Бестужев Николай Александрович - Гуго фон Брахт

Русская историческая повесть. В двух томах

Том первый

М., "Художественная литература", 1988

Н. А. Бестужев

ГУГО ФОН БРАХТ

ПРОИСШЕСТВИЕ XIV СТОЛЕТИЯ

Где дом твой, счастья дом?.. Он в буре
бед исчез, и место поросло крапивой...
Батюшков, Послание к другу

Гроза суши и моря, вертеп разбойников, замок Зонденбург, отражает стены свои в зеленых водах Рижского залива, на берегу острова Вердера. Гуго фон Брахт господин замка; и хотя никакой закон не утвердил его владений, но они простираются так далеко, как только глаза видеть могут с подзорной башни замка. Воды залива до Эзеля и Дагерарта, острова: Моон, Скулдай и страшный плавателям Патерностер принадлежат Брахту. Зорки глаза стражей его -- и ни один корабль не проходит безопасно.

Плаванье по заливу пагубно торговле рижской и торговле возрождающегося Пернова. Эзель, притон разбойников, протягает к югу мыс Свалферорт и ловит плавателей, идущих с моря. С севера Гуго фон Брахт владеет Моон Зундом; но ежели счастливец ускользнет сих опасностей, остров Руно посреди залива днем расставляет сети несчастным, ночью зажигает ложные маяки, и обманутый пловец, вверяясь свету огней, сам идет^ на погибель.

Смутное правление Эстонии попускает злодействам. Епископы враждуют с рыцарями Ордена; одни слабеют, другие без единодушия стараются оградить свои замки развалинами чужих; сила заменяет закон, и безначалие не обуздывает более преступлений.

Гуго разбойничает; но он не всегда был злодеем. Кровь немецких рыцарей течет в его жилах. Он был некогда добр, был богат, владел замком в соседстве Зонденбурга, и радушное гостеприимство Брахта было славою его дома. Часто под чуткими сводами замка раздавались голоса веселых гостей: аббаты Мальские, соседние рыцари, между коими фон Келлер, владелец Зонденбурга, отличался дружбою к Брахту. Часто за шумными пиршествами гости передавали из рук в руки бокал из козьей ноги и пили за здоровье Ильдегерды, прекрасной Гуговой супруги; но еще чаще, засматриваясь на ее глаза прелестные, забывали наполнять свои кубки. Келлер, про которого говорили будто бы он член Тайного суда в округе, строгий наружностью, но развращенный душою, силой очаровательных слов умел скрывать свои пороки; он пленился женою своего друга, и часто продолжительные взоры ярких его очей заставляли краснеть Ильдегерду; часто рука его искала украдкою встречи с ее рукою; иногда слова непонятные, сопровождаемые выражением дерзновенного взгляда, оставались без ответа от смущенной Ильдегерды. Она не хотела знать силы своих прелестей. Любовь ее разделялась между супругом, единственным сыном и племянницею, залогом дружбы сестры ее, слишком рано отшедшей от сего мира. В семейственных добродетелях искала благополучия Гугова супруга, и до сих пор восходящее солнце или пылающий дуб равно освещали в замке одни веселые лица.

Но скоро пылкому Брахту недостало счастья безмятежного. Покой бездейственный и неугасшие еще страсти не уживались между собою. Он обрек себя кресту с другими рыцарями эстонскими и пошел в Палестину, где еще лилась кровь, еще гремело оружие. Слезы Ильдегерды, любовь к сыну, ласки невинной племянницы не удержали Гуго; он вырвался из объятий супруги и вероломному Келлеру поручил свое семейство в защиту. Несчастный! он верил еще тогда дружбе, верил благородным чувствованиям человечества!

Без вести о родных, с грустью в сердце, Брахт искал славы, нашел -- и она не наполнила пустоты сердечной. Протянулись три года странствований; пролитая в битвах кровь охладила воображение Гугово. Изнуренный и покрытый ранами, возвращался он на родину, питаясь сладостными мечтаниями. Уже чужие земли не останавливали любопытства; пышные города, ясное небо, роскошная природа стран далеких не прельщали более взоров. Мысль его стремилась к туманным и диким берегам Эстонии, где думал обрести снова счастье свое в семействе.

Наконец сердце забилось от радости и замерло при виде граничного столба Эстонии; он хочет приветствовать родную землю... Кто опишет изумление, когда на листе, к столбу прибитом, прочел Брахт свое проклятие, отлучение от церкви Тайным судом и обречение к смерти от руки каждого гражданина?.. Холодный пот выступил на челе смущенном; он не верил чувствам, читает снова, хочет ехать, возвращается опять -- и наконец в мучении неизвестности понуждает коня; усталый оруженосец едва за ним последует.

Солнце уже село позади холмов Эзеля; месяц осеребрил лес и воды и осветил дорогу к замку Брахтову. Скачет Гуго в поте и пыли; обманутый светом месяца, он думает видеть стены и башни: оруженосец издали трубит в рог -- но эхо пустынное одно своими перекатами ему отвечает. Изумленный рыцарь видит одни развалины; ищет знакомой тропинки; но трава высокая окружает замок; рвы засыпаны камнями, исполины-башни лежат под разрушенными сводами, как в могилах. Сердце Гуго онемело: в недоумении обращается к оруженосцу; оба вопрошают друг друга и, думая видеть очарование, творят молитвы.

На звуки рога выходит из подземелья старец -- живая развалина посреди тлеющих обломков; он узнал господина и в слезах горести сообщает Брахту страшную повесть несчастья.

"Келлер сбросил личину по отсутствии Брахта, и все ужасы ненаказанного злодейства предстали для искушения Ильдегерды; но добродетельная равно презрела ласки и угрозы. Тогда Келлер, в неистовстве неудовлетворенной страсти, употребил силу Тайного судилища, которого даже имени трепетали в сии времена варварства и предрассудков. Гуго и супруга его обвинены в еретичестве и чародействе; проклятие церкви поразило Брахта; мученица супружеской верности истомилась голодом, закладенная заживо в стене Тайного судилища. Сын и племянница пропали без вести; замок разрушен; земли были захвачены Келлером".

Где слова для выражения отчаяния Брахтова?.. Восходящее солнце застает его кипящего мщением и яростию; но что сделает он, бессильный?.. Обращается к рыцарям, прежним друзьям своим -- и подобно раннему жаворонку, тщетно ищущему проталины на земле, еще снегами покрытой, напрасно умоляет их о помощи. Эгоизм или страх покрывают сердце ледяною корою. Ему отказали даже в жалости. Эстония, порабощенная немцами, с утратою свободы не вышла из дикого состояния. Вассалы, притесняемые, разоряемые своими и неприятелями, бежали от пепла жилищ своих, соединялись шайками, мстили и грабили. Лесистый Эзель служил им убежищем и, подобно громовой туче, висел на небосклоне смятенной Эстонии. Туда обратился Брахт; между злодеями нашел сострадание. Многочисленная шайка признала его своим атаманом, и он, вторгнувшись в стены Зонденбурга, в жестоких казнях вымучил дух из бесчеловечного Келлера. Там, отвергнутый обществом, оставленный друзьями, лишенный жены и детей, разорвал все связи с миром и поклялся новым своим товарищам предводить ими на грабеж и мщение.

Отчаяние произнесло клятву; желание мести влекло к злодействам. Много замков разрушено; тела врагов Брахта разметаны в жертву волкам и коршунам. Рыцарский замок превратился в разбойничий вертеп, рыцарь в атамана, и прежде, нежели пылкость чувствований миновалась, он сделался уже злодеем. Иногда, при мгновенном спокойствии сердца, Гуго желал возвратиться на путь добродетели; но тени убиенных, в мечтаниях совести, заграждали ему дорогу -- и ненависть к людям снова кипела в сердце; в каждом человеке видел он орудие своего несчастия; даже те, которые его окружали, возмущали его душу. Он хотел бы бежать: но куда?.. Двери в мир сей для него уже затворились. Новая причина пылала в душе огорченной, и он в новых потоках крови тушил пламень, его пожиравший. Так отчаянно больной, излеченный страшным опием, не может оставить его даже по выздоровлении, и что другому причиняет смерть, для него служит утолением страданий. Иногда он казался спокойным; но это спокойствие было тишиною моря в то время, когда доверчивый пловец беспечно смотрится в обманчивую поверхность и не видит в ней предвестницы приближающейся бури. Никогда вздох не изводил из сердца тяжкой думы, никогда пламень очей не утушался слезою, никогда глаза не обращались к небу -- и подобно дыму отверженного богом жертвоприношения, взоры его блуждали долу.

Так протекли пятнадцать лет мщения и ревностных поисков для обретения своих детей злополучных. Одна надежда, оставленная неизвестностию участи их, составляла все богатство души Брахта, отягченной злодеяниями. Сила тайных судов ослабела пред отчаянием отца и супруга, и страшный отзыв: "За жену и детей!" гремел как гром, вслух врагов Брахтовых. Напрасно рыцари восставали: Эзель и Зонденбург посмеивались их усилиям.

Осень шестнадцатого года наступила; октябрь принес дожди и туманы. Уже перестали разбойники точить ножи свои; вдруг лазутчик извещает Брахта о датском судне, плывущем в Ригу с богатым грузом. Злодеи ждут; они негодуют на безмолвие тишины, оковавшей вдали ход корабля.

Тишина грозит бурею. Воздух густеет, пары скопляются; лишенное лучей своих, солнце катится на запад по бледному небу и разливает на лес и воды залива свет багровый. Увеличиваются тени. Башни Зонденбурга чернеют, как призрак над морем безмолвным. Усталая пена лежит неподвижно на каменьях вкруг замка; только волны, движимые теченьем, взбегая по отлогости, изредка оставляют на ней раковины. Черные тюлени, поднимая блестящие головы, плывут к северу и гонят пред собою полукружиями волны. Дикий крик чаек, мешаясь с голосом нетерпения разбойников, грозит бедой и предвещает несчастье.

Наконец вдали, как месяц над небосклоном, поднимается белый парус. Во мгновение изготовлены две большие лодки; носы их вооружены острыми крючьями. Двадцать разбойников с самим Гуго Брахтом садятся и гребут к добыче. Датчане видят их приближение, призывают бурю, готовую разразиться, и негодуют на вероломную тишину. Течение двигает корабль к злодеям; приготовляются встретить их: снимают с боков лестницы, вешают на блоках тяжелые камни для поражения неприятелей, подмащиваются, заваливают входы и, изготовясь, клянутся умереть без сдачи.

Разбойники разгребают сильно: вдруг опустили весла по боку лодок, встают и устремляют оружие; быстрые лодки вонзаются носами в корабль; посыпались градом стрелы, застучали мечи; камни с свистом, опускаясь на веревках, подавляют злодеев, которые, втыкая в корабль ножи и мечи, всходят наверх и начинают сечу -- но победа остановляется: ужасный Брахт встретил сопротивника; прекрасный юноша, заслоняя супругу свою, уже сразил троих; Гуго теснит его, но сам, пораженный, качается -- скользит по своей крови -- и падает к ногам героя. Еще одна минута и корабль спасен... но удар по голове чеканом повергает бездыханного юношу подле бесчувственной его супруги.

Брахт еще жив: тяжелы его раны; но победа одержана, и разбойники восклицают с радости. Датчане, в сопротивлении, проломили одну лодку; в нее бросают убитых, пускают в море и спешат стащить грузный корабль в гавань до бури.

Атаман едва дышит; но при себе разделяет добычу. Прекрасная пленница остается его долею. Кто знает ее участь! Она теперь бесчувственна; может быть, она откроет глаза свои для того, чтоб вечно потуплять их от стыда и бесславия!

При гласе ревущей бури, при шуме волн, бьющих в несокрушимые стены замка, при восклицаниях разбойников, при стоне Брахта пробудилась датчанка. Какие предметы поразили ее смущенные взгляды?.. Она лежит на богатой постели; против нее раненый Гуго. Островерхий свод отделяет от них огромную залу, из которой несутся странные звуки: бряканье денег, звон стаканов, песни и воздыхания, клятвы и молитвы. Она там различает высокие своды; повешенные на столбах гербы и латы; разбросанное оружие; разбойников, перевязывающих раны или лежащих в беспорядке на полу, на котором иссеченные изображения едва приметны под струями вина и крови. Она собирает рассеянные мысли свои и постигает свою участь. Слова Брахта отняли всякое о том сомнение. Слабым голосом он произносит ей ласкательства и проклятия тому, кто простер его на одре болезни. Собрались около него разбойники -- им представлена новая повелительница; они отводят ее в назначенное жилище для успокоения.

Там, одна, трепещущая, представляет свое несчастие во всем ужасе. Она слышала из уст Брахта о участи супруга -- о своей, и отчаяние раздирает ее душу.

Но благотворная природа оставила несчастным в утешение слезы и надежду. Плачет датчанка и облегчает стесненное сердце. Она видела тяжкие раны Гуго и не боится за себя надолго. Темное предчувствие, пробужденное усердной молитвой, позволяет ей надеяться -- чего? -- она не знает; но думает, что бог, не оставляющий невинных, отдаляя от нее несчастие, видимо уже осеняет ее своим покровом. Погруженная в думы будущего, посреди ужасов, посреди проливаемых слез, еще позволяет сердцу предаваться мечтам обманчивым!..

Уже мрачные облака с ночными тенями двигаются на запад дождливый. Бледнеют рыбачьи огни по берегу возникающего Пернова, и на востоке горит радужными красками светлая утренняя звезда. Буря утихла, но не улеглись еще тяжелые волны и, преследуя друг друга, разбивались на гряде камней подводных. На корне облетевшего дуба, подле вытащенной лодки, веселый рыболов сидит и, встречая утро песнею, починяет сети. Вдруг в отдалении показывается черная точка, мелькает на волнах, исчезает и появляется снова, увеличивается, растет, наконец принимает образ лодки. Она наполнена по самые края водою; один человек сидит в ней и правит. Течение двигает ее к берегу, волны передают друг другу, и наконец последняя, с ревом вскатываясь на острые камни, бросает на них лодку, скрывает на минуту от глаз и, с шумом отступая назад, оставляет одни обломки и безобразные трупы. Пловец еще борется с волнами, но, бессильный, погружается и вскоре всплывает наверх с обращенным к небу лицом, с распростертыми руками.... рыболов бросается к нему на помощь......

Он спасен! Это датчанин, оглушенный ударом, но не убитый. Холод воды в лодке привел его в чувство; буря пригнала к берегу, и теперь в теплой хижине, у огня, бледный, изъязвленный и бессильный лежит он и не может отвечать попечениям, отогревающим его сердце.

Несчастный! -- во цвете лет, едва искра жизни тлеется в изнеможенном теле, как под перегоревшим пеплом; от благополучия не осталось даже надежды. Безмолвным сердцем молит он бога прекратить бедное и одинокое свое существование. Еще не знает, какой участи назначена его супруга: иначе не пережил бы своего позора!..

Вскоре попечения рыболова возвращают юношу к жизни. Мало-помалу сила наполняет мышцы, кровь начинает быстрее обращаться в жилах, но с возвращеньем жизни возрастает и горесть. Однако же состраданье в несчастии отверзает сердце, и наливаемая участию доверенность облегчает страдания души растерзанной. Перед дрожащим огнем на очаге, складенном из камней, датчанин повествует свои приключения рыболову: "Несчастье гонит меня с младенчества,-- говорит он,-- не помню имени отца, матери моей; знаю только, что меня звали Генрих, сестру мою Ида. Как в тумане, вспоминаю отца, но живое впечатленье осталось во мне, когда видел разоренье нашего замка, похищенье и смерть матери и жестокие с нами поступки. Как теперь вижу сестру в слезах, когда мы с нею, проданные в неволю, увезены были за море. Но господин наш, датчанин, заступил место отца, и мы, сироты в его бездетном доме, взросли усыновленные. От него узнал я, что отечество мое в Эстонии, что Ида мне не родная сестра... и только!.. Любовь моя к сестре, которая тайно роптала противу родственной связи, была награждена рукою Иды. Недавно благодетель наш умер; сладостное желание видеть родину, отыскать имя свое и узнать об участи родителей влекло меня в Эстонию. Я здесь... но так ли встретило меня отечество?.. Где жена моя?.. Что сталось с нею? -- и что мне в жизни без Иды!.."

Старец плачет вместе с ним, но показывает Генриху возможность соединиться с супругою. Надежда красноречива; она возжигает огонь во взорах юноши, она придает ему бодрости. Он хочет идти в Ригу и там искать помощи.

Добродетель и опытность рыболова напутствуют,странника; он отправляется. Уже начали редеть пред ним леса эстонские; уже появляются желтые пески Ливонии... вдруг, близ берега, видит он распростертого человека; он еще дышит; открывает глаза и на старания Генриха произносит слабым голосом:

"Оставь меня, незнакомец, умирать заслуженною смер-тию; я молод, но от моей руки уже многие погибли; я Ральф, атаман разбойников с острова Руно; нашу шайку разорили рыцари Ордена; один я спасся и шел искать убежища в безопасном Зонденбурге: но сего дня..." Слова его пресеклись... он вздохнул -- и смерть сомкнула его вежди.

Светлая мысль, подобно молнии блеснувшая, проясняет чело датчанина. Переодевается в платье Ральфа, берет его оружие и возвращается поспешно к Зонденбургу. Обстриженные в кружок волосы, тюленья шапка, серое полукафтанье, широкие сапоги преображают его в жителя Руно. Огорчение на лице, два ножа за поясом, свисток и чекан дают ему вид совершенного разбойника. Четыре дня странствует он и так является пред Зонденбургом.

Море омывает со всех сторон замок, неширокая только каменная насыпь соединяет его с берегом острова Вердера. На нее вступает Генрих, и резкий звук свистка далеко пробуждает окрестное эхо. По стенам рассыпались люди, с башни послышался голос: "Кто ты, дерзновенный?" -- "Товарищ с острова Руно; ищу убежища".-- "Дожидай ответа".

Датчанин, опершись на чекан, рассматривает на стенах зверские лица. Он узнал некоторых; страх быть узнанным взаимно, невольно заставляет его трепетать, но любовь придает отважность, и он ободряется.

Заскрипели ворота, звякнули цепи, упал подъемный мост; четверо разбойников вышли, окружили Генриха, отобрали оружие, завязали глаза и повели в замок. Решетка опустилась с громом за ними; содрогание пробежало по членам юноши -- но воображение представляет ему супругу в оковах, несчастную, и мысль, что он идет для ее спасения, дает ему новую силу.

Перед постелей с раненого Гуго снимают повязку. Датчанин в безмолвии обозревает представляющееся тусклым еще взором: узкие и завешенные окна разливают слабый свет; лежащий атаман окружен всею шайкою; в ногах его постели сидит женщина...

-- Кто ты,-- спрашивает Гуго,-- и чего ты хочешь, незнакомец?

-- Если имя Ральфа известно тебе: я тот, который управлял отважными на острове Руно. Если дошло до вас известие о нашем бедствии: я один не был им постигнут; товарищ! я ищу приюта, которого лишили меня рыцари.

При сих словах раздались радостные восклицания разбойников; при сем голосе женщина вскрикивает и падает бесчувственна к ногам Брахта; в ней узнает Генрих свою супругу. Но она не в цепях; на ней богатое платье; она сидела у атамана?.. Яд ревности разливается по жилам; уже не боязнь заставляет его трепетать; не страх занимает дух; только движение между разбойниками скрывает его замешательство.

-- Отнесите малодушную,-- говорит Гуго,-- она думает, что новая жертва мести нашей предстала пред нею... Знаю, Ральф, твою славу,-- продолжает он,-- жалею о несчастии и радуюсь твоему товариществу; но скажу тебе, что законы наши суровы: будешь ли согласен им повиноваться?

-- Не боюсь строгости,-- кто умел повелевать, тот, конечно, учился повиноваться. Чего требуют законы ваши?

-- Отречься человечества, всего света, этого гнездилища змей ядовитых, у которых тайные жала лицемерия и вероломства язвят и губят более, нежели сталь ножей наших; ненавидеть Тайные суды и Орден рыцарей; не жалеть жизни для их пагубы, за утеснения от коих мужественные скрываются в сих стенах; за варварства, которые лишили их свободы, имени и отечества. Ежели ты немец: отрекись сам себя и клянись, подобно нам, эстонцам, на костях братии наших местью немцам.

Положа руки на мертвую голову, под которою лежит широкий нож, датчанин повторяет страшную клятву, произнесенную некогда самим Брахтом. Прерывистый голос смятения сердечного делает оную еще страшнее. Для утверждения разрезывает себе руку, орошает кровию поверженный на полу меч и проходит по ним трикраты босыми ногами.

-- Теперь ты наш, Ральф,-- продолжает атаман,-- обними меня в знак союза и ступай; но помни, что жизнь твоя нам принадлежит: одна только смерть в твоей власти.

С буйною радостью окружили разбойники нового товарища. В огромной зале, около пылающего дуба, с чашею в руках, должен он рассказывать вымышленные свои приключения. Клятвы и хулы исступленные, дикий хохот и смешанные клики отдаются гулом по сводам. Волнующийся свет пламени и перекаты отзыва, кажется, колеблют стены, и висящие на столбах латы с непостоянными тенями будто оживились и движутся.

Разбойники также повествуют -- о своих подвигах: рассказывают наконец собственную его повесть. "Видишь ли,-- говорят,-- обломки корабля на огнище? Это последняя наша добыча; она стоит дорого: много легло наших; сам Гуго ранен датчанином, который, защищая жену, дрался, как отчаянный. Мы его сразили; а жена досталась атаману и прислуживает ему в болезни. Она прекрасна, но вечные слезы помрачают глаза ее; что в красавице, которая не понимает своего счастия?.."

Дикое исступление страсти неблагородной отлегло от сердца Генриха: уверяется, что супруга его несчастнее нежели в оковах, и радость выступает на лицо огорченное. Он пьет, он поет с разбойниками, пробует с ними силу -- и общее признание уступает ему место первенства.

Утихли шумные восклицания; огонь едва дымится; сон овладел всеми. Один Генрих не спит, помышляя о свидании с супругою. Но как видиться... как не изменить тайне?., думает, и ночь проходит, не смыкая глаз его. Но счастие осенило их на время: они свиделись. Генрих объявляет, на что для ней отважился, условливается, при первой очереди стражи своей на башне замка, уйти с помощью ключей, которые должно похитить Иде из-под изголовья атамана. Страх сокращает краткие минуты встречи: они расстались.

Время течет быстро для счастья; медленно для злополучия, еще медленнее для ожидания. Проходят многие дни; мнимый Ральф много раз выезжает в море для разбоя, прежде исполнения надежд своих. "За жену и за детей!" -- повторяет раненый Гуго, отпуская на добычу; "За жен и детей!" -- восклицают разбойники; "За жену, за жену!" -- шепчет Генрих. Невинная кровь льется; но ни одна капля не брызнула на Генриха; ни одно пятно не замарало его совести.

Наступает желанный срок. Сердца супругов бьются ожиданием неизвестным. Очередь стражи Ральфу. Кажется, судьба благоприятствует супругам. Разбойники празднуют новую добычу; осенняя ночь усугубляет мраки; море шумит; сгущенная холодом вода плещет в стены; ветер завывает между зубцами. На высокой башне, с которой протянута цепь к колоколу в залу разбойников для призывного знака, стоит безмолвный Генрих, ждет супруги и прислушивается к каждому шороху. Уже гаснут огни; умолкают буйные клики; один только рев волн доходит до его слуха. Напрасно море силится смыть кровавые пятна со стен; еще прольется много на них крови!..

Ида уже не плачет; ласкается к Брахту, наливает ему полные стаканы, и выздоравливающий злодей трепетною рукою радостно принимает подносимое вино. Она молится так усердно над каждым бокалом и улыбается атаману так приятно, что он готов выпить чашу смерти из рук пленницы. Скоро скатилась голова его на изголовье: еще невнятно бормочет ей ласкательства, еще с судорожными движениями руки его ищут прекрасной... она с ключами уже на башне.

Первый поцелуй со времени разлуки награждает обоих супругов. Тихо, едва дыша, спускаются они с башни. Ральф в темноте брякнул нечаянно цепью: "Ты уронил ключи",-- произносит Ида, хватает цепь -- и ах, несчастная! прежде нежели супруг успел остановить ее руку, она ударила в колокол час своей смерти!..

Вдруг осветились стены... забегали люди... супруги спешат... вот уже близ ворот... вот вложен ключ... но свет пламенников мгновенно озаряет их бегство!.. их схватили!..

Кто изобразит бешенство пробужденного Брахта? Ярость его задушает; все встревожены; измена очевидна. Приготовляется немедленно казнь: около головы Генриха обвивают веревку, крутят и... уже к трупу бездушному призывают Иду -- и так бросают обоих со стен замка в море!..

Свирепый Брахт дышит отрадою. Пред ним лежат для раздела кольца, серьги, запястья, золотые образа, снятые с виновных. Теперь только обращает он на них внимание: вдруг глаза его выкатились, волосы становятся дыбом, судорожное движение объемлет члены... Отвратим взоры от страданий наказанного злодейства; самые разбойники впервые познали ужас в сердцах своих...

Поутру нашли Брахта истекшего кровию; перевязки были сорваны; золотые образа несчастных супругов замерли в руках Гуго, сложенных на груди...

Никто не знал причины исступленной смерти Брахта; но, думали, что перст карающего Провидения указал ему в последней жертве -- его детей злополучных...

-----

Протекли веки. Эстония переменила вид свой. Земля, упитанная кровию, погребена под волнами желтеющих класов. Одни только развалины замка Зонденбурга, будто печать отвержения, посреди цветущей природы, вопиют гласом немолчным свою страшную повесть. Там, где буря выкинула тела брошенных в море супругов, ныне стоит странноприемная гостиница; а на могильном кургане Брахта, в возвышающейся мельнице, тяжкие жернова вертятся беспрерывно над сердцем несчастного отца, ожесточенного злодея, ужаса человечества!..

КОММЕНТАРИИ

Н. А. Бестужев, старший брат А. А. Бестужева-Марлинского. После окончания Морского кадетского корпуса начал службу в звании мичмана. Совершил ряд дальних плаваний в западноевропейские страны; получил звание капитан-лейтенанта. С 1824 года -- член Северного общества, в котором играл видную роль. 14 декабря 1825 года вывел на Сенатскую площадь Морской гвардейский экипаж; был приговорен к 20 годам каторжных работ. С 1839 года находился в ссылке в Иркутской губернии.

"Не было ремесла или искусства, которого бы, по словам современника, он не знал и не изучил почти в совершенстве..." (Писатели-декабристы в воспоминаниях современников, т. 2. М., 1980, с. 213).

Н. А. Бестужев был писателем и экономистом, историком и художником, изобретателем и механиком. Историческую и художественную ценность представляет выполненный Бестужевым в Сибири цикл акварельных портретов ссыльных декабристов.

Гуго фон Брахт

Происшествие XIV столетия

Впервые -- Соревнователь просвещения и благотворения, 1823, ч. 24.

Печатается по изд.: Бестужев Н. А. Рассказы и повести старого моряка. М., 1860.

Стр. 134. Эпиграф -- из стихотворения К. Ф. Батюшкова "Послание к другу".

Эзель (Сааремаа) -- остров в Балтийском море, у входа в Рижский залив.

Стр. 141. Чекан -- старинное оружие: топор и молоток на длинной рукояти.