Бойесен Хьялмар - Под ледниками

ПОДЪ ЛЕДНИКАМИ.

НОРВЕЖСКІЙ РАЗСКАЗЪ.

Хьялмара Хьорта Бойезена.

Въ одной изъ глубокихъ долинъ западнаго берега Норвегіи сохраняется доселѣ замѣчательная легенда. Нѣсколько столѣтій тому назадъ жилъ въ этомъ приходѣ поселянинъ съ двумя сыновьями-близнецами. Въ дѣтствѣ они такъ походили другъ на друга, что даже отецъ не всегда могъ ихъ различить; а такъ какъ мать умерла вскорѣ послѣ ихъ рожденія, то некому было рѣшить вопроса о первородствѣ. Съ теченіемъ времени умеръ и отецъ; тогда каждый изъ нихъ, чувствуя себя старшимъ, предъявилъ свои права на ферму. Впродолженіи года они ссорились и дрались, угрожая другъ другу сжечь домъ, если кто-нибудь изъ нихъ посмѣетъ имъ завладѣть. На второй годъ, ихъ распрѣ былъ положенъ конецъ сосѣдомъ, славившимся своей мудростью. Онъ посовѣтовалъ имъ посадить два растенія, и тотъ, чье растеніе примется, будетъ назначенъ самимъ небомъ въ собственники фермы. Братья согласились на такой Божій судъ, считая, что Богъ справедливѣе разсудитъ, чѣмъ человѣкъ. Одинъ изъ нихъ, по имени Арнъ, выбралъ папоротникъ, а другой, Ульфъ -- шиповникъ. Спустя недѣлю, они отправились съ мудрымъ совѣтникомъ и двумя сосѣдями на отдаленное пастбище у подножія ледника, избранное ими для Божьяго суда. Папоротникъ Арна весело колыхался свѣжимъ утреннимъ вѣтеркомъ, а шиповникъ Ульфа валялся на землѣ, засохшій и вырванный съ корнемъ чьей-то враждебной рукой. Глаза обоихъ братьевъ встрѣтились въ гнѣвномъ, пылавшемъ ненавистью взглядѣ.

-- Это -- не Божій судъ, промолвилъ въ полголоса Ульфъ:-- я знаю руку, учинившую это подлое дѣло.

Посредники, не обращая вниманія на эти слова, осмотрѣли вырванный съ корнемъ шиповникъ и рѣшили, что это работа какого-нибудь дикаго звѣря, вслѣдствіе чего и присудили Арну отцовскую ферму. Но скорѣе молніи сверкнулъ ножъ Ульфа; Арнъ поблѣднѣлъ и затрясся, какъ осиновый листъ. Посредники бросились къ нему на защиту, но въ ту же минуту Ульфъ съ дикимъ крикомъ бросилъ ножъ на землю и кинулся въ ледяную пучину, зіявшую у ихъ ногъ. Раздался отдаленный, глухой плескъ, и затѣмъ наступила мертвая тишина. Всѣ присутствующіе подбѣжали къ самому краю обрыва; ледникъ спокойно тянулся своей громадной, холодной поверхностью, сверкавшей на солнцѣ. Тысячи маленькихъ ручейковъ наполняли воздухъ своимъ мелодичнымъ журчаніемъ.

-- Богъ судья вамъ обоимъ, сказали сосѣди Арну и поспѣшно удалились.

Съ того времени Арна прозвали Армграсъ, т. е. папоротникъ -- и это прозвище сохранили до сего дня его потомки. По той или другой причинѣ, но со времени смерти Ульфа эта семья не пользовалась общей любовью и, живя въ гордомъ одиночествѣ на вершинѣ подъ вѣчными ледниками, они еще болѣе чуждались сосѣдей, чѣмъ послѣдніе отъ нихъ отвертывались.

Въ началѣ нынѣшняго столѣтія, потомокъ Арна, Гудмундъ Армграсъ владѣлъ родовымъ помѣстьемъ, по несчастному стеченію обстоятельствъ, два сына его, Арнъ и Таральдъ, влюбились въ одну и ту же молодую дѣвушку, самую гордую и прелестную красавицу всего околотка. Послѣ нѣкотораго колебанія, она сдѣлалась невѣстой Арна, потому что, какъ объявляли злые языки, онъ былъ старшій, а слѣдовательно наслѣдникъ фермы. Но за двѣ недѣли до свадьбы она родила ребенка, и не Арнъ былъ его отцомъ. Въ ту же ночь между братьями произошла страшная ссора; отъ словъ перешли къ ударамъ, и ножи пошли въ ходъ. Къ утру Таральда принесли на ферму безчувственнаго и съ глубокой раной въ плечѣ. Впродолженіи недѣли онъ былъ между жизнью и смертью, но потомъ мало-по-малу оправился. Арнъ же исчезъ; по слухамъ, онъ на слѣдующій день ушелъ въ море на суднѣ съ деревомъ, отправлявшемся въ Гулъ. Въ концѣ года Таральдъ женился на невѣстѣ брата и вступилъ во владѣніе фермой.

II.

Однажды утромъ, поздней весною 1868 года, лѣтъ тридцать пять послѣ только что разсказаннаго событія, въ долинѣ на берегу Фьорда подъ ледниками была неожиданно нарушена обычная тишина тремя свистками. Это былъ сигналъ проходящаго мимо парохода, чтобы съ берега подали лодку для пассажира. Двѣ лодки тотчасъ отчалили отъ берега съ полдюжиною людей въ красныхъ колпакахъ и живописной одеждѣ. Вскорѣ лодки пристали къ пароходу. Прежде всего спустили въ лодки нѣсколько большихъ сундуковъ и чемодановъ, доказывавшихъ, что пассажиръ, сходившій на берегъ, былъ человѣкомъ достаточнымъ. Это впечатлѣніе тѣмъ болѣе подтвердилось, когда появился высокаго роста человѣкъ, съ смуглымъ цвѣтомъ лица, сопровождаемый небольшимъ мохнатымъ существомъ, кожа котораго была чисто адской черноты, что возбудило сильное волненіе среди лодочниковъ. Потомъ пароходъ далъ еще свистокъ, повторившійся безконечнымъ эхо въ снѣжныхъ пикахъ, и лодки медленно направились къ берегу по блестящей зеркальной поверхности Фьорда.

-- Могу я здѣсь гдѣ-нибудь на фермѣ найдти пріютъ съ моимъ слугой на все лѣто? спросилъ путешественникъ, обращаясь къ молодому поселянину: -- я желалъ бы поселиться какъ можно ближе къ леднику.

Онъ говорилъ по норвежски, хотя и съ сильнымъ иностраннымъ выговоромъ, но правильно и очень внятно.

-- Мой отецъ, Таральдъ Армграсъ, живетъ подлѣ самаго ледника, отвѣчалъ юноша: -- вѣроятно, онъ согласится васъ пріютить, если вы удовольствуетесь нашей скромной жизнью.

-- Вы проводите меня къ вашему отцу?

-- Конечно.

Юноша, не дожидаясь дальнѣйшихъ приказаній, пошелъ впередъ, а путешественникъ и его черный слуга послѣдовали за нимъ.

Морисъ Фернъ (такъ звали иностранца) былъ, какъ уже сказано, высокаго роста, очень смуглый, лѣтъ тридцати съ небольшимъ, съ прямымъ носомъ, изящно очерченнымъ ртомъ, выражавшимъ сильную волю, и блестящими карими глазами, которые доказывали, что онъ имѣлъ наклонность къ пламенному энтузіазму. Но, несмотря на это, онъ производилъ впечатлѣніе человѣка, одареннаго хладнокровнымъ разсудкомъ и спокойной энергіей. При замѣчательной внѣшности, которая тотчасъ видѣлила бы его изъ многочисленной толпы, онъ поражалъ своими граціозными, аристократическими манерами. Черты его лица отличались безспорно красотой и ясно говорили, что это культурный человѣкъ. Онѣ не обнаруживали той варварской откровенности, которая, словно вывѣска, повѣствуетъ всѣмъ исторію происхожденія, расы и національности многихъ людей. Высшая культура враждебна сохраненію рѣзко опредѣленнаго типа; она придаетъ человѣческій оттѣнокъ звѣрскимъ скуламъ кельта и нѣкоторую блѣдность краснымъ щекамъ англо-саксонца, уменьшаетъ толщину германца и смягчаетъ крайнія угловатости фигуры и характера брата Іонаѳана. Однако, несмотря на это отсутствіе національной типичности, мы не можемъ оставить читателей въ невѣдѣніи тѣхъ обстоятельствъ, безсознательнымъ результатомъ которыхъ былъ мистеръ Фернъ.

Послѣ бѣгства изъ Норвегіи, Арнъ Армграсъ скитался по свѣту впродолженіи нѣсколькихъ мѣсяцевъ и, наконецъ, поселился въ Новомъ Орлеанѣ, гдѣ, вмѣстѣ съ предпріимчивымъ молодымъ шведомъ, основалъ гостинницу подъ названіемъ "Валгала моряковъ". Ему повезло; смѣлость, краснорѣчіе и особенно замѣчательная красота вскорѣ составили ему завидную репутацію. Денегъ у него завелось много, онъ сломалъ старую гостинницу и выстроилъ новый блестящій отель, съ варварскимъ обиліемъ золота, пестроты и зеркалъ. Одна молодая дѣвушка, съ длинною французской фамиліей и аристократическаго происхожденія, влюбилась въ Арна, не спокойно и благоразумно, какъ барышни на сѣверѣ, но съ дикими трагическими жестами и пламенной декламаціей. Однако, для норвежца эта лихорадочная страсть была не очень пріятной новизной; онъ былъ смущенъ и испуганъ, встрѣтивъ впервые въ жизни непонятную загадку. Ихъ тайныя свиданія были случайно открыты. Братъ молодой особы стрѣлялся съ Арномъ, затѣмъ послѣдовали похищеніе, тайный бракъ, наконецъ, возвращеніе въ лоно семейства и трогательное примиреніе.

Съ тѣхъ поръ Арнъ Фернъ (норвежская фамилія была просто переведена по-англійски, такъ кака Армграсъ и Фернъ одинаково означаютъ папоротникъ) сдѣлался человѣкомъ вполнѣ приличнымъ и изящнымъ. Послѣ смерти своего тестя въ 1859 г., онъ продалъ свое помѣстье въ Луизіанѣ и переселился съ женою и дѣтьми въ Сан-Франциско, гдѣ успѣшными спекуляціями по части покупки и продажи недвижимой собственности быстро увеличилъ свое состояніе. Старшій сынъ его Морисъ, по личному желанію, былъ отправленъ въ восточные штаты, гдѣ воспитательное дѣло стоитъ гораздо выше. Онъ поступилъ въ одинъ изъ лучшихъ университетовъ и, къ величайшему неудовольствію отца, обнаружилъ пламенную страсть къ естественнымъ наукамъ. Однако, видя, что всѣ сопротивленія наклонностямъ сына тщетны, старикъ мало-по-малу привыкъ смотрѣть съ нѣкоторымъ смутнымъ уваженіемъ на непонятныя ему занятія сына и, наконецъ, удивилъ его предложеніемъ значительной суммы денегъ на геологическую экскурсію въ Норвегію.

III.

Научный энтузіазмъ -- одно изъ самыхъ непріятныхъ чувствъ, которыя только могутъ волновать человѣческое сердце. Конечно, для самого субъекта оно можетъ служить источникомъ личнаго удовольствія, но оно ставитъ его на недосягаемую высоту надъ всѣми мелкими требованіями общества. Такъ было и съ Морисомъ Ферномъ. Нельзя сказать, чтобы онъ намѣренно дѣлалъ непріятности всѣмъ его окружающимъ, но онъ, повидимому, не сознавалъ ихъ существованія и походилъ на человѣка, который, пристально смотря на свѣточъ лучезарный, перестаетъ видѣть на два шага вокругъ себя. Однако, по природѣ, это былъ человѣкъ гуманный, великодушный и, въ тѣ минуты, когда не находился при исполненіи своихъ научныхъ обязанностей, былъ способенъ на самопожертвованіе. Такъ, за нѣсколько недѣль передъ началомъ нашего разсказа, онъ отдалъ свой плэдъ дрожавшей отъ холода старухѣ въ шотландскомъ мальпостѣ и самъ отъ этого простудился; но онъ поступилъ въ этомъ случаѣ такъ сдержанно, просто и прозаично, что его поступокъ казался самымъ обыкновеннымъ и нимало не геройскимъ. Онъ нашелъ, что ему пріятнѣе самому страдать отъ холода, чѣмъ видѣть чужія страданія, и его великодушіе приняло такимъ образомъ характеръ добровольнаго выбора между двумя злами.

Подобныя сложныя натуры очень рѣдки въ Норвегіи, гдѣ люди такъ же, какъ природа, представляютъ крупные, легкопонятные типы, и даже Таральдъ Армграсъ, который, несмотря на высокое мнѣніе о себѣ, не представлялъ изъ себя особенно зоркаго наблюдателя, былъ убѣжденъ въ чужестранномъ происхожденіи гостя, принятаго имъ въ свой домъ изъ финансовыхъ соображеній.

Большая низенькая комната, съ многочисленными зеленоватыми звеньями въ окнахъ, была отведена Морису Ферну, а его африканскій слуга, Джэкъ, помѣстился рядомъ въ маленькомъ чуланѣ. Слѣдующій за его пріѣздомъ день Морисъ провелъ въ распаковкѣ и чисткѣ своихъ драгоцѣнныхъ инструментовъ, которые, среди неоштукатуренныхъ стѣнъ и пестро окрашенной мебели, принимали фантастическія очертанія. Служанка, приносившая ему пищу (такъ какъ онъ не имѣлъ времени для обѣда вмѣстѣ съ семьей его хозяина), ходила на ципочкахъ, словно въ комнатѣ больного, и по временамъ поглядывала на него съ любопытствомъ и страхомъ.

Армграсская ферма состояла изъ длинной, мрачной полосы земли по скату горы, покрытой частью репейникомъ и верескомъ, а частью большими, заросшими мхомъ валунами. Тамъ и сямъ виднѣлись, словно пятнами, поле озимой пшеницы и бурый сѣнокосъ. Наверху горнаго ската громоздился чудовищный блестящій ледникъ. Явно наклоняясь къ западу, онъ какъ будто соединенъ былъ съ противоположной горой легкой связью, а всей своей громадной тяжестью онъ наперъ на армграсскій кряжъ съ цѣлью проложить себѣ дорогу внизъ къ фермѣ. Эта мысль пришла въ голову Морису, какъ только онъ, на второй же день послѣ своего прибытія, осмотрѣлъ подробно ледникъ. Онъ подошелъ къ нему не снизу, а съ запада, съ единственной стороны, гдѣ можно было на него подняться. Обширное пространство льда лежало въ холодной тѣни, такъ какъ солнце, едва едва освѣщая вершину, еще не достигло своими лучами глубины долины. Всюду царила мертвая тишина. Джэкъ осторожно слѣдовалъ за своимъ господиномъ, неся барометръ и множество другихъ мелкихъ инструментовъ, а молодой сынъ Таральда Армграсса, исполнявшій должность проводника, быстро бѣгалъ по ледяной поверхности, безжалостно вонзая въ ледъ свои подкованные сталью каблуки. Конечно, всякая попытка прослѣдить научные опыты Мориса Ферна оказалась бы совершенно излишней для неспеціалиста; въ это время онъ былъ далеко неинтереснымъ для остального человѣчества по той простой причинѣ, что оно для него вовсе не существовало. И все-таки неусыпная энергія, съ которой онъ стремился къ своей цѣли, и хладнокровное присутствіе духа въ виду опасности отличались своего рода величіемъ и могли возбудить сочувствіе въ самомъ равнодушномъ къ наукѣ умѣ.

Къ часу дня три путника вернулись изъ своей ледяной экскурсіи: Морисъ сіялъ удовольствіемъ, черный Джэкъ, насупивъ брови, прихрамывалъ, а лицо юнаго Гудмунда дышало той нейтральной апатіей, которую молодежь часто принимаетъ за достоинство. Солнечные лучи теперь прямо ударяли въ ледникъ, и мертвая тишина была нарушена. Тысячи мелкихъ ручейковъ, то соединявшихся въ миніатюрные водопады, то разбѣгавшихся по синеватой сѣти ложбинъ, соединяли свои мелодичные голоса въ одну величественную симфонію.

Фернъ, погруженный въ тяжелую думу, сѣлъ на край утеса подъ ледникомъ и, вынувъ памятную книжку, сталъ что-то въ ней записывать.

-- Джэкъ, сказалъ онъ, не поднимая головы: -- приготовьте вамъ обѣдъ.

-- У насъ нѣтъ ничего, кромѣ хлѣба, масла и говяжьяго экстракта, отвѣчалъ слуга.

-- Этого достаточно. Вы найдете въ моемъ чемоданѣ карманную печку и бутылку алькоголя.

Джэкъ повиновался, но не охотно; онъ одобрялъ науку лишь настолько, насколько она не шла въ разрѣзъ съ основательной системой прокормленія. Онъ поставилъ лампу на большой валунъ, испещренный разноцвѣтнымъ мхомъ, наполнилъ сосудъ водой съ ледника и зажегъ фитиль. Смѣшно было смотрѣть на этотъ контрастъ ледяной эпохи съ девятнадцатымъ вѣкомъ, могучей, дикой природы съ приспособленіями человѣческаго ума.

Въ эту минуту научныя думы Ферна вдругъ были прерваны раздирающимъ крикомъ; онъ поднялъ глаза и увидалъ, что существо, похожее по очертаніямъ на молодую дѣвушку и соединявшее въ себѣ хитрую комбинацію цвѣтовъ желтаго, чернаго и краснаго, бѣжало безъ оглядки по узенькой тропинкѣ черезъ ледникъ. Кромѣ того, онъ замѣтилъ, что по валунамъ катились два деревянныя крашенныя ведра, и ловкимъ движеніемъ ноги онъ предотвратилъ ихъ паденіе на ледъ. Безпокоясь о молодой дѣвушкѣ и не понимая ея страха, онъ бросился за нею. Она продолжала бѣжать по леднику съ развѣвавшимися бѣлокурыми волосами. Онъ приложилъ обѣ руки ко рту и громко закричалъ. Эхо повторило этотъ крикъ, но очень слабо среди пустынныхъ, холодныхъ, ледяныхъ вершинъ. Молодая дѣвушка оглянулась и обнаружила хорошенькое лицо, искаженное страхомъ. Она остановилась и потомъ упала въ изнеможеніи на камень. Еще минута, и онъ стоялъ подлѣ нея. Она лежала лицомъ внизъ, хватаясь въ лихорадочномъ волненіи за мохъ, покрывавшій камень.

-- Дитя мое, сказалъ, нагибаясь къ ней, Морисъ, который обращался къ страждущимъ всегда съ чисто отеческой нѣжностію:-- что васъ такъ испугало? Конечно, не я?

Молодая дѣвушка приподняла голову; ея губы зашевелились, но она не могла произнести ни слова.

Фернъ взялъ ее руку и пощупалъ пульсъ.

-- Господи, воскликнулъ онъ:-- какъ вы быстро бѣжали!

Безмолвный паническій страхъ, овладѣвшій молодой дѣвушкой, тронулъ до глубины души Мориса, у котораго подъ внѣшней оболочкой холоднаго равнодушія скрывалась теплая, впечатлительная душа.

-- Оправьтесь, продолжалъ онъ нѣжнымъ тономъ: -- посмотрите, вамъ нечего и некого бояться.

Молодая дѣвушка приподнялась на правомъ локтѣ и бросила вокругъ себя безпокойный взглядъ.

-- Я видѣла чорта, промолвила она, дрожа всѣмъ тѣломъ.

-- Чорта? Гдѣ?

-- Здѣсь, онъ такой черный и такъ страшно скалилъ на меня зубы.

-- Не будьте глупы, мое дитя, отвѣчалъ онъ со смѣхомъ: -- вы видѣли не чорта, а моего слугу, Джэка. Богъ его сдѣлалъ чернымъ, для разнообразія. Вѣдь скучно было бы, еслибы всѣ на свѣтѣ были такіе бѣлые, какъ вы и я.

Она хотѣла улыбнуться, инстинктивно чувствуя необходимость улыбки, но тщетно. Ея черты не легко принимали искуственное выраженіе. Еслибы молодой дѣвственной душѣ предстоялъ выборъ между безконечно разнообразными человѣческими масками, то она не нашла бы болѣе полнаго своего олицетворенія, чѣмъ черты этой молодой дѣвушки. Въ ней не было ничего поразительнаго, но никто, кромѣ циника, не назвалъ бы ея лица обыкновеннымъ: такой безукоризненной чистотой и нѣжностію дышали всѣ ея черты. Она произвела на Ферна столь сильное впечатлѣніе, что онъ не имѣлъ духа углубиться въ научное изслѣдованіе ея типа. Молодой человѣкъ, думающій о наукѣ при видѣ юной красавицы, едва-ли можетъ быть названъ человѣческимъ существомъ, а нашъ герой, несмотря на всю его страсть къ наукѣ, подчинялся общимъ законамъ человѣческихъ существъ.

Благодаря его нѣжнымъ попеченіямъ, молодая дѣвушка вскорѣ оправилась отъ испуга и усталости. Она встала и, стряхнувъ платье, хотѣла продолжать свой путь.

-- Благодарю васъ, сказала она просто и протянула руку по норвежскому обычаю,-- вы были очень добры ко мнѣ.

-- Нисколько, отвѣчалъ онъ, крѣпко пожимая ей руку: -- но, прежде чѣмъ мы разстанемся, скажите: какъ васъ зовутъ?

-- Ельси, дочь Таральда Армграса.

-- Неужели? Такъ мы поближе съ вами познакомимся. Я живу въ домѣ вашего отца.

IV.

Прошло двѣ недѣли послѣ прибытія Мориса на ферму. Ельси сидѣла на верхней ступени лѣстницы, которая вела въ кладовую, и вязала что-то, походившее своими мѣшковатыми очертаніями на чулокъ. Дрожащіе лучи вечерняго солнца играли въ ея волосахъ, придавая имъ золотистый блескъ. У лѣстницы стоялъ ея отецъ и чистилъ шерстяной тряпкой серебряный наборъ стариннаго хомута. Въ эту минуту во дворъ вошелъ Фернъ своей обычной быстрой походкой. Ельси подняла голову и тотчасъ замѣтила, что въ его манерахъ было что-то необыкновенное, которое въ другомъ человѣкѣ можно было бы принять за волненіе, но въ немъ принимало только видъ болѣе интенсивнаго самообладанія.

-- Добраго вечера, сказалъ онъ, останавливаясь противъ отца:-- я желалъ бы съ вами поговорить.

-- Говорите, отвѣчалъ спокойно Таральдъ, не прекращая своей работы:-- Ельси -- не сплетница и не передастъ никому вашихъ словъ, даже еслибы они этого стоили.

-- Это дѣло болѣе серьёзное, чѣмъ вы думаете, продолжалъ Фернъ, вонзая въ землю свою палку съ заостреннымъ металлическимъ концомъ:-- если ледникъ будетъ двигаться съ теперешней быстротой, то ваша ферма погибнетъ ранѣе года.

Старый поселянинъ поднялъ свою сѣдую голову, медленно провелъ рукой по окладистой бородѣ и бросилъ презрительный взглядъ на Мориса.

-- Если наша пища вамъ не нравится, сказалъ онъ рѣзко:-- то вамъ не для чего здѣсь оставаться. Мы не станемъ васъ удерживать.

-- Я не думалъ о себѣ, спокойно отвѣчалъ молодой человѣкъ, уже успѣвшій привыкнуть къ непріятнымъ манерамъ своего хозяина:-- вы, конечно, замѣтили, что отъ ледника пошла новая вѣтвь къ западу въ послѣднія тридцать лѣтъ, и если эта вѣтвь будетъ распространяться такъ же быстро, какъ теперь, то ничто, кромѣ чуда, васъ не спасетъ. Впродолженіи первой недѣли моего пребыванія она подвинулась на пятнадцать футовъ по самымъ точнымъ измѣреніямъ, а въ послѣдніе семь дней она сдѣлала еще девятнадцать футовъ. Если зимой будутъ сильные снѣга, то край ледника можетъ обвалиться безъ всякаго предупрежденія, и на васъ грянетъ лавина, которая смететъ все -- дома, сараи, самую землю въ воды Фьорда. Я надѣюсь, что вы обратите вниманіе на мои слова и примете мѣры, пока еще не поздно. Съ наукой шутить нельзя: она имѣетъ даръ пророчества, и ея предсказанія вѣрнѣе пророчествъ Езекіила и Даніила.

-- Чортъ бы побралъ васъ и вашу науку! воскликнулъ старикъ внѣ себя:-- еслибы вы не ковыряли своимъ ломомъ ледника, то онъ остался бы въ покоѣ. Увидавъ васъ и вашего чернаго дьявола, я сразу понялъ, что не быть добру отъ вашихъ карманныхъ печекъ, длинныхъ газовыхъ трубокъ и всей прочей новомодной чертовщины. Если вы сегодня же не уберетесь изъ моего дома, то я васъ выгоню, какъ собаку.

Таральдъ, вѣроятно, продолжалъ бы безъ конца эту гнѣвную рѣчь, еслибы не почувствовалъ прикосновенія нѣжной ручки къ своему плечу и не увидалъ двухъ голубыхъ глазъ, обращенныхъ на него съ пламенной мольбой.

-- Оставь меня, дочь, произнесъ онъ грубо, хотя подъ этой грубостью слышно было, что онъ сдается:-- я не съ тобой говорю.

-- О, отецъ! воскликнула молодая дѣвушка, схвативъ его за обѣ руки:-- какъ вы можете съ нимъ такъ говорить? Вы очень хорошо знаете, что онъ никогда не сдѣлаетъ намъ вреда. Вы знаете, что онъ не можетъ сдвинуть съ мѣста такую махину, какъ ледникъ.

-- Только чорту извѣстно, чего онъ не можетъ сдѣлать, промолвилъ Таральдъ, насупивъ брови.

Ему было стыдно своей безцѣльной вспышки, но онъ не считалъ совмѣстнымъ съ своимъ достоинствомъ сознаться, что онъ былъ не правъ.

-- Этимъ ученымъ молодцамъ нельзя довѣрять, дитя мое, продолжалъ онъ тономъ серьёзнаго протеста:-- не безопасно давать имъ волю дѣлать, что имъ вздумается. Я слышалъ, что одинъ такой ученый жилъ въ прошлое лѣто въ западномъ приходѣ у Ларса Норби. Онъ все бѣгалъ по окрестностямъ съ мѣшкомъ и молоткомъ и совалъ свой носъ во всѣ разсѣлины утесовъ. Во все время, пока онъ жилъ на фермѣ, домовой шалилъ тамъ безъ умолка. Три коровы пали, рыжая лошадь околѣла, цыплятъ стало корчить. Ни въ чемъ не было удачи бѣдному фермеру. Я говорю тебѣ, дитя мое, Господь не любитъ, чтобы люди совали свой носъ въ его игру и учили его ходить съ козыря или съ простой карты. Вотъ въ чемъ дѣло. Если мы этого молодца не спустимъ, ты увидишь, какому длинному ряду несчастій мы подвергнемся.

Между тѣмъ, Морисъ, не желая подслушивать этого разговора, вошелъ въ домъ, и отецъ съ дочерью продолжали бесѣдовать наединѣ. Конечно, въ глазахъ Ельси опасенія старика были не безъ основанія, и положеніе, въ которое они были поставлены обстоятельствами, казалось ей очень затруднительнымъ. Она соглашалась, что всѣ ученые были люди предосудительные, но настаивала на томъ, что Фернъ, внѣшность и личныя качества котораго невольно ее очаровывали, былъ исключеніемъ изъ общаго правила. Она была убѣждена, что такой добрый человѣкъ не могъ рѣшиться на столь нечестивое дѣло и совать свой носъ въ тайны Божіи. Таральдъ долго ворчалъ, чтобы поддержать свое достоинство, но въ концѣ-концовъ сдался, и молодая дѣвушка поставила на своемъ. Она добилась отъ отца позволенія сказать гостю, чтобы онъ остался и не придавалъ слишкомъ большого значенія словамъ, сказаннымъ съ-горяча. Такимъ образомъ произошло примиреніе. Фернъ пріостановилъ укладку своихъ вещей и снова принялся за свои предосудительныя наблюденія надъ тайнами природы.

Спустя недѣлю, Морисъ гулялъ вечеромъ по берегу, смотря съ любопытствомъ, какъ крестьянскіе мальчики багрили форель въ ближнемъ ручьѣ. Солнце только нырнуло за горныя вершины, и прохладныя, синеватыя сумерки окутали широкую мирную долину. Воздухъ былъ такъ чистъ и живителенъ, что дышатъ имъ казалось роскошью. Факелы рыболововъ мерцали тутъ и тамъ за тощими стволами березъ и по временамъ освѣщали красноватымъ заревомъ листву, принимавшую фантастическій сѣро-зеленый цвѣтъ. Величественная тишина этой сцены произвела глубокое впечатлѣніе на Ферна; въ глубинѣ его сердца проснулось какое-то новое, странное чувство, словно въ этихъ горахъ, фьордахъ и ледникахъ было что-то для него свое, близкое, родное. Онъ внезапно полюбилъ окружавшую его природу, и когда въ послѣдующіе годы онъ вспоминалъ о Норвегіи, то впечатлѣніе этой ночи всегда воскресало въ его памяти. Въ открытую дверь хижины пробивался лучъ свѣта отъ домашняго очага и, падая на бѣлый берегъ, слегка освѣщалъ средину длинной сѣти, которая была растянута для сушки на кольяхъ. Уставъ ходить, онъ присѣлъ на бревно у двери и устремилъ глаза на блестѣвшіе вдали ледники.

Пока онъ тутъ сидѣлъ, изъ хижины вдругъ раздался глухой, словно изъ могилы, голосъ.

-- Я вижу книгу, запечатанную семью печатями, говорилъ этотъ голосъ:-- двѣ печати уже сломаны, а когда третью сломаютъ, то все покроется мракомъ... и произойдетъ великое бѣдствіе.

-- Не говорите этого, Гуритъ, промолвилъ другой голосъ, въ которомъ слышалась дѣтская мольба (Фернъ тотчасъ узналъ Ельси):-- Богъ такъ могучъ и милостивъ; онъ можетъ разогнать мракъ, и все снова будетъ свѣтло. Я, кажется, ничего не сдѣлала дурного въ послѣднее время, а отецъ очень добръ, хотя иногда и говоритъ дурныя слова, но онъ не имѣетъ злого намѣренія и...

-- Помолчи, дитя, прервалъ ее первый голосъ: -- ты ничего не понимаешь, и благо тебѣ. Но написано: "И за грѣхи отцовъ отвѣтятъ дѣти до третьяго и четвертаго поколѣнія".

-- Какъ страшно!

-- Шш! Я вижу теперь мужчину... онъ высокаго роста... красавецъ... брюнетъ... темнаго цвѣта лица.

-- Не говорите болѣе... я не хочу слушать. Развѣ онъ сломаетъ печати?

-- А потомъ вода... вода... и долгое, долгое путешествіе.

Морисъ прислушивался съ смѣшаннымъ чувствомъ къ этому разговору, который его забавлялъ и вмѣстѣ съ тѣмъ возбуждалъ въ немъ сожалѣніе къ суевѣрной невинности, вѣрившей предвидѣнію старой ворожеи. Ему и въ голову не приходило, что онъ подслушивалъ, а слѣдовательно, велъ себя нечестно.-- Вся эта сцена казалась ему столь фантастической, что онъ воображалъ себя въ театрѣ, гдѣ на сценѣ происходилъ дуэтъ между героиней и цыганкой въ старомодной оперѣ. Но вдругъ онъ вздрогнулъ. Голосъ Ельси произнесъ поспѣшно и шепотомъ такія слова, при которыхъ, конечно, ему слѣдовало заткнуть уши:

-- А я ему такъ же дорога, какъ онъ мнѣ дорогъ?

Морисъ вскочилъ и, покраснѣвъ отъ стыда, побѣжалъ по берегу. Но черезъ минуту онъ подумалъ, что неблагородно было оставлять маленькую Ельси одну съ мрачной, грозной колдуньей. Быть можетъ, его помощь ей понадобится? Онъ хотѣлъ уже вернуться, какъ услышалъ шаги и инстинктивно почувствовалъ, что это -- Ельси. Когда она приблизилась, луна залила своимъ серебристымъ свѣтомъ взволнованное лицо молодой дѣвушки, сквозь прозрачную поверхность котораго можно было слѣдить за внутренней игрой чувствъ, словно за жизнью рыбъ и насѣкомыхъ въ акваріумѣ.

-- Кто обидѣлъ мою маленькую дѣвочку? спросилъ Фернъ съ отеческой нѣжностью:-- она плакала, бѣдняжечка.

Быть можетъ, неосторожно было обращаться такъ нѣжно съ молодой дѣвушкой семнадцати лѣтъ, но ея короткое платье и распущенныя золотистыя косы невольно возбуждали въ его умѣ представленіе о такомъ возрастѣ, въ которой не оскорбляются ни покровительственнымъ тономъ, ни даже поцѣлуемъ. Неожиданное открытіе, что Ельси питала къ нему нѣжное чувство, не только не польстило ему, но онъ смотрѣлъ на эту дѣтскую любовь, какъ на патологическое явленіе, какъ на болѣзнь, отъ которой надо ее вылечить. Однако, если такова была его цѣль, то избранное имъ средство подлежало критикѣ. Но смягчающимъ обстоятельствомъ въ его пользу служило то, что Фернъ не былъ экспертомъ въ сердечныхъ дѣлахъ, а растлѣвающій опытъ жизни не придалъ ему скороспѣлой мудрости.

Они долго шли молча, держась за руки, какъ дѣти. Шаги ихъ по шероховатому песку громко раздавались въ окружающей тишинѣ.

-- У кого вы были такъ поздно ночью, Ельси? спросилъ наконецъ Фернъ, смотря ей прямо въ лицо.

-- Не говорите объ ней, отвѣчала шепотомъ молодая дѣвушка:-- это -- колдунья Гуритъ; она много знаетъ тайнъ, не извѣстныхъ никому, кромѣ Бога.

-- Мнѣ жаль, что вы вѣрите такой обманщицѣ. Вы знаете, что библія осуждаетъ тѣхъ, которые обращаются за совѣтами къ колдунамъ и предсказателямъ будущаго.

-- Нѣтъ, я не знала. Но вы не должны отзываться дурно о ней, а то она подвергнетъ васъ какой-нибудь болѣзни. Вотъ Нильсъ Сэтренъ однажды смѣялся надъ ней и съ тѣхъ поръ онъ калѣка.

-- Пустяки. Я ея не боюсь. Она можетъ пугать дѣтей...

-- Шш! Шш! Ради Бога, замолчите! воскликнула Ельси, внѣ себя отъ ужаса и нѣжно закрывая ему ротъ рукой:-- я не хочу, чтобы съ вами случилось что-нибудь дурное.

-- Ну, хорошо, глупенькая дѣвочка, отвѣчалъ Морисъ со смѣхомъ:-- если васъ это огорчаетъ, то я не скажу ни слова; но все-таки я не могу одобрить вашего суевѣрія.

-- Пожалуйста, не думайте обо мнѣ дурно, промолвила она съ пламенной мольбой, и на глазахъ ея показались слезы.

-- Нѣтъ, нѣтъ, не буду, только не плачьте. Я не могу видѣть, какъ женщины плачутъ.

Она отерла свои слезы, но надула губки, хотя и съ видимымъ желаніемъ выказать свою покорность.

Спустя четверть часа, они стояли передъ лѣстницей, которая вела въ комнату Ферна. Въ большомъ домѣ было темно и тихо. Всѣ спали. Считая эту минуту удобной, чтобы дать ей полезный совѣтъ, Морисъ взялъ ее за обѣ руки и посмотрѣлъ ей прямо въ глаза. Она, однако, иначе поняла его движеніе и, думая, что онъ хочетъ ее поцѣловать, невинно протянула губы. Самъ не сознавая что дѣлаетъ, онъ нагнулся и поцѣловалъ ее. Глаза ихъ снова встрѣтились, и ея лицо сіяло счастьемъ. Это не былъ минутный проблескъ удовольствія, который часто озарялъ ея, черты, но невыразимо нѣжный, лучезарный свѣтъ сердечной радости. Этотъ поцѣлуй какъ будто мгновенно превратилъ ее изъ ребенка въ женщину.

Лѣто быстро приближалось къ концу; дни замѣтно уменьшались и перелетныя птицы собирались стаями на берегу и на горныхъ вершинахъ, громко совѣтуясь о предстоявшемъ имъ. долгомъ путешествіи на югъ. Морисъ все еще оставался на Армграсской фермѣ, но странное лихорадочное настроеніе овладѣло имъ. Онъ ежедневно съ тревожнымъ ожиданіемъ мѣрилъ на сколько подвинулся внизъ ледникъ, хотя въ научномъ значеніи вопросъ этотъ пересталъ уже его интересовать. Эта масса льда, накопившагося въ теченіи десяти тысячъ лѣтъ, пріобрѣла теперь въ его глазахъ болѣе могучій и человѣчный интересъ; то, что онъ потерялъ какъ ученый, онъ выигралъ какъ человѣкъ. При всемъ уваженіи къ наукѣ, этой мраморной дѣвственницѣ, у ногъ которой принесено въ жертву столько человѣческихъ иллюзій, нельзя не сознаться, что, съ ненаучной точки зрѣнія, хорошенькое маленькое созданіе съ розовыми щечками и золотистыми кудрями, какъ Ельси -- болѣе достойный предметъ обожанія для молодого человѣка. И, несмотря на всѣ усилія, Морисъ не могъ отдѣлаться отъ мысли, что ледникъ таилъ въ своихъ снѣжныхъ нѣдрахъ роковой умыселъ противъ спокойствія и безопасности Ельси. Быть можетъ, онъ никогда не открылъ бы настоящаго характера своихъ чувствъ къ молодой дѣвушкѣ, еслибы надъ нимъ не тяготѣлъ постоянный страхъ, что онъ можетъ каждую минуту ея лишиться.

Въ его жизни, столь одинокой среди отвлеченныхъ стремленій, было совершенной новизной чувствовать присутствіе теплаго дѣвственнаго дыханія въ тѣхъ глубинахъ его сердца, гдѣ дотолѣ царили холодные математическіе разсчеты о времени и о продолжительности ледяного вѣка. Горячій слой чувства, столь долго остававшійся скрытымъ подъ массой ледяного знанія, теперь началъ пробиваться наружу, приводя его самого въ изумленіе, подобно тому, какъ земля, вѣроятно, удивилась, когда впервые появилась на ней зеленая мурава подъ знойными лучами солнца. Разсуждая отвлеченно, эта любовь была до того невѣроятна, что могла служить сюжетомъ грошеваго романа, но, при свѣтѣ ея хорошенькихъ глазокъ, развитіе этой любви казалось столь же логичнымъ, какъ любая алгебраическая формула. Во всякомъ случаѣ, результатъ былъ неотвратимъ. Напрасно было настаивать на томъ, что она, по образованію и общественному развитію, стояла гораздо ниже его; она была молода, мягка какъ воскъ и представляла необыкновенную склонность къ ассимиляціи его идей. А если чистота души и искренняя любовь доказываютъ благородную кровь, то, конечно, она была одной изъ первыхъ аристократокъ на свѣтѣ.

Въ теченіи лѣта, Фернъ нѣсколько разъ пытался убѣдить Таральда, что ледникъ дѣйствительно подвигается. Онъ охотно признавалъ, что ледникъ могъ перемѣнить свое направленіе и пойти назадъ, но неблагоразумно было рисковать жизнію, опираясь на такую призрачную надежду. Однако, старикъ не поддавался никакимъ аргументамъ, хотя уже не выходилъ изъ себя, когда рѣчь заходила объ этомъ предметѣ. Его предки жили на этой фермѣ изъ вѣка въ вѣкъ, говорилъ онъ, и ледникъ не причинялъ имъ никакого вреда. Онъ не видѣлъ причины, почему бы небо обошлось съ нимъ менѣе милостиво, чѣмъ съ ними. Онъ всегда велъ себя добропорядочно въ отношеніи всѣхъ и не могъ ни въ чемъ себя упрекнуть.

Услыхавъ въ третій или четвертый разъ это заявленіе стараго Таральда о его безгрѣшности, Морисъ безъ всякаго намѣренія, а просто къ слову, замѣтилъ, что всѣ люди грѣшны передъ Богомъ.

Таральдъ вдругъ вспыхнулъ и ударилъ кулакомъ по столу.

-- Вы повѣрили глупымъ сплетнямъ, молодой человѣкъ, воскликнулъ онъ.

-- Слышалъ ли я что-нибудь, или нѣтъ, все равно, отвѣчалъ спокойно Морисъ:-- но нѣтъ человѣка, который не могъ бы признать разразившагося надъ его головой несчастія вполнѣ заслуженной карой.

-- Ага! значитъ, вамъ сказали, что это ферма не моя, продолжалъ старикъ, безпокойно сверкая своими сѣрыми глазами:-- вамъ передали бабью сказку о папоротникѣ и шиповникѣ! Вамъ разсказали, что я похитилъ невѣсту моего брата Арна и что онъ бѣжалъ за океанъ, а вы всему этому повѣрили!

При имени Арна, Морисъ вскочилъ, зашатался и снова упалъ на стулъ. Въ умѣ его словно мелькнула молнія. Смутныя воспоминанія дѣтства предстали вдругъ передъ нимъ; онъ вспомнилъ, что его отецъ, мужественный и откровенный человѣкъ, никогда не говорилъ о своей прежней жизни до переселенія въ Новый Свѣтъ. Онъ схватился за эту соломенку, надѣясь и въ то же время боясь проникнуть въ тайну, упорно скрываемую отцомъ. Онъ медленно поднялъ голову и увидалъ, что Таральдъ смотрѣлъ на него съ искаженнымъ отъ гнѣва лицомъ.

-- Что въ тебѣ за дьяволъ сидитъ, чего тебя корчитъ? воскликнулъ онъ, злобно уставясь на него глазами.

Морисъ провелъ рукой по глазамъ, какъ бы отгоняя отъ себя какое-то видѣніе, и отвѣчалъ на взглядъ Таральда пристальнымъ, смѣлымъ взоромъ. Не было никакого сомнѣнія, что въ грубо высѣченномъ, морщинистомъ лицѣ старика нѣчто неуловимое напоминало благородныя черты его отца. Это было скорѣе соотвѣтствіе физіономическихъ зачатковъ, чѣмъ дѣйствительное сходство; такъ, портретъ Ван-Дика можетъ походить на портретъ того же лица, работы какого-нибудь сельскаго маляра.

Подъ пристальнымъ взглядомъ молодого человѣка Таральдъ смутился; очевидно, безпокойныя воспоминанія тѣснились въ его головѣ. Онъ вскочилъ съ мѣста и началъ ходить по комнатѣ взадъ и впередъ.

-- Давно ли вашъ братъ Арнъ бѣжалъ за море? спросилъ твердо Морисъ.

-- А вамъ какое дѣло?

-- Большое, и я желаю это знать.

Таральдъ остановился и бросилъ на молодого человѣка вызывающій взглядъ. Потомъ покачалъ головой, злобно засмѣялся и, вынувъ изъ шкапа старинную тяжелую библію, бросилъ ее на столъ.

-- Я теперь понимаю вашу игру, сказалъ онъ суровымъ тономъ: -- вотъ семейная лѣтопись. Пересмотрите ее на досугѣ, и если вы правы въ своихъ предположеніяхъ, то увѣдомьте меня. Я теперь вижу, къ чему вели всѣ ваши сказки о ледникѣ. Если вы намѣрены предъявить свои права на эту ферму, то я вамъ въ этомъ не помѣшаю.

Съ этими словами онъ вышелъ изъ комнаты и такъ сильно хлопнулъ дверью, что стѣны затряслись и стекла въ окнахъ задребезжали.

VI.

Былъ вечеръ; сквозь перистыя облака, покрывавшія небо, проглядывала полная луна, которая холодно смотрѣла на блестѣвшій внизу ледникъ. Бѣлый туманъ клубился тамъ и сямъ на ледяной поверхности, поднимаясь изъ глубокой синей разсѣлины и исчезая въ тѣни высоко возвышающагося пика.

На маленькой извилистой тропинкѣ, на краю ледника, стоялъ Морисъ и съ безпокойствомъ смотрѣлъ внизъ на долину. Вдругъ въ туманѣ показалось пестрое пятно, которое, приближаясь, приняло форму краснаго корсажа, главной статьи туалета молодой дѣвушки въ Норвегіи. Еще минута -- и надъ корсажемъ показалось хорошенькое, свѣжее лицо, рельефно выступавшее изъ окружавшей мглы. Нижняя часть туалета, благодаря ея сѣроватому колориту и густотѣ тумана, почти вовсе не была замѣтна.

-- Я ждала васъ полчаса на берегу рѣки, раздался снизу мелодичный голосокъ:-- я думала, что вы меня забыли.

-- Я васъ забылъ! воскликнулъ Морисъ и однимъ прыжкомъ очутился подлѣ Ельси, такъ какъ красный корсажъ и мелодичный голосокъ, конечно, принадлежали ей:-- когда же я васъ забывалъ, неблагодарная?

-- Ха-ха-ха! произнесла со смѣхомъ молодая дѣвушка: -- но вѣдь вы сказали, что будете меня ждать на краю ледника?

-- Но я не говорилъ, что на нижнемъ краю. Еслибъ вы были одарены инстинктомъ, обычнымъ для влюбленныхъ, то вы знали бы, что я буду васъ ждать здѣсь, на западномъ краю ледника, и нигдѣ иначе.

-- Даже еслибъ вы мнѣ этого не сказали?

-- Даже еслибъ я вамъ не сказалъ.

Фернъ уже болѣе не жилъ на Армграсской фермѣ. Послѣ открытія родственныхъ узъ, которыя ихъ связывали, Таральдъ сталъ выказывать къ нему какой-то безмолвный, суевѣрный страхъ, очевидно, считая его Немезидой, явившейся отмстить вину его передъ отсутствующимъ братомъ. Никакія дружескія изліянія со стороны Мориса не могли уничтожить этого подозрѣнія, вполнѣ овладѣвшаго старикомъ. И, наконецъ, молодой человѣкъ пришелъ къ тому убѣжденію, что и для старика, и для него самого имъ лучше разстаться. Эта разлука, однако, требовала пожертвованія, которое ученому геологу сначала казалось незначительнымъ; но двѣ недѣли исключительнаго углубленія въ науку убѣдили его, какимъ важнымъ факторомъ его жизни сдѣлалась Эльси, и мы видѣли, какъ онъ примирялъ двѣ противоположныя необходимости быть и не быть на Армграсской фермѣ. Въ настоящемъ случаѣ, онъ назначилъ свиданіе, чтобъ передать Ельси нѣчто очень важное.

-- Милая Эльси, сказалъ онъ, садясь вмѣстѣ съ нею на камень: -- мнѣ надо съ вами поговорить объ очень серьёзномъ дѣлѣ.

-- Отчего вы всегда, Морисъ, говоря со мною, принимаете такой торжественный тонъ?

-- Ну, будьте храброй дѣвочкой, Эльси, и не пугайтесь того, что я скажу.

-- А это очень страшно? спросила Ельси, дрожа всѣмъ тѣломъ.

-- Нѣтъ, ни мало не страшно, но дѣло очень важное для насъ обоихъ. Ну скажите мнѣ, Эльси, честно: любите ли вы меня достаточно, чтобъ сдѣлаться тотчасъ моей женой?

Молодая дѣвушка бросила безпокойный взглядъ вокругъ себя, чтобъ убѣдиться, что они одни, и потомъ, обнявъ его, посмотрѣла ему прямо въ глаза довѣрчивымъ, преданнымъ взглядомъ и протянула губы, прося поцѣлуя.

-- Это не отвѣтъ, произнесъ Морисъ съ улыбкой и быстро исполняя ея желаніе: -- я хочу знать: достаточно ли вы меня любите, чтобъ уѣхать со мной въ чуждую для васъ страну и жить тамъ вѣчно со мною?

-- Я не могу жить гдѣ бы то ни было безъ васъ, промолвила она грустно.

-- Такъ вы исполните мое желаніе?

-- Но вы знаете, что для оклика въ церкви требуется три недѣли, и отецъ никогда не дастъ на это своего согласія.

-- Вотъ почему я и желаю, чтобъ вы обошлись безъ его согласія. Если вы сядете со мной завтра вечеромъ на пароходъ, то мы отправимся въ Англію и тамъ обвѣнчаемся, прежде чѣмъ насъ кто-нибудь догонитъ!

-- Но вѣдь это очень дурно? Это запрещено гдѣ-то въ библіи?

-- Въ библейскія времена свадьба была совершенно инымъ дѣломъ, чѣмъ теперь. Къ тому же, тогда любовь не была столь пламенна и непреодолима.

Она посмотрѣла на него съ грустнымъ недоумѣніемъ.

-- Такъ вы придете, милая Ельси, завтра ночью на берегъ, прибавилъ онъ съ убѣдительностью влюбленнаго юноши: -- да? скажите, да?

-- Я постараюсь, промолвила она сквозь слезы и спрятала свое взволнованное лицо у него на груди.

-- Еще одно слово, продолжалъ онъ:-- вашъ домъ стоитъ на краю бездны. Ледникъ медленно, но вѣрно надвигается на васъ. Я предупредилъ вашего отца, но онъ мнѣ не вѣритъ. Я избралъ этотъ способъ, чтобъ васъ спасти, такъ какъ другого я не вижу.

На слѣдующій вечеръ, Морисъ и его слуга-негръ стояли на берегу, нетерпѣливо ожидая Эльси до послѣдняго свистка парохода, который быстро удалился, разсѣкая воду. Но Ельси не явилась.

Прошла еще недѣля, и Морисъ, составивъ новый отчаянный планъ дѣйствія, отправился въ Христіанію; леднику было предоставлено, въ теченіи зимы, продолжать свою роковую работу вдали отъ зоркихъ глазъ науки. Немедленно по прибытіи въ городъ, Морисъ началъ судебное дѣло отъ имени отца противъ Таральда Гудмундсона Армграса о возвращеніи его отцовскаго наслѣдія.

VII.

Въ концѣ марта мѣсяца мы застаемъ Мориса снова въ долинѣ. Онъ повелъ рискованную игру, но доселѣ счастье ему везло. Подъ вліяніемъ благородной страсти, внушающей человѣку неограниченную вѣру въ себя, онъ рѣшился силой заставить Таральда Армграса спасти себя и дѣтей своихъ отъ вѣрной погибели. Судъ призналъ его право на ферму за уплатой пятисотъ долларовъ номинальному ея владѣльцу. Деньги уже были внесены, и ферма стояла теперь пустая, заброшенная подъ хладнымъ вѣяніемъ ледника. Таральдъ съ своей семьей только-что перебрался на англійскій корабль, который стоялъ на якорѣ во Фьордѣ, готовясь отплыть въ Новый Свѣтъ. На носу судна виднѣлась фигура старика; онъ грозно, вызывающе смотрѣлъ на отдаленный западъ, а Эльси, вся заплаканная и красная отъ холода, прижималась къ нему, бросая отъ времени до времени печальные взгляды на покинутое старое жилище.

Для бѣдной маленькой Эльси эта зима была тяжелой годиной. Пока длился процессъ, она слышала много рѣзкихъ выходокъ противъ Ферна, и онѣ были для нея тѣмъ чувствительнѣе, что она не знала, какъ его защитить. Она не могла не согласиться что его поведеніе было непонятно, и ея отецъ, повидимому, имѣлъ основаніе называть его жестокимъ, неблагодарнымъ; но, съ прелестной преданностью норвежскихъ дѣвушекъ любимому человѣку, она все-таки вѣрила въ его доброту, честность и великодушіе. Она была убѣждена, что когда-нибудь всѣ его странные поступки объяснятся, и тогда ея торжество и счастье будутъ безпредѣльны. Человѣкъ, знавшій столько непостижимыхъ вещей (чѣмъ она менѣе знала сама, тѣмъ болѣе гордилась его знаніемъ), не могъ быть низкимъ эгоистомъ, какъ другіе люди.

День былъ холодный, сомнительный. То солнце проглядывало на минуту и природа начинала улыбаться; то снова небо покрывалось тучами и все принимало однообразный сѣрый колоритъ. По временамъ, изъ ледниковъ доносились громовые удары, и усѣянная льдомъ рѣка, голосъ которой обыкновенно не возвышался даже до баритона, теперь ревѣла и клокотала грознымъ басомъ.

На берегу Фьорда стоялъ Морисъ, въ шерстяномъ съютѣ и въ матросской круглой шляпѣ, которая держалась на резинкѣ. Онъ тревожно смотрѣлъ на ферму, надъ которой бѣлый край ледника надвигался въ туманномъ горизонтѣ. Прошло нѣсколько минутъ. Морисъ выходилъ изъ себя отъ нетерпѣнія и безпокойства. Онъ вынулъ изъ кармана свою памятную книжку, просмотрѣлъ нѣсколько страницъ, покрытыхъ математическими разсчетами, и снова спряталъ съ видомъ отчаянія. Наконецъ, на горѣ показалась черная фигура его слуги-негра.

-- Гдѣ ты, разбойникъ, пропадалъ? воскликнулъ Морисъ: -- какой отвѣтъ?

-- Никакого, отвѣчалъ Джэкъ, едва переводя дыханіе: -- всѣ уѣхали. Они вонъ на томъ суднѣ, которое поднимаетъ паруса, чтобъ идти въ море.

Спустя нѣсколько минутъ, на Королевѣ Аннѣ произошло маленькое волненіе. Изъ приставшей къ борту лодки приняли, двухъ новыхъ пассажировъ, одного бѣлаго и одного негра.

-- Англичане? спросилъ кто-то изъ экипажа.

-- Нѣтъ, американцы.

Странное чувство торжества овладѣло Морисомъ. Онъ зналъ, что свѣтъ неправильно судитъ объ его поступкахъ, но не чувствовалъ необходимости себя оправдывать, а напротивъ, смѣялся въ кулакъ, словно онъ не былъ жертвою этого заблужденія свѣта. Съ сіяющимъ лицомъ и быстрыми шагами онъ направился къ той части судна, гдѣ стояли Таральдъ и Эльси. Глаза его сверкали такой непреодолимой мощью, что старикъ, увидавъ его, вздрогнулъ. Лицо Ельси просіяло; она хотѣла броситься къ нему, но потомъ остановилась въ нерѣшительности.

-- Ельси! произнесъ ея отецъ глухимъ голосомъ: -- не подходи къ нему. Онъ могъ бы теперь оставить насъ въ покоѣ. Довольно, кажется, и того, что онъ лишилъ насъ родины и домашняго очага. Клянусь небомъ, онъ не дотронется до тебя пальцемъ.

Морисъ улыбнулся съ хладнокровіемъ торжества и крѣпко прижалъ молодую дѣвушку къ своему сердцу.

Глаза старика дико заблестѣли; онъ застоналъ, какъ раненный звѣрь. Потомъ онъ бросился къ Морису и съ напряженнымъ усиліемъ схватилъ его за плечо. Но что это? На небѣ и въ горахъ раздался страшный гулъ, словно эхо повторяло стонъ Таральда. Въ воздухѣ все задрожало. Всѣ глаза обратились къ леднику. Громадная блестящая масса двигалась по горѣ внизъ... среди облаковъ серебристаго тумана, безумнаго треска и осколковъ льда. Передъ ней шелъ какъ бы земляной валъ; на него медленно взбирались домъ, житница и сарай Армграсской фермы -- выше, выше, и, наконецъ, съ оглушающимъ гуломъ чудовищная лавина низверглась во Фьордъ. Вода запѣнилась, забурлила; громадная волна, несущая на своемъ гребнѣ остатки человѣческихъ жилищъ, быстро побѣжала отъ берега. Королеву Анну подбросило къ верху, якорный канатъ лопнулъ и ударилъ о мачту. Крики ужаса наполнили воздухъ. Потомъ наступила мертвая тишина. Туманъ медленно разсѣялся, обнаруживъ на горизонтѣ черную, обнаженную гору.

На слѣдующее утро, на разсвѣтѣ, Королева Анна вышла съ. попутнымъ вѣтромъ въ море, держа путь къ берегамъ Новаго Свѣта. На носу стоялъ Морисъ, погруженный въ счастливыя мечты; у его ногъ на троесѣ сидѣлъ Таральдъ Армграсъ, безцѣльно смотрѣвшій въ даль. Лицо его какъ бы замерло въ минуту страшнаго бѣдствія и съ тѣхъ поръ оставалось холоднымъ, неподвижнымъ. Вдругъ послышались легкіе шаги по палубѣ, и изъ-за бѣлаго паруса показалось заспанное личико Эльси.

Таральдъ увидалъ ее и растаялъ. Онъ хотѣлъ что-то сказать, но не могъ. Языкъ у него не шевелился.

-- Боже, прости меня, произнесъ онъ, наконецъ, съ глубокимъ чувствомъ: -- я виноватъ. Я вамъ не повѣрилъ. Она вѣрила. Возьмите ее; пусть, наконецъ, уничтожится проклятіе, тяготѣющее на нашемъ родѣ.

И отецъ соединилъ ихъ руки подъ открытымъ свободнымъ, небомъ.

"Отечественныя Записки", No 9, 1881