Брешко-Брешковский Николай Николаевич - Парижские огни (8 сентября 1934; О. А. Беляева, Уне Байе, Базиль Захаров)

Николай Брешко-Брешковский.

Парижские огни (От нашего парижскаго корреспондента)

Несколько лет тому назад Морис Декобра, романист, переведенный на десятки языков, и с удовольствием зовущий себя "Морисом Анатольевичем", сделал мне большую любезность, познакомив меня со своим издателем Бодиньером.

В ответ я пригласил Мориса Анатольевича позавтракать со мною в "Ренессансе", что на плас Альма...

Внезапно телефонный звонок:

-- Говорит Декобра... Вы разрешите мне приехать вместе с дамой?

-- Буду очень рад...

Через несколько минут, -- Декобра живет в двух шагах от площади Альма, -- появляется он, бритый, со скептической улыбкой на тонких губах, и вместе с ним, молодая, лет тридцати, блондинка... оказавшаяся Ольгой Александровной Беляевой.

Теперь, спустя годы, все газеты и все люди кричат о счастливцах -- булочниках, парикмахерах, угольщиках -- выигравших в Национальную Лотерею до пяти миллионов франков.

До чего бледнеют эти колоссальные выигрыши, с яснаго неба упавшие, по сравнению со сказочными карьерами кое-кого из нашей отечественной эмиграции.

Возьмем упомянутую Ольгу Беляеву.

Жена армейскаго офицера, вернее вдова, -- он погиб то-ли на Перекопе, то-ли еще раньше, под Царицыным...

Женщина очутилась на чужбине, в бедности и "без языков", -- она потом овладела ими. Внешность: женщина, как женщина, особенно среди букета международный красавиц Парижа, Берлина, Лондона...

Но, увлекается ею германский финансист Гольдсмит, банкир масштаба Варбургов, Стиннесов, Мендельсонов, Блейхредеров...

У Беляевой -- особняк в Берлине, особняк в Париже. В своих брилиантах она производит впечатление закованной в волшебно-сверкающую кирассу...

Несколько лет головокружительнаго богатства и таких же головокружительных прихотей. Но звезде банкира Гольдсмита не суждено было сиять вечно.

Гитлер, еще из "Коричневаго Дома" в Мюнхене, грозил: -- "В тот день, когда я приду к власти -- я повешу Гольдсмита!"

Но, банкир, оказался весьма предусмотрительным. В тот день, когда фюрер взял в руки власть, Гольдсмит находился за пределами досягаемости, -- в Швейцарии... Он унес свою голову, но не унес своих миллионов.

Беляева веселится, посещает модные курорты, в "монденных" журналах появляются ея "купальные" портреты с заголовком: "княгиня де-Беляев"...

А через некоторое время -- новые аллегорические "пять миллионов".

Ольга Александровна совсем недавно обвенчалась по православному обряду с американцем Мультоном... по сравнению с которым Гольдсмит, даже в пору своему расцвета, мог показаться почти бедняком...

Во Франции Мультону принадлежит замок ни по архитектуре, ни по роскоши не уступающий Версальскому дворцу.

Мы только что привели любопытный образчик феноменальнаго везения. А вот -- пример такой-же феноменальной незадачливости.

В Париже продолжает блистать и своей красотою и своим громким титулом графиня Людмила Воронцова - Дашкова, вдова лейб-гусара, невестка "вице-короля" Кавказа...

Лет 8 тому назад эта обаятельная женщина была помолвлена с нефтяным королем сэром Генри Деттердинг, который был без ума от нея. Предстоящий брак уже выростал в событие большой политической важности, а посему и были пущены в ход большия интриги, дабы разстроить его.

Интриги имели успех и Деттердинг с решимостью отчаяния, женился на, разведенной им госпоже Багратуни...

За первой, такой фатальной неудачей, спустя восемь лет не замедлила последовать и вторая.

Подруга Воронцовой, ставшая крупной помещицей в американской Флориде настойчиво и упорно вызывала к себе графиню.

"Приезжай! Твои портреты не дают покоя американцу - миллиардеру. Он и сам интересен, помимо своих миллионов"...

Избалованная, привыкшая к тому, чтоб все к ней шло безо всякаго труда и усилий с ея стороны, Воронцова не спешила во Флориду...

И вновь, как и в эпоху сватовства Детгердинга, другая женщина вырвала у нея обывательски выражаясь "из под носа" архимиллионера.

Эта другая, -- Ольга Беляева, а архимиллионер -- Мультон, поднесший своей молодой супруги "Версальский дворец и Версальские фонтаны"...

"Литво, Литво, ойчизна моя"..."...

Так писал Мицкевич. И не только писал, а всем сердцем переживал немного суровыя, северныя красоты своей равнинной родины, бегущей вдоль берегов широкаго полноводнаго Немана.

Пламенной литовской патриоткой является, живущая в Париже талантливая драматическая артистка Унэ Бей.

И ее, эту изящную хрупкую женщину, как и Мицкевича, пленяет нагорный берег Немана, в окрестностях Ковно, с песчаными обрывами и с вечно шумящим лесом гигантских корабельных сосен...

Артистическое имя свое Унэ Бей сделала в Америке, где ея гастроли, -- она играла на английском языке, -- имели успех исключительный.

Театральная хроника называла ее литовской "Дузе". И так же, как Дузе, всей творческой душой своею отдавалась она исполняемым ролям, иногда под занавес падая в самый настоящей реальный обморок, уносимая со сцены в уборную своими коллегами по пьесе...

Небольшой салон этой замечательной артистки в Париже, популярен в артистических и литературных кругах.

Из русских вы можете встретить в нем: поэта Бальмонта, драматурга Сургучева, режиссера Евреинова, кино-артистку Веру Барановскую, этр-ал-сцен Комиссаржевскаго и многих других.

Все художественно, все съ большим вкусом, в этом салоне. На стенках -- несколько портретов Унэ Бей, исполненных парижской знаменитостью, армянским художником Качадурьяном. Один из них, такой весенний, напоенный солнцем, напоминает по композиции прерафаэлитския картины Фра Бэато Анджелико...

Желая популяризовать в международных и русских кругах родную литовскую поэзию, Унэ Бей лучшие классические образцы ея издала по французски и по русски в превосходном переводе Константина Бальмонта.

Значительно раньше, Унэ Бей издала изысканным томиком стихотворения своего брата, выдающегося литовскаго поэта.

Не чужд искусства и супруг талантливой артистки, занимающий видное положение в кинематографическом мире Парижа. Этот симпатичный образованный человек -- тоже литовец, получивший воспитание и образование в Америке. По профессии он инженер, прославленный в специальных кругах строитель и изобретатель.

В Париже снова прошел слух о смерти Базиля Захарова...

Как и все предыдущие, он оказался тоже "преждевременным."

Правда, престарелый баронет, уже давно удалившись от жизненной сутолоки, коротает свои дни в шезлонге, на террасе своего замка, только изредка позволяя себе десятиминутную прогулку по дорожкам парка. Правда, ежедневное меню его не блещет разнообразием, заключаясь, главным образом, в рисовой каше... Но, все-же, он жив...

Тем не менее, многочисленные секретаря его все меньше и меньше начинают считаться с его личностью, подчас просто игнорируя его желания и намерения... Для них он уже умер, так сказать...

Недель шесть тому назад, я писал в "Парижских Огнях" о прискорбном случае с картиной одного русскаго эмигранта...

Когда номер журнала "Для Вас" прибыл в Париж, упомянутый офицер не замедлил вырезать из него, заметку, касающуюся Захарова и картины, и послал ее на личное имя сэра Базиля в его особняк на авеню Ош... в заказном письме.

Пока что -- ни ответа, ни привета...

Письмо это, равно как и все предыдущия, равно как и сама акварель, несомненно не дошли до умирающаго "Короля Пулеметов", а ловкое окружение архимиллиардера надеется путем молчания погасить "историю"...

Кроме того, секретариат Захарова настолько привык ко всему, пишущемуся в международной прессе о "некоронованном король", что не придает статьям и заметкам никакого значения и, во всяком случае, никогда не доводит их до сведения своего патрона...

Увидеть же его лично -- вообще, невозможно! Десятки слуг, детективов и стражников охраняют покой и безмятежность старика. Единственным исключением из правила -- лицом, имеющим к нему доступ без доклада является его личный друг и соотечественник, Венизелос...

Прилетели в Париж и улетели советские летчики.

Начальство отпускало их в город, реже в одиночку, чаще целыми группами.

Скромная форма напоминает чехословацкую.

Есть выправка, но какая-то "унтер-офицерская".

Все производят впечатление полу-интеллигентов. Никто не говорит по-французски. Да оно, может быть, и лучше для "властей", придержащих": по крайней мере не разболтаются с иностранцами.

По прибытии в Париж, каждый летчик получил штатский костюм и сто франков "на мелкие расходы". Как прислуге, отпущенной в город "повеселиться"...

Где-то, на Больших бульварах, один русский шофер вспугнут был окриком:

-- Митя... здравствуй...

Перед ним -- советский летчик.

Оказались друзьями детства и однокашниками начальной школы.

Очутились в кафэ.

Летчик поражен был зрелищем корзины с целою горою сдобных булочек.

-- Батюшки!... Белый хлеб!... Без карточек! Неужели, можно брать, сколько хочешь?!..

-- Можно, -- с улыбкою отвечает шофер.

Разговорились.

"Белый" друг детства спросил:

-- Как же вас все-таки отпустили?... А если кто-нибудь из вас пожелает променять "советский рай" на "гниющий Запад".

В ответ собеседник покачал головой:

-- Друг мой, это невозможно... Все наши близкие остались заложниками, включительно до моих маленьких детей... Родители некоторых, на все время нашего полета, заключены в тюрьму.

-- Так же будет и в случае войны?

-- Конечно... Тогда нас скрутят еще суровее!

-- Ну, а скажи: техническая мощь вашего воздушнаго флота, правда, или блефф?...

Летчик отвел взгляд в сторону:

-- На это я тебе не имею права ответить...

Мата д'Ор.

Мата д'Ор. Парижские огни (От нашего парижского корреспондента) // Для Вас. 1934. No 37, 8 сентября. С. 9.

Подготовка текста Павел Лавринец, 2006.

Публикация Русские творческие ресурсы Балтии, 2006.