Биар Люсьен - Полковник Фон-Бюльц

ПОЛКОВНИКЪ ФОН-БЮЛЬЦЪ.

РАЗСКАЗЪ

ЛЮСЬЕНА БІАРА *).

*) Разсказъ этотъ помѣщенъ въ декабрской книжкѣ новаго парижскаго журнала "Nouvelle Revue".

Была война, -- Франція наводнена врагами. Ветераны Альмы, Малахова и Сольферино падали подъ мѣткими выстрѣлами прусской артилеріи. Какъ ихъ отцы, о которыхъ говоритъ Страбонъ, сыны Галіи пошли на враговъ, "не считая, сколько ихъ", Поэтому громадные курганы высятся на поляхъ Эльзаса; тучные вороны довольны своей судьбой.

Миліонъ враговъ -- баварцевъ, саксонцевъ, виртембергцевъ, пруссаковъ -- проникъ чрезъ горные проходы, гдѣ нѣкогда Дюмурье ихъ съумѣлъ разбить, и идетъ на Парижъ. На вершинѣ каждаго холма уланы, поднявшись на стременахъ, высматриваютъ башни, колокольни и кровли города, на который они зарятся. Нѣмецкіе солдаты уже прошли Нанси, Реймсъ, Шалонъ; они окружаютъ Шато-Тьери, Веселый городокъ, беззаботно смотрящійся въ мирное время въ капризныя воды Марлы, видитъ съ ужасомъ въ сосѣдней долинѣ нѣмецкіе мундиры. Военачальники скачутъ, совѣтуются, какъ-будто смущены. Что случилось? Неужели счастье улыбнулось Франціи? Нѣтъ, въ этой второй французской кампаніи не было ни Шампобера, ни Монмираля; французская кровь вездѣ проливалась даромъ.

Если непріятель остановился въ своемъ шествіи на Парижъ, если военачальники кажутся недовольными, то это лишь потому, что горсть партизановъ взорвала тунель въ Нантелѣ и что передъ этой сценой разрушенія скучиваются люди, лошади, пушки, пороховые ящики и телѣги. Инженеры берутся за дѣло; но пройдетъ три мѣсяца прежде, чѣмъ новая линія желѣзной дороги, огибая высоты, подвезетъ къ Парижу тяжелую артилерію, долженствующую его разгромить и создать "психологическую минуту".

Между тѣмъ нѣмецкіе солдаты должны идти пѣшкомъ по дорогамъ въ Mo и Суасонъ. Раздаются трубные звуки и остановившійся на минуту потокъ льется далѣе. 72-й померанскій полкъ, отличившійся въ Базелѣ и разсчитывавшій придти первымъ въ Парижъ, направляется по дорогѣ въ Mo. Двадцать фланкеровъ идутъ впередъ, за ними слѣдуетъ первый баталіонъ солдатъ съ бѣлокурыми волосами, щетинистыми усами, косыми глазами и тяжелыми сапогами, мѣрно топающими по землѣ. Замыкаетъ шествіе на вороной лошади полковникъ фон-Бюльцъ. Повидимому, это храбрый офицеръ, несмотря на его толщину, полное краснощекое лицо, окаймленное густыми баками, и синія очки, скрывающія зеленые глаза.

Колона подвигается. Въ рядахъ не слышно ни смѣха, ни веселыхъ пѣсенъ, ничего, кромѣ бряцанія желѣза. Страна, по которой они шли, мрачная, пустынная, точно веселая, живая Франція вдругъ обезлюдѣла. Зяблики и малиновки покинули кусты и надъ равниной только летаютъ сороки и вороны съ ихъ похороннымъ карканьемъ. Во ста шагахъ отъ дороги, по которой тотчасъ пройдетъ полкъ фон-Бюльца, возвышается ферма Розъ съ сельскимъ домикомъ, унизаннымъ виноградной лозой, листья которой, покраснѣвшіе отъ осени, кажутся пропитанными кровью. Примыкающія къ нему конюшня и житница пусты отъ реквизицій. Въ обширной комнатѣ, служащей въ одно и то же время кухней, столовой и спальней, сидитъ у холоднаго очага фермеръ, мрачный, грустный, опираясь руками на свои колѣни. Фермерша, также опустивъ голову, молча вяжетъ чулокъ подлѣ окна. У кровати съ ситцевыми занавѣсками красивая молодая женщина кормитъ грудью ребенка и ея глаза, полные слезъ, смотрятъ тревожно на стрѣлки старыхъ стѣнныхъ часовъ.

Фермеръ думаетъ о похищенныхъ у него запасахъ, о землѣ, которая за недостаткомъ лошадей стоитъ необработанной, о мирномъ, счастливомъ прошедшемъ и о будущемъ, столь чреватомъ грозою. Фермерша думаетъ о своемъ сынѣ, молодая женщина -- о мужѣ. Гдѣ онъ, милый человѣкъ? Женатый только восемь мѣсяцевъ, когда объявлена была война, онъ долженъ былъ отправиться внезапно. Съ тѣхъ поръ почталіонъ только разъ остановился передъ фермою Розъ, наканунѣ битвы подъ Седаномъ. Увы! молодая женщина -- теперь вдова, ребенокъ -- сирота; фермеръ и фермерша не имѣютъ болѣе сына. Генри Ланге уже два мѣсяца спитъ непробуднымъ сномъ подъ курганомъ, насыщеннымъ его кровью.

Вдругъ фермеръ поднимаетъ голову и видитъ крупныя слезы, безмолвно струящіяся по щекамъ своей невѣстки. Онъ подходитъ къ ней и нѣжно кладетъ ей руку на плечо.

-- Ты думаешь о немъ, какъ мы? произноситъ онъ.

-- Да, отвѣчаетъ она:-- сегодня ровно годъ...

Рыданія прерываютъ ея слова.

-- Мы думали, что ты забудешь этотъ день, нѣкогда столь счастливый, говоритъ фермеръ.

Молодая женщина качаетъ головой.

-- Я желала-бы быть столь-же твердой, какъ моя мать, и не могу, отвѣчаетъ она.-- Она мнѣ часто разсказывала, что въ тѣ дни, когда она кормила меня грудью, мой отецъ сражался въ Алжирѣ. Узнавъ, что я люблю вашего сына, она была очень счастлива и сказала: "ты не узнаешь, чего стоятъ женамъ сраженья; лучше быть женою работника, чѣмъ солдата". Когда, ровно годъ тому назадъ, въ этотъ самый день, мы обвѣнчались съ Генри, она мнѣ повторила эти слова. Годъ тому назадъ, а теперь я кормлю своего ребенка, какъ она, а мой мужъ сражается, быть можетъ, уже умеръ.

-- Онъ живъ, воскликнула съ жаромъ фермерша; -- мой сынъ живъ. Бѣдная Мари, этотъ домъ возбуждаетъ въ тебѣ слишкомъ грустныя воспоминанія. Ты напрасно не слѣдуешь нашему совѣту и не отправишься жить къ своему отцу, въ Монсиньи.

-- Я все надѣюсь, что Генри вернется, говоритъ молодая женщина; -- онъ здѣсь меня оставилъ и сюда прилетитъ, чтобъ поцѣловать своего сына, котораго онъ еще не видалъ.

-- Но и туда недалеко, вѣдь Монсиньи всего въ трехъ миляхъ отъ фермы, замѣтилъ ея деверь; -- въ настоящіе тяжелые дни селеніе болѣе вѣрное убѣжище для молодой женщины, чѣмъ это уединенное жилище. Что можемъ мы сдѣлать? Въ послѣдній разъ, когда тутъ проходили солдаты, ты должна была перенести ихъ дерзости, а мы молча дрожали. Позволь мнѣ отвести тебя къ твоей матери и избавь насъ отъ постоянныхъ опасеній за тебя.

-- Я согласна идти въ Монсиньи, если вы и мать пойдете со мною, отвѣчала молодая женщина; -- Генри исполняетъ свой долгъ и я не должна васъ покинуть.

Фермеръ и фермерша грустно посмотрѣли другъ на друга.

-- Этотъ домъ принадлежалъ моему отцу, сказалъ старикъ съ чувствомъ; -- онъ мнѣ его завѣщалъ на своемъ смертномъ одрѣ. Я хочу оставить его Генри, а онъ оставитъ своему сыну. Брошенный нами, онъ вскорѣ представитъ груду пепла; мы должны здѣсь остаться, чтобъ сохранить достояніе нашего сына и внука.

Въ эту минуту раздались звуки трубы.

-- Еще! воскликнула фермерша, высовываясь изъ окна;-- да, это они. Скорѣе, Мари, спрячься.

Молодая женщина быстро удаляется въ сосѣдній чуланъ, дверь въ который фермеръ заставляетъ буфетомъ. Послѣ этого онъ возвращается на свое мѣсто, а жена его продолжаетъ вязать чулокъ. Спокойно и неподвижно старики ждутъ.

Фланкеры 72 померанскаго полка являются на дорогѣ, неся ружья на перевѣсъ. Подлѣ дороги, на кучѣ навоза, подъ тѣнью орѣшника, прохаживаются пять или шесть куръ. Солдаты бросаютъ жадные взгляды на эту добычу. Батальонъ еще не видѣнъ, скрытый поворотомъ дороги. Раздаются три выстрѣла; убитыя куры исчезаютъ подъ длинными синими шинелями. Тотчасъ раздается лошадиный топотъ и полковникъ фон-Бюльцъ, являясь на сцену, спрашиваетъ, въ чемъ дѣло.

Фланкеры, чтобъ скрыть свою вину, заявляютъ, что по нимъ стрѣляли изъ фермы. И въ ту-же минуту старуха выходитъ изъ дверей и требуетъ возврата своихъ куръ. Полковникъ фон-Бюльцъ слушаетъ только солдатъ: онъ взмахиваетъ саблей и плашмя ударяетъ ею несчастную женщину, которая шатается и падаетъ на землю. Потомъ поспѣшно даетъ свои приказанія. Передъ домомъ выстраиваются полуциркулемъ солдаты и унизываютъ пулями стѣны. Никто имъ не отвѣчаетъ. Сто человѣкъ по командѣ полковника идутъ на ферму въ штыки. Фермеръ, уже раненый, выходитъ къ нимъ навстрѣчу и на мѣстѣ умираетъ съ распоротымъ штыками животомъ. Домъ наполняется солдатами, они всюду шарятъ, но никого не находятъ. Они увѣрены, что враги, выстрѣливъ, скрылись бѣгствомъ. Необходимъ примѣръ. Полковникъ произноситъ одно слово, только одно. Солдаты снова входятъ въ ферму. Черезъ десять минутъ они возвращаются. Фланкеры смыкаютъ ряды и удаляются, не думая о причиненныхъ ими несчастьяхъ и очень довольные своими курами.

Фермерша, ошеломленная ударомъ сабли, сидитъ на землѣ и безсознательно смотритъ на уходящихъ солдатъ. Вдругъ пламя показывается въ конюшнѣ, житницѣ и самой фермѣ; поджогъ входитъ въ правила нѣмецкой тактики. Фермерша поднимается и, шатаясь на каждомъ шагу, идетъ къ горящему дому, но натыкается на трупъ своего мужа. Она падаетъ на колѣни, кладетъ свою окровавленную голову рядомъ съ его посинѣвшимъ лбомъ и зоветъ его, зоветъ напрасно. Она не плачетъ, не рыдаетъ, но задыхается и кличетъ съ отчаяніемъ смерть.

Огонь разгорается, черный дымъ поднимается столбомъ къ голубому небу; стѣны стараго дома трещатъ. Вдова уже, повидимому, ничего не видитъ, ничего не слышитъ. Вдругъ она дико вскрикиваетъ, бѣжитъ къ фермѣ, останавливается при видѣ огненныхъ языковъ и возвращается поспѣшно къ солдатамъ.

-- Ребенокъ, кричитъ она, -- ребенокъ!

Солдаты молча уходятъ, смотря на нее вопросительно. Что ей нужно? Чего она проситъ? Вѣроятно, погасить пожаръ.

-- Ребенокъ, повторяетъ она глухимъ голосомъ.

Она бросается къ одному изъ офицеровъ и, схвативъ его за шинель, тянетъ къ горящему дому. Солдаты окружаютъ эту безумную женщину и, осыпая ее бранью и ударами, освобождаютъ своего офицера. Она возвращается къ дому и ходитъ отъ окна къ двери и отъ двери къ окну, оглашая воздухъ бѣшеными воплями. Вдругъ она умолкаетъ и прислушивается. На ея голосъ откликнулся внутри кто-то; но это стонъ умирающаго. Поселянка выпрямляется во весь ростъ; ея сѣдые волосы развѣваются по вѣтру. Солнце ярко свѣтитъ на безоблачномъ небѣ, природа безжалостно смотритъ на это ужасное зрѣлище. Какъ, тамъ погибаетъ ея внукъ, жена ея сына, и она ихъ не спасетъ! Геройская старуха бросается въ массу пламени и увеличиваетъ количество труповъ.

Полковникъ фон-Бюльцъ вкладываетъ саблю въ ножны, хладнокровно посмотрѣвъ на свое кровавое дѣло, и, пришпоривъ лошадь, слѣдуетъ за своимъ отрядомъ, повторяя два слова, которымъ главный штабъ германской арміи научилъ всѣхъ своихъ офицеровъ:

-- Это война!

II.

Въ десяти километрахъ отъ фермы Розъ, налѣво отъ большой дороги въ Парижъ, скрывается за холмомъ, покрытымъ березами и верескомъ, скромное селенье Монсиньи. Путешественники, проѣзжая мимо, не подозрѣваютъ, что за этой легкой ширмой изъ деревьевъ живетъ двадцать семействъ трудолюбивыхъ работниковъ. Лѣтомъ они нанимаются къ окрестнымъ землевладѣльцамъ, я жены и дѣти обработываютъ уголокъ поля, составляющій ихъ наслѣдственную собственность. Въ Монсиньи никто не имѣетъ времени заниматься политикой; хлѣбъ слишкомъ тяжело достается! Зачѣмъ французская армія дерется съ нѣмецкой? Откуда явились эти солдаты въ незнакомыхъ мундирахъ? Жители Монсиньи знаютъ только одно, что побѣдитель очень жестокъ и корыстолюбивъ, что если этотъ грабежъ будетъ продолжаться, то у нихъ не хватитъ для себя ни хлѣба, ни вина.

Во всемъ Монсиньи только одинъ домъ буржуазный, съ зелеными ставнями. Направо окно гостиной, налѣво окно столовой, которая соединяется съ кухней, а во второмъ этажѣ двѣ спальни. Передъ крыльцомъ о трехъ ступеняхъ простирается садъ на двадцати квадратныхъ метрахъ, съ куртинами цвѣтовъ, маленькимъ фонтаномъ и бесѣдкой, унизанной дикимъ, виноградомъ и жимолостью. Въ этой бесѣдкѣ въ теплые лѣтніе дни отдыхаетъ создатель этого сада и фонтана, отецъ Мари Ланге, отставной капитанъ Дюмонъ.

Родившись въ Монсиньи, поступивъ солдатомъ въ стрѣлки, Дюмонъ вернулся, отслуживъ свои года, на родину съ чиномъ капитана, что всегда составляло загадку для его доброй, тихой жены, которая никакъ не могла понять, отчего ея мужъ, отличившійся храбрыми подвигами и получившій орденъ почетнаго легіона, не могъ пойти выше по іерархической лѣстницѣ.

Въ Монсиньи, гдѣ всѣ живутъ тяжелымъ трудомъ и получаютъ скромную заработную плату, супруги Дюмонъ, появлявшіеся по воскресеньямъ,-- онъ въ черномъ сюртукѣ, а она въ шелковомъ платьѣ,-- считались баловнями судьбы и счастливцами, особенно съ тѣхъ поръ, какъ они выдали замужъ свою дочь за наслѣдника фермы Розъ. Всѣ знали, что они получали ренту отъ казны, и, однако, они но были горды. Дѣлая чудеса экономіи, г-жа Дюмонъ посвящала болѣе четверти своего дохода на помощь бѣднымъ въ селеньи. Какъ деликатно она помогала бѣднякамъ и какъ добродушно разсказывалъ капитанъ о своихъ походахъ! Ему было шестьдесятъ пять лѣтъ, а ей пятьдесятъ. Ихъ честная жизнь создала имъ прошедшее безъ укоровъ совѣсти и настоящее безъ заботъ; они любили другъ друга, дѣлали добро и были счастливы.

Счастливы! Да, они были счастивы и думали, что такъ и останутся до гробовой доски. Но впродолженіи трехъ мѣсяцевъ фонтанъ не бьетъ и цвѣты ростутъ на-удачу, безъ ухода. При первомъ извѣстіи о пораженіи подъ Рейсгофеномъ капитанъ предложилъ правительству свои услуги. Его не приняли на службу. Тогда онъ задумалъ вести партизанскую войну вмѣстѣ съ своимъ зятемъ, но партизанская война была немыслима на открытой равнинѣ. Съ горя онъ началъ замѣтно худѣть и горбиться. Онъ молча ходилъ по своему саду и повторялъ, что въ его время, когда онъ командовалъ ротой стрѣлковъ, враги никогда не проникли-бы во Францію.

Въ настоящую минуту сорокъ стариковъ, восемьдесятъ три женщины и двадцать шесть дѣтей, составляющихъ нынѣ все населеніе Монсиньи, стеклись къ дому капитана Дюмона. Только-что было узнано, что 72-й померанскій полкъ шелъ по дорогѣ въ Mo. Пройдетъ-ли онъ мимо, не останавливаясь? На это никто не могъ надѣяться. Если-же онъ станетъ тутъ на квартиры, что дѣлать? На прошлой недѣлѣ пришлось дать пріютъ уланамъ. Сколько надо было вынести оскорбленій и грабежа!

Капитанъ кусаетъ свои усы. Онъ проповѣдуетъ терпѣніе и покорность судьбѣ до... Онъ еще не потерялъ надежды. Если враги остановятся въ Монсиньи, то онъ постарается умѣрить ихъ требованія. Но все-же надо быть благоразумнымъ и сдѣлать кое-какія жертвы. Когда солдатъ голоденъ, онъ долженъ ѣсть; если ему не даютъ пищи, онъ самъ ее беретъ. Таковъ законъ войны.

Наконецъ, раздаются трубные звуки и фланкеры 72-го померанскаго полка появляются въ селеніи. Команда дана; солдаты тотчасъ занимаютъ житницы, офицеры хижины, а полковникъ фон-Бюльцъ домъ капитана. Было пять часовъ; къ шести съ половиною полковникъ требуетъ обѣдъ на восемь приборовъ, съ хорошимъ виномъ и коньякомъ. Женщины сбираютъ отовсюду яйца, сало, хлѣбъ и все, что нужно для банкета, побѣдителей. Старики держатся въ сторонѣ, сжавъ кулаки. Дѣти смотрятъ съ испугомъ на солдатъ, говорящихъ на неизвѣстномъ языкѣ и недовольныхъ, что имъ не скоро служатъ.

-- Мы побѣжденные, сказалъ Дюмонъ полковнику,-- и исполнимъ наши грустныя обязанности, но я, въ качествѣ стараго воина, прошу васъ -- не требуйте отъ моихъ земляковъ невозможнаго. Они очень бѣдны.

-- Вы хотѣли этой войны, отвѣчалъ рѣзко полковникъ, -- а ваши бѣдные ѣдятъ бѣлый хлѣбъ.

Капитанъ замолчалъ и пошелъ помочь своей женѣ въ ея приготовленіяхъ къ обѣду.

Смерклось. Одинъ изъ солдатъ возбудилъ панику въ селеніи. Онъ разсказалъ, что на фермѣ, находящейся по дорогѣ, кто-то стрѣлялъ въ проходившую колону и что она теперь обращена въ груду пепла. На вопросъ о фермерѣ и его женѣ, онъ отвѣчалъ, что старики убиты, но что онъ не видалъ молодой женщины и ребенка.

Мало-по-малу нашлись пять коровъ и десять бочекъ вина. И солдаты, наѣвшись и напившись, засыпаютъ подъ защитой тройной цѣпи часовыхъ. Прусаки -- народъ осторожный; они не хотятъ, чтобъ ихъ кровь проливалась даромъ.

Капитанъ съ женою ушли въ бесѣдку. На небѣ сверкаютъ звѣзды; вдали виднѣются бивуачные огни. Тяжелые шаги патрулей раздаются въ тишинѣ; часовые перекликаются. Какъ мрачно на душѣ стараго капитана, знавшаго въ своей жизни только однѣ побѣды! Изъ открытаго окна столовой онъ слышитъ хохотъ офицеровъ и видитъ красное лицо полковника фо-нБюльца.

Вдругъ какая-то женщина приходитъ звать г-жу Дюмонъ къ боліному ребенку, а въ то-же время раздается голосъ полковника, требующій шампанскаго, которымъ, по его словамъ, упиваются всѣ французы. Капитанъ спѣшитъ извиниться, говоря, что шампанское слишкомъ для него дорого. Нѣмецъ сердится, но потомъ, повидимому, понимаетъ, въ чемъ дѣло, смягчается и, наливъ два стакана вина, непремѣнно хочетъ чекнуться съ своимъ хозяиномъ. Тотъ отказывается. Полковникъ настаиваетъ, кричитъ, приказываетъ. Дѣлать нечего, капитанъ подчиняется.

-- За несчастную Францію, говоритъ онъ.

-- Хорошо, отвѣчаетъ полковникъ, вставая; -- за вступленіе короля Вильгельма въ Парижъ.

Капитанъ качаетъ головой и роняетъ стаканъ, который разбивается въ дребезги. Полковникъ подаетъ ему другой стаканъ; тяжелая рука опускается на его плечо. Онъ блѣднѣетъ, но сохраняетъ свое присутствіе духа. Онъ смотритъ печально на окружающихъ его полупьяныхъ офицеровъ.

-- Мой отецъ, говоритъ фон-Бюльцъ,-- стоялъ бивуакомъ въ Парижѣ при первомъ Наполеонѣ и я вскорѣ послѣдую его примѣру.

-- Мой отецъ, отвѣчалъ спокойно Дюмонъ, -- стоялъ бивуакомъ въ Берлинѣ въ 1806 г. и часто мнѣ объ этомъ разсказывалъ.

-- Проклятье! воскликнулъ полковникъ и ударилъ по щекѣ капитана.

Старый воинъ вскочилъ; глаза его засверкали и тяжелая рука его опустилась на голову побѣдителя. Но вдругъ кровь прилила къ его сердцу и горлу; руки его опустились и онъ упалъ мертвый на полъ.

Черезъ нѣсколько минутъ офицеры расходятся по отведеннымъ имъ квартирамъ, а полковникъ поднимается по лѣстницѣ въ спальню г-жи Дюмонъ. Тамъ онъ садится на кресло, переводитъ дыханіе и осматривается по сторонамъ. Надъ каминомъ висятъ портреты капитана въ мундирѣ и его дочери. Полковникъ снимаетъ съ себя кушакъ и кладетъ револьверъ на ночной столикъ.

Но зачѣмъ оба портрета слѣдятъ за всѣми его движеніями? Чего имъ надо? Полковникъ ложится въ постель. Портреты продолжаютъ смотрѣть на него съ улыбкой. Онъ встаетъ, вынимаетъ саблю изъ ноженъ и прокалываетъ надоѣдавшіе ему глаза. Потомъ онъ возвращается въ постель и засыпаетъ.

Ординарцы допиваютъ бутылки, начатыя офицерами; столовая должна имъ служить дортуаромъ, но прежде, чѣмъ ложиться спать, они выносятъ на крыльцо тѣло умершаго капитана, котораго они считаютъ уснувшимъ и пьянымъ. Свѣтъ въ домѣ вездѣ гасятъ.

Вернувшись домой, г-жа Дюмонъ идетъ прямо въ бесѣдку, гдѣ остался капитанъ. Она очень тревожится; до нея дошелъ слухъ о томъ, что ферма Розъ сгорѣла до тла. Ей надо пойти на встрѣчу къ Мари, которая, вѣроятно, идетъ съ ребенкомъ въ Монсиньи.

-- Дюмонъ! окликаетъ она.

Бесѣдка пуста. Г-жа Дюмонъ направляется къ дому.

-- Дюмонъ! повторяетъ она.

Вдругъ она дико вскрикиваетъ и потомъ... потомъ ничего.

Въ два часа ночи г-жа Дюмонъ все еще сидитъ на крыльцѣ, держа на колѣняхъ голову мертвеца. Луна освѣщаетъ всю окрестную мѣстность; легкій вѣтерокъ колышетъ листву, которая падаетъ на землю. Куда исчезли счастливые дни этихъ злополучныхъ людей? Увы, когда ураганъ свирѣпствуетъ въ лѣсу, онъ не только валитъ высокія деревья и ломаетъ гордыя вѣтви, но уноситъ скрытыя подъ листвою гнѣзда, и многіе пернатые дѣтеныши, невызывавшіе грозы и непонимающіе, за что она такъ свирѣпствуетъ, погибаютъ среди треска вѣтвей.

Время идетъ; г-жа Дюмонъ не выпускаетъ изъ своихъ рукъ головы мужа. Каждый звукъ заставляетъ ее вздрагивать. Ей все кажется, что она видитъ на большой дорогѣ свою дочь, и она умоляетъ ее беречь ея ребенка.

Но отчего Дюмонъ такъ неподвиженъ? Отчего его тѣло холодно? Его убили, да, убили! Она вдругъ вскакиваетъ. Она хочетъ знать, за что его убили. Полковникъ говоритъ по-французски. Она спроситъ у него.

Ночь становится еще чернѣе; на востокѣ показывается розоватая полоса; вороны каркаютъ на макушкахъ деревьевъ. Г-жа Дюмонъ входитъ въ домъ. Всѣ спятъ. Она поднимается къ себѣ въ спальню; два солдата лежатъ на порогѣ, оберегая сонъ полковника. Они также спятъ. Перешагнувъ черезъ нихъ, г-жа Дюмонъ подходитъ къ кровати. Она шатается и ея рука, ища опоры, натыкается на револьверъ. Она не двигается и ждетъ, не смѣя разбудить спящаго.

Раздаются звуки трубы. Полковникъ открываетъ глаза.

-- Милостивый государь! начинаетъ мягкимъ голосомъ г-жа Дюмонъ, но полковникъ вскакиваетъ въ волненіи, схватываетъ револьверъ и, угрожая имъ несчастной женщинѣ, зоветъ къ себѣ на помощь солдатъ. Они тотчасъ вбѣгаютъ.

-- Она меня хотѣла убить! восклицаетъ полковникъ; -- вотъ какой народъ!

Одинъ изъ солдатъ ударяетъ г-жу Дюмонъ по лицу, какъ полковникъ ударилъ ея мужа. Она не поникла головой, не отскочила. Она вдругъ замѣтила изувѣченный портретъ и уже не можетъ болѣе отвести отъ него глазъ. Какое роковое предзнаменованіе! Дюмонъ лежалъ внизу мертвый! Мари умерла, она это чувствовала. Всѣ умерли, а она одна жива. Неужели Богъ былъ такъ жестокосердъ!

Во всемъ селеніи трубятъ тревогу. Солдаты говорятъ, что какая-то женщина хотѣла убить ихъ начальника, и осыпаютъ бранью и побоями своихъ хозяевъ. Вскорѣ 72 померанскій полкъ вы страивается, полковникъ садится на лошадь, офицеры его окружаютъ. Взводъ солдатъ прислоняетъ бѣдную вдову къ стѣнѣ. Высоко поднявъ голову, она смотритъ на гряды, гдѣ ея дочь садила розаны, на алеи, гдѣ она бѣгала, на бесѣдку, гдѣ курилъ Дюмонъ, и все прошедшее возстаетъ передъ нею. Она также вспоминаетъ, что годъ тому назадъ маленькое селенье приняло праздничный видъ, раздавались холостые выстрѣлы, весело звонили въ колокола, Мари была въ бѣломъ подвѣнечномъ платьѣ... Г-жа Дюмонъ вздрогнула. Колокола и теперь гудѣли, но похороннымъ гуломъ. Дула восьми ружей направлены на нее.

-- Благодарю, промолвила несчастная.

И ея окровавленное тѣло грохнулось на землю.

Съ барабаннымъ боемъ полкъ шелъ мимо трупа. Домъ капитана преданъ пламени, и полковникъ, съ саблею въ рукѣ, кричитъ поселянамъ, смотрѣвшимъ издали на роковое зрѣлище:

-- Это война!

"Дѣло", No 12, 1879