Бердяев Николай Александрович - Дарвинизм и теория познания

Николай Александрович БЕРДЯЕВ

ДАРВИНИЗМ И ТЕОРИЯ ПОЗНАНИЯ

Дарвинистическая Библиотека. Вып. 1-й. СПб. 1899

Дарвинизм в современной науке, не только в биологии, но и в социальных науках и философии занимает настолько центральное место, что можно считать вполне удачной мысль дать целую серию книг выдающихся писателей по этому вопросу. Но в данном случае следует сказать, что издатели взялись за дело совсем неумело, если судить по первому выпуску.

Дарвинизм оказал огромное воздействие на развитие психологии, и именно, применяя тот принцип, что приобретенные способности передаются по наследственности и совершенствуются при помощи подбора. Так объясняется обыкновенно возникновение высших умственных способностей. В последнее время была сделана попытка Спенсером, Геккелем, Дюбуа Реймоном и другими объяснить также и происхождение так называемых априорных идей (пространства, времени и т. п.) путем приспособления естественного подбора и наследственный передачи. Потому вопрос о дарвинизме и в теории познания имеет огромное значение, так как решить вопрос о происхождении априорных идей в только что указанном смысле, значит навсегда сделать тщетными попытки давать какое-нибудь другое толкование происхождению этих идей, т. е., другими словами, дать очень сильное оружие в руки эмпиризма. Поэтому-то связь дарвинизма с теорией познания в самом деле представляется важной.

Издатели "дарвинистической библиотеки" первую книжку посвятили именно вопросу о разъяснении отношения между теорией познания и дарвинизмом. Здесь дано место статье Зиммеля "Об отношении селекционного учения к теории познания". В этой статье Зиммель задается оригинальной задачей свести критерий логической истинности на целесообразность той или другой истины, т. е" другими словами, он задается вопросом, отчего это те или другие положения кажутся нам истинными, и думает, что это оттого, что соответствование этих положений с действительностью оказалось нам полезным в борьбе за существование. Поэтому, по его мнению, не существует теоретически допустимой истины, на основании которой мы действуем целесообразно; но мы называем те представления истинными, которые оказались мотивами целесообразного поведения, благоприятного для жизни. Так как автор не показывает, какое может иметь значение такого рода сведение истинности к полезности, то у читателя легко может остаться сомнение, действительно ли таким образом что-нибудь выигрывается, тем более, что и сама схема может оказаться не вполне удовлетворительной. Вторая статья -- Ницше:"О предрассудках философов". Эта статья имеет чрезвычайно отдаленное отношение к дарвинизму. И, наконец, третья статья: "О дарвинизме и трансцендентальной философии" Риля. Это очень интересная статья, принадлежащая очень выдающемуся философу. К сожалению, о переводе следует сказать, что хотя он и составлен добросовестно, но видно, что переводчик переводил механически, не отдавая себе ясного отчета в том, что он переводит, и потому он без всякой нужды испещряет текст немецкими терминами якобы в сомнительных местах, в действительности же совершенно несомненных. В статье проводится мысль, что совершенно неправильно эволюционисты старались заменить учение Канта об априорности учением эволюционизма, потому что, по мнению Риля, учение Канта чисто гносеологическое, учение же эволюционизма психологичское. Решением одной задачи не решается другая. Поэтому не следует смешивать эти две разнородные по существу задачи и не следует решением одной задачи думать разрешить другую, потому что в таком случае несомненно получится ложное решение. Кроме того, нельзя доказать происхождение априорных идей при помощи эволюции.

Нам казалось бы, что если издатели хотели познакомить с отношением дарвинизма к теории познания, то им следовало бы эту статью перевести как следует и снабдить или пояснительными примечаниями, или дополнить другими местами из сочинения Риля, где он говорит об априорности, а таких мест у него очень много. Вместо этого издатели помещают статью г. Баратова, из которой явствует, что для автора этой статьи совсем не ясен ни смысл статьи Риля, ни взгляды Канта, которого он попутно разбирает.

Г. Баратов находит, что "Кант совершенно сознательно разделяет все априорные познания на чистые и нечистые априори, из которых первые, например, суждения о математике, произошли совершенно независимо от опыта, другие же, как, напр[имер], понятие причинности, хотя и носят общий всем априорным познаниям характер необходимости и всеобщности, тем не менее требует для своего образования опытных данных". Можем уверить г. Баратова, что ничего подобного у Канта не имеется: Кант никогда не говорил, что математические суждения произошли совершенно независимо от опыта, потому что для пространственных созерцаний Кант считает необходимым опыт. Никаких "чистых априори" и "нечистых априори" у Канта не имеется. Если г. Баратов думает, что задачей "Критики чистого разума" было решение вопроса, как возможны синтетические суждения априори, или, другими словами, чем объясняется удивительное совпадение нашего опыта с теми соображениями (?!), независимыми от опыта, которые легли в основу так называемых дедуктивных наук, то он очень ошибается: такой задачи Кант себе не ставил. Вполне понятно, что при таком знании Канта совершенно немыслима какая бы то ни было критика априорности, и что при таком понимании его можно договориться до признания, что "форма логических процессов является несомненно прирожденной и всеобщей, ибо для того, чтобы правильно мыслить, не надо никакого научения?!" Это что-то совсем метафизическое. О каких формах говорит г. Баратов? Во всяком случае, не о тех, о которых говорит Кант.

Если издатели дарвинистической библиотеки думают продолжать издание, то нужно пожелать, чтобы они давали переводы классиков, а не статьи малоопытных в науке писателей.

("Мир Божий", 1899, No 12, декабрь, с. 90-92; без подписи)