Хоуп Марк - Ретчель Дейсоп

РЕТЧЕЛЬ ДЕЙСОПЪ.
РАЗСКАЗЪ ИЗЪ ТЮРЕМНОЙ ЖИЗНИ.
МАРКА ГОПА, автора "Въ Тюрьмѣ".

Присяжные уже два часа совѣщались, и публика въ судѣ начинала выказывать нетерпѣніе. Судья около получаса оставался на своей скамьѣ, читая газету, но потомъ ему надоѣло ждать и онъ ушелъ въ свою комнату; шерифъ, не зная что дѣлать съ треугольной шляпой, которая лежала у него на колѣняхъ, и шпагой, болтавшейся между ногами, силился принять натуральную позу и любезно разговаривалъ по временамъ съ дамами. Адвокаты, окруживъ столъ защитника, громко болтали обо всемъ, кромѣ разбиравшагося дѣла. Ихъ интересъ къ этому дѣлу былъ уже исчерпанъ съ часъ передъ тѣмъ и могъ быть вновь возбужденъ только прочтеніемъ приговора присяжныхъ.

Дѣло Гьюга Мольверера стояло послѣднимъ въ спискѣ настоящей уголовной сессіи въ Толминстерѣ. Онъ обвинялся въ убійствѣ, но это было убійство изъ ревности и совершено при такихъ обстоятельствахъ, что присяжные могли вынести оправдательный вердиктъ. Все зависѣло отъ того, какъ взглянутъ присяжные на право человѣка наказать коварнаго соперника. Подсудимый былъ джентльменъ, молодой, красивый, и его достойное, сдержанное поведеніе на скамьѣ обвиняемыхъ снискало ему общее сочувствіе публики, особенно дамъ. Рѣчь это защитника Сутля, лучшаго адвоката по уголовнымъ дѣламъ, отличалась могучей силой и краснорѣчивой убѣдительностью, а заключительное слово судьи нѣсколько склонялось въ его пользу. Но всѣ знавшіе судью Кобля видѣли въ этомъ дурной признакъ, потому что онъ обыкновенно склонялся въ пользу обвиняемаго въ своемъ заключительномъ словѣ, когда его опытный, зоркій глазъ замѣчалъ, что присяжные были предубѣждены противъ него. Такимъ образомъ, онъ старался уравновѣсить его шансы.

Раздался звонокъ, и стали говорить, что присяжные потребовали свѣчей. Сѣроватый свѣтъ ноябрьскаго дня быстро переходилъ въ сумерки, и глубокая тѣнь ложилась въ углахъ судебной залы. Платья и шляпки дамъ казались одного цвѣта, а красный балдахинъ надъ судейскимъ мѣстомъ совершенно почернѣлъ. Однако, не было еще на столько темно, чтобы зажечь газъ. Наконецъ, въ комнатѣ присяжныхъ послышался второй звонокъ, и вслѣдъ за этимъ появился судья, предшествуемый приставомъ, который поставилъ на судейскій столъ двѣ зажженныя восковыя свѣчи. Мерцающій ихъ свѣтъ рельефно выставилъ красную мантію судьи, его горностаевый воротникъ и обшлага, а также черныя перчатки. Всѣ зрители, вышедшіе изъ залы, быстро возвратились. Двери были настежъ отворены, и полиція впустила всѣхъ желавшихъ, такъ что не осталось ни одного уголка не занятаго. Судебные пристава громко кричали: "Потише, господа". Адвокатъ Сутль въ шелковой мантіи проложилъ себѣ дорогу къ своему столу въ ту самую минуту, какъ обвиняемый появился въ сопровожденіи двухъ полицейскихъ.

Нѣкоторыя изъ дамъ навели на него бинокли, но было слишкомъ темно, чтобы разглядѣть выраженіе лица подсудимаго. Онѣ видѣли только, что лицо его было обращено къ скамьѣ присяжныхъ, которые поспѣшно выходили изъ своей комнаты. Секретарь, стоя у судейскаго стола, началъ на распѣвъ: "Господа присяжные"... но прежде, чѣмъ онъ успѣлъ окончить свою фразу, старшина присяжныхъ, очень нервный человѣкъ произнесъ:

-- Виновенъ.

-- Вы говорите, что подсудимый виновенъ въ преднамѣренномъ убійствѣ и таковъ вердиктъ всѣхъ присяжныхъ?

-- Виновенъ, повторилъ старшина дрожащимъ голосомъ.

Глухой ропотъ пробѣжалъ въ публикѣ, и нѣкоторыя дамы громко выразили свое сочувствіе. Но, повидимому, приговоръ удовлетворялъ общественную совѣсть, и въ дальней части залы, гдѣ толпились мелкіе негодяи, мошенники и воришки, эти обычные завсегдатаи судовъ, не послышалось ни одного возраженія. Еслибы приговоръ былъ иной, то, быть можетъ, толпа выразила бы свое удовольствіе, но теперь она была только поражена, какъ обыкновенно въ тѣхъ случаяхъ, когда правосудіе бываетъ безжалостно къ людямъ, стоящимъ на высокой общественной ступени. Однако, въ залѣ тотчасъ воцарилось мертвое молчаніе, и секретарь спросилъ подсудимаго: имѣетъ-ли онъ что возразить противъ объявленія ему смертнаго приговора въ установленной формѣ?

Онъ молча покачалъ головой, и судья вынулъ изъ стола нѣчто похожее на черный футляръ бювара съ протечной бумагой. Онъ надѣлъ это нѣчто на макушку своего парика, и лицо его приняло совершенно каррикатурный видъ. Но слова, съ которыми онъ обратился къ подсудимому, были не глупы и не лишены теплаго чувства.

-- Гьюгъ Мольвереръ, сказалъ онъ: -- всѣ должны сожалѣть, что человѣкъ въ вашемъ общественномъ положеніи признанъ виновнымъ въ самомъ ужасномъ преступленіи; но ваша защита, ваше увѣреніе, что вы убили Сайлеса Бовера въ честной открытой борьбѣ, не могутъ заслуживать уваженія. Онъ былъ вашъ соперникъ и гнусно васъ оклеветалъ; вы его подкараулили, дали ему дубину по вашимъ словамъ, вызвали его на бой и убили безъ свидѣтелей, которые могли бы засвидѣтельствовать, что поединокъ былъ честный. Это -- преднамѣренное убійство, и я не могу оставить въ васъ ни малѣйшей надежды, чтобы отмѣнили тотъ приговоръ, который я тотчасъ произнесу.

Послѣ этого, судья проговорилъ обычную формулу смертнаго приговора, и подсудимый не выказалъ ни малѣйшаго признака волненія.

-- Мольверера повѣсятъ, сказалъ одинъ адвокатъ своему товарищу, когда толпа хлынула изъ судебной залы: -- если Коблъ говоритъ, что нѣтъ надежды, значитъ, ея дѣйствительно нѣтъ.

-- Ну, жестоко вѣшать человѣка за убійство такого негодяя, какъ Боверъ, отвѣчалъ другой адвокатъ, и они оба направились въ гостинницу, гдѣ былъ приготовленъ общій столъ для всѣхъ лицъ судебнаго сословія.

II.

Гьюгъ Мольвереръ и Сайлесъ Боверъ любили одну молодую дѣвушку -- Ретчель Дейсопъ, единственную дочь и наслѣдницу банкира, который, ликвидировавъ свои дѣла, купилъ въ окрестностяхъ Толминстера большое помѣстье. Мистеръ Дейсопъ былъ уважаемъ всѣми за его прямой, благородный характеръ. Онъ очень любилъ свою дочь и дозволялъ ей полную свободу, но всегда говорилъ, что не выдастъ ея замужъ за искателя богатыхъ невѣстъ, что, конечно, означало въ немъ твердую рѣшимость руководить ея выборомъ. А всѣмъ было извѣстно, что Гьюгъ Мольвереръ велъ въ университетѣ распутную жизнь, нѣсколько разъ испортилъ себѣ карьеру чрезмѣрной страстью къ скачкамъ и находился въ затруднительныхъ обстоятельствахъ, когда онъ началъ ухаживать за миссъ Дейсопъ. Въ сущности, онъ не былъ въ такомъ стѣсненномъ положеніи, какъ всѣ полагали, потоку что принадлежалъ къ тому роду людей, которымъ дорого купленный опытъ идетъ въ прокъ, и онъ мало-по-малу съумѣлъ такъ устроить свои дѣла на скачкахъ, что пари приносили еку положительный доходъ. Но его соперникъ Сайлесъ Боверъ, который былъ его закадычнымъ другомъ въ университетѣ и вмѣстѣ съ нимъ кутилъ, не остановился передъ клеветой и увѣрилъ мистера Дейсопа, что Гьюгъ былъ самый развратный человѣкъ, что онъ не любилъ Ретчель и что онъ только желалъ овладѣть ея деньгами. Этимъ путемъ ему удалось очернить своего друга въ глазахъ всей семьи молодой дѣвушки, которую они оба любили. Сайлесъ Боверъ былъ умный, краснорѣчивый и ловкій человѣкъ; нѣкогда онъ велъ такую же жизнь, какъ Гьюгъ, и даже самъ поощрялъ его къ кутежамъ, но въ послѣдствіи онъ наслѣдовать небольшее состояніе, остепенился и принялъ наружный видъ очень приличнаго, почтеннаго джентльмена. Онъ носилъ высокіе, туго накрахмаленные воротнички и произносилъ въ носъ лицемѣрно набожныя рѣчи. Онъ былъ церковнымъ старостою, предсѣдателемъ комитета для раздачи супа бѣднымъ и часто по вечерамъ распѣвалъ церковные гимны въ обществѣ молодыхъ дѣвицъ на урокахъ вокальной музыки. Но душа у него была низкая, и его зоркіе глаза всегда искали легкой наживы. Ретчель Дейсопъ его ненавидѣла, но онъ мало-по-малу втерся въ милость ея семьи, и сама Ретчель, хотя и подозрѣвала его истинный характеръ, но не имѣя доказательствъ его лжи и коварства, должна была пересилить свою антипатію и старалась его уважать. Въ глубинѣ же своего сердца бѣдная молодая дѣвушка любила Гьюга Мольверера и дала себѣ слово, что если не будетъ его женой, то вовсе не выйдетъ замужъ. Поэтому, можно себѣ представить, что она почувствовала, когда въ одно прекрасное утро до нея дошла страшная вѣсть, что ея поклонники встрѣтились на землѣ Сайлеса Бовера и что, послѣ гнѣвной ссоры, Гьюгъ Мольвереръ нанесъ своему сопернику смертельный ударъ. Передъ своей смертью, Сайлесъ Боверъ успѣлъ сказать людямъ, которые нашли его истекающаго отъ крови:

-- Онъ ударилъ меня сзади, не предупредивъ. Это -- преднамѣренное убійство.

По несчастью, Гьюгъ Мольвереръ испортилъ еще свое дѣло попыткой бѣгства. Его поймали, отдали подъ судъ и приговорили къ смертной казни.

Это печальное извѣстіе принесъ въ домъ мистера Дейсопа адвокатъ Сутль черезъ часъ послѣ закрытія судебнаго засѣданія. Онъ нашелъ всю семью въ самомъ глубокомъ отчаяніи. Мистеръ и мистрисъ Дейсопъ едва не сошли съ ума, безпокоясь о дочери, которая не переставала упрекать ихъ въ жестокости, доведшей Гьюга до его безумнаго поступка. Узнавъ, что любимый ею человѣкъ приговоренъ къ позорной смерти, она истерически зарыдала и стала безсвязно кричать, что бросится къ ногамъ королевы, чтобы вымолить ему помилованіе, что напишетъ письма во всѣ газеты, что подниметъ всю страну противъ такого несправедливаго приговора. Однако, когда первая вспышка отчаянія миновала, она немного успокоилась и спросила у адвоката съ страшнымъ хладнокровіемъ:

-- Что теперь надо дѣлать для его спасенія?

-- Мы должны подать прошеніе министру внутреннихъ дѣлъ, отвѣчалъ онъ:-- я не думаю, чтобъ приговоръ былъ приведенъ въ исполненіе.

-- Я подпишу съ удовольствіемъ прошеніе, замѣтилъ мистеръ Дейсопъ дрожащимъ голосомъ.

Въ послѣдній мѣсяцъ онъ постарѣлъ на десять лѣтъ.

-- Вы должны это сдѣлать, папа, воскликнула съ жаромъ Ретчель, и слезы снова хлынули изъ ея глазъ:-- ахъ, отчего вы не поняли сразу, что за человѣкъ былъ Сайлесъ Боверъ!

-- Милое дитя мое, я дѣйствовалъ такъ изъ любви къ тебѣ, промолвилъ старикъ печально.

-- Намъ не слѣдуетъ отчаиваться, сказалъ Сутль:-- я напишу прошеніе, въ которомъ выставлю всѣ доводы въ его пользу, и я увѣренъ, что его подпишутъ многіе. У Гьюга столько друзей.

-- Всякій, кто знаетъ Гьюга, любитъ его, промолвила сквозь слезы Ретчель:-- онъ всегда былъ прямой, храбрый человѣкъ и, безъ всякаго сомнѣнія, убилъ мистера Бовера въ честномъ поединкѣ. За-границей это назвали бы дуэлью; они были одинаковой силы, мистеръ Боверъ былъ даже выше ростомъ и плотнѣе Гьюга.

Мистрисъ Дейсопъ молча плакала. Она не могла промолвить ни слова отъ сердечнаго горя и съ материнской любовью оплакивала мрачную участь молодой дѣвушки. Мистеръ Дейсопъ переговорилъ съ адвокатомъ насчетъ формы прошенія въ министру внутреннихъ дѣлъ и обѣщалъ найти много сторонниковъ въ Толминстерѣ.

-- Не унывайте, миссъ Дейсопъ, сказалъ Сутль, уходя:-- я надѣюсь получить нѣчто большее, чѣмъ отмѣну смертной казни; мы будемъ хлопотать о помилованіи.

Онъ, однако, сказалъ это только изъ сожалѣнія къ бѣдной молодой дѣвушкѣ, которая съ самаго начала объявила, что она не хочетъ ни о чемъ слышать, кромѣ совершеннаго помилованія; ее не могло удовлетворить присужденіе Гьюга къ каторжной работѣ, которая была хуже смерти.

Прежде, чѣмъ уѣхать въ Лондонъ, Сутль написалъ прошеніе, и не трудно было найти желающихъ подписать его. Преступленіе Гьюга ни кѣмъ не считалось обыкновеннымъ убійствомъ. Быть можетъ, законъ считалъ его таковымъ, но поведеніе Сайлеса Бовера по отношенію къ своему старому товарищу и другу было такъ гнусно, что могло вывести изъ себя самаго тихаго человѣка. Къ тому же, ничего не стоило подписать бумагу, и многіе, которымъ рѣшительно было все равно, повѣсятъ-ли или нѣтъ Мольверера, присоединили свой голосъ къ просьбѣ о помилованіи тѣмъ болѣе, что всѣ дамы были горячими его сторонницами. Доброжелатели Гьюга нашлись и внѣ Толминстера, копіи съ прошенія были посланы во всѣ главные города, и поднято было нѣчто въ родѣ національнаго движенія въ его пользу. Газеты отозвались о немъ очень сочувственно; многіе вліятельные люди лично просили за него министра внутреннихъ дѣлъ. Но въ министерствѣ существуетъ рутина для подобныхъ дѣлъ, и когда, по обыкновенію, спросили мнѣніе судьи Кобля, то его неудовлетворительный отвѣтъ перевѣсилъ тысячи подписей некомпетентныхъ лицъ. Такимъ образомъ, прошеніе было оставлено безъ послѣдствій, подъ тѣмъ предлогомъ, что законъ долженъ быть исполненъ.

Прошло десять дней послѣ объявленія приговора, и исполненіе его назначено черезъ недѣлю, въ понедѣльникъ. Ретчель Дейсопъ это знала и, когда ея послѣдняя надежда на помилованіе Гьюга исчезла, она рѣшилась самй спасти его. Время слезъ и отчаянія прошло; обезумѣвшая отъ любви молодая дѣвушка стала хладнокровно обдумывать средства вырвать несчастнаго изъ рукъ палача силой или хитростью. Она добилась отъ отца торжественнаго обѣщанія, что онъ дастъ сколько угодно денегъ на бѣгство изъ тюрьмы Гьюга, если только это можно было сохранить въ тайнѣ. Основываясь на этомъ, Ретчель принялась за дѣло.

-- Я его спасу во что бы ни стало, сказала она отцу: -- замки и засовы для того и созданы, чтобъ ихъ ломать. Черезъ недѣлю Гьюгъ будетъ свободенъ, или мы оба умремъ!

III.

Толминстерская тюрьма находилась въ получасовомъ разстояніи отъ дома мистера Дейсопа. Она стояла на границѣ города, въ уединенномъ мѣстѣ, вдали отъ жилыхъ строеній. Женатые сторожа, уходившіе изъ тюрьмы на обѣдъ и на ночь, должны были пройти около четверти мили до перваго ряда домовъ въ ближайшемъ городскомъ предмѣстьѣ.

Однажды вечеромъ, въ 6 часовъ, тюремные сторожа, возвращаясь домой послѣ дневнаго дежурства, увидѣли съ изумленіемъ молодую даму въ густомъ вуалѣ, стоявшую подъ фонаремъ у перваго поворота дороги изъ тюрьмы. Они посмотрѣли на нее, недоумѣвая, для чего она тутъ стояла, но не могли хорошенько разглядѣть ея лица; она же, напротивъ, отлично видѣла каждаго изъ нихъ при свѣтѣ фонаря. Девять сторожей прошли мимо нея, группами по двое и по трое, по держась всѣ вмѣстѣ. Наконецъ, на разстояніи двухъ или трехъ минутъ, слѣдовалъ за ними десятый сторожъ, очевидно запоздавшій. Не успѣлъ онъ поравняться съ Ретчель Дейсопъ, какъ она махнула ему рукою. Она успѣла замѣтить, что у него лицо было молодое, доброе.

-- Сдѣлаете вы мнѣ одолженіе? спросила она, дрожа всѣмъ тѣломъ и подавая сторожу золотую монету.

-- Съ большимъ удовольствіемъ, сударыня, отвѣчалъ онъ, снимая шапку.

-- Скажите мнѣ, какъ здоровье мистера Мольверера?

-- Онъ переноситъ свою судьбу мужественно, сказалъ сторожъ, смотря пристально на молодую дѣвушку: -- обыкновенно джентльмэны не выказываютъ своего волненія, но онъ ведетъ себя, какъ лордъ. Вы его, вѣроятно, знаете?

-- Да, я -- его невѣста, произнесла Ретчель: -- выслушайте меня: если вы поможете его бѣгству изъ тюрьмы, то получите тысячу фунтовъ.

-- Извините, миссъ, это невозможно, отвѣчалъ сторожъ, качая головой.

-- Вамъ этого мало. Хотите двѣ тысячи?

-- Я взялъ бы и менѣе тысячи за спасеніе мистера Мольверера, еслибъ это было возможно, сказалъ сторожъ, не выказывая никакого негодованія при этомъ открытомъ подкупѣ: -- я буду очень сожалѣть, если такого славнаго джентльмена повѣсятъ; но вы, кажется, не знаете внутренняго устройства тюремъ.

И онъ въ двухъ словахъ объяснилъ внутреннее устройству тюремъ. Два сторожа постоянно, днемъ и ночью, дежурили въ кельѣ арестанта, приговореннаго къ смертной казни, и смотритель приходилъ, отъ времени до времени, убѣдиться, на мѣстахъ ли они. Такимъ образомъ, надо было подкупить трехъ лицъ, но тутъ деньги не причемъ, потому что ни одинъ сторожъ не согласится рисковать каторжными работами на десять лѣтъ за содѣйствіе побѣгу убійцы.

Онъ говорилъ спокойно, сочувственно и, повидимому, былъ бы очень радъ оказать просимую помощь, еслибъ это было возможно. Она это видѣла, и сердце ея ёкнуло при мысли, что взятая ею на себя задача была неисполнима. Они молча сдѣлали нѣсколько шаговъ по направленію къ городу. Ночь была холодная, на небѣ ходили черныя тучи. Ретчель лихорадочно дрожала. Она теперь думала, что ей оставалось одно: подкупить этого сторожа и послать ядъ Гьюгу, а потомъ отравиться и самой. Но отъ этой мысли холодъ пробѣжалъ по ея спинѣ и въ глазахъ у нея помутилось.

-- Мнѣ дурно, промолвила она, схватившись за руку сторожа:-- мнѣ надо сѣсть.

-- Войдемте въ кабачекъ въ концѣ этой улицы, отвѣчалъ сторожъ, поддерживая ее.

-- Нѣтъ, меня здѣсь всѣ знаютъ. Вонъ, поведите меня въ ту хижину.

-- Нѣтъ; туда, миссъ, нельзя. Тамъ оспа. Дойдемъ ужь до моего дома; онъ недалеко отсюда.

-- Оспа! произнесла Ретчель, и это слово какъ бы осѣнило ее счастливой мыслью:-- оспа прилипчива. Вы боитесь ея?

-- Нѣтъ, я не боюсь, миссъ. Я ухаживалъ за арестантами, у которыхъ была оспа. Но я боюсь за васъ.

-- Вы не побоялись бы войти въ этотъ домъ, взять тамъ съ больного какое-нибудь зараженное бѣлье и... отнести мистеру Мольвереру, чтобъ онъ занемогъ. Намъ нельзя терять времени; казнь его должна произойти въ понедѣльникъ; но вѣдь они его не убьютъ больного, неправда-ли? Такая болѣзнь, какъ оспа, проходитъ не ранѣе нѣсколькихъ недѣль. И потомъ, когда онъ избѣгнетъ смерти отъ болѣзни, они, конечно, не убьютъ его! Нѣтъ, вѣдь не убьютъ?

Ретчель схватила сторожа за руку и смотрѣла ему прямо въ лицо съ самой пламенной мольбой.

-- Это странная идея, но, можетъ быть, она удастся, промолвилъ онъ, глубоко тронутый.

-- Вы получите, въ случаѣ успѣха, тысячу фунтовъ, сказала Ретчель, едва переводя дыханіе.

-- Хорошо, я попробую, отвѣчалъ сторожъ послѣ минутнаго колебанія:-- за тысячу фунтовъ стоитъ похлопотать, и рискъ не великъ.

IV.

Въ это время мистеръ Гарди, докторъ Толминстерской тюрьмы, былъ боленъ подагрой и его обязанности исполнялъ его помощникъ, молодой человѣкъ, лѣтъ тридцати-трехъ, по имени Перси Сиринъ.

Онъ обладалъ недюжинными способностями, пріятными манерами и красивой наружностью, но потерялъ лучшія двѣнадцать лѣтъ своей жизни въ безуспѣшномъ ожиданіи счастливаго момента занять мѣсто доктора Гарди. При поступленіи къ нему въ помощники, Перси прямо уговорился насчетъ перехода къ нему всей практики доктора послѣ его удаленія отъ дѣлъ, но докторъ Гарди не хотѣлъ ни подать въ отставку, ни умереть, и, что было всего хуже, онъ такъ небрежно относился къ своимъ паціентамъ, посѣщая ихъ, лишь когда онъ былъ въ духѣ и погода хорошая, что большая ихъ часть мало-по-малу его бросила. Такимъ образомъ, Перси Сиринь, тридцати-трехъ лѣтъ отъ рода, былъ помощникомъ доктора, упустившаго хорошую практику, и получалъ только 150 ф. с. въ годъ жалованья. Его будущность тѣмъ болѣе казалась мрачной, что докторъ Гарди съ обычнымъ эгоизмомъ старости никому его не рекомендовалъ. Напротивъ, онъ всегда называлъ Перси "мой мальчишка", что равнялось оффиціальному удостовѣренію въ его неспособности, такъ какъ люди серьёзно больные не любятъ лечиться у мальчишекъ, а по несчастью для него, докторъ Сиринь казался на взглядъ гораздо моложе, чѣмъ былъ на самомъ дѣлѣ.

Онъ имѣлъ долги, что не было удивительно, ибо онъ одѣвался и жилъ хорошо, разсчитывая въ продолженіи многихъ лѣтъ на перемѣну своего положенія, которая все не наступала. Такимъ образомъ, въ то время, когда Гьюгъ Мольвереръ былъ присужденъ къ смертной казни, Перси Сиринь пришелъ къ тому заключенію, что ему надо или тотчасъ наслѣдовать доктору Гарди какъ по тюремнымъ обязанностямъ, такъ и порѣдѣвшей практикѣ, или уѣхать изъ Толминстера. Послѣдняя мысль была для него очень непріятна, и онъ не разъ, размышляя о судьбѣ Мольверера, завидовалъ его блестящимъ шансамъ, которыми онъ не умѣлъ воспользоваться. Еслибъ его, Сириня, любила богатая наслѣдница, то, конечно, никакой Сайлесъ Боверъ ихъ не разлучилъ бы. Онъ увезъ бы молодую дѣвушку на зло ея родителямъ и тайно женился бы на ней; отличаясь романтичными стремленіями, онъ презиралъ Мольверера за то, что послѣдній не съумѣлъ разыграть игру, въ которой всѣ козыри были у него на рукѣ.

-- Я не понимаю, что хорошаго находятъ въ немъ миссъ Дейсопъ и публика, говорилъ онъ себѣ послѣ каждаго посѣщенія Мольверера въ его тюремной кельѣ: -- это просто гордый, надменный дуракъ. Я не пророню ни слезинки, когда его повѣсятъ.

Но однажды вечеромъ, посѣтивъ по обыкновенію арестанта, онъ засталъ его въ большомъ волненіи. Онъ впервые, со времени своего заточенія, плакалъ. Голова его горѣла, пульсъ былъ лихорадочный. Его рвало и на кожѣ показалась сыпь.

-- Гм! промолвилъ Перси:-- счастье ему продолжаетъ улыбаться. У него оспа, и онъ увернется отъ висѣлицы.

-- Сегодня занемогъ еще арестантъ, сэръ, сказалъ одинъ изъ сторожей, дежурныхъ въ кельѣ Мольверера:-- это No 12.

-- Онъ помогаетъ сторожамъ этого отдѣленія и убираетъ эту келью, не такъ-ли?

-- Да, сэръ; вѣроятно, онъ схватилъ болѣзнь у Мольверера или Мольвереръ у него, замѣтилъ сторожъ.

-- Удивляюсь, какъ сюда занесли оспу! произнесъ докторъ, пожимая плечами, и, обѣщавъ прислать лекарство Мольвереру, пошелъ въ арестанту No 12.

Это былъ Джонъ Биртль, сидѣвшій въ тюрьмѣ три мѣсяца за недозволенную охоту; онъ велъ себя очень хорошо, и его произвели въ тюремные слуги вмѣсто того, чтобы заставлять щипать паклю или ходить на колесѣ. Одна изъ его обязанностей заключалась въ уборкѣ кельи приговореннаго къ смерти, и тамъ онъ заразился оспой. Докторъ Сиринь засталъ его на койкѣ въ сильномъ жару: онъ сбросилъ съ себя арестантскую куртку и лежалъ въ одной рубашкѣ съ краснымъ лицомъ и ужасной головной болью. Докторъ тотчасъ увидалъ, что онъ находился въ такомъ же опасномъ положеніи, какъ Мольвереръ, и его прямой обязанностью было изолировать этихъ двухъ больныхъ, чтобы пресѣчь дальнѣйшее распространеніе заразы въ тюрьмѣ.

Онъ поспѣшилъ къ директору и заявилъ, что ихъ необходимо немедленно перевести въ лазаретъ. Конечно, директоръ былъ очень пораженъ этимъ извѣстіемъ. Нервный, боязливый человѣкъ, очень тяготившійся лежавшей на немъ отвѣтственностью, онъ такъ испугался появленію въ тюрьмѣ заразительной болѣзни, что, не теряя ни секунды, принялъ энергичныя мѣры. Онъ вызвалъ смотрителя надъ сторожами и приказалъ распорядиться тотчасъ о переводѣ въ лазаретъ больныхъ арестантовъ. Черезъ нѣсколько минутъ, Гьюгъ Мольвереръ, едва шевеля ногами и опираясь на двухъ сторожей, взобрался по лѣстницѣ въ верхній этажъ въ лазаретъ, гдѣ уже пылалъ огонь въ каминѣ. Вскорѣ за нимъ принесли туда и Джона Биртля.

Директоръ и докторъ Сиринь сами позаботились, чтобы больные ни въ чемъ не нуждались. Ихъ помѣстили въ отдѣльныхъ комнатахъ, которыя были гораздо обширнѣе обыкновенныхъ келій; кромѣ каминовъ, онѣ еще отличались большими окнами, изъ которыхъ открывался красивый видъ на окрестности. На чисто выбѣленныхъ стѣнахъ висѣли тексты священнаго писанія и картины изъ библейской исторіи.

-- А кто будетъ ухаживать за этими людьми? спросилъ докторъ у директора, когда Мольверера уложили въ постель.

-- Да, конечно, отвѣчалъ директоръ, совершенно теряясь, какъ обыкновенно съ нимъ случалось въ критическія минуты: -- такъ какъ Мольвереръ боленъ, я думаю, его можетъ караулить и одинъ сторожъ?

-- Я не боюсь оспы, сэръ, произнесъ одинъ изъ сторожей, снимая свою фуражку:-- если вамъ угодно, я останусь при немъ и буду ночевать въ лазаретѣ.

-- Хорошо, Докинсъ, мы очень будемъ вамъ обязаны, сказалъ директоръ, видимо успокоенный:-- но помните, что необходимъ строгій караулъ.

-- И не забудьте, что оба больные должны быть тепло накрыты, прибавилъ докторъ:-- я приду въ лазаретъ завтра, рано утромъ.

-- Хорошо, сэръ, отвѣчалъ сторожъ, провожая начальство до лѣстницы.

Такимъ образомъ, Гьюга Мольверера отдали подъ личный надзоръ сторожа Докинса, а сторожъ Докинсъ былъ именно тотъ человѣкъ, котораго подкупила Ретчель Дейсопъ.

Ни одна женщина не ожидала извѣстія о безопасномъ возвращеніи любимаго человѣка съ войны или изъ морского путешествія съ такимъ лихорадочнымъ біеніемъ сердца, какъ Ретчель Дейсопъ ждала вѣсти о томъ, что Гьюгъ Мольвереръ занемогъ опаснымъ недугомъ, который могъ стоить ему жизни. Она сдѣлала нѣчто ужасное, но у нея не было другого средства спасти Гьюга отъ висѣлицы. Поэтому, она не сожалѣла о своемъ поступкѣ и не мучилась мыслью о возможныхъ послѣдствіяхъ, но просто ждала съ натянутыми нервами, и сосредоточивъ всѣ свои мысли на страшномъ понедѣльникѣ, въ который любимый ею человѣкъ долженъ былъ, если только онъ здоровъ, умереть позорной смертью.

Докинсъ предупредилъ ее, чтобы она не старалась вступать въ сношенія съ нимъ или съ кѣмъ либо другимъ въ тюрьмѣ, такъ какъ иначе могли возбудиться подозрѣнія. Она должна была терпѣливо ждать извѣстія о результатѣ ея стратагемы чрезъ газеты или какой-либо другой случайный источникъ. Что же касается до него, то, въ случаѣ успѣшнаго выполненія взятой на себя задачи, онъ явится самъ за деньгами.

Прошло три дня, и Ретчель не имѣла никакихъ извѣстій. Наступила пятница, и оставалось только два дня до страшнаго понедѣльника. Молодая дѣвушка не могла долѣе переносить мучительной неизвѣстности и сказала отцу, что она нездорова, прося послать за докторомъ Гарди. Мистеръ Дейсопъ хотя и не зналъ, что сдѣлала его дочь, но подозрѣвалъ причину, заставившую ее пригласить тюремнаго врача, а не ихъ обыкновеннаго доктора. И такъ, послали за докторомъ Гарди; но, какъ намъ извѣстно, докторъ Гарди былъ боленъ, и потому Перси Сиринь пріѣхалъ въ Эльмъ-Гренджъ въ кабріолетѣ, отправленномъ въ Толминстеръ.

Былъ холодный, дождливый вечеръ, и молодой докторъ промокъ. Но онъ былъ въ очень веселомъ настроеніи духа, полагая, что наконецъ-то судьба ему улыбнулась. Это приглашеніе въ домъ мистера Дейсопа казалось ему поворотной эпохой въ его жизни, началомъ новой, счастливой эры. Онъ не сомнѣвался, что Дейсопы, по крайней мѣрѣ, Ретчель, хотѣли его разспросить о Гьюгѣ Мольверерѣ, и догадывался, какое удовольствіе доставитъ та вѣсть, которую онъ могъ сообщить. На этомъ камнѣ онъ построилъ цѣлый фантастичный замокъ, потому что люди, ничего не имѣющіе и очень самолюбивые -- чрезвычайные мечтатели.

Прибывъ въ Эльмъ-Гренджъ, докторъ Сиринь, по указанію дворецкаго, прошелъ прямо въ гостинную, гдѣ Ретчель сидѣла одна передъ каминомъ, грѣя свои холодныя руки. Онъ видалъ ее прежде раза два или три издали, но не узналъ бы ея въ этой блѣдной молодой дѣвушкѣ, съ большими смутно блуждавшими глазами. Увидѣвъ доктора, она устремила на него такой пристальный взоръ, что онъ опустилъ голову. Она была очень хороша. Ея черные, роскошные волосы падали въ безпорядкѣ на плечи; глаза были глубокіе; ротъ удивительно изваянъ. Она была одѣта вся въ черномъ, какъ вдова. Дѣйствительно, она была дѣвственною вдовою.

-- Докторъ, начала она дрожащимъ голосомъ:-- я нездорова... у меня голова...

-- Сядьте, миссъ Дейсопъ, произнесъ Перси Сиринь, взявъ ея руку и слушая пульсъ:-- у васъ лихорадочное состояніе. Вы столько перенесли въ послѣднее время! Я все знаю.

-- Каковъ онъ? спросила поспѣшно Ретчель и закрыла лицо платкомъ, который стала грызть въ мучительной агоніи.

-- Вы говорите о мистерѣ Мольверерѣ? Успокойтесь; онъ, по крайней мѣрѣ, избѣгнетъ судьбы, которая его такъ устрашала.

-- А! произнесла Ретчель съ тяжелымъ вздохомъ и опустилась въ изнеможеніи въ кресло.

-- Да, онъ боленъ, продолжалъ докторъ:-- онъ слегъ во вторникъ и теперь находится въ лазаретѣ. Вчера писали министру внутреннихъ дѣлъ, и...

-- И казнь отложена? воскликнула Ретчель, неожиданно вскакивая.

-- Успокойтесь. Сегодня полученъ отвѣтъ, съ разрѣшеніемъ отложить казнь. Иначе и быть не могло; а со временемъ, конечно, смертную казнь замѣнятъ другимъ наказаніемъ.

-- Слава Богу! воскликнула Ретчель, бросаясь на колѣни, и зарыдала истерически.

Докторъ стоялъ безпомощно подлѣ нея и въ глубинѣ своего сердца ненавидѣлъ Мольверера за то, что тотъ съумѣлъ внушить подобную любовь.

-- Миссъ Дейсопъ, сказалъ онъ, наконецъ, поднимая съ пола молодую дѣвушку:-- успокойтесь; вы теперь избавлены отъ большой тревоги и должны подумать о своихъ родителяхъ. Мистеръ Мольвереръ навсегда избѣгнулъ позорной смерти...

-- Но онъ можетъ умереть отъ болѣзни? воскликнула Ретчель, которая, освободившись отъ одного страха, теперь поддалась другому.

-- Да, онъ можетъ умереть, отвѣчалъ холодно докторъ:-- онъ опасно боленъ, и подобная смерть была бы для него спасеніемъ.

Ретчель вздрогнула всѣмъ тѣломъ, и губы у нея похолодѣли. Она думала о томъ, что Гьюгъ въ эту минуту умиралъ по ея милости, и въ головѣ ея происходилъ такой водоворотъ мыслей, что она не слышала словъ доктора. Онъ же ей разсказалъ, что, вмѣстѣ съ Мольвереромъ, заболѣлъ другой арестантъ, который одинаково могъ умереть. Онъ даже намекнулъ на возможность эпидеміи въ тюрьмѣ; но какое было дѣло Ретчель до всего этого? Ей даже не приходило въ голову, что болѣзнь Гьюга можетъ повести за собою смерть нѣсколькихъ другихъ людей; впрочемъ, еслибы она объ этомъ и подумала, то жертва тысячи жизней за сохраненіе одного дорогого ей человѣка не показалась бы ей чрезмѣрной. Она хотѣла говорить только о Гьюгѣ, объ одномъ Гьюгѣ. Она до того была поглощена своими мыслями, что едва не открыла доктору заговоръ, составленный ею вмѣстѣ съ сторожемъ Докинсомъ, но, по счастью, во-время удержалась. Это обстоятельство ее немного отрезвило, и она рѣшилась переманить на свою сторону этого пріятнаго на взглядъ молодого доктора.

-- Разскажите мнѣ, пожалуйста, всѣ подробности о болѣзни мистера Мольверера, сказала она нѣжнымъ, вкрадчивымъ голосомъ и смотря на него съ трогательной мольбой:-- скажите мнѣ, кто за нимъ ухаживаетъ и не нужно-ли ему чего-нибудь? О! вы его спасете? да? вы мнѣ обѣщаете?

-- Я, конечно, сдѣлаю все, что могу, миссъ Дейсопъ, отвѣчалъ докторъ: -- но хорошо-ли будетъ, если онъ выздоровѣетъ? Вѣдь ему тогда грозитъ пожизненная каторжная работа.

-- Все равно; вы его только спасите, воскликнула Ретчель, снова болѣзненно вздрагивая:-- когда онъ выздоровѣетъ, мы выхлопочемъ ему помилованіе. О, никто не будетъ такъ жестокъ, чтобы засадить его въ тюрьму на всю жизнь. И... постарайтесь, чтобы болѣзнь его не изувѣчила. Ухаживайте за нимъ самымъ нѣжнымъ образомъ, ради меня.

-- Я сдѣлаю все, что могу, повторилъ Перси съ искреннимъ чувствомъ.

-- Благодарствуйте, докторъ, отвѣчала молодая дѣвушка съ обворожительной улыбкой:-- и вы будете посѣщать меня каждый день, если можете, и по два раза. Я нуждаюсь сама въ докторѣ, и ваши посѣщенія будутъ для меня лучшимъ утѣшеніемъ.

Перси не заставилъ себя много просить и обѣщалъ пріѣзжать каждый день. Потомъ онъ разсказалъ подробно устройство тюремнаго лазарета и написалъ рецептъ для своей новой паціентки. Прощаясь съ нею, онъ почувствовалъ съ удовольствіемъ, что Ретчель нѣжно пожала ему руку. Онъ вернулся въ Толминстеръ совершенно счастливый, утѣшая себя мыслью, что онъ произвелъ впечатлѣніе на миссъ Дейсопъ. Но это впечатлѣніе было далеко не такое, какого онъ ожидалъ. Ретчель съ женскимъ инстинктомъ ясно видѣла, что онъ будетъ въ ея рукахъ мягокъ, какъ воскъ.

VI.

Слухъ, что Гьюгъ Мольвереръ опасно заболѣлъ, быстро распространился и подготовилъ умы къ послѣдующему извѣстію объ отсрочкѣ его казни. Министръ внутреннихъ дѣлъ -- не такой жестокій человѣкъ, чтобы повѣсить человѣка, который не сознавалъ бы того, что съ нимъ дѣлаютъ. Въ старину, арестанта прежде вылечили бы, а потомъ повѣсили, но наши нравы стали мягче, и отсрочка казни въ подобныхъ случаяхъ всегда бываетъ прологомъ къ ея отмѣнѣ. Быть можетъ, власти были рады исполнить просьбу многочисленныхъ лицъ, ходатайствовавшихъ въ пользу Мольверера, не выказывая при этомъ излишней слабости. Во всякомъ случаѣ, никто не подозрѣвалъ, чтобы его болѣзнь была плодомъ ухищреній его друзей. Въ наше практическое время люди предугадываютъ только то, что вѣроятно, и эта обстоятельство служитъ объясненіемъ многихъ невѣроятныхъ явленій, по милости которыхъ дѣйствительность -- часто страннѣе вымысла.

Далѣе всѣхъ отъ мысли о настоящей причинѣ случившагося былъ докторъ Сиринь. Бродяги, грязные, въ лохмотьяхъ, постоянно заносятъ въ тюрьмы различныя болѣзни, и его главной заботой въ первое время было старательно обкуривать уксусомъ всѣ отдѣленія тюрьмы, чтобы помѣшать распространенію заразы. Дѣйствительно, болѣе никто не занемогъ; Гьюгъ Мольвереръ и Джонъ Биртль остались единственными обитателями лазарета, и Докинсъ одинъ ухаживалъ за ними во время отсутствія доктора.

Докинсъ былъ человѣкъ лѣтъ тридцати пяти, совершенно рыжій. Онъ прослужилъ въ арміи двѣнадцать лѣтъ и былъ уже два года тюремнымъ сторожемъ. Онъ былъ женатъ и имѣлъ двухъ дѣтей. Онъ былъ вообще честный человѣкъ, ни за что не укралъ-бы даже въ крайности, и если поддался соблазнительному подкупу Ретчель Дейсопъ, то лишь потому, что не каждый день выпадаетъ тюремному сторожу случай заработать тысячу фунтовъ стерлинговъ. Однако, согласившись спасти отъ висѣлицы одного джентльмена, онъ никакъ не подозрѣвалъ, что другой арестантъ можетъ поплатиться за это жизнью. Такимъ образомъ, когда занемогъ Джонъ Биртль, то совѣсть заговорила въ сердцѣ Докинса, и онъ рѣшилъ выдать ему, послѣ его выздоровленія, извѣстную сумму денегъ. Эта сумма измѣнялась отъ пяти до десяти фунтовъ, соразмѣрно тому, лучше или хуже становилось бѣдняку.

Когда Джону Биртлю становилось очень дурно, то Докинсъ назначалъ цифру вознагражденія въ десять фунтовъ; когда происходила перемѣна къ лучшему, то Докинсъ считалъ, что довольно и пяти фунтовъ, такъ какъ не слѣдовало поощрять всякихъ воровъ и мошенниковъ. Наконецъ, въ одно прекрасное утро, Биртлю такъ значительно стало лучше, что Докинсъ сказалъ себѣ: "будетъ ему нѣсколько золотыхъ". Но къ вечеру въ тотъ же день произошелъ у больного кризисъ, и онъ быстро сталъ умирать.

Прибывъ въ лазаретъ въ шесть часовъ, докторъ Сиринь засталъ Докинса, стоящаго въ отчаяніи подлѣ кровати умирающаго.

-- А какъ сегодня другой? спросилъ докторъ у сторожа, не обращая вниманія на то, что тотъ говорилъ насчетъ Джона Биртля.

Вообще, въ послѣдніе два или три дня, Перси Сиринь былъ очень задумчивъ и разсѣянъ.

-- Кажется, лучше, отвѣчалъ Докинсъ:-- онъ еще не пришелъ въ себя, но бредъ уменьшается. А этотъ умретъ, сэръ, какъ вы думаете?

-- Нѣтъ, отвѣчалъ докторъ коротко:-- директоръ былъ сегодня?

-- Да, сэръ; но онъ никогда не входитъ въ эти комнаты; онъ только спрашиваетъ у меня-ваши рапорты.

-- Хорошо, если онъ придетъ сегодня вечеромъ, то скажите ему... нѣтъ, лучше ничего не говорите. Я самъ пошлю ему свой рапортъ. Я возвращусь къ девяти часамъ.

Въ эту минуту Джонъ Биртль повернулся и промолвилъ въ бреду какія-то несвязныя слова.

-- О, докторъ! воскликнулъ Докинсъ, чувствуя тяжелые укоры совѣсти:-- жаль будетъ, если этотъ бѣднякъ умретъ, а тотъ человѣкъ, которому теперь жизнь не въ утѣшеніе...

-- Когда срокъ тюремному заключенію Биртля? спросилъ докторъ.

-- Послѣ завтра, сэръ.

-- Накройте его потеплѣе, сказалъ Перси Сиринь и удалился изъ лазарета, не сказавъ болѣе ни слова.

Проходя черезъ корридоры тюрьмы, онъ услыхалъ звонокъ въ ужину. Жестяныя ведра съ кашей поднимались изъ кухни на особой машинѣ; навстрѣчу ему попадались длинные ряды арестантовъ въ маскахъ, возвращавшихся съ работы. Всюду слышался шумъ, и въ отверстіе двери каждой кельи просовывалась коричневая кружка, которую наполняли кашей, составлявшей весь ужинъ арестантовъ. Вездѣ блестѣли газъ, чисто натертые полы, блестящія мѣдныя принадлежности. Послѣ раздачи каши тюрьма погрузилась въ могильную тишину.

Докторъ Сиринь направился въ свою докторскую комнату, гдѣ на стѣнахъ были многочисленныя полки съ лекарствами и бѣлыми ступками, въ которыхъ онъ каталъ всегда пилюли. На письменномъ столѣ лежала груда печатныхъ бланокъ, на одной изъ которыхъ онъ долженъ былъ ежедневно подавать отчетъ о положеніи больныхъ. Смотритель надъ сторожами выставлялъ всегда имена больныхъ, а докторъ писалъ свои замѣчанія противъ каждаго изъ именъ.

Перси Сиринь взялъ одной рукою дневной листокъ, а другой -- перо. Онъ два раза обмакнулъ перо въ чернила и хотѣлъ что-то написать, но такъ ничего и не написалъ.

-- Нечего съ этимъ торопиться, промолвилъ онъ:-- я прежде ее повидаю.

Онъ подразумѣвалъ Ретчель Дейсопъ. Прошло пять дней со времени его перваго посѣщенія молодой дѣвушки, и онъ видѣлся съ нею каждый день, а иногда и по два раза въ день. При каждомъ свиданіи она спрашивала о положеніи Гьюга Мольверера, и онъ самъ, мало-по-малу, сталъ интересоваться этимъ паціентомъ, потому что она слушала съ пламеннымъ вниманіемъ его разсказы о больномъ. Любовь Ретчель къ Мольвереру выходила изъ ряда обыкновенныхъ привязанностей, и Сиринь, влюбившись въ нее по уши, былъ совершенно слѣпъ. Онъ не замѣчалъ, что молодая дѣвушка обманывала его, нѣжно пожимая ему руку, называя своимъ другомъ и благодаря за всю его доброту къ ней и къ бѣдному арестанту. Онъ воображалъ, что уже занялъ мѣсто Мольверера въ сердцѣ Ретчель, и объяснялъ ея желаніе видѣть несчастнаго человѣка здоровымъ естественнымъ чувствомъ гордой молодой дѣвушки, которая не могла помириться съ мыслью, чтобъ человѣкъ, сдѣлавшій преступленіе по ея милости, поплатился бы за это жизнью или пожизненнымъ заключеніемъ. Но отчего, выходя теперь изъ тюрьмы, онъ казался столь мрачнымъ? Отчего его брови такъ насуплены, словно онъ обдумывалъ какой нибудь ужасный поступокъ?

Онъ, какъ всегда, зашелъ домой, чтобъ переодѣться, изъ боязни занести заразу въ Эльмъ-Гренджъ, и потомъ поспѣшилъ въ гостинницу "Корона", у двери которой его ожидалъ кабріолетъ, присланный мистеромъ Дейсопомъ. Былъ уже восьмой часъ, когда онъ прибылъ въ Эльмъ-Гренджъ, и, по обыкновенію, засталъ въ гостинной одну Ретчель, которая, при извѣстіи объ его пріѣздѣ, вышла изъ столовой, гдѣ остались за обѣденнымъ столомъ ея отецъ и мать.

-- Какія новости? спросила она, протягивая руку и видя по лицу доктора, что онъ привезъ какія-то извѣстія.

-- Мольвереръ внѣ опасности, отвѣчалъ Перси Сиринь, не выпуская ручки Ретчель изъ своей дрожащей руки:-- теперь скажите мнѣ, миссъ Дейсопъ, вы непремѣнно хотите, чтобъ этотъ человѣкъ вышелъ изъ тюрьмы?

-- Да, произнесла она тихо и покраснѣла, но не вырвала своей руки.

-- Почему вы этого хотите?

-- Потому, отвѣчала молодая дѣвушка, мужественно встрѣчая пристальный взглядъ доктора и вполнѣ сознавая, что, если она въ эту минуту не разыграетъ комедіи, Мольвереръ погибъ навсегда: -- потому что... мистеръ Мольвереръ... когда-то меня любилъ... и я не могла бы вынести всю жизнь пытки...

-- Я такъ и думалъ, воскликнулъ Перси, перебивая ее, и, схвативъ уже ея обѣ руки, прибавилъ тихо, почти ей на ухо, какъ говорятъ влюбленные: -- хорошо, миссъ Дейеопъ, я его освобожу; я рискну своей репутаціей, свободой, чтобы вы не мучились всю жизнь мыслью, что изъ-за васъ этотъ человѣкъ попалъ на каторгу. Черезъ недѣлю онъ будетъ на свободѣ, внѣ тюремныхъ стѣнъ, и я дамъ ему пріютъ въ моемъ домѣ, пока онъ не найдетъ себѣ безопаснаго пути за-границу. Мы его пошлемъ въ Америку, не правда-ли? и, когда онъ будетъ далеко отсюда и внѣ всякой опасности попасть въ руки правосудія, вы легко вздохнете.

-- Да, сдѣлайте это, и я вамъ вѣчно буду благодарна, промолвила Ретчель, не сопротивляясь доктору, который привлекъ ее къ себѣ.

-- А могу я просить награды, Ретчель? шепнулъ онъ и поцѣловалъ ее.

Она не отскочила, но, еслибъ онъ увидалъ ея лицо, когда она въ ту-же минуту отвернулась въ смущеніи, то пришелъ бы въ тупикъ отъ болѣзненнаго, страждущаго выраженія ея прелестныхъ чертъ. Любая собака на улицѣ была для нея дороже этого человѣка, и она позволяла ему цѣловать себя только ради спасенія Гьюга.

-- Вы его спасете? Да? воскликнула она черезъ минуту, повертываясь снова къ нему:-- скажите мнѣ какъ?

-- Теперь не время говорить, милая Ретчель. Каждая минута дорога. Мнѣ надо еще уговорить сторожа помочь мнѣ.

-- Докинса? о! это не трудно. Я его подкупила. Теперь можно въ этомъ сознаться. Приказывайте ему смѣло все, что хотите, и онъ исполнитъ.

-- Неужели? Зачѣмъ-же вы его подкупили? спросилъ съ удивлешемъ докторъ, который былъ очень далекъ отъ разгадки таинственной услуги, оказанной Докинсомъ.

-- Я вамъ скажу другой разъ, отвѣчала съ принужденной улыбкой Ретчель:-- когда мы увидимся? Пріѣзжайте поскорѣе.

-- Завтра, сказалъ Перси и хотѣлъ снова ее поцѣловать, но она застѣнчиво отвернулась.

Несмотря на это, возвращаясь въ Толминстеръ, онъ чувствовалъ себя самымъ счастливымъ докторомъ во всей Англіи. Онъ былъ теперь вполнѣ убѣжденъ, что судьба ему улыбнулась.

VII.

На тюремныхъ часахъ пробило половина девятаго. Докинсъ стоялъ одинъ у кровати Джона Биртля. Онъ былъ очень блѣденъ. Прежде онъ никогда не боялся смерти и на полѣ сраженія, не дрогнувъ, смотрѣлъ, какъ кругомъ его смерть косила тысячи жертвъ. Но теперь онъ не смѣлъ ни сказать слова, ни дотронуться до неподвижно лежавшаго на постели Джона Биртля. Онъ молча стоялъ, держа въ рукахъ свѣчу, и дрожалъ всѣмъ тѣломъ.

Вдругъ скрипнула дверь, и въ комнату вошелъ докторъ. Онъ подошелъ къ кровати и такъ странно посмотрѣлъ на Докинса, что у того подкосились ноги. Ему стало страшно при мысли, что, можетъ быть, его тайна узнана и ему придется искупить на висѣлицѣ попытку спасти убійцу. Любимые образы жены и дѣтей мелькнули передъ нимъ.

-- Докинсъ, онъ умеръ, сказалъ докторъ.

-- Да, сэръ.

-- Выслушайте меня; миссъ Дейсопъ сказала мнѣ, что я могу разсчитывать на васъ. Вы должны мнѣ помочь перенести этотъ трупъ на постель Мольверера, а того -- сюда. Они такъ обезображены оспой, что ихъ невозможно узнать. Биртля похоронятъ подъ именемъ Мольверера, а Мольвереръ черезъ нѣсколько дней выйдетъ изъ тюрьмы подъ именемъ Джона Биртля. Никому отъ этого не будетъ ни теплѣе, ни холоднѣе.

-- О! Боже мой, какъ я радъ, что кто нибудь раздѣляетъ со мною эту страшную тайну! воскликнулъ Докинсъ:-- а мнѣ становилось уже невыносимымъ это бремя. Я исполню всѣ ваши приказанія, но если будетъ опасность, вы меня защитите.

Онъ, дѣйствительно, сталъ теперь совершенно другимъ человѣкомъ и весело смотрѣлъ на доктора. Они оба сняли сюртуки и быстро замѣнили живого мертвецомъ и обратно мертвеца живымъ. Джонъ Биртль былъ, дѣйствительно, мертвецъ и не пошевелился, а Гьюгъ Мольвереръ спалъ, что означало въ его болѣзни перемѣну къ лучшему.

Спустя четверть часа, докторъ отмѣтилъ въ своей рапортичкѣ противъ имени Мольверера -- умеръ, а противъ Джона Биртля -- "перемѣна въ лучшему".

VIII.

Какъ мы уже сказали, директоръ толминстерской тюрьмы, капитанъ Бизеръ, былъ очень боязливый человѣкъ, угнетаемый бременемъ лежавшей на немъ отвѣтственности. Онъ постоянно жаловался на судьбу, что такъ часто неожиданныя обстоятельства нарушаютъ установленную рутину жизни. Сегодня никогда не походило на вчера, и нельзя было разсчитывать, чтобы обѣденный звонокъ въ тюрьмѣ раздавался каждый день въ одно, положенное время, такъ какъ новые арестанты могли явиться именно въ ту минуту, какъ изъ кухни отпускали порціи, и перевернуть все вверхъ дномъ. Подобные непріятные случаи бывали часто.

Кромѣ того, каждый день приносилъ съ собою какую-нибудь новую диллему, для выхода изъ которой требовались отъ капитана Бизера присутствіе духа и тактъ. Такимъ образомъ, Гьюгъ Мольвереръ умеръ отъ болѣзни, а не былъ повѣшенъ, какъ было рѣшено. Родственники потребовали его тѣло, и директору пришлось разрѣшить важный вопросъ: находится ли арестантъ, приговоренный къ смерти, но умершій отъ болѣзни, въ томъ же положеніи, какъ повѣшенный, который, по приговору суда, долженъ быть похороненъ въ предѣлахъ тюрьмы? Эта задача была для него положительно неразрѣшимой, и онъ телеграфировалъ министру внутреннихъ дѣлъ, который заставилъ его ждать отвѣта два дня. Между тѣмъ, послѣ оффиціальнаго осмотра тѣла, согласно закону, родственники Мольверера прислали три гроба -- два деревянные и одинъ свинцовый; но едва они прибыли въ тюрьму, какъ получился приказъ министра поступить съ тѣломъ Мольверера согласно опредѣленію суда, такъ какъ смертная казнь была только отсрочена, а не отмѣнена. Крайне смущенный директоръ старался утѣшить родственниковъ завѣреніемъ, что приготовленные три гроба будутъ употреблены въ дѣло, но тутъ его мнѣніе сталъ энергично оспаривать докторъ Сиринь, по словамъ котораго слѣдовало, согласно обычаю, хоронить убійцъ въ негашеной извести. Никогда молодой врачъ не выказывалъ себя такимъ строгимъ исполнителемъ тюремныхъ правилъ, и его странное поведеніе привело въ ярость тюремнаго комиссара, который намѣревался поставить на счетъ негашенной извести сумму въ двадцать шиллинговъ и, не расходуя матеріала, положить деньги себѣ въ карманъ. Система побочныхъ доходовъ царитъ въ тюрьмахъ такъ же, какъ и въ другихъ общественныхъ учрежденіяхъ, и комиссары терпѣть не могутъ, когда доктора или пасторы вмѣшиваются не въ свое дѣло.

Но докторъ Сиринь былъ правъ; и въ одинъ холодный, дождливый вечеръ тѣло фиктивнаго Гьюга Мольверера вынесли изъ лазарета и предали землѣ въ углу тюремнаго двора. Шесть другихъ убійцъ покоились уже тутъ, и ихъ могилы были обозначены бѣлыми досками, вдѣланными въ кирпичную стѣну, съ надписями, которыя оглашали только первыя буквы имени и фамиліи каждаго, а также число и годъ ихъ казни. Пасторъ въ полномъ облаченіи прочелъ отходную. Обыкновенно, при погребеніи убійцъ этого не дѣлается, такъ какъ часть отходной читается, когда преступника ведутъ на висѣлицу; но этотъ случай былъ совершенно исключительный.

Пока пасторъ поспѣшно читалъ молитвы при мерцающемъ свѣтѣ фонаря, который держалъ одинъ изъ сторожей, другіе двое бросали негашеную известь на тѣло бѣднаго Джона Биртля. Докторъ стоялъ подлѣ и смотрѣлъ, чтобы все было исполнено по правиламъ. Тутъ же находился и комиссаръ чернѣе ночи; онъ никакъ не могъ помириться съ мыслью, что пропало даромъ столько драгоцѣннаго матерьяла. Наконецъ, пасторъ умолкъ, сторожа засыпали могилу землею, и докторъ Сиринь удалился. Хоть одно тяжелое бремя свалилось съ его плечъ.

Вообще, онъ находился теперь въ ужасно тревожномъ положеніи. Настоящій Гьюгъ Мольвереръ не давалъ ему ни минуты покоя. Бредъ у него прошелъ, но онъ былъ слишкомъ слабъ, чтобы перенести какое бы то ни было движеніе, а удалить его изъ тюрьмы было необходимо для безопасности его самого, доктора, и сторожа Докинса. Докторъ Гарди поправлялся и могъ во всякое время явиться въ тюрьму для исполненія своихъ обязанностей и обличить подмѣну одного арестанта другимъ. Съ другой стороны, еслибы Мольверера тронули съ мѣста преждевременно, то онъ могъ умереть, и что сказала бы тогда Ретчель Дейсопъ?

Докторъ Сиринь еще не сказалъ больному о томъ, что съ нимъ сдѣлали. Онъ рѣшился теперь повѣдать ему эту тайну, надѣясь, что извѣстіе о его спасеніи придастъ ему силы, чтобы разыграть свою роль въ предстоявшей маленькой комедіи. Поэтому, онъ пошелъ прямо въ лазаретъ, гдѣ засталъ Докинса, убиравшаго комнату, въ которой стояло тѣло Биртля.

-- Мольвереръ не спитъ? спросилъ онъ.

-- Нѣтъ, и очень мечется, отвѣчалъ сторожъ: -- онъ спрашивалъ, когда вы придете. Кажется, съ памятью вернулось къ нему и сознаніе роковой участи.

Докторъ Сиринь вошелъ въ комнату больного и оставался тамъ цѣлый часъ. Потомъ онъ отправился прямо въ директору.

-- Капитанъ Кизеръ, сказалъ онъ:-- срокъ заключенія Джона Биртля истекъ, и онъ желаетъ завтра выйти изъ тюрьмы.

-- Боже мой! воскликнулъ директоръ, приведенный въ смущеніе этой новой диллемой: -- развѣ онъ достаточно для этого здоровъ?

-- Да, онъ чувствуетъ себя достаточно сильнымъ, и я полагаю, что, если его тепло закутать, то онъ можетъ безопасно выйти на воздухъ.

-- Но куда онъ пойдетъ? Онъ нищій.

-- Онъ говоритъ, что у него есть друзья въ Фердэлѣ, и притомъ я такъ интересуюсь этимъ бѣднякомъ, что найму для него кэбъ.

-- Къ несчастью, произнесъ капитанъ Кизеръ, мигая, что всегда случалось съ нимъ при сообщеніи непріятнаго извѣстія:-- полиція просила меня задержать Джона Биртля.

-- Что? воскликнулъ докторъ дрожащимъ голосомъ.

-- Полиція просила увѣдомить ее, когда Биртль будетъ выходить изъ тюрьмы, потому что его подозрѣваютъ въ участіи еще въ другомъ дѣлѣ незаконной охоты.

Въ глазахъ Перси Сириня потемнѣло, и директорская комната, съ весело пылавшимъ огнемъ въ каминѣ и колодками на стѣнахъ, закружилась передъ нимъ. Онъ походилъ теперь на человѣка, который стоитъ на льду и слышитъ вдругъ ужасный трескъ подъ ногами. Онъ погибъ, и не было ни малѣйшей надежды на спасеніе. Прямо противъ него, на шкапу, стоялъ рядъ масокъ, снятыхъ съ повѣшенныхъ убійцъ. Онѣ смотрѣли на Перси съ выкатившимися глазами и судорожно искривленными губами. Взглядъ его остановился на этихъ страшныхъ маскахъ, и онъ схватился за стулъ, чтобы не упасть.

-- Я очень сожалѣю объ этомъ обстоятельствѣ, если вы такъ интересуетесь этимъ арестантомъ, сказалъ директоръ, удивляясь неожиданному волненію, овладѣвшему докторомъ:-- но вѣдь вы знаете, обвиненіе въ незаконной охотѣ не очень тяжелое.

-- Новый арестъ убьетъ бѣднаго Биртля, произнесъ докторъ, чувствуя, что ему необходимо сказать нѣчто:-- онъ такъ жаждетъ поскорѣе очутиться среди своихъ друзей.

-- Очень, очень сожалѣю, повторилъ директоръ, нервно качая головой: -- вы, можетъ быть, нашли бы возможнымъ обратиться въ полицію съ просьбой, чтобы обвинители отказались отъ привлеченія Биртля въ отвѣтственности; но это не входитъ въ кругъ моихъ обязанностей.

-- Послушайте, капитанъ Кизеръ, воскликнулъ докторъ, доведенный до отчаянія:-- вы вѣдь не получили приказа объ арестѣ Джона Биртля. Никакой законъ не обязываетъ васъ задержать этого человѣка по минованіи срока его заключенія. Онъ имѣетъ полное право выйти изъ тюрьмы. Полиція сама виновата, что не распорядилась арестовать его въ день срока.

-- Это правда, промолвилъ директоръ, не любившій отходить отъ буквы закона.

-- Такъ выпустите на свободу Биртля сегодня ночью. Полиція будетъ знать, куда его отвезутъ, ибо онъ далеко не въ состояніи ѣхать, и будетъ имѣть полную возможность арестовать его на дому, если мнѣ не удастся уговорить обвинителей прекратить преслѣдованіе.

-- Ничего подобнаго никогда не дѣлалось въ этой тюрьмѣ, произнесъ директоръ, ломая себѣ голову, чтобы припомнить хоть одинъ случай, когда административная рутина преклонилась передъ пользою арестанта.

Однако, онъ не могъ не согласиться, что по закону молодой докторъ былъ правъ.

-- Я только могу высказать свое мнѣніе, какъ докторъ, сказалъ Перси Сиринь, пользуясь впечатлѣніемъ, которое произвели его слова на директора: -- и я долженъ васъ предупредить, что мой паціентъ можетъ умереть, если вы немедленно не выпустите его на свободу.

Сказавъ это, онъ поспѣшно вышелъ изъ комнаты и побѣжалъ въ лазаретъ, рѣшившись немедленно одѣть Мольверера и свести его внизъ. Это было послѣднее средство для спасенія Мольверера, себя и Докинса. Но директоръ отгадалъ его намѣреніе и, боясь взять на себя такую серьёзную отвѣтственность, написалъ два слова начальнику полиціи въ Толминстерѣ. Запечатавъ это письмо, онъ вышелъ въ корридоръ, чтобы послать кого-нибудь въ полицію. Но всѣ дневные сторожа смѣнились съ дежурства, а ночныхъ было всего три, за исключеніемъ Докинса, находившагося въ лазаретѣ. Случайно Докинсъ попался ему на встрѣчу. Онъ шелъ съ совкомъ за углемъ. Директоръ остановилъ его.

-- Снесите сейчасъ эту записку въ полицію, сказалъ онъ: -- это очень срочное.

-- Хорошо, сэръ, я только пойду наверхъ и надѣну сапоги, отвѣчалъ Докинсъ, который былъ въ туфляхъ, какъ и слѣдовало по правиламъ для ночного дежурства.

-- Нѣтъ, ступайте прямо. Теперь сухо, вы можете и не надѣвать сапогъ.

Докинсъ не видалъ доктора послѣ его свиданія съ директоромъ и нимало не подозрѣвалъ, что письмо капитана Кизера касалось Мольверера. Поэтому, онъ повиновался приказанію своего начальника.

Спустя нѣсколько минутъ, въ лазаретѣ раздался звонокъ, и дежурный сторожъ, поспѣшивъ туда, увидѣлъ Джона Биртля за ногахъ. Докторъ кое-какъ его одѣлъ и вывелъ на лѣстницу. Лицо его было такъ завернуто въ шерстяномъ платкѣ, что невозможно было разсмотрѣть его чертъ, которыя, впрочемъ, были до того изуродованы оспой, что никто не могъ узнать въ немъ молодого, красиваго джентльмэна.

-- Возьмите его за другую руку и помогите мнѣ свести его внизъ, промолвилъ докторъ дрожащимъ голосомъ.

Сторожъ повиновался. Съ большимъ трудомъ Мольвереръ спустился по лѣстницѣ; онъ едва передвигалъ ноги и всей своей тяжестью опирался на доктора и сторожа. Но, несмотря на слабость, онъ былъ въ полной памяти и, чувствуя всю важность этой критической минуты, напрягалъ всѣ свои силы. Наконецъ, онъ достигъ кое-какъ директорской комнаты и глухо промолвилъ по наущенію доктора:

-- Я требую, сэръ... чтобъ... меня выпустили на свободу.

-- Хорошо, отвѣчалъ директоръ, смотря съ сожалѣніемъ на несчастнаго, который дрожалъ всѣмъ тѣломъ и скорѣе висѣлъ на шеѣ поддерживавшихъ его людей, чѣмъ стоялъ на полу: -- вы имѣете право получить три шиллинга за вашу работу въ тюрьмѣ, и вотъ деньги, которыя были у васъ въ карманѣ при вашемъ поступленіи сюда. Подпишите квитанцію.

-- Возьмите перо и пишите свое имя, сказалъ докторъ, подводя Мольверера къ столу:-- ну, теперь все кончено.

Но капитанъ Кейзеръ съ удивленіемъ разсматривалъ одежду арестанта.

-- Чья эта одежда? спросилъ онъ: -- конечно, онъ пришелъ сюда не въ этой одеждѣ.

-- Нѣтъ, это одежда Мольверера; я надѣлъ на него что мнѣ попалось подъ руку, произнесъ докторъ съ нетерпѣніемъ:-- онъ не можетъ же выйти отсюда въ арестантскомъ костюмѣ.

-- Но я не могу отдать ему одежды Мольверера. Его родственники могутъ ее потребовать, и мнѣ придется отвѣчать.

-- Я вамъ пришлю эту одежду обратно, сказалъ докторъ.

-- Но лучше было бы, еслибы этотъ человѣкъ вышелъ отсюда въ своей одеждѣ, отвѣчалъ боязливый директоръ:-- я пойду въ кладовую и отыщу ее.

Онъ сказалъ это только, чтобы выиграть время, зная очень хорошо, что частная одежда арестантовъ находится у особаго сторожа, котораго ночью не было въ тюрьмѣ. Всегда выпускали арестантовъ изъ тюрьмы въ 8 часовъ утра, и, конечно, ночью кладовая была заперта. Поэтому, онъ оставался въ корридорахъ минутъ съ десять и потомъ вернулся, очень недовольный въ глубинѣ своей совѣсти, что ему пришлось прибѣгнуть къ обману. Въ комнатѣ теперь уже не находилось доктора Сириня; онъ ушелъ въ городъ за кэбомъ и приказалъ, чтобы Мольверера переодѣли, если найдется его платье, и потомъ свели бы въ комнату привратника, гдѣ держали бы у огня. Между тѣмъ, Мольвереръ едва держался на ногахъ, и поддерживавшій его сторожъ выразилъ капитану Бизеру, что безчеловѣчно было выпускать человѣка въ такомъ положеніи.

Дѣйствительно, докторъ Сиринь побѣжалъ за кэбомъ въ городъ на станцію желѣзной дороги; хотя она отстояла на милю отъ тюрьмы, но онъ поспѣшилъ ближайшей дорогой черезъ ноля и достигъ станціи въ десять минутъ. Еще прошло десять минутъ, и онъ уже былъ съ кэбомъ у воротъ тюрьмы. Не зная, что директоръ увѣдомилъ полицію, онъ считалъ дѣло счастливо оконченнымъ и намѣревался тотчасъ перевезти Мольверера къ себѣ на квартиру, а на слѣдующій день переправить его въ какому-нибудь знакомому фермеру, у котораго онъ могъ бы скрываться до совершеннаго выздоровленія.

Войдя въ комнату привратника, Перси Сиринь остановился въ оцѣпенѣніи. Ужасное зрѣлище представилось его глазамъ. Мольвереръ упалъ въ обморокъ и лежалъ неподвижно на полу, окруженный директоромъ, двумя сторожами и нѣсколькими полицейскими. Немного поодаль стоялъ Докинсъ, блѣдный, какъ полотно, и скрежеща зубами.

-- Намъ очень непріятно, сэръ, сказалъ одинъ изъ полицейскихъ, обращаясь въ доктору:-- но мы обязаны арестовать этого человѣка.

-- Куда вы его повезете? спросилъ докторъ, нагибаясь къ Мольвереру и стараясь скрыть свое волненіе.

-- Въ городскую больницу. Онъ не въ состояніи отправиться въ полицію.

-- Конечно, замѣтилъ съ горечью докторъ.

Онъ только теперь замѣтилъ, что несчастный былъ совершенно раздѣтъ и его нижнее платье было мокрое. Дѣло въ томъ, что когда Мольвереръ упалъ въ обморокъ, полицейскіе раздѣли его, окатили холодной водой и вынесли на воздухъ, полагая, что это -- лучшее средство привести его въ чувство. Докторъ хотѣлъ накинуться на нихъ за подобное безуміе, но слова замерли на его устахъ. Не было-ли теперь всего лучше и для него, и для самого Мольверера, чтобы онъ поскорѣе умеръ?

-- Этотъ человѣкъ умретъ завтра; но вы правы, ему лучше умереть въ больницѣ, чѣмъ здѣсь, произнесъ онъ мрачно, насупивъ брови.

-- А, можетъ быть, на воздухѣ онъ и очнется, замѣтилъ добродушный полицейскій.

IX.

Гьюгъ Мольвереръ умеръ въ ту же ночь; второй арестъ и простуда доконали его.

На слѣдующее утро, Перси Сиринь долженъ былъ сообщить Ретчель Дейсопъ эту мрачную вѣсть. Треволненія прошлой ночи оставили неизгладимый слѣдъ на его лицѣ. Онъ видѣлъ свою гибель лицомъ къ лицу, и подобное зрѣлище не скоро забывается. Поэтому, отправляясь въ Эльмъ-Гренджъ, онъ утѣшалъ себя мыслью, что вполнѣ заслужилъ награду изъ прелестныхъ ручекъ Ретчель. Онъ такъ ей прямо и сообщилъ о неуспѣхѣ всѣхъ его усилій и неожиданной смерти Гьюга. Въ эту минуту онъ думалъ только о себѣ. Онъ слишкомъ много выстрадалъ изъ-за этого убійцы, обманувшаго висѣлицу. Онъ нуждался теперь въ нѣжномъ увѣреніи со стороны Ретчель, что она его любитъ, и жаждалъ забыть совершенно объ отвратительной тюрьмѣ среди своего блаженства. Ретчель онъ показался пьянымъ.

Она стояла передъ нимъ блѣдная и неподвижная, какъ статуя.

-- Такъ онъ умеръ? промолвила она, наконецъ:-- и я его убила. Сказали вы ему, докторъ, что я устроила его спасеніе?

-- Нѣтъ, зачѣмъ было васъ компрометировать?

-- Такъ онъ умеръ, не зная, что я его любила до конца?

-- Я ни за что не сказалъ бы ему этого. Что съ вами, Ретчель?

-- Я его любила всѣмъ сердцемъ, произнесла молодая дѣвушка медленно, какъ бы находя удовольствіе въ страданіяхъ человѣка, который не съумѣлъ оказать ей услугу:-- еслибы онъ остался въ живыхъ, то я вышла бы за него замужъ и мы уѣхали бы въ Америку. Благодарю васъ, докторъ, за ваши хлопоты; но прошу васъ, не пріѣзжайте болѣе въ Эльмъ-Гренджъ: я не могу васъ видѣть.

-- Ретчель, развѣ вы мнѣ это обѣщали? Развѣ это -- моя награда? воскликнулъ Перси, внѣ себя отъ изумленія и отчаянія.

-- Вы правы, я передъ вами въ долгу, сказала она глухимъ голосомъ и, вынувъ изъ стола двѣ пачки банковыхъ билетовъ, подала ихъ доктору: -- вотъ двѣ тысячи фунтовъ; одна половина вамъ, другая Докинсу. Пожалуйста, передайте сторожу его долю и поблагодарите его отъ меня. Онъ, по крайней мѣрѣ, спасъ Гьюга отъ висѣлицы.

Перси машинально взялъ деньги. Лицо его покрылось яркимъ румянцемъ, и онъ высказалъ бы бѣдной молодой дѣвушкѣ все свое негодованіе, еслибы Ретчель не вышла поспѣшно изъ комнаты. Въ первую минуту онъ хотѣлъ бросить деньги на столъ, но онъ былъ по уши въ долгахъ и не могъ позволить себѣ роскоши быть гордымъ. Онъ скомкалъ банковые билеты и сунулъ ихъ въ карманъ. Многіе люди не лучше его умѣютъ глотать позолоченныя пилюли.

-- Впрочемъ, утѣшалъ онъ себя по дорогѣ въ Толминстеръ:-- я никогда не былъ бы счастливъ съ этой дѣвчонкой. Она меня постоянно мучила бы своей надменной гордостью.

Никто никогда не подозрѣвалъ, что Гьюгъ Мольвереръ вышелъ изъ тюрьмы и покоился послѣднимъ сномъ въ могилѣ Джона Биртля. Но главные участники въ этомъ дѣлѣ процвѣтаютъ доселѣ. Докинсъ вышелъ изъ тюремныхъ сторожей и открылъ кабачекъ; а Перси Сиринь бросилъ тюрьму и доктора Гарди, поступилъ въ помощники къ другому старому доктору и, послѣ его смерти, не заставившей себя долго ждать, наслѣдовалъ его обширную практику. Тогда онъ женился и выбралъ не гордую молодую дѣвушку, а напротивъ очень скромную и нѣжную, считавшую его великимъ человѣкомъ. Онъ теперь уже окончательно убѣжденъ, что счастье ему улыбнулось.

По своей обязанности доктора, онъ часто бываетъ на кладбищѣ, отдавая послѣднюю честь своимъ важнымъ паціентамъ. Однажды, уходя съ кладбища послѣ подобной церемоніи, онъ замѣтилъ, что молодая женщина, въ которой онъ тотчасъ узналъ Ретчель Дейсопъ, клала два вѣнка изъ незабудокъ на богатый мраморный крестъ, съ терновымъ вѣнцомъ на верху. На этомъ роскошномъ памятникѣ не было никакой надписи.

-- Кто тутъ похороненъ? спросилъ докторъ у могильщика.

-- Это -- бѣдный человѣкъ, по имени Джонъ Биртль, умершій въ городской больницѣ, отвѣчалъ могильщикъ:-- но у этой молодой дѣвушки что-то неладно въ головѣ: она вообразила, что это -- могила другого человѣка, и уговорила отца поставить великолѣпный памятникъ.

-- А чья это могила, по ея словамъ?

-- Гьюга Мольверера, ея жениха, похороненнаго, какъ убійца, въ тюрьмѣ. Но тише, вотъ она идетъ.

Они посторонились. Ретчель была въ траурѣ и шла, опустивъ глаза въ землю. Но, поравнявшись съ могильщикомъ, она подняла голову и сунула ему въ руку серебряную монету.

-- Смотрите, Джонсонъ, чтобы цвѣты на могилѣ не завяли, сказала она нѣжнымъ, мягкимъ голосомъ и прошла далѣе, какъ бы не замѣчая доктора.

"Отечественныя Записки", No 7, 1880

OCR Ьычков М. Н.