Булгаков Федор Ильич - Из воспоминаний придворной дамы о Тюльери 50-х гг.

Изъ воспоминаній придворной дамы о Тюльери 50-хъ гг.

Графиня Стефанія Ташеръ де-ла-Пажери -- дочь графа Ташера де-ла-Пажери, который при второй имперіи во Франціи былъ сенаторомъ и гофмаршаломъ императрицы Евгеніи, находилась въ числѣ приближенныхъ при дворѣ Наполеона III и могла видѣть тамъ воочію очень многое. Поэтому ея воспоминанія, напечатанныя подъ заглавіемъ "Mon séjour aux Tuileries (1852--1858), должны возбуждать любопытство интересующихся исторіей этого двора. Графиня Стефанія, правда, очень скромна, но все-таки и въ ея показаніяхъ есть не мало занимательнаго и даже характернаго. Прежде всего посмотримъ на портреты самыхъ вліятельныхъ дамъ двора Наполеона III.

Королева Гортензія (мать Наполеона III):

"Я помню королеву Гортензію, спускавшуюся къ намъ на встрѣчу по ступенькамъ своего крыльца, всегда съ шляпой на головѣ,-- съ, этой шляпой она никогда не разставалась. Я не успѣла еще разглядѣть ее, но была уже очарована ея голосомъ, звукомъ неподражаемаго голоса, какого я ни у кого потомъ не слыхала. Онъ былъ такой трепетный, такой ясный, такой нѣжный и такой вкрадчивый.

"Осмѣлившись взглянуть на нее, я залюбовалась этимъ величіемъ, внушавшимъ мнѣ страхъ,-- но смягчавшимся прелестью, безцеремонной простотой, исполненной очарованія, и въ которомъ чувствовалось столько доброты, столько любви.

"Она не была и никогда не могла быть красавицей, въ строгомъ смыслѣ этого слова. По крайней мѣрѣ, черты ея не отличались красотой. Но синіе глаза ея отражали нѣжную и поэтическую душу.

"У нея длинный носъ, ротъ съ толстыми губами совсѣмъ не былъ красивъ, а между тѣмъ чувствовалось, что весь изящный, элегантный и томный ensemble этой женщины способенъ былъ внушить нѣжное чувство, породить страсть. Тѣмъ болѣе, что она богато была одарена съ духовной стороны; импровизировала и пѣла свои романсы съ неподражаемой прелестью; рисовала и писала красками не безъ искусства".

Императрица Евгенія:

"Императрица Евгенія средняго роста, тонкая и изящная гармонія ея пропорціональности неоспорима. Она могла бы служить моделью скульптору для Гебы или Психеи -- на столько линіи ея тѣла правильны и тонки.

"Продолговато-овальная голова, какъ мнѣ казалось, грѣшила нѣсколько вздутіемъ щекъ въ нижней части лица, но правильность линій оттого не страдала, и профиль походилъ на камею.

"Если коснуться деталей, то лобъ у нея высокъ и изящно выпуклый, съ такой прозрачной кожей, что можно прослѣдить синія жилки, которыя тянутся по вискамъ. Этотъ лобъ возвышается надъ овальными глазами; восхитительными по измѣнчивости ихъ выраженія, весьма часто томнаго и рѣдко очень оживленнаго. Носъ напоминаетъ классичность статуи. Это красивое лицо завершается очаровательно-пропорціональнымъ ртомъ.

"Эта восхитительно вылѣпленная голова покрыта слегка золотистыми волосами и покоится на классически красивой шеѣ. Такой же красоты бюстъ, плечи и руки".

Графиня Стефанія де-ла-Пажери смотрѣла на императрицу глазами подруги. Современники, непричастные двору, увѣряютъ, что императрица была скорѣе маленькаго роста, и что пышная красота ея бюста непріятно портилась короткой таліей, какъ это, впрочемъ, наблюдается у всѣхъ испанокъ.

Самая красивая дама при дворѣ Наполеона III была Кастильонэ:

"Въ числѣ женщинъ, присутствовавшихъ на этомъ празднествѣ, была одна, которую неотъемлемая слава ставила выше другихъ. То была итальянка, красавица изъ красавицъ, m-me Кастильонэ. Появленію ея предшествовала необычайная репутація, и она настолько съумѣла оправдать послѣднюю, что стоило ей только показаться, какъ всѣ взгляды устремлялись на нее.

"Она несомнѣнно была настоящая красавица, красавица съ головы до ногъ; но, на мой взглядъ, въ ней была красота тѣлесная, а не духовная. Этотъ родъ женщинъ скорѣе производитъ на меня впечатлѣніе художественныхъ предметовъ, пригодныхъ для украшенія салона и для занятія людей праздныхъ, но мало способныхъ трогать сердце.

"Нельзя сказать, чтобы мужчины вполнѣ раздѣляли такой взглядъ, включая самого хозяина дома, бывшаго весьма горячимъ поклонникомъ блестящей итальянки и выражавшаго къ ней весьма явную склонность. Мнѣ казалось, что онъ уже слишкомъ забывалъ о томъ, что вся Европа была поражена его бракомъ по любви и еще не опомнилась отъ этого удивленія.

"Кастильонэ производила на меня впечатлѣніе вполнѣ спокойной и холодной личности, подготовлявшей и разсчитывавшей свои эфекты и стремившейся неуклонно къ предначертанной себѣ цѣли. Настоящимъ удовлетвореніемъ для нея являлось удовлетвореніе самолюбія.

"Владѣя въ высшей степени искусствомъ привлекать и удерживать на себѣ вниманіе, на вечерахъ она была вся въ прозрачной кисеѣ, въ шляпѣ, отдѣланной ореоломъ изъ бѣлаго марабу. Волосы ея, казалось, нельзя было закрутить -- до такой степени разсыпались они по плечамъ. То былъ туалетъ привидѣнія,-- говорила я себѣ,-- съ цѣлью произвести безумный эфектъ. Сколько надо было добродѣтели, чтобы устоять противъ нея, а между тѣмъ мужчины на такого рода собраніяхъ если и могли похвалиться, то никакъ не добродѣтелью".

Если мужчины не могли похвалиться добродѣтелью, то вѣдь и не было тамъ женщинъ особенно строгихъ нравовъ. Объ этомъ можно судить даже по жиденькой замѣткѣ, въ которой графиня Стефанія занесла первыя впечатлѣнія, вынесенныя ею отъ императорскаго двора: "Я чувствовала себя словно потерянною посреди всего этого beau monde'а. Сколько роскоши! Какіе туалеты! Императрица показывала сама въ томъ примѣръ". "Правда, это состязаніе въ изяществѣ имѣло нѣкоторыя неудобства: многія молоденькія и хорошенькія женщины ни за что не хотѣли отставать отъ другихъ, и расходы, потребные на удовлетвореніе этой роскоши, повлекли за собой многія искушенія. Конечно, клеветы, порождавшейся подчасъ по этому поводу, было больше чѣмъ правды, тѣмъ не менѣе не подлежитъ сомнѣнію тотъ фактъ, что во многихъ случаяхъ всѣ эти туалеты женъ оплачивались не ихъ мужьями".

Въ разсказахъ графини де-ла-Пажери о первыхъ годахъ второй Имперіи и о бракосочетаніи императора, о поѣздкѣ въ Англію и о путешествіи королевы Викторіи во Францію нѣтъ ничего новаго. Все сводится главнымъ образомъ къ этикету и ничего больше. За то ею набросана весьма любопытная картинка компьенскихъ "series". Если положиться на показанія графини, то придется признать это пребываніе на императорской дачѣ столь же скучнымъ, какъ дождь.

Послѣобѣденное время проходило за охотой или на болѣе или менѣе забавныхъ экскурсіяхъ. Затѣмъ, вотъ какъ заканчивался день обѣдомъ и "кружкомъ" государей: "во все время обѣда раздается превосходная военная музыка, взятая изъ различныхъ полковъ въ Компьенскомъ гарнизонѣ. Подаютъ такъ скоро, что болѣе часу никогда не остаются за столомъ. Затѣмъ начинается придворный вечеръ, походящій на всѣ придворные вечера, какіе давались и будутъ даваться впредь. Присутствіе государей дѣлаетъ его болѣе натянутымъ и безжизненнымъ.

"Это вполнѣ естественно, такъ требуется этикетомъ. И даже, еслибы императоръ удалился съ вечера, этотъ этикетъ парилъ бы невидимкой посреди собранія и сохранилъ бы его характеръ. Это, впрочемъ, хорошо для обаянія, какимъ должны быть окружены царственныя особы. Въ самомъ дѣлѣ, Дворъ, гоняющійся за слишкомъ свободными или черезчуръ шумными удовольствіями, такъ легко подвергается осужденію! Чего только ни говорили о празднествахъ въ Компьенѣ и въ Фонтенебло! А между тѣмъ, Богъ видитъ, что по справедливости ни одинъ голосъ не могъ бы раздаться, чтобы сказать, что всѣ развлеченія не были приличны".

Правда, всегда оставалась ночь и утро для тѣхъ, кто обладалъ воображеніемъ; энергіей и иниціаторскимъ духомъ, необходимыми для того, чтобы внести нѣкоторое разнообразіе въ удовольствія офиціальной дачной жизни. Графиня не даетъ на этотъ счетъ никакихъ разъясненій. Повидимому, она сохранила о Компьенѣ впечатлѣнія монотонности. Быть можетъ, не всѣ приглашенные подчинялись, подобно ей, скучной серіи установленныхъ входовъ и выходовъ. Они только приглашали въ участію въ своихъ увеселеніяхъ графиню Ташеръ, которую гарантировало ея положеніе дѣвицы, обойденной замужествомъ, и это забвеніе, конечно, не было обидой. Но тѣмъ не менѣе, для нея не было тайной, что среди императорскихъ приближенныхъ существовалъ "кланъ" прожигателей жизни, требовавшихъ отъ деревни кое чего иного, помимо буколическихъ вдохновеній. И представителямъ "клана" было совсѣмъ не худо при дворѣ. Графиня замѣтила это во время пребыванія своего въ Фонтенебло.

"Это молодые, въ большинствѣ случаевъ холостяки, въ нихъ именно хотѣлось бы мнѣ встрѣтить ту учтивость, связанную съ прекрасными и изящными манерами, которую должно было внушать имъ памятованіе о дворцовой обстановкѣ. Къ сожалѣнію, избалованные нѣкоторыми дамами полусвѣта, вокругъ которыхъ они тяжеловѣсно увивались, они ничуть не отвѣчали тому идеалу, какой я составила себѣ о нихъ. Ихъ безцеремонность и веселость, нерѣдко неумѣстныя, весьма мнѣ не нравились. Императрица терпѣла ихъ, хотя и не поддерживала ихъ своимъ молчаніемъ; я иногда сожалѣла о томъ"...

Всегда снисходительная и сдержанная, графиня Стефанія, повидимому, скорѣе готова была притупить свое перо, нежели заострить его, и пожертвовать нѣкоторой правдой, ради любви къ молчанію. Однако-же, при императорскомъ дворѣ были такія двѣ-три личности, которыхъ она не стѣсняется немного позлословить: "М-me Валевская справедливо считается одной изъ красивѣйшихъ женщинъ при дворѣ: она съумѣла внушить весьма горячую симпатію императору и не менѣе горячую -- императрицѣ, что вдвойнѣ говоритъ въ ея пользу. Въ ней больше практичности, нежели ума, но она умѣетъ нравиться всѣмъ,-- такая она вѣжливая, любезная, пріятная, избѣгаетъ напускать на себя важность и никогда не кичится великимъ фаворомъ, какимъ пользуется при дворѣ. Она навѣрное лучшая страница въ портфелѣ своего мужа".

"Графъ Валевскій, дѣйствительно, очень красивый лицомъ и положительно похожій на Бонапарта,-- никогда не обладалъ талантомъ жены. Для него невѣдомо искусство создавать себѣ друзей. Онъ скорѣе отталкиваетъ, нежели привлекаетъ къ себѣ. Онъ съ страшной афектаціей позируетъ великимъ дипломатомъ, вѣчно обремененнымъ дѣлами. Прелестная его жена въ данномъ случаѣ гораздо искуснѣе его. Если онъ сочиняетъ и подписываетъ бумаги, то она создаетъ и поддерживаетъ его положеніе. Для своего мужа она -- лучшій документъ въ министерствѣ".

Довольно длинная глава посвящена подвигамъ "медіума" Юма, надѣлавшаго много шума въ свое время. Графиня Стефанія де-ла-Пажери присутствовала на нѣкоторыхъ изъ сеансовъ, на которыхъ "духи", вызванные Юмомъ, проявляли себя императору и его приближеннымъ, предсказывая будущее, помощью ножекъ столовъ и креселъ. Въ теченіе нѣсколькихъ недѣль всѣ столы -- и всѣ головы -- вертѣлись въ какомъ-то неистовомъ шабашѣ. Повидимому, никому не принадлежавшія руки, шалили въ драгоцѣнностяхъ и дамскихъ уборахъ. Духъ великаго Наполеона заговорилъ однажды. Цѣлые канделябры, сами по себѣ, приближались къ хорошенькимъ любопытнымъ дамамъ, блондинкамъ и брюнеткамъ, стукаясь объ ихъ смущенныя головки, издававшія при томъ глухой звукъ полой и пустой фаянсовой посуды. Генеральша де-Лурме, вдова, вызвала своего мужа, и къ ней приблизился стулъ покачиваясь, совсѣмъ такъ, какъ покачивался покойный генералъ.

Графиня Стефанія видѣла все это или нѣчто въ томъ же родѣ. Разсказавъ эти вещи, она заключаетъ, что во всѣхъ данныхъ чудесахъ дѣло не обходится безъ "чрезмѣрно возбужденнаго воображенія". Вотъ это дѣйствительно здравое размышленіе!

"Mon séjour aux Tuileries" заключается 1858 годомъ. Въ этомъ году графиня Стефанія совершила путешествіе въ Германію. По возвращеніи ея императоръ и императрица встрѣтили ее весьма дружелюбно и бесѣдовали съ ней въ теченіе почти двухъ часовъ. На этомъ своемъ тріумфѣ графиня прекращаетъ свои признанія, не скрывая своей радости. Она была тогда, видимо, въ такомъ же настроеніи, какъ нѣкогда г-жа де-Севинье, польщенная вниманіемъ Людовика XIV. И она явно сдерживается, чтобы не сказать, подобно знаменитой писательницѣ: "по истинѣ у насъ великій императоръ".

Ѳ. Булгаковъ.

"Вѣстникъ Иностранной Литературы", No 6, 1893

OCR Бычков М. Н.