Брет-Гарт Фрэнсис - Как Джонни получил нежданно-негаданно Рождественский подарок

Какъ Джонни получилъ нежданно-негаданно Рождественскій подарокъ.

Разсказъ Бретъ-Гарта.

Переводъ съ англійскаго М. Ловцовой.

Дождь лилъ не переставая въ долинѣ Сакраменто. Рѣка, протекающая по долинѣ, вышла изъ своихъ береговъ и переправиться черезъ нее у залива Гремучей Змѣи, куда пролегала дорога, не было никакой возможности. Торчащіе изъ воды валуны, указывающіе въ мелководье мѣсто переправы въ бродъ около Симсонова Пристанища, были застланы широкой скатертью водъ, простиравшейся до подножья горъ. Дилижансъ для путешественниковъ могъ добраться только до полъ-пути, а почтовый транспортъ былъ снесенъ волнами, причемъ самъ почтальонъ спасся только благодаря тому, что пустился къ берегу вплавь.

Надо признаться, что и въ горахъ погода была не лучше. Дорога тамъ сдѣлалась непроходимой отъ липкой грязи и была вся загромождена заброшенными до поры до времени и завязшими въ липкой грязи телѣгами и иными экипажами. Мѣстечко "Симсоново Пристанище", прицѣпившееся къ ущелью одной изъ скалъ Столовой Горы, имѣло видъ ласточкинаго гнѣзда, рисковавшаго ежеминутно быть смытымъ проливнымъ дождемъ и бурею. По мѣрѣ наступленія ночи въ мѣстечкѣ, отрѣзанномъ отъ большой дороги потокомъ грязи, сквозь туманъ мелькали огни изъ хижинъ, расположенныхъ по обѣ стороны дороги.

Большинство обитателей Пристанища собрались въ мелочной лавкѣ Томсона, гдѣ, сидя передъ пылающимъ очагомъ, ограничивались куреніемъ своихъ трубочекъ и отплевываніемъ, какъ бы считая всякіе разговоры излишними. Впрочемъ, всевозможные способы развлеченія уже давно изсякли въ Симсоновомъ Пристанищѣ; вслcдствіе необычайнаго подъема воды пришлось прекратить работы по промыванію золота, а пріостановка работъ означала для обитателей мѣстечка полнѣйшее оскудcніе въ деньгахъ, а слѣдовательно, и въ развлеченіяхъ. Даже самъ м-ръ Гамлинъ подумывалъ о томъ, чтобы "удрать" изъ Пристанища, имcя въ карманѣ всего только пятьдесятъ долларовъ, и открыто выражалъ свое неудовольствіе, что "нелегкая занесла Иro въ эту проклятую трущобу".

Молчаніе среди сидящихъ у камина было прервано топотомъ копытъ, но общество впало въ такое состояніе апатіи отъ бездѣлья и тоски, что даже и это обстоятельство не произвело, повидимому, никакого впечатлcнія на рудокоповъ. Только одинъ Дикъ Булленъ пересталъ выколачивать пепелъ изъ трубки и взглянулъ на вошедшаго.

Прибывшій представлялъ собою знакомую для собравшихся фигуру и имѣлъ даже свое прозвище: его звали "Дядей", а также и "Стариной", хотя ему было не болѣе пятидесяти лѣтъ и лицо его было румяное и довольно еще моложавое. Онъ, очевидно, только-что покинулъ оживленное общество, побывавъ гдѣ-нибудь въ окрестностяхъ, и не сразу замcтилъ угрюмое настроеніе собравшихся у камина. Онъ дружески хлопнулъ по плечу одного изъ товарищей и бросился рядомъ съ нимъ на незанятый стулъ.

-- Только-что слышалъ новость, ребята! Пресмѣшная исторія! Вы знаете Смайли? Острякъ какихъ мало! Ну, вотъ, онъ сейчасъ разсказывалъ...

-- Смайли -- дуракъ,-- прервалъ его угрюмый голосъ.

-- Обязательно -- дуракъ и къ тому еще вретъ какъ сивый меринъ,-- подтвердилъ другой замогильный голосъ.

"Дядя" молчаливо оглядѣлъ группу товарищей и лицо его начало понемногу утрачивать свое оживленное выраженіе.

-- Да, пожалуй, что и такъ -- проговорилъ онъ послѣ паузы;-- пожалуй, что дcйствительно и дуракъ, и врунъ...

Просидcвъ нѣкоторое время молча и точно понявъ преобладающее настроеніе общества, онъ прибавилъ: "Отвратительная погода! Скверное время; безденежье, а завтра, вcдь, Рождество"!

Между собесѣдниками у камина произошло маленькое движеніе, выражавшее не то неудовольствіе, не то одобреніе при напоминаніи о великомъ праздникѣ.

-- Да,-- продолжалъ Дядя, уже совсcмъ унылымъ тономъ, въ который онъ незамѣтно впалъ, поддавшись общему тягостному настроенію;-- да, завтра Рождество и сегодня канунъ праздника. Вотъ въ чемъ дѣло, товарищи: я тутъ надумалъ, т. е. была у меня этакое маленькое намѣреніе... Какъ бы это сказать? Ну, словомъ, будемъ говорить по пріятельски: идемъ-ка всѣ ко мнѣ въ мою хижину; тамъ мы устроимъ нѣчто въ родѣ пирушки -- ради кануна Рождества. Что вы на это скажете? Вы тутъ, кстати, всc что-то носы повѣсили. Ну, какъ? Идетъ?-- прибавилъ Дядя, съ тревогою всматриваясь въ лица своихъ товарищей.

-- А, чтожъ, по-моему, идетъ,-- отвѣчалъ, нѣсколько оживляясь, Томъ Флиннъ;-- отчего бы и не пройти къ тебѣ? Только слушай, Дядя, какъ насчетъ твоей старухи? Что она-то на это скажетъ?

Старикъ замялся; его семейная жизнь сложилась не совсѣмъ удачно, и всѣмъ обитателямъ Симсонова Пристанища это отлично было извѣстно. Первая его жена, красивая молодая женщина, умерла нѣсколько лѣтъ тому назадъ, оставивъ у него на рукахъ маленькаго трехлѣтняго сына. Теперешняя же его жена была раньше его кухаркой -- великанша, строптиваго нрава, съ которой было небезопасно вступать въ пререканія.

Пока Дядя обдумывалъ предложенный ему вопросъ, Джо Димникъ высказалъ свое мнѣніе, которое сводилось къ тому, что "Старина" -- хозяинъ въ своемъ домѣ и что если бы дѣло коснулось, напримѣръ, его, то ужъ онъ-то всегда сумѣлъ бы поставить на своемъ и никакія силы небесныя не помѣшали бы ему звать къ себѣ въ домъ кого и когда ему угодно!

Все это было высказано самымъ рѣшительнымъ тономъ и Дядc оставалось только одно -- отвѣтить слѣдующее:

-- Разумѣется; еще бы! Домъ -- мой; я самъ его строилъ; каждое его бревно сложено вотъ этими руками. Да чего, въ самомъ дѣлѣ, ея бояться? Вотъ еще! Конечно, она, можетъ быть, сначала покуражится, какъ это случается съ этими бабами, но потомъ обойдется.

Надо признаться, что въ умѣ у Дяди вертѣлась мысль о подкупѣ старухи рюмкою-другою водки; онъ надѣялся также, что храбрая компанія товарищей поможетъ ему выйти побѣдителемъ изъ затруднительнаго положенія.

До сихъ поръ, однако, главный предводитель компаніи -- Дикъ Булленъ не высказалъ своего мнѣнія. Онъ вынулъ изо рта трубку и спросилъ: "Ну, а какъ поживаетъ твой Джонни? Мнѣ показалось, что ему что-то не по себѣ, когда я его видѣлъ на-дняхъ. Вcдь, если твой Джонни боленъ, то мы тамъ у тебя будемъ только мѣшать".

Отецъ Джонни, видимо тронутый этою заботою о его мальчикѣ, поспѣшилъ увѣрить Дика, что мальчишкѣ лучше, и что "маленькая пирушка, пожалуй, еще и развеселитъ его".

Тогда Дикъ Булленъ всталъ съ своего мѣста, встряхнулся и объявилъ: "Идемте -- я готовъ, хоть сейчасъ. Ну-ка, Дядя, или впередъ, а мы всѣ слѣдомъ за тобой".

Дикъ выскочилъ изъ комнаты и, проходя мимо камина, выхватилъ изъ огня пылающее полѣно; его товарищи буквально послѣдовали его примѣру и, прежде нежели въ лавкѣ Томсона поняли въ чемъ дѣло, уже всѣ покинули ее.

Ночь была совершенно темна, что называется ни эти не было видно; пылающіе огни всей компаніи погасли при первомъ же порывѣ вѣтра и только раскаленныя ихъ верхушки ярко блестѣли, точно блуждающіе огоньки. Пришлось подниматься въ крутую гору по такъ называемой Сосновой тропинкѣ, которая вела къ низенькой хижинѣ, примостившейся къ склону горы. Это и была хижина Дяди; тутъ же рядомъ былъ входъ, пробуравленный въ видѣ туннеля вглубь горы, гдѣ работалъ Дядя, когда на него вообще нападала охота къ труду. У входа въ хижину толпа рудокоповъ пріостановилась изъ уваженія къ отставшему позади Дядc, который, едва переводя духъ, объявилъ, что ему надо сперва зайти домой одному и посмотрѣть, все-ли въ порядкѣ.

Товарищи посторонились и пропустили его впередъ. Дверь открылась и тотчасъ же захлопнулась за хозяиномъ, а оставшіеся во мракѣ, столпившись у входа, стали тревожно ожидать рѣшенія своей участи.

Нѣсколько минутъ прошло въ молчаніи, прерываемомъ только капаньемъ дождевой воды съ крыши и шумомъ деревьевъ, окружающихъ хижину. Но гости начинали тяготиться этимъ промедленіемъ и стали шопотомъ передавать другъ другу свои подозрѣнія: "Она, вѣрно, заманила его въ туннель и загородила ему выходъ оттуда!" "Ну, а если она намѣревается обдать насъ какимъ нибудь горячимъ мѣсивомъ?" "Прочь отъ дверей, ребята; кто то идетъ!"

Въ эту минуту дверной засовъ щелкнулъ, дверь тихо открылась и чей-то голосъ проговорилъ: "Ступайте сюда; что вы тамъ мокнете подъ дождемъ".

Судя по голосу, это говорилъ не старикъ и не жена его; то былъ голосъ мальчика, и, дѣйствительно, изъ полу-открытыхъ дверей хижины выглянуло лицо мальчика очень небольшаго роста -- лицо, которое можно было бы назвать красивымъ, если бы оно не носило на себѣ слѣдовъ борьбы со всякими внѣшними невзгодами и съ грязью окружающей обстановки.

Мальчикъ кутался въ накинутое на плечи одѣяло и, повидимому, только-что выскочилъ изъ кровати. "Войдите, продолжалъ онъ, но, смотрите, осторожнѣе -- не шумите! Отецъ тамъ споритъ со старухою", прибавилъ онъ, указывая на комнату рядомъ съ кухней, откуда доносился голосъ Дяди, звучавшій умиротворяющими нотами. "Отстаньте! Оставьте меня", сердито крикнулъ мальчикъ, барахтаясь въ сильныхъ рукахъ Дика Буллена, который схватилъ его въ охапку вмѣстѣ съ одѣяломъ и дѣлалъ видъ, что намѣревается бросить его въ пылающій очагъ кухни, куда всѣ уже вошли. "Говорятъ вамъ -- отстаньте! Что вы дѣлаете"!

Дикъ со смѣхомъ спустилъ Джонни на полъ, въ то время какъ его товарищи безшумно усаживались у длиннаго стола, занимавшаго середину кухни. Джонни же направился къ шкафу и началъ вынимать изъ него и ставить на столъ различныя яства. "Вотъ тутъ водка, докладывалъ онъ; вотъ сухіе бисквиты; а вотъ и селедки и сыръ". По дорогѣ изъ шкафа къ столу онъ отломалъ и сунулъ въ ротъ кусокъ сыра; "а вотъ и сахаръ для вашего грога"; Джонни засунулъ грязную, худенькую руку въ сахарницу и загребъ хорошую горсть сахара, которымъ наполнилъ свой ротъ. "А вотъ вамъ табакъ; тамъ есть еще сушеныя яблоки, но я самъ не охотникъ до нихъ; они плохо перевариваются. Чего же вамъ больше; садитесь, господа! Вы только не бойтесь, чего ея бояться? Я на нее не обращаю никакого вниманія; велика важность. Пусть себѣ тамъ ворчитъ. Она мнѣ чужая; другое дѣло, кабы была родною матерью. Садитесь, господа, угощайтесь. А я пойду вонъ туда".

Онъ подошелъ къ дверямъ крохотной каморки, отгороженной отъ большой кухни; въ углу этого полутемнаго чулана помѣщалась узкая кровать. Стоя тамъ, укутанный одѣяломъ, изъ подъ котораго выглядывали его голыя ноги, онъ кивнулъ головою, какъ бы прощаясь съ обществомъ.

-- Слушай, Джонни, ты никакъ хочешь опять завалиться въ постель?-- спросилъ Дикъ.

-- Ну, да; а вамъ-то что? -- возразилъ Джонни.

-- Это совсѣмъ тебѣ не полагается.

-- А если я боленъ, такъ какъ же мнѣ быть?

-- Что такое съ тобою приключилось?

-- У меня лихорадка -- вотъ что; потомъ ревматизмъ -- донесся голосъ Джонни уже изъ глубины чулана, и, послѣ минутнаго молчанія, онъ прибавилъ, уже изъ подъ своихъ теплыхъ покрывалъ, "и еще у меня желчные камни, понимаете вы теперь?"

Наступило довольно тягостное молчаніе; пришельцы вопросительно поглядывали другъ на друга и на огонь, не прикасаясь къ вкуснымъ яствамъ, и, казалось, надъ всѣми уже снова нависла туча прежней тоски, отъ которой они бѣжали изъ лавки Томсона, какъ вдругъ до нихъ долетѣли звуки голоса Дяди изъ смежной комнаты.

-- Разумѣется, ты права; всѣ они порядочные негодяи; всѣ до одного! Пьяницы они -- и больше ничего! А этотъ самый Дикъ Булленъ -- хуже всѣхъ! Этакая дерзость! Являются сюда ночью, да еще зная, что тутъ у насъ больной мальчикъ! Я ихъ уговарилъ, уговаривалъ, но что съ ними подѣлаешь? Да чего ужъ и ожидать отъ здѣшняго народа -- всѣ они тутъ одинъ другого стоятъ!

Взрывъ хохота собравшихся товарищей Дяди прервалъ его предательскія разсужденія. Раздался шумъ отъ хлопнувшей двери и минуту спустя Дядя появился среди товарищей съ самодовольною улыбкою на лицc.

-- Ушла! Рѣшила провести вечерокъ у сосѣдки, -- объявилъ онъ, усаживаясь у стола.

Любопытно, что подслушанный разговоръ разсѣялъ ту мрачную тучу, которая готова была вновь нависнуть надъ компаніей, и всѣ развеселились при появленіи хозяина. Я не буду распространяться о необычайныхъ продѣлкахъ веселой компаніи въ эту достопамятную ночь; скажу только, что было уже около полуночи, когда развеселившіеся товарищи услыхали жалобный голосъ Джонни: "Отецъ, иди сюда ко мнѣ".

Дядя вскочилъ съ мѣста и исчезъ въ смежной каморкc; вернувшись, онъ объяснилъ: "У него сильный приступъ ревматизма и его нужно было бы натереть водкой". Онъ поднялъ бутыль съ водкой, но она была пуста. Дикъ Булленъ, застѣнчиво ухмыляясь, подвинулъ къ хозяину недопитую кружку; всѣ остальные послѣдовали его примѣру. Дядя собралъ остатки водки въ одну кружку и, объявивъ, что этого будетъ достаточно, удалился въ каморку съ водкою и старою фланелевою фуфайкой. Дверь плохо закрывалась и оттуда донесся слѣдующій разговоръ:

-- Ну, мальчуганъ, говори, гдѣ у тебя тутъ болитъ.

-- То здѣсь, то тутъ; но больше ноетъ вотъ тутъ; да ты ужъ три и какъ можно сильнѣе; ужъ не разспрашивай!

Наступившее затѣмъ молчаніе указывало на то, что Дядя былъ занятъ натираніемъ. Нcсколько времени спустя раздался голосъ Джонни:

-- А что у васъ тамъ весело, отецъ?

-- Да, ничего; мы таки порядочно тамъ подкутили.

-- Завтра, вѣдь, Рождество; неправда-ли, отецъ?

-- Да, да; ну, а что тебѣ не лучше, сыночекъ?

-- Пожалуй, что и лучше; да ты потри еще. А что такое это Рождество? Я все-таки не понимаю въ чемъ тутъ дѣло?

-- Рождество? Какъ бы тебѣ сказать: ну, это такъ... такой это день.

Наступило опять короткое молчаніе, прерванное сново голосомъ Джонни:

-- Старуха тутъ говорила, что вездѣ, вездѣ на свѣтѣ, только не здѣсь у насъ, всѣ порядочные люди всегда дарятъ другъ другу подарки на Рождество; потомъ она принялась тебя тутъ костить... Она еще говорила, что есть такой человcкъ, не человѣкъ, а такъ, какой-то Святой Клаусъ, и что онъ всегда спускается по трубѣ; понимаешь -- у камина, и прячетъ подарки дѣтямъ въ ихъ сапоги! Вотъ такимъ мальчикамъ, напримcръ, какъ я. Это она все вретъ, должно быть! Такъ я ей и повѣрилъ... Да ты полегче, отецъ! Что это какъ ты принялся сильно тереть; вѣдь, больно же! Да не тутъ, не тутъ; ты теперь совсѣмъ не тамъ трешь, гдѣ слѣдуетъ... А старуха-то все это выдумала; это она нарочно, отъ злости, чтобы меня дурачить... Да не тутъ -- вотъ гдѣ болитъ!

Опять наступило молчаніе, прерываемое только шелестомъ сосенъ и капаньемъ дождя съ промокшихъ насквозь вѣтвей. Голосъ Джонни снова раздался, но уже значительно смягченный:

-- Да ты только не думай, что мнѣ хуже; это пустяки; понимаешь-ли, право, мнѣ лучше; я тебѣ говорю, что лучше, лучше съ тѣхъ поръ какъ ты натираешь. Я думаю, я скоро совсѣмъ поправлюсь; слышишь, отецъ? Да, кстати, посмотри-ка, что это они тамъ присмирѣли; что они тамъ дѣлаютъ?

Дядя открылъ дверь и заглянулъ въ сосѣднюю комнату; его гости сидѣли по прежнему у стола, на которомъ лежало нѣсколько серебряныхъ монетъ и чей-то кошелекъ. "Они тамъ затѣяли какую-то игру; кажется, объ закладъ заспорили, на пари, что ли", объяснилъ онъ и снова принялся натирать Джонни водкой.

-- Да, я вотъ-что говорю; что это меня очень удивляетъ,- - продолжалъ Джонни;-- я все объ этомъ думаю и понять этого не могу; я все про это самое Рождество! Ты какъ объ этомъ думаешь? Ну, напримѣръ, объясни ты мнѣ хоть одно: что такое Рождество; т. е. почему же этотъ день называется Рождествомъ и почему празднуютъ этотъ день?

Отъ того-ли, что Дядя не хотѣлъ, чтобы его слова были разслышаны гостями, или отъ смутнаго пониманій несообразности подобнаго разговора при такой неподходящей обстановкѣ, но отвcтъ его былъ произнесенъ такимъ шопотомъ, что гости ничего не могли разслышать.

-- Ага, такъ -- отвcтилъ Джонни; -- ну, да, я что-то слышалъ объ Немъ; это говорили мнѣ какъ-то давно... Теперь ладно; довольно; закутай меня получше одѣяломъ и посиди тутъ, пока я засну. И Джонни, опасаясь, что отецъ не послушается его, высвободилъ одну руку изъ подъ одѣяла, и, уцѣпившись ею за рукавъ Дяди, уткнулся въ подушку.

Впродолженіе нѣкотораго времени Дядя терпѣливо сидcлъ у постели сына, потомъ тишина, царствовавшая въ сосѣдней комнатѣ, возбудила его любопытство, и, не вставая со стула, онъ, осторожно толкнувъ дверь свободною рукою, заглянулъ туда. Комната оказалась пустою; при тускломъ свѣтѣ грошовой свcчки и потухающихъ углей камина обрисовывалась одна только фигура Дика Буллена, сидѣвшаго у очага.

Старикъ окликнулъ его.

Дикъ вскочилъ съ своего мѣста и приблизился къ Дядѣ.

-- Гдc же всѣ наши ребята?

-- Ушли въ гору, такъ... чтобы провѣтриться; они сейчасъ вернутся за мною; я тутъ поджидаю ихъ. Да что ты такъ на меня уставился, старина? Или ты думаешь, что я пьянъ? Ничуть не бывало.

Дикъ потянулся, громко зѣвнулъ, застегнулся на всѣ пуговицы и захохоталъ. "У тебя, Дядя, я тебѣ скажу по правдѣ, и не было ужъ такого изобилія вина, чтобы насъ всѣхъ напоить. Но ты сиди, не шевелись", прибавилъ онъ, видя, что Дядя хочетъ высвободить свой рукавъ изъ руки Джонни; "я сейчасъ ухожу. Вотъ уже пришли наши ребята".

Въ дверяхъ послышался легкій стукъ; Дикъ быстро открылъ дверь, и, кивнувъ хозяину на прощаніе головою, исчезъ въ темнотѣ.

Дядя охотно послѣдовалъ бы за нимъ, но Джонни и во снѣ не выпускалъ его рукава, за который крѣпко уцѣпился. Правда, рука была худа, мала и до-нельзя слаба, и Дядѣ не стоило бы большихъ усилій, чтобы высвободить рукавъ, но именно то обстоятельство, что эта рука была такъ мала и слаба, удержало Дядю отъ такого поползновенія. Онъ еще ближе придвинулся къ Джонни, пристроился удобнѣе у кровати мальчика и вскорѣ заснулъ безмятежнымъ сномъ праведника.

Тѣмъ временемъ Дикъ Булленъ велъ у порога хижины слѣдующій разговоръ съ своими товарищами:

-- Ну, что -- готово?-- спросилъ Стаплсъ.

-- Идетъ,-- отвcчалъ Дикъ;-- провѣряйте свои часы. Теперь немного за полночь.

-- Да -- вѣрно; смотри, Дикъ -- еще время не ушло; не очень-ли ты погорячился? Выдержишь-ли? Вѣдь, всего-то выйдетъ около пятидесяти миль въ два-то конца, туда и назадъ.

-- Да ты не безпокойся,-- отвcчалъ Дикъ;-- это ужъ мое дѣло. Привели вы коня?

-- Билль и Джакъ держатъ его тутъ на поворотѣ.

-- Пусть подождутъ еще минутку; я сейчасъ иду.

Дикъ вернулся въ хижину, гдѣ по свѣту потухающаго огня въ каминѣ увидалъ, какъ въ каморкѣ Джонни старикъ съ надвинутой на глаза шапкою спалъ около своего больного сынишки; весь плотно укутанный въ теплое одѣяло, спалъ и Джонни, но только прядь вьющихся волосъ и верхняя часть поблѣднѣвшаго лба виднѣлись изъ-подъ покрывала.

Дикъ сдѣлалъ шагъ впередъ, оглянулся въ смежную пустую кухню, потомъ осторожно нагнулся къ спящему мальчику и приблизился губами къ его лицу. Въ эту секунду порывъ шаловливаго вѣтра, какъ бы преднамcренно подшутивъ надъ сентиментальностью Дика, вздулъ угасающіе уголья и освѣтилъ всю внутренность комнатки; застигнутый врасплохъ Дикъ пустился въ постыдное бѣгство.

Товарищи Дика. ожидали его у поворота дороги. Двое изъ нихъ съ трудомъ управлялись въ темнотѣ съ какимъ-то барахтавшимся чудовищемъ, которое оказалось громадною лошадью.

Эта лошадь со своимъ высокимъ крупомъ, дугообразною спиною, на которую было надѣто мексиканское сѣдло, со своими толстыми, неуклюжими ногами, далеко не могла похвастаться красотою. Бcлесоватые ея глаза и выдающаяся нижняя губа дополняли невзрачность ея облика.

-- Отступите назадъ, ребята;-- кричалъ Стапльсъ -- берегись ея копытъ! Скорcе, Дикъ, садись! Ухватись за ея гриву и ноги въ стремя! Пошелъ!

Было слышно, какъ Дикъ сдѣлалъ отчаянный прыжокъ въ сѣдло; толпа мужчинъ отхлынула въ сторону, послышался нетерпcливый топотъ копытъ, потомъ что-то ринулось внизъ, какъ бы въ пустое пространство, и голосъ Дика раздался изъ окружающаго мрака:

-- Ладно; до свиданія; скоро увидимся!

-- Слушай, Дикъ,-- возвысивъ голосъ, прокричали ему въ слѣдъ товарищи,-- не сворачивай по рѣкѣ на обратномъ пути! Держись горной тропы! Не натягивай узды у спусковъ!-- И напослѣдокъ кто-то еще крикнулъ: "Эй! Дикъ, мы будемъ на мѣстѣ къ пяти часамъ утра! Смотри не зѣвай".

Отвѣтомъ послужилъ звукъ торопливаго шлепанья копытъ по жидкой грязи; въ мракѣ заблестѣла искра отъ ударившей объ камень лошадиной подковы и Дикъ исчезъ въ расщелинѣ утеса у крутаго спуска къ рѣкѣ.

Былъ уже часъ ночи, а Дикъ еще доѣхалъ только до горы Гремучей Змcи, такъ какъ вотъ уже битый часъ его конь точно какъ бы на показъ продѣлывалъ разные мудреные фокусы: три раза онъ споткнулся, два раза закусивъ удила, пускался какъ бѣшеный по пустырю, вмѣсто того, чтобы держаться большой дороги; два раза онъ вскочилъ на дыбы и сбился съ ногъ, но безстрашному Дику удавалось каждый разъ послѣ паденія ловко вскочить ему на спину и погнать его впередъ. Торопиться было необходимо; къ тому же предстояла еще переправа черезъ рѣку, и Дикъ вполнѣ сознавалъ, что тутъ-то можетъ произойти задержка, отъ которой будетъ зависѣть его участь, т. е. выиграетъ-ли онъ пари или нѣтъ? Онъ крѣпко стиснулъ зубы и смѣнилъ свою оборонительную тактику, направленную противъ строптивыхъ выходокъ своего коня, на наступательную и укротительную тактику.

Взбѣшенный и задѣтый за живое конь началъ свой спускъ внизъ къ рѣкѣ. Тутъ началась борьба между конемъ и сѣдокомъ -- борьба, склонившаяся, наконецъ, на сторону Дика, такъ какъ чрезъ мгновеніе всадникъ со своимъ конемъ очутились въ самой серединѣ быстро текущей рcки. Еще мгновеніе ушло на отчаянное барахтавье въ водѣ -- и конь уже выскочилъ на противоположный берегъ рѣки съ ея разгулявшимися на просторѣ бурными волнами.

Дальнѣйшая дорога до Краснаго Холма шла по довольно ровной мѣстности. Неизвѣстно, охладила-ли вода рѣки пылъ разсвирcпѣвшаго коня или же онъ благоразумно покорился власти искуснаго сcдока, но онъ больше не тратилъ энергіи на излишнія проявленія своего норова. Всадникъ летѣлъ какъ стрѣла черезъ рвы и пробоины; были слышны только мѣрные и звонкіе удары копытъ его коня.

Къ двумъ часамъ Дикъ Булленъ уже былъ у Краснаго Холма и началъ спускаться къ долинѣ. Еще десять минутъ -- и онъ догналъ и перегналъ ночной почтовый дилижансъ, а въ половинѣ третьяго Дикъ приподнялся въ своихъ стременахъ и невольно вскрикнулъ отъ радости: звѣзды блестѣли сквозь остатки разорванныхъ тучъ и передъ нимъ на недалекомъ разстояніи ясно обозначались два шпица церковныхъ колоколенъ, высоко развѣвающійся флагъ и рядъ уже тускло освcщенныхъ зданій маленькаго городка -- Тутвилля. Дикъ пришпорилъ своего коня и влетѣлъ, какъ бомба, въ городъ, прямо къ широкому подъѣзду гостинницы.

Я не берусь описывать подробно всего того, что произошло въ эту ночь въ городкѣ Тутльвиллѣ; скажу только, что Дикъ, передавъ своего коня полусонному конюху, который тотчасъ же ударомъ копытъ былъ изъ міра грезъ водворенъ въ дѣйствительность, отправился въ сопровожденіи хозяина гостинницы на прогулку по улицамъ заснувшаго города. Они проходили мимо ресторановъ и игорныхъ домовъ, гдѣ огни еще не были потушены, и останавливались только у закрытыхъ дверей магазиновъ, въ которыя упорно стучали и у которыхъ кричали до тѣхъ поръ, пока заспанные и испуганные хозяева не вскакивали съ своихъ постелей, поспѣшно открывали двери и показывали свои товары. Иногда ихъ встрѣчали проклятіями, но большею частью относились участливо къ ихъ требованіямъ и заключали миръ за стаканомъ грога. Было уже три часа ночи, когда, наконецъ, это веселое путешествіе по городу было окончено и Дикъ съ небольшимъ кожанымъ мѣшкомъ, прекинутымъ черезъ плечо, вернулся въ гостинницу. Очнувшись тамъ, онъ тотчасъ же вскочилъ въ сѣдло и ринулся въ обратный путь внизъ по опустѣлой улицѣ къ открытому полю. Прошло еще нѣсколько минутъ и уже догорающіе городскіе огни, темные ряды домовъ и шпицы церквей погрузились за спиной Дика во мракъ.

Буря уже утихла; воздухъ былъ свcжій и бодрящій; близилось къ разсвѣту и можно было смутно различить очертанія пограничныхъ столбовъ, но все-таки было уже около половины пятаго, а Дику еще оставалось проѣхать пять миль до условленнаго съ товарищами мѣста свиданія. Рѣшившись сократить крутой подъемъ въ гору, Дикъ свернулъ по болѣе извилистой дорогѣ, но она была вся изрыта дождемъ и ноги его лошади на каждомъ шагу вязли въ липкой грязи. Плохое начало передъ крутымъ подъемомъ послѣднихъ пяти миль! Конь летѣлъ впередъ, легко преодолѣвая всc препятствія. Они достигли длиннаго и гладкаго края утеса и тропинки, которая вела по немъ къ заливу Гремучей Змcи. Еще полчаса -- и они будутъ тамъ. Дикъ выпустилъ изъ рукъ поводья, потрепалъ своего коня по шеc, ласково ободрилъ его и затянулъ пѣсню.

Но, вдругъ, животное сдѣлало такой сильный скачекъ въ сторону, что менѣе опытный всадникъ, чѣмъ, Дикъ, неминуемо вылетѣлъ бы изъ сѣдла. Оказалось, что одинъ конецъ повода былъ въ рукахъ выскочившаго изъ рва человѣка; и онъ былъ не одинъ! Передъ Дикомъ выступила фигура всадника, который съ громкимъ проклятіемъ скомандовалъ: "Стой! руки кверху!".

Дикъ почувствовалъ, какъ его лошадь вздрогнула и вся какъ бы съежилась подъ нимъ; умное животное отлично понимало, въ чемъ дѣло, и приготовилось къ худшему.

-- Знаю я тебя, Джакъ Симсонъ! -- крикнулъ Дикъ.-- Прочь съ дороги, проклятый воръ, не то я...

Фраза осталась неоконченной, такъ какъ въ это мгновеніе конь Дика вскочилъ какъ стрѣла на дыбы и, неожиданно тряхнувъ своею отчаянной головушкой, ринулся какъ ошалѣлый впередъ, смявъ подъ копытами загородившихъ ему путь. Пистолетный выстрѣлъ, проклятіе -- и лошадь съ нападавшимъ разбойникомъ покатились внизъ съ дороги, а Дикъ въ это время, благодаря отчаянному прыжку своего коня, успѣлъ далеко ускакать отъ нихъ впередъ. Но сильная, искусная правая рука владѣльца неустрашимаго коня безпомощно висѣла вдоль его бока: шальная пуля раздробила ему кость...

Не убавляя хода, Дикъ подобралъ поводья лѣвой рукой. Минуту спустя ему пришлось слѣзть съ лошади, чтобы стянуть ослабѣвшіе ремни сѣдла. На это, при помощи только одной руки, ушло не мало времени. Онъ не страшился погони за нимъ, но, взглянувъ на небо, увидалъ, что на востокѣ уже блѣднcютъ звѣзды и за верхушками отдаленныхъ горъ свѣтлѣетъ небо. Утро уже было близко. Дикъ вскочилъ на сѣдло, забывая о своей ранѣ, охваченный только страхомъ при мысли о возможности проиграть пари. Впередъ къ ущелью Гремучей Змcи! Но теперь усталый конь началъ дышать отрывисто и тяжело, и самъ Дикъ уже не твердо сидѣлъ въ своемъ сѣдлѣ. А день наступалъ; все небо озарялось свѣтомъ.

Спѣши, Дикъ Булленъ; скачи, не унывай, добрый конь! О солнце! Промедли еще немного! Подожди!

Конецъ пути Дикъ проѣхалъ какъ бы въ забытьѣ. Можетъ быть, это было отъ усталости, а скорѣе отъ потери крови, но онъ не узналъ знакомой мѣстности. Неужели онъ ошибся тропинкой и это еще не ущелье Гремучей Змcи?

Нѣтъ, это оно; но бушующій заливъ, черезъ который онъ такъ недавно благополучно переплылъ на своемъ конѣ, раздулся вдвое противъ прежняго и вышелъ изъ береговъ, разливъ свои воды по долинѣ. Текущая по долинѣ рѣка, черезъ которую можно было обыкновенно переправляться въ бродъ, превратилась въ цѣлый свирѣпый, непоборимый потокъ, отдѣляя ее теперь отъ горы. Рѣка, горы и загорающійся востокъ промелькнули передъ его глазами какъ движущіяся живыя картины. Онъ закрылъ глаза, чтобы придти въ себя, и въ эту минуту передъ нимъ предстала другая картина: онъ видѣлъ передъ собой каморку спящаго Джонни и на стражѣ рядомъ съ нимъ задремавшаго Стараго Дядю....

Дикъ очнулся отъ этого видѣнія, оглянулся и, собравъ остатокъ своихъ силъ, сбросилъ куртку, пистолетъ, сапоги и сѣдло; крѣпко затянулъ черезъ плечо ремень своей драгоцѣнной ноши -- кожанаго мѣшка -- и, вцѣпившись голыми колѣнями въ бока своей лошади, бросился съ отчаяннымъ гиканьемъ прямо въ разбушевавшіяся мутныя воды потока.

Съ противоположнаго берега раздался крикъ ужаса, когда собравшаяся тамъ толпа рудокоповъ увидѣла, какъ едва виднѣвшіяся изъ воды головы лошади и ея всадника то выплывали, то исчезали подъ бурными волнами разсвирѣпѣвшей рѣки, какъ, наконецъ, обоихъ снесло по теченію къ сорваннымъ бурей съ корнями деревьямъ, запрудившимъ рcку у берега...

Старый Дядя проснулся и вскочилъ съ своего мѣста. Огонь въ очагѣ давно потухъ; свѣча, оставленная на столѣ, расплылась, догорая въ подсвѣчникѣ, и кто-то громко стучалъ въ дверь. Онъ отворилъ ее, но тотчасъ же съ испугомъ отскочилъ прочь отъ представшей передъ нимъ фигуры полунагого, насквозь измокшаго человѣка, который, едва держась на ногахъ, ухватился за косякъ двери.

-- Дикъ! Неужели это ты?

-- Тише, тише. Что онъ все еще спитъ?

-- Спитъ; но что это значитъ? Что съ тобой случилось, Дикъ?

-- Держи языкъ за зубами, старый болтунъ! Не разсуждай! Ну, да, это я -- Дикъ Булленъ. Чего тебѣ еще? Давай-ка лучше водки, да скорѣй! Шевелись!

Дядя бросился къ столу, схватилъ бутыль и подбѣжалъ къ Дику. Но бутыль была пуста! Дикъ сдѣлалъ попытку разразиться проклятіями, но силы измѣнили ему. Онъ пошатнулся и едва удержался отъ паденія, ухватившись за косякъ двери. Потомъ онъ поманилъ къ себѣ рукой Дядю и сказалъ:

-- Подойди сюда, старина. Вотъ тутъ у меня сумка; сними ее съ моего плеча; я самъ не могу. Это для Джонни....

Дядя отстегнулъ ремень и освободилъ отъ сумки истощеннаго въ конецъ Дика.

-- Открой сумку,-- скомандовалъ Дикъ;-- да живѣе!

У самого Дяди такъ тряслись руки, что онъ едва справился съ замкомъ сумки. Въ ней оказалось только нѣсколько грубо сдѣланныхъ дешевыхъ игрушекъ. Правда, что для нихъ не поскупились на яркія краски и на блестящія побрякушки. Одна игрушка оказалась сломанной, другая вся вымокла въ водѣ, а третья, увы! была вся запачкана кровью....

Дикъ скорчилъ недовольное лицо.

-- Сущая дрянь эти игрушки Но ночью-то мы не нашли ничего лучшаго.... Ну, что дѣлать! Бери ихъ, Дядя, и положи къ нему въ сапогъ; понимаешь? И скажи ты ему.... скажи ему, мальчугану твоему.... Слушай, поддержи меня, старина....

Дядя бросился къ Дику и еле удержалъ его.

-- Скажи ему,-- немного оправившись продолжалъ Дикъ съ короткимъ смѣхомъ,-- скажи ему такъ: "Святой Клаусъ былъ у тебя ночью" -- у Джонни; понимаешь? "И принесъ онъ тебѣ вотъ эти игрушки"....

Итакъ, случилось то, что добрые люди были свидѣтелями, какъ въ эту великую ночь въ Симсоновомъ Пристанищc, дcйствительно, появился Святой Клаусъ, весь измокшій, продрогшій, искалѣченный и упалъ въ обморокъ на порогc дома Стараго Дяди.

Настала заря Рождественскаго дня и расписала, какъ бы любящей рукой художника, розоватыми красками верхушки дальнихъ горъ. И восходящее солнце такъ ласково и нѣжно улыбнулось Симсонову Пристанищу, что вся гора, на которой оно ютилось, какъ бы застигнутая врасплохъ при совершеніи великодушнаго поступка, изъ ложной скромности стыдливо зардѣлась легкою алою дымкой утренняго тумана, которая, сливаясь съ розовымъ горизонтомъ, поднялась и испарилась высоко, высоко -- у самаго поднебесья!

"Юный Читатель", No 24, 1902