Бердяев Николай Александрович - Ремке. Очерк истории философии

Николай Александрович БЕРДЯЕВ

РЕМКЕ. ОЧЕРК ИСТОРИИ ФИЛОСОФИИ

Знакомство с историческим развитием философской мысли имеет первостепенное значение для общего образования и выработки мировоззрения. Настоящая история философии еще не написана, такая история должна была бы привести в связь развитие философии с развитием общественных отношений, она была бы историей умственного развития человечества. Это прекраснейшая задача сторонников материалистического понимания истории. Но пока историкам философии, вышедшим из совершенно непригодных для подобной работы общественных слоев, приходится предъявлять несравненно более скромные требования. Ясное, верное и последовательное изложение различных философских учений имеет несомненную ценность. Русская философская литература долгое время была очень бедна. Известная "История философии" Льюиса, блестящая в литературном отношении, но устаревшая и местами неверная, была чуть ли не единственной книжкой, по которой русская публика знакомилась с философией. В 1880 году, как известно, у нас расцвела доморощенная философия, служившая покровом общественной реакции, но русская философская литература от этого мало обогатилась. Только в последние годы в самых прогрессивных слоях нашего общества замечается оживленный интерес к философским вопросам, основалась также и переводная философская литература, по истории философии появилось несколько недурных книг. Среди них небольшой очерк Ремке занимает далеко не последнее место, его положительно можно рекомендовать вниманию читателей, как одно из лучших пособий. По своему направлению Ремке принадлежит к тому разветвлению немецкой критической философии, которое носит наименование гносеологического монизма. Монизмом в теории познания называется такое направление, которое признает единое бытие, данное в опыте нашему сознанию, и не разделяет мира на феноменальный и ноуменальный, познаваемый и непознаваемый. Вряд ли Ремке претендует дать сколько-нибудь полную и разностороннюю историю философии. Как истинный сын критической философии, он концентрирует/свое внимание на вопросах теории познания и дает исторический 0 черк гносеологии, лишь вкратце затрагивая учение о бытии нравственности. Центральным вопросом Ремке считает вопрос о познании, об отношении между субъектом и объектом (мышлением и бытием). С этой точки зрения он высоко ставит древних софистов, полагавших, что мир в своем бытии зависит от познающего субъекта, смотрит на них, как на предшественников Канта. Очень хороши на наш взгляд главы, посвященные английским мыслителям Локку и Юму, прекрасное изложение их исследований по теории познания подготавливает к пониманию учения Канта, которому, конечно, отводится центральное место. Довольно удачно Ремке подмечает столь свойственное англичанам смешение теории познания с психологией. Нам только кажется, что он недостаточно подчеркивает различия между идеализмом и тем монизмом в теории познания, к которому приводит философия Канта, после устранения фикции вещей в себе. Французская просветительная философия изложена неудовлетворительно, что впрочем, неудивительно, так как ни один еще специалист по истории философии не умел понять её великого значения в истории человеческой мысли. Эту главу можно посоветовать прочитать всякому, интересующемуся философией, так как это одно из самых ясных и, на наш взгляд, правильных изложений кантовской критики познания. Ремке дает также критику самой слабой стороны кантовского учения, именно признания мира вещей в себе наряду с миром явлений. Он строго различает гносеологическую и психологическую точку зрения на познание и полагает, что Кант, признав существование вещей в себе, смешал эти две точки зрения. "Кант с гениальною силой держался выше той психологически-гносеологической точки зрения, в основе которой лежит догматическое предположение о какой- то существующей до всякого опыта и независимой от сознания вещи в себе и мира в себе; но он подчинился этому самому предположению эмпиризма, как только стал опять принимать само всеобщее сознание в той мере, в какой оно носит чувственный характер, за единичную душу и стал затем противопоставлять ему в мысли "действительность". Таким образом, сделав опять свое трансцендентальное сознание единичным сознанием, он стал понимать его как получающее воздействие от чего-то "другого". Благодаря этому Кант покинул чисто гносеологическую точку зрения и заменил её психологической. Он думал, что иначе нельзя избавиться от упрека в "идеализме", обосновывающем мир опыта на индивидуальном сознании, которому дан этот мир, и не заметил, что в трансцендентальном всеобщем сознании заключается единственное надежное оружие против этого упрека. Если бы он воспользовался этим оружием, он бы освободился от другого справедливо делаемого ему упрека в том, что, допустив существование чего-то постороннего, воздействующего на сознание, т. е. допустив существование "вещи в себе", он попал в противоречие со следующим своим утверждением: все, что нам дано и что поэтому мы можем утверждать как "действительное", есть явление, т. е. предмет нашего опыта. Между тем, вопреки этому основному положению своей философии, Кант утверждал, что существует само по себе нечто воздействующее на сознание, что почти никогда не может быть дано в опыте, следовательно, не есть "феномен"".

Мы позволили сделать себе подобную обширную выписку, так как она представляется нам в высшей степени интересной. Современная философия создается общественными группами, которые склонны ко всякого рода компромиссам, их общественная обстановка парализует смелость выводов. Одна из самых зловредных фикций, созданных компромиссом, это фикция "вещи в себе", широко открывающая дверь всякого рода религиозным построениям и проникающая в человеческую мысль призраком "непознаваемого". Нам представляются особенно ценными попытки современных представителей критической философии одинаково возвыситься и над "павшим разумом", и над "идеализмом", и над дуалистическим разложением бытия на познаваемые явления и непознаваемые вещи в себе. Реальность бытия исчерпывается явлениями, относительными к познающему субъекту, и эта реальность целиком познаваема -- вот вывод, к которому должна прийти теория познания, не нуждающаяся в фикциях и компромиссах. Ремке принадлежит к числу мыслителей, идущих по этому пути. Довольно внимания Ремке уделяет также Фихте, что же касается Гегеля, этого величайшего после Канта философа Германии, то ему посвящается всего шесть страничек, из которых вряд ли можно вынести какое-нибудь понятие о гегельянской философии. К сожалению, новейшая философия у Ремке совершенно отсутствует; он заканчивает очерк Гербартом и Лотце -- мыслителями во всяком случае второстепенными; ни одного слова о французском и английском позитивизме, ни о новейшей немецкой критической философии. Это большой пробел, так как главная задача истории философии -- помочь ориентироваться в этих важных учениях XIX в. В общем, книжка Ремке может быть прочитана с пользою.

("Мир Божий", 1898, No 7, июль, с. 74-76; без подписи)