На зарѣ. Евгенія Бѣлозерскаго. Москва, 1886 г. На оберткѣ значится, что тотъ же авторъ написалъ драму Двѣ матери. Надъ этою драмой мы не мало пролили слезъ... отъ смѣха и кое-какими ея красотами подѣлились съ читателемъ въ отзывѣ, напечатанномъ въ XI кн. Русской Мысли 1884 г. Сборникъ мелкихъ стихотвореній г. Бѣлозерскаго ничѣмъ не уступаетъ его драмѣ и можетъ быть рекомендованъ въ видѣ средства отъ сплина. Вотъ, напримѣръ, стихотвореніе, озаглавленное Моей невѣстѣ:
"Душа души моей,
Надежда лучшихъ дней!
Въ тебѣ мой идеалъ,
Тебѣ я руку далъ
Идти со мною въ міръ,
Гдѣ я былъ долго сиръ,
Гдѣ я страдая шолъ,
Пока тебя обрѣлъ.
Ты приняла мой зовъ
Дѣлить со мной любовь
И жизни всякій путь.
Такъ, другъ мой, не забудь,--
Свидѣтель будетъ Богъ,--
Что мой послѣдній вздохъ
Въ сей жизненной борьбѣ
Принадлежитъ тебѣ".
Стихъ и риѳма стоятъ другъ друга... А вотъ: На Свѣтлое Воскресенье въ Московскомъ кремлѣ:
"Народъ до полночи въ Кремлѣ собрался рано;
На берегу Москвы-рѣки стоитъ рой словъ...
Вотъ загудѣлъ великій колоколъ Ивана,
За нимъ, какъ дѣти, цѣлый рядъ колоколовъ --
И общій дружный гулъ гигантскою волною
Понесся отъ Москвы до внутреннихъ небесъ;
Взвилася вверхъ ракета огненной змѣею"... и т. д.
Приведемъ еще начало длиннаго стихотворенія, озаглавленнаго Поэтическія дрёмы.
"Спалъ зной дневной, сошла прохлада,
Длиннѣе тѣни налегли,
Зажглась вечерняя лампада
Предъ образомъ святой земли;
Лѣсъ погрузился тихо въ думу,
Смолкъ говоръ радости жнецовъ,
Всплылъ мѣсяцъ царственный безъ шуму
Изъ-за прозрачныхъ облаковъ.
Всѣ звѣри, птицы, мошки сыты
И сномъ здоровымъ, тихимъ спятъ;
Въ поляхъ невидимо разлиты
Цвѣточный медъ и ароматъ"...
Хорошо еще, что "мѣсяцъ всплылъ безъ шуму"... А то еслибъ еще мѣсяцъ началъ шумѣть, такъ это былъ бы сущій скандалъ! Хорошо, что "элефанты, и леонты, и орлы, и"... всѣ прочія твари досыта накушались и спятъ здоровымъ сномъ... А дрёмы г. Бѣлозерскаго, все-таки, никуда не годятся: въ нихъ нѣтъ ни смысла, ни поэзіи, а только -- наборъ словъ, какъ и во всѣхъ его Ноктурнахъ и въ Музыкѣ земли. Да, собственно, и дрёмъ-то никакихъ нѣтъ, по крайней мѣрѣ, во множественномъ числѣ. Все дѣло въ томъ, что г. Бѣлозерскій уснулъ не такъ покойно, какъ "звѣри, птицы, мошки",-- и "бысть ему сонъ въ нощи":
"Колесница
Всплываетъ вдругъ изъ облаковъ!
На ней красавица-дѣвица
Прекраснѣй утренней мечты.
Кто это: дивная зарница?--
Нѣтъ, то богиня красоты.
Не кони въ упряги, во змѣи,
Предъ колесницею дельфинъ;
По сторонамъ стоятъ двѣ феи,
Держа надъ нею балдахинъ!"
По приглашенію "красы", г. Бѣлозерскій забрался подъ этотъ балдахинъ и... айда!-- въ небеса. Тутъ г. Бѣлозерскій такъ увлекся своею спутницей, что,
"Всѣмъ тѣломъ внутренно дрожа",
прямо заявилъ ей:
"Я страстью бурною охваченъ,
Во мнѣ желанія кипятъ..."
Красавица нѣсколько охладила пылъ молодого человѣка и начала длинную рацею, въ которой, между прочимъ, говорила:
"Взгляни на звѣзды, на пространство,
На каждый свѣтлый метеоръ,--
Все полно жизни, и тиранства
Въ природѣ не отыщетъ взоръ.
Гармонія -- ея законы,
Прогрессъ -- ея императивъ".
А г. Бѣлозерскому уже совсѣмъ не до императива. Онъ чистосердечно признается:
"Во время рѣчи охватила
Меня несказанная дрожь;
Такъ близость красоты есть сила
И правдой ликъ ея хорошъ.
Ея красою упоенный,
Хотѣлъ обнять роскошный ставъ,
Съ грѣховной мыслью затаенной
Въ ней вызвать страсти ураганъ..."
Къ счастью, красавица-дѣвица оказалась не изъ податливыхъ и въ колесницѣ подъ балдахиномъ не произошло ничего неподобающаго. Все дѣло ограничилось шустословіемъ дѣвицы... Однако, авторъ дрёмъ не сразу успокоился,--
"Исчезъ кошмаръ, но сердца стуки
Въ груди послышались яснѣй..."
Сказать по правдѣ, не ожидали мы такой штуки: все было чудное видѣнье да упоенье, а тутъ вдругъ оказался "кошмаръ"... Довольно, впрочемъ; мы и такъ слишкомъ долго остановились на красотахъ дрёмъ. Съ г. Бѣлозерскаго и этого довольно.