Бицилли Петр Михайлович - В. Смоленский. Наедине

В. Смоленский. Наедине.

Изд. "Современные записки", Париж, 1938.

Позволю себе начать с "критики" -- дальше будет видно почему. (Любовь) "над твоею душой... расцветает... разгораясь над сердцем..." "...Молчи, душа... привыкай... и сердце приучи..." Сердце в этих контекстах не орган тела, а синоним души. Здесь, значит, тавтология, причем во втором случае тавтология -- в ущерб логике. "Никому не скажешь, скроешь, спрячешь" -- опять тавтология. "Копи надежды и мечтанья..." Копить можно мечты, а не мечтанья: мечтанье -- отглагольное существительное, выражающее действие, а не его результат. Обе эти категории промахов сводимы к одной: невнимательное отношение к прямому и точному смыслу слова, приблизительность речи, готовность пожертвовать очень многим ради рифмы, размера, иногда -- "чувства". В этом общем грехе современной русской поэзии повинен, по всей вероятности, главным образом Блок (у В. Смоленского, во всяком случае, блоковские реминисценции на каждом шагу). Впрочем, в большей или меньшей степени это приложимо едва ли не ко всей русской поэзии после Пушкина, Баратынского, Тютчева. Исключения: Анненский, Ахматова; сейчас -- если ограничиться новым поколением в эмиграции -- Червинская, Штейгер. Здесь, значит, сила некоторой традиции, нечто постоянное, что надобно откинуть, для того чтобы судить о поэте. Дело сводится, следовательно, к тому, насколько поэт способен побороть в себе этот "прародительский" грех. Залогом этого служит, конечно, только одно: воспринимается ли, невзирая на эти недостатки, каждое данное стихотворение как поэзия, т. е. как выражение того, что в пределе невыразимо, "неизъяснимо"? Производит ли оно впечатление чего-то реального, существующего, а не просто набора слов? Подводит ли оно читателя к поэту -- в отличие от фабриката, за которым мы не видим -- и не имеем нужды видеть -- мастера? Этому требованию стихи В. Смоленского всецело удовлетворяют. Более того: некоторые его стихотворения вполне свободны от неточностей, от излишеств, от всего, что нарушает цельность впечатления. Таковы, в особенности, "Огромный мир..." и "Вызывая ужас и смех...". В первом удивительно хорошо смелое, идущее вразрез с "поэтическими" условностями построение речи второго четверостишия ("...в котором я... вода, в которой отражается..."), строго соответствующее теме "многопланности" бытия. Начало этого стихотворения -- реминисценция тютчевского "Как океан объемлет шар земной". Второе -- отголосок "Двенадцати" Блока (по идейному содержанию оно, как и еще одно, весьма удачное "Медленно бредет людское стадо...", вариация на тему "Легенды о великом инквизиторе"), но формально очень напоминает Анненского (в особенности последняя строфа). Не служит ли это доказательством, сколь благотворны влияния, исходящие от подлинных классиков? Это поддается и обратной проверке. Стихотворение "Кричи не кричи..." -- "блоковское" во всех отношениях. И вот в нем есть упоминание о "небесных очах" России! Этот шаблон цыганского романса -- и тоже применительно к России -- мог бы оказаться и у Блока.

Примечания

Впервые -- "Современные записки". 1938. No 66. С. 451-452.

Смоленский Владимир Андреевич (1901-1961), поэт, представитель молодого поколения русской эмиграции. Ориентировался на Ходасевича; в Париже вышел первый сборник его стихов "Закат" (1931) (см. рецензию Бицилли на этот сборник: Современные записки. 1932. No 49. С. 450).

------------------------------------------------

Источник текста: Бицилли П.М. Трагедия русской культуры: Исследования, статьи, рецензии / Сост., вступит, статья, коммент. М. Васильевой. М.: Русский путь, 2000. 608 с.