Белоконский Иван Петрович - Из воспоминаний сотрудника

Изъ воспоминаній сотрудника.

Постояннымъ читателемъ "Русскихъ Вѣдомостей" я сталъ съ 1880 года, когда, высланный въ Восточную Сибирь, былъ водворенъ на жительство в.ъ г. Красноярскѣ Енисейской губ.

Въ этомъ году была учреждена верховная распорядительная коммиссія, съ графомъ Лорисъ-Меликовымъ во главѣ, и "Русскія Вѣдомости", пользуясь очень краткой и весьма "куцой" лорисъ-меликовской "конституціей", предприняли чрезвычайно энергичный походъ противъ административной ссылки.

Само собой разумѣется, что уже это одно обстоятельство завоевало мои симпатіи къ газетѣ; но, знакомясь съ ней ближе, я находилъ, что и помимо злободневнаго для ссыльныхъ вопроса, "Русскія Вѣдомости", какъ ни одинъ другой органъ, всесторонніе освѣщали и другіе громадной важности вопросы общественной и государственной жизни.

Это особенно выяснилось, когда закатилась звѣзда Лорисъ-Меликова, нахлынули тучи реакціи, и пресса,-- вѣчный козелъ отпущенія,-- первая почувствовала наступленіе тяжкихъ временъ.

"Русскія Вѣдомости", не измѣнивъ своихъ взглядовъ, давали интересный и въ то же время серьезный матеріалъ, умѣло лавируя между Сциллой и Харибдой, сдавливавшими теченіе прессы, къ которой уже началъ постепенно примѣняться взглядъ, высказанный Побѣдоносцевымъ 8-го марта 1881 года на знаменитомъ "погребальномъ" засѣданіи Государственнаго Совѣта, что печать, "это -- самая ужасная говорильня, которая "о всѣ концы необъятной русской земли, на тысячи, десятки тысячъ верстъ разноситъ хулу и порицаніе на власть, насѣваетъ между людьми мирными и честными сѣмена раздора и неудовольствія, разжигаетъ страсти, побуждаетъ народъ къ самымъ вопіющимъ беззаконіямъ".

Въ 1882 году я былъ высланъ изъ губернскаго города Красноярска въ глухой Минусинскъ, расположенный близъ границъ Монголіи.

Но въ этомъ именно городкѣ я впервые узналъ, кто стоитъ во главѣ заинтересовавшей меня газеты.

Кажется, въ концѣ 1882 года или въ началѣ 1883 года въ Минусинскъ сосланы были воспитанники московскаго университета доктора В. С. Лебедевъ и С. В. Мартыновъ, навѣщать которыхъ немного позже пріѣзжалъ изъ Енисейска третій докторъ, С. Я. Елпатьевскій.

Вотъ они-то, если не измѣняетъ мнѣ память, и сообщили, что "Русскія Вѣдомости" имѣютъ близкое отношеніе къ московскому университету {Въ Красноярскѣ о "Русск. Вѣд." нѣкоторыя свѣдѣнія имѣли В. В. Лесевичъ и С. Н. Южаковъ, но первый интересовался больше петербургскою прессою, а второй, хотя и писалъ въ "Русск. Вѣд.", зналъ о нихъ, кажется, черезъ А. С. Посникова, тогда профессора Новороссійскаго университета. Во всякомъ случаѣ въ Красноярскѣ я имѣлъ самое смутное представленіе о составѣ редакціи "Русскихъ Вѣдомостей".}.

Въ это же приблизительно время, вѣроятно, въ концѣ 1883 года, дошла до Минусинска и извѣстная, до сихъ поръ не разсѣянная легенда о томъ, что во главѣ "Русскихъ Вѣдомостей" стоятъ "12 профессоровъ", которыхъ называли также "12-ю апостолами".

Эта легенда имѣла для меня рѣшающее значеніе.

Не зная о составѣ газеты, я рискнулъ въ 1882 году послать сіюю первую корреспонденцію въ "Русскія Вѣдомоста изъ Минусинска, которая и была напечатана въ No 226-мъ названнаго года.

Услыхавъ же о "12-ти профессорахъ", струсилъ, и хотя состоялъ уже постояннымъ сотрудникомъ всѣхъ сибирскихъ газетъ, хотя статьи мои (печатались и івъ '"Дѣлѣ", и въ "Отечественныхъ Запискахъ", въ "Русскія Вѣдомости" писать не рѣшался до самаго возвращенія въ Россію.

А между тѣмъ всѣ мои помыслы направлены были на эту газету, особенно съ 1884 года, когда послѣ закрытія "Отечественныхъ Записокъ" выдающіеся сотрудники этого журнала, кумиры молодаго поколѣнія 70-хъ годовъ, Михайловскій, Щедринъ, Глѣбъ Успенскій, Златовратскій, стали писать въ "Русскихъ Вѣдомостяхъ".

Съ этого момента послѣднія завоевали полное расположеніе среди русской интеллигенція, сдѣлались, безъ преувеличенія, ея каѳедрой.

Что же удивительнаго, что "попасть" въ "Русскія Вѣдомости" сдѣлалось мечтой всякаго молодаго писателя. Но какъ ее осуществить?

Попытки къ этому я предпринялъ уже по возвращеніи изъ ссылки, въ концѣ 1880 года.

II.

Первымъ, совершенно случайнымъ пунктомъ моей осѣдлости въ Россіи явился Орелъ, куда я (вынужденъ былъ, помимо своего желанія, перекочевать изъ Жито міра, гдѣ поселилась по окончаніи ссылки моя, нынѣ покойная, жена, и гдѣ я думалъ устроиться.

Въ Орлѣ я очутился безъ всякихъ средствъ и связей, причемъ администрація дѣлала все, чтобы лишитъ меня возможности существованія.

Единственнымъ выходомъ изъ такого положенія былъ литературный трудъ, который выручалъ уже меня въ Сибири.

Въ это время "Русскія Вѣдомости" пользовались въ Орлѣ громаднѣйшей популярностью.

Не говоря объ интеллигенціи и такъ называемомъ "третьемъ элементѣ", объ учащейся молодежи, газета имѣла широкій кругъ читателей въ земской и судебной средѣ.

Всѣ относились къ ней съ рѣдкимъ почтеніемъ, и изъ устъ въ уста переходила знакомая мнѣ уже легенда о "12-ти профессорахъ" и о томъ, что "попасть" въ "Русскія Вѣдомости" въ качествѣ постояннаго сотрудника -- вещь безнадежная.

Поэтому съ большимъ трепетомъ приступилъ я къ проложенію пути въ недосягаемый органъ.

Читалъ я "Русскія Вѣдомости" уже шесть дѣть, хорошо познакомился съ ихъ физіономіей, усвоилъ, казалось, характеръ газеты, и все же немало перепортилъ бумаги, прежде чѣмъ дослалъ первую корреспонденцію изъ Орла.

Съ лихорадочнымъ нетерпѣніемъ послѣ этого раскрывалъ я каждый (нумеръ "Русскихъ Вѣдомостей" я бросалъ взоръ на "внутренній отдѣлъ", ища свой первый опытъ.

Каково же было кое торжество, когда я черезъ короткое сравнительно время увидѣлъ свою корреспонденцію напечатанной.

Немедленно я отправилъ вторую, болѣе "длинную" корреспонденцію, которая тоже появилась.

Третья, четвертая, пятая -- тѣ же результаты.

Но меня печалило, что редакція не обмолвилась ни единымъ еловомъ, не написала мнѣ ни единой строчки, тѣмъ болѣе, что къ легендѣ о "12-ти профессорахъ" прибавлялась еще и другая: редакція "Русскихъ Вѣдомостей" никогда никому не только не писала и не пишетъ, но не отвѣчаетъ на письма {Объ этомъ мнѣ, спустя долгое время, говорилъ и H. К. Михайловскій, ссылаясь на собственный опытъ.}.

"Что же дѣлать, чортъ возьми?" -- задавался я вопросомъ.

И сталъ придумывать способы, какъ войти съ редакціей въ сношенія.

Я его придумалъ, но: осуществилъ лишь впослѣдствіи, такъ какъ въ началѣ весны 1887 года совершилось событіе, поставившее меня въ опредѣленныя и довольно близкія отношенія къ "Русскимъ Вѣдомостямъ".

Въ началѣ января 1887 г. я получилъ деньги отъ редакціи за напечатанныя корреспонденціи и предложеніе "продолжать писать". Какъ ни сухо и ни коротко было это предложеніе, но, думалъ я, отъ "12-ти профессоровъ" и то хорошо.

Другое событіе было много крупнѣе.

Возвратился я откуда-то домой и вижу у себя визитную карточку: "Василій Михайловичъ Соболевскій. Редакторъ-издатель "Русскихъ Вѣдомостей".

Что за притча такая? Кто доставилъ эту карточку?

Дома, какъ нарочно, никого не было, а прислуга пояснила: "Былъ высокій господинъ, спросилъ васъ, оставилъ вотъ это, и просилъ, чтобы вы зашли на Пушкарскую улицу, въ домъ ихъ матери".

-- Матери?.. Вотъ этого самаго господина?

-- Да, да...

Я не заставилъ долго себя ожидать и тотчасъ отправился по указанному адресу, совершенно все-же недоумѣвая, въ чемъ дѣло, и полагая, что прислуга что-нибудь перепутала.

Прихожу на Пушкарскую улицу, одну, къ слову сказать, изъ худшихъ въ Орлѣ, и въ указанномъ мѣстѣ вижу совсѣмъ крохотный деревянный домикъ.

Звоню.

-- Здѣсь живетъ Соболевская?-- спрашиваю у отворившей дверь прислуги.

-- Здѣсь.

-- А къ ней кто-нибудь пріѣхалъ?

-- Сынъ ихній.

"Ну, значитъ, такъ", думаю.

Вхожу въ прихожую и изъ нея вижу: въ небольшой, низкой комнатѣ, съ крашенымъ поломъ, сидитъ въ креслѣ старуха со строгими, рѣзкими чертами лица и живыми, выразительными глазами, а но комнатѣ ходитъ высокій, хорошо одѣтый, коротко остриженный и выбритый господинъ и куритъ папиросу.

Замѣтивъ меня, онъ вышелъ въ прихожую.

-- Бѣлоконскій.-- поспѣшилъ отрекомендоваться я, замѣтивъ на лицѣ господина признаки недоумѣнія.

-- А-а!-- протянулъ онъ, улыбаясь широкой улыбкой.-- Прекрасно... Я заходилъ къ вамъ и, не заставъ, оставилъ карточку.

-- Вотъ я и пришелъ.

-- Отлично... Пожалуйте...

При входѣ моемъ старуха улыбнулась такой простой, искренней, я сказалъ бы, ободряющей улыбкой, догорая сразу уничтожила всякую натянутость.

-- Моя мать, Софья Алексѣевна,-- отрекомендовалъ Василій Михайловичъ.

-- А я все васъ поджидала... Вася мнѣ не разъ упоминалъ о васъ въ письмахъ.

-- Но вѣдь я не зналъ... Изъ редакціи я до сихъ поръ не получалъ ни единой строки.

-- Развѣ я вамъ не писалъ?-- опросить Василій Михайловичъ.

-- Я не получалъ...

-- А мнѣ помнится, будто писалъ.

-- Ну, Вася,-- сказала матъ,-- ты и мнѣ сплющь-да-рядомъ забываешь писать, а потомъ говоришь, что писалъ...

-- Можетъ-быть, можетъ-быть,-- виновато улыбаясь, соглашался Василій Михайловичъ, и прибавилъ: Ну, теперь дѣло уладилось.

-- Надѣюсь, что- вы не будете считаться визитами?-- сказала мать.-- Вы, видите, что моему возрасту можно извинить...

-- Что вы, Софья Алексѣевна!.. Конечно, ни о какихъ визитахъ не можетъ быть рѣчи... Повторяю, я не зналъ, что вы -- мать Василія Михайловича, а если бы и узналъ, то меня могло бы удержать одно только обстоятельство: я нахожусь подъ надзоромъ полиціи, которая слѣдитъ за моими знакомствами.

-- Ну, ужъ, я на полицію никакого вниманія не обращаю,-- энергично отвѣчала Софья Алексѣевна,-- и крѣпко прошу васъ не заботиться) о благоволеніи ея ко мнѣ... Пусть она себѣ слѣдитъ, это -- ея дѣло, а мнѣ безразлично, слѣдитъ или не слѣдитъ...

Такого рода отношеніе къ поднадзорнымъ было для того времени значительнымъ гражданскимъ мужествомъ.

Вѣдь администрація до. того- налегала на меня и мое семейство, что съ Трудамъ можно было квартиру найти: хозяева, запуганные полиціей, сплошь-да-рядомъ предлагали выселиться {Впослѣдствіи этотъ періодъ моей орловской жизни былъ описанъ мною въ фельетонѣ "Р. В.", подъ заглавіемъ "Гороховое пальто" (No 195 за 1907 г.)}.

Василій: Михайловичъ съ первыхъ же шаговъ принялъ по отношенію ко мнѣ совершенно простой, товарищескій тонъ, словно мы были давно знакомы.

Между прочимъ, одобривъ первые мои опыты въ "Русскихъ Вѣдомостяхъ", онъ сказалъ:

-- Что же вы однѣми корреспонденціями пробавляетесь, вы присылайте намъ посерьезнѣе вещи, но, конечно, сообразуясь съ цензурой.

И потомъ онъ сообщить, какія "Русскимъ Вѣдомостямъ" приходится преодолѣвать препятствія.

Пробылъ Василій Михайловичъ въ Орлѣ, кажется, однѣ только сутки, но югъ этого времени и до момента, когда я питу эти строки, у меня установились съ нимъ самыя теплыя, самыя дружескія отношенія.

Съ другимъ же редакторомъ, А. С. Посниковымъ, мнѣ пришлось познакомиться много позже.

III.

Послѣ знакомства съ Василіемъ Михайловичемъ я сдѣлался смѣлѣе и сталъ писать не только статьи подъ заглавіемъ, но рѣшилъ найти себѣ мѣсто и въ нижнемъ этажѣ, въ фельетонѣ,-- тамъ, гдѣ сплошь-да-рядомъ фигурировали фамиліи выдающихся представителей науки и литературы.

Носились слухи, что проникнутъ въ этотъ этажъ "Русск. Вѣд." дѣло почти безнадежное, и тѣмъ труднѣе мнѣ было выбрать для перваго дебюта подходящую тему и обработать ее.

Я остановился на свѣжихъ еще впечатлѣніяхъ изъ сибирской жизни и въ концѣ 1888 года послалъ первый фельетонъ: "Среди сибирскихъ инородцевъ".

Вотъ въ это-то время мнѣ и пришлось придумать способъ вынудить редакцію освѣдомить меня объ участи моего произведенія. Не говоря уже о понятномъ стремленіи узнать, принятъ или нѣтъ фельетонъ, я опасался за его участь и потому, что редакція рукописей не возвращала, о чемъ и до сихъ поръ печатается въ газетѣ.

Способъ былъ очень простой, но, какъ я узналъ впослѣдствіи, редакція находила его остроумнымъ.

Не получая никакихъ извѣстій въ теченіе четырехъ мѣсяцевъ, я рѣшилъ направить въ "Русскія Вѣдомости" двойную открытку, причемъ одна изъ нихъ была не только съ моимъ адресомъ, но и съ написаннымъ мною же увѣдомленіемъ: "Редакція извѣщаетъ васъ, что рукопись ваша"...

Слѣдовательно, редакціи оставалось только буквально написать одно или два слова: "принята" или "не принята". И я тотчасъ получилъ лестную для меня приписку къ моему "предисловію": "принята".

Этими семью буквами выражались двѣ мои блестящія побѣды: проникновеніе въ нижній этажъ '"Русскихъ Вѣдомостей" и снятіе замка съ устъ редакціи.

Но скоро сказка сказывается, да не скоро дѣло дѣлается: извѣщеніе о принятіи фельетона еще не означало времени его появленія въ свѣтъ.

Послѣднее случилось черезъ... годъ послѣ увѣдомленія!

Между тѣмъ въ 1889 году я былъ арестованъ по нелѣпѣйшему "дѣлу" и просидѣлъ въ орловскомъ замкѣ ровно 9 мѣсяцевъ {Лишь черезъ 21 годъ, въ 1910 г. я имѣлъ возможность изложить это моо поразительное "дѣло" -- въ фельетонѣ: "Какъ я поплатился за устройство вечера, въ пользу Литературнаго Фонда ("Русскія Вѣдомости", No 22, 1910 г.).}.

Въ это время я убѣдился, какъ тепло относится редакція "Русскихъ Вѣдомостей" къ своимъ даже новымъ сотрудникамъ: стоило женѣ сообщить о моемъ арестѣ, какъ ей высланъ былъ авансъ, не помню уже въ какомъ размѣрѣ, но во всякомъ случаѣ оказавшій помощь.

Названный же первый фельетонъ мой быль напечатанъ лишь въ 1890 г. (No 121), уже послѣ выхода моего изъ заключенія.

Ободренный этимъ успѣхомъ, я сталъ все чаще и чаще посылать статьи для нижняго этажа, причемъ скоро перешелъ на беллетристику.

Съ этого, кажется, момента имя мое стало фигурировать въ числѣ всѣхъ другихъ "постоянныхъ сотрудниковъ" "Русскихъ Вѣдомостей", и къ тому же времени относится первое знакомство мое съ редакціей.

Если не ошибаюсь, оно состоялось въ концѣ 1891 года, когда я не имѣлъ еще права не только проживательства, но и въѣзда въ столицы и посѣщалъ Москву "нелегально", проѣздомъ черезъ нее {Право жительства въ Петербургѣ я получилъ въ 1895 г., а, въ Москвѣ лишь въ 1905 г., хотя, какъ южанинъ родомъ, не имѣлъ къ ней ранѣе ровно никакого отношенія, и до сихъ поръ не вѣдаю, почему я для Москвы считался "опаснымъ".}.

Какъ сейчасъ припоминаю то благоговѣніе и трепетъ, съ которыми я подходилъ къ небольшому двухъэтажному дому, No 7, въ Большомъ Чернышевскомъ переулкѣ, надъ крыльцомъ котораго виднѣлась скромная вывѣска: "Русскія Вѣдомости".

Долженъ, замѣтить при этомъ, что ранѣе, надолго изъятый изъ Европейской Россіи, я не посѣщалъ ни одной столичной редакціи и не могъ вообразить, что она изъ себя представляетъ.

Мнѣ думалось, напримѣръ, что въ редакціи "Русскихъ Вѣдомостей" я встрѣчу всѣхъ "12 профессоровъ" и многихъ изъ тѣхъ блестящихъ писателей, имена которыхъ то-и-дѣло встрѣчались въ газетѣ.

Мое ощущеніе было такое же, какое я испытывалъ гимназистомъ, когда шелъ на экзаменъ и умственнымъ торомъ видѣлъ столъ, за которымъ сидѣлъ весь синклитъ экзаменаторовъ.

Войдя въ прихожую, я прежде всего спросилъ швейцара:

-- Могу я видѣть В. М. Соболевскаго?

-- Его нѣтъ, онъ за границей.

-- А кто же вмѣсто него?

-- Посниковъ.

Я остановился въ раздумьѣ,-- идти или не идти? Когда-то въ новороссійскомъ университетѣ я съ увлеченіемъ слушалъ лекціи Посникова, пользовавшагося громадной популярностью; но, конечно, этотъ ученый не зналъ меня, а врядъ ли то обстоятельство, что мои статьи печатаются въ "Русскихъ Вѣдомостяхъ", укрѣпило въ его памяти мою фамилію.

Но все-же я рѣшилъ познакомиться съ редакціей, тѣмъ болѣе, что въ это время въ портфелѣ ея находилась громадная, на много фельетоновъ, моя статья: "Край долбни и картошки", объ участи которой я не зналъ, и былъ увѣренъ, что она уже по размѣрамъ своимъ врядъ ли пригодна для газеты.

По указанію швейцара я поднялся не второй этажъ, съ площадки котораго первая дверь, прямо противъ лѣстницы, вела въ контору, а вторая, влѣво,-- въ редакцію.

Отворивъ эту послѣднюю дверь, я очутился въ большой, высокой комнатѣ, уставленной громадными шкапами, съ книгами.

За столомъ, влѣво отъ двери, сидѣлъ какой-то красивый молодой брюнетъ.

-- Что вамъ угодно?-- спросилъ онъ, взглянувъ на меня.

-- Могу я видѣть редактора?

-- Ваша фамилія?

-- Бѣлоконскій.

-- А-а,-- протянулъ онъ тономъ, показывавшимъ, что фамилія моя ему извѣстна, и сказалъ, указывая пальцемъ на дверь, противоположную входной,-- первая дверь въ корридорѣ налѣво.

-- Такъ прямо и идти?

-- Да; если дверь затворена, постучите, а отворена,-- прямо идите.

Я направился въ темный корридоръ со скрипящимъ поломъ и черезъ первую налѣво полуотворенную дверь увидѣлъ господина, сидѣвшаго въ креслѣ у большаго письменнаго стола и занятаго, повидимому, чтеніемъ гранокъ.

Всматриваюсь и узнаю, что это Посниковъ.

Я осторожно вошелъ въ высокій, большой кабинетъ и кашлянулъ.

Посниковъ нервно взглянулъ на меня своими блестящими, черными глазами и спросилъ:

-- Что угодно?

-- Бѣлоконскій,-- отвѣтилъ я.

-- А-а,-- протянулъ онъ, какъ и секретарь,-- пожалуйста... садитесь...

При этомъ Посниковъ приподнялся, протянулъ мнѣ руку и, улыбаясь, привелъ меня въ смущеніе неожиданнымъ вопросомъ:

-- А что, получили вы привилегію на ваше изобрѣтеніе?

-- На изобрѣтеніе? Какое?

-- Очень важное: вы изобрѣли способъ "получить отъ насъ языкъ", какъ говорили въ древности при пыткахъ и при захватѣ плѣнниковъ.

Я ничего не понималъ и думалъ уже, что Посниковъ, не разслышавъ моей фамиліи, принимаетъ меня за какого-то изобрѣтателя.

-- Не догадываетесь?.. Вашъ способъ присылки намъ двойной открытки, причемъ вторая съ вашимъ адресомъ и уже написаннымъ самому себѣ письмомъ...

-- А-а,-- смутился я, но что же дѣлать, если редакція молчитъ?

-- Объ этомъ-то- я и говорю.

Затѣмъ Посниковъ сказалъ:

-- Ну, батенька, не мало в-ы заставили меня поработать и подумать, прежде чѣмъ пуститъ вашъ фельетонъ.

-- Какой?

-- Да "Среди сибирскихъ инородцевъ". Но все-таки провелъ.

Затѣмъ онъ къ моему смущенію углубился въ гранки и замолчалъ.

Я не зналъ, что мнѣ дѣлать, и черезъ нѣкоторое время спросилъ:

-- Выть-можетъ, я вамъ мѣшаю?

-- Да, мѣшаете,-- отвѣтилъ Посниковъ.

Этотъ слишкомъ откровенный отвѣтъ подѣйствовалъ на меня, какъ ушатъ холодной воды. Я тотчасъ же поднялся, чтобы уйти.

-- Куда же вы?

-- Я не желаю мѣшать вамъ...

-- Но у васъ, быть-можетъ, есть дѣло?..

-- Я хотѣлъ бы узнать о судьбѣ своихъ "Деревенскихъ впечатлѣній".

-- Изъ "записокъ земскаго статистика"?

-- Да,-- отвѣтилъ я,-- ожидая убійственнаго -- отвѣта.

-- Все прекрасныя вещи,-- отвѣтилъ Посниковъ, заставляя меня забыть непривѣтливый пріемъ,-- все пойдетъ цѣликомъ безъ всякихъ сокращеній, но, ради Бога, не торопите насъ... Вообще, пишите, Иванъ Петровичъ,-- ваши "Деревенскія впечатлѣнія" намъ очень нравятся и напередъ говорю вамъ,-- будутъ печататься у насъ безъ особыхъ задержекъ.

И Посниковъ опять погрузился въ гранки, а я стоялъ, какъ прикованный: отзывъ редактора знаменитой газеты вознесъ меня, какъ говорится. на седьмое небо,-- и прямо-таки огорошилъ меня.

-- До свиданія,-- произнесъ, наконецъ, я, очнувшись.

-- Мое почтеніе,-- отвѣтить Посниковъ, отрываясь отъ гранокъ и протягивая руку,-- заходите,-- прибавили, онъ затѣмъ, конечно, по привычкѣ.

Когда я уже брался за ручку двери, чтобы выйти изъ кабинета, онъ вдогонку мнѣ сказалъ:

-- Зайдите во внутренній отдѣлъ, познакомьтесь...

Я вышелъ въ корридоръ, который послѣ свѣтлой комнаты показался мнѣ еще темнѣе, и, не зная, какъ пробраться во "внутренній отдѣлъ", вѣдавшій корреспонденціями, опятъ направился въ прихожую, къ молодому брюнету.

-- Скажите пожалуйста, гдѣ "внутренній отдѣлъ"?

-- Третья дверь направо,-- отвѣтилъ онъ, отрываясь отъ какихъ-то бумагъ.

-- А кого тамъ -спросить?

-- Владимира Александровича Розенберга.

Въ концѣ корридора, я увидѣлъ открытую дверь небольшой комнаты, гдѣ въ креслѣ, совсѣмъ пригнувшись къ столу, сидѣлъ брюнетъ съ бородою, въ очкахъ и читалъ гранки.

Когда я вошелъ въ комнату,-- омъ, оторвавшись отъ работы, пристально, какъ близорукіе люди, посмотрѣлъ на меня и недовольнымъ, казалось, тономъ предложилъ стереотипный вопросъ:

-- Что угодно?

-- Бѣлоконскій.

-- Розенбергъ. Онъ улыбнулся широкой улыбкой, нервно поднялся со стула, крѣпко пожалъ мою руку и предложилъ сѣсть противъ него.

-- Надолго пріѣхали?

-- Нѣтъ, на день -- два...

-- Что же такъ мало?

Несмотря на любезную встрѣчу -- я видѣлъ, что Розенбергъ не зналъ, о чемъ со мной говорить, что я его оторвалъ отъ спѣшной работы, и онъ, вѣроятно, думаетъ тоже, что и Посниковъ, поэтому я сразу перешелъ къ интересовавшему меня дѣлу:

-- Я проѣздомъ въ Москву и зашелъ, собственно, получитъ нѣкоторыя директивы относительно корреспонденцій.

-- Пишите обо всемъ... Вѣдь ваши корреспонденціи печатаются?

-- Да.

-- Вотъ и пишите... Мы сейчасъ разсыпаемъ циркуляръ корреспондентамъ -относительно холеры и голода.

-- Я не получалъ.

-- Пріѣдете, застанете...

Я хотѣлъ уже уходить, но въ это время въ комнату вошелъ господинъ съ яснымъ ласкающимъ взглядомъ и улыбающимся рѣдкой доброты лицомъ.

Онъ сразу расположилъ меня къ себѣ.

-- Якушкинъ,-- отрекомендовалъ мнѣ, поздоровавшись съ вошедшимъ, Розенбергъ.

Я назвалъ свою фамилію.

Розенбергъ, тотчасъ же пригнулся къ столу и уткнулся въ гранки, довольный, вѣроятно, что его оставили въ покоѣ, а я разговорился съ Якушкинымъ, слыхавшимъ обо мнѣ отъ орловскаго земца, Ф. В. Татаринова.

Самъ убѣжденный земецъ, Якушкинъ интересовался земскими дѣлами, и у васъ немало нашлось темъ для бесѣды.

Якушинъ тотчасъ же пригласилъ меня на обѣдъ, а потомъ, когда я собрался уходить, повелъ меня въ иностранный отдѣлъ, расположенный противъ внутренняго.

Здѣсь два или три человѣка сидѣли за столомъ, кто за корректурой, кто читая газеты. Кажется, въ иностранномъ отдѣлѣ я познакомился въ это время съ Петровскимъ.

Оставилъ я редакцію въ самомъ неопредѣленномъ настроеніи. Съ одной стороны я былъ болѣе чѣмъ удовлетворенъ оцѣнкою моихъ литературныхъ работа, съ другой -- я не нашелъ того, чего ожидалъ. Ни "12 профессоровъ", ни знаменитыхъ сотрудниковъ газеты, я не видѣлъ. Меня поразила необыкновенная простота, царящая въ редакціи, и молчаливый, если можно такъ выразиться, трудъ.

Начитавшись въ юности воспоминаній о временахъ Бѣлинскаго, Добролюбова и Писарева, о томъ, какъ "воспитывали" писателей, я думалъ встрѣтить въ редакціи "Русскихъ Вѣдомостей" своего рода литературный университетъ, гдѣ мнѣ живо и образно представятъ отрицательныя и положительныя стороны моихъ работа и укажутъ путь, по (которому я долженъ идти. Ничего подобнаго.

А въ то же время редакція "Русскихъ Вѣдомостей" была настоящей школой для молодыхъ писателей, но способы ея воспитанія я чувствовалъ лишь впослѣдствіи и выясню ихъ ниже.

Теперь же, чтобы не повторяться, скажу, что ежегодно, начиная съ описаннаго времени, посѣщая редакцію "Русскихъ Вѣдомостей", я, съ незначительными измѣненіями, видѣлъ одно и тоже. Мнѣ ни разу не пришлось одновременно видѣть даже всѣхъ главныхъ членовъ редакціи, и я постепенно знакомился то съ однимъ, то съ другимъ изъ участниковъ товарищества, образовавшагося еще въ 1883 г. и пріобрѣвшаго въ собственность "Русскія Вѣдомости".

Кромѣ Соболевскаго и Посникова въ это товарищество входили: Чупровъ, Бларамбергъ, Саблинъ, Анучинъ, Скаловъ, Джанннеівъ, Богдановъ, Лукинъ. Былъ еще Пагануцци, но онъ въ это время уже умеръ.

Такимъ образомъ, пайщиковъ въ "Русскихъ Вѣдомостяхъ" было не 12, а 11, причемъ "профессоровъ" всего лишь четыре: Соболевскій, Посниковъ, Чупровъ и Анучинъ.

Ни разу не приходилось мнѣ также встрѣтить въ самомъ помѣщеніи редакціи и знаменитыхъ, не принадлежащихъ къ членамъ редакціи, писателей, участвовавшихъ въ газетѣ.

ІІ познакомился съ ними внѣ "Русскихъ Вѣдомостей", и только съ А. П. Чеховымъ пришлось два раза обѣдать въ квартирѣ В. М. Соболевскаго.

Сдѣлавъ это отступленіе, буду продолжать свои воспоминанія, но возможности, въ хронологическомъ порядкѣ, насколько, конечно, не измѣняетъ мнѣ память.

IV.

Мое первое, описанное выше знакомство съ редакціей "Русскихъ Вѣдомостей" совпало съ видимымъ подъемомъ общественнаго настроенія, явившимся, по обыкновенно, результатомъ бѣдствій въ странѣ -- голода и холеры.

"Русскія Вѣдомости", всецѣло отражая это настроеніе, заняли руководящую роль среди интеллигенціи и земскихъ сферъ.

И чѣмъ больше росла популярность газеты, тѣмъ съ большимъ и большимъ подозрѣніемъ относилось къ ней правительство.

Въ провинціи "Русскія Вѣдомости" завоевали, можно сказать, безграничный авторитетъ, и уваженіе къ газетѣ распространялось въ равной мѣрѣ на сотрудниковъ.

Ко мнѣ въ Орлѣ явно или тайно обращались представители самыхъ разнообразныхъ сферъ, съ просьбой освѣтить то или иное явленіе.

Особенно горячимъ поклонникомъ газеты было- земство. Оно искало въ это время защиты у "Русскихъ Вѣдомостей" отъ похода со стороны правительства, стремившагося отстранить земство отъ дѣла народнаго продовольствія.

И земская управа, и многіе гласные сплошь да рядомъ совѣщались со мою, какъ съ представителемъ "Русск. Вѣд.", собирали матеріалы для газетныхъ статей и корреспонденцій.

А такъ какъ фамилія моя стала все чаще и чаще появляться подъ фельетонами и статьями съ заглавіемъ, то администрація совершенно основательно приписывала мнѣ и корреспонденціи изъ Орла, которыя все повышали и повышали въ ея глазахъ мою неблагонадежность.

На "Русскія Вѣдомости" администрація смотрѣла, какъ на органъ, впитавшій въ себя, такъ-сказать, всю крамолу, въ лицѣ, главнымъ образомъ, "третьяго" земскаго "элемента", и при его посредствѣ освѣщавшій темныя стороны русской жизни вообще и дѣянія бюрократіи въ частности.

Въ одномъ отношеніи администрація была права, въ чемъ я лично убѣдился въ 1894 году на IX съѣздѣ естествоиспытателей и врачей, когда "первые въ этотъ съѣздъ была включена и подсекція статистики, причемъ главными виновниками образованія ея явились члены редакціи, профессора Д. Н. Анучинъ и А. И. Чупровъ. Громадное большинство явившихся въ Москву земскихъ статистиковъ оказались корреспондентами "Русскихъ Вѣдомостей".

Я тогда жилъ въ Москвѣ безъ паспорта, но мои хозяева -- богатые и именитые рязанскіе помѣщики -- были внѣ подозрѣній, что дозволяло мнѣ не спѣшить съ бѣгствомъ, и я довольно долго прожилъ въ Москвѣ.

Это обстоятельство дало мнѣ возможность познакомиться уже и со всѣмъ составомъ редакціи, и со многими сотрудниками, а позже ближе присмотрѣться къ редакціонной работѣ.

Именно на съѣздѣ я познакомился съ профессорами Анучинымъ, Чупровымъ, Каблуковымъ, Мануйловымъ, Фортунатовымъ, Янжуломъ, а въ редакціи впервые встрѣтился со Скалономъ.

"Внутреннимъ отдѣломъ" въ это время завѣдывали В. А. Розенбергъ и В. Е. Якушкинъ, и этотъ отдѣлъ во время съѣзда болѣе всего посѣщался провинціальными корреспондентами, т. е. главнымъ образомъ, статистиками и другимъ "третьимъ" земскимъ "элементомъ".

Вообще комната "внутренняго отдѣла", тогда и позднѣе, когда онъ перешелъ въ завѣдываніе П. М. Шестакова, была самая оживленная въ смыслѣ постояннаго навѣдыванія ее пріѣзжими корреспондентами. Я также больше всего, бывалъ въ этомъ отдѣлѣ и чувствовалъ себя въ немъ, какъ говорится, своимъ человѣкомъ.

Но въ то же время близкія отношенія установились у меня и со всѣмъ составомъ редакціи, а особенно съ В. М. Соболевскимъ.

Я часто и запросто бывалъ у него и присмотрѣлся къ редакторской работѣ, на которой считаю нужнымъ остановиться.

Быть редакторомъ "Русскихъ Вѣдомостей" въ то время являлось подвигомъ въ буквальномъ смыслѣ этого слова.

Съ одной стороны, надо было въ неприкосновенности сохранить то высокое, скажу, благородное направленіе газеты, которое завоевало ей симпатіи страны, а съ другой -- не подпасть подъ Дамокловъ мечъ администраціи, которая негодовала на газету и подстерегала ее на каждомъ шагу, чтобы пресѣчь существованіе.

Ревниво оберегая печатное слово отъ малѣйшаго загрязненія, видя въ немъ основной факторъ для поступательнаго движенія, стремясь сдѣлать свою газету проводникомъ высокихъ идеаловъ, редакторъ считалъ своей обязанностью не только быть въ курсѣ каждаго нумера, читая его прежде, чѣмъ разрѣшить къ печатанію,-- отъ доски до доски, но вглядѣться, что называется, въ каждую строчку и выбросить все, что не соотвѣтствовало взглядамъ редакціи. Вотъ тутъ-то и происходило невидимоNo воспитаніе молодыхъ писателей. Они читали свои корреспонденціи, статьи, фельетоны отполированными, выправленными сначала въ соотвѣтствующемъ отдѣлѣ, а затѣмъ отшлифованными, такъ-сказать, редакторомъ. Мало-по-малу каждый привыкалъ къ тому, что отъ него неотступно и твердо требуетъ газета и дѣлался типичнымъ сотрудникомъ "Русскихъ Вѣдомостей", рѣзко выдѣлявшимся отъ другихъ газетныхъ работниковъ по способу писанія.

Какъ выше я сказалъ, мнѣ приходилось много лѣтъ быть свидѣтелемъ работы В. М. Соболевскаго, и я поражался этимъ каторжнымъ трудомъ.

Вставалъ онъ обыкновенно около часу дня и, напившись кофе, отправлялся въ редакцію, Между 2--3 часами. Здѣсь онъ тотчасъ же приступалъ къ работѣ, просматривалъ рукописи, читалъ статьи въ гранкахъ и т. п.; около 6-ти часовъ В. М. подавали обѣдъ, постѣ KOMpajijo онъ немного отдыхалъ, и въ 10--11 часовъ вечера былъ опять въ редакціи, и силѣ ль уже до утра!

И такъ ежедневно!

Въ общемъ редакторскій постъ въ "Русскихъ Вѣдомостяхъ" производилъ на меня впечатлѣніе подвижничества.

Онъ отнималъ массу времени и требовалъ напряженнаго умственнаго труда, онъ разстраивалъ нервную систему и влекъ за собою физическое переутомленіе. Лишь глубокое убѣжденіе въ пользѣ дѣла могло поддерживать редакторскую энергію.

И доказательство этой пользы было на-лицо. Значеніе газеты возрастало не по днямъ, а по часамъ.

Въ Курскѣ, куда я въ 1896 г. переѣхалъ изъ Орла, "Русскія Вѣдомости" завоевали самый широкій кругъ читателей, и мое сотрудничество въ газетѣ открывало мнѣ двери во всѣ учрежденія и ко всѣмъ общественнымъ дѣятелямъ {Здѣсь -- къ слову скажу, что въ 1897 году редакція получила на мое имя и переслала мнѣ въ Курскъ самый цѣнный для меня отзывъ о моихъ "Деревенскихъ воспоминаніяхъ", скрывшаго свою фамилію, какого-то, читателя "Русскихъ Вѣдомостей". Вотъ онъ: "Съ удовольствіемъ читалъ ваши очерки "Деревенскія воспоминанія". Прекраснымъ языкомъ, въ реальныхъ краскахъ вы описываете свои "наѣзды на деревню, даете массу интересныхъ картинъ и обобщеній, и это не мое личное только мнѣніе. Мнѣ кажется, слѣдуетъ пожелать, чтобы ваши очерки появились въ отдѣльномъ изданіи -- въ читателяхъ недостатка не будетъ. Симбирскъ, 21-го ноября 1897 г. Читатель "Русскихъ Вѣдомостей". Ни одна статья о моихъ произведеніяхъ не доставляла мнѣ никогда такого удовлетворенія, какъ приведенный краткій отзывъ какого-то "читателя".}, кромѣ администраціи, которая, наоборотъ, все съ большимъ и большимъ подозрѣніемъ относилась къ вліятельному органу, не сомнѣваясь уже, что онъ сплачиваетъ русскую интеллигенцію и поддерживаетъ оппозиціонное настроеніе въ странѣ.

Мои "разсказы" и статьи, появлявшіеся всегда за полной подписью, мои корреспонденціи все увеличивали и увеличивали мою неблагонадежность въ глазахъ властей, и въ концѣ 1897 или въ началѣ 1898 года я былъ совершенно отстраненъ отъ земства.

Никакихъ мотивовъ приведено не было, но отъ нѣкоторыхъ земскихъ гласныхъ я слыхалъ, что однимъ изъ главныхъ поводовъ было и мое сотрудничество въ "Русскихъ Вѣдомостяхъ", при посредствѣ которыхъ я, будто бы, компрометируя администрацію, вліялъ на земскія сферы.

Есть и еще одно доказательство значительной роли "Русскихъ Вѣдомостей", въ моемъ изъятіи изъ земской среды.

Его я привожу ниже.

VI.

По совпаденію, мое изгнаніе изъ Курскаго земства, съ воспрещеніемъ вообще земской службы, случилось почти одновременно съ третьимъ предостереженіемъ "Русскимъ Вѣдомостямъ", полученнымъ 21-го апрѣля 1898 г., послѣ котораго газета была пріостановлена на 2 мѣсяца и подчинена единственному въ своемъ родѣ виду предварительной цензуры, но примѣчанію къ 144 ст. цензурнаго устава.

Это примѣчаніе носитъ въ себѣ всѣ признаки пытки.

Въ самомъ дѣлѣ, оно требуетъ, чтобы цензору отправлялся No газеты уже въ сверстанномъ видѣ, готовый къ выходу, а цензоръ буквально изъ-за одного слова можетъ похеритъ его цѣликомъ.

Цѣлый день, весь составъ редакціи работаетъ надъ нумеромъ, каждая строчка подвергается отдѣлкѣ и разсмотрѣнію со всѣхъ сторонъ, употребляется масса труда, десятки тысячъ подписчиковъ завтра утромъ ждутъ газеты, но никто въ редакціи, не знаетъ, увидитъ она свѣтъ или нѣтъ. Все зависитъ отъ усмотрѣнія одного человѣка, цензоромъ именуемаго, который, не волнуясь и не трудясь, спокойно ждетъ ночи, когда ему доставятъ No, онъ его просмотритъ и воленъ выпустить или не выпустить.

Представьте же себѣ настроеніе редактора, когда No уже посланъ цензору! Если мнѣ не отказываетъ память, въ это время А. С. Посниковъ сложилъ уже обязанности редактора, и вся тяжесть пала на одного В. М. Соболевскаго.

Немало труда выпало въ это время и на долю П. М. Шестакова.

Онъ избранъ былъ, такъ-сказать, посредникомъ, между редакціей и цензоромъ. Еженощно, Петръ Михайловичъ "везъ" No къ цензору и "торговался" съ нимъ, въ случаѣ, если какая-нибудь статья, или часть статьи, или фраза, слово, наконецъ, возбуждали у цензора тревогу. Вотъ его-то,-- этого посла редакціи,-- и ожидалъ съ напряженный нервами редакторъ: "Отстоитъ" "посланникъ" No, или нѣтъ?

Между прочимъ П. М. Шестаковъ въ 1912 году, когда я проживалъ съ нимъ въ Финляндіи, въ Ганга, говорилъ мнѣ, что больше "сего "боялся" цензоръ моихъ статей и, особенно, разсказовъ, и Іоллоса.

Одновременно съ воспрещеніемъ работать въ земствѣ, мнѣ было разрѣшено проживать въ Петербургѣ, куда я и переѣхалъ въ концѣ, кажется, 1898 г. и уже исключительно занялся литературой, сдѣлавшись, между прочимъ, членомъ редакціи "Сына Отечества", который редактировали Шеллеръ, Засодимскій и Кривенко. Но больше всего я по-прежнему сотрудничалъ въ "Русскихъ Вѣдомостяхъ". Въ 1899 году, изъ числа напечатанныхъ въ газетѣ моихъ разсказовъ я выбралъ четырнадцать, и типографія Стасюлевича издала ихъ. Получился I томъ въ 411 страницъ, изъ которыхъ лишь 27 страницъ занято было разсказами, напечатанными но въ "Русскихъ Вѣдомостяхъ". Хотя мнѣ до-прежнему въ Москвѣ жить воспрещалось, но по пути и въ Петербургъ, и обратно я задерживался въ ней, причемъ редакція "Русскихъ Вѣдомостей" являлась главнымъ мѣстомъ моего пребыванія.

Теперь я уже былъ въ близкихъ отношеніяхъ со всей редакціей и чувствовалъ себя въ ней, какъ въ родной семьѣ.

Что касается Василія Михайловича, то у него я непремѣнно пилъ утренній кофе и часто обѣдалъ. Онъ предлагалъ мнѣ и останавливаться у него, но я, боясь скомпрометтировать редактора самой дорогой для меня газеты, отклонялъ эти предложенія до самаго того времени, когда получилъ разрѣшеніе жить въ Москвѣ.

Въ 1899 году, но ходатайству предсѣдателя харьковской губернской земской управы Гордѣенко, спеціально пріѣхавшаго за мною въ Петербургъ, я также внезапно получилъ право служить въ земствѣ, какъ за годъ передъ тѣмъ былъ лишенъ его.!

Въ томъ же году я и переѣхала, въ Харьковъ, откуда продолжалъ сотрудничать въ "Русскихъ Вѣдомостяхъ".

Въ 1903 году журналъ "Образованіе", выходившій подъ редакціей Острогорскаго, издалъ II томъ моихъ "Деревенскихъ впечатлѣній", и въ этомъ томѣ изъ 12-ти разсказовъ пять разсказовъ ранѣе были напечатаны въ "Русскихъ Вѣдомостяхъ".

Манифестъ 17-го октября 1905 года далъ мнѣ, наконецъ, право жительства въ Москвѣ и въ 1906 году, по предложенію В. Е. Яку Пекина и В. А. Розенберга, я переѣхалъ туда въ составъ редакціи газеты "Народно" Дѣло" и "я продолженія "Народный Путь" и прожилъ въ Москвѣ да 1907 г., когда газета прекратилась.

Измѣнившіяся цензурныя условія развязали на нѣкоторое время писателей, и я въ этотъ періодъ помѣстилъ въ "Русскихъ Вѣдомостяхъ" своихъ статей больше, чѣмъ за все предшествовавшее время, т. е. за 18 лѣтъ.

По крайней мѣрѣ въ вышедшихъ одинъ за другимъ III и IV томахъ моихъ разсказовъ, изъ общаго числа ихъ: 14 -- въ III томѣ и 15 -- въ IV т., т. е. 29-ти, не менѣе 16-ти были помѣщены въ "Русскихъ Вѣдомостяхъ" въ періодъ времени съ 1906--1907 г.

Съ конца 1905 г. и начала 1906 г. въ составѣ редакціи "Русскихъ Вѣдомостей" произошли нѣкоторыя перемѣны.

Въ это время въ Москву переселились бывшій эмигрантъ, парижскій корреспондентъ, K. В. Аркадакскій, и знаменитый берлинскій корреспондентъ газеты Г. Б. Іоллосъ. Послѣдній принялъ ближайшее участіе въ ея редактированіи.

Послѣ гибели Іоллоса редакторами становятся Я. А. Розенбергъ и И. Н. Игнатовъ. Въ это же время редакція обновилась такими молодыми силами, какъ Заремба, Мельгуновъ, Юровскій, Левинъ, Н. В. Якушинъ, Дроздовъ и др.

Но нея эта перемѣна лицъ совершенно не отражалась на внутреннемъ содержаніи газеты. Какъ вылитыя изъ стали ея основателями, "Русскія Вѣдомости" оставались неизмѣнными. Онѣ продолжали быть каѳедрой русской интеллигенціи, хранителями лучшихъ завѣтовъ и высшихъ идеаловъ.

Да совершенно новыхъ лицъ всегда было мало въ самомъ составѣ редакціи. Громадное большинство уже ранѣе воспитались на газетѣ и Охотно вступали подъ незапятнанное ея знамя, чтобы не отступить отъ старыхъ традицій благородства и высокаго пониманія задачъ печатнаго слова.

И. П. Бѣлоконскій.

"Русскія Вѣдомости", 1863--1913. Сборникъ статей. М., 1913