудіенціи дня, около девяти часовъ вечера, въ то время, какъ всѣ въ Луврѣ были заняты приготовленіями къ предстоящему торжеству, Маргарита открыла окно и вышла на балконъ. Только что успѣла она ступить на него, какъ ла-Моль, не дожидаясь ея записки, торопливо бросилъ ей свою и такъ ловко, что она упала прямо къ ея ногамъ. Маргарита поняла, что онъ хочетъ сообщить ей какое-то важное извѣстіе, и вошла въ комнату, чтобы прочитать записку.
   На первой страницѣ было написано:
   "Мнѣ нужно поговорить съ королемъ Наваррскимъ, ваше величество. Дѣло очень спѣшное. Я жду".
   А на другой половинѣ листка, которую можно было оторвать отъ первой, Маргарита прочла:
   "Дайте мнѣ возможность поцѣловать васъ, какъ я ігѣлую васъ мысленно. Я жду".
   Только что успѣла королева прочитать эти слова, какъ послышался голосъ короля Наваррскаго, который, со своей всегдашней деликатностью, постучался въ дверь и спросилъ у Гильоны, можетъ ли онъ войти.
   Королева разорвала письмо пополамъ и, спрятавъ одинъ листокъ на грудь, а другой въ карманъ, поспѣшно затворила окно и бросилась къ двери.
   -- Войдите, государь,-- сказала она.
   Несмотря на то, что Маргарита старалась затворить окно какъ можно тише и осторожнѣе, Генрихъ услыхалъ легкій стукъ. Такъ какъ онъ жилъ среди людей, которымъ не довѣрялъ и которыхъ ему приходилось остерегаться, то зрѣніе и слухъ его были постоянно напряжены и стали почти такъ же тонки, какъ у дикаря. Но король Наваррскій не принадлежалъ къ числу тирановъ-мужей, не позволяющихъ своимъ женамъ дышать свѣжимъ воздухомъ и любоваться звѣздами.
   Генрихъ улыбался и былъ любезенъ, какъ всегда.
   -- Пока придворные примѣряютъ парадные костюмы, -- сказалъ онъ, -- я хотѣлъ поговорить съ вами о моихъ дѣлахъ. Вѣдь вы продолжаете считать ихъ и своими, неправда ли?
   -- Разумѣется, -- отвѣтила Маргарита.-- Развѣ у насъ не общіе интересы?
   -- Вотъ потому-то я и хотѣлъ потолковать съ вами. Чему приписываете вы упорное стараніе герцога Алансонскаго избѣгать меня въ послѣдніе дни? Онъ даже уѣхалъ третьяго дня въ Сенъ-Жерменъ. Хочется ли ему бѣжать изъ Франціи одному, такъ какъ за нимъ мало слѣдятъ, или же онъ совсѣмъ раздумалъ уѣзжать? Скажите мнѣ, пожалуйста, ваше мнѣніе. Я очень цѣню его и во всякомъ случаѣ приму во вниманіе.
   -- Поведеніе моего брата, конечно, не можетъ не безпокоить васъ, -- отвѣтила Маргарита.-- Я думала сегодня объ этомъ весь день. По-моему, герцогъ Алансонскій перемѣнился потому, что перемѣнились обстоятельства.
   -- То-есть, вы хотите сказать, что въ виду болѣзни Карла IX и избранія польскимъ королемъ герцога Анжуйскаго онъ не прочь остаться въ Парижѣ и не упускать изъ вида французской короны?
   -- Да, я такъ думаю.
   -- Ну, что жъ, пусть онъ остается, -- сказалъ Генрихъ,-- Только это измѣняетъ весь нашъ планъ. Если я уѣду одинъ, мнѣ придется принимать втрое больше предосторожностей, такъ какъ имя и присутствіе вашего брата уже не будетъ охранять меня... Но какъ странно, что до сихъ поръ ничего не слышно о де-Муи. Онъ примолкъ и не даетъ знать о себѣ -- это такъ непохоже на него. Не получили ли вы какихъ-нибудь извѣстій отъ него?
   -- Я, государь?-- съ изумленіемъ сказала Маргарита.-- Но съ какой стати...
   -- Что же тутъ удивительнаго?-- возразилъ король.-- Это, напротивъ, было бы вполнѣ естественно. Желая сдѣлать мнѣ одолженіе, вы спасли жизнь графа де-ла-Моля. Онъ отправился въ Мантъ... но вѣдь оттуда легко можно и вернуться.
   -- А, теперь я поняла загадку, которую до сихъ поръ никакъ не могла разгадать, -- сказала Маргарита.-- Уходя, я оставила окно открытымъ, а вернувшись, нашла на коврѣ какую-то записку.
   -- Вотъ видите!
   -- Я ничего не поняла въ ней,-- продолжала Маргарита,-- и не придала ей никакого значенія. Можетъ-быть, я поступила необдуманно и эта записка отъ де-Муи?
   -- Очень возможно, -- сказалъ Генрихъ,-- даже навѣрное такъ. Могу я прочитать записку?
   -- Конечно, государь, -- отвѣтила Маргарита, вынувъ изъ кармана листокъ и подавая королю.
   Генрихъ взглянулъ на него.
   -- Это какъ будто почеркъ ла-Моля?-- спросилъ онъ.
   -- Не знаю. Мнѣ показалось, что почеркъ поддѣланъ.
   -- Ну, все равно, прочитаемъ.
   И онъ прочелъ:
   "Мнѣ нужно поговорить съ королемъ Наваррскимъ, ваше величество. Дѣло очень спѣшное. Я жду".
   -- Ага!-- воскликнулъ Генрихъ.-- Вы видите... онъ говоритъ, что ждетъ?
   -- Конечно, вижу,-- сказала Маргарита.-- Ну, что же дѣлать?
   -- Какъ что дѣлать, ventre-saint-gris! Я хочу, чтобы онъ пришелъ сюда.
   -- Чтобы онъ пришелъ?-- съ удивленіемъ повторила Маргарита, устремивъ на мужа свои прекрасные глаза.-- Какъ можете вы говорить это, государь?.. Вѣдь Карлъ хотѣлъ убить его... примѣты его описаны... ему угрожаютъ... И вы говорите, чтобы онъ пришелъ! Но развѣ это возможно? Развѣ двери существуютъ для тѣхъ, которые...
   -- Принуждены спасаться бѣгствомъ черезъ окно... вѣдь вы это хотѣли сказать?
   -- Да, это. Вы докончили мою мысль.
   -- Такъ въ чемъ же затрудненіе? Если они уже знаютъ дорогу въ окно, пусть и входятъ такимъ путемъ, такъ какъ двери имъ недоступны. Вѣдь это же очень просто.
   -- Вы думаете?-- сказала Маргарита, краснѣя отъ радости при мысли о свиданіи съ ла-Молемъ.
   -- Конечно.
   -- Но какъ же добраться до окна?-- спросила королева.
   -- Развѣ вы не сохранили лѣстницу, которую я бросилъ вамъ въ него? Неужели вы, всегда такая предусмотрительная, на этотъ разъ измѣните себѣ?
   -- Нѣтъ, нѣтъ, лѣстница у меня, -- сказала Маргарита.
   -- Ну, значитъ все въ порядкѣ.
   -- Что же прикажете дѣлать теперь, ваше величество?
   -- Что дѣлать?-- сказалъ Генрихъ.-- Привяжите лѣстницу къ балкону и спустите ее. Если де-Муи, этотъ вѣрный другъ, ждетъ тамъ и желаетъ войти, мы дадимъ ему возможность исполнить желаніе.
   Не теряя хладнокровія, Генрихъ взялъ свѣчу и сталъ свѣтить Маргаритѣ, искавшей лѣстницу. Поиски продолжались недолго: лѣстница лежала въ шкафу, въ знаменитомъ кабинетѣ.
   -- Ну, вотъ она!-- сказалъ Генрихъ.-- Теперь, если это не затруднитъ васъ, привяжите ее къ балкону.
   -- Почему же должна это сдѣлать я, а не вы, государь?-- спросила Маргарита.
   -- Потому что чѣмъ лучше заговорщикъ, тѣмъ онъ осторожнѣе. Нашъ другъ, увидавъ мужчину, можетъ испугаться... понимаете?
   Маргарита улыбнулась и привязала лѣстницу.
   -- Отлично, -- сказалъ Генрихъ, отходя въ уголъ комнаты.-- Теперь подойдите поближе къ периламъ, чтобы онъ видѣлъ васъ; а теперь покажите ему лѣстницу -- вотъ такъ! Я увѣренъ, что де-Муи не заставитъ себя ждать.
   Дѣйствительно, черезъ нѣсколько минутъ какой-то человѣкъ, дрожа отъ радости, перешагнулъ черезъ перила балкона, но, видя, что королева не идетъ къ нему навстрѣчу, нерѣшительно остановился. Вмѣсто Маргариты къ нему подошелъ король.
   -- А вѣдь это не де-Муи -- это графъ де-ла-Моль, -- любезно сказалъ онъ.-- Здравствуйте, графъ, войдите, пожалуйста.
   Ла-Моль былъ ошеломленъ. Если бы онъ еще не успѣлъ ступить на балконъ и стоялъ на лѣстницѣ, то, навѣрное, упалъ бы съ нея при такомъ неожиданномъ появленіи Генриха.
   -- Вы хотѣли поговорить съ королемъ о важномъ дѣлѣ,-- сказала Маргарита.-- Я предупредила его и онъ пришелъ.
   Генрихъ отошелъ къ окну и сталъ затворять его.
   -- Я люблю тебя,-- прошептала Маргарита, сжимая руку ла-Моля.
   -- Ну, графъ, -- сказалъ Генрихъ, пододвигая ему стулъ,-- что скажете?
   -- Я разстался съ г. де-Муи у заставы, государь, -- отвѣтилъ ла-Моль.-- Онъ желаетъ знать, говорилъ ли Морвель и извѣстно ли, что онъ, де-Муи, былъ въ спальнѣ вашего величества.
   -- Нѣтъ еще, но это скоро узнается, и потому мы должны поторопиться.
   -- Тоже самое думаетъ и онъ, государь. Если герцогу Алансонскому можно ѣхать завтра вечеромъ, то де-Муи будетъ ждать у Сенъ-Марсельскихъ воротъ съ отрядомъ въ сто пятьдесятъ человѣкъ; другой отрядъ въ пятьсотъ человѣкъ присоединится къ вамъ въ Фонтенбло, а оттуда вы проѣдете въ Блуа, Ангулемъ и Бордо.
   -- Я, съ своей стороны, буду готовъ завтра, -- сказалъ Генрихъ, обращаясь къ женѣ, -- а вы?
   Ла-Моль тревожно взглянулъ на Маргариту.
   -- Я уже дала вамъ слово, -- отвѣтила она мужу.-- Всюду, куда поѣдете вы, поѣду и я. Но и Алансонскій долженъ ѣхать въ одно время съ нами. Съ нимъ нельзя, держаться средины; нужно выяснить: за насъ онъ или противъ насъ. Если онъ будетъ колебаться и не скажетъ ничего опредѣленнаго, намъ придется остаться.
   -- Знаетъ онъ объ этомъ планѣ, графъ де-ла-Моль?-- спросилъ Генрихъ.
   -- Онъ долженъ былъ получить на-дняхъ письмо отъ г. де-Муи.
   -- А онъ ни слова не говорилъ мнѣ.
   -- Остерегайтесь его, -- сказала Маргарита, -- остерегайтесь его, государь!
   -- Будьте покойны, я остороженъ... А какъ же мы передадимъ де-Муи нашъ отвѣть?
   -- Это ужъ предусмотрѣно, ваше величество,-- сказалъ ла-Моль.-- Завтра, во время пріема пословъ, де-Муи будетъ въ залѣ, хоть, можетъ-быть, вы не узнаете его, такъ какъ онъ будетъ переодѣть. Онъ проситъ королеву вставить въ свою рѣчь какую-нибудь фразу, изъ которой онъ могъ бы догадаться, согласны вы или нѣтъ, долженъ онъ васъ ждать или уѣзжать. Если герцогъ Алансонскій откажется, де-Муи обѣщаетъ въ двѣ недѣли устроить все уже отъ вашего имени.
   -- Этотъ де-Муи, право же, неоцѣненный человѣкъ!.. Можете вы вставить въ свою рѣчь такую фразу, Маргарита?
   -- Конечно, это нетрудно.
   -- Такъ завтра я переговорю съ Алансонскимъ. Скажите де-Муи, чтобы онъ былъ на своемъ посту и понималъ съ полуслова.
   -- Онъ будетъ на мѣстѣ, государь.
   -- Передайте ему мой привѣтъ. Съ вами, навѣрное, есть слуга, лошадь?
   -- Оршонъ дожидается, меня на набережной.
   -- Такъ поспѣшите къ нему, графъ... Нѣтъ, нѣтъ, не въ окно... Это хорошо только въ крайности. Если васъ увидятъ, вы можете скомпрометировать королеву. Кому же придетъ въ голову, что вы совершаете такое странное путешествіе ради меня?
   -- Но какъ же мнѣ выйти изъ Лувра, государь?
   -- Мы выйдемъ вмѣстѣ, я знаю пароль. Вы въ плащѣ, я тоже. Мы завернемся-въ нихъ и насъ безъ всякаго затрудненія пропустятъ въ ворота. Къ тому же мнѣ нужно отдать Оршону кое-какія приказанія. Подождите здѣсь, я посмотрю, нѣтъ ли кого въ коридорѣ.
   И Генрихъ съ самымъ естественнымъ видомъ вышелъ изъ комнаты, оставивъ ла-Моля и королеву наединѣ.
   -- Когда увижу я васъ?-- спросилъ ла-Моль.
   -- Завтра вечеромъ, если мы уѣдемъ, а если намъ придется остаться, то на-дняхъ въ домѣ на улицѣ Клошъ-Персе.
   -- Пойдемте, графъ,-- сказалъ Генрихъ, входя въ комнату,-- въ коридорѣ нѣтъ никого.
   Ла-Моль почтительно поклонился королевѣ.
   -- Дайте ему поцѣловать вашу руку,-- сказалъ ей король.-- Графъ де-ла-Моль оказалъ намъ большую услугу.
   Маргарита повиновалась.
   -- Кстати, спрячьте получше лѣстницу, -- прибавилъ Генрихъ.-- Это вещь необходимая для заговорщиковъ и можетъ понадобиться въ любую минуту... Идемъ, графъ де-ла-Моль!
   

XII.
Послы.

   На другой день все населеніе Парижа двинулось къ Сентъ-Антуанскому предмѣстью, черезъ которое должны были совершить свой въѣздъ въ столицу польскіе послы. Двойной дляў" швейцарцевъ сдерживалъ толпу, а отряды конницы очищали дорогу знати и придворнымъ дамамъ, ѣхавшимъ навстрѣчу посламъ.
   Вскорѣ около Сентъ-Антуанскаго аббатства показалась группа всадниковъ въ красныхъ съ желтымъ костюмахъ, въ мѣховыхъ шапкахъ и подбитыхъ мѣхомъ плащахъ; они держали въ рукахъ широкія, кривыя сабли, похожія на турецкія.
   За ними слѣдовала другая группа всадниковъ, костюмы которыхъ поражали чисто восточной роскошью. А затѣмъ ѣхали четыре посла, великолѣпные представители самаго баснословнаго изъ рыцарскихъ государствъ XVI вѣка.
   Одинъ изъ этихъ пословъ былъ епископъ Краковскій. На немъ былъ полудуховный, полувоенный костюмъ, сверкающій золотомъ и драгоцѣнными каменьями. Епископъ ѣхалъ на чудномъ конѣ съ длинной развѣвающейся гривой и гордой поступью; никто бы не подумалъ, что въ теченіе цѣлаго мѣсяца благородное животное дѣлало по пятнадцати льё въ день и притомъ по дорогамъ, которыя отъ дождей стали почти непроходимыми.
   Рядомъ съ епископомъ ѣхалъ воевода Ласко, могущественный вельможа, богатый и гордый, какъ король.
   За двумя главными послами слѣдовали еще два, тоже очень знатныхъ посла. А за ними ѣхало множество польскихъ пановъ; на ихъ лошадяхъ была такая чудная сбруя, украшенная золотомъ и драгоцѣнными каменьями, что народъ громко выражалъ свое восхищеніе. И, дѣйствительно, эти пріѣзжіе, которыхъ презрительно называли варварами, совершенно затмили французовъ своимъ блескомъ и роскошью.
   Екатерина до послѣдней минуты не теряла надежды, что король отмѣнить свое рѣшеніе -- онъ былъ еще очень слабъ -- и такимъ образомъ пріемъ пословъ не состоится. Но когда торжественный день наступилъ и Карлъ, блѣдный, какъ смерть, надѣлъ великолѣпную королевскую мантію, Екатерина поняла, что нужно покориться хоть наружно этой желѣзной волѣ. И ей начало казаться, что для Генриха Анжуйскаго будетъ, пожалуй, лучше всего отправиться въ почетную ссылку, къ которой его приговорили.
   Кромѣ нѣсколькихъ словъ, произнесенныхъ Карломъ, когда мать его выходила изъ кабинета, онъ совсѣмъ не говорилъ съ нею со времени сцены, послѣ которой онъ слегъ въ постель и чуть не умеръ. Всѣ въ Луврѣ знали, что между Карломъ и Екатериной произошла страшная ссора, но никто не зналъ, изъ-за чего она вышла. И эта холодность между ними, это молчаніе наводили страхъ на самыхъ смѣлыхъ придворныхъ, и они трепетали, какъ трепещутъ птицы во время тяжелой тишины, предвѣщающей грозу.
   Всѣ въ Луврѣ готовились къ пріему пословъ, но вяло и неохотно, какъ будто предстояло не празднество, а какая-нибудь печальная церемонія. Знали, что Екатерина чуть не дрожала, и потому дрожали всѣ.
   Большая пріемная зала Лувра была приготовлена для аудіенціи и, такъ какъ подобныя торжества всегда бывали публичныя, то часовые и дворцовая стража получили приказъ пускать въ Лувръ столько народу, сколько могли вмѣстить всѣ его залы и дворы.
   Что касается до Парижа, то онъ имѣлъ такой видъ, какой имѣетъ всякій большой городъ при подобныхъ обстоятельствахъ: на улицахъ была толкотня, всѣ торопились, всѣхъ мучило любопытство. Однако болѣе внимательный наблюдатель замѣтилъ бы одну особенность: въ толпѣ, среди добродушныхъ, наивно удивляющихся всему горожанъ было довольно много людей, закутанныхъ въ плащи, которые переглядывались между собою, дѣлали какіе-то знаки, если были далеко другъ отъ друга, и быстро, значительно перешептывались, когда сходились. Они съ большимъ интересомъ слѣдили за поѣздомъ, старались держаться поблизости отъ него и, повидимому, получали приказанія отъ какого-то почтеннаго старика, черные, живые глаза котораго блестѣли какъ молодые, несмотря на то, что у него была уже совсѣмъ сѣдая борода. Старику этому удалось, собственными ли усиліями, или съ помощью своихъ товарищей, проскользнуть въ Лувръ однимъ изъ первыхъ; благодаря любезности начальника швейцарцевъ, оставшагося вѣрнымъ гугенотомъ и послѣ отреченія, онъ даже занялъ мѣсто какъ разъ позади пословъ, напротивъ Маргариты и Генриха Наваррскаго.
   Генрихъ, знавшій отъ ла-Моля, что де-Муи будетъ присутствовать при пріемѣ, оглядывался кругомъ, отыскивая его. Наконецъ глаза его встрѣтились съ глазами старика и уже не отрывались отъ него. А послѣ сдѣланнаго этимъ старикомъ знака у короля Наваррскаго не осталось уже никакихъ сомнѣній, что это, дѣйствительно, де-Муи. Молодой гугенотъ былъ такъ хорошо переряженъ, что и самому Генриху было трудно признать въ этомъ сѣдомъ старикѣ того храбреца, который съ такимъ успѣхомъ отразилъ нападеніе нѣсколько дней тому назадъ.
   Генрихъ что-то шепнулъ Маргаритѣ, и она тоже взглянула на де-Муи. А потомъ ея прекрасные глаза устремились въ глубину залы: она искала ла-Моля, но безуспѣшно -- его не было нигдѣ.
   Начались рѣчи. Первую произнесъ Ласко, обращаясь къ королю. Онъ отъ имени сейма просилъ его согласія на принятіе польской короны французскимъ принцемъ.
   Карлъ выразилъ свое согласіе коротко и ясно и представилъ посламъ своего брата, герцога Анжуйскаго, расхваливая его храбрость. Онъ говорилъ по-французски; переводчикъ переводилъ его рѣчь фразу за фразой. И когда начиналъ говорить переводчикъ, король подносилъ къ губамъ платокъ, на которомъ каждый разъ появлялось новое кровавое пятно.
   Когда Карлъ кончилъ, Ласко обратился къ герцогу Анжуйскому и, поклонившись, началъ новую рѣчь, на этотъ разъ по-латыни. Онъ отъ имени польскаго народа предложилъ, герцогу корону Польши.
   Генрихъ Анжуйскій отвѣтилъ на томъ же языкѣ дрожащимъ отъ волненія голосомъ, что онъ съ признательностью принимаетъ корону и благодаритъ за оказанную ему честь. Во все время его рѣчи Карлъ стоялъ, сжавъ губы и устремивъ на брата взглядъ, грозный и неподвижный, какъ взглядъ орла.
   Послѣ рѣчи Анжуйскаго Ласко взялъ лежавшую на пунцовой бархатной подушкѣ корону Ягеллоновъ и подалъ ее Карлу, между тѣмъ какъ двое польскихъ вельможъ надѣвали на герцога королевскую мантію.
   Карлъ сдѣлалъ брату знакъ. Тотъ преклонилъ колѣно, и Карлъ самъ возложилъ ему на голову корону. А потомъ два короля обнялись и обмѣнялись поцѣлуемъ, полнымъ самой глубокой ненависти.
   И въ ту же минуту герольдъ провозгласилъ:
   -- Александръ-Эдуардъ-Генрихъ Французскій, герцогъ Анжуйскій, коронованъ на царство польское. Да здравствуетъ польскій король!
   -- Да здравствуетъ польскій король!-- повторило въ одинъ голосъ все собраніе.
   Потомъ Ласко обратился къ Маргаритѣ. Прекрасная королева должна была говорить послѣдняя. Такъ какъ ей было предоставлено произнести рѣчь только изъ любезности, чтобы она могла блеснуть своей ученостью, то всѣ съ нетерпѣніемъ ждали ея отвѣта на латинскомъ языкѣ. Мы знаемъ, что Маргарита сама сочинила его.
   Ласко произнесъ, обращаясь къ ней, настоящій панегирикъ. Несмотря на свое сарматское происхожденіе, онъ поддался очарованію, которое производила на всѣхъ прелестная королева Наваррская. Языкомъ Овидія, но слогомъ Ронсара Ласко сказалъ, что, выѣхавъ изъ Варшавы глубокой ночью, онъ и его спутники не могли бы найти дорогу, если бы имъ, какъ волхвамъ, не свѣтили двѣ путеводныя звѣзды. Эти звѣзды становились все ярче по мѣрѣ того, какъ они приближались къ Франціи, и теперь они видятъ, что это были не звѣзды, а прекрасные глаза королевы Наваррской. Затѣмъ, переходя отъ Евангелія къ Корану, отъ Сиріи къ Каменистой Аравіи, отъ Назарета къ Меккѣ, Ласко закончилъ свою рѣчь заявленіемъ, что онъ готовъ поступить такъ же, какъ поступали горячіе поклонники пророка. Когда имъ выпадало счастье увидать его гробницу, они выкалывали себѣ глаза: по ихъ мнѣнію, послѣ такого чуднаго зрѣлища уже не стоило смотрѣть ни на что.
   Рѣчь Ласко вызвала громъ рукоплесканій; знавшіе по-латыни выражали свое одобреніе, потому что были согласны съ мнѣніемъ оратора; незнавшіе тоже рукоплескали, чтобы не дать замѣтить, что они не поняли ни слова.
   Маргарита граціозно поклонилась любезному сармату и, устремивъ глаза на де-Муи, начала свою отвѣтную рѣчь:
   "Quod nunc hac in aulâ insperati adestis exultaremes ego et conjux, nisi ideo immineret calamitas, scilicet non solum fratris sed etiam amici orbitas" {Ваше неожиданное присутствіе въ этой залѣ доставило бы величайшее удовольствіе моему мужу и мнѣ, если бы не влекло за собой большого горя -- потери не только брата, но и друга.}.
   Эти слова имѣли двоякій смыслъ. Хоть Маргарита говорила ихъ де-Муи, но они могли относиться и къ Генриху Анжуйскому. А потому этотъ послѣдній поблагодарилъ ее поклономъ.
   Карлу показалось, что онъ не читалъ этой фразы въ рѣчи Маргариты, которую просматривалъ нѣсколько дней тому назадъ. Но онъ не придавалъ большого значенія словамъ сестры, такъ какъ рѣчь ея не касалась политики и была простымъ актомъ вѣжливости. Къ тому же Карлъ довольно плохо зналъ латинскій языкъ.
   Между тѣмъ Маргарита все такъ же по-латыни продолжала:
   "Намъ грустно разставаться съ тобою, грустно, что мы не можемъ сопровождать тебя. Но та же судьба, которая требуетъ, чтобы ты немедленно покинулъ Парижъ, приковываетъ къ этому городу насъ. Уѣзжай же, милый братъ, уѣзжай, дорогой другъ, уѣзжай для насъ. Наши надежды и пожеланія будутъ сопутствовать тебѣ".
   Читатель, безъ сомнѣнія, понимаетъ, съ какимъ вниманіемъ слушалъ де-Муи эти слова, которыя относились къ нему одному, хоть Маргарита и обращалась къ брату. Генрихъ Наваррскій уже раза два или три отрицательно покачалъ головой, показывая этимъ молодому гугеноту, что герцогъ Алансонскій отказался; но этотъ жестъ могъ быть случайнымъ движеніемъ и де-Муи не положился бы на него, если бы его не подтвердили слова Маргариты. Въ то время, какъ онъ смотрѣлъ на нее и слушалъ, стараясь не проронить ни одного слова, его черные глаза, сверкавшіе изъ-подъ сѣдыхъ бровей, обратили на себя вниманіе Екатерины. Она вздрогнула, какъ отъ электрическаго удара, и уже не спускала глазъ съ де-Муи.
   -- Какой странный старикъ, -- говорила она про себя, стараясь не выдать своего волненія, несогласнаго съ правилами этикета.-- Кто онъ? И почему онъ такъ внимательно смотритъ на Маргариту, а Маргарита и Генрихъ, съ своей стороны, такъ же внимательно глядятъ на него.
   Королева Наваррская продолжала свою рѣчь, обращаясь теперь уже исключительно къ польскому послу и отвѣчая на его любезности. Между тѣмъ Екатерина никакъ не могла успокоиться и тщетно ломала себѣ голову, стараясь догадаться, кто такой этотъ старикъ. Въ это время къ ней подошелъ церемоніймейстеръ и подалъ ей надушеный атласный конвертъ. Она вынула изъ него письмо и прочитала слѣдующее:
   "Благодаря укрѣпляющему лѣкарству, которое я далъ Морвелю, силы его нѣсколько возстановились и онъ могъ написать имя человѣка, бывшаго въ спальнѣ короля Наваррскаго. Это де-Муи".
   -- Де-Муи,-- прошептала королева.-- Да, я предчувствовала это... Но старикъ... А! aspetto!.. Да, вѣдь этотъ старикъ...
   Екатерина съ минуту сидѣла неподвижно, полуоткрывъ ротъ и не сводя глазъ съ де-Муи.
   Потомъ, обратившись къ капитану Нансэ, стоявшему около нея, она сказала ему шопотомъ:
   -- Посмотрите, только незамѣтно, вонъ туда... на посла Ласко, который говоритъ теперь... Какъ разъ позади него стоитъ старикъ съ сѣдой бородой, въ черномъ бархатномъ платьѣ. Видите вы его?
   -- Да, ваше величество, -- отвѣтилъ капитанъ.
   -- Не выпускайте его изъ вида.
   -- Вѣдь вы говорите про того старика, ваше величество, которому король Наваррскій дѣлаетъ знакъ?
   -- Именно такъ. Возьмите съ собой солдатъ -- человѣкъ десять -- и встаньте съ ними около воротъ Лувра. Когда этотъ старикъ выйдетъ, пригласите его обѣдать отъ имени короля. Если онъ пойдетъ за вами, отведите его въ какую-нибудь комнату и оставьте тамъ подъ стражей; если же онъ не захочетъ итти, задержите его живого или мертваго. Ступайте скорѣй!
   Къ счастью, Генрихъ, котораго мало интересовала рѣчь Маргариты, внимательно слѣдилъ за Екатериной и не пропустилъ ни одной перемѣны въ выраженіи ея лица. Видя, что она не спускаетъ глазъ съ де-Муи, онъ встревожился. А когда она позвала Нансэ, онъ понялъ все.
   Тогда-то и подалъ онъ де-Муи замѣченный капитаномъ Нансэ знакъ, какъ бы говорившій: "Вы открыты; спасайтесь, не теряя ни минуты!"
   Де-Муи понялъ этотъ знакъ, такъ хорошо завершившій ту часть рѣчи Маргариты, которая относилась къ нему. Онъ тотчасъ же замѣшался въ толпу и исчезъ.
   Но Генрихъ успокоился за него только послѣ того, какъ капитанъ Нансэ вернулся къ Екатеринѣ и шепнулъ ей что-то, отъ чего ее всю передернуло: капитанъ, очевидно, доложилъ ей, что пришелъ слишкомъ поздно и не могъ исполнить ея порученія.
   Наконецъ пріемъ кончился.
   Маргарита еще разговаривала съ Ласко, но теперь это былъ уже не офиціальный разговоръ.
   Король всталъ, поклонился и, съ трудомъ держась на ногахъ, вышелъ, опираясь на плечо Амбруаза Парэ, который не оставлялъ его съ тѣхъ поръ, какъ онъ заболѣлъ.
   Екатерина, блѣдная отъ гнѣва, и Генрихъ, онѣмѣвшій отъ горя, послѣдовали за нимъ.
   Герцогъ Алансонскій держался въ сторонѣ во все время пріема, и король, не спускавшій глазъ съ герцога Анжуйскаго, не взглянулъ на него ни разу.
   Новый польскій король считалъ себя погибшимъ. Вдали отъ матери, похищенный этими сѣверными варварами, онъ походилъ на сына земли, Антея, потерявшаго всю силу, когда Геркулесъ приподнялъ его на воздухъ. Герцогу Анжуйскому казалось, что, переступивъ за границу Франціи, онъ навсегда лишится права на французскій престолъ.
   Вмѣсто того, чтобы пойти къ королю, онъ отправился къ матери.
   Екатерина была такъ же мрачна и озабочена, какъ онъ самъ: она думала о Генрихѣ Наваррскомъ и ясно представляла себѣ его лукавое, насмѣшливое лицо, на которое часто взглядывала во время аудіенціи. Казалось, сама судьба расчищаетъ дорогу этому беарнцу, отстраняя съ его пути королей, принцевъ, убійцъ, всѣхъ его враговъ и всѣ препятствія.
   Увидавъ своего любимаго сына въ коронѣ и королевской мантіи, но блѣднаго, убитаго горемъ и съ мольбою сложившаго такія же красивыя, какъ у нея, руки, Екатерина встала и пошла къ нему навстрѣчу.
   -- О, матушка!-- воскликнулъ пылкій король.-- Итакъ, я сужденъ умереть въ изгнаніи.
   -- Неужели ты уже успѣлъ забыть предсказаніе Ренэ, сынъ мой?-- спросила Екатерина.-- Не безпокойся, ты недолго пробудешь тамъ.
   -- Умоляю васъ, матушка, при первомъ же признакѣ, при малѣйшемъ подозрѣніи, что французскій престолъ можетъ освободиться, тотчасъ же дайте мнѣ знать!.
   -- Будь покоенъ, сынъ мой,-- сказала Екатерина.-- Съ твоего отъѣзда и до того дня, котораго ждемъ мы оба, осѣдланная лошадь будетъ стоять день и ночь въ моей конюшнѣ, а у меня въ передней будетъ сидѣть курьеръ, готовый ѣхать въ Польшу.
   

XIII.
Орестъ и Пиладъ.

   Съ отъѣздомъ Генриха Анжуйскаго миръ и счастье, казалось, вернулись въ Лувръ, къ домашнему очагу этой семьи Атридовъ.
   У короля прошло его грустное настроеніе. Онъ снова поздоровѣлъ и охотился съ Генрихомъ, а оставаясь дома, говорилъ съ нимъ же объ охотѣ. Король упрекалъ беарнца только въ одномъ -- въ томъ, что тотъ не любитъ соколиной охоты -- и увѣрялъ, что онъ былъ бы совершенствомъ, если бы умѣлъ вынашивать соколовъ и кречетовъ такъ же хорошо, какъ дрессировалъ ищеекъ и гончихъ.
   Екатерина снова стала любящей матерью: она была нѣжна съ Карломъ и герцогомъ Алансонскимъ, ласкова съ Генрихомъ и Маргаритой, любезна съ герцогиней Неверской и баронессой де-Совъ.
   Подъ предлогомъ, что Морвель былъ раненъ, исполняя ея порученіе, она довела свою доброту до того, что два раза ѣздила навѣщать его въ домъ, на улицѣ Серизе.
   Свиданія Маргариты съ ла-Молемъ продолжались.
   Каждый вечеръ она открывала свое окно и обмѣнивалась съ молодымъ человѣкомъ знаками и письмами. И въ каждомъ письмѣ ла-Моль напоминалъ своей прекрасной королевѣ, что, въ награду за его изгнаніе, она обѣщала подарить ему нѣсколько чудныхъ минутъ въ домѣ на Клошъ-Персе.
   Одинъ только человѣкъ чувствовалъ себя одинокимъ и покинутымъ въ Луврѣ, въ которомъ воцарились теперь миръ и тишина. То былъ нашъ пріятель, графъ Аннибалъ де-Коконна.
   Ему, конечно, было пріятно знать, что ла-Моль живъ; много, конечно, значило и то, что его продолжала любить герцогиня Неверская, одна изъ самыхъ причудливыхъ и непостоянныхъ женщинъ въ мірѣ. Но все это, по его мнѣнію, не стоило и -часа, проведеннаго съ ла-Молемъ. Какъ хорошо было имъ вмѣстѣ, когда они сидѣли за бутылкой вина у ла-Гюрьера или бродили по такимъ закоулкамъ Парижа, гдѣ всякому порядочному человѣку очень легко получить. рану и потерять кошелекъ.
   Отсутствіе ла-Моля, огорчавшее Коконна, было непріятно и герцогинѣ. Съ тѣхъ поръ, какъ исчезъ ла-Моль, Коконна лишился всего, что ей особенно нравилось въ немъ, то-есть своей неистощимой веселости и остроумія. Это повело къ тому, что въ одинъ прекрасный день герцогиня явилась къ Маргаритѣ и стала умолять ее вернуть ла-Моля, безъ котораго Коконна сталъ самъ на себя не похожъ.
   Маргарита сдалась на ея просьбу не только изъ состраданія къ ней, но и потому, что сама желала этого, да и ла-Моль постоянно умолялъ ее о томъ же. Итакъ, она назначила Генріэттѣ на другой же день свиданіе въ домѣ съ двумя выходами; тамъ они сойдутся всѣ четверо и никто не помѣшаетъ имъ хорошенько потолковать обо всемъ.
   Коконна прочиталъ безъ особаго удовольствія записочку герцогини Неверской, которая приглашала его въ половинѣ десятаго въ улицу Тизонъ. Но онъ все-таки отправился на мѣсто свиданія, гдѣ уже ждала Генріэтта, страшно раздраженная тѣмъ, что ей пришлось прійти первой.
   -- Съ вашей стороны, графъ, -- воскликнула она, -- очень невѣжливо заставлять себя ждать -- не говорю уже принцессу, а женщину!
   -- Ждать!-- сказалъ Коконна.-- Какъ бы не такъ! Я думаю, напротивъ, что мы пришли раньше времени.
   -- Я -- да.
   -- И я тоже. Готовъ поручиться, что теперь нѣтъ еще десяти часовъ.
   -- А я звала васъ въ половинѣ десятаго!
   -- Я и вышелъ изъ Лувра въ девять часовъ. Кстати сказать, я сегодня дежурный и потому мнѣ придется покинуть васъ черезъ часъ.
   -- Чему вы очень рады?
   -- Клянусь честью, нѣтъ! Герцогъ очень требователенъ и капризенъ. Ужъ если нужно, чтобы кто-нибудь бранилъ меня, то мнѣ пріятнѣе выслушивать упреки изъ вашихъ хорошенькихъ губокъ, чѣмъ изъ его кривого рта.
   -- Ну, это все-таки немножко полюбезнѣе, -- сказала герцогиня.-- Итакъ, вы говорите, что вышли изъ Лувра въ девять часовъ?
   -- Да, съ намѣреніемъ итти прямо сюда. Но, дойдя до угла улицы Гренель, я увидалъ человѣка, похожаго на ла-Моля.
   -- Опять этотъ ла-Моль!
   -- Да, опять, съ вашего позволенія или безъ позволенія.
   -- Какъ вы грубы! Сдѣлайте милость, кончайте вашъ разсказъ.
   -- Не я началъ его. Вы сами спросили меня, почему я опоздалъ.
   -- Конечно. Развѣ, по-вашему, я должна была являться сюда первой?
   -- Такъ вѣдь вамъ никого не нужно искать.
   -- Вы невыносимы... Ну, что же дальше? На углу улицы Гренель вы увидали человѣка, похожаго на ла-Моля... Что такое у васъ на камзолѣ?.. Кровь?..
   -- А, онъ, должно-быть, обрызгалъ меня, когда падалъ.
   -- Значитъ вы дрались?
   -- Полагаю, что такъ.
   -- За вашего ла-Моля?
   -- За кого же мнѣ драться? За женщину что ли?
   -- Благодарю!
   -- Я пошелъ за этимъ человѣкомъ, который осмѣлился походить на моего друга. На улицѣ Кокильеръ я догналъ его, прошелъ немножко впередъ, обернулся и, нагнувшись къ самому его лицу, сталъ разглядывать его при свѣтѣ, падавшемъ изъ лавки. Оказалось, что это не ла-Моль.
   -- Ну, и отлично.
   -- А ему показалось совсѣмъ не отлично. "Милостивый государь, -- сказалъ я.-- Издали вы осмѣливаетесь походить на моего друга, графа де-ла-Моля, а вблизи -- вы какой-то нищій, бродяга". Онъ обидѣлся и выхватилъ шпагу; я сдѣлалъ то же. Послѣ третьяго выпада этотъ невѣжа упалъ и обрызгалъ меня кровью!
   -- Вы подали ему, по крайней мѣрѣ, помощь?
   -- Я только что хотѣлъ сдѣлать это, какъ мимо меня проѣхалъ всадникъ. На этотъ разъ, герцогиня, я готовъ поклясться, что это былъ ла-Моль. Къ несчастью, лошадь его скакала въ галопъ. Я побѣжалъ за ней, а прохожіе, остановившіеся посмотрѣть на нашъ поединокъ, бросились за мной. Такъ какъ изъ-за этихъ негодяевъ, которые съ криками и гиканьемъ гнались за мною, меня могли принять за вора, то мнѣ пришлось остановиться и разогнать всю эту ватагу. А пока я занимался этимъ и терялъ время, всадникъ исчезъ. Я кинулся въ ту сторону, куда онъ поѣхалъ, обращался ко всѣмъ, разспрашивалъ, говорилъ, какой масти его лошадь... это не повело на къ чему -- его не видалъ никто. Наконецъ я страшно усталъ и пошелъ суда.
   -- Потому что устали? Какъ это мило!-- воскликнула герцогиня.
   -- Послушайте, моя дорогая, -- сказалъ Коконна, непринужденно развалившись въ креслѣ, -- вы, какъ кажется, опять хотите нападать на меня изъ-за этого бѣднаго ла-Моля. Поймите же, наконецъ, что вы не правы. Дружба... это... это... Жаль, что я не такъ уменъ и. ученъ, какъ мой другъ -- тогда я придумалъ бы какое-нибудь сравненіе, чтобы вы поняли мою мысль. Дружба... Это, такъ сказать, звѣзда, тогда какъ любовь... любовь... а, вотъ оно!.. любовь -- это свѣча. Вы, можетъ-быть, скажете, что есть нѣсколько сортовъ...
   -- Любви?
   -- Нѣтъ, свѣчей, и что одни хуже, а другіе лучше, какъ, напримѣръ, свѣчи изъ розоваго воска. Хорошо, я согласенъ, возьмемъ для сравненія самую лучшую, то-есть розовую. Но вѣдь какъ ни хороша свѣча, а она все-таки въ концѣ-концовъ сгораетъ, тогда какъ звѣзда горитъ всегда. На это вы, конечно, можете, возразить мнѣ, что когда одна свѣча сгоритъ, то вставляютъ другую...
   -- Г. Коконна, вы фатъ!
   -- Такъ!
   -- Г. Коконна, вы невѣжа!
   -- Такъ! Такъ!
   -- Г. Коконна, вы негодяй!
   -- Сударыня, предупреждаю васъ, что вы заставите меня жалѣть о ла-Молѣ втрое больше, чѣмъ прежде.
   -- Вы не любите меня?
   -- Напротивъ, герцогиня, вы ошибаетесь, я боготворю васъ. Но я могу любить, обожать васъ и вмѣстѣ съ тѣмъ хвалить моего друга. Что же терять даромъ время!
   -- Значитъ, вы теряете даромъ время, когда бываете со мной?
   -- Я хочу только сказать, что этотъ бѣдный ла-Моль не выходитъ у меня изъ головы.
   -- Вы любите его больше, чѣмъ меня,-- это низко! Я васъ ненавижу... Слышите, Аннибалъ? Будьте откровенны, скажите прямо, что предпочитаете его мнѣ. Но предупреждаю васъ, если вы дорожите имъ больше, чѣмъ мною...
   -- Генріэтта, прекраснѣйшая изъ герцогинь! Ради вашего же собственнаго спокойствія, не задавайте мнѣ такихъ щекотливыхъ вопросовъ! Я люблю васъ больше, чѣмъ всѣхъ женщинъ, а ла-Моля больше, чѣмъ всѣхъ мужчинъ.
   -- Отличный отвѣтъ!-- сказалъ кто-то
   Шелковая портьера приподнялась, часть стѣны, раздѣлявшей двѣ комнаты, вдвинулась въ устроенную для этого выемку, и въ образовавшейся такимъ образомъ двери появился ла-Моль, какъ прекрасный портретъ Тиціана въ золоченой рамѣ.
   -- Ла-Моль!-- воскликнулъ Коконна, не обращая никакого вниманія на Маргариту и даже не поблагодаривъ ее за сдѣланный ему сюрпризъ.-- Ла-Моль, другъ мой, мой дорогой ла-Моль!
   И онъ бросился въ объятія своего пріятеля, сваливъ кресло, на которомъ сидѣлъ, и опрокинувъ столъ, попавшійся ему на дорогѣ.
   Ла-Моль тоже горячо обнялъ его, а потомъ обратился къ герцогинѣ Неверской.
   -- Простите, герцогиня,-- сказалъ онъ,-- если мое имя, не кстати произнесенное, разстраивало иногда ваши дружескія бесѣды съ Коконна. Не по своей винѣ, конечно, -- прибавилъ онъ, нѣжно взглянувъ на королеву,-- не приходилъ я раньше.
   -- Видишь, Генріэтта, -- сказала Маргарита,-- я исполнила твою просьбу -- вотъ онъ!
   -- Неужели же, -- спросилъ ла-Моль, -- я обязанъ этимъ только просьбѣ герцогини?
   -- Только ея просьбѣ,-- отвѣтила Маргарита, но тотчасъ же прибавила: -- Позволю вамъ не вѣрить ни одному слову изъ того, что я говорю, ла-Моль.
   Коконна, который уже разъ десять прижималъ друга къ своему сердцу и не отходилъ отъ него, поднесъ ему къ лицу канделабръ, чтобы лучше разсмотрѣть его, и въ заключеніе преклонилъ колѣно передъ Маргаритой и поцѣловалъ край ея платья.
   -- Ну, слава Богу, -- сказала герцогиня, -- теперь вы, можетъ-быть, найдете меня сносной?
   -- Mordi!-- воскликнулъ Коконна, -- я найду васъ очаровательной, какъ всегда, только скажу вамъ это еще горячѣе, чѣмъ прежде. Какъ знать, что здѣсь нѣтъ человѣкъ тридцати поляковъ, сарматовъ или какихъ-нибудь другихъ варваровъ -- гиперборейцевъ. Я заставилъ бы ихъ признать васъ царицею красоты!
   -- Постой, постой, Коконна!-- остановилъ его ла-Моль.-- А королева?
   -- Ну, что же, я все-таки не откажусь отъ своихъ словъ,-- шутливо сказалъ Коконна,-- герцогиня -- царица красоты, а королева -- краса царицъ.
   Но что бы ни говорилъ ни дѣлалъ Коконна, онъ былъ весь охваченъ счастьемъ видѣть своего друга и не глядѣлъ ни на кого, кромѣ него
   -- А знаешь что, моя прекрасная королева, -- сказала Генріэтта,-- оставимъ этихъ нѣжныхъ друзей наединѣ -- дадимъ имъ поговорить между собою... Имъ нужно многое поразсказать другъ другу и мы только помѣшаемъ имъ. Это, конечно, не совсѣмъ лестно для насъ, но дѣлать нечего. Только такимъ путемъ можно возстановить здоровье Коконна. Сдѣлай это для меня, Маргарита: я, къ несчастью, имѣю глупость любить вонъ ту отвратительную голову -- помнишь, кто назвалъ ее такъ?
   Маргарита шепнула нѣсколько словъ ла-Молю, который, хоть былъ очень радъ свидѣться съ другомъ, находилъ его въ эту минуту ужъ слишкомъ нѣжнымъ и требовательнымъ. Тѣмъ временемъ Коконна старался вызвать на уста Генріэтты улыбку и ласковое слово. И усилія его скоро увѣнчались успѣхомъ.
   Маргарита и Генріэтта ушли въ сосѣднюю комнату, гдѣ былъ приготовленъ ужинъ.
   Друзья остались одни.
   Прежде всего Коконна сталъ, конечно, разспрашивать ла-Моля о роковомъ вечерѣ, когда того чуть было не убили. И, слушая разсказъ пріятеля, пьемонтецъ, котораго, какъ мы знаемъ, не пугала никакая опасность, дрожалъ всѣмъ тѣломъ.
   -- Но зачѣмъ же ты убѣжалъ и заставилъ меня такъ безпокоиться за тебя?-- воскликнулъ онъ.-- Почему не пошелъ ты прямо къ нашему патрону, герцогу Алансонскому? Онъ, конечно, защитилъ бы тебя, спряталъ гдѣ-нибудь у себя. Тогда я могъ бы видаться съ тобою, а самъ прикинулся бы грустнымъ. И эти ослы-придворные повѣрили бы, что я горюю о тебѣ.
   -- Къ герцогу?-- вполголоса проговорилъ ла-Моль.-- Къ герцогу Алансонскому?
   -- Да. Изъ его словъ я понялъ, что онъ спасъ тебѣ жизнь.
   -- Я обязанъ жизнью королю Наваррскому, -- возразилъ ла-Моль.
   -- Неужели? Ты увѣренъ въ этомъ?
   -- Вполнѣ.
   -- Какой славный, какой добрый этотъ король Наваррскій! А при чемъ же тутъ былъ герцогъ Алансонскій?
   -- Онъ держалъ шнурокъ и хотѣлъ задушить меня.
   -- Mordi!-- воскликнулъ Коконна.-- Вѣрно ли это, ла-Моль? Неужели этотъ блѣдный, тщедушный принцъ, дѣйствительно, хотѣлъ задушить тебя? Mordi!.. Я скажу ему завтра же, что думаю о немъ!
   -- Съ ума ты, что ли, сошелъ?
   -- Да, это правда, онъ можетъ снова приняться за то же... Но все равно... Я не могу оставить это такъ!
   -- Полно, полно, Коконна, успокойся и не забудь, что теперь уже половина двѣнадцатаго и что ты сегодня дежурный.
   -- Очень мнѣ нужно это дежурство!.. Пусть себѣ ждетъ!.. Дежурный!.. Развѣ я останусь на службѣ у человѣка, который хотѣлъ задушить тебя? Ты шутишь, конечно!.. Нѣтъ! Тутъ, помоему, вмѣшалось само Провидѣніе: мнѣ было предназначено найти тебя, чтобы больше ужъ не разставаться съ тобою. Я останусь здѣсь.
   -- Одумайся, Коконна, вѣдь ты, кажется, не пьянъ!
   -- Да, къ счастью. Ели бы я былъ пьянъ, то поджегъ бы Лувръ.
   -- Перестань, Аннибалъ, не будь же такъ безразсуденъ. Ты долженъ итти къ герцогу. Служба -- дѣло священное.
   -- А ты пойдешь со мной?
   -- Ты самъ знаешь, что это невозможно.
   -- Развѣ ты думаешь, что они снова будутъ стараться убить тебя?
   -- Нѣтъ, я не думаю этого. Я слишкомъ ничтоженъ, чтобы противъ меня былъ составленъ настоящій заговоръ. Въ одну несчастную минуту имъ просто пришла фантазія убить меня -- вотъ и все. Принцы были въ веселомъ настроеніи въ тотъ вечеръ.
   -- Что же ты намѣренъ дѣлать?
   -- Да ничего особеннаго: буду ѣздить по окрестностямъ, совершать прогулки...
   -- Такъ и я буду ѣздить и гулять съ тобою. Мы отлично заживемъ вмѣстѣ. И если на тебя нападутъ, насъ будетъ двое и мы расправимся съ ними какъ нельзя лучше. Пусть-ка попробуетъ явиться тогда твой жалкій герцогъ. Я пришпилю его, какъ бабочку, къ стѣнѣ!
   -- По крайней мѣрѣ, хоть возьми у него отпускъ.
   -- Да, навсегда.
   -- Въ такомъ случаѣ предупреди его, что уходишь.
   -- Вотъ это справедливо. Противъ этого я спорить не стану. Я сейчасъ же напишу ему.
   -- Напишешь? Это будетъ большая неловкость, Коконна. Вѣдь онъ принцъ крови.
   -- Да, крови! крови моего друга!-- воскликнулъ, вращая глазами, Коконна.
   "Ну, пусть его!-- подумалъ ла-Моль.-- Если онъ присоединится къ намъ и уѣдетъ съ нами, ему черезъ нѣсколько дней не будетъ никакого дѣла до принца".
   Коконна взялъ перо и быстро сочинилъ краснорѣчивое посланіе, которое мы и предлагаемъ вниманію читателя:

"Ваше высочество!

   "Вы такъ хорошо изучили древнихъ писателей, что не можете не знать трогательной исторіи Ореста и Пилада, двухъ героевъ, прославившихся своими несчастіями и своей дружбой. Ла-Моль несчастенъ, какъ Орестъ, а у меня такое же любящее сердце, какъ у Пилада. Мой другъ занятъ (въ настоящую минуту очень важнымъ дѣломъ и нуждается въ моей помощи, въ которой я не могу отказать ему. Въ виду этого я, съ позволенія вашего высочества, выхожу въ отставку, такъ какъ намѣренъ раздѣлить участь ла-Моля, какова бы она ни была. Вы, конечно, поймете, что только крайняя необходимость заставляетъ меня отказаться отъ службы у вашего высочества, и надѣюсь, не откажете мнѣ въ прощеніи. А потому я беру на себя смѣлость назваться вашего королевскаго высочества покорнѣйшимъ и почтительнѣйшимъ слугою графомъ Аннибаломъ Коконна, неразлучнымъ другомъ ла-Моля".
   Написавъ этотъ шедевръ, Коконна прочиталъ его вслухъ ла-Молю, который пожалъ плечами.
   -- Ну, что скажешь?-- спросилъ Коконна, не замѣтившій этого движенія или сдѣлавшій видъ, что не замѣтилъ его.
   -- Я скажу,-- отвѣтилъ ла-Моль,-- что герцогъ Алансонскій будетъ смѣяться надъ нами обоими вмѣстѣ.
   -- Но вѣдь это, по-моему, все-таки лучше, чѣмъ если бы онъ задушилъ насъ поодиночкѣ?
   -- Одно, можетъ-быть, не помѣшаетъ другому, -- смѣясь, сказалъ ла-Моль.
   -- Все равно. Будь, что будетъ, а я пошлю письмо завтра утромъ... Гдѣ мы ночуемъ сегодня?
   -- У метра ла-Гюрьера. Знаешь, въ той комнатѣ, гдѣ ты хотѣлъ зарѣзать меня, когда мы еще не были Орестомъ и Пиладомъ.
   -- Отлично. Значитъ, съ ла-Гюрьеромъ я и пошлю мое письмо.
   Въ эту минуту портьера приподнялась.
   -- Ну, что же дѣлаютъ Орестъ и Пиладъ?-- спросили въ одинъ голосъ Маргарита и Генріэтта.
   -- Mordi!-- воскликнулъ Коконна.-- Орестъ и Пиладъ умираютъ отъ голода и отъ любви.
   На другой день въ девять часовъ утра метръ ла-Гюрьеръ, дѣйствительно, отнесъ въ Лувръ почтительное посланіе графа Аннибала Коконна.
   

XIV.
Оршонъ.

   Герцогъ Алансонскій, сомнѣвающійся во всемъ, даже въ самомъ существованіи своемъ, отказался бѣжать изъ Франціи. Но, несмотря на этотъ отказъ, Генрихъ сблизился съ нимъ, если возможно, еще больше, чѣмъ прежде.
   Изъ этой близости Екатерина вывела заключеніе, что они хотятъ дѣйствовать заодно и замышляютъ что-то. Она попробовала обратиться съ разспросами къ Маргаритѣ; но Маргарита была достойной ея дочерью и обладала способностью избѣгать неудобныхъ объясненій. Она такъ осторожно отвѣчала на вопросы матери, что, не оставивъ безъ отвѣта ни одного изъ нихъ, въ сущности ничего не разъяснила ей. И послѣ этого разговора недоумѣніе Екатерины не только не разсѣялось, но еще больше увеличилось.
   Екатерина понимала, что союзъ съ Франсуа даетъ Генриху большое преимущество, и. рѣшила прежде всего уничтожить этотъ союзъ. Принявъ такое рѣшеніе, она стала необыкновенно внимательна къ герцогу Алансонскому, опутывая его сѣтями нѣжности и ласки съ терпѣніемъ и упорствомъ рыболова, который, забросивъ неводъ далеко отъ рыбы, осторожно и незамѣтно подвигаетъ его, охватывая имъ свою добычу со всѣхъ сторонъ.
   Герцогъ Франсуа, замѣтивъ все возраставшую нѣжность матери, самъ пошелъ ей навстрѣчу. Генрихъ, съ своей стороны, дѣлалъ видъ, какъ будто не замѣчаетъ ничего, но слѣдилъ за своимъ союзникомъ еще внимательнѣе, чѣмъ прежде.
   Разъ утромъ, когда только что взошло солнце, предвѣщая прекрасный день, какой-то блѣдный мужчина вышелъ, опираясь на палку и съ трудомъ передвигая ноги, изъ маленькаго домика около арсенала и направился на улицу Пти-Мюскъ.
   Пройдя по бульвару, окружавшему рвы Бастиліи, незнакомецъ свернулъ около Сентъ-Антуанскихъ воротъ направо и вошелъ въ садъ де-л'Арбалеть. Сторожъ встрѣтилъ его низкими, почтительными поклонами.
   Въ саду, который, какъ показывало его названіе, принадлежалъ частному обществу стрѣлковъ, не было никого. По если бы тутъ были гуляющіе, они, навѣрное, обратили бы вниманіе на этого блѣднаго человѣка. По его длиннымъ усамъ и походкѣ, въ которой, несмотря на то, что онъ шелъ очень тихо, замѣтна была военная выправка, видно было, что это какой-нибудь офицеръ, еще не оправившійся отъ ранъ и вышедшій погулять на солнышкѣ, чтобы укрѣпить свои силы.
   Но -- странная вещь!-- когда случайно распахивался плащъ, въ который былъ закутанъ, несмотря на теплую погоду, этотъ, повидимому, такой безобидный человѣкъ, у него за поясомъ оказывался цѣлый арсеналъ: два большихъ пистолета, широкій кинжалъ и длинная шпага, которая съ каждымъ его шагомъ ударяла его по дрожащимъ, исхудалымъ ногамъ.
   Войдя въ садъ, онъ добрался до маленькой бесѣдки, обращенной къ бульвару, отъ котораго она отдѣлялась только густо-разросшейся живой изгородью и узкимъ рвомъ. Незнакомецъ легъ на дерновую скамью, около стола; черезъ нѣсколько минутъ сторожъ, бывшій въ то же время содержателемъ трактира, принесъ ему чашку бульона.
   Больной пробылъ въ бесѣдкѣ около десяти минутъ и ужъ нѣсколько разъ подносилъ ко рту чашку, отпивая маленькими глотками бульонъ, какъ вдругъ лицо его страшно исказилось: онъ увидалъ ѣхавшаго по тропинкѣ -- теперешняя улица де-Напль -- закутаннаго въ широкій плащъ всадника, который остановился около бастіона, какъ бы поджидая кого-то.
   Минутъ черезъ пять, когда лежавшій въ бесѣдкѣ больной -- читатель, навѣрное, ужъ узналъ Морвеля -- немножко оправился отъ волненія, какой-то молодой человѣкъ въ костюмѣ пажа подошелъ къ всаднику.
   Не видимый за густой зеленью бесѣдки, Морвель могъ хорошо видѣть и слышать все происходившее у бастіона. И читатель пойметъ, какъ жадно онъ глядѣлъ и какъ внимательно слушалъ, когда узнаетъ, что всадникъ и юноша въ костюмѣ пажа были де-Муи и Оршонъ.
   Они оба оглядѣлись кругомъ; Морвель смотрѣлъ на нихъ, сдерживая дыханіе.
   -- Вы можете говорить, сударь,-- сказалъ Оршонъ, который былъ моложе и потому довѣрчивѣе, -- никто не увидитъ и не услышитъ насъ здѣсь.
   -- Хорошо, -- отвѣтилъ де-Муи.-- Ступай къ баронессѣ де-Совъ и отдай ей эту записку, если она будетъ дома; а если не застанешь ее, положи записку за зеркало, куда обыкновенно кладетъ свои письма король, и подожди въ Луврѣ. Если получишь отвѣтъ, ты знаешь, куда принести его; если отвѣта не будетъ, приходи ко мнѣ вечеромъ съ латнымъ нагрудникомъ туда, куда я тебѣ говорилъ.
   -- Да, знаю, -- сказалъ Оршонъ.
   -- Ну, мнѣ пора уѣзжать: у меня очень много дѣла сегодня. А ты не торопись, это совершенно лишнее. Тебѣ не зачѣмъ приходить въ Лувръ раньше, чѣмъ онъ будетъ тамъ, а ему, какъ кажется, даютъ сегодня утромъ урокъ соколиной охоты. Не скрывайся, когда придешь во дворецъ, пусть тебя видятъ всѣ. Ты выздоровѣлъ и пришелъ поблагодарить баронессу де-Совъ за то, что она съ такой добротой ухаживала за тобой во время болѣзни. Ну, отправляйся!
   Морвель слушалъ, не спуская глазъ съ разговаривающихъ; потъ выступилъ у него на лбу. Въ первую минуту онъ хотѣлъ было отстегнуть отъ пояса пистолетъ и выстрѣлить въ де-Муи, но тотчасъ же одумался. На де-Муи была великолѣпная кольчуга -- онъ замѣтилъ ее, когда у того распахнулся плащъ -- и потому пуля сплющится о кольчугу или попадетъ въ такое мѣсто, что рана будетъ несмертельна. Къ тому же де-Муи силенъ, хорошо вооруженъ и, конечно, легко справится съ нимъ, еще слабымъ отъ незажившихъ ранъ. Итакъ, Морвель вздохнулъ и отказался отъ своего намѣренія.
   -- Какъ жаль,-- прошепталъ онъ,-- что я не могу убить его здѣсь безъ свидѣтелей, кромѣ только этого мальчишки, въ котораго я могъ бы пустить вѣрную пулю!
   Но въ ту же минуту Морвелю пришло въ голову, что записка, которую Оршонъ долженъ былъ передать баронессѣ де-Совъ, будетъ, пожалуй, поважнѣе даже жизни вождя гугенотовъ.
   "А, ты опять ускользнешь отъ меня сегодня!-- думалъ онъ.-- Хорошо, уходи цѣлъ и невредимъ. Но наступитъ и мой чередъ, хоть бы мнѣ пришлось послѣдовать за тобою въ адъ, изъ котораго ты вышелъ, чтобы погубить меня, если я самъ не погублю тебя!"
   Въ то время, какъ Морвель думалъ это, де-Муи закрылъ лицо плащомъ и быстро поѣхалъ по направленію къ Тамплю.
   Тогда Морвель всталъ, чувствуя себя крѣпче и сильнѣе, чѣмъ ожидалъ, вернулся къ себѣ и велѣлъ осѣдлать лошадь. А затѣмъ, рискуя, что раны его откроются, онъ поскакалъ въ галопъ къ Лувру.
   Черезъ пять минутъ послѣ того, какъ Морвель въѣхалъ въ ворота, Екатерина уже знала все, что произошло, и дала ему тюсячу золотыхъ экю, которыя обѣщала за арестъ короля Наваррскаго.
   "Если я не ошибаюсь,-- подумала она, -- де-Муи и будетъ тѣмъ темнымъ облакомъ, которое Ренэ нашелъ въ гороскопѣ этого проклятаго беарнца!"
   Черезъ четверть часа послѣ Морвеля въ Лувръ пришелъ Оршонъ. Слѣдуя совѣту де-Муи, онъ нисколько не скрывался и, поболтавъ съ знакомыми слугами, отправился къ баронессѣ де-Совъ.
   Тамъ была только одна Даріола. Баронессу минутъ пять тому назадъ потребовали къ Екатеринѣ, чтобы переписать какія-то важныя письма.
   -- Хорошо, я подожду,-- сказалъ Оршонъ.
   И, пользуясь тѣмъ, что считался своимъ человѣкомъ въ домѣ, онъ прошелъ въ спальню баронессы и, удостовѣрившись, что тамъ нѣтъ никого, положилъ записку за зеркало.
   Только что успѣлъ опустить руку, какъ вошла Екатерина.
   Оршонъ поблѣднѣлъ: ему показалось, что королева-мать, войдя, прежде всего бросила быстрый, проницательный взглядъ на зеркало.
   -- Что дѣлаешь ты тутъ?-- спросила она.-- Ты ищешь баронессу де-Совъ?
   -- Точно такъ, ваше величество. Я давно не видалъ баронессу и пришелъ поблагодарить ее.
   -- Значитъ, ты любишь мою милую Шарлотту?
   -- Всѣмъ сердцемъ, ваше величество.
   -- И ты, говорятъ, вѣрный слуга? Ты неспособенъ измѣнитъ ей?
   -- Конечно, ваше величество. Вѣдь баронесса де-Совъ заботилась обо мнѣ больше, чѣмъ я того заслуживалъ, такъ какъ я простой слуга.
   -- Почему же и когда она заботилась о тебѣ?-- спросила Екатерина, дѣлая видъ, какъ будто не знаетъ, что случилось съ юношей.
   -- Когда я былъ раненъ, ваше величество.
   -- Бѣдняжка!-- сказала Екатерина.-- Когда же это?
   -- Когда хотѣли арестовать короля Наваррскаго. Я такъ испугался, увидавъ солдатъ, что сталъ кричать и звать на помощь. Одинъ ударилъ меня шпагой по головѣ, и я потерялъ сознаніе.
   -- Бѣдняжка!-- повторила Екатерина.-- Но теперь ты совсѣмъ оправился?
   -- Точно такъ, ваше величество.
   -- И ты ищешь короля Наваррскаго, чтобы снова поступить къ нему на службу?
   -- Нѣтъ, ваше величество. Король Наваррскій, узнавъ, что я осмѣлился сопротивляться приказу вашего величества, отказалъ мнѣ отъ мѣста.
   -- Неужели?-- съ участіемъ сказала Екатерина.-- Такъ я сама позабочусь о тебѣ... Однако если ты желаешь видѣть баронессу де-Совъ, то тебѣ долго придется ждать ее. Она у меня, въ моемъ кабинетѣ, и очень занята.
   Съ этими словами Екатерина ушла въ сосѣднюю комнату. Думая, что Оршонъ, можетъ-быть, еще не успѣлъ положить записку -за зеркало, она оставила его одного, чтобы дать ему возможность сдѣлать это.
   Между тѣмъ Оршону, встревоженному неожиданнымъ приходомъ королевы-матери, пришло-въ голову, не замышляетъ ли она чего-нибудь противъ его господина. Вдругъ надъ головой его послышались три легкихъ удара въ потолокъ. Это былъ условленный сигналъ, которымъ онъ предупреждалъ объ опасности короля Наваррскаго, когда былъ тотъ у баронессы де-Совъ.
   Отъ этихъ трехъ ударовъ дрожь пробѣжала по тѣлу Оршона. Онъ сообразилъ, въ чемъ дѣло: это предупреждали объ опасности его самого. Юноша бросился къ зеркалу, и схватилъ положенную за него записку.
   Екатерина, уходя, не совсѣмъ плотно закрыла портьеру. Остановившись по ту сторону ея, она приложила глазъ къ отверстію и стала слѣдить за каждымъ движеніемъ Оршона. Она видѣла, что онъ бросился къ зеркалу, но не могла разсмотрѣть, положилъ ли онъ туда записку, или взялъ ее обратно.
   -- Ну, что же онъ такъ долго не уходитъ?-- прошептала нетерпѣливая флорентинка;
   И она, улыбаясь, вошла въ спальню.
   -- Ты еще здѣсь?-- сказала она.-- Чегоже ты ждешь? Вѣдь я говорила тебѣ, что позабочусь о тебѣ и устрою тебя. Развѣ ты не вѣришь мнѣ?
   -- Боже избави, ваше величество!-- сказалъ Оршонъ.
   Онъ подошелъ къ королевѣ, преклонилъ колѣно, поцѣловалъ край ея платья и поспѣшно вышелъ изъ комнаты.
   Въ передней, онъ увидалъ капитана Нансэ, ожидавшаго приказаній Екатерины. И это;еще увеличило его подозрѣнія.
   Какъ только портьера опустилась за Оршономъ, королева бросилась къ зеркалу. Но напрасно шарила она за нимъ дрожащей отъ нетерпѣнія рукой -- записки не было нигдѣ.
   А между тѣмъ она сама видѣла; какъ юноша подходилъ къ зеркалу. Значить, онъ не положилъ записку, а взялъ ее. Да, судьба покррвительствуеть ея противникамъ. Мальчикъ становится взрослымъ человѣкомъ, вступая въ борьбу съ ней.
   Она снова стала искать за зеркаломъ, заглядывала за него, шарила -- ничего!
   -- Ну, самъ виноватъ!-- воскликнула она.-- Я не желала ему зла, но онъ взялъ записку и рѣшилъ свою судьбу... Г. Нансэ!
   Капитанъ поспѣшилъ явиться на зовъ Екатерины.
   -- Что угодно приказать вашему величеству?-- спросилъ онъ.
   -- Вы были въ "вредной?
   -- Точно такъ, ваше величество.
   -- Видѣли вы уходившаго отъ меня юношу?
   -- Да, онъ только сію минуту ушелъ.
   -- Вѣдь онъ еще не можетъ быть далеко?
   -- Онъ, навѣрное, еще не успѣлъ сойти съ лѣстницы.
   -- Позовите его назадъ.
   -- Какъ его зовутъ, ваше величество?
   -- Оршонъ. Если онъ не захочетъ вернуться, приведите его силой. Но не пугайте его, если онъ не будетъ сопротивляться. Я должна говорить съ нимъ. сію же минуту.
   Капитанъ бросился изъ комнаты.
   Оршонъ, дѣйствительно, еще не успѣлъ сойти съ лѣстницы: онъ шелъ очень медленно, надѣясь встрѣтить или увидать въ одномъ изъ коридоровъ короля Наваррскаго или баронессу де-Совъ.
   Услыхавъ, что его зовутъ, Оршонъ вздрогнулъ.
   Въ первую минуту онъ хотѣлъ было бѣжать, но тотчасъ же оставилъ эту мысль, разсудивъ, что его попытка къ бѣгству можетъ погубить все.
   -- Кто меня зоветъ?-- спросилъ онъ.
   Я, Нансэ, -- отвѣтилъ капитанъ, перепрыгивая черезъ нѣсколько ступенекъ.
   -- Мнѣ некогда, -- сказалъ Оршонъ,-- я спѣшу.
   -- Отъ имени ея величества, королевы-матери,-- прибавилъ капитанъ, подходя къ нему.
   Юноша вытеръ выступившій на лбу потъ и снова стадъ подниматься по лѣстницѣ.
   Капитанъ шелъ за нимъ.
   Сначала Екатерина думала задержать Оршона, велѣть обыскать его и завладѣть запиской, которая, какъ она знала, была у него. А чтобы оправдать этотъ обыскъ, она рѣшила обвинить его въ воровствѣ и съ этою цѣлью уже взяла съ туалета брилліантовый аграфъ, пропажу котораго хотѣла приписать ему. Но потомъ королевѣ пришло въ голову, что такая мѣра опасна: у Оршона явятся подозрѣнія, онъ предупредить короля Наваррскаго и тотъ станетъ остерегаться.
   Она, конечно, могла бы отправить юношу въ тюрьму; но она знала, что слухъ объ этомъ тотчасъ же разнесется по Лувру и заставить Генриха держаться, насторожѣ..
   Но записку нужно было все-таки достать вр что бы то ни стало: эта записка отъ де-Муи къ королю Наваррскому могла открыть цѣлый заговоръ.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, -- прошептала Екатерина, положивъ аграфъ на прежнее мѣсто, -- это не годится... Но какъ же быть съ запиской?.. Она, можетъ-быть, и не стоитъ того...-- Екатерина говорила такъ тихо, что сама едва могла разслышать свои слова.-- Ну, что же, это не моя вина -- виноватъ онъ самъ. Почему не положилъ онъ записки за зеркало?.. Я должна получить ее!
   Въ эту минуту вошелъ Оршонъ.
   Должно-быть, выраженіе лица Екатерины испугало его. Юноша поблѣднѣлъ и остановился около двери; онъ былъ еще очень молодъ и не умѣлъ хорошо владѣть собой.
   -- Вы приказали позвать меня, ваше величество?-- сказалъ онъ.-- Что прикажете?
   Лицо Екатерины просвѣтлѣло, какъ будто лучъ солнца вдругъ упалъ на него.
   -- Я велѣла позвать тебя,-- сказала она,-- потому что твое лицо понравилось мнѣ и я хочу теперь же, не откладывая, исполнить мое обѣщаніе и заняться твоей судьбой. Насъ, королевъ, часто обвиняютъ въ забывчивости; но въ этомъ виновато не сердце наше, а умъ, занятый серьезными дѣлами. Я вспомнила, что въ рукахъ королей -- счастье ихъ подданныхъ, и послала за тобой.
   Ничего не подозрѣвавшаго Нансэ изумляла такая необыкновенная доброта королевы.
   -- Ты умѣешь ѣздить верхомъ, Оршонъ?
   -- Умѣю, ваше величество.
   -- Въ такомъ случаѣ пойдемъ ко мнѣ въ кабинетъ. Я дамъ тебѣ письмо, которое ты отвезешь въ Сенъ-Жерменъ.
   -- Слушаю, ваше величество.
   -- Велите приготовить ему лошадь, Нансэ.
   Капитанъ исчезъ.
   -- Идемъ, Оршонъ!-- сказала Екатерина.
   Она пошла впередъ; юноша послѣдовалъ за нею.
   Королева-мать спустилась въ слѣдующій этажъ, вошла въ коридоръ, въ который выходили покои короля и герцога Алансонскаго, сошла по винтовой лѣстницѣ еще однимъ этажомъ ниже, отворила дверь въ галлерею, отъ которой были ключи только у нея и у короля, и, пропустивъ впередъ Оршона, вошла сама и заперла за собою дверь. Въ эту галлерею выходили нѣкоторыя комнаты короля и королевы-матери. Какъ галлерея замка св. Ангела въ Римѣ или дворца Питти во Флоренціи, она могла служить убѣжищемъ въ случаѣ опасности.
   Екатерина и Оршонъ вошли въ эту полутемную галлерею, дверь которой была заперта. Они сдѣлали шаговъ двадцать.
   Вдругъ Екатерина обернулась, и на лицѣ ея появилось то же мрачное выраженіе, какое видѣлъ на немъ Оршонъ нѣсколько времени тому назадъ. Ея круглые, какъ у кошки или пантеры, глаза, казалось, сверкали въ темнотѣ.
   -- Остановись!-- сказала она.
   По спинѣ Оршона пробѣгала дрожь. Смертельный холодъ, точно погребальный покровъ, спускался со свода; темный полъ казался крышкой гроба.
   Проницательный взглядъ Екатерины пронизывалъ юношу.
   Онъ отступилъ и прислонился къ стѣнѣ.
   -- Гдѣ записка, которую тебѣ поручили передать королю Наваррскому?-- спросила королева.
   -- Записка?-- пробормоталъ Оршонъ.
   -- Ну, да, которую ты долженъ былъ, въ случаѣ его отсутствія, положить за зеркало?
   -- Я не понимаю, что вы хотите сказать, ваше величество.
   -- Я говорю про записку, которую тебѣ передалъ де-Муи часъ тому назадъ около сада де-л'Арбалетъ.
   -- У меня нѣтъ никакой записки, -- отвѣтилъ Оршонъ.-- Вы ошибаетесь, ваше величество.
   -- Ты лжешь!-- сказала Екатерина.-- Отдай мнѣ записку, и я сдержу свое обѣщаніе.
   -- Какое?
   -- Я обогащу тебя.
   -- У меня нѣтъ никакой записки, ваше величество. Екатерина скрипнула зубами, но тотчасъ же улыбнулась.
   -- Если ты отдашь ее мнѣ, -- сказала она,-- то получишь тысячу золотыхъ экю.
   -- У меня нѣтъ записки, ваше величество.
   -- Двѣ тысячи экю.
   -- Все равно. Такъ какъ у меня нѣтъ записки, то я не могу дать ее.
   -- Десять тысячъ экю, Оршонъ.
   Юноша, видя, что гнѣвъ Екатерины увеличивается, подумалъ, что есть только одно средство спасти короля Наваррскаго: проглотить записку де-Муи. Онъ поднесъ руку къ карману, но Екатерина догадалась о его намѣреніи и удержала его руку.
   -- Полно, полно, -- смѣясь, сказала она.-- Теперь я вижу, что ты вѣренъ своему господину. Когда короли берутъ себѣ новаго слугу, имъ не мѣшаетъ испытать, надежный ли это человѣкъ, или нѣтъ. Теперь я знаю, что на тебя можно положиться. Вотъ мой кошелекъ -- это первая награда. А теперь отнеси записку королю Наваррскому и скажи ему, что съ нынѣшняго дня ты состоишь у меня на службѣ. Ступай, ты можешь выйти одинъ черезъ ту дверь, въ которую мы вошли. Ключъ остался въ замкѣ.
   И Екатерина, подавъ изумленному Оршону кошелекъ, сдѣлала нѣсколько шаговъ впередъ и приложила руку къ стѣнѣ.
   Юноша стоялъ, не рѣшаясь тронуться с илъ ногу въ стремя, повелительный голосъ произнесъ:
   -- Стой! Сдайтесь.
   Изъ-за дуба показался человѣкъ, потомъ другой, потомъ тридцать; это были солдаты легкой конницы; они спѣшились и ползкомъ объискивали лѣсъ.
   -- Что я тебѣ говорилъ? сказалъ Коконна.
   Глухой звукъ былъ отвѣтомъ ла-Моля.
   Солдаты были еще шаговъ за тридцать.
   -- Что вамъ угодно? громко спросилъ Коконна, обращаясь къ начальнику отряда.
   Начальникъ приказалъ прицѣлиться въ нихъ.
   Коконна тихо шепнулъ ла-Молю:
   -- На коня, ла-Моль! Еще есть время. На коня, и ускачемъ.
   Потомъ онъ обратился опять къ солдатамъ:
   -- Не стрѣляйте, чортъ возьми! Этакъ вы, пожалуй, убьете двухъ друзей.
   Потомъ шепнулъ ла-Молю:
   -- Между деревьями стрѣлять плохо; они дадутъ промахъ.
   -- Невозможно, отвѣчалъ ла-Моль.-- Мы не можемъ увести съ собою лошадь Маргериты и двухъ муловъ. Они изобличатъ ее, а отвѣтами я удалю подозрѣніе. Ступай, другъ мой! Ступай!
   -- Господа! сказалъ Коконна, подавая свою шпагу:-- мы сдаемся.
   Солдаты опустили ружья.
   -- Но скажите, пожалуйста, зачѣмъ мы должны сдаться?
   -- Объ этомъ вы спросите короля наваррскаго.
   -- Въ чемъ мы провинились?
   -- Это скажетъ вамъ герцогъ д'Алансонъ.
   Коконна и ла-Моль обмѣнялись взглядомъ; имя врага ихъ, произнесенное въ такую минуту, было неутѣшительно.
   Они не противились. Коконна попросили сойдти съ лошади: онъ повиновался безпрекословно. Потомъ обоихъ помѣстили въ центрѣ отряда, и пошли къ Павильйону-Франциска.
   -- Ты хотѣлъ видѣть Павильйонъ-Франциска, сказалъ Коконна ла-Молю, увидѣвъ сквозь деревья стѣны прекраснаго готическаго данія: -- ну, вотъ, кажется, ты увидишь его.
   Ла-Моль не отвѣчалъ ни слова и протянулъ ему только руку.
   Возлѣ этого прелестнаго павильйона, построеннаго при Лудовикѣ XII, и прозваннаго Павильйономъ-Франциска І-го, потому-что онъ всегда назначалъ его сборнымъ мѣстомъ во время охоты, было нѣчто въ родѣ хижины для охотниковъ, укрытой ружьями, аллебардами и шпагами, какъ укрывается кротовая нора травою.
   Въ эту хижину привели плѣнниковъ.
   Объяснимъ непріятное положеніе двухъ друзей, разсказавъ, что случилось.
   Протестанты сошлись, какъ было условлено, въ Павильйонѣ-Франциска, отъ котораго ключъ былъ у де-Муи.
   Овладѣвъ лѣсомъ,-- такъ, по-крайней-мѣрѣ, они думали,-- разставили они кое-гдѣ часовыхъ; легкая конница, перемѣнивъ, по приказанію догадливаго Нансея, бѣлые шарфы на красные, перехватила ихъ разомъ, безъ выстрѣла.
   Конница продолжала идти, окружая павильйонъ; но де-Муи, ждавшій короля въ концѣ аллеи де-Віолеттъ, замѣтилъ, что эти красные шарфф не идутъ, а крадутся, и съ той минуты они стали для него подозрительны. Онъ посторонился, чтобъ его не замѣтили, и увидѣлъ, что обширный кругъ ихъ постоянно съуживается, окружая сборное мѣсто.
   Въ то же время, въ глубинѣ главной аллеи блеснули бѣлыя перья и ружья королевской гвардіи. Наконецъ, онъ увидѣлъ и самого короля, а въ противоположной сторонѣ -- Генриха.
   Тогда онъ махнулъ шляпою въ воздухѣ: это былъ условленный знакъ, что все пропало.
   Генрихъ, при этомъ знакѣ, въ ту же минуту поворотилъ назадъ и исчезъ,
   Муи, вонзивъ шпоры въ бока своей лошади, поскакалъ и мимоходомъ предостерегъ ла-Моля и Коконна.
   Король замѣтилъ отсутствіе Генриха и Маргериты и подъѣзжалъ къ павильйону съ д'Алансономъ, надѣясь застать ихъ въ хижинѣ, гдѣ приказалъ запереть всѣхъ, не только тѣхъ, кого найдутъ въ павильйонѣ, но и въ лѣсу.
   Д'Алансонъ въ увѣренности галоппировалъ возлѣ короля, еще болѣе-сердитаго отъ физической боли. Раза два или три онъ едва не лишился чувствъ, и однажды его вырвало до крови.
   -- Скорѣе! сказалъ король, подъѣзжая къ мѣсту:-- мнѣ надо возвратиться въ Лувръ; вытаскивайте этихъ гугенотовъ! Сегодня день св. Блеза, брата Варѳоломея.
   При этихъ словахъ короля, муравейникъ копій и пищалей зашевелился, и гугенотовъ, захваченныхъ въ лѣсу или въ павильйонѣ, заставили по-одиначкѣ выходить изъ хижины.
   Но не являлся ни король наваррскій, ни Маргерита, ни де-Муи.
   -- Ну! сказалъ король.-- Гдѣ же Генрихъ? Гдѣ Марго? Ты обѣщалъ мнѣ ихъ, д'Алансонъ, и, corboeuf! чтобъ они были отъисканы!
   -- Король и королева наваррскія? спросилъ Нансей.-- Мы ихъ и не видѣли, ваше величество.
   -- Да вотъ они, сказала герцогиня де-Неверъ.
   Дѣйствительно, въ концѣ аллеи, ведущей къ рѣкѣ, показались Генрихъ и Марго; они ѣхали очень-спокойно, какъ-будто ничего не случилось, держали своихъ соколовъ, и приближались рядомъ, какъ неразлучные любовники.
   Тогда-то д'Алансонъ, въ ярости, велѣлъ объискать окрестпости, и тогда-то нашли на полянѣ ла-Моля и Коконна.
   Они тоже рядомъ, какъ братья, вошли въ кружокъ. Только, не будучи королями, они не были по наружности такъ спокойны, какъ Генрихъ и Маргерита. Ла-Моль былъ слишкомъ-блѣденъ, Коконна слишкомъ-красенъ.
   

II.
Допросы.

   Зрѣлище, поразившее пришедшихъ друзей, было изъ числа тѣхъ, которыя не забываются.
   Мы уже сказали, что гугеноты, запертые въ хижинѣ, одинъ за другимъ проходили мимо Карла.
   Онъ и д'Алансонъ жадно слѣдили за каждымъ ихъ движеніемъ, ожидая появленія короля наваррскаго.
   Они обманулись въ своемъ ожиданіи.
   Но этого было мало: надо было узнать, что съ ними сталось.
   Когда молодые супруги показались въ концѣ аллеи, д'Алансонъ поблѣднѣлъ, а у Карла стало легче на сердцѣ, потому-что онъ внутренно желалъ, чтобъ все это пало на герцога.
   -- Онъ опять ускользнетъ! проговорилъ Франсуа блѣднѣя.
   Король почувствовалъ въ эту минуту такую боль въ животѣ, что выпустилъ поводья, схватился руками за бока и вскрикнулъ, какъ бѣшеный.
   Генрихъ поспешилъ узнать, что съ нимъ; но пока онъ проѣхалъ двѣсти шаговъ, отдѣлявшіе его отъ короля, боль Карла уже миновалась.
   -- Откуда вы? спросилъ его Карлъ такъ сурово, что это тронуло Маргариту.
   -- Откуда?.. с охоты, отвѣчала она.
   -- Охота была на берегу, а не въ лѣсу.
   Мой соколъ поднялся за фазаномъ, когда мы остановились посмотрѣть на цаплю.
   -- Гдѣ же фазанъ?
   -- Вотъ онъ. Посмотрите, какой красивый.
   И Генрихъ съ самымъ невиннымъ выраженіемъ лица подалъ королю золотисто-пурпуровую птицу.
   -- Да! А взявъ фазана, почему вы не присоединились ко мнѣ?
   -- Потому-что онъ полетѣлъ къ парку,-- и когда мы возвратились къ берегу, вы были уже за полльё впереди и ѣхали къ лѣсу. Мы поскакали за вами, чтобъ вмѣстѣ продолжать охоту.
   -- А эти господа? продолжалъ Карлъ.-- Они тоже приглашены на охоту?
   -- Какіе господа? спросилъ Генрихъ, вопросительно поглядѣвъ вокругъ.
   -- Pardieu! ваши гугеноты! сказалъ Карлъ.-- Во всякомъ случаѣ, если кто-нибудь пригласилъ ихъ, такъ не я.
   -- Нѣтъ, ваше величество, можетъ-быть, герцогъ д'Алансонъ.
   -- Д'Алансонъ! Какъ?
   -- Я? спросилъ герцогъ.
   -- Да! продолжалъ Генрихъ.-- Вѣдь вы вчера объявили, что вы король наваррскій. Что жь! Гугеноты, желавшіе имѣть васъ королемъ, явились поблагодарить васъ за принятіе короны, а короля за то, что онъ позволилъ вамъ принять ее. Не такъ ли, господа?
   -- Да! да! закричали двадцать голосовъ.-- Да здравствуетъ герцогъ д'Алансонъ! Да здравствуетъ король Карлъ!
   -- Я не король гугенотовъ, сказалъ д'Алансонъ, блѣднѣя отъ злости; потомъ взглянувъ искоса на Карла, прибавилъ: -- и надѣюсь, что никогда имъ не буду.
   -- Все равно! сказалъ Карлъ.-- Знайте, Генрихъ, что я нахожу все это очень-страннымъ.
   -- Ваше величество! твердо сказалъ Генрихъ.-- Можно подумать, что мнѣ дѣлаютъ допросъ.
   -- А если я скажу вамъ, что допрашиваю васъ, что вы отвѣтите?
   -- Что я такой же король, какъ и вы, гордо отвѣчалъ Генрихъ: -- королевскій санъ даетъ не корона, а рожденіе. Я готовъ отвѣчать брату и другу; судьѣ -- никогда.
   -- Хотѣлось бы мнѣ, однакожь, наконецъ знать, что должно думать? проговорилъ Карлъ.
   -- Пусть приведутъ де-Муи, и вы узнаете, сказалъ д'Алансонъ.-- Муи долженъ быть взятъ.
   -- Де-Муи здѣсь? спросилъ король.
   Генрихъ началъ безпокоиться и обмѣнялся взглядомъ Маргеритой. Но это продолжалось недолго.
   Никто не отвѣчалъ.
   -- Де-Муи нѣтъ между плѣнными, сказалъ де-Нансей.-- Иные думаютъ, что видѣли его, впрочемъ, не увѣрены.
   Ла-Моль и Коконна слышали весь разговоръ; Маргерита разочла, что можетъ положиться на ихъ сметливость, и сказала:
   -- Да вотъ, кстати, двое придворныхъ герцога д'Алансона, спросите ихъ.
   -- Я велѣлъ арестовать ихъ именно за тѣмъ, чтобъ доказать, что они не изъ числа моихъ, сказалъ герцогъ.
   Король посмотрѣлъ на друзей и вздрогнулъ, увидѣвъ ла-Моля.
   -- Опять этотъ Провансалецъ! сказалъ онъ.
   Коконна ловко поклонился.
   -- Что вы дѣлали, когда васъ арестовали? спросилъ король.
   -- Мы раздѣляли подвиги на поприщѣ войны и любви.
   -- Верхомъ! вооруженные съ ногъ до головы? готовые бѣжать?
   -- Нѣтъ, ваше величество, отвѣчалъ Коконна.-- Мы покоились въ тѣни бука, sub tegmine fagi.
   -- А! вы покоились въ тѣни бука.
   -- И могли бы бѣжать, еслибъ предполагали, что виноваты передъ вашимъ величествомъ.-- Господа! продолжалъ Коконна, обращаясь къ всадникамъ: -- скажите, какъ честные воины: могли мы спастись бѣгствомъ, еслибъ хотѣли?
   -- Дѣло въ томъ, сказалъ начальникъ отряда:-- что они не сдѣлали ни малѣйшаго движенія.
   -- Потому-что лошади ихъ были далеко, замѣтилъ д'Алансонъ.
   -- Извините великодушно, ваше высочество, отвѣчалъ Коконна:-- я былъ верхомъ, а ла-Моль держалъ свою лошадь за поводья.
   -- Правда ли это? спросилъ король.
   -- Правда, отвѣчалъ капитанъ:-- увидѣвъ насъ, г. Коконна даже сошелъ съ лошади.
   Коконна улыбнулся съ гримасою, которая означала: -- видите ли, ваше величество?
   -- А что жь эти подставныя лошади, эти мулы, эта клажа на нихъ? спросилъ Франсуа.
   -- Мы не конюхи; спросите у кучера, который за ними смотрѣлъ, отвѣчалъ Коконна.
   -- Его нѣтъ, сказалъ герцогъ въ ярости.
   -- Вѣрно онъ испугался и убѣжалъ, сказалъ Коконна.-- Слуга не можетъ имѣть храбрости дворянина.
   -- Все та же система, сказалъ герцогъ, скрежеща зубами.-- Къ-счастію, я предувѣдомилъ ваше величество, что эти господа уже нѣсколько дней какъ оставили мою службу.
   -- Какъ? сказалъ Коконна.-- Не-уже-ли я такъ несчастливъ, что уже не состою на службѣ вашего высочества?
   -- Morbleu! вы знаете это лучше всѣхъ, потому-что сами извѣстили меня объ этомъ довольно-дерзкимъ письмомъ; оно, къ-счастію, кажется, со мною.
   -- О! я думалъ, что ваше высочество простите меня за строки, написанныя въ минуту вспышки.-- Я узналъ, что ваше высочество хотѣли, въ корридорѣ Лувра, удавить моего друга ла-Моля.
   -- Что такое? сказалъ Карлъ.
   -- Я думалъ, что ваше высочество были одни.-- Но узнавъ, что еще трое другихъ...
   -- Молчите! сказалъ Карлъ.-- Мы узнали довольно. Генрихъ! сказалъ онъ, обращаясь къ королю наваррскому:-- дайте слово не бѣжать.
   -- Даю.
   -- Возвратитесь въ Парижъ съ г. Нансеемъ. Вы подъ арестомъ въ вашей комнатѣ.-- Вы, господа, продолжалъ онъ, обращаясь къ друзьямъ: -- отдайте свои шпаги.
   Ла-Моль взглянулъ на Маргериту. Она улыбнулась.-- Ла-Моль тотчасъ же отдалъ свою шпагу стоявшему возлѣ него капитану.
   Коконна сдѣлалъ то же.
   -- А де-Муи отъискали? спросилъ король.
   -- Нѣтъ, ваше величество, отвѣчалъ де-Нансей: -- его или не было въ лѣсу, или онъ спасся.
   -- Тѣмъ хуже! сказалъ король.-- Возвратимся домой. Мнѣ холодно, и нездоровится.
   -- Это, можетъ-быть, отъ-того, что вы потревожились, замѣтилъ Франсуа.
   -- Да, можетъ-быть. Въ глазахъ у меня темнѣетъ.-- Гдѣ же плѣнные? Я ничего не вижу. Развѣ ужь ночь? Охъ, Боже мой! Я горю!
   Несчастный король выпустилъ поводья, протянулъ руки и упалъ навзничь, поддержанный придворными, испуганными вторичнымъ припадкомъ.
   Франсуа, стоя поодаль, отиралъ потъ съ своего лица; онъ одинъ зналъ причину болѣзни брата.
   Генрихъ, подъ стражею Нансея, смотрѣлъ на эту сцену съ возрастающимъ удивленіемъ.
   -- Что, проговорилъ онъ, какъ-будто вдохновленный: -- что если бѣгство не удалось къ моему счастію?
   Онъ посмотрѣлъ на Маргериту, большіе глаза которой обращались то на него, то на короля.
   Король былъ безъ чувствъ.-- Его положили на носилки, покрыли плащомъ, и всѣ тихо двинулись къ Парижу, откуда поутру выѣхали смѣлые заговорщики и веселый король, и куда возвращались теперь умирающій король и мятежные плѣнники.
   Маргерита, не утративъ ни тѣлесной, ни душевной свободы, сдѣлала еще знакъ мужу и проѣхала такъ близко мимо ла-Моля, что онъ могъ разслушать пару греческихъ словъ:
   -- Mê déidê.
   То-есть:
   "Не бойся ничего."
   -- Что она тебѣ сказала? спросилъ Коконна.
   -- Чтобъ я ничего не боялся, отвѣчалъ онъ.
   -- Тѣмъ хуже, сказалъ Пьемонтецъ:-- тѣмъ хуже. Это значитъ, что намъ тутъ плохо. Всякій разъ, когда меня ободряли этимъ словомъ, я сейчасъ бывалъ раненъ или пулей, или шпагой, или горшкомъ съ цвѣтами. Не бойся ничего, по-еврейски ли, погречески ли, по-латинѣ ли, по-французски ли, это всегда значило для меня: "берегись!"
   -- Въ дорогу, господа! сказалъ начальникъ отряда.
   -- Куда насъ ведутъ, если смѣю спросить?-- сказалъ Коконна.
   -- Я думаю, въ Венсеннъ, отвѣчалъ капитанъ.
   -- Лучше бы куда-нибудь въ другое мѣсто, замѣтилъ Коконна.-- Ну, да что толковать! Не всегда идешь, куда хочешь.
   Дорогою, король очнулся, и силы его отчасти возвратились.-- Въ Нантеррѣ онъ хотѣлъ даже сѣсть на лошадь, но его не допустили до этого.
   -- Пошлите за Паре, сказалъ Карлъ, прибывъ въ Лувръ.
   Онъ вышелъ изъ носилокъ, взошелъ на лѣстницу, опираясь на руку Таванна, и удалился въ свой кабинетъ, не велѣвъ никому входить туда.
   Всѣ замѣтили, что онъ дорогой былъ очень-задумчивъ, ни съ кѣмъ не говорилъ, и не занимался ни заговоромъ, ни заговорщиками. Очевидно его занимала только его болѣзнь.
   Болѣзнь его была внезапна, странна, жестока; нѣкоторые симптомы ея походили на симптомы, замѣченные у брата его, Франциска ІІ-го, незадолго до его смерти.
   Никого не удивило, что онъ запретилъ входить къ себѣ рѣшительно всѣмъ, кромѣ Паре. Мизантропія, какъ всѣмъ было извѣстно, составляла основу характера этого государя.
   Карлъ вошелъ въ спальню, сѣлъ на кресло, приложилъ голову къ подушкѣ и, подумавъ, что Паре, можетъ-быть, нѣтъ дома и онъ пріидетъ еще нескоро, хотѣлъ съ пользою употребить это время.
   Онъ ударилъ въ ладони; вошелъ дежурный.
   -- Скажите королю наваррскому, что я хочу поговорить съ нимъ. Дежурный поклонился и вышелъ.
   Карлъ закинулъ голову назадъ; тяжесть давила мозгъ его до такой степени, что онъ едва могъ связать двѣ мысли; передъ глазами его носилось какъ-будто кровавое облако; уста его горѣли; онъ выпилъ уже цѣлый графйнъ воды, и не могъ утолить жажды.
   Дверь растворилась и вошелъ Генрихъ.-- Нансей шелъ за нимъ, но остановился въ передней.
   Король наваррскій дождался, пока дверь за нимъ затворилась.
   Тогда онъ подошелъ.
   -- Вы спрашивали меня, сказалъ онъ.-- Я здѣсь.
   Король вздрогнулъ при этомъ голосѣ, и машинально протянулъ руку.
   -- Ваше величество забываете, что я уже не братъ вашъ, а плѣнникъ, сказалъ Генрихъ, не принимая руки.
   -- Да! дѣйствительно. Благодарю, что напомнилъ.-- Кажется, вы обѣщали мнѣ отвѣчать наединѣ откровенно.
   -- И готовъ исполнить это обѣщаніе.-- Спрашивайте.
   Король налилъ въ руку холодной воды и приложилъ ее ко лбу.
   -- Что истиннаго въ обвиненіи д'Алансона?-- Отвѣчайте.
   -- Только половина: -- д'Алансонъ долженъ былъ бѣжать, а я сопутствовать ему.
   -- А зачѣмъ вы должны были ему сопутствовать?-- Развѣ вы мною не довольны, Генрихъ?
   -- Напротивъ; Богъ, читающій въ сердцахъ нашихъ, видитъ, какъ глубоко люблю я моего брата и короля.
   -- Кажется, однако, не бѣгаютъ отъ людей, которыхъ любятъ и которые насъ любятъ?
   -- И я бѣжалъ не отъ тѣхъ, которые любятъ меня, а отъ тѣхъ, которые ненавидятъ.-- Позволите ли говорить вамъ откровенно?
   -- Говорите.
   -- Ненавидятъ меня здѣсь: д'Алансонъ и королева-мать.
   -- О д'Алансонѣ не говорю, отвѣчалъ Карлъ:-- но королева-мать осыпаетъ васъ ласками.
   -- Потому-то я ей и не довѣряю... И слава Богу, что не довѣряю.
   -- Ей?
   -- Ей, или тѣмъ, кто ее окружаетъ.-- Вы знаете, ваше величество, что несчастіе королей состоитъ иногда не въ томъ, что ихъ угощаютъ плохо, а въ томъ, что угощаютъ слишкомъ-хорошо.
   -- Изъяснитесь; вы дали слово высказать все.
   -- Я исполняю слово.
   -- Продолжайте.
   -- Вы любите меня, сказали вы?
   -- То-есть, любилъ васъ до измѣны, Ганріо.
   -- Предположите, что вы меня еще любите.
   -- Положимъ.
   -- Въ такомъ случаѣ, вы, конечно, желаете, чтобъ я жилъ?
   -- Я былъ бы въ отчаяніи, еслибъ съ тобою случилось несчастіе.
   -- Два раза оно едва не случилось.
   -- Какъ?
   -- Два раза только Провидѣніе спасло мнѣ жизнь. Правда, второй разъ Провидѣніе явилось въ образѣ вашего величества.
   -- А въ первый?
   -- Въ первый -- въ образѣ человѣка, который былъ бы крайне удивленъ этому сближенію, -- въ образѣ Рене. Вы спасли меня отъ желѣза...
   Карлъ нахмурилъ брови; онъ вспомнилъ ночь, въ которую увелъ Генриха въ Улицу-де-Барръ.
   -- А Рене? спросилъ онъ.
   -- Рене спасъ меня отъ яда.
   -- Peste! Ты счастливъ, Ганріо, сказалъ король, стараясь улыбнуться; но боль превратила улыбку въ судороги.-- Это не его ремесло.
   -- Меня спасли два чуда.-- Чудо раскаянья въ душѣ флорентинца, и чудо любви вашего величества. Признаюсь, я боюсь, не наскучило бы небу дѣлать чудеса. Я хотѣлъ бѣжать въ-слѣдствіе правила: на Бога надѣйся, а самъ не плошай.
   -- Зачѣмъ ты не сказалъ мнѣ объ этомъ раньше?
   -- Еслибъ я сказалъ вамъ это вчера, я былъ бы доносчикомъ.
   -- А сегодня?
   -- Сегодня другое дѣло. Я обвиненъ и защищаюсь.
   -- Увѣренъ ты въ этомъ первомъ покушеніи, Ганріо?
   -- Такъ же, какъ и во второмъ.
   -- И тебя хотѣли отравить?
   -- Хотѣли.
   -- Чѣмъ?
   -- Опіатомъ.
   -- Какъ это отравляютъ опіатомъ?
   -- Спросите у Рене: -- отравляютъ же перчатками...
   Карлъ нахмурилъ брови; по мало-по-малу лицо его опять прояснилось.
   -- Да, да, сказалъ онъ, какъ-будто говоря съ самимъ-собою:-- все живое естественно избѣгаетъ смерти: почему же разсудку не дѣлать того, что дѣлаетъ инстинктъ?
   -- Довольны ли вы моею откровенностью, и думаете ли вы, что я сказалъ вамъ все?
   -- Да, Ганріо, да; ты славный-малый.-- Такъ ты думаешь, что имъ не надоѣло, что они сдѣлаютъ новыя покушенія?
   -- Каждый вечеръ я удивляюсь, что еще живъ.
   -- Они знаютъ, что я тебя люблю, Ганріо, и вотъ почему хотятъ твоей жизни.-- Но будь спокоенъ: они будутъ наказаны. Ты, между-тѣмъ, свободенъ.
   -- И могу оставить Парижъ?
   -- Нѣтъ! Ты знаешь, что я не могу обойдтись безъ тебя. Mille noms d'un diable! Надобно же, чтобъ кто-нибудь изъ окружающихъ любилъ меня.
   -- Если вы оставляете меня при себѣ, окажите мнѣ милость...
   -- Какую?
   -- Оставьте меня здѣсь не какъ друга, а какъ плѣнника.
   -- Какъ?
   -- Развѣ вы не видите, что ваша дружба губитъ меня?
   -- И ты желаешь лучше, чтобъ я ненавидѣлъ тебя?
   -- Наружно. Эта ненависть будетъ моимъ счастіемъ, пока я буду считаться въ немилости; они не такъ будутъ спѣшить умертвить меня.
   -- Не знаю, чего ты хочешь, Ганріо; не знаю, какая у тебя цѣль, но если ты не исполнишь своихъ желаній и не достигнешь цѣли, это меня очень удивитъ.
   -- И такъ, я могу разсчитывать на строгость короля?
   -- Да.
   -- Въ такомъ случаѣ, я спокойнѣе.-- Теперь, что прикажете, ваше величество?
   -- Ступай домой, Ганріо.-- Я боленъ; зайду посмотрѣть своихъ собакъ, и лягу..
   -- Вы позвали бы доктора, ваше величество; вы, можетъ-быть, больнѣе, нежели думаете.
   -- Я послалъ за Паре.
   -- Это меня успокоиваетъ.
   -- Клянусь душою! Изъ всего моего семейства, кажется, только ты меня любишь!
   -- Вы думаете?
   -- Честное слово.
   -- Такъ передайте же меня Нансею, какъ человѣка, которому гнѣвъ вашъ не позволитъ прожить дольше мѣсяца. Этимъ вы дадите мнѣ возможность любить васъ дольше.
   -- Г. Нансей! закричалъ Карлъ.
   Капитанъ вошелъ.
   -- Я ввѣряю вамъ величайшаго преступника въ государствѣ; -- вы отвѣчаете за него головою.
   Генрихъ, съ видомъ величайшаго отчаянія, вышелъ за Нансеемъ.
   

III.
Актеонъ.

   Карлъ, оставшись наединѣ, удивился, что до-сихъ-поръ не являлся къ нему ни одинъ изъ вѣрныхъ друзей его.-- Вѣрные друзья были: кормилица Мадлена и борзая Актеонъ.
   -- Кормилица вѣрно пошла къ какому-нибудь знакомому гугеноту пѣть псальмы, сказалъ онъ: -- а Актеонъ дуется на меня за ударъ, которымъ я поподчивалъ его поутру.
   Карлъ взялъ свѣчу и пошелъ къ кормилицѣ.-- Ея не было дома. Изъ комнаты ея дверь вела, какъ, вѣроятно, помнитъ читатель, въ оружейный кабинетъ. Онъ подошелъ къ этой двери.
   Но во время перехода, онъ опять почувствовалъ боль, появлявшуюся мгновенно.-- Король страдалъ, какъ-будто раскаленное желѣзо проникло въ его кишки; его пожирала неутолимая жажда. На столѣ стояла чашка молока, онъ выпилъ ее въ одинъ глотокъ и почувствовалъ облегченіе.
   Онъ опять взялъ поставленный въ сторону подсвѣчникъ и вышелъ въ кабинетъ.
   Къ великому удивленію его, Актеонъ не бросился ему навстрѣчу.-- Заперли его? Но въ такомъ случаѣ онъ почуялъ бы, что Карлъ возвратился съ охоты, и завылъ бы.
   Карлъ крикнулъ, свиснулъ, -- никто не являлся.
   Онъ сдѣлалъ шага четыре впередъ; свѣтъ доходилъ до угла комнаты, и онъ замѣтилъ, что тамъ лежитъ какая-то неподвижная масса.
   -- Эй! Актеонъ! крикнулъ Карлъ.
   Онъ свиснулъ еще разъ.
   Собака не трогалась съ мѣста.
   Карлъ подбѣжалъ къ ней, тронулъ ее: бѣдное животное было мертво и холодно... Изъ пасти упало нѣсколько капель желчи, смѣшанной съ пѣнистою, кровавою слюною. Собака отъискала въ комнатѣ шапку своего господина и издохла, склонивъ голову на этотъ предметъ, напоминавшій ей друга.
   Это зрѣлище заставило Карла забыть свои собственныя страданія и возвратило ему всю его энергію.-- Гнѣвъ закипѣлъ въ душѣ его; онъ хотѣлъ кликнуть; но величіе королей заколдовано: они не властны поддаваться первому движенію, естественно пробужденному страстью. Карлъ разсудилъ, что тутъ кроется, можетъ-быть, измѣна, и промолчалъ.
   Онъ сталъ передъ собакою на колѣни и опытнымъ глазомъ началъ разсматривать трупъ. Глаза ея были стекловидны, языкъ красенъ и покрытъ прыщами; болѣзнь была странная, -- она заставила Карла вздрогнуть.
   Король надѣлъ перчатки, которыя было-снялъ и заткнулъ за поясъ, приподнялъ посинѣвшую губу собаки и началъ разсматривать зубы; въ промежуткахъ и на самыхъ зубахъ онъ замѣтилъ бѣловатые кусочки чего-то.
   Онъ снялъ ихъ и увидѣлъ, что это бумага.
   Возлѣ бумаги опухоль была сильнѣе, дёсны раздулись, и кожа покраснѣла, какъ отъ сѣрной кислоты.
   Карлъ внимательно поглядѣлъ вокругъ. На коврѣ валялись два-три кусочка бумаги, похожіе на найденную имъ въ зубахъ животнаго; на томъ, который былъ побольше, виднѣлись слѣды гравюры.
   Волосы встали дыбомъ на головѣ Карла; онъ узналъ отрывокъ картинки, изображавшей охотника, которую Актеонъ вырвалъ изъ книги.
   -- А! сказалъ онъ блѣднѣя:-- книга была отравлена...
   Потомъ, припоминая всѣ обстоятельства, онъ вскрикнулъ:
   -- Тысячу чертей! Я каждой страницы касался пальцемъ, и каждый разъ слюнилъ палецъ!.. Эти обмороки, эта боль, эта рвота... я погибъ!
   Карлъ съ минуту оставался недвижимъ подъ гнетомъ этой ужасной мысли.-- Потомъ онъ поднялся съ глухимъ стономъ и бросился къ двери кабинета.
   -- Рене! закричалъ онъ.-- Рене! скорѣе! Позвать мнѣ флорентинца! Чтобъ черезъ десять минутъ онъ былъ здѣсь. На коня! взять съ собою подручную! Если прійдетъ Паре, пусть обождетъ.
   Дежурный побѣжалъ исполнить повелѣніе.
   -- Хоть всѣхъ на пытку, сказалъ Карлъ;-- а дознаюсь, кто далъ эту книгу Ганріо.
   Съ потомъ на лбу, съ судорожно-скорченными руками, съ стѣсненнымъ дыханіемъ, Карлъ остановился и устремилъ глаза на собаку.
   Черезъ десять минутъ, флорентинецъ робко и не безъ страха постучалъ въ дверь... Есть совѣсти, для которыхъ небо никогда не ясно.
   -- Войдите, сказалъ Карлъ.
   Парфюмеръ вошелъ.-- Карлъ подошелъ къ нему съ повелительнымъ видомъ.
   -- Ваше величество спрашивали меня, сказалъ дрожа Рене.
   -- Да. Вы искусный химикъ, не правда ли?
   -- Ваше величество...
   -- И знаете все, что знаютъ ученѣйшіе медики?
   -- Вы преувеличиваете, ваше величество.
   -- Нѣтъ! Матушка говорила мнѣ это. Кромѣ того, я вамъ довѣряю, и хотѣлъ лучше посовѣтоваться съ вами, нежели съ кѣмъ-нибудь другимъ. Вотъ, продолжалъ онъ, раскрывая трупъ собаки:-- посмотрите, пожалуйста, что у нея въ зубахъ и скажите, отъ-чего она издохла.
   Рене взялъ свѣчу и склонился къ землѣ, повинуясь королю и вмѣстѣ съ тѣмъ стараясь скрыть свое смущеніе.-- Карлъ стоялъ устремивъ на него взоры, и съ весьма-понятнымъ нетерпѣніемъ ждалъ слова, которое должно было быть его смертнымъ приговоромъ или залогомъ спасенія.
   Рене вынулъ изъ кармана родъ скальпеля, раскрылъ и снялъ кончикомъ его кусочки бумаги, приставшей къ дёснамъ собаки. Онъ долго и внимательно смотрѣлъ на желчь и кровь, выступавшую изъ каждой язвы.
   -- Печальные признаки, сказалъ онъ.
   Холодъ пробѣжалъ по жиламъ Карла и проникъ въ самое сердце.
   -- Да, сказалъ онъ: -- собака отравлена, не такъ ли?
   -- Кажется.
   -- А какимъ ядомъ?
   -- Я думаю, минеральнымъ.
   -- Можете вы узнать навѣрное, отравлена ли она?
   -- Конечно. Только надо ее вскрыть и разсмотрѣть желудокъ.
   -- Вскройте. Я хочу узнать истину.
   -- Надобно позвать кого-нибудь помочь мнѣ.
   -- Я помогу вамъ.
   -- Вы, ваше величество!
   -- Да, я. Если она отравлена, какіе признаки найдемъ мы?
   -- Красноту и развѣтвленія въ желудкѣ.
   -- Къ дѣлу! сказалъ Карлъ.
   Рене однимъ взмахомъ скальпеля вскрылъ грудь и сильно ее раздвинулъ, между-тѣмъ какъ Карлъ, стоя на колѣняхъ, свѣтилъ ему дрожащею рукою.
   -- Посмотрите, ваше величество, сказалъ Рене: -- посмотрите, вотъ явные слѣды. Вотъ краснота, о которой я говорилъ вамъ; вотъ и вены, налитыя кровью и похожія за корни растенія: это то, что я назвалъ развѣтвленіями. Здѣсь все, чего я искалъ.
   -- И такъ, собака отравлена?
   -- Отравлена, ваше величество.
   -- Минеральнымъ ядомъ?
   -- По всей вѣроятности.
   -- А что почувствовалъ бы человѣкъ, еслибъ нечаянно отвѣдалъ того же яда.
   -- Сильную головную боль, внутренній жаръ, какъ-будто проглотилъ горячіе угли, рѣзь въ кишкахъ, рвоту.
   -- И страдалъ бы отъ жажды?
   -- Жажда была бы неутолима.
   -- Такъ, такъ! проговорилъ Карлъ.
   -- Тщетно стараюсь я отгадать цѣль этихъ вопросовъ, ваше величество... сказалъ Рене.
   -- И къ-чему? Вамъ не для чего знать ее... Отвѣчайте на мои вопросы, и только.
   -- Что угодно спросить вашему величеству?
   -- Какое противоядіе долженъ бы употребить человѣкъ, принявшій того же яда, который данъ моей собакѣ?
   Рене подумалъ съ минуту.
   -- Есть разные минеральные яды, сказалъ онъ: -- прежде, нежели буду отвѣчать, я желалъ бы знать, какой именно это ядъ. Извѣстно ли вашему величеству, какъ собака была отравлена?
   -- Извѣстно; она грызла листокъ изъ книги.
   -- Листокъ изъ книги?
   -- Да.
   -- Эта книга у васъ?
   -- Вотъ она, сказалъ Карлъ, доставая книгу съ полки, куда поставилъ ее, и подавая Рене.
   Рене былъ пораженъ, и легкое движеніе его не ускользнуло отъ вниманія Карла.
   -- Она изжевала листокъ изъ этой книги? проговорилъ, запинаясь, Рене.
   -- Вотъ этотъ.
   И Карлъ указалъ на оторванную страницу.
   -- Позволите оторвать еще одинъ?
   -- Оторвите.
   Рене вырвалъ листокъ и поднесъ его къ свѣчкѣ: бумага вспыхнула, и по комнатѣ распространился сильный чесночный запахъ.
   -- Она отравлена мышьякомъ, сказалъ онъ.
   -- Вы въ этомъ увѣрены?
   -- Такъ же увѣренъ, какъ еслибъ я самъ приготовилъ его.
   -- А противоядіе?
   Рене покачалъ головою.
   -- Какъ? проговорилъ Карлъ глухимъ голосомъ:-- не-уже-ли вы не знаете лекарства?
   -- Лучшее и дѣйствительнѣйшее -- яичные бѣлки, сбитые въ молокѣ; но...
   -- Но... что?
   -- Но ихъ должно принять немедленно; иначе...
   -- Иначе?
   -- Это ужасный ядъ, ваше величество! сказалъ Репе.
   -- Однакожь, онъ убиваетъ не тотчасъ.
   -- Нѣтъ; но онъ убиваетъ навѣрно, черезъ сколько бы времени ни умеръ человѣкъ; иногда это бываетъ даже слѣдствіемъ разсчета.
   Карлъ прислонился къ мраморному столу.
   -- Теперь, продолжалъ Карлъ, положивъ руку на плечо Рене:-- скажите, вы знаете эту книгу?
   -- Я, ваше величество? проговорилъ Рене, блѣднѣя.
   -- Да, вы; увидѣвъ ее, вы измѣнили себѣ.
   -- Клянусь вамъ, ваше величество...
   -- Послушайте, Рене. Вы отравили королеву наваррскую перчатками; отравили принца де-Порсіана испареніями лампы; покушались отравить принца Конде яблокомъ... Рене! Я велю содрать съ васъ кожу вершокъ за вершкомъ раскаленными щипцами, если вы не скажете, кому принадлежала эта книга.
   Флорентинецъ увидѣлъ, что нельзя шутить съ гнѣвомъ Карла и рѣшился на смѣлый отвѣтъ.
   -- А если я скажу правду, ваше величество, кто поручится, что я не буду наказанъ еще ужаснѣе, нежели за утайку?
   -- Я.
   -- Даете ли вы мнѣ свое королевское слово?
   -- Честное слово, васъ не тронутъ!
   -- Въ такомъ случаѣ, эта книга принадлежитъ мнѣ, сказалъ онъ.
   -- Вамъ? воскликнулъ Карлъ, отступивъ на шагъ и дико глядя на отравителя.
   -- Да, мнѣ.
   -- Какъ же она вышла изъ вашихъ рукъ?
   -- Ее взяла у меня ея величество королева-мать.
   -- Королева-мать?
   -- Точно-такъ.
   -- Зачѣмъ?
   -- Кажется, чтобъ отослать ее королю наваррскому, который просилъ герцога д'Алансона достать ему подобное сочиненіе, потому-что онъ хочетъ учиться соколиной охотѣ.
   -- Да, такъ!.. сказалъ Карлъ:-- теперь я все понимаю. Эта книга дѣйствительно была у Ганріо. Есть судьба, и она караетъ меня!
   Карлъ закашлялъ сухимъ и сильнымъ кашлемъ и въ-слѣдъ за тѣмъ почувствовалъ новый припадокъ боли въ кишкахъ. Онъ глухо вскрикнулъ раза два или три и упалъ на кресло.
   -- Что съ вами, ваше величество? спросилъ Penè съ ужасомъ.
   -- Ничего, отвѣчалъ Карлъ: -- мнѣ только хочется пить; дай мнѣ воды.
   Репе налилъ въ стаканъ воды и дрожащею рукою поднесъ его Карлу; Карлъ выпилъ его въ одинъ глотокъ.
   -- Теперь, сказалъ король, взявъ перо и омочивъ его въ чернила: надпиши на этой книгѣ...
   -- Что прикажете?
   -- То, что я тебѣ продиктую: "Это руководство къ соколиной охотѣ дано мною королевѣ-матери, Катеринѣ Медичи".
   Рене взялъ перо и написалъ.
   -- Теперь подпишись.
   Флорентинецъ подписался.
   -- Вы обѣщали мнѣ безопасность, сказалъ парфюмеръ.
   -- Что касается до меня, сдержу свое слово.
   -- Но что касается до королевы-матери...
   -- О, на счетъ ея, это не мое дѣло. Если на тебя нападутъ, защищайся.
   -- Ваше величество! могу ли я оставить Францію, если увижу, что жизнь моя въ опасности?
   -- На это я отвѣчу тебѣ черезъ двѣ недѣли. Между-тѣмъ...
   Карлъ, нахмуривъ брови, приложилъ палецъ къ блѣднымъ губамъ своимъ.
   -- О! будьте спокойны, ваше величество.
   Флорентинецъ былъ очень-радъ, что отдѣлался такъ дешево. Онъ поклонился и вышелъ.
   За нимъ явилась кормилица на порогѣ своей комнаты.
   -- Что съ тобою, Шарло? сказала она.
   -- Я промочилъ ноги на росѣ, и мнѣ не здоровится.
   -- Ты блѣденъ, Шарло.
   -- Это отъ слабости. Дай мнѣ руку, доведи меня до постели.
   Кормилица поспѣшно подошла. Карлъ, при ея помощи, дошелъ до спальни.
   -- Теперь, сказалъ онъ: -- я лягу одинъ.
   -- А если пріидетъ Паре?
   -- Скажи ему, что мнѣ лучше, и что его не нужно.
   -- Но между-тѣмъ, что же ты пріймешь?
   -- О! самое простое лекарство, сказалъ Карлъ.-- Сбей мнѣ бѣлковъ въ молокѣ... Кстати: вѣдь бѣдняжка Актеонъ околѣлъ. Завтра надо приказать похоронить его гдѣ-нибудь въ саду, въ Луврѣ. Онъ былъ однимъ изъ лучшихъ друзей моихъ. Я поставлю ему памятникъ... если успѣю.
   

IV.
Венсенскій-Лѣсъ.

   Согласно приказанію Карла, Генрихъ былъ отведенъ въ Венсенскій-Лѣсъ. Такъ назывался въ то время знаменитый замокъ, отъ котораго теперь остались однѣ развалины,-- колоссальная руина, достаточно свидѣтельствующая о его минувшемъ величіи.
   Генриха принесли въ носилкахъ. Съ каждой стороны ѣхали четыре солдата, а впереди Нансей съ предписаніемъ, которое должно было отворить Генриху двери тюрьмы-защитницы.
   У дверей башни они остановились. Нансей сошелъ съ лошади, отомкнулъ дверь, запертую висячимъ замкомъ, и почтительно попросилъ короля выйдти.
   Генрихъ повиновался безъ малѣйшаго возраженія. Всякое жилище показалось ему безопаснѣе Лувра, и десять дверей, за которыми его замкнутъ, отдѣляли его въ то же время отъ Катерины Медичи.
   Царственный плѣнникъ прошелъ между двухъ солдатъ черезъ подъемный мостъ, черезъ трое дверей внизу башни и столько же дверей внизу лѣстницы. Нансей ввелъ его въ первый этажъ. Здѣсь капитанъ, замѣтивъ, что Генрихъ хочетъ идти дальше, сказалъ;
   -- Остановитесь, ваше величество.
   -- А! сказалъ Генрихъ: -- меня, кажется, чествуютъ первымъ этажемъ.
   -- Васъ чествуютъ какъ коронованную главу, ваше величество.
   -- Чортъ возьми! Два-три этажа выше не унизили бы меня. Здѣсь мнѣ будетъ слишкомъ-хорошо; станутъ подозрѣвать...
   -- Угодно вашему величеству за мною слѣдовать? сказалъ Нансей.
   -- Ventre-saint-gris! Какъ-будто вы не знаете, что здѣсь нечего спрашивать, угодно мнѣ или нѣтъ,-- когда Карлъ приказываетъ. Приказываетъ онъ, чтобъ я за вами слѣдовалъ?
   -- Да, ваше величество.
   -- Такъ я слѣдую.
   Пошли по корридору. Конецъ его выходилъ въ довольно-большую залу, мрачную, съ темными стѣнами.
   Генрихъ посмотрѣлъ вокругъ не совсѣмъ-спокойно.
   -- Гдѣ мы? спросилъ онъ.
   -- Мы идемъ черезъ залу пытки, ваше величество.
   -- А-га! сказалъ король.
   Онъ посмотрѣлъ еще съ большимъ вниманіемъ.
   Въ этой залѣ было всего по-немногу: козлы и чанъ для испытанія горячею водою; клинья и молоты для тисковъ на ноги; сверхъ-того, каменныя скамьи для несчастныхъ жертвъ, ожидающихъ пытки, тянулись почти вокругъ всей залы; надъ скамьями, въ самыя скамьи, и у ногъ, были вдѣланы желѣзныя кольца.
   Генрихъ продолжалъ идти, не говоря ни слова, но не упуская изъ вида ни одной мелочи этихъ ужасныхъ снарядовъ, начертавшихъ, такъ-сказать, на стѣнахъ исторію страданій.
   Глядя вокругъ, Генрихъ не смотрѣлъ подъ ноги и споткнулся.
   -- Что это? сказалъ онъ.
   Онъ указалъ на жолобъ, проведенный по каменному сырому полу.
   -- Это стокъ, ваше величество.
   -- Развѣ здѣсь идетъ дождь?
   -- Да, кровью.
   -- А! хорошо. Скоро мы дойдемъ до моей комнаты?
   -- Мы уже дошли, отвѣчалъ человѣческій образъ, виднѣвшійся въ темнотѣ и становившійся яснѣе по мѣрѣ приближенія къ нему.
   Генриху показалось, что голосъ этотъ ему знакомъ; онъ сдѣлалъ нѣсколько шаговъ впередъ и узналъ говорившаго.
   -- Ба! Это вы, Болье? что вы здѣсь дѣлаете?
   -- Я только-что назначенъ губернаторомъ венсенской крѣпости, ваше величество.
   -- Вы дебютируете прекрасно; на первый разъ у васъ въ плѣну король,-- это не дурно.
   -- Извините, ваше величество, я передъ вами принялъ уже двухъ дворянъ.
   -- Кого это?.. Ахъ, извините, я дѣлаю, можетъ-быть, нескромный вопросъ. Въ такомъ случаѣ, положимъ, что я ничего не сказалъ,
   -- Это не тайна, ваше величество. Арестанты: ла-Моль и Коконна.
   -- Правда; ихъ при мнѣ и арестовали. Бѣдняжки! Что? какъ они переносятъ свое несчастіе?
   -- Очень-неровно: одинъ веселъ, другой печаленъ. Одинъ поетъ, другой вздыхаетъ.
   -- Который вздыхаетъ?
   -- Ла-Моль.
   -- Это для меня понятнѣе, нежели пѣть пѣсни. Сколько я вижу, въ тюрьмѣ невесело. Въ которомъ они этажѣ?
   -- На самомъ верху, въ четвертомъ.
   Генрихъ вздохнулъ. Ему хотѣлось бы быть тамъ.
   -- Сдѣлайте одолженіе, г. Болье, сказалъ онъ: -- укажите мнѣ мою комнату; я очень усталъ отъ сегодняшняго дня.
   -- Вотъ, ваше величество, отвѣчалъ Болье, указывая Генриху на отворенную комнату.
   -- Нумеръ второй, сказалъ Генрихъ.-- Почему же не первый?
   -- Онъ уже назначенъ другой особѣ.
   -- А! значитъ, вы ждете арестанта поважнѣе меня.
   -- Я не говорилъ вамъ, ваше величество, что это арестантъ.
   -- Кто же?
   -- Не спрашивайте, ваше величество; я принужденъ буду нарушить должное вамъ почтеніе и молчать.
   -- А! это другое дѣло.
   Онъ сдѣлался еще задумчивѣе: нумеръ первый видимо тревожилъ его.
   Губернаторъ не измѣнилъ своей учтивости: разсыпаясь въ краснорѣчивыхъ оговоркахъ ввелъ онъ Генриха въ его комнату, извинился въ недостаткѣ удобнаго помѣщенія, поставилъ у дверей двухъ солдатъ и вышелъ.
   -- Теперь, сказалъ губернаторъ сторожу: -- пойдемъ къ другимъ.
   Сторожъ пошелъ впередъ. Они отправились той же дорогой, которой пришли, черезъ залу пытки, корридоръ и лѣстницу; Болье, идя за стороннемъ, поднялся на три этажа выше.
   Въ четвертомъ, то-есть послѣднемъ этажѣ, сторожъ отворилъ, одну за другою, три двери, изъ которыхъ каждая была заперта двумя замками и тремя огромными засовами.
   Едва-только коснулся онъ третьей двери, какъ послышался веселый голосъ:
   -- Отворяйте, mordi! Хоть впустите свѣжаго воздуха. Тутъ такъ жарко, что можно задохнуться.
   Коконна, котораго читатель, конечно, узналъ по его любимой поговоркѣ, въ одинъ скачокъ очутился у двери.
   -- Потерпите, отвѣчалъ сторожъ: -- я пришелъ не освободить васъ, а ввести къ вамъ господина губернатора.
   -- А что губернатору тутъ дѣлать?
   -- Онъ пришелъ посѣтить васъ.
   -- Много чести; милости просимъ.
   Губернаторъ вошелъ, и тотчасъ же подавилъ улыбку Коконна ледяною учтивостью, свойственною губернаторамъ крѣпостей, тюремщикамъ и палачамъ.
   -- Есть у васъ деньги? спросилъ онъ арестанта.
   -- У меня? Ни одного экю.
   -- А драгоцѣнности?
   -- Есть перстень.
   -- Позволите объискать васъ?
   -- Mordi! воскликнулъ Коконна, краснѣя отъ гнѣва: -- счастье ваше, что мы съ вами въ тюрьмѣ.
   -- Надо все переносить на королевской службѣ.
   -- А честные молодцы, которые объискиваютъ прохожихъ на Пон-Нёвѣ, тоже въ королевской службѣ? Mordi! я былъ ужасно несправедливъ! До-сихъ-поръ, я считалъ ихъ за разбойниковъ.
   -- Прощайте, милостивый государь, сказалъ Болье.-- Сторожъ, замкни его.
   Губернаторъ ушелъ и унесъ съ собою перстень Коконна, прекрасный изумрудъ, подаренный ему герцогинею де-Неверъ въ память цвѣта глазъ ея.
   -- Къ другому, сказалъ онъ, выходя.
   Прошли пустую комнату; снова раздался шумъ отворяемыхъ дверей, скрипъ шести замковъ и девяти засововъ.
   Отворилась послѣдняя дверь, и первый звукъ, дошедшій до слуха губернатора, былъ вздохъ.
   Комната была еще мрачнѣе той, изъ которой только-что вышелъ Болье. Четыре узенькія, стрѣльчатыя окна, уменьшавшіяся къ наружи, слабо освѣщали это печальное убѣжище. Желѣзная рѣшетка была устроена въ окнахъ такъ, что арестантъ не могъ даже видѣть неба.
   Потолокъ былъ выведенъ угловатымъ сводомъ, сходившимся въ центрѣ въ розетку.
   Ла-Моль сидѣлъ въ углу, и, не смотря на вошедшихъ, остался на своемъ мѣстѣ, какъ-будто ничего не слышалъ.
   Губернаторъ остановился на порогѣ и съ минуту смотрѣлъ на арестанта, неподвижнаго и склонившаго голову на руки.
   -- Здравствуйте, господинъ ла-Моль, сказалъ Болье.
   Молодой человѣкъ медленно поднялъ голову.
   -- Здравствуйте, сказалъ онъ.
   -- Я пришелъ объискать васъ, сказалъ губернаторъ.
   -- Не за чѣмъ; я самъ отдамъ вамъ все, что у меня есть.
   -- Что у васъ есть?
   -- Около трехъ-сотъ экю, да вотъ эти перстни.
   -- Дайте, сказалъ губернаторъ.
   -- Извольте.
   Ла-Моль выворотилъ свои карманы, снялъ съ рукъ перстни и сорвалъ со шляпы пряжку.
   -- Больше у васъ ничего нѣтъ?
   -- Сколько мнѣ извѣстно, ничего.
   -- А что это у васъ на шеѣ, на шелковомъ снуркѣ?
   -- Это не золото,-- это реликвія.
   -- Дайте сюда...
   -- Какъ? вы требуете...
   -- Мнѣ приказано оставить вамъ только платье, -- а реликвія не платье.
   Ла-Моль сдѣлалъ движеніе гнѣва, которое, среди скорбнаго и благороднаго его спокойствія, показалось еще ужаснѣе людямъ, привыкшимъ видѣть сильныя ощущенія.
   Но онъ тотчасъ же пришелъ въ себя.
   -- Хорошо, сказалъ онъ:-- я отдамъ вамъ, что вы требуете.
   Съ этими словами, онъ оборотился, какъ-будто подходя къ свѣту, и снялъ мнимую реликвію: это былъ медальйонъ съ портретомъ; вынулъ портретъ, поцаловалъ его нѣсколько разъ, уронилъ его, какъ-будто нечаянно, и сильно наступилъ на него пяткою, такъ-что раздавилъ на тысячу кусковъ.
   -- Милостивый государь!.. сказалъ губернаторъ.
   Онъ наклонился и посмотрѣлъ, нельзя ли спасти вещь, которую ла-Моль хотѣлъ скрыть отъ него; но портретъ въ буквальномъ смыслѣ превратился въ пыль.
   -- Королю угодно было имѣть оправу, сказалъ ла-Моль: -- но онъ не имѣлъ никакого права на заключавшійся въ ней портретъ. Вотъ медальйонъ, вы можете взять его.
   -- Я пожалуюсь королю, сказалъ Болье.
   И, не простившись съ арестантомъ ни единымъ словомъ, онъ вышелъ въ такомъ гнѣвѣ, что не дождался даже, чтобъ сторожъ при немъ заперъ двери.
   Сторожъ сдѣлалъ нѣсколько шаговъ, чтобъ выйдти, и видя, что Болье сходитъ уже съ лѣстницы, оборотился и сказалъ ла-Молю:
   -- Хорошо, что я догадался тотчасъ же взять съ васъ сто экю, за которые доставлю вамъ свиданіе съ вашимъ товарищемъ. Еслибъ вы ихъ не отдали, такъ все-равно губернаторъ взялъ бы ихъ съ остальными тремя стами, и тогда совѣсть уже не позволила бы мнѣ услужить вамъ; но вы мнѣ заплатили впередъ, я обѣщалъ, что вы увидитесь... пойдемте... честный человѣкъ умѣетъ держать свое слово. Только, если можно, пожалуйста, ради себя и меня, не говорите о политикѣ.
   Ла-Моль вышелъ изъ своей комнаты и очутился лицомъ-къ-лицу съ Коконна, ходившимъ по средней залѣ.
   Друзья бросились другъ другу въ объятія.
   Сторожъ притворился, что отираетъ слезу и вышелъ, чтобъ ихъ не застали въ-расплохъ, то-есть, чтобъ не попасться самому.
   -- Ну, что? спросилъ Коконна.-- Былъ у тебя этотъ ужасный губернаторъ?
   -- Такъ же, какъ и у тебя, я полагаю.
   -- И взялъ у тебя все?
   -- Какъ и у тебя же.
   -- О! у меня было немного. Кольцо Анріэтты, и только.
   -- А денегъ?
   -- Я отдалъ все вотъ этому молодцу, чтобъ онъ доставилъ намъ свиданіе.
   -- А! По-видимому, онъ получаетъ изъ двухъ рукъ.
   -- Такъ и ты ему заплатилъ?
   -- Я далъ ему сто экю.
   -- Тѣмъ лучше.
   -- Это негодяй.
   -- Разумѣется; за деньги можно изъ него сдѣлать все, что угодно, а въ деньгахъ, надѣюсь, у насъ не будетъ недостатка.
   -- Теперь понимаешь ты, какъ шли дѣла?
   -- Совершенно. Насъ выдали.
   -- Кто?
   -- Д'Алансонъ. Не даромъ мнѣ хотѣлось свернуть ему шею.
   -- Какъ ты думаешь, дѣло наше серьёзное?
   -- Кажется.
   -- Стало-быть, можно ожидать и... пытки?
   -- Не скрою: я уже думалъ объ этомъ.
   -- Что ты скажешь, если дѣло дойдетъ до этого?
   -- А ты?
   -- Я буду молчать, отвѣчалъ ла-Моль съ лихорадочнымъ румянцемъ.
   -- Ты будешь молчать? спросилъ Коконна.
   -- Да, если у меня достанетъ силъ.
   -- Ну, а я, если они сдѣлаютъ со мною такую подлость, даю тебѣ мое слово, что поразскажу многое.
   -- Что ты скажешь? живо спросилъ ла-Моль.
   -- О, будь спокоепъ! я разскажу такія вещи, что д'Алансону не заснуть нѣсколько ночей сряду.
   Ла-Моль хотѣлъ отвѣчать, но въ это время сторожъ, вѣроятно услышавъ какой-нибудь шумъ, прибѣжалъ, втолкнулъ каждаго изъ нихъ въ его комнату и заперъ за собою двери.
   

V.
Восковая фигура.

   Карлъ уже восемь дней не сходилъ съ постели. Онъ страдалъ изнурительною лихорадкою, прерываемою жестокими припадками, похожими на эпилепсію. Во время этихъ припадковъ, онъ испускалъ ужасные стоны, которымъ со страхолмъ внимали часовые въ прихожей и которымъ вторило древнее эхо Лувра, пробужденное такими мрачными звуками. Потомъ, когда эти припадки проходили, онъ, изнеможенный, съ потухшимъ взоромъ, падалъ на руки кормилицы.
   Мать и сынъ скрывали другъ отъ друга свои чувства и убѣгали другъ друга. Разсказать, какія мрачныя мысли шевелились въ головѣ Катерины и д'Алансона, значило бы изобразить нѣдра змѣинаго гнѣзда.
   Генрихъ былъ запертъ въ своей комнатѣ; въ-слѣдствіе собственной его просьбы, Карлъ запретилъ посѣщать его рѣшительно всѣмъ, даже Маргеритѣ. Въ глазахъ всѣхъ, опала была совершенная. Катерина и д'Алансонъ вздохнули вольнѣе, считая его погибшимъ,-- а Генрихъ ѣлъ и пилъ спокойнѣе прежняго, думая, что о немъ забыли.
   Никто при дворѣ не подозрѣвалъ причины болѣзни короля. Паре и товарищъ его, Мазилль, сочли ее за воспаленіе желудка, принимая результатъ за причину. Они предписали ему прохладительную діэту, которая помогала питью Рене; король принималъ молоко три раза въ день изъ рукъ кормилицы: оно составляло его единственную пищу.
   Ла-Моль и Коконна содержались въ Венсеннѣ подъ строжайшимъ присмотромъ. Маргерита и герцогиня де-Неверъ разъ десять пытались добраться до нихъ, или по-крайней-мѣрѣ переслать имъ по записочкѣ, но имъ не удалось.
   Однажды утромъ, Карлъ почувствовалъ себя лучше и велѣлъ впустить весь дворъ, который, по-обыкновенію, каждое утро являлся къ туалету, хотя туалета давно уже не было. Двери растворились, и по блѣдности щекъ, по желтизнѣ лба, лихорадочному сверканію впалыхъ глазъ, можно было догадаться, какъ сильно потрясла эта непостижимая болѣзнь здоровье короля.
   Комната Карла скоро наполнилась любопытными придворными.
   Катерину, д'Алансона и Маргериту извѣстили, что король принимаетъ.
   Всѣ трое вошли вскорѣ одинъ за другимъ. Катерина была спокойна, Маргерита грустна, д'Алансонъ улыбался.
   Катерина сѣла у изголовья своего сына, не замѣчая, какими глазами смотритъ Карлъ на ея приближеніе.
   Д'Алансонъ сталъ у ногъ и не садился.
   Маргерита прислонилась къ столу, и, видя блѣдное, исхудавшее лицо и впалые глаза брата, невольно вздохнула и выронила слезу.
   Карлъ, отъ котораго ничто не ускользнуло, замѣтилъ эту слезу, слышалъ вздохъ и сдѣлалъ головою Маргеритѣ незамѣтный знакъ.
   И, однакожь, этотъ знакъ прояснилъ лицо королевы наваррской, которой Генрихъ не успѣлъ, а можетъ-быть и не хотѣлъ ничего сказать. Она боялась за мужа, трепетала за любовника.
   За себя она не боялась: она слишкомъ-хорошо знала, что можетъ положиться на скромность ла-Моля.
   -- Каково ты себя чувствуешь, Карлъ? спросила Катерина.
   -- Лучше, матушка, лучше.
   -- А что говорятъ твои медики?
   -- Мои медики? А, это великіе врачи! отвѣчалъ Карлъ захохотавъ.-- Признаюсь, я съ большимъ удовольствіемъ слушаю ихъ разсужденія о моей болѣзни. Кормилица! дай мнѣ пить.
   Кормилица поднесла ему чашку съ его обыкновеннымъ питьемъ.
   -- Что они тебѣ даютъ?
   -- Кто разгадаетъ ихъ лекарства? отвѣчалъ король, жадно выпивая молоко.
   -- Брату надобно бы встать и подышать свѣжимъ воздухомъ, сказалъ д'Алансонъ.-- Охота принесла бы ему пользу.
   -- Да, отвѣчалъ Карлъ съ улыбкою, значенія которой герцогу невозможно было понять: -- послѣдняя охота, однакожъ, не пошла мнѣ въ прокъ.
   Карлъ произнесъ эти слова такъ странно, что разговоръ, въ который дворъ не вмѣшивался, прекратился. Карлъ сдѣлалъ знакъ головою. Придворные поняли, что пріемъ конченъ, и вышли одинъ за другимъ.
   Д'Алансонъ хотѣлъ-было подойдти къ брату, но его удержало внутреннее чувство. Онъ поклонился и вышелъ.
   Маргерита бросилась къ изсохшей, протянутой ей рукѣ брата, прижала ее, поцаловала, и вышла въ свою очередь.
   -- Добрая Марго! проговорилъ Карлъ.
   Осталась одна Катерина у изголовья постели. Карлъ, увидѣвъ себя съ нею наединѣ, отодвинулся подальше, съ тѣмъ же чувствомъ ужаса, какъ отступаютъ отъ змѣи.
   Послѣ объясненія Рене и, можетъ-быть, еще болѣе въ-слѣдствіе собственныхъ размышленій, онъ даже лишенъ былъ счастія сомнѣваться.
   Онъ совершенно зналъ кому и чему обязанъ смертью.
   Когда Катерина приблизилась къ кровати и протянула руку, холодную какъ ея сердце, онъ вздрогнулъ... ему стало страшно.
   -- Вы остаетесь? сказалъ онъ.
   -- Да, отвѣчала Катерина: -- я должна поговорить съ тобою о важныхъ дѣлахъ.
   -- Говорите, сказалъ Карлъ, отодвигаясь еще дальше.
   -- Ты только-что сказалъ, что твои медики искусные врачи...
   -- И повторяю это.
   -- А что они сдѣлали съ-тѣхъ-поръ, какъ ты болѣнъ?
   -- Ничего, правда... но еслибъ вы слышали, сколько они наговорили... Право, можно согласиться быть больнымъ, чтобъ только слушать такія глубокія разсужденія.
   -- Гм! Хочешь ли, я скажу тебѣ...?
   -- Какъ не хотѣть,-- говорите.
   -- Я подозрѣваю, что всѣ эти великіе врачи ничего не смыслятъ въ твоей болѣзни.
   -- Право?
   -- Они, можетъ-быть, видятъ слѣдствія, по причина имъ недоступна.
   -- Дѣло возможное, отвѣчалъ Карлъ, не понимая, къ чему ведетъ Катерина.
   -- Они лечатъ только симптомы, а не самую болѣзнь.
   -- Клянусь жизнью! воскликнулъ удивленный Карлъ:-- я думаю, что вы правы!
   -- Продолжительная болѣзнь твоя вредитъ государственнымъ дѣламъ и терзаетъ мое сердце; ты можешь заболѣть наконецъ и душевно. Это побудило меня собрать самыхъ свѣдущихъ докторовъ.
   -- То-есть, свѣдущихъ въ медицинѣ?
   -- Нѣтъ, въ искусствѣ болѣе-глубокомъ, въ искусствѣ, которое учитъ читать не только въ тѣлѣ, но и въ душѣ.
   -- Прекрасное искусство! Напрасно не учатъ ему королей! Чтожь, достигли вы какого-нибудь результата?
   -- Да.
   -- Какого же?
   -- Какого надѣялась. Я принесла тебѣ лекарство, которое исцѣлитъ твое тѣло и душу.
   Карлъ вздрогнулъ. Онъ подумалъ, что мать находитъ его агонiю слишкомъ-долгою и рѣшилась съ сознаніемъ докончить то, что начала не зная.
   -- Гдѣ же это лекарство? спросилъ онъ, приподнявшись на локоть и глядя на мать.
   -- Оно въ самой болѣзни.
   -- Ну, такъ гдѣ же болѣзнь?
   -- Выслушай меня. Слыхалъ ли ты когда-нибудь, что бываютъ тайные враги, мстительность которыхъ убиваетъ человѣка на далекомъ разстояніи?
   -- Желѣзомъ или ядомъ? спросилъ Карлъ, ни на минуту не спуская глазъ съ безстрастной физіономіи Катерины.
   -- Нѣтъ, другими средствами,-- повѣрнѣе и поужаснѣе.
   -- Изъяснитесь.
   -- Вѣришь ли ты въ силу заклинаній и магіи? спросила флорентинка.
   Карлъ подавилъ улыбку презрѣнія и невѣрія.
   -- И очень, отвѣчалъ онъ.
   -- Они причиною твоихъ страданій, живо сказала мать.-- Врагъ, неосмѣлившійся напасть на тебя явно, въ тайнѣ покусился на твою жизнь. Умыселъ его тѣмъ ужаснѣе, что у него нѣтъ сообщниковъ, и что нити этого заговора были неуловимы.
   -- О! о! сказалъ Карлъ, возмущенный такимъ коварствомъ.
   -- Подумай хорошенько, продолжала Катерина: -- вспомни о предположенномъ бѣгствѣ, которое должно было обезпечить убійцѣ безнаказанность.
   -- Убійцѣ! убійцѣ, говорите вы? Значитъ, меня покушались убить?
   -- Да; ты, можетъ-быть, въ этомъ сомнѣваешься, но я знаю это навѣрное.
   -- Я никогда не сомнѣваюсь въ томъ, что вы мнѣ говорите, горько отвѣчалъ король.-- Какъ же это хотѣли убить меня? Любопытно бы узнать.
   -- Магіей.
   -- Изъяснитесь.
   -- Еслибъ преступнику, котораго я хочу открыть тебѣ,-- и котораго сердце твое уже открыло,-- удалось бѣжать, устроивъ всѣ свои козни и увѣрившись въ успѣхѣ, никто, можетъ-быть, не проникъ бы причины твоихъ страданій; къ-счастію, братъ твой не дремалъ.
   -- Какой братъ?
   -- Д'Алансонъ.
   -- Да, да, это правда. Я вѣчно забываю, что у меня есть братъ, проговорилъ онъ, горько улыбаясь.-- Итакъ, вы говорите...
   -- Что, къ-счастію, онъ открылъ матеріальную сторону заговора. Но тамъ, гдѣ онъ, неопытное дитя, искалъ только слѣдовъ обыкновеннаго заговора, доказательствъ шалости молодаго человѣка, я искала улики въ дѣлѣ гораздо-важнѣйшемъ, потому-что хорошо знаю душу преступника.
   -- Право, можно подумать, что вы говорите о королѣ наваррскомъ, сказалъ Карлъ, желая видѣть, до чего дойдетъ это флорентинское притворство.
   Катерина лицемѣрно потупила глаза.
   -- Кажется, я арестовалъ его и велѣлъ посадить въ Венсенскій-Замокъ за эту шалость, продолжалъ король: -- не-уже-ли онъ еще виновнѣе, нежели я предполагалъ?
   -- Чувствуешь ты снѣдающую тебя лихорадку? спросила Катерина.
   -- Конечно, чувствую, отвѣчалъ Карлъ, нахмуривъ брови.
   -- Чувствуешь ты жаръ, который сушитъ твое сердце и внутренности?
   -- Да, отвѣчалъ Карлъ, становясь еще мрачнѣе.
   -- И острую боль въ головѣ, стрѣлою проникающую сквозь глаза въ мозгъ?
   -- Да, да, я чувствую все это.-- О! вы прекрасно умѣете описывать мою болѣзнь.
   -- Это очень-просто; посмотри...
   Она достала изъ-подъ мантильи какую-то вещь и подала ее Карлу.
   Это была фигурка изъ желтоватаго воска, величиною дюймовъ въ шесть. Фигура была одѣта въ золотое звѣздчатое платье, также изъ воска; сверху на ней была царская мантія изъ того же матеріала.
   -- Ну-съ! Что же это за статуйка? спросилъ Карлъ.
   -- Посмотри, что у нея на головѣ.
   -- Корона.
   -- А въ сердцѣ?
   -- Булавка. Что жь дальше?
   -- Что? Узнаёшь ты себя?
   -- Себя?
   -- Да; съ короной и мантіей.
   -- Кто же сдѣлалъ эту фигурку? спросилъ Карлъ, котораго эта комедія начинала уже утомлять. Конечно, король наваррскій?
   -- Нѣтъ, не онъ.
   -- Не онъ!.. Такъ я васъ не понимаю.
   -- Я говорю: не онъ, потому-что ты могъ бы принять отвѣтъ въ буквальномъ смыслѣ. Я сказала бы: онъ, еслибъ ты спросилъ иначе.
   Карлъ не отвѣчалъ. Онъ старался проникнуть мысли этой темной души, которая постоянно закрывалась передъ нимъ въ ту самую минуту, когда онъ думалъ, что сейчасъ все узнаетъ.
   -- Эту статуйку, продолжала Катерина: -- отъискалъ генералпрокуроръ въ квартирѣ человѣка, который, въ день соколиной охоты, держалъ на-готовѣ лошадь для короля наваррскаго.
   -- У ла-Моля?
   -- У него; посмотри, какъ эта булавка вонзилась въ сердце, и какая буква написана на прицѣпленномъ къ ней ярлычкѣ.
   -- Вижу: буква М.
   -- То-есть: "Mors", смерть; это магическая формула; убійца пишетъ свое желаніе на ранѣ, которую дѣлаетъ. Еслибъ онъ хотѣлъ поразить тебя безумствомъ, какъ сдѣлалъ бретаньскій герцогъ съ Карломъ VI, онъ вонзилъ бы булавку въ голову и написалъ бы вмѣсто М, Б.
   -- Такъ, по вашему мнѣнію, ла-Моль ищетъ моей смерти?
   -- Да, какъ кинжалъ ищетъ сердца; но кинжалъ повинуется рукѣ...
   -- И въ этомъ-то вся причина моей болѣзни? Какъ же этому помочь? Вы это знаете, вы занимались этимъ всю свою жизнь; я, напротивъ, совершенный невѣжда въ магіи.
   -- Смерть заклинателя уничтожаетъ заклинаніе, -- вотъ и все. Когда исчезнетъ заклинаніе, исчезнетъ и болѣзнь.
   -- Право? съ изумленіемъ сказалъ Карлъ.
   -- Не-уже-ли ты этого не знаешь?
   -- Я не колдунъ.
   -- Теперь ты убѣдился, не правда ли?
   -- Конечно.
   -- И это убѣжденіе прогонитъ безпокойство.
   -- Вполнѣ.
   -- Ты это говоришь не изъ учтивости?
   -- Нѣтъ, отъ глубины сердца.
   Лицо Катерины прояснилось.
   -- Слава Богу! воскликнула она,-- какъ-будто она вѣрила въ Бога.
   -- Да, слава Богу! иронически повторилъ Карлъ.-- Теперь я не хуже васъ знаю, кому приписать свое положеніе и кого наказать.
   -- И ты накажешь...
   -- Ла-Моля; вѣдь онъ, говорили вы, виновный?
   -- Я сказала, что онъ былъ въ этомъ случаѣ инструментомъ.
   -- Ну, такъ ла-Моля прежде; это самое важное. Всѣ эти припадки, которыми я страдаю, могутъ породить вокругъ насъ опасныя подозрѣнія. Надо освѣтить дѣло и дознаться истины.
   -- И такъ, ла-Моля?..
   -- Да, онъ мнѣ очень съ-руки въ этомъ случаѣ; его я принимаю за виновнаго; начнемъ съ него; если у него былъ сообщникъ, онъ назоветъ его.
   -- Да, проговорила Катерина: -- если онъ не захочетъ говорить по доброй волѣ, его заставятъ; у насъ есть для этого вѣрнѣйшія средства.
   Потомъ, вставая, она прибавила громко:
   -- Такъ можно начать слѣдствіе?
   -- Чѣмъ скорѣе, тѣмъ лучше.
   Катерина пожала руку сына, не постигая нервнаго трепетанія его руки; потомъ вышла, не слыша сардоническаго его смѣха и глухаго, ужаснаго проклятія, послѣдовавшаго за этимъ смѣхомъ.
   Король спрашивалъ у себя-самого, не опасно ли дать волю этой женщинѣ, которая въ нѣсколько часовъ надѣлаетъ, можетъ-быть, столько, что нельзя уже будетъ и поправить?
   Когда онъ глядѣлъ еще вслѣдъ за уходящей матерью, -- онъ услышалъ за собою легкій шумъ, и, оглянувшись, увидѣлъ Маргериту, приподнимавшую завѣсу изъ корридора, со стороны комнаты кормилицы.
   Блѣдность лица, блуждающіе взоры и стѣсненное дыханіе выказывали въ ней сильное душевное волненіе.
   -- Братецъ! братецъ! воскликнула она, бросаясь къ его постели.-- Вы знаете, что она лжетъ!
   -- Кто она? спросилъ Карлъ.
   -- Послушайте, Карлъ; конечно, ужасно обвинять мать; но я догадывалась, что она останется съ вами, чтобъ снова ихъ преслѣдовать... Клянусь вамъ жизнью, клянусь вамъ душою, она лжетъ!
   -- Преслѣдовать ихъ!-- Кого же она преслѣдуетъ?
   Оба по инстинкту говорили тихо: имъ какъ-будто было страшно слушать другъ друга.
   -- Во-первыхъ, Генриха, вашего Ганріо, который васъ любитъ, который преданъ вамъ больше всѣхъ въ мірѣ.
   -- Ты думаешь?
   -- О! я въ этомъ увѣрена.
   -- Я тоже.
   -- Если вы въ этомъ увѣрены, сказала удивленная Маргерита:-- зачѣмъ же вы его арестовали и посадили въ Венсеннъ?
   -- Потому-что онъ самъ просилъ меня объ этомъ.
   -- Онъ васъ просилъ?..
   -- Да; у него странныя идеи. Можетъ-быть, онъ ошибается, можетъ-быть, и правъ; только онъ думаетъ, что въ опалѣ ему безопаснѣе, нежели въ милости,-- безопаснѣе въ Венсеннѣ, нежели въ Луврѣ, -- вдали отъ меня, нежели вблизи.
   -- А! понимаю, сказала Маргерита.-- Слѣдовательно, онъ въ безопасности?
   -- Надѣюсь, потому-что Болье отвѣчаетъ мнѣ за него головою.
   -- Благодарю васъ, братецъ, за Генриха; но...
   -- Но что?
   -- Есть еще одинъ человѣкъ, въ которомъ я и не должна бы, можетъ-быть, принимать такого участія, но... принимаю его невольно...
   -- Кто же это?
   -- Избавьте меня... я съ трудомъ назвала бы его брату, не смѣю назвать королю.
   -- Ла-Моль, не правда ли? сказалъ Карлъ.
   -- Увы! сказала Маргерита: -- вы хотѣли уже однажды убить его, и онъ только чудомъ спасся отъ вашего мщенія.
   -- И это тогда, когда онъ былъ виновенъ только въ одномъ преступленіи; теперь, когда онъ совершилъ другое...
   -- Онъ невиновенъ во второмъ.
   -- Развѣ ты не слышала, что говорила мать твоя, Марго?
   -- О! я уже сказала вамъ, Карлъ, отвѣчала Маргерита понижая голосъ: -- я уже сказала вамъ, что она лжетъ.
   -- Ты, можетъ-быть, не знаешь, что у ла-Моля нашли восковую фигурку?
   -- Знаю, братецъ.
   -- Что эта фигурка пронзена въ сердце булавкой, и что на булавкѣ есть ярлычокъ съ буквою М?
   -- И это знаю.
   -- Что эта фигурка одѣта въ королевскую мантію, и на головѣ ея корона?
   -- Знаю все.
   -- Ну, что же ты на это скажешь?
   -- То, что эта фигурка въ мантіи и коронѣ изображаетъ не мужчину, а женщину.
   -- А буква М?
   -- Не значитъ: mors, какъ сказала вамъ матушка.
   -- Такъ что же она значитъ?
   -- Она значитъ... имя женщины, которую ла-Моль любилъ.
   -- Какъ же ее зовутъ?
   -- Ее зовутъ Маргаритой, сказала королева, падая на колѣни передъ постелью брата.-- Она сжала руку его въ своихъ рукахъ и приникла къ ней лицомъ, обливаясь слезами.
   -- Тише, сестра! сказалъ Карлъ, оглядываясь сверкающими глазами: -- ты слышала другихъ,-- тебя тоже могутъ подслушать.
   -- Что за дѣло! отвѣчала Маргерита, поднимая голову.-- Жалѣю, что весь міръ не можетъ слышать меня! Я объявила бы передъ цѣлымъ міромъ, какъ подло воспользоваться любовью благороднаго человѣка, чтобъ замарать его подозрѣніемъ въ убійствѣ.
   -- Марго! Если я скажу, что знаю не хуже тебя, что правда и что нѣтъ...
   -- Братецъ!
   -- Если скажу, что ла-Моль невиненъ...
   -- Вы это знаете...
   -- Если скажу, что знаю настоящаго преступника...
   -- Настоящаго! Стало-быть, преступленіе совершено?
   -- Да. Умышленно, нѣтъ ли, а преступленіе совершено.
   -- Противъ васъ?
   -- Противъ меня.
   -- Невозможно!
   -- Невозможно?.. Посмотри на меня, Марго.
   Она взглянула на брата и ужаснулась его блѣдности.
   -- Марго! Мнѣ не остается прожить и трехъ мѣсяцевъ.
   -- Вамъ, братецъ?... Тебѣ, Карлъ!...
   -- Марго! я отравленъ.
   Королева вскрикнула.
   -- Молчи, сказалъ Карлъ.-- Надо, чтобъ думали, будто я умираю отъ колдовства.
   -- И вы знаете виновнаго?
   -- Знаю.
   -- Вы сказали, что это не ла-Моль?
   -- Нѣтъ.
   -- Конечно и не Генрихъ...
   -- Нѣтъ.
   -- Боже! Не-уже-ли же...
   -- Кто?
   -- Братъ... д'Алансонъ... проговорила Маргерита.
   -- Можетъ-быть.
   -- Или... или... Маргерита понизила голосъ, какъ-будто ужасаясь собственныхъ словъ: -- или... наша мать?
   Карлъ молчалъ.
   Маргерита посмотрѣла на него, прочла въ его глазахъ все, и, стоя на колѣняхъ, упала на кресло.
   -- Боже! Боже! сказала она: -- это невозможно!
   -- Невозможно?.. повторилъ Карлъ съ ѣдкимъ смѣхомъ;-- жаль, что нѣтъ здѣсь Рене: онъ разсказалъ бы тебѣ мою исторію.
   -- Рене?
   -- Да. Онъ разсказалъ бы тебѣ, на-примѣръ, какъ женщина, которой онъ не смѣетъ ни въ чемъ отказать, потребовала отъ него охотничью книгу, бывшую въ его библіотекѣ; какъ всѣ листки этой книги были отравлены тонкимъ ядомъ; какъ этотъ ядъ, назначенный... не знаю для кого, сразилъ, по капризу случая, или по суду небесъ, другаго. Но если хочешь, за отсутствіемъ Рене, посмотрѣть на эту книгу -- она тамъ, въ моемъ кабинетѣ; на ней ты увидишь собственноручную надпись флорентинца, что эта книга, въ которой скрывается смерть еще двадцати человѣкъ, дана имъ своей соотечественницѣ.
   -- Молчи, Карлъ, молчи въ свою очередь!
   -- Теперь ты видишь, почему должны думать, что я умеръ отъ колдовства.
   -- Но это ужасно! Пощадите! Вы знаете, что онъ невиненъ.
   -- Знаю; но должны думать, что онъ виновенъ... Вытерпи смерть твоего любовника; это немного для спасенія чести нашего дома. Я умираю же, чтобъ тайна умерла со мною.
   Маргерита склонила голову, видя, что черезъ короля невозможно спасти ла-Моля, и ушла въ слезахъ, надѣясь только на собственныя средства.
   Катерина, между-тѣмъ, какъ и предвидѣлъ Карлъ, не теряла ни минуты. Она написала генерал-прокурору Лагелю письмо, сохраненное исторіею отъ-слова-до-слова, и освѣщающее все это происшествіе кровавымъ свѣтомъ. Вотъ его содержаніе:
   "Господинъ прокуроръ! сегодня вечеромъ я навѣрное узнала, что преступленіе совершилъ ла-Моль. Въ Парижѣ, въ его квартирѣ, нашли много подозрительныхъ вещей, книгъ и бумагъ. Прошу васъ обратиться къ президенту и какъ-можно-скорѣе сдѣлать слѣдствіе на-счетъ восковой фигуры, раненной въ сердце, -- во вредъ королю."

"Катерина."

   

VI.
Невидимые щиты.

   На другой день послѣ полученія этого письма, губернаторъ вошелъ къ Коконна съ значительною свитой; она состояла изъ двухъ солдатъ и четырехъ приказныхъ.
   Коконна пригласили войдти въ залу, гдѣ ждали его прокуроръ Лагель и двое судей, чтобъ сдѣлать ему допросъ, по приказанію Катерины.
   Коконна многое передумалъ въ эти восемь дней, проведенные имъ въ тюрьмѣ. Онъ каждый день н ъ мѣста. Ему не вѣрилось, что гроза, собиравшаяся у него надъ головой, прошла мимо.
   -- Ну, не дрожи же такъ, -- сказала Екатерина.-- Вѣдь я говорила тебѣ, что ты можешь уходить, а если захочешь вернуться, то будущность твоя обезпечена.
   -- Благодарю васъ, ваше величество, -- отвѣтилъ Оршонъ.-- Значитъ, вы прощаете меня?
   -- Не только прощаю, но и награждаю. Ты прехорошенькій вѣстникъ любви и отлично разносишь любовныя записочки. Только ты забываешь, что твой господинъ ждетъ тебя.
   -- Ахъ, это правда!-- воскликнулъ Оршонъ, бросившись къ двери.
   Въ ту же минуту Екатерина нажала пружину, и не успѣлъ Оршонъ сдѣлать и трехъ шаговъ, какъ полъ раздался у него подъ ногами. Юноша пошатнулся, взмахнулъ руками и, дико вскрикнувъ, провалился въ подземную тюрьму Лувра.
   -- Теперь, по милости этого упрямца,-- сказала Екатерина,-- мнѣ придется спускаться внизъ по лѣстницѣ въ полтораста ступенекъ!
   Она пошла къ себѣ, зажгла потайной фонарь и вернулась въ галлерею. Поправивъ пружину, королева отворила дверь, выходившую на винтовую лѣстницу, которая спускалась какъ будто въ самыя нѣдра земли. А затѣмъ, побуждаемая ненасытнымъ любопытствомъ, она дошла до желѣзной двери подземной тюрьмы и отворила ее.
   Тамъ лежалъ бѣдный Оршонъ, окровавленный, разбитый, изувѣченный паденіемъ съ высоты ста футовъ.
   Онъ еще дышалъ.
   Поту сторону толстой стѣны слышенъ былъ шумъ Сены; ея воды, просачиваясь подъ землей, доходили до подножія лѣстницы.
   Екатерина вошла въ сырую, зловонную яму, въ которую, вѣроятно, часто падали такимъ образомъ люди, обыскала Оршона и вынула записку. Удостовѣрившись, что это та самая, которая ей нужна, Екатерина толкнула умирающаго ногой и нажала пружину. Дно наклонилось, и тѣло, увлекаемое своею собственною тяжестью, исчезло по направленію къ рѣкѣ.
   Екатерина затворила дверь, поднялась по лѣстницѣ и, запершись въ своемъ кабинетѣ, развернула записку. Вотъ что прочитала она:
   "Сегодня вечеромъ, въ десять часовъ, на улицѣ Арбръ-Секъ, въ гостиницѣ "Прекрасной Звѣзды". Если придете -- не отвѣчайте ничего; если не придете -- скажите посланному нѣтъ.

"Де-Муи де-Сенъ-Фаль".

   Екатерина съ улыбкой читала эту записку; она думала только о предстоящей побѣдѣ, совершенно забывая, какой цѣной купила эту побѣду. Да и что такое въ сущности былъ этотъ Оршонъ? Красивый юноша съ вѣрнымъ сердцемъ и преданной душой -- вотъ и все. Смерть его не могла, конечно, перевѣсить ни на минуту чашку вѣсовъ, на которыхъ взвѣшивались судьбы народовъ.
   Прочитавъ записку, Екатерина тотчасъ же. поднялась къ баронессѣ детСовъ и положила записку за зеркало.
   Сходя внизъ, она встрѣтилась въ коридорѣ съ капитаномъ нансэ.
   -- Приказаніе вашего величества исполнено, -- сказалъ Нансэ.-- Лошадь готова.
   -- Лошадь ненужна, капитанъ, -- отвѣтила Екатерина.-- Я заставила разговориться этого юношу и онъ оказался настолько глупъ, что я не рѣшилась дать, ему порученіе, о которомъ говорила. Я дала ему денегъ и отослала его черезъ черный ходъ.
   -- А какъ же порученіе?
   -- Какое?
   -- Которое ваше величество хотѣли дать ему въ Сенъ-Жерменъ. Не прикажете ли исполнить его мнѣ или кому-нибудь изъ моихъ людей?
   -- Нѣтъ, нѣтъ, -- отвѣтила, Екатерина, -- вамъ и вашимъ людямъ найдется сегодня вечеромъ другое-дѣло.
   И она пошла къ себѣ, надѣясь, что черезъ нѣсколько часовъ судьба короля Наваррскаго будетъ въ ея рукахъ.
   

XV.
Гостиница "Прекрасной Звѣзды".

   Черезъ два часа послѣ того, какъ Екатерина, цѣною человѣческой жизни, добыла нужную ей записку, баронесса де-Совъ, кончивъ свое занятіе у королевы, пошла къ себѣ. Тотчасъ же вслѣдъ за нею явился Генрихъ.
   Онъ узналъ отъ Даріолы, что приходилъ Оршонъ, и потому прежде всего подошелъ къ зеркалу и вынулъ записку, содержаніе которой мы уже знаемъ.
   "Генрихъ во всякомъ случаѣ пойдетъ на свиданіе,-- думала королева-мать.-- Если бы онъ даже не хотѣлъ итти, ему теперь уже-некому сказать "нѣтъ".
   И въ этомъ отношеніи Екатерина не ошиблась.
   Генрихъ спросилъ у Даріолы, гдѣ Оршонъ, и узналъ отъ нея, что онъ ушелъ съ королевой-матерью. Но такъ какъ записка была на мѣстѣ и король зналъ, что юноша не выдастъ его, то онъ не почувствовалъ ни малѣйшаго безпокойства.
   Генрихъ обѣдалъ, какъ всегда, у короля, который на этотъ разъ подсмѣивался надъ нимъ, вспоминая всѣ промахи, какіе онъ дѣлалъ утромъ, во время соколиной охоты.
   Генрихъ оправдывался тѣмъ, что онъ житель горъ, а не равнинъ, но обѣщалъ королю исправиться.
   Екатерина была необыкновенно любезна и, выходя изъ-за стола, попросила Маргариту посидѣть съ ней весь вечеръ.
   Въ восемь часовъ Генрихъ, взявъ съ собою двухъ придворныхъ, вышелъ съ ними въворота Сентъ-Оноре, сдѣлалъ большой обходъ, переправился на поромѣ черезъ Сену, прошелъ до улицы Сенъ-Жакъ и тамъ отпустилъ своихъ спутниковъ, какъ будто собираясь итти на любовное свиданіе. На углу улицы де-Матюренъ стоялъ всадникъ, закутанный въ плащъ. Король подошелъ къ нему.
   -- Мантъ, -- сказалъ всадникъ.
   -- По, -- отвѣтилъ король.
   Всадникъ тотчасъ же сошелъ Въ лошади. Генрихъ завернулся въ забрызганный грязью плащъ и, вскочивъ на взмыленную лошадь, поѣхалъ по улицѣ Лагарпъ, свернулъ черезъ мостъ Сенъ Мишель на улицу Бартелеми, перепраи тлся еще разъ черезъ Сену по мосту де-Менѣе, а затѣмъ поѣхалъ по набережной на улицу Арбръ-Секъ, въ гостиницу "Прекрасной Звѣзды".
   Ла-Моль и Коконна были въ это время тамъ.
   Ла-Моль сидѣлъ въ общей залѣ -- мы знаемъ ее -- и писалъ длинное любовное письмо. Коконна былъ въ кухнѣ съ ла-Гурьеромъ. Онъ смотрѣлъ, какъ жарится на вертелѣ шесть куропатокъ, и спорилъ съ своимъ пріятелемъ, трактирщикомъ, относительно того, сколько времени слѣдуетъ ихъ держать на огнѣ.
   Въ эту минуту Генрихъ постучалъ въ дверь.
   Грегуаръ отворилъ ему и повелъ лошадь въ конюшню, а король Наваррскій вошелъ въ залу, постукивая сапогами, какъ бы стараясь отогрѣть озябшія ноги.
   -- Эй, метръ ла-Гурьеръ!-- крикнулъ ла-Моль, продолжая писать, -- васъ спрашиваютъ.
   Ла-Гюрьеръ вышелъ изъ кухни и оглядѣлъ Генриха съ головы до ногъ. Его плащъ изъ грубаго сукна не внушалъ ему большого уваженія.
   -- Кто вы такой?-- спросилъ онъ.
   -- Чортъ возьми!-- воскликнулъ Генрихъ.-- Я -- гасконскій дворянинъ и пріѣхалъ въ Парижъ представиться ко двору.
   -- Что вамъ нужно?
   -- Комнату и ужинъ.
   -- Гмъ! А есть у васъ слуга?
   Это, какъ мы знаемъ, былъ обычный вопросъ ла-Гурьера.
   -- Нѣтъ,-- отвѣтилъ Генрихъ,-- но я намѣренъ взять слугу, когда разбогатѣю.
   -- Я не отдаю господскихъ комнатъ безъ комнаты для слуги.
   -- А если я заплачу вамъ за ужинъ набль съ тѣмъ, что мы потолкуемъ объ условіяхъ завтра?
   -- Ого! Вы очень великодушны!-- сказалъ ла-Гурьеръ, подозрительно глядя на Генриха.
   -- Дѣло въ томъ, что я пригласилъ одного пріятеля прійти сюда поужинать со мною. Я былъ вполнѣ увѣренъ, что проведу вечеръ и переночую въ вашей гостиницѣ. Мнѣ рекомендовалъ ее одинъ мой землякъ... Есть у васъ хорошее арбуазское вино?
   -- У меня есть такое, какого не пьетъ и самъ беарнецъ.
   -- Отлично! За него будетъ особая плата... А вотъ и мой гость!
   Дверь отворилась, и въ комнату вошелъ человѣкъ нѣсколькими годами старше Генриха; у него на боку висѣла длиннѣйшая рапира.
   -- Ага! Вы очень аккуратны, любезный другъ!-- сказалъ онъ.-- Вамъ пришлось проѣхать двѣсти миль и вы все-таки явились минута въ минуту. Это дѣлаетъ вамъ честь.
   -- Это вашъ гость?-- спросилъ у Генриха ла-Гурьеръ.
   -- Да, -- отвѣтилъ тотъ и, подойдя къ вновь прибывшему, пожалъ ему руку.-- Велите подать намъ ужинъ, хозяинъ!
   -- Здѣсь или въ вашей комнатѣ?
   -- Гдѣ хотите.
   -- Послушайте, метръ ла-Гурьеръ, -- шепнулъ ла-Моль, подозвавъ къ себѣ хозяина, -- избавьте насъ, пожалуйста, отъ этихъ гугенотовъ. При нихъ мнѣ и Коконна нельзя будетъ говорить о нашихъ дѣлахъ.
   -- Грегуаръ, накрой на столъ и подай ужинъ въ номеръ второй, въ третьемъ этажѣ, -- распорядился ла-Гурьеръ.-- Пожалуйте, господа!
   Генрихъ и его знакомый послѣдовали за Грегуаромъ, который шелъ впереди и свѣтилъ имъ.
   Ла-Моль слѣдилъ за ними глазами до тѣхъ поръ, пока они не скрылись изъ вида. Обернувшись, онъ увидалъ Коконна, который выставилъ голову изъ двери кухни; устремленные въ одну точку вытаращенные глаза и разинутый ротъ придавали его лицу выраженіе величайшаго изумленія.
   Ла-Моль подошелъ къ нему.
   -- Mordi!-- сказалъ Коконна.-- Видѣлъ ты?
   -- Кого?
   -- Этихъ двухъ пріѣзжихъ. Я готовъ поклясться, что это...
   -- Кто?
   -- Король Наваррскій и человѣкъ въ вишневомъ плащѣ.
   -- Можешь клясться, сколько угодно, но только не слишкомъ громко.
   -- Ты, значитъ, тоже узналъ ихъ?
   -- Конечно.
   -- Что имъ тутъ нужно?
   -- Навѣрное, какая-нибудь любовная интрижка,
   -- Удары шпаги, по-моему, гораздо лучше всѣхъ этихъ любовныхъ интригъ. Сейчасъ я былъ готовъ поклясться, а теперь могъ бы подержать пари....
   -- Насчетъ чего?
   -- Что тутъ дѣло идетъ о какомъ-нибудь заговорѣ.
   -- Ты сошелъ съ ума!
   -- Говорю же тебѣ...
   -- А я говорю тебѣ, что если они замышляютъ заговоръ, то это ихъ дѣло.
   -- Это правда, -- согласился Коконна.-- Вѣдь я теперь не на службѣ у герцога Алансонскаго.-- Пусть себѣ дѣлаютъ, что хотятъ.
   И такъ какъ куропатки, которыхъ. Коконна считалъ самымъ вкуснымъ блюдомъ заказаннаго ужина, зажарились именно такъ, какъ онъ любилъ,-то онъ позвалъ ла-Гурьера и попросилъ его снять ихъ съ вертела.
   Между тѣмъ Генрихъ и де-Муи усѣлись въ своей комнатѣ.
   -- Видѣли вы Оршона, государь?-- спросилъ де-Муи, когда Грегуаръ накрылъ на столъ.
   -- Нѣтъ, но я получилъ записку, которую онъ положилъ за зеркало. Оказывается, что королева-мать входила въ то время, какъ Оршонъ былъ тамъ; бѣдняжка, должно-быть, перепугался и поспѣшилъ уйти. Кромѣ того, Даріола говоритъ, что Екатерина долго разговаривала съ нимъ и въ первую минуту это встревожило меня.
   -- Нѣтъ, опасаться нечего: этотъ плутишка очень ловокъ. И хоть королева-мать знаетъ свое дѣло, я готовъ поручиться, что она ничего не добьется отъ него.
   -- А вы сами видѣли потомъ Оршона, де-Муи?-- спросилъ Генрихъ.
   -- Нѣтъ, но я увижу его сегодня вечеромъ. Въ полночь онъ зайдетъ за мною сюда и принесетъ мнѣ латный нагрудникъ. Дорогой я узнаю отъ него все.
   -- А человѣкъ, который стоялъ на углу улицы Матюренъ?
   -- Какой человѣкъ?
   -- Который далъ мнѣ вотъ этотъ плаяцъ и лошадь. Вы увѣрены въ немъ?
   -- Да, на него можно вполнѣ положиться. Кромѣ того, онъ не знаетъ вашего величества и не имѣетъ понятія, съ кѣмъ обмѣнялся паролемъ.
   -- Итакъ, мы можемъ спокойно поговорить о дѣлахъ?
   -- Конечно. Къ тому же внизу сторожитъ ла-Моль.
   -- Отлично.
   -- Ну, что говоритъ герцогъ Алансонскій, ваше величество?
   -- Герцогъ Алансонскій не хочетъ уѣзжать, де-Муи. Онъ объяснился со мною откровенно на этотъ счетъ. Избраніе герцога Анжуйскаго польскимъ королемъ и болѣзнь короля Карла измѣнили его намѣренія.
   -- Значитъ, нашъ планъ не удался изъ-за него?
   -- Да.
   -- И онъ измѣняетъ намъ?
   -- Пока еще нѣтъ, но, конечно, сдѣлаетъ это при первомъ удобномъ случаѣ.
   -- Трусъ! Предатель! Почему онъ не отвѣчалъ на мои письма?
   -- Чтобы имѣть улики, но самому не давать ихъ. Итакъ, все пошло прахомъ, де-Муи!
   -- Напротивъ, государь, все идетъ какъ нельзя лучше. Вы знаете сами, что всѣ, кромѣ одной только партіи Кондэ, были за васъ, и если вступали въ сношенія съ герцогомъ, то лишь для виду, надѣясь, что онъ можетъ служить имъ защитой. Но теперь и эта партія перешла на вашу сторону -- я уладилъ все въ день пріема пословъ. Чтобы бѣжать съ герцогомъ Алансонскимъ, вамъ было бы достаточно ста человѣкъ; теперь я могу дать вамъ полторы тысячи. Черезъ восемь дней всѣ приготовленія закончатся и люди будутъ стоять эшелонами на дорогѣ въ По. Это будетъ уже не бѣгство, а отступленіе. Достаточно ли вамъ полторы тысячи человѣкъ, государь? Будете ли вы считать себя въ безопасности съ такимъ войскомъ?
   Генрихъ съ улыбкой хлопнулъ де-Муи по плечу.
   -- Ты знаешь, де-Муи, -- сказалъ онъ, -- и знаешь только одинъ, что король Наваррскій далеко не такъ трусливъ, какъ думаютъ.
   -- Конечно, знаю, государь, и надѣюсь, что скоро вся Франція узнаетъ это.
   -- Но когда составляютъ заговоръ, необходимъ успѣхъ. А первое условіе успѣха -- рѣшимость. Для того же, чтобы рѣшиться на что-нибудь быстро и твердо, нужно вѣрить въ успѣхъ.
   -- Вѣдь вы часто ѣздите на охоту съ королемъ, ваше величество?
   -- Мы охотимся черезъ каждые восемь-десять дней то съ собаками, то съ соколами.
   -- Когда вы охотились въ послѣдній разъ?
   -- Сегодня.
   -- Значитъ, черезъ восемь-десять дней, вы опять отправитесь на охоту?
   -- Конечно, а можетъ-быть, и раньше.
   -- По-моему, теперь самое подходящее время. Герцогъ Анжуйскій уѣхалъ и о немъ забыли и думать. Король поправляется съ каждымъ днемъ. Насъ теперь почти совсѣмъ не преслѣдуютъ. Будьте какъ можно любезнѣе съ королевой-матерью и герцогомъ Алансонскимъ. Повторяйте ему, что не можете ѣхать безъ него, и постарайтесь, чтобы онъ повѣрилъ вамъ. Это послѣднее будетъ, конечно, не легко.
   -- Не безпокойся, онъ повѣритъ мнѣ.
   -- Вы полагаете, что онъ вполнѣ довѣряетъ вамъ?
   -- Нѣтъ! Но онъ вѣритъ всему, что говоритъ моя жена.
   -- А королева, дѣйствительно, готова помогать намъ?
   -- Да, у меня есть доказательства. Къ тому же она честолюбива и мысль о Наваррской коронѣ не даетъ ей покоя.
   -- Хорошо. Мнѣ нужно знать, гдѣ вы будете охотиться въ слѣдующій разъ: въ Бонди, Сенъ-Жерменѣ или Рамбулье. Увѣдомьте меня объ этомъ за три дня и прибавьте, что вы готовы. Во время охоты ла-Моль быстро проѣдетъ около васъ; пришпорьте тотчасъ же свою лошадь и скачите за нимъ во весь опоръ. Если королева-мать пожелаетъ остановить васъ, то ей придется послать за вами погоню. Ну, а нормандскимъ лошадямъ не увидать и подковъ нашихъ берберійскихъ и испанскихъ коней.
   -- Хорошо, де-Муи.
   -- Есть ли у васъ деньги, государь?
   Генрихъ сдѣлалъ гримасу, какую дѣлалъ всю жизнь при такомъ вопросѣ.
   -- Немного, -- отвѣтилъ онъ, -- но, должно-быть, у Марго есть.
   -- Ну, чьи бы онѣ ни были, захватите ихъ съ собой какъ можно больше.
   -- А ты что будешь дѣлать эти дни?
   -- Послѣ того, какъ я занимался такъ усердно дѣлами вашего величества, вы, можетъ-быть, позволите мнѣ немного заняться своими?
   -- Занимайся, де-Муи, занимайся" Но что же у тебя за дѣла?
   -- Слушайте, государь. Оршонъ сказалъ мнѣ вчера -- онъ очень не глупый юноша -- что встрѣтился около арсенала съ этимъ разбойникомъ Морвелемъ, который выздоровѣлъ, благодаря попеченіямъ Ренэ и теперь грѣется на солнышкѣ, какъ змѣя, на которую онъ очень похожъ.
   -- А, понимаю!-- сказалъ Генрихъ.
   -- Понимаете? Прекрасно... Вы будете когда-нибудь королемъ, и если захотите отмстить кому-нибудь, какъ хочу я, то отмстите по-королевски. Я солдатъ и долженъ отмстить, какъ солдатъ. Итакъ, когда я устрою наши дѣла, то-есть дней черезъ пять или шесть, я тоже пойду прогуляться около арсенала и пригвозжу этого негодяя Морвеля къ землѣ нѣсколькими ударами рапиры. Только тогда я съ легкимъ сердцемъ уѣду изъ Парижа.
   -- Устраивай свои дѣла, любезный другъ, -- сказалъ, Генрихъ.-- А, кстати, доволенъ ты ла-Молемъ?
   -- Да, это прекрасный молодой человѣкъ, преданный вамъ душою и тѣломъ. Вы можете полагаться на него, какъ на меня самого. Онъ храбръ...
   -- И главное скроменъ, -- сказалъ Генрихъ.-- Мы возьмемъ его съ собою въ Наварру, де-Муи, и придумаемъ, чѣмъ вознаградить его, -- съ лукавой улыбкой прибавилъ онъ.
   Только что успѣлъ король Наваррскій сказать это, какъ дверь распахнулась и вбѣжалъ блѣдный, взволнованный ла-Моль.
   -- Скорѣе, ваше величество!-- сказалъ онъ.-- Домъ окруженъ!
   -- Окруженъ?-- воскликнулъ Генрихъ, вскочивъ съ мѣста.-- Кѣмъ?
   -- Королевской стражей.
   -- Ого!-- сказалъ де-Муи, вынимая пистолеты.-- Значитъ, придется драться?
   -- Къ чему тутъ пистолеты!-- сказалъ ла-Моль.-- Что можете вы сдѣлать противъ пятидесяти человѣкъ?
   -- Онъ правъ, -- сказалъ король, -- и если бы была какая-нибудь возможность уйти...
   -- Она есть, ваше величество, я знаю это по опыту. Если вы захотите послѣдовать за мной...
   -- А де-Муи?
   -- Г. де-Муи тоже можетъ итти съ нами. Только вы оба должны торопиться...
   На лѣстницѣ послышались шаги.
   -- Слишкомъ поздно!-- сказалъ Генрихъ
   -- Ахъ, если бы можно было задержать ихъ только на 5 минутъ!-- воскликнулъ ла-Моль.-- Тогда я поручился бы за жизнь короля.
   -- Я задержу ихъ,-- сказалъ де-Муи.-- Идите, государь, идите!
   -- А ты?
   -- Не безпокойтесь за. меня, ваше величество. Уходите.
   И де-Муи торопливо спряталъ тарелку, стаканъ и салфетку короля, чтобы подумали, что онъ ужиналъ одинъ.
   -- Идите, ваше величество!-- сказалъ ла-Моль, схвативъ короля за руку и увлекая его къ лѣстницѣ.
   -- Де-Муи!.. Мой вѣрный де-Муи!-- воскликнулъ Генрихъ, протягивая ему руку.
   Де-Муи поцѣловалъ ее и, заставивъ, короля почти силою выйти изъ комнаты, заперъ за нимъ дверь на задвижку.
   -- Да, да, я понимаю, -- сказалъ Генрихъ, -- онъ отдастся имъ въ руки, а мы спасемся. Но кто же это выдалъ насъ?
   -- Пойдемте, государь -- они сейчасъ придутъ.
   И, дѣйствительно, свѣтъ факеловъ началъ скользить вверхъ по узкой лѣстницѣ, а снизу доносился звонъ, оружія.
   -- Скорѣе, государь, скорѣе!-- сказалъ ла-Моль.
   И онъ повелъ короля, въ темнотѣ, поднялся въ верхній этажъ, отворилъ дверь въ спальню, гдѣ его когда-то хотѣли убить, заперъ ее на задвижку, вошелъ въ слѣдующую комнату и открылъ окно...
   -- Боитесь вы лазать по крышамъ, ваше величество?-- спросилъ онъ.
   -- Полноте!-- отвѣтилъ Генрихъ.-- Вѣдь я охотился за пиринейскими сернами!
   -- Ну, такъ идите за мной. Я знаю дорогу и буду вашимъ путеводителемъ.
   Ла-Моль первый вылѣзъ въ окно и прошелъ по широкому желобу до ложбинки, образуемой двумя крышами. На нее выходило слуховое окно чердака; оно было безъ стекла.
   -- Ну, вотъ мы и у пристани, государь!-- сказалъ ла-Моль.
   -- Ага! Тѣмъ лучше, -- отвѣтилъ Генрихъ.
   И онъ вытеръ лобъ, покрытый крупными каплями пота.
   -- Теперь остались уже сущіе пустяки, -- продолжалъ ла-Моль.-- Изъ чердака мы выйдемъ на лѣстницу, а потомъ въ коридоръ и на улицу. Разъ, такою же ужасной ночью, какъ нынѣшняя, я проходилъ этой дорогой.
   Ла-Моль влѣзъ въ окно, разыскалъ дверь и, очутившись на верху винтовой лѣстницы, подалъ королю веревку, служившую вмѣсто перилъ, и сказалъ:
   -- Ступайте за мной, государь!
   Спустившись съ нѣсколькихъ ступенекъ, Генрихъ остановился около окна, выходившаго на дворъ гостиницы "Прекрасной звѣзды". Тамъ, на лѣстницѣ, тѣснились солдаты: одни изъ нихъ держали въ рукахъ шпаги, другіе -- факелы.
   Вдругъ посреди Одной группы король Наваррскій увидалъ де-Муи. Онъ былъ безъ шпаги и спокойно спускался съ лѣстницы.
   -- Бѣдный де-Муи!-- сказалъ Генрихъ.-- Такой храбрый и такой преданный!
   -- Клянусь честью, онъ совершенно спокоенъ!-- воскликнулъ ла-Моль.-- Видите, ваше величество? Каково, онъ даже смѣется! Ну, значитъ, онъ придумалъ какую-нибудь ловкую штуку -- онъ такъ рѣдко смѣется!
   -- А этотъ молодой человѣкъ, который былъ съ вами?-- спросилъ король.
   -- Кто? Графъ Коконна?
   -- Да, графъ Коконна. Онъ, пожалуй, тоже попадется.
   -- Нѣтъ, за него я не безпокоюсь, государь. Увидавъ солдатъ, онъ спросилъ у Меня: "Рискуемъ мы чѣмъ-нибудь?" -- "Головою",-- отвѣтилъ я.-- "А ты спасешься?" -- "Надѣюсь".-- "Такъ и я спасусь", сказалъ онъ. И ручаюсь, государь, что онъ сдержитъ свое слово. Коконна возьмутъ только тогда, когда онъ самъ пожелаетъ этого.
   -- Ну,: значитъ, все прекрасно, -- сказалъ Генрихъ.-- Постараемся добраться до Лувра.
   -- Это нетрудно, ваше величество, отвѣтилъ ла-Моль.-- Завернемся въ плащи и выйдемъ. На шумъ, навѣрное, сбѣжалось много народуи насъ тоже примутъ за простыхъ зрителей.
   Наружная дверь была отворена, а улица, дѣйствительно, такъ запружена народомъ, что Генрихъ и ла-Моль едва выбрались изъ толпы.
   Наконецъ имъ удалось выйти на улицу Аверанъ. Проходя затѣмъ на улицѣ де-Пули, они увидали де-Муи, который шелъ по площади Сенъ-Жерменъ-д'Оксерруа, въ сопровожденіи конвоя подъ начальствомъ капитана Нансэ.
   -- Его, какъ кажется, ведутъ въ Лувръ,-- сказалъ Генрихъ.-- А вѣдь ворота запрутъ, чортъ возьми! Будутъ спрашивать имена всѣхъ входящихъ... Изъ того, что я приду вслѣдъ за нимъ, могутъ вывести заключеніе, что мы были вмѣстѣ.
   -- Такъ войдите въ Лувръ не черезъ ворота, государь.
   -- А какъ же я войду?
   -- Ваше величество можете воспользоваться окномъ королевы Наваррской.
   -- Ventre-saint-gris! Вы правы, графъ де-ла-Моль!-- воскликнулъ Генрихъ.-- А я совсѣмъ и забылъ о немъ... Но какъ же предупредить королеву?
   -- О, ваше величество, вы такъ ловко бросаете камни!-- сказалъ, почтительно поклонившись, ла-Моль.
   

XVI.
Де-Муи де-Сенъ-Фаль.

   На этотъ разъ Екатерина приняла всѣ предосторожности и была увѣрена въ успѣхѣ.
   Въ девять часовъ она отпустила Маргариту, вполнѣ увѣренная, что та не знаетъ, что замышляется противъ ея мужа, а потомъ пошла къ королю и попросила его лечь въ постель немножко попозднѣе.
   Заинтересованный торжествующимъ видомъ Екатерины, котораго она, несмотря на свою сдержанность, не могла скрыть, Карлъ сталъ разспрашивать ее, но она уклонилась отъ отвѣта.
   -- Я могу сказать только одно,-- отвѣтила она.-- Сегодня вечеромъ ты избавишься отъ своихъ двухъ самыхъ опасныхъ враговъ.
   Карлъ сдѣлалъ движеніе бровями, какъ бы говоря: "Хорошо, посмотримъ!" и свистнулъ. Борзая собака подползла къ нему на брюхѣ и положила ему на колѣни свою умную голову.
   Черезъ нѣсколько минутъ, въ продолженіе которыхъ Екатерина чутко прислушивалась, на дворѣ Лувра раздался выстрѣлъ.
   -- Что это такое?-- спросилъ Карлъ, нахмуривъ брови; а собака вскочила и насторожила уши.
   -- Ничего, -- отвѣтила Екатерина, -- это сигналъ, вотъ и все.
   -- А что означаетъ этотъ сигналъ?
   -- Онъ означаетъ, что съ этой минуты твой единственный, твой главный врагъ будетъ уже не въ состояніи вредить тебѣ.
   -- Убили, что ли, кого-нибудь?-- спросилъ Карлъ и устремилъ на Екатерину властный взглядъ, какъ бы желая напомнить ей, что смерть и помилованіе зависятъ исключительно только отъ одного короля.
   -- Нѣтъ, государь, не убили никого, но задержали двоихъ.
   -- У насъ вѣчно ведутся какіе то таинственные переговоры, -- сказалъ Карлъ, -- замышляются заговоры, о которыхъ ничего не знаетъ король. Чортъ возьми! Я вѣдь, кажется, не младенецъ, матушка, и не нуждаюсь въ помочахъ! Если хотите царствовать, отправляйтесь съ вашимъ сыномъ Генрихомъ въ Польшу. Но, а здѣсь вамъ не удастся это.
   -- Сегодня я въ послѣдній разъ вмѣшиваюсь въ твои дѣла, сынъ мой,-- сказала Екатерина.-- Но это дѣло начато уже давно, и такъ какъ мы всегда находимъ, что я ошибаюсь, то мнѣ хотѣлось доказать тебѣ, что я была права.
   Въ эту минуту въ передней послышались шаги нѣсколькихъ человѣкъ и стукъ опущенныхъ на полъ ружейныхъ прикладовъ. Черезъ минуту капитанъ Нансэ попросилъ позволенія войти къ королю.
   -- Пусть войдетъ!-- быстро сказалъ Карлъ.
   Капитанъ вошелъ и, поклонившись королю, сказалъ, обращаясь къ Екатеринѣ:
   -- Приказаніе вашего величества исполнено: онъ арестованъ.
   -- Какъ онъ?-- тревожно спросила Екатерина.-- Развѣ вы задержали только одного?
   -- Тамъ и былъ только одинъ, ваше величество.
   -- Защищался онъ?
   -- Нѣтъ, онъ ужиналъ, когда мы вошли, и отдалъ свою шпагу при первомъ же требованіи.
   -- Кто это?-- спросилъ король.
   -- Ты сейчасъ увидишь, -- отвѣтила Екатерина.-- Введите арестанта, де-Нансэ.
   Черезъ нѣсколько минутъ въ комнату вошелъ де-Муи.
   -- Де-Муи!-- воскликнулъ король.-- Въ чемъ же дѣло.
   -- Съ позволенія вашего величества,-- совершенно спокойно отвѣтилъ де-Муи, -- мнѣ самому слѣдовало бы сдѣлать этотъ вопросъ.
   -- Вмѣсто того, чтобы спрашивать это у короля, -- вмѣшалась Екатерина,-- лучше скажите его величеству, кто былъ въ извѣстную вамъ ночь въ спальнѣ короля Наваррскаго? Откройте ему имя того, кто, какъ мятежникъ, сопротивлялся приказу короля и убилъ двухъ караульныхъ и ранилъ Морвеля.
   -- Вы на самомъ дѣлѣ знаете, кто это былъ?-- спросилъ Карлъ.
   -- Да, ваше величество,-- отвѣтилъ де-Муи.-- Вамъ угодно знать имя этого человѣка?
   -- Мнѣ, дѣйствительно, хотѣлось бы узнать его.
   -- Извольте, ваше величество. Его имя -- де-Муи Сенъ-Фаль.
   -- Это были вы?
   -- Я самъ, государь.
   Удивленная такой смѣлостью, Екатерина отступила на шагъ.
   -- А какъ осмѣлились вы сопротивляться королевскому приказу?-- спросилъ Карлъ.
   -- Во-первыхъ, государь, я не зналъ, что ворвавшіеся ко мнѣ люди дѣйствуютъ по приказу вашего величества; во-вторыхъ, я видѣлъ въ ту минуту только одного человѣка, г. де-Морвеля, убійцу моего отца и адмирала. Я вспомнилъ тогда, что полтора года тому назадъ, вечеромъ 24 августа, ваше величество обѣщали мнѣ въ этой самой комнатѣ наказать убійцу. Такъ какъ съ тѣхъ поръ произошло много важныхъ событій, то я полагалъ, что они отвлекли ваши мысли, государь, и вы на время забыли о своемъ обѣщаніи. И когда я увидалъ Морвеля около себя, я подумалъ, что само Небо послало мнѣ его. Вы знаете остальное, ваше величество. Я бился съ нимъ, какъ съ убійцей, а съ его людьми, какъ съ разбойниками.
   Карлъ не отвѣчалъ ничего. Сблизившйсь съ Генрихомъ, онъ сталъ въ послѣднее время смотрѣть на многое иначе, чѣмъ прежде. Королева-мать запомнила нѣсколько выраженій по поводу Варѳоломеевской ночи, въ которыхъ даже высказывалось что-то въ родѣ угрызеній совѣсти.
   -- Но зачѣмъ же вы пришли въ такой часъ къ королю Наваррскому?-- спросила королева.
   -- А это цѣлая исторія и очень длинная, -- отвѣтилъ де-Муи,-- но если его величество будетъ имѣть терпѣніе выслушать ее...
   -- Да, да, говорите, -- прервалъ его Карлъ.
   -- Я повинуюсь, государь,-- поклонившись, отвѣтилъ де-Муи. Екатерина сѣла и тревожно взглянула на молодого гугенота.
   -- Мы слушаемъ,-- сказалъ Карлъ.-- Сюда, Актсонъ! Собака снова подошла къ королю и сѣла около него.
   -- Я пришелъ къ королю Наваррскому, ваше величество,-- началъ де-Муи, -- какъ уполномоченный моихъ братьевъ, вашихъ вѣрныхъ подданныхъ гугенотовъ.
   Екатерина сдѣлала Карлу знакъ.
   -- Будьте покойны, матушка, -- сказалъ онъ, -- я слушаю внимательно... Продолжайте, г. де-Муи, продолжайте. Зачѣмъ же вы пришли?
   -- Я пришелъ предупредить короля Наваррскаго, что онъ своимъ отреченіемъ отъ нашей религіи потерялъ довѣріе гугенотской партіи. Но, тѣмъ не менѣе, ради памяти его отца, Антуана Бурбонскаго, а въ особенности ради памяти матери его, мужественной Жанны д'Альбрэ, имя которой дорого намъ, мы рѣшили оказать ему знакъ уваженія, обратившись къ нему съ просьбой отказаться отъ своихъ правъ на наваррскую корону.
   -- А что онъ отвѣтилъ?-- воскликнула Екатерина, которая, несмотря на свое самообладаніе, не могла сдержать волненія при такомъ неожиданномъ извѣстіи.
   -- Но вѣдь эта корона наваррская, -- сказалъ Карлъ, -- которую безъ моего позволенія перебрасываютъ съ одной головы на другую, какъ кажется, отчасти принадлежитъ и мнѣ?
   -- Гугеноты, больше чѣмъ кто-либо, признаютъ верховную власть, о которой вы упомянули, государь. А потому-то они и надѣялись, что ваше величество согласитесь исполнить ихъ просьбу и возложить эту корону на голову лица, дорогого вамъ.
   -- На голову дорогого мнѣ лица?-- воскликнулъ Карлъ.-- Чортъ возьми! О какой это головѣ говорите вы? Я не понимаю васъ.
   -- Я говорю о герцогѣ Алансонскомъ, государь.
   Екатерина поблѣднѣла, какъ смерть, и бросила наде-Муи сверкающій взглядъ.
   -- А мой братъ Алансонскій зналъ это?
   -- Зналъ, ваше величество.
   -- И онъ соглашался принять наваррскую корону?
   -- Да, если на то будетъ позволеніе вашего величества.
   -- Эта корона, дѣйствительно, подойдетъ какъ нельзя лучше моему брату, Алансонскому,-- сказалъ король.-- И какъ это я не подумалъ объ этомъ! Благодарю, де-Муи. Это очень удачная мысль.
   -- Я уже давно доложилъ бы вамъ обо всемъ, государь,-- сказалъ де-Муи,-- если бы не это несчастное дѣло съ Морвелемъ. Я боялся, что ваше величество гнѣвается на меня.
   -- А какъ же отнесся Генрихъ къ этому проекту?-- спросила Екатерина.
   -- Король Наваррскій, ваше величество, подчинился желанію своихъ братьевъ и отрекся отъ принадлежащихъ ему правъ.
   -- Въ такомъ случаѣ,-- воскликнула Екатерина,-- его отреченіе должно быть у васъ?
   -- Дѣйствительно такъ, ваше величество, и, къ счастью, я захватилъ его съ собою. Оно подписано и на немъ проставлено число.
   -- Оно подписано раньше происшествія въ Луврѣ?
   -- Да, кажется, наканунѣ.
   Де-Муи вынулъ изъ кармана отреченіе въ пользу герцога Алансонскаго, написанное рукою Генриха и подписанное имъ, судя по проставленному числу, наканунѣ того дня, какъ его хотѣли арестовать.
   -- Да, отреченіе написано, какъ слѣдуетъ,-- сказалъ Карлъ,-- все въ порядкѣ.
   -- А что требовалъ Генрихъ взамѣнъ его отреченія?-- спросила Екатерина.
   -- Ничего; онъ сказалъ, что дружба его величества съ избыткомъ вознаградитъ его за потерю короны.
   Екатерина закусила губы и сжала свои прекрасныя руки.
   -- Если все было ужъ рѣшено между вами и королемъ Наваррскимъ,-- сказала она,-- зачѣмъ же вы видѣлись съ нимъ сегодня вечеромъ?
   -- Я... съ королемъ Наваррскимъ?-- сказалъ де-Муи.-- Г. де-Нансэ, арестовавшій меня, можетъ засвидѣтельствовать, что я былъ одинъ. Потрудитесь спросить у него, ваше величество.
   -- Г. де-Нансэ!-- позвалъ король.
   Капитанъ вошелъ.
   -- Г. де-Муи былъ совершенно одинъ въ гостиницѣ "Прекрасной Звѣзды"?-- спросила Екатерина.
   -- Въ комнатѣ г. де-Муи былъ одинъ,-- отвѣтилъ капитанъ,-- но въ гостиницѣ -- нѣтъ.
   -- А кто же былъ съ нимъ?
   -- Я не знаю, съ нимъ ли былъ этотъ господинъ, ваше величество. Я знаю только, что онъ убѣжалъ въ заднюю дверь, тяжело ранивъ двухъ моихъ солдатъ.
   -- И вы узнали этого человѣка?
   -- Узналъ не я, а мои солдаты.
   -- Кто же это былъ?-- спросилъ Карлъ IX.
   -- Графъ Аннибалъ де-Коконна.
   -- Аннибалъ де-Коконна!-- задумчиво проговорилъ король.-- Тотъ самый, который съ такимъ ожесточеніемъ убивалъ гугенотовъ въ Варѳоломеевскую ночь?
   -- Графъ де-Коконна находится на службѣ у герцога Алансонскаго,-- добавилъ Нансэ.
   -- Хорошо, хорошо,-- сказалъ Карлъ.-- Можете итти, капитанъ Нансэ, и въ другой разъ прошу васъ не забывать...
   -- Чего, ваше величество?
   -- Того, что вы состоите на моей службѣ и должны повиноваться только мнѣ.
   Капитанъ почтительно поклонился и вышелъ.
   Де-Муи взглянулъ на Екатерину, и насмѣшливая улыбка промелькнула у него на губахъ.
   На минуту наступило молчаніе.
   Екатерина теребила кисть своего пояса. Карлъ гладилъ собаку.
   -- Но какая же цѣль была у васъ,-- спросилъ онъ.-- Хотѣли вы дѣйствовать силою?
   -- Противъ кого, ваше величество?
   -- Противъ Генриха, противъ Франсуа или противъ меня?
   -- Государь, мы имѣли отреченіе вашего шурина и согласіе вашего брата. А позволенія вашего величества, какъ я уже имѣлъ честь докладывать вамъ, мы хотѣли просить, когда случилось это роковое происшествіе въ Луврѣ.
   -- Ну, что же, матушка, -- сказалъ Карлъ, -- по-моему во всемъ этомъ нѣтъ ничего дурного... Вы были въ правѣ просить себѣ короля, г. де-Муи. Да, Наварра можетъ и должна быть отдѣльнымъ государствомъ. Даже болѣе: это королевство какъ будто предназначено для моего брата, Алансонскаго. Ему такъ хочется получить корону, что, когда я надѣваю свою, онъ не можетъ отвести отъ нея глазъ. Единственнымъ препятствіемъ, мѣшавшимъ ему сдѣлаться королемъ Наваррскимъ, были права Генриха; но такъ какъ Генрихъ отказывается отъ нихъ добровольно...
   -- Добровольно, государь.
   -- То, значитъ, такъ угодно Богу! Вы можете, г. де-Муи, вернуться къ вашимъ братьямъ, которыхъ я наказалъ... можетъ-быть, слишкомъ строго. Но это дѣло моей совѣсти, въ которомъ я дамъ отвѣтъ только Богу. Скажите имъ, что такъ какъ они желаютъ имѣть королемъ Наваррскимъ герцога Алансонскаго, то король Французскій согласенъ исполнить ихъ желаніе. Съ этой минуты Наварра дѣлается отдѣльнымъ государствомъ, а Франсуа -- ея королемъ. Я требую только отсрочки въ восемь дней для необходимыхъ приготовленій. Я хочу, чтобы мой братъ выѣхалъ изъ Парижа съ блескомъ и роскошью, приличествующими королю. Ступайте, г. де-Муи... Капитанъ Нансэ, пропустите г. де-Муи, онъ свободенъ.
   -- Государь,-- сказалъ де-Муи, дѣлая шагъ впередъ,-- ваше величество позволитъ мнѣ?..
   -- Да, -- отвѣтилъ король.
   И онъ протянулъ молодому гугеноту руку.
   Де-Муи преклонилъ колѣно и поцѣловалъ руку короля.
   -- Кстати,-- сказалъ Карлъ, удерживая его, когда онъ хотѣлъ встать, -- вы просили меня наказать этого разбойника Морвеля?
   -- Да, государь.
   -- Я не могу исполнить вашу просьбу, такъ какъ онъ скрывается неизвѣстно гдѣ. Но если вы случайно встрѣтитесь съ нимъ, то можете расправиться съ нимъ сами. Позволяю вамъ это отъ всего сердца.
   -- Ахъ, ваше величество, это такая большая милость!-- воскликнулъ де-Муи.-- Я тоже не знаю, гдѣ онъ, но, будьте покойны, я разыщу его!
   Онъ почтительно поклонился королю и королевѣ и ушелъ, при чемъ солдаты, которые привели его сюда, не сдѣлали ни малѣйшей попытки остановить его. Пройдя коридоромъ, де-Муи бросился къ воротамъ и чуть не однимъ прыжкомъ очутился съ площади Сенъ-Жерменъ-д'Оксерруа около гостиницы "Прекрасной Звѣзды". Тамъ онъ взялъ свою лошадь и черезъ три часа былъ уже за крѣпкими стѣнами Манта.
   Екатерина, затаивъ злобу, вернулась къ себѣ, а оттуда прошла къ Маргаритѣ.
   Войдя, она увидала Генриха, который былъ въ шлафрокѣ и, повидимому, собирался ложиться въ постель.
   -- О, сатана, -- пробормотала Екатерина, -- помоги бѣдной королевѣ, которой не хочетъ помогать Богъ!
   

XVII.
Двѣ головы для одной короны.

   -- Попросить ко мнѣ герцога Алансонскаго!-- сказалъ Карлъ, когда Екатерина ушла.
   Капитанъ Нансэ, рѣшившійся послѣ словъ короля повиноваться только ему одному, бросился со всѣхъ ногъ къ герцогу Алансонскому и передалъ ему приказаніе Карла.
   Герцогъ Алансонскій вздрогнулъ. Онъ всегда дрожалъ передъ Карломъ, а съ тѣхъ поръ, какъ сталъ заговорщикомъ, началъ, и не безъ основанія, бояться его еще больше..
   Несмотря на это, онъ не медля ни минуты, съ умышленной торопливостью, отправился къ брату.
   Карлъ стоялъ, насвистывая сквозь зубы охотничью пѣсню.
   Входя, герцогъ Алансонскій замѣтилъ въ тусклыхъ глазахъ Карла хорошо знакомое ему выраженіе глубокой ненависти.
   -- Ваше величество посылали за мной, -- сказалъ герцогъ.-- Что прикажете?
   -- Я хотѣлъ сказать тебѣ, любезный братъ,-- отвѣтилъ король,-- что въ награду за твою нѣжную дружбу ко мнѣ я хочу исполнить самое горячее твое желаніе.
   -- Мое желаніе?
   -- Да. Припомни, чего ты давно уже желаешь и боишься просить у меня. Вотъ это самое я и дамъ тебѣ.
   -- Государь,-- сказалъ Франсуа,-- клянусь, я желаю только одного -- чтобы ваше величество были здоровы.
   -- Въ такомъ случаѣ ты долженъ быть доволенъ, Франсуа. Я былъ боленъ, когда пріѣзжали поляки, но теперь болѣзнь моя прошла, а отъ разсвирѣпѣвшаго кабана, который бросился на меня, меня спасъ Генрихъ. И въ послѣднее время я чувствую себя какъ нельзя лучше. А потому ты, и не будучи дурнымъ братомъ, могъ бы пожелать чего-нибудь другого.
   -- Я не желалъ ничего, государь.
   -- Полно, полно, Франсуа, -- начиная терять терпѣніе, сказалъ Карлъ.-- Ты желалъ получить наваррскую корону и съ этой цѣлью вступилъ въ переговоры съ Генрихомъ и де-Муи. Ты хотѣлъ, чтобы одинъ отказался отъ нея, а другой помогъ тебѣ получить ее. Ну, и все вышло по-твоему. Генрихъ отрекся отъ своихъ правъ, а де-Муи передалъ мнѣ твою просьбу. Такимъ образомъ, эта желанная корона...
   -- Что же?-- дрожащимъ голосомъ спросилъ Алансонскій.
   -- Эта корона твоя.
   Франсуа поблѣднѣлъ какъ смерть; потомъ кровь, отхлынувшая ему къ сердцу, бросилась ему въ лицо, и яркій румянецъ вспыхнулъ у него на щекахъ. Милость короля въ эту минуту приводила его въ отчаяніе.
   -- Но, государь,-- сказалъ онъ, дрожа отъ волненія и тщетно старясь оправиться, -- я ничего подобнаго не желалъ и не просилъ.
   -- Очень можетъ быть, потому что ты слишкомъ скроменъ; но зато другіе желали и просили за тебя.
   -- Клянусь, государь, что никогда...
   -- Не клянись.
   -- Значитъ, вы меня изгоняете, государь?
   -- Ты называешь это изгнаніемъ, Франсуа? Однако ты прихотливъ!.. На что же лучшее могъ ты разсчитывать?
   Алансонскій въ отчаяніи закусилъ губы.
   -- Честное слово, -- продолжалъ король самымъ добродушнымъ тономъ, -- я никакъ не думалъ, что ты пользуешься такой популярностью, Франсуа, а въ особенности у гугенотовъ. Но они такъ желаютъ имѣть тебя своимъ королемъ, что теперь я вижу свою ошибку. Да и для меня это очень удобно. Чего же лучше, если во главѣ партіи, съ которой мы ведемъ борьбу въ продолженіе цѣлыхъ тридцати лѣтъ, будетъ стоять не посторонній человѣкъ, а любящій и неспособный предать меня братъ? Это, какъ по волшебству, всюду внесетъ миръ, не говоря уже о томъ, что мы всѣ трое будемъ королями. Одинъ бѣдный Генрихъ останется не при чемъ и будетъ только моимъ другомъ. Но онъ не честолюбивъ и удовольствуется этимъ титуломъ, не нужнымъ никому другому.
   -- Вы ошибаетесь, государь! Титулъ вашего друга нуженъ мнѣ... я больше, чѣмъ кто-либо другой имѣю право, на него. Генрихъ только вашъ зять, тогда какъ я вашъ братъ по крови и, что еще важнѣе, по сердцу... Умоляю васъ, государь, не отсылайте меня отъ себя!
   -- Полно, полно, Франсуа, -- возразилъ король, -- это было бы твоимъ несчастьемъ.
   -- Почему же?
   -- По многимъ причинамъ.
   -- Но вѣдь вы никогда не найдете такого вѣрнаго друга, какъ я, государь. Съ самаго дѣтства я ни разу не покидалъ васъ...
   -- Знаю, знаю, и иногда мнѣ даже хотѣлось, чтобы ты былъ подальше.
   -- Что вы хотите сказать, ваше величество?
   -- Ничего, ничего.". А какая тамъ чудная охота, Франсуа,-- я, право же, завидую тебѣ! Знаешь ли ты, что въ этихъ чортовыхъ горахъ охотятся на медвѣдей, какъ у насъ здѣсь на кабановъ? Ты пришлешь оттуда намъ всѣмъ великолѣпнѣйшія шкуры. Идя на медвѣдя, охотникъ беретъ съ собой только кинжалъ. Онъ поджидаетъ звѣря, дразнитъ его и старается разсердить. Медвѣдь бросается на охотника и въ четырехъ шагахъ отъ него поднимается на заднія лапы. Въ это-то мгновеніе и нужно всадить ему кинжалъ въ сердце, какъ сдѣлалъ Генрихъ съ кабаномъ во время нашей послѣдней охоты. Это очень опасно, но ты смѣлъ, Франсуа, и такая опасность будетъ для тебя удовольствіемъ.
   -- Ваши слова, государь, еще увеличиваютъ мое горе: вѣдь мнѣ придется охотиться безъ васъ!
   -- Тѣмъ лучше, чортъ возьми!-- воскликнулъ король.-- Намъ не особенно удобно охотиться вмѣстѣ.
   -- Я не понимаю васъ, государь.
   -- Когда ты охотишься со мной, ты приходишь въ такой восторгъ и такое волненіе, что изъ великолѣпнѣйшаго стрѣлка превращаешься въ никуда негоднаго. Вѣдь обыкновенно ты изъ любого ружья можешь попасть въ ста шагахъ въ сороку -- всѣ мы знаемъ это. А между тѣмъ, когда мы охотились въ послѣдній разъ, ты вмѣсто кабана, въ котораго цѣлился и который былъ всего въ двадцати шагахъ отъ тебя, ранилъ въ ногу мою лучшую лошадь. И нужно еще замѣтить, что ты стрѣлялъ изъ своей собственной, хорошо знакомой тебѣ пищали. Чортъ возьми! Тугъ поневолѣ призадумаешься, Франсуа.
   -- Я былъ такъ взволнованъ... простите, государь, -- пробормоталъ Франсуа, побагровѣвъ.
   -- Да, да, я понимаю, что все дѣло тутъ въ волненіи, которое я цѣню по достоинству. Вотъ именно потому-то, что ты такъ волнуешься, Франсуа, я и говорю тебѣ, что намъ лучше охотиться порознь. Подумай объ этомъ, братъ, но не въ моемъ присутствіи, которое, какъ я вижу, смущаетъ тебя, а наединѣ. Тогда ты, можетъ-быть, согласишься, что я имѣю основаніе бояться, какъ бы во время слѣдующей охоты ты спять не взволновался и не убилъ на этотъ разъ уже не лошадь, а самого всадника. Чортъ возьми! Отъ того, что пуля полетитъ гіёмного выше или ниже, чѣмъ слѣдуетъ, въ государствѣ могутъ произойти большія перемѣны. У насъ даже былъ такой примѣръ въ нашей собственной семьѣ. Когда Монгоммери случайно тоже, можетъ-быть, слишкомъ взволновавшись;' убилъ нашего отца, Генриха II, это повело къ тому, что нашъ братъ, Францискъ II, вступилъ на престолъ, а отца, Генриха II, отвезли въ Сенъ-Дени. Господь и изъ самой незначительной мелочи можетъ сдѣлать многое.
   Герцогъ Алансонскій почувствовалъ, что холодный потъ выступаетъ у него на лбу при этомъ ужасномъ намекѣ.
   Его разгадали и совершенно ясно высказали ему это.
   Карлъ, скрывавшій подъ шутливымъ тономъ свое раздраженіе, былъ, пожалуй, еще ужаснѣе, чѣмъ если бы онъ открыто обнаружилъ гнѣвъ и ненависть, наполнявшіе его сердце. И Алансонскій въ первый разъ почувствовалъ угрызенія совѣсти или, вѣрнѣе, въ первый разъ пожалѣлъ, что затѣялъ преступное дѣло, не имѣвшее успѣха.
   Онъ боролся, пока могъ, но подъ этимъ послѣднимъ ударомъ принужденъ былъ склонить голову.
   Карлъ устремилъ на него свой ястребиный взглядъ, впивая въ себя, такъ сказать, всѣ ощущенія, смѣнявшіяся въ сердцѣ Франсуа. И онъ понималъ ихъ, благодаря глубокому изученію членовъ своей семьи, такъ хорошо, какъ будто сердце брата было для него открытой книгой.
   Онъ молчалъ съ минуту, смотря на неподвижнаго и совершенно уничтоженнаго Франсуа, а потомъ сказалъ твердымъ голосомъ, въ которомъ звучала ненависть:
   -- Я объявилъ мое рѣшеніе, братъ, и это рѣшеніе неизмѣнно: ты уѣдешь.
   Алансонскій сдѣлалъ движеніе, какъ бы собираясь возражать. Но Карлъ продолжалъ:
   -- Я хочу, чтобы Наварра гордилась тѣмъ, что ея король -- братъ Французскаго короля. Власть, почести -- у тебя будетъ все, приличествующее твоему происхожденію, какъ у твоего брата Генриха, и такъ же, какъ онъ,-- прибавилъ съ улыбкой Карлъ, -- ты будешь благословлять меня изъ твоей далекой страны.
   -- Государь...
   -- Ты долженъ согласиться или, вѣрнѣе, подчиниться моему рѣшенію, -- прервалъ его Карлъ.
   -- Но, ваше величество,-- сказалъ Франсуа,-- вы забываете своего друга Генриха.
   -- Генриха? Да вѣдь я же говорилъ тебѣ, что онъ не хочетъ быть королемъ Наваррскимъ, что онъ уступаетъ свои права тебѣ. Генрихъ веселый малый, а не такой вялый и блѣдный, какъ ты. Онъ хочетъ смѣяться и веселиться на свободѣ -- у него нѣтъ никакого желанія носить корону и ради этого умирать съ тоски, подобно намъ.
   -- Значитъ, ваше величество приказываете мнѣ заняться...
   -- Нѣтъ, нѣтъ, не заботься ни о чемъ, Франсуа. Я устрою все самъ. Положись въ этомъ на меня, какъ на любящаго тебя брата. Ну, а теперь, когда мы рѣшили все, ступай. Можешь передать, если хочешь, нашъ разговоръ своимъ друзьямъ. Это и безъ того скоро узнается всѣми, я постараюсь объ этомъ. Можешь итти, Франсуа.
   Отвѣчать было нечего. Герцогъ поклонился и ушелъ, затаивъ въ душѣ своей ярость. Ему очень хотѣлось повидаться съ Генрихомъ и поговорить съ нимъ о происшедшемъ. Но тотъ куда-то скрылся, и онъ вмѣсто него нашелъ Екатерину.
   Увидавъ королеву, Франсуа постарался скрыть отъ нея свое горе и улыбнулся. Онъ былъ не такъ счастливъ, какъ герцогъ Анжуйскій, и искалъ въ ней не мать, а только союзницу и потому-то не хотѣлъ датъ ей замѣтить свое душевное состояніе: когда онъ подошелъ къ Екатеринѣ, у него на лицѣ остался только легкій слѣдъ безпокойства.
   -- Вы слышали важную новость?-- спросилъ онъ.
   -- Я слышала, что тебя хотятъ сдѣлать-королемъ.
   -- Это очень милостиво со стороны брата.
   -- Неправда ли?
   -- И, мнѣ кажется, что я долженъ поблагодарить за это ваше величество. Если вы посовѣтовали брату дать мнѣ корону наваррскую, то вамъ обязанъ я, что сдѣлаюсь королемъ. Жаль только мнѣ ограбить Генриха.
   -- Ты, повидимому, очень любишь его, сынъ мой?-- спросила Екатерина.
   -- Да, люблю, -- отвѣтилъ герцогъ Алансонскій, -- въ послѣднее время мы очень сблизились.
   -- Такая дружба, право же, весьма поучительна, въ особенности между принцами. При дворѣ дружба считается очень непрочной, сынъ мой.
   -- Вы забываете, матушка, что мы не только друзья, но почти братья?
   На губахъ Екатерины промелькнула странная улыбка.
   -- А развѣ у королей бываютъ братья?-- сказала она.,
   -- Но вѣдь ни онъ ни я не были королями, когда мы подружились. Мы даже были увѣрены, что никогда не будемъ царствовать; вотъ потому-то и полюбили мы другъ друга.
   -- Да, но теперь обстоятельства перемѣнились.
   -- Перемѣнились?
   -- Конечно, такъ. Развѣ не можете вы стать королями оба?
   По нервной дрожи герцога и румянцу, вспыхнувшему у него на щекахъ, Екатерина увидала, что нанесенный ею ударъ попалъ ему прямо въ сердце.
   -- Генрихъ -- король!-- воскликнулъ онъ.-- Но какого же государства?
   -- Одного изъ самыхъ лучшихъ въ христіанскомъ мірѣ.
   -- Что такое вы говорите, матушка?-- спросилъ, поблѣднѣвъ^ герцогъ Алансонскій.
   -- То, что добрая мать обязана сказать своему сыну -- то, о чемъ ты и самъ не разъ думалъ, Франсуа.
   -- Я?-- сказалъ герцогъ.-- Клянусь, матушка, ничего подобнаго не приходило мнѣ въ голову.
   -- Охотно вѣрю тебѣ, потому что твой другъ, твой братъ. Генрихъ, какъ ты его называешь, очень ловокъ и хитеръ, несмотря на свое кажущееся простодушіе. Онъ умѣетъ хранить тайны лучше, чѣмъ ты хранишь свои, Франсуа. Напримѣръ, говорилъ онъ тебѣ когда-нибудь, что де-Муи его повѣренный?
   -- Де-Муи?-- съ изумленіемъ сказалъ онъ,-- какъ будто ему показалось страннымъ, что это имя могло имѣть какое-нибудь отношеніе къ ихъ разговору.
   -- Да, гугенотъ де-Муи де-Сенъ-Фаль, тотъ самый, который чуть не убилъ Морвеля. Онъ тайно разъѣзжаетъ по Франціи, является переодѣтый въ Парижъ, интригуетъ и набираетъ войско, чтобы поддержать твоего брата Генриха противъ твоей семьи.
   Екатерина, не знавшая, что Франсуа извѣстно не только это, но и многое другое, встала, какъ бы собираясь уходить.
   Франсуа остановилъ ее.
   -- Еще одно слово, если позволите, матушка. Такъ какъ вы удостоили меня довѣріемъ, то я попрошу васъ объяснить мнѣ, какъ можетъ Генрихъ съ своими незначительными средствами и вліяніемъ быть опаснымъ для моей семьи?
   -- Ребенокъ!-- съ улыбкой сказала Екатерина.-- Знай же, что у него больше тридцати тысячъ приверженцевъ, что ему стоитъ сказать слово и эти тридцать тысячъ человѣкъ явятся въ ту же минуту, какъ изъ-подъ земли. И притомъ это гугеноты, то-есть самые храбрые солдаты въ мірѣ. Кромѣ того... кромѣ того, онъ пользуется покровительствомъ, котораго ты не сумѣлъ или не хотѣлъ добиться.
   -- Чьимъ покровительствомъ?
   -- На его сторонѣ король, который любитъ его и покровительствуетъ ему, который изъ зависти къ твоему брату, королю польскому, и ненависти къ тебѣ ищетъ себѣ наслѣдника. И ты слѣпъ, если не видишь, что онъ ищетъ его не въ нашей семьѣ.
   -- Король?.. Вы думаете, матушка?
   -- Развѣ ты не замѣтилъ, какъ нѣжно любитъ онъ Генриха, своего друга Генриха?
   -- Да, это такъ, матушка, это такъ!
   -- И что тотъ платитъ ему тѣмъ же. Да, этотъ самый Генрихъ, забывая, что король хотѣлъ застрѣлить его въ Варѳоломеевскую ночь, ползаетъ теперь передъ нимъ, какъ собака, которая лижетъ прибившую ее руку.
   -- Да, да, -- пробормоталъ Франсуа, -- я замѣтилъ, что Генрихъ никогда не противорѣчитъ брату Карлу.
   -- И старается угодить ему во всемъ, -- добавила Екатерина.
   -- Рѣшительно во всемъ, -- согласился Франсуа.-- Король, какъ вы знаете, постоянно подсмѣивается надъ тѣмъ, что онъ не умѣетъ охотиться съ соколами. И это, оказывается, такъ непріятно Генриху, что онъ собирается изучать соколиную охоту. Еще вчера... да, не дальше, какъ вчера, онъ просилъ у меня какой-нибудь подходящей для этого книги.
   -- Постой!-- сказала Екатерина, и глаза ея блеснули, какъ будто какая-то счастливая мысль пришла ей въ голову.-- Постой... Отлично. Онъ долженъ получить эту книгу.
   -- Я искалъ, матушка, но ничего не нашелъ.
   -- Я найду сама, найду непремѣнно... и ты дашь ему книгу, какъ бы отъ себя.
   -- Но что же выйдетъ изъ этого?
   -- Согласенъ ты слѣпо повиноваться мнѣ во всемъ, что касается Генриха, котораго ты не любишь, что бы ты тамъ ни говорилъ.
   Алансонскій улыбнулся.
   -- И котораго я ненавижу, -- добавила Екатерина.
   -- Да, я буду повиноваться вамъ.
   -- Послѣзавтра приходи за книгой сюда. Ты возьмешь ее у меня, отнесешь Генриху... и...
   -- И что же?
   -- И предоставишь Богу, Провидѣнію или случаю сдѣлать остальное.
   Франсуа хорошо зналъ, что мать его не имѣла привычки полагаться на Бога, Прбвидѣніе или случай, когда приходилось предпринимать что-нибудь для тѣхъ, кого она любила, или противъ тѣхъ, кого ненавидѣла. Но онъ не сказалъ ни слова и, поклонившись въ знакъ того, что готовъ исполнить ея приказаніе, пошелъ къ себѣ.
   "Что такое она замышляетъ?-- думалъ онъ, поднимаясь по лѣстницѣ.-- Не понимаю. Одно только вполнѣ ясно для меня -- она хочетъ дѣйствовать противъ нашего общаго врага. И пусть ее дѣйствуетъ".
   Въ это время Маргарита получила черезъ ла-Моля письмо отъ де-Муи на имя Генриха. Такъ какъ въ политикѣ между супругами не было тайнъ, то она распечатала письмо и прочитала его.
   Должно-быть, содержаніе его показалось ей интереснымъ, потому что, пользуясь уже наступившими сумерками, она прошла въ потайной ходъ, поднялась по винтовой лѣстницѣ и, внимательно оглядѣвшись кругомъ, проскользнула, какъ тѣнь, въ переднюю короля Наваррскаго.
   Послѣ исчезновенія Оршона она была всегда пуста.
   Это исчезновеніе, о которомъ мы не упоминали съ тѣхъ поръ, какъ читатель узналъ о трагической смерти юноши, сильно безпокоило Генриха. Онъ обращался съ разспросами къ женѣ и баронессѣ де-Совъ, но и та и другая знали не больше его самого.
   Другой на мѣстѣ Генриха побоялся бы, пожалуй, разспрашивать объ Оршонѣ и не сталъ бы говорить объ его исчезновеніи. Но Генрихъ былъ очень предусмотрителенъ. Онъ понималъ, что молчаніе выдастъ его. Странно было бы, если бы, лишившись такъ таинственно слуги и повѣреннаго, онъ не предпринялъ ничего, чтобы отыскать его. А потому Генрихъ, нисколько не скрывая своей тревоги, разспрашивалъ о юношѣ совершенно открыто въ присутствіи короля и даже королевы-матери. Онъ обращался съ этими разспросами ко всѣмъ, начиная съ часового у воротъ Лувра и кончая караульнымъ офицеромъ въ передней короля. Но всѣ эти разспросы и поиски не привели ни къ чему. И Генрихъ былъ, повидимому, такъ огорченъ этимъ и такъ привязанъ къ своему пропавшему слугѣ, что объявилъ о своемъ намѣреніи не брать на его мѣсто никого до тѣхъ поръ, пока не убѣдится, что онъ уже не вернется никогда
   Итакъ, передняя была пуста, когда въ нее вошла Маргарита. Какъ ни легки были шаги королевы, Генрихъ услыхалъ ихъ и обернулся.
   -- Вы!-- воскликнулъ онъ.
   -- Да, -- отвѣтила Маргарита.-- Прочитайте скорѣе.
   И она подала ему развернутое письмо.
   Вотъ что прочиталъ Генрихъ:
   "Ваше величество, наступила минута привести въ исполненіе нашъ планъ бѣгства. Послѣзавтра назначена соколиная охота по берегу Сены, отъ Сенъ-Жермена до Мезона, то-есть до самаго конца лѣса.
   "Не отказывайтесь сопровождать короля, несмотря на то, что будутъ охотиться съ соколами. Надѣньте подъ камзолъ самую лучшую кольчугу, возьмите самую острую шпагу и сядьте на самую быструю вашу лошадь.
   "Около полудня, когда охота будетъ во всемъ разгарѣ и король поскачетъ за своимъ соколомъ, отдѣлитесь етъ другихъ вмѣстѣ съ королевой Наваррской, если она будетъ участвовать въ охотѣ.
   "Пятьдесятъ человѣкъ изъ нашихъ будутъ дожидаться въ павильонѣ Франциска I; у насъ есть ключъ отъ этого павильона. Никто не узнаетъ, что они скрываются тамъ: они придутъ ночью и жалюзи будутъ спущены.
   "Проѣзжайте по аллеѣ де-Віолетъ, на концѣ которой буду сторожить я; направо отъ этой аллеи, на небольшой полянкѣ, васъ будутъ ждать ла-Моль и Коконна съ двумя осѣдланными лошадьми. Этими свѣжими конями вамъ и королевѣ Наваррской можно будетъ воспользоваться, если ваши лошади устанутъ.
   "До свиданія, ваше величество. Приготовляйтесь; мы, съ своей стороны будемъ готовы".
   -- Вы согласны?-- спросила Маргарита.
   -- Согласенъ, -- отвѣтилъ Генрихъ.-- Не безпокойтесь, я не отступлюсь отъ своего намѣренія.
   -- Будьте героемъ, государь! Это не трудно -- вамъ стоитъ только итти своимъ путемъ. И добудьте мнѣ хорошій тронъ.
   Легкая улыбка промелькнула на тонкихъ губахъ Генриха. Онъ поцѣловалъ руку жены и, напѣвая старинную пѣсню, вышелъ посмотрѣть, нѣтъ ли кого въ коридорѣ.
   Принятая имъ предосторожность оказалась не лишнею. Въ ту минуту, какъ онъ отворилъ дверь въ коридоръ, герцогъ Алансонскій вышелъ изъ своей передней. Генрихъ знакомъ предупредилъ Маргариту и сказалъ громко
   -- А, это вы, братъ! Милости просимъ!
   По сдѣланному королемъ знаку Маргарита поняла все и бросилась въ маленькую уборную, на двери которой висѣла тяжелая портьера.
   Герцогъ Алансонскій робко вошелъ и оглядѣлся кругомъ.
   -- Мы одни, Генрихъ?-- вполголоса спросилъ онъ.
   -- Совершенно одни. Что такое случилось? Вы какъ будто чѣмъ-то сильно разстроены.
   -- Дѣло въ томъ, что мы открыты, Генрихъ.
   -- Открыты?
   -- Да, де-Муи арестованъ.
   -- Я знаю это.
   -- Ну, и онъ разсказалъ королю все.
   -- Что же именно?
   -- Что я добиваюсь Наваррскаго престола и составилъ заговоръ, чтобы завладѣть имъ.
   -- Дѣло плохо!-- сказалъ Генрихъ.-- Значитъ, вы очутились въ очень непріятномъ положеніи, мрй бѣдный Франсуа. Но почему же васъ не арестовали?
   -- Не понимаю самъ. Король подсмѣивался надо мной, прикидываясь, какъ будто желаетъ сдѣлать меня королемъ Наваррскимъ. Онъ, должно-быть, хотѣлъ выпытать у меня признаніе, но я не сказалъ ничего.
   -- И отлично сдѣлали, ventre-saint-gris!-- сказалъ беарнецъ.-- Будемъ смѣло отрицать все -- отъ этого зависитъ наша жизнь.
   -- Да, положеніе очень затруднительное. Вотъ потому-то я и пришелъ посовѣтоваться съ вами, Генрихъ. Какъ вы думаете, что мнѣ теперь дѣлать: бѣжать или оставаться здѣсь?
   -- Вѣдь вы видѣли короля, онъ говорилъ съ вами...
   -- Да, конечно.
   -- Такъ вы вѣрнѣе меня можете судить, что нужно дѣлать Поступайте, какъ вамъ кажется лучше.
   -- По-моему, лучше остаться.
   При всемъ умѣньи владѣть собой Генрихъ не могъ удержаться отъ движенія радости. И какъ ни незамѣтно оно было, Франсуа увидалъ его.
   -- Такъ останьтесь, -- сказалъ Генрихъ.
   -- А вы?
   -- Если вы останетесь, то у меня нѣтъ никакого основанія уѣзжать. Я хотѣлъ сопровождать васъ, потому что всѣмъ сердцемъ преданъ вамъ, потому что не хотѣлъ покинуть брата, котораго люблю.
   -- Значитъ, всѣ наши планы рушились, -- сказалъ герцогъ Алансонскій.-- И вы сдаетесь при первой же неудачѣ?
   -- Я не считаю неудачей остаться здѣсь; -- возразилъ Генрихъ.-- Мнѣ, съ моимъ беззаботнымъ характеромъ, хорошо вездѣ.
   -- Ну, пусть будетъ такъ,-- сказалъ Алансонскій,-- довольно объ этомъ. Но если вы примете какое-нибудь другое рѣшеніе, тотчасъ же сообщите его мнѣ.
   -- Само собой разумѣется, чортъ возьми!-- отвѣтилъ Генрихъ.-- Вѣдь мы же обѣщали не имѣть никакихъ тайнъ другъ отъ друга.
   Алансонскій не сказалъ ничего и ушелъ, глубоко задумавшись: разъ, во время разговора, ему показалось, что портьера уборной заколебалась.
   Только что успѣлъ онъ уйти, какъ эта портьера приподнялась, и вошла Маргарита.
   -- Какого вы мнѣнія относительно этого визита?-- спросилъ Генрихъ.
   -- Я думаю, что случилось что-нибудь новое и неожиданное.
   -- А какъ вы полагаете, что именно?
   -- Теперь еще не знаю ничего, но скоро узнаю.
   -- А пока?
   -- А пока не забудьте прійти ко мнѣ завтра вечеромъ.
   -- Приду непремѣнно, -- отвѣтилъ Генрихъ, любезно поцѣловавъ руку жены.
   И Маргарита вернулась къ себѣ съ такими же предосторожностями, какія принимала, идя къ Генриху.
   

XVIII.
Книга о соколиной охотѣ.

   Прошло тридцать шесть часовъ со времени событій, разсказанныхъ нами въ предыдущей главѣ. Еще только начинало свѣтать, но всѣ въ Луврѣ уже проснулись, какъ бывало всегда въ дни охоты. Исполняя приказаніе матери, герцогъ Алансонскій пришелъ къ ней.
   Черезъ нѣсколько минутъ она вышла изъ кабинета, въ который не дозволялось входить никому; тамъ она обыкновенно производила свои химическіе опыты.
   Изъ неплотно ли притворенной двери, или отъ платья королевы распространился съ ея приходомъ въ спальню какой-то сильный, но довольно пріятный запахъ, а въ отверстіе двери герцогъ Алансонскій увидалъ густое облако дыма.
   Онъ съ любопытствомъ заглянулъ туда.
   -- Нѣтъ ли чего новаго со вчерашняго дня?-- спросила Екатерина, спрятавъ руки, на которыхъ виднѣлись кое-гдѣ красновато-желтыя пятнышки.
   -- Нѣтъ, матушка.
   -- Видѣлся ты съ Генрихомъ?
   -- Да.
   -- Онъ все еще отказывается уѣзжать?
   -- Самымъ рѣшительнымъ образомъ.
   -- Лгунъ!
   -- Что вы говорите, матушка?
   -- Я говорю, что онъ уѣдетъ.
   -- И вы позволите ему уѣхать?
   -- Не только позволю, но даже считаю его отъѣздъ необходимымъ.
   -- Я не понимаю васъ, матушка.
   -- Выслушай меня внимательно, Франсуа. Одинъ очень искусный врачъ далъ мнѣ книгу о соколиной охотѣ, которую ты передашь Генриху. И этотъ самый врачъ предупредилъ меня, что король Наваррскій скоро заболѣетъ очень серьезно, что его поразитъ одна изъ тѣхъ изнурительныхъ болѣзней, при которыхъ наука безсильна и которыя не поддаются никакому лѣченію. Если Генриху, дѣйствительно, суждено скоро умереть, то, какъ ты, конечно, понимаешь и самъ, будетъ гораздо лучше, если онъ умретъ далеко отсюда, а не здѣсь, во дворцѣ.
   -- Да, это было бы слишкомъ тяжело для насъ, -- сказалъ герцогъ.
   -- А въ особенности для твоего брата Карла, -- добавила Екатерина.-- И, напротивъ, если Генрихъ умретъ послѣ своего бѣгства, король посмотритъ на его смерть, какъ на посланное ему Небомъ наказаніе.
   -- Вы правы, матушка, -- сказалъ Франсуа, съ восхищеніемъ смотря на королеву, -- онъ долженъ уѣхать. Но вполнѣ ли вы увѣрены въ томъ, что онъ уѣдетъ?
   -- Всѣ приготовленія для этого уже сдѣланы имъ. Сборное мѣсто назначено въ Сенъ-Жерменскомъ лѣсу; пятьдесятъ гугенотовъ проводятъ его въ Фонтенбло, гдѣ будетъ ждать отрядъ въ пятьсотъ человѣкъ.
   -- А сестра Марго ѣдетъ съ нимъ?-- нерѣшительно спросилъ герцогъ, замѣтно поблѣднѣвъ.
   -- Да, это рѣшено, -- отвѣтила Екатерина.-- Но когда Генрихъ умретъ, Маргарита вернется сюда вдовой и свободной.
   -- Генрихъ на самомъ дѣлѣ умретъ? Это вѣрно?
   -- Врачъ, давшій мнѣ книгу, нисколько не сомнѣвается въ этомъ.
   -- А гдѣ эта книга, матушка?
   Екатерина тихо направилась къ таинственному кабинету, отворила дверь, вошла въ нее и черезъ минуту появилась снова, держа книгу въ рукѣ.
   Герцогъ Алансонскій взглянулъ съ нѣкоторымъ ужасомъ на книгу, которую подавала ему мать.
   -- Что это за книга, матушка?-- вздрогнувъ, спросилъ онъ.
   -- Я уже говорила тебѣ, сынъ мой,-- отвѣтила Екатерина,-- что въ ней описывается, какъ слѣдуетъ выкармливать кречетовъ и соколовъ. Она написана ученымъ Каструччіо Кастракани, тираномъ луккскимъ.
   -- Что же мнѣ съ ней дѣлать?
   -- Отнести ее твоему другу Генриху, который просилъ у тебя какой-нибудь книги о соколиной охотѣ. Такъ какъ сегодня онъ охотится съ Карломъ, то, навѣрное, захочетъ прочитать хотя нѣсколько страницъ, чтобы доказать королю, что слѣдуетъ его совѣтамъ и учится. Отдай книгу самому Генриху.
   -- Нѣтъ, я никогда не рѣшусь, -- возразилъ герцогъ Алансонскій, задрожавъ всѣмъ тѣломъ.
   -- Но почему же?-- спросила Екатерина.-- Что такого особеннаго въ этой книгѣ? Въ ней только немного слиплись листы, потому что давно уже никто не снималъ ее съ полки. Не вздумай читать ее самъ, Франсуа; перевертывая страницы, приходится каждый разъ мочить палецъ, а это отнимаетъ много времени и очень надоѣдаетъ.
   -- Значитъ, только тотъ, кому очень хочется сдѣлаться хорошимъ соколинымъ охотникомъ, не посмотритъ ни на потерю времени ни на скуку?
   -- Именно такъ, сынъ мой. Я вижу, что ты понялъ меня.
   -- А вотъ и Генрихъ идетъ по двору!-- воскликнулъ герцогъ Алансонскій.-- Давайте книгу, матушка. Я отнесу книгу къ нему; вернувшись, онъ увидитъ ее.
   -- Мнѣ бы лучше хотѣлось, чтобы ты отдалъ ее ему самому, Франсуа. Это было бы вѣрнѣе.
   -- Я уже говорилъ вамъ, матушка, что никогда не рѣшусь на это, -- возразилъ герцогъ.
   -- Ну, хорошо, иди. Но, по крайней мѣрѣ, положи книгу на видномъ мѣстѣ.
   -- Развернуть ее?.. Ничего, если я разверну ее?
   -- Ничего.
   И герцогъ Алансонскій взялъ дрожащей рукой книгу, которую Екатерина совершенно спокойно подала ему.
   -- Бери, бери, -- сказала Екатерина, -- если я держу ее, значитъ, ничего опаснаго нѣтъ. Къ тому же ты въ перчаткахъ.
   Но и этого показалось еще недостаточно герцогу Алансонскому: онъ завернулъ книгу въ плащъ.
   -- Иди скорѣе,-- сказала Екатерина.-- Генрихъ каждую минуту можетъ вернуться.
   Герцогъ вышелъ, шатаясь отъ волненія.
   Мы уже нѣсколько разъ вводили читателя въ покои короля Наваррскаго и давали ему возможность присутствовать при происходившихъ тамъ сценахъ, то веселыхъ, то ужасныхъ, смотря по тому, улыбался или грозилъ геній-покровитель будущаго французскаго короля.
   Но никогда еще въ этихъ стѣнахъ, запятнанныхъ кровью убитыхъ, обрызганныхъ виномъ оргій, пропитанныхъ ароматомъ любви,-- никогда еще въ этомъ уголкѣ Лувра не появлялось такого блѣднаго лица, какъ лицо герцога Алансонскаго, вошедшаго съ своей книгой въ рукѣ въ спальню короля Наваррскаго.
   А между тѣмъ въ комнатѣ, какъ и разсчитывалъ герцогъ, не было никого и ничей любопытный или тревожный взглядъ не слѣдилъ за нимъ. Утренніе лучи солнца заливали пустую спальню. На стѣнѣ висѣла шпага, которую де-Муи совѣтовалъ Генриху взять съ собою. Нѣсколько колецъ отъ кольчуги валялось на полу. Туго набитый кошелекъ и короткій кинжалъ лежали на столѣ, а въ каминѣ виднѣлась кучка свѣжаго, еще не слежавшагося пепла. Изъ всего этого герцогъ Алансонскій вывелъ заключеніе, что король Наваррскій надѣлъ кольчугу, запасся деньгами и сжегъ компрометирующія его бумаги.
   "Матушка не ошиблась,-- подумалъ онъ.-- Этотъ лгунъ обманывалъ меня".
   Такое заключеніе какъ будто придало герцогу новыя силы. Оглядѣвъ всѣ уголки въ комнатахъ, приподнявъ всѣ портьеры и убѣдившись, наконецъ, что никто не подглядываетъ за нимъ, онъ вынулъ книгу, быстро положилъ ее рядомъ съ кошелькомъ на столъ и прислонилъ къ рѣзному дубовому пюпитру. Потомъ, вытянувъ руку въ перчаткѣ, онъ нерѣшительно, со страхомъ, развернулъ книгу. Она открылась на рисункѣ, изображавшемъ соколиную охоту.
   Открывъ книгу, Алансонскій отскочилъ назадъ и, снявъ перчатку, бросилъ ее въ пылающій каминъ, гдѣ Генрихъ жегъ какія-то бумаги.
   Алансонскій стоялъ около камина до тѣхъ поръ, пока перчатка не сгорѣла до тла, а затѣмъ свернулъ плащъ, въ которомъ была завернута книга, сунулъ его подъ мышку, и торопливо пошелъ къ себѣ. Въ то время, какъ онъ съ сильно бьющимся сердцемъ входилъ въ переднюю, на винтовой лѣстницѣ послышались шаги. Вполнѣ увѣренный, что это идетъ Генрихъ, Франсуа заперъ за собою дверь.
   Франсуа сѣлъ, взялъ книгу и попробовалъ читать. Но мысли его были заняты не тѣмъ. Лихорадочное ожиданіе охватило его, біеніе артерій въ вискахъ отдавалось въ головѣ. Ему, какъ это иногда бываетъ во снѣ, казалось, что онъ видитъ сквозь стѣны. Взглядъ его устремлялся въ спальню Генриха, несмотря на тройную преграду, отдѣлявшую его отъ нея.
   Чтобы отвлечь мысли отъ того, что чудилось ему, герцогъ старался сосредоточить свое вниманіе на чемъ-нибудь другомъ. Но напрасно осматривалъ онъ оружіе, пере а нѣсколько минутъ сходился съ ла-Молемъ; сторожъ, не говоря ни слова, дѣлалъ имъ этотъ сюрпризъ, конечно не изъ чистой филантропіи. Ла-Моль и Коконна условились на-счетъ своего поведенія: они рѣшились упорно молчать, и Коконна былъ увѣренъ, что при небольшой ловкости дѣло его прійметъ хорошій оборотъ. Онъ и ла-Моль не были обвинены больше другихъ. Генрихъ и Маргерита не сдѣлали никакого покушенія къ бѣгству; слѣдовательно, имъ нечего было опасаться обвиненій по этому дѣлу, когда главные преступники были свободны. Коконна не зналъ, что Генрихъ живетъ съ нимъ въ одномъ замкѣ, а сторожъ милостиво объявилъ ему, что надъ его головою витаетъ покровительство, -- невидимые щиты.
   До-сихъ-поръ, допросы ограничивались бѣгствомъ короля наваррскаго и участіемъ, которое принимали въ немъ друзья. Коконна постоянно отвѣчалъ больше нежели неопредѣленно и чрезвычайно-ловко; онъ и теперь собирался отвѣчать на тотъ же ладъ, и уже заранѣе подготовилъ разныя ловкія фразы, какъ вдругъ замѣтилъ, что предметъ допросовъ измѣнился.
   Дѣло шло о нѣсколькихъ визитахъ къ Рене, объ одной или нѣсколькихъ восковыхъ фигурахъ, сдѣланныхъ по желанію ла-Моля.
   Коконна подумалъ, что обвиненіе приняло болѣе-легкій оборотъ, потому-что теперь вопросъ былъ не о измѣнѣ королю, но о статуйкѣ, изображавшей королеву, -- да еще и небольшой: всего дюймовъ въ шесть.
   Онъ очень-весело отвѣчалъ, что ни онъ, ни другъ его ла-Моль уже давно не играютъ въ куклы, и съ удовольствіемъ замѣтилъ, что отвѣты его не разъ заставили судей смѣяться.
   Въ стихахъ еще нигдѣ не сказано: я смѣюсь, слѣдовательно я обезоруженъ, -- но это тысячу разъ повторяли въ прозѣ. Коконна думалъ, что въ-половину обезоружилъ судей своихъ, потому-что они улыбались.
   По окончаніи допроса, онъ пошелъ въ свою комнату съ пѣснями и шумомъ, такъ-что ла-Моль, для котораго собственно все это и дѣлалось, вывелъ изъ этого самыя благопріятныя заключенія.
   Ла-Моля привели въ залу. Онъ, подобно Коконна, съ удивленіемъ замѣтилъ, что допросъ обратился къ другому предмету. Его спрашивали о его визитахъ къ Рене. Онъ отвѣчалъ, что былъ у флорентинца только разъ. Его спросили, не заказывалъ ли онъ ему въ этотъ разъ восковой фигурки? Ла-Моль отвѣчалъ, что Рене показалъ ему фигуру уже совершенно-готовую; спросили: не мужчину ли представляетъ эта статуйка? онъ отвѣчалъ, что женщину. Его спросили, не смерть ли изображеннаго человѣка была цѣлью заклинаній? Онъ отвѣчалъ, что цѣль заклинаній была -- заставить эту женщину любить.
   Эти вопросы были повторены и предложены на тысячу ладовъ. Но ла-Моль постоянно, какъ бы ихъ ни изворачивали, отвѣчалъ одно и то же.
   Судьи посмотрѣли другъ на друга въ недоумѣніи, не зная, что имъ дѣлать съ такою простотою; въ это время, генерал-прокурору подали записку, и она разрѣшила ихъ затрудненіе.
   Вотъ ея содержаніе:
   
   "Если обвиненный будетъ запираться, подвергните его пыткѣ."

К.

   Прокуроръ спряталъ записку въ карманъ, улыбнулся ла-Молю и отпустилъ его очень-учтиво. Ла-Моль возвратился въ свою комнату столько же успокоенный, хотя и не столько веселый, какъ Коконна.
   -- Кажется, все идетъ хорошо, подумалъ онъ.
   Черезъ часъ, онъ услышалъ шаги и замѣтилъ изъ-подъ двери записку, не видя, кто ее принесъ. Онъ взялъ ее, думая, что она, по всей вѣроятности, принесена сторожемъ.
   При видѣ этой записки, въ сердцѣ его пробудилась надежда, но грустная, какъ обманутое ожиданіе; онъ подумалъ, не отъ Маргериты ли... онъ не получалъ отъ нея никакого извѣстія съ-тѣхъ-поръ, какъ былъ въ тюрьмѣ,-- схватилъ бумажку дрожащею рукою, и чуть не умеръ отъ радости, узнавъ почеркъ.
   "Надѣйтесь", писали ему: "я бодрствую".
   -- А! если она бодрствуетъ, воскликнулъ ла-Моль, осыпая поцалуями листокъ, котораго касалась драгоцѣнная рука:-- если она бодрствуетъ, я спасенъ!
   Чтобъ ла-Моль понялъ смыслъ этой записки и вмѣстѣ съ Коконна вѣрилъ въ то, что Пьемонтецъ называлъ ихъ невидилсылс'ш щитами, мы должны повести читателя въ маленькій домикъ, въ ту комнату, гдѣ столько сладкихъ воспоминаній, превратившихся въ боязливыя ожиданія, терзали сердце женщины, приникшей къ бархатнымъ подушкамъ.
   -- Быть королевой, быть молодой, богатой, прекрасной, и страдать, какъ я страдаю, говорила эта женщина:-- о! это невозможно!
   Въ душевномъ волненіи, она вставала, ходила, вдругъ останавливалась, приникала горящимъ лбомъ къ холодному мрамору, потомъ вставала блѣдная, въ слезахъ, ломала руки, и въ изнеможеніи падала на ближнее кресло.
   Вдругъ занавѣска, отдѣлявшая комнату Улицы-Клош-Персе отъ комнаты Улицы-Тизонъ, приподнялась, послышался шелестъ шелковаго платья, и вошла герцогиня де-Неверъ.
   -- Это ты! воскликнула Маргерита.-- Съ какимъ нетерпѣніемъ я ждала тебя! что новаго?
   -- Плохія новости, бѣдный другъ мой.-- Катерина сама взялась за допросъ, и теперь она еще въ Венсеннѣ.
   -- А Рене?
   -- Взятъ подъ стражу.
   -- И ты не успѣла поговорить съ нимъ?
   -- Нѣтъ.
   -- А плѣнники?
   -- Отъ нихъ есть вѣсти.
   -- Черезъ сторожа?
   -- Какъ и всегда.
   -- Ну, что?
   -- Они видятся каждый день. Третьяго-дня ихъ объискивали. Ла-Моль, не желая отдать твой портретъ, раздавилъ его.
   -- Милый ла-Моль!
   -- Аннибаль смѣялся въ лицо инквизиторамъ.
   -- Честный Аннибаль! Что дальше?
   -- Сегодня поутру допрашивали ихъ касательно бѣгства короля и о проектѣ возмущенія въ Наваррѣ: они ничего не сказали.
   -- О! я знала, что они будутъ молчать; но это погубитъ ихъ не хуже словъ.
   -- Да; по мы ихъ спасемъ.
   -- Такъ ты думала о нашемъ предпріятіи?
   -- Со вчерашняго дня я только этимъ и занята.
   -- Что же?
   -- Я сошлась съ Болье... Что за тяжелый, что за жадный человѣкъ! Это будетъ стоять жизни одного человѣка и триста тысячь экю.
   -- Ты говоришь, что онъ жаденъ... однакожь, онъ требуетъ только жизни человѣка и триста тысячь экю... Да это даромъ!
   -- Даромъ... триста тысячь!.. Всѣ наши алмазы не составятъ этой суммы!
   -- О! за этимъ дѣло не станетъ. Король наваррскій заплатитъ; заплатитъ д'Алансонъ, заплатитъ Карлъ, или...
   -- Полно! Ты говоришь какъ сумасшедшая. Триста тысячь у меня на лицо.
   -- У тебя?
   -- Да; у меня.
   -- Какъ ты ихъ достала?
   -- Вотъ еще!
   -- Это тайна?
   -- Для всѣхъ, кромѣ тебя.
   -- Боже мой! сказала Маргерита, улыбаясь сквозь слезы:-- ужь не украла ли ты?
   -- Разсуди сама.
   -- Послушаемъ.
   -- Помнишь ты этого ужаснаго Нантулье?
   -- Богача-ростовщика?
   -- Да, если хочешь.
   -- Такъ что же?
   -- Однажды мимо его проходила бѣлокурая женщина съ зелеными глазами. Въ волоса ея были вплетены три изумруда, -- одинъ на лбу, два на вискахъ. Не зная, что то была герцогиня, этотъ богачъ, этотъ ростовщикъ воскликнулъ: "За три поцалуя на мѣстѣ этихъ изумрудовъ, я далъ бы три брильянта, каждый во сто тысячь экю!"
   -- Что же, Анріэтта?..
   -- Что! брильянты получены и проданы.
   -- О! Анріэтта! Анріэтта! проговорила Маргерита.
   -- Полно! отвѣчала герцогиня наивнымъ и благороднымъ тономъ, выразившимъ и женщину, и вѣкъ, въ которомъ жила она.-- Я люблю Аннибала!
   -- Это правда, сказала Маргерита, улыбаясь и краснѣя.-- Ты любишь его сильно, даже слишкомъ-сильно.
   И она пожала ей руку.
   -- Итакъ, продолжала Анріэтта: -- благодаря алмазамъ, триста тысячь экю и человѣкъ готовы.
   -- Человѣкъ?.. Какой человѣкъ?
   -- Котораго надо убить... Ты забыла, что необходимо убить человѣка.
   -- И ты нашла его?
   -- Нашла.
   -- За ту же цѣну?
   -- За ту же цѣну я нашла бы ихъ десять. Нѣтъ, нѣтъ, всего за пять сотъ экю.
   -- За пять сотъ экю ты нашла человѣка, который соглашается, чтобъ его убили?
   -- Что дѣлать? Надо же чѣмъ-нибудь жить.
   -- Я тебя не понимаю... Говори яснѣе въ нашемъ положеніи некогда тратить время на разгадки.
   -- Такъ слушай. Сторожъ, который смотритъ за ла-Молемъ и Коконна, старый солдатъ, который знаетъ, Что значитъ рана. Онъ готовъ помочь намъ, но не хочетъ потерять своего мѣста. Ловкій ударъ кинжаломъ уладитъ все какъ-нельзя-лучше; мы дадимъ ему награду, а казна назначитъ пенсіонъ. Такимъ-образомъ, молодецъ получитъ деньги изъ двухъ рукъ, и возобновитъ басню о пеликанѣ.
   -- Но, сказала Маргерита:-- ударъ кинжаломъ...
   -- Успокойся; его ударитъ Аннибаль.
   -- Это правда! Онъ три раза ранилъ ла-Моля, то шпагой, то кинжаломъ, и ла-Моль не умеръ же! Стало быть, можно надѣяться!
   -- Злая! Ты стоишь, чтобъ я не сказала тебѣ ни слова больше.
   -- О! Нѣтъ, нѣтъ; говори, умоляю тебя: какъ мы ихъ спасемъ?
   -- Вотъ какъ: церковь единственное мѣсто въ замкѣ, куда могутъ входить женщины не-плѣнницы. Мы спрячемся за алтарь; ла-Моль и Коконна найдутъ подъ покровомъ два кинжала. Дверь ризницы будетъ отворена заранѣе. Коконна ранитъ сторожа: сторожъ падетъ за мертво. Мы выходимъ, набрасываемъ по плащу на плечи нашихъ друзей, бѣжимъ съ ними въ маленькую дверь ризницы, и, зная пароль, выходимъ свободно.
   -- А потомъ?
   -- У воротъ будутъ ждать двѣ лошади; они сядутъ и ускачутъ въ Лоррень, откуда будутъ пріѣзжать по-временамъ инкогнито.
   -- Ты возвращаешь мнѣ жизнь! сказала Маргерита.-- Такъ мы спасемъ ихъ?
   -- Я почти готова ручаться.
   -- И скоро?
   -- Дня черезъ три, черезъ четыре. Болье извѣститъ насъ.
   -- А если тебя увидятъ въ окрестностяхъ Венсенна? Это можетъ повредить нашему плану.
   -- Какъ узнать имъ меня? Я выхожу въ костюмѣ монахини, подъ покрываломъ, такъ-что рѣшительно ничего невидно.
   -- Надо быть какъ-можно-осторожнѣе.
   -- Очень знаю, mordi! какъ говаривалъ бѣдный Аннибаль.
   -- А король наваррскій? О немъ ты освѣдомлялась?
   -- Разумѣется.
   -- Ну, что?
   -- Онъ, кажется, никогда не былъ такъ веселъ; смѣется, поетъ, ѣстъ съ аппетитомъ и проситъ только объ одномъ -- чтобъ его стерегли хорошенько.
   -- Онъ правъ. А матушка?
   -- Я уже тебѣ сказала: она дѣятельно ведетъ процессъ.
   -- Но она ничего не подозрѣваетъ съ нашей стороны?
   -- Какъ ей подозрѣвать что-нибудь? Всѣ, кому тайна извѣстна, сохраняютъ ее себя же ради... А! Я знала, что она велѣла парижскимъ судьямъ быть наготовѣ.
   -- Но будемъ терять времени, Анріэтта. Если плѣнниковъ переведутъ въ другую тюрьму, прійдется начинать сначала.
   -- Успокойся; я не меньше тебя желаю видѣть ихъ на свободѣ.
   -- Знаю и тысячу разъ благодарю тебя за твои старанія.
   -- Прощай, Маргерита! Я опять въ походъ.
   -- Ты увѣрена въ Болье?
   -- Надѣюсь.
   -- А въ сторожѣ?
   -- Онъ обѣщалъ.
   -- А лошади?
   -- Я велю взять лучшихъ изъ конюшни герцога неверскаго.
   -- Я обожаю тебя, Анріэтта!
   Маргерита бросилась на шею своей подругѣ, и онѣ разстались, условившись сойдтись завтра, и каждый день сходиться въ томъ же мѣстѣ и въ тотъ же часъ.
   Эти-то два милыя, преданныя творенія называлъ Коконна невидимыми щитами.
   

VII.
Судьи.

   -- Что, братецъ? сказалъ Коконна, увидѣвшись съ ла-Молемъ послѣ допроса, при которомъ въ первый разъ было упомянуто о восковой фигурѣ:-- кажется, все идетъ какъ-нельзя-лучше, и судьи, должно быть, скоро отъ насъ откажутся, а это вовсе не то, что когда отказываются отъ кого-нибудь врачи. Если медикъ отказывается отъ больнаго, значитъ, онъ не можетъ спасти его; а если судья отказывается отъ обвиненнаго, значитъ -- онъ потерялъ надежду задушить его.
   -- Да, отвѣчалъ ла-Моль: -- мнѣ даже кажется, что въ этой учтивости, въ сговорчивости сторожей, я узнаю благородныхъ нашихъ пріятельницъ; но я не узнаю Болье, по-крайней-мѣрѣ, какъ его мнѣ описывали.
   -- А я такъ очень узнаю его, сказалъ Коконна.-- Только это дорого будетъ стоять. Да, что! одна герцогиня, другая королева; обѣ богаты, и имъ никогда не представится лучшаго случая употребить свои деньги. Теперь повторимъ нашъ урокъ: насъ ведутъ въ церковь, насъ оставляютъ тамъ подъ присмотромъ сторожа; въ извѣстномъ мѣстѣ мы находимъ по кинжалу; я сдѣлаю въ животѣ нашего сторожа диру...
   -- Нѣтъ! не въ животѣ! Это значитъ украсть у него пять сотъ экю. Въ руку!
   -- Въ руку? Это значитъ погубить его: сейчасъ смекнутъ, что это условленное дѣло. Нѣтъ, въ правый бокъ, такъ, чтобъ кинжалъ ловко скользнулъ по ребрамъ: оно правдоподобно неопасно.
   -- Пожалуй; потомъ...
   -- Потомъ ты загородишь главный входъ скамьями, а дамы выйдутъ въ это время изъ-за алтаря, и Анріэтта отворитъ боковую дверь.
   -- А тамъ -- мы и въ лѣсу. Поцалуй каждому, -- и мы веселы и сильны. Видишь ли ты, Аннибаль, какъ мы несемся на быстрыхъ коняхъ, съ тревожнымъ чувствомъ въ сердцѣ? Славная вещь страхъ! страхъ въ чистомъ полѣ, со шпагою въ рукахъ, когда мчишься на добромъ конѣ!
   -- Да; но страхъ среди четырехъ стѣнъ, -- что ты объ этомъ думаешь? Я знаю его по опыту. Когда блѣдное лицо Болье въ первый разъ явилось ко мнѣ въ комнату, за нимъ сверкали въ темнотѣ бердыши и слышался мрачный звукъ желѣза о желѣзо... клянусь тебѣ, я сейчасъ подумалъ о д'Алансонѣ, и того и ждалъ, что его противная физіономія покажется между солдатскими лицами. Я ошибся въ ожиданіи, и это было единственнымъ моимъ утѣшеніемъ. Впрочемъ, ночью я его видѣлъ во снѣ.
   -- Итакъ, сказалъ ла-Моль: -- слѣдуя за своею собственною мыслью:-- онѣ все предвидѣли, даже куда намъ скрыться. Мы ѣдемъ въ Лоррень. По-моему, лучше бы въ Наварру; въ Наваррѣ я былъ бы у нея... но Наварра слишкомъ-далеко, Нанси лучше; кромѣ того, тамъ мы только въ пятидесяти льё отъ Парижа. Знаешь ли, о чемъ я жалѣю, выходя отсюда?
   -- Нѣтъ, не знаю. Что касается до меня, я ни о чемъ не сожалѣю. Мнѣ жаль, что я не могу взять съ собою этого сторожа.
   -- Да онъ и самъ не захотѣлъ бы; много потеряетъ. Разсуди: пять сотъ экю отъ насъ, пансіонъ отъ правительства, можетъ-быть и чинъ; онъ заживетъ-себѣ припѣваючи, когда я его убью... Что съ тобою?
   -- Ничего! такъ, мнѣ пришло кое-что въ голову.
   -- Видно невеселое, ты блѣденъ.
   -- Я думаю: зачѣмъ насъ поведутъ въ церковь?
   -- Зачѣмъ! говѣть... Теперь, кажется, такое время.
   -- Но въ церковь ведутъ, кажется, только осужденныхъ на смерть, или подвергнутыхъ пыткѣ.
   -- О! сказалъ Коконна, слегка блѣднѣя въ свою очередь.-- Это заслуживаетъ вниманія. Разспросимъ-ка мою жертву. Эй! сторожъ! пріятель!
   -- Вы звали? сказалъ сторожъ, стоявшій на первыхъ ступеняхъ лѣстницы.
   -- Да! поди-ка сюда.
   -- Чего изволите?
   -- Вѣдь мы условились, что спасемся изъ церкви, не такъ ли?
   -- Тсс! сказалъ сторожъ, съ ужасомъ оглядываясь вокругъ.
   -- Будь спокоенъ. Насъ никто не слышитъ.
   -- Да, изъ церкви,
   -- Значитъ, насъ отведутъ туда?
   -- Конечно; такъ ужь водится.
   -- Такъ водится?
   -- Да; послѣ всякаго смертнаго приговора, осужденному дозволяется провести ночь въ церкви.
   Коконна и ла-Моль вздрогнули и посмотрѣли другъ-на-друга.
   -- Такъ ты думаешь, что насъ осудятъ на смерть?
   -- Конечно... да вы сами это знаете.
   -- Какъ, мы сами? сказалъ ла-Моль.
   -- Разумѣется... еслибъ вы этого не знали, такъ не приготовили бы всего къ бѣгству.
   -- Знаешь ли, онъ разсуждаетъ очень-вѣрно? сказалъ Коконна.
   -- Да... знаю также, по-крайней-мѣрѣ теперь, что наше дѣло не шутка.
   -- А я? сказалъ сторожъ:-- думаете вы, что я ничѣмъ не рискую?-- Если они сгоряча хватятъ не въ тотъ бокъ?
   -- Mordi! Я желалъ бы быть на твоемъ мѣстѣ, сказалъ Коконна: -- и имѣть дѣло съ такою рукою, какъ эта, и съ тѣмъ желѣзомъ, которымъ она будетъ управлять.
   -- Осуждены на смерть! проговорилъ ла-Моль.-- Это невозможно!
   -- Почему невозможно? наивно спросилъ сторожъ.
   -- Тсс! сказалъ Коконна.-- Кажется, внизу отворяютъ дверь.
   -- Точно! живо подхватилъ сторожъ.-- По мѣстамъ, господа, по мѣстамъ!
   -- А когда будетъ судъ, какъ ты думаешь? спросилъ ла-Моль.
   -- Не дальше, какъ завтра. Но будьте спокойны, все будетъ улажено.
   -- Такъ обнимемся же и простимся съ этими стѣнами.
   Друзья бросились другъ другу въ объятія и разошлись по своимъ комнатамъ, ла-Моль вздыхая, Коконна насвистывая пѣсню.
   До семи часовъ вечера не произошло ничего особеннаго. Мрачная, дождливая ночь спустилась на башни Венсенскаго-Замка,-- ночь для бѣгства какъ-нельзя-лучше. Коконна принесли ужинъ; онъ ужиналъ съ аппетитомъ, думая объ удовольствіи мокнуть на дождѣ, стучащемъ теперь въ стѣны его тюрьмы, и готовился уже заснуть подъ глухой и однообразный вой вѣтра, какъ вдругъ ему почудилось, что вѣтеръ, которому онъ внималъ съ чувствомъ грусти, незнакомой ему, пока онъ еще не былъ въ тюрьмѣ, свиститъ страшнѣе обыкновеннаго, и что труба въ печкѣ реветъ съ какимъ-то неистовствомъ. Это явленіе повторялось всякой разъ, какъ въ верхнемъ этажѣ отворяли чью-нибудь тюрьму, особенно комнату насупротивъ. По этому шуму Аннибаль всегда узнавалъ, что скоро прійдетъ сторожъ, ибо этотъ шумъ означалъ, что онъ выходитъ отъ ла-Моля.
   Но на этотъ разъ Коконна напрасно вытягивалъ шею и прислушивался.
   Время шло -- никто не являлся.
   -- Странно! сказалъ онъ: -- у ла-Моля отворили двери, а ко мнѣ никто не идетъ. Развѣ ла-Моль звалъ? Ужь не боленъ ли онъ? Что бы это значило?
   Для плѣнника все страхъ и подозрѣніе, все радость и надежда. Прошло полчаса, прошелъ часъ, прошло полтора.
   Коконна уже началъ засыпать съ досады, какъ вдругъ шумъ замка заставилъ его вскочить.
   -- Не-уже-ли уже пора бѣжать, и насъ ведутъ въ церковь неосужденныхъ? Mordi! Пріятно бѣжать въ такую ночь; хоть глазъ выколи! Лишь бы лошади были не слѣпыя...
   Онъ хотѣлъ весело разспросить сторожа, по сторожъ приложилъ палецъ къ губамъ и значительно поводилъ глазами.
   За сторожемъ слышался шумъ и виднѣлись какія-то тѣни.
   Вдругъ, среди темноты, онъ замѣтилъ отблескъ свѣчи на двухъ каскахъ.
   -- Что это за мрачный конвой? спросилъ онъ въ-полголоса.-- Куда мы?
   Сторожъ отвѣчалъ только вздохомъ, похожимъ на стонъ.
   -- Mordi! сказалъ Коконна:-- что за собачья жизнь! Изъ крайности въ крайность! То болтаешься на сто футовъ въ водѣ, то летишь надъ облаками! Куда мы идемъ?
   -- Слѣдуйте за стражей, сказалъ ему хриповатый голосъ, давшій въ то же время знать, что при солдатахъ есть еще кто-то.
   -- А гдѣ ла-Моль? спросилъ Коконна.-- Что съ нимъ?
   -- Слѣдуйте за стражей, повторилъ тотъ же голосъ и тѣмъ же тономъ.
   Надо было повиноваться. Коконна вышелъ изъ комнаты и увидѣлъ приказнаго, голосъ котораго поразилъ его такъ непріятно. Это былъ маленькій, горбатый человѣчекъ, который вѣроятно нарочно вступилъ въ приказные, чтобъ длинное платье прикрывало его кривыя ноги.
   Онъ медленно сошелъ по спиральной лѣстницѣ. Въ первомъ этажѣ стража остановилась.
   Дверь растворилась. У Коконна было зрѣніе кошки и чутье дичи: онъ почуялъ судей и замѣтилъ въ тѣни очерки людей съ голыми руками. Потъ выступилъ у него на лбу. Тѣмъ не менѣе, однакоже, онъ принялъ веселую мину, склонилъ голову налѣво, по тогдашней модѣ, и подбочась вошелъ въ залу.
   Подняли завѣсу, и Коконна дѣйствительно увидѣлъ судей и писцовъ.
   Въ нѣсколькихъ шагахъ отъ нихъ, на скамьѣ сидѣлъ ла-Моль.
   Коконна подвели. Остановясь прямо передъ судьями, Коконна кивнулъ головою ла-Молю, улыбнулся, и ждалъ, что будетъ.
   -- Какъ васъ зовутъ? спросилъ президентъ.
   -- Маркъ-Аннибаль де-Коконна, графъ Монпантье, Шено и другихъ мѣстъ... да я думаю наши званія извѣстны.
   -- Гдѣ вы родились?
   -- Въ Сен-Коломбанѣ, близь Сузы.
   -- Сколько вамъ лѣтъ?
   -- Двадцать-семь лѣтъ и три мѣсяца.
   -- Хорошо, сказалъ президентъ.
   -- Кажется, это ему доставляетъ удовольствіе, проговорилъ Коконна тихо.
   -- Теперь, продолжалъ президентъ послѣ минутнаго молчанія, во время котораго писецъ записывалъ отвѣты подсудимаго: -- съ какою цѣлью оставили вы домъ д'Алансона?
   -- Чтобъ присоединиться къ другу моему ла-Молю, который вотъ здѣсь на-лицо и который оставилъ д'Алансона за нѣсколько дней передо мною.
   -- Что вы дѣлали на охотѣ, гдѣ васъ арестовали?
   -- Что? охотился.
   -- Король былъ также на этой охотѣ и тамъ почувствовалъ первые припадки болѣзни, которою страдаетъ до-сихъ-поръ.
   -- Что касается до этого, я былъ не при немъ и ничего не могу сказать. Мнѣ даже неизвѣстно, что онъ боленъ.
   Судьи переглянулись съ недовѣрчивою улыбкою.
   -- А! Вамъ это неизвѣстно? сказалъ президентъ.
   -- Да; по мнѣ очень-жаль. Хотя французскій король не мой король, но я очень люблю его.
   -- Право?
   -- Честное слово! Это не то, что д'Алансонъ. Герцогъ, признаюсь вамъ....
   -- Дѣло идетъ не о герцогѣ, а о его величествѣ.
   -- Я уже сказалъ вамъ, что я его покорный слуга, отвѣчалъ Коконна, покачиваясь съ удивительною безпечностью.
   -- Если вы дѣйствительно ему слуга, какъ говорите, то не угодно ли вамъ сказать, что вы знаете касательно извѣстной магической статуйки?
   -- А! прекрасно! Мы опять, кажется, обращаемся къ исторіи о статуйкѣ?
   -- Да; что же? это вамъ не нравится?
   -- Напротивъ, это мнѣ гораздо-пріятнѣе.
   -- Зачѣмъ эта статуйка была у г. ла-Моля?
   -- У ла-Моля? Вы хотите сказать: у Рене?
   -- Итакъ, вы сознаётесь, что она существуетъ?
   -- Если мнѣ ее покажутъ.
   -- Вотъ она. Та ли эта, которую вы знаете?
   -- Та.
   -- Г. секретарь! запишите, что обвиненный признается, что видѣлъ статуйку у ла-Моля.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, сказалъ Коконна:-- не смѣшивайте; я видѣлъ ее у Рене.
   -- У Рене? пусть такъ. Когда?
   -- Мы были у него съ ла-Молемъ только разъ.
   -- Такъ вы сознаётесь, что были съ ла-Молемъ у Рене?
   -- Да развѣ я когда-нибудь скрывалъ это?
   -- Г. секретарь! запишите, что подсудимый сознается, что былъ у Рене для совершенія заклинаній.
   -- Осторожнѣе, г. президентъ! Умѣрьте, пожалуйста, вашъ энтузіазмъ. Я объ этомъ не говорилъ ни слова.
   -- Вы отрицаете, что приходили къ Рене совершать заклинанія?
   -- Отрицаю. Заклинаніе было сдѣлано случайно.
   -- Запишите: подсудимый признаётся, что у Рене было совершено заклинаніе противъ жизни короля.
   -- Какъ противъ жизни короля? Это подлая ложь! Такого заклинанія никогда не дѣлалось.
   -- Вы видите, господа, сказалъ ла-Моль.
   -- Молчите! сказалъ президентъ. Потомъ, обращаясь къ секретарю, продолжалъ: -- Противъ жизни короля. Написали?
   -- Да нѣтъ, говорю я вамъ, повторилъ Коконна.-- Притомъ же, статуя представляетъ не мужчину, а женщину.
   -- Что я вамъ говорилъ? отозвался ла-Моль.
   -- Г. де-ла-Моль! сказалъ президентъ: -- отвѣчайте, когда васъ спрашиваютъ; по не мѣшайте допросу другихъ.
   -- Такъ вы говорите, что это женщина?
   -- Конечно, говорю.
   -- Зачѣмъ же она въ королѣ и царской мантіи?
   -- Pardieu! сказалъ Коконна: -- это очень-просто: потому-что она... Ла-Моль всталъ и приложилъ къ губамъ палецъ.
   -- Правда, сказалъ Коконна: -- что я было-разболтался; точно какъ-будто этимъ господамъ есть до этого какое-нибудь дѣло!
   -- Вы все еще утверждаете, что это статуя женщины?
   -- Да, утверждаю.
   -- И вы не хотите сказать, кто эта женщина?
   -- Моя соотечественница, сказалъ ла-Моль: -- которую я любилъ хотѣлъ быть любимымъ ею.
   -- Не васъ спрашиваютъ, сказалъ президентъ.-- Молчите, или вамъ завяжутъ ротъ,
   -- Завяжутъ ротъ? произнесъ Коконна.-- Какъ вы сказали, г. судья? Завяжутъ ротъ? дворянину? Полно-те!
   -- Введите Рене, сказалъ генерал-прокуроръ Лагель.
   -- Да, введите Рене, введите! сказалъ Коконна: -- посмотримъ, кто изъ васъ правъ: вы трое, или мы двое.
   Рене вошелъ; онъ былъ блѣденъ и какъ-будто постарѣлъ; друзья съ трудомъ могли узнать его. Тяжесть преступленія, которое онъ собирался совершить, давила его больше всѣхъ уже совершенныхъ.
   -- Г. Рене! сказалъ президентъ:-- узнаёте ли вы подсудимыхъ?
   -- Да, отвѣчалъ Рене невѣрнымъ голосомъ.
   -- Гдѣ вы ихъ видѣли?
   -- Во многихъ мѣстахъ; въ томъ числѣ у себя.
   -- Сколько разъ были они у васъ?
   -- Одинъ разъ.
   По-мѣрѣ-того, какъ говорилъ Рене, лицо Коконна прояснялось. Ла-Моль оставался мраченъ, какъ-будто предчувствуя что-то недоброе.
   -- По какому случаю были они у васъ?
   Рене замялся.
   -- Чтобъ заказать мнѣ восковую фигуру.
   -- Извините, Рене, прервалъ его Коконна:-- вы ошибаетесь.
   -- Молчите! сказалъ президентъ. Потомъ, обращаясь къ Рене:
   -- Эта фигурка изображаетъ мужчину или женщину?
   -- Мужчину, отвѣчалъ Рене.
   Коконна вскочилъ, какъ отъ электрическаго удара.
   -- Мужчину! воскликнулъ онъ.
   -- Мужчину, повторилъ Рене, по такъ слабо, что президентъ здва могъ его разслушать.
   -- Зачѣмъ на статуѣ корона и королевская мантія?
   -- Потому-что она изображаетъ короля, сказалъ Рене.
   -- Подлый лжецъ! воскликнулъ Коконна.
   -- Молчи, Коконна, молчи! прервалъ его ла-Моль: -- пусть говоритъ: всякій воленъ губить свою душу.
   -- Но не чужое тѣло, mordi!
   -- А что значитъ стальная булавка, воткнутая въ сердце, и буква М на ярлычкѣ?
   -- Булавка изображаетъ шпагу или кинжалъ, а буква М означаетъ слово "Mors".
   Коконна бросился-было на Рене; солдаты удержали его.
   -- Хорошо! сказалъ генерал-прокуроръ.-- Теперь судъ знаетъ довольно. Отведите арестантовъ въ другую комнату.
   -- Но такія обвиненія невозможно слушать не протестуя! отвѣчалъ Коконна.
   -- Протестуйте; никто вамъ не мѣшаетъ. Стражи! вы слышали?
   Стражи вывели арестантовъ, ла-Моля въ одну дверь, Коконна въ другую.
   Потомъ прокуроръ сдѣлалъ знакъ человѣку, котораго Коконна замѣтилъ въ темнотѣ, и сказалъ ему:
   -- Не уходи; сегодня ночью будетъ тебѣ дѣло.
   -- Съ котораго прикажете начать? спросилъ онъ, почтительна снявъ шапку.
   -- Съ этого, сказалъ президентъ, указывая на ла-Моля, выходившаго въ это время въ дверь. Потомъ, подойдя къ Рене, который стоялъ и дрожалъ, ожидая, что его опять отведутъ въ Шателе, куда онъ былъ посаженъ, сказалъ ему:
   -- Будьте спокойны. Король и королева знаютъ, что вамъ обязаны открытіемъ истины.
   Но это обѣщаніе не возвратило силъ Рене: оно, напротивъ, какъ-будто подавило его, и онъ отвѣчалъ только вздохомъ.
   

VIII.
Пытка.

   Коконна отвели въ новую тюрьму; только здѣсь, когда замкнули за нимъ дверь, когда онъ очутился одинъ, неподдерживаемый уже борьбою съ судьями и гнѣвомъ противъ Рене,-- зашевелились въ немъ печальныя размышленія.
   -- Кажется, сказалъ онъ: -- дѣло принимаетъ дурной оборотъ, и пора бы въ церковь. Не люблю я смертныхъ приговоровъ, а тутъ нѣтъ сомнѣнія -- насъ хотятъ приговорить къ смерти. Не люблю я смертныхъ приговоровъ, особенно среди четырехъ стѣнъ замка, въ присутствіи такихъ непріятныхъ физіономій, какія окружали меня сегодня. Намъ не шутя хотятъ спять головы. Гм! пора бы въ церковь.
   За этими словами, произнесенными въ-полголоса, послѣдовало молчаніе; вдругъ это молчаніе было прервано глухимъ, мрачнымъ крикомъ, -- крикомъ, въ которомъ не было ничего человѣческаго. Этотъ стонъ какъ-будто проникъ сквозь толстую стѣну и зазвучалъ о желѣзо рѣшетки.
   Коконна невольно вздрогнулъ,-- а онъ былъ человѣкъ храбрый; смѣлость походила въ немъ на инстинктъ хищнаго звѣря. Коконна остался неподвиженъ, услышавъ стонъ; онъ не вѣрилъ, чтобъ это были звуки человѣческаго голоса и почелъ ихъ за вой вѣтра между деревъ, или за одинъ изъ тысячи звуковъ, вылетающихъ изъ двухъ міровъ, между которыми вертится нашъ міръ. Раздался второй стонъ, еще болѣзненнѣе, пронзительнѣе перваго, и на этотъ разъ Коконна различилъ не только человѣческій вопль, но ему почудилось даже, что онъ узнаётъ голосъ ла-Моля.
   При звукахъ этого голоса, Пьемонтецъ забылъ, что онъ замкнутъ за двумя дверьми, тремя рѣшетками, и стѣною въ двѣнадцать футовъ толщины; онъ всѣмъ тѣломъ бросился въ стѣну, какъ-будто намѣреваясь свалить ее и летѣть на помощь жертвы.
   -- Кого-то душатъ! воскликнулъ онъ,-- но отвѣтомъ ему былъ ударъ стѣны, о существованіи которой онъ забылъ. Ушибенный, онъ опустился на каменную скамью.
   -- Они убили его, шепталъ онъ: -- это низко; здѣсь защитить его невозможно... ни оружія, ничего!
   Онъ щупалъ руками вокругъ себя.
   -- А! вотъ желѣзное кольцо, воскликнулъ онъ:-- вырву его... и горе тому, кто подойдетъ ко мнѣ.
   Коконна всталъ, схватился за кольцо, и рванулъ; кольцо зашаталось въ стѣнѣ такъ сильно, что при второмъ усиліи конечно было бы вырвано.
   Но въ это время дверь съ шумомъ отворилась, и свѣтъ двухъ факеловъ разлился по комнатѣ.
   -- Пожалуйте, сказалъ хриплый голосъ, разъ уже поразившій его такъ непріятно: -- пожалуйте; судъ васъ ждетъ.
   -- Хорошо, сказалъ Коконна, выпуская изъ рукъ кольцо: -- меня ведутъ выслушать приговоръ, не такъ ли?
   -- Такъ точно.
   -- Слава Богу! Идемъ!
   И онъ пошелъ за приказнымъ, который мѣрно шелъ впереди съ черною тростью въ рукѣ.
   Не смотря на удовольствіе, высказанное Коконна въ первую минуту, онъ безпокойно оглядывался направо и налѣво, впередъ и назадъ.
   -- Я не вижу моего почтеннаго сторожа, сказалъ онъ: -- признаюсь, мнѣ это очень-жаль.
   Вошли въ залу; судей уже не было; Коконна увидѣлъ только генерал-прокурора, который не разъ вмѣшивался въ допросъ съ явнымъ пристрастіемъ и злостью.
   Ему Катерина, на словахъ и на письмѣ, особенно поручила заняться этимъ процессомъ.
   Завѣса въ залѣ была поднята; глубина залы терялась во мракѣ, но освѣщенныя части ея были такъ ужасны на видъ, что ноги подогнулись у Коконна, и онъ воскликнулъ:
   -- О, Боже!
   У Коконна не безъ причины вырвалось это восклицаніе.
   Зрѣлище въ-самомъ-дѣлѣ было самое мрачное. Зала была закрыта въ-продолженіе допроса занавѣсомъ; теперь, когда этотъ занавѣсъ былъ поднятъ, она походила на преддверіе ада.
   На первомъ планѣ стояли деревянные козлы съ веревками, блоками и прочими принадлежностями пытки. Дальше свѣтилась жаровня, разливая вокругъ себя красные лучи и рѣзко обозначая черный силуетъ людей, стоявшихъ между нею и Коконна. Человѣкъ, неподвижный какъ статуя, съ веревкою въ рукахъ, стоялъ прислонившись къ колоннѣ. Можно было подумать, что онъ столбъ, высѣченный изъ камня. На стѣнахъ, надъ скамьями изъ песчаника, висѣли между желѣзными кольцами цѣпи и клепки.
   -- О! проговорилъ Коконна тихо:-- зала пытки готова и ждетъ только жертвы. Что это значитъ?
   -- На колѣни, Маркъ-Аннибаль Коконна! произнесъ голосъ, заставившій его поднять голову.-- На колѣни! Выслушайте свой приговоръ.
   Это было одно изъ тѣхъ приказаній, противъ которыхъ натура Анпибаля возставала инстинктивно.
   Онъ и не думалъ повиноваться; но два человѣка такъ неожиданно и сильно давнули его въ плечи, что онъ упалъ на колѣни.
   Голосъ продолжалъ:
   "Приговоръ суда въ Венсенскомъ-Замкѣ, противъ Марка-Анпибаля де-Коконна, обвиненнаго и уличеннаго въ оскорбленіи королевскаго величества, въ покушеніи отравленія, въ заклинаніяхъ и чарахъ противъ особы короля, въ заговорѣ противъ блага государства, равно и въ томъ, что онъ увлекъ принца крови къ возстанію пагубными совѣтами."
   При каждомъ изъ этихъ обвиненіи, Коконна качалъ головою.
   Судья продолжалъ:
   "Въ-слѣдствіе всего вышесказаннаго, Маркъ-Апнибаль де-Коконна будетъ отведенъ изъ тюрьмы на Гревскую-Площадь, гдѣ ему будетъ отсѣчена голова; имѣнія его будутъ конфискованы, парки срублены на шесть футовъ отъ земли, замки разрушены, и выставленъ столбъ съ мѣдною доскою, на которой будетъ обозначено преступленіе его и казнь."
   -- Что касается до головы, сказалъ Коконна: -- вѣрю, что ее отрубятъ, потому-что она во Франціи. Но что до моихъ лѣсовъ и замковъ, я смѣюсь надъ всѣми пилами и ломами вашего государства.
   -- Молчите! произнесъ судья, и продолжалъ:
   "Кромѣ того, оный Коконна..."
   -- Какъ? И послѣ казни еще что-нибудь? О, это ужь черезъ-чуръ строго.
   -- Нѣтъ, сказалъ судья:-- не послѣ, а прежде...
   И онъ продолжалъ:
   "Кромѣ того, оный Коконна, предъ исполненіемъ приговора, будетъ подвергнутъ пыткѣ десяти клиньевъ."
   Коконна бросилъ на судью убійственный взглядъ.
   -- Зачѣмъ же? воскликнулъ онъ, не находя другихъ словъ для выраженія тысячи мыслей, возникшихъ у него въ головѣ.
   Эта пытка уничтожала всѣ надежды Коконна. Его поведутъ въ церковь послѣ пытки, а отъ этой пытки нерѣдко умираютъ,-- умираютъ тѣмъ вѣрнѣе, чѣмъ мужественнѣе и сильнѣе мученикъ, потому-что пока онъ не признается, пытка продолжается и увеличивается.
   Судья не отвѣчалъ Коконна; окончаніе приговора отвѣчало за него. Онъ дочиталъ его:
   "Чтобъ вынудить у него имена сообщниковъ и подробности заговора."
   -- Mordi! воскликнулъ Коконна.-- Вотъ что называется ппзостью! Нѣтъ, хуже, -- подлостью!
   Судья, привыкшій къ гнѣву жертвъ,-- гнѣву, который страданія превращаютъ въ слезы, отвѣчалъ только жестомъ.
   Коконна схватили за руки и за ноги, повалили и положили на скамью; все это сдѣлалось такъ проворно, что онъ не успѣлъ даже разсмотрѣть, кто схватилъ его.
   -- Мерзавцы! кричалъ Коконна, тряхнувъ станомъ такъ сильно, что палачи невольно отступили.-- Негодяи! Пытайте меня, мучьте, разорвите на части,-- вы ничего не узнаете, клянусь вамъ! Вы думаете, что кусокъ желѣза или дерева можетъ заставить говорить дворянина? Лжете!
   -- Приготовьтесь писать, г. секретарь, сказалъ судья.
   -- Да, приготовься! заревѣлъ Коконна: -- и если ты запишешь все, что я скажу вамъ, подлые палачи,-- тебѣ будетъ что писать. Пиши! Пиши!
   -- Хотите вы сдѣлать признанія? спросилъ судья тѣмъ же безстрастнымъ голосомъ,
   -- Ни слова. Убирайтесь къ чорту!
   -- Вы подумаете; покамѣстъ приготовятъ все нужное. Надѣть на него колодки!
   При этихъ словахъ, человѣкъ, неподвижно стоявшій съ веревками въ рукахъ, отдѣлился отъ колонны и медленно подошелъ къ Коконна, который встрѣтилъ его гримасою.
   Это былъ Кабошъ, палачъ парижскаго округа.
   Болѣзненное изумленіе выразилось въ чертахъ Коконна.-- Вмѣсто того, чтобъ кричать и шумѣть, онъ сдѣлался неподвиженъ и не могъ свести глазъ съ лица забытаго пріятеля, явившагося передъ нимъ въ такую минуту.
   Кабошъ, съ совершенно-спокойнымъ лицомъ, какъ-будто отъ-рода не видѣлъ Коконна, приладилъ къ его ногамъ доски, двѣ между ногъ и двѣ снаружи; потомъ онъ спуталъ ихъ бывшею у него въ рукахъ веревкою.
   Этотъ приборъ назывался "сапожки".
   При обыкновенной пыткѣ, между досокъ вбивали шесть клиньевъ; доски раздавались и давили ноги.
   При необыкновенной, вбивали десять клиньевъ, и тогда доски не только раздавливали мускулы, но и ломали кости.
   Окончивъ предварительныя распоряженія, Кабошъ поставилъ между досокъ клинъ; потомъ, взявъ молотокъ и стоя на одномъ колѣнѣ, посмотрѣлъ на судью.
   -- Хотите вы говорить? спросилъ судья.
   -- Нѣтъ! рѣшительно отвѣчалъ Коконна, хотя и чувствовалъ, что волосы у него встаютъ дыбомъ и потъ выступаетъ на лбу.
   -- Въ такомъ случаѣ -- начинай, сказалъ судья. Первый клинъ! Кабошъ занесъ руку съ тяжелымъ молотомъ, и страшно ударилъ въ клинъ, глухо зазвучавшій.
   Станокъ пошатнулся.
   Коконна даже не поморщился при этомъ первомъ ударѣ, отъ котораго самые упорные стонали.
   На лицѣ его выразилось даже необыкновенное удивленіе. Онъ странно посмотрѣлъ на Кабоша, который, поднявъ руку, опять оборотился лицомъ къ судьѣ и готовъ былъ повторить ударъ.
   -- Съ какимъ намѣреніемъ скрывались вы въ лѣсу? спросилъ судья.
   -- Отдохнуть въ тѣни, отвѣчалъ Коконна.
   -- Продолжайте, сказалъ судья.
   Кабошъ повторилъ ударъ.
   Но Коконна и при этомъ ударѣ даже не мигнулъ и продолжалъ смотрѣть на палача съ тѣмъ же выраженіемъ.
   Судья нахмурилъ брови.
   -- Несговорчивъ, проворчалъ онъ.-- Клинъ вошелъ совсѣмъ?
   Кабошъ наклонился, какъ-будто затѣмъ, чтобъ лучше разсмотрѣть, и шепнулъ Коконна:
   -- Да кричите же, несчастный!
   Потомъ, вставъ, отвѣчалъ судьѣ:
   -- Вошелъ.
   -- Второй клинъ! равнодушно произнесъ судья.
   Четыре слова Кабоша объяснили Коконна все. Достойный палачъ оказывалъ своему другу величайшую услугу, какую только можетъ оказать палачъ дворянину.
   Онъ избавлялъ его не только отъ страданія, но и отъ стыда признаній; клинья были изъ эластической кожи, сверху только выложенной деревомъ. Кромѣ того, это давало Коконна возможность съ свѣжими силами взойдти на эшафотъ.
   -- Благородный Кабошъ, подумалъ Коконна: -- будь спокоенъ. Бей, я буду кричать, если ты этого требуешь; если я не угожу тебѣ крикомъ, такъ тебѣ трудно угодить.
   Кабошъ, между-тѣмъ, вставилъ между досокъ другой еще большій клинъ.
   -- Бей! сказалъ судья.
   Кабошъ ударилъ, какъ-будто хотѣлъ однимъ ударомъ разрушить Венсенскій-Замокъ.
   -- О! ай! ой! закричалъ Коконна на разные голоса. Тысяча громовъ, вы изломаете мнѣ кости! Осторожнѣе!
   -- А-га! сказалъ судья улыбаясь.-- Второй донимаетъ. А мнѣ ужь было странно.
   Коконна вздохнулъ, какъ кузнечный мѣхъ.
   -- Итакъ, что вы дѣлали въ лѣсу? спросилъ судья.
   -- Mordi! Я уже сказалъ вамъ: отдыхалъ въ тѣни.
   -- Продолжай, сказалъ судья палачу.
   -- Признавайтесь, шепнулъ Кабошъ.
   -- Въ чемъ?
   -- Въ чемъ хотите, только признавайтесь.
   Онъ ударилъ второй разъ не хуже перваго.
   Коконна чуть не охрипъ отъ крика.
   -- Что вамъ угодно знать? спросилъ онъ.-- По чьему приказанію я былъ въ лѣсу?
   -- Да.
   -- По приказанію герцога д'Алансона.
   -- Пишите, сказалъ судья.
   -- Если я совершилъ преступленіе, разставляя сѣти королю наваррскому, продолжалъ Коконна:-- я былъ только исполнителемъ, я повиновался моему начальнику.
   Писецъ принялся писать.
   -- А! ты донесъ за меня, ворчалъ Коконна: -- постой же!
   Онъ разсказалъ, какъ герцогъ посѣщалъ короля наваррскаго, разсказалъ свиданія его съ де-Муи, исторію вишневаго плаща, -- все это пополамъ съ криками и стонами, потому-что удары молота повторялись отъ времени до времени.
   Наконецъ, онъ разсказалъ столько правдоподобнаго, неопровержимаго, ужаснаго противъ д'Алансона, -- такъ ловко притворился, что боль вынудила у него признанія, морщился и стоналъ такъ естественно, что самому судьѣ стало досадно, что онъ долженъ записывать такія вещи о французскомъ принцѣ.
   -- Вотъ человѣкъ, которому не для чего повторять вопросъ два раза, подумалъ Кабошъ.-- Задастъ же онъ писцу работы! Что жь, еслибъ клинья были не кожаные, а деревянные?
   Коконна избавили отъ десятаго клина; но и девяти было довольно, чтобъ превратить ноги его въ кашу.
   Судья замѣтилъ Коконна, что щадитъ его во вниманіе къ его откровенности, и вышелъ.
   Коконна остался наединѣ съ Кабошемъ.
   -- Ну что? каково поживаете? спросилъ Кабошъ.
   -- А! любезный Кабошъ! Я останусь тебѣ благодаренъ за эту услугу на всю жизнь.
   -- Вы правы; еслибъ узнали, какую услугу я оказалъ вамъ, мнѣ пришлось бы занять ваше мѣсто на этомъ станкѣ, и меня бы не пощадили, какъ я пощадилъ васъ.
   -- Какъ пришла тебѣ въ голову счастливая мысль...
   -- Какъ? отвѣчалъ Кабошъ, обертывая ноги Коконна въ окровавленное полотно: -- я зналъ, что вы взяты подъ стражу и судитесь; зналъ, что королева Катерина хочетъ вашей смерти; я догадался, что васъ будутъ пытать и взялъ свои предосторожности.
   -- Рискуя чѣмъ?
   -- Вы единственный дворянинъ, который подалъ мнѣ руку, сказалъ Кабошъ:-- у меня есть и память и сердце, хоть я и палачъ, а можетъ-быть именно потому и есть, что я палачъ. Увидите, какъ ловко исполню я завтра свое дѣло.,
   -- Завтра?!
   -- Конечно, завтра.
   -- Какое дѣло?
   Кабошъ съ изумленіемъ посмотрѣлъ на Коконна.
   -- Какъ какое дѣло? А развѣ вы забыли приговоръ?
   -- Да,-- правда; я забылъ.
   Коконна не забылъ его, но вовсе о немъ не думалъ.
   Онъ думалъ о церкви, о кинжалѣ, спрятанномъ подъ покрываломъ, о Анріэттѣ и королевѣ, о боковой двери въ ризницѣ и двухъ лошадяхъ на опушкѣ лѣса; онъ думалъ о свободѣ, о скачкѣ на вольномъ воздухѣ, о безопасности за границей Франціи.
   -- Теперь, сказалъ Кабошъ,-- васъ надо половче переложить съ станка на носилки. Не забывайте, что для всѣхъ въ мірѣ, даже для моихъ помощниковъ, ноги у васъ разбиты, и что при каждомъ движеніи вы должны вскрикивать.
   -- Ой! закричалъ Коконна, видя, что несутъ носилки.
   -- Ободритесь, сказалъ Каботъ:-- если вы уже теперь кричите, что жь будетъ потомъ?
   -- Любезный Кабошъ, сказалъ Коконна: -- нельзя ли, чтобъ ваши помощники меня не трогали; -- у нихъ, можетъ-быть, рука не такъ легка.
   -- Поставьте носилки возлѣ станка, сказалъ Кабошъ.
   Служители исполнили его приказаніе. Кабошъ взялъ на руки Коконна, какъ ребенка,.и положилъ его на носилки; но, не смотря на все это, Коконна ужасно ревѣлъ.
   Сторожъ явился съ фонаремъ.
   -- Въ церковь, сказалъ онъ.
   Коконна еще разъ пожалъ руку Кабоша, и носильщики тронулись.
   

IX.
Часовня.

   Мрачное шествіе въ глубочайшемъ молчаніи прошло два подъемные моста башни и большой дворъ замка, ведущій къ церкви или часовнѣ, на окнахъ которой блѣдный свѣтъ освѣщалъ изображенія апостоловъ въ красныхъ одеждахъ.
   Коконна жадно вдыхалъ ночной воздухъ, хотя шелъ густой дождь. Ночь была очень-темна, и онъ радовался, что всѣ обстоятельства благопріятствуютъ ихъ бѣгству.
   Онъ долженъ былъ вооружиться всею силою своей воли и благоразумія, чтобъ не спрыгнуть съ носилокъ, когда его внесли въ часовню, и въ трехъ шагахъ отъ алтаря онъ увидѣлъ кого-то въ бѣломъ плащѣ. Это былъ ла-Моль.
   Двое солдатъ, провожавшихъ носилки, остались за дверьми.
   -- Такъ-какъ намъ оказываютъ великодушное снисхожденіе, позволивъ провести нѣсколько времени вмѣстѣ, сказалъ онъ слабымъ голосомъ: -- то поднесите меня къ моему другу.
   Носильщики не получали противнаго приказанія и исполнили его желаніе.
   Ла-Моль былъ мраченъ и блѣденъ; онъ прислонилъ голову къ мрамору стѣны; черные волосы его, влажные отъ пота, какъ-будто окаменѣли, вставъ дыбомъ.
   По знаку сторожа, носильщики ушли за священникомъ, котораго потребовалъ Коконна.
   Это былъ условленный знакъ.
   Коконна съ безпокойствомъ провожалъ ихъ глазами; но онъ слѣдилъ за ними не одинъ.-- Едва только они скрылись, какъ изъ-за алтаря выбѣжали двѣ женщины съ шумомъ радости.
   Маргерита бросилась къ ла-Молю и сжала его въ своихъ объятіяхъ.
   Ла-Моль ужасно вскрикнулъ; этотъ крикъ походилъ на тѣ, которые Коконна слышалъ въ своей тюрьмѣ.
   -- Боже мой! Что такое? спросила Маргерита, отступая отъ ужаса.
   Ла-Моль простоналъ и поднесъ къ глазамъ руку, какъ-будто за тѣмъ, чтобъ не видѣть Маргериты.
   Это молчаніе и этотъ жестъ ужаснули ее еще больше крика ла-Моля.
   -- О! воскликнула она: -- что съ тобою? Ты весь въ крови.
   Коконна, бросившійся къ алтарю, держалъ уже въ одной рукѣ кинжалъ, въ другой Анріэтту. Онъ обернулся.
   -- Вставай же, вставай, сказала Маргерита:-- умоляю тебя! пора настала!
   Печальная улыбка мелькнула на устахъ ла-Моля.
   -- Милая королева! сказалъ онъ;-- вы не разсчитывали на Катерину, то-есть, не разсчитывали на преступленіе. Я перенесъ пытку, кости мои изломаны, все мое тѣло -- одна рана, и движеніе, которое я теперь дѣлаю, чтобъ поцаловать лобъ вашъ, причиняетъ мнѣ боль ужаснѣе самой смерти.
   Онъ, дѣйствительно, блѣднѣя и съ усиліемъ, коснулся губами ея лба.
   -- Пытку! сказалъ Коконна.-- Я тоже выдержалъ ее. Значитъ, палачъ не сдѣлалъ для тебя того же, что для меня?
   И Коконна разсказалъ все.
   -- Это понятно, сказалъ ла-Моль:-- ты подалъ ему руку, когда мы его посѣтили; я забылъ, что всѣ люди братья: я былъ гордъ. Богъ наказалъ меня за мою гордость; благодареніе Богу!
   И ла-Моль сложилъ руки.
   Коконна и обѣ женщины переглянулись съ невыразимымъ ужасомъ.
   -- Скорѣе! сказалъ сторожъ, слушавшій до-сихъ-поръ у дверей: -- не теряйте времени, г. Коконна, извольте меня ранить, только какъ слѣдуетъ честному дворянину. Они скоро прійдутъ.
   Маргерита стала на колѣни возлѣ ла-Моля, какъ мраморное изваяніе на гробницѣ.
   -- Ну, смѣлѣе, другъ мой! сказалъ Коконна.-- Я силенъ, я унесу тебя, посажу на лошадь, даже передъ собою, если ты не можешь держаться въ сѣдлѣ, только поспѣшимъ. Ты слышишь, что онъ говоритъ; дѣло идетъ о жизни и смерти.
   Ла-Моль сдѣлалъ нечеловѣческое усиліе.
   -- Правда, сказалъ онъ:-- дѣло идетъ о твоей жизни.
   Онъ попробовалъ приподняться.
   Аннибаль взялъ его подъ руку и поставилъ на ноги. Ла-Моль только глухо стоналъ; но когда Коконна оставилъ его и пошелъ къ сторожу, и когда онъ остался только на рукахъ женщинъ, ноги его подогнулись, и, не смотря на усилія плачущей Маргериты, онъ упалъ, и раздирающій вопль его огласилъ своды часовни.
   -- Вы видите, сказалъ онъ съ отчаяніемъ:-- вы видите, Маргерита! Оставьте меня, простимся въ послѣдній разъ. Я не открылъ ничего; ваша тайна умретъ со мною. Прощайте, Маргерита, прощайте...
   Маргерита, сама почти-бездыханяая, обняла его голову и поцаловала ее.
   -- А ты, Аннибаль, сказалъ ла-Моль:-- ты, который избѣжалъ страданій, ты еще молодъ и можешь жить: бѣги, другъ мой, бѣги, утѣшь меня своимъ спасеніемъ.
   -- Время уходитъ, сказалъ сторожъ:-- поспѣшите!
   Анріэтта пробовала увлечь Аннибала, между-тѣмъ, какъ Маргерита стояла на колѣняхъ передъ ла-Молемъ, со слезами на глазахъ.
   -- Бѣги, Аннибаль, бѣги! продолжалъ ла-Моль:-- не порадуй враговъ смертью двухъ невинныхъ.
   Коконна кротко оттолкнулъ Анріэтту, увлекавшую его къ двери, и сказалъ:
   -- Отдайте прежде пятьсотъ экю, обѣщанные этому молодцу.
   -- Вотъ они, сказала Анріэтта.
   Потомъ, обратясь къ ла-Молю, и печально покачавъ головою, прибавилъ:
   -- Что касается до тебя, ла-Моль:-- ты оскорбляешь меня, думая, что я могу тебя оставить. Я поклялся жить и умереть съ тобою; но ты такъ страдаешь, что я прощаю тебѣ.
   И онъ рѣшительно легъ возлѣ своего друга, склонивъ къ нему голову.
   Потомъ нѣжно, нѣжно, какъ мать дитя свое, прижалъ онъ къ себѣ его голову, упавшую на его грудь.
   Маргерита была мрачна. Она подняла кинжалъ, брошенный Коконна.
   -- Маргерита! сказалъ ла-Моль, отгадавъ ея мысль и протягивая къ ней руки: -- Маргерита! не забывайте: я умираю, чтобъ погасить послѣднюю искру подозрѣнія въ нашей любви.
   -- Но что же могу я сдѣлать для тебя? воскликнула она въ отчаяніи.-- Не-уже-ли я не могу даже умереть съ тобою?
   -- Ты можешь сдѣлать мнѣ смерть сладкою, отвѣчалъ ла-Моль: -- она встрѣтитъ меня улыбаясь.
   Маргерита подошла къ нему и сложила руки, какъ-будто прося его говорить.
   -- Помнишь ли ты тотъ вечеръ, Маргерита, когда, въ замѣнъ жизни, тебѣ обреченной, ты дала мнѣ священное обѣщаніе?
   Маргерита вздрогнула.
   -- Ты помнишь его, сказалъ ла-Моль: -- ты вздрогнула.
   -- Помню, помню, отвѣчала Маргерита: -- и, клянусь тебѣ душою, сдержу свое слово!
   Маргарита протянула руку къ алтарю, какъ-будто вторично призывая Бога въ свидѣтели своей клятвы.
   Лицо ла-Моля прояснилось, какъ-будто распались своды часовни и небесный лучъ палъ на него.
   -- Идутъ, идутъ! сказалъ сторожъ.
   Маргерита вскрикнула и бросилась къ ла-Молю; но, опасаясь усилить его страданія, дрожа остановилась передъ нимъ.
   Анріэтта приложила губы ко лбу Коконна и сказала:
   -- Я понимаю тебя, Аннибаль, и горжусь гобою. Знаю, что героизмъ ведетъ тебя къ смерти, но я люблю тебя за твой героизмъ. Предъ лицомъ Бога я вѣчно буду любить тебя больше всѣхъ, и что Маргерита поклялась сдѣлать для ла-Моля, то я клянусь сдѣлать для тебя, хотя и не знаю, въ чемъ состоитъ эта клятва.
   Она протянула руку Маргеритѣ.
   -- Хорошо; благодарю! сказалъ Коконна.
   -- Прежде, нежели разстанемся, сказалъ ла-Моль: -- сдѣлайте мнѣ послѣднюю милость: дайте мнѣ что-нибудь на память, что я могъ бы поцаловать, всходя на эшэфотъ.
   -- Изволь! сказала Маргерита.
   Она сняла съ шеи реликвію, оправленную въ золото и висѣвшую на золотой цѣпочкѣ.
   -- Вотъ святая реликвія, сказала она:-- я ношу ее съ дѣтства. Мать надѣла мнѣ ее, когда я была еще ребенкомъ и когда она еще любила меня. Это подарокъ дяди нашего, папы Климента. Возьми ее.
   Ла-Моль взялъ реликвію и пламенно поцаловалъ ее.
   -- Отворяютъ двери, сказалъ сторожъ.-- Бѣгите, бѣгите!
   Женщины бросились за алтарь; вошелъ священникъ.
   

X.
Гревская-Площадь.

   Было семь часовъ утра; толпа народа въ ожиданіи шумѣла на площадяхъ, улицахъ и набережныхъ.
   Въ шесть часовъ тележка, та самая, въ которой отвезли когда-то друзей въ Лувръ послѣ ихъ дуэли, выѣхала теперь изъ Венсенна, и медленно двигалась по Улицѣ-Сент-Антуанъ; зрители среди ужасной давки казались статуями съ неподвижнымъ взоромъ и окаменѣлыми губами.
   Королева-мать угощала въ этотъ день парижскую чернь кровавымъ зрѣлищемъ...
   Въ тележкѣ, выѣхавшей изъ Венсенна, лежали на соломѣ двое молодыхъ людей, съ обнаженною головою, одѣтые въ черное: Коконна держалъ у себя на колѣняхъ ла-Моля, голова котораго возвышалась надъ краемъ тележки, и взоры неопредѣленно блуждали въ пространствѣ.
   Толпа, желая заглянуть въ самую глубь экипажа, тѣснилась, Приподымалась, всходила на столбики, лѣзла на стѣны, и, казалось, была очень-довольна, разглядѣвъ всѣ точки тѣла, готоваго перейдти отъ страданія къ смерти.
   Говорили, что ла-Моль умиралъ не признавшись ни въ одномъ изъ взведенныхъ на него преступленій, но что Коконна не вынесъ пытки и открылъ все.
   Со всѣхъ сторонъ кричали:
   -- Смотрите! Вонъ рыжій-то! Онъ признался, онъ все разсказалъ. Низкій человѣкъ! Онъ виноватъ въ смерти своего товарища. Другой -- молодецъ! ни въ чемъ не сознался.
   Молодые люди слышали очень-хорошо похвалы и брань народа. Ла-Моль пожималъ руку своего друга, и высокое презрѣніе изображалось за лицѣ Пьемонтца. Онъ смотрѣлъ на глупую толпу съ высоты позорной тележки, какъ смотрѣлъ бы на нее съ торжественной колесницы.
   Несчастіе совершило свое небесное дѣло: оно облагородило лицо Коконна, какъ смерть готова была освятить его душу.
   -- Скоро мы пріѣдемъ? спросилъ ла-Моль.-- Мнѣ тяжело; я, кажется, упаду въ обморокъ.
   -- Постой, ла-Моль. Мы сейчасъ проѣдемъ мимо Улицы-Тизонъ и Клош-Персе; посмотри.
   -- О! Приподыми меня! Дай еще разъ взглянуть за этотъ домъ блаженства!
   Коконна протянулъ руку и коснулся плеча палача. Кабошъ сидѣлъ на передкѣ и правилъ лошадью.
   -- Сдѣлай милость, сказалъ онъ:-- остановись на минуту передъ Улицею-Тизонъ.
   Кабошъ кивнулъ головою въ знакъ согласія и, доѣхавъ до улицы, остановился.
   Ла-Моль приподнялся съ помощью Коконна, посмотрѣлъ, со слезами, на маленькій безмолвный какъ могила домикъ. Вздохъ вырвался изъ его груди, и онъ сказалъ тихо:
   -- Прощай! прощай, молодость, любовь, жизнь!
   Голова его упала на грудь.
   -- Ободрись, сказалъ Коконна:-- мы, можетъ-быть, найдемъ все это тамъ, выше.
   -- Ты думаешь?
   -- Думаю, потому-что такъ говорилъ священникъ, и такъ я надѣюсь. Не падай въ обморокъ; эти мерзавцы станутъ смѣяться.
   Кабошъ услышалъ это замѣчаніе, пріударилъ лошадь и подалъ Коконна, такъ-что никто не видѣлъ, губку, омоченную въ такой сильный спиртъ, что ла-Моль, понюхавъ его и потерши себѣ виски, ободрился и ожилъ.
   -- А! сказалъ онъ:-- я оживаю.
   Съ этими словами, онъ поцаловалъ реликвію, висѣвшую у него на шеѣ на золотой цѣпочкѣ.
   На углу набережной, поворачивая около прелестнаго небольшая зданія, выстроеннаго Генрихомъ ІІ-мъ, виднѣлся вдали эшафотъ возвышавшійся голою, кровавою платформою.
   -- Другъ мой, сказалъ ла-Моль:-- я желалъ бы умереть первый. Коконна опять тронулъ палача за плечо.
   -- Хочешь ли ты сдѣлать мнѣ удовольствіе? сказалъ онъ.-- Ты говорилъ, по-крайней-мѣрѣ, что хочешь.
   -- Да, хочу.
   -- Товарищъ мой страдалъ больше меня и онъ слабѣе.
   -- Ну?
   -- Онъ говоритъ, что ему тяжело будетъ смотрѣть на мою смерть. Къ-тому же, если я умру прежде, некому будетъ взнести его на эшафотъ.
   -- Хорошо, сказалъ Каботъ, отирая кулакомъ слезу: -- будьте спокойны; я сдѣлаю все, что вамъ угодно.
   -- И въ одинъ ударъ, не правда ли? шепнулъ ему Пьемонтецъ.
   -- Въ одинъ.
   -- Хорошо... Если надо въ два, такъ ужь лучше меня въ два.
   Тележка остановилась; они пріѣхали на мѣсто. Коконна надѣлъ шляпу.
   Говоръ, подобный шуму моря, коснулся слуха ла-Моля. Онъ хотѣлъ встать, но силы измѣнили ему. Коконна и Кабошъ должны были поддержать его подъ руки.
   Площадь была какъ-будто вымощена головами; ступени ратуши служили амфитеатромъ для зрителей. Изъ каждаго окна выглядывали одушевленныя лица.
   Когда красивый молодой человѣкъ, немогшій стоять на изломанныхъ ногахъ своихъ, сдѣлалъ жестокое усиліе, желая самъ взойдти на эшафотъ, страшный шумъ поднялся въ толпѣ. Женскій вопль сливался съ криками мужчинъ.
   -- Это былъ одинъ изъ первыхъ придворныхъ щеголей, говорили мужчины:-- ему бы умереть не на Гревской-Площади, а въ Пре-о-Клеркъ.
   -- Какъ онъ хорошъ собою! Какъ онъ блѣденъ! замѣчали женщины:-- это тотъ, что не сказалъ ни слова.
   -- Другъ! сказалъ ла-Моль.-- Я не могу держаться на ногахъ. Взнеси меня.
   -- Постой, отвѣчалъ Коконна.
   Онъ сдѣлалъ знакъ палачу, который отошелъ; потомъ наклонился и поднялъ ла-Моля какъ ребенка; твердо, не шатаясь, взошелъ онъ съ своею пошею по лѣстницѣ на эшафотъ и спустилъ ла-Моля съ рукъ при неистовыхъ крикахъ толпы.
   Коконна снялъ шляпу и поклонился. Потомъ бросилъ ее на эшафотъ.
   -- Посмотри вокругъ, сказалъ ла-Моль:-- не видишь ли ты ихъ гдѣ-нибудь?
   Коконна медленно оглянулъ всю площадь; вдругъ онъ остановился, и, не сводя глазъ съ одной точки, тронулъ своего друга за плечо.
   -- Смотри, сказалъ онъ: -- въ окнѣ этой башенки.
   И онъ указалъ другою рукою на памятникъ, существующій еще и теперь между Улицею-ла-Ваннери и Улицею-Мутонъ.
   Двѣ женщины, одѣтыя въ черное платье, стояли, поддерживая другъ друга, не у самаго окна, а немного поодаль.
   -- А! сказалъ ла-Моль: -- я боялся только одного: умереть, не увидѣвъ ея еще разъ. Теперь я увидѣлъ ее и умираю спокойно.
   Жадно устремивъ взоры на окно, онъ поднесъ реликвію къ губамъ своимъ и началъ осыпать ее поцалуями.
   Коконна поклонился женщинамъ такъ же ловко, какъ-будто встрѣтилъ ихъ въ салонѣ.
   Въ отвѣтъ на эти знаки, онѣ замахали платками, омоченными ихъ слезами.
   Кабошъ въ свою очередь тронулъ за плечо Коконна и сдѣлалъ ему глазами значительный знакъ.
   -- Да, да, сказалъ Пьемонтецъ.
   Потомъ, обратясь къ ла-Молю, онъ прибавилъ:
   -- Обними меня и умри. Это не трудно: ты храбръ.
   -- А! Мнѣ немудрено умереть смѣло: я такъ страдаю!
   Священникъ приблизился и подалъ ла-Молю распятіе. Ла-Моль съ улыбкою указалъ ему на реликвію.
   -- Все равно, сказалъ священникъ: -- молите о помощи Того, Кто страдалъ подобно вамъ.
   Ла-Моль поцаловалъ распятіе.
   -- Поспѣшай, ла-Моль, сказалъ Коконна: -- мнѣ такъ тяжко на тебя смотрѣть, что я самъ слабѣю.
   -- Я готовь, сказалъ ла-Моль.
   -- Можете вы держать голову прямо? спросилъ Кабошъ, приготовляя мечъ за спиною ла-Моля, ставшаго на колѣни.
   -- Надѣюсь, отвѣчалъ онъ.
   -- Такъ все будетъ ладно.
   -- Но ты не забудешь, о чемъ я просилъ? Эта реликвія откроетъ тебѣ двери.
   -- Будьте спокойны. Попробуйте держать голову прямо.
   Ла-Моль вытянулъ шею и, обративъ взоръ на башенку, сказалъ:
   -- Прощай, Маргерита; будь бла...
   Онъ не докончилъ; мечъ блеснулъ какъ молнія, и голова ла-Моля покатилась къ ногамъ Коконна.
   Тѣло медленно и тихо склонилось къ землѣ.
   Тысяча голосовъ закричали въ толпѣ; посреди женскихъ голосовъ, Коконна думалъ, что различилъ одинъ, пронзительнѣе и болѣзненнѣе прочихъ.
   -- Благодарю, другъ мой! сказалъ Коконна, въ третій разъ протягивая руку палачу.
   -- Сынъ мой! сказалъ священникъ Коконна: -- не имѣете ли вы покаяться въ чемъ передъ Богомъ?
   -- Нѣтъ, отвѣчалъ Коконна:-- я во всемъ покаялся передъ вами вчера.
   Потомъ онъ обратился къ Кабошу:
   -- Палачъ! Послѣдній другъ мой! Еще одну услугу!
   Не становясь еще на колѣни, онъ посмотрѣлъ на толпу такъ спокойно и свѣтло, что клики удивленія поласкали еще разъ его самолюбіе. Прижавъ къ груди голову своего друга и поцаловавъ ее въ губы, онъ бросилъ послѣдній взглядъ на башенку, сталъ на колѣни, и, держа голову ла-Моля въ своихъ рукахъ, сказалъ:
   -- За дѣло!
   Едва успѣлъ онъ выговорить эти слова, какъ голова его уже отдѣлилась отъ туловища.
   Кабошъ вздрогнулъ.
   -- Пора было покончить, сказалъ онъ:-- бѣдняжка!
   Онъ съ трудомъ выпулъ изъ окостенѣвшихъ рукъ ла-Моля реликвію и набросилъ плащъ на останки, которые та же тележка должна была отвезти къ нему.
   Зрѣлище кончилось, толпа разошлась...
   

XI.
Башня позорнаго столба.

   Ночь спустилась на городъ, тревожимый еще толками о казни, подробности которой переходили изъ устъ въ уста, омрачая въ каждомъ домѣ веселый часъ семейнаго ужина.
   Лувръ, напротивъ того, былъ иллюминованъ, шумѣлъ и веселился. Во дворцѣ былъ праздникъ, праздникъ по приказанію Карла. Онъ въ одно время назначилъ поутру казнь, а ввечеру балъ.
   Королева наваррская еще наканунѣ съ вечера получила приказаніе явиться на этотъ балъ, и, въ надеждѣ, что ла-Моль и Коконна спасутся ночью, въ увѣренности, что приняты всѣ мѣры для ихъ бѣгства, отвѣчала брату, что исполнить его желаніе.
   Но, потерявъ всякую надежду послѣ сцены въ часовнѣ, видѣвъ казнь, она дала себѣ слово не слушаться ни просьбъ, ни угрозъ, и не явиться на веселый балъ въ Луврѣ въ тотъ самый день, когда на Гревской-Площади отпраздновано такое страшное торжество.
   Въ этотъ день, Карлъ представилъ новое доказательство силы воли, которая ни въ комъ, можетъ-быть, не доходила до такой степени: пролежавъ двѣ недѣли, слабый, почти-полумертвый, блѣдный, какъ мертвецъ, онъ всталъ въ 5 часовъ и надѣлъ самое нарядное платье. Впрочемъ, во время туалета онъ три раза упалъ въ обморокъ.
   Въ 8 часовъ онъ освѣдомился о сестрѣ и спросилъ, не видали ли, что она дѣлаетъ? Никто не отвѣчалъ: королева возвратилась домой въ 11 часовъ, замкнулась и не велѣла никого принимать.
   Но для Карла не существовало запертыхъ дверей. Опершись на руку Нансея, онъ побрелъ къ комнатѣ Маргериты и неожиданно вошелъ въ потайную дверь изъ корридора.
   Онъ приготовился увидѣть печальную сцену, но дѣйствительность превзошла его ожиданія.
   Маргерита, полумертвая, лежала въ длинномъ креслѣ, зарывъ голову въ подушки; она не плакала и не молилась, но хрипѣла какъ умирающая.
   Въ другомъ углу комнаты, герцогиня де-Неверъ, эта безстрашная женщина, безъ чувствъ лежала на коврѣ. Возвратясь съ Гревской-Площади, она, подобно Маргеритѣ, лишилась силъ, и бѣдная Гильйонна перебѣгала отъ одной къ другой, не смѣя ни слова сказать имъ въ утѣшеніе.
   Во время кризиса, который слѣдуетъ за великими катастрофами, человѣкъ бережетъ свою скорбь какъ сокровище, и считаетъ врагомъ всякаго, кто хоть немного старается уменьшить ее.
   Карлъ отворилъ дверь, и, оставивъ Нансея за порогомъ, вошелъ блѣдный и трепещущій.
   Никто не замѣтилъ его. Только Гильйонна, помогавшая въ эту минуту Генріэттѣ, приподнялась на колѣно и съ ужасомъ посмотрѣла на короля.
   Король сдѣлалъ знакъ рукою; она встала, поклонилась и вышла.
   Тогда Карлъ подошелъ къ Маргеритѣ, молча поглядѣлъ на нее съ минуту, и сказалъ тономъ, какого нельзя было ожидать отъ его грубаго голоса:
   -- Марго! Сестра!
   Маргерита вздрогнула и приподнялась.
   -- Ваше величество! сказала она.
   -- Ободрись!
   Маргерита подняла глаза къ небу.
   -- Знаю, сказалъ Карлъ: -- но выслушай меня.
   Маргерита сдѣлала знакъ, что слушаетъ.
   -- Ты обѣщала явиться на балъ.
   -- Я! воскликнула Маргерита.
   -- Да; и въ-слѣдствіе этого обѣщанія тебя ждутъ; если ты не пріидешь, это удивитъ всѣхъ.
   -- Извините меня, братецъ; вы видите, я очень-нездорова.
   -- Сдѣлай усиліе.
   Маргерита какъ-будто хотѣла призвать на помощь все свое мужество; потомъ, опять припавъ головою къ подушкамъ, сказала:
   -- Нѣтъ, нѣтъ... не пойду.
   Карлъ взялъ ее за руку, присѣлъ къ ней на кресло, и сказалъ:
   -- Ты потеряла друга, Марго, я это знаю; но взгляни на меня, -- не потерялъ ли я всѣхъ друзей своихъ? и еще больше -- не потерялъ ли я матери! Ты всегда могла плакать, какъ плачешь теперь; я, среди жесточайшихъ страданій, я всегда долженъ былъ улыбаться; ты страдаешь, -- взгляни за меня, я умираю... Ободрись же, Марго! Прошу тебя именемъ моей славы! Честь нашего дома -- крестъ нашъ; будемъ нести его, какъ несъ его Спаситель; если, подобно ему, споткнемся на дорогѣ, встанемъ и бодро пойдемъ дальше.
   -- О, Боже мой! Боже мой! воскликнула Маргерита.
   -- Да, сказалъ Карлъ, отвѣчая на ея мысль: -- да, эта жертва сурова, сестра; но каждый долженъ жертвовать своимъ: одинъ честью, другой жизнью. Не-уже-ли ты думаешь, что двадцати-пяти лѣтъ отъ роду, на лучшемъ престолѣ въ мірѣ, я умираю охотно? Посмотри на меня: глаза мои, цвѣтъ лица, губы, все говоритъ, что я умираю; но улыбка... не заставляетъ ли она думать, что я надѣюсь еще жить? А между-тѣмъ, черезъ недѣлю, черезъ двѣ, много черезъ мѣсяцъ ты будешь оплакивать меня, какъ оплакиваешь того, кто умеръ сегодня.
   -- Братецъ! воскликнула Марго, обвивая руками шею Карла.
   -- Одѣвайся, милая Маргерита, сказалъ король: -- прогони эту блѣдность и приходи за балъ. Я приказалъ принести тебѣ новые брильянты и платье, достойное твоей красоты.
   -- Брильянты! платья! Что мнѣ до нихъ теперь?
   -- Жизнь долга, Маргерита, сказалъ Карлъ улыбаясь.-- Покрайней-мѣрѣ, для тебя...
   -- Нѣтъ!
   -- Вспомни только одно, сестра: часто мы не можемъ лучше почтить память усопшаго, какъ подавляя или скрывая скорбь свою.
   -- Хорошо, сказала Маргерита дрожа: -- я пріиду.
   Слеза, мгновенно испарившаяся на горячей рѣсницѣ, блеснула въ глазахъ Карла.
   Онъ наклонился къ сестрѣ, поцаловалъ ее въ лобъ, остановился на минуту передъ Анріэттой, которая не видѣла и не слышала его, и проговорилъ:
   -- Бѣдняжка!
   Потомъ молча вышелъ.
   Въ-слѣдъ за королемъ вошли нѣсколько пажей съ ящичками и коробками.
   Маргерита дала знакъ, чтобъ все это поставили на полъ.
   Пажи вышли. Осталась одна Гильйонна.
   -- Приготовь мнѣ одѣться, сказала Маргерита.
   Дѣвушка съ изумленіемъ поглядѣла на королеву.
   -- Да, повторила Маргерита голосомъ, всей горечи котораго невозможно передать.-- Да, я одѣнусь, пойду на балъ... меня ждутъ.
   -- А герцогиня? спросила Гильйонна.
   -- О, она счастливица! она можетъ остаться здѣсь, можетъ плакать, можетъ страдать на свободѣ. Она не дочь короля, не жена короля, не сестра короля. Она не королева... Помоги мнѣ одѣться, Гильйонна.
   Гильйонна повиновалась; уборы были великолѣпны, платье блестящее. Никогда Маргерита не была такъ прекрасна.
   Она посмотрѣлась въ зеркало.
   -- Братъ правъ, сказала она: -- человѣкъ жалкое созданіе.
   Въ это время вошла Гильйонна.
   -- Васъ кто-то спрашиваетъ, сказала она.
   -- Меня?
   -- Да, васъ.
   -- Кто такой?
   -- Не знаю, но съ виду онъ ужасенъ; я вздрогнула, встрѣтивъ его.
   -- Спроси, какъ его зовутъ, сказала Маргерита блѣднѣя.
   Гильйонна вышла и черезъ нѣсколько секундъ возвратилась.
   -- Онъ не хочетъ объявить своего имени, ваше величество; но просилъ отдать вамъ вотъ это.
   Гильйонна подала реликвію, данную наканунѣ Маргеритою ла-Молю.
   -- О! введи, введи его! живо сказала королева.
   Она сдѣлалась еще блѣднѣе.
   Тяжелые шаги раздались по паркету. Эхо, какъ-будто въ негодованіи, повторяло эти звуки; кто-то появился на порогѣ.
   -- Вы...? проговорила Маргерита.
   -- Я тотъ, котораго вы встрѣтили однажды близь Монфокона, ваше величество, и который отвезъ въ Лувръ на своей тележкѣ двухъ раненныхъ.
   -- Я узнаю тебя; ты Кабошъ.
   -- Палачъ парижскаго округа, ваше величество.
   Изъ всѣхъ словъ, произнесенныхъ въ-продолженіи часа вокругъ Анріэтты,-- эти она услышала первыя. Она приподняла руки отъ блѣднаго лица своего и посмотрѣла на палача с биралъ драгоцѣнныя вещи или ходилъ взадъ и впередъ по комнатѣ. Онъ все время видѣлъ передъ собою ужасную, развернутую на рисункѣ книгу, лежащую на пюпитрѣ. И этотъ рисунокъ, на который онъ взглянулъ лишь мелькомъ, представлялся ему теперь совершенно ясно, со всѣми, самыми незначительными подробностями. На немъ былъ изображенъ охотникъ верхомъ на лошади. Онъ несся во весь опоръ по болоту и, бросивъ приманку, звалъ улетѣвшаго сокола. Какъ ни сильна была воля герцога, воспоминаніе одерживало надъ нею верхъ.
   И не одна только книга представлялась ему. Онъ видѣлъ, какъ подходилъ къ ней король Наваррскій, какъ онъ разсматривалъ рисунокъ, какъ старался перевернуть страницу и, когда это не удавалось, мочилъ палецъ и перевертывалъ ее.
   Несмотря на то, что сцена эта происходила не на самомъ дѣлѣ, что герцогъ только воображалъ ее себѣ, онъ все-таки задрожалъ отъ ужаса и принужденъ былъ опереться на столъ. Въ эту минуту на дворѣ показался Генрихъ. Онъ на минуту остановился около слугъ, которые навьючивали на двухъ муловъ все нужное для охоты, и, отдавъ имъ какія-то приказанія, пошелъ къ входной двери.
   Франсуа замеръ на мѣстѣ. Значитъ, не Генрихъ входилъ по потайной лѣстницѣ. Значитъ, всѣ муки, которыя пришлось ему вынести въ послѣднюю четверть часа, были напрасны. Онъ думалъ, что все уже кончилось, а между тѣмъ ничего еще не начиналось.
   Герцогъ Алансонскій вышелъ изъ. спальни и остановился, прислушиваясь, около двери передней. На этотъ разъ ошибки быть не могло -- это, навѣрное, шелъ Генрихъ. Франсуа узналъ его походку и услыхалъ звонъ его шпоръ.
   Дверь къ Генриху отворилась и тотчасъ же снова заперлась.
   Алансонскій вернулся къ себѣ въ спальню и бросился въ кресло. Холодный потъ выступилъ на лбу Франсуа.
   -- Будетъ онъ звать на помощь?-- прошепталъ онъ.-- Сразу ли подѣйствуетъ ядъ... Нѣтъ, не можетъ быть: матушка говорила, что онъ умретъ отъ изнурительной болѣзни.
   Прошло минутъ десять -- цѣлый вѣкъ душевной муки, безумнаго ужаса и страшныхъ видѣній. Герцогъ Алансонскій былъ не въ силахъ выдерживать дольше. Онъ всталъ и вышелъ въ пріемную, гдѣ уже начали собираться придворные.
   -- Здравствуйте, господа,-- сказалъ онъ,-- я иду къ королю.
   И чтобы заглушить свою тревогу или, можетъ-быть, подготовить себѣ алиби, герцогъ Алансонскій спустился внизъ, къ брату. Зачѣмъ онъ шелъ къ нему? Онъ самъ не сумѣлъ бы отвѣтить на это... Что могъ онъ сказать королю?.. Ничего... Ему не нуженъ былъ Карлъ, онъ просто бѣжалъ отъ Генриха.
   Франсуа сошелъ внизъ по винтовой лѣстницѣ и увидалъ, что дверь, ведущая въ покои короля, нолуотворена.
   Часовые пропустили его безъ доклада: въ дни охоты на этикетъ не обращали вниманія и свободно пропускали всѣхъ.
   Франсуа прошелъ черезъ переднюю, салонъ и спальню, не встрѣтивъ никого.
   "Карлъ, навѣрное, въ своемъ оружейномъ кабинетѣ", подумалъ онъ и прошелъ туда изъ спальни.
   Король сидѣлъ около стола на рѣзномъ креслѣ съ высокой остроконечной спинкой, спиною къ двери, въ которую вошелъ Франсуа. Онъ, повидимому, былъ сильно чѣмъ-то занятъ.
   Герцогъ сдѣлалъ на цыпочкахъ нѣсколько шаговъ впередъ. Карлъ читалъ.
   -- Чортъ возьми!-- вдругъ воскликнулъ онъ.-- Какая великолѣпная книга!
   Герцогъ Алансонскій пододвинулся ближе.
   -- Проклятые листы!-- пробормоталъ король и, поднеся палецъ ко рту, помочилъ его и съ трудомъ перевернулъ страницу.-- Ихъ точно нарочно склеили, чтобы скрыть отъ человѣческихъ глазъ драгоцѣнныя свѣдѣнія, заключающіяся здѣсь!
   Франсуа бросился впередъ.
   Книга, которую читалъ Карлъ, была та самая, которую онъ отнесъ къ Генриху. Глухой крикъ невольно вырвался у него.
   -- А, это ты, Франсуа!-- сказалъ, обернувшись, король.-- Иди, иди! А я читаю чудеснѣйшую книгу о соколиной охотѣ -- это лучшая изъ всѣхъ, какія я когда-либо видалъ.
   Въ первую минуту герцогъ Алансонскій хотѣлъ вырвать книгу изъ рукъ брата; но адская мысль промелькнула у него въ умѣ, страшная улыбка исказила его побѣлѣвшія губы, и онъ провелъ рукою по глазамъ, какъ бы ослѣпленный внезапнымъ свѣтомъ.
   Черезъ минуту, немного оправившись, но не трогаясь съ мѣста, онъ спросилъ:
   -- Какъ же эта книга попала въ руки вашему величеству?
   -- Да очень просто. Сегодня утромъ я зашелъ къ Генриху посмотрѣть, готовъ ли онъ, но не засталъ его. А вмѣсто того я нашелъ вотъ это сокровище, которое и принесъ сюда, чтобы на свободѣ почитать его.
   И король снова помочилъ палецъ и перевернулъ непослушную страницу.
   -- Государь,-- пробормоталъ герцогъ Алансонскій, чувствуя, что волосы поднимаются дыбомъ у него на головѣ и сердце замираетъ отъ ужаса, -- я пришелъ сказать вамъ...
   -- Дай мнѣ сначала докончить главу, Франсуа, -- отвѣтилъ Карлъ, -- а потомъ говори, что хочешь. Я прочелъ ужъ пятьдесятъ страницъ.
   "Значитъ онъ двадцать пять разъ попробовалъ яду, -- подумалъ Франсуа.-- Мой братъ погибъ!"
   

XIX.
Соколиная охота.

   Карлъ продолжалъ читать. Книга такъ заинтересовала его, что онъ пожиралъ страницы, которыя, какъ мы знаемъ, слиплись одна съ другой.
   Герцогъ Алансонскій съ ужасомъ слѣдилъ за чтеніемъ короля, послѣдствія котораго предвидѣлъ только онъ одинъ.
   "Что же это будетъ?-- думалъ онъ.-- Какъ! Я уѣду, отправлюсь въ ссылку, буду добиваться призрачной короны, тогда какъ Генрихъ Наваррскій при первомъ же извѣстіи о болѣзни Карла вернется въ какую-нибудь крѣпость, миляхъ въ двадцати отъ столицы, и будетъ сторожить добычу, которую посылаетъ намъ случай. Онъ въ одну минуту можетъ явиться въ Парижъ, и прежде чѣмъ польскій король узнаетъ о смерти брата, на престолъ вступитъ новая династія. Нѣтъ, это невозможно!"
   Вотъ какія мысли промелькнули у Франсуа, когда онъ въ первую минуту, поддаваясь невольному чувству ужаса, хотѣлъ остановить Карла. Герцогъ хотѣлъ еще разъ вступить въ борьбу съ рокомъ, охранявшимъ Генриха и преслѣдовавшимъ домъ Валуа.
   Въ одно мгновеніе планъ его относительно Генриха измѣнился. Отравленную книгу читалъ не онъ, а Карлъ. Обреченному на смерть Генриху можно было позволить уѣхать; но такъ какъ судьба снова спасла его, то онъ долженъ остаться. Генрихъ, заключенный въ Бастилію или Венсенъ, далеко не такъ страшенъ, какъ король Наваррскій во главѣ тридцатитысячнаго войска.
   Герцогъ Алансонскій далъ Карлу дочитать главу, а когда тотъ кончилъ, сказалъ:
   -- Вы приказали мнѣ ждать, ваше величество, и я ждалъ, хоть и съ большимъ нетерпѣніемъ: мнѣ нужно сообщить вамъ извѣстія величайшей важности.
   -- А! Къ чорту!-- воскликнулъ Карлъ, на блѣдныхъ щекахъ котораго выступилъ румянецъ, потому ли, что его слишкомъ взволновало чтеніе, или же потому, что началъ дѣйствовать ядъ.-- Къ чорту! Если ты будешь твердить мнѣ одно и то же, то уѣдешь, какъ уѣхалъ польскій король. Я избавился отъ него, избавлюсь и отъ тебя. Ни слова больше объ этомъ!
   -- Я хочу говорить не о своемъ отъѣздѣ, -- сказалъ Франсуа.-- Ваше величество затронули самое дорогое для меня чувство, усумнились въ моей преданности вамъ, какъ брата, и вѣрности, какъ подданнаго. Я хочу доказать вамъ, государь что я не измѣнникъ.
   -- Ну, въ чемъ дѣло?-- спросилъ Карлъ, облокотившись на книгу, скрестивъ ноги и смотря на герцога Алансонскаго съ видомъ человѣка, который, какъ это ни непріятно ему, рѣшился вооружиться терпѣніемъ.-- Что тамъ такое? Какія-нибудь новыя сплетни? Новое обвиненіе?
   -- Нѣтъ, государь, несомнѣнный заговоръ, который я только изъ глупой деликатности не открывалъ вамъ до сихъ поръ.
   -- Заговоръ?-- сказалъ Карлъ.-- Посмотримъ, что это за заговоръ.
   -- Въ то время, какъ ваше величество будете охотиться, король Наваррскій уѣдетъ въ Сенъ-Жерменскій лѣсъ. Тамъ будутъ ждать его приверженцы и онъ бѣжитъ съ ними.
   -- А, я такъ и зналъ!-- воскликнулъ Карлъ.-- Еще новая клевета на моего бѣднаго Генриха. Когда же, наконецъ, вы оставите его въ покоѣ?
   -- Ваше величество узнаете очень скоро, говорю ли я правду, или клевещу на Генриха.
   -- Скоро?
   -- Да, потому что король Наваррскій уѣдетъ сегодня.
   Король всталъ.
   -- Слушай, -- сказалъ онъ, -- еще одинъ разъ я отнесусь серьезно къ твоимъ измышленіямъ. Но предупреждаю васъ, тебя и твою мать, что это будетъ ужъ въ послѣдній разъ... Позвать короля Наваррскаго!-- прибавилъ онъ, возвысивъ голосъ.
   -- Это средство не годится, государь,-- сказалъ Франсуа,-- такъ вы не узнаете ничего. Генрихъ станетъ, конечна, отпираться, предупредитъ своихъ сообщниковъ и они исчезнутъ. А потомъ меня и мою мать обвинятъ въ клеветѣ.
   -- Такъ чего же тебѣ нужно?
   -- Выслушайте меня, какъ брата, ваше величество, въ любви и преданности котораго вы скоро сами убѣдитесь. Сдѣлайте такъ, чтобы настоящій виновный, тотъ, кто въ продолженіе двухъ лѣтъ измѣняетъ вамъ мысленно, а теперь хочетъ измѣнить на дѣлѣ, былъ наконецъ, на основаніи неопровержимыхъ доказательствъ, уличенъ и наказанъ по заслугамъ.
   Карлъ молча подошелъ къ окну и открылъ его: кровь бросилась ему въ голову.
   -- Ну, что же по-твоему нужно дѣлать?-- спросилъ онъ, обернувшись.-- Говори, Франсуа.
   -- По-моему, государь, -- сказалъ герцогъ Алансонскій, -- нужно окружить Сенъ-Жерменскій лѣсъ тремя отрядами легкой конницы. Въ назначенное время, положимъ хоть въ одиннадцать часовъ, они тронутся всѣ сразу къ павильону Франциска I, въ которомъ я, какъ бы случайно, предложу собраться для обѣда, и будутъ по дорогѣ захватывать съ собою всѣхъ, находящихся въ лѣсу. Когда я увижу, что Генрихъ уѣзжаетъ, я спущу сокола и поскачу какъ будто за нимъ, а на самомъ дѣлѣ въ павильонъ, гдѣ и захватятъ короля Наваррскаго съ его сообщниками.
   -- Мысль недурна,-- сказалъ король.-- Позвать начальника караула.
   Алансонскій приложилъ къ губамъ серебряный свистокъ, висѣвшій у него на шеѣ на золотой цѣпочкѣ, и свистнулъ въ него.
   Вошелъ караульный офицеръ.
   Карлъ подозвалъ его и шопотомъ отдалъ ему приказанія.
   Въ это время Актсонъ вдругъ началъ бѣгать и прыгать по комнатѣ. У него что-то было въ зубахъ; онъ бросилъ свою добычу, а потомъ снова кинулся на нее и началъ рвать.
   Карлъ обернулся и разразился бранью: Актсонъ рвалъ драгоцѣнную книгу объ охотѣ, рѣдкое сочиненіе, котораго во всемъ мірѣ было только три экземпляра. Карлъ схватилъ хлыстъ и изо всей силы ударилъ Актсона. Собака взвизгнула и спряталась подъ столъ, покрытый длинной скатертью.
   Король поднялъ книгу. Къ счастью, оказалось, что въ ней недостаетъ только одного листка, да и то не текста, а рисунка. Карлъ расправилъ ее и положилъ на полку, откуда не могъ достать ее Актсонъ. Герцогъ съ безпокойствомъ слѣдилъ за братомъ. Ему очень хотѣлось, чтобы эта книга, исполнивъ свое назначеніе, поскорѣе исчезла куда-нибудь.
   Пробило шесть часовъ.
   Въ это время Карлъ обыкновенно выходилъ на дворъ. Тамъ, сидя на лошадяхъ, покрытыхъ великолѣпными попонами, ждали его дамы и мужчины въ роскошныхъ костюмахъ. Сокольники держали на рукахъ соколовъ въ клобучкахъ; нѣсколько егерей, у которыхъ висѣли на перевязи рога, тоже собирались ѣхать на случай, если королю -- какъ это бывало не разъ -- надоѣстъ соколиная охота и придетъ фантазія затравить лань или косулю.
   Король вышелъ изъ оружейнаго кабинета, заперъ за собою дверь и положилъ ключъ въ карманъ.
   Сходя съ лѣстницы, Карлъ вдругъ остановился и приложилъ руку ко лбу. Ноги его дрожали; задрожали онѣ и у герцога.
   -- Сегодня что-то похоже на грозу, -- пробормоталъ онъ.
   -- Гроза... въ январѣ?-- сказалъ Карлъ.-- Ты сошелъ съ ума! Нѣтъ, у меня просто кружится голова. Я усталъ -- вотъ и все... Они убьютъ меня своими заговорами и ненавистью!-- вполголоса прибавилъ онъ.
   Выйдя на дворъ, король оправился. Свѣжій утренній воздухъ, крики охотниковъ, шумныя привѣтствія собравшагося общества произвели на него свое обычное дѣйствіе.
   Онъ вздохнулъ свободно и оживился.
   Прежде всего онъ отыскалъ глазами Генриха. Тотъ стоялъ рядомъ съ Маргаритой.
   Эти примѣрные супруги, повидимому, такъ любили другъ друга, что не могли разстаться ни на минуту.
   Увидавъ Карла, Генрихъ пришпорилъ лошадь и въ одно мгновеніе очутился около него.
   -- Какой великолѣпный конь!-- сказалъ король.-- Ты какъ будто собрался охотиться на ланей, Генрихъ. Или ты забылъ, что сегодня соколиная охота?
   И, не дожидаясь отвѣта, онъ крикнулъ:
   -- Ѣдемъ, господа, ѣдемъ! Мы должны начать охоту въ девять часовъ.
   Король произнесъ эти слова, нахмуривъ брови и почти угрожающимъ тономъ.
   Екатерина смотрѣла на дворъ изъ окна Лувра. Изъ-за приподнятой шторы виднѣлось ея блѣдное лицо.
   По знаку короля, вся эта разряженная, раззолоченная и раздушенная толпа двинулась во главѣ съ нимъ къ воротамъ Лувра и понеслась, какъ лавина, по дорогѣ въ Сенъ-Жерменъ, среди криковъ народа, привѣтствовавшаго молодого короля, который сидѣлъ грустный и задумчивый на своей бѣлой, какъ снѣгъ, лошади.
   -- Что онъ говорилъ вамъ?-- спросила Маргарита, когда Генрихъ вернулся къ ней.
   -- Онъ расхвалилъ мою лошадь.
   -- Значитъ, ему что-нибудь извѣстно. Будьте осторожны.
   На губахъ Генриха промелькнула его всегдашняя улыбка, которой онъ какъ бы говорилъ Маргаритѣ:
   "Не безпокойтесь, моя дорогая".
   Какъ только блестящая кавалькада выѣхала со двора, Екатерина опустила штору.
   Она замѣтила, что Генрихъ блѣднѣе обыкновеннаго, что какая-то нервная дрожь пробѣгаетъ у него по тѣлу и что онъ о чемъ-то шопотомъ совѣщался съ Маргаритой.
   -- На этотъ разъ, -- прошептала она съ своей флорентинской улыбкой, -- мнѣ кажется, этотъ милый Генрихъ попался!
   Желая удостовѣриться, дѣйствительно ли это такъ, Екатерина переждала четверть часа, чтобы дать время охотникамъ выѣхать изъ Парижа, а затѣмъ вышла въ коридоръ, поднялась по винтовой лѣстницѣ и съ помощью двойного ключа отперла дверь въ покои короля Наваррскаго.
   Но напрасно искала она книгу. Тщетно глаза ея перебѣгали со столовъ на кресло, съ полокъ на шкапы -- книги не было нигдѣ.
   -- Франсуа, должно-быть, ужъ унесъ ее, -- прошептала она.-- Это очень благоразумно.
   И она вернулась къ себѣ, почти увѣренная въ успѣхѣ.
   Черезъ полтора часа быстрой ѣзды король и его свита прибыли въ Сенъ-Жерменъ. Въ мрачный и величественный старинный замокъ, поднимавшійся среди разбросанныхъ по горѣ домовъ, рѣшили не заходить и проѣхали черезъ деревянный мостъ, бывшій какъ разъ противъ дуба, который до сихъ поръ называется "дубомъ Сюлли". Потомъ слѣдовавшимъ за охотой баркамъ, расцвѣченнымъ флагами, дали знакъ трогаться съ мѣста, чтобы королю и его спутникамъ было легче переправляться черезъ рѣку.
   Въ ту же минуту вся эта веселая молодежь, одушевленная такими различными интересами, понеслась по роскошному лугу, разстилавшемуся у подошвы Сенъ-Жермена.
   Впереди короля, державшаго на рукѣ любимаго сокола, ѣхали сокольники въ зеленыхъ камзолахъ и высокихъ сапогахъ. Они сдерживали собакъ и ударяли по камышу, росшему на берегу рѣки, чтобы выгнать птицъ.
   Солнце, скрывавшееся до сихъ поръ за облаками, вдругъ выплыло изъ-за нихъ. Золото и драгоцѣнные каменья придворныхъ засверкали подъ его лучами, и вся кавалькада превратилась въ какой-то огненный потокъ.
   Въ эту минуту изъ камыша выпорхнула съ протяжнымъ жалобнымъ крикомъ цапля.
   -- Haw! Haw!-- закричалъ Карлъ, снявъ съ своего сокола клобучокъ и пуская его за цаплей.
   -- Haw! Haw!-- закричали всѣ, стараясь ободрить птицу.
   Ослѣпленный яркимъ свѣтомъ соколъ, не поднимаясь вверхъ, описалъ кругъ, а затѣмъ увидалъ цаплю и погнался за ней.
   Но цапля, птица, повидимому, очень не глупая, вылетѣвшая изъ камыша шаговъ за сто отъ охотниковъ, не теряла даромъ времени и, пока король снималъ съ сокола клобучокъ и самъ соколъ привыкалъ къ свѣту, успѣла подняться высоко. Такимъ образомъ, когда врагъ увидалъ ее, она была ужъ на разстояніи футовъ пятисотъ отъземли и, махая своими сильными крыльями, продолжала быстро подниматься вверхъ.
   -- Haw! Haw! "Желѣзный Клювъ"!-- кричалъ Карлъ, ободряя сокола.-- Докажи намъ, что ты хорошей породы! Haw! Haw!
   Какъ будто повинуясь приказанію короля, благородная птица стрѣлой понеслась за цаплей.
   -- А, трусиха!-- воскликнулъ Карлъ. Онъ пустилъ лошадь въ галопъ и скакалъ, закинувъ голову назадъ, чтобы не потерять изъ виду птицъ.-- А, трусиха, ты стараешься улетѣть отъ него? Ну, нѣтъ, "Желѣзный Клювъ" -- птица рѣдкой породы. Погоди... погоди! Вотъ увидишь!.. Haw, "Желѣзный Клювъ", haw!
   Зрѣлище было, дѣйствительно, очень интересное. Птицы приближались одна къ другой или, вѣрнѣе, соколъ приближался къ цаплѣ.
   Вопросъ былъ въ томъ, которая изъ нихъ окажется наверху при этомъ первомъ столкновеніи.
   У страха оказались крылья быстрѣе, чѣмъ у храбрости.
   Соколъ въ своемъ стремительномъ полетѣ пролетѣлъ подъ цаплей, а не надъ нею, какъ бы слѣдовало. Она воспользовалась этимъ и ударила его своимъ длиннымъ клювомъ.
   Этотъ ударъ былъ такъ силенъ, что ошеломленный соколъ перевернулся три раза въ воздухѣ. Въ первую минуту можно было подумать, что онъ станетъ спускаться. Но, подобно храброму воину, который, получивъ рану, начинаетъ биться еще отчаяннѣе, соколъ съ рѣзкимъ, угрожающимъ крикомъ снова устремился за цаплей.
   А она и на этотъ разъ поспѣшила воспользоваться своимъ преимуществомъ. До сихъ поръ она поднималась отвѣсно вверхъ, а теперь перемѣнила направленіе и круто свернула къ лѣсу, надѣясь такимъ образомъ ускользнуть отъ врага.
   Но соколъ былъ, дѣйствительно, хорошей породы и обладалъ вѣрнымъ глазомъ. Онъ не допустилъ ее до этого и, какъ стрѣла, понесся наперерѣзъ ей. Бѣдняжка жалобно вскрикнула и снова полетѣла вверхъ, какъ въ первый разъ.
   Черезъ нѣсколько секундъ птицы поднялись къ самымъ облакамъ. Цапля казалась теперь не больше жаворонка, а соколъ превратился въ черную точку, которую съ каждой минутой было все труднѣе разсмотрѣть.
   Карлъ и придворные не трогались съ мѣста. Они стояли, устремивъ глаза на птицъ.
   -- Браво! Браво, "Желѣзный Клювъ"!-- воскликнулъ вдругъ Карлъ.-- Смотрите, смотрите, господа, онъ наверху! Haw! Haw!
   -- Я не вижу ни сокола ни цапли, -- сказалъ Генрихъ.
   -- Если ты не видишь ихъ, Генрихъ, -- сказалъ король,-- то можешь слышать, по крайней мѣрѣ, хоть цаплю. Слышишь? Она проситъ пощады!
   Съ неба, дѣйствительно, донеслось два-три жалобныхъ крика, но услыхать ихъ могло только очень чуткое ухо.
   -- Смотри!-- крикнулъ Карлъ.-- Онѣ сейчасъ начнутъ спускаться и гораздо скорѣе, чѣмъ поднимались.
   Только что успѣлъ онъ сказать это, какъ птицы начали спускаться и съ каждой секундой становились виднѣе.
   Пока это были еще двѣ черныя точки, одна побольше, другая поменьше. Маленькая была наверху.
   -- Смотрите, смотрите!-- снова закричалъ Карлъ.-- "Желѣзный Клювъ" побѣдилъ.
   И, на самомъ дѣлѣ, цапля даже не пыталась защищаться. Она старалась летѣть какъ можно скорѣе и на непрерывные удары сокола отвѣчала лишь жалобными криками. Вдругъ она сложила крылья и стала падать, какъ камень. Но и соколъ сдѣлалъ то же, а когда она хотѣла распустить крылья, онъ сильнымъ ударомъ ошеломилъ ее, и она, кружась, снова полетѣла внизъ. Соколъ не отставалъ отъ нея, и какъ только она коснулась земли, онъ бросился на нее, и его побѣдный крикъ заглушилъ ея жалобный стонъ.
   -- Къ соколу!.. Къ соколу!..-- закричалъ Карлъ, пустивъ лошадь въ галопъ.
   Но вдругъ онъ сдержалъ коня, вскрикнулъ, выпустилъ поводья и схватился рукой за гриву.
   Услыхавъ крикъ короля, придворные бросились къ нему. Лицо его побагровѣло, глаза дико блуждали.
   -- Нѣтъ... ничего!-- сказалъ онъ.-- Я вдругъ почувствовалъ страшную боль въ желудкѣ... какъ будто отъ раскаленнаго желѣза... Ѣдемъ... это ничего.
   И Карлъ снова пустилъ лошадь въ галопъ.
   Герцогъ Алансонскій поблѣднѣлъ.
   -- Что это значитъ?-- спросилъ Генрихъ у Маргариты.-- Опять что-то новое.
   -- Не знаю, -- отвѣтила она.-- Замѣтили вы, какъ вдругъ покраснѣло лицо у брата?
   -- Да, а это большая рѣдкость,-- отвѣтилъ Генрихъ.
   Когда все общество подъѣхало къ тому мѣсту, гдѣ спустились птицы, соколъ уже пробилъ клювомъ черепъ цапли.
   Карлъ соскочилъ съ лошади, чтобы посмотрѣть на нихъ поближе. Но, ступивъ на землю, онъ почувствовалъ такое сильное головокруженіе, что былъ принужденъ схватиться за сѣдло. И ему страшно захотѣлось спать.
   -- Братъ, братъ, что такое съ вами?!-- воскликнула Маргарита.
   -- Должно-быть, то же самое, что было съ Порціей, когда она глотала пылающіе уголья. У меня горитъ все внутри и мнѣ кажется, что я дышу пламенемъ.
   Сказавъ это, Карлъ дохнулъ и какъ будто удивился, что у него изо рта не вылетѣло огня.
   Сокола сняли съ убитой цапли и надѣли на него клобучокъ. Всѣ столпились около Карла.
   -- Что же это такое?-- сказалъ онъ.-- Пустяки это или нѣтъ?.. Должно-быть, отъ солнца кровь прилила мнѣ къ головѣ и къ глазамъ... Будемъ продолжать охоту, господа! Вонъ цѣлая стая дикихъ утокъ... Спускайте соколовъ... спускайте всѣхъ! Мы славно позабавимся!
   Тотчасъ же пустили пять или шесть соколовъ, и они понеслись за дичью, а придворные, съ королемъ во главѣ, поскакали къ рѣкѣ.
   -- Ну, что скажете?-- спросилъ Генрихъ у Маргариты.
   -- Я нахожу, что теперь очень удобная минута,-- отвѣтила она.-- Если король не оглянется, мы легко можемъ доѣхать до лѣса.
   Генрихъ подозвалъ охотника, несшаго цаплю и въ то время, какъ шумная, блестящая кавалькада неслась внизъ по склону, онъ остался одинъ, позади всѣхъ, сдѣлавъ видъ, какъ будто разсматриваетъ мертвую птицу.
   

XX.
Павильонъ Франциска I.

   Аллея де-Віолетъ образуетъ длинный зеленый сводъ, гдѣ среди лавенды и вереска не рѣдкость увидать зайца, тревожно настораживающаго уши, или чутко прислушивающуюся лань. Направо отъ аллеи на полянкѣ полулежали на травѣ двое мужчинъ, подостлавъ подъ себя дорожные плащи. Тутъ же, у нихъ подъ рукой, лежали ихъ длинные шпаги и мушкеты съ широкимъ дуломъ. По изящному костюму этихъ молодыхъ людей можно было принять за веселыхъ героевъ Боккаччіо, а по вооруженію -- за лѣсныхъ бандитовъ, которыхъ сто лѣтъ спустя рисовалъ съ натуры Сальваторъ Роза.
   Это были ла-Моль и Коконна.
   Ла-Моль, опираясь на колѣно и на руку, прислушивался, какъ заяцъ или лань, о которыхъ мы только что упоминали.
   -- Мнѣ показалось, -- сказалъ онъ, -- что охота приближается къ намъ. Я даже слышалъ крики сокольниковъ.
   -- А теперь я не слышу ничего, -- замѣтилъ Коконна, отнесшійся къ сообщенію пріятеля съ самымъ философскимъ равнодушіемъ.-- Должно-быть, охота удалилась... Я говорилъ тебѣ, что эта полянка не годится для наблюденій. Насъ, положимъ, не видятъ, но зато и мы сами ничего не видимъ.
   -- Ты несправедливъ, Аннибалъ, -- сказалъ ла-Моль.-- Намъ необходимо было спрятать куда-нибудь пару нашихъ лошадей да пару запасныхъ, не считая ещё двухъ муловъ, до такой степени навьюченныхъ, что я, право, не понимаю, какъ они поспѣютъ за нами. И нигдѣ въ другомъ мѣстѣ не удалось бы намъ сдѣлать это такъ хорошо, какъ здѣсь, за этими старыми буками и вѣковыми дубами. Я, съ своей стороны, не только не осуждаю де-Муи, какъ ты, но еще признаю, что онъ подготовилъ и устроилъ все обдуманно и съ знаніемъ дѣла, какъ настоящій заговорщикъ.
   -- Такъ, -- сказалъ Коконна.-- Вотъ этого-то слова я и ждалъ. Значитъ, мы участвуемъ въ заговорѣ?
   -- Нѣтъ, мы только служимъ королю и королевѣ.
   -- Которые замышляютъ заговоръ, что въ сущности и выходитъ одно и то же.
   -- Я уже говорилъ тебѣ, Коконна, -- сказалъ ла-Моль,-- что нисколько не принуждаю тебя участвовать въ этомъ предпріятіи. Я взялся за него, потому что меня побуждаетъ къ этому чувство, котораго ты не раздѣляешь и не можешь раздѣлять.
   -- Mordi! Развѣ я говорю, что ты принуждаешь меня? Во всемъ свѣтѣ нѣтъ человѣка, который могъ бы заставить Коконна сдѣлать то, чего онъ не хочетъ. Но неужели ты думаешь, я могу пустить тебя одного и не послѣдовать за тобой, въ особенности когда вижу, что ты идёшь къ чорту!
   -- Смотри, Аннибалъ!-- прошепталъ ла-Моль.-- Вонъ тамъ, кажется, промелькнула ея бѣлая лошадь... Какъ странно! Отъ одной мысли, что она проѣдетъ тутъ, у меня бьется сердце!
   -- Это не странно, а смѣшно, -- зѣвая, проговорилъ Коконна.-- У меня сердце не бьется.
   -- Нѣтъ, это не она, -- сказалъ ла-Моль.-- Что же это значитъ? Вѣдь назначено было въ полдень.
   -- Это значитъ, что полдень еще не наступилъ и что у насъ есть время поспать.
   Съ этими словами Коконна улегся поудобнѣе на своемъ плащѣ, какъ бы собираясь примѣнить свои слова къ дѣлу. Но едва коснулся онъ ухомъ земли, какъ поднялъ палецъ и сдѣлалъ ла-Молю знакъ молчать.
   -- Что такое?-- спросилъ тотъ.
   -- Тише! На этотъ разъ слышу что-то я.
   -- Странно! Какъ я ни прислушиваюсь, а положительно ничего не слышу.
   -- Такъ взгляни вотъ на эту лань, -- сказалъ Коконна, приподнимаясь и положивъ руку на плечо ла-Моля.
   И Коконна показалъ ла-Молю на лань.
   Она стояла неподвижно, немного нагнувшись, какъ бы собираясь щипать траву. Вдругъ она подняла голову, украшенную великолѣпными рогами и, чутко прислушиваясь, повернула въ ту сторону, откуда, должно-быть; доносился шумъ. А потомъ, безъ всякой видимой причины, лань понеслась, какъ стрѣла, и исчезла.
   Въ ту же минуту издали донесся уже яснѣе какой-то глухой шумъ. Человѣкъ неопытный принялъ бы его за шумъ вѣтра; наши пріятели поняли, что это отдаленный топотъ скачущихъ въ галопъ лошадей.
   Ла-Моль въ одно мгновеніе былъ на ногахъ.
   -- Вотъ они!-- сказалъ онъ.
   Коконна тоже всталъ, но не такъ стремительно. Пріятели какъ будто помѣнялись характерами: теперь ла-Моль былъ пылокъ, пьемонтецъ спокоенъ. Это происходило отъ того, что первый участвовалъ въ предпріятіи отъ всего сердца, а второй -- помимо воли..
   Скоро ровные, мѣрные звуки стали слышнѣе. Издали донеслось ржаніе, услыхавъ которое лошади ла-Моля и Коконна, стоявшія за деревьями, шагахъ въ десяти отъ нихъ, насторожили уши. А затѣмъ по аллеѣ промелькнула, какъ призракъ, женщина на бѣломъ конѣ. Она обернулась къ друзьямъ и, сдѣлавъ имъ какой-то знакъ, исчезла.
   -- Королева!-- воскликнули они въ одинъ голосъ.
   -- Что это значитъ?-- спросилъ Коконна.
   -- Она сдѣлала вотъ такъ, -- сказалъ ла-Моль.-- Это значитъ:, ждите!"
   -- Нѣтъ, она сдѣлала вотъ такъ, -- возразилъ Коконна,-- что значитъ: "Уѣзжайте!"
   -- По-моему, она хотѣла сказать: "Подождите меня!"
   -- А по-моему: "Спасайтесь!"
   -- Такъ будемъ дѣйствовать каждый по-своему. Ты уѣзжай, а я останусь.
   Коконна пожалъ плечами и снова улегся.
   Въ эту минуту по той же аллеѣ, по которой проѣхала королева, но съ противоположной стороны, пронесся отрядъ всадниковъ, въ которыхъ друзья узнали протестантовъ.
   -- Чортъ возьми!-- сказалъ, вставая, Коконна, -- это становится серьезно.
   Только что успѣлъ онъ сказать это, какъ между деревьями пронесся, какъ молнія, всадникъ и, перепрыгивая черезъ рвы, кусты и всѣ преграды, подъѣхалъ къ пріятелямъ.
   У него было по пистолету въ каждой рукѣ и во время своей бѣшеной скачки онъ управлялъ лошадью уже не руками, а колѣнями.
   -- Г. де-Муи!-- воскдикнулъ Коконна, сдѣлавшись вдругъ еще оживленнѣе ла-Моля.-- Г. де-Муи бѣжитъ! Значитъ нужно спасаться!
   -- Да, и скорѣе, скорѣе!-- крикнулъ гугенотъ.-- Бѣгите!.. Все погибло!.. Я свернулъ съ дороги, чтобы предупредить васъ. Уѣзжайте!
   Такъ какъ де-Муи, говоря это, продолжалъ ѣхать впередъ, то друзья услыхали конецъ его фразы, когда онъ былъ уже довольно далеко.
   -- А королева?-- закричалъ ему вслѣдъ ла-Моль.
   Но де-Муи былъ уже на такомъ большомъ разстояніи, что не могъ услыхать его, а тѣмъ болѣе отвѣтить ему.
   Коконна не долго раздумывалъ надъ тѣмъ, что нужно дѣлать. И въ то время, какъ ла-Моль стоялъ неподвижно, провожая глазами де-Муи, мелькавшаго между деревьями, вѣтки которыхъ раздвигались передъ нимъ и снова возвращались на прежнее мѣсто, когда онъ проѣзжалъ, Коконна бросился за лошадьми. Вскочивъ на одну изъ нихъ, онъ подалъ поводъ другой ла-Молю.
   -- Ѣдемъ!-- сказалъ онъ.-- Я повторяю слова де-Муи, а онъ человѣкъ умный, Ну, ѣдемъ же, ла-Моль!
   -- Одну минуту!-- возразилъ тотъ.-- Вѣдь для чего-нибудь да пришли же мы сюда?
   -- Но, надѣюсь, не для того, чтобы насъ повѣсили, -- сказалъ Коконна.-- Совѣтую тебѣ не терять времени. Я хорошо знаю только одно: ужъ если спасается бѣгствомъ де-Муи де-Сенъ-Фаль, то позволительно бѣжать всѣмъ.
   -- Де-Муи де-Сенъ-Фалю не нужно увозить королеву Маргариту,-- возразилъ ла-Моль.-- Де-Муи де-Сенъ-Фаль не любитъ королеву Маргариту.
   -- Mordi! И очень хорошо дѣлаетъ. Пожалуй, отъ этой любви и онъ сталъ бы дѣлать такія же глупости, какія дѣлаешь ты. Пусть провалится ко всѣмъ чертямъ такая любовь, изъ-за которой два храбреца могутъ поплатиться головою! Садись же на лошадь, ла-Моль!
   -- Уѣзжай самъ; я не только не мѣшаю тебѣ, но даже прошу тебя объ этомъ. Твоя жизнь дороже моей. Спасай ее.
   -- Ты долженъ былъ сказать мнѣ: "Пойдемъ на висѣлицу вмѣстѣ, Коконна!" а не говорить: "Спасайся одинъ!"
   -- Полно, любезный другъ, -- возразилъ ла-Моль, -- висѣлица существуетъ для простого народа, а не для дворянъ.
   -- Я начинаю думать, -- со вздохомъ сказалъ Коконна,-- что поступилъ очень умно, принявъ предосторожность подружиться съ палачомъ.
   -- Что за ужасы приходятъ тебѣ въ голову, Коконна!
   -- Но что же мы, наконецъ, будемъ дѣлать?-- нетерпѣливо спросилъ пьемонтецъ.
   -- Мы отыщемъ королеву... Отыщемъ короля.
   -- Гдѣ?
   -- Не знаю. По мы найдемъ ихъ и сдѣлаемъ вдвоемъ то, чего не рѣшились сдѣлать пятьдесятъ человѣкъ.
   -- Ты стараешься подѣйствовать на мое самолюбіе -- это плохой признакъ.
   -- А теперь на лошадей и ѣдемъ!
   -- Наконецъ-то! Слава Богу!
   Ла-Моль схватился за луку сѣдла и вложилъ ногу въ стремя; но въ ту минуту, какъ онъ хотѣлъ вскочить на лошадь, кто-то крикнулъ повелительнымъ голосомъ:
   -- Стой! Сдавайтесь!..
   Изъ-за. дуба вышелъ солдатъ, потомъ другой, потомъ тридцать. Они принадлежали къ отряду легкой конницы, но сошли съ лошадей и, ползкомъ пробираясь за деревьями, обыскивали весь лѣсъ.
   -- Что я тебѣ говорилъ?-- прошепталъ Коконна.
   Солдаты были еще шаговъ за тридцать отъ нихъ.
   -- Въ чемъ дѣло?-- спросилъ Коконна у офицера, командовавшаго отрядомъ.
   Вмѣсто отвѣта офицеръ велѣлъ солдатамъ прицѣлиться.
   -- Садись на лошадь, ла-Моль,-- шепнулъ Коконна,-- время еще есть. Садись и ускачемъ!
   -- Не вздумайте стрѣлять, господа, -- продолжалъ онъ уже громко, обращаясь къ солдатамъ.-- Вы можете убить не враговъ, а друзей.
   -- Тутъ деревья, -- снова шепнулъ онъ, обращаясь къ ла-Молю, -- имъ будетъ трудно стрѣлять и они не попадутъ въ насъ.
   -- Нѣтъ, это невозможно,-- отвѣтилъ ла-Моль.-- Вѣдь намъ нельзя захватить съ собой лошадь Маргариты и двухъ муловъ. Эта лошадь и мулы могутъ послужить уликами противъ нея, тогда какъ я своими отвѣтами отклоню всѣ подозрѣнія. Уѣзжай одинъ... Уѣзжай скорѣе!
   -- Мы сдаемся, господа!-- сказалъ Коконна, вынувъ шпагу и протягивая ее.
   Солдаты опустили мушкеты.
   -- Но почему же мы должны сдаться?-- спросилъ Коконна.
   -- Спросите это у короля Наваррскаго.
   -- Какое преступленіе мы совершили?
   -- Вы узнаете это отъ герцога Алансонекаго.
   Коконна и ла-Моль переглянулись; имя ихъ врага, произнесенное при настоящихъ обстоятельствахъ, не могло, конечно, подѣйствовать на нихъ ободряющимъ образомъ.
   Но ни тотъ ни другой не оказали сопротивленія. Коконна предложили сойти съ лошади, что онъ исполнилъ безъ возраженій, а потомъ друзей окружили и повели къ павильону.
   Около павильона, построеннаго при Людовикѣ XII, но прозваннаго павильономъ Франциска I, потому что этотъ король обыкновенно назначалъ его сборнымъ мѣстомъ во время охоты, было что-то въ родѣ хижины или шалаша для псарей и загонщиковъ. Теперь хижина былаедва видна изъ-за торчащихъ кругомъ нея алебардъ, шпагъ и ружей и походила на кучку взрытой кротомъ въ хлѣбномъ полѣ земли, окруженную со всѣхъ сторонъ колосьями.
   Сюда-то и привели плѣнниковъ.
   Оставимъ ихъ пока тамъ и объяснимъ читателю, почему они попали въ такое непріятное положеніе.
   Гугеноты собрались, какъ было условлено, въ павильонѣ Франциска I, ключъ отъ котораго былъ у де-Муи.
   Сдѣлавшись или, вѣрнѣе, воображая, что сдѣлались хозяевами лѣса, они разставили въ нѣсколькихъ мѣстахъ часовыхъ. Но, благодаря находчивости капитана Нансэ, распорядившагося, чтобы солдаты, принадлежащіе къ отряду легкой конницы, замѣнили свои бѣлые шарфы красными, этихъ часовыхъ захватили безъ выстрѣла: нападеніе было такъ неожиданно, что они даже не пытались защищаться.
   Захвативъ часовыхъ, солдаты продолжали облаву, постепенно суживая кругъ. Де-Муи, который, какъ мы знаемъ, ждалъ короля въ аллеѣ де-Віолетъ, увидалъ мелькомъ ихъ красные шарфы и, замѣтивъ, что они крадутся, скрываясь за деревьями, почувствовалъ подозрѣніе. Отъѣхавъ въ сторону, чтобы не попасться солдатамъ на глаза, онъ сталъ слѣдить за ними и понялъ, что они хотятъ окружить павильонъ.
   А черезъ минуту на концѣ главной аллеи показались бѣлые султаны и блеснули пищали королевскаго конвоя.
   Въ заключеніе де-Муи узналъ и самого короля, а на противоположномъ концѣ увидалъ Генриха Наваррскаго.
   Тогда онъ сдѣлалъ своей шляпой въ воздухѣ знакъ креста; это былъ условленный сигналъ, означающій, что все пропало.
   Де-Муи, вонзивъ шпоры въ бока своей лошади, понесся во весь опоръ и на минуту свернулъ съ дороги, чтобы предупредить объ опасности ла-Моля и Коконна.
   Между тѣмъ король, замѣтившій отсутствіе Генриха и Маргариты, ѣхалъ въ сопровожденіи Алансонскаго къ хижинѣ, чтобы посмотрѣть, какъ они выйдутъ оттуда. Онъ велѣлъ запереть тамъ всѣхъ, кого найдутъ не только въ павильонѣ, но и въ лѣсу.
   Герцогъ Алансонскій, вполнѣ увѣренный въ успѣхѣ, скакалъ рядомъ съ королемъ. Карлъ былъ не въ духѣ и раздраженіе его еще усиливалось отъ страшной боли, которую онъ чувствовалъ по временамъ. Раза два или три съ нимъ даже чуть не сдѣлалось дурно, а разъ у него была рвота съ кровью.
   -- Ну, скорѣе!-- сказалъ онъ, подъѣхавъ къ павильону.-- Я спѣшу вернуться въ Лувръ. Выгоните всѣхъ этихъ гугенотовъ изъ ихъ норы. Сегодня же кстати день св. Блэза, двоюроднаго брата св. Варѳоломея.
   При этихъ словахъ короля алебарды, шпаги и пищали, окружавшія хижину, зашевелились и черезъ минуту гугеноты, захваченные въ павильонѣ и въ лѣсу, стали выходить одинъ за другимъ. Но короля Наваррскаго, Маргариты и де-Муи не было среди нихъ.
   -- Гдѣ же Генрихъ и Марго?-- спросилъ. Карлъ.-- Ты обѣщалъ, что они будутъ здѣсь, Франсуа, и ихъ нужно отыскать, чортъ возьми!
   -- Мы не видали ни короля ни королеву Наваррскихъ, ваше величество, -- сказалъ капитанъ Нансэ.
   -- Вотъ они!-- воскликнула герцогиня Неверская.
   Дѣйствительно, въ эту минуту въ концѣ аллеи, выходившей: къ рѣкѣ, показались Генрихъ и Маргарита со своими соколами. Они ѣхали совершенно спокойно, точно ничего особеннаго не случилось, и, какъ настоящіе влюбленные, держались такъ близко другъ отъ друга, что ихъ лошади касались головами.
   

XXI.
Допросъ.

   Когда въ концѣ аллеи показались молодые супруги, Алансонскій поблѣднѣлъ, а Карлъ облегченно вздохнулъ: въ глубинѣ души онъ желалъ, чтобы подозрѣнія герцога обратились противъ него же самого.
   -- Онъ опять ускользнулъ, -- пробормоталъ Франсуа, поблѣднѣвъ.
   Въ эту минуту король снова почувствовалъ такую страшную боль въ желудкѣ, что выпустилъ поводья, схватился обѣими руками за бока и началъ кричать, какъ безумный.
   Генрихъ, бывшій шагахъ въ двухстахъ отъ него, поскакалъ къ нему; но когда онъ подъѣхалъ, король уже оправился.
   -- Откуда вы явились?-- спросилъ Карлъ такимъ рѣзкимъ тономъ, что Маргарита встревожилась.
   -- Мы... мы охотились, братъ, -- отвѣтила она.
   -- Охота была на берегу рѣки, а не въ лѣсу.
   -- Мой соколъ полетѣлъ за фазаномъ, государь, -- сказалъ Генрихъ,-- когда мы немного отстали, чтобы взглянуть на убитую цаплю.
   -- А гдѣ же фазанъ?
   -- Вотъ онъ, государь. Посмотрите, какой красивый!
   И Генрихъ съ самымъ невиннымъ видомъ показалъ королю птицу, перья которой отливали пурпуромъ, золотомъ и лазурью.
   -- Но почему же не присоединились вы ко мнѣ, затравивъ фазана?-- спросилъ Карлъ.
   -- Потому что мы въ это время были въ лѣсу, государь. Фазанъ улетѣлъ сюда и мы послѣдовали за нимъ. А когда мы вернулись къ рѣкѣ, то увидали, что вы уже далеко и направляетесь въ лѣсъ.
   -- А всѣ эти господа?-- спросилъ Карлъ.-- Они, должно-быть, тоже хотѣли присоединиться къ охотѣ?
   -- Какіе господа?-- сказалъ Генрихъ, вопросительно оглядываясь кругомъ.
   -- Какіе? Да ваши гугеноты, чортъ возьми!-- воскликнулъ Карлъ.-- Если кто нибудь приглашалъ ихъ, то ужъ во всякомъ случаѣ не я.
   -- Конечно, не вы, государь, -- сказалъ Генрихъ.-- Но, можетъ-быть, они явились, желая видѣть герцога Алансонскаго.
   -- Герцога Алансонскаго? Почему же это?-- спросилъ король.
   -- Меня?-- воскликнулъ герцогъ.
   -- Что же тутъ удивительнаго?-- сказалъ Генрихъ.-- Вѣдь вы говорили вчера, что сдѣлались королемъ Наваррскимъ. Ну, вотъ гугеноты, которые хотѣли имѣть васъ королемъ, и явились поблагодарить васъ за то, что вы приняли корону, а короля за то, что онъ позволилъ вамъ это. Не такъ ли, господа?
   -- Да, да!-- закричало сразу голосовъ двадцать.-- Да здравствуетъ герцогъ Алансонскій! Да здравствуетъ король Карлъ!
   -- Я не король гугенотовъ,-- сказалъ Франсуа, поблѣднѣвъ отъ гнѣва, и прибавилъ, искоса взглянувъ на Карла: -- Надѣюсь, что никогда и не буду имъ.
   -- А знаете, Генрихъ, -- сказалъ король, -- что все это кажется мнѣ довольно страннымъ.
   -- Государь, -- твердо проговорилъ король Наваррскій, -- можно, право же, подумать, что съ меня снимаютъ допросъ!
   -- А если бы это, дѣйствительно, былъ допросъ, что отвѣтили бы вы мнѣ?
   -- Что я такой же король, какъ и вы, государь, -- гордо сказалъ Генрихъ.-- Не корона даетъ королевскій санъ, а рожденіе. Я могъ бы отвѣтить вамъ, какъ брату и другу, но отказываюсь отвѣчать, какъ судьѣ.
   -- Хотѣлъ бы я знать, -- пробормоталъ Карлъ, -- чему же, наконецъ, мнѣ вѣрить!
   -- Когда приведутъ г. де-Муи, вы узнаете это, ваше величество,-- сказалъ герцогъ Алансонскій.
   -- Г. де-Муи здѣсь?-- спросилъ король.
   Въ первую минуту Генрихъ встревожился и обмѣнялся взглядомъ съ Маргаритой; но тревога его продолжалась недолго.
   На вопросъ короля не отвѣтилъ никто.
   -- Г. де-Муи здѣсь нѣтъ, ваше величество,-- сказалъ послѣ небольшой паузы капитанъ Нансэ.-- Нѣкоторымъ изъ моихъ людей показалось, какъ будто они видѣли его, но утверждать это положительно не можетъ ни одинъ.
   Герцогъ Алансонскій пробормоталъ проклятіе.
   -- Государь,-- сказала Маргарита, показывая на ла-Моля и Коконна, которые слышали весь разговоръ и на находчивость которыхъ она считала возможнымъ положиться.-- Государь, вотъ двое придворныхъ герцога Алансонскаго. Спросите ихъ.
   -- Я велѣлъ арестовать ихъ, -- сказалъ герцогъ, -- именно съ цѣлью доказать, что они не состоятъ у меня на службѣ.
   Карлъ взглянулъ на двухъ пріятелей и вздрогнулъ, снова увидавъ ла-Моля.
   -- Опять этотъ провансалецъ!-- пробормоталъ онъ.
   Коконна почтительно поклонился.
   -- Что дѣлали вы, когда васъ арестовали?-- спросилъ Карлъ.
   -- Мы говорили о войнѣ и о любви, государь.
   -- Сидя на лошадяхъ? Вооруженные съ головы до ногъ? Готовые къ бѣгству?
   -- Нѣтъ, государь,-- возразилъ Коконна.-- Вашему величе ству невѣрно передали. Мы лежали подъ тѣнью бука.
   -- А, вы лежали подъ тѣнью бука?
   -- Да, государь, и если бы мы знали за собой какую-нибудь вину и думали, что можемъ навлечь на себя гнѣвъ вашего величества, то, конечно, не дали бы задержать себя... Послушайте, господа,-- прибавилъ Коконна, обращаясь къ солдатамъ,-- скажите, какъ честные воины: могли мы спастись бѣгствомъ, если бы захотѣли?
   -- Да, это такъ, -- отвѣтилъ начальникъ отряда.-- И долженъ прибавить, что при нашемъ появленіи эти господа не тронулись съ мѣста.
   -- Потому, должно-быть, что ихъ лошади были далеко, -- замѣтилъ герцогъ Алансонскій.
   -- Прошу извинить меня, ваше высочество, -- сказалъ Коконна.-- Я сидѣлъ на лошади, а ла-Моль держалъ за поводъ свою.
   -- Правда это?-- спросилъ король.
   -- Правда, ваше величество, -- отвѣтилъ офицеръ.-- Г. де-Коконна, увидавъ насъ, даже соскочилъ съ лошади.
   Коконна улыбнулся и сдѣлалъ такую мину, какъ будто говорилъ: "Вотъ видите, государь!"
   -- А запасныя лошади, а мулы, а вьюки на нихъ?-- спросилъ герцогъ.
   -- Развѣ мы конюхи?-- сказалъ Коконна.-- Прикажите позвать кучера, который смотрѣлъ за ними.
   -- Его нѣтъ, -- задыхаясь отъ ярости, отвѣтилъ герцогъ.
   -- Значитъ, онъ испугался и убѣжалъ, -- замѣтилъ Коконна.-- Нельзя требовать отъ слуги смѣлости дворянина.
   -- Все то же и то же, -- сказалъ герцогъ Алансонскій, скрипнувъ зубами.-- Къ счастью, государь, я предупредилъ васъ, что эти господа уже нѣсколько времени не состоятъ у меня на службѣ.
   -- Неужели я такъ несчастливъ, -- воскликнулъ Коконна,-- что уже не считаюсь на службѣ у вашего высочества?
   -- Чортъ возьми! Вамъ это извѣстно лучше, чѣмъ кому-либо другому, милостивый государь, такъ какъ вы сами же увѣдомили меня объ этомъ довольно дерзкимъ письмомъ, которое я, къ счастью, сохранилъ; оно даже здѣсь со мною.
   -- А я надѣялся, что ваше высочество простили меня за это письмо, написанное въ минуту раздраженія. Я тогда только что узналъ, что ваше высочество поджидали въ коридорѣ Лувра моего друга ла-Моля и хотѣли задушить его...
   -- Довольно!-- прервалъ его Карлъ.-- Теперь мы уже знаемъ все... Генрихъ,-- обратился онъ къ королю Наваррскому,-- даете вы слово, что не будете дѣлать никакихъ попытокъ къ бѣгству? -- Даю, ваше величество.
   -- Возвращайтесь въ Парижъ съ капитаномъ Нансэ и оставайтесь подъ арестомъ у себя въ комнатѣ. А вы, господа,-- сказалъ король, обращаясь къ ла-Молю и Коконна, -- отдайте ваши шпаги.
   Ла-Моль взглянулъ на Маргариту. Она улыбнулась.
   Ла-Моль тотчасъ же вынулъ шпагу и подалъ ее капитану. То же сдѣлалъ и Коконна.
   -- А г. де-Муи такъ и не нашли?-- спросилъ король.
   -- Не нашли, ваше величество,-- отвѣтилъ Нансэ.
   -- Тѣмъ хуже, -- сказалъ король.-- Ну, ѣдемъ въ Парижъ. Мнѣ холодно и у меня кружится голова.
   -- Это, должно-быть, оттого, что васъ разгнѣвали, государь, -- замѣтилъ Франсуа.
   -- Можетъ-быть... Что это?.. У меня темнѣетъ въ глазахъ!.. Гдѣ же арестованные? Я не вижу ихъ... Неужели ужъ наступилъ вечеръ?.. О, Боже!.. Я горю!.. Помогите! Помогите!..
   И несчастный король, выпустивъ поводья и протянувъ руки, упалъ бы навзничь, если бы его не поддержали перепуганные этимъ новымъ припадкомъ придворные.
   Франсуа вытеръ выступившій на лбу потъ; онъ одинъ зналъ причину этихъ мучительныхъ припадковъ.
   Король Наваррскій, находившійся уже подъ охраною капитана Нансэ, съ удивленіемъ смотрѣлъ на эту сцену.
   "А вѣдь, пожалуй, вышло очень счастливо, что моя попытка къ бѣгству не удалась?" подумалъ онъ.
   Онъ взглянулъ на Марго. Она съ изумленіемъ переводила глаза съ него на короля и съ короля снова на него.
   На этотъ разъ Карлъ потерялъ сознаніе. Его положили на носилки и покрыли плащомъ, который снялъ съ себя одинъ изъ придворныхъ. А потомъ поѣздъ тихо двинулся въ Парижъ. Какъ все измѣнилось въ нѣсколько часовъ! Утромъ выѣхали изъ Парижа увѣренные въ успѣхѣ заговорщики и веселый король, а возвращался назадъ умирающій король, окруженный арестованными мятежниками.
   Маргарита, не ослабѣвшая, несмотря ни на что, кивнула мужу и проѣхала такъ близко отъ ла-Моля, что онъ услыхалъ два греческихъ слова, которыя она шепнула ему.
   -- Что она тебѣ сказала?-- спросилъ Коконна.
   -- Чтобы я ничего не боялся.
   -- Тѣмъ хуже, -- пробормоталъ пьемонтецъ.-- Это значитъ, что намъ предстоитъ что-нибудь очень дурное. Каждый разъ, какъ мнѣ говорили эти слова въ видѣ ободренія, въ меня сію же минуту попадала пуля или мнѣ наносили рану шпагой...
   Во время пути король пришелъ въ себя и нѣсколько оживился. Въ Нантеррѣ онъ даже хотѣлъ снова сѣсть на лошадь, но его отговорили.
   -- Позвать ко мнѣ метра Амбруаза Парэ,-- сказалъ Карлъ, пріѣхавъ въ Лувръ.
   Онъ сошелъ съ носилокъ, поднялся по лѣстницѣ, опираясь на руку Таванна, и, войдя въ спальню, никого не велѣлъ пускать къ себѣ.
   Всѣ замѣтили, что король какъ-то особенно серьезенъ. Во время дороги онъ казался задумчивымъ, не говорилъ ни съ кѣмъ и, повидимому, совсѣмъ забылъ о заговорѣ и о заговорщикахъ. Его, очевидно, озабочивала только болѣзнь.
   Эта болѣзнь, такая внезапная, такая странная, напоминала ту, отъ которой умеръ его братъ, Францискъ II. Тѣ же самые признаки были и у него за нѣсколько времени передъ смертью.
   Онъ вошелъ къ себѣ въ спальню, прилегъ на кушетку, прислонился головой къ подушкамъ и, подумавъ, что Амбруазъ Парэ можетъ опоздать, если его не застанутъ дома, рѣшилъ употребить съ пользою свободное время.
   Онъ хлопнулъ въ ладоши и сказалъ вошедшему офицеру:
   -- Попросите ко мнѣ короля Наваррскаго.
   Карлъ запрокинулъ голову. Онъ чувствовалъ въ ней страшную тяжесть, ему было трудно связать мысли, и какое-то кровавое облако застилало ему глаза. Сильная жажда мучила его, несмотря на то, что онъ уже выпилъ цѣлый графинъ воды.
   Въ то время, какъ онъ лежалъ въ полузабытьѣ, дверь отворилась и вошелъ Генрихъ. Капитанъ Нансэ привелъ его, но самъ вернулся въ переднюю.
   Король Наваррскій подождалъ, чтобы дверь затворилась за нимъ. Тогда онъ подошелъ къ королю.
   -- Вамъ угодно было видѣть меня, ваше величество?-- сказалъ онъ.-- Я здѣсь.
   Король вздрогнулъ, услыхавъ его голосъ, и невольнымъ движеніемъ протянулъ ему руку.
   -- Ваше величество забываете,-- сказалъ Генрихъ, опуская руки, -- что я теперь не братъ вашъ, а арестантъ.
   -- Да, правда, -- отвѣтилъ Карлъ.-- Благодарю, что напомнили. Вы, кажется, обѣщали разсказать мнѣ все откровенно, когда мы будемъ наединѣ.
   -- И я готовъ исполнить мое обѣщаніе. Спрашивайте, государь.
   Король налилъ на ладонь холодной воды и приложилъ руку ко лбу.
   -- Правъ былъ герцогъ Алансонскій, обвиняя васъ? Отвѣчайте, Генрихъ.
   -- Только наполовину. Бѣжать собирался самъ герцогъ Алансонскій, а я долженъ былъ сопровождать его.
   -- Почему же хотѣли вы уѣхать?-- спросилъ Карлъ.-- Вы были недовольны мною, Генрихъ?
   -- Нѣтъ, государь, къ вамъ я не могъ относиться иначе, какъ съ самой глубокой благодарностью. Господь, читающій въ сердцахъ нашихъ, знаетъ, какъ нѣжно люблю я моего брата и короля.
   -- Не въ характерѣ человѣка, -- сказалъ король, -- бѣжать отъ людей, которые любятъ его и которыхъ любитъ онъ самъ.
   -- Я и хотѣлъ бѣжать не отъ тѣхъ, кто любитъ меня, -- возразилъ Ганрихъ,-- а отъ тѣхъ, кто ненавидитъ. Ваше величество позволяете мнѣ говорить совершенно откровенно?
   -- Говорите.
   -- Меня ненавидятъ герцогъ Алансонскій и королева-мать, государь.
   -- Относительно герцога Алансонскаго не спорю, -- сказалъ король, -- но королева-мать необыкновенно внимательна къ вамъ.
   -- Вотъ потому-то я и остерегаюсь ее, ваше величество.
   -- Ея?
   -- Да, королевы-матери и тѣхъ, кто окружаютъ ее. Вы знаете, государь, что несчастье королей не въ томъ, что имъ дурно служатъ, а въ томъ, что ужъ слишкомъ хорошо.
   -- Объяснитесь. Вы обѣщали быть вполнѣ откровенны со мной.
   -- И ваше величество видите, что я исполняю мое обѣщаніе. Вы говорите, государь, что любите меня?
   -- То-есть, я любилъ васъ до вашей измѣны, Генрихъ.
   -- Предположите, что вы все еще любите меня, государь.
   -- Хорошо.
   -- Если вы любите меня, то, конечно, не желаете мнѣ смерти -- вѣдь такъ?
   -- Я былъ бы въ отчаяніи, если бъ съ тобой случилось какое-нибудь несчастіе, Генрихъ.
   -- А оно два раза чуть не случилось.
   -- Какъ такъ?
   -- Да, два раза Провидѣніе спасло мнѣ жизнь. Положимъ, во второй разъ вы, государь, были моимъ Провидѣніемъ.
   -- А въ первый разъ?
   -- Человѣкъ, который былъ бы очень удивленъ, если бы ему сказали, что онъ игралъ роль Провидѣнія. Это парфюмеръ Ренэ. Безъ помощи вашего величества меня бы зарѣзали...
   Карлъ нахмурилъ брови. Онъ вспомнилъ ночь, когда увелъ Генриха въ домъ на улицѣ де-Барръ.
   -- А безъ помощи Ренэ?-- спросилъ онъ.
   -- Я былъ бы отравленъ, государь.
   -- Чортъ возьми! Однако ты счастливъ, Генрихъ!-- сказалъ король, стараясь улыбнуться, но отъ сильной боли, которую онъ вдругъ почувствовалъ, улыбка превратилась въ гримасу.-- Спасать жизнь -- не дѣло Ренэ.
   -- Итакъ, меня спасли два чуда, государь: чудо раскаянія со стороны флорентинца и чудо доброты съ вашей стороны. Долженъ сознаться, ваше величество, что я сталъ бояться, какъ бы Небу не надоѣло дѣлать чудеса, и, слѣдуя пословицѣ "на Бога надѣйся, а самъ не плошай", рѣшилъ бѣжать.
   -- Почему не разсказалъ ты мнѣ всего этого раньше, Генрихъ?
   -- Если бы я сказалъ вамъ это вчера, то былъ бы доносчикомъ.
   -- А сегодня?
   -- Сегодня -- дѣло другое. Меня обвиняютъ, и я защищаюсь.
   -- Увѣренъ ты въ первомъ покушеніи на твою жизнь, Генрихъ?
   -- Увѣренъ такъ же, какъ и во второмъ.
   -- И тебя хотѣли отравить? Чѣмъ?
   -- Губной помадой.
   -- Какъ же отравляютъ губной помадой?
   -- Спросите у Ренэ, государь. Вѣдь отравляютъ же перчатками.
   Карлъ нахмурилъ брови, но мало-по-малу лицо его снова прояснилось.
   -- Да, да,-- сказалъ онъ, какъ бы говоря самъ съ собой.-- Все живое старается избѣжать смерти. И разумъ, конечно, можетъ сдѣлать то, что дѣлаетъ инстинктъ.
   -- Ну, что же, ваше величество?-- спросилъ Генрихъ.-- Довольны вы моей откровенностью и вѣрите вы, что я сказалъ вамъ все?
   -- Да, Генрихъ, да, ты славный малый. И ты полагаешь, что люди, покушавшіеся на твою жизнь, не ограничатся этими двумя попытками, что нужно ждать еще новыхъ покушеній?
   -- Каждый вечеръ, ваше величество, я удивляюсь, что я еще живъ.
   -- А знаешь, почему тебя хотятъ убить, Генрихъ? Потому что знаютъ, какъ я люблю тебя. Но не безпокойся: они будутъ наказаны. А пока ты. свободенъ.
   -- И вы позволите мнѣ уѣхать изъ Парижа, государь?-- спросилъ Генрихъ.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, ты знаешь, что я не могу обойтись безъ тебя. Чортъ побери! Нужно же мнѣ имѣть около себя хоть одного человѣка, который любитъ меня.
   -- Если ваше величество желаете оставить меня здѣсь, то я попрошу у васъ одной милости.
   -- Какой?
   -- Удержите меня не какъ друга, а какъ арестанта.
   -- Какъ арестанта?
   -- Да. Развѣ вы не видите, государь, что меня губитъ ваша дружба!
   -- Тебѣ хочется, чтобы я ненавидѣлъ тебя?
   -- Не на самомъ дѣлѣ, конечно, а для отвода глазъ. Ваша ненависть, государь, спасетъ меня. Пока я буду считаться въ немилости, не будутъ спѣшить убить меня.
   -- Я не знаю, чего ты желаешь, Генрихъ,-- сказалъ Карлъ,-- не знаю твоей цѣли. Но я буду очень удивленъ, если твои желанія не исполнятся и ты не достигнешь своей цѣли.
   -- Итакъ, я могу разсчитывать на вашу строгость, государь?
   -- Можешь.
   -- Ну, значитъ, все хорошо... А теперь что прикажете, ваше величество?
   -- Теперь ступай къ себѣ, Генрихъ. Мнѣ нездоровится; я взгляну на собакъ и лягу въ постель.
   -- Вашему величеству слѣдовало бы позвать врача, -- сказалъ Генрихъ.-- Ваше болѣзнь, можетъ-быть, серьезнѣе, чѣмъ вы думаете.
   -- Я послалъ за Амбруазомъ Парэ.
   -- Вотъ это хорошо. Теперь я буду спокойнѣе за васъ.
   -- Клянусь Богомъ, Генрихъ, -- сказалъ король, -- ты, кажется, одинъ изъ всей моей семьи любишь меня!
   -- Вы такъ думаете, государь?
   -- Честное слово!
   -- Такъ отрекомендуйте меня капитану Нансэ, какъ ужаснаго преступника, которому не прожить и мѣсяца. Это дастъ мнѣ возможность любить васъ дольше.
   -- Г. Нансэ!-- крикнулъ Карлъ.
   Вошелъ капитанъ.
   -- Поручаю вамъ величайшаго преступника въ государствѣ,-- сказалъ король.-- Вы отвѣчаете за него головой.
   Генрихъ, съ разстроеннымъ лицомъ, послѣдовалъ за капитаномъ Нансэ.
   

XXII.
Актсонъ.

   Оставшись одинъ, Карлъ удивился, что къ нему до сихъ поръ не пришелъ ни одинъ изъ двухъ самыхъ вѣрныхъ друзей его. Эти два друга были кормилица Мадлена и борзая собака Актсонъ.
   "Кормилица, навѣрное, ушла пѣть псалмы къ какому-нибудь знакомому гугеноту,-- подумалъ король, -- а Актсонъ, должно-быть, еще дуется на меня за то, что я ударилъ его хлыстомъ сегодня утромъ".
   Карлъ взялъ свѣчу и пошелъ къ кормилицѣ. Онъ не ошибся: ея не было дома. Изъ комнаты Мадлены король направился въ оружейный кабинетъ.
   Но въ эту минуту съ нимъ сдѣлался такой же припадокъ, какъ и раньше. Онъ почувствовалъ невыносимую боль въ желудкѣ, какъ будто тамъ поворачивали раскаленнымъ желѣзомъ. Неутолимая жажда мучила его. На столѣ стояла чашка молока; король выпилъ ее однимъ глоткомъ и немножко оправился.
   Снова взявъ свѣчу, которую поставилъ было на столъ, онъ вошелъ въ кабинетъ.
   Къ величайшему его изумленію, Актсонъ не подбѣжалъ къ нему. Заперли его, что ли? Но въ такомъ случаѣ онъ навѣрное бы вылъ, почуявъ, что его господинъ вернулся съ охоты.
   Карлъ свистнулъ, позвалъ -- никто не пришелъ на его зовъ. Онъ сдѣлалъ нѣсколько шаговъ впередъ. Свѣтъ упалъ въ уголъ кабинета; въ этомъ углу неподвижно лежала собака.
   -- Актсонъ!-- крикнулъ Карлъ.-- Сюда!
   Собака не двинулась.
   Карлъ бросился къ ней и дотронулся до нея; тѣло ея ужъ охолодѣло и вытянулось. Изъ ея пасти упало на полъ нѣсколько капель желчи и слюны, смѣшанной съ кровью. Актсонъ нашелъ въ кабинетѣ беретъ короля и издохъ, положивъ голову на вещь, напоминавшую ему о любимомъ господинѣ.
   При этомъ зрѣлищѣ Карлъ забылъ свои страданія, и вся его энергія вернулась къ нему. Кровь закипѣла у него въ жилахъ, и онъ хотѣлъ крикнуть, позвать кого-нибудь. Но королей порабощаетъ ихъ собственное величіе. Они привыкли сдерживать первый порывъ, первое движеніе, которому невольно поддаются простые смертные подъ вліяніемъ страсти или самоохраненія. Карлъ разсудилъ, что тутъ кроется измѣна, и промолчалъ.
   Онъ опустился на колѣни передъ собакой и пытливымъ взглядомъ окинулъ трупъ: глаза были стекловидны, языкъ красенъ и покрытъ пузырями. Актсонъ издохъ отъ какой-то странной болѣзни, и дрожь пробѣжала по тѣлу короля, когда онъ понялъ это.
   Онъ снова надѣлъ перчатки, которыя передъ этимъ снялъ и заткнулъ за поясъ, и, приподнявъ посинѣвшую губу собаки, сталъ осматривать зубы. Въ промежуткахъ между ними и на острыхъ клыкахъ виднѣлись какіе-то бѣловатые обрывки.
   Король взялъ одинъ изъ нихъ -- оказалось, что это бумага.
   На тѣхъ мѣстахъ, гдѣ лежали бумажки, десны собаки сильно распухли и были разъѣдены какъ будто купоросомъ.
   Карлъ внимательно оглядѣлся кругомъ. На коврѣ валялись два-три кусочка бумаги, похожей на ту, которая была во рту собаки. На одномъ изъ нихъ, побольше другихъ, выдѣлялись слѣды рисунка.
   Волосы поднялись дыбомъ на головѣ Карла: это былъ обрывокъ картинки, которую Актсонъ вырвалъ изъ книги о соколиной охотѣ.
   -- А, книга была отравлена!-- проговорилъ онъ, поблѣднѣвъ. Потомъ, вспомнивъ, какъ читалъ ее, онъ воскликнулъ:
   -- Тысяча чертей! Вѣдь, перевертывая страницы, я каждый разъ подносилъ палецъ ко рту и мочилъ его. Эти боли, эта дурнота, рвота... Я погибъ!
   Съ минуту Карлъ оставался неподвижнымъ подъ гнетомъ этой ужасной мысли. Потомъ, приподнявшись съ глухимъ стономъ, онъ бросился къ двери своего кабинета.
   -- Позвать метра Ренэ!-- крикнулъ онъ.-- Метра Ренэ-флорентинца! Сію минуту послать на мостъ Сенъ-Мишель! Черезъ десять минутъ Ренэ долженъ быть здѣсь. Отправить за нимъ верхового съ запасной лошадью. Если придетъ метръ Амбруазъ Парэ, пусть подождетъ.
   Дежурный бросился со всѣхъ ногъ исполнять приказаніе.
   -- Я узнаю, кто далъ эту книгу Генриху, -- пробормоталъ Карлъ.-- Узнаю, хоть бы мнѣ пришлось подвергнуть пыткѣ всѣхъ!
   Потъ выступилъ у него на лбу. Онъ сжалъ руки и, съ трудомъ переведя дыханіе, устремилъ глаза на трупъ собаки.
   Черезъ десять минутъ Ренэ робко и не безъ тревоги постучался въ дверь короля. У нѣкоторыхъ людей совѣсть никогда не бываетъ чиста.
   -- Войдите!-- сказалъ Карлъ.
   Парфюмеръ вошелъ. Карлъ приблизился къ нему и устремилъ на него повелительный взглядъ.
   -- Вѣдь вы хорошій химикъ, не такъ ли?-- спросилъ король.
   -- Государь...
   -- И вы знаете все, что знаютъ самые лучшіе врачи?
   -- Ваше величество преувеличиваете мои познанія.
   -- Нѣтъ, я слышалъ это отъ матушки. Къ тому же я довѣряю вамъ и мнѣ пріятнѣе посовѣтоваться съ вами, чѣмъ съ кѣмъ-нибудь другимъ. Посмотрите, пожалуйста, -- прибавилъ король, показывая на трупъ собаки,-- что такое у нея въ зубахъ и опредѣлите, отчего она издохла.
   Исполняя приказаніе короля, Ренэ взялъ свѣчу и нагнулся къ собакѣ. Карлъ стоялъ, устремивъ на него глаза и съ понятнымъ нетерпѣніемъ ждалъ слова, которое должно было быть или его смертнымъ приговоромъ, или залогомъ спасенія.
   Ренэ вынулъ изъ кармана скальпель, открылъ его и снялъ кончикомъ кусочекъ бумажки, приставшей къ деснамъ собаки; потомъ онъ долго и внимательно смотрѣлъ на кровь и гной, выступавшіе изъ каждой язвы.
   -- Это очень неутѣшительные симптомы, ваше величество,-- сказалъ онъ.
   Ледяная дрожь пробѣжала по тѣлу Карла и проникла до самаго сердца.
   -- Собака была отравлена -- вѣдь такъ?-- спросилъ онъ.
   -- Боюсь, что такъ, ваше величество.
   -- А какимъ ядомъ?
   -- Думаю, что минеральнымъ.
   -- Можете вы узнать навѣрное, была ли она отравлена!
   -- Да, конечно, если вскрою желудокъ.
   -- Такъ вскройте его. Я хочу разъяснить это дѣло,
   -- Нужно позвать кого-нибудь, чтобы помочь мнѣ.
   -- Я самъ помогу вамъ,-- сказалъ Карлъ.-- Какіе признаки найдемъ мы, если собака, дѣйствительно, отравлена?
   -- Красноту и переполненныя кровью вены.
   -- Посмотримъ, -- сказалъ Карлъ.-- Начинайте.
   Ренэ однимъ ударомъ скальпеля вскрылъ желудокъ собаки и обѣими руками раздвинулъ его. Карлъ, опустившись около него на колѣни, держалъ свѣчу въ судорожно сжатой, дрожащей рукѣ и свѣтилъ ему.
   -- Посмотрите, ваше величество!-- сказалъ Ренэ.-- Оказалось именно то, чего я ожидалъ.
   -- А что испытывалъ бы человѣкъ, если бы нечаянно отравился тѣмъ же ядомъ?
   -- Сильную головную боль, страшное жженіе въ желудкѣ, какъ будто отъ раскаленныхъ угольевъ, и рвоту.
   -- А была бы у него жажда?-- спросилъ Карлъ.
   -- Неутолимая.
   -- Такъ... точь въ точь!-- пробормоталъ король.
   -- Я не могу понять цѣли этихъ вопросовъ, ваше величество. (
   -- Все равно, отвѣчайте на мои вопросы, вотъ и все.
   -- Спрашивайте, ваше величество.
   -- Какое противоядіе слѣдовало бы принять человѣку, отравившемуся тѣмъ же ядомъ, какъ и моя собака?
   Ренэ на минуту задумался.
   -- Минеральныхъ ядовъ много, -- сказалъ онъ.-- Ваше величество имѣете какое-нибудь понятіе о томъ, какъ отравилась собака?
   -- Да. Она вырвала листокъ изъ книги и изгрызла его.
   -- И эта книга у вашего величества?
   -- Вотъ она,-- сказалъ Карлъ, взявъ съ полки руководство въ соколиной охотѣ и подавая его Ренэ.
   Въ глазахъ парфюмера промелькнуло изумленіе, не ускользнувшее отъ Карла. Онъ показалъ, гдѣ былъ оторванъ листъ.
   -- А могу я оторвать еще одинъ листокъ, ваше величество?-- спросилъ Ренэ.
   -- Пожалуйста.
   Ренэ оторвалъ листокъ и поднесъ его къ свѣчѣ. Онъ вспыхнулъ и въ то же мгновеніе по комнатѣ распространился сильный чесночный запахъ.
   -- Собака отравилась мышьякомъ, -- сказалъ Ренэ.
   -- А какое противоядіе отъ него?
   Ренэ покачалъ головой.
   -- Какъ?-- хриплымъ голосомъ проговорилъ Карлъ.-- Вы не знаете никакого противоядія?
   -- Самымъ лучшимъ и дѣйствительнымъ считаются яичные бѣлки, сбитые съ молокомъ, но...
   -- Но что?
   -- Но ихъ нужно принять немедленно, а иначе...
   -- А иначе?
   -- Ваше величество, это одинъ изъ самыхъ сильныхъ ядовъ.
   -- А между тѣмъ онъ убиваетъ не сразу?-- сказалъ Карлъ.
   -- Не сразу, но зато вѣрно, сколько бы времени ни прошло до смерти. Иногда этимъ даже пользуются и разсчитываютъ на это.
   Карлъ оперся на мраморный столъ.
   -- Вамъ знакома эта книга?-- спросилъ онъ, положивъ руку на плечо Ренэ.
   -- Но, ваше величество...-- пробормоталъ Ренэ, поблѣднѣвъ.
   -- Когда я показалъ ее вамъ, вы выдали себя.
   -- Клянусь, ваше величество...
   -- Выслушайте меня, Ренэ, -- сказалъ король.-- Вы отравили королеву Наваррскую перчатками; вы отравили принца Порсіана парами масляной лампы; вы пытались отравить Кондэ яблокомъ. Я велю рвать вамъ тѣло раскаленными клещами, если вы не скажете мнѣ, чья эта книга.
   Флорентинецъ понялъ, что нельзя шутить съ гнѣвомъ Карла, и рѣшилъ взять смѣлостью.
   -- А если я скажу правду, ваше величество, кто поручится, что мнѣ не придется вынести еще болѣе жестокаго наказанія, чѣмъ то, которое грозитъ мнѣ, если я смолчу?
   -- Я поручусь за это.
   -- Вы дадите мнѣ ваше королевское слово?
   -- Даю слово, что вамъ не придется отвѣчать за это.
   -- Въ такомъ случаѣ я сознаюсь, что эта книга моя.
   -- Ваша?-- воскликнулъ Карлъ, отступивъ и съ изумленіемъ глядя на парфюмера.
   -- Да, моя.
   -- Какъ она попала сюда?
   -- Не знаю. Королева-мать взяла ее у меня.
   -- Королева-мать?-- воскликнулъ Карлъ.
   -- Да.
   -- Но зачѣмъ же?
   -- Она, кажется, хотѣла отнести ее королю Наваррскому, который просилъ у герцога Алансонскаго какой-нибудь книги для изученія соколиной охоты.
   -- А, понимаю, -- сказалъ Карлъ.-- Книга была, дѣйствительно, у Генриха. Да, это рокъ -- онъ преслѣдуетъ меня!
   Карлъ закашлялся сухимъ, удушливымъ кашлемъ и снова почувствовалъ сильную боль въ желудкѣ. Два-три заглушенныхъ стона вырвалось у него и онъ упалъ въ кресло.
   -- Что съ вами, ваше величество?-- спросилъ перепуганный Ренэ.
   -- Ничего,-- отвѣтилъ Карлъ.-- Дайте мнѣ воды, я хочу пить.
   Ренэ налилъ стаканъ воды и дрожащей рукой подалъ его королю. Тотъ выпилъ воду однимъ глоткомъ.
   -- А теперь, -- сказалъ король, взявъ перо и обмакнувъ его въ чернила, -- пишите на книгѣ. Я вамъ продиктую:
   "Это руководство къ соколиной охотѣ я далъ королевѣ-матери, Екатеринѣ Медичи".
   Ренэ взялъ перо и написалъ.
   -- Подпишитесь.
   Флорентинецъ подписался.
   -- Ваше величество обѣщали, что меня не тронутъ, -- сказалъ онъ.
   -- И я сдержу свое слово. Съ моей стороны вамъ нечего опасаться.
   -- А со стороны королевы-матери?
   -- Ну, это не мое дѣло, -- сказалъ Карлъ.-- Если на васъ нападутъ -- защищайтесь.
   -- Могу я уѣхать изъ Франціи, ваше величество, если увижу, что моей жизни грозитъ опасность?
   -- Я отвѣчу вамъ на это черезъ двѣ недѣли.
   -- А до тѣхъ поръ?
   Король нахмурилъ брови и приложилъ палецъ къ своимъ посинѣвшимъ губамъ.
   -- Будьте покойны, государь.
   И, радуясь, что отдѣлался такъ легко, флорентинецъ поклонился и вышелъ.
   Въ это время кормилица отворила дверь своей комнаты.
   -- Что съ тобою, Шарло?-- спросила она.
   -- Я ходилъ по росѣ, кормилица, и мнѣ нездоровится.
   -- Ты въ самомъ дѣлѣ очень блѣденъ, Шарло.
   -- Дай мнѣ руку, кормилица, и помоги дойти до постели.
   Кормилица подбѣжала къ нему. Карлъ оперся на нее и про шелъ въ спальню.
   -- Ну, теперь я лягу. Не пускай ко мнѣ никого.
   -- А если придетъ метръ Амбруазъ Нарэ?
   -- Скажи ему, что я чувствую себя лучше и онъ не нуженъ мнѣ.
   -- Не хочешь ли принять какого-нибудь лѣкарства?
   -- Самаго простого: бѣлковъ, сбитыхъ съ молокомъ...
   

XXIII.
Венсенскій замокъ.

   Генриха, по приказанію Карла, отвезли въ тотъ же вечеръ въ Венсенъ. Такъ назывался знаменитый замокъ, отъ котораго въ настоящее время остались только развалины -- колоссальная руина, дающая понятіе о его быломъ величіи.
   Генрихъ совершилъ это путешествіе въ носилкахъ. Конвой изъ восьми человѣкъ сопровождалъ его, а впереди ѣхалъ капитанъ Нансэ съ приказомъ короля.
   Около двери тюремной башни поѣздъ остановилс воими изумрудными глазами, сверкавшими, казалось, двойнымъ свѣтомъ.
   -- И ты пришелъ?.. продолжала Маргерита дрожа.
   -- Напомнить вамъ обѣщаніе, данное младшему изъ двухъ, тому, который поручилъ мнѣ вручить вамъ эту реликвію. Помните вы, ваше величество?
   -- Да! воскликнула королева: -- никто не почтитъ памяти великодушнаго человѣка благороднѣе! Но гдѣ она?
   -- Она у меня, вмѣстѣ съ тѣломъ.
   -- У васъ? Почему же вы не принесли ея?
   -- Меня могли остановить у воротъ Лувра; меня могли заставить раскрыть плащъ; что сказали бы, еслибъ увидѣли голову?
   -- Хорошо; пусть она у васъ; я прійду за нею завтра.
   -- Завтра, ваше величество? Завтра, можетъ-быть, будетъ поздно.
   -- Отъ-чего?
   -- Отъ-того, что королева-мать приказала отложить ей для кабалистическихъ опытовъ головы первыхъ двухъ осужденныхъ, которые будутъ въ моихъ рукахъ.
   -- О, святотатство! Ихъ головы! Анріэтта! воскликнула она, подбѣгая къ герцогинѣ, которая безсознательно вскочила на ноги: -- Анріэтта! Слышишь, что онъ говоритъ?
   -- Слышу. Что же дѣлать?
   -- Надо идти за нимъ.
   И въ-слѣдъ за тѣмъ, у ней вырвалось восклицаніе скорби, какое возвращаетъ несчастныхъ къ жизни:
   -- А мнѣ было такъ хорошо! Я была почти мертва!
   Маргерита набросила на голыя плечи бархатную мантилью.
   -- Пойдемъ, пойдемъ, сказала она.-- Мы увидимъ ихъ еще разъ.
   Маргерита велѣла замкнуть всѣ двери, принести носилки къ потайному выходу, и, взявъ Анріэтту подъ руку, сошла внизъ, сдѣлавъ Кабошу знакъ слѣдовать за ними.
   У дверей внизу ждали носилки, у воротъ слуга Кабоша съ фонаремъ.
   Носильщики Маргериты были люди вѣрные, нѣмые и глухіе; на ихъ скромность можно было положиться больше, нежели на скромность животныхъ.
   Кабошъ, слуга его съ фонаремъ и за ними носилки шли минутъ десять. Потомъ остановились.
   Палачъ отворилъ дверцы, слуга пошелъ впередъ.
   Маргерита вышла и помогла выйдти Анріэттѣ. Среди подавлявшей ихъ скорби, нервная организація ея оказалась сильнѣйшею.
   Башня-Позорнаго-Столба возвышалась передъ ними мрачнымъ, безобразнымъ великаномъ, проливая багровый свѣтъ изъ двухъ отверстіи на своей вершинѣ.
   Слуга опять появился у дверей.
   -- Вы можете войдти, ваше величество, сказалъ Кабошъ.-- Всѣ въ башнѣ спятъ.
   Въ ту же минуту, огонь погасъ наверху.
   Женщины прижались одна къ другой, вошли въ низенькую дверь и ступили въ темнотъ на сырую каменную плиту. Въ глубинъ криваго корридора онъ замѣтили свѣтъ, и пошли въ ту сторону, вслѣдъ за страшнымъ хозяиномъ. Дверь за ними затворилась.
   Кабошъ, съ факеломъ въ рукахъ, ввелъ ихъ въ низкую, закопченую залу. Посреди стоялъ столъ съ остатками ужина и тремя приборами. Конечно, они были накрыты для палача, жены его и его главнаго помощника.
   На самомъ видномъ мѣстѣ, висѣлъ на стѣнѣ пергаментъ съ королевскою печатью. Это былъ патентъ на званіе палача.
   Въ углу стояла большая шпага съ длинною рукояткою: это былъ мечъ правосудія.
   Кое-гдѣ виднѣлись еще грубыя картины: изображенія святыхъ, мучимыхъ разными казнями.
   Здѣсь Кабошъ низко поклонился.
   -- Извините, ваше величество, что я осмѣлился явиться въ Лувръ и привелъ васъ сюда. Но такова была его послѣдняя воля, и я долженъ былъ...
   -- Вы хорошо сдѣлали, хорошо! сказала Маргерита: -- и вотъ награда за ваше усердіе.
   Кабошъ печально посмотрѣлъ на кошелекъ, набитый золотомъ, который Маргерита положила на столъ.
   -- Золото, и вѣчно золото! проговорилъ онъ.-- Увы! зачѣмъ я самъ, ваше величество, не могу выкупить цѣною золота кровь, которую долженъ былъ пролить сегодня...
   -- Послушай, сказала Маргерита, оглядываясь вокругъ: -- надо намъ идти дальше? Я не вижу...
   -- Нѣтъ, ваше величество: они здѣсь! Но это грустное зрѣлище... я могу избавить васъ отъ него и принести вамъ закрытымъ то, за чѣмъ вы пришли.
   Маргерита и Анріэтта посмотрѣли другъ на друга.
   -- Нѣтъ! сказала Маргерита, прочитавъ въ глазахъ Анріэтты ту же мысль, которая была и у нея въ головѣ: -- нѣтъ, покажи намъ дорогу, мы пойдемъ за вами.
   Кабошъ взялъ факелъ, открылъ дубовую дверь на лѣстницу въ нѣсколько ступеней, опускавшуюся подъ землю. Подулъ сквозной вѣтеръ, разнося отъ факела искры и распространяя запахъ крови и гнили.
   Анріэтта, блѣдная какъ алебастровая статуя, оперлась на руку подруги, шедшей тверже. Но на первой ступени она зашаталась.
   -- Нѣтъ, не могу! сказала она.
   -- Кто любитъ истинно, отвѣчала королева:-- тотъ долженъ любить и послѣ смерти.
   Страшно и трогательно было это зрѣлище: двѣ женщины въ цвѣтущей юности, въ богатомъ убранствѣ, согнулись подъ этимъ позорнымъ сводомъ, слабѣйшая опираясь на руку сильнѣйшей, а сильнѣйшая на руку палача.
   Онѣ дошли до послѣдней ступени.
   Въ глубинѣ подвала лежали двѣ человѣческія фигуры подъ чернымъ покрываломъ.
   Кабошъ приподнялъ край покрывала, поднесъ факелъ и сказалъ:
   -- Посмотрите, ваше величество.
   Ла-Моль и Коконна, въ черномъ платьѣ, лежали рядомъ, въ страшной симметріи смерти. Головы, приложенныя къ туловищамъ, казалось, были только отдѣлены посрединѣ шеи ярко-красною чертою. Смерть не разъединила рукъ ихъ; случайно ли, или благодаря благочестивому вниманію палача, правая рука ла-Моля лежала въ лѣвой рукѣ Коконна.
   Подъ рѣсницами ла-Моля скрывался, казалось, взглядъ любви. Презрѣніе какъ-будто выражалось на лицѣ Коконна.
   Маргерита стала на колѣни и руками, сверкающими отъ драгоцѣнныхъ камней, нѣжно приподняла голову, которую любила такъ пламенно.
   Герцогиня, прислонившись къ стѣнѣ, не могла свести глазъ съ блѣднаго лица, на которомъ такъ часто искала радости и любви.
   -- Ла-Моль! Милый ла-Моль! говорила Маргерита.
   -- Аннибаль! Аннибаль! сказала герцогиня: -- прекрасный, гордый, храбрый,-- ты не отвѣчаешь уже!
   И слезы ручьемъ полились изъ глазъ ея.
   Эта женщина, столь гордая и смѣлая въ счастіи, доходившая въ скептицизмѣ до послѣднихъ крайностей, въ страсти до жестокости, -- никогда не думала о смерти...
   Маргерита подала ей первый примѣръ.
   Она положила голову ла-Моля въ мѣшокъ, вышитый жемчугомъ раздушенный самыми тонкими духами; голова должна была сохранить всю красоту свою отъ особаго рода бальзамировки, употреблявшагося въ то время при бальзамированіи царскихъ тѣлъ.
   Анріэтта подошла тоже и завернула голову Коконна въ полу мантильи.
   Сгибаясь отъ тяжести скорьби больше, нежели отъ ноши, они бросили послѣдній взглядъ на останки, преданные во власть палача; и вышли.
   -- Не бойтесь ничего, ваше величество, сказалъ Кабошъ, понявъ этотъ взглядъ.-- Ихъ похоронятъ, какъ слѣдуетъ, клянусь вамъ.
   -- А вотъ за это ты велишь отслужить по нихъ паннихиды, сказала Анріэтта, срывая съ шеи рубиновое ожерелье и отдавая его палачу.
   Онѣ возвратились въ Лувръ. Королева сказалась при входѣ, вышла изъ носилокъ у своей лѣстницы, возвратилась домой, положила скорбную ношу свою въ кабинетъ, назначенный съ этой минуть быть образною, оставила Анріэтту стеречь комнату, и, блѣдная, но прекрасная, часовъ въ десять вошла въ бальную залу, гдѣ года два съ половиною назадъ, началась наша повѣсть.
   Глаза всѣхъ обратились къ ней, и она встрѣтила ихъ гордо, почти съ веселымъ выраженіемъ лица. Она свято выполнила послѣднюю волю своего друга.
   Увидѣвъ ее, Карлъ, шатаясь, прошелъ къ ней сквозь золотую толпу, и сказалъ громко:
   -- Благодарю васъ, сестрица.
   Потомъ прибавилъ тихо:
   -- Берегись! У тебя на рукѣ кровавое пятно...
   -- Что нужды! сказала Маргерита: -- лишь бы на губахъ была улыбка.
   

XII.
Кровавый потъ.

   Нѣсколько дней послѣ этой ужасной сцены, то-есть 30-го мая 1574 года, дворъ былъ въ Венсеннѣ. Вдругъ въ комнатѣ короля послышался большой шумъ; во время бала, даннаго въ самый день смерти ла-Моля и Коконна; король заболѣлъ сильнѣе, и медики посовѣтовали ему переѣхать за городъ подышать чистымъ воздухомъ.
   Было восемь часовъ утра. Нѣсколько придворныхъ были въ передней, какъ вдругъ послышался крикъ, и на порогѣ появилаіа кормилица въ слезахъ и кричавшая въ отчаяньи:
   -- Помогите королю! Помогите!
   -- Его величеству хуже? спросилъ Нансей, котораго король, какъ мы видѣли, освободилъ отъ обязанности исполнять приказанія Катерины.
   -- О! сколько крови! сколько крови! сказала кормилица... Позовите медиковъ.
   Мазилль и Паре чередовались при больномъ. Паре, бывшій въ это время дежурнымъ, замѣтилъ, что король заснулъ, и воспользовался этимъ случаемъ, чтобъ удалиться на нѣсколько времени.
   Въ это время, обильный потъ выступилъ на больномъ; Карлъ страдалъ разслабленіемъ волосныхъ сосудовъ, и слѣдствіемъ этого разслабленія было подкожное истеченіе крови; кровавый потъ перепугалъ кормилицу, которая не могла привыкнуть къ этому явленію и, какъ настоящая протестантка, безпрестанно твердила Карлу, что это кровь гугенотовъ, убитыхъ въ варѳоломеевскую ночь, вызываетъ его собственную кровь.
   Бросились во всѣ стороны; докторъ не могъ быть далеко, и его скоро надѣялись найдти. Передняя опустѣла, потому-что каждый хотѣлъ выказать свое усердіе, бросившись искать медика.
   Въ это время отворилась дверь, и появилась Катерина. Она быстро прошла черезъ прихожую и вошла въ комнату сына.
   Карлъ лежалъ съ угасшимъ взоромъ и трудно дышалъ; изъ всего его тѣла сочился красноватый потъ; рука его свисла съ постели, и на оконечностяхъ пальцевъ висѣло по розовой каплѣ.
   Зрѣлище было ужасно...
   Однакоже, при шумѣ шаговъ, Карлъ очнулся, какъ-будто узналъ походку матери.
   -- Извините, матушка, сказалъ онъ, глядя на нее.-- Мнѣ хотѣлось бы умереть съ миромъ.
   -- Умереть! отвѣчала Катерина: -- это не больше, какъ припадокъ. Не отчаявайся!
   -- Говорю вамъ, я чувствую, что душа отдѣляется отъ тѣла, говорю вамъ, что смерть близка, mort de tous les diables!.. Я чувствую что чувствую, и знаю что говорю.
   -- Ваше воображеніе жесточайшій врагъ вашъ, возразила королева.-- Съ-тѣхъ-поръ, какъ убійцы, которыхъ звали ла-Молемъ и Коконна, казнены по справедливости, тѣлесныя страданія ваши должны были уменьшиться. Только нравственная болѣзнь продолжается; еслибъ я могла поговорить съ вами десять минутъ, не больше, я доказала бы вамъ...
   -- Кормилица! сказалъ Карлъ: -- посторожи у дверей и не впускай никого. Королева Катерина Медичи хочетъ бесѣдовать съ возлюбленнымъ сыномъ своимъ, Карломъ IX.
   Кормилица повиновалась.
   -- Дѣйствительно, продолжалъ онъ:-- не сегодня, такъ завтра пришелъ бы часъ этого разговора; лучше же сегодня, чѣмъ завтра. Завтра будетъ, можетъ-быть, поздно. Только надо, чтобъ при нашемъ разговорѣ присутствовалъ третій.
   -- Зачѣмъ?
   -- Потому-что, повторяю вамъ, смерть близка, возразилъ Карлъ съ ужасающей торжественностью.-- Потому-что она черезъ нѣсколько минутъ войдетъ въ эту комнату, какъ вы, блѣдная и нѣмая, не спросивъ ничьего позволенія. Ночью я привелъ въ порядокъ свои дѣла; теперь пора привесть въ порядокъ дѣла государства.
   -- Кого же вы желаете видѣть?
   -- Брата. Велите его позвать.
   -- Я съ удовольствіемъ вижу, сказала Катерина:-- что клеветы изглаживаются изъ вашего ума и скоро исчезнутъ изъ вашего сердца.-- Кормилица! кормилица!
   Кормилица отворила двери.
   -- Когда пріидетъ де-Ннсей, скажи ему отъ имени моего сына, чтобъ онъ позвалъ сюда герцога д'Алансона.
   Карлъ сдѣлалъ знакъ, по которому кормилица остановилась на порогѣ.
   -- Я сказалъ: "брата", замѣтилъ король.
   Глаза Катерины расширились, какъ глаза разъяренной тигрицы Но Карлъ повелительно поднялъ руку.
   -- Я хочу говорить съ братомъ Генрихомъ, сказалъ онъ:-- одинъ. Генрихъ братъ мнѣ,-- не тотъ, что тамъ на престолѣ, а тотъ, что здѣсь въ тюрьмѣ. Генрихъ узнаетъ мою послѣднюю волю.
   -- А я, воскликнула флорентинка съ смѣлостью, которой не было еще примѣра, -- до такой степени ненависть къ Беарнцу переселила въ ней ея обычное притворство: -- если вы такъ близко къ гробу, какъ говорите, не-уже-ли вы думаете, что я уступлю кому нибудь, особенно чужому, мое право присутствовать при вашихъ послѣднихъ минутахъ, право королевы и право матери?
   -- Я еще король, сказалъ Карлъ: -- я еще повелѣваю; говори вамъ, что я хочу говорить съ братомъ Генрихомъ, а вы не зовете моего капитана... Тысячу чертей! Предваряю васъ: у меня еще достанетъ силъ позвать его самому.
   Карлъ хотѣлъ спрыгнуть съ постели.
   -- Ваше величество! сказала, удерживая его, Катерина: -- и насъ всѣхъ оскорбляете; вы забываете обиды, нанесенныя вашей фамиліи, отрекаетесь отъ нашей крови; только французскій принцъ крови долженъ преклонить колѣни свои у смертнаго одра короля французскаго. Что до меня, мнѣ указалъ здѣсь мѣсто законъ природы и приличія; я остаюсь здѣсь.
   -- А по какому праву остаетесь вы?
   -- По праву матери.
   -- Вы столько же мнѣ мать, какъ д'Алансонъ братъ.
   -- Вы въ бреду; давно ли давшая жизнь не мать получившему жизнь?
   -- Съ-тѣхъ-поръ, какъ мать взяла назадъ то, что дала ему, отвѣчалъ Карлъ, отирая кровавую пѣну съ губъ.
   -- Что вы хотите сказать, Карлъ? Я не понимаю васъ, сказала Катерина, съ изумленіемъ глядя на сына.
   -- Вы сейчасъ меня поймете.
   Карлъ досталъ изъ-подъ подушки маленькій серебряный ключикъ.
   -- Возьмите этотъ ключъ и откройте мой дорожный ящикъ; въ немъ есть кой-какія бумаги; онѣ отвѣтятъ вамъ за меня.
   Карлъ протянулъ руку къ превосходно-вырѣзанному ящику съ серебрянымъ замкомъ, стоявшему на самомъ видномъ мѣстѣ комнаты.
   Катерина невольно повиновалась, медленно подошла къ ящику, открыла его, заглянула въ его внутренность и вдругъ отступила, какъ-будто тамъ лежала спящая змѣя.
   -- Чего вы испугались? спросилъ Карлъ, неспускавшій съ нея глазъ.
   -- Ничего.
   -- Въ такомъ случаѣ, опустите туда руку и достаньте оттуда книгу... тамъ должна быть книга, не правда ли? прибавилъ онъ съ улыбкою, которая на его губахъ была ужаснѣе всякой угрозы на языкѣ другаго.
   -- Да... проговорила Катерина.
   -- Охотничья? продолжалъ Карлъ.
   -- Да.
   -- Возьмите ее и принесите сюда.
   Катерина, не смотря за свою самоувѣренность, поблѣднѣла, задрожала всѣмъ тѣломъ и, опустивъ руку въ ящикъ, сказала сама себѣ:
   -- О, судьба!
   -- Хорошо, сказалъ Карлъ.-- Теперь выслушайте: эта охотничья книга... я былъ сумасшедшій... я любилъ охоту выше всего... эта охотничья книга... я читалъ ее слишкомъ-прилежно... Понимаете вы теперь?
   Катерина глухо простонала.
   -- Это была съ моей стороны слабость, продолжалъ Карлъ.-- Сожгите ее! Слабости короля не должны быть никому извѣстны.
   Катерина подошла къ камину, бросила книгу въ огонь и остановилась неподвижная и безмолвная, безжизненно глядя, какъ синеватое пламя пожирало отравленные листы.
   Сильный чесночный запахъ распространился по комнатъ.
   Книга скоро сгорѣла до тла.
   -- Теперь позовите моего брата, сказалъ Карлъ съ величіемъ.
   Катерина, подавленная разнородными чувствами, которыхъ не могла даже разобрать и съ которыми не могла совладѣть, не смотря на всѣ свои усилія, сдѣлала шагъ впередъ и хотѣла говорить.
   Мать чувствовала угрызенія совѣсти; королева боязнь; отравительница ненависть.
   Это послѣднее чувство взяло верхъ надъ прочими.
   -- Будь онъ проклятъ! сказала она, выходя изъ комнаты.-- Онъ торжествуетъ, онъ близокъ цѣли! Будь онъ проклятъ!
   -- Слышите: брата, брата Генриха! кричалъ Карлъ, преслѣдуя ее голосомъ.-- Брата Генриха, съ которымъ я сейчасъ же хочу поговорить на-счетъ регентства!
   Почти въ ту же минуту вошелъ Паре и остановился у дверей, нюхая воздухъ.
   -- Кто жегъ здѣсь мышьякъ? спросилъ онъ.
   -- Я, отвѣчалъ Карлъ.
   

XIII.
Платформа Вейсеннскаго-Замка.

   Генрихъ-Наваррскій одинъ въ раздумьѣ прогуливался по террасѣ башни. Онъ зналъ, что дворъ въ замкѣ, и сквозь толстыя стѣны замка онъ видѣлъ умирающаго Карла.
   Погода была превосходная: солнце изумрудами разсыпалось по равнинѣ и золотило верхушки лѣса, недавно убравшагося листьями. Казалось, даже сѣрыя стѣны башни пропитаны нѣжною теплотою неба; фіалки, занесенныя восточнымъ вѣтромъ въ разсѣлины стѣнъ, блестѣли желтымъ и краснымъ бархатомъ.
   Но взоръ Генриха не останавливался ни на зеленыхъ долинахъ, ни на золотыхъ вершинахъ деревьевъ: онъ переносился, полный честолюбія, къ столицѣ Франціи, которой суждено было сдѣлаться нѣкогда столицею міра.
   -- Парижъ, говорилъ Генрихъ: -- вотъ Парижъ, то-есть радость, торжество, слава, могущество и счастіе; Парижъ, гдѣ есть Лувръ, и Лувръ, въ которомъ есть престолъ! И быть отдѣленнымъ отъ этого Парижа только одними этими укрѣпленіями, которыя тянутся у моихъ ногъ, окружая вмѣстѣ со мною и врага моего!
   Обративъ взоръ отъ Парижа къ Венсенну, онъ замѣтилъ влѣвѣ, за цвѣтущими миндальными деревьями, человѣка, на кирасѣ котораго упрямо отражалось солнце, -- замѣтилъ свѣтящуюся точку, порхавшую въ пространствѣ согласно движеніямъ этого человѣка.
   Неизвѣстный сидѣлъ на горячей лошади и держалъ за поводъ другую лошадь, по-видимому, такую же пылкую.
   Король остановилъ взоръ свой на всадникѣ; ѣздокъ обнажилъ шпагу, надѣлъ на конецъ ея бѣлый платокъ и замахалъ имъ, какъ-будто подавая сигналъ.
   Въ ту же минуту, съ противоположной возвышенности отвѣчали такимъ же сигналомъ, и вскорѣ вокругъ всего замка завѣяли платки.
   Это были де-Муи и его гугеноты. Зная, что король при смерти и опасаясь покушенія противъ Генриха, они собрались и были готовы защищать или нападать.
   Генрихъ опять взглянулъ на перваго всадника, склонился черезъ перила, осѣнилъ глаза рукою и узналъ молодаго гугенота.
   -- Де-Муи! воскликнулъ онъ, какъ-будто тотъ могъ его слышать.
   Въ радости, что его окружаютъ друзья, онъ самъ бросилъ свою шляпу вверхъ и замахалъ шарфомъ.
   Всѣ бѣлые платки завѣяли снова съ живостью, свидѣтельствовавшею о ихъ радости.
   -- Увы! они ждутъ меня, сказалъ онъ:-- а я не могу къ нимъ присоединиться. Почему не попытался я, когда еще было можно? Теперь поздно!
   Онъ сдѣлалъ имъ знакъ, что нѣтъ надежды; но де-Муи отвѣчалъ другимъ, означавшимъ: "я подожду".
   Въ эту минуту, Генрихъ услышалъ, что кто-то идетъ по каменной лѣстницѣ. Онъ быстро отошелъ отъ перилъ. Гугеноты отгадали причину этого движенія; шпаги возвратились въ ножны и платки исчезли.
   Генрихъ увидѣлъ на лѣстницѣ женщину, запыхавшуюся отъ скорой ходьбы, и не безъ ужаса узналъ въ ней Катерину Медичи.
   За нею два солдата остановились на лѣстницѣ.
   -- О! подумалъ Генрихъ:-- должно быть, случилось что-нибудь важное, что она пришла ко мнѣ на платформу.
   Катерина сѣла на каменную скамью близь зубцовъ и перевела дыханіе.
   Генрихъ подошелъкъ ней и съ ласковою улыбкою сказалъ:
   -- Не меня ли вы ищете?
   -- Да; я хотѣла дать вамъ послѣднее доказательство моей привязанности. Настала важная минута: король умираетъ и хочетъ говорить съ вами.
   -- Со мною? сказалъ Генрихъ, дрожа отъ радости.
   -- Да, съ вами. Ему сказали, я въ этомъ увѣрена, что вы не только жалѣете о наваррскомъ престолѣ, но домогаетесь даже престола Франціи.
   -- О! отвѣчалъ Генрихъ.
   -- Это неправда, знаю; но онъ этому вѣритъ, и нѣтъ никакого сомнѣнія, что этотъ послѣдній разговоръ не что иное съ его стороны, какъ сѣть, въ которую онъ хочетъ поймать васъ.
   -- Меня?
   -- Да. Карлъ, умирая, хочетъ знать, чего отъ васъ можно надѣяться или опасаться, и отъ вашего отвѣта на его предложенія,-- не забудьте, -- будутъ зависѣть его послѣднія приказанія, то-есть, ваша жизнь или смерть.
   -- Но что же онъ мнѣ предложитъ?
   -- Почему я знаю! Вѣроятно, что-нибудь невозможное...
   -- Однако, не-уже-ли вы не догадываетесь?
   -- Нѣтъ, но предполагаю; на-примѣръ...
   Катерина остановилась.
   -- Что?
   -- Я думаю, что, вѣря въ ваши честолюбивые планы, онъ хочетъ изъ вашихъ собственныхъ устъ услышать подтвержденіе ихъ. Предположите, что онъ будетъ искушать васъ, какъ прежде искушали преступниковъ, чтобъ вырвать признаніе безъ пытки; предположите, продолжала Катерина, пристально глядя на Генриха: -- что онъ предложитъ вамъ управленіе, даже регентство.
   Въ стѣсненномъ сердцѣ Генриха пробудилась невыразимая радость. Но онъ разгадалъ уловку, и гибкая душа его не поддалась увлеченію чувства.
   -- Мнѣ? отвѣчалъ онъ: -- нѣтъ, эта хитрость слишкомъ-груба: мнѣ предложить регентство, когда есть вы и братъ д'Алансонъ!
   Катерина укусила губу, чтобъ скрыть свое удовольствіе.
   -- И такъ, вы откажетесь отъ регентства?
   -- Король умеръ, подумалъ Генрихъ:-- и сѣти разставляетъ мнѣ она.
   Онъ отвѣчалъ:
   -- Во-первыхъ, я долженъ слышать, что скажетъ мнѣ король потому-что, какъ вы сами согласитесь, все, что мы говорили, одно только предположеніе.
   -- Конечно, но вы всегда можете отвѣчать за свои намѣренія
   -- И, Боже мой! отвѣчалъ Генрихъ простодушно: -- я не имѣю никакихъ притязаній: какія же могутъ быть у меня намѣренія.
   -- Это не отвѣтъ, сказала Катерина, чувствуя, что время уходитъ, и, увлекаясь гнѣвомъ, прибавила:-- такъ или иначе, скажите что-нибудь опредѣлительно.
   -- Я не могу сказать ничего опредѣлительнаго на-счетъ предположеній; рѣшиться на что-нибудь окончательно такъ трудно, и для этого должно ждать дѣйствительныхъ событій.
   -- Послушайте! Времени терять некогда, а мы теряемъ его въ пустомъ спорѣ и тонкостяхъ. Разъиграемъ игру по-королевски. Если вы пріймете регенство -- вы погибли.
   -- Король живъ, подумалъ Генрихъ, и отвѣчалъ:
   -- Жизнь людей и королей въ рукѣ Бога: Онъ вдохновитъ меня. Доложите его величеству, что я готовъ явиться къ нему.
   -- Обдумайте.
   -- Два года я въ изгнаніи, мѣсяцъ въ тюрьмѣ, важно отвѣчалъ Генрихъ:-- я имѣлъ время обдумать и обдумалъ. Сдѣлайте же одолженіе, скажите королю, что я явлюсь вслѣдъ за вами. Вотъ эти два молодца, прибавилъ онъ, указывая на солдатъ:-- присмотрятъ, чтобъ я не убѣжалъ. Впрочемъ, я и не думаю бѣжать.
   Въ образѣ выраженія его было столько твердости, что Катерина увидѣла, что всѣ ея попытки не поведутъ ни къ чему. Она быстро ушла.
   Едва только она скрылась, какъ Генрихъ подбѣжалъ къ периламъ и сдѣлалъ де-Муи знакъ, говорившій: приблизьтесь и будьте готовы на все.
   Де-Муи, сошедшій съ лошади, немедленно опять сѣлъ и съ подручною лошадью подскакалъ къ башнѣ на два ружейные выстрѣла.
   Генрихъ поблагодарилъ его жестомъ и сошелъ внизъ.
   На первомъ поворотѣ лѣстницы, онъ встрѣтилъ двухъ ждавшихъ его солдатъ.
   Двойная стража Швейцарцевъ и легкой конницы охраняла входъ во дворъ, и надо было пройдти сквозь двойной рядъ бердышей.
   Здѣсь ждала его Катерина.
   Она сдѣлала знакъ солдатамъ, сопровождавшимъ Генриха, чтобъ они удалились, и, положивъ свою руку на его, сказала:
   -- У здѣшняго двора два выхода; у этого, за комнатою короля, ждетъ васъ добрый конь и свобода, если вы откажетесь отъ регентства; а у этого, откуда вы вышли, ждетъ, если вы послушаетесь голоса честолюбія... Что вы скажете?
   -- То, что если король сдѣлаетъ меня регентомъ, солдатамъ буду я отдавать приказанія, а не вы. Если я ночью выйду изъ замка, всѣ эти копья, аллебарды и ружья преклонятся передо мною.
   -- Безумный! воскликнула Катерина.-- Повѣрь мнѣ, не играй съ Катериной въ страшную игру жизни и смерти!
   -- Почему же нѣтъ? отвѣчалъ онъ, глядя на нее прямо: -- почему съ вами не играть, какъ съ другими? До-сихъ-поръ, я выигрывалъ же.
   -- Такъ идите къ королю, если вы не хотите ничему вѣрить, не хотите ничего слышать! сказала Катерина, указывая на лѣстницу и играя двумя отравленными ножами, которые носила на своей исторической черной перевязи.
   -- Не угодно ли вамъ идти впередъ? сказалъ Генрихъ.-- Пока я еще не регентъ, вамъ первое мѣсто.
   Катерина, разгаданная во всемъ, не спорила и вошла первая.
   

XIV.
Регентство.

   Король начиналъ выходить изъ терпѣнія. Онъ велѣлъ призвать къ себѣ Нансея и приказалъ ему привести Генриха; но Генрихъ самъ явился въ эту минуту.
   Увидя своего зятя на порогѣ, Карлъ радостно вскрикнулъ. Генрихъ остановился въ испугѣ, какъ-будто очутился передъ мертвецомъ.
   Два врача и священникъ, приготовлявшій несчастнаго государя къ христіанской кончинѣ, удалились.
   Карлъ IX не былъ любимъ, но при всемъ томъ въ ближайшихъ комнатахъ плакали многіе. При смерти королей, каковы бы они ни были, всегда есть люди, которые теряютъ что-нибудь и опасаются не найдти при наслѣдникѣ и того, что имѣли.
   Этотъ трауръ, эти рыданія, слова Катерины, мрачныя и величественныя сцены послѣднихъ минутъ короля, самый видъ его, страждущаго болѣзнью, которая была до-тѣхъ-поръ неизвѣстна наукѣ, произвели на молодой и, слѣдственно, воспріимчивый умъ Генриха такое ужасное дѣйствіе, что, не смотря на свое намѣреніе не давать Карлу новаго повода безпокоиться о своемъ положеніи, онъ не могъ, какъ мы видѣли, подавить чувства ужаса, выразившагося на его лицѣ при видѣ умирающаго, истекающаго кровью короля.
   Карлъ грустно улыбнулся; отъ умирающаго не ускользнетъ ни одно выраженіе на лицѣ людей его окружающихъ.
   -- Подойди сюда, Ганріо, сказалъ онъ, протягивая руку зятю, такимъ кроткимъ голосомъ, какого Генрихъ не замѣчалъ въ немъ до-сихъ-поръ: -- подойди; я страдалъ, не видя тебя. Я тебя много мучилъ въ-продолженіи моей жизни, бѣдный другъ мой, и теперь иногда въ томъ раскаиваюсь, повѣрь мнѣ. Я часто помогалъ тѣмъ, которые тебя мучили; но событія не зависятъ отъ короля; и кромѣ моей матери Катерины, кромѣ брата д'Анжу, кромѣ брата д'Алансона, надо мною тяготѣло еще что-то въ-продолженіи всей моей жизни и уничтожится только со днемъ моей кончины: это -- требованія политики.
   -- Ваше величество! сказалъ Генрихъ.-- Я обо всемъ позабылъ, кромѣ любви, которую всегда питалъ къ брату, кромѣ почтенія, которое всегда имѣлъ къ моему королю.
   -- Да, да, ты правъ, сказалъ Карлъ:-- и я благодарю тебя за твои слова, Ганріо, потому-что, въ-самомъ-дѣлѣ, ты много страдалъ въ мое царствованіе, не говоря уже о смерти бѣдной твоей матери. Но ты не могъ не видѣть, что часто я дѣйствовалъ не по своей волѣ. Иногда я сопротивлялся; но иногда уступалъ отъ усталости. Ты самъ сказалъ: не будемъ говорить о прошедшемъ; теперь меня занимаетъ настоящее и пугаетъ будущее.
   Произнесши эти слова, король закрылъ свое посинѣвшее лицо исхудалыми руками.
   Потомъ, послѣ минутнаго молчанія, тряхнувъ головою, какъ-будто желая прогнать мрачныя мысли, онъ окропилъ этимъ движеніемъ все около себя кровью.
   -- Надо спасти государство, продолжалъ онъ тихимъ голосомъ, наклонившись къ Генриху: -- надо вырвать его изъ рукъ фанатиковъ, или женщинъ.
   Карлъ, какъ мы сказали, произнесъ эти слова шопотомъ; не смотря на то, Генриху какъ-будто послышалось за панелью кровати глухое восклицаніе злобы. Можетъ быть, какое-нибудь отверстіе, продѣланное въ стѣнъ безъ вѣдома самого Карла, позволяло Катеринѣ подслушать предсмертный разговоръ.
   -- Женщинъ? повторилъ король наваррскій, ожидая объясненія.
   -- Да, Генрихъ, произнесъ Карлъ: -- мать моя хочетъ регентства въ ожиданіи возвращенія моего брата изъ Польши. Но послушай, что я тебѣ скажу: онъ не возвратится.
   -- Какъ! онъ не возвратится? воскликнулъ Генрихъ, сердце котораго глухо забилось отъ радости.
   -- Нѣтъ, не возвратится, продолжалъ Карлъ:-- подданные его не отпустятъ.
   -- Но, сказалъ Генрихъ:-- развѣ вы думаете, что королева-мать не извѣститъ его заранѣе?
   -- Извѣстила. Но Нансей перехватилъ курьера въ Шато-Тьери и привезъ письмо ко мнѣ; въ этомъ письмѣ -- я, по ея словамъ, долженъ умереть. Но я также написалъ въ Варшаву: письмо мое дойдетъ, я увѣренъ, и за братомъ моимъ будутъ присматривать. И такъ, Генрихъ, по всѣмъ вѣроятіямъ, престолъ останется свободнымъ.
   Второе восклицаніе, сильнѣе прежняго, послышалось въ альковѣ.
   -- Это вѣрно, подумалъ Генрихъ:-- она тамъ, она подслушиваетъ, она ждетъ!
   Карлъ ничего не слышалъ.
   -- Я, продолжалъ онъ: -- умираю безъ наслѣдника мужескаго пола.
   Тутъ онъ остановился. Сладостная мысль, казалось, освѣтила его лицо. Положивъ руку свою на плечо короля наваррскаго, онъ продолжалъ:
   -- Увы! Помнишь ли ты, Ганріо, помнишь ли это бѣдное маленькое дитя, которое я тебѣ показалъ однажды вечеромъ? оно спало въ шелковой колыбелькѣ, подъ присмотромъ ангела... Увы, Ганріо, они убьютъ его!..
   -- Нѣтъ, государь! воскликнулъ Генрихъ со слезами на глазахъ:-- клянусь вамъ передъ Богомъ, что дни мои и ночи будутъ посвящены охраненію этого ребенка. Приказывайте!
   -- Благодарю, Ганріо, благодарю! произнесъ король съ увлеченіемъ, чуждымъ его характеру, по попятнымъ въ такую минуту.-- Я принимаю твое слово. Не дѣлай изъ него короля... къ-счастію, онъ не рожденъ для трона; но сдѣлай его счастливымъ. Я оставляю ему независимое состояніе: пусть онъ обладаетъ благородствомъ матери, благородствомъ сердца. Можетъ-быть, для него будетъ лучше, если онъ поступитъ въ духовное званіе: его меньше будутъ бояться... О! мнѣ кажется, что я умеръ бы, если не счастливымъ, то, no-крайней-мѣрѣ, спокойнымъ, еслибъ меня могли утѣшить теперь ласки ребенка и милое лицо его матери.
   -- Государь, развѣ вы не можете ихъ призвать?
   -- Несчастный! они не вышли бы отсюда. Вотъ положеніе королей, Ганріо: они не могутъ ни жить, ни умирать какъ имъ хочется. Но послѣ твоего обѣщанія -- я спокойнѣе.
   Генрихъ погрузился въ размышленіе.
   -- Да, конечно, государь, я обѣщалъ; но буду ли въ состояніи исполнить?
   -- Что ты хочешь сказать?
   -- Я самъ не буду ли изгнанъ? не буду ли въ опасности больше его? Я -- человѣкъ, а онъ только дитя.
   -- Ты ошибаешься, отвѣчалъ Карлъ: -- послѣ моей смерти, ты будешь силепъ и могущественъ, и вотъ что дастъ тебѣ и силу и могущество.
   Съ этими словами, умирающій вынулъ изъ-подъ подушки пергаментъ.
   -- Возьми, сказалъ онъ ему.
   Генрихъ пробѣжалъ листъ, скрѣпленный королевскою печатью.
   -- Мнѣ, государь, регентство! сказалъ онъ, блѣднѣя отъ радости.
   -- Да, тебѣ регентство, въ ожиданіи возвращенія герцога д'Анжу; а такъ-какъ, по всѣмъ вѣроятностямъ, герцогъ д'Анжу не вернется, то эта бумага даетъ тебѣ не регентство -- а тронъ.
   -- Мнѣ... тронъ! бормоталъ Генрихъ.
   -- Да, сказалъ Карлъ:-- тебѣ, -- одному, кто достоинъ и способенъ управлять этими развратными волокитами, этими потерянными женщинами, живущими кровью и слезами. Братъ д'Алансонъ измѣнникъ, -- онъ будетъ измѣнникомъ для всѣхъ. Оставь его въ башнѣ, куда я его засадилъ. Мать моя захочетъ твоей смерти -- вышли ее изъ государства. Братъ д'Анжу, мѣсяца черезъ три-четыре, можетъ-быть черезъ годъ, оставитъ Варшаву и пріѣдетъ оспоривать у тебя власть -- отвѣть ему папскою грамматою. Я уже обдѣлалъ это черезъ моего посланника, герцога неверскаго, и ты скоро получишь граммату.
   -- О! государь!
   -- Бойся только одного, Генрихъ: гражданской войны. Но, оставаясь католикомъ, ты избѣгнешь ея; гугенотская партія можетъ быть сильна только тогда, когда ты будешь ея главою, а Конде не въ силахъ бороться съ тобою. Франція страна равнинъ; слѣдственно, страна католическая. Король французскій долженъ быть королемъ католиковъ, а не гугенотовъ, потому-что французскій король долженъ быть королемъ большинства. Говорятъ, что я чувствую угрызенія совѣсти за варѳоломеевскую ночь; сомнѣнія -- да; угрызенія совѣсти -- нѣтъ. Говорятъ, что изъ всѣхъ поръ моихъ выступаетъ гугенотская кровь. Я знаю, что изъ меня выступаетъ: это мышьякъ, а не кровь.
   -- О! государь, что вы говорите?
   -- Ничего. Если моя смерть должна быть отмщена, Ганріо, одинъ Богъ отмститъ за нее. Будемъ говорить о ней только за тѣмъ, чтобъ предусмотрѣть ея послѣдствія. Завѣщаю тебѣ хорошій парламентъ, испытанную армію. Опирайся на парламентъ и на армію въ борьбѣ съ твоими двумя единственными врагами: моею матерью и герцогомъ д'Алансономъ.
   Въ эту минуту, въ передней послышался глухой звукъ оружія и военной команды.
   -- Я погибъ! прошепталъ Генрихъ.
   -- Ты боишься, ты колеблешься, сказалъ Карлъ съ безпокойствомъ.
   -- Я! ваше величество! возразилъ Генрихъ: -- нѣтъ, я не боюсь, нѣтъ, я не колеблюсь: я принимаю регентство.
   Карлъ пожалъ ему руку. Кормилица приблизилась въ это время къ нему съ лекарствомъ, приготовленнымъ ею въ сосѣдней комнатѣ. Она нисколько не догадывалась, что въ трехъ шагахъ отъ нея рѣшалась въ это время судьба Франціи. Король сказалъ ей:
   -- Позови мою мать, добрая кормилица, и прикажи позвать г. д'Алансона.
   

XV.
Король умеръ: да здравствуетъ король!

   Дрожащіе отъ ярости и въ то же время посинѣвшіе отъ ужаса, Катерина и герцогъ д'Алансонъ вошли черезъ нѣсколько минутъ. Какъ Генрихъ уже догадывался, Катерина знала все и передала все, въ нѣсколькихъ словахъ, Франсуа. Они сдѣлали нѣсколько шаговъ и остановились въ ожиданіи.
   Генрихъ стоялъ возлѣ изголовья Карла.
   Король, не зная происшедшаго, объявилъ имъ свою волю.
   -- Еслибъ у меня былъ сынъ, сказалъ онъ матери:-- вы были бы регентшею, или, еслибъ не было васъ, регентомъ былъ бы король польскій, а за неимѣніемъ его, наконецъ, братъ Франсуа; но у меня нѣтъ сына, и престолъ мой принадлежитъ послѣ меня моему брату, герцогу анжуйскому, который въ отсутствіи. Такъ-какъ, когда-нибудь, онъ явится требовать этого престола, то я не хочу, чтобъ онъ нашелъ за немъ человѣка, который, по своимъ почти-равнымъ правамъ, могъ бы оспаривать его права, и который, слѣдственно, предалъ бы государство междоусобіямъ претендентовъ. Вотъ почему я не дѣлаю васъ регентшею; вамъ пришлось бы выбирать между двумя сыновьями, а это было бы тяжело для материнскаго сердца. Вотъ почему не выбираю я и брата моего Франсуа, потому-что братъ мой Франсуа могъ бы сказать старшему брату: "у васъ былъ престолъ, зачѣмъ вы его оставили?" Нѣтъ, я выбираю регента, который могъ бы взять корону на сохраненіе и хранить ее подъ рукою, а не на головѣ. Этотъ регентъ... поклонитесь ему, матушка! поклонись ему, братъ! этотъ регентъ -- король наваррскій.
   И жестомъ, полнымъ величія, онъ привѣтствовалъ Генриха рукою.
   Катерина и д'Алансонъ сдѣлали движеніе, которое было чѣмъ-то среднимъ между нервическимъ содроганіемъ и поклономъ.
   -- Возьмите, господинъ-регентъ, сказалъ Карлъ наваррскому королю:-- вотъ пергаментъ, который, до возвращенія польскаго Короля, даетъ вамъ командованіе арміями, ключи отъ казны, право и власть королевскую.
   Катерина пожирала Генриха взглядомъ; Франсуа былъ такъ разстроенъ, что насилу держался на ногахъ; но слабость одного и твердость другой, вмѣсто того, чтобъ успокоить Генриха, напротивъ, показывали ему настоящую, близкую опасность.
   Генрихъ, тѣмъ не менѣе, сдѣлалъ надъ собой чрезвычайное усиліе, и превозмогши всѣ опасенія, взялъ свертокъ изъ рукъ короля и, вытянувшись во весь ростъ, обратилъ на Катерину и Франсуа взоръ, которымъ, кажется, хотѣлъ сказать:
   -- Берегитесь, я вашъ повелитель!
   Катерина поняла этотъ взглядъ.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, никогда, сказала она: -- никогда родъ мой не преклонитъ головы передъ чужимъ родомъ; никогда Бурбонъ не будетъ царствовать во Франціи, пока живъ еще хоть одинъ Валуа.
   -- Матушка! вскричалъ Карлъ IX, приподнявшись на окровавленной постели и сдѣлавшись ужаснѣе, чѣмъ бывалъ когда-нибудь:-- берегитесь, я еще король -- не надолго, знаю -- но немного времени нужно, чтобъ отдать приказъ; недолго наказать убійцъ и отравителей,
   -- Что жь! Дайте этотъ приказъ, если смѣете. А я пойду отдать свои приказанія. Пойдемъ, Франсуа, пойдемъ.
   И она быстро вышла, увлекая за собою герцога д'Алансона.
   -- Нансей! закричалъ Карлъ:-- Нансей, ко мнѣ, ко мнѣ! Я приказываю, я хочу этого, Нансей! арестовать мать мою, арестовать брата моего, арестовать...
   Кровь хлынула и прервала слова Карла въ то самое время, какъ капитанъ гвардіи отворилъ дверь, и король, задыхаясь, захрипѣлъ на своей кровати.
   Нансей слышалъ только свое имя; прочія приказанія, произнесенныя менѣе-явственнымъ голосомъ, исчезли въ пространствѣ.
   -- Оберегайте дверь, сказалъ Генрихъ: -- и не впускайте никого;
   Нансей поклонился и вышелъ. Генрихъ обратилъ свой взоръ на это неподвижное тѣло, которое можно было принять за трупъ, еслибъ легкое дыханіе не шевелило по-временамъ пѣны, покрывавшей губы.
   Онъ смотрѣлъ долго, потомъ, говоря съ самимъ-собою, произнесъ:
   -- Вотъ рѣшительная минута... царствовать ли, жить ли?
   Въ это мгновеніе, завѣса алькова приподнялась, блѣдная голова показалась изъ-за нея, и посреди мертваго молчанія, царствовавшаго въ комнатѣ короля, раздался голосъ:
   -- Живите!
   -- Рене! вскрикнулъ Генрихъ.
   -- Да, ваше величество.
   -- Итакъ, твое предсказаніе ложно:-- я не буду королемъ? сказалъ Генрихъ.
   -- Вы будете имъ, государь; но не пришелъ еще часъ.
   -- Какъ ты это знаешь? говори; я хочу знать, вѣрить ли тебѣ.
   -- Слушайте.
   -- Слушаю.
   -- Наклонитесь.
   Генрихъ наклонился надъ тѣломъ Карла. Рене нагнулся съ своей стороны. Ихъ раздѣляла только ширина кровати, и это разстояніе было уменьшено обоюднымъ ихъ движеніемъ.
   Между ними лежало, безмолвно и недвижимо, тѣло умиравшаго короля.
   -- Послушайте, сказалъ Рене.-- Я здѣсь спрятанъ королевою-матерью, чтобъ погубить васъ; но я охотнѣе готовъ служить вамъ, потому-что вѣрю въ вашъ гороскопъ, и потому еще, что, служа вамъ, я соблюдаю для себя двойную выгоду -- какъ для тѣла, такъ и для души.
   -- И это также приказала тебѣ сказать мнѣ королева? спросилъ Генрихъ, полный сомнѣнія и безпокойства.
   -- Нѣтъ, отвѣчалъ Рене:-- но выслушайте тайну.
   Онъ наклонился еще болѣе. Генрихъ послѣдовалъ его примѣру, такъ-что головы ихъ почти касались.
   Въ этомъ совѣщаніи двухъ людей, наклонившихся надъ тѣломъ умирающаго короля, было что-то до-того мрачное, что волосы суевѣрнаго флорентинца стали дыбомъ на головѣ его, и крупный потъ выступилъ на лицѣ Генриха.
   -- Слушайте, продолжалъ Рене:-- узнайте тайну, мнѣ одному извѣстную; я вамъ открою ее, если вы поклянетесь надъ тѣломъ этого умирающаго простить мнѣ смерть вашей матери.
   -- Я уже обѣщалъ тебѣ однажды, сказалъ Генрихъ, лицо котораго помрачилось.
   -- Обѣщали, но не клялись, сказалъ Рене, подаваясь назадъ.
   -- Клянусь тебѣ, сказалъ Генрихъ, простирая правую руку надъ головой короля.
   -- Итакъ, государь, поспѣшно сказалъ Флорентинецъ:-- польскій король скоро будетъ.
   -- Нѣтъ, отвѣчалъ Генрихъ:-- курьеръ былъ остановленъ королемъ Карломъ.
   -- Король Карлъ остановилъ только одного, по дорогѣ въ Шато-Тьери; но королева-мать, въ своей предусмотрительности, послала трехъ по тремъ дорогамъ.
   -- О! горе! сказалъ Генрихъ.
   -- Ныньче утромъ прибылъ гонецъ изъ Варшавы. Король выѣхалъ вслѣдъ за нимъ, и никто не думалъ останавливать его, потому-что въ Варшавѣ еще не знали о болѣзни короля. Д'Анжу будетъ черезъ нѣсколько часовъ.
   -- О! еслибъ мнѣ только недѣлю! произнесъ Генрихъ.
   -- Да; но у васъ нѣтъ и восьми часовъ. Слышали вы звукъ приготовляемаго оружія?
   -- Слышалъ.
   -- Это оружіе приготовлялось противъ васъ.-- Они прійдутъ убить васъ даже сюда, даже въ комнату короля.
   -- Король еще не умеръ.
   Рене внимательно посмотрѣлъ на Карла.
   -- Черезъ десять минутъ онъ будетъ мертвъ.-- Слѣдовательно, вамъ остается жить десять минутъ, можетъ-быть и меньше.
   -- Что жь дѣлать?
   -- Бѣжать, не теряя ни минуты, ни секунды.
   -- Но куда? Если они ждутъ въ передней, они убьютъ меня, когда я выйду.
   -- Послушайте: я на все рѣшаюсь для васъ,-- только не забывайте этого никогда!
   -- Будь спокоенъ.
   -- Слѣдуйте за мною въ потаенный ходъ; я провожу васъ до воротъ. Потомъ, чтобъ дать вамъ время, пойду скажу королевѣ-матери, что вы сейчасъ сойдете; подумаютъ, что вы сами открыли этотъ тайный ходъ и воспользовались имъ для бѣгства; пойдемте, пойдемте.
   Генрихъ наклонился къ Карлу и поцаловалъ его въ лобъ.
   -- Прощай, братъ мой, произнесъ онъ: -- не забуду я, что послѣднимъ твоимъ желаніемъ было -- видѣть меня своимъ наслѣдникомъ; не забуду, что послѣдняя твоя воля была -- сдѣлать меня королемъ. Умри съ миромъ! Во имя нашихъ братьевъ, я прощаю тебѣ пролитую кровь.
   -- Скорѣе! скорѣе! воскликнулъ Рене: -- онъ приходитъ въ себя. Бѣгите, пока онъ не открывалъ еще глазъ, бѣгите!
   -- Кормилица! пробормоталъ Карлъ:-- кормилица!
   Генрихъ взялъ у изголовья Карла шпагу, безполезную для умирающаго, спряталъ пергаментъ, дѣлавшій его регентомъ, за пазуху, въ послѣдній разъ поцаловалъ въ лобъ Карла, обошелъ кровать, и быстро бросился въ отверстіе, затворившееся за нимъ,
   -- Кормилица! вскрикнулъ король громче:-- кормилица!
   Добрая женщина прибѣжала.
   -- Что съ тобою, Шарло? спросила она.
   -- Кормилица, сказалъ король:-- должно-быть, что-нибудь случилось пока я спалъ: я вижу ослѣпительный свѣтъ; я вижу Бога, Создателя нашего; я вижу Іисуса, вижу благословенную Дѣву-Марію. Они просятъ, молятъ Его за меня: Господь милосердый прощаетъ меня... Онъ зоветъ меня... Боже мой! Боже! пріими меня въ твоемъ милосердіи, забудь, что я былъ королемъ; я являюсь передъ Тобою безъ скипетра и короны. Господи, забудь преступленія короля и помни только страданія человѣка... Боже мой... я передъ тобою...
   И Карлъ, который, произнося эти слова, приподымался все болѣе-и-болѣе, какъ-будто идя на встрѣчу голосу, его зовущему, испустилъ вздохъ и упалъ неподвижный, оцѣпенѣлый на руки кормилицы.
   Въ-продолженіи этого времени, пока солдаты, подъ командою Катерины, занимали всѣмъ извѣстный выходъ, откуда долженъ былъ выйдти Генрихъ, онъ, въ сопровожденіи Рене, прошелъ потаенный корридоръ, достигъ калитки, вскочилъ на лошадь и поскакалъ къ мѣсту, гдѣ долженъ былъ найдти де-Муи.
   Вдругъ, на шумъ его лошади по звонкой мостовой, нѣсколько часовыхъ обернулись, крича:
   -- Онъ бѣжитъ, бѣжитъ!
   -- Кто? спросила королева-мать, приближаясь къ окошку.
   -- Король Генрихъ, король наваррскій, кричали часовые.
   -- Стрѣлять! сказала Катерина: -- стрѣлять въ него.
   Часовые прицѣлились, но Генрихъ былъ уже слишкомъ-далеко.
   -- Онъ бѣжитъ, вскричала Катерина: -- слѣдовательно, онъ побѣжденъ!
   -- Онъ бѣжитъ, прошепталъ герцогъ д'Алансонъ:-- слѣдовательно, я король.
   Но въ эту минуту, когда Франсуа и мать его были еще у окна, подъемный мостъ зашумѣлъ подъ ногами лошадей; раздался звукъ оружія и громкій говоръ; молодой человѣкъ, со шляпою въ рукѣ, вскачь взъѣхалъ на дворъ, восклицая: Франція! За нимъ слѣдовало четверо всадниковъ, покрытыхъ, подобно ему, потомъ, пѣною и пылью,
   -- Сынъ мой! вскрикнула Катерина, простирая свои руки изъ окошка.
   -- Маменька! отвѣчалъ молодой человѣкъ, соскакивая съ лошади.
   -- Братъ д'Анжу! съ ужасомъ вскрикнулъ Франсуа, отскокнувъ назадъ.
   -- Не поздно ли? спросилъ д'Анжу у своей матери.
   -- Напротивъ: самъ Богъ не могъ бы привести тебя болѣе кстати; смотри и слушай.
   Въ-самомъ-дѣлѣ, Нансей, капитанъ гвардіи, выходилъ на балконъ королевской комнаты.
   Всѣ взоры обратились на него. Онъ переломилъ трость, и, раздвинувъ руки, держа въ каждой изъ нихъ по обломку, произнесъ:
   -- Король Карлъ IX умеръ! король Карлъ IX умеръ! король Карлъ IX умеръ!
   И бросилъ оба куска трости.
   -- Да здравствуетъ король Генрихъ III, воскликнула тогда Катерина, крестясь съ набожною благодарностью.-- Да здравствуетъ жороль Генрихъ III!
   Всѣ повторили этотъ крикъ, исключая герцога Франсуа.
   -- А! она насмѣялась надо мною, произнесъ онъ, раздирая грудь свою ногтями.
   -- Я побѣдила, воскликнула Катерина: -- и этотъ ненавистный Беарнецъ не будетъ царствовать.
   

XVI.
Эпилогъ.

   Прошелъ годъ со смерти Карла IX и вступленія на престолъ его преемника.
   Генрихъ III, благополучно царствующій милостію Бога и матери своей Катерины, отправился на торжественный ходъ, совершаемый въ честь клернской Божіей-Матери.
   Онъ вышелъ пѣшкомъ съ супругою и всѣмъ своимъ дворомъ.
   Генриху III очень можно было предаваться этимъ маленькимъ развлеченіямъ; никакая важная забота не тяготѣла надъ нимъ въ это время. Король наваррскій быль въ Наваррѣ, гдѣ ему такъ давно хотѣлось быть, и очень занимался, какъ говорили, одною прекрасною дѣвушкою изъ рода Монморанси, которую онъ называлъ la Fosseuse. Маргерита была при немъ, печальная и мрачная, и находила въ своихъ прекрасныхъ горахъ если не уничтоженіе, то по-крайней-мѣрѣ уменьшеніе двухъ главнѣйшихъ золъ жизни: отсутствія и смерти.
   Парижъ былъ очень-спокоенъ, и королева-мать, бывшая вполнѣ регентшею съ-тѣхъ-поръ, какъ сынъ ея Генрихъ былъ королемъ, жила то въ Луврѣ, то въ суассонскомъ отелѣ, находившемся на томъ мѣстѣ, гдѣ теперь хлѣбный базаръ. Теперь отъ этого отеля осталась только прекрасная колонна, которую можно видѣть противъ улицы.
   Однажды вечеромъ, когда королева занималась изученіемъ звѣздъ вмѣстѣ съ Рене, маленькихъ измѣнъ котораго она и не подозрѣвала, и который опять вошелъ къ ней въ милость, благодаря ложному свидѣтельству въ дѣлѣ Коконна и ла-Моля,-- вдругъ пришли доложить ей, что кто-то имѣетъ сообщить ей важное дѣло и ждетъ ее въ молельнѣ.
   Она поспѣшно вышла и очутилась передъ Морвелемъ.
   -- Онъ здѣсь, сказалъ отставной капитанъ петардщиковъ, вопреки придворному этикету не давъ Катеринѣ времени обратиться къ нему съ вопросомъ.
   -- Кто онъ? спросила Катерина.
   -- Да кто же, ваше величество, если не король наваррскій?
   -- Здѣсь! произнесла Катерина:-- здѣсь... онъ... Генрихъ... а зачѣмъ бы онъ пришелъ сюда, безразсудный?
   -- По-видимому, повидаться съ госпожею де-Совъ, только. Но вѣроятно въ-слѣдствіе заговора противъ короля.
   -- А какъ вы узнали, что онъ здѣсь?
   -- Вчера я видѣлъ, какъ онъ входилъ въ одинъ домъ: черезъ минуту пріѣхала и госпожа де-Совъ.
   -- Увѣрены ли вы, что это онъ?
   -- Я дожидался его выхода, т. е. порядочную часть ночи. Въ три часа, любовники вышли. Король проводилъ ее до воротъ Лувра; тамъ, благодаря сторожу, который, вѣроятно, на ихъ сторонѣ, она вошла очень-спокойно, а король, напѣвая какую-то пѣсеньку, пошелъ назадъ такъ непринужденно, какъ-будто былъ посреди своихъ горъ.
   -- Куда же онъ возвратился?
   -- Въ Улицу-д'Арбр-Секъ, въ гостинницу à la Belle Étoile, къ тому самому трактирщику, у котораго стояли два колдуна, казненные по волѣ вашего величества въ прошломъ году.
   -- Отъ-чего вы мнѣ сейчасъ же не донесли объ этомъ?
   -- Потому-что я еще не вполнѣ былъ увѣренъ.
   -- А теперь?
   -- Теперь я увѣренъ.
   -- Ты видѣлъ его?
   -- Совершенно. Я спрятался у виннаго торговца напротивъ. Сначала, онъ вошелъ въ тотъ же домъ, что и наканунѣ; потомъ, такъ-какъ она долго не являлась, онъ неосторожно показался въ окнѣ перваго этажа: тутъ всѣ мои сомнѣнія разсѣялись, тѣмъ болѣе, что черезъ минуту госпожа де-Совъ опять пріѣхала....
   -- И ты думаешь, что они, какъ и въ прошлую ночь, останутся до трехъ часовъ утра?
   -- Очень-вѣроятно.
   -- Гдѣ этотъ домъ?
   -- Близь Круа-де-Пти-Шанъ, къ Сент-Оноре.
   -- Хорошо, сказала Катерина.-- Господинъ де-Совъ не знаетъ вашего почерка?
   -- Нѣтъ.
   -- Садитесь сюда и пишите.
   Морвель повиновался и взялъ перо.
   -- Я готовъ, ваше величество, сказалъ онъ.
   Катерина продиктовала:
   "Въ то время, какъ г. баронъ де-Совъ исполняетъ свою обязанность въ Луврѣ, баронесса съ однимъ щеголемъ, его пріятелемъ, находится въ домѣ близь Круа-де-Пти-Шанъ, около Сент-Оноре. Г. баронъ де-Совъ узнаетъ домъ по красному кресту на стѣнѣ."
   -- Что дальше? спросилъ Морвель.
   -- Сдѣлайте копію съ этого письма, сказала Катерина.
   Морвель машинально повиновался.
   -- Теперь, сказала королева:-- прикажите какому-нибудь ловкому человѣку передать одно изъ этихъ писемъ господину де-Совъ, а другое пусть онъ обронитъ въ корридорахъ Лувра.
   -- Я не понимаю... сказалъ Морвель.
   Катерина пожала плечами.
   -- Вы не понимаете, что мужъ, получившій подобную записку, разсердится?..
   -- Но мнѣ кажется, ваше величество, что онъ не сердился прежде на короля наваррскаго.
   -- Тотъ, кто спускаетъ нѣкоторыя вещи королю, не проститъ ихъ, быть-можетъ, простому волокитѣ. Впрочемъ, если онъ не разсердится, вы за него должны будете разсердиться.
   -- Я?
   -- Безъ всякаго сомнѣнія. Вы возьмете четырехъ, шестерыхъ человѣкъ, если нужно, замаскируетесь, выломите двери, какъ-будто вы посланы барономъ, застанете любовниковъ на свиданіи и поразите ихъ во имя мужа; а на другой день, брошенное письмо, найденное какою-нибудь благодѣтельною душою и быстро пущенное въ ходъ, засвидѣтельствуетъ, что это было мщеніе мужа. Только по несчастному стеченію обстоятельствъ окажется, что любовникъ былъ король наваррскій; но кто могъ себѣ вообразить это, когда всѣ думали, что онъ въ По?
   Морвель съ удивленіемъ посмотрѣлъ на Катерину, поклонился и вышелъ.
   Въ то самое время, какъ онъ выходилъ изъ суассонскаго отеля, г-жа де-Совъ входила въ маленькій домикъ у Круа-де-Пти-Шанъ.
   Генрихъ ждалъ ее у полуотворенной двери.
   Увидѣвъ ее, онъ тотчасъ же спросилъ:
   -- За вами никто не слѣдовалъ?
   -- Сколько мнѣ кажется, нѣтъ, сказала Шарлотта.
   -- А меня такъ, кажется, преслѣдовали, не только-что ночью, но даже нынѣшнимъ вечеромъ, сказалъ Генрихъ.
   -- Боже мой! вы меня пугаете, ваше величество! Если вниманіе къ старинной дружбѣ будетъ причиною вашего несчастія, я никогда не утѣшусь.
   -- Будьте спокойны, другъ мой, сказалъ Беарнецъ:-- насъ сторожатъ три шпаги.
   -- Три? это немного, ваше величество.
   -- Этого слишкомъ-довольно, если шпаги эти принадлежатъ де-Муи, Сокуру и Бартелеми.
   -- Такъ де-Муи съ вами въ Парижѣ?
   -- Безъ сомнѣнія.
   -- Онъ осмѣлился возвратиться въ столицу! У него, слѣдовачтельно, какъ и у васъ, есть какая-нибудь бѣдная, влюбленная въ него женщина?
   -- Нѣтъ. Но у него есть врагъ, котораго онъ поклялся убить. Ненависть, моя милая, можетъ увлекать въ такія же дурачества, какъ и любовь.
   -- Благодарю, ваше величество...
   -- О! сказалъ Генрихъ: -- я не говорю о настояніемъ; я говорю о прошедшихъ и будущихъ дурачествахъ. Но не будемъ спорить объ этомъ; намъ некогда терять время.
   -- Вы, значитъ, все-таки ѣдете?
   -- Ныньче ночью.
   -- Слѣдовательно, вы окончили дѣла, для которыхъ возвратились въ Парижъ?
   -- Я возвращался только для васъ.
   -- Гасконецъ!
   -- Ventre-saint-gris! другъ мой, я говорю правду; но отстранимъ эти воспоминанія; мнѣ еще остается два или три часа быть счастливымъ, а потомъ -- вѣчная разлука.
   -- О, ваше величество! одна моя любовь вѣчна.
   Гегрихъ только-что сказалъ, что ему некогда спорить; онъ и не спорилъ: онъ повѣрилъ, или, не вѣря, притворился вѣрящимъ.
   Между-тѣмъ, де-Муи съ двумя своими товарищами, какъ говорилъ король наваррскій, скрывался по сосѣдству дома. Они условились, что Генрихъ выйдетъ изъ маленькаго дома въ часъ вмѣсто трехъ; что, такъ же, какъ и наканунѣ, они проводятъ г-жу Де-Совъ до Лувра, и оттуда пойдутъ въ улицу Серизе, гдѣ жилъ Морвель.
   Де-Муи вчера только узналъ навѣрное, гдѣ живетъ врагъ его.
   Они ждали уже около часа, какъ увидѣли, что къ маленькому домику приблизился человѣкъ въ сопровожденіи другихъ пяти: передовой началъ примѣрять къ двери, одинъ за другомъ, нѣсколько ночей. Де-Муи, скрывавшійся во впадинѣ сосѣдней двери, однимъ скачкомъ очутился возлѣ этого человѣка, и схватилъ его за руку --
   -- Постойте, сказалъ онъ: -- сюда нельзя войдти.
   Незнакомецъ отскочилъ назадъ и при этомъ движеніи уронилъ шляпу.
   -- Де-Муи де-Сен-Фаль! вскричалъ онъ.
   -- Морвель! заревѣлъ гугенотъ, обнажая свою шпагу.-- Я тебя искалъ, ты самъ явился,-- благодарю!
   Но овладѣвшая имъ злоба не заставила его позабыть о Генрихѣ: обратившись къ окошку, онъ свиснулъ на манеръ беарнскихъ пастуховъ.
   -- Этого достаточно, сказалъ онъ Сокуру.-- Теперь ко мнѣ, убійца! ко мнѣ!
   И онъ бросился на Морвеля.
   Морвель успѣлъ выдернуть изъ-за пояса пистолетъ.
   -- На этотъ разъ, сказалъ онъ, прицѣливаясь въ молодаго человѣка:-- я надѣюсь, что ты убитъ.
   И онъ выстрѣлилъ. Но де-Муи отпрыгнулъ вправо, и пуля пролетѣла мимо.
   -- Теперь моя очередь, вскрикнулъ молодой человѣкъ. Онъ нанесъ Морвелю такой сильный ударъ, что хотя шпага попала въ кожаный поясъ, Но прорубила его и вонзилась въ тѣло.
   Убійца испустилъ дикій крикъ, свидѣтельствовавшій такое глубокое страданіе, что бывшіе съ нимъ, почитая его убитымъ, бросились въ испугѣ къ Улицѣ-Сент-Оноре.
   Морвель былъ не изъ храбрыхъ: видя себя оставленнымъ своими людьми передъ такимъ Противникомъ, какъ де-Муи, онъ заблагоразсудилъ послѣдовать ихъ примѣру, и въ свою очередь бросился по той же дорогѣ, крича: помогите!
   Де-Муи, Сокуръ и Бартелеми сгоряча бросились ихъ преслѣдовать.
   Когда они вбѣжали въ Улицу-де-Гренель, чтобъ отрѣзать бѣглецамъ дорогу, вдругъ отворилось окно, и человѣкъ изъ перваго этажа выскочилъ за землю, только-что смоченную дождемъ.
   Это былъ Генрихъ.
   Свистъ де-Муи увѣдомилъ его объ опасности, а пстолетный выстрѣлъ, давъ ему знать, что опасность велика, заставилъ его броситься на площадь къ друзьямъ своимъ. Пылкій и сильный, онъ ринулся по ихъ слѣдамъ со шпагою въ рукѣ.
   Крикъ, раздавшійся въ сторонѣ Сен-Жерменской-Заставы, навелъ его на слѣдъ. Это кричалъ Морвель, который, чувствуя, что де-Муи его догоняетъ, снова звалъ на помощь разбѣжавшихся отъ ужаса людей своихъ.
   Ему оставалось или обернуться, или быть проколотымъ сзади. Морвель обернулся и встрѣтилъ желѣзо своего противника, который нанесъ ему такой сильный ударъ, что прокололъ насквозь поясъ. Въ мгновеніе ока, де-Муи повторилъ ударъ; сталь снова вонзилась въ тѣло, и кровь двойною струею брызнула изъ двойной раны.
   -- Попался! воскликнулъ подоспѣвшій Генрихъ.-- Коли его, де-Муи.
   Де-Муи не нуждался въ одобреніи; онъ опять бросился на Морвеля, но Морвель не дожидался его: закрывъ лѣвою рукою свою рану, онъ пустился въ отчаянное бѣгство.
   -- Бей его! бей! кричалъ король.-- Его солдаты остановились!
   Съ стѣсненнымъ дыханіемъ, покрытый потомъ, Морвель вдруг упалъ отъ изнеможенія; но онъ сейчасъ же привсталъ, и, стоя на колѣнѣ, встрѣтилъ де-Муи остріемъ своей шпаги.
   -- Друзья! друзья! кричалъ Морвель: -- ихъ только двое! Стрѣляйте! стрѣляйте въ нихъ!
   Въ-самомъ-дѣлѣ, Сокуръ и Бартелеми, преслѣдуя двухъ солдатъ забѣжавшихъ въ улицу де-Пуль, удалились въ сторону, такъ-что въ настоящую минуту король и де-Муи находились только вдвоемъ противъ четырехъ человѣкъ.
   -- Стрѣляйте! продолжалъ ревѣть Морвель, между-тѣмъ, какъ одинъ изъ солдатъ уже оканчивалъ нужныя для этого приготовленія.
   -- Да, во прежде умри,-- измѣнникъ; умри и будь проклятъ какъ убійца!
   Схвативъ одною рукою шпагу Морвеля, де-Муи другою вонзилъ ему въ грудь свой клинокъ до самой рукоятки съ такою силою, что пригвоздилъ его къ землѣ.
   -- Берегись, берегись! кричалъ Генрихъ.
   Де-Муи отскочилъ назадъ, оставя свою шпагу въ груди Морвеля; солдатъ уже прицѣлился въ него и убилъ бы его на-повалъ; по въ это самое время Генрихъ прокололъ солдата насквозь. Онъ упалъ возлѣ Морвеля, а другіе разбѣжались.
   -- Идемъ, де-Муи, идемъ! сказалъ Генрихъ: -- если насъ узнаютъ, всему конецъ.
   -- Подождите, ваше величество. А моя шпага? сказалъ де-Муи:-- не думаете ли вы, что я ее оставлю въ тѣлѣ этого подлеца?
   И онъ подошелъ къ Морвелю, лежавшему, по-видимому, безъ движенія; но только-что де-Муи наложилъ руку на эфесъ своей шпаги, какъ Морвель привсталъ, вооруженный ружьемъ, которое солдатъ уронилъ при своемъ паденіи, и въ-упоръ выстрѣлилъ въ грудь де-Муи. Молодой человѣкъ упалъ, даже не вскрикнувъ: онъ былъ убитъ на-повалъ.
   Генрихъ бросился на Морвеля, но тотъ упалъ въ свою очередь, и шпага Генриха приколола уже трупъ.
   Пора было бѣжать; шумъ стычки привлекъ многихъ свидѣтей. Могла прійдти ночная стража. Генрихъ искалъ въ любопытной толпѣ знакомаго лица, и вдругъ вскрикнулъ отъ радости. Оль узналъ ла-Гюрьера.
   Такъ-какъ вся описанная нами сцена происходила близь креста дю-Трагуаръ, то-есть, противъ Улицы-д'Арбр-Секъ, то старый нашъ знакомый, котораго природное суровое расположеніе духа еще болѣе помрачилось со смерти ла-Моля и Коконна, его любимыхъ постояльцевъ,-- услышавъ шумъ, бросилъ свои кастрюли и сковороды, въ которыхъ приготовлялъ ужинъ наваррскому королю, и прибѣжалъ на мѣсто дѣйствія.
   -- Любезный ла-Гюрьеръ, отдаю на твое попеченіе де-Муи, хотя и боюсь, что уже поздно. Отнеси его къ себѣ, и если онъ еще живъ -- не жалѣй ничего: вотъ мой кошелекъ; что жь касается до другаго, пусть онъ остается на мѣстѣ и гніетъ какъ собака.
   -- Но вы? сказалъ ла-Гюрьеръ.
   -- Я? мнѣ еще нужно проститься. Я бѣгу и черезъ десять минутъ буду у тебя; чтобъ лошади мои были готовы.
   И Генрихъ дѣйствительно побѣжалъ въ направленіи къ маленькому домику; но достигнувъ Улицы-Гренелль, онъ остановился въ ужасѣ.
   Многочисленная толпа собралась у дверей дома.
   -- Что тутъ? спросилъ Генрихъ: -- что случилось?
   -- О! отвѣчалъ тотъ, къ кому онъ обратился: -- большое несчастіе, сударь. Тутъ сейчасъ только поразилъ кинжаломъ прекрасную молодую женщину мужъ ея, котораго извѣстили запискою, что жена его здѣсь съ любовникомъ.
   -- А мужъ? спросилъ Генрихъ.
   -- Спасся.
   -- А жена?
   -- Она здѣсь.
   -- Мертва?
   -- Нѣтъ еще; но, благодаря Бога, не уйдетъ отъ смерти.
   -- О! вскричалъ Генрихъ:-- я проклятъ!
   И онъ бросился въ домъ.
   Комната была полна народа; всѣ толпились около постели, на которой лежала несчастная Шарлотта, пораженная двумя ударами кинжала.
   Мужъ ея, въ-продолженіи двухъ лѣтъ скрывавшій ревность свою къ Генриху, воспользовался этимъ случаемъ для мщенія.
   -- Шарлотта! Шарлотта! кричалъ Генрихъ, расталкивая толпу и падая на колѣни возлѣ ея кровати.
   Шарлотта открыла свои прекрасные глаза, уже подернувшіе пеленою смерти, испустила крикъ, вызвавшій кровь изъ ея раны и, дѣлая усиліе, чтобъ приподняться, сказала:
   -- Я знала, что не могу умереть, не увидѣвъ его.
   И въ-самомъ-дѣлѣ, какъ-будто она ждала только этой минуты, чтобъ вручить Генриху душу, которая его такъ любила, она приложила свои губы ко лбу короля наваррскаго, прошептала еще въ послѣдній разъ "люблю тебя" и упала бездыханная.
   Генрихъ не могъ долго оставаться, не подвергаясь гибели. Онъ вынулъ кинжалъ, отрѣзалъ локонъ прекрасныхъ волосъ, которые такъ часто расплеталъ, любуясь ихъ длиною и, рыдая, вышелъ сквозь рыдающую толпу, которая и не догадывалась, какія глубокія несчастія она оплакивала.
   -- Друзья, любовь, воскликнулъ Генрихъ въ отчаяніи:-- все меня покидаетъ, все меня оставляетъ, всего лишенъ я въ одно время!
   -- Да, ваше величество, сказалъ ему тихо человѣкъ, отдѣлившійся отъ толпы любопытныхъ, окружавшихъ домъ и слѣдовавшій за Генрихомъ: -- но вамъ остается престолъ.
   -- Рене! вскрикнулъ Генрихъ.
   -- Точно-такъ, ваше величество, Рене, васъ охраняющій: этотъ подлецъ, умирая, назвалъ васъ по имени; теперь знаютъ, что вы въ Парижѣ; васъ ищутъ; бѣгите, бѣгите!
   -- И ты говоришь, что я буду королемъ, Рене? Я, бѣглецъ?
   -- Взгляните, государь, сказалъ флорентинецъ, указывая королю на звѣзду, которая, сверкая, отдѣлялась отъ чернаго облака: -- не я это говорю, а она.
   Генрихъ глубоко вздохнулъ и исчезъ во мракѣ.

<Перевод А. И. Кронеберга>

"Отечественныя Записки", NoNo 7--9, 1845

   
   
   
я. Капитанъ Нансэ сошелъ съ лошади, отперъ дверку носилокъ, которая была заперта на замокъ, и, почтительно поклонившись, попросилъ короля Наваррскаго выйти.
   Генрихъ повиновался безъ возраженій. Всякое жилище казалось ему надежнѣе Лувра, а чуть не дюжина запертыхъ дверей между нимъ и выходомъ изъ тюрьмы представляла для него большое удобство, такъ какъ эти двери охраняли его отъ Екатерины Медичи.
   Августѣйшій узникъ прошелъ въ сопровожденіи двухъ солдатъ черезъ подъемный мостъ, черезъ трое дверей нижняго этажа башни, черезъ три двери внизу лѣстницы, а затѣмъ, слѣдуя за капитаномъ Нансэ, который продолжалъ итти впереди него, поднялся въ первый этажъ. Капитанъ, видя, что онъ хочетъ итти дальше, остановилъ его.
   -- Помѣщеніе вашего величества здѣсь, -- сказалъ онъ.
   -- Ага! Значитъ, меня хотятъ помѣстить въ первомъ этажѣ,-- остановившись, сказалъ Генрихъ.-- Это большая честь.
   -- Къ вамъ относятся, какъ къ лицу коронованному, ваше величество.
   "Ахъ, чортъ возьми!-- подумалъ Генрихъ,-- я не считалъ бы униженіемъ, если бы мнѣ отвели комнату во второмъ или третьемъ этажѣ. А здѣсь уже слишкомъ хорошо, такъ что могутъ явиться подозрѣнія".
   -- Угодно вашему высочеству слѣдовать за мной?-- спросилъ Бансэ.
   Они вошли въ коридоръ, который привелъ ихъ въ довольно большую и какого-то зловѣщаго вида залу съ темными стѣнами.
   Генрихъ съ нѣкоторымъ безпокойствомъ оглядѣлся кругомъ.
   -- Гдѣ мы?-- спросилъ онъ.
   -- Это зала пытокъ, ваше величество.
   -- Ага!-- сказалъ Генрихъ.
   И онъ еще внимательнѣе посмотрѣлъ на все окружающее Въ комнатѣ было всего понемножку: разныя приспособленія для пытки водой, клещи, клинья для "испанскихъ сапогъ" и т. п. Кругомъ залы стояли каменныя скамьи для несчастныхъ, ожидающихъ пытки, а надъ этими скамьями, на нихъ и подъ ними были ввернуты въ стѣну желѣзныя кольца.
   Генрихъ продолжалъ итти, не говоря ни слова, но не упуская изъ виду ни малѣйшей подробности всѣхъ этихъ ужасныхъ орудій, начертавшихъ, такъ сказать, исторію вынесенныхъ здѣсь страданій.
   Внимательно оглядывая все, Генрихъ не смотрѣлъ себѣ подъ ноги и оступился.
   -- Что это такое?-- спросилъ онъ.
   И онъ показалъ на что-то въ родѣ желоба, выдолбленнаго въ сырыхъ плитахъ пола.,
   -- Это стокъ, ваше величество.
   -- Развѣ сюда протекаетъ дождь?
   -- Нѣтъ, тутъ течетъ кровь, ваше величество.
   -- Такъ!-- сказалъ Генрихъ.-- А скоро дойдемъ мы до моей комнаты?
   -- Вотъ она, ваше величество, -- отвѣтилъ кто-то.
   Въ темнотѣ смутно виднѣлась, точно призракъ, человѣческая фигура. Голосъ показался Генриху знакомымъ. Онъ сдѣлалъ еще нѣсколько шаговъ и узналъ говорившаго.
   -- А, это вы, Болѣе!-- воскликнулъ онъ.-- Какого чорта дѣлаете вы тутъ?
   -- Я только что назначенъ комендантомъ Веноенской крѣпости, государь.
   -- И вашъ дебютъ, любезный другъ, мсжэіъ назваться блестящимъ. Вашъ первый заключенный -- король.
   -- Прошу извиненія, ваше величество,-- возразилъ Болѣе,-- но я еще до васъ принялъ двухъ арестантовъ: графа де-ла-Моля и графа де-Коконна.
   -- Ахъ, да, я видѣлъ, какъ арестовали этихъ несчастныхъ. Какъ выносятъ они заключеніе?
   -- Каждый по-своему. Одинъ веселъ, другой печаленъ; одинъ поетъ, другой вздыхаетъ.
   -- Который вздыхаетъ?
   -- Графъ де-ла-Моль, ваше величество.
   -- Клянусь честью,-- сказалъ Генрихъ,-- я больше понимаю того, который вздыхаетъ, чѣмъ того, который поетъ. Потому, что я видѣлъ, тюрьма не кажется мнѣ веселой. А въ которомъ этажѣ ихъ комнаты?
   -- Въ самомъ верхнемъ, въ четвертомъ.
   Генрихъ вздохнулъ. Вотъ гдѣ хотѣлось бы быть и ему.
   -- А теперь потрудитесь показать мнѣ мою комнату, г. Болѣе, -- сказалъ онъ.-- Мнѣ хочется поскорѣе устроиться тамъ: я очень усталъ сегодня.
   -- Пожалуйте, ваше величество,-- сказалъ Болѣе, показывая Генриху на отворенную дверь комнаты.
   -- Номеръ второй, -- сказалъ Генрихъ.-- А почему же не первый?
   -- Потому что онъ предназначается для другого, ваше величество.
   -- Ага! Значитъ, вы ждете арестанта болѣе высокаго происхожденія, чѣмъ я?
   -- Прошу васъ, государь, не требовать отъ меня отвѣта. Въ такомъ случаѣ мнѣ пришлось бы ослушаться и нарушить мой долгъ повиновенія вашему величеству.
   -- А, это дѣло другое, -- сказалъ Генрихъ.
   И онъ сталъ еще задумчивѣе: этотъ номеръ первый, видимо, заинтересовалъ его.
   Обращеніе коменданта было все такъ же почтительно. Разсыпаясь въ извиненіяхъ за недостатокъ удобствъ, онъ ввелъ Генриха въ назначенную ему комнату, поставилъ около двери двухъ часовыхъ и вышелъ.
   -- Теперь, -- сказалъ онъ, обращаясь къ тюремному сторожу,-- идемъ къ другимъ.
   И г. Болѣе, слѣдуя за сторожемъ, поднялся въ четвертый этажъ.
   Отворивъ одну за другой двѣ двери, изъ которыхъ каждая была заперта на два замка и задвинута тремя толстыми засовами, сторожъ подошелъ къ третьей.
   Только что дотронулся онъ до нея, какъ веселый голосъ крикнулъ ему:
   -- Mordi! Отворяйте скорѣе, хоть бы для того, чтобы освѣжить воздухъ. Ваша печка такъ натоплена, что тутъ можно задохнуться.
   И Коконна, котораго читатель, конечно, узналъ по его любимому восклицанію, однимъ прыжкомъ очутился около двери.
   -- Постойте, сударь, -- сказалъ сторожъ, -- я пришелъ не для того, чтобы выпустить васъ. Г. комендантъ желаетъ войти къ вамъ.
   -- А что ему нужно здѣсь?
   -- Онъ хочетъ навѣстить васъ.
   -- Слишкомъ много чести для меня, -- сказалъ Коконна.-- Милости просимъ!
   Какъ разъ въ эту минуту Болѣе вошелъ въ комнату. Дружеская улыбка, появившаяся было на губахъ Коконна, мгновенно исчезла отъ его ледяной вѣжливости -- той вѣжливости, которая свойственна комендантамъ крѣпостей, тюремнымъ сторожамъ и палачамъ.
   -- Есть съ вами деньги?-- спросилъ онъ у Коконна.
   -- Ни одного экю, -- отвѣтилъ тотъ.
   -- А драгоцѣнныя вещи?
   -- Только одинъ перстень.
   -- Позволите вы мнѣ обыскать васъ?
   -- Mordi!-- воскликнулъ Коконна, вспыхнувъ отъ гнѣва.-- Счастливо для васъ, что я въ тюрьмѣ, да и вы тоже!
   -- Приходится исполнять все, состоя на службѣ у короля.
   -- Значитъ, честные люди, которые грабятъ на Новомъ мосту, тоже служатъ королю? Mordi! Какъ же несправедливъ былъ я до сихъ поръ! Представьте себѣ, что я считалъ ихъ ворами!
   -- До свиданія,-- сказалъ, поклонившись, Болѣе.-- Сторожъ, заприте дверь.
   И комендантъ ушелъ съ великолѣпнымъ изумруднымъ перстнемъ Коконна. Герцогиня Неверская подарила его пьемонтцу, чтобы онъ, глядя на него, вспоминалъ цвѣтъ ея глазъ.
   -- Идемъ къ другому,-- сказалъ сторожу комендантъ.
   Комната ла-Моля имѣла еще болѣе мрачный видъ, чѣмъ та, которую занималъ Коконна. Слабый свѣтъ, падавшій изъ четырехъ амбразуръ, постепенно суживающихся кнаружи, слабо освѣщалъ ее. А желѣзныя рѣшетки въ нихъ были перекрещены такъ искусно, что темныя полосы мѣшали заключенному видѣть даже небо.
   Ла-Моль сидѣлъ въ углу и не обратилъ никакого вниманія на вошедшихъ.
   Комендантъ остановился около двери и съ минуту смотрѣлъ на заключеннаго, который продолжалъ сидѣть неподвижно, опустивъ голову на руки.
   -- Здравствуйте, графъ де-ла-Моль, -- сказалъ Болѣе.
   Молодой человѣкъ тихо поднялъ голову.
   -- Здравствуйте, -- сказалъ онъ.
   -- Я пришелъ обыскать васъ, -- продолжалъ комендантъ.
   -- Это лишнее,-- отвѣтилъ ла-Моль, -- я самъ отдамъ вамъ все, что у меня есть.
   -- А что у васъ есть?
   -- Около трехсотъ экю, драгоцѣнныя вещи, кольца.
   Ла-Моль вынулъ все изъ кармановъ, снялъ съ палецъ кольца и сорвалъ аграфъ съ своей шляпы.
   -- Больше у васъ нѣтъ ничего?
   -- Ничего, насколько я знаю.
   -- А что виситъ у васъ на шеѣ, на шелковомъ шнуркѣ?
   -- Это не драгоцѣнная вещь, это реликвія.
   -- Снимите ее.
   -- Какъ? Вы требуете?..
   -- Мнѣ приказано оставить вамъ только платье. А реликвія -- не платье.
   У ла-Моля вырвалось гнѣвное движеніе, которое представляло такой контрастъ съ его грустной и полной достоинства сдержанностью, что посѣтители испугались больше, чѣмъ могла бы ихъ испугать какая-нибудь рѣзкая выходка со стороны другого, не такого сдержаннаго человѣка.
   Но ла-Моль сейчасъ же опомнился.
   -- Хорошо, -- сказалъ онъ,-- вы получите, что требуете.
   Отвернувшись какъ бы затѣмъ, чтобы быть ближе къ свѣту, ла-Моль снялъ мнимую реликвію -- на самомъ дѣлѣ это былъ медальонъ съ портретомъ. Онъ вынулъ портретъ и, прижавъ его нѣсколько разъ къ губамъ, выронилъ его, какъ будто нечаянно, изъ рукъ, а затѣмъ изъ всей силы наступилъ на него каблукомъ и раздробилъ его на мелкіе кусочки.
   -- Милостивый государь!-- воскликнулъ комендантъ.
   Онъ нагнулся, чтобы посмотрѣть, не уцѣлѣло ли хоть что-нибудь отъ неизвѣстной вещи, которую ла-Моль не хотѣлъ отдать ему; но миніатюра превратилась буквально въ пыль.
   -- Королю нуженъ былъ этотъ медальонъ, -- сказалъ ла-Моль,-- но онъ не имѣлъ никакого права на портретъ.
   -- Я буду жаловаться его величеству,-- сказалъ Болѣе.
   И не простившись съ ла-Молемъ, не прибавивъ больше ни слова, онъ ушелъ въ ярости, предоставивъ сторожу запирать на этотъ разъ двери безъ него.
   Сторожъ сдѣлалъ нѣсколько шаговъ, но, увидавъ, что комендантъ уже началъ сходить съ лѣстницы, вернулся назадъ.
   -- Хорошо же я сдѣлалъ, г. графъ,-- сказалъ онъ,-- что попросилъ васъ дать мнѣ впередъ сто экю, за которые обѣщалъ доставить вамъ свиданіе съ вашимъ другомъ. Если бы они остались у васъ, комендантъ взялъ бы ихъ вмѣстѣ съ остальными тремястами, и тогда я, по совѣсти, ничего не могъ бы сдѣлать для васъ. Но вы заплатили мнѣ впередъ, и я обѣщалъ вамъ, что вы увидитесь съ вашимъ пріятелемъ... Пойдемте... Честный человѣкъ долженъ держать свое слово.
   Онъ отворилъ дверь, и черезъ минуту ла-Моль очутился лицомъ къ лицу съ Коконна, который шагалъ взадъ и впередъ по своей комнатѣ.
   Друзья бросились другъ другу въ объятія.
   Сторожъ сдѣлалъ видъ, какъ будто отираетъ слезу, и пошелъ караулить, чтобы никто не засталъ заключенныхъ врасплохъ или, вѣрнѣе, чтобы не застали на мѣстѣ преступленія его самого.
   -- А! Наконецъ, вотъ и ты!-- сказалъ Коконна.-- Этотъ ужасный комендантъ дѣлалъ тебѣ визитъ?
   -- Такъ же, какъ и тебѣ, я полагаю.
   -- И онъ отобралъ у тебя все?
   -- Тоже все, какъ и у тебя.
   -- О, у меня не было ничего, кромѣ кольца Генріэтты.
   -- А деньги?
   -- Я отдалъ ихъ всѣ сторожу, чтобы онъ доставилъ мнѣ свиданіе съ тобой.
   -- Ага!-- сказалъ ла-Моль.-- Такъ онъ получилъ изъ двухъ рукъ. Я далъ ему сотню экю.
   -- Тѣмъ лучше, что нашъ сторожъ негодяй.
   -- Разумѣется. За деньги онъ сдѣлаетъ все, что угодно.
   -- Понимаешь ты, почему насъ арестовали?
   -- Конечно... Насъ выдали.
   -- И выдалъ этотъ отвратительный герцогъ Алансонскій. Не даромъ же я хотѣлъ свернуть ему шею.
   -- А какъ ты думаешь, наше дѣло серьезное?
   -- Боюсь, что такъ.
   -- Значитъ, можетъ дойти и... до пытки?
   -- Да, я ужъ объ этомъ думалъ.
   -- Что будешь ты говорить, если дѣло дойдетъ до этого?
   -- А ты?
   -- Я буду молчать, -- сказалъ ла-Моль, и лихорадочный румянецъ выступилъ у него на щекахъ.
   -- А если со мной позволять себѣ сдѣлать такую подлость, то, ручаюсь тебѣ, что я наговорю очень много.
   -- Что же ты скажешь?-- быстро спросилъ ла-Моль.
   -- О, не безпокойся, я наговорю много такого, что помѣшаетъ герцогу Алансонскому спокойно спать по ночамъ.
   Ла-Моль хотѣлъ сказать что-то, но не успѣлъ произнести ни слова: сторожъ, должно-быть, услыхавъ какой-нибудь подозрительный шумъ, вбѣжалъ къ пріятелямъ, втолкнулъ каждаго изъ нихъ въ его комнату и заперъ за ними двери.
   

XXIV.
Восковая фигура.

   Въ продолженіе восьми дней Карлъ не вставалъ съ постели. У него была изнурительная лихорадка и какіе-то ужасные припадки, похожіе на эпилептическіе. Послѣ такихъ припадковъ король, изнеможенный, съ угасшимъ взоромъ, падалъ на руки кормилицы, но не говорилъ ни слова.
   Генрихъ сидѣлъ подъ арестомъ въ своей камерѣ и, по его же собственной просьбѣ, съ которой онъ обратился къ Карлу, къ нему не допускали никого, даже Маргариту. Въ глазахъ всѣхъ это была полнѣйшая опала. Екатерина и Алансонскій радовались, считая его погибшимъ, а Генрихъ ѣлъ и пилъ спокойнѣе, надѣясь, что о немъ забыли.
   Никто при дворѣ не подозрѣвалъ причины болѣзни короля. Метръ Амбруазъ Парэ и его коллега Мазиль, принявъ результатъ за причину, утверждали, что это воспаленіе желудка. Они прописали самую строгую діэту, что помогало дѣйствію прописаннаго Ренэ питья. Кормилица приносила Карлу три раза въ день сбитые съ молокомъ бѣлки и этимъ онъ главнымъ образомъ и питался.
   Ла-Моль и Коконна сидѣли въ самомъ строгомъ заключеніи въ Венсенѣ. Маргарита и герцогиня Неверская пытались разъ десять добиться свиданія съ ними или, по крайней мѣрѣ, хотя передать имъ письма, но все было тщетно.
   Разъ утромъ Карлъ, почувствовавъ себя довольно хорошо, велѣлъ позвать къ себѣ всѣхъ придворныхъ. Они попрежнему являлись каждое утро ко времени обычнаго выхода короля, хотя никакихъ выходовъ уже не было. Итакъ, двери спальни отворили. По блѣднымъ щекамъ Карла, по его пожелтѣвшему лбу и лихорадочному блеску ввалившихся, окруженныхъ темными кругами глазъ, видно было, какіе ужасные слѣды оставила на немъ его неизвѣстная болѣзнь.
   Королевская спальня быстро наполнилась любопытными и заинтересованными придворными.
   Екатерину, герцога Алансонскаго и Маргариту увѣдомили, что король принимаетъ.:
   Они пришли почти одновременно. Екатерина, какъ всегда, спокойная, Алансонскій улыбающійся, Маргарита разстроенная.
   Королева-мать сѣла у изголовья Карла, не замѣтивъ взгляда, который онъ бросилъ на нее, когда она подходила. Герцогъ Алансонскій всталъ въ ногахъ кровати. Маргарита облокотилась на столъ. Увидавъ худое, блѣдное лицо брата и его впалые глаза, она невольно вздохнула и слезы показались у нея на глазахъ.
   Карлъ, внимательно слѣдившій за всѣмъ, услыхалъ ея вздохъ, увидалъ ея слезы и слегка кивнулъ ей головой.
   Этотъ едва замѣтный знакъ ободрилъ бѣдную королеву Наваррскую, и лицо ея просвѣтлѣло. Она боялась за мужа, она дрожала за возлюбленнаго. За себя она нисколько не боялась. Зная хорошо ла-Моля, она была увѣрена, что можетъ положиться на него.
   -- Какъ ты себя чувствуешь, мой дорогой?-- спросила Екатерина.
   -- Лучше, матушка, лучше.
   -- А что говорятъ твои врачи?
   -- Мои врачи? А, они необыкновенно искусны, матушка!-- расхохотавшись, отвѣтилъ Карлъ.-- Признаюсь, я испытываю величайшее наслажденіе, слушая ихъ разсужденія о моей болѣзни...
   -- Что они прописываютъ тебѣ, сынъ мой?
   -- Кто пойметъ ихъ стряпню?-- отвѣтилъ король.
   -- Хорошо, если бы братъ могъ встать и выйти на солнце,-- сказалъ герцогъ Алансонскій.-- Охота, которую онъ такъ любитъ, принесла бы ему большую пользу.
   -- Да,-- замѣтилъ Карлъ съ улыбкой, значеніе которой герцогъ не могъ понять.-- Впрочемъ, послѣдняя охота, напротивъ, повредила мнѣ.
   Онъ произнесъ эти слова такимъ страннымъ тономъ, что разговоръ, въ который не вмѣшивался никто изъ придворныхъ, сразу оборвался.
   Послѣ небольшой паузы король слегка кивнулъ головой. Придворные поняли, что пріемъ кончился, и удалились одинъ а другимъ.
   Герцогъ Алансонскій сдѣлалъ было шагъ впередъ, чтобы подойти къ брату, но внутреннее чувство остановило его. Онъ поклонился и вышелъ.
   Маргарита схватила руку, которую протянулъ ей Карлъ, пожала, а потомъ поцѣловала ее и тоже ушла.
   -- Добрая Марго!-- прошепталъ король.
   Екатерина продолжала сидѣть у изголовья кровати. Оставшись съ ней наединѣ, Карлъ отодвинулся подальше съ тѣмъ чувствомъ ужаса, съ какимъ отшатываются отъ змѣи.
   Дѣло въ томъ, что у Карла, благодаря объясненію Рена, а еще болѣе, пожалуй, уединенію и размышленію, не оставалось и послѣдняго утѣшенія -- сомнѣній. Онъ прекрасно зналъ, кому и чему обязанъ своею болѣзнью. А потому, когда Екатерина подошла къ постели и протянула руку, такую же холодную, какъ и ея взглядъ, онъ вздрогнулъ и испугался.
   -- Вы остаетесь, матушка?-- спросилъ онъ.
   -- Да, сынъ мой,-- отвѣтила Екатерина,-- мнѣ нужно поговорить съ тобой о серьезныхъ вещахъ.
   -- Говорите, -- сказалъ Карлъ, отодвигаясь еще дальше.
   -- Ты сейчасъ называлъ своихъ врачей необыкновенно искусными. А чѣмъ они выказали свое искусство съ тѣхъ поръ, какъ ты заболѣлъ?
   -- Положимъ, ничѣмъ... Но если бы знали, что они говорили!.. Ну, право же, можно пожелать заболѣть изъ одного удовольствія послушать ихъ ученыя разсужденія.
   -- А я скажу тебѣ, что, по-моему, всѣ эти ученые врачи совсѣмъ не понимаютъ твоей болѣзни.
   -- Въ самомъ дѣлѣ?
   -- Что они обращаютъ вниманіе только на результатъ, но не знаютъ причины.
   -- Это очень возможно, -- сказалъ Карлъ, не понимая, къ чему клонитъ королева.
   -- А потому они лѣчатъ симптомы вмѣсто того, чтобы лѣчить самую болѣзнь.
   -- Клянусь душою,-- съ изумленіемъ воскликнулъ Карлъ,-- я думаю, что вы правы, матушка!
   -- И такъ какъ твоя продолжительная болѣзнь мучаетъ меня и тревожитъ все государство, то я, съ своей стороны, тоже обратилась за совѣтомъ къ ученымъ людямъ.
   -- Къ врачамъ?
   -- Нѣтъ, къ тѣмъ, кто изучаетъ науку болѣе глубокую, науку, которая даетъ возможность узнавать, что дѣлается не только въ тѣлѣ, но и въ душѣ человѣка.
   -- Чудная наука!-- сказалъ король.-- Жаль, что королей не учатъ ей... И пришли вы къ какому-нибудь результату?
   -- Къ тому, котораго ожидала. Я принесла тебѣ лѣкарство, сынъ мой, которое исцѣлитъ твое тѣло и твою душу.
   Карлъ вздрогнулъ. Ему пришло въ голову, что мать его, находя, что онъ слишкомъ долго не умираетъ, задумала намѣренно закончить то, что начала безъ умысла.
   -- Гдѣ же это лѣкарство?-- спросилъ Карлъ, облокотившись на руку и смотря на мать.
   -- Выслушай меня, сынъ мой, -- сказала Екатерина.-- Слыхалъ ты когда-нибудь о людяхъ, которые могутъ убивать своихъ враговъ, несмотря ни на какое разстояніе?
   -- Съ помощью желѣза или яда?-- спросилъ Карлъ, не спуская глазъ съ безстрастнаго лица матери.
   -- Нѣтъ, съ помощью другихъ средствъ, болѣе вѣрныхъ, болѣе ужасныхъ, -- отвѣтила Екатерина.
   -- Я не понимаю васъ, матушка.
   -- Вѣришь ты въ магію и кабалистику, сынъ мой?
   Карлъ сдержалъ презрительную и недовѣрчивую усмѣшку.
   -- Даже очень, -- отвѣтилъ онъ.
   -- Онѣ-то и причина твоей болѣзни, -- быстро проговорила Екатерина.-- Врагъ, не рѣшившійся напасть на тебя открыто, задумалъ погубить тебя тайно.
   -- Кто же этотъ врагъ?-- спросилъ Карлъ, возмущенный такимъ коварствомъ.
   -- Поищи его самъ, сынъ мой,-- отвѣтила Екатерина.-- Вспомни о планѣ бѣгства, который обезпечивалъ безнаказанность убійцѣ.
   -- Убійцѣ?-- воскликнулъ Карлъ.-- Вы говорите, "убійцѣ"? Значитъ, меня хотѣли убить, матушка?
   -- Да, сынъ мой, -- сказала она.-- Ты, можетъ-быть, еще сомнѣваешься; но я вполнѣ увѣрена въ этомъ.
   -- Я никогда не сомнѣваюсь въ вашихъ словахъ,-- съ горькой усмѣшкой отвѣтилъ король.-- А какъ же хотѣли меня убить? Очень интересно было бы узнать это.
   -- Посредствомъ магіи, сынъ мой.
   -- Объяснитесь, матушка,-- сказалъ король.
   -- Если бы этотъ врагъ, о которомъ я говорю, -- въ глубинѣ души ты, навѣрное, уже угадалъ, кто это, -- принялъ всѣ мѣры и спасся бѣгствомъ, увѣренный въ успѣхѣ, никто, можетъ-быть, не открылъ бы причины твоихъ страданій. Но, къ счастью, твой братъ охранялъ тебя.
   -- Какой братъ?-- спросилъ Карлъ
   -- Герцогъ Алансонскій.
   -- Ахъ, да, я все забываю, что у меня есть братъ,-- съ горькимъ смѣхомъ сказалъ Карлъ.-- Итакъ, вы говорите...
   -- Что онъ обнаружилъ составленный противъ тебя умыселъ. Но пока Франсуа, какъ неопытный юноша, разыскивалъ слѣды того, что считалъ не преступленіемъ, а скорѣе легкомысленнымъ поступкомъ, я, съ своей стороны, старалась найти доказательства другого, гораздо болѣе серьезнаго замысла. Я хорошо знаю душу виновнаго.
   -- Можно подумать, что вы говорите о королѣ Наваррскомъ?-- сказалъ Карлъ, желая узнать, до чего можетъ дойти притворство Екатерины.
   Она скромно опустила глаза
   -- Вѣдь я же велѣлъ арестовать его и заключить въ Венсенскій замокъ за этотъ легкомысленный поступокъ,-- продолжалъ король.-- Или онъ еще виновнѣе, чѣмъ я предполагалъ?
   -- Бываютъ у тебя припадки изнурительной лихорадки?-- спросила Екатерина.
   -- Бываютъ, -- нахмуривъ брови, отвѣтилъ Карлъ
   -- Чувствуешь ты страшный жаръ внутри, жаръ, доходящій до самаго сердца.
   -- Да, -- еще мрачнѣе отвѣтилъ Карлъ.
   -- И острыя боли въ головѣ, которыя отдаются въ глазахъ и въ мозгу, какъ удары стрѣлъ?
   -- Да, да... я чувствую все это. О, вы отлично описываете мою болѣзнь!
   -- Тутъ нѣтъ ничего удивительнаго, -- отвѣтила Екатерина.-- Посмотри!
   И она вынула что-то изъ кармана.
   Это была фигурка дюймовъ въ шесть изъ желтоватаго воска. На ней была вылѣпленная изъ воска одежда, осыпанная золотыми блестками, и такая же королевская мантія.
   -- Что это за фигурка?-- спросилъ Карлъ.
   -- Видишь, что у нея на головѣ?
   -- Корона.
   -- А въ сердцѣ?
   -- Иголка.
   -- Узнаешь ты себя?
   -- Себя?
   -- Да, это ты въ твоей коронѣ и мантіи.
   -- Кто же вылѣпилъ эту фигурку?-- спросилъ Карлъ, котораго утомляла эта комедія.-- Должно-быть, король Наваррскій?
   -- Нѣтъ, не онъ.
   -- Не онъ? Въ такомъ случаѣ я ничего не понимаю.
   -- Я сказала "нѣтъ" для большей точности. Я отвѣтила бы "да", если бы ты задалъ мнѣ вопросъ въ другой формѣ.
   Карлъ молчалъ. Онъ старался проникнуть въ глубину этой мрачной души, которая становилась еще таинственнѣе каждый разъ, какъ онъ надѣялся разгадать ее.
   -- Эту фигурку нашелъ генеральный прокуроръ Лагель при обыскѣ въ домѣ человѣка, который въ день охоты держалъ наготовѣ запасную лошадь для короля Наваррскаго.
   -- У графа де-ла-Моля?-- спросилъ Карлъ.
   -- У него самаго. Взгляни, пожалуйста, еще разъ на воткнутую въ сердце иглу и посмотри, какая буква написана на привязанномъ къ ней ярлычкѣ.
   -- Буква "М", -- сказалъ Карлъ.
   -- Т.-е. "mort" -- смерть. Это магическая формула, сынъ мой. Заклинатель пишетъ, если можно такъ выразиться, свое желаніе на ранѣ, которую наносить.
   -- Итакъ, вы полагаете, матушка, -- сказалъ Карлъ, -- что меня хотѣлъ убить графъ де-ла-Моль?
   -- Да, но онъ игралъ роль кинжала, ранящаго въ сердце, а не руки, направляющей кинжалъ.
   -- И въ этомъ заключается причина моей болѣзни?-- спросилъ Карлъ.-- Что же нужно сдѣлать, чтобы она прошла? Вы, навѣрное, знаете, моя добрая матушка: вы всю свою жизнь занимались кабалистикой и магіей.
   -- Смерть заклинателя разрушаетъ чары, -- отвѣтила Екатерина.-- А когда чары будутъ разрушены, твоя болѣзнь пройдетъ.
   -- Неужели?-- съ удивленіемъ спросилъ Карлъ.
   -- Ты не знаешь и этого?
   -- Вѣдь я не колдунъ, -- отвѣтилъ Карлъ.
   -- Ну, теперь ты, надѣюсь, убѣдился, не правда ли?
   -- Разумѣется.
   -- И потому не будешь безпокоиться?
   -- Нисколько.
   Лицо Екатерины прояснилось.
   -- Слава Богу!-- воскликнула она, какъ будто вѣрила въ Бога.
   -- Да, слава Богу!-- иронически сказалъ Карлъ.-- Теперь я знаю, кому приписать положеніе, въ которомъ я нахожусь, и кого, слѣдовательно, нужно наказать.
   -- И ты накажешь?..
   -- Графа де-ла-Моля. Вѣдь вы говорили, что виноватъ онъ.
   -- Я говорила, что онъ былъ орудіемъ.
   -- Итакъ, прежде всего графа де-ла-Моля; это самое главное. Всѣ эти припадки, которыми я страдаю, могутъ вызвать опасныя подозрѣнія. Необходимо пролить на это дѣло свѣтъ и такимъ образомъ обнаружить истину
   -- і Значитъ, графъ де-ла-Моль...
   -- Подходитъ какъ нельзя болѣе, а потому съ него мы и начнемъ. Я считаю его виновнымъ, а если у него есть сообщникъ, онъ назоветъ его.
   -- Да, назоветъ, -- пробормотала про себя Екатерина, -- а если онъ заупрямится, ему развяжутъ языкъ. У насъ есть для этого вѣрныя средства... Итакъ, ты позволяешь начать слѣдствіе?-- прибавила она громко, вставъ съ мѣста.
   -- Да, я желаю этого, -- отвѣтилъ Карлъ.
   Екатерина пожала руку сына, не обративъ вниманія на нервную дрожь, которая при ея прикосновеніи пробѣжала по ней, и вышла, изъ комнаты. Она не слыхала язвительнаго смѣха короля и страшнаго проклятія, послѣдовавшаго за этимъ смѣхомъ.
   Король нѣсколько нерѣшительно глядѣлъ вслѣдъ матери. Благоразумно ли онъ поступилъ, давъ волю этой женщинѣ, которая въ нѣсколько часовъ могла надѣлать много такого, чего ужъ нельзя будетъ поправить?
   Въ ту минуту, какъ онъ смотрѣлъ на портьеру, опустившуюся за Екатериной, сзади него послышался легкій шорохъ. Онъ оглянулся и увидалъ Маргариту, которая приподняла портьеру изъ коридора, ведущаго въ комнату кормилицы.
   Маргарита была блѣдна; глаза ея дико блуждали, и она съ трудомъ переводила дыханіе.
   -- О, государь, государь!-- воскликнула она, бросившись къ постели брата.-- Вѣдь вы знаете, что она лжетъ?
   -- Кто "она?" -- спросилъ Карлъ.
   -- Слушайте, Карлъ! Конечно, очень дурно... ужасно... обвинять свою мать. Но я подозрѣваю, что она осталась для того, чтобы снова преслѣдовать ихъ. Клянусь жизнью и душою -- клянусь вашей жизнью и вашей душою, что она лжетъ!
   -- Преслѣдовать ихъ?.. Кого преслѣдуетъ она?
   Оба они инстинктивно говорили шопотомъ; казалось, имъ было страшно слушать другъ друга.
   -- Во-первыхъ, Генриха, вашего Генриха, который любитъ васъ и преданъ вамъ больше, чѣмъ кто-либо другой.
   -- Ты полагаешь, Марго?-- спросилъ Карлъ.
   -- О, да, я увѣрена въ этомъ.
   -- Ну, и я тоже, -- сказалъ Карлъ.
   -- Если вы увѣрены въ этомъ, -- съ изумленіемъ проговорила Маргарита, -- такъ зачѣмъ же вы велѣли арестовать его и отвести въ Венсенъ?
   -- Потому что онъ самъ просилъ меня объ этомъ. Можетъ-быть, онъ ошибается, а можетъ-быть, и нѣтъ. Какъ бы то ни было, онъ думаетъ, что будетъ въ большей безопасности въ опалѣ, чѣмъ въ милости, вдали отъ меня, чѣмъ вблизи, въ Венсенѣ, чѣмъ въ Луврѣ.
   -- А, понимаю!-- сказала Маргарита.-- Значитъ, онъ въ безопасности?
   -- Ну, еще бы! Болѣе отвѣчаетъ мнѣ за него головой.
   -- О, благодарю, благодарю, братъ, за Генриха. Но...
   -- Но что?-- спросилъ Карлъ.
   -- Но есть еще одинъ человѣкъ, государь, въ которомъ мнѣ, можетъ-быть, не слѣдовало бы принимать участія...
   -- Кто же это?
   -- Государь, пощадите меня!.. Я едва бы осмѣлилась назвать его брату -- я не смѣю назвать его королю!
   -- Это графъ де-ла-Моль, вѣдь такъ?-- спросилъ Карлъ.
   -- Увы!-- сказала Маргарита.-- Вы разъ уже хотѣли убить его, государь, и онъ только чудомъ спасся отъ вашего мщенія.
   -- Въ то время онъ былъ виновенъ только въ одномъ преступленіи, Марго; но теперь, когда онъ совершилъ другое...
   -- Онъ не виноватъ въ этомъ другомъ, государь.
   -- Но развѣ ты не слыхала, моя бѣдная Марго, какъ обвиняла его наша добрая матушка?
   -- Вѣдь я же говорила вамъ, Карлъ, -- сказала Маргарита, понизивъ голосъ, -- я говорила вамъ, что она лжетъ!
   -- Ты, можетъ-быть, не знаешь, что у графа де-ла-Моля была найдена при обыскѣ восковая фигурка?
   -- Нѣтъ, я знаю это, братъ.
   -- Что въ сердце этой фигурки воткнута иголка, а къ иголкѣ прикрѣпленъ ярлычокъ съ буквой "М"?
   -- Мнѣ извѣстно и это.
   -- Что на фигуркѣ надѣта королевская мантія, что у ней на головѣ -- королевская корона?
   -- Я знаю все, все.
   -- Что же ты скажешь на это?
   -- Я скажу, что фигурка въ королевской мантіи и коронѣ изображаетъ не мужчину, а женщину.
   -- Зачѣмъ же ей въ сердце воткнута иголка?
   -- Это сдѣлано съ цѣлью пробудить любовь въ сердцѣ этой женщины, а совсѣмъ не для того, чтобы умертвить посредствомъ колдовства мужчину.
   -- А буква "М"?
   -- Оно не значитъ "Mort", какъ сказала вамъ матушка!
   -- Такъ что же оно значитъ?-- спросилъ Карлъ.
   -- Оно значить... Это начальная буква имени женщины, которую любилъ ла-Моль.
   -- А какъ зовутъ эту женщину?
   -- Ее зовутъ Маргаритой, -- отвѣтила королева Наваррская, упавъ на колѣни передъ постелью Карла.
   Она взяла его руку въ свои и прижала къ этой рукѣ залитое слезами лицо.
   -- Тише, сестра!-- сказалъ Карлъ, нахмуривъ брови и тревожно оглядываясь по сторонамъ.-- Какъ слышала ты сама, такъ могутъ услыхать и тебя.
   -- О, мнѣ все равно!-- отвѣтила Маргарита, поднявъ голову.-- Пусть хоть весь свѣтъ слышитъ меня! И передъ всѣмъ свѣтомъ скажу я, что низко, воспользовавшись любовью благороднаго человѣка, позорить его честь подозрѣніемъ въ убійствѣ.
   -- А если я признаюсь тебѣ, Марго, что знаю такъ же хорошо, какъ и ты, что есть и чего нѣтъ?
   -- Брать!
   -- Если я скажу, что считаю ла-Моля невиннымъ?
   -- Вы это знаете?
   -- И что мнѣ извѣстенъ настоящій виновникъ?
   -- Настоящій виновникъ!-- воскликнула Маргарита.-- Значить, было совершено приступленіе?
   -- Да. Вольное или невольное, но во всякомъ случаѣ преступленіе.
   -- Противъ васъ?
   -- Да, противъ меня.
   -- Не можетъ быть!
   -- Не можетъ быть?.. Взгляни на меня, Марго.
   Маргарита посмотрѣла на брата и вздрогнула, увидавъ, какъ онъ блѣденъ.
   -- Я не проживу и трехъ мѣсяцевъ, Марго, -- сказалъ Карлъ.
   -- Вы, братъ? Ты, мой Карлъ?
   -- Меня отравилні Марго.
   Маргарита невольно вскрикнула.
   -- Тише, тише!-- остановилъ ее Карлъ.-- Нужно убѣдить всѣхъ, что причина моей смерти -- колдовство.
   -- И вы знаете преступника?
   -- Знаю.
   -- Вы сказали, что это не ла-Моль?
   -- Нѣтъ, не онъ.
   -- И не Генрихъ, конечно... О, Боже! Неужели это?..
   -- Кто?
   -- Нашъ братъ... Алансонскій?..-- прошептала Маргарита.
   -- Можетъ-быть.
   -- Или... или...-- Маргарита еще больше понизила голосъ, какъ будто сама ужаснувшись того, что хотѣла сказать,-- или... наша мать?
   Карлъ молчалъ.
   Маргарита прочла въ его взглядѣ истину.
   -- О, Боже, Боже!-- прошептала она.-- Нѣтъ, это невозможно!
   -- Невозможно?-- съ рѣзкимъ смѣхомъ сказалъ Карлъ.-- Очень жаль, что здѣсь нѣтъ Ренэ; онъ разсказалъ бы тебѣ, какъ было дѣло.
   -- Онъ, Ренэ?
   -- Да. Онъ, напримѣръ, разсказалъ бы тебѣ, что женщина, которой онъ не осмѣливается отказать ни въ чемъ, взяла изъ его библіотеки. книгу объ охотѣ; что каждый листокъ этой книги былъ пропитанъ тонкимъ ядомъ; что ядъ, назначенный кому-то -- не знаю к"му,-- поразилъ, по несчастіюй случайности или по волѣ Неба, другого человѣка, а не того, кому онъ предназначался. Но такъ какъ Ренэ нѣтъ, то, если хочешь, можешь взглянуть на книгу; она лежитъ у меня въ кабинетѣ. Изъ сдѣланной на ней рукою Ренэ надписи ты увидишь, что эту книгу, способную убить еще двадцать человѣкъ, онъ далъ своей соотечественницѣ.
   -- Тише, Карлъ, тише, -- остановила его, въ свою очередь, Маргарита.
   -- Теперь ты видишь, почему нужно, чтобы мою смерть приписали колдовству?
   -- Но это ужасно! Пощадите, сжальтесь, государь! Вѣдь вы знаете, что онъ невиненъ!
   -- Да, знаю, но нужно, чтобы его считали виновнымъ. Ты должна перенести смерть своего возлюбленнаго: она спасетъ честь французскаго королевскаго дома. Вѣдь я же терплю и молча жду смерти, чтобы тайна умерла вмѣстѣ со мною.
   Маргарита опустила голову, понимая, что король не сдѣлаетъ ничего для спасенія ла-Моля. И она ушла въ слезахъ, зная, что никто не поможетъ ей.
   Тѣмъ временемъ Екатерина, какъ и предвидѣлъ Карлъ, не теряла ни минуты. Она написала государственному прокурору Лагелю письмо, которое исторія сохранила отъ слова до слова. Оно выясняетъ все дѣло, бросая на него кровавый свѣтъ.
   "Г. прокуроръ, сегодня вечеромъ я узнала навѣрное, что графъ де-ла-Моль виновенъ въ колдовствѣ. Въ его квартирѣ, въ Парижѣ, было найдено много подозрительныхъ бумагъ и книгъ. Прошу васъ обратиться къ предсѣдателю и начать какъ можно скорѣе слѣдствіе по дѣлу о восковой фигуркѣ съ воткнутой въ сердце иголкой. Это было сдѣлано съ цѣлью повредить королю.

Екатерина".

   

XXV.
Невидимые щиты.

   На другой день послѣ того, какъ Екатерина написала вышеприведенное письмо, комендантъ вошелъ къ Коконна въ сопровожденіи весьма внушительной свиты. Она состояла изъ двухъ солдатъ съ алебардами и четырехъ судебныхъ чиновниковъ въ черныхъ мантіяхъ.
   Коконна попросили сойти въ залу, гдѣ его ждали прокуроръ Лагель и двое судей, чтобы, по приказанію Екатерины, снять съ него допросъ.
   Въ продолженіе восьми дней, которые Коконна провелъ въ тюрьмѣ, онъ много размышлялъ. Кромѣ того, онъ каждый день сходился на нѣсколько минутъ съ ла-Молемъ. Благодаря этимъ свиданіямъ, друзья сговорились между собою о томъ, какъ вести себя во время допроса, и рѣшили отрицать все. А потому Коконна былъ увѣренъ, что при нѣкоторой ловкости дѣло ихъ приметъ благопріятный оборотъ. Противъ нихъ было не больше уликъ, чѣмъ противъ другихъ. Генрихъ и Маргарита не пытались бѣжать, ничѣмъ не выдали себя. И, благодаря тому, что эти главные преступники оставались на свободѣ, нельзя было обвинять и ихъ, ла-Моля и Коконна. Друзья не знали, что Генрихъ содержится въ заключеніи въ одномъ замкѣ съ ними, а любезность тюремнаго сторожа доказывала, что они пользуются какимъ-то тайнымъ покровительствомъ, что ихъ охраняютъ "невидимые щиты".
   До сихъ поръ нашихъ двухъ заключенныхъ допрашивали только о планахъ короля Наваррскаго, о его намѣреніи бѣжать и о томъ, какое участіе принимали они сами въ этомъ дѣлѣ. На всѣ эти вопросы Коконна отвѣчалъ весьма неопредѣленно и необыкновенно ловко. Онъ готовился отвѣчать точно такъ же и на этотъ разъ и даже придумалъ заранѣе нѣсколько удачныхъ фразъ; но ему не пришлось воспользоваться ими, потому что его стали допрашивать совсѣмъ о другомъ.
   Теперь судьи желали знать, одинъ или нѣсколько разъ былъ онъ у Ренэ и одну или нѣсколько восковыхъ фигурокъ заказывалъ тому ла-Моль.
   Несмотря на то, что эти вопросы застали Коконна врасплохъ, онъ все-таки замѣтилъ, что обвиненіе было не такъ серьезно, какъ могло бы быть: дѣло шло не о преступленіи противъ короля, а о фигуркѣ, изображавшей королеву.
   А потому Коконна очень весело отвѣтилъ, что онъ и его другъ уже давно перестали играть въ куклы, и съ удовольствіемъ замѣтилъ, что судьи нѣсколько разъ улыбались, слушая его отвѣты.
   По окончаніи допроса пьемонтецъ вернулся въ свою комнату съ такимъ шумомъ и такъ весело распѣвая, что ла-Моль, для котораго онъ продѣлывалъ все это, пришелъ къ самымъ благопріятнымъ заключеніямъ.
   Наступила его очередь итти внизъ. Онъ такъ же, какъ и Коконна, съ удивленіемъ замѣтилъ, что ему предлагаютъ уже не прежніе вопросы. Его спросили о его визитахъ къ Ренэ. Онъ отвѣтилъ, что былъ у флорентинца только одинъ разъ. Затѣмъ пожелали узнать, тогда ли заказалъ онъ ему восковую фигурку. Онъ сказалъ, что Ренэ принесъ ее уже совсѣмъ готовою. Его опросили, было ли это изображеніе мужчины. Онъ объяснилъ, что фигурка изображала женщину. Наконецъ на вопросъ, не смерть ли мужчины была цѣлью этого колдовства, онъ отвѣтилъ, что его цѣлью было желаніе возбудить любовь въ сердцѣ женщины.
   Вопросы эти задавались ла-Молю то такъ, то иначе, на сотни разныхъ ладовъ. Но какъ ни старались сбить его, онъ постоянно отвѣчалъ одно и то же.
   Судьи нѣсколько нерѣшительно переглянулись, не зная, что предпринять; ихъ вывела изъ затрудненія записка, которую въ эту минуту подали прокурору.
   Вотъ ея содержаніе
   "Если обвиняемый не сознается, прибѣгните къ пыткѣ.

"E."

   Прокуроръ положилъ записку въ карманъ, улыбнулся ла-Молю и вѣжливо отпустилъ его. И молодой человѣкъ вошелъ въ свою камеру почти такой же успокоенный, хоть и не такой веселый, какъ Коконна.
   Черезъ часъ около комнаты ла-Моля послышались шаги, и онъ увидалъ, что какая-то невидимая рука просунула ему подъ дверь письмо.
   На минуту надежда, почти такая же мучительная, какъ и обманутое ожиданіе, пробудилось у него въ сердцѣ. Дрожа отъ волненія, ла-Моль схватилъ письмо и чуть не умеръ отъ радости, узнавъ почеркъ.
   "Мужайтесь, -- прочиталъ онъ, -- я бодрствую".
   -- О, если она бодрствуетъ, -- воскликнулъ ла-Моль, осыпая поцѣлуями бумагу, къ которой прикасалась любимая рука,-- если она бодрствуетъ, то я спасенъ!
   Для того, чтобы ла-Моль понялъ смыслъ этой записки и повѣрилъ вмѣстѣ съ Коконна въ "невидимые щиты", какъ тотъ выразился, мы должны попросить читателя отправиться вмѣстѣ съ нами въ домикъ на улицѣ Клошъ-Персе. Тамъ, въ комнатѣ, гдѣ происходило столько счастливыхъ сценъ, гдѣ еще не испарилось благоуханіе, гдѣ все было полно сладостныхъ воспоминаній, превратившихся теперь въ мучительную тревогу, полулежала на бархатныхъ подушкахъ женщина съ разбитымъ сердцемъ.
   -- Быть королевой, быть молодой, могущественной, богатой, красивой и страдать такъ, какъ страдаю я!-- воскликнула она.-- О, это невозможно!
   Страшно взволнованная, она вскочила, начала ходить, вдругъ остановилась, прижалась пылающимъ лбомъ къ холодному мрамору, подняла блѣдное, залитое слезами лицо и, со стономъ ломая руки и совсѣмъ разбитая, упала на кресло.
   Вдругъ портьера приподнялась; послышалось легкое шуршаніе шелка, и появилась герцогиня Неверская.
   -- А, это ты!-- воскликнула Маргарита.-- Съ какимъ нетерпѣніемъ я ждала тебя! Ну, что новаго?
   -- Я принесла тебѣ плохія новости, моя дорогая. Екатерина сама слѣдитъ за веденіемъ слѣдствія.
   -- А Ренэ?
   -- Онъ арестованъ.
   -- Прежде, чѣмъ тебѣ удалось говорить съ нимъ?
   -- Да.
   -- А наши заключенные?
   -- Я получила свѣдѣнія о нихъ отъ сторожа.
   -- Ну?
   -- Ну, они видятся каждый день. Третьяго дня у нихъ дѣлали обыскъ. Чтобы не отдать твой портретъ, ла-Моль разбилъ его вдребезги.
   -- Милый ла-Моль!
   -- Аннибалъ смѣялся въ лицо слѣдователямъ.
   -- Какой смѣлый этотъ Аннибалъ! Что же дальше?
   -- Сегодня утромъ ихъ допрашивали о планѣ бѣгства короля Генриха и о его намѣреніи произвести возмущеніе въ Наваррѣ. Они ничего не сказали.
   -- О, я была въ этомъ увѣрена. Только это молчаніе такъ же гибельно для нихъ, какъ и признаніе.
   -- Конечно, но мы спасемъ ихъ.
   -- Ты, значитъ, думала о нашемъ планѣ.
   -- Я уговорилась съ Болѣе. Ахъ, моя дорогая королева, какой онъ несговорчивый и жадный! Намъ придется поплатиться жизнью одного человѣка и тремястами тысячъ экю.
   -- Ты говоришь, что онъ жаденъ и несговорчивъ? А между тѣмъ онъ удовольствовался только жизнью одного человѣка и тремястами тысячъ экю. Но вѣдь это совсѣмъ даромъ.
   -- Даромъ?.. Триста тысячъ экю?.. За всѣ твои драгоцѣнности, съ придачей моихъ, не выручишь столько.
   -- Объ этомъ нечего безпокоиться. Заплатитъ король Наваррскій... герцогъ Алансонскій... мой братъ Карлъ...
   -- Полно, ты сама не знаешь, что говоришь... Я добыла эти триста тысячъ экю.
   -- Какъ же ты добыла ихъ? Это секретъ?
   -- Для всѣхъ, кромѣ тебя.
   -- О, Господи!-- сказала Маргарита, улыбаясь сквозь слезы.-- Ужъ не украла ли ты ихъ?
   -- Помнишь ты этого ужаснаго Нантулье?
   -- Богача, ростовщика?
   -- Да, такъ вотъ, въ одинъ прекрасный день онъ увидалъ проходившую мимо знакомую тебѣ блондинку съ зелеными глазами, въ волосахъ которой сверкали три рубина -- одинъ на лбу и два на вискахъ -- такая прическа очень идетъ къ ней. Не зная, что эта женщина -- герцогиня, ростовщикъ воскликнулъ: "За три поцѣлуя на мѣстѣ этихъ трехъ рубиновъ я дамъ три брилліанта по сто тысячъ экю каждый!"
   -- А дальше, Генріэтта?
   -- А дальше, моя дорогая, я получила брилліанты и продала ихъ.
   -- Ахъ, Генріэтта, Генріэтта -- прошептала Маргарита.
   И она пожала руку герцогинѣ.
   -- Итакъ,-- продолжала Генріэтта,-- благодаря тремъ брилліантамъ, у насъ есть триста тысячъ экю и человѣкъ.
   -- Человѣкъ? Какой человѣкъ?
   -- Котораго нужно убить. Ты забыла, что нужно убить человѣка?
   -- И ты нашла такого?
   -- Нашла.
   -- За такую же пѣну?
   -- За такую цѣну я нашла бы ихъ тысячу,-- отвѣтила Генріэтта.-- Нѣтъ, нѣтъ, это будетъ стоить всего пятьсотъ экю.
   -- И ты за пятьсотъ экю нашла человѣка, который согласился, чтобы его убили?
   -- Да, слушай. Сторожъ, которому поручено смотрѣть за ла-Молемъ и Коконна, отставной солдатъ, прекрасно понимающій, что такое рана. Онъ не прочь спасти нашихъ друзей, но не желаетъ терять изъ-за этого мѣсто. Ловко нанесенный ударъ кинжаломъ уладитъ все. Мы вознаградимъ сторожа, начальство, съ своей стороны, тоже дастъ ему награду. И, такимъ образомъ, этотъ честный человѣкъ получитъ съ обѣихъ сторонъ и олицетворитъ сказку о пеликанѣ.
   -- Но ударъ кинжаломъ...-- начала было Маргарита.
   -- Не безпокойся, -- прервала ее Генріэтта, -- его нанесетъ Аннибалъ.
   -- Онъ, дѣйствительно, самый подходящій для этого человѣкъ,-- смѣясь, сказала Маргарита.-- Онъ нанесъ ла-Молю три удара шпагой и кинжаломъ, а ла-Моль все-таки не умеръ. Да, на него можно положиться.
   -- Злая! Мнѣ слѣдовало бы остановиться на этомъ, и не говорить ничего больше; ты, право же, заслуживаешь этого.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, говори, умоляю тебя! Ну, какъ же мы ихъ спасемъ?
   -- Вотъ какъ будетъ дѣло: тюремная церковь -- единственное мѣсто, куда допускаются постороннія женщины, не арестантки. Насъ спрячутъ тамъ. Тутъ друзья наши найдутъ два кинжала. Дверь ризницы будетъ отперта заранѣе. Коконна ранитъ сторожа, который упадетъ и притворится мертвымъ. Въ эту минуту появляемся мы, набрасываемъ плащи на плечи нашихъ друзей и бѣжимъ съ ними черезъ заднюю дверь ризницы. Такъ какъ мы знаемъ пароль, то насъ пропускаютъ безъ затрудненія.
   -- А потомъ, когда мы выйдемъ?
   -- Двѣ лошади будутъ стоять около воротъ. Ла-Моль и Коконна вскакиваютъ на нихъ и уѣзжаютъ въ Лотарингію, откуда время отъ времени возвращаются сюда инкогнито.
   -- Ахъ, я оживаю!-- воскликнула Маргарита.-- Значитъ, мы ихъ спасемъ?
   -- Я почти ручаюсь за это.
   -- И скоро?
   -- Дня черезъ три, черезъ четыре. Болѣе предупредить насъ.
   -- А что, если тебя узнаютъ въ Венсенѣ? Это можетъ погубить весь нашъ планъ.
   -- Какъ же это меня узнаютъ? Я прихожу туда переодѣтая монахиней, подъ покрываломъ, изъ-подъ котораго никто не видитъ и кончика моего носа.
   -- Дѣло въ томъ, что намъ нужно быть какъ можно осторожнѣе.
   -- Точно я этого не знаю, mordi! какъ сказалъ бы бѣдный Коконна.
   -- А король Наваррскій? Справилась ты о немъ?
   -- Конечно.
   -- Ну, и что же?
   -- Ну, онъ, повидимому, никогда еще не былъ такъ веселъ и счастливъ, какъ теперь, Онъ поетъ, отлично обѣдаетъ и проситъ только одного: чтобы его стерегли какъ можно лучше.
   -- И хорошо дѣлаетъ. А моя мать?
   -- Я уже говорила тебѣ, что она сама руководитъ слѣдствіемъ и старается, насколько возможно, ускорить его.
   -- Но вѣдь у нея нѣтъ никакихъ подозрѣній противъ насъ?
   -- А какъ можетъ она подозрѣвать насъ? Наша тайна въ рукахъ людей, которые, ради своей собственной выгоды, должны хранить ее. Ахъ, я узнала, что она велѣла парижскимъ судьямъ быть наготовѣ.
   -- Намъ нужно спѣшить, Генріэтта. Если нашихъ бѣдныхъ заключенныхъ переведутъ въ другую тюрьму, намъ придется начинать все сначала.
   -- Будь покойна. Я не меньше тебя желаю видѣть ихъ на свободѣ.
   -- О, да, я знаю это. И благодарю, тысячу разъ благодарю тебя за твои старанія добиться этого.
   -- Прощай, Маргарита. Я снова выступлю въ походъ.
   -- О, какъ я люблю тебя, Генріэтта!-- воскликнула Маргарита, бросившись въ объятія герцогини.
   Потомъ подруги разстались, сговорившись сойтись завтра и затѣмъ видаться каждый день въ томъ же домѣ и въ одинъ и тотъ же часъ.
   Вотъ этихъ-то двухъ прелестныхъ, любящихъ женщинъ и называлъ Коконна "невидимыми щитами".
   

XXVI.
Судьи.

   -- Ну, что же, любезный другъ, -- сказалъ ла-Молю Коконна, увидѣвшись съ нимъ послѣ допроса, во время котораго въ первый разъ зашла рѣчь о восковой фигурѣ, -- по-моему, все идетъ прекрасно. Скоро судьи откажутся отъ насъ, а это совсѣмъ не то, что отказъ врача лѣчить кого-нибудь: когда врачъ отказывается отъ больного, это значитъ, что онъ не можетъ спасти его; а когда судья отказывается отъ обвиняемаго, это значитъ, напротивъ, что онъ потерялъ надежду отправить его на тотъ свѣтъ.
   -- Да, -- отвѣтилъ ла-Моль, -- мнѣ даже кажется, что этимъ вѣжливымъ обращеніемъ, снисходительностью сторожей и легкостью, съ какой отворяются передъ нами двери, мы обязаны покровительству любимыхъ нами женщинъ. Но я совсѣмъ не узнаю г. Болѣе, судя, по крайней мѣрѣ, по тому, что мнѣ разсказывали о немъ.
   -- Ну, а я узнаю его,-- сказалъ Коконна.-- Только его помощь обойдется имъ дорого. Но бѣда невелика. Одна изъ нихъ принцесса, а другая -- королева. Обѣ онѣ богаты и никогда не представится имъ случая употребить деньги съ большею пользою, чѣмъ теперь... Ну-съ, повторимъ вкратцѣ нашъ урокъ. Насъ ведутъ въ тюремную церковь и оставляютъ подъ присмотромъ нашего сторожа. Мы находимъ въ условленномъ мѣстѣ по кинжалу; я прокалываю брюхо сторожу...
   -- Нѣтъ, нѣтъ, въ такомъ случаѣ ты лишишь его возможности получить пятьсотъ экю. Лучше руку.
   -- Руку? Да такая рана погубитъ этого бѣднаго малаго. Всѣ тотчасъ же поймутъ, что онъ былъ слишкомъ снисходителенъ къ намъ, а я къ нему. Ужъ лучше я раню его въ правый бокъ, но такъ ловко, что кинжалъ скользнетъ по ребрамъ. Такой ударъ безопасенъ и не можетъ возбудить подозрѣнія.
   -- Хорошо, пусть такъ. А потомъ...
   -- Потомъ мы забаррикадируемъ скамейками главный входъ, а наши двѣ принцессы выбѣгутъ къ намъ и Генріэтта отворитъ заднюю дверь. Клянусь честью, я теперь люблю Генріэтту еще больше, чѣмъ прежде.
   -- Черезъ нѣсколько минутъ, -- сказалъ ла-Моль тѣмъ трепетнымъ голосомъ, который, какъ музыка, слетаетъ съ губъ,-- черезъ нѣсколько минутъ мы въ лѣсу. Горячій поцѣлуй каждому изъ насъ -- и мы веселы и сильны. Можешь ты себѣ представить, Аннибалъ, какъ мы несемся на быстрыхъ коняхъ, съ легкой тревогой въ сердцѣ? Небольшой страхъ -- это такъ пріятно! Такъ хорошо чувствовать его на волѣ, когда есть шпага на боку, когда пришпориваешь быструю лошадь и она несется, какъ стрѣла!
   -- Да, это такъ, -- согласился Коконна,-- но другое дѣло -- испытать страхъ въ четырехъ стѣнахъ. Я могу судить объ этомъ, такъ какъ испыталъ нѣчто подобное. Когда Болѣе съ своимъ блѣднымъ лицомъ вошелъ въ первый разъ въ мою камеру и позади него блеснули въ полусвѣтѣ алебарды и послышался звонъ оружія, клянусь честью, я тотчасъ же подумалъ о герцогѣ Алансонскомъ и мнѣ показалось, что я сію минуту увижу его отвратительное лицо между двумя солдатами съ аллебардами.
   -- Значитъ, -- сказалъ ла-Моль, который былъ занятъ своими мыслями и не слушалъ разсужденій друга, -- значитъ, онѣ подумали обо всемъ, даже о томъ, куда намъ скрыться. Мы уѣдемъ въ Лотарингію, любезный другъ. По правдѣ сказать, я бы предпочелъ Наварру: тамъ я былъ бы у нея. Но Наварра далеко и потому Нанси удобнѣе. Мы будемъ всего въ восьмидесяти лье отъ Парижа. Знаешь, Аннибалъ, о чемъ я жалѣю, покидая тюрьму?
   -- Ужъ, конечно, нѣтъ. Я, съ своей стороны, оставляю всѣ мои сожалѣнія здѣсь.
   -- Мнѣ жаль, что мы не можемъ взять съ собою нашего сторожа, вмѣсто того...
   -- Да онъ и самъ не захотѣлъ бы отправиться съ нами: это было бы слишкомъ невыгодно для него. Подумай только: пятьсотъ экю отъ насъ да награда отъ начальства, а можетъ-быть и повышеніе. Какъ онъ будетъ счастливъ, этотъ плутъ, когда я убью его!.. Что такое съ тобою?
   -- Ничего. Мнѣ пришла въ голову одна мысль.
   -- Должно-быть, не особенно веселая, потому что ты страшно поблѣднѣлъ.
   -- Я раздумывалъ о томъ, зачѣмъ насъ поведутъ въ церковь.
   -- Что же тутъ раздумывать?-- сказалъ Коконна.-- Конечно, затѣмъ, чтобы мы могли причаститься.
   -- Но вѣдь въ церковь водятъ только приговоренныхъ къ пыткѣ или осужденныхъ на смерть, -- пояснилъ ла-Моль.
   -- Ого, это заслуживаетъ вниманія, -- сказалъ Коконна, тоже слегка поблѣднѣвъ.-- Поразспросимъ-ка на этотъ счетъ вонъ того честнаго малаго, котораго мнѣ скоро нужно будетъ убить... Эй, сторожъ! Любезный другъ!
   -- Вы звали меня, сударь?-- спросилъ сторожъ, стоявшій на караулѣ.-- Что вамъ угодно?
   -- Вѣдь рѣшено, что мы бѣжимъ изъ церкви -- такъ?
   -- Тише!-- сказалъ сторожъ, съ ужасомъ оглядываясь по сторонамъ.
   -- Не безпокойся, никто не услышитъ насъ.
   -- Да, сударь, изъ церкви.
   -- Значитъ, насъ поведутъ въ церковь?
   -- Конечно, такъ ужъ водится.
   -- Такъ водится?
   -- Да, сударь. Осужденнымъ на смерть всегда позволяютъ провести ночь въ церкви.
   Коконна и ла-Моль вздрогнули и переглянулись.
   -- Значитъ, вы думаете, что насъ приговорятъ къ смерти?-- спросили они въ одинъ голосъ.
   -- Конечно... да вѣдь и вы думаете то же самое.
   -- Какъ и мы?-- сказалъ ла-Моль.
   -- Разумѣется. Если бы вы не думали этого, то не собирались бы бѣжать.
   -- А, знаешь, въ его словахъ много правды, -- сказалъ ла-Молю Коконна.
   -- Да... Й я знаю еще, по крайней мѣрѣ, въ настоящую минуту, что мы рѣшаемся на очень рискованное предпріятіе.
   -- А я!-- воскликнулъ сторожъ.-- Развѣ вы полагаете, что я ничѣмъ не рискую?.. Что, если г. графъ забудется и ранитъ меня не въ тотъ бокъ?
   -- Насъ приговорятъ къ смерти!-- прошепталъ ла-Моль.-- Нѣтъ, это невозможно!
   -- Невозможно? Почему же?-- спросилъ сторожъ.
   -- Тсъ!-- шепнулъ Коконна.-- Мнѣ показалось, что внизу отворилась дверь.
   -- Такъ оно и есть, -- сказалъ сторожъ.-- Идите, господа -- идите по своимъ камерамъ.
   -- А какъ вы думаете, когда будетъ судъ?-- спросилъ ла-Моль.
   -- Самое позднее завтра. Но не безпокойтесь: тѣ, кого нужно извѣстить объ этомъ, будутъ извѣщены.
   -- Такъ обнимемся, Аннибалъ, и простимся съ этими стѣнами.
   Друзья бросились другъ другу въ объятія, а потомъ разошлись по своимъ комнатамъ.
   До семи часовъ вечера не произошло ничего особеннаго. На Венсенскій замокъ спустилась темная, дождливая ночь, какъ нельзя болѣе подходящая для бѣгства. Коконна принесли ужинъ, который онъ съѣлъ съ своимъ обычнымъ аппетитомъ, раздумывая въ то же время о предстоящемъ ему удовольствіи мокнуть подъ этимъ дождемъ, стучавшимъ въ стѣны. Онъ уже началъ дремать подъ глухой, монотонный шумъ вѣтра, какъ вдругъ ему показалось, что этотъ шумъ какъ-то сразу усилился, а вѣтеръ сталъ еще съ большею яростью завывать въ трубѣ. Это явленіе происходило каждый разъ, какъ отворяли одну изъ камеръ верхняго этажа, а въ особенности ту, которая была напротивъ комнаты Аннибіла. И по этимъ признакамъ онъ всегда узнавалъ, что къ нему сейчасъ войдетъ сторожъ: они означали, что онъ уходитъ отъ ла-Моля.
   Однако на этотъ разъ Коконна тщетно вытягивалъ шею и напрягалъ слухъ.
   Время проходило, а къ нему не шелъ никто.
   -- Странно, -- говорилъ себѣ Коконна.-- Отъ ла-Моля вышли, а ко мнѣ не идутъ. Или ла-Моль позвалъ къ себѣ сторожа? Ужъ не заболѣлъ ли онъ? Не понимаю, что это значитъ!
   Все возбуждаетъ подозрѣніе и тревогу въ заключенномъ, точно такъ же, какъ все можетъ вызвать въ немъ надежду и радость.
   Прошло полчаса... часъ... полтора часа.
   Коконна началъ уже засыпать съ досады, какъ вдругъ услыхалъ, что въ замокъ вкладываютъ ключъ.
   -- Ого!-- пробормоталъ онъ, вскочивъ.-- Неужели ужъ пришло время отъѣзда и насъ поведутъ въ церковь прежде объявленія приговора? Mordi! Какъ пріятно будетъ ѣхать въ такую темную ночь, когда въ двухъ шагахъ ничего не видно. Только бы лошади не сбились съ дороги!
   Онъ хотѣлъ обратиться съ разспросами къ сторожу, но тотъ приложилъ палецъ къ губамъ и бросилъ на Коконна выразительный взглядъ.
   Позади него слышался шумъ и виднѣлись какія-то тѣни.
   Вдругъ Коконна различилъ въ темнотѣ двѣ каски, блеснувшія отъ упавшаго на нихъ свѣта.
   -- Что значитъ эта зловѣщая свита?-- вполголоса сказалъ онъ.-- Куда же мы идемъ?
   Сторожъ не отвѣтилъ ни слова. Изъ груди его вырвался только вздохъ, похожій на стонъ.
   -- Mordi!-- пробормоталъ Коконна.-- Что за проклятая жизнь! Всегда крайности и никогда нѣтъ твердой почвы подъ ногами. То шлепаешь на сто футовъ въ водѣ, то паришь надъ облаками! А средины нѣтъ... Скажите, пожалуйста, куда мы идемъ?
   -- Слѣдуйте за стражей, -- отвѣтилъ какой-то шепелявый голосъ. И Коконна понялъ, что съ солдатами, которыхъ онъ видѣлъ мелькомъ, былъ еще кто-то.
   -- А. г. де-ла-Моль?-- снова спросилъ пьемонтецъ.-- Гдѣ онъ? Что съ нимъ сталось?
   -- Слѣдуйте за стражей, -- повторилъ тѣмъ же тономъ тотъ же голосъ.
   Приходилось повиноваться. Коконна вышелъ изъ комнаты и увидѣлъ человѣка въ черной одеждѣ, голосъ котораго такъ не понравился ему. Это былъ маленькій, горбатый судебный приставъ; онъ, должно-быть, поступилъ и на службу въ судъ собственно для того, чтобы подъ длиннымъ платьемъ не видно было его кривыхъ ногъ.
   Они медленно спустились съ винтовой лѣстницы. Въ первомъ этажѣ стража остановилась.
   Дверь отворилась. У Коконна были глаза рыси, чутье ищейки. Онъ почуялъ судей и увидалъ въ темномъ углу фигуру человѣка съ засученными рукавами, при видѣ котораго потъ выступилъ у него на лбу. Тѣмъ не менѣе, онъ улыбнулся, склонилъ голову налѣво, какъ было принято въ то время у щеголей, и, подбоченившись, вошелъ въ залу.
   Подняли портьеру, и Коконна увидалъ судей и актуаріусовъ. Въ нѣсколькихъ шагахъ отъ нихъ сидѣлъ на скамьѣ ла-Моль.
   Коконна подвели къ судьямъ. Онъ съ улыбкой кивнулъ ла-Молю и остановился въ ожиданіи.
   -- Ваше имя?-- спросилъ предсѣдатель.
   -- Маркъ-Аннибалъ де-Коконна,-- любезно отвѣтилъ пьемонтецъ,-- графъ де-Монпантье, Шено и другихъ мѣстъ... Полагаю, впрочемъ, что все это уже извѣстно вамъ?
   -- Гдѣ вы родились?
   -- Въ Сенъ-Коломбанѣ, близъ Сузы.
   -- Сколько вамъ лѣтъ?
   -- Двадцать семь лѣтъ и три мѣсяца.
   -- А теперь, -- сказалъ предсѣдатель, немного помолчавъ, чтобы дать актуріусу время записать отвѣты подсудимаго,-- а теперь объясните, зачѣмъ оставили вы службу у герцога Алансонскаго?
   -- Чтобы присоединиться къ моему другу ла-Молю, который сидитъ вонъ тамъ. Въ то время онъ уже не служилъ у герцога.
   -- Что дѣлали вы на охотѣ, во время которой васъ арестовали?
   -- Что дѣлалъ? Конечно, охотился.
   -- Король тоже участвовалъ въ охотѣ и тамъ начались съ нимъ первые припадки болѣзни, которая не прошла и до сихъ поръ.
   -- Относительно этого я положительно ничего не могу оказать, такъ какъ не былъ около короля. Я даже не зналъ, что онъ боленъ.
   Судьи переглянулись, недовѣрчиво улыбнувшись.
   -- А, вы не знали этого?-- сказалъ предсѣдатель.
   -- Да, и очень жалѣю, что его величество заболѣлъ. Хоть король Французскій и не мой король, но я очень люблю его.
   -- Неужели?
   -- Честное слово! Вотъ о его братѣ, герцогѣ Алансонскомъ, не могу сказать этого. Говоря откровенно, онъ...
   -- Теперь дѣло идетъ не о герцогѣ Алансонскомъ, а о его величествѣ.
   -- Вѣдь я уже сказалъ вамъ, что я его покорнѣйшій слуга,-- отвѣтилъ Коконна, съ самымъ развязнымъ видомъ покачиваясь и переступая съ ноги на ногу.
   -- Если вы, дѣйствительно, покорнѣйшій слуга его величества, какъ вы утверждаете, то потрудитесь сказать намъ все, что вамъ извѣстно о магической восковой фигуркѣ.
   -- Ага! Мы, повидимому, опять возвращаемся къ этой фигуркѣ?
   -- Совершенно вѣрно. А вамъ не нравится это?
   -- Нѣтъ, совершенно напротивъ, это мнѣ больше по душѣ.
   -- Почему эта фигурка была у г. де-ла-Моля?
   -- У г. де-ла-Моля? Эта фигурка? Вы, должно-быть, хотѣли сказать у Ренэ?
   -- Вы, значитъ, признаете, что она существуетъ?
   -- Покажите мнѣ ее, и тогда я отвѣчу вамъ.
   -- Вотъ она. Узнаете вы ее?
   -- Узнаю.
   -- Актуаріусъ, -- сказалъ судья, -- запишите, что подсудимый узналъ эту фигурку и видѣлъ ее у ла-Моля.
   -- Ну, нѣтъ, -- возразилъ Коконна.-- Зачѣмъ путать? Я видѣлъ ее у Ренэ.
   -- Хорошо, пусть у Ренэ. А когда?
   -- Въ тотъ день, какъ я и ла-Моль были у него въ первый и послѣдній разъ.
   -- Значитъ, вы сознаетесь, что были съ г. де-ла-Молемъ у Ренэ?
   -- Конечно. Развѣ я когда-нибудь отрицалъ это?
   -- Актуаріусъ,-- сказалъ предсѣдатель,-- запишите, что подсудимый былъ у Ренэ съ цѣлью колдовства.
   -- Постойте, постойте, г. предсѣдатель!-- воскликнулъ Коконна.-- Умѣрьте, пожалуйста, вашъ пылъ. Я не говорилъ ничего подобнаго
   -- Вы отрицаете, что были у Ренэ съ цѣлью колдовства?
   -- Отрицаю. Колдовство произошло случайно, безъ заранѣе обдуманнаго намѣренія.
   -- Но оно все-таки было?
   -- Да, было, дѣйствительно, что-то въ родѣ заклинаній.
   -- Актуаріусъ, запишите: подсудимый сознался, что у Ренэ дѣлались заклинанія противъ жизни короля.
   -- Какъ? Противъ жизни короля? Это низкая ложь! Никакихъ заклинаній противъ жизни короля не дѣлалось.
   -- Вотъ видите, господа!-- сказалъ ла-Моль.
   -- Молчите!-- остановилъ его предсѣдатель и прибавилъ, обращаясь къ актуаріусу: -- Противъ жизни короля. Написали?
   -- Да нѣтъ же, это невѣрно!-- сказалъ Коконна.-- Къ тому же это фигурка женщины, а не мужчины.
   -- Ну, что я вамъ говорилъ, господа?-- снова вмѣшался ла-Моль.
   -- Г. де-ла-Моль, -- сказалъ предсѣдатель.-- Вы будете отвѣчать, когда мы станемъ спрашивать васъ. Но прошу васъ не мѣшать допросу другихъ... Итакъ, г. Коконна, вы утверждаете, что это изображеніе женщины?
   -- Конечно, утверждаю.
   -- Почему же, въ такомъ случаѣ, на ней корона и королевская мантія?
   -- Чортъ возьми, это очень просто, -- отвѣтилъ Коконна.-- Потому...
   Ла-Моль всталъ и приложилъ палецъ къ губамъ.
   -- Да, это вѣрно, -- сказалъ Коконна.-- Къ чему разсказывать то, что не представляетъ никакого интереса для васъ, господа?
   -- Вы продолжаете утверждать, что эта восковая фигурка изображаетъ женщину?
   -- Разумѣется, продолжаю.
   ' -- И вы отказываетесь сказать, кто эта женщина?
   -- Это моя соотечественница, -- отвѣтилъ ла-Моль.-- Я любилъ ее и хотѣлъ, чтобы она полюбила меня.
   -- Васъ не спрашиваютъ, г. де-ла-Моль!-- сказалъ предсѣдатель.-- Молчите, а не то я велю положить вамъ въ ротъ кляпъ!
   -- Кляпъ?-- воскликнулъ Коконна.-- Какъ вы сказали? Моему другу положатъ въ ротъ кляпъ?.. Дворянину?.. Полноте!
   -- Введите Ренэ, -- сказалъ генеральный прокуроръ.
   -- Да, введите Ренэ, -- повторилъ Коконна.-- Мы увидимъ, кто правъ: вы трое или мы двое.
   Ренэ вошелъ блѣдный, постарѣвшій и до такой степени измѣнившійся, что наши друзья съ трудомъ узнали его. Преступленіе, которое онъ собирался совершить, угнетало его больше, чѣмъ всѣ тѣ, которыя онъ совершилъ раньше.
   -- Метръ Ренэ, -- сказалъ судья, -- узнаете вы двухъ подсудимыхъ, находящихся здѣсь?
   -- Да, узнаю, -- отвѣтилъ Ренэ дрожащимъ отъ волненія голосомъ.
   -- Гдѣ вы ихъ видали?
   -- Въ разныхъ мѣстахъ и у себя въ домѣ.
   -- Сколько разъ они были у васъ?
   -- Одинъ разъ.
   -- А зачѣмъ они приходили къ вамъ?
   Ренэ какъ будто колебался съ минуту.
   -- Чтобы заказать мнѣ восковую фигурку,-- наконецъ отвѣтилъ онъ.
   -- Извините, извините, метръ Ренэ,-- возразилъ Коконна,-- вы немножко ошиблись.
   -- Молчите!-- остановилъ его предсѣдатель и, обернувшись къ Ренэ, продолжалъ: -- Эта фигурка изображала мужчину или женщину?
   -- Мужчину, -- отвѣтилъ Ренэ.
   Коконна вздрогнулъ, какъ будто отъ электрическаго удара.
   -- Какъ мужчину?-- воскликнулъ онъ.
   -- Да, мужчину, -- снова сказалъ Ренэ, но такъ тихо, что предсѣдатель съ трудомъ услыхалъ его.
   -- А почему на этой фигуркѣ королевская мантія и корона?
   -- Потому, что она изображаетъ короля.
   -- Низкій лжецъ!-- въ отчаяніи воскликнулъ Коконна.
   -- Молчи, Коконна, молчи!-- остановилъ его ла-Моль.-- Предоставь этому человѣку говорить: каждый воленъ погубить свою душу.
   -- Но не тѣло же другихъ, mordi!
   -- Съ какой цѣлью въ сердце фигурки воткнута иголка, къ которой привязанъ ярлычокъ съ буквой "М"?
   -- Иголка изображаетъ шпагу или кинжалъ, буква "М" значитъ "Mort".
   Коконна хотѣлъ было броситься на Ренэ и задушить его, но четверо конвойныхъ удержали его.
   -- Хорошо,-- сказалъ прокуроръ Лагель,-- дѣло достаточно выяснилось для суда. Отведите подсудимыхъ въ разныя комнаты,-- тамъ они подождутъ приговора.
   -- Но вѣдь не можемъ же мы, -- воскликнулъ Коконна, -- выслушивать подобныя обвиненія, не протестуя!
   -- Протестуйте, сколько угодно, никто не мѣшаетъ немъ... Конвойные, вы слышали?
   Конвойные вывели подсудимыхъ: Коконна -- въ одну дверь, Моля -- въ другую.
   Потомъ прокуроръ подошелъ къ Ренэ, который, дрожь, что его отправятъ назадъ въ Шатлэ, гдѣ его держали въ заключеніи, и сказалъ ему:
   -- Будьте покойны. Король и королева узнаютъ, что истина обнаружилась благодаря вамъ.
   Но это обѣщаніе не только не успокоило Ренэ, а, казалось, напротивъ, какъ будто окончательно сразило его. Онъ ничего не отвѣтилъ и только глубоко вздохнулъ.
   

XXVII.
"Испанскіе сапоги".

   Коконна отвели въ новую камеру и заперли за нимъ дверь. Только теперь, когда онъ остался одинъ и поддерживавшее его возбужденіе отъ спора съ судьями и раздраженіе противъ Ренэ нѣсколько улеглись, тяжелыя мысли овладѣли имъ.
   -- Дѣло, какъ кажется, принимаетъ дурной оборотъ, -- пробормоталъ онъ.-- Намъ пора бы отправиться въ церковь. Въ эту минуту насъ, навѣрное, приговариваютъ къ смерти... Непріятная вещь эти смертные приговоры, а въ особенности, когда они производятся при закрытыхъ дверяхъ, въ крѣпости, въ присутствіи всѣхъ этихъ отвратительныхъ фигуръ, окружавшихъ меня сегодня! Намъ, какъ видно, хотятъ, не шутя, отрубить головы... Гмъ! Гмъ!.. Да, теперь самая пора итти въ церковь.
   За этими, произнесенными вполголоса, словами послѣдовало молчаніе. И вдругъ, среди глубокой тишины, раздался отчаянный, заглушенный крикъ, въ которомъ не было ничего человѣческаго. Крикъ этотъ, казалось, пронизалъ толстую стѣну и отдался въ желѣзной рѣшеткѣ окна.
   Коконна невольно вздрогнулъ. А между тѣмъ онъ не зналъ страха и въ его беззавѣтной храбрости было даже что-то въ родѣ инстинкта хищнаго звѣря. Онъ замеръ на томъ мѣстѣ, гдѣ услыхалъ этотъ отчаянный вопль. Ему казалось, что такъ не могъ закричать человѣкъ. Должно-быть, это вѣтеръ застоналъ между деревьями или донесся одинъ изъ тѣхъ ночныхъ звуковъ, которые какъ будто спускаются или поднимаются изъ двухъ невѣдомыхъ міровъ, между которыми вертится наша земля. Въ то время, какъ Коконна стоялъ, чутко прислушиваясь, снова раздался вопль, еще болѣе дикій, еще болѣе отчаянный. На этотъ разъ Коконна не только различилъ совершенно ясно, что это человѣческій голосъ, но ему даже показалось, что крикнулъ ла-Моль.
   Услыхавъ этотъ голосъ, пьемонтецъ забылъ, что находится двумя запертыми дверями и тремя желѣзными рѣшетками, что стѣны его тюрьмы толщиною въ двѣнадцать футовъ. Онъ бросился на эту стѣну, какъ будто хотѣлъ пробить ее и кинуться на помощь своему другу.
   -- Здѣсь душатъ кого-то!-- воскликнулъ онъ и, ударившись о стѣну, упалъ совсѣмъ разбитый на каменную скамью.
   Все было тихо.
   -- Они убили его!-- прошепталъ Коконна.-- Это ужасно!.. И здѣсь нельзя защищаться... Ничего, никакого оружія!
   Онъ протянулъ руки, ощупывая, не найдется ли чего подходящаго.
   -- А, вотъ желѣзное кольцо!-- воскликнулъ онъ.-- Я вырву его, и горе тому, кто приблизится ко мнѣ!
   Коконна всталъ, схватился за кольцо и съ такой силой дернулъ его, что оно съ перваго же раза расшаталось.
   Но въ эту минуту дверь отворилась, и два зажженныхъ факела освѣтили комнату.
   -- Потрудитесь итти за мной, -- сказалъ все тотъ же, какъ-то особенно непріятный Коконна шепелявый голосъ, который не сталъ нисколько лучше отъ того, что говорилъ тремя этажами ниже.-- Потрудитесь итти за мной; судъ васъ ждетъ.
   -- Хорошо, -- отвѣтилъ Коконна, выпустивъ кольцо.-- Мнѣ хотятъ прочитать приговоръ, вѣдь такъ?
   -- Да, такъ.
   -- Слава Богу! Идемъ.
   И онъ послѣдовалъ за судебнымъ приставомъ, который шелъ своимъ мѣрнымъ шагомъ впереди, держа въ рукѣ черный жезлъ.
   Несмотря на радость, которую въ первую минуту почувствовалъ Коконна, онъ бросалъ по дорогѣ dd>
тревожные взгляды направо, налѣво, впередъ и назадъ.
   Вошли въ залу. Судей въ ней уже не было; остался только одинъ прокуроръ, который, какъ замѣтилъ Коконна, съ явнымъ недоброжелательствомъ предлагалъ ему вопросы во время слѣдствія.
   Это былъ тотъ самый прокуроръ, которому Екатерина то письменно, то устно поручала заняться особенно внимательно этимъ дѣломъ.
   Поднятый занавѣсъ позволялъ видѣть заднюю часть комнаты. На дальнемъ концѣ она была окутана темнотою, а тамъ, куда падалъ свѣтъ, имѣла такой ужасный видъ, что у Коконна задрожали ноги и онъ воскликнулъ: "О Господи!"
   И не безъ основанія вырвался у него этотъ отчаянный возгласъ. Все окружающее имѣло самый зловѣщій видъ. Зала, которая была не видна во время допроса, когда занавѣсъ былъ спущенъ, казалась преддверіемъ ада. Это была зала пытокъ.
   -- На колѣни, Маркъ-Аннибалъ Коконна!-- крикнулъ какой-то голосъ, заставившій пьемонтца поднять голову.-- Встаньте на колѣни, чтобы выслушать приговоръ!
   Это было одно изъ такихъ приказаній, противъ которыхъ инстинктивно возставала натура Коконна.
   Онъ рѣшилъ не исполнять его, но два человѣка положили ему руки на плечи и такъ неожиданно, а главное съ такой силой нажали на нихъ, что Коконна упалъ на колѣни на каменныя плиты пола.
   Голосъ продолжалъ:
   "Приговоръ, постановленный судомъ, засѣдающимъ въ Венсенской тюрьмѣ, по дѣлу Марка-Аннибала де-Коконна, обвиненнаго и уличеннаго въ оскорбленіи величества, въ покушеніи на убійство короля посредствомъ отравленія, при помощи магіи и колдовства, въ заговорѣ, угрожавшемъ безопасности государства, и въ томъ, что своими зловредными совѣтами склонилъ къ возмущенію принца крови"...
   При каждомъ изъ этихъ обвиненій Коконна качалъ головою и отбивалъ тактъ, какъ дѣлаютъ непослушные и упрямые школьники.
   "Въ виду вышеизложеннаго,-- продолжалъ судья,-- упомянутаго Марка-Аннибала де-Коконна отвезутъ изъ тюрьмы на Гревскую площадь и отрубятъ ему голову. Помѣстья его будутъ конфискованы, высокій лѣсъ срубленъ на шесть футовъ отъ земли, замки разрушены и водруженъ столбъ съ мѣдной доской, на которой будетъ объявлено во всеобщее свѣдѣніе о его преступленіи и казни".
   -- Голову мнѣ, должно-быть, дѣйствительно, отрубятъ,-- сказалъ Коконна, -- потому что она во Франціи и къ тому же попала въ очень опасное положеніе. Что же касается до моихъ лѣсовъ и замковъ, то пусть попробуетъ какая-нибудь пила или топоръ похозяйничать тамъ!
   -- Молчите!-- остановилъ его судья и продолжалъ:
   "Кромѣ того, онъ, вышепоименованный Коконна"...
   -- Какъ?-- воскликнулъ Коконна.-- Неужели со мной сдѣлаютъ что-нибудь и послѣ того, какъ отрубятъ голову? Ого! Это ужъ черезчуръ строго.
   -- Нѣтъ,-- сказалъ судья, -- не послѣ того, какъ отрубятъ голову, а прежде.
   И онъ снова принялся за чтеніе:
   "Кромѣ того, онъ, вышепоименованный Коконна, прежде исполненія приговора подвергнется пыткѣ десяти клиньевъ..."
   Коконна вскочилъ и устремилъ на судью сверкающій взглядъ.
   -- Зачѣмъ же это?-- воскликнулъ онъ, совсѣмъ растерявшись. Кромѣ этого наивнаго вопроса, онъ не могъ придумать ничего для выраженія множества нахлынувшихъ на него мыслей.
   И, дѣйствительно, эта пытка разрушала всѣ его надежды. Ему придется итти въ церковь послѣ пытки, а отъ нея часто умираютъ. И умираютъ чаще всего самые сильные и храбрые люди, считающіе сознаніе позоромъ для себя. А если обвиняемый не сознавался, пытка продолжалась и не только продолжалась, но становилась еще мучительнѣе.
   Судья не сказалъ ни слова; конецъ приговора, который онъ прочиталъ, отвѣтилъ за него.
   "... чтобы заставить его назвать своихъ сообщниковъ и разсказать со всѣми подробностями всѣ ихъ планы и замыслы".
   -- Mordi!-- воскликнулъ Коконна.-- Вотъ это я называю низостью -- и не низостью, а подлостью!
   Привыкшій къ гнѣву осужденныхъ на пытку,-- гнѣву, который страданіе укрощало и превращало въ слезы, судья, холодный и безстрастный, сдѣлалъ рукою знакъ.
   Въ то же мгновеніе Коконна схватили за ноги и за плечи, повалили, а потомъ положили на козлы и привязали къ нимъ. Все это произошло такъ быстро, что онъ не успѣлъ даже разсмотрѣть тѣхъ, кто произвелъ надъ нимъ это насиліе.
   -- Негодяи!-- ревѣлъ Коконна, въ припадкѣ ярости толкая, тряся постель и самыя козлы такъ сильно, что мучители его отскочили.-- Негодяи! Пытайте меня, мучьте меня, рѣжьте на куски -- вы все-таки ничего не узнаете, клянусь вамъ! А, вы воображаете, что человѣка моего происхожденія можно заставить говорить съ помощью кусковъ дерева и желѣза? Попробуйте, попробуйте -- поглядимъ!
   -- Приготовьтесь записывать, актуаріусъ, -- сказалъ судья.
   -- Да, приготовься!-- проревѣлъ Коконна.-- И если ты запишешь все, что я скажу вамъ всѣмъ, низкіе палачи, то тебѣ будетъ вдоволь работы. Пиши, пиши!
   -- Хотите вы сдѣлать признанія?-- все такъ же спокойно спросилъ судья.
   -- Я не скажу ничего... ни слова!.. Убирайтесь къ чорту!
   -- Вы, можетъ-быть, одумаетесь во время приготовленій... Надѣньте на подсудимаго испанскіе сапоги!
   Человѣкъ съ веревкой въ рукѣ, до сихъ поръ стоявшій молча и неподвижно около колонны, тихо подошелъ къ Коконна, который обернулся, чтобы сдѣлать ему гримасу.
   Это былъ палачъ города Парижа мэтръ Кабошъ.
   Выраженіе горестнаго; изумленія промелькнуло на лицѣ Коконна. Онъ не кричалъ, не метался и, лежа неподвижно, смотрѣлъ, не отрывая глазъ, на этого забытаго друга, который очутился около него въ подобную минуту.
   Ни одинъ мускулъ не дрогнулъ на лицѣ Кабоша; казалось, онъ видитъ Кокона въ первый разъ.
   Совершенно спокойно онъ привязалъ ему двѣ доски съ наружной стороны ногъ и двѣ съ внутренней и крѣпко стянулъ ихъ веревкой, которую держалъ въ рукѣ.
   Этотъ снарядъ назывался "испанскими сапогами".
   При обыкновенной пыткѣ между досками вбивали шесть клиньевъ, и доски, раздаваясь, разрывали тѣло.
   При особой, чрезвычайной пыткѣ вбивали десять клиньевъ, и тогда доски не только разрывали тѣло, но ломали и кости.
   Покончивъ съ этими предварительными приготовленіями, мэтръ Кабошъ вложилъ конецъ клина между двумя досками и, опустившись на колѣно, держа въ рукѣ молотокъ, взглянулъ на судью.
   -- Будете вы говорить?-- спросилъ тотъ, обращаясь къ Кокаина.
   -- Нѣтъ, -- твердо отвѣтилъ пьемонтецъ, хоть чувствовалъ, что холодный потъ выступаетъ у него на лбу и волосы поднимаются дыбомъ на головѣ.
   -- Въ такомъ случаѣ начинайте, -- сказалъ судья.-- Первый клинъ!
   Кабошъ поднялъ тяжелый молотъ и изо всей силы ударилъ по клину, издававшему глухой звукъ.
   Козлы задрожали.
   При этомъ первомъ ударѣ, отъ котораго стонали самые выносливые люди, у Коконна не вырвалось ни одной жалобы.
   Даже больше: на его лицѣ появилось выраженіе величайшаго изумленія. Онъ растерянно глядѣлъ на Кабоша, который, стоя съ поднятымъ молоткомъ, обернулся къ судьѣ, собираясь повторить ударъ.
   -- Продолжайте, -- сказалъ Кабошу судья.
   Кабошъ нанесъ второй ударъ.
   Но Коконна даже не поморщился и продолжалъ все съ тѣмъ же изумленіемъ глядѣть на палача.
   Судья нахмурилъ брови.
   -- Какое упорство!-- пробормоталъ онъ.-- Весь ли клинъ вошелъ?
   Кабошъ нагнулся, какъ бы затѣмъ, чтобы хорошенько разсмотрѣть, и шепнулъ Коконна:
   -- Да кричите же, ради Бога!
   И затѣмъ, выпрямившись, сказалъ:
   -- Весь, до самаго конца.
   -- Второй клинъ!-- холодно проговорилъ судья.
   Слова Кабоша объяснили Коконна все. Палачъ оказывалъ своему другу величайшую услугу, какую только можетъ оказать палачъ.
   Онъ избавлялъ его не отъ одной боли, но и отъ позора признаній; клинья, которые онъ вбивалъ, были не дубовые, какъ бы слѣдовало, а эластичные, кожаные, обложенные деревомъ только на самомъ верху. Кромѣ того, Кабошь давалъ Коконна возможность сберечь силы и войти бодрымъ на этафотъ.
   -- Славный, честный Кабошъ!-- прошепталъ Коконна.-- Не бойся, я буду кричать, такъ какъ ты желаешь этого.
   Между тѣмъ Кабошъ вложилъ между досками конецъ второго клина, который былъ еще больше, чѣмъ первый.
   -- Начинайте!-- сказалъ судья.
   Кабошъ ударилъ такъ сильно, какъ будто хотѣлъ разрушить этимъ однимъ ударомъ весь Венсенскій замокъ.
   -- Ай!.. Ай!.. Ой!..-- закричалъ на разные лады Коконна.-- Вы ломаете мнѣ кости, чортъ возьми! Будьте же поосторожнѣе!
   -- Ага!-- улыбаясь, сказалъ судья.-- Второй клинъ подѣйствовалъ. А я ужъ начиналъ удивляться.
   Коконна вздохнулъ, какъ кузнечные мѣхи.
   -- Что дѣлали вы въ лѣсу?-- спросилъ судья.
   -- Чортъ возьми! Вѣдь я же говорилъ вамъ. Я искалъ прохлады и лежалъ въ тѣни.
   -- Продолжайте, -- сказалъ палачу судья.
   -- Сознайтесь!-- шепнулъ Кабошъ на ухо Коконна.
   -- Въ чемъ?
   -- Въ чемъ угодно, но только сознайтесь.
   И онъ снова ударилъ по клину такъ же сильно, какъ въ первый разъ.
   Коконна чуть не задохнулся отъ крика.
   -- Ай!.. Ай!..-- вопилъ онъ.-- Что вы желаете знать, г. судья? По чьему приказанію былъ я въ лѣсу?
   -- Да.
   -- По приказанію герцога Алансонскаго.
   -- Запишите, -- сказалъ актуаріусу судья.
   -- Если я совершилъ преступленіе, разставивъ ловушку королю Наваррскому, -- продолжалъ Коконна, -- то я былъ лишь орудіемъ моего патрона.
   Актуаріусъ торопливо записывалъ.
   -- А, ты выдалъ меня!-- прошепталъ Коконна.-- Хорошо же, я отомщу тебѣ!
   Онъ разсказалъ, какъ Франсуа приходилъ къ королю Наваррскому и какъ онъ видѣлся съ де-Муи, а потомъ разъяснилъ исторію вишневаго плаща. Показаніе его прерывалось криками и стонами, такъ какъ время отъ времени ему все-таки продолжали вбивать клинья.
   Въ концѣ-концовъ Коконна наговорилъ столько ужаснаго, но правдоподобнаго о герцогѣ Алансонскомъ, притворялся такъ ловко, что только невыносимая боль заставляетъ его выдавать герцога, такъ артистически стоналъ и кричалъ на разные лады, что самъ судья перепугался: показаніе Коконна ужъ слишкомъ компрометировало принца королевской крови.
   Коконна сдѣлали нѣкоторое снисхожденіе и избавили его отъ послѣдняго -- десятаго клина. Но первые девять ему пришлось вынести, чего было вполнѣ достаточно, чтобы совершенно раздробить ему ноги.
   Судья указалъ Коконна на милость, которую ему оказали за то, что онъ сознался, и удалился.
   Коконна остался наединѣ съ Кабошемъ.
   -- Ну, какъ вы себя чувствуете?-- спросилъ тотъ.
   -- Ахъ, мой другъ, мой дорогой Кабошъ!-- воскликнулъ Коконна.-- Повѣрь, что я буду признателенъ тебѣ всю мою жизнь за то, что ты сдѣлалъ для меня!
   -- И вы правы, г. графъ. Если бы узнали, что я сдѣлалъ для васъ, меня положили бы на тѣ же козлы и ужъ не пощадили бы, какъ я пощадилъ васъ.
   -- Но какъ пришла тебѣ въ голову такая блестящая мысль?
   -- Я узналъ, что васъ арестовали, -- отвѣтилъ Кабошъ, завертывая ноги Коконна въ испачканное кровью полотно, -- я зналъ, что ведется слѣдствіе и королева Екатерина хочетъ вашей смерти. Ну, я, конечно, догадался, что васъ подвергнутъ пыткѣ, и принялъ заранѣе свои мѣры.
   -- Съ такимъ страшнымъ рискомъ для себя?
   -- Вы единственный дворянинъ, пожавшій мнѣ руку. Хоть и палачъ, а можетъ-быть, именно поэтому у меня есть сердце и я не забываю добра. Увидите Завтра, какъ мастерски будетъ сдѣлана моя работа.
   -- Какая работа?
   Кабошъ съ удивленіемъ взглянулъ на Коконна.
   -- Какъ какая? Развѣ вы забыли о приговорѣ?
   -- Ахъ, да, приговоръ -- я совсѣмъ забылъ о немъ.
   На самомъ дѣлѣ, Коконна не то что забылъ, а просто не думалъ о приговорѣ.
   Онъ думалъ о церкви, о кинжалѣ, о Генріэттѣ и королевѣ, о двери ризницы и о двухъ лошадяхъ на опушкѣ лѣса. Онъ думалъ о свободѣ, о быстрой ѣздѣ на вольномъ воздухѣ и о безопасности за предѣлами Франціи.
   -- Теперь нужно перенести васъ половчѣе на носилки,-- сказалъ Кабошъ.-- Не забывайте, что всѣ, даже мои помощники, должны думать, что у васъ разбиты ноги и потому кричите при каждомъ самомъ легкомъ прикосновеніи.
   -- Ай!-- крикнулъ Коконна, увидавъ, что несутъ носилки.
   -- Полно, полно, мужайтесь!-- сказалъ Кабошъ.-- Ужъ если вы кричите теперь, то что же будетъ потомъ?
   -- Мой дорогой Кабошъ, -- сказалъ Коконна, -- не позволяйте вашимъ помощникамъ дотрогиваться до меня. Можетъ-быть, у нихъ не такъ легка рука, какъ у васъ.
   -- Поставьте носилки около козелъ, -- сказалъ Кабошъ.
   Слуги повиновались. Кабошъ обнялъ Коконна, взялъ его на руки, какъ ребенка, и осторожно положилъ на носилки. Но, несмотря на всѣ эти предосторожности, Коконна отчаянно кричалъ.
   Къ носилкамъ подошелъ сторожъ съ фонаремъ.
   -- Въ церковь!-- сказалъ онъ.
   И носилки тронулись послѣ того, какъ Коконна во второй разъ пожалъ руку Кабоша.
   

XXVIIL
Церковь.

   Печальное шествіе двинулось въ глубокомъ молчаніи впередъ и, миновавъ два подъемныхъ моста, направилось черезъ тюремный дворъ къ церкви, на оконныхъ стеклахъ которой выдѣлялись при блѣдномъ свѣтѣ фигуры апостоловъ въ красныхъ одеждахъ.
   Коконна жадно вдыхалъ сырой ночной воздухъ и, смотря въ темноту, радовался, что все благопріятствуетъ бѣгству его и его друга.
   Ему пришлось вооружиться всей силой своей воли и всѣмъ благоразуміемъ, чтобы не соскочить съ носилокъ, когда его внесли въ церковь и онъ увидалъ въ трехъ шагахъ отъ ризницы лежащаго человѣка въ бѣломъ плащѣ.
   Это былъ ла-Моль.
   Двое конвойныхъ, сопровождавшихъ носилки, остановились за дверью и не вошли въ церковь.
   -- Такъ какъ намъ дѣлаютъ величайшую милость, позволяя свидѣться еще разъ, -- слабымъ голосомъ проговорилъ Коконна,-- то поднесите меня, пожалуйста, къ моему другу.
   Лосильщики исполнили просьбу Коконна.
   Ла-Модь былъ блѣденъ и мраченъ. Онъ прислонялся головою къ мраморной стѣнѣ; черные волосы его, отъ которыхъ его лицо казалось еще блѣднѣе, были смочены потомъ.
   По знаку сторожа носильщики ушли за священникомъ, котораго попросилъ позвать Коконна.
   Это былъ условный знакъ.
   Коконна съ нетерпѣніемъ слѣдилъ глазами за. уходившими носильщиками; но не онъ одинъ нетерпѣливо ждалъ ихъ ухода. Только что успѣли они скрыться, какъ двѣ женщины выбѣжали изъ ризницы.
   Маргарита бросилась къ ла-Молю и обняла его.
   Страшный крикъ вырвался у него изъ груди, такой же отчаянный крикъ, какъ тѣ, которые Коконна слышалъ изъ своей камеры и которые чуть не свели его съ ума.
   -- Господи! Что съ тобою?!-- воскликнула Маргарита, съ ужасомъ отступая.
   Ла-Моль застоналъ и поднесъ руки къ глазамъ, какъ бы для того, чтобы не видѣть Маргариту.
   Это молчаніе, этотъ жестъ испугали ее еще больше, чѣмъ вырвавшійся у него крикъ боли.
   -- Да что же съ тобою?!-- воскликнула она.-- Ты весь въ крови!
   Коконна, который уже схватилъ кинжалъ и обнялъ Генріэтту, обернулся.
   -- Вставай же, -- говорила Маргарита, -- ради Бога вставай! Намъ нельзя терять ни минуты!
   Невыразимо грустная улыбка промелькнула на блѣдныхъ губахъ ла-Моля.
   -- Дорогая королева, -- сказалъ онъ, -- вы позаботились обо всемъ, но не приняли во вниманіе королеву Екатерину, т.-е. не разсчитывали на преступленіе. Я вынесъ пытку, у меня переломаны кости и все тѣло представляетъ одну сплошную рану. Даже при этомъ движеніи, которое я дѣлаю, чтобы поцѣловать васъ въ лобъ, я испытываю мучительную боль. Она хуже смерти.
   И, сдѣлавъ страшное усиліе, поблѣднѣвъ еще больше, онъ прижалъ губы ко лбу королевы.
   -- Пытку!-- воскликнулъ Коконна.-- По вѣдь и меня пытали. Развѣ палачъ не оказалъ тебѣ такой же услуги, какъ мнѣ?
   И Коконна разсказалъ все.
   -- Это очень понятно, -- сказалъ ла-Моль.-- Ты подалъ ему руку, когда мы были у него. А я забылъ, что всѣ люди братья, я считалъ себя выше его. И Богъ наказываетъ меня за мою гордость.
   Коконна и обѣ женщины съ ужасомъ переглянулись.
   -- Ну, что же?-- сказалъ сторожъ, отходя отъ двери, около которой до сихъ поръ прислушивался.-- Не теряйте времени, г. Коконна. Берите кинжалъ и раньте меня поскорѣе, но только такъ, какъ слѣдуетъ честному дворянину. Сію минуту придутъ!
   Маргарита стояла передъ ла-Молемъ на колѣняхъ, какъ мраморная статуя на гробницѣ.
   -- Полно, любезный другъ, -- сказалъ Коконна, -- не падай духомъ! Я силенъ -- я отнесу тебя и посажу на лошадь, даже на свою, передъ собою, если ты будешь не въ силахъ держаться на сѣдлѣ. Только ѣдемъ скорѣе. Слышишь, что говоритъ сторожъ? Вѣдь дѣло идетъ о нашей жизни!
   Ла-Моль сдѣлалъ страшное, нечеловѣческое усиліе.
   -- Это правда, -- сказалъ онъ,-- дѣло идетъ о твоей жизни.
   И онъ старался подняться.
   Аннибалъ взялъ его подъ мышки и поставилъ на ноги. Ла-Моль только глухо стоналъ. Но когда Коконна выпустилъ его изъ рукъ и пошелъ къ сторожу, когда ла-Моля стали поддерживать женщины, ноги его подкосились, и онъ, какъ безжизненная масса, упалъ на полъ. Раздирающій крикъ, отъ котораго онъ не могъ удержаться, пронесся подъ сводомъ церкви, и эхо нѣсколько разъ повторило его.
   -- Вы видите, Маргарита, вы видите, моя королева, что я долженъ остаться здѣсь, -- съ отчаяніемъ сказалъ ла-Моль.-- Проститесь со мной въ послѣдній разъ и уходите. Я не сказалъ ничего, Маргарита. Ваша тайна хранится въ моемъ сердцѣ и умретъ вмѣстѣ со мною. Прощайте же, моя королева, прощайте!
   Маргарита, и сама съ трудомъ державшаяся, на ногахъ, взяла въ свои руки его голову и чуть не съ благоговѣніемъ поцѣловала его.
   -- А ты, Аннибалъ,-- продолжалъ ла-Моль,-- бѣги, спасайся! Ты не пострадалъ отъ пытки, ты молодъ и можешь жить. Бѣги, мой другъ, не лишай меня послѣдняго утѣшенія -- знать, что ты свободенъ!
   -- Пора!-- крикнулъ сторожъ.-- Поторопитесь!
   Генріэтта старалась увлечь за собою Коконна. Маргарита продолжала стоять на колѣняхъ около ла-Моля; съ своими распустившимися волосами и глазами, полными слезъ, она походила на Магдалину.
   -- Бѣги же, Аннибалъ, бѣги!-- повторилъ ла-Моль.-- Не доставляй нашимъ врагамъ удовольствія присутствовать при казни двухъ невинныхъ людей.
   Коконна тихонько оттолкнулъ Генріэтту, увлекавшую его къ двери, и сказалъ:
   -- Отдайте сначала пятьсотъ экю, которыя мы обѣщали сторожу.
   -- Вотъ, они,-- сказала Генріэтта.
   -- Ты меня обижаешь, ла-Моль, -- продолжалъ Коконна, грустно покачавъ головою,-- думая, что я могу покинуть тебя. Развѣ не поклялся я жить и умереть вмѣстѣ съ тобою? Но ты такъ страдаешь, любезный другъ, что я прощаю тебя.
   И онъ легъ около ла-Моля и коснулся губами его лба.
   Потомъ осторожно и нѣжно онъ обнялъ его, какъ мать обнимаетъ своего ребенка, и положилъ его голову къ себѣ на грудь.
   Лицо Маргариты было мрачно. Она подняла кинжалъ, который уронилъ Коконна.
   Ла-Моль понялъ ея намѣреніе.
   -- О, моя королева, -- сказалъ онъ, протягивая къ ней руки.-- Я умираю, чтобы уничтожить всякое подозрѣніе о нашей любви. Не забывайте этого!
   -- Но что же я могу сдѣлать для тебя, -- въ отчаяніи воскликнула Маргарита, -- если не могу даже умереть съ тобою?
   -- Ты можешь сдѣлать мнѣ смерть пріятной, -- отвѣтилъ ла-Моль, -- и тогда я встрѣчу ее съ улыбкой на губахъ.
   Маргарита подошла къ нему и сложила руки, какъ бы умоляя его продолжать.
   -- Помнишь ты тотъ вечеръ, Маргарита,-- спросилъ онъ,-- когда взамѣнъ моей жизни, которую я предлагалъ отдать за тебя, и которую отдаю теперь, ты, съ своей стороны, дала мнѣ торжественное обѣщаніе?
   Маргарита вздрогнула.
   -- А, ты дрожишь,-- сказалъ ла-Моль,-- значитъ, помнишь!
   -- Да, да, я помню мое обѣщаніе, -- воскликнула Маргарита,-- клянусь душою, я исполню его!
   Лицо ла-Моля просіяло, какъ будто куполъ церкви вдругъ раздвинулся и съ неба блеснулъ лучъ свѣта.
   -- Идутъ!.. Идутъ!..-- сказалъ сторожъ.
   Маргарита вскрикнула и бросилась къ ла-Молю; но, боясь усилить его страданія, она нерѣшительно остановилась около него.
   Генріэтта поцѣловала Коконна въ лобъ.
   -- Я понимаю тебя, мой Аннибалъ, -- сказала она, -- и горжусь тобою. Ты умираешь изъ героизма, и я люблю тебя за этотъ героизмъ и буду любить всегда больше всего на свѣтѣ. Я не знаю, что обѣщала сдѣлать для ла-Моля Маргарита, но клянусь что сдѣлаю то же самое для тебя!
   -- Благодарю, -- отвѣтилъ Коконна.
   -- Сдѣлайте мнѣ еще одну милость, моя королева, -- сказалъ ла-Моль, -- прежде чѣмъ покинете меня. Дайте мнѣ что-нибудь на память, что я могъ бы поцѣловать, входя на эшафотъ.
   -- О, да!-- воскликнула Маргарита.-- Возьми!
   И она сняла золотой ковчежецъ съ мощами, висѣвшій у нея на шеѣ на золотой цѣпочкѣ.
   -- Вотъ святыня, которую я ношу съ дѣтства, -- сказала она.-- Мать надѣла ее на меня, когда я была совсѣмъ крошкой и когда она еще любила меня. Это подарокъ нашего дяди, папы Климента; я никогда не разставалась съ нимъ. Возьми его!
   Ла-моль взялъ ковчежецъ и горячо поцѣловалъ его.
   -- Отворяютъ дверь, -- сказалъ сторожъ.-- Бѣгите, бѣгите! Женщины бросились къ двери ризницы и исчезли.
   Въ эту минуту вошелъ священникъ.
   

XXIX.
Гревская площадь.

   Семь часовъ утра. Шумныя толпы народа тѣснятся на улицахъ, площадяхъ и на набережныхъ. Онѣ ждутъ.
   Въ десять часовъ та самая телѣга, на которой привезли въ Лувръ ла-Моля и Коконна послѣ ихъ поединка, выѣхала изъ Венсенской тюрьмы и тихо двинулась по улицѣ Сентъ-Антуанъ. И всюду на ея пути зрители казались статуями съ неподвижнымъ взоромъ и окаменѣлыми губами.
   Въ этотъ день королева-мать устраивала для парижанъ ужасное, кровавое зрѣлище.
   На телѣгѣ, о которой мы говорили, полулежали на тонкой подстилкѣ изъ соломы наши два друга; они были всѣ въ черномъ и головы ихъ были обнажены. Коконна держалъ у себя на колѣняхъ ла-Моля, голова котораго выступала на край телѣги, а глаза неопредѣленно блуждали по сторонамъ.
   Собравшіеся зрители, желая заглянуть въ самую глубь телѣги, старались, несмотря на страшную давку, пробраться впередъ, поднимались на цыпочки, становились на тумбы, цѣплялись за выступы стѣнъ.
   Говорили, что ла-Моль не сознался ни въ одномъ изъ взводимыхъ на него преступленій, а Коконна, напротивъ, не вынесъ мукъ и сознался.
   -- Посмотрите-ка вотъ на этого рыжаго, -- раздавалось то тутъ, то тамъ.-- Онъ не. выдержалъ и разболталъ все. Это трусъ -- изъ-за него-то и умираетъ другой. Тотъ, напротивъ, держалъ себя молодцомъ и не сказалъ ничего.
   Два друга слышали и брань и похвалы, раздававшіяся на ихъ пути. Ла-Моль сжималъ руки Коконна, который, съ своей стороны, съ такимъ презрѣніемъ смотрѣлъ на тупоумную толпу, какъ будто ѣхалъ не на позорной, а на тріумфальной колесницѣ.
   Несчастье оказало свое благотворное дѣйствіе на Коконна. Оно облагородило его лицо, подобно тому, какъ смерть должна была возвысить его душу.
   -- Скоро ли мы пріѣдемъ?-- спросилъ ла-Моль.-- Я, кажется, не выдержу и мнѣ сдѣлается дурно.
   -- Постарайся потерпѣть, ла-Моль: мы скоро будемъ проѣзжать мимо улицы Тизонъ и улицы Клошъ-Персе.
   -- О, подними, подними меня тогда! Дай мнѣ взглянуть еще разъ на этотъ счастливый домъ!
   Коконна протянулъ руку и тронулъ за плечо палача, который сидѣлъ впереди и правилъ лошадью.
   -- Остановись, пожалуйста, на минуту,-- сказалъ Коконна,-- когда доѣдешь до улицы Тизонъ.
   Кабошъ кивнулъ въ знакъ согласія и черезъ нѣсколько минутъ остановился.
   Ла-Моль съ трудомъ приподнялся съ помощью Коконна. Со слезами на глазахъ взглянулъ онъ на запертый, тихій, какъ могила, домикъ и, глубоко вздохнувъ, прошепталъ:
   -- Прощай, молодость, любовь и жизнь!
   И онъ опустилъ голову на грудь.
   -- Не унывай, -- сказалъ Коконна, -- можетъ-быть, все это мы найдемъ тамъ, на небѣ.
   -- Ты вѣришь этому?-- спросилъ ла-Моль.
   Вѣрю, потому что такъ говорилъ священникъ, а еще больше потому, что надѣюсь на это. Но ради Бога, не упади въ обморокъ, ла-Моль! Эти бездѣльники, не спускающіе съ насъ глазъ, стали бы смѣяться надъ нами.
   Кабошъ услыхалъ эти послѣднія слова и, погоняя одной рукой лошадь, незамѣтно передалъ Коконна другою маленькую губку, смоченную нюхательнымъ спиртомъ. И когда ла-Моль понюхалъ его и потеръ себѣ виски, то почувствовалъ, что силы возвращаются къ нему.
   -- А, я оживаю!-- сказалъ онъ.
   И онъ поцѣловалъ подарокъ Маргариты, висѣвшій у него на шеѣ на золотой цѣпочкѣ.
   Когда доѣхали до конца набережной и повернули за уголъ около прелестнаго небольшого зданія, построеннаго Генрихомъ II, показался эшафотъ, возвышавшійся надъ головами толпы.
   -- Мнѣ хотѣлось бы умереть первому, другъ мой!-- сказалъ ла-Моль.
   Коконна снова тронулъ за плечо Кабоша.
   -- Что прикажете?-- спросилъ тотъ, оборачиваясь
   -- Тебѣ хотѣлось оказать мнѣ какую-нибудь услугу?-- спросилъ Коконна.-- Ты, по крайней мѣрѣ, говорилъ это.
   -- Говорилъ и повторяю еще разъ.
   -- Мой другъ вынесъ пытку и потому онъ слабѣе меня; ему тяжело было бы присутствовать при моей смерти. Къ тому же, если я умру первый, некому будетъ внести его на эшафотъ.
   -- Хорошо, хорошо, -- сказалъ Кабошъ, смахивая слезу.-- Будьте покойны, я исполню ваше желаніе.
   -- И однимъ ударомъ, не правда ли?-- шепнулъ Коконна.
   -- Однимъ.
   Телѣга остановилась. Пріѣхали. Коконна надѣлъ шляпу.
   Ла-Моль услыхалъ глухой шумъ, подобный шуму моря. Онъ хотѣлъ встать, но силы оставили его.
   Кабошъ и Коконна должны были поддерживать его подъ руки.
   Вся площадь была усѣяна головами; въ каждомъ окнѣ виднѣлись оживленныя лица съ блестящими глазами.
   Когда увидали красиваго молодого человѣка, который едва держался на своихъ искалѣченныхъ во время пытки ногахъ и все-таки старался взойти безъ посторонней помощи на эшафотъ, со всѣхъ сторонъ раздались крики сочувствія и состраданія.
   -- Другъ мой, -- сказалъ ла-Моль, -- я не въ силахъ итти! Отнеси меня!
   -- Сейчасъ, -- сказалъ Коконна.
   Онъ сдѣлалъ знакъ палачу, который посторонился и пропустилъ его впередъ. Коконна нагнулся, взялъ ла-Моля на руки, какъ ребенка, и твердыми шагами взошелъ съ своей ношей по лѣстницѣ на эшафотъ среди неистовыхъ криковъ и рукоплесканій толпы.
   Спустивъ ла-Моля съ рукъ, Коконна снялъ шляпу и поклонился, а потомъ бросилъ ее на эшафотъ.
   -- Погляди вокругъ, -- шепнулъ ла-Моль.-- Можетъ-быть, онѣ гдѣ-нибудь тутъ.
   Коконна сталъ не спѣша осматриваться кругомъ площади. Вдругъ онъ остановился и, не отводя глазъ отъ мѣста, на которое смотрѣлъ, положилъ руку на плечо друга.
   -- Взгляни,-- сказалъ онъ,-- взгляни на окно этой башенки.
   Двѣ женщины стояли, поддерживая другъ друга, не около самаго окна, а на нѣкоторомъ разстояніи отъ него.
   -- Я боялся только одного,-- сказалъ ла-Моль,-- боялся умереть, не увидавъ ее еще разъ. Теперь я увидалъ ее и могу умереть спокойно.
   И, не спуская глазъ съ окна, онъ поднесъ ковчежецъ къ губамъ и осыпалъ его поцѣлуями.
   Коконна, съ своей стороны, поклонился дамамъ такъ изящно, какъ будто былъ въ гостиной.
   Въ отвѣтъ на это онѣ замахали мокрыми отъ слезъ платками.
   Кабошъ дотронулся до плеча Коконна и бросилъ на него выразительный взглядъ.
   -- Да, да,-- сказалъ пьемонтецъ и, обернувшись къ ла-Молю, прибавилъ: -- Обними меня и умри хорошей, мужественной смертью. Тебѣ это не трудно -- ты такой храбрый!
   -- Съ моей стороны не будетъ никакой заслуги умереть мужественно, -- отвѣтилъ ла-Моль, -- я ужасно страдаю.
   Подошелъ священникъ и протянулъ ла-Молю распятіе.
   Ла-Моль поцѣловалъ распятіе.
   -- Скорѣе, скорѣе, ла-Моль,-- сказалъ Коконна,-- мнѣ такъ тяжело за тебя... я чувствую, что слабѣю!
   -- Я готовъ, -- отвѣтилъ ла-Моль.
   -- Можете вы держать голову прямо?-- спросилъ Кабошъ, поднявъ шпагу надъ ла-Молемъ, который стоялъ на колѣняхъ, спиной къ нему.
   -- Надѣюсь, -- сказалъ ла-Моль.
   -- Тогда все пойдетъ хорошо.
   -- Вы не забудете моей просьбы?-- спросилъ ла-Моль.-- Этотъ ковчежецъ отворитъ передъ вами всѣ двери.
   -- Будьте покойны... Постарайтесь держать голову еще прямѣе!
   Ла-Моль вытянулъ шею и взглянулъ на башенку.
   -- Прощай, Маргарита, -- прошепталъ онъ, -- будь бла...
   Онъ не кончилъ. Кабошъ взмахнулъ мечомъ и однимъ ударомъ отрубилъ ла-Молю голову. Она покатилась къ ногамъ Коконна.
   Раздался страшный крикъ, крикъ тысячной толпы. И Коконна показалось, что изъ всѣхъ женскихъ голосовъ выдѣлился одинъ, въ которомъ было больше отчаянія, чѣмъ не всѣхъ остальныхъ.
   -- Спасибо, мой другъ, спасибо!-- сказалъ Коконна, въ третій разъ пожимая руку палача.
   -- Сынъ мой,-- спросилъ священникъ,-- не желаете ли покаяться въ чемъ-нибудь передъ Богомъ?
   -- Нѣтъ, отецъ мой,-- отвѣтилъ пьемонтецъ,-- всѣ мои грѣхи, въ которыхъ я буду каяться передъ Нимъ, я уже сказалъ вамъ вчера, на исповѣди.
   Потомъ, обратившись къ Кабошу, онъ прибавилъ:
   -- Ну, любезный другъ, окажи мнѣ теперь послѣднюю услугу!
   Еще не опускаясь на колѣни, онъ оглядѣлъ толпу такими спокойными и ясными глазами, что шопотъ удивленія пробѣжалъ по ней. Шопотъ этотъ долетѣлъ до него и доставилъ ему удовольствіе, польстивъ его самолюбію. Потомъ онъ поднялъ голову ла-Моля, поцѣловалъ ее въ побѣлѣвшія губы и бросилъ еще одинъ взглядъ на башенку. Наконецъ, не выпуская изъ рукъ головы друга, онъ всталъ на колѣни и сказалъ:
   -- Я готовъ!
   Едва успѣлъ онъ произнести эти слова, какъ голова его скатилась съ плечъ.
   Судорожная дрожь пробѣжала по тѣлу Кабоша.
   -- Ну, вотъ и конецъ!-- сказалъ онъ.-- Бѣдный юноша!
   

XXX.
Башня позорнаго столба.

   Ночь спустилась на городъ, еще не успокоившійся послѣ казни, всѣ подробности которой передавались изъ устъ въ уста и омрачали въ каждомъ домѣ веселый часъ семейнаго ужина.
   Лувръ представлялъ въ эту ночь рѣзкій контрастъ съ тихимъ, мрачнымъ городомъ: онъ сіялъ огнями, въ немъ было шумно и весело. Во дворцѣ предполагалось въ этотъ день большое празднество. Такъ пожелалъ Карлъ. Онъ распорядился, чтобы утромъ была казнь, а вечеромъ -- балъ.
   Наканунѣ вечеромъ королева Наваррская получила приказаніе присутствовать на этомъ балу. Такъ какъ она знала, что всѣ мѣры для спасенія ла-Моля и Коконна приняты, и была увѣрена, что они бѣгутъ изъ тюрьмы ночью, то и отвѣтила брату, что исполнитъ его желаніе.
   Но послѣ свиданія съ ла-Молемъ въ церкви, разрушившаго всѣ надежды Маргариты, послѣ того, какъ она видѣла казнь человѣка, къ которому чувствовала такую глубокую любовь, какой не испытала ни разу въ жизни, она дала себѣ слово не присутствовать на балу.
   Король Карлъ IX далъ въ этотъ день новое доказательство замѣчательной силы воли, какой немногіе обладали въ такой степени, какъ онъ. Пролежавъ двѣ недѣли въ постели, худой, какъ скелетъ, блѣдный, какъ мертвецъ, онъ около пяти часовъ всталъ и надѣлъ парадный костюмъ, несмотря на то, что ему во время туалета три раза дѣлалось дурно.
   Около восьми часовъ онъ освѣдомился о сестрѣ, спросилъ, не видалъ ли ее кто-нибудь и не знаютъ ли, что она дѣлаетъ. Никто не могъ отвѣтить на это. Королева Наваррская вернулась домой въ одиннадцать часовъ и заперлась въ своихъ комнатахъ, не допуская къ себѣ никого.
   Но для Карла не существовало запертыхъ дверей. Опираясь на руку капитана Нансэ, онъ отправился къ сестрѣ черезъ потайной ходъ и неожиданно вошелъ къ ней.
   Онъ зналъ, что ему придется увидать грустную сцену и приготовился къ этому; но то, что онъ увидѣлъ, превзошло всѣ его ожиданія.
   Маргарита, полумертвая, лежала на кушеткѣ, зарывъ голову въ подушки. Она не плакала и не молилась; изъ груди ея вырывалось только хриплое дыханіе, какъ у умирающей.
   На другомъ концѣ комнаты герцогиня Неверская, эта неустрашимая женщина, лежала безъ чувствъ на коврѣ. Вернувшись съ Гревской площади, она, какъ и Маргарита, лишилась чувствъ, и бѣдная Гильона переходила отъ королевы къ герцогинѣ, не рѣшаясь обратиться къ нимъ со словами утѣшенія.
   Карлъ вошелъ въ комнату, оставивъ капитана Нансэ въ коридорѣ.
   Ни Маргарита ни Генріэтта не замѣтили его прихода. Одна только Гильона, хлопотавшая около пришедшей въ себя Генріэтты, увидала короля и съ испугомъ взглянула на него.
   Король подошелъ къ Маргаритѣ. Онъ съ минуту молча смотрѣлъ на нее, а потомъ сказалъ съ оттѣнкомъ нѣжности, какой трудно было ожидать отъ его грубаго голоса:
   -- Марго!.. Сестра!..
   Королева вздрогнула и приподнялась.
   -- Ваше величество!-- сказала она.
   -- Полно, ободрись, сестра!-- продолжалъ Карлъ.
   Маргарита подняла глаза къ небу.
   -- Да, да, я знаю, -- сказалъ король, -- но выслушай меня. Королева Наваррская кивнула головой.
   -- Ты обѣщала мнѣ быть на балу, -- сказалъ Карлъ.-- Е"да ты не придешь, это покажется страннымъ.
   -- Извините меня, братъ,-- сказала Маргарита,-- вы видите... я очень нездорова.
   -- Пересиль себя.
   Маргарита, повидимому, старалась собраться съ силами и приподняться, но черезъ минуту онѣ оставили ее, и она снова упала на подушки.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, я не пойду, -- прошептала она.
   Карлъ взялъ ее за руку и, присѣвъ около нея на кушетку, сказалъ:
   -- Я знаю, что ты потеряла друга, Марго. Но сравни свое положеніе съ моимъ. Вѣдь я потерялъ не только всѣхъ моихъ друзей, но, что еще тяжелѣе, я потерялъ мать. Ты всегда могла плакать, какъ плачешь теперь, тогда какъ я, во время самыхъ ужасныхъ страданій, всегда принужденъ улыбаться. Ты нездорова, -- посмотри на меня -- я умираю. Ободрись, Марго! Я обращаюсь къ тебѣ съ этой просьбой, сестра, ради чести нашего дома. Эта честь -- нашъ крестъ. Мы должны нести его, какъ несъ Свой крестъ на Голгоѳу Спаситель. А если упадемъ на дорогѣ, поднимемся и пойдемъ дальше такъ же мужественно и безропотно, какъ Онъ!
   -- О, Боже, Боже!-- воскликнула Маргарита.
   -- Да, тебѣ тяжела эта жертва, сестра, -- сказалъ Карлъ, отвѣчая на ея мысль,-- но всѣмъ намъ приходится жертвовать чѣмъ-нибудь: однимъ -- жизнью, другимъ -- честью. Неужели ты думаешь, что мнѣ легко умирать? Вѣдь мнѣ всего двадцать пять лѣтъ и я король самаго лучшаго государства въ мірѣ... А посмотри на меня. Мои глаза, губы, цвѣтъ лица -- все, дѣйствительно, говоритъ о томъ, что мнѣ ужъ недолго жить; но моя улыбка... развѣ по ней нельзя подумать, что я не теряю надежды? А между тѣмъ черезъ недѣлю или, самое большее, черезъ мѣсяцъ ты будешь плакать обо мнѣ, сестра, какъ плачешь теперь о томъ, кто умеръ сегодня.
   -- Братъ!-- воскликнула Маргарита, обнимая его.
   -- Полно, одѣвайся, моя милая Маргарита, -- сказалъ король.-- Приходи на балъ и не будь такъ блѣдна. Я приказалъ принести тебѣ новыя драгоцѣнныя вещи и костюмъ, достойный твоей красоты.
   -- Брилліанты... платья! Къ чему мнѣ все это теперь?
   -- Жизнь долга, Маргарита,-- съ улыбкой отвѣтилъ Карлъ,-- по крайней мѣрѣ, для тебя.
   -- Приготовь мнѣ все, что нужно,-- сказала Гильонѣ Маргарита,-- сейчасъ одѣнусь... Нѣтъ, нѣтъ, не могу!
   -- Вспомни, сестра,-- сказалъ Карлъ,-- что мы чтимъ умершихъ больше, когда заглушаемъ или, вѣрнѣе, скрываемъ наше горе.
   -- Хорошо, государь, -- дрожа, отвѣтила Маргарита, -- я приду.
   На глазахъ Карла показались слезы, тотчасъ же высохшія на его горячихъ рѣсницахъ.
   Онъ наклонился къ сестрѣ, поцѣловалъ ее въ лобъ, остановился на минуту около Генріэтты, которая не видала его и не слыхала ни слова изъ того, что онъ говорилъ, и прошептавъ: "Бѣдная женщина!" тихо вышелъ изъ комнаты.
   Тотчасъ же послѣ его ухода явилось нѣсколько пажей съ футлярами и шкатулками.
   Маргарита показала знакомъ, чтобы все это поставили на столъ.
   Гильона съ изумленіемъ взглянула на свою госпожу.
   -- Да, я буду одѣваться, -- сказала Маргарита тономъ, горечь котораго невозможно передать.-- Я отправлюсь на балъ, меня ждутъ тамъ. Скорѣе, Гильона!
   -- А герцогиня?-- спросила Гильона.
   -- О, она счастлива. Она можетъ остаться здѣсь, можетъ плакать, можетъ страдать -- никто не помѣшаетъ ей. Она не дочь короля, не жена короля, не сестра короля. Она не королева... Помоги мнѣ одѣться, Гильона.
   Молодая дѣвушка повиновалась. Драгоцѣнныя вещи были великолѣпны, платье роскошно. Никогда не была Маргарита такъ красива.
   -- Какой-то человѣкъ желаетъ видѣть васъ, ваше величество,-- сказала ей Гильона.
   -- Кто это?
   -- Не знаю, ваше величество, но у него ужасный видъ. Я задрожала отъ страха, увидавъ его.
   -- Поди и спроси его имя, -- блѣднѣя, сказала Маргарита. Гильона вышла и черезъ минуту вернулась.
   -- Онъ не захотѣлъ сказать, какъ его зовутъ, ваше величество, но просилъ меня передать вамъ вотъ это.
   И Гильона подала Маргаритѣ золотой ковчежецъ, который та дала наканунѣ вечеромъ ла-Молю.
   -- О, приведи, приведи его!-- быстро проговорила королева и поблѣднѣла еще больше.
   Паркетъ затрещалъ подъ тяжелый шагами: какой-то человѣкъ вошелъ и остановился на порогѣ.
   -- Кто вы?-- спросила королева.
   -- Я тотъ, кого ваше величество встрѣтили разъ около Монфокона. Я отвозилъ въ своей телѣгѣ въ Лувръ двухъ раненыхъ господъ.
   -- Да, да, я узнаю васъ. Вы Кабошъ?
   -- Палачъ города Парижа, ваше величество!
   Это были первыя слова, которыя услыхала Генріэтта изъ всего, что говорилось около нея въ теченіе часа. Она опустила руки, которыми закрывала поблѣднѣвшее лицо, и взглянула на палача своими блестящими изумрудными глазами.
   -- И вы пришли?..-- дрожа, спросила Маргарита.
   -- Напомнить вамъ обѣщаніе, которое вы дали младшему изъ двоихъ умершихъ, поручившему мнѣ отнести вамъ этотъ ковчежецъ. Помните вы это обѣщаніе, ваше величество?
   -- Да. да!-- воскликнула Маргарита.-- Гдѣ она?
   -- У меня, вмѣстѣ съ тѣломъ.
   -- У васъ? Почему же вы не принесли ее?
   -- Меня могли остановить у воротъ Лувра, могли заставить распахнуть плащъ. Что бы вышло, если бы подъ нимъ нашли голову?
   -- Хорошо, оставьте ее у себя; я приду за ней завтра.
   -- Завтра, ваше величество, будетъ, пожалуй, ужъ слишкомъ поздно, -- сказалъ Кабошъ.
   -- Почему?
   -- Потому что королева-мать просила меня сохранить для ея кабалистическихъ опытовъ головы двухъ первыхъ осужденныхъ, которыхъ мнѣ придется казнить.
   -- О, какая профанація!.. Ихъ головы!.. Слышишь, Генріэтта!-- воскликнула Маргарита, подбѣгая къ подругѣ, которая вскочила.-- Слышишь ты, что говоритъ этотъ человѣкъ, Генріэтта?
   -- Да. Что же нужно дѣлать?
   -- Итти съ нимъ.
   Маргарита набросила на голыя плечи бархатную накидку.
   -- Идемъ, идемъ!-- сказала она.-- Мы увидимъ ихъ еще разъ.
   Она распорядилась, чтобы заперли всѣ двери, и велѣла подать носилки къ маленькой задней дверкѣ; потомъ, взявъ Генріэтту подъ руку, она пошла внизъ къ потайному ходу, сдѣлавъ Кабошу знакъ слѣдовать за ними.
   У задней двери ждали носилки, около воротъ стоялъ слуга Кабоша съ фонаремъ.
   Носильщики Маргариты были люди вѣрные и, когда нужно, глухіе и нѣмые. На нихъ можно было вполнѣ положиться.
   Впереди пошелъ Кабошъ и его слуга съ фонаремъ; носильщики понесли за ними носилки. Минутъ черезъ десять они остановились.
   Палачъ открылъ дверцы, слуга побѣжалъ впередъ.
   Маргарита вышла и помогла сойти Генріэттѣ. Ихъ обѣихъ постигло страшное горе, но нервная организація королевы оказалась сильнѣе.
   Башня позорнаго столба поднималась передъ ними, какъ исполинскій призракъ, разливая кругомъ красноватый свѣтъ изъ двухъ амбразуръ на самомъ верху. с
   Слуга показался у двери.
   -- Вы можете войти, -- сказалъ, обращаясь къ дамамъ, Кабошъ.-- Всѣ уже легли спать въ башнѣ.
   Въ ту же минуту свѣтъ наверху погасъ.
   Маргарита и Генріэтта, прижавшись другъ къ другу, прошли черезъ низкую сводчатую дверь и двинулись въ темнотѣ по неровнымъ сырымъ плитамъ. Въ концѣ коридора, который шелъ не прямо, а кругомъ, показался, свѣтъ и онѣ направились въ ту сторону, слѣдуя за страшнымъ хозяиномъ дома. Дверь затворилась за ними.
   Кабошъ, держа въ рукѣ факелъ, привелъ ихъ въ низкую, закопченую комнату.
   -- Простите, ваше величество,-- сказалъ онъ,-- что я осмѣлился прійти въ Лувръ и привести васъ сюда. Но таково было непремѣнное желаніе умершаго и потому я...
   -- Вы поступили хорошо, -- отвѣтила Маргарита,-- и вотъ награда за это.
   Кабошъ грустно взглянулъ на набитый золотомъ кошелекъ, который Маргарита положила на столъ.
   -- Золото! Всегда золото!-- пробормоталъ онъ.-- Увы! Зачѣмъ я самъ не могу цѣною золота искупить кровь, которую принужденъ былъ пролить сегодня!
   -- Нужно намъ итти еще куда-нибудь?-- грустно и нерѣшительно спросила Маргарита, осматриваясь кругомъ.-- Я не вижу здѣсь...
   -- Нѣтъ, они тутъ, ваше величество. Но вамъ будетъ тяжело увидать ихъ. Я могу избавить васъ отъ этого и принести вамъ то, зачѣмъ вы пришли.
   Маргарита и Генріэтта въ одно время взглянули другъ на друга.
   -- Нѣтъ, -- сказала Маргарита, прочитавъ во взглядѣ подруги, что та пришла къ одинаковому съ нею рѣшенію.-- Нѣтъ, покажите намъ дорогу; мы пойдемъ за вами.
   Кабошъ взялъ фонарь и отворилъ дубовую дверь, выходившую на лѣстницу въ нѣсколько ступеней, которая вела внизъ. Оттуда пахнуло вѣтромъ; искры посыпались съ факела.
   Герцогиня, блѣдная, какъ мраморная статуя, оперлась сильнѣе на руку подруги, которая шла тверже, чѣмъ она. Но на первой ступени Генріэтта пошатнулась.
   -- Нѣтъ, я не въ силахъ...-- сказала она.
   -- Когда любишь, Генріэтта, -- возразила королева, -- нужно любить и послѣ смерти.
   Грустное и трогательное зрѣлище представляли эти двѣ женщины, блистающія молодостью, красотою и нарядомъ, которыя шли, согнувшись подъ низкимъ сводомъ, при чемъ слабѣйшая опиралась на руку болѣе сильной, а та -- на руку пз"лача.
   Дошли до послѣдней ступеньки.
   Въ глубинѣ подвала лежали два трупа, накрытые чернымъ саржевымъ покрываломъ. Кабошъ приподнялъ одинъ конецъ его и, приблизивъ къ трупамъ факелъ, сказалъ:
   -- Посмотрите, ваше величество!
   Два молодыхъ человѣка въ черной одеждѣ лежали рядомъ. Ихъ слегка склоненныя и приставленныя къ туловищамъ головы, казалось, отдѣлялись отъ нихъ только ярко-красной чертою посрединѣ шеи. Была ли то случайность, или любезное вниманіе палача, но только правая рука ла-Моля лежала въ лѣвой рукѣ Коконна,
   Любящее выраженіе запечатлѣлось на лицѣ ла-Моля; презрительная усмѣшка -- на губахъ Коконна.
   Маргарита опустилась на колѣни и руками, на которыхъ сверкали драгоцѣнные каменья, осторожно приподняла голову того, кого такъ глубоко любила.
   Герцогиня Неверская стояла, прислонившись къ стѣнѣ, и не могла отвести глазъ отъ блѣднаго лица, на которомъ такъ часто видала выраженіе счастья и любви.
   -- Ла-Моль! Дорогой ла-Моль!-- прошептала Маргарита.
   -- Аннибалъ! Аннибалъ!-- воскликнула герцогиня Неверская.-- Такой красивый, такой гордый, такой храбрый! Ты ужъ больше не отвѣчаешь мнѣ!
   И слезы полились градомъ у нея изъ глазъ.
   Маргарита положила въ мѣшокъ, вышитый жемчугомъ и надушенный самыми тонкими духами, голову ла-Моля, которая казалась еще прекраснѣе въ этой рамкѣ бархата и золота. И эта красота должна была сохраниться, благодаря особому составу, который употреблялся въ ту эпоху для бальзамированія особъ королевской крови.
   Генріэтта тоже подошла и завернула голову Коконна въ полу плаща.
   Потомъ онѣ обѣ, согнувшись подъ тяжестью не ноши, а горя, взошли по лѣстницѣ, бросивъ послѣдній взглядъ на трупы, которые принуждены были оставить во власти палача въ этомъ мрачномъ склепѣ преступниковъ.
   -- Не бойтесь ничего, -- сказалъ Кабошъ, понявшій значеніе этого взгляда.-- Они будутъ похоронены какъ слѣдуетъ, по-христіански, клянусь вамъ!
   -- А на это заказывай по нимъ панихиды, -- сказала Генріэтта, сорвавъ съ шеи великолѣпное ожерелье изъ рубиновъ и подавая его палачу.
   Подруги вернулись въ Лувръ. У воротъ королева назвала себя. Она сошла съ носилокъ около лѣстницы, ведущей въ ея покои, вошла къ себѣ и положила священную ношу въ кабинетъ, около спальни, который превращался теперь въ молельню. Потомъ, оставивъ Генріэтту насторожѣ въ своей комнатѣ, Маргарита, блѣдная, но еще болѣе прекрасная, чѣмъ обыкновенно, вошла около десяти часовъ въ бальную залу.
   Всѣ глаза устремились на нее, но она съ гордымъ, почти веселымъ видомъ выдержала эти взгляды: она чувствовала себя гораздо спокойнѣе, исполнивъ послѣднее желаніе любимаго человѣка.
   

XXXI.
Кровавый потъ.

   Черезъ нѣсколько дней послѣ описанной нами ужасной сцены, то-есть 30 мая 1574 года, когда дворъ былъ въ Венсенѣ, въ комнатѣ короля вдругъ послышался страшный шумъ. Болѣзнь Карла еще усилилась во время бала, который онъ захотѣлъ дать въ тотъ самый день, какъ были казнены ла-Моль и Коконна. Врачи нашли, что онъ скорѣе поправится за городомъ, на свѣжемъ воздухѣ, и посовѣтовали ему переѣхать въ Венсенъ.
   Было восемь часовъ утра. Нѣсколько придворныхъ сидѣли и болтали въ пріемной, какъ вдругъ раздался крикъ и изъ спальни короля выбѣжала его кормилица, вся въ слезахъ.
   -- Помогите!-- закричала она отчаяннымъ голосомъ.-- Помогите королю!
   -- Развѣ его величеству хуже?-- спросилъ капитанъ Нансэ, котораго король освободилъ отъ обязанности исполнять приказанія Екатерины, взявъ его къ себѣ на службу.
   -- О, сколько крови, сколько крови!-- воскликнула кормилица.-- Позовите врачей!
   Мазиль и Амбруазъ Парэ чередовались между собой у постели августѣйшаго больного.
   Теперь была очередь Парэ, но онъ, увидавъ, что король заснулъ, рѣшилъ воспользоваться этимъ и ненадолго уйти. Во время его отсутствія обильная испарина выступила на тѣлѣ Карла.
   Онъ страдалъ ослабленіемъ волосныхъ сосудовъ, что вело къ кровоизліянію на поверхности кожи.
   Кормилица никакъ не могла привыкнуть къ этому странному явленію и приходила въ ужасъ каждый разъ, какъ у короля выступалъ кровавый потъ. Она, какъ читатель знаетъ, была протестантка и ей казалось, что эту кровь вызываетъ пролитая въ Варѳоломеевскую ночь кровь гугенотовъ.
   Дежурные тотчасъ же бросились въ разныя стороны въ поиски за врачами.
   Въ передней не осталось ни души: каждому хотѣлось выказать свое усердіе, разыскавъ врача.
   Вдругъ дверь отворилась и показалась Екатерина. Она быстро прошла черезъ переднюю въ спальню сына.
   Карлъ лежалъ на постели, съ потухшимъ взоромъ, съ трудомъ переводя дыханіе. Кровавый потъ выступилъ у него на всемъ тѣлѣ; одна рука спустилась съ кровати, пальцы были раздвинуты и на концѣ каждаго изъ нихъ висѣла, точно рубинъ, капелька крови.
   Это было ужасное зрѣлище.
   Услыхавъ шаги матери и какъ бы узнавъ ихъ, Карлъ съ усиліемъ приподнялся.
   -- Извините, матушка, -- сказалъ онъ,-- мнѣ хотѣлось бы умереть спокойно.
   -- Умереть, сынъ мой?-- воскликнула Екатерина.-- Умереть отъ простого припадка твоей болѣзни? Ты приводишь меня въ отчаяніе!
   -- Повторяю вамъ, матушка, что я умираю.
   -- Воображеніе -- вотъ самая главная твоя болѣзнь, -- отвѣтила Екатерина.-- Со времени казни -- и вполнѣ заслуженной -- этихъ двухъ убійцъ, ла-Моля и Коконна, твои физическія страданія должны были уменьшиться. Теперь осталось только одно душевное, нравственное страданіе. Если бы ты позволилъ мнѣ поговорить съ тобою десять минутъ, я доказала бы тебѣ...
   -- Кормилица, -- сказалъ Карлъ, -- постой около двери и не пускай никого. Королева Екатерина де-Медичи желаетъ говорить съ своимъ возлюбленнымъ сыномъ, Карломъ IX.
   Кормилица вышла.
   -- Намъ, дѣйствительно, нужно поговорить, -- продолжалъ король.-- Этого разговора не избѣжишь и лучше пусть онъ будетъ сегодня, чѣмъ завтра. Къ тому же завтра будетъ, пожалуй, ужъ слишкомъ поздно. Но я желаю, чтобы при нашемъ разговорѣ присутствовало третье лицо.
   -- Почему?
   -- Потому что, какъ я уже говорилъ вамъ, смерть моя приближается, -- торжественно сказалъ Карлъ, -- потому что она каждую минуту можетъ войти въ эту комнату, блѣдная, безмолвная, какъ вы, не спрашивая позволенія. Нынѣшней ночью я привелъ въ порядокъ мои личныя дѣла; теперь нужно привести въ порядокъ дѣла государственныя.
   -- Кого же ты хочешь позвать?-- спросила Екатерина.
   -- Моего брата, матушка. Пошлите за нимъ.
   -- Я съ удовольствіемъ вижу,-- сказала Екатерина,-- что твое предубѣжденіе противъ него уже изгладилось изъ твоего ума и скоро, навѣрное, изгладится изъ сердца... Кормилица, кормилица!
   Мадлена, стоявшая за дверью, отворила ее.
   -- Кормилица, -- продолжала королева, -- когда вернется ка питанъ Нансэ, скажите ему отъ имени короля, чтобы онъ попросилъ сюда герцога Алансонскаго.
   Карлъ знакомъ остановилъ Мадлену, которая хотѣла уйти.
   -- Я желалъ видѣть брата, матушка, -- сказалъ онъ.
   Глаза Екатерины расширились, какъ глаза разъяренной тигрицы. Но Карлъ, не обративъ на это вниманія, сдѣлалъ повелительный жестъ.
   -- Я хочу говорить съ моимъ братомъ Генрихомъ, -- сказалъ онъ.-- Вотъ мой единственный братъ -- не тотъ Генрихъ, который царствуетъ въ Польшѣ, а тотъ, который находится въ заключеніи здѣсь. И онъ узнаетъ мою послѣднюю волю.
   -- А я,-- горячо воскликнула Екатерина, которую привело въ ужасъ это желаніе короля, а ненависть къ Генриху заставила забыть обычную сдержанность, -- а я не уступлю никому, а тѣмъ болѣе чужому, моего права присутствовать при твоихъ послѣднихъ минутахъ, если, какъ ты говоришь, смерть твоя близка. Это мое право королевы, право матери!
   -- Я пока еще король, -- сказалъ Карлъ, -- и могу приказывать. Я сказалъ вамъ, что хочу говорить съ моимъ братомъ Генрихомъ, а вы, несмотря на это, не зовете капитана Нансэ?.. Тысяча чертей! Предупреждаю васъ, что у меня еще хватить силы самому сходить за нимъ!
   И онъ хотѣлъ встать съ постели.
   -- Ты оскорбляешь насъ всѣхъ, сынъ мой, -- сказала Екатерина, удерживая его.-- Ты забываешь обиды, нанесенныя нашей семьѣ, ты отрекаешься отъ своей крови. Только французскій принцъ долженъ стоять на колѣняхъ передъ смертнымъ одромъ французскаго короля. Что касается до меня, то мое мѣсто здѣсь и по законамъ природы и по правиламъ этикета. Я остаюсь тутъ.
   -- А по какому праву?-- спросилъ Карлъ IX.
   -- По праву твоей матери.
   -- Вы уже не мать мнѣ, ваше величество, точно такъ же, какъ герцогъ Алансонскій не братъ.
   -- Ты бредишь, -- возразила Екатерина.-- Съ какихъ же это поръ женщина, давшая жизнь, считается не матерью того, кому она дала ее?
   -- Съ той самой минуты, ваше величество, какъ эта извращенная мать отнимаетъ то, что дала, -- отвѣтилъ Карлъ, вытирая кровавую пѣну съ губъ.
   -- Что ты хочешь сказать, Карлъ?-- спросила Екатерина, смотря на него расширенными отъ изумленія глазами.
   Карлъ досталъ изъ-подъ подушки серебряный ключикъ.
   -- Возьмите этотъ ключъ, -- сказалъ онъ,-- и отоприте мою дорожную шкатулку. Въ ней лежатъ кое-какія бумаги, которыя объяснятъ вамъ все.
   Екатерина невольно повиновалась. Она тихо подошла къ шкатулкѣ, отперла ее, открыла ее и заглянула внутрь. Вдругъ она отшатнулась, какъ будто увидала тамъ змѣю.
   -- Ну, что же такъ испугало васъ?-- спросилъ Карлъ, не спускавшій съ нея глазъ.
   -- Ничего, -- отвѣтила Екатерина.
   -- Въ такомъ случаѣ выньте изъ шкатулки книгу.-- Вѣдь тамъ лежитъ книга, не правда ли?-- прибавилъ Карлъ съ блѣдной улыбкой, которая была у него страшнѣе, чѣмъ у другого угроза.
   -- Да, -- пробормотала Екатерина.
   -- Возьмите ее и принесите мнѣ.
   Несмотря на всю свою самоувѣренность, Екатерина поблѣднѣла и задрожала всѣмъ тѣломъ.
   -- Судьба!-- прошептала она, взявъ изъ шкатулки книгу.
   -- Теперь выслушайте меня, -- сказалъ Карлъ.-- Эту книгу объ охотѣ... я былъ безразсуденъ... я любилъ охоту больше зсего на свѣтѣ... Эту книгу... я ее читалъ слишкомъ долго...
   Екатерина глухо застонала.
   -- Это была слабость, -- продолжалъ Карлъ.-- Сожгите книгу! Не нужно, чтобы знали слабости короля.
   Екатерина подошла къ пылающему камину, бросила книгу въ огонь и остановилась безмолвная, неподвижная, устремивъ упорный взглядъ на голубоватое пламя, лизавшее отравленные листы.
   -- А теперь позовите моего брата, -- сказалъ Карлъ тономъ величаваго достоинства.
   Екатерина, совсѣмъ растерявшаяся, подавленная разнородными чувствами, въ которыхъ ея глубокій умъ не могъ разобраться, а съ которыми ея почти сверхчеловѣческая сила воли не могла совпадать, сдѣлала шагъ впередъ и хотѣла говорить.
   Мать чувствовала угрызенія совѣсти; королева испытывала ужасъ; отравительница -- ненависть.
   Это послѣднее чувство одержало верхъ.
   -- Да будетъ онъ проклятъ!-- воскликнула она, бросившись изъ комнаты.-- Онъ торжествуетъ, приближается къ цѣли!.. Да будетъ онъ проклятъ, проклятъ!
   -- Слышите?-- крикнулъ ей вдогонку Карлъ.-- Позовите моего брата, моего брата Генриха! Я хочу говорить съ нимъ сію же минуту относительно регентства!
   

XXXII.
Венсенская башня.

   Генрихъ Наваррскій задумчиво прохаживался по плоской крышѣ Венсенской башни. Онъ зналъ, что король со всѣмъ дворомъ въ замкѣ, который былъ шагахъ въ ста отъ него, и какъ бы видѣлъ, несмотря на стѣны, что Карлъ умираетъ.
   Стояла чудная погода. Солнце освѣщало дальнія равнины и заливало золотомъ потокомъ вершины деревьевъ, гордыхъ своей еще только недавно распустившейся листвой.
   Но Генрихъ не смотрѣлъ ни на зеленѣющія равнины ни на позолоченныя солнцемъ вершины деревьевъ. Взглядъ его, не останавливаясь ни на чемъ окружающемъ, устремлялся вдаль, къ столицѣ Франціи, которой было суждено сдѣлаться столицей всего міра.
   -- Парижъ!-- шепталъ король Наваррскій.-- Парижъ! Городъ радости, торжества, славы, могущества и счастья! Въ Парижѣ -- Лувръ, а въ Луврѣ -- тронъ. И одно только отдѣляетъ меня отъ этого желаннаго Парижа: вотъ эти укрѣпленія, которыя тянутся у моихъ ногъ и служатъ nje радой и для меня и для моего врага.
   Переведя взглядъ съ Парижа на Венсенъ, Генрихъ замѣтилъ влѣво отъ себя, на небольшой долинѣ, за цвѣтущими миндальными деревьями, какого-то всадника, на кольчугу котораго падалъ лучъ солнца, зажигая на ней сверкающую искру. И эта искра перелетала съ мѣста на мѣсто при каждомъ движеніи всадника.
   Онъ сидѣлъ на горячей лошади и держалъ въ поводу другую, повидимому, такую же горячую и нетерпѣливую.
   Король Наваррскій устремилъ глаза на всадника. Тотъ вынулъ изъ ноженъ шпагу, надѣлъ на ея острее носовой платокъ и началъ махать имъ, какъ бы подавая условленный сигналъ.
   Въ отвѣтъ на это на противоположномъ холмѣ тоже махнули платкомъ, а затѣмъ вокругъ всего замка замелькали платки.
   Это былъ де-Муи съ своими гугенотами. Они знали, что король умираетъ, и, опасаясь покушенія противъ Генриха, собрались, готовые защищать или нападать.
   Генрихъ снова взглянулъ на всадника, нагнулся, опершись на балюстраду и заслонивъ глаза рукою отъ солнца, чтобы оно не мѣшало ему разсмотрѣть незнакомца.
   И онъ узналъ молодого гугенота.
   И, радуясь, что его окружаютъ друзья, Генрихъ снялъ шляпу и замахалъ своимъ шарфомъ.
   Всѣ платки снова замелькали, и въ ихъ быстромъ движеніи видна была радость.
   -- Они меня ждутъ, -- проговорилъ Генрихъ, -- а я не могу уйти отсюда! Зачѣмъ не присоединился я къ нимъ раньше, когда это было возможно! Теперь ужъ слишкомъ поздно.
   Онъ сдѣлалъ рукою знакъ, что все потеряно, на который де-Муи отвѣтилъ жестомъ, означавшимъ: "Я подожду".
   Въ эту минуту Генрихъ услыхалъ, что кто-то поднимается по каменной лѣстницѣ, и быстро отошелъ отъ балюстрады. Гугеноты поняли причину его ухода и въ одно мгновеніе шпаги снова очутились въ ножнахъ, а платки исчезли.
   Генрихъ увидалъ на верхнихъ ступенькахъ лѣстницы женщину, задыхающуюся отъ быстрой ходьбы, и, узнавъ Екатерину Медичи, невольно вздрогнулъ отъ ужаса, который всегда испытывалъ при ея видѣ.
   Два солдата королевской гвардіи остановились позади королевы, на лѣстницѣ.
   -- Ого!-- пробормоталъ Генрихъ, -- должно-быть, случилось что-нибудь новое и очень важное, если королева-мать рѣшилась прійти ко мнѣ сюда, на крышу Венсенской башни.
   Екатерина сѣла на каменную скамью, стоявшую около зубцовъ, и перевела дыханіе.
   Генрихъ съ самой любезной улыбкой подошелъ къ ней.
   -- Вы искали меня, моя добрая матушка?-- спросилъ онъ.
   -- Да, -- отвѣтила Екатерина.-- Я хотѣла дать вамъ еще одно доказательство моей привязанности. Приближается торжественная минута: король умираетъ и хочетъ говорить съ вами.
   -- Со мной?-- спросилъ Генрихъ, вздрогнувъ отъ радости.
   -- Да, съ вами. Его, должно-быть, увѣрили, что вы не только сожалѣете о Наваррскомъ престолѣ, но и домогаетесь престола французскаго.
   -- О!-- воскликнулъ Генрихъ.
   -- Я знаю, что это вздоръ, -- продолжала Екатерина, -- но онъ вѣритъ этому. И я убѣждена, что во время разговора онъ разставитъ вамъ ловушку.
   -- Мнѣ?
   -- Да, вамъ. Карлъ желаетъ узнать передъ смертью, на что можно надѣяться или чего опасаться съ вашей стороны. И отъ вашего отвѣта на его предложенія -- не забывайте этого -- будутъ зависѣть его послѣднія распоряженія, то-есть ваша жизнь или смерть.
   -- Но что же онъ хочетъ предложить мнѣ?
   -- Почему я знаю!
   -- Но, можетъ-быть, вы все-таки догадываетесь, матушка?
   -- Нѣтъ. Но такъ какъ онъ увѣренъ...
   Екатерина остановилась.
   -- Въ чемъ?
   -- Такъ какъ онъ увѣренъ въ вашихъ честолюбивыхъ замыслахъ, о которыхъ ему говорили, то, мнѣ кажется, онъ постарается, чтобы вы сами дали ему доказательство этого честолюбія. Положимъ, онъ будетъ предлагать вамъ что-нибудь очень завидное, будетъ соблазнять васъ, какъ въ прежнее время соблазняли преступниковъ, чтобы добиться сознанія, не прибѣгая къ пыткѣ. Положимъ, -- продолжала Екатерина, пристально смотря на Генриха, -- онъ предложилъ вамъ управленіе государствомъ, даже регентство...
   Невыразимая радость охватила Генриха. Но онъ понялъ, что Екатерина испытываетъ его, и ничѣмъ не выдалъ себя.
   -- Мнѣ?-- сказалъ онъ.-- Ну, такая ловушка была бы ужъ слишкомъ груба! Развѣ я не пойму, что онъ не можетъ предлагать мнѣ регентство помимо васъ и моего брата, герцога Алансонскаго?
   Екатерина закусила губы, чтобы скрыть довольную улыбку.
   -- Значитъ, вы отказываетесь отъ регентства?
   "Король умеръ, -- подумалъ Генрихъ, -- и она сама разставляетъ мнѣ ловушку".
   -- Прежде всего я долженъ узнать, что скажетъ мнѣ король, -- отвѣтилъ онъ.-- Вѣдь вы сами говорите, что все это только одни предположенія.
   -- Безъ сомнѣнія; но вы должны же знать свои намѣренія.
   -- Такъ какъ у меня нѣтъ никакихъ притязаній, -- простодушно отвѣтилъ Генрихъ, -- то нѣтъ и никакихъ намѣреній.
   -- Это не отвѣтъ, -- возразила Екатерина, понимая, что нужно торопиться и начиная раздражаться.-- Скажите прямо, согласитесь вы или нѣтъ?
   -- Я не могу сказать ничего опредѣленнаго относительно предположеній. Прійти къ какому-нибудь рѣшенію очень трудно, а въ особенности въ такомъ серьезномъ дѣлѣ.
   -- Выслушайте меня,-- сказала Екатерина.-- Время дорого. Сыграемъ нашу игру какъ король и королева. Если вы примете регентство -- вамъ грозитъ смерть.
   "Король живъ", -- подумалъ Генрихъ.
   -- Жизнь всѣхъ людей, а въ томъ числѣ и королей, въ рукахъ Божіихъ, -- отвѣтилъ онъ.-- И Богъ наставить меня.
   -- Подумайте хорошенько.
   -- Въ теченіе двухъ лѣтъ изгнанія и мѣсяца заключенія,-- серьезно сказалъ Генрихъ, -- у меня было достаточно времени для размышленій и я много думалъ. Будьте любезны пойти къ королю и предупредить его о моемъ приходѣ.
   По твердому тону Генриха Екатерина поняла, что всѣ ея ухищренія не приведутъ ни къ чему, и стала торопливо спускаться съ лѣстницы.
   Какъ только она скрылась, Генрихъ подбѣжалъ къ парапету и сдѣлалъ де-Муи знакъ, означавшій: "Подъѣзжайте поближе и будьте готовы ко всему".
   Де-Муи, уже сошедшій съ лошади, снова вскочилъ на нее и, держа за поводъ другую, пустилъ ихъ въ галопъ и остановился на разстояніи двухъ ружейныхъ выстрѣловъ отъ башни.
   Генрихъ поблагодарилъ его жестомъ и пошелъ съ лѣстницы.
   Двойной нарядъ швейцарцевъ и легкой конницы охранялъ входъ надворъ; приходилось итти между двумя рядами бердышей, чтобы войти въ замокъ или выйти изъ него.
   Екатерина стояла на дворѣ и ждала.
   Приказавъ сопровождавшимъ Генриха солдатамъ отойти въ сторону, она положила свою руку на его и сказала:
   -- На этомъ дворѣ двое воротъ. У однихъ, вонъ тамъ, за покоями короля, васъ ждетъ лошадь и свобода, если вы откажетесь отъ регентства, а у тѣхъ, въ которыя вы только что вошли, вамъ грозитъ, если вы поддадитесь честолюбію... Что такое вы говорите?
   -- Я говорю, ваше величество, что если король сдѣлаетъ меня регентомъ, то отдавать приказанія солдатамъ буду я, а не вы. Я говорю, что если выйду изъ замка ночью, то всѣ эти мушкеты и алебарды склонятся передо мной.
   -- Безумецъ!-- въ отчаяніи прошептала Екатерина.-- Берегись! Не начинай съ Екатериной этой ужасной игры на жизнь и на смерть!
   -- Почему же?-- спросилъ Генрихъ, пристально глядя на Екатерину.-- Почему же не играть мнѣ съ вами, какъ со всякимъ другимъ? Вѣдь до сихъ поръ я выигрывалъ.
   -- Идите къ королю, если не вѣрите ничему и не хотите слушать ничего, -- сказала Екатерина, показывая одной рукой на лѣстницу, а другой вертя одинъ изъ двухъ отравленныхъ кинжаловъ, которые всегда висѣли у нея на поясѣ въ черныхъ шагреневыхъ ножнахъ, ставшихъ историческими.
   -- Не угодно ли вашему величеству итти впередъ?-- сказалъ Генрихъ.-- Пока я не регентъ, вамъ принадлежитъ первое мѣсто.
   Екатерина, всѣ замыслы которой были разгаданы, но возражала и пошла впередъ.
   

XXXIII.
Регентство.

   Между тѣмъ король началъ терять терпѣніе. Онъ позвалъ къ себѣ капитана Нансэ и велѣлъ ему итти за Генрихомъ, но въ это время тотъ самъ вошелъ въ комнату.
   Увидавъ его, Карлъ вскрикнулъ отъ радости, а Генрихъ остановился въ ужасѣ.
   Два доктора, бывшіе у короля, удалились; священникъ, приготовлявшій несчастнаго Карла къ христіанской кончинѣ, тоже вышелъ изъ спальни.
   Короля не любили, но, несмотря на это, въ пріемныхъ плакали многіе.
   Эта печаль, эти слезы, слова Екатерины, мрачное и величественное зрѣлище послѣднихъ минутъ короля, наконецъ, самъ король, пораженный болѣзнью, неизвѣстною наукѣ, -- все это произвело на юную, а слѣдовательно, еще впечатлительную душу Генриха страшно тяжелое впечатлѣніе. А потому, несмотря на твердую рѣшимость не пугать Карла и, по возможности, успокоить его относительно его положенія, Генрихъ не могъ удержаться и съ ужасомъ взглянулъ на умирающаго и истекающаго кровью короля.
   Карлъ грустно улыбнулся. Отъ умирающихъ не ускользнетъ никакая перемѣна въ выраженіи лицъ окружающихъ, и они всегда знаютъ, какое впечатлѣніе сами производятъ на нихъ.
   -- Подойди ко мнѣ, Генрихъ,-- сказалъ король такимъ кроткимъ голосомъ, какого Генрихъ никогда еще не слыхалъ у него.-- Подойди... Мнѣ было тяжело твое отсутствіе. Много мучилъ я тебя при жизни, мой бѣдный другъ, часто помогалъ тѣмъ, кто старался вредить тебѣ, и теперь раскаиваюсь въ этомъ, повѣрь мнѣ. Но не все зависитъ отъ воли короля. Кромѣ моей матери Екатерины, моего брата Анжуйскаго и моего бра а Алансонскаго, я принужденъ былъ принимать во вниманіе нѣчто очень стѣснительное, чему мнѣ приходилось подчиняться всю мою жизнь. Я говорю о пользѣ государства.
   -- Государь, -- пробормоталъ Генрихъ, -- теперь я забылъ все, кромѣ любви, которую всегда чувствовалъ къ моему брату, и уваженія, съ какимъ всегда относился къ моему королю.
   -- Да, да, ты правъ,-- сказалъ Карлъ,-- и я благодарю тебя Генрихъ, за эти слова. На самомъ дѣлѣ, тебѣ пришлось много страдать въ мое царствованіе, не говоря уже о томъ, что вт это время умерла твоя бѣдная мать. Но ты видѣлъ, конечно, что не всегда поступалъ я такъ, какъ хотѣлъ, что тутъ дѣйствовало вліяніе другихъ; иногда я сопротивлялся, иногда уставалъ бороться и уступалъ. Но не будемъ говорить о прошломъ. Теперь меня занимаетъ настоящее, пугаетъ будущее.
   И съ этими словами король закрылъ исхудалыми руками свое мертвенно-блѣдное лицо.
   -- Нужно спасти государство,-- продолжалъ онъ, наклонившись къ Генриху и понизивъ голосъ.-- Нужно принять мѣры, чтобы оно не попало въ руки фанатиковъ или женщинъ.
   Карлъ произнесъ эти слова очень тихо, а между тѣмъ Генриху показалось, что за кроватью раздалось заглушенное гнѣвное восклицаніе. Должно-быть, какое-нибудь отверстіе, сдѣланное въ стѣнѣ безъ вѣдома самого Карла, давало Екатеринѣ возможность подслушать его предсмертныя распоряженія.
    -- Женщинъ?-- спросилъ король Наваррскій, чтобы вызвать объясненіе.
   -- Да, Генрихъ,-- отвѣтилъ Карлъ.-- Моей матери очень бы хотѣлось быть регентшей до возвращенія Анжуйскаго изъ Польши. Но знай, что онъ не вернется.
   -- Какъ не вернется?-- воскликнулъ Генрихъ, сердце котораго затрепетало отъ радости.
   -- Да, не вернется, -- сказалъ Карлъ, -- его подданные не дадутъ ему уѣхать.
   -- Но неужели же вы полагаете, братъ, что королева-мать не увѣдомила, его обо всемъ заранѣе?
   -- То-есть, хотѣла увѣдомить, но Нансэ захватилъ курьера въ Шато-Тьерри и привезъ мнѣ письмо, въ которомъ она извѣщаетъ сына, что я умираю. Я, съ своей стороны, тоже написалъ въ Варшаву. Мое письмо, безъ сомнѣнія, дойдетъ туда и за братомъ будутъ слѣдить. Такимъ образомъ, Генрихъ, послѣ моей смерти французскій престолъ останется, по всей вѣроятности, свободнымъ.
   За альковомъ снова послышалось восклицаніе, болѣе громкое, чѣмъ прежде.
   "Она, навѣрное, тамъ", подумалъ Генрихъ.
   Карлъ не слыхалъ ничего.
   -- Я умираю, -- продолжалъ онъ,-- не оставляя послѣ себя наслѣдника мужескаго пола.
   Король на минуту остановился. Ему, повидимому, вспомнилось что-то пріятное, потому что лицо его просвѣтлѣло.
   -- Помнишь, Генрихъ, -- сказалъ онъ, положивъ ему руку на плечо.-- Помнишь бѣднаго ребенка, котораго я показывалъ тебѣ разъ вечеромъ? Ты видѣлъ, какъ онъ спалъ въ своей шелковой колыбелькѣ и ангелъ охранялъ его сонъ. Увы, Генрихъ! Этого ребенка они убьютъ!
   -- О, ваше величество!-- воскликнулъ Генрихъ, на глазахъ котораго выступили слезы.-- Клянусь Богомъ, я не оставлю этого ребенка и позабочусь объ его безопасности.
   -- Благодарю, благодарю тебя, Генрихъ!-- сказалъ король съ жаромъ, совершенно несвойственнымъ его характеру, но понятнымъ въ такую минуту.-- Я принимаю твое обѣщаніе. Не дѣлай его королемъ -- тронъ, слава Богу, не принадлежитъ ему по праву рожденія,-- сдѣлай его счастливымъ. Я оставлю ему независимое состояніе, а благородство, благородство сердца, передастъ ему мать. Для него было бы, пожалуй, лучше вступить въ духовное званіе: тогда его стали бы бояться меньше... О, мнѣ кажется, я умеръ бы спокойнѣе, если бы около меня были теперь ребенокъ и его мать, если бы я чувствовалъ его ласки и видѣлъ ея кроткое лицо!
   -- А развѣ нельзя привезти ихъ сюда, государь?
   -- Нѣтъ, нѣтъ, ихъ бы не выпустили отсюда! Вотъ какова участь королей, Генрихъ: они не могутъ ни жить ни умирать, какъ бы имъ хотѣлось. Но послѣ твоего обѣщанія я чувствую себя спокойнѣе.
   Генрихъ задумался.
   -- Я, конечно, далъ вамъ обѣщаніе, государь, -- послѣ небольшой паузы сказалъ онъ, -- но вопросъ въ томъ: удастся ли мнѣ исполнить его?
   -- Что ты хочешь сказать?
   -- Вѣдь я самъ буду изгнанникомъ и меня будутъ преслѣдовать такъ же, какъ его, а пожалуй, и больше, потому что я мужчина, а онъ еще ребенокъ.
   -- Ты ошибаешься,-- возразилъ Карлъ,-- послѣ моей смерти ты будешь силенъ и могущественъ. Вотъ что дастъ тебѣ силу и власть.
   Съ этими словами умирающій вынулъ изъ-подъ подушки листъ пергамента и подалъ его Генриху.
   -- Возьми, -- сказалъ онъ.
   Генрихъ прочиталъ документъ, скрѣпленный королевскою печатью.
   -- Регентство... мнѣ, государь?-- воскликнулъ онъ, поблѣднѣвъ отъ радости.
   -- Да, ты будешь регентомъ до возвращенія герцога Анжуйскаго. А такъ какъ, по всей вѣроятности, онъ не вернется, то эта бумага дастъ тебѣ не регентство, а тронъ.
   -- Мнѣ... тронъ?-- пробормоталъ Генрихъ.
   -- Да, тебѣ, -- отвѣтилъ Карлъ.-- Ты одинъ достоинъ и, главное, способенъ управлять этими развратными щеголями, этими потерянными женщинами, живущими кровью и слезами. Мой братъ Алансонскій измѣнникъ -- онъ будетъ измѣнникомъ для всякаго. Оставь его въ тюрьмѣ, гдѣ онъ заключенъ не моему приказанію. Моя мать захочетъ убить тебя -- отправь ее въ ссылку. Мой братъ Анжуйскій черезъ три-четыре мѣсяца, можетъ-быть, черезъ годъ уѣдетъ изъ Варшавы и явится оспаривать у тебя престолъ. Покажи ему тогда папскую грамоту. Я устроилъ это дѣло съ помощью моего посланника, герцога Неверскаго, и ты скоро получишь грамоту.
   -- О, мой король!
   -- Бойся только одного, Генрихъ, -- междоусобной войны, Такъ какъ ты принялъ католичество, то тебѣ нетрудно избѣжать ее: гугенотская партія можетъ быть сильна только въ томъ случаѣ, если ты сдѣлаешься ея главою; Кондэ же будетъ не въ силахъ бороться съ тобой. Король французскій долженъ быть королемъ католиковъ, а не гугенотовъ, такъ какъ онъ долженъ быть королемъ большинства. Говорятъ, что я чувствую угрызенія совѣсти изъ-за Варѳоломеевской ночи; сомнѣнія -- да, но не угрызенія. Говорятъ, что изъ всѣхъ моихъ поръ выходитъ кровь гугенотовъ. А я знаю, что изъ меня выходитъ не кровь, а мышьякъ.
   -- О, государь, что такое говорите вы?
   -- Ничего. Если моя смерть должна быть отмщена, то за нее отмститъ только Богъ. Я оставляю тебѣ хорошій парламентъ, испытанную армію. Опирайся на парламентъ и на армію, когда тебѣ придется бороться съ твоими единственными врагами: моей матерью и герцогомъ Алансонскимъ.
   Въ это время въ сѣняхъ послышался звонъ оружія и военная команда.
   -- Я погибъ!-- пробормоталъ Генрихъ.
   -- Ты боишься? Колеблешься?-- съ безпокойствомъ спросилъ Карлъ.
   -- Я? Нѣтъ, я не боюсь, ваше величество,-- отвѣтилъ Генрихъ, -- нѣтъ, я не колеблюсь. Я согласенъ.
   Карлъ пожалъ ему руку. Въ это время въ спальню вошла кормилица съ чашкой питья, которое она приготовляла въ сосѣдней комнатѣ, не обращая вниманія на то, что за три шага отъ нея рѣшалась судьба Франціи.
   -- Позови мою мать, добрая кормилица,-- сказалъ король,-- и распорядись, чтобы ко мнѣ позвали герцога Алансонскаго.
   

XXXIV.
Король умеръ: да здравствуетъ король!

   Екатерина и герцогъ Алансонскій, поблѣднѣвъ отъ ужаса и дрожа отъ ярости, вошли въ спальню короля. Генрихъ не ошибся. Екатерина, дѣйствительно, слышала весь разговоръ и передала его вкратцѣ Франсуа.
   Генрихъ стоялъ у изголовья Карла.
   Король объявилъ матери и брату свою волю.
   -- Если бы у меня былъ сынъ,-- сказалъ онъ,-- то я назначилъ бы регентшей васъ, матушка; не будь васъ, регентомъ сдѣлался бы король польскій, а не будь короля польскаго -- мой братъ Франсуа. Но у меня нѣтъ сына, и престолъ послѣ моей смерти переходитъ къ моему брату, герцогу Анжуйскому, который находится въ отсутствіи. Такъ какъ онъ раньше или позже явится и станетъ требовать этого престола, то я не желаю, чтобы онъ нашелъ на своемъ мѣстѣ человѣка, который могъ бы, обладая почти равными съ нимъ правами, оспаривать его права и, такимъ образомъ, подвергнуть государство ужасамъ междоусобной войны. Вотъ почему не назначаю я васъ регентшей, матушка. Вамъ въ такомъ случаѣ пришлось бы выбирать между вашими двумя сыновьями, и это было бы тяжело для вашего материнскаго сердца. По той же причинѣ не дѣлаю я регентомъ и моего брата Франсуа, который могъ бы сказать королю польскому: "Вѣдь ты и безъ того король. Зачѣмъ же ты оставилъ свой престолъ?" Нѣтъ, я рѣшилъ назначить регентомъ такого человѣка который взялъ бы корону только на храненіе, чтобъ имѣть ее подъ рукой, а не носить ее на головѣ. Поклонитесь ему, матушка; поклонись ему, братъ. Этотъ регентъ -- король Наваррскій.
   И полнымъ величія жестомъ король привѣтствовалъ Генриха.
   Екатерина и герцогъ Алансонскій сдѣлали движеніе -- что-то среднее между нервнымъ вздрагиваніемъ и поклономъ.
   -- Возьмите этотъ документъ, г. регентъ, -- сказалъ Карлъ королю Наваррскому.-- Онъ уполномочиваетъ васъ до возвращенія короля польскаго командовать арміями, хранить ключи)тѣ казны и даетъ вамъ всѣ права и всю власть короля.
   Екатерина пожирала Генриха взглядомъ. Франсуа такъ дрожалъ, что едва могъ держаться на ногахъ. Но твердость одной и слабость другого, вмѣсто того, чтобы успокоить Генриха, указали ему на опасность грозную, неминуемую.
   Тѣмъ не менѣе, сдѣлавъ надъ собой страшное усиліе и преодолѣвъ страхъ, онъ взялъ свертокъ изъ рукъ короля, а потомъ выпрямился во весь ростъ и устремилъ на Екатерину и Франсуа взглядъ, какъ бы говорившій:
   -- Берегитесь, я вашъ господинъ!
   Екатерина поняла этотъ взглядъ.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, никогда!-- воскликнула она.-- Никогда мой родъ не склонитъ головы передъ чужимъ родомъ. Никогда не будетъ царствовать во Франціи Бурбонъ, пока есть хоть одинъ Валуа!
   -- Матушка, матушка!-- воскликнулъ Карлъ, приподнимаясь на окровавленной постели.-- Берегитесь, я еще король. Положимъ, я буду имъ очень недолго -- я знаю это и самъ. Но вѣдь не много времени нужно, чтобы отдать приказъ,-- не много, чтобы наказать убійцъ и отравителей!
   -- Такъ и отдавай этотъ приказъ, если осмѣлишься!-- сказала Екатерина.-- А я пойду отдавать свои приказанія. Идемъ, Франсуа!
   И она торопливо вышла, увлекая за собой герцога Алансонскаго.
   -- Нансэ!-- крикнулъ король.-- Нансэ, сюда!.. Я хочу... я приказываю... арестуйте мою мать, арестуйте моего брата... арестуйте...
   Кровь хлынула изъ рта короля въ то время, какъ Нансэ отворялъ дверь; Карлъ захрипѣлъ и, задыхаясь, упалъ на подушки.
   Нансэ слышалъ только, какъ король позвалъ его; послѣдовавшія затѣмъ приказанія тотъ отдалъ такимъ слабымъ голосомъ, что капитанъ не разслышалъ ихъ.
   -- Встаньте около двери,-- сказалъ Генрихъ,-- и не впускайте никого.
   Нансэ поклонился и вышелъ.
   Генрихъ перевелъ глаза на безжизненное тѣло Карла, котораго можно было бы принять за мертваго, если бы слабое дыханіе не колебало кровавой пѣны, выступившей у него на губахъ.
   Генрихъ долго смотрѣлъ на него, а потомъ прошепталъ:
   -- Наступила рѣшительная минута. Что дѣлать: царствовать или жить?
   Въ эту минуту занавѣсъ алькова приподнялся, изъ-за него показалось блѣдное лицо и среди мертвой тишины королевской спальни прозвучалъ голосъ.
   -- Живите!-- сказалъ онъ.
   -- Ренэ?-- воскликнулъ Генрихъ.
   -- Точно такъ, ваше величество.
   -- Значитъ, твое предсказаніе невѣрно? Я не буду королемъ?-- воскликнулъ Генрихъ.
   -- Нѣтъ, будете, ваше величество, но часъ еще не насталъ.
   -- Почему ты знаешь это? Объяснись!
   -- Слушайте и нагнитесь ко мнѣ.
   Генрихъ нагнулся надъ тѣломъ Карла; Ренэ, съ своей стороны, тоже нагнулся. Ихъ раздѣляла только ширина кровати. Между ними лежало неподвижное и безжизненное тѣло умирающаго короля.
   -- Слушайте,-- повторилъ Ренэ.-- Королева-мать привела меня сюда, чтобы погубить васъ. Но я предпочитаю служить вамъ, потому что вѣрю въ вашъ гороскопъ и потому что это выгодно и для моей души и для тѣла.
   -- Можетъ-быть, ты и это говоришь мнѣ по приказанію королевы-матери?-- недовѣрчиво спросилъ Генрихъ.
   -- Нѣтъ, ваше величество, -- отвѣтилъ Ренэ.-- Я сейчасъ довѣрю вамъ одну тайну.
   Онъ нагнулся еще больше. Генрихъ послѣдовалъ его примѣру, и теперь ихъ головы почти касались. Въ этомъ разговорѣ между двумя людьми, склонявшимися надъ тѣломъ умирающаго, было что-то до такой степени мрачное и зловѣщее, что у суевѣрнаго флорентинца волосы поднялись дыбомъ, а на лицѣ Генриха выступилъ потъ.
   -- Эту тайну знаю только я одинъ, -- сказалъ Ренэ.-- Я открою вамъ ее, если вы поклянетесь надъ этимъ умирающимъ, что простите мнѣ смерть вашей матери.
   -- Клянусь!-- сказалъ Генрихъ, поднявъ правую руку надъ головой короля.
   -- Такъ знайте же, ваше величество, что король польскій скоро пріѣдетъ.
   -- Нѣтъ, ты ошибаешься,-- сказалъ Генрихъ,-- король Карлъ велѣлъ задержать посланнаго къ нему курьера.
   -- Да, одного, но королева-мать отправила изъ предосторожности трехъ курьеровъ по тремъ разнымъ дорогамъ.
   -- О, я несчастный!-- воскликнулъ Генрихъ.
   -- Гонецъ прибылъ сегодня изъ Варшавы. Король выѣхалъ вслѣдъ за нимъ и никому не пришло въ голову помѣшать его отъѣзду, потому что въ Варшавѣ еще не знали о болѣзни короля. Посланный только на нѣсколько часовъ опередилъ Генриха Анжуйскаго.
   -- Ахъ, если бы въ моемъ распоряженіи было хоть восемь дней!-- сказалъ Генрихъ.
   -- Да, но у васъ нѣтъ и восьми часовъ. Васъ хотятъ убить -- не посмотрятъ даже на то, что вы въ комнатѣ короля.
   -- Король еще не умеръ.
   Ренэ пристально взглянулъ на Карла.
   -- Онъ умретъ черезъ десять минутъ. Значить, вамъ остается жить всего десять минутѣ, а можетъ-быть, и меньше.
   -- Но что же дѣлать?
   -- Бѣжать, не теряя ни минуты, ни секунды.
   -- Но какъ же я убѣгу? Если они ждутъ меня въ передней, то убьютъ меня, какъ только я войду туда.
   -- Я помогу вамъ. Не забудьте, что ради вашего спасенія я рискую всѣмъ.
   -- Будь покоенъ.
   -- Идите за мной этимъ потайнымъ ходомъ; я проведу васъ до подземнаго выхода изъ крѣпости. Потомъ, чтобы дать вамъ время уѣхать, я скажу королевѣ-матери, что вы сейчасъ придете. Подумаютъ, что вы сами открыли потайной ходъ и. воспользовались имъ для бѣгства... Пойдемте же, пойдемте скорѣе!
   Генрихъ нагнулся и поцѣловалъ Карла въ лобъ.
   -- Прощай, братъ!-- сказалъ онъ.-- Я не забуду, что ты желалъ передъ смертью сдѣлать меня своимъ наслѣдникомъ. Я не забуду, что ты въ свои послѣднія минуты хотѣлъ сдѣлать меня королемъ. Умирай съ миромъ! Именемъ моихъ братьевъ я прощаю тебѣ пролитую кровь!
   -- Скорѣе, скорѣе!-- сказалъ Ренэ.-- Онъ приходитъ въ себя. Уходите прежде, чѣмъ онъ откроетъ глаза!
   -- Кормилица!-- пробормоталъ Карлъ.-- Кормилица!
   Генрихъ схватилъ лежавшую у изголовья шпагу короля, теперь уже ненужную ему, спряталъ на грудь документъ, дѣлавшій его регентомъ, поцѣловалъ еще разъ Карла въ лобъ, обошелъ кругомъ кровати и бросился въ дверь, которая тотчасъ же затворилась за нимъ.
   -- Кормилица!-- крикнулъ король на этотъ разъ уже громче.-- Кормилица!
   Добрая женщина прибѣжала на его зовъ.
   -- Что такое? Что тебѣ нужно, мой Шарло?-- спросила она.
   -- Кормилица,-- сказалъ король,-- должно-быть, что-то случилось, пока я спалъ. Я вижу ослѣпительный свѣтъ, я вижу Самого Господа Бога... Я вижу Христа и Пресвятую Дѣву Марію... Они просятъ, Они молятъ за меня Бога... И Бсемоущій Господь прощаетъ меня... Онъ зоветъ меня... О, Боже, Боже! Прости меня по Своему милосердію!.. Забудь преступленія короля и помни только о страданіяхъ человѣка... Боже, вотъ я!..
   И Карлъ упалъ холодный и неподвижный на руки кормилицы.
   Между тѣмъ солдаты, по приказанію Екатерины, заняли коридоръ, которымъ обыкновенно ходили всѣ и которымъ долженъ былъ пройти король Наваррскій. А въ это время Генрихъ, слѣдуя за Ренэ по потайному ходу, вышелъ изъ крѣпости, вскочилъ на ожидавшую его лошадь и понесся въ ту сторону, гдѣ, какъ онъ зналъ, ждетъ де-Муи.
   Услыхавъ стукъ копытъ его лошади, гулко раздававшійся по мостовой, нѣсколько часовыхъ обернулись и закричали:
   -- Онъ бѣжитъ! Бѣжитъ!
   -- Кто?-- спросила королева-мать, подходя къ окну.
   -- Король Генрихъ... король Наваррскій!-- отвѣтили часовые.
   -- Стрѣляйте въ него!-- воскликнула Екатерина.
   Часовые прицѣлились, но Генрихъ былъ уже далеко
   -- Онъ бѣжитъ, -- прошепталъ герцогъ Алансонскій, -- значитъ, я король!
   Но въ эту самую минуту, когда Франсуа и мать его еще не успѣли отойти отъ окна, подъемный мостъ затрещалъ подъ копытами лошадей, послышался звонъ оружія, громкіе голоса, и молодой человѣкъ, держа шляпу въ рукѣ, въѣхалъ на дворъ и крикнулъ: "Франція!" За нимъ слѣдовали четыре всадника, покрытые, какъ и онъ, потомъ и пылью.
   -- Мой сынъ!-- воскликнула Екатерина, протягивая къ нему руки изъ окна.
   -- Матушка!-- сказалъ молодой человѣкъ, соскочивъ съ лошади.
   -- Мой братъ Анжуйскій!-- съ ужасомъ проговорилъ Франсуа, отшатнувшись отъ окна.
   -- Я опоздалъ?-- спросилъ у матери Генрихъ Анжуйскій.
   -- Нѣтъ, ты пріѣхалъ какъ разъ во-время,-- отвѣтила она.-- Самъ Богъ не могъ бы привести тебя сюда болѣе кстати. Смотри и слушай!
   Капитанъ Нансэ вышелъ на балконъ королевской спальни.
   Всѣ глаза обратились на него.
   У него въ рукахъ была трость. Онъ разломилъ ее пополамъ и раздвинулъ руки, держа въ каждой изъ нихъ по обломку.
   -- Король Карлъ IX умеръ! Король Карлъ IX умеръ! Король Карлъ IX умеръ!-- воскликнулъ онъ, бросивъ оба обломка трости.
   -- Да здравствуетъ король Генрихъ III!-- воскликнула Екатерина, набожно перекрестившись.
   И всѣ присутствующіе повторили этотъ крикъ, всѣ, кромѣ герцога Франсуа.
   -- А, она одурачила меня!-- прошепталъ онъ.-- Я побѣдила!-- воскликнула Екатерина, -- и этотъ ненавистный беарнецъ не будетъ царствовать!
   

XXXV.
Эпилогъ.

   Прошелъ годъ со смерти Карла IX.
   Король Генрихъ III, благополучно царствующій милостью Божіей и своей матери Екатерины, отправился съ торжественной процессіей, совершаемой въ честь Клерійской Божіей Матери. Онъ пошелъ пѣшкомъ вмѣстѣ съ королевой, своей женой, и всѣмъ дворомъ.
   Генрихъ III могъ доставлять себѣ эти маленькія развлеченія, такъ какъ никакихъ серьезныхъ заботъ не было у него въ это время. Король Наваррскій жилъ въ Наваррѣ, куда ему уже такъ давно хотѣлось уѣхать, и, по слухамъ, былъ очень занятъ одной красивой дѣвушкой изъ рода Монморанси, которую называлъ "la Fosseuse". Маргарита жила съ нимъ, грустная и мрачная. И только въ своихъ прекрасныхъ горахъ находила она если не забвеніе, то облегченіе отъ двухъ главнѣйшихъ золъ жизни: одиночества и смерти.
   Въ Парижѣ все было спокойно. Королева-мать, ставшая настоящей регентшей съ тѣхъ поръ, какъ ея любимый сынъ Генрихъ сдѣлался королемъ, жила то въ Луврѣ, то въ Суассонскомъ отелѣ.
   Екатерина ничего не знала о маленькихъ измѣнахъ Ренэ и онъ снова вошелъ къ ней въ милость послѣ ложнаго свидѣтельства, которое далъ по дѣлу ла-Моля и Коконна.
   Разъ вечеромъ, когда она вмѣстѣ съ нимъ была занята наблюденіемъ надъ звѣздами, ей доложили, что какой-то человѣкъ, которому нужно сообщить ей важное извѣстіе, ждетъ ее въ молельнѣ.
   Екатерина торопливо отправилась туда и увидала Морвеля.
   -- Онъ здѣсь!-- воскликнулъ бывшій начальникъ петардщиковъ, не дождавшись, вопреки правиламъ этикета, чтобы Екатерина первая заговорила съ нимъ.
   -- Кто онъ?-- спросила королева.
   -- Кто же, какъ не король Наваррскій, ваше величество!
   -- Здѣсь?-- сказала Екатерина.-- Здѣсь... онъ... Генрихъ? А зачѣмъ онъ явился сюда?
   -- Повидимому, только для того, чтобы повидаться съ баронессой де-Совъ; но весьма вѣроятно, что онъ пріѣхалъ съ цѣлью составить заговоръ противъ короля.
   -- Почему вы знаете, что онъ здѣсь?
   -- Вчера я видѣлъ, какъ онъ входилъ въ одинъ домъ, а черезъ минуту туда же вошла баронесса де-Совъ.
   -- Дѣйствительно ли это былъ Генрихъ?
   -- Я сторожилъ около дома большую часть ночи и видѣлъ, какъ въ три часа утра любовники вышли оттуда. Король проводилъ баронессу до воротъ Лувра, а потомъ повернулъ назадъ и, напѣвая что-то, пошелъ такъ непринужденно, какъ будто былъ у себя, въ горахъ.
   -- Куда онъ пошелъ?
   -- На улицу Арбръ-Секъ, въ гостиницу "Прекрасной Звѣзды".
   -- Ты хорошо разсмотрѣлъ его?
   -- Отлично.
   -- И ты полагаешь, что они сойдутся и сегодня и останутся тамъ, какъ и въ прошлую ночь, до трехъ часовъ утра?
   -- Это весьма вѣроятно.
   -- Гдѣ этотъ домъ?
   -- На улицѣ Croix-des-Petits-Champs, близъ Сентъ-Оноре.
   -- Хорошо,-- сказала Екатерина.-- Баронъ де-Совъ не знаетъ вашего почерка?
   -- Нѣтъ.
   -- Садитесь и пишите.
   Морвель сѣлъ и взялъ перо.
   -- Я готовъ, ваше величество, -- сказалъ онъ.
   Екатерина продиктовала:
   "Въ то время, какъ баронъ де-Совъ находится по дѣламъ службы въ Луврѣ, баронесса видится, съ однимъ изъ его друзей въ домѣ на улицѣ la-Croix-des-Petits-Champs, близъ Сентъ-Оноре. Баронъ де-Совъ узнаетъ домъ по красному кресту на стѣнѣ".
   -- Все?-- спросилъ Морвель.
   -- Напишите еще копію съ этого письма, -- сказала Екатерина.
   Морвель машинально повиновался.
   -- Теперь, -- продолжала королева, -- отправьте одно изъ этихъ писемъ барону съ какимъ-нибудь посланнымъ половчѣе и велите этому посланному бросить другое въ коридорѣ Лувра.
   -- Я не понимаю, -- сказалъ Морвель.
   Екатерина пожала плечами.
   -- Вы не понимаете, что, получивъ такое письмо, мужъ разсердится?
   -- Какъ кажется, ваше величество,-- возразилъ Морвель,-- онъ не особенно сердился въ то время, какъ король Наваррскій жилъ здѣсь?
   -- Что можно простить королю, не всегда прощаютъ простому дворянину. Впрочемъ, если онъ не разсердится, вы сами разсердитесь за него.
   -- Я?
   -- Конечно. Вы возьмете съ собою четырехъ человѣкъ, если нужно -- шестерыхъ, надѣнете маски, выломаете двери, какъ будто васъ послалъ баронъ, застигнете влюбленныхъ врасплохъ и именемъ короля пустите въ дѣло оружіе. На другой день брошенную въ коридорѣ Лувра записку найдетъ какая-нибудь милосердная душа и разболтаетъ о ней, благодаря чему всѣ придутъ къ заключенію, что отомстилъ мужъ, А когда узнаютъ, что любовникомъ баронессы былъ король Наваррскій, смерть его, конечно, припишутъ не злому умыслу, а простой случайности. Кто же могъ ожидать, что онъ здѣсь? Вѣдь всѣ были вполнѣ увѣрены, что онъ въ По.
   Морвель съ восхищеніемъ взглянулъ на Екатерину, поклонился и вышелъ.
   Въ то время, какъ онъ выходилъ изъ Суассонскаго отеля, баронесса де-Совъ входила въ домикъ на Croix des Petits Champs.
   Генрихъ ждалъ ее около полуотворенной двери.
   -- Никто не слѣдилъ за вами?-- спросилъ онъ, поднимаясь съ нею по лѣстницѣ.
   -- Нѣтъ, по крайней мѣрѣ, я не замѣтила,-- отвѣтила Шарлотта.
   -- А мнѣ показалось, что за мной слѣдили и не только сегодня ночью, но и вчера вечеромъ.
   -- О, Боже! Вы пугаете меня, государь!-- воскликнула Шарлотта.-- Если воспоминаніе о старинной дружбѣ и желаніе доставить мнѣ удовольствіе принесутъ вамъ несчастіе, я никогда не утѣшусь!
   -- Будьте покойны, моя дорогая, -- сказалъ король.-- Трое вооруженныхъ людей стоятъ около этого дома насторожѣ.
   -- Трое? Но вѣдь это очень мало, ваше величество.
   -- Вполнѣ достаточно, когда эти люди -- де-Муи, Сокуръ и Бартелеми.
   -- Развѣ де-Муи вмѣстѣ съ вами въ Парижѣ? Значитъ, и что, какъ васъ, безумно любить какая-нибудь женщина?
   -- Нѣтъ, но у него есть врагъ, котораго онъ поклялся убить. Только ненависть, моя дорогая, заставляетъ дѣлать такія же глупости, какъ и любовь.
   -- Благодарю васъ, ваше величество.
   -- О, я говорю не о настоящихъ глупостяхъ, -- сказалъ Генрихъ,-- а о прошедшихъ и будущихъ. Но не стоитъ говорить объ этомъ: намъ нельзя терять времени.
   -- Итакъ, вы все-таки уѣзжаете?
   -- Да, сегодня ночью.
   -- Значитъ, вы покончили всѣ дѣла, для которыхъ вернулись въ Парижъ?
   -- Я вернулся для васъ одной.
   -- Льстецъ!
   -- Ventre-saint-gris! я говорю правду, моя дорогая. Но бросимъ этотъ разговоръ. У меня осталось только два-три часа быть счастливымъ, а затѣмъ -- вѣчная разлука!
   -- Ахъ, государь, вѣчна одна моя любовь!
   Де-Муи и два его товарища, дѣйствительно, какъговорилъ король Наваррскій, сторожили около дома.
   Было рѣшено, что Генрихъ выйдетъ изъ него въ полночь, а не въ три часа утра; что затѣмъ проводятъ, какъ и наканунѣ, баронессу де-Совъ въ Лувръ, а оттуда отправятся на улицу Серизе, гдѣ жилъ Морвель. Только сегодня узналъ де-Муи навѣрное, въ какомъ домѣ живетъ его врагъ.
   Уже почти часъ стояли гугеноты около дома, какъ вдругъ шестеро мужчинъ подошли къ нему. Одинъ изъ нихъ держался на нѣсколько шаговъ впереди остальныхъ. Подойдя къ домику, онъ вынулъ связку ключей и сталъ пробовать, не подойдетъ ли какой-нибудь изъ нихъ къ замку входной двери.
   Де-Муи, стоявшій въ нишѣ сосѣдней двери, бросился къ этому человѣку и схватилъ его за руку.
   -- Стойте!-- воскликнулъ онъ.-- Сюда нельзя входить!
   Незнакомецъ отскочилъ назадъ и въ это время шляпа свалилась у него съ головы.
   -- Де-Муи де-Сенъ-Фаль!-- воскликнулъ онъ.
   -- Морвель!-- закричалъ гугенотъ, обнажая шпагу.-- Я искалъ тебя, а ты самъ пришелъ ко мнѣ. Благодарю!
   Но, несмотря на охватившій его гнѣвъ, онъ не забылъ о Генрихѣ и, обернувшись къ окну, свистнулъ, какъ свистятъ беарнскіе пастухи, а затѣмъ бросился на Морвеля.
   Тотъ успѣлъ выхватить изъ-за пояса пистолетъ и выстрѣлить. Но де-Муи отскочилъ въ сторону, и пуля пролетѣла, не задѣвъ его.
   -- Теперь моя очередь!-- воскликнулъ онъ.
   И онъ нанесъ Морвелю ударъ съ такой силой, что шпага, попавъ въ кожаный поясъ, пробила его и вонзилась въ тѣло.
   Убійца почувствовалъ страшную боль и такъ дико вскрикнулъ, что сопровождавшіе его солдаты сочли его раненымъ на смерть и въ ужасѣ бросились къ улицѣ Сентъ-Оноре.
   Морвель не отличался храбростью. Видя, что его люди разбѣжались, и имѣя передъ собой такого противника, какъ де-Муи, онъ тоже обратился въ бѣгство и кинулся за солдатами, крича: "Помогите!"
   Де-Муи, Сокуръ и Бартелеми бросились за ними въ погоню.
   Когда они свернули на улицу Гренеллъ, съ намѣреніемъ пересѣчь бѣглецамъ дорогу, въ первомъ этажѣ дома вдругъ отворилось окно и какой-то человѣкъ выскочилъ оттуда на влажную отъ только что выпавшаго дождя землю.
   Это былъ Генрихъ.
   Свистъ де-Муи предупредилъ его объ опасности, а выстрѣлъ изъ пистолета сказалъ ему, что опасность серьезная. Вотъ потому-то онъ и бросился на помощь друзьямъ.
   Пылкій, сильный, онъ побѣжалъ за ними, держа шпагу въ рукѣ.
   Въ эту минуту раздался крикъ около заставы сержантовъ и этотъ крикъ указалъ ему дорогу.
   Кричалъ Морвель. Де-Муи настигалъ его и онъ снова звалъ на помощь своихъ растерявшихся отъ страха людей.
   Ему оставалось или обернуться и обороняться, или же позволить заколоть себя сзади.
   Морвель обернулся, увидалъ направленное на него оружіе врага и поспѣшилъ предупредить его; но его шпага прорѣзала только шарфъ де-Муи. Тутъ напалъ въ свою очередь и снова ранилъ де-Морвеля, такъ что кровь хлынула у него двойной струей изъ двойной раны.
   -- А, попался!-- воскликнулъ Генрихъ, подбѣгая.-- Ну, де-Муи, еще!
   Ободрять де-Муи было совершенно лишнее.
   Онъ опять бросился на Морвеля, но тотъ прижавъ, лѣвой рукой рану, въ отчаяніи снова пустился бѣжать.
   -- Убей его! Убей скорѣе!-- закричалъ Генрихъ.-- Его солдаты остановились.
   Съ трудомъ переводя дыханіе, покрытый потомъ, Морвель упалъ отъ изнуренія; но онъ тотчасъ же приподнялся и, вставъ на колѣно, направилъ на де-Муи острее своей шпаги.
   -- Товарищи!-- закричалъ онъ.-- Ихъ только двое! Стрѣляйте, стрѣляйте въ нихъ!
   На самомъ дѣлѣ, Сокуръ и Бартелеми, погнавшись за двумя солдатами, которые побѣжали по улицѣ де-Пули, отдѣлились отъ своихъ, такъ что король и де-Муи остались только вдвоемъ противъ четверыхъ.
   -- Стрѣляйте!-- продолжалъ кричать Морвель, и одинъ изъ солдатъ уже собирался исполнить его приказаніе.
   -- Да, но сначала умри, предатель!-- воскликнулъ де-Муи.-- Умри, негодяй, умри, проклятый убійца!
   И, схвативъ одной рукой шпагу де-Муи съ такой силой нанесъ ему ударъ въ грудь другой рукой, что пригвоздилъ его къ землѣ.
   -- Берегись! берегись!-- крикнулъ Генрихъ.
   Де-Муи отскочилъ назадъ, оставивъ свою шпагу въ груди Морвеля. С/лдатъ прицѣлился, готовясь выстрѣлить въ него, но Генрихънанесъ ему такую тяжелую рану, что тотъ, вскрикнувъ, упалъ около Морвеля.
   Остальные два солдата убѣжали.
   -- Идемъ, де-Муи! Идемъ скорѣе!-- воскликнулъ Генрихъ.-- Не будемъ терять ни минуты. Если насъ узнаютъ, мы пропали!
   -- Погодите, государь! Неужели вы думаете, что я оставлю мою шпагу въ тѣлѣ этого негодяя?
   Де-Муи подошелъ къ неподвижно лежащему Морвелю. Но только что успѣлъ онъ дотронуться до эфеса своей шпаги, какъ Морвель привсталъ, держа пистолетъ, упавшій изъ рукъ солдата, и въ упоръ выстрѣлилъ въ де-Муи.
   Пуля попала молодому гугеноту въ грудь, и онъ упалъ, даже не вскрикнувъ: онъ былъ убитъ наповалъ.
   Генрихъ бросился на Морвеля; но тотъ тоже упалъ, и шпага короля проколола уже трупъ.
   На шумъ сошлось много народу и каждую минуту могъ прійти ночной караулъ. Генрихъ оглядѣлъ привлеченныхъ шумомъ любопытныхъ, ища между ними знакомаго лица, и вдругъ вскрикнулъ отъ радости.
   Онъ увидалъ метра ла-Гурьера.
   Такъ какъ стычка происходила около креста Трагуаръ, то-есть напротивъ улицы Арбръ-Секъ, то достойный трактирщикъ, угрюмый характеръ котораго сталъ еще угрюмѣе послѣ смерти его любимыхъ посѣтителей, ла-Моля и Коконна, тоже вышелъ изъ дому. Онъ въ это время приготовлялъ ужинъ королю Наваррскому, но, услыхавъ шумъ и крики, не выдержалъ, бросилъ свои кастрюли и выбѣжалъ на улицу.
   -- Любезный ла-Гурьеръ, -- сказалъ король Наваррскій, -- поручаю вамъ де-Муи, хоть боюсь, что ему ужъ нельзя помочь. Унесите его къ себѣ и, если онъ еще живъ, не жалѣйте денегъ -- вотъ мой кошелекъ. А того, другого, не троньте. Пусть онъ остается здѣсь и сгніетъ какъ собака!
   -- А вы сами? -- спросилъ ла-Гурьѳръ.
   -- Мнѣ еще нужно проститься кое съ кѣмъ. Черезъ десять минуть я буду у васъ; держите наготовѣ моихъ лошадей.
   И Генрихъ побѣжалъ къ маленькому домику на уликѣ la Croix-des-Petits-Champs; но въ концѣ улицы де-Гренель онъ въ ужасѣ остановился.
   Толпа народа стояла около двери домика.
   -- Что такое случилось тутъ? -- спросилъ ГеЛихъ.
   -- Большое несчастье, сударь, -- отвѣтилъ человѣкъ, къ которому онъ обратился.-- Тутъ смертельно ранена красивая молодая дама. Мужъ нанесъ ей два удара кинжаломъ. Его извѣстили запискою, что она здѣсь съ своимъ любовникомъ.
   -- Гдѣ же мужъ? -- спросилъ Генрихъ.
   -- Онъ бѣжалъ.
   -- А жена? Умерла?
   -- Нѣтъ еще. Но, слава Богу, ей не миновать смерти.
   -- О, -- воскликнулъ Генрихъ, -- я проклятъ!
   И онъ вбѣжалъ въ домъ.
   Комната была полна народомъ. Всѣ тѣснились около постели, на которой лежала бѣдная Шарлотта съ двумя ранами въ груди. Мужъ ея, скрывавшій два года свою ревность къ Генриху, воспользовался этимъ случаемъ, чтобы отмстить женѣ.
   -- Шарлотта! Шарлотта! -- воскликнулъ Генрихъ, растолкавъ толпу и опустившись на колѣни передъ умирающей.
   Шарлотта открыла свои прелестные глаза, уже затуманенные смертью. Съ громкимъ крикомъ, отъ котораго изъ обѣихъ ея ранъ хлынула кровь, она сдѣлала усиліе, стараясь приподняться.
   -- О, я знала, -- воскликнула она,что не могу умереть, не увидавъ его еще разъ!
   И на самомъ дѣлѣ, Шарлотта какъ будто ждала только этой минуты, чтобы отдать Генриху душу, которая такъ горячо любила его. Прижавъ губы къ его лбу, она прошептала въ послѣдній разъ: "Я люблю тебя!" и упала мертвая.
   Генрихъ не могъ оставаться здѣсь дольше -- это было бы гибелью для него. Онъ выхватилъ кинжалъ, отрѣзалъ локонъ чудныхъ бѣлокурыхъ волосъ и вышелъ, рыдая, среди рыданій присутствующихъ.
   -- Дружба, любовь,--внѣ себя воскликнулъ онъ,--все измѣняетъ мнѣ, всего лишаюсь я сразу!
   -- Да, государь, -- шепнулъ ему человѣкъ, вышедшій изъ толпы любопытныхъ, собравшихся около дома, и послѣдовавшій за королемъ.-- Да, но у васъ остается престолъ.
   -- Ренэ?-- воскликнулъ Генрихъ.
   -- Да, ваше величество, Ренэ, охраняющій васъ. Этотъ негодяй назвалъ васъ передъ смертью. Теперь знаютъ, что вы въ Парижѣ, и васъ разыскиваютъ. Бѣгите, бѣгите скорѣй!
   -- И ты говоришь, что я буду королемъ Ренэ? Я -- бѣглецъ?
   -- Посмотрите, ваше величество,-- сказалъ Ренэ, показывая королю на блестящую звѣзду, которая только что показалась изъ-за темнаго облака.-- Не я говорю вамъ это, а она.
   Генрихъ вдохнулъ и исчезъ въ темнотѣ.

Конецъ.

   
   
   
Ко всем произведениям автора К списку авторов