Богданович Ангел Иванович - Критические заметки

КРИТИЧЕСКІЯ ЗАМѢТКИ.

Новые призывы въ деревню: "Образованные земледѣльцы" г. Осадчаго и "Мечты и дѣйствительность" г-жи Аргамаковой.-- Двадцатилѣтіе смерти Некрасова.

Для такого сочинительства нужно быть г. Осадчимъ или г-жею Аргамаковой. которые выступили съ призывомъ интеллигенціи къ земледѣльческому труду. Этотъ призывъ особенно любопытенъ теперь, когда мужикъ бѣжитъ изъ деревни сотнями тысячъ въ города, какъ обнаружили данныя послѣдней переписи. Но таковъ уже общій недостатокъ всѣхъ проповѣдниковъ, которые не желаютъ считаться съ дѣйствительностью, полагая, что довольно однихъ благихъ намѣреній.

Оба проповѣдника исходятъ изъ одного положенія, что бѣдному интеллигенту плохо живется въ городѣ, если нѣтъ у него "ни связей, ни способностей приспособляться". "Положеніе нашего служебнаго пролетаріата, -- говоритъ г. Осадчій,-- куда какъ тягостно въ настоящее время; нравственный гнетъ и неволя слишкомъ даютъ себя чувствовать этимъ людямъ, которые нерѣдко завидуютъ крестьянину, располагающему большею свободою, чѣмъ они -- люди, болѣе чуткіе ко всякимъ стѣсненіямъ". Г-жа Аргамакова выражается не такъ опредѣленно, такъ какъ у нея преобладаетъ не столько мысль, сколько вообще добрыя чувства, частенько затемняющія всякій смыслъ ея писаній, восторженныхъ и жалостливыхъ въ то же время.

Г. Осадчій прежде всего констатируетъ фактъ неудачи многочисленныхъ попытокъ "честныхъ и талантливыхъ молодыхъ людей" приспособиться къ землѣ, и ставитъ себѣ цѣль -- помочь имъ собственнымъ опытомъ. Онъ не послѣдователь Л. Н. Толстого и ставитъ вопросъ исключительно на экономическую почву. Онъ заранѣе считаетъ рѣшеннымъ дѣломъ, что земледѣльческій трудъ самый tподходящій для интеллигентнаго человѣко, наиболѣе независимый и больше всего дающій удовлетворенія. И мы послѣдуемъ за нимъ именно въ области экономической, гдѣ можно придти къ соглашенію на основаніи его же собственныхъ разсчетовъ.

Итакъ, прежде всего нужны средства. "Ни одинъ интеллигентъ, идущій на землю, не представляетъ себѣ вполнѣ всѣхъ тѣхъ условій и трудностей, съ какими ему предстоитъ бороться долгое время, иногда всю жизнь. Главнѣйшею преградою служитъ въ данномъ случаѣ недостатокъ средствъ. Чтобы чувствовать себя независимымъ, нужно владѣть собственнымъ участкомъ, который равнялся бы, по крайней мѣрѣ, участку средняго крестьянскаго двора. Какъ интеллигенту добыть такой участокъ?" По разсчету автора, нужно не менѣе 2.500 р., а у огромнаго большинства такихъ денегъ нѣтъ, и тутъ авторъ въ безсильи разводитъ руками,-- каждый пусть изворачивается, какъ знаетъ. Дѣйствительно, интеллигентный пролетаріатъ потому и есть пролетаріатъ, что у него ничего нѣтъ, кромѣ рабочей силы, которую и приходится продавать. Превратиться сразу въ собственника, хотя бы и мелкаго, какъ объ этомъ мечтаетъ г. Осадчій, никакой пролетаріатъ не можетъ, все равно -- будетъ ли онъ "умственный", или просто рабочій. На первомъ же шагу, такимъ образомъ, дѣйствительность разбиваетъ мечты, и въ сущности разговоръ объ образованномъ земледѣльцѣ конченъ. Но авторъ идетъ еще дальше и своими "на опытѣ извѣданными" размышленіями удручаетъ злополучнаго интеллигента до конца. "Представленіе о жизни образованнаго земледѣльца рисуетъ прежде всего чистое жилище, чистое хозяйство, производящее пріятное впечатлѣніе на человѣка. Хорошій рабочій скотъ, усовершенствованныя орудія на ряду съ тѣнистымъ садикомъ также должны служить непремѣнною принадлежностью хозяйство этого земледѣльца, не жить же ему такъ грязно, какъ живетъ иной крестьянинъ. Но для этого нужно такъ много средствъ, нужно такъ много труда, что обо всемъ этомъ не знающему человѣку трудно составить и представленіе". И г. Осадчій такъ и не составилъ этого представленія, потому что дальше онъ уже разсуждаетъ такъ, какъ если бы интеллигентъ рѣшилъ всѣ эти вопросы. Предположимъ и мы, что все это улажено, земля есть, есть и тѣнистый садикъ съ хорошимъ инвентаремъ, живымъ и мертвымъ.

Неопытный интеллигентъ готовъ уже возмечтать, что цѣль достигнута. Увы! Тутъ-то и ждутъ его великія муки и разочарованія. "Безъ бабы въ хозяйствѣ невозможно", что извѣстно всякому, даже и интеллигенту, а между тѣмъ, "женщина, свыкшаяся съ городской жизнью, мало пригодна для цѣлей образованнаго земледѣльца. Она не привыкла не только къ тяжелому земледѣльческому труду, но и вообще къ трудовой жизни. Слѣпо слѣдуя въ деревню за мужемъ, она сразу не даетъ се$ѣ отчета въ томъ, что ее тамъ ожидаетъ". Скоро она убѣждается, что "деревня лѣтомъ рай" только въ видѣ "дачи", и быстро наступаетъ разочарованіе. "Всю вину за свои невзгоды она сваливаетъ на мужа (и правильно, замѣтимъ въ скобкахъ). Послѣдній становится ненавистнымъ и женщина ищетъ выхода", просто -- бѣжитъ отъ земледѣлія въ городъ, а "это бѣгство тяжело отражается на душѣ бѣднаго труженика-земледѣльца", и еще болѣе тяжело на его хозяйствѣ, гдѣ, какъ сказано выше, "безъ бабы никакъ невозможно". И опять г. Осадчій разводитъ руками -- ничего не подѣлаешь.

Обездоленный и одинокій нашъ интеллигентъ не можетъ существовать одинъ, и, видя его безвыходное положеніе, авторъ даетъ ему "подростка". Соображенія его вполнѣ, основательны. За настоящимъ рабочимъ ему не угоняться, а подростокъ все же справитъ кое-что по дому, откуда сбѣжала жена. При содѣйствіи этого миѳическаго существа, которое, какъ deus ex machina, выручаетъ нашего интеллигента, авторъ, наконецъ, устраиваетъ его и въ концѣ книги сводитъ балансъ его хозяйства. Земля, постройка жилища, инвентарь и подростокъ оцѣниваются авторомъ въ 3.700 р., которыхъ нѣтъ у интеллигента, и авторъ, входя и на этотъ случай въ затруднительное положеніе образованнаго земледѣльца, придумываетъ особую комбинацію. "Крестьянскій банкъ въ преобразованномъ видѣ долженъ бы способствовать и образованному человѣку, желающему пахать землю и жить трудами рукъ своихъ". Рѣшеніе очень не хитрое, но, право, намъ ближе толстовцы, которые, по крайней мѣрѣ, оставляютъ въ покоѣ государственный банкъ и устраиваются собственными средствами,-- какъ, это уже ихъ дѣло. Но образованные земледѣльцы, "взыскующіе града" на казенный счетъ, это новинка во вкусѣ князя Мещерскаго и едва ли но вкусу интеллигенціи. Если она чувствуетъ себя плохо на казенной службѣ, то все же у нея есть хоть тѣнь оправданія, что она "служитъ", исполняетъ какую ни на есть работу, хотя и несимпатичную по существу. Г. Осадчій ни мало, однако, не смущается и продолжаетъ учетъ доходовъ и расходовъ, въ результатѣ котораго приходитъ къ выводу, что "на удовлетвореніе личныхъ потребностей семьи земледѣльца остается 100 р. въ годъ". Сумма эта еще понизится до 80 р., если исключить отопленіе, освѣщеніе, домашнюю рухлядь. "Все это очень скупо,-- замѣчаетъ онъ.-- Средній годъ (едва) даетъ возможность земледѣльцу по человѣчески удовлетворять свои потребности, сводя концы съ концами. И если здѣсь въ общихъ цифрахъ трудно ихъ сводить, то въ жизни еще труднѣе".

На этомъ мы покончимъ съ г. Осадчимъ. Дѣтское что-то и жалкое слышится въ его разсужденіяхъ, которыя заслуживаютъ вниманія не сами по себѣ, а какъ нѣкое проявленіе ненормальности условіи, при которыхъ дѣйствительно приходится существовать многочисленному классу интеллигентнаго пролетаріата. На помощь ему выступаетъ и упомянутая выше г-жа Аргамакова, человѣкъ несомнѣнно добрѣйшей души, но обнаруживающая еще болѣе слабое пониманіе дѣйствительности. Она озабочена въ равной мѣрѣ и мужикомъ, и интеллигенціей, и желаетъ ихъ сблизить, перекинуть между ними мостикъ, на которомъ сошлись бы эти не понимающія другъ друга "державы".

Разобраться въ писаніяхъ нашего автора трудъ самъ но себѣ немалый. Г-жа Аргамакова попрыгиваетъ съ предмета на предметъ съ поразительной легкостью. То начнетъ говорить о воспитаніи дѣтей, которымъ не слѣдуетъ читать Достоевскаго, ибо Бѣлинскій говоритъ -- слѣдуетъ цитата. То заведетъ рѣчь о невозможности безбрачія въ земледѣльческой жизни, и опять цитата,-- и т. д. Съ большими усиліями улавливая неугомонную писательницу, можно понять, что и она недовольна положеніемъ современной интеллигенціи и зоветъ ее къ землѣ. Здѣсь необходима интеллигенція для борьбы съ невѣжествомъ мужика, которому авторша приписываетъ всякіе пороки и отказываетъ во всѣхъ добродѣтеляхъ. Планъ ея таковъ: "Если бы нѣсколько интеллигентныхъ колоній разбросать между деревнями и притомъ дать имъ естественный строй, т. е. чтобы они жили не коммунами, а жили отдѣльно семьями, съ правомъ (?) держать необходимое число работниковъ, однимъ словомъ, организоваться, подобно семьямъ зажиточныхъ крестьянъ, то дѣло бы пошло успѣшно какъ въ отношеніи благосостоянія колоніи, такъ и со стороны нравственнаго вліянія, которое могли бы оказать колоніи на крестьянъ, въ смыслѣ контроля надъ произволомъ, царствующимъ въ нашихъ деревняхъ". Послѣдняя фраза наводитъ на мысль, что этимъ колоніямъ приписываются функціи земскихъ начальниковъ, но это просто сорвалось у г-жи Аргамаковой. какъ и многое другое, въ чемъ она не даетъ себѣ отчета, легкомысленно изрекая разныя сентенціи направо и налѣво.

Центръ ея размышленій -- мужикъ и его безнравственность, дошедшая, по ея мнѣнію, до крайней степени распущенности. О чемъ бы ни завела рѣчь г-жа Аргамакова, она сведетъ ее въ концѣ концовъ къ мужицкой безнравственности. Личный опытъ, конечно, на первомъ планѣ. "Крестьянамъ очень трудно бороться съ соблазномъ скупщиковъ, потому что вино составляетъ чуть ли не единственное наслажденіе въ жизни крестьянъ, да и вообще расположеніе къ пьянству врождено у нихъ.... Все крестьянское управленіе, хозяйство и судъ подчинилось господствующему стремленію къ пьянству". Далѣе идетъ "наглость и сутяжничество", кражи и праздность, отлыниваніе отъ работы и попрошайство. "Деревенскую жизнь (помѣщика), при настоящихъ условіяхъ, можно сравнить развѣ съ жизнью на какой-либо азіатской окраинѣ, гдѣ ежеминутно приходится оборонять свое имущество и охранять не только спокойствіе, но и самую жизнь, а если вы будете доступны народу, то можете неожиданно наткнуться на самыя грубыя выходки и даже побои". Словомъ "оррёръ, оррёръ, оррёръ", говоритъ наша дама "пріятная во всѣхъ отношеніяхъ". Съ нею случаются въ деревнѣ постоянно всякіе казусы. Ее обкрадываютъ "пейзане", въ которыхъ она мечтала найти просто "душекъ", волокутъ ее въ судъ, лжесвидѣтельствуютъ и даже потомъ хвастаютъ этимъ въ кабакѣ; воруютъ прямо изъ подъ носа, надуваютъ самымъ наглымъ образомъ и потомъ сами же надъ нею издѣваются. Придя въ ужасъ отъ такого ихъ поведенія, г-жа Аргамакова "поражается сходствамъ многихъ изъ нихъ съ арестантами" и ссылается на очерки Мельшина.

Но, какъ мы говорили выше, г-жа Аргамакова женщина добрая и великодушная, всегда готовая забыть личныя обиды и платить за зло добромъ. Разувѣрившись въ крестьянствѣ, она не взываетъ къ власти, не грозитъ скорпіонами,-- она желаетъ пристроить тоскующую по чемлѣ интеллигенцію и примѣромъ ея нравственнаго и добраго поведенія облагородить мужика. Сердце у нея широкое, и она сама, не обинуясь, рекомендуетъ себя: "Каждому мыслящему дѣлается жаль этихъ бѣдныхъ тружениковъ, и невольно благоговѣешь передъ лицами, старающимися имъ помочь... Эту помощь нужно распространить не на однихъ крестьянъ, какъ въ большинствѣ высказываются у насъ народники, а на всѣхъ вообще землевладѣльцевъ безъ различія званій, стараясь при этомъ уничтожить рознь между классами общества. Можетъ быть, я, какъ женщина, и ошибаюсь, но все-таки мнѣ кажется, что мой взглядъ шире взгляда народниковъ; я люблю человѣка, какихъ бы онъ происхожденія и націи ни былъ, лишь бы онъ былъ не негодяй". Сообразно такой широтѣ сердца, и размахъ у г-жи Аргамаковой шире. Она "мечтала о громадномъ обществѣ, которое бы простирало свою дѣятельность отъ столицы ко всѣмъ дальнимъ уголкамъ государства, во главѣ котораго стояли бы лица, могущія защитить отъ произвола каждаго изъ своихъ членовъ, причемъ и общество должно имѣть такую организацію, чтобы получить возможность наблюдать и отвѣчать за дѣйствія своихъ членовъ". Что же касается средствъ, то "само собой очевидно,-- фондомъ интеллигентныхъ колоній можетъ служить коллективный трудъ, кредитомъ же на устройство производительно-воспитательныхъ (?) колоній должно снабдить государство чрезъ посредство дворянскихъ и крестьянскихъ банковъ или черезъ банки, открытые правительствомъ со спеціальной цѣлью организаціи интеллигентныхъ колоній". Выгоды проекта несомнѣнны: интеллигенція получитъ разомъ огромное движеніе по службѣ. Прежде всего въ "спеціальныхъ банкахъ", а остальная часть, для которой мѣста въ банкахъ не хватитъ,-- въ "производительно-воспитательныя колоніи "'для насажденія добродѣтели въ мужикахъ.

Могли ли думать поклонники земледѣльческаго труда, до какихъ геркулесовыхъ столбовъ нелѣпости разовьютъ ихъ простую мысль новые послѣдователи? Легкость, съ которой сочиняется г-жею Аргамаковой проектъ о грандіозномъ обществѣ интелигентныхъ коллоній, не напоминаютъ ли нѣкоторыхъ "утопій", къ сочиненію которыхъ такъ были склонны еще недавно наши народники?

Намъ кажется, что обѣ разобранныя книжечки знаменуютъ окончательное паденіе идеи "опрощенія", и, право, едва ли стоитъ жалѣть объ этомъ. Это была мертвая идея, явившаяся какъ результатъ общественнаго упадка и застоя общественной мысли, не находившей въ жизни матеріала для себя. По мѣрѣ того, какъ исчезаетъ прежнее настроеніе, исчезаетъ и живой интересъ къ опростительнымъ идеямъ, которыя и достаются въ концѣ концовъ на долю гг. Осадчихъ и Аргамаковыхъ.

-----

27-го декабря исполнится двадцатилѣтіе со дня смерти Н. А. Некрасова. Въ этотъ день великій пѣвецъ народныхъ страданій тихо скончался, послѣ долгой и тяжкой агоніи, продолжавшейся почти годъ. Въ недавно вышедшихъ воспоминаніяхъ д-ра Бѣлоголоваго читатели могутъ найти подробное описаніе болѣзни, такъ безвременно сведшей въ могилу поэта въ расцвѣтѣ силъ, когда еще столько оставалось имъ не допѣтаго, столько чудныхъ произведеній могла еще ожидать отъ него русская литература. Талантъ поэта словно крѣпчалъ, и во время самыхъ тяжкихъ мукъ являлись такія чудныя стихотворенія, какъ "Мать" и "Баюшки-баю", напечатанныя въ мартовской книгѣ "Отечественныхъ Записокъ" за 1877 г.

Немного въ нашей литературѣ именъ, значеніе которыхъ могло бы равняться Некрасову. Ему пришлось выступить въ тяжелую пору русской литературы, когда самое существованіе ея было сомнительно, а дѣятельность писателя одна изъ самыхъ трудныхъ.

Въ то время пусто и мертво Въ литературѣ нашей было. Скончался Пушкинъ -- безъ него Любовь къ ней публики остыла. Ничья могучая рука Ее не направляла къ цѣли.

Въ этотъ мертвый періодъ, съ начала сороковыхъ и до второй половины 50-хъ годовъ, изъ Некрасова выработался великій поэтъ, которому суждено было сыграть роль "могучей руки", направлявшей публику въ теченіе почти тридцати лѣтъ къ единой цѣли -- "счастье народа".

И съ перваго шага вплоть до могилы Некрасовъ не измѣнилъ избранному направленію, народъ и его страданія остались единственной темой его вдохновенной музы, "музы мести печали",-- "и выстраданный стихъ, пронзительноунылый" также ударялъ по сердцамъ съ "невѣдомою силой" въ послѣднихъ его стихахъ, какъ и въ первыхъ. Даже больше,-- именно его произведенія послѣдняго "періода отличаются необычайной силой и глубиной. Это, вообще, было удивительно мощное поколѣніе людей, къ которому принадлежали Некрасовъ и Щедринъ. Они всю жизнь словно росли, ихъ талантъ, не смотря на всякія случайности и удары жизни, только крѣпчалъ, развивался, становился шире и глубже. Некрасовъ, умирающій, истощенный, прикованный къ постели невыносимыми муками, сочиняетъ "Послѣднія пѣсни", Щедринъ, при совершенно такихъ же условіяхъ, дописываетъ холодѣющей рукой "Пошехонскую старину". Было въ нихъ самихъ что-то, что поддерживало въ самыя трудныя минуты, давало пищу чуму, спасало талантъ отъ застоя и упадка и вдохновляло къ работѣ наперекоръ слабѣющимъ физическимъ силамъ. Это была незыблемая вѣра въ правду того, чѣмъ они жили, что составляло лучшую часть ихъ дѣла, въ чемъ они всегда могли найти утѣшеніе среди общаго смятенья, измѣнъ, предательства и злобныхъ гоненій, какія каждому изъ нихъ приходилось переживать не разъ. Спасала вѣра въ народъ, который Некрасовъ зналъ, какъ никто, и любовь къ нему, любовь сознательная, страстная и увѣренная, которая не боится правды и не скрываетъ ея, какъ и дѣлалъ Некрасовъ, никогда не воскурявшій фиміама народу и высказывавшій не разъ самыя горькія истины по его адресу (напр., въ "Кому хорошо живется на Руси"). Въ поэзіи Некрасовъ первый заговорилъ о народѣ не въ условно-патріотическомъ жанрѣ, и его "Въ дорогѣ", "Родина", "Псовая охота", "Тройка" открыли русскому обществу глаза на этотъ невѣдомый народъ, появившись одновременно съ "Антономъ-Горемыкой" и "Записками Охотника".

Теперь, когда многое позабылось и даже раздаются порой голоса разныхъ г.г. Льдовыхъ и имъ подобныхъ, отрицающихъ значеніе Некрасова, какъ поэта, для современнаго поколѣнія,-- не лишне напомнить въ общихъ чертахъ его жизнь и ту роль, которую сыгралъ Некрасовъ въ развитіи русской журналистики. Съ начала и до конца эта жизнь была далеко не радостной, и "терновый вѣнецъ" пѣвца, о которомъ говоритъ Лермонтовъ, не покидалъ головы поэта. Еще почти наканунѣ смерти Некрасовъ, по словамъ Бѣлоголоваго, жаловался ему: "Вотъ оно, наше ремесло литератора! Когда я началъ литературную дѣятельность и написалъ первую свою вещь, то тотчасъ же встрѣтился съ ножницами; прошло съ тѣхъ поръ 37 лѣтъ, и вотъ, умирая, пишу свое послѣднее произведеніе, и опять-таки сталкиваюсь съ тѣми же ножницами". Но эти "ножницы" небыли единственнымъ зломъ, съ которымъ приходилось считаться, и, пожалуй, далеко не самымъ чувствительнымъ. Некрасовъ былъ боевая натура, въ жизни и литературѣ онъ искалъ новыхъ путей, избѣгая проторенныхъ дорожекъ, а такимъ бойцамъ сильнѣе всего достается. Злоба и клевета сторожатъ ихъ на каждомъ шагу, и малѣйшій невѣрный или неосторожный поступокъ вызываютъ тысячи издѣвательствъ и поруганій. Черезъ все прошелъ поэтъ, одержавъ въ концѣ концовъ рѣшительную побѣду, но чего она стоила ему, видно изъ его лучшихъ, самыхъ искреннихъ и прочувствованныхъ произведеній. Напомнимъ хотя бы чудное стихотвореніе "Неизвѣстному другу", въ которомъ поэтъ самъ дѣлаетъ суровую и далеко несправедливую оцѣнку своей дѣятельности. Вотъ оно,-- приводимъ его цѣликомъ, не надѣясь, что современный читатель помнитъ его.

Умру я скоро. Жалкое наслѣдство,

О, родина! оставлю я тебѣ.

Подъ гнетомъ роковымъ провелъ я дѣтство

И молодость -- въ мучительной борьбѣ.

Недолгая насъ буря укрѣпляетъ,

Хоть ею мы мгновенно смущены,

Но долгая навѣки поселяетъ

Въ душѣ привычки робкой тишины.

На мнѣ года гнетущихъ впечатлѣній

Оставили неизгладимый слѣдъ.

Какъ мало зналъ свободныхъ вдохновеній,

О, родина! печальный твой поэтъ!

Какихъ преградъ не встрѣтилъ мимоходомъ

Съ своей угрюмой музой на пути?

За каплю крови общую съ народомъ

И малый трудъ въ заслугу мнѣ сочти!

Не торговалъ я лирой, но, бывало,

Когда грозилъ неумолимый рокъ,

У лиры звукъ невѣрный исторгала

Моя рука... Давно я одинокъ;

Въ началѣ шелъ я съ дружною семьею,

Но гдѣ они, друзья мои, теперь?

Одни давно разсталися со мною,

Передъ другими самъ я заперъ дверь;

Тѣ жребіемъ постигнуты жестокимъ,

А тѣ прешли уже земной предѣлъ...

За то, что я остался одинокимъ,

Что я ни въ комъ опоры не имѣлъ,

Что я, друзей теряя съ каждымъ годомъ,

Встрѣчалъ враговъ все больше на пути --

За каплю крови общую съ народомъ

Прости меня, о родина, прости!

Я призванъ былъ воспѣть твои страданья,

Терпѣньемъ изумляющій народъ!

И бросить хоть единый лучъ сознанья

На путь, которымъ Богъ тебя ведетъ;

Но, жизнь любя, къ ея минутнымъ благамъ,

Прикованный привычкой и средой,

Я къ цѣли шелъ колеблющимся шагомъ,

Я для нея не жертвовалъ собой,

И пѣснь моя безслѣдно пролетѣла

И до народа не дошла она,

Одна любовь сказаться въ ней успѣла

Къ тебѣ, моя родная сторона!

За то, что я, черствѣя съ каждымъ годомъ,

Ее умѣлъ въ душѣ моей спасти,

За каплю крови общую съ народомъ

Мои вины, о родина! прости!..

Нельзя читать безъ глубокаго волненія эти стихи, словно вопль, вырвавшіеся изъ груди замученнаго человѣка. Своей искренностью они лучше всякихъ словъ убѣждаютъ, какую муку приходилось переживать поэту, какой тяжелый гнетъ тоски давилъ его душу, удивительно чуткую къ несправедливости. Въ этомъ стихотвореніи, вылившемся въ одинъ изъ самыхъ тяжелыхъ моментовъ, какіе не разъ приходилось переживать Некрасову въ его журнальной дѣятельности,-- нѣтъ ни одного дѣланнаго звука, чувствуется, что поэтъ не играетъ сочиненными страданіями. Здѣсь все правда, кромѣ излишней суровости къ самому себѣ.

Некрасовъ родился 22 ноября 1821 года, какъ извѣстно, въ семьѣ небогатаго помѣщика, и съ 16-ти лѣтъ уже сталъ жить на свой собственный счетъ. До тридцати лѣтъ эта жизнь была сплошной борьбой за существованіе, когда Некрасовъ, по его словамъ, ради хлѣба написалъ до 300 листовъ прозы. Это былъ "черный литературный трудъ въ видѣ разныхъ срочныхъ журнальныхъ работъ, навертывавшихся случайно", говоритъ г. Скабичевскій. Просто удивительно, какъ поэтъ находилъ еще силы отдаваться своему призванію, такъ какъ въ промежуткахъ между писаньемъ рецензій, водевилей, романовъ, критическихъ статеекъ, имъ были написаны тѣ его произведенія, которыя заставили Бѣлинскаго привѣтствовать въ лицѣ Некрасова "истиннаго поэта". Только со второй половины 50-хъ годовъ начивается болѣе свѣтлая полоса въ жизни Некрасова, когда расцвѣтъ русской жизни отразился и на "Современникѣ", до тѣхъ поръ едва-едва дышавшемъ. Тѣмъ не менѣе, къ этому періоду, съ 1846 по 1855 годъ, относятся лучшія его вещи, особенно лирическія, которыя признаются шедеврами даже критикой, отрицательно относящейся къ Некрасову, какъ поэту "гражданской скорби". Кто не знаетъ: "Ѣду-ли ночью по улицѣ темной", "Поражена потерей невозвратной", "Я сегодня такъ грустно настроенъ", "О, письма женщины намъ милой", "Мы съ тобой безтолковые люди", и его большихъ вещей той же эпохи "Псовая охота", "Саша", "Въ тоскѣ по юности моей" и др.? Этотъ первый періодъ журнальной дѣятельности, совпавшій съ особенно печальной полосой русской жизни, и выработалъ изъ Некрасова закаленнаго бойца, котораго никакія послѣдующія неудачи не могли сокрушить и дѣлали только сильнѣе и болѣе стойкимъ.

Второй періодъ, съ 1856 по 1866 г., былъ самымъ блестящимъ и плодотворнымъ. Время "Современника", когда Некрасовъ работалъ рука объ руку съ Чернышевскимъ и Добролюбовымъ, сказалось необыкновеннымъ подъемомъ духа поэта, и лучшія его большія произведенія явились тогда, а именно: "Коробейники", "Морозъ Красный-носъ", "Крестьянскія дѣти", "желѣзная дорога", знаменитое "Размышленіе у параднаго подъѣзда". Пѣвецъ народнаго горя созрѣлъ вполнѣ, его протестъ противъ зла, въ началѣ неопредѣленный и безформенный, получилъ вполнѣ сознательную цѣль и стремленіе, намѣтилъ ясную дорогу, съ которой поэтъ уже не сходилъ ни разу. "Муза мести и печали" съ тѣхъ поръ не умолкаетъ, и каждое новое произведеніе становится ярче, сильнѣе, стихъ "пронзительно-унылый" -- тверже и выработаннѣе. Закрытіе "Современника" въ 1866 г. не отражается упадкомъ силъ и уныніемъ въ работѣ поэта, какъ показываетъ вышеприведенное стихотвореніе "Неизвѣстному другу", которое по силѣ выраженія имѣетъ мало равныхъ въ русской поэзіи. "Медвѣжья охота" и "Дѣдушка" свидѣтельствуютъ, какой высоты достигъ Некрасовъ въ эту тяжелую пору жизни, когда любимая его журнальная дѣятельность прекратилась.

Третій, самый близкій къ намъ и по времени, и по направленію, періодъ "Отечественныхъ Записокъ" показалъ, сколько еще силъ таилось въ душѣ Некрасова. Вмѣстѣ съ Щедринымъ, Елисѣевымъ и г. Михайловскимъ, Некрасовъ создалъ настоящій журналъ, типъ котораго до сихъ поръ преобладаетъ въ журналистикѣ, сохранившись почти безъ измѣненій до нашихъ дней. Къ этому времени относятся вещи, пользующіяся особой популярностью -- "Русскія женщины", самое большое по размѣрамъ произведеніе "Кому на Руси жить хорошо", сатира "Современники" и "Послѣднія пѣсни", которыя заканчиваются великолѣпнымъ обращеніемъ къ музѣ,-- послѣднимъ произведеніемъ, написаннымъ почти наканунѣ смерти:

О муза! я у двери гроба!

Пускай я много виноватъ,

Пусть увеличитъ во сто кратъ

Мои вины людская злоба --

Не плачь! Завиденъ жребій нашъ,

Не наругаются надъ нами:

Межъ мной и честными сердцами

Порваться долго ты не дашь

Живому кровному союзу!

Не русскій -- взглянетъ безъ любви

На эту блѣдную, въ крови изсѣченную музу...

Слова поэта оказались пророческими. За эти двадцать лѣтъ, протекшихъ со дня его смерти, многое измѣнилось, но "кровный союзъ" между поэтомъ и его читателями такъ же живъ, какъ живъ интересъ и любовь къ народу, несравненнымъ печальникомъ котораго до сихъ поръ остается Некрасовъ. Начинаютъ доходить и до народа его произведенія, какъ, напр., "Коробейники" въ дешевомъ изданіи, нѣкоторыя мелкія стихотворенія въ школьныхъ изданіяхъ, и если чего мы можемъ пожелать, вспоминая о тяжелой утратѣ, понесенной обществомъ двадцать лѣтъ назадъ, то -- лишь бы скорѣе настало время, когда бы народъ могъ познакомиться въ полномъ объемѣ съ твореніями пѣвца своихъ страданій.

Какія бы перемѣны ни настали въ общественномъ настроеніи, память Некрасова не изчезнетъ и не изгладится, и "муза мести и печали" навсегда останется дорога сердцу русскаго читателя. Можетъ мѣняться форма, въ которой выражается любовь къ народу, въ зависимости отъ нашего пониманія его нуждъ и потребностей, но основной тонъ отношенія къ народу, данный Некрасовымъ,-- неизмѣненъ.

А. Б.

"Міръ Божій", No 12, 1897