Брет-Гарт Фрэнсис - Случай из жизни игрока

СОБРАНІЕ СОЧИНЕНІЙ
БРЕТЪ-ГАРТА

Томъ второй

С.-ПЕТЕРБУРГЪ
Типогр. Высочайше утвержд. Товар. "Общественная Польза" Большая Подъяческая, No 39
1895

СЛУЧАЙ ИЗЪ ЖИЗНИ ИГРОКА.

РАЗСКАЗЪ.

Мистеръ Окгерстъ всегда думалъ, что судьба должна быть. Безъ сомнѣнія, ничто не могло представлять болѣе рѣзкаго противорѣчія съ его привычками, какъ появленіе въ этотъ лѣтній день на городскомъ гуляньи въ семь часовъ утра. Въ это время года, и во всякое время года, въ какомъ бы то ни было публичномъ мѣстѣ, его блѣдное лицо дѣйствительно было рѣдкимъ явленіемъ на улицѣ въ Сакраменто, ранѣе двухъ часовъ пополудни. Вспоминая объ этомъ въ позднѣйшіе годы своей исполненной приключеній жизни, онъ, съ свойственною его профессіи философіею, неизмѣнно рѣшалъ, что судьба должна быть.

Но въ качествѣ повѣствователя, строго придерживающагося фактовъ, я долженъ заявить, что пребываніе его здѣсь въ это утро объяснялось весьма просто. Ровно въ половинѣ седьмаго, когда банкъ былъ въ выигрышѣ, доходившемъ до двадцати тысячъ долларовъ, онъ вдругъ поднялся изъ-за игорнаго стола, передалъ свое предсѣдательское мѣсто надежному помощнику, и спокойно удалился, не обративъ на себя вниманія ни одного изъ людей, въ молчаніи склонившихъ надъ столомъ лихорадочно возбужденныя лица. Но войдя въ свою роскошную спальню, выходившую на улицу, онъ былъ нѣсколько пораженъ потокомъ солнечнаго свѣта, лившагося въ окно, которое забыли закрыть ставней. Подъ впечатлѣніемъ ли необычайной прелести этого утра, или самая идея показалась ему привлекательной по своей новизнѣ, но, собираясь уже опустить штору, онъ вдругъ остановился, затѣмъ схватилъ свою шляпу, вышелъ и спустился по лѣстницѣ на улицу.

Люди, находившіеся на улицѣ въ этотъ ранній часъ, принадлежали къ классу, совершенно незнакомому мистеру Окгерсту. Тутъ были продавцы молока и разносчики, выставлявшіе свои товары; мелочные торговцы, открывавшіе свои лавочки, горничныя, подметавшія ступени подъѣздовъ; иногда же попадались и дѣти. На весь этотъ народъ мистеръ Окгерстъ смотрѣлъ съ какимъ-то холоднымъ любопытствомъ, повидимому, совершенно чуждымъ того циническаго презрѣнія, съ какимъ онъ обыкновенно смотрѣлъ на тѣхъ изъ своихъ ближнихъ, которые имѣли притязаніе на особенное положеніе въ свѣтѣ, и съ которыми ему часто приходилось сталкиваться. Кромѣ того, я думаю, что ему не были вовсе непріятны тѣ восхищенные взгляды, которые попадавшіяся женщины, принадлежавшія къ низшему классу, останавливали на его прекрасномъ лицѣ и фигурѣ, замѣтныхъ даже въ странѣ, славящейся красивыми мужчинами. Хотя весьма вѣроятно, что этотъ отчаянный игрокъ безъ роду и племени сохранилъ бы ледяное равнодушіе, въ отвѣтъ на ухаживанье какой нибудь изящной лэди, но восхищеніе маленькой бѣжавшей рядомъ съ нимъ дѣвочки въ лохмотьяхъ вызвало слабый румянецъ на его блѣдныя щеки. Онъ, наконецъ, отослалъ ее, но она все-таки имѣла время убѣдиться,-- въ чемъ и всегда, болѣе или менѣе скоро, убѣждались особы этого одареннаго сердечною теплотою и проницательностью пола,-- что онъ былъ чрезвычайно щедръ на деньги, и, вмѣстѣ съ тѣмъ,-- чего еще можетъ быть не замѣтила ни одна особа ея пола, -- что черные глаза этого прекраснаго джентльмена имѣли на самомъ дѣлѣ карій и даже нѣжно-сѣрый оттѣнокъ.

Вскорѣ вниманіе мистера Окгерста было привлечено небольшимъ садикомъ передъ бѣлымъ коттэджемъ, замѣченнымъ имъ въ одной изъ боковыхъ улицъ. Тамъ было очень много розъ, геліотропу и вербены,-- цвѣтовъ, очень хорошо знакомыхъ мистеру Окгерсту (хотя въ формѣ весьма раззорительной и болѣе портативной, а именно -- въ формѣ букетовъ), но ему показалось, что такихъ прекрасныхъ, какъ эти, онъ еще никогда не видывалъ. Способствовала ли этому свѣжая утренняя роса, еще покрывавшая цвѣты, или то обстоятельство, что они не были сорваны, но мистеръ Окгерстъ восхищался ими не какъ будущею вѣроятною данью очаровательной и пикантной миссъ Этелиндѣ, игравшей тогда на мѣстномъ театрѣ, исключительно ради мистера Окгерста, какъ она увѣряла, и не думая также о подношеніи покорительницѣ сердецъ, миссъ Монморенси, съ которою онъ долженъ былъ ужинать въ этотъ день, но ради самого себя и даже, можетъ быть, ради самыхъ цвѣтовъ онъ любовался ими.

Какъ бы то ни было, онъ расхаживалъ взадъ и впередъ по этой открытой мѣстности и, наконецъ, замѣтивъ скамейку подъ хлопчато-бумажными деревами, усѣлся на нее, обмахнувъ предварительно пыль своимъ носовымъ платкомъ.

Утро стояло прекрасное. Воздухъ былъ такъ тихъ и спокоенъ, что шелестъ листьевъ сикоморы производилъ впечатлѣніе, какъ будто это былъ глубокій вздохъ только что проснувшагося дерева, а слабый шорохъ вѣтвей наводилъ на мысль, что оно расправляетъ свои занѣмѣвшіе и возвращающіеся къ жизни члены. Далеко въ сторонѣ, рисовался хребетъ Сіерры... такъ далеко, что сперва казался онъ какого-то неопредѣленнаго цвѣта, пока, наконецъ, солнце, повидимому, потерявъ надежду достичь его, не разлило свои лучи на всю окрестность и не освѣтило его вершины, рѣзко выдѣлившіяся на небосклонѣ своею сіяющею бѣлизною.

Съ совершенно несвойственнымъ ему порывомъ, мистеръ Окгерстъ снялъ шляпу и, откинувшись на спинку скамьи, обратилъ лицо свое къ небу. Нѣсколько птичекъ, критически разсматривавшихъ его съ нависшихъ надъ нимъ вѣтвей, очевидно, начали оживленную бесѣду относительно его, быть можетъ, недоброжелательныхъ намѣреній; одна или двѣ, ободренныя его неподвижностью, прыгали по землѣ у самыхъ его ногъ, пока звукъ колесъ, катившихся по песчаной дорожкѣ, не спугнулъ ихъ оттуда.

Мистеръ Окгерстъ посмотрѣлъ въ ту сторону и увидалъ медленно приближавшагося къ нему человѣка, катившаго передъ собою экипажъ весьма страннаго вида, который былъ занятъ полулежавшею въ немъ женщиной. Мистеръ Окгерстъ тотчасъ же подумалъ, что колесница, представляла изобрѣтеніе и самодѣльную работу управлявшаго ею мужчины. Онъ заключилъ такъ отчасти по странному виду экипажа, по силѣ и ловкости двигавшей его рабочей руки, и по нѣкоторой гордости и очевидному довольству собою, отражавшимся во всѣхъ движеніяхъ человѣка, приводившаго его въ движеніе. Въ слѣдующую минуту мистеръ Окгерстъ замѣтилъ, что лицо мужчины ему знакомо. Благодаря присущей ему способности не забывать лица тѣхъ, съ которыми ему приходилось разъ имѣть дѣло по своей профессіи, онъ тотчасъ же сдѣлалъ правильную классификацію и для этого лица, выразивъ ее въ слѣдующей сжатой формулѣ: "Во Фриско, Полька Салонъ. Проигралъ свое недѣльное жалованье... около 70 долларовъ... на красномъ. Не являлся послѣ этого". Не смотря на то, въ его спокойномъ взглядѣ и на его безстрастномъ лицѣ не отразилось никакихъ слѣдовъ этихъ воспоминаній, когда онъ обратилъ его къ незнакомцу, который, напротивъ, вдругъ вспыхнулъ, растерялся и остановился, безсознательно придвинувъ колесницу съ ея прекраснымъ пассажиромъ еще ближе къ мистеру Окгерсту.

Теперь, принимая во вниманіе ту важную роль, которую эта лэди займетъ въ моемъ правдивомъ повѣствованіи, я долженъ заняться описаніемъ ея наружности, если только я въ силахъ сдѣлать это. Само собою разумѣется, что общественное мнѣніе на этотъ счетъ не отличалось единодушіемъ. Я долженъ, къ сожалѣнію, сказать, что покойный полковникъ Старкботтль -- обширной опытности котораго по отношенію къ прекрасному полу я не разъ былъ обязанъ многими весьма важными замѣчаніями -- не признавалъ въ ней никакой привлекательности. "Желтолицая калѣка, клянусь честью, одно изъ вашихъ безцвѣтныхъ духовныхъ созданій, безъ всякаго тѣла на костяхъ". Однако же, съ другой стороны, почему въ такомъ случаѣ пользовалась она лестнымъ неодобреніемъ со стороны особъ своего пола. Миссъ Селестина Говардъ, вторая танцовщица одного изъ мѣстныхъ театровъ, въ позднѣйшіе годы, называла ее съ особенно выразительною интонаціею: "аспидомъ съ орлинымъ носомъ". M-lle Бримборіонъ вспоминала, какъ она всегда предостерегала "мистера Джэка", что эта женщина отравитъ его. Но мистеръ Окгерстъ, впечатлѣнія котораго, быть можетъ, были въ данномъ случаѣ наиболѣе важными, увидалъ только интересную, блѣдную, худую женщину съ глубокими глазами, рѣзко отличавшуюся отъ своего спутника тою утонченностью, которая является слѣдствіемъ долгаго страданія и одиночества, и какою-то дѣвственною, застѣнчивою граціею манеръ. Даже самыя складки ея опрятнаго платья говорили о непорочности, а подробности всего туалета отличались самымъ изысканнымъ вкусомъ; замѣтивъ это, мистеръ Окгерстъ, самъ не зная почему, подумалъ, что это платье было изобрѣтено и сработано ею самою, подобно тому, какъ занимаемый ею экипажъ былъ, очевидно, дѣломъ рукъ ея спутника. Рука ея, слишкомъ худощавая, но очень красивая, женственная, съ тонкими пальцами, покоилась на боковой подушкѣ экипажа, и представляла рѣзкій контрастъ съ сильною рабочею рукою ея товарища.

Въ это время встрѣтилось какое-то препятствіе, остановившее дальнѣйшій ходъ экипажа, и мистеръ Окгерстъ поспѣшилъ на помощь. Такъ какъ было необходимо приподнять наскочившее на камень колесо, то дама должна была опереться на его руку, и ея худая и какъ снѣжный хлопокъ легкая и холодная ручка оставалась на его рукѣ нѣсколько мгновеній, и затѣмъ, какъ ему показалось, исчезла, растаявши подобно этому хлопку. Далѣе наступила пауза и, наконецъ, обмѣнъ вѣжливостей между мужчинами перешелъ въ разговоръ, въ которомъ, мало-по-малу, и лэди застѣнчиво начала принимать участіе.

Оказалось, что это были мужъ и жена; что въ послѣдніе два года она была очень больна и лишилась употребленія нижнихъ конечностей вслѣдствіе ревматизма; что до послѣдняго времени она была прикована къ постели, пока ея мужу, плотнику по ремеслу, не пришла счастливая мысль сдѣлать для нея этотъ экипажъ. Съ той поры онъ аккуратно вывозилъ ее подышать воздухомъ, передъ тѣмъ, какъ уходилъ на работу, такъ какъ это было для него единственнымъ свободнымъ временемъ, и въ этотъ часъ они менѣе привлекали на себя вниманіе. Они совѣтовались со многими докторами, но безъ всякаго успѣха. Имъ рекомендовали отправиться къ Сѣрному Источнику, но это требовало значительныхъ расходовъ. Мистеръ Декеръ (супругъ) скопилъ однажды 80 долларовъ для этой цѣли, но въ С.-Франциско ему подрѣзали карманъ,-- да, мистеръ Декеръ былъ настолько простъ, что допустилъ это. (Догадливому читателю не нужно разъяснять, что все это разсказывала лэди). Съ тѣхъ поръ они уже никакъ не могли второй разъ накопить такую сумму, и оставили уже всякую надежду на леченье. Какъ это ужасно -- подрѣзыванье кармановъ! Онъ раздѣляетъ это мнѣніе.... Не такъ ли?

Лицо ея супруга сдѣлалось багровымъ, но лицо мистера Окгерста оставалось совершенно спокойнымъ и безстрастнымъ. Онъ совершенно серьезно, повидимому, выражалъ молчаніемъ свое согласіе и продолжалъ идти рядомъ съ ней, пока они не достигли того маленькаго садика, которымъ онъ такъ любовался. Здѣсь мистеръ Окгерстъ попросилъ подождать и, войдя въ калитку, поразилъ собственника предложеніемъ неслыханно щедрой платы за право нарвать цвѣтовъ по своему выбору. Вслѣдъ затѣмъ онъ возвратился къ экипажу съ запасомъ розъ, геліотропу и вербены, и бросилъ все это къ ногамъ больной женщины. Въ то время, какъ она съ дѣтскою радостью нагнулась къ цвѣтамъ, мистеръ Окгерстъ, воспользовавшись этимъ случаемъ, отвелъ въ сторону ея супруга.

-- Быть можетъ, сказалъ онъ въ полголоса, но чуждымъ всякаго раздраженія тономъ, быть можетъ, вы и хорошо сдѣлали, что не сказали ей правды. Теперь вы можете сказать, что воръ былъ послѣ того задержанъ, и вы получили свои деньги обратно.-- Мистеръ Окгерстъ спокойно сунулъ 80 золотыхъ монетъ въ объемистую руку сконфуженнаго мистера Декера. Скажите такъ, или какъ сами знаете, но только обѣщайте не сказать правду.

Тотъ обѣщалъ.

Мистеръ Окгерстъ спокойно повернулся къ маленькому экипажу. Больная женщина все еще ревностно была занята цвѣтами, но когда она подняла голову, ему показалось, что ея увядшія щеки заимствовали отъ этихъ розъ ихъ нѣжный оттѣнокъ, а ея глаза -- часть покрывавшей эти цвѣты росы. Но въ то-же мгновенье мистеръ Окгерстъ приподнялъ свою шляпу и исчезъ, прежде чѣмъ она успѣла поблагодарить его.

Я съ грустью долженъ заявить, что мистеръ Декеръ безсовѣстно нарушилъ свое обѣщаніе. Въ ту же самую ночь, въ припадкѣ откровенности и супружескаго самоотверженія, онъ, подобно всѣмъ преданнымъ супругамъ, принесъ въ жертву семейному алтарю, не только самого себя, но и своего друга и благодѣтеля. Но справедливость требуетъ прибавить, что онъ очень горячо говорилъ о великодушіи мистера Окгерста и съ энтузіазмомъ, свойственнымъ его сословію, распространялся о романтической репутаціи и громкихъ подвигахъ игрока.

-- А теперь, дорогая Эльси, скажи, что ты прощаешь меня, говорилъ мистеръ Декеръ опускаясь на одно колѣно передъ ложемъ своей супруги. У меня были хорошія намѣренія. Только ради тебя, моя дорогая, тогда, ночью во Фриско, я поставилъ на карту эти деньги. Я думалъ выиграть цѣлую груду золота, достаточную для того, чтобы увезти тебя отсюда, и кромѣ того сшить тебѣ новое платье.

Мистрисъ Декеръ улыбнулась и сжала руку своего супруга:

-- Я прощаю тебя, Джо дорогой, сказала она все еще улыбаясь и задумчиво устремивъ взоры въ потолокъ:-- но тебя стоило бы хорошенько высѣчь за то, что ты такъ обманулъ меня, злой мальчикъ, и заставилъ сказать ему такую рѣчь.

Она схватила розовую вѣтку, поднесла цвѣты къ своему лицу, и, прикрывъ его ими проговорила: "Джо"!

-- Что, моя милая?

-- Какъ ты думаешь, возвратилъ ли бы мистеръ, какъ ты его называлъ, Джэкъ Окгерстъ кажется,-- возвратилъ ли бы онъ эти деньги, еслибы не мои слова?

-- Конечно.

-- Еслибы онъ вовсе не видалъ меня?

Мистеръ Декеръ взглянулъ на нее. Она старательно прикрыла розами все свое лицо, за исключеніемъ глазъ, свѣтившихся какимъ-то опаснымъ блескомъ.

-- Нѣтъ... это для тебя, Эльси... Онъ сдѣлалъ это только потому, что смотрѣлъ на тебя.

-- На меня?.. Бѣдную, больную женщину?

-- На такую прекрасную, маленькую, хорошенькую Эльси, на милую женушку Джо! Какъ могъ онъ поступить иначе?

Мистрисъ Декеръ съ любовью обвила одною рукою шею своего мужа, все еще держа въ другой розы, и заслоняя ими свое лицо. Потомъ изъ-за этихъ розъ послышался такой милый и безсмысленный шепотъ: "Дорогой мой, толстый старый Джо. Мой милый, косолапый медвѣдь". Но я не думаю, чтобы, въ качествѣ строгаго повѣствователя, излагающаго одни только факты, я былъ обязанъ передавать и дальнѣйшее содержаніе рѣчей этой маленькой лэди, и умолкаю изъ уваженія къ моей незамужней читательницѣ...

Но на слѣдующее утро мистрисъ Декеръ выказала легкую и совершенно непонятную раздражительность, когда они достигли мѣста гулянья, и просила мужа, чтобы онъ везъ ее домой. Далѣе она была повидимому очень удивлена, встрѣтивъ на обратномъ пути мистера Окгерста, и даже усумнилась сперва, дѣйствительно ли это онъ, и когда онъ приблизился, спросила своего супруга: точно ли это вчерашній незнакомецъ. Ея тонъ по отношенію къ мистеру Окгерсту представлялъ совершенный контрастъ съ дружескимъ привѣтствіемъ ея супруга. Мистеръ Окгерстъ тотчасъ же замѣтилъ это.

"Мужъ все сказалъ ей, и она ненавидитъ меня", подумалъ онъ, желая разрѣшить загадку женскаго наотроенія, загадку, ставившую втупикъ самыхъ мудрыхъ критиковъ мужескаго пола.

Разговоръ недолго длился, онъ пріостановился только, чтобы справиться о мѣстѣ, гдѣ работавъ ея мужъ и затѣмъ, приподнявъ съ достоинствомъ шляпу, продолжалъ свои путь, даже не взглянувъ на лэди. Честный плотникъ былъ очень пораженъ очаровательною странностью характера своей жены, которая, не смотря на то, что встрѣча, очевидно, была натянутой и непріятной, тотчасъ же вслѣдъ затѣмъ пришла въ хорошее настроеніе.

-- Ты жестоко обошлась съ нимъ -- немножко жестоко, не правда ли, Эльси? сказалъ мистеръ Декеръ заискивающимъ тономъ:-- я боюсь, онъ догадается, что я не сдержалъ обѣщанія.

-- Ты думаешь! равнодушно сказала лэди.

Мистеръ Декеръ тотчасъ же остановился и повернулся къ ея лицу.

-- Ты смотришь совсѣмъ какъ первоклассная лэди, прогуливающаяся по Бродуэй въ собственномъ экипажѣ, Эльси, сказалъ онъ.-- Я никогда еще не замѣчалъ у тебя такого гордаго вида.

II.

Спустя нѣсколько дней собственникъ Сѣрнаго Источника св. Изабеллы получилъ слѣдующее письмо, написанное хорошо ему знакомымъ, четкимъ почеркомъ мистера Окгерста:

"Дорогой Стэнъ. Я обдумалъ ваше предложеніе относительно покупки участка Никольса и рѣшился принять его. Но мнѣ кажется это дѣло можетъ оплачиваться только въ томъ случаѣ, если тамъ устроить удобныя помѣщенія для лицъ самаго высшаго класса -- я подразумѣваю моихъ кліентовъ. Прежде всего нужно расширить главный корпусъ и построить два или три коттэджа. Я посылаю плотника съ тѣмъ, чтобы онъ тотчасъ же принимался за дѣло. Онъ беретъ съ собою свою больную жену, и я прошу васъ заботиться о нихъ также, какъ бы вы заботились о комъ нибудь изъ насъ.

"Я пріѣду туда самъ послѣ скачекъ -- посмотрѣть, какъ идутъ дѣла. Въ этотъ сезонъ я уже не буду вести никакой игры.

"Преданный вамъ
"Джэкъ Окгерстъ".

Только послѣдняя фраза этого письма подверглась строгой критикѣ.

-- Я еще могу понять, говорилъ мистеръ Гемлинъ (товарищъ Окгерста по профессіи), когда ему показали это письмо -- я могу понять для чего онъ тратится на постройки, такъ какъ это дѣло вѣрное и можетъ принести хорошіе плоды, если только онъ будетъ аккуратно пріѣзжать сюда самъ. Но почему онъ отказывается отъ игры въ этомъ сезонѣ и упускаетъ случай воротить тѣ деньги, которыя пустилъ въ оборотъ, употребивъ ихъ на постройки -- это выше моего пониманія. Я очень желалъ бы, прибавилъ онъ задумчиво,-- разгадать эту послѣднюю игру.

* * *

Истекшій сезонъ былъ чрезвычайно удаченъ для мистера Окгерста и, слѣдовательно, весьма раззорителенъ для многихъ членовъ законодательнаго собранія, судей, полковниковъ и другихъ лицъ, имѣвшихъ кратковременное удовольствіе пользоваться по ночамъ обществомъ мистера Окгерста. Не смотря на это, Сакраменто сталъ сильно надоѣдать ему. Въ послѣднее время у него завелась привычка гулять рано по утрамъ, и это обстоятельство казалось до того страннымъ и загадочнымъ его друзьямъ обоего пола, что возбудило сильнѣйшее любопытство. Двое или трое изъ нихъ даже посылали шпіоновъ слѣдить за нимъ, но это разслѣдованіе повело только къ такому открытію, что мистеръ Окгерстъ расхаживаетъ по городскому гулянью, садится на нѣсколько минутъ всегда на одну и ту же скамью, и, не видясь ни съ кѣмъ, возвращается домой. Такимъ образомъ, всякое подозрѣніе о томъ, что здѣсь замѣшана женщина, была совершенно оставлена. Нѣкоторые суевѣрные джентльмены его профессіи думали, что онъ ходитъ туда ради какой-нибудь "примѣты"; другіе, болѣе практическіе, увѣряли, что онъ изучаетъ тамъ различные крапы.

Послѣ скачекъ въ Мерисвилѣ, мистеръ Окгерстъ прибылъ въ С.-Франциско; оттуда возвратился въ Мерисвиль, а спустя нѣсколько дней его уже видѣли въ С.-Жозе, въ Санта-Круцѣ и въ Окландѣ. Лица, встрѣчавшія его тамъ, разсказывали, что онъ имѣлъ безпокойный и лихорадочный видъ, совершенно противорѣчившій его обычному спокойствію и флегматичности. Полковникъ Старкботтль указалъ на тотъ фактъ, что въ С.-Франциско, въ клубѣ, Джэкъ уклонился отъ игры. "Ненадежный малый, сэръ.-- Разсчитывайте на него послѣ этого. Никакой выдержки, клянусь честью!"

Изъ С.-Жозе онъ выѣхалъ сухимъ путемъ въ Орегонъ съ большимъ запасомъ лошадей и съ цѣлымъ походнымъ лагеремъ, но, достигнувъ Стоктона, онъ вдругъ раздумалъ продолжать путь, и спустя четыре часа, верхомъ на единственной оставленной при себѣ лошади, подъѣзжалъ уже къ теплому сѣрному источнику Св. Изабеллы.

Это была живописная долина треугольной формы, расположенная у подошвы трехъ крутыхъ горъ, скаты которыхъ были покрыты темными соснами и фантастически разубраны мадроновыми и манзонитовыми деревьями. Разбросанныя строенія лѣпились у самой горы, а сквозь листву деревъ мелькала длинная терраса отеля. Тамъ и сямъ виднѣлись бѣлые, точно игрушечные коттеэджи.

Мистеръ Окгерстъ не былъ большимъ любителемъ природы, но онъ почувствовалъ тоже новое для него пріятное состояніе, какое онъ испыталъ при своей первой утренней прогулкѣ на Сакраменто. Вскорѣ ему навстрѣчу стали попадаться проѣзжавшіе по дорогѣ экипажи съ празднично-одѣтыми женщинами, и холодные очерки калифорнскаго ландшафта начали принимать болѣе теплый колоритъ населенной мѣстности. Затѣмъ открылась обширная площадь передъ отелемъ, пестрѣвшая бѣлыми, голубыми и красными платьями дамъ, занимавшихъ скамьи у террасы.

Мистеръ Окгерстъ, какъ хорошій наѣздникъ, по калифорнскому обычаю не замедлилъ бѣга горячаго иноходца, при приближеніи къ цѣли, но поскакалъ въ галопъ къ отелю и, разомъ осадивъ коня на разстояніи одного фута отъ террасы, спокойно спустился съ него, окруженный цѣлою тучею поднявшейся пыли.

Какъ бы ни было сильно то лихорадочное возбужденіе, въ какомъ онъ находился въ эту минуту, но къ нему тотчасъ же возвратилось его обычное спокойствіе, какъ только онъ вступилъ на террасу. Благодаря выработанному долговременною привычкою самообладанію, онъ встрѣтилъ направленную на него баттарею глазъ съ такимъ же холоднымъ равнодушіемъ, съ какимъ впродолженіи многихъ лѣтъ встрѣчалъ полускрытыя колкости мужчинъ и робкое восхищеніе женщинъ.

Только одинъ человѣкъ вышелъ на встрѣчу, чтобы привѣтствовать его. По странному случаю это былъ Дикъ Гамильтонъ, быть можетъ единственное лицо изъ всѣхъ присутствующихъ, которое, но своему рожденію, образованію и общественному положенію, могло выдержать самую строгую критику. Къ счастью для репутаціи Окгерста, онъ былъ въ то же время богатымъ банкиромъ и задавалъ тонъ въ обществѣ.

-- Знаете ли вы того, съ кѣмъ только что разговаривали? спросилъ его юный Паркеръ съ выраженіемъ смущенія въ лицѣ.

-- Конечно, отвѣчалъ Гамильтонъ, съ свойственною ему невозмутимой самоувѣренностью,-- это тотъ самый человѣкъ, которому вы проиграли тысячу долларовъ на прошлой недѣлѣ.

-- Но вѣдь онъ игрокъ! сказала младшая миссъ Смитъ.

-- Это совершенно справедливо, отвѣчалъ Гамильтонъ:-- но я бы желалъ, моя милая молодая лэди, чтобы всѣ вели такую же открытую и честную игру, какъ этотъ человѣкъ, и чтобы всѣ встрѣчали ея превратности съ такимъ же равнодушіемъ.

Но мистеръ Окгерстъ, къ счастью, не слышалъ этого разговора, такъ какъ въ это время онъ уже беззвучно, но съ сосредоточеннымъ вниманіемъ расхаживалъ по верхней залѣ. Внезапно онъ услыхалъ легкіе шаги за собою и, затѣмъ, свое имя, произнесенное знакомымъ голосомъ, при звукѣ котораго вся кровь прилила къ его сердцу.

Онъ обернулся -- она стояла передъ нимъ.

Но какъ она измѣнилась! Если я, за нѣсколько страницъ передъ этимъ, затруднялся описаніемъ калѣки съ ввалившимися глазами, скромно одѣтой жены ремесленника, то что же я могу сказать теперь, при появленіи этой граціозной, стройной, щегольски одѣтой лэди, въ какую она успѣла превратиться въ эти два мѣсяца? Въ самомъ дѣлѣ, она была замѣчательно хороша. Безъ сомнѣнія, мы съ вами, дорогая читательница, тотчасъ бы разсмотрѣли, что эти очаровательныя ямочки на щекахъ не согласовались съ требованіями истинной красоты, что онѣ были слишкомъ рѣзко обозначены для выраженія откровенной веселости характера, что нѣжныя линіи около этого орлинаго носа могли служить признакомъ жестокости и эгоизма, что эти прекрасные глаза съ тѣмъ же дѣвственнымъ недоумѣніемъ могли быть устремлены въ ея тарелку, какъ и въ лице сосѣда за столомъ; но дѣло въ томъ, что мы съ вами, милая читательница, вовсе не влюблены въ нея, тогда какъ мистеръ Окгерстъ влюбленъ положительно. Я даже опасаюсь, что и теперь складки ея парижскаго платья показались этому бѣдному малому такими же поразительными признаками непорочности, какъ и тѣ, какія онъ подмѣтилъ въ ея прежнемъ платьѣ домашняго издѣлья. Къ этому присоединилось пріятное открытіе, что она могла ходить, и что ея милыя, маленькія ножки были обуты въ прекрасныя туфли самой тонкой французской работы, съ великолѣпными голубыми бантами, съ собственнымъ клеймомъ Chapell'я (Rue такая-то и такая-то, Paris и проч.).

Онъ бросился къ ней съ внезапной краской на лицѣ и протянутыми руками. Но она быстро обернулась, окинула бѣглымъ взглядомъ залу и стала передъ нимъ, придавъ своему лицу полу-вызывающее, полу-лукавое выраженіе, совершенно не соотвѣтствовавшее ея прежней сдержанности.

-- Я было рѣшилась вовсе не подавать вамъ руки. Вы прошли мимо меня на террасѣ, не сказавши мнѣ ни одного слова, и мнѣ пришлось бѣжать за вами, какъ это, вѣроятно, случалось со многими другими бѣдными женщинами.

Мистеръ Окгерстъ пробормоталъ нѣсколько словъ, означавшихъ поразившую его въ ней перемѣну... что она сдѣлалась неузнаваемой.

-- Я измѣнилась?... Тѣмъ скорѣе вы должны были узнать меня. Кто же произвелъ во мнѣ эту перемѣну? Вы! Да, благодаря вамъ я совершенно переродилась... Вы нашли безпомощную, искалѣченную больную, подавленную бѣдностью женщину, одѣтую въ единственное платье ея собственной работы, и вы дали ей жизнь, здоровье, силу и богатство. Вы сдѣлали все это, и вамъ это извѣстно, сэръ. Какъ вамъ нравится ваше собственное созданіе?

И придерживая обѣими руками полы своего платья, она сдѣлала ему шутливый реверансъ, и, какъ бы поддавшись внезапному наплыву чувства, вдругъ протянула ему обѣ руки.

Я боюсь, что эта рѣчь, не отличавшаяся особенною скромностью и женственностью (какъ это, вѣроятно, подумаетъ каждая изъ моихъ прекрасныхъ читательницъ), не смотря на то, понравилась мистеру Окгерсту. И это не потому, что онъ привыкъ къ откровеннымъ изліяніямъ со стороны женскаго пола, но потому, что онъ стоялъ ближе къ кулисамъ, чѣмъ къ монастырю, съ которымъ, по его мнѣнію, жизнь мистрисъ Декеръ имѣла много общаго. Обращеніе къ нему въ такомъ тонѣ этой пуританки, этой больной праведницы, съ сохранившеюся еще печатью страданія на челѣ, этой женщины, которая всегда имѣла библію на своемъ спальномъ столикѣ, ходила въ церковь по три раза въ день, и сохраняла неизмѣнную вѣрность своему супругу,-- произвела на него весьма сильное впечатлѣніе Онъ все еще держалъ ея руки въ своихъ, когда она продолжала:

-- Отчего вы не пріѣхали раньше? Что вы дѣлали въ Мерисвилѣ, въ С.-Жозе, въ Окландѣ? Видите ли, я слѣдила за вами. Я видѣла, какъ вы подъѣзжали къ долинѣ и тотчасъ же узнала васъ. Я читала ваше письмо къ Джозефу, и знала, что вы пріѣдете. Отчего вы не писали ко мнѣ? Вы будете иногда писать? Не такъ-ли?...

-- Добрый вечеръ, мистеръ Гамильтонъ.

Она отдернула свои руки, но это случилось, когда поднявшійся по лѣстницѣ мистеръ Гамильтонъ стоялъ уже около нихъ. Онъ вѣжливо приподнялъ свою шляпу, фамильярно кивнулъ Окгерсту, и прошелъ мимо.

Когда онъ исчезъ, мистрисъ Декеръ подняла глаза на мистера Окгерста:

-- Когда нибудь я потребую отъ васъ большой услуги.

Мистеръ Окгерстъ просилъ, чтобы это было сдѣлано теперь же.

-- Нѣтъ, нѣтъ, когда вы меня лучше узнаете. Тогда я какъ нибудь попрошу васъ убить этого человѣка.

Она разсмѣялась такимъ милымъ, звонкимъ смѣхомъ, на лицѣ ея появились такія хорошенькія ямочки, ея каріе глаза засвѣтились такимъ невиннымъ блескомъ, а щеки покрылись такимъ нѣжнымъ румянцемъ, что самъ мистеръ Окгерстъ, смѣявшійся весьма рѣдко, невольно тоже разсмѣялся... овечка предлагала волку сдѣлать нападеніе на сосѣднее стадо!

Однажды вечеромъ, спустя нѣсколько дней послѣ этого, мистрисъ Декеръ, сидѣвшая на террасѣ отеля въ кругу своихъ очарованныхъ поклонниковъ, поднялась съ своего мѣста, извинилась, что оставляетъ на нѣсколько минутъ общество, шутливо отклонила предложеніе почетной свиты и побѣжала черезъ дорогу къ своему маленькому коттэджу, построенному ея супругомъ. Быть можетъ, вслѣдствіе слишкомъ сильнаго и непривычнаго моціона въ такомъ состояніи, когда еще силы ея невполнѣ возстановились послѣ болѣзни, но дыханіе ея было прерывисто и лихорадочно въ то время, какъ она входила въ свой будуаръ, и разъ или два она прикладывала руку къ груди. Она зажгла свѣчу и вдругъ вздрогнула, увидавъ своего супруга, лежавшаго на софѣ.

-- Ты, какъ будто, чѣмъ-то взволнована, дорогая Эльси, сказалъ мистеръ Декеръ: -- тебѣ вѣдь не стало хуже? Не правда-ли?

Поблѣднѣвшее лицо мистрисъ Декеръ снова вспыхнуло.

-- Нѣтъ, сказала она:-- только не много давитъ вотъ здѣсь.

И она снова приложила руку къ своей груди.

-- Не могу-ли я чѣмъ нибудь тебѣ помочь? спросилъ мистеръ Декеръ, приподнимаясь съ озабоченнымъ видомъ.

-- Сбѣгай въ отель и принеси мнѣ немного вина... Скорѣе!

Мужъ побѣжалъ.

Мистрисъ Декеръ затворила дверь на задвижку и, опустивъ руку за корсажъ, сняла съ своей груди давившую ее тяжесть... Это было искусно сложенное письмо, и я долженъ, къ сожалѣнію, добавить, что оно было написано почеркомъ мистера Окгерста.

Она начала съ жадностью читать его, при чемъ щеки ея пылали, а глаза горѣли какимъ-то страннымъ огнемъ, но, услышавъ шаги за дверью, она сунула письмо за корсажъ и отдернула задвижку. Ея мужъ возвратился. Она взяла глотокъ вина и сказала, что чувствуетъ себя лучше.

-- Ты уже не выйдешь сегодня изъ дому? покорно спросилъ мистеръ Декеръ.

-- Нѣтъ, отвѣчала мистрисъ Декеръ, опустивъ глаза и глядя мечтательно внизъ.

-- Я бы сдѣлалъ тоже на твоемъ мѣстѣ, сказалъ мистеръ Декеръ со вздохомъ облегченія.

Послѣ маленькой паузы онъ сѣлъ на софу и, привлекши къ себѣ жену, продолжалъ:

-- Знаешь-ли о чемъ я думалъ, когда ты пришла. Эльси?

Мистрисъ Декеръ запустила свои пальцы въ густые, черные волосы мужа, и призналась, что никакъ не можетъ угадать.

-- Я думалъ о старыхъ временахъ, Эльси; я думалъ о тѣхъ дняхъ, когда я устроилъ для тебя эту повозку, Эльси... когда я постоянно вывозилъ тебя на прогулку, и былъ и лошадью, и извощикомъ вмѣстѣ... Тогда мы были бѣдны и ты была больна, Эльси... но мы были счастливы. Теперь у насъ есть и деньги, и домъ, но ты стала совсѣмъ другою женщиною. Я даже могу сказать, дорогая, что ты... теперь новая женщина... Вотъ это-то меня и безпокоитъ. Я могу сдѣлать для тебя повозку, могу построить тебѣ домъ, Эльси -- но это и все... Я не въ состояніи сдѣлать тебя той или другой... Ты теперь сильна, красива и свѣжа, Эльси, и совсѣмъ новая... Но вѣдь это не я сдѣлалъ тебя такою.

Онъ замолчалъ.

Граціозно положивъ одну руку на его голову, другою же, ощупывая корсажъ, какъ бы для того, чтобы убѣдиться въ цѣлости давившей ея грудь тяжести, она отвѣтила самымъ веселымъ и ласковымъ тономъ:

-- Но все это -- твое дѣло, мой дорогой.

Мистеръ Декеръ горестно покачалъ головой.

-- Нѣтъ, Эльси, не мое. Я могъ когда-то это сдѣлать, но упустилъ благопріятный случай. Теперь это уже сдѣлано, но не мною.

Мистрисъ Декеръ подняла на него свои удивленные, невиные глаза. Онъ нѣжно поцѣловалъ ее и продолжалъ уже болѣе веселымъ голосомъ:

-- Но я думалъ не только объ этомъ, Эльси. Я думалъ также, что ты проводишь слишкомъ много времени съ этимъ мистеромъ Гамильтономъ. Я не хочу сказать, чтобы это было сколько нибудь предосудительно съ твоей или съ его стороны, но люди могутъ думать иначе. Ты вѣдь здѣсь единственное существо, Эльси, прибавилъ плотникъ, любовно смотря на жену:-- о которомъ нѣтъ никакихъ толковъ, и поступки котораго не подвергаются разбору и осужденіямъ.

Мистрисъ Декеръ была очень рада, что онъ заговорилъ объ этомъ. Она подумывала сама о томъ-же, но не могла быть невѣжливою относительно такого свѣтскаго джентльмена, какъ мистеръ Гамильтонъ, не пріобрѣтя въ немъ, въ тоже время, могущественнаго врага.

-- И онъ всегда обращался со мною, какъ съ настоящей лэди своего круга, прибавила маленькая женщина съ нѣкоторою гордостью, что вызвало ласковую улыбку со стороны ея супруга.-- Но мнѣ пришла въ голову одна мысль. Онъ не останется здѣсь, если я уѣду. Если бы я съѣздила, положимъ, хотя въ С.-Франциско на нѣсколько дней, навѣстить мою мать,-- онъ вѣрно уѣдетъ прежде, чѣмъ я успѣла бы вернуться.

Мистеръ Декеръ просіялъ.

-- И прекрасно, сказалъ онъ: -- поѣзжай завтра же. Джэкъ Окгерстъ отправляется туда же, и я отдамъ тебя подъ его покровительство.

Мистрисъ Декеръ не думала, чтобы это было ловко:

-- Мистеръ Окгерстъ нашъ другъ, Джозефъ, но вѣдь тебѣ извѣстна его репутація.

Она даже сомнѣвалась должна ли выѣзжать завтра, зная, что онъ отправляется въ тотъ же день, но, при помощи поцѣлуя, мистеру Декеру удалось разсѣять ея опасенія. Она согласнлась уступить ему, выказавъ при этомъ такую очаровательную грацію, на которую способны не многія женщины.

* * *

Въ С.-Франциско она пробыла недѣлю. Возвратившись оттуда, она нѣсколько похудѣла и казалась блѣднѣе прежняго. Это обстоятельство объяснялось, по ея мнѣнію, слишкомъ сильнымъ движеніемъ и разсѣянною жизнью.

-- Меня по цѣлымъ днямъ не было дома, что можетъ подтвердить тебѣ матушка, говорила она мужу:-- и я всюду ходила одна. Я теперь стала очень самостоятельной, прибавила она весело:-- мнѣ уже не нужно никакой свиты, и я думаю, дорогой Джо, что могу идти куда угодно, даже безъ тебя: я сдѣлалась такой отважной.

Но ея поѣздка, повидимому, вовсе не привела къ желанной цѣли. Мистеръ Гамильтонъ не уѣхалъ никуда, и пришелъ къ нимъ въ тотъ же вечеръ.

-- Мнѣ пришла въ голову одна мысль, дорогой Джо, сказала мистрисъ Декеръ, когда онъ ушелъ:-- У бѣднаго мистера Окгерста очень плохое помѣщеніе въ отелѣ, что если бы мы предложили ему жить вмѣстѣ съ нами, когда онъ возвратится изъ С.-Франциско. Ему можно отвести нашу гостинную. Тогда, прибавила она лукаво:-- мистеръ Гамильтонъ, какъ я думаю, не будетъ посѣщать насъ особенно часто.

Супругъ расхохотался, назвалъ ее маленькою кокеткою, шутливо ущипнулъ ее за щеку и согласился.

-- Удивительный народъ эти женщины,-- сообщалъ онъ впослѣдствіи по секрету мистеру Окгерсту -- у нихъ, какъ будто, нѣтъ своего собственнаго плана: онѣ берутъ нашъ и строятъ на немъ такое зданіе, какое имъ всего болѣе приходится по вкусу. И чортъ меня возьми, если мы не думаемъ, что все это построено по нашему собственному рисунку и масштабу. Удивительная исторія.

На слѣдующей недѣлѣ мистеръ Окгерстъ водворился въ коттэджѣ Декера. Дѣловыя отношенія этихъ двухъ джентльменовъ были извѣстны всѣмъ, а репутація лэди стояла выше всякихъ подозрѣній. И дѣйствительно, эта женщина была очень популярна: ее считали хорошею женой, скромною и благочестивою. Въ странѣ, гдѣ женщины пользуются самою широкою свободою, она никогда не выѣзжала, не прогуливалась ни съ кѣмъ, кромѣ своего мужа; въ такое время, когда языкъ воровъ и всякія двусмысленныя выраженія были въ сильномъ ходу, разговоръ ея всегда отличался совершеннымъ приличіемъ и сдержанностью; въ эпоху общаго стремленія къ наружному блеску и роскоши, на ней никто не видалъ ни одного брилліанта, ни одной слишкомъ цѣнной бездѣлушки. Она строго соблюдала общественныя приличія и никогда не терпѣла фамильярностей, принятыхъ въ калифорнскомъ свѣтѣ. Она горячо протестовала противъ господствующаго невѣрія и религіознаго скептицизма. Безъ сомнѣнія, только весьма немногіе изъ посѣтителей тогда общей залы забудутъ когда-нибудь тотъ достойный и вмѣстѣ внушительный тонъ, съ которымъ она упрекала мистера Гамильтона за его разсужденія объ одномъ сочиненіи, исполненномъ крайняго матерьялизма и впослѣдствіи вышедшемъ въ свѣтъ; немногіе изъ нихъ забудутъ также то недоумѣвающее выраженіе, которое появилось при этомъ на лицѣ мистера Гамильтона, и постепенно перешло въ насмѣшливую серьезность, когда онъ, съ свойственною ему вѣжливостью, старался перейти къ отступленію. Конечно, этого не могъ забыть мистеръ Окгерстъ, который съ этого времени сталъ какъ-то странно относиться къ своему другу, и я сказалъ бы даже -- еслибы такое выраженіе, хотя сколько нибудь, согласовалось съ нравственными качествами мистера Окгерста -- нѣсколько бояться его.

Именно съ этого времени въ привычкахъ мистера Окгерста произошла замѣтная перемѣна. Его уже весьма рѣдко и даже почти невозможно было встрѣтить въ тавернахъ или игорномъ домѣ, и вообще въ обществѣ прежнихъ друзей. На его туалетномъ столѣ въ Сакраменто появилась цѣлая груда лиловыхъ и розовыхъ записокъ, написанныхъ очень разсѣяннымъ почеркомъ. Въ С.-Франциско ходили слухи, что онъ страдаетъ органическимъ порокомъ сердца, и что доктора предписали ему совершенное спокойствіе. Онъ много читалъ, дѣлалъ большія прогулки пѣшкомъ, продалъ своихъ великолѣпныхъ лошадей и началъ ходить въ церковь.

У меня живо сохранилось въ памяти его первое появленіе въ ней. Онъ пришелъ туда не съ Декерами и не занялъ мѣста на ихъ скамьѣ, но войдя въ церковь, когда служба уже началась, спокойно усѣлся на одной изъ боковыхъ лавокъ. Его присутствіе невольно какъ-то сообщилось всѣмъ молящимся, и слова молитвы, гдѣ только говорилось о грѣховныхъ побужденіяхъ, относились всѣми прямо къ нему. То же таинственное вліяніе отразилось и на совершившемъ богослуженіе священникѣ, который въ своей проповѣди объ архитектурѣ Соломонова храма, дѣлалъ такіе ясные намеки на образъ жизни и привычки мистера Окгерста, что сердца наиболѣе юныхъ слушателей исполнились самымъ пламеннымъ негодованіемъ.

Къ счастью, его краснорѣчіе не произвело никакого впечатлѣнія на Джэка; я даже не думаю, чтобы онъ хотя что нибудь разслышалъ, такъ какъ его прекрасное, блѣдное,-- хотя нѣсколько изнуренное и задумчивое лицо,-- осталось совершенно неподвижнымъ. Только однажды, во время пѣнія гимна, въ его темныхъ глазахъ появилось такое нѣжное, умоляющее и, вмѣстѣ, безнадежное выраженіе, что тѣ, которые наблюдали за нимъ, вдругъ почувствовали, что ихъ собственные глаза покрываются влагою.

У меня въ памяти сохранилась въ особенности минута, когда всѣ вѣрующіе встали, принимая благословеніе; при этомъ онъ, въ своемъ до верху застегнутомъ сюртукѣ, имѣлъ такой видъ, какъ будто стоялъ на разстояніи десяти шаговъ передъ дуломъ пистолета своего противника.

Послѣ службы онъ исчезъ также спокойно, какъ и появился, и, къ счастью, не слышалъ тѣхъ пересудовъ, которые были вызваны его смѣлымъ поступкомъ. Его появленіе здѣсь было вообще сочтено дерзостью, и объяснялось единственно свойственной ему внезапной причудой, или даже какимъ нибудь пари.

Нѣкоторые порицали причетника за то, что онъ не выгналъ тотчасъ же вонъ гостя, какъ только узналъ кто онъ такой; одинъ изъ очень вліятельныхъ прихожанъ заявилъ, что если ужь ему нельзя будетъ привести сюда свою жену и дѣтей, не подвергая ихъ такому вредному вліянію, то онъ постарается отыскать новый приходъ. Другой прихожанинъ приписывалъ присутствіе мистера Окгерста нѣкоторымъ еретическимъ воззрѣніямъ, которыя онъ, въ послѣднее время, началъ, къ сожалѣнію, замѣчать у пастора. Деканъ Соперъ,-- жена котораго, отличавшаяся слабою, болѣзненною организаціею, подарила ему одиннадцать человѣкъ дѣтей и умерла жертвою своего честолюбиваго стремленія подарить ему полную дюжину,-- признался, что присутствіе въ церкви такого искателя приключеній, какъ мистеръ Окгерстъ, онъ считаетъ оскорбленіемъ памяти покойницы, и, по долгу мужа, никогда не потерпитъ этого.

Около этого же времени мистеръ Окгерстъ, сопоставляя самого себя съ такъ-называемымъ свѣтскимъ кругомъ, съ которымъ онъ до того времени сталкивался весьма рѣдко, пришелъ къ тому заключенію, что въ его лицѣ, фигурѣ, походкѣ, было что-то такое, совершенно непохожее на другихъ людей, что хотя и не обнаруживало его прежней карьеры, но все-таки указывало на какую-то подозрительную оригинальность. Подъ вліяніемъ этой мысли онъ обрилъ свои длинные, шелковистые усы и аккуратно каждое утро сталъ приглаживать щеткой свои вьющіяся кудри. Онъ зашелъ такъ далеко, что старался выказать нѣкоторую небрежность въ костюмѣ, и обулъ свои маленькія, красивыя, стройныя ноги въ широкіе и неуклюжіе дорожные сапоги. Въ Сакраменто разсказывали, что онъ отправился къ своему портному и потребовалъ, чтобы тотъ сдѣлалъ для него такое же платье, какое онъ дѣлалъ всѣмъ другимъ. Когда же портной, которому хорошо была извѣстна его щедрость, не сразу понялъ, чего онъ хочетъ, то мистеръ Окгерстъ воскликнулъ съ нетерпѣніемъ: "То есть, что нибудь такое, чтобы было пореспектабельнѣе, и не сидѣло бы на мнѣ въ обтяжку".

Но какъ ни старался мистеръ Окгерстъ прикрыть свои стройные члены дешевой грубо скроенной одеждой -- въ самой его походкѣ легкой, но мужественной, въ манерѣ держать красивую голову, въ его фигурѣ и спокойномъ самообладаніи -- было что-то такое, свойственное исключительно ему и дѣлавшее его замѣтнымъ среди тысячи людей. Всѣ эти черты выказались особенно ярко, когда мистеръ Окгерстъ, повинуясь совѣтамъ и убѣжденіямъ мистера Гамильтона, также какъ и собственному влеченію, занялъ мѣсто биржеваго маклера въ Санъ-Франциско. Даже прежде всѣхъ недоброжелательныхъ толковъ, возбужденныхъ его вступленіемъ въ присутственное мѣсто,-- толковъ, которые, сколько мнѣ помнится, были краснорѣчиво поддерживаемы Уэттомъ Сэндерсомъ, тѣмъ самымъ джентльменомъ, который, судя по разсказамъ, былъ главною причиною раззоренія и самоубійства Бриггса, изъ Туолумны,-- даже прежде этого формальнаго протеста респектабельности противъ беззаконія,-- внушительность манеръ и физіономіи мистера Окгерста сразу уничтожила всѣ возраженія.

-- Этотъ человѣкъ способенъ насъ во все впутать,-- сказалъ Уэттъ Сэндерсъ.

-- Онъ способенъ совершить что угодно, даже честный поступокъ,-- возразилъ Джо Фильдингъ.

III.

Оставалось только нѣсколько дней до окончанія краткаго лѣтняго сезона на теплыхъ источникахъ св. Изабеллы. Все наиболѣе фешенэбельное населеніе уже начало переселяться, и тамъ вскорѣ остался только экстрактъ самыхъ подонковъ общественнаго слоя.

Мистеръ Окгерстъ вдругъ сдѣлался угрюмымъ: ему намекнули, что даже прочно установившаяся репутація мистрисъ Декеръ не могла долѣе предохранить ее отъ тѣхъ сплетенъ, которыя начало вызывать его присутствіе здѣсь. Къ чести этой особы я долженъ сказать, что она встрѣчала всѣ испытанія этой послѣдней недѣли съ достоинствомъ кроткой, блѣдной мученицы, и что она обращалась со своими порицателями съ какою-то всепрощающею снисходительностью, ясно показывавшею, что она разсчитываетъ не на суетное поклоненіе толпы, а на твердость своихъ правилъ, болѣе дорогихъ для нея, чѣмъ одобреніе со стороны общества.

-- Они толкуютъ обо мнѣ и о мистерѣ Окгерстѣ, моя милая, говорила она одной изъ своихъ подругъ:-- но Богъ и мой супругъ лучше всѣхъ могутъ отвѣтить на эти сплетни. Никто не посмѣетъ сказать, чтобы мой мужъ когда нибудь отворачивался отъ друга въ трудную минуту, только потому, что ихъ положеніе измѣнилось: -- что тотъ сталъ бѣденъ, а онъ -- богатъ.

Это былъ первый публично высказанный намекъ на то, что мистеръ Окгерстъ потерялъ состояніе, тогда какъ всѣ знали, что Декеры пріобрѣли въ послѣднее время очень цѣнное имѣніе въ Санъ-Франциско.

Спустя нѣсколько дней послѣ этого, гармонія общественной жизни мѣстечка была нарушена такимъ диссонансомъ, который, по общему мнѣнію, былъ самымъ непріятнымъ изъ всѣхъ когда-либо имѣвшихъ мѣсто при источникахъ св. Изабеллы. Въ этотъ день во время обѣда всѣ замѣтили, что мистеръ Окгерстъ и мистеръ Гамильтонъ, сидѣвшіе за особымъ столикомъ, вдругъ поднялись съ своихъ мѣстъ въ нѣсколько возбужденномъ состояніи. Выйдя въ переднюю, они, какъ бы сговорившись, повернули въ маленькую отдѣльную комнату, въ то время никѣмъ незанятую, и тотчасъ же затворили за собою дверь. Тогда мистеръ Гамильтонъ повернулся къ своему другу съ полусерьезной, полунасмѣшливой улыбкой и сказалъ:

-- Если уже намъ суждено поссориться, Джэкъ Окгерстъ, изъ-за какихъ нибудь пустяковъ, то пусть, по крайней мѣрѣ, это случится не изъ-за этой...

Я не знаю какой именно эпитетъ хотѣлъ онъ употребить. Послѣднее слово не было произнесено, потому что въ это самое мгновенье мистеръ Окгерстъ поднялъ свой стаканъ и выплеснулъ все заключившееся въ немъ вино прямо въ лицо мистеру Гамильтону.

Когда они затѣмъ посмотрѣли другъ другу въ глаза, то можно было подумать, что эти два человѣка обмѣнялись характерами. Мистеръ Окгерстъ весь дрожалъ отъ сильнаго возбужденія, и стаканъ, который онъ опустилъ обратно на столъ, трясся между его пальцами. Мистеръ Гамильтонъ стоялъ неподвижно, вытянувшись во весь ростъ и покрытый каплями пота. Послѣ небольшой паузы онъ заговорилъ совершенно хладнокровно:

-- Да будетъ такъ! Но помните... наша ссора начинается только съ этого момента. Если я паду отъ вашей руки, это не будетъ ей извиненіемъ, если вы падете отъ моей -- никто не будетъ считать васъ мученикомъ за правду. Мнѣ очень жаль, что дѣло зашло такъ далеко, но -- аминь! Теперь чѣмъ скорѣе, тѣмъ лучше.

Онъ гордо повернулся, полуопустилъ вѣки надъ своими стальными глазами, сверкнувъ точно кинжаломъ, поклонился и спокойно вышелъ изъ комнаты.

Встрѣча произошла спустя двѣнадцать часовъ, въ небольшой долинѣ на Стоктонской дорогѣ, на разстояніи двухъ миль отъ отеля. Когда мистеръ Окгерстъ бралъ свой пистолетъ изъ рукъ полковника Старкботтля, онъ сказалъ вполголоса этому послѣднему:

-- Чѣмъ бы ни кончилось дѣло -- я уже не возвращусь въ отель. У меня въ комнатѣ вы найдете нѣкоторыя указанія. Подите туда...

Но здѣсь голосъ его вдругъ дрогнулъ, глаза покрылись влагой, и онъ отвернулъ въ сторону лицо, къ великому изумленію своего секунданта. "Мнѣ разъ двѣнадцать случалось видать въ дѣлѣ Джэка, говорилъ впослѣдствіи полковникъ Старкботтль, и я никогда не замѣчалъ въ немъ ни малѣйшаго замѣшательства. А тутъ, чортъ меня возьми, если я не подумалъ, что онъ готовъ просить извиненья!.."

Оба выстрѣла послѣдовали почти одновременно. Правая рука мистера Окгерста повисла, и пистолетъ едва не выскользнулъ изъ ея раздробленныхъ пальцевъ, но привычка владѣть нервами и мускулами взяла верхъ, и онъ не разжалъ раненой руки, пока, не измѣняя позиціи, не взялъ пистолета въ другую.

Затѣмъ наступило молчаніе, казавшееся безконечнымъ; на томъ мѣстѣ, гдѣ еще курился дымокъ, появились двѣ или три фигуры, и затѣмъ, надъ ухомъ мистера Окгерста раздался поспѣшный, сиплый, задыхающійся голосъ полковника Старкботтля:

-- Рана смертельная... насквозь... легкія... Бѣгите!

Джэкъ поднялъ на секунданта свои темные, вопрошающіе глаза, но, повидимому, не слыхалъ его; скорѣе можно было подумать, что онъ прислушивается къ какому-то отдаленному голосу. Онъ постоялъ въ нерѣшимости, сдѣлалъ нѣсколько шаговъ по направленію къ группѣ, и затѣмъ снова остановился... Докторъ поспѣшно подошелъ къ нему:

-- Онъ хочетъ видѣть васъ... минуту... сказалъ этотъ человѣкъ.-- Я знаю, что у васъ теперь немного времени, но, прибавилъ онъ въ полголоса:-- мой долгъ сказать вамъ что у него его еще меньше.

Обыкновенно безстрастное лицо мистера Окгерста вдругъ приняло такое отчаянное, глубоко безнадежное выраженіе, что докторъ невольно вздрогнулъ.

-- Вы ранены, сказалъ онъ, смотря на безпомощно висѣвшую руку Джэка.

-- Это пустяки -- простая царапина, сказалъ Джэкъ поспѣшно.-- Мнѣ не везетъ сегодня, прибавилъ онъ, горько улыбнувшись: -- но пойдемте -- посмотримъ, что ему нужно.

Онъ такъ быстро, лихорадочно пошелъ впередъ, что докторъ не могъ поспѣть за нимъ; въ слѣдующее мгновенье онъ стоялъ уже подлѣ умирающаго, представлявшаго, какъ и большинство умирающихъ, единственную спокойную, неподвижную фигуру, среди суетившейся группы. Лицо мистера Окгерста было менѣе спокойно, когда онъ опустился около него на одно колѣно и взялъ его за руку.

-- Мнѣ нужно поговорить съ этимъ джентльменомъ безъ свидѣтелей, сказалъ мистеръ Гамильтонъ, обращаясь къ окружающимъ такимъ тономъ, который нѣсколько напоминалъ его прежнія повелительныя манеры.

Когда всѣ отошли, онъ посмотрѣлъ прямо въ лицо Окгерсту:

-- Мнѣ нужно кое-что сказать тебѣ, Джэкъ.

Его лицо было блѣдно, но не такъ блѣдно, какъ склонившееся надъ нимъ лицо Окгерста: это лицо было такъ страшно, такъ полно муки и безнадежнаго сознанія совершившагося зла,-- на немъ выражалась такая безконечная усталость, такая завистливая жажда смерти, что самъ умирающій почувствовалъ глубокое состраданіе и улыбка исчезла съ его губъ.

-- Прости меня, Джэкъ, слабо прошепталъ онъ, за то, что я скажу. Я говорю не подъ вліяніемъ гнѣва, не ради мести, но только потому, что я долженъ сказать это. Я былъ бы не правъ передъ тобою, и не могу умереть спокойно, пока ты не узнаешь все. Это тяжелая обязанность, но что же дѣлать... нельзя ничего измѣнить... Не отъ твоей руки я долженъ бы былъ пасть, а отъ пули Декера.

Щеки Джэка покрылись легкимъ румянцемъ, онъ хотѣлъ было встать, но Гамильтонъ удержалъ его.

-- Слушай... У меня въ карманѣ ты найдешь два письма... Возьми ихъ... Ты узнаешь почеркъ... Такъ, хорошо... Но обѣщай мнѣ, что ты прочтешь ихъ только тогда, когда уже будешь въ безопасности... Дай слово!

Джэкъ не отвѣчалъ... Онъ держалъ письма въ своей рукѣ съ такимъ видомъ, какъ если-бы это были раскаленные уголья.

-- Дай слово, слабо повторилъ Гамильтонъ.

-- Для чего? спросилъ Окгерстъ, выпуская руку своего друга.

-- Для того, сказалъ умирающій съ горькою улыбкою: -- что если ты прочтешь ихъ раньше, то... придешь къ тому-же... сюда, гдѣ тебя ждетъ... смерть.

Это были его послѣднія слова. Онъ слабо сжалъ руку Джэка... Передъ Окгерстомъ лежалъ трупъ.

IV.

Было около десяти часовъ вечера, мистрисъ Декеръ лѣниво полулежала на софѣ съ романомъ въ рукахъ, между тѣмъ какъ ея супругъ толковалъ о мѣстной политикѣ въ общей залѣ отеля. Ночь была темная, и большое окно во французскомъ вкусѣ, выходившее на маленькій балкончикъ, было полураскрыто.

Вдругъ ей послышался звукъ шаговъ на балконѣ, и она, слегка вздрогнувъ, подняла глаза отъ книги. Вслѣдъ за тѣмъ окно раскрылось настежь и въ комнату вскочилъ мужчина.

Мистрисъ Декеръ поднялась на ноги и испустила слабый крикъ ужаса.

-- Во имя неба, Джэкъ? Не сошелъ ли ты съ ума?.. Онъ вышелъ на самое короткое время и можетъ вернуться каждую минуту. Приходи часомъ позднѣе,-- завтра, когда хочешь, какъ только мнѣ можно будетъ отдѣлаться отъ него,-- но теперь, милый, уходи скорѣе!

Мистеръ Окгерстъ подошелъ къ двери, заперъ ее на задвижку, и, не говоря ни слова, посмотрѣлъ ей прямо въ лицо. Лицо его было блѣдно, а пустой рукавъ его сюртука висѣлъ поверхъ окровавленной и забинтованной руки.

Несмотря на то, голосъ ея не дрогнулъ, когда она снова обратилась къ нему:

-- Что случилось, Джэкъ? Зачѣмъ ты здѣсь?

Онъ растегнулъ сюртукъ и бросилъ ей на колѣни два письма.

-- Для того, чтобы возвратить тебѣ письма твоего любовника, чтобы убить тебя, и затѣмъ себя,-- сказалъ онъ такъ тихо, что едва можно было разслышать.

Въ числѣ добродѣтелей этой заслужившей удивленіе женщины, безъ сомнѣнія, была и замѣчательная неустрашимость. Она не упала въ обморокъ, даже не вскрикнула, но, спокойно усѣвшись опять, сложила на колѣнахъ свои руки и спокойно спросила:

-- Зачѣмъ же остановка?

Если бы она растерялась, выказала хотя какой нибудь испугъ или замѣшательство, прибѣгла бы къ объясненіямъ и извиненіямъ,-- мистеръ Окгерстъ взглянулъ бы на все это, какъ на очевидное доказательство виновности. Но ничто не оказываетъ такого вліянія на мужественные характеры, какъ тоже мужество, въ другихъ, подобно тому какъ отчаяніе не можетъ устоять противъ отчаянія. А способность къ анализу, которою отличался мистеръ Окгерстъ, не была на столько утонченною, чтобы не допустить его смѣшать эту неустрашимость съ нравственнымъ достоинствомъ. Даже подъ вліяніемъ бушевавшей въ немъ злобы, онъ не могъ не любоваться этимъ безстрашнымъ слабымъ созданіемъ.

-- Зачѣмъ же дѣло стало? повторила она съ улыбкой.-- Ты далъ мнѣ жизнь, здоровье и счастье, Джэкъ. Ты далъ мнѣ свою любовь. Почему же ты не въ правѣ взять все это обратно? Бери же. Я готова!

Она протянула руки съ такою-же безконечною, мягкою граціею, съ какою когда-то протягивала ихъ ему, при ихъ первой встрѣчѣ въ отелѣ.

Джэкъ поднялъ голову, посмотрѣлъ на нее какъ безумный, опустился на колѣни и, схвативъ полу ея платья, поднесъ ее къ своимъ горячимъ губамъ. Но она была слишкомъ умна, для того, чтобы тотчасъ же не понять своей побѣды, и слишкомъ женщина, для того, чтобы не воспользоваться этой побѣдой. Въ одно мгновенье она поднялась съ своего мѣста, какъ бы въ порывѣ глубоко оскорбленной женщины, и указала на окно повелительнымъ жестомъ. Мистеръ Окгерстъ всталъ въ свою очередь, бросилъ на нее пристальный взглядъ и, не сказавъ ни слова, навсегда удалился изъ ея присутствія.

Когда онъ ушелъ, она затворила окно, заперла его на задвижку и, подойдя къ камину, сожгла на свѣчкѣ оба письма одно за другимъ. Но я не стану увѣрять читателя, что во время этой операціи, она не испытывала никакого волненія. Рука ея дрожала и нѣсколько мгновеній, можетъ быть даже дольше, она чувствовала себя весьма дурно, при чемъ углы ея чувственнаго рта замѣтно опустились. Но когда вернулся ея супругъ, она бросилась къ нему съ такою неподдѣльною радостью и съ такимъ искреннимъ чувствомъ прижалась къ его широкой груди, что бѣдный малый былъ растроганъ до слезъ.

-- Я узнала только-что весьма печальную новость, Эльси, сказалъ онъ послѣ взаимнаго обмѣна ласкъ.

-- Не разсказывай мнѣ ничего страшнаго, милый; мнѣ что-то нездоровится сегодня, сказала она кроткимъ, умоляющимъ голосомъ.

-- Но это касается Окгерста и Гамильтона...

-- Молю тебя!

Мистеръ Декеръ не могъ устоять противъ умоляющей граціи этихъ бѣлыхъ рукъ, этого чувственнаго рта, и заключилъ ее въ свои объятія. Вдругъ онъ пристально посмотрѣлъ и указалъ ей на ея грудь: на бѣломъ платьѣ, на томъ мѣстѣ, гдѣ прикасался къ нему мистеръ Окгерстъ, осталось кровавое пятно.

Это пустяки... она слегка оцарапала руку, притворяя окно. Оно такъ туго прикрывается. Еслибы мистеръ Декеръ не забывалъ, уходя, самъ затворять и задвигать окна, онъ бы избавилъ ее отъ этого.

Это замѣчаніе было сдѣлано съ такою выразительностью и съ такимъ естественнымъ раздраженіемъ, что мистеръ Декеръ почувствовалъ сильныя угрызенія совѣсти. Но мистрисъ Декеръ простила его съ тою граціею, на которую мнѣ неоднократно приходилось указывать въ продолженіи этого разсказа.

Теперь, съ позволенія читателя, мы оставимъ счастливую пару, окруженную этимъ ореоломъ примиренія и супружескаго согласія, и возвратимся къ мистеру Окхерсту.

Спустя около двухъ недѣль послѣ этого, онъ расхаживалъ по своимъ комнатамъ въ Сакраменто, и, по старой привычкѣ, вскорѣ занялъ мѣсто за игорнымъ столомъ.

-- Что ваша рука, Джэкъ? неосторожна спросилъ одинъ изъ игроковъ.

Вопросъ этотъ сопровождался улыбкою, которая, однакоже, тотчасъ исчезла, какъ только Джэкъ спокойно посмотрѣлъ на вопрошавшаго и холодно отвѣтилъ:

-- Она еще не совсѣмъ свободна въ картахъ, но стрѣлятъ я могу и лѣвою.

Затѣмъ игра продолжалась при той же торжественной тишинѣ, какая всегда отличала игорный столъ, за которымъ предсѣдательствовалъ мистеръ Джэкъ Окгерстъ.