Степун Ф. А. - Ив. Бунин. Избранные стихи

Серия "РУССКИЙ ПУТЬ"

И. А. Бунин: Pro et contra.

Личность и творчество Ивана Бунина в оценке русских и зарубежных мыслителей и исследователей. Антология

Издательство Русского Христианского гуманитарного института, Санкт-Петербург, 2001

Ф. А. СТЕПУН

<Рец. на кн.:> Ив. Бунин. Избранные стихи

Издательство "Современнные записки". Париж, 1929

Стихи Бунина называли "стихами прозаика". Это глубоко неверно. Конечно, между прозой Бунина и его стихами очень много общего (иначе ведь и невозможно: каждый большой художник всегда целостно присутствует в каждом своем создании), но это общее раскрывается в стихах совершенно иначе, чем в прозе.

Обще бунинской прозе и бунинским стихам: 1) стереоскопическая сверхрельефность описаний (в особенности описание природы), 2) ясность и точность смысловых содержаний как отдельных слов, так и всех словесных построений, (смысловая сущность (эйдема) бунинских слов, фраз, периодов, никогда не растворяется в звуках и напевностях (фонема) {Термины Г. Г. Шпета.} его прикровенно мелодических стихов; даже стихи о тумане у Бунина -- кристаллы ("Русская весна", стр. 27) и 3)особая аристократичность, -- скупость на внешние эффекты, сдержанность слов и страстей, чувство меры и нелюбовь к педали. Этими тремя моментами сходство бунинской прозы и бунинских стихов, конечно, не исчерпывается, но меня сейчас интересует не столько сходство, сколько различие.

Оно есть, и оно очень значительно. Чем пристальнее вчитываешься в стихи Бунина, тем глубже ощущаешь ту их пронзительную лиричность и глубокую философичность, которых в рассказах Бунина нет (которые вообще нерассказуемы). Излагать рецензентской прозой явленное в совершенных стихах миросозерцание поэта -- вещь ненужная и невозможная. Возможно только указание на главные, постоянно возвращающиеся мотивы бунинского лирического раздумья над сущностью мира и жизни.

В основе бунинского мироощущения не лежит, а неустанно вращается некий трагический круг; предельно напряженное чувство жизни (отсюда зоркость его глаз -- их у него две пары: орлиные на день, совиные на ночь); жажда жизни и счастья, неутолимость этой жажды:

Снова накануне. И с годами

Сердце не считается. Иду

Молодыми, легкими шагами --

И опять, опять чего-то жду (стр. 210)

-- затем срыв, скорбь, смерть:

Познал я...

Ненужную для мира боль и муку,

И эти одинокие часы

Безмолвного, полуночного бденья,

Презрения к земле и отчужденья

От всей земной бессмысленной красы (222).

И тут же упоение красотою скорби, восторг о бессмертии смерти:

Зачем пленяет старая могила

Блаженными мечтами о былом?

Зачем зеленым клонится челом

Та ива, что могилу осенила,

Так горестно, так нежно и светло,

Как будто все, что было и прошло,

Уже познало радость воскресенья

И в лоне всепрощения, забвенья

Небесными цветами поросло? (стр. 221)

-- затем снова срыв, скорбь, смерть, страх.

Я намеренно назвал вечно вращающийся круг бунинского мировосприятия трагическим. Это большое слово не случайно. Не всякая борьба человека со своею долею, со своею судьбой есть уже трагедия, а лишь та борьба, что происходит на глазах у присутствующего, но до времени молчащего и не помогающего человеку Бога. Взор такого немого, скорбящего о человеке, но не протягивающего ему своей руки Бога все время чувствует Бунин где-то высоко над вечным миром и над своею бренною судьбой.

Весь мир молчит -- затем

Что в мире Бог, а Бог от века нем (стр. 195).

Порою кажется, что Богу самому тяжело это молчание, тяжела обреченность немого вслушивания в "тоску всех стран и всех времен", что Он вот-вот заговорит с человеком, но это только кажется. Бог, сам Бог, у Бунина молчит, лишь Слово его цветет божественною плотью мира, неизъяснимо-прекрасного скорбью человеческой жизни.

Он (Бог) в ветре был, в моей душе бездонной, --

И содрогался синим блеском звезд

В лазури неба, чистой и огромной (стр. 57).

Эта пантеистическая тема в мироощущении Бунина очень сильна. Порою она достигает такого напряжения, что Бог становится чем-то почти враждебным миру.

Все ритм и бег. Бесцельное стремленье,

Но страшен миг, когда стремленья нет.

Не знаю, верно ли слышу я тайную волю бунинской мысли, но мне кажется, что если бы Бунину пришлось выбирать между "бесцельным стремлением" мира и Богом вечного покоя, он выбрал бы стремление и отверг Бога.

Темнеет зимний день, спокойствие и мрак

Нисходят на душу -- и все, что отражалось,

Что было в зеркале, померкло, потерялось...

Вот так и смерть, да, может быть, вот так.

Кто это заиграл? Чьи милые персты,

Чьи кольца яркие вдоль клавиш побежали?

Душа полна восторга и печали --

Я не боюсь могильной темноты (стр. 151).

"Восторг и печаль", вернее, восторг печали, что сильнее страха смерти, -- какой это характерно бунинский мотив -- быть может, корень его религиозного восприятия трагедии жизни и мира.

Глубина религиозного сознания (об этом согласно свидетельствуют величайшие мистики всех эпох) всегда связана с предельным углублением памяти. Помня прошлое, внутренне зная тайну " вечной памяти ", нельзя не верить в вечность. А что же может быть вечным, кроме Бога? Ничто с такою силою не свидетельствует о подлинной религиозности бунинской музы, как ее связанность с памятью. Что сущность поэзии в связи памяти с вечностью, эта изумительная мысль с прекрасной точностью почти что сформулирована Буниным в сонете, озаглавленном "В горах".

Поэзия не в том, совсем не в том, что свет

Поэзией зовет. Она в моем наследстве,

Чем я богаче им, тем больше я поэт.

Я говорю себе, почуяв темный след

Того, что пращур мой воспринял в древнем детстве:

-- Нет в мире разных душ и времени в нем нет (155).

Тема памяти неоднократно повторяется в стихах Бунина. Но важно, конечно, не столько то, что Бунин часто говорит о памяти, сколько то, что почти все его стихи можно в известном смысле рассматривать как углубление сознания поэта через воспоминания, т. е. через перевоплощение в дальнее. Образы дали в поэзии Бунина очень разнообразны. Ему одинаково близки и дали чужих стран ("Стамбул", "Иерусалим", "Малайская песнь") и дали русской истории ("Святогор и Илья", "Святой Прокопий", "Князь Всеслав"), и дали дочеловеческого, звериного бытия человека (стихи о собаке, волке, пантере, олене). Не думаю, чтобы мое понимание всех этих перевоплощений в даль, как образов памяти, было натяжкой. Все отмеченные мною стихотворения при всей их изумительной пластичности и, на поверхностный взгляд, почти внешней описательности, совсем не простые описания, а из глубины внутренней жизни извлеченные переживания.

В этом смысле весьма показательна разница между патетически-историософской "Италией" Брюсова и интимно-личной "Венецией" Бунина.

Страна, измученная страстностью судьбы,

Любовница всех роковых столетий.

Так форте-фортиссимо начинается "Дума" Брюсова. И совсем иначе у Бунина. Он просто приехал в Венецию, как к себе в усадьбу.

Восемь лет в Венеции я не был...

Всякий раз, <когда> вокзал минуешь

И на пристань выйдешь, удивляет

Тишина Венеции, пьянеешь

От морского воздуха каналов (стр. 107).

И это не случайность. Все "исторические" стихи начинаются у Бунина с такой же маленькой, почти случайной, глазом подобранной мелочи. Иерусалим -- с мака во рву на припеке. Стамбул -- с облезлых худых кобелей. От этих случайностей Бунин легко и просто подымается к великому, историческому, к тому, что он сам именует "прахом веков". Но этот "прах веков" -- не высшее в исторических стихах Бунина. Высшее в этих стихах -- "опадение" исторического "прахавеков" на "прахсвятынь", личных бунинских святынь -- святынь его памяти.

Как старым морякам, живущим на покое

Все снится по ночам пространство голубое

И сети зыбких вант, -- как верят моряки,

Что их моря зовут в часы ночной тоски.

Так кличут и меня мои воспоминанья... (стр. 81).

И о зверях Бунин пишет так, как о чужих странах и древних русских временах. Он и их вспоминает только не исторической, а какой-то биологической памятью. Я не знаю, о себе ли, или об оленях написал Бунин прекрасные строки:

О, как легко он уходил долиной!

Как бешено, в избытке свежих сил,

В стремительности радостно-звериной

Он красоту от смерти уносил!

Есть у Бунина строчка; в том сонете, который с нее начинается, до конца понятная и оправданная, но на все бунинское творчество настолько не распространимая, что мне представляется необходимым сказать о ней несколько слов.

Поэзия темна, в словах невыразима (стр. 155).

Это сказано поэтом Буниным, но это сказано не о бунинской поэзии. Бунин -- типичный представитель русского аполлинизма. Его стихи до конца внятны уху, уму и сердцу. Все несказуемое в них сказано... в размере его сказуемости. В стихах Бунина нет "зауми", "невнятицы", нету хаоса, ворожбы и крутенья мистически-эстетической хлыстовщины (очень глубокой темы русского сознания), т. е. всего того, что так характерно для Блока и Белого, чем оба они перекликаются не только с Есениным и Пастернаком, но в известном смысле и с Гете второй части "Фауста".

Указывая на это ограничение бунинского дарования, я в конце концов указываю только на его совершенство, ибо вне определенных границ и граней возможно, быть может, свершение, но невозможно совершенство.

КОММЕНТАРИИ

Впервые: Современные записки. 1929. Кн. 39. С. 528--532. Печатается по этому изданию.

С. 391. Снова накануне. И с годами ~ И опять, опять чего-то жду. -- Цитата из стихотворения "Как в апреле по ночам в аллее..." (1917).

Познал я... ~ От всей земной бессмысленной красы. -- Цитата из стихотворения "В полночный час я встану и взгляну..." (1922).

Зачем пленяет старая могила ~ Небесными цветами поросло? -- Стихотворение 1922 г.; процитировано целиком.

Весь мир молчит -- затем, Что в мире Бог, а Бог от века нем. -- Цитата из стихотворения "Как много звезд на тусклой синеве!.." (1917). С. 391--392. ..."тоску всех стран и всех времен"... -- Цитата из стихотворения "Собака" (1909).

С. 392. Он в ветре был, в моей душе бездонной,-- В лазури неба, чистой и огромной. -- Цитата из стихотворения "Бог" (1908).

Все ритм и бег. Бесцельное стремленье, Но страшен миг, когда стремленья нет. -- Заключительные строки стихотворения "Ритм" (1912).

Темнеет зимний день, спокойствие и мрак ~ Я не боюсь могильной темноты. -- Цитата из стихотворения "Зеркало" (1916).

С. 393. Страна, измученная страстностью судьбы, Любовница всех роковых столетий. -- Цитата из стихотворения Брюсова "Италия" (1902), включенного в цикл "Думы".

Восемь лет в Венеции я не был ~ От морского воздуха каналов. -- Цитата из стихотворения "Венеция" (1913).

..."прахом веков"... -- Ср. стихотворение "Стамбул" (1905): "И прах веков упал на прах святынь... ".

С. 394. Как старым морякам, живущим на покое ~ Так кличут и меня мои воспоминанья... -- Начало стихотворения "Зов" (1911).

О, как легко он уходил долиной! ~ Он красоту от смерти уносил! -- Последняя строфа стихотворения "Густой зеленый ельник у дороги..." (1905).

Поэзия темна, в словах невыразима. -- Первая строка стихотворения "В горах" (1916).