Ботьянов Иван Васильевич - Восточная литература

ВОСТОЧНАЯ ЛИТЕРАТУРА.

1.
Анекдоты.

При одномъ Халифѣ находился верховный Визирь, который, соотвѣтственно долгу своему, день и ночь служилъ Халифу сему со всѣмъ усердіемъ. Однажды, вознамѣрившись оставить царскую службу и посвятить себя единому Богу, все создавшему, нѣсколько дней сряду не являлся онъ къ Цлрю. Удивленный его поступкомъ, Халифъ, встрѣтившись съ симъ вельможею, спросилъ у него: "что тебѣ сдѣлалось, что ты оставилъ меня и службу мою?" -- "Я оставилъ тебя по той причинѣ, отвѣчалъ Визирь, что замѣченныя мною въ тебѣ пять привычекъ произвело во мнѣ къ тебѣ отвращеніе, по сему-то и рѣшился, вступить въ служеніе Богу и искать одного Его произвола." -- "Какія жъ эти пять привычекъ?" спросилъ у него Государь.-- Визирь отвѣчалъ: "1) Во всю мою бытность при тебѣ, ты всегда сидѣлъ, а я всегда стоя служилъ тебѣ, и никогда ты меня не удостоилъ посадить; теперь же служу такому Существу, Которое меня всегда сажаетъ {Магометане молятся сидя на колѣнахъ.}. 2) Когда ты спалъ, я обязанъ былъ тебя беречь и охранять, теперь же служу Существу, всегда бодрствующему, Которое ни на мгновеніе не уснетъ, а самого меня сохраняетъ. 3.) Ты, сидя за столомъ, вкушаешь яства сладкія, а мнѣ никогда ничего по давалъ; нынѣ же служу такому Существу, Которое само не вкушаетъ, а меня питаетъ и кормитъ. Богъ всѣмъ даетъ насущный хлѣбъ, Ему же дать никто не можетъ. 4.) Я оставался всегда въ опасеніи, что ты умрешь, и по кончинѣ твоей не зналъ, что со мною будетъ; а теперь служу такому Существу, Которое не умираетъ: Богъ живъ всегда и безсмертенъ. 5) Я всегда боялся, что ежели въ чемъ провинюсь, то ты предашь меня лютой смерти; теперь служу такому Существу, предъ Которымъ, хотя бы тысячу кратъ согрѣшилъ, но ежели однажды обращу къ Нему очи и съ плачемъ попрошу объ отпущеніи грѣховъ моихъ, то Оно, по неисчерпаемой Своей благости, отпуститъ всѣ грѣхи мои. Богъ истинно всѣ грѣхи прощаетъ."

-----

Сказываютъ, что Вавилонскій Царь Гарунъ ал-Рашидъ, ѣхавши однажды на охоту, увидѣлъ одного старика, занимавшагося работою въ своемъ гаду, и гадавшаго орѣховое дерево. Гарунъ, изъ любопытства подъѣхалъ къ нему, спросилъ: "старикъ! много ли тебѣ отъ роду лѣтъ?" -- "Четыре года!" отвѣчалъ старикъ. Гаруновъ Визирь съ гнѣвомъ закричалъ на старика: "какъ смѣешь ты, не размысливши, говоришь предъ Царемъ? " -- "Я не размысливши не говорю," отвѣчалъ старикъ: "ибо умный весьма легко пойметъ, что жизнь, проведенная много во времена дѣтскаго безумія, не можетъ назваться жизнію; равномѣрно и времени, прожитаго въ царствованіе Мансура, угнетавшаго насъ и пролившаго столько крови невинныхъ, нельзя считать временемъ; дней, протекшихъ въ горестяхъ и страхѣ, жизнію считать не должно. Нынѣ же тому только четыре года, какъ мы, во время Гаруна ал-Рашида, пользуемся спокойствіемъ, и я съ того времени считаю свою жизнь." Гаруну весьма понравился замысловатый отвѣтъ, и онъ подарилъ ему тысячу червонцевъ, а потомъ спросилъ его: "когда же сіе дерево произведетъ плоды?" Старикъ отвѣчалъ: "Предшественники мои насадили деревья, а я ѣлъ плоды ихъ; теперь и я въ свою очередь посажу -- а мои преемники будутъ пользоваться плодами." -- "Прекрасно!" сказалъ Гарунъ -- и опять подалъ ему тысячу червонцевъ. Старикъ съ удивленіемъ сказалъ: "Что это за счастіе? Кто насаждаетъ дерево, тотъ только что чрезъ двадцать лѣтъ можетъ вкушать плоды онаго, а я сегодня посадилъ и, по безпримѣрной милости и щедрости Государя, сегодня же плоды вкушаю." Гаруну снова понравились его слова, и онъ опять подарилъ ему тысячу червонцевъ, ибо такова была щедрость Монарха, и съ тѣмъ поѣхалъ отъ старика, говоря Визирю своему: "ежели бы мы съ симъ старикомъ поболѣе продолжали бесѣду, то конечно бы онъ отъ насъ получилъ еще много денегъ."

2.
Элегіи.

Двѣ нѣжныя подруги, двѣ чаши стараго вила, пріятна я безпечность,-- книги и тѣнь густаго сада -- вотъ блага, которыхъ я не отдамъ ни за какія благополучія настоящей и будущей жизни, хотя бы цѣлый міръ упалъ къ ногамъ моимъ. Кто мѣняетъ тишину и спокойствіе на сокровища міра сего, тотъ есть корыстолюбецъ, готовый продать за ничтожную цѣну роднаго своего брата. Юноша! послѣдуй мнѣ! ибо твое воздержаніе и моя расточительность не уменьшатъ, а также и не увеличатъ богатства въ семъ мірѣ. Во дни злополучія должно побѣждать горести чашею свѣтлаго вина: ибо можно ли на что побудь надѣяться въ семъ коловратномъ мірѣ? Среди вихрей, сражающихся въ саду, можно ли отличить розу отъ жасмина? Укрѣпись, сердце мое, терпѣніемъ: Владыко небесный не предастъ сего драгоцѣннаго камня въ руки виновника зла и горестей. О времена! о нравы! можно ли въ такомъ злополучіи оградить себя отъ козней мірскихъ, мудростію опытнаго вѣка и совѣтами строгаго Брамина?

-----

Прижимаю розу къ груди своей; рука моя держитъ чашу сладкаго вина, и возлюбленная внемлетъ моимъ словамъ: Владыки міра! Позавидуйте моему благополучію! Пусть никакое свѣтило не озаряетъ ночной картины! Луна во взорахъ моей возлюбленной сіяетъ полнымъ блескомъ.-- Пусть не курятся никакое благовоніе среда пиршествъ и веселій! Отъ черныхъ кудрей несется всюду пріятнѣйшій запахъ.-- Не говори мнѣ о благоуханіи мускуса и о сладости меда -- я люблю пить нектаръ изъ устъ моей возлюбленной.-- Общество наше не запрещаетъ употреблять вино. По можно ли, о нѣжная роза, безъ тебя пить оное? Когда сердце мое наполняется скорбію о твоемъ отсутствіи, я удаляюсь во внутренность своей хижины. Не напоминай мнѣ о славѣ: какая отъ нея польза? Что мнѣ въ имени, которое меня не прельщаетъ? Слухъ мой любитъ внимать только звукамъ флейты, и глаза мои прикованы къ рубиновымъ щекамъ твоимъ! Ты упрекаешь меня въ пресыщеніи виномъ и любовью, но кто въ семъ городѣ на меня не походитъ? Не открывай моихъ слабостей блюстителю порядка (Полицмейстеру): онъ и самъ любитъ вино хорошее. Гафизъ! не теряй на одной минуты безъ удовольствія! Теперь время розъ, вина и весны.

Съ Персидскаго перев. Ботьяновъ.

Константинополь,

2-го Іюля 1827.

"Сѣверная Пчела", No 97, 1827