Благовещенский Николай Михайлович - Ответ на "Объяснение", помещенное в No 10 "Русского Вестника"

ОТВЕТ НА "ОБЪЯСНЕНИЕ", ПОМЕЩЕННОЕ В No 10

"РУССКОГО ВЕСТНИКА"

("Московские Ведомости" No 138 от 23 июня 1860 г.)

Небольшое подстрочное примечание в "Сборнике Петербургских Студентов", где перепечатаны мои лекции о Ювенале, помещенные первоначально в 19-м No "Русского Вестника" за прошлый год, только теперь, и то по поводу особенных обстоятельств, получило некоторую гласность. Это случилось помимо моего желания и сверх ожидания, вследствие статьи под заглавием: "Краткое сказание о последних деяниях "Русского Вестника", напечатанной в No 109-м "Московских Ведомостей". Автор этой статьи, г. Май, говоря о недоразумениях, возникших между некоторыми сотрудниками и редакторами "Русского Вестника", упомянул вскользь и о моем примечании в означенном "Сборнике".

В No 10-м "Русского Вестника" редакция этого журнала поместила в ответ на статью г. Мая довольно подробное "Объяснение", в котором, между прочим, дело идет и о моем давно, как мне казалось, забытом "Ювенале".

Прежде всего, я считаю долгом поблагодарить редакторов "Русского Вестника" за мягкий и даже дружеский тон тех страниц "Объяснения", где речь идет обо мне. Не могу не дорожить публичным заявлением приязни ко мне со стороны людей, на которых, вместе с лучшею частью нашего образованного общества, я привык смотреть, как на передовых и благородных общественных деятелей.

Все это, однако, не заставит меня согласиться с редакциею "Русского Вестника" в том, что она имела полное право распорядиться моими лекциями по произволу. Напрасно она называет мою скромную заметку в упомянутом "Сборнике" протестом и даже выходкою. Я, разумеется, имел довольно средств придать огласку моей заметке, но, по разным причинам, не желал ими воспользоваться. Я ограничился тем, что поместил ее в издании, имеющем самый ограниченный круг читателей, и очень хорошо предвидел, что она не возбудит никакого шума в наших журналах, и потому не обеспокоит редакцию "Русского Вестника". Так и случилось, и без особенного обстоятельства, о котором я говорил выше, дело, без сомнения, этим бы и кончилось.

Теперь, когда редакция "Русского Вестника", считавшая до сих пор излишним всякое объяснение со мною по поводу "Ювенала", не только публичное, но и частное, вызывает меня, благодаря вмешательству в это дело г. Мая, к ответу, я должен подробнее, чем это было сделано в лаконическом примечании, указать на причины, заставившие меня перепечатать мой труд.

Я, признаюсь, очень был удивлен тем, что редакция уничтожила в нем форму лекций. Я и теперь не понимаю, отчего редакция нашла ее неудобною для своего издания. Как нарочно, все наши лучшие журналы печатали в последнее время лекции, со всеми их условными формами и обращениями к аудитории. Для примера, укажу на лекции гг. Костомарова, Утина, Каченовского и т.д. Из этого видно, что все наши редакции, как и следовало ожидать, признают форму лекции вполне законною литературною формой. Неужели же она не кажется такою одному из самых солидных наших журналов, во главе которого стоят два очень известные профессора? Тут просто какое-нибудь недоразумение, или ни на чем не основанное предубеждение, от которого, без сомнения, если не теперь, то со временем откажется редакция "Русского Вестника". Мне кажется, что нужно радоваться появлению этой, еще довольно новой у нас литературной формы, потому что она служит едва ли не лучшим средством для научной пропаганды. Публичные лекции находят у нас, как известно, не только слушателей, но и слушательниц, не только читателей, но и читательниц, оставляющих обыкновенно без внимания не одни тяжелые диссертации, но и журнальные статьи, в которых излагается какой-нибудь вопрос науки.

Уничтожение формы лекции и другие изменения, сделанные в моем сочинении, редакция объясняет как характером моих прежних литературных отношений к ней, так и тем, что я уполномочил ее на это в моих письмах. Это заявление редакции также требует пояснения. Я уже давно имею литературные сношения с почтенными редакторами "Русского Вестника", и немало моих статей помещено в тех изданиях, которые находились и теперь находятся в их заведывании. Имея дело с людьми с высоким литературным и ученым образованием, я всегда был не прочь руководствоваться их советом. Я всегда был готов ответствовать за точность и добросовестность моих трудов со стороны их научного содержания, но никогда не отказывался от дельных указаний на недостатки в языке и в самом изложении моих статей. Думаю, что всякий пишущий поступил бы на моем месте точно так же, и, в противном случае, счел бы его человеком крайне и до ребячества самолюбивым. Язык науки, как всем известно, далеко еще не достиг у нас полного своего развития, и здесь больше, чем где-нибудь, необходимо действовать общими силами. На меня, как, вероятно, и на многих других, нередко производило очень неприятное впечатление самое изложение статей по классической философии, встречаемых по временам в наших журналах и сборниках. Как часто эти статьи (замечу мимоходом, что некоторые из них прошли через руки одного из редакторов "Русского Вестника") отличаются у нас многословием, излишними повторениями, неясностью изложения и каким-то странным желанием авторов выставить на первом плане, вместо излагаемого дела, свою собственную личность! Я постоянно, по мере сил, старался избегнуть в моих статьях указанных недостатков, и мои усилия, по благосклонному отзыву самой редакции, были в этом случае не напрасны. Мои статьи, по ее словам, "не могут требовать каких-либо существенных изменений", и "все, что дружеская и внимательная рука может изменить в них, ограничивается лишь какими-нибудь внешностями редакции, или какими-нибудь тонкостями, мало интересными для неспециалистов, наконец, некоторыми случайностями, часто более заметными для постороннего глаза, чем для самого автора". Так как редакция сочла нужным заявить об этих изменениях, то и я, со своей стороны, несмотря на всю их незначительность, считаю долгом печатно благодарить ее за эту маленькую услугу.

К сожалению, не так поступила редакция "Русского Вестника" относительно моих лекций о Ювенале. Не имею права сомневаться в том, что изменения, которые я, к немалому моему удивлению, нашел в них, произведены дружескою рукою, но никак не могу согласиться, чтобы эта рука и в настоящем случае была особенно внимательною к моему труду. Я не заметил этой внимательности ни в обращении двух моих лекций в статью , ни в разделении их на три главы, ни в беспрестанных пропусках, которые ослабили логическую, а местами (например, на стр. 417) нарушили даже грамматическую связь в моем труде. Я бы еще мог помириться с пропусками, сделанными редакциею, но никак не желал принять на свою ответственность ее вставок в мои лекции. Наконец, я встретил в них очень резкие и неприятные для меня искажения, которые, разумеется, должны быть объяснены корректурными недосмотрами. Тем не менее, однако, все эти недосмотры и искажения обезобразили мой труд и легко могли ввести в ошибку и поставить в недоумение моих читателей. Обо всем этом я говорю в общих словах, не приводя примеров, и не желал бы, чтобы редакция потребовала их от меня. Вообще, мне хотелось бы мирно покончить этот тяжелый для меня спор, не подав повода ни к каким литературным сплетням и преувеличениям, особенно в такое время, когда оказалось, что уважаемый мною журнал рядом с множеством почитателей имеет немало и противников, готовых воспользоваться всяким удобным случаем, чтобы поднять шум и унизить в общественном мнении издание, которому я от души желаю, и буду желать, полного успеха, каковы бы ни были мои личные отношения к его редакторам.

Этими словами я хотел бы заключить мой ответ "Русскому Вестнику", но вспомнил, что в "Объяснении" есть еще несколько пунктов, которые мне не хотелось бы оставить без возражения. "Русский Вестник" утверждает, что я "поручил его вниманию и те места в своей статье, которыми я особенно дорожил, и даже предоставил ему окончательную редакцию их". В этих словах небольшое недоразумение, которое я должен разъяснить. Я очень хорошо помню, что обратил внимание редакции на одно место в моих лекциях, где мне пришлось мимоходом коснуться очень важного в моих глазах вопроса о народности в науке. Я сделал это не без основания. Вероятно, еще многим памятен жаркий спор о народности, возникший когда-то между "Русским Вестником" и "Русскою Беседою". Не разделяя вполне увлечений этого журнала, я, в то же время, никак не мог убедиться доводами "Русского Вестника" относительно упомянутого вопроса, и считал их совершенно неосновательными и эфемерными. Коснувшись в моих лекциях означенного вопроса, я выразил о нем мнение, далеко не согласное с прежними убеждениями редакции, и так как я дорожил им, то и поручил его вниманию "Русского Вестника", не с тем, конечно, чтобы предоставить ему произвол уничтожить это мнение, а, напротив, с целью застраховать его от всяких изменений. Редакция "Русского Вестника" (вследствие ли нового взгляда на означенный вопрос, или из уважения к моей просьбе) нисколько не изменила смысла моих слов, а только выбросила из них несколько периодов, которые я восстановил при втором издании "Ювенала".

В заключение, скажу несколько слов об упреке, который мне делает "Объяснение", в том, что, перепечатывая мои лекции, я удержал в них некоторые изменения, сделанные редакциею "Русского Вестника". Не знаю, стоит ли об этом упоминать, так как эти незначительные изменения не внесли ни одной мысли в мой труд, а коснулись исключительно его внешней стороны. Если бы, впрочем, мне следовало оправдываться в этом обвинении, то я мог бы выставить на вид следующее обстоятельство. Редакция "Сборника" предложила мне перепечатать мои лекции в то время, когда он уже был набран и совершенно приготовлен к изданию . Я должен был торопиться печатанием их, и оно началось в то время, когда редакция "Русского Вестника" еще не успела выслать мне мою рукопись. Потому я был принужден восстановлять текст лекций по черновым моим тетрадям, где многие выражения были только намечены и не получили окончательной отделки. В то же время, я сделал в нескольких местах изменения в слоге.

На основании всего этого, по справедливому замечанию "Русского Вестника", я не имел права объявить, что мой труд перепечатан в первоначальном его виде. Подчеркнутое выражение, употребленное в моем лаконическом примечании, действительно неточно. Это, однако, нисколько не мешает мне твердо держаться того мнения, что внешность, приданная моим лекциям при втором их издании, гораздо лучше и приличнее той, в которой они явились в "Русском Вестнике".

Н. Благовещенский

15-го июня 1860 г.