Барбюс Анри - Сказка

Анри Барбюс

Сказка

Перевод с французского Д. И. Выгодского

-- Правда, что есть такие люди, которые спят двадцать лет подряд, а потом просыпаются с седой бородой? -- спросил Евгений, отрываясь от книги и поворачивая к родителям наивное детское личико с низеньким лбом.

-- Нет! -- отрезал Поль.

-- Как дети глупы! -- по-матерински вздохнула Каролина, не переставая шить.

Наследник снова погрузился тоненьким, как лезвие перочинного ножика, профилем в усеянные феями и волшебниками страницы. Его увлеченная головка, маленькая и кудрявая, покачивалась над книгой; отец перешел на новую страницу газеты, а мать начала обрубать последний край нового кухонного полотенца, пахнувшего свежим холстом.

Через пять минут отец, высосав своими близорукими глазами до последней строчки дневник происшествий, сложил газету, швырнул на стол, зевнул и промычал сквозь зевок.

-- Мы тоже были глупы в его возрасте.

-- Много времени прошло с тех пор, -- сказала Каролина невыразительным голосом, продолжая уверенно шить.

К пятидесяти годам она начала седеть и полнеть. Легко можно было представить себе, как старость одолеет ее. И все же с ее одутловатого лица не сошла когдатошняя улыбка.

Ее муж -- он был похож на нее, как брат -- не переставал зевать. У него было круглое и бледное лицо, глаза его слезились от зевоты. Потом, успокоившись, он стал прислушиваться к сопению сына, который сидел с полуоткрытым ртом - пресловутые полипы, которые придется в будущем году вырезать. Ребенок был всецело погружен в книгу. К тому же он невыносимо шуршал, время от времени переворачивая страницы.

-- Пошел спать! -- выпалил вдруг отец. -- Давно пора. Ступай!

Мальчик, оторванный от книги, со страхом и враждебностью взглянул на виновника его появления на свет, всхлипнул и поднялся, прошипев сквозь зубы уличное словцо, которого никто, кроме него, не слыхал, но которым он сможет завтра похвастаться в школе.

Он медленно подошел к родителям пожелать им спокойной ночи. У него было маленькое личико, напоминавшее боб и очень томный косой взгляд. Под большим передником, широкой курткой и висящими штанами чувствовалось слабенькое тельце.

Оставшись наедине с женой, Поль заговорил о новой трамвайной линии. Жена, заинтересовавшись, стала расспрашивать, потом ответила -- пошло как по маслу - длинным рассказом о том, как прислуга поссорилась со сварливой теткой, приехавшей из Пуату. Потом она принялась излагать все, что она успела сделать за сегодняшний день. Муж тупо смотрел на жену и зевал, но внимательно слушал.

-- Кстати, -- вдруг сказала она без всякого повода, -- посмотри, что я нашла сегодня в часах между рамой и механизмом. Вот старье!

Она порылась в сумочке и вынула связанную пачку каких-то листков бумаги.

Он склонился над этими бумажонками.

-- Что это такое?

-- Это письма, -- ответила Каролина.

-- Не понимаю... какие письма?

-- Наши письма, что мы писали друг другу до свадьбы.

-- Не может быть!

С удивлением и любопытством он протянул к ним пальцы, потрогал их и наклонился к ним совсем близко своим толстым лицом, как бы обнюхивая их.

-- А, а! А это что такое на них? Ленточки?

-- Ну, да. Это вот мои с розовой ленточкой, а эта пачечка с голубой -- твоя. Ты не помнишь разве, что мы так делали?

-- А ведь правда. Я совсем забыл про эти ленточки.

-- Я тоже, конечно, -- сказала Каролина, -- но увидав их, я вспомнила.

-- А что в этих письмах? -- спросил муж, барабаня толстыми пальцами по столу и теребя пожелтевшие бумажки.

-- Откуда мне знать? -- ответила она.

Он развернул одно из писем, неловко и осторожно, словно в руках у него была хрупкая бабочка, которой он хотел расправить крылышки во всю ширину их.

Оттуда выпало несколько лепестков. Он вытаращил глаза.

-- А это еще что такое?

Он громко расхохотался.

-- Это розовые лепестки, честное слово. Им уже двадцать шесть лет, ничего себе! Я посылал тебе розовые лепестки! Вот так штука!

Он собрал обрывки лепестков и положил их снова в конверт, такой же иссохший как они.

Женщина стала задумчива, сосредоточена. Обращенная случайно в этот вечер к прошлому, она, казалось, стала вспоминать... И так как письмо было у него в руках, никчемное, молчаливое, он поднес его к глазам, прочел чуть шевеля губами дату, потом шепотом первые слова:

-- "Любовь моя..."

Потом, не имея уже сил остановиться, он по складам, как школьник букварь, прочел то, что он писал когда-то. Он ничего не мог узнать. Он таращил свои круглые глаза с припухшими веками, читая эти н о в о с т и.

Закончив страницу, он остановился перевести дыхание, хотел что-то сказать, не знал что, и кашлянул.

-- Дальше, -- требовала она.

Он снова стал разбирать слова по слогам. Она подсела совсем близко. Кусок холста, который только что так занимал ее, соскользнул с ее коленей. Она не подняла его. Ее руки, ее полуоткрытый рот, ее брови, сдвинутые настолько, насколько позволял ее бледный и рыхлый лоб -- все говорило о том, что она целиком обратилась в слух.

Вдруг в письме прозвучало два имени "Лоло и Лилин".

-- "Лоло и Лилин"! -- расхохотался он. -- Что это такое?

-- Ведь это мы! -- ответила Каролина.

-- Мы? Мы? Ну и имена!

-- Это были мы, -- просто повторяла она.

Он продолжал читать, но вдруг остановился посреди фразы, полной каких-то намеков и совершенно непонятной.

-- Ничего непонятно...

Она добавила с той глубиной, на которую порою способно женское сердце.

-- Хуже: стало непонятно...

Он бросил на стол письмо, которого он уже не мог воскресить. Она не могла удержаться, протянула руку, взяла одно из писем, что она писала, и стала в свою очередь вслух с таинственной проникновенностью читать его.

Это письмо звучало меланхолически. Нежной невестой когда-то давно размышляя однажды о серьезных вещах, она заклинала своего друга любить ее вечно, потому что раньше или позже должна наступить роковая разлука.

При этих словах толстый мужчина вдруг заерзал на стуле и бросил:

-- Что? Что такое? Умереть? Мы? Я?

Он замотал головой и закричал -- как утопающий о помощи:

-- Неправда!

Бесконечный ужас, казалось, толкал, толкал и наконец растолкал его. А она, она была совершенно изранена. Они посмотрели друг другу в лицо, они в первый раз за столько лет по-настоящему заглянули друг другу в глаза, они со смущением узнали себя такими, какими они были когда-то, какими они и теперь были в глубине души. В них зашевелился целый мир неопределенных бесформенных мыслей.

-- Меняется, забывают. Привычка, -- прошептал один из них.

-- Привычка. Кто мог знать, что она имеет такую силу?

Женщина задрожала, осененная внезапной мыслью.

-- И вот малыш говорил про колдуна, -- что ты скажешь? Ведь бывают люди, которые спят двадцать лет подряд? А?

Но он ответил, уже почти отделавшись от впечатления писем:

-- Да ну! Это совсем не то!

-- Да, да! Спят! Спят бок о бок!

Она понизила голос.

-- Так и спят, сперва ночью, а потом и днем.

Сказав это, она опустила голову и, еще необычная, еще раненая и скорбная, прибавила:

-- Ах, если бы можно было проснуться!

Он поднялся, успокоенный, в состоянии обычного благодушия. Он расставлял уже стулья по местам, но все же буркнул:

-- Это было слишком прекрасно!

Она взяла лампу и пошла за ним в спальню, уже покорная, как всегда, но все же еще взволнованная слишком невозможными -- потому что они слишком прекрасны - вещами.

--------------------------------------------------------------------------------

Источник текста: Анри Барбюс. "Орден" и другие рассказы. Пер. с фр. Д. И. Выгодского. -- Ленинград: Прибой, 1926. -- 60 с.; 15 см.. -- (Библиотека для всех ; [No 196-197])

Подготовка текста -- Лукьян Поворотов -- http://lukianpovorotov.narod.ru/barbusse_titul.html