Въ Парижѣ есть харчевенное заведеніе, конечно, никогда не посѣщаемое русскими богачами, которые пріѣзжаютъ повеселиться въ прекрасной Франціи. На вывѣскѣ этого заведенія написано: Au hasard de la fourchette (вилочная удача) и его стоило бы описать въ романѣ Парижскія Тайны Евгенія Сю, къ сожалѣнію, умершаго въ изгнаніи. Въ этомъ заведеніи, среди множества узкихъ, грязныхъ столовъ, разставленныхъ рядами, и не снабженныхъ ни скатертями, ни салфетками, красуется огромный котелъ. Длинный желѣзный трезубецъ, называемый вилкой, прикрѣпленъ цѣпочкой къ столбу, вбитому близь котла, гдѣ плаваютъ разныя яства въ цѣломъ океанѣ варева:
Apparent rari nantes in gurgite vasto,
какъ говоритъ Виргилій. За скромную сумму пяти сантимовъ каждый гость получаетъ право однажды погрузить вилку въ глубину этого обширнаго вмѣстилища съѣдобныхъ веществъ, и каждый вытаскиваетъ, что ему попадется: кто кусокъ говядины или телятины, кто морковь, или сосиску. Очень часто на вилку не попадаетъ ничего, а иногда случается выі щить тряпку или старый башмакъ; на это жалуются, но только потому что подобныя вещи занимаютъ въ котлѣ мѣсто, уменьшая вѣроятность удачи. Вотъ почему на вывѣскѣ и написано: вилочная удача.
Такимъ же образомъ и я на удачу погружаю перо въ чернилицу, и извлекаю изъ нея литературное извѣстіе.
Возвратясь въ Парижъ послѣ отлучки въ Анжу, куда мнѣ было нужно съѣздить на нѣсколько дней по дѣламъ, я увидѣлъ на стѣнахъ домовъ огромное объявленіе о вновь вышедшей книги:
L'Ouvriиre, par Jules Simon, un vol. in 8, prix 6 franc 1.
1 Рабочая Женщина, соч. Жюль Симона, I томъ, въ 8 долю, цѣна б франковъ.
Такъ какъ эта книга только что вышла и составляетъ литературную новость, то поговоримъ и о ней, и о г. Жюль-Симонѣ. Этого заслуживаютъ и авторъ, и сочиненіе.
Жюль Симонъ родился въ послѣдній день 1814 года, въ Лоріанѣ, небольшомъ городѣ Бретани. Онъ былъ до 1852 года профессоромъ философіи въ Нормальной Школѣ и въ Сорбоннѣ, гдѣ замѣнялъ должностнаго профессора г-на Кузеня, который выбралъ его не потому, чтобъ онъ согласовался съ нимъ въ понятіяхъ о философіи и политикѣ, но просто потому, что Жюль Симону было тогда только двадцать четыре- года отъ роду, а въ эти лѣта у человѣка не бываетъ еще вполнѣ утвердившихся мнѣній о философіи, и ему не доводится такъ рано высказать свой политическій образъ мыслей. Послѣ революціи 1848 года Жюль Симонъ былъ выбранъ депутатомъ въ учредительное собраніе. Тамъ онъ возражалъ г. Монгаламберу, предлагавшему поручить общественное преподаваніе духовенству, и состоялъ докладчикомъ органическаго закона о преподаваніи. Потомъ онъ былъ членомъ государственнаго совѣта и предсѣдательствовалъ въ комитетѣ, въ который послѣ строгихъ мѣръ, принятыхъ по случаю мятежа, обагрившаго въ 1848 году кровью улицы Парижа, участникамъ бунта слѣдовало обращаться съ просьбами о помилованіи. Послѣ переворота 2 декабря Жюль Симонъ опять занялъ свою каѳедру въ Сорбоннѣ. Открывая курсъ на 1851--1852 годъ, онъ прочелъ лекцію, въ которой объяснялъ, что двоякой морали не можетъ быть, и что даже всеобщимъ одобреніемъ націи нельзя оправдать нарушеніе права. Лекцію свою онъ заключилъ слѣдующими словами:
"Хотя бы вся Франція, собравшись въ комиціяхъ, объявила, что дозволяется безнаказанно нарушать слово, данное подъ присягой, то и тогда моя совѣсть обязала бы меня возвысить голосъ и протестовать противъ этого."
На слѣдующій же день въ Монитерѣ было объявлено объ отставкѣ неустрашимаго профессора, а нѣсколько мѣсяцевъ спустя, отказавшись присягнуть новой конституціи, онъ былъ исключенъ и изъ вѣдомства университета.
Возстановленіе имперіи, уничтоживъ преподавательское поприще Жюль-Симона, положило также конецъ и политической роли, которую онъ игралъ съ 1848 года.
Россія стремится къ освобожденію, Франція пятится къ деспотизму. Русскимъ можно спокойно смотрѣть на ходъ событій и съ довѣренностію къ будущему привѣтствовать всеобщими рукоплесканіями усилія правительства, идущаго въ уровень съ вѣкомъ. Франція не можетъ предаваться такому спокойствію. Въ настоящее время факты не имѣютъ большаго значенія; они проходятъ, и всегда являются въ видѣ мрачномъ, каково бы ни было ихъ свойство -- насильственное или мирное. Волны времени въ своихъ мутныхъ водахъ постоянно влекутъ какія-нибудь развалины. Слѣдуетъ ли поэтому стоять у берега и предаваться унылой задумчивости? Нѣтъ, кто не можетъ дѣйствовать, долженъ мыслить и трудиться надъ возстановленіемъ идей. Какимъ бы ни подверглось измѣненіямъ наше существованіе, въ какія бы обстоятельствахъ ни поставила насъ судьба, никогда уклоненіе не можетъ быть намъ дозволено, никогда молчаніе наше не можетъ быть извинено. Хотя дѣятельная жизнь, оторвавшая насъ отъ книгъ или каѳедръ, вдругъ прервалась, однакожь съ нашей стороны будетъ преступно думать, что мы пріобрѣли право на успокоеніе. Честный труженикъ не долженъ предаваться праздности; въ тиши уединенія онъ возьмется за перо, служившее ему въ первые годы его жизни, отыщетъ краснорѣчіе своихъ юношескихъ вѣрованій. Онъ станетъ писать, и книги его разойдутся, станетъ говорить -- и найдетъ слушателей.
Такъ и сдѣлалъ г. Жюль Симонъ. Возвратясь къ жизни частнаго человѣка, онъ взялся за авторское перо, и съ 1853 года издалъ послѣдовательно слѣдующія книги: Долгъ (Devoir), сочиненіе, увѣнчанное Французскою академіей и недавно напечатанное шестымъ изданіемъ; Естественная религія (Religion Naturelle) пять изданій; Свобода совѣсти (La liberte de Conscience), три изданія; Свобода (Liberte) -- два изданія; и наконецъ Рабочая Женщина (L'Ouvriere); она только что издана, но успѣхъ ея уже обезпеченъ. Ясно, что благосклонность публики не измѣняетъ автору; цѣлое изданіе каждой книги его расходится непремѣнно въ годъ.
Политика всегда была связана съ Философіей; въ доказательство стоитъ только указать: на Республику Платона; Политику Аристотеля; Духъ Законовъ Монтескье; Общественный договоръ (Contrat Social) Руссо; Опытъ о нравахъ (Essai sur les moeurs) Вольтера. По одному уже заглавію книгъ Жюль-Симона видно, что и онъ вступилъ на этотъ путь. Онъ охотно сдѣлаетъ такое же употребленіе изъ своего ума, какое Фихте изъ своей особы: въ 1813 году, Фихте, читая въ Берлинѣ лекцію, вдругъ остановился и отправился съ своими слушателями вписаться въ армейскіе списки. Теперь, когда оспариваются наши нравственныя вольности, мы должны вести на войну нашу мысль.
Не надобно, однакожь, думать, чтобы воинствующая философія Жюль-Симона имѣла въ себѣ что-либо посягательное или дышащее ненавистью; совсѣмъ напротивъ, авторъ Долга умѣетъ писать книги полезныя, которыя привлекаютъ умы разъединившіеся и колюблющіеся; безъ гнѣва и запальчивости онъ примиряетъ сомнѣвающихся, сближаетъ отщепенцевъ, собираетъ вокругъ знамени свободы всѣхъ не имѣющихъ никакого руководительства. Альпійскіе пастухи не утомляютъ себя криками, для того чтобы созвать разсѣявшееся стадо; они только наигрываютъ нѣсколько пріятныхъ звуковъ, повторяемыхъ горными отголосками, и стада собираются по призыву пастуховъ. Въ настоящее время во Франціи нѣтъ твердыхъ религіозныхъ вѣрованій; люди тревожно отыскиваютъ другъ друга; хотятъ собраться въ общество, но постоянно разбредаются врознь; вездѣ встрѣчаешь то невѣріе, то равнодушіе, то скептицизмъ. Гдѣ бы слѣдовало говорить милосердію, гамъ раздается голосъ нетерпимости, тамъ слушаютъ, одобряютъ, поддерживаютъ того, кто проклинаетъ во имя Божіе; сами члены высшаго духовенства сходятъ на арену и ратуютъ, заимствуя оружіе у самыхъ презрѣнныхъ рядовыхъ своихъ. Что же изъ этого произошло? Франція соскучилась подчиняться вліянію духовенства, которое не національно и не можетъ быть національнымъ, которое повинуется предписаніямъ, приходящимъ изъ Рима, которое ставитъ свои обязанности относительно Франціи ниже тѣхъ, которыя налагаетъ на него Римъ, а отечеству служитъ лишь въ тѣсныхъ предѣлахъ, дозволенныхъ Римомъ. Старые спорные вопросы снова обсуждаются; изступленіе и жестокость, не могущія болѣе проявляться на дѣлѣ, изливаются въ словахъ; умы колеблются между двумя крайностями: съ одной стороны говорятъ: вѣрь, и будь рабомъ; съ другой: будь свободенъ!
Когда при такихъ обстоятельствахъ явится мыслитель, который умѣетъ быть умѣреннымъ и внушать уваженіе къ своему слову, который говоритъ отъ имени лучезарной свободы и высшей справедливости, то нравственныя идеи, высказанныя имъ съ достоинствомъ и строго обсужденныя, находятъ доступъ въ сердца. Именно эту цѣль примиренія и успокоенія имѣютъ книги Жюль-Симона, о которыхъ сказано выше, и его благородныя усилія увѣнчались замѣчательнымъ успѣхомъ.
Талантъ Жюль-Симона подвергался уже многимъ преобразованіямъ. До 1848 года онъ былъ идеалистомъ, отвлеченнымъ философомъ, но послѣ этого года сдѣлался отчасти реалистомъ, и занялся практическою стороной вопросовъ, которые обсуждались въ его время. Рабочая Женщина свидѣтельствуетъ о новомъ направленіи; въ этой книгѣ Жюль-Симонъ, впервые вступившій на поприще политической экономіи, является и въ ней знатокомъ.
Вопросы, касающіеся промышленности, чрезвычайно многосложны, и Россія скоро узнаетъ, съ какими трудностями они сопряжены. Во Франціи въ послѣднія сорокъ пять лѣтъ мануфактурная промышленность получила чрезмѣрное развитіе въ ущербъ земледѣлію: вотъ причина, почему сельское населеніе Франціи уменьшилось, а городское излишне увеличилось. Революція 1789 года провозгласила право каждаго человѣка на полную свободу, политическое и гражданское равенство, сокрушила феодальное устройство, совершенно уничтожила всѣ привилегіи породы; но нельзя не сознаться, что наряду съ этими благами, она водворила новую язву, пролетаріатъ. Происходя непосредственно отъ средневѣковаго крѣпостнаго сословія, какъ это сословіе отъ древняго невольничества, пролетаріи составляютъ въ наше время самый бѣдный и многочисленный классъ населенія; равные по праву съ прочими гражданами, подобно имъ свободные, призванные пользоваться богатствомъ и занимать высшія должности, если будутъ способны достигнуть ихъ, пролетаріи, которыхъ столь многія преимущества ставятъ въ положеніе гораздо болѣе высокое чѣмъ то, какое занимали ихъ предшественники невольники или крѣпостные, пролетаріи несчастнѣе однакожь и невольниковъ и крѣпостныхъ, имѣвшихъ по крайней мѣрѣ вѣрное пропитаніе. Дѣйствительно источникъ и характеръ пролетаріата составляютъ два обстоятельства: 1) пролетарій уже по причинѣ своего происхожденія не имѣетъ въ собственности ни земли, ни капитала, которые бы доставляли ему средства существованія помимо работы, и живетъ лишь задѣльною платой; 2) при всей его доброй волѣ, хорошей нравственности, усердіи, нѣтъ никакого ручательства, чтобъ онъ получалъ за свой трудъ вознагражденіе, достаточное для обезпеченія его и его семейства.
Независимость, неизбѣжная принадлежность свободы, пріобрѣтенной пролетаріемъ, разорвала всякую личную и прочную связь между нимъ и богатыми сословіями. Владѣлецъ земли, капиталистъ, заводчикъ и фабрикантъ, который и самъ большею частію также пролетарій, но менѣе несчастный, пользуются руками пролетаріевъ вмѣсто орудія; когда эти руки имъ нужны, то-есть когда снѣ доставляютъ имъ болѣе того, во что обходятся, то пролетаріямъ платятъ, хотя сколько можно менѣе; но какъ скоро работа пролетарія обходится дороже того, что доставляетъ хозяину, какъ скоро пролетарій можетъ быть съ выгодой замѣненъ машиной, его отпускаютъ; фабрикантъ не заботится о томъ, что станется съ несчастнымъ, лишившимся такъ внезапно работы; это не его дѣло, и правду сказать, еслибъ онъ не такъ поступалъ, то непремѣнно раззорился бы и самъ, не доставивъ никакой существенной пользы человѣку, котораго бѣдствія вздумалъ бы облегчать.
Напротивъ, устройство общества въ древности и въ среднихъ вѣкахъ было таково, что невольникъ и крѣпостной были индивидуально и непосредственно, хотя болѣе въ качествѣ вещи нежели человѣка, связаны съ самымъ бытіемъ этого общества; тогда существовала особенная связь между каждымъ невольникомъ, каждымъ крѣпостнымъ и каждымъ членомъ привилегированныхъ классовъ, связь прочная, постоянная, освященная закономъ, нравами и взаимными выгодами. Господинъ держалъ и кормилъ невольника, потому что невольникъ былъ его собственность, что смерть невольника, увѣчье, болѣзнь, ослабленіе силъ наносили ущербъ богатству господина. Поэтому же для господина было необходимо кормить, защищать и крѣпостнаго, оказывать ему покровительство. Въ жизни феодальнаго міра первая потребность землевладѣльца состояла въ томъ, чтобы быть сильну оружіемъ, постоянно скоплять средства для защиты и нападенія, цѣной крови и силой пріобрѣтать, на извѣстномъ протяженіи, спокойствіе, которое въ то время не могло быть иначе куплено: отсюда проистекала необходимость тѣснаго соединенія между самымъ гордымъ барономъ и самымъ скромнымъ вассаломъ; земля принадлежала только господину, а съ землей и прикрѣпленные къ ней люди. Но чтобы сохранить эту землю, господину были нужны военные люди, землепашцы, нѣсколько ремесленниковъ; изъ доходовъ съ земли онъ долженъ былъ платить этимъ людямъ, которые были истинными участниками въ его судьбѣ, общихъ интересахъ и дѣлахъ.
Какая цѣль пріютовъ, первоначальныхъ и среднихъ школъ, школъ для юношества и ремесленныхъ? Что имѣютъ въ виду богадѣльни, пенсіонныя кассы, общества взаимнаго вспомоществованія, сберегательныя кассы? Что произведутъ желѣзныя и простыя дороги, мосты, каналы, которыми вскорѣ будетъ изрѣзана вся европейская территорія? Какихъ плодовъ должно ожидать отъ болѣе-обширнаго примѣненія обществъ на паяхъ, если удастся правильно устроить эти общества, безъ ущерба ихъ дѣятельности? Всѣ эти учрежденія еще зародыши, но зародыши драгоцѣнные, которыхъ благотворные плоды не могутъ быть ни исчислены, ни даже угаданы. Одно несомнѣнно, что всѣ движенія новѣйшаго общества, всѣ его инстинкты, вся дѣятельность, всѣ желанія, всѣ изслѣдованія стремятся къ тому, чтобы возстановить между всѣми его членами взаимную связь, разорванную революціонными потрясеніями.
Но хотя таково очевидное стремленіе новѣйшаго общества, однакожь результатъ еще далеко не достигнутъ. Нищета и безнравственность очень велики между промышленными работниками, но еще ужаснѣе страданія и позоръ, тяготѣющіе надъ женщинами рабочаго сословія.
Дѣти, занятые Фабричною работой, не имѣютъ времени посѣщать школы; они ничему ни обучаются и не получаютъ никакого нравственнаго и религіознаго воспитанія. Съ осьми лѣтъ они цѣлый день сидятъ въ мастерскихъ, гдѣ притупляется ихъ умъ, развращается сердце, истощаются силы, гдѣ они и въ нравственномъ и въ Физическомъ отношеніи заражаются ужасными болѣзнями, и когда достигнутъ юношества, то дѣлаются не нужными, и ихъ замѣняютъ другими дѣтьми, то-есть новыми жертвами.
Съ другой стороны женщина, которая съ пяти часовъ утра до осьми вечера, вынуждена сидѣть за станкомъ, не можетъ исполнять своихъ обязанностей матери и жены. Не имѣя возможности кормить грудью своихъ дѣтей, она покидаетъ ихъ, отторгается отъ брачныхъ и материнскихъ обязанностей, заботится только объ удовлетвореніи чувственныхъ потребно; стей и предается имъ, какъ животное, безъ заботы и зазрѣнія совѣсти.
Когда женщина нищетой и жестокою участью совращена съ пути своей природы, то первая необходимость, которую она ощущаетъ, состоитъ въ томъ, чтобы заглушить въ себѣ способность мыслить, чувствовать, совершенно огрубить себя самымъ избыткомъ распутства, залить наконецъ виномъ чувство своего униженія. А потому въ дни разчета, питейные домы наполнены женщинами и дѣтьми, и въ этихъ презрѣнныхъ мѣстахъ издерживается большая часть еженедѣльнаго заработка; въ этихъ вертепахъ разврата совершаются ужаснѣйшія дѣла. Страсть къ пьянству у низшихъ классовъ вездѣ возрастаетъ соразмѣрно со степенью нищеты. Напиться до-пьяна, заглушить, забыть временно заботы, горести, страданія -- вотъ единственная отрада несчастливца! Для него всѣ радости кроются на днѣ рюмки съ водкой; онъ страстно любитъ напитки, которые повергаютъ въ летаргическій сонъ, въ совершенное разслабленіе ума и чувствъ, словомъ, напитки убивающіе.
"Даже и въ то время, говорить Жюль Симонъ, когда на фабрикахъ много работы и хозяева хорошо платятъ, большая часть работницъ постоянно терпитъ нужду; у нихъ нѣтъ ни хлѣба, ни одежды для дѣтей; живутъ онѣ въ комнатахъ болѣе тѣсныхъ и болѣе лишенныхъ всякаго удобства чѣмъ тюремныя каморки; если у нихъ занемогутъ дѣти, имъ не на что ни купить лѣкарства, ни добыть дѣтямъ постелю, ни развести огня, чтобы согрѣть ихъ. Врачи, пользующіе бѣдныхъ, сознаются, что въ большей части случаевъ лучшимъ лѣкарствомъ была бы хорошая пища; но врачи не могутъ, не смѣютъ посовѣтовать этого семействамъ больныхъ. Вотъ каково положеніе цѣлой половины нашихъ мануфактурныхъ городовъ даже въ мирное время, при полномъ процвѣтаніи промышленности. Воротитесь въ эти закоулки во время какого-нибудь государственнаго кризиса, и вы ихъ не узнаете, вамъ будутъ на каждомъ шагу встрѣчаться только скелеты, привидѣнія. Вы увидите перемѣну, которая ужаснетъ васъ, потому что есть нѣчто страшнѣе чѣмъ работа безъ хлѣба,-- это способность и желаніе трудиться при недостаткѣ работы.
"И что же! Вся эта нищета, это лишеніе насущнаго хлѣба, эти лохмотья, эти обнаженныя жилища, эти сырыя каморки, эти отвратительныя болѣзни, все это ничто въ сравненіи съ язвами, заражающими душу. Эти отцы, которыхъ дѣти умираютъ съ голода, эти отцы по ночамъ пьянствуютъ, буйно пируя въ кабакахъ; эти матери равнодушно смотрятъ на пороки своихъ дочерей; онѣ даже содѣйствуютъ ихъ разврату; ни отецъ, ни мать не пытаются исторгнуть своихъ дѣтей изъ бездны, поглотившей ихъ самихъ. Должны ли мы хладнокровно смотрѣть на такой развратъ, на такую нищету? Неужели мы не станемъ бороться противъ нихъ всѣми силами сердца и ума, которыми Богъ надѣлилъ насъ? Будемъ ли мы спокойно ждать, чтобы зло дошло до крайней степени, ждать безъ смущенія совѣсти и безъ внутренняго содроганія? Надобно ли думать, что мы правы передъ Богомъ и человѣчествомъ, если бросимъ какое-нибудь подаяніе или сочинимъ какой-нибудь уставъ, тогда какъ здѣсь дѣло идетъ о самыхъ важныхъ интересахъ, о самой священной изъ всѣхъ обязанностей! Зло, снѣдающее насъ, принадлежитъ къ тѣмъ, для искорененія которыхъ надобно прибѣгнуть ко всевозможнымъ усиліямъ..."
Вотъ, теперь картина болѣе утѣшительная:
"Богатый фабрикантъ города Рубе имѣлъ работника очень искуснаго, но преданнаго пьянству. Однажды, выходя изъ кабака, этотъ работникъ упалъ и переломилъ себѣ ногу. Онъ былъ человѣкъ неглупый и не въ пьяномъ видѣ разсудительный. На одрѣ болѣзни онъ сильно встревожился участью своего семейства. Хозяинъ успокоилъ его. "Я буду лѣчить тебя на свои деньги, сказалъ онъ ему;-- что же касается до твоего семейства, то оно будетъ еженедѣльно въ четвергъ получать деньги, которыя слѣдовали бы тебѣ. еслибы ты работалъ. Когда выздоровѣешь, мало-по-малу расквитаешься со мною изъ своей задѣльной платы." Болѣзнь тянулась долго, и уплата продолжалась цѣлый годъ. Такъ какъ задѣльная плата была довольно велика, то семейство работника, при бережливости, могло жить тою частью, которая оставалась ему за постепенною уплатой хозяину. Во все это время работникъ воздерживался отъ пьянства, работалъ усердно, жилъ какъ слѣдуетъ доброму отцу семейства. Но прошествіи года, хозяинъ посовѣтовалъ ему согласиться на такой же вычетъ изъ задѣльной платы еще въ продолженіе двухъ лѣтъ. "Ты сберешь тысячу двѣсти франковъ, сказалъ онъ ему;-- это ровно то, чего стоитъ домъ, который я отдаю тебѣ внаймы. Черезъ два года домъ этотъ будетъ твой, и ты будешь имѣть собственность." Работникъ согласился: два года протекли быстро. Но окончаніи уплаты за домъ, при первой выдачѣ задѣльныхъ денегъ, работнику хотѣли отдать все, что ему слѣдовало за еженедѣльную работу. "Удержите деньги, сказалъ онъ,-- у себя; черезъ пятнадцать мѣсяцевъ я куплю сосѣдній домъ." Теперь у него три дома. Жена его сдѣлалась торговкой, и прежній пьяница вскорѣ удалится на отдыхъ съ порядочнымъ достаткомъ, почти съ богатствомъ. Вотъ какое чудо совершила собственность!"
Итакъ, простолюдинъ можетъ быть исправленъ отъ своихъ пороковъ; итакъ, созданію, утратившему свое достоинство, это достоинство можетъ быть возвращено, но съ условіемъ, что такимъ дѣломъ общаго искупленія мы займемся, какъ говоритъ Жюль Симонъ, отъ всего нашего сердца. Собственность -- вотъ спасительный талисманъ. Но какъ снабдить собственностью пролетаріевъ, какъ дать что-нибудь тому; кто ничего не имѣетъ, не отнявъ чего-нибудь у того, кто имѣетъ? Нельзя ли сдѣлать это при. помощи ассоціаціи, сообщества, которое, увеличивая производительныя силы, то-есть цѣнность капитала, вмѣстѣ съ тѣмъ увеличиваетъ богатство въ такихъ размѣрахъ, что посредствомъ болѣе справедливаго распредѣленія общественнаго достоянія, можно доставить болѣе значительную долю этого достоянія труду, не уменьшая доли, законно-слѣдующей капиталу?
Когда осуществится первая, скромная ассоціація, то можно будетъ устроить еще другую, болѣе обширную. Франціи надобно отдать ту справедливость, что съ 1815 по 1850, до тѣхъ поръ, пока она имѣла вліяніе на ходъ своихъ государственныхъ дѣлъ, она уклонялась отъ бѣдствій войны. Не Франція вздумала расширить свои границы; Франція чувствуетъ себя достаточно великою и славною. Мнимое право силы ежедневно болѣе и болѣе утрачиваетъ свое обаяніе. Въ несогласіяхъ своихъ народы уже предпочитаютъ полагаться на судъ дипломатіи, избѣгая случайностей войны, и безъ сомнѣнія настанетъ время, когда разсудокъ и справедливость въ свою очередь окончательно замѣнятъ коварство, къ которому еще прибѣгаетъ иногда дипломатія; настанетъ время, когда хитрость и недобросовѣстность будутъ всѣми порицаемы столько же, какъ употребленіе силы и численнаго превосходства; когда доводы того, кто хитрѣе, искуснѣе или сильнѣе, перестанутъ почитаться самыми лучшими.
Несмотря на тучи, временно скопляющіяся на горизонтѣ, можно утверждать, что мы приближаемся къ этому желанному времени. За исключеніемъ послѣднихъ шести лѣтъ, протекло тридцать пять или сорокъ лѣтъ, съ тѣхъ поръ какъ образованные народы перестали забавляться безсмысленною, раззорительною, кровавою игрой сраженій. Теперь уже не борются оружіемъ, борются тарифами, торговыми трактатами; настоящая война замѣнилась войной промышленности и торговли; правда, что и это все еще война, убійственная война, при которой оспариваютъ другъ у друга рынки, оспариваютъ съ такимъ же остервенѣніемъ, съ какимъ прежде опустошали или завоевывали области.
Однакожь народы начинаютъ инстинктивно понимать, что имъ нельзя обойдтись другъ безъ друга, что имъ нуженъ обмѣнъ идей и произведеній, что они противъ воли связаны узами взаимности. Это заставляетъ ихъ сближаться, вступать другъ съ другомъ въ сношенія; преграды, раздѣляющія ихъ, повсюду рушатся, и свобода торговли, наконецъ, начинаетъ вытѣснять та- рифы и запретительную систему. Для того чтобъ удобнѣе сноситься другъ съ другомъ, народы проводятъ каналы, устраиваютъ желѣзныя дороги, быстрыя сообщенія, которыя сберегаютъ время, сокращаютъ пространства. Еще нѣсколько лѣтъ, и въ мірѣ совершится огромный переворотъ, и совершится безъ кровопролитій.