Богданов Александр Александрович - Новейшие прообразы коллективистического строя

Неизвестный Богданов. В 3-х книгах. Кн. 1.: А. А. Богданов (Малиновский). Статьи, доклады, письма и воспоминания. 1901--1928 гг.

М.: ИЦ "АИРО--XX", 1995

Статья "Новейшие прообразы коллективистического строя" (15)

[1918 г.]

Мировой военный кризис породил в организации современного общества ряд новых явлений, своеобразные формы, воплощающие в разной степени и разными путями коммунистическую тенденцию, родственную коллективистической в столь сильной степени, что даже среди нашей школы весьма обычно их смешение {Чтобы избегать этого смешения, мы и будем употреблять оба термина -- коллективизм и коммунизм -- отнюдь не в смысле политически-партийном, а только в смысле экономических тенденций.} Определить теперь же конкретно как возможное развитие, так и мировое историческое значение этих новых форм было бы трудно и в научном смысле рискованно. Наша задача -- выяснить их происхождение и основные их организационные черты, поскольку они фактически уже наметились.

а) Коллективизм и коммунизм

Термины эти долгое время употреблялись без строгого различения; но за последние полвека их потребление более или менее установилось, и притом в согласии с их филологическим генезисом. Оба понятия выражают организационную идею обобществления экономической жизни людей; основная же разница заключается в центре тяжести этого обобществления. Коммунизм ("Общность" или "общинность") есть понятие, связанное в первую очередь со сферою присвоения, распределения; это -- отрицание частной собственности, индивидуального права на имущество; таков, например, древне-христианский "коммунизм потребления", обязывавший членов общины отдавать свое имущество в ее потребительный фонд; земельный коммунизм феодального крестьянства, выражавшийся в общинном землевладении при раздробленности процесса обработки земли, и т. п. Коллективизм (буквально -- "соборность") относится прежде всего к сфере труда, производства, означает объединение человеческих усилий, действий, в том смысле, как говорилось о коллективизме в нашем предыдущем изложении. Различие можно хорошо иллюстрировать терминами "рабочий коллектив" и "коммуна рабочих": первый вызывает идею объединенного группового труда, второй -- объединенного домашнего хозяйства, общего помещения, общего стола, вообще -- совместного владения и распределения потребляемых продуктов, организованного группою.

В социалистическом идеале оба момента сливаются непосредственно и неразрывно, так что нам не было даже надобности специально их различать; но ясно, что там из них основным является коллективизм производства, а коммунизм присвоения и распределения им обусловливается, как его жизненный результат. В частичных же исторических осуществлениях то и другое нередко разделяется, но большей частью все же связывается, в той или иной степени. Например, монастырские коммуны древних христиан были в то же время производительными коллективами, и сохраняли этот характер в первую половину феодальной эпохи; потом их производственные функции стали отмирать, а коммунизм потребления оставался. В земельных коммунах крестьян феодальной эпохи сохранялись, как мы видели, некоторые элементы трудового коллективизма. В новейшей армии коммунизм потребления и в мирное время соединяется с некоторым коллективизмом работ, выполняемых солдатами,-- а в военное с полным коллективизмом боевого действия и дополняющих его трудовых процессов, и т. д.

Организационные формы обобществления сводятся к двум основным, авторитарной и товарищеской; в коллективизме -- это типы сотрудничества, в коммунизме -- распределения. На практике эти формы наблюдались до сих пор почти всегда в смешанном виде, с преобладанием той или другой. Так, даже в патриархальной общине, коллективе-коммуне с ярко авторитарным основным строением, все же имелись и зародышевые элементы товарищеского типа, в виде "примитивного демократизма", общего обсуждения и решения собранием взрослых мужчин тех особенно важных или трудных вопросов жизни, которые самому патриарху представлялись сомнительными или слишком ответственными. В новейшей армии, при крайней авторитарности общего строения, товарищеская связь занимает немалое место в жизни солдатских низов, а в виде исключения окрашивает собою даже отношения офицеров и солдат. В пролетарских классовых организациях, рядом с развивающейся товарищеской связью, обнаруживаются с большой силой на первых стадиях и затем лишь медленно отступают по мере развития авторитарно -- идеологические отношения вождей и массы, т. е. авторитарность, смягченная товариществом, освобожденная от элементов насильственной принудительности, но сохраняющая элементы персональной веры и преклонения.

Когда коммунистическая тенденция проникает в классы, еще не освободившиеся от индивидуализма, или по самой своей экономической природе к нему тяготеющие, тогда она выливается в форму так называемого социализма дележа,-- стремления распределить наличное имущество равномерно в частную собственность. Таков обычно социализм мелкобуржуазных слоев; так понимали его нередко и пролетарские слои, лишь недавно оторвавшиеся от деревни и ремесла; так истолковывала его большей частью враждебная ему буржуазия. Земельно-общинная система переделов означала соединение остатков прежнего коммунизма с развивающимся индивидуальным крестьянским хозяйством.

Существуют условия, при которых коммунистическая тенденция выступает неизбежно даже среди элементов, всецело пропитанных экономическим индивидуализмом в своей обычной жизни. Это -- "коммунизм крайности". Когда, например, корабль попадает на рифы у пустынного острова, то как бы ни было велико уважение капитана, экипажа и пассажиров к принципу частной собственности, все припасы у отдельных лиц отбираются для равномерного распределения, чтобы все могли хоть как-нибудь дожить до момента спасения. Аналогичное положение создается в осажденных городах -- "осадный коммунизм": власти вынуждаются организовать равномерное распределение продуктов, конфискуя частные запасы. При этом и личная рабочая сила может, в силу той же крайности, рассматриваться как собственность, которую необходимо реквизировать для общего спасения: вводятся принудительные работы для всех граждан, всеобщая трудовая повинность.

Это, конечно, не коллективизм, потому что исходит не из новой, товарищеской формы сотрудничества, а из внешней необходимости; и организационная форма может оставаться строго авторитарной.

Впрочем, иногда и в условиях, вынуждающих осадный коммунизм, господствующие группы, слишком проникнутые своими частными интересами, не хотят или не умеют его организовать. Тогда среди подчиненной массы возникает стремление их свергнуть, и во главе идут, естественно, элементы наименее индивидуалистичные, а также наиболее враждебные господствующим классам. Так было, например, в осажденном Париже 1871 г., где господство буржуазии, не желавшей бороться до конца и неспособной организовать жизнь города, как эта борьба требовала, было свергнуто блоком пролетариев и враждебной капиталу мелкой буржуазии; блок этот и осуществил осадный коммунизм, правда, еще далеко не полный.

Как показывает пример со всеобщей трудовой повинностью, осадный коммунизм, исходя из сферы распределения, может переходить и в сферу производства. Здесь его роль сводится, главным образом, к регулированию остатков производственного процесса, к тому, чтобы идущий его упадок поставить в рамки наибольшей планомерности, приспособить к задаче возможно продолжительного поддержания жизни коммуны. Планомерная организация в смысле инициативно творческого процесса возможна разве лишь как весьма частичное явление,-- в общем же и целом исключается основным положением вещей, отсутствием прибавочной общественной энергии, за счет которой идет развитие.

в) Государственный капитализм

Первое преобразование организационной формы общества, выдвинутое мировым военным кризисом, есть государственный капитализм. Его можно определить, по его происхождению, как осадный коммунизм в государственном масштабе, организуемый буржуазией. По строению это -- сочетание новейшего капитализма и военного ("армейского") коммунизма.

Первая часть вопроса достаточно выяснена в анализе мировой войны. Вполне очевидно, что государственный капитализм возник и развивался на основе именно тех условий, которые вообще порождают коммунизм крайности. Первою вступила на этот путь Германия, которая с самого начала войны оказалась отрезанной от мирового рынка, т. е. в положении, подобном положению осажденного города. За нею следовали другие страны по мере того, как ход вещей ставил их в подобные же условия: подводная война, расстройство транспорта военной его эксплуатацией, сокращение нормального производства его военным извращением и разрушениями, особенно убылью рабочей силы, и т. под. Жесточайшая дороговизна, выгодная капиталистам и аграриям, индивидуально угрожала классу крупных собственников, как целому, в каждой данной стране таким истощением народных масс, которое повело бы к проигрышу войны; и общая организация этого класса -- государство -- была вынуждена принимать меры к более равномерному распределению, основанному на учете потребностей, т. е. более или менее проводить в жизнь принцип коммунизма. Разумеется -- более или менее, по возможности именно менее, потому что класс, руководивший выполнением дела, по самой природе своей максимально враждебен этому принципу.

Государство начало с того, что взяло под свой контроль распределение продуктов для массового потребления, затем нормировало их цены и сбыт, наконец, перешло и к регулированию производства: последовательность, вполне типичная для коммунистических преобразований хозяйства.

Что касается конкретных форм организации, то вполне естественно и понятно, что буржуазно-милитаристическое государство исходило из того материала, каким уже в своей практике располагало: из коммунизма потребления, существовавшего в его армии, с одной стороны, и из методов регулирования, выработанных новейшим капитализмом,-- с другой.

Армия и в мирное время является своеобразной потребительной коммуною; в военное время этот ее характер еще усиливается, а самые размеры коммуны увеличиваются в несколько раз. Миллионы людей живут на содержании у государства, планомерно распределяя в своей среде доставляемые через него продукты из сферы производства, и довольно равномерно их потребляя. При строго авторитарном строении всей этой организации, коммунизм ее простирается, главным образом, на низы, на солдатскую массу, которая размещается в общих казармах, получает общий стол, одежду и снаряжение. Для верхов организации, т. е. офицерства, коммунизм не обязателен, или обязателен только отчасти, но в военное время и здесь он значительно усиливается, а в походной жизни становится, в общем, неизбежен.

Размеры армейской коммуны, составлявшие раньше в большинстве стран менее 1% населения, во время войны достигли 10--15%, а по отношению к трудоспособным элементам еще гораздо более крупную долю. Если к этому прибавить, что из бесполезного прежде придатка она сделалась необходимейшим органом борьбы и защиты национального целого, то становится понятно, насколько должно было возрасти ее влияние, структурное и культурное, на всю жизнь общества. Потребительный коммунизм не ограничился рамками армии, но с нее стал постепенно распространяться на остальное общество.

Пособия семействам призванных увеличивали число лиц, находящихся на содержании у государства, еще в 2--3 раза. Пособия эти даются им совершенно независимо от их собственного участия в производстве, не на основе найма, а на основе их права на удовлетворение потребностей: принцип коммунистический, хотя бы форма пособий и была обычно денежная, а не натуральная.

Это, в сущности, еще прямое продолжение армейской коммуны. Но затем процессы военного разрушения и извращения производства порождают недостаток в продуктах, создают условия, вынуждающие осадный коммунизм: система частного присвоения продуктов, с ее специфической неравномерностью, не может удерживаться в прежнем виде. Прежде всего вводится карточное регулирование. Предмет потребления уже не является в полной мере индивидуальной и меновой собственностью: каждый имеет право, допустим, на 200 граммов хлеба, потому что такова установленная государством норма потребления; но никто не может законно купить для себя или продать отдельному покупателю свыше этих 200 граммов, а также не имеет права оставить у себя излишек произведенного или закупленного раньше хлеба.

Однако, мало иметь право на покупку 200 гр.: можно не иметь средств на их покупку, если цена их, оставаясь свободною, может неограниченно возрастать. Кроме того, на местном рынке их и вообще может не оказаться, в то самое время как на других местных рынках будет излишек сверх карточной нормы; и торговцы даже нарочно будут создавать такое положение, чтобы повышать цены. Так вынуждается регулирование цен и; всего распределения продуктов между районными рынками, всего их сбыта, формальная или фактическая их монополизация государством: новое завоевание коммунистического принципа.

В дальнейшем и регулирование сбыта оказывается бессильным без регулирования самого производства. Капиталисты находят невыгодным производство нормируемых, и следовательно, не приносящих истинной "военной" прибыли предметов необходимости, и стараются переходить на другие, менее насущные, но более выгодные производства; а в массе случаев укрывают готовые продукты от учета, чтобы вызвать повышение нормировочных цен, или чтобы нелегально спекулировать, идя на некоторый риск ради огромных барышей. Государству приходится взять на себя контроль и над направлением производства, и над его размерами, а значит -- над распределением в нем материалов орудий труда и рабочей силы. Осадный коммунизм простирает свое влияние на сферу производства. Но это, конечно, не превращает его в коллективизм: это не самостоятельно, из сферы самого производства идущая планомерная его организация, а только его регулирование, по исходному пункту -- потребительное, по задаче -- консервативное, направленное к поддержанию остатков производства, или даже, вернее, к необходимой равномерности в ходе их разрушения.

Уже государственный контроль над сбытом приводит к принудительному объединению целых отраслей в синдикаты, частью независимо от степени их предыдущей экономической подготовленности к этому, т. е. от степени концентрации в них капитала. Государственное регулирование производства ведет во многих случаях даже к принудительному объединению в тресты, что, однако, возможно, по техническим причинам, только для отраслей уже более прогрессивных в смысле централизации.

К регулированию производства относится и государственная трудовая повинность. С организационной стороны она здесь обычно сводится к авторитарному закрепощению рабочих и представляет явное распространение принципов военной организации на трудовые классы.

Таков государственный капитализм. Это -- система, в которой на основе прогрессивного упадка производительных сил, соединяются организационные черты новейшего капитализма с военно-коммунистическими тенденциями. Поэтому наиболее быстро и полно он развивался в стране, передовой и капиталистически, и милитаристически,-- в Германии. Это, действительно, осадный коммунизм, организуемый господствующими классами в тех формах и в тех границах, в которых они его способны организовать.

Отсюда -- не только сохранение прибыли капиталистов, владельцев предприятий и акций, но и довольно высокие нормы этой прибыли, гарантированные государством. Между тем на деле в общественной системе, взятой как целое, прибавочного труда нет, сумма производимых трудовых стоимостей меньше суммы потребляемых и истребляемых. Прибыль достигается частью за счет усиленной экспроприации мелкой и средней буржуазии, особенно быстро разорявшихся во время войны, частью даже имеет фиктивный, счетный характер. Это имеет место постольку, поскольку падает фактическая ценность денег и денежных знаков. Если, например, за год она упала на 20%, а прибыль по денежному балансу 15%, то ясно, что в действительности это уже убыток. Так и военные займы в немалой своей доле автоматически погашаются тем же способом, и с ними заодно все прежние государственные долги, хотя по видимости продолжают приносить прежний процент.

Тем не менее и там, где прибыли и проценты по займам принимают собственно символический характер, их социальное значение остается огромным: они символизируют сохранение основных принципов капитализма и будущее переложение всех потерь на трудовые классы, для чего, конечно, потребовалось бы усиление эксплуатации. В этом смысле государственный капитализм в полной мере "капиталистичен".

По основным своим организационным чертам он представляет крайнее смешение прогрессивности и реакционности. Первая выражается в его экономической антианархичности, в огромном развитии централизованного регулирования; вторая -- в столь же резком усилении авторитарности. Само регулирование отличается государственно-бюрократическими формами; и этому нисколько не противоречит широкое участие в его органах всяких общественных, даже рабочих организаций, потому что роль их остается подсобной, подчиненной. Трудовые массы фактически закрепощаются путем милитаризации, военного положения и пр. Общегосударственный порядок даже в передовых демократиях принимает формы правительственной диктатуры, которая на деле является олигархией социальных верхов. Все это вытекает из основной авторитарности военных организаций, и присоединяется к ней, оказывая вместе с нею сильнейшее давление также на духовную культуру: растет религиозное, т. е. авторитарное миропонимание и мирочувствование в широких слоях общества, где раньше укреплялись свободные и научные формы сознания.

До сих пор, изучая развитие организационных форм жизни общества, мы всюду видели, что оно исходит из области производства, и идя оттуда, преобразовывает область присвоения, распределения, потребления. Здесь же выступил перед нами порядок прямо противоположный: преобразование начиналось со сферы потребления и распределения, и через сферу сбыта переходило на отношения производства. Как понять это извращение связи? Оно объясняется просто. В первом случае дело шло о процессах роста, усложнения, вообще -- о прогрессивных изменениях социальной системы; тут основа происходящего -- упадок, разрушение, вообще регрессивные условия. Движущее действие прогресса производительных сил обнаруживается, прежде всего, именно там, где они накопляются; давление регресса первично проявляется там, где происходит растрата общественных активностей, в области потребления и истребления. Это, следовательно, естественный порядок деградации, хотя бы и временный. Так и в упадке различных общественных систем прошлого исходным пунктом были паразитизм верхов, истощение низов -- область потребления или, точнее, социального распределения.

с) Коммунизм рабоче-солдатский и рабоче-крестьянский

Осадный коммунизм, организуемый классами антикоммунистическими, заключает в себе явное внутреннее противоречие, которое неизбежно развивается и усиливается по мере развития и усиления основы этого коммунизма -- экономической разрухи. Сохранение прибыли при отсутствии прибавочной стоимости в общественной системе, как целом, и привилегии господствующих классов в распределении продуктов при возрастающем недостатке их для всех, наглядные проявления этого противоречия, создают почву для революционного кризиса, смысл которого должен заключаться в устранении самого противоречия. Направление кризиса отсюда вполне понятно: организацию коммунизма стремятся взять в свои руки классы коммунистические, которые в то же время борются за прекращение войны, порожденной и поддерживаемой тенденциями капитала.

Какие же это классы? Во-1), конечно, рабочий пролетариат, в коллективизме которого заключается и коммунизм, как его необходимая составная часть. Коммунизм близок и доступен даже наиболее отсталым слоям пролетариата, еще не освободившимся от пережитков мелкобуржуазной идеологии, тяготеющим к социализму дележа, так что на этой почве легко объединяется вся пролетарская масса.

Во-2), низы армии, по социальному составу частью тоже пролетарские, частью же -- и для многих стран именно в большинстве -- крестьянские и мелкобуржуазные. При всей своей коренной разношерстности и кратковременности своего объединения, они обладают основным признаком социального класса -- совершенно особой ролью по отношению к системе производства; не принимая в нем участия, они потребляют его продукты, и в то же время служат его защитою против внешней разрушительной силы. На такой почве складываются, весьма, без сомнения, неглубокие объединяющие черты, которые делают из солдатской массы своего рода "класс исторического момента". Он живет в условиях потребительного коммунизма, и преобладающая в нем основная мелкобуржуазная природа не препятствует развитию в нем тенденции к социализму дележа, а постоянная практика военных реквизиций, конфискаций, пользования неприятельским имуществом и пр. еще более воспитывает в этом направлении. Тенденция к прекращению войны, истребляющей солдатские массы, здесь понятна сама собою; при военных поражениях она усиливается и, разрывая сковывающие ее формы авторитарной дисциплины, позволяет армейским низам активно выступить в составе коммунистического блока.

В-3), беднейшая и наиболее быстро разоряемая часть крестьянства и ремесленного мещанства, полупролетариат, эксплуатируемый и экспроприируемый торговым капиталом, и ищущий выхода в социализме, дележа. Сюда же идеологически примыкает, благодаря отсталости и зависимости от деревенской обстановки жизни, большинство батраков.

Сила и сплоченность коммунистического блока, возможность его выступления и победы определяется позицией его центральной части -- солдатских масс, являющихся связующим звеном между другими частями. Поэтому коммунистические революции наступали до сих пор в зависимости от хода войны и, конечно, степени разрухи, влияющей и непосредственно, и через порождаемые ею военные поражения.

Первая такая революция произошла в России. Ускоряющим моментом явилась общая экономическая отсталость этой страны: отсюда вытекала, во-1), особенная острота разрухи и тяжесть военных поражений в борьбе с передовой Германией; во-2), организаторская слабость русской буржуазии, которая не смогла подняться даже до сколько-нибудь полного государственно-капиталистического регулирования сбыта и производства. Революция сначала явилась общедемократической, благодаря отсталому политическому строю, но затем вылилась в борьбу буржуазной демократии с коммунистическим блоком, который и победил в октябре -- ноябре 1917 г. За Россией последовала менее отсталая, но и далеко не передовая в капитализме Австрия, затем после определившегося военного поражения, истощенная Германия.

Коммунистический блок организуется, ведет борьбу и устанавливает свое господство в формах, единственно соответствующих задаче объединения экономически столь разнородных элементов: политическая система Советов, собраний депутатов от различных классовых групп, образующих блок. Побеждая, он вводит осадный коммунизм в новом виде, определяемом интересами широких масс этого блока и их антагонизмом с побежденной буржуазией.

При этом авангард блока, рабочий пролетариат, коллективистичный по самой своей природе, неизбежно выдвигает программу, далеко выходящую за пределы собственно осадного коммунизма, программу полной социализации не только распределения и производства, свою классовую программу-максимум. Ее он стремится провести в жизнь, пользуясь своей руководящей ролью в коммунистическом блоке, и стараясь преодолеть препятствия, необходимо возникающие из его экономической разнородности.

Против коммунистического блока всех стран, где он победил, выступает военная сила стран, где капитал сохраняет господство, причем ее поддерживают также изнутри все антикоммунистические силы. Следовательно, ход и исход этого ряда революций должны зависеть от двух моментов:

1) от развития коммунистического блока разных стран в ту или иную сторону -- в сторону упрочения или дифференциации;

2) от соотношения в международном масштабе сил этого блока и сил противостоящего ему международного капитала.

В своих социально организаторских усилиях коммунистический блок наталкивается на основное ограничение, которое неизбежно для всякого составного целого. Движение такого целого определяется свойствами частей, находящихся в наименее благоприятном положении, наиболее слабых или наихудше приспособленных. Так например, скорость эскадры, как целого, равна скорости ее самого тихоходного корабля, пройти она может лишь по фарватеру, достаточному для наиболее глубоко сидящего из кораблей; сопротивление цепи разрыву или флота прорыву определяется наименее прочным звеном, наиболее слабым участком, и т. под. Организационное движение блока ограничивается социальными свойствами наиболее отсталой его части -- солдатской или крестьянской. Только распад связи целого или взаимопроникновение разных его частей могут изменить эту границу.

С другой стороны, империалистический блок международного капитала заключает в себе коренное внутреннее противоречие; это блок монополистов, делящих между собою мир, причем увеличение доли и силы одного означает, в конечном счете, всегда уменьшение доли и силы других. Эта скрытая враждебность интересов то и дело прорывается наружу, и если подавляется усилением внешней опасности для всего блока, то, уходя вглубь, развивается там, подготовляя почву для новых, еще больших обострений: вынужденный союз врагов, полных страха и ненависти друг к другу.

Посредине между обоими блоками стоит обширный социальный слой, обозначаемый термином "интеллигенция" -- технически, политически, культурно организаторские элементы, инженеры, врачи, учителя, чиновники и т. п. Этот слой, несмотря на свое особое положение в системе производства и крупную роль в нем, не играл до сих пор самостоятельной классовой роли,-- не играет ее пока и в ходе революции. Он частью сохраняет разрозненный нейтралитет, в большинстве же склонен присоединяться к господствующей силе: в районе власти империалистического блока остается агентом капитала, в районе коммунистического принимает, после ряда колебаний, оболочку "трудовой интеллигенции". Пока его роль такова, соотношения мировых сил он сам по себе не меняет.

РЦХИДНИ. Ф. 259. Оп. 1. Д. 43. Автограф.

Примечания:

15. Статья "Новейшие прообразы коллективистического строя" представляет собой одноименную главу, не включенную во II том большого "Курса политэкономии" А. А. Богданова и И. И. Скворцова-Степанова в 1919 г. В предисловии ко второму изданию этого тома А. А. Богданова 19 июля 1923 г писал, что им была произведена переработка книги и осуществлен целый ряд дополнений, в том числе: "введена глава "Военно-экономические формации" -- о государственном капитализме недавней эпохи и военном коммунизме к главе X "Теория мирового кризиса", пункт "д". По основному содержанию глава эта соответствует главе "Новейшие прообразы коллективистического строя", не вошедшей в первое издание, вследствие разногласий между авторами, теперь потерявших свое значение". ("Курс политэкономии" А. А. Богданова и И. И. Скворцова-Степанова, т. II, вып. IV, 1924 г., л. 5).