Беляев Александр Романович - Три портрета

Александр Беляев

Три портрета

Кто из нас не читал жуткого рассказа Н. В. Гоголя о портрете старика, который выходил по ночам из рамы и пугал художника?.. Гоголевский "Портрет", разумеется, -- фантазия.

Однако давно известно, что жизнь нередко осуществляет самые смелые фантазии.

Послушайте правдивую историю о трех портретах. Из них два первые не представляли из себя ничего чудесного: они крепко сидели в своих рамах. Зато третий портрет, вопреки "всем законам природы", выскочил из рамы и убежал на село...

Портрет первый

Мужчина средних лет, в форменной тужурке, с ясными пуговицами ведомства Управления почт и телеграфов. Низко остриженные, прилизанные волосы, холеные усы и бородка. Лицо -- застывшая маска важности, суровости и самодовольства. Недружелюбный, холодный взгляд.

Рамкой этого портрета служит окошко почтово-телеграфного учреждения.

В контору боязливо входит латаный мужичонко. Он кривит и без того кривые ноги, чтобы не запачкать мокрыми лаптями пол, озирается по сторонам и вдруг видит направленный на него суровый, начальственный, сверлящий взгляд "портрета".

Под этим холодным взглядом мужичонко ежится и переступает с ноги на ногу.

-- Ты куда попал?.. -- слышит мужичонко грозный голос из окошечка.

-- Чаво?..

-- Куда ты попал, говорят тебе?.. В кабак?..

Мужичонко недоумевающе смурыжит носом.

-- Сними шапку, олух!.. Здесь при-сут-ственное место! -- отчеканивает "портрет".

Мужичок с испугом стаскивает рваную овчинную шапку, растрепав мочалу волос на голове.

-- Извиняйте... -- и подходит на цыпочках к страшному окну.

-- Писемцо бы сдать... -- и он протягивает корявыми пальцами замусоленный конверт.

Чиновник, не обращая внимания, что-то долго пишет. Мужичонко терпеливо ждет, тяжело вздыхая.

-- Писемцо бы... -- осмелившись, повторяет он.

-- Не видишь, -- занят!.. Барин нашелся!.. Не на пожар спешишь, успеешь... -- и чиновник углубляется в пересчет бланков открытых писем. Долго считает и раскладывает по стопкам.

В контору входит, шумя шелками, барыня с седыми буклями и направляется к окошечку.

Мужичонко испуганно отступает в сторону.

Чиновник откладывает бланки и принимает заказное письмо.

Вслед за барыней вплывает крупная фигура соборного протопопа, блестя наперсным крестом.

Мужичонко ждет, переминаясь с ноги на ногу.

При виде протопопа на лице "портрета" появляется что-то вроде улыбки.

-- Добрый день, отец Иоанн!.. Как изволите поживать?.. Письмецо сынку?.. В Духовную академию. Архиреем будет!.. Хе-хе. Папашеньку в карете возить будет...

Протопоп довольно улыбается.

-- Ну, до архирея еще далеко!..

-- Извольте квитанцию, отец Иоанн. Завтра соборне служить будете?..

-- Соборне.

-- Надо будет в люстре новые свечи поставить!

-- Не худо бы, не худо... Старайтесь, Григорий Иванович, на то вы и староста церковный.

-- По мере сил стараюсь для благолепия храма, отец Иоанн.

-- А завтра того... на винтик вечерком... ко мне... Матушка такой вас наливкой угостит... -- и отец протопоп прищелкнул языком.

-- Всенепременно-с, отец Иоанн.

Протопоп, тяжко ступая, уходит. Часы бьют два. Почтовое окошко захлопывается.

Обескураженный мужичонко крякает, топчется у окошка и, набравшись храбрости, стучит пальцем, похожим на черный сучок. Ответа нет...

Стучит снова. Окошко с шумом раскрывается.

-- Что тебе?..

-- Писемцо бы...

-- Присутственные часы окончились. Завтра можешь прийти...

-- Ваше благородие... сделайте божецкую милость, -- взмолился мужичок. -- Не откажите, восемнадцать верст шел... Мокринские мы... дома хозяйство ждет!..

Громко стукнула входная дверь, и мужичонко почувствовал, как чья-то рука отстранила его.

В тот же момент удивленный мужичонко увидел, как необычайно преобразилось лицо в почтовом окошечке.

Чиновник осклабился, даже привскочил на стуле, приветственно закивал головой.

-- Письмецо вам есть... Сию минуту... Вот... Господину земскому начальнику... и газетка...

-- Благодарю... А вот -- заказное надо отправить.

-- Прошу вас... Здесь только адреса отправителя нет... и наименование города, извините, не указано...

-- Фу, черт... все Игнашка напутал.

-- Не извольте беспокоиться. Сию минуту!..

И чиновник услужливо и быстро пишет на конверте название города и адрес отправителя, так же быстро изготовил он квитанцию и с заискивающей улыбкой протянул посетителю.

-- Благодарю...

И мужичонко услыхал, как опять громко хлопнула дверь. С глухим стуком закрылось и почтовое окошечко.

Постоял мужичонко, вздохнул и поплелся к выходу...

Все это было так обычно для него, что даже не вызвало возмущения...

А почтово-телеграфный чиновник, окончив работу, шел не спеша домой, выпивал рюмочку-другую смирновской водки с маринованными грибочками на закуску, плотно обедал и заваливался спать.

Вечером -- винт или преферанс "по маленькой" с приятелями, комаровская газета "Свет" -- перед сном. А во сне -- приятные грезы: будто он стоит в соборе за своим свечным ящиком, в новом мундире со шпагой... Новая звездочка -- новый чин -- горит на его контрпогонах с золотым плетеным шнуром, а на шее важно поблескивает орден.

И древние старушки с почтением подходят, протягивая дрожащую руку за свечкой...

Портрет второй

Прошли годы... Бурные, тяжкие... Началось с войны до "победного конца". Пришла и победа -- победа Октябрьской революции.

Этого ли победного конца ожидал старый почтово-телеграфный чиновник, сидевший, как портрет, в раме своего служебного окошечка...

Годы изменили его. Поседела голова, отросли запущенные волосы. Заплаты и пятна покрыли суконце старой форменной тужурки. Глубокие морщины избороздили лицо, потерявшее былую важность... Только взгляд стал еще более колкий -- вот так бы и пронзил насквозь этих новых, в кожаных тужурках.

А старые, где они?..

Давно лежит на кладбище соборный протопоп. Не перенес он "поругания храмов божьих", занемог и скоро умер. Так и не пришлось ему покататься в архиерейской сыновней карете... Как лист осенний, закружила буря господина земского начальника и забросила куда-то далеко, не то на остров Мальту, не то на Принцевы острова. А в усадьбе его давно трудовая коммуна орудует... Старую барыню еще встречает чиновник иногда. Облиняла старуха... Не шумит шелками. Гримаса обиды -- обиды на всю жизнь -- легла на ее лицо. Встретится взглядом со старым чиновником и вздохнет... и он вздохнет... -- каждому вспомнится старое.

Ах, не глядеть бы на это новое!.. Если бы можно было навсегда захлопнуть вот так крепко окошко и сидеть за перегородкой, отгородившись от этого нового, страшного, непонятного мира, никого не видеть, ни с кем не разговаривать... Но вот стучат... стучат... надо открыть.

И чиновник открывает окошечко и молча, недружелюбно устанавливается на клиента, принимает письмо.

-- Денежное?.. Несоответствующая оболочка. Не могу принять.

-- Какая оболочка? -- недоумевает клиент.

-- Конверт мал. Здесь нет места для пяти печатей.

Клиент стоит озадаченный. Потом идет в соседнюю лавочку, покупает новый конверт, переписывает адрес. Опять стучит...

Окошечко открывается.

-- Вот новый конверт...

-- Не подходит. Клапан не подходит. Надо, чтобы в середине конверта углы сходились, а так я не могу наложить печать. -- Окошко захлопывается.

Клиент ворчит и вновь уходит. Опять стук...

-- Вот полдюжины конвертов, выбирайте любой.

Чиновник молча указывает на один из них.

-- Ну и порядки, -- уходит рассерженный клиент, получив наконец квитанцию. -- Не советская почта, а старый прижим!..

Окошко захлопывается. Что-то вроде улыбки скользит по лицу чиновника.

Тишина... Только мухи жужжат и кружатся над столом.

Чиновник подавляет зевоту и враждебно смотрит, скосив один глаз, на ненавистный "Бюллетень НКПиТ". Случайно он прочитывает один приказ и бледнеет.

-- Дожили!.. Этого не хватало!..

Дома, после службы, жена встретила его с засученными рукавами: она только что давала пойло корове и кормила индюшек.

-- Отец, что с тобой, на тебе лица нет?..

Чиновник грузно опустился в старенькое кресло и, потрясая "Бюллетенем", воскликнул:

-- Дослужился!.. За тридцать два года верной и беспорочной службы...

-- Да говори ты толком, в чем дело?..

-- Не дело, а тьфу!.. Повышение получил, вот что! В поч-талионы попал!

-- Шутишь, отец!..

-- Плохие шутки! Вот... циркуляр... кольцевые почты выдумали. Изволь сумку на плечо да мужикам письма по деревням развозить... Селифант Дормидонтович!.. Позвольте вам письмецо в собственные руки вручить... Это мне-то, при моем чине, им-то, сиволапым!..

Жена, вытирая мокрые руки о фартук, присела на кончик стула.

-- Что же теперь будет?..

Чиновник, излив первый гнев, усмехнулся.

-- А вот что будет! -- И он, сложив пальцы, сунул ими в лицо озабоченной супруге.

-- Ты чего ж это кукишем тычешься?!

-- Не тебе этот кукиш, дуреха, а им, чтобы им пусто было! -- И старый чиновник ткнул кукишем в "Бюллетень". -- Кольцевая почта? С большим моим удовольствием! Вечером посижу, на бумаге таких им колец накручу, что любо-дорого! "Всемерно стараясь о приближении почты к беднейшему крестьянскому населению, мною организовано... та-та-та, та-та-та, столько-то сел, столько деревень... Повышение обмена... пятое-десятое"... Не впервой такие отчеты мне писать! Кривая вывезет, не робей!..

Вечером того же дня, когда с горы срывался звон церковного колокола, старый чиновник -- неизменный церковный староста -- стоял у своего свечного ящика и с улыбкой, которая давно не посещала его лицо, продавал свечи.

-- Слава в вышних богу и на земле мир, в человецех благоволение...

Портрет третий

Не вывезла кривая... Беспокойно стало в мире, и исчезло в человеках благоволение... Откуда-то ветром принесло ревизию, вывела она на чистую воду бумажного кольцевика, и он получил "отставку". Мундир он, впрочем, ухитрился сохранить в старом ясеневом шкафу, как последнее воспоминание о былом величии...

-- А в почтовом окошечке появился новый портрет.

Это было почти "чудо обновления": так странно было видеть старожилам в старой рамке новое, молодое, почти безусое, энергичное, приветливое, веселое лицо. Окошко всегда было раскрыто настежь. Но "портрет" редко виднелся в раме.

Молодой связист бурей носился по всему помещению, вычищая "нечисть". Проветрил комнаты, снял паутину с углов. Извлек из-под стекла хранимое стариком как реликвию объявление о "неприсутственных днях": "тезоименитствах", рождениях и смерти "августейших особ" и церковных праздниках... Не пощадил новый связист и образа Николая-чудо-творца, хмуро смотревшего с угла на всю эту возню. Стены запестрели портретами революционных вождей, плакатами о книгах, сберкассах, кооперации... Скоро и снаружи здание стало неузнаваемо. Появились почтово-телеграфные рекламы и объявления. Новенький почтовый ящик сверкал на солнце желтизной свежей окраски.

Старый чиновник с недоброжелательным любопытством тайно следил за кипучей работой своего молодого заместителя.

-- Хорошо поет, где-то сядет!..

А этот, неугомонный, казалось, был из той сказочной породы птиц, которая и совсем никогда не сидит. Раздав и приняв почту местных жителей, он уже летел в исполком "насчет лошадей для кольцевой почты" или на собрание в соседнее село -- все о той же возке почт хлопотать.

-- Так ему и дали лошадей!.. Держи карман, -- ворчал старик.

А получить их было действительно нелегко. Исполкомовская касса звенела парою грошей. Крестьяне жались...

-- Пользы мы от кольцевой почты не видали, а выходит, как бы повинность новая...

Но молодой непоседа не сдавался. Неудачи только подливали масла в огонь его неукротимой подвижности. Он надоедал исполкомовцам, ругался с ними, смешил острым словцом и постепенно раскачивал свое "кольцо".

Выпросил хомут, достал сбрую, сладил дело с лошадьми, нашел старую таратайку без кузова.

-- Плевать, и так доеду!..

Пристроил старую исполкомовскую дверь, сложил почтовые пожитки и тронулся в путь.

Так, не на бумаге, выехала первая кольцевая почта.

Ветер волнами по морю ржи разливается. Широко раскинулись поля черноземные...

-- Выйду, выйду в рожь высокую, -- заливается молодой связист. -- Эй, Митрич! Куда плетешься? -- останавливает он крестьянина, шагающего босиком по пыльной дороге.

-- На пошту, писемцо от сына жду! Здоровьте!

-- Здорово, Митрич! Вертай назад, почта сама к тебе едет! Вот подожди, сейчас разберу!.. Получай письмо от сына! -- И кольцевик вручает удивленному и обрадованному крестьянину письмо.

-- Чудеса!.. -- говорит крестьянин, держа в мозолистой руке дорогое письмо, и долго смотрит вслед удаляющейся таратайке.

А кольцевик уже подъезжает к Выселкам. В амбаре у весов он видит крестьянина.

-- Здорово, Иван Григорьевич! На почту есть что сдавать? Давай -- приму!

-- Посылочка есть... Да как ее сдашь? Вешать надо?

-- За чем дело стало? У весов стоишь! Неси посылку-то!

-- Да как же так -- не на поште?..

-- Я и есть почта! Видишь, к тебе сама почта приехала! Пошевеливайся!

Крестьянин бежит за посылкой и возвращается, окруженный ребятами. С крыльца выглядывают женщины, интересуясь невиданным зрелищем: почтой в собственном амбаре.

-- Ну, получай квитанцию! -- И связист спешит дальше.

Вот он посредине села.

Босоногие мальчишки уже успели разнести весть, и из хат выходят крестьяне и окружают кольцевика.

Оригинальный экипаж сам по себе послужил ему рекламой.

-- Что-то карета твоя того... не способная?.. -- качали головами крестьяне.

-- А вы поспособствуйте, -- отзывался веселый почтарь и тут же начинал "агитировать" за кольцевую почту.

Слушали мужики. Не то чтобы очень верили, а лица становились светлее. Уж очень чудной и занятный парнишка... На чем ни приехал, а почту привез прямо в хату, можно сказать, газеты роздал, новости рассказал, про налоги, да про новые законы по земельной части разузнать и ответ привезти обещал. Виданное ли это дело?..

Еще несколько поездок -- и лед был сломан. Зашевелилась, зашумела деревня.

И через месяц молодой связист уже лихо прокатил в новой таратайке, на сытой лошадке мимо усадьбы старого чиновника.

Еще и песню поет!

Он поет, а скоро и про него петь стали:

Частушки выдумали про Васю-комсомольца:

Ходит почта колесом,

Звенит колокольчиком,

Сяду рядом с ямщиком,

С Васей-комсомольчиком.

Сяду рядом, гляну глядом

И помчусь на станцию,

Сдал папашенька налог

Васе на квитанцию.

И ведь что за неуемный такой: придет с кольца -- нет, чтобы отдохнуть, прямо на собрание. И опять шумит, горит и других разжигает. Одна забота -- время-то, время-то мало...

-- Веришь ли, с ног сбился! -- говорил он товарищу, возвращаясь в двенадцатом часу ночи с заседания волъячейки. -- Я -- член волисполкома, секретарь межсоюзного группового волостного профсоюзного комитета, секретарь ячейки, о-ва ОДВФ, Доброхима, уполномоченный по волости от Соцстраха, общественный обвинитель при нарсуде 5-го участка, член ревизионной комиссии при кооперативной организации... всего и не упомню. Вот приду домой, засяду за работу. Надо подготовиться к завтрашнему объезду кольца... Крестьяне забрасывают вопросами, ответа ждут... Засидишься до вторых петухов, а чуть забрезжит -- в дорогу... Отчего я один, отчего меня не много?..

Такова сказка наших дней о портрете, который выскочил из своей рамы -- из рамок старой формалистики -- и убежал на село.

И можно лишь высказать сожаление вместе с молодым связистом:

-- Отчего "его" не много?..

Это -- первые ласточки.

Но молодые силы идут из толщи деревенской жизни. Идут и придут на смену старых, отживших, косных "портретов".

------------------------------------------------------

Впервые: журнал "Жизнь и техника связи", 1925, No 11, стр. 120--126, под псевдонимом А. Ром.