Булгаков Федор Ильич - Из заграничной хроники - общественной и литературной

Изъ заграничной хроники -- общественной и литературной.

Анри Мюрже и его типы.

Въ литературныхъ и артистическихъ кружкахъ Парижа рѣшено поставить памятникъ Анри Мюрже, автору напечатанныхъ въ "Вѣстникѣ" "Сценъ изъ жизни парижской Богемы". Въ короткое время удалось собрать на это необходимую сумму. Памятникъ исполненъ скульпторомъ Бульономъ и найдетъ себѣ мѣсто въ Люксанбургскомъ саду. На постаментѣ въ 2 метра высоты помѣщается очень похожій портретъ-бюстъ Мюрже. У ногъ его сидятъ Мюзетта и Мими, двѣ героини его "Жизни Богемы".

Какъ сыну привратника -- портного, Мюрже приходилось тоже сдѣлаться портнымъ. Но академикъ Жуи отрекомендовалъ молодого Анри графу Толстому, и Мюрже сталъ называться "секретаремъ русскаго посланника". Это было въ 1839 г., когда Мюрже минуло 17 лѣтъ. Должность "секретаря русскаго посланника" давала ему въ мѣсяцъ 40, потомъ 50 франковъ и сюртукъ съ графскихъ плечъ, чтобъ онъ не казался оборванцемъ. Изъ этихъ 50 франковъ Мюрже отдѣлялъ 30 своему больному отцу. Иногда онъ кое-что заработывалъ перепиской. Тѣмъ не менѣе онъ не горевалъ. Онъ былъ молодъ и не терялъ надежды на будущее, и имѣлъ не мало молодыхъ друзей, такихъ же бѣдняковъ, какъ и онъ, изъ которыхъ иные потомъ стали знаменитыми. Будучи 20 лѣтъ, онъ написалъ разсказъ, за который получилъ 10 франковъ. Потомъ ему пришлось продать свою мебель за 75 франковъ, а въ апрѣлѣ 1843 г. онъ писалъ: "мы издыхаемъ съ голоду". Онъ работалъ ночи напролетъ, сочинилъ пьесу и отнесъ ее въ Пале-Рояль. Тамъ ее не приняли. Ни въ чемъ не везло ему. Онъ рѣшилъ, наконецъ, поступить на какой-нибудь корабль матросомъ. Тутъ г-жа Ротшильдъ дала ему 50 фр., его бывшій патронъ Толстой 20 фр. и пальто. Одинъ романъ принесъ ему 125 франковъ, и юмористическое изданіе "Le Corsaire" открыло ему свои столбцы. Мюрже стало легче дышать: "отнынѣ я буду приносить домой ежемѣсячно 30--40 франковъ, не стѣсняя себя!" Но "Сцены изъ жизни Богемы" дали ему только 25 франковъ.

Онѣ появились сперва въ фельетонѣ "Le Corsaire" за 1847--48 г., а 22 ноября 1849 г. состоялось въ парижскомъ театрѣ "Variétés" первое представленіе пьесы, извлеченной самимъ Мюрже изъ "Жизни Богемы". Несмотря на бури революціи 1848 года, романъ и пьеса обратили на себя общее вниманіе. Мюрже сразу сдѣлался "извѣстнымъ писателемъ". Число изданій, съ того времени пережитыхъ "Сценами", необыкновенно велико. И по сіе время этотъ романъ принадлежитъ въ числу наиболѣе читаемыхъ и наиболѣе занимательныхъ книгъ во Франціи, а помянутая пьеса на ту же тему еще не такъ давно въ "Одеонѣ" нашла себѣ признательную публику, хотя всѣ условія жизни въ Парижѣ сильно измѣнились со временъ Мюрже.

Однако, Мюрже немногимъ легче жилось и послѣ доставшихся ему лавровъ. "Revue des deux mondes" отводилъ мѣсто его произведеніямъ, но и тутъ его заработокъ не превышалъ 80 франковъ въ мѣсяцъ. Даже тогда 30-лѣтній авторъ "Жизни Богемы" не могъ ходить въ Парижъ къ своей возлюбленной Мюзеттѣ. Самъ онъ жилъ въ то время въ деревнѣ Морлоттъ и "не имѣлъ бѣлья". По той же причинѣ онъ не встрѣтилъ никакой взаимности со стороны красивой Маргариты Тюилье, создавшей роль Мими въ "Vie de Bohème", а Мюрже былъ влюбленъ въ нее страстно. Другъ и коллега его Барьеръ взялся замолвить за него словечко жестокосердной артисткѣ. Та возразила: "я не могу его видѣть, онъ слишкомъ плохо одѣтъ, онъ похожъ на гороховое чучело". Тогда Барьеръ отвелъ его къ хорошему портному и одѣлъ его съ головы до ногъ по самой новѣйшей модѣ. Но актриса не проявила благосклонности къ бѣдному пѣвцу Мюзетты. Барьеръ вступился снова, и артистка отвѣтила ему сухо: "теперь я нахожу его еще безобразнѣе, теперь онъ похожъ на куклу для мѣрки портныхъ".

Мюрже нанималъ въ Парижѣ маленькую квартиру за 100 фр. въ годъ. Своей Мюзеттѣ онъ писалъ 14 марта 1855 г.: "тебѣ еще придется прибавить кусочекъ къ своему терпѣнію и къ своему... платью, если оно сносилось... я работаю день и ночь". Въ ноябрѣ 1859 г. ему хотѣлось провести съ Мюзеттой веселый день, "если-бы онъкъ 5 часамъ нашелъ случайно на улицѣ 20 франковъ". Затѣмъ онъ въ шестой разъ попадаетъ въ больницу, гдѣ "ему уже вовсе не противно"; "какъ-бы ни была плоха ѣда тамъ, она вдесятеро лучше, чѣмъ какую я самъ могъ добыть себѣ; иногда я требую супъ дважды, трижды". Послѣдняя воля, заявленная Мюрже одному другу, звучитъ такъ трогательно: "меня отправляютъ въ Дюбуа. Мнѣ пріятнѣе было-бы Сенъ-Луи, тамъ чувствуешь себя уютнѣе". Черезъ нѣсколько дней онъ умеръ въ лечебницѣ Дюбуа.

Литературный багажъ Мюрже довольно значителенъ для писателя его лѣтъ. Ему не было и 38 лѣтъ, а онъ написалъ уже 11 томовъ и сочинилъ три комедіи. Но его многочисленныя пѣсни и стихотворенія не превышаютъ уровня посредственности. Разсказы и романы его, за исключеніемъ "Scènes de la vie de Bohème" теперь едва-ли читаются. Дѣйствительную и вѣковѣчную славу его имени доставили только "Сцены изъ жизни парижской богемы". Пѣвецъ богемы работалъ медленно, отдѣлывалъ каждую фразу. Матеріально онъ терпѣлъ отъ этой медленности, но онъ предпочиталъ стѣсненныя обстоятельства добровольному несовершенству формы.

Горькой ироніей отзывается замѣчаніе Вильмесана, издателя "Figaro", который выходилъ тогда всего разъ въ недѣлю: "Мюссе имѣлъ за своимъ гробомъ всего 30 человѣкъ, Мюрже -- за своимъ всѣхъ знаменитостей своего времени". Тогда же Вильмесану пришла мысль въ ближайшемъ нумерѣ "Figaro" напечатать имена всѣхъ бывшихъ на похоронахъ Мюрже.

Обычай этотъ привился и подтверждаетъ пресловутый практическій совѣтъ, кѣмъ-то нѣкогда высказанный: "если вы хотите стать извѣстнымъ, то начинайте присутствіемъ на похоронахъ почтенныхъ людей. Ваше имя прочтется въ газетахъ".

* * *

Для читавшихъ "Сцены изъ жизни парижской Богемы" уже изъ сказаннаго видно, что эти сцены вдохновлены непосредственно условіями жизни самого Мюрже. И дѣйствительно, теперь доподлинно извѣстно, что главныя дѣйствующія лица въ романѣ и пьесѣ, извлеченной изъ него, а равно и добрая половина всѣхъ разсказанныхъ тамъ приключеній взяты прямо изъ жизни. Объ этомъ писалъ не разъ покойный Шамфлери, другъ Мюрже, да и самъ прототипъ Шаннара "Сценъ" -- Александръ Шаннъ разсказывалъ о томъ же подробно.

Въ періодъ знакомства своего съ Мюрже, въ 1841 году, Шаннъ былъ художникомъ. Онъ занималъ тогда маленькую мастерскую въ улицѣ дю-Фуарръ, въ латинскомъ кварталѣ, увлекаясь въ одно и то же время живописью и музыкой, разыгрывая на клавикордахъ, работы 1782 года, пріобрѣтенныхъ за 30 франковъ. Сосѣдомъ у него былъ литографъ Ноэль, занимавшійся своимъ дѣломъ лишь настолько, чтобы не умереть съ голоду, большую же часть времени посвящавшій на сочиненіе трагедій, которымъ никогда не суждено было попасть на подмостки. Онъ былъ худъ, какъ скелетъ, высокъ ростомъ и желтъ, и обладалъ настоящей гривой. По вечерамъ у него часто собирались студенты и молодые художники, рукоплескавшіе его стихотвореніямъ, которыя онъ читалъ имъ голосомъ, потрясавшимъ стѣны.

Въ одинъ изъ такихъ вечеровъ въ тѣсной комнаткѣ появился и Мюрже, принадлежавшій къ числу поклонниковъ Ноэля. Ему не было еще тогда 20-ти лѣтъ, тщедушный, застѣнчивый. Мюрже всецѣло преклонялся передъ Викторомъ Гюго, авторомъ "Notre Dame de Paris", и, глядя на этотъ соборъ, какъ разъ виднѣвшійся изъ оконъ мастерской, написалъ вдохновенный гимнъ, посвященный поэту. Шаннъ, только что нанявшій новую квартиру въ отелѣ de-Sens, пригласилъ Мюрже на новоселье. Благодаря этому, у нихъ завязалось болѣе близкое знакомство, продолжавшееся вплоть до самой смерти Мюрже. Оригинальная личность и оригинальный образъ жизни Шанна доставили Мюрже богатый матеріалъ для его литературныхъ работъ.

Молодой художникъ и музыкантъ существовалъ, участвуя въ оперныхъ хорахъ въ качествѣ баса. Играть на роялѣ онъ выучился самъ, на вышеупомянутыхъ клавикордахъ, по нотамъ, пріобрѣтеннымъ отъ старьевщика. Необходимой бѣглости въ пальцахъ достигъ совершенно случайно. На одной изъ его квартиръ, гдѣ онъ частенько цѣлыя ночи проводилъ за роялемъ, нѣкій преподаватель греческаго языка, жившій съ нимъ по сосѣдству, сталъ на него жаловаться и, черезъ посредство полиціи, обязалъ ограничить его упражненія пальцевъ промежуткомъ отъ 6 часовъ утра до 10 часовъ вечера. Это до того разгнѣвало молодого художника, что онъ рѣшилъ извести ябедника гаммами, которыя съ той поры безъ устали, по цѣлымъ днямъ, извлекалъ изъ стараго разбитаго инструмента. Чѣмъ сильнѣе гнѣвался несчастный профессоръ, чѣмъ грознѣе разражался онъ бранью въ окно, тѣмъ усерднѣе упражнялся Шаннъ. Утомивъ, наконецъ, свою жажду мести, онъ къ удовольствію своему, замѣтилъ сдѣланные имъ успѣхи. Ведя знакомство съ Огюстомъ Витю и Маріусомъ Юшаромъ, тогда еще молодыми людьми, Шаннъ продолжалъ музыкальныя свои занятія. Послѣ фортепіано онъ научился играть на віолончели, а затѣмъ на тромбонѣ. Изъ обоихъ инструментовъ онъ извлекъ матеріальную пользу, участвуя въ оркестрѣ, причемъ сблизился съ извѣстнымъ впослѣдствіи композиторомъ Метра. Съ послѣднимъ, такимъ же бѣднякомъ, какимъ былъ и онъ самъ, Шаннъ нерѣдко завтракалъ у себя на квартирѣ. Провизію и уголь оба приносили въ карманахъ. Метра, ходившій всегда во фракѣ, доставлялъ мясо. Упражненія на тромбонѣ Шаннъ производилъ зимой въ нетопленной комнатѣ, а лѣтомъ, въ виду сильной жары, прикрывался однимъ только дамскимъ маскараднымъ костюмомъ съ блестками.

Однажды вечеромъ онъ замѣщалъ одного пріятеля тромбониста въ провинціальномъ театрѣ, играя совершенно незнакомую ему музыкальную пьесу. Онъ исполнялъ свою партію безъ особыхъ затрудненій. Въ концѣ, когда всѣ остальные инструменты уже смолкли, нотный листокъ его указывалъ ему еще нѣсколько тактовъ, которые онъ и протрубилъ съ полной экспрессіей. Тѣмъ сильнѣе было его изумленіе, когда онъ замѣтилъ гнѣвъ капельмейстера при этихъ тактахъ и приказаніе замолчать. Остальные музыканты готовы были прыснуть со смѣху. Въ антрактѣ выяснилось, что неизвѣстные такты добавлены были воробьями.

Самымъ пріятнымъ воспоминаніемъ для Шанна было воспоминаніе о 1848 годѣ, когда онъ состоялъ членомъ большого городского оркестра, каждый вечеръ игравшаго передъ Ратушей и затѣмъ получавшаго обильное угощеніе отъ мэра. Пиша первые отрывки "Vie de Bohème", Мюрже прозвалъ веселаго художника Шаннаромъ. Вслѣдствіе опечатки отсюда явился Шонаръ,-- имя, такъ и оставшееся за Шанномъ.

Художникъ Марсель составленъ Мюрже изъ двухъ различныхъ прототиповъ -- художника Лазара и другого -- по имени Тавара. Первый былъ человѣкъ со средствами, жившій вмѣстѣ съ своимъ братомъ въ собственномъ домѣ и располагавшій возможностью вполнѣ отдаваться своему искусству. Но у него была страсть къ бродягамъ и къ страшно грязнымъ, подозрительнымъ трактирамъ. И потому каждый день послѣ обѣда онъ проводилъ съ своими пріятелями въ питейномъ заведеніи, помѣщавшемся въ улицѣ St.-Jaques и посѣщавшемся ветошниками.

Пили тамъ стоя, такъ какъ на одной скамьѣ у стѣны могли сѣсть всего нѣсколько человѣкъ. Если какой-нибудь изъ ободранныхъ, засаленныхъ завсегдатаевъ начиналъ черезчуръ шумѣть, его выталкивали на улицу безъ дальнѣйшихъ разсужденій. Лазаръ вмѣстѣ съ своей компаніей обсуждали тутъ, стоя, вполголоса, политическіе и художественные вопросы дня. Не одна проказа, воспроизведенная затѣмъ на сценѣ въ Сорбоннѣ или другихъ мѣстахъ, зарождалась именно тамъ. Мюрже также иногда появлялся тутъ, но онъ никогда ничего не пилъ кромѣ стакана cassis съ водой. Возвращаясь домой, вся компанія нерѣдко отправлялась гуськомъ по улицамъ квартала. Любимымъ мѣстопребываніемъ Лазара былъ еще трактиръ, куда ходили обѣдать рабочіе, выгребавшіе изъ Сены песокъ ковшами. Эти люди сидѣли обыкновенно вокругъ стола, снявъ рубахи и обнаживъ загорѣлыя туловища. Другимъ излюбленнымъ мѣстомъ была комната одной стряпухи, спеціально жарившей дичь и обитавшей въ улицѣ Dauphine. Вслѣдствіе сходства ея съ невѣсткой Карла X, ее прозвали герцогиней Беррійской.

Таваръ былъ очень талантливый художникъ, геркулесовской силы, двумя пальцами подымавшій ружье за остріе штыка и какъ-то одолѣвшій цѣлую шайку бродягъ. У него была страсть къ ночнымъ прогулкамъ съ знакомыми въ окрестностяхъ города, гдѣ на разсвѣтѣ изъ принесенныхъ съ собой припасовъ они устраивали себѣ завтракъ, разводя огонь на открытомъ воздухѣ. Мюрже всегда бралъ съ собой на эти прогулки акварельныя краски и дѣлалъ наброски, другой пріятель услаждалъ лагерь игрой на флейтѣ... Таваръ всегда продѣлывалъ эти ночныя прогулки во фракѣ -- любимомъ своемъ костюмѣ. Съ картиной "Переходъ евреевъ черезъ Чермное море" у него вышелъ казусъ, послужившій сюжетомъ для Мюрже. Онъ задумалъ и началъ картину въ большихъ размѣрахъ, а денегъ на модели и аксессуары для картины не было. И вотъ "Переходъ евреевъ" онъ обратилъ въ Ніобу, оплакивающую дѣтей своихъ, убитыхъ Аполлономъ и Діаной. Разные пріятели позировали ему для изображенія груды труповъ, причемъ имъ доставляло большое удовольствіе впослѣдствіи, когда картина была на выставкѣ, выискивать свои трупы изъ четырнадцати, представленныхъ на картинѣ. Художникъ усердно работалъ на избранномъ имъ пути и скончался въ довольно преклонныхъ лѣтахъ.

Философъ Коллине народился точно также изъ двухъ прототиповъ. Первымъ послужилъ нѣкій ученый благочестивый богословъ Жанъ Валлонъ, оставившій послѣ себя не мало религіозныхъ сочиненій. Другимъ прототипомъ явился философъ Трападуксъ. Жанъ Валлонъ былъ средняго роста и отличался роскошными волосами, съ которыми едва могъ справиться. Онъ всегда ходилъ въ широкополой шляпѣ и въ поношенномъ сюртукѣ, и вѣчно таскалъ при себѣ множество старыхъ книгъ. Другъ его Трападуксъ былъ высокій ростомъ, сухой и костлявый человѣкъ, съ рѣзкими чертами и смуглымъ цвѣтомъ лица. Онъ носилъ узкополую шляпу, совершенно выцвѣтшее, нѣкогда зеленое пальто и, подобно Валлону, страдалъ страстью къ старымъ книгамъ. Онъ питался всегда въ "Café Монте", извѣстномъ студенческомъ притонѣ, гдѣ хозяинъ, изъ особаго къ нему расположенія, откладывалъ спеціально для него лучшее вино. На какія средства онъ жилъ, этого никто не зналъ, самую квартиру свою онъ тщательно скрывалъ. Только однажды случайно одинъ изъ его друзей заглянулъ въ маленькую комнатку, биткомъ набитую книгами.

Валлонъ также любилъ накидывать таинственное покрывало на свою жизнь. Такъ, каждый вечеръ въ извѣстный часъ, онъ уходилъ изъ "Café Momus", причемъ любопытнымъ пріятелямъ ни разу не удалось дознаться, куда онъ отправлялся. Молодежь воображала, что онъ каждый вечеръ посѣщаетъ какую-то даму. Напротивъ того, Валлонъ былъ скромный малый и проживалъ съ своей матерью на тихомъ Isle St-Louis. Онъ былъ поклонникъ классической музыки, такъ какъ, по его выраженію, отъ нея пахло старыми засаленными книгами. Къ великому удовольствію другихъ, онъ любилъ по вечерамъ въ "Café Momus" вести съ Трападуксомъ философскіе диспуты. Столь-же спокойно и тихо, какъ онъ жилъ, онъ и скончался на восьмидесятомъ году отъ роду.

Барбемушъ есть ядовитая каррикатура на писателя и музыканта Шарля Барбара, оставившаго не мало произведеній. Благодаря квакерской своей внѣшности, своей замкнутости и серьозному лицу, первое впечатлѣніе бывало для него не особенно выгодно. Но кто узнавалъ его ближе, тѣ любили его. Онъ былъ сперва учителемъ въ школѣ, затѣмъ, въ періодъ знакомства его съ Мюрже,-- домашнимъ наставникомъ у Друэнь-де-Люйсъ. Съ завсегдатаями Café Momus онъ встрѣчался только случайно, и, кромѣ Шанна, съ которымъ онъ раздѣлялъ страсть къ музыкѣ, ни съ кѣмъ близко не сошелся. Благодаря нѣкоторымъ романамъ онъ стяжалъ себѣ популярность и впослѣдствіи женился на одной очень образованной молодой дамѣ. Супружество его, отъ котораго у него народилось двое дѣтей, было весьма счастливое. Въ 1865 году холера похитила его жену и одного ребенка. Несчастный поэтъ съ отчаянія заболѣлъ горячкой и выбросился изъ окна.

Слуга Баптистъ, появляющійся въ романѣ всего однажды, но въ пьесѣ играющій болѣе значительную роль, списанъ съ различныхъ оригиналовъ слугъ, встрѣчавшихся въ дружескомъ кругу. У самого Мюрже былъ дядька, Шаннь держалъ у себя лакея, когда жилъ вмѣстѣ съ Шамфлери, да еще такого дряхлаго инвалида, что тотъ едва волочилъ ноги, и имѣя надобность въ какомъ-нибудь предметѣ, приходилось прежде всего самому сунуть ему въ руку этотъ предметъ.

Въ лицѣ Родольфа Мюрже изобразилъ самого себя. Сначала попробовалъ онъ свои силы въ искусствѣ, хотя и безъ особаго успѣха. Затѣмъ въ теченіе нѣсколькихъ лѣтъ лелѣялъ намѣреніе сдѣлаться морякомъ. О томъ, какъ жилъ онъ литературой, сказано выше.

* * *

Женскія героини въ "Vie de Bohème" также почерпнуты изъ дѣйствительной жизни. Мими это -- копія съ одной дамы, близко къ Мюрже стоявшей, съ которой онъ познакомился, какъ съ подругой своей кузины, дочери его дяди, печника. Она продолжала отношенія съ поэтомъ и послѣ своего замужества и иногда, замаскировавшись, посѣщала съ нимъ оперные балы. Другія черты онъ заимствовалъ у другой дѣвушки, долго его интересовавшей. Это было симпатичное и настоящее парижское явленіе, но легкомысленное и безнравственное. Она измѣняла Мюрже съ полной откровенностью и веселилась отъ души, когда пріятели его дѣлали ей выговоры. Она умерла въ больницѣ отъ чахотки. Послѣднимъ ея желаніемъ, желаніемъ, которое она лелѣяла въ теченіе многихъ лѣтъ, было имѣть хорошее платье. Мюрже узналъ объ ея смерти слишкомъ поздно, чтобы потребовать ея тѣло,-- ее отправили уже въ анатомическій театръ.

Больше всего соотвѣтствуетъ своему оригиналу Мюзетта. Это была настоящая типичная гризетка, съ нѣсколько неправильными чертами лица и всегда насмѣшливой улыбкой.

За то фигура ея была до такой степени безупречна и красива, что всѣ художники желали имѣть ее моделью и нерѣдко заблаговременно просили о сеансѣ. Сердце ея легко воспламенялось. Не справляясь о томъ, есть ли у предмета ея склонности копѣйка за душой, она подчинялась мимолетной своей страсти, которая, конечно, и охлаждалась такъ же быстро. Въ одинъ прекрасный день, пресытившись жизнью среди студентовъ и художниковъ, она перекочевала на другой берегъ Сены, гдѣ ее ожидали болѣе зажиточные любовники. Она усердно стала тутъ копить деньги, чтобы обезпечить себѣ беззаботную старость. На шестидесятомъ году отъ роду она вздумала съ своими сбереженіями отправиться въ своей сестрѣ въ Алжиръ. Но корабль, на который она сѣла въ Марселѣ, "Atlas", пропалъ безслѣдно. Онъ погибъ со всѣми пассажирами и вещами, похоронивъ также и бѣдную Мюзетту.

Красильщица Феми, пріятельница Шоннара, называлась въ жизни Лизеттой, была цвѣточницей и, занимаясь окрашиваніемъ листьевъ, вѣчно ходила съ зелеными пальцами. Шаннъ познакомился съ ней какъ-то вечеромъ въ одномъ маленькомъ Café, гдѣ онъ музицировалъ вмѣстѣ съ своимъ пріятелемъ. Она была маленькаго роста, кругленькая, съ темными волосами и голубыми глазами. Несмотря на всю ея необразованность, она нравилась природнымъ своимъ остроуміемъ и своей живостью. Шаннъ заговаривалъ съ ней не иначе, какъ въ самомъ церемонномъ тонѣ, на "вы", хотя она отвѣчала на "ты" и сердилась на его нерѣдко непонятныя шутки. Друзьямъ въ "Café Momus" это всегда доставляло лишнее удовольствіе. Оригиналенъ былъ конецъ ихъ отношеній. Во время одной увеселительной поѣздки, предпринятой какъ-то Шанномъ, Лизетта заболѣла. Возвратившись, онъ засталъ ее еще очень слабой, съ массой неоплаченныхъ счетовъ. Онъ ухаживалъ за ней въ теченіе трехъ мѣсяцевъ и, чтобы купить ей новое платье для перваго выхода послѣ болѣзни, продалъ свое хорошее зимнее пальто, разсчитывая согрѣваться съ помощью двухъ рубашекъ. Лизетта такъ принарядилась въ первый свой выходъ, какъ только можетъ устроиться парижанка съ самыми скромными средствами. Напѣвая вполголоса, поцѣловала она въ щеку своего друга, сбѣжала съ лѣстницы и болѣе не возвращалась! По выраженію Шанна, она страдала распространенной въ ихъ кварталѣ болѣзнью побѣговъ.

Одна изъ прелестнѣйшихъ сценъ въ романѣ Мюрже -- гдѣ нѣкто, за недостаткомъ хорошаго обѣда, довольствуется сыромъ и виномъ, воображая притомъ, что этимъ заканчиваетъ роскошный обѣдъ,-- вполнѣ соотвѣтствуетъ одному приключенію изъ жизни Александра Шанна. Однажды утромъ вмѣстѣ съ знаменитымъ впослѣдствіи художникомъ Курбе поѣхалъ онъ на прогулку въ Гавръ и переправился въ маленькую рыбачью деревню Honfleur. Здѣсь они встрѣтили автора "Fleurs du mal" -- извѣстнаго поэта Бодлэра. Несмотря на неприглядность ихъ костюмовъ для гостиной, онъ затащилъ ихъ въ виллу богатой своей матери и тамъ угостилъ ихъ. Вечеромъ онъ перебрался съ ними въ Honfleur и вдругъ рѣшился ночью проводить ихъ въ Парижъ, чтобы хотя нѣсколько встряхнуться отъ монотонной жизни. Онъ увѣрялъ, что въ большомъ количествѣ не переноситъ ни солнца, ни воды и предпочитаетъ всякому соловью часы съ курантами. Пріѣхавъ въ Парижъ, Бодлэръ и Шаннъ уговорились вмѣстѣ позавтракать. Но такъ какъ у перваго въ карманѣ было всего три франка, а у второго и совсѣмъ ничего не оставалось, то онъ и надумалъ сейчасъ же раздобыть денегъ. Онъ собралъ дома нѣсколько гравюръ и понесъ ихъ къ père Медичи, ветошнику Саломону, жившему на исчезнувшей нынѣ въ Парижѣ улицѣ Bue de Musée, на площади Карусель. У Саломона, который, дѣйствительно, велъ оригинальную торговлю, была единственная, хорошенькая дочка, хотя и занимавшаяся позированіемъ у художниковъ, тѣмъ не менѣе извѣстная своимъ цѣломудріемъ. Онъ выдалъ Шанну за его гравюры 4 франка, съ которыми тотъ и розыскалъ Бодлера. Поэтъ отправился съ нимъ прежде всего къ цирульнику, гдѣ былъ абонированъ и доводилъ хозяевъ постоянной бранью и разными претензіями до отчаянія. Затѣмъ онъ повелъ Бодлэра въ мелкому виноторговцу, кліентуру котораго составляла преимущественно прислуга. Однако Бодлэра здѣсь очень хорошо знали. Ихъ направили въ заднюю комнату и посадили за столъ, накрытый чистой скатертью. Но единственной закуской подали вкусный бри и двѣ бутылки хорошаго бордо. Бодлэръ пилъ послѣднее маленькими глотками, какъ знатокъ, и горячо оспаривалъ прозаическій взглядъ Шанна, утверждавшаго, что бифштексъ съ обыкновеннымъ виномъ былъ бы гораздо пріятнѣе подобнаго мнимаго обѣда. На возвратномъ пути передъ своимъ домомъ поэтъ внезапно бросилъ Шанна, не попрощавшись, такъ какъ замѣтилъ часового. Онъ испытывалъ безграничный страхъ передъ оружіемъ въ рукахъ обыкновенныхъ смертныхъ, въ виду того, что, въ случаѣ внезапнаго припадка безумія, они могли злоупотребить этимъ оружіемъ.

* * *

Лондонскій лордъ-мэръ и его воцареніе. Воцареніе новаго лордъ-мэра въ Лондонѣ совершилось въ нынѣшнемъ году совсѣмъ не при той роскошной обстановкѣ или вѣрнѣе той театральной обстановкѣ, какая бывала въ прежніе годы. Обычай сопровождать вступленіе новаго лондонскаго мэра въ отправленіе обязанностей разными празднествами, очевидно, начинаетъ выдыхаться.

Въ прежніе годы въ день этого празднества происходилъ большой банкетъ въ Гильдгаллѣ, во время котораго обязательно присутствовавшій на банкетѣ премьеръ министерства произносилъ большую политическую рѣчь съ освѣщеніемъ всѣхъ политическихъ событій. Вся Европа обыкновенно съ нетерпѣніемъ дожидалась этого дня. Но со времени премьерства Гладстона обстоятельства измѣнились. Ни самъ престарѣлый премьеръ, ни кто-либо изъ вліятельныхъ членовъ его кабинета, не сочли нужнымъ не только произносить рѣчи, но даже и явиться на знаменитый банкетъ въ Гильдгаллѣ, и Европа остается безъ "освѣщеній" политическихъ событій. Англичане стараются объяснить такую холодность въ отношеніяхъ нынѣшняго кабинета къ представителямъ лондонскаго Сити тѣмъ, что послѣдніе по преимуществу принадлежатъ въ консервативной партіи и всѣми мѣрами препятствуютъ Гладстону и его коллегамъ въ проведеніи либеральныхъ реформъ, значащихся въ программѣ "великаго старца".

Какъ извѣстно, воцареніе новаго лордъ-мэра сопровождается въ Лондонѣ особымъ торжественнымъ кортежомъ, который движется по улицамъ Сити на радость празднаго населенія англійской столицы. Обычай этотъ существуетъ еще со временъ короля Эдуарда III. Лордъ-мэръ избирается комитетомъ альдермэновъ, которые въ свою очередь выбираются "гильдіями". Члены гильдій имѣютъ право голоса только въ томъ случаѣ, если владѣютъ недвижимостью въ предѣлахъ Сити и, кромѣ того, платятъ не менѣе 1 1/2 фунтовъ стерлинговъ годового налога въ пользу города.

Такимъ образомъ лордъ-мэръ является, такъ сказать, старшимъ сановникомъ отъ обывателей лондонскаго Сити. Подъ его главенствомъ находится цѣлый рядъ другихъ выборныхъ чиновниковъ, какъ шерифы, рекордэры, казначеи (chamberlain), носители мечей (swort-bearer), надсмотрщики за водой (waterbailiff) и проч. У большинства этихъ лицъ никакихъ серьезныхъ обязанностей нѣтъ и существуютъ они по традиціи, въ виду необыкновеннаго консерватизма англичанъ въ смыслѣ сохраненія и поддержанія преданій старины глубокой.

Болѣе всего работы у лордъ-мэра. Онъ предсѣдательствуетъ въ собраніяхъ адьдерменовъ и въ городскомъ совѣтѣ (common counsil). Далѣе, хотя во всѣхъ вопросахъ юридическаго характера лордъ-мэръ и довѣряется всецѣло своему "рекордэру", тѣмъ не менѣе онъ является однимъ изъ судей въ уголовныхъ процессахъ, мировымъ судьей и городскимъ судьей въ своей резиденціи "Mansion House". Кромѣ того, онъ участвуетъ въ управленіи Гринвичскаго госпиталя, собора св. Павла, Королевской коллегіи и многихъ другихъ учрежденій, не говоря уже объ обязанностяхъ члена тайнаго королевскаго совѣта и оберъ-шенка въ день коронованія новаго монарха. При посѣщеніяхъ Лондона разными англійскими или иностранными принцами, лордъ-мэръ играетъ роль радушнаго и гостепріимнаго хозяина столицы. Во всѣхъ дѣлахъ, касающихся Сити, онъ является представителемъ, ходатаемъ и защитникомъ всего избравшаго его населенія. Во время большихъ политическихъ собраній и митинговъ лордъ-мэръ предсѣдательствуетъ: он ведетъ переговоры съ правительствомъ; при общественныхъ бѣдахъ и катастрофахъ дѣлаетъ сборы и подписываетъ "изъ собственныхъ денегъ" крупную сумму. Разумѣется, во многихъ случаяхъ лордъ-мэръ замѣщаетъ себя другими подвѣдомственными ему чинами, ибо самому ему невозможно справиться и съ десятой долей лежащихъ на немъ обязанностей. Жалованья онъ получаетъ 10.000 фунтовъ стерлинговъ (100.000 р.) въ годъ. Этой однако суммы не хватаетъ ему, и каждому "уважающему себя" лордъ-мэру приходится истратить изъ собственнаго кармана, по крайней мѣрѣ, еще такую же сумму.

Особенно должны отличаться даваемые имъ обѣды и банкеты. Тутъ роскошь должна превосходить королевскую. Банкетъ, данный, напримѣръ, лондонскимъ Сити въ 1814 г. послѣ перваго паденія Наполеона иностраннымъ гостямъ, въ числѣ которыхъ были императоръ Александръ I, прусскій король Фридрихъ Вильгельмъ III и Блюхеръ,-- стоилъ 25.000 фунтовъ (250.000 рублей).

Замѣчательнѣе всего то, что лордъ-мэръ избирается только однимъ лондонскимъ Сити, т. е. одной семидесятой частью всего Лондона. Всѣ же остальные жители столицы не имѣютъ своихъ мэровъ и управляются мелкими общинами подъ начальствомъ властей всего лондонскаго графства. Эта аномалія бьетъ въ глаза всѣмъ, и въ программѣ нынѣшняго либеральнаго кабинета намѣчено полное преобразованіе этого захирѣвшаго и поросшаго вѣковымъ мохомъ учрежденія.

Населеніе, прежде ожидавшее съ нетерпѣніемъ дня воцаренія новаго лорда-мэра, теперь не обращаетъ вниманія на это событіе. Исключеніемъ являются зѣваки, которые и въ нынѣшнемъ году 9 ноября собрались глядѣть на неудавшійся кортежъ и разъѣзды новаго лордъ-мэра сэра Тилера по Сити.

По пути шествія кортежа стояли хоры военной музыки, игравшіе разные марши и фальшивившіе больше обыкновеннаго. Лордъ-мэръ сидѣлъ, по обыкновенію, въ мантіи и тогѣ, въ золоченной каретѣ, запряженной цугомъ съ напудренными кучерами и лакеями. Позади двигалась традиціонная спасательная лодка, а затѣмъ эмблематическіе фургоны. Въ одномъ изъ нихъ стоялъ Бартонъ и король Эдуардъ IV, причемъ первый показывалъ второму ручной типографскій станокъ. Фургонъ и оба лица напоминали осужденнаго и палача, движущихся къ гильотинѣ. Далѣе слѣдовала повозка, которая должна была изображать бакалейную и колоніальную торговлю; подлѣ повозки на захудалыхъ клячахъ ѣхали два араба, вѣроятно, для указанія того, что лондонское Сити ведетъ торговлю "даже" съ арабами. Остальныя повозки были еще болѣе курьезны. Зѣваки глядѣли на эту картину и изрѣдка изъ ихъ среды раздавался громкій смѣхъ и свистъ.

Вотъ во что начинаетъ превращаться старинный обычай англичанъ. Обстоятельство это весьма важно въ томъ отношеніи, что указываетъ на начало уничтоженія, по крайней мѣрѣ, среди массы населенія, уваженія къ старинѣ, которымъ держится англійское государство. Это протестующее теченіе все усиливается и можетъ привести пожалуй къ совершенно неожиданнымъ для консерватовъ-англичанъ результатамъ.

* * *

Господа и слуги въ Италіи. Италія -- удивительная страна! Нигдѣ не царитъ такой бѣдности среди массъ и среди мелкой буржуазіи, какъ тамъ, и нигдѣ (за исключеніемъ развѣ Сициліи) призракъ разрушительнаго соціализма не представляетъ меньшей опасности.

Этотъ кажущійся парадоксъ вполнѣ подтверждается фактами дѣйствительности. Глубоко демократическая черта населенія, бѣдное ли оно или богатое, такъ тѣсно связываетъ всѣ классы населенія, что о борьбѣ сословій въ новѣйшемъ соціалистическомъ смыслѣ въ Италіи не можетъ быть и рѣчи. Тамъ, гдѣ рабочій, поденьщикъ, слуга держитъ себя на равной ногѣ съ "padrone" (господиномъ), гдѣ прислуга обѣдаетъ за однимъ столомъ съ господами,-- а это допускается даже во многихъ "хорошихъ домахъ",-- гдѣ кухарка и горничная часами возлежатъ вмѣстѣ со своей госпожей по окнамъ и вмѣстѣ совершаютъ прогулки, гдѣ всѣ чувствуютъ себя равноправными и сынами единой націи, гдѣ, наконецъ, пролетарій довольствуется кускомъ хлѣба и козьяго сыра и питьемъ свѣжей воды, а затѣмъ наслаждается любезнымъ солнцемъ и голубымъ небомъ наравнѣ со всѣми богатыми,-- тамъ для соціализма плохая пожива. Для него надо имѣть гораздо большія притязанія на жизнь, чѣмъ какія предъявляются итальянцами.

Любопытной иллюстраціей отношеній между господиномъ и слугой въ Италіи можетъ служить процессъ, назначенный въ разбирательству въ Генуѣ. Дѣло идетъ о гнусномъ убійствѣ, которое совершено надъ господами ихъ долголѣтнимъ слугой.

Въ элегантномъ дворцѣ Piazza Deferred, въ Генуѣ, издавна проживалъ богатый негоціантъ, баронъ Курро (сициліанецъ), съ сыномъ Николино. Прислугу ихъ составляли кухарка и лакей Орсини. Отецъ и сынъ -- оба принадлежали въ высшему обществу и оба имѣли метресъ, на которыхъ расточали огромныя суммы. При этомъ всего курьезнѣе, что старый грѣховодникъ, слывшій въ Генуѣ за распутнѣйшаго ловеласа, постоянно упрекалъ своего сына за то, въ чемъ самъ же подавалъ ему примѣръ. Вслѣдствіе этого въ домѣ Курро нерѣдко происходили бурныя сцены, причемъ слуга Орсини, котораго молодой баронъ считалъ за шпіона и демона -- искусителя отца, подвергался побоямъ почти ежедневно. Въ такихъ случаяхъ папа Курро вмѣшивался въ побоище и набрасывался на бѣднягу Орсини, всеобщаго козла отпущенія, за то, что онъ питаетъ недостаточно почтенія къ молодому барону. Во всемъ прочемъ между господами и слугой царила полная гармонія, подобная вышеуказанной въ отношеніяхъ итальянскихъ слугъ и господъ. Лакей свободно распоряжался всѣмъ; ему платили щедро; онъ былъ повѣреннымъ, то старика, то молодого барона, словомъ, считался членомъ семьи и сообразно тому получалъ колотушки.

2-го мая нынѣшняго года за ужиномъ, къ которому приглашенъ былъ собутыльникъ молодого барона Белелли, опять повторилась обычная сцена семейнаго раздора. Папа Курро въ припадкѣ нравственной строгости сталъ дѣлать упреки своему сынку за то, что его новая метреса, прелестная неаполитанка Агнеса Коппелль, поглощаетъ черезчуръ много денегъ. Отвѣтомъ "baronetto" (молодого барона) было то, что онъ, не долго думая, бросилъ блюдо и тарелку въ голову слуги Орсини, который, вѣроятно, вооружилъ противъ него папу. А когда лакей по своему обыкновенію возразилъ грубой бранью, старикъ баронъ кинулся на него съ внушительными словами: "каналья, воръ, паршивая собака! Ты долженъ уважать моего сына!" На этотъ разъ подобное увѣщаніе пришлось черезчуръ не по вкусу Орсини. Лакей разсвѣрипѣлъ, побѣжалъ за своимъ револьверомъ и затѣмъ, вернувшись, выстрѣлилъ въ обоихъ бароновъ. Николино упалъ замертво тутъ же, а старикъ умеръ часа два спустя въ больницѣ. Когда вскрыли завѣщаніе барона, то оказалось, что слугѣ Орсини назначено было покойнымъ старикомъ 10.000 франковъ!

* * *

О дамскомъ куреніи за и противъ. Въ настоящее время царство табакерки миновало, мужчины бросили ее уже шестьдесятъ лѣтъ тому назадъ, а женщины современныхъ поколѣній съ ужасомъ отводятъ свои пальцы отъ маленькихъ коробочекъ, въ которыхъ восьмидесятилѣтнія вдовицы, оставшіяся вѣрными традиціямъ прошлаго вѣка, ищутъ еще возбужденія для своихъ отяжелѣвшихъ мозговъ.

Въ этомъ переворотѣ, столь глубоко потрясшемъ обычаи цивилизованнаго общества, оба пола выказали не одинаковую предусмотрительность. Англійскіе дэнди и красавцы законодатели всякаго изящества, отказались отъ нюхательнаго табаку лишь для того, чтобы начать курить папиросы, тогда какъ ихъ современницы, сложивъ въ семейные архивы табакерки своихъ бабушекъ, не подумали чѣмъ бы замѣнить ихъ. Лэди Колинъ Кэмпбеллъ въ "English Illustrated Magazine" протестуетъ противъ подобнаго лишенія и требуетъ равенства обоихъ половъ передъ "травой противъ всѣхъ волъ", этой универсальной панацеей, великой утѣшительницей человѣческаго рода.

Лэди Колинъ Кэмпбеллъ не осмѣливается требовать обратно правъ на трубку,-- у нея достаточно хорошаго вкуса, чтобы признать, что это изобрѣтеніе, заимствованное у дикарей съ Антильскихъ острововъ, оказалось бы неграціознымъ на губахъ наслѣдницъ британской аристократіи. Безъ особаго сожалѣнія предоставляетъ она исключительное право и на сигару болѣе противной половинѣ человѣческаго рода, но за то она очень громко утверждаетъ, что папироска есть въ сущности женское орудіе.

Въ Испаніи, Австріи, Россіи никто не можетъ оспаривать у женщинъ права предаваться любимому своему времяпровожденію. Находясь между кончиками пальцевъ или между зубами этихъ привилегированныхъ дамъ, папироска представляется какъ бы самымъ естественнымъ аттрибутомъ ихъ пола, помогая имъ выказать грацію своихъ жестовъ и усилить прелесть лица, когда чело окружается поэтическимъ ореоломъ дыма. Въ силу какой необъяснимой фатальности, англичанки, первыя поднявшія знамя эмансипаціи, первыя завоевавшія университетскіе дипломы, захватившія въ свои руки одну за другой профессіи, въ прежнія времена считавшіяся принадлежностью пола, неправильно именуемаго сильнымъ,-- почему же онѣ лишены права, предоставленнаго большинству европеянокъ, значительно отставшихъ отъ нихъ на пути свободы?

Лэди Колинъ Кэмпбеллъ не можетъ примириться съ несправедливостью, лишающей англичанокъ панацеи, въ которой онѣ болѣе всего нуждаются, чтобы справляться съ жизненными печалями.

Говорятъ, что собака лучшій другъ человѣка; по мнѣнію лэди Кэмпбелль слѣдовало бы прибавить, что лучшій другъ женщины это табакъ. Изящная европеянка, имѣющая несчастье жить въ послѣдніе годы XIX вѣка и желающая одновременно угождать требованіямъ свѣтской жизни и вести свое хозяйства и домоводство, представляетъ собой прелестное существо, поднятое на электрическія проволоки съ постоянными токами. Куреніе табаку единственное средство, которое можетъ успокоить нервы, усиленныя вибраціи которыхъ превращаютъ въ безутѣшныя страданія самыя незначительныя непріятности повседневной жизни.

По мнѣнію лэди Колинъ Кэмпбеллъ, это постоянное сильное возбужденіе, свойственное англосаксонскимъ женщинамъ, не устояло бы противъ благотворныхъ затяжекъ папироской. Едва первыя спирали дыма начинаютъ кружиться, медленно поднимаясь къ потолку, какъ является чувство благополучія, электричество, скопившееся у корней волосъ, разрѣжается, эпидерма становится менѣе чувствительной въ маленькимъ огорченіямъ, изъ которыхъ создана человѣческая жизнь, и, по мѣрѣ окучиванія искусственныхъ облаковъ, на сцену выступаетъ философія и быстро завоевываетъ свои права.

Герой какой-то комедіи, проигравшись въ карты, приказываетъ своему лакею прочесть ему главу изъ Сенеки. Лэди Коллинъ Кемпбелль нашла средство утѣшенія болѣе занимательное, а главное болѣе дѣйствительное, нежели чтеніе вслухъ разсужденій знаменитаго римскаго философа. Для успокоенія отъ какой-нибудь непріятности или чтобъ покончить съ приливомъ дурного настроенія, дамѣ достаточно только закурить папироску.

И не только умъ успокоивается въ дымномъ облакѣ, но и тѣло извлекаетъ не меньшую пользу изъ этого полудремотнаго состоянія. За послѣдніе годы своего лихорадочнаго, тревожнаго, болѣзненнаго существованія, заканчивающееся столѣтіе создаетъ женщинъ, неспособныхъ къ повою. По словамъ лэди Коллинъ Кэмпбелль, лондонская модница не можетъ посидѣть на мѣстѣ дольше пяти минутъ. Единственное средство обезпечить за ней нѣсколько минутъ покоя, это сунуть ей въ ротъ папироску. Подъ вліяніемъ цѣлительнаго оцѣпенѣнія, которое клубы табачнаго дыма вызываютъ въ ея мозгу, тревожимомъ потребностью въ перемѣщеніи, она можетъ просидѣть въ креслѣ въ теченіе получаса, не замышляя предпринять какой-нибудь отдаленной экскурсіи или потрясти основы своей семьи.

* * *

Другая англичанка г-жа Линнъ Линтонъ, далеко не раздѣляющая взглядовъ лэди Коллинъ Кэмпбелль относительно благодѣтельныхъ воздѣйствій "травы противъ всѣхъ золъ", передаетъ въ томъ же вышеназванномъ журналѣ о перепетіяхъ одного злополучнаго мужа, которому пришлось дѣлать выборъ между трубкой и женой. Этотъ отважный курильщикъ, не зная того, избралъ себѣ такую подругу жизни, которая была членомъ общества противъ злоупотребленія табакомъ. Она не только энергически протестовала всякій разъ, когда онъ предавался любимому своему развлеченію, но, кромѣ того, приписывала еще нездоровымъ испареніямъ, распространявшимся отъ клубовъ дыма, какими онъ любилъ себя окружать, всѣ болѣзни, какія могли явиться у дѣтей, происшедшихъ отъ брака, для котораго единственный раздоръ вызывался лишь различіемъ во взглядахъ на вопросъ о никотинѣ. Но для устраненія этого разногласія не находилось подходящаго компромисса, и потому, всякій разъ, когда мужъ желалъ насладиться куреніемъ, онъ отправлялся путешествовать въ Америку, чтобы отдѣлить свою трубку отъ жены безпредѣльностью океана.

Въ настоящее время подобныхъ примѣровъ опасаться нечего. Veto, изгонявшее табакъ изъ домашнаго очага, давнымъ давно снято. Но этой терпимости не достаточно для лэди Колинъ Кемпбеллъ: она желаетъ, чтобы жена имѣла право курить одновременно съ своимъ мужемъ.

Если супругамъ, живущимъ между собой несогласно, приходится очутиться въ tête-à-tête, они немедленно начинаютъ обмѣниваться ѣдкими словами, которыя скоро переходятъ въ сильныя пререканія, сопровождающіяся раскатами грома и зубовнымъ скрежетомъ. Предположимъ наоборотъ, что неладящіе супруги, вмѣсто того, чтобы, безъ всякаго предисловія, прямо приступить къ ежедневной небольшой порціи перекоровъ и перебранки, усѣлись бы рядомъ и закурили. При этомъ женщина настолько погружается въ заботу о томъ, чтобы получше затянуться своей папироской, что ей некогда принимать на себя видъ мученицы, который можетъ вывести изъ себя самаго миролюбиваго человѣка. Съ своей стороны, мужъ черезчуръ боится дать затухнуть своей сигарѣ, чтобы пуститься въ одну изъ тѣхъ долгихъ ораторскихъ желчныхъ критикъ, отъ которыхъ курильщику приходится воздерживаться изъ опасенія нарушить любимое свое удовольствіе. Наилучшій табакъ можетъ распространить отвратительнѣйшій запахъ, если только онъ затухъ и закуренъ вторично, хотя бы это было сдѣлано немедленно послѣ его затуханія.

Куреніе несовмѣстимо съ запальчивыми или продолжительными разговорами. Для него требуется нѣсколько монотонная бесѣда, которой онъ сообщаетъ характеръ взаимной благосклонности, облегчающей сближеніе между самыми закоренѣлыми врагами. Трубка мира у дикарей являлась не произволѣной эмблемой, а точнымъ изображеніемъ дѣйствительности. Подъ вліяніемъ чувства благодушія, дающагося табачнымъ дымомъ, самые несогласные супруги мало-по-малу забываютъ о своихъ пререканіяхъ, и если никотину не всегда удается привести ихъ къ окончательному примиренію, то во всякомъ случаѣ онъ можетъ подготовить временное соглашеніе.

Лэди Линнъ Линтонъ протестуетъ противъ доктринъ лэди Колинъ Кемпбеллъ отъ имени стариннаго британскаго общества.

Непримиримая противница табака называетъ удовольствіе куренія папиросъ "нечистоплотной привычкой". Въ глазахъ англичанки это самый важный упрекъ, какой можетъ быть сдѣланъ противъ нововведенія, составляющаго veto для женскаго пола.

По словамъ этой лэди, женщины претендуютъ на странную привилегію носить на концѣ большого и указательнаго пальцевъ эти гадкія пятна, которыя остаются отъ папироски. Никакія аравійскія благовонія не могли бы стереть эти бурожелтыя пятна, столь же упорныя, столь же неизгладимыя, какъ и слѣды крови, оставшіеся на рукахъ лэди Макбетъ. Точно также напрасно было бы искать достаточно сильнаго элексира, чтобы снять черную окраску, отлагаемую дымомъ на зубахъ. Не открыли еще и достаточно сильныхъ косметикъ, способныхъ замаскировать запахъ никотина, впитывающійся въ длинные женскіе волосы.

Дурной примѣръ, поданный хозяйкой дома, приведетъ къ весьма печальнымъ послѣдствіямъ, такъ какъ не замедлитъ распространиться и на весь персоналъ женской прислуги. Отправляясь прогуляться, подъ предлогомъ отнести письмо барина на почту, Джонъ пользуется этой свободной минуткой, чтобы выкурить сигару своего господина, но Бетти и Молли не располагаютъ такой частой возможностью удаляться изъ дома, а между тѣмъ онѣ ставятъ себѣ въ честь во всемъ рѣшительно подражать барынѣ, и потому онѣ станутъ курить въ комнатахъ. Гостиныя, спальни, будуары обратятся въ курильню. Горничная уронитъ на кружева барыни нѣсколько тѣхъ незамѣтныхъ горящихъ табачныхъ искорокъ, которыя производятъ непоправимые прожоги. Кухарка будетъ ронять въ супъ пепелъ съ отборной сигары, предложенной ей какимъ нибудь изъ ея поклонниковъ, а кормилица, пожалуй, не поцеремонится закурить трубку, во время кормленія новорожденнаго ребенка.

Противница табака зашла слишкомъ далеко, представляя папиросу эмблемой безпорядка. Конечно, тенденціи женщинъ, желающихъ до основанія перестроить организацію общества и семьи, занять всѣ профессіи, донынѣ предоставленныя исключительно сильному полу, и свести мужчинъ къ положенію праздныхъ лежебоковъ, содержимыхъ въ пчелиныхъ рояхъ для обезпеченія непрерывнаго продолженія рода и убиваемыхъ по исполненіи ихъ назначенія,-- такія женщины во всѣхъ отношеніяхъ не заслуживаютъ никакого поощренія. Но подобныя доктрины, вопреки свѣдѣніямъ англійской романистки, не имѣютъ рѣшительно ничего общаго съ употребленіемъ табака.

Вотъ въ статьѣ, недавно напечатанной въ "North American Review", г-жа Ева Банель прославляетъ достоинства испанокъ. Это любящія супруги, бдительныя хозяйки и самоотверженныя матери. Онѣ не помышляютъ добиваться развода и правъ на выборахъ. Повидимому, эти образцы всевозможныхъ семейныхъ добродѣтелей являются рѣшительнымъ опроверженіемъ опасеній лэди Линнъ Линтонъ. Страна, гдѣ идеи женской эмансипаціи прогрессировали менѣе всего и гдѣ традиціи стараго европейскаго общества держатся крѣпко, въ то же время есть страна, гдѣ именно женщины курятъ чаще и больше, чѣмъ гдѣ бы то ни было.

* * *

О взысканіи убытковъ разбитыхъ сердецъ въ Англіи. Небезъизвѣстно, что англійскому суду постоянно приходится имѣть дѣло съ исками потерпѣвшихъ отъ нарушенія обѣщанія жениться. Сплошь и рядомъ судъ въ такихъ случаяхъ постановляетъ приговоры въ пользу разбитыхъ сердецъ. Но при этомъ невозможно уловить опредѣленнаго принципа, которымъ руководствуются въ тяжбахъ подобнаго рода при установленіи размѣра убытковъ. Служанка въ Іоркѣ преслѣдуетъ владѣльца купальни за его охлажденіе къ ней. И судъ взыскиваетъ съ ухаживателя 50 фунт. стерл. А молодая дѣвушка, поступившая въ помѣщичій домъ компаньонкой и тоже напрасно разсчитывавшая выйти замужъ за вздыхавшаго по ней владѣльца этого дома, получила въ возмездіе за разбитое сердце 250 фунт. стерл. О колебаніяхъ курса на убытки за нарушеніе обѣщанія жениться можно судить по тремъ слѣдующимъ приговорамъ, постановленнымъ англійскимъ судомъ въ одинъ и тотъ же день:

Учительница преслѣдуетъ фабриканта мыла и получаетъ въ возмездіе за разбитое сердце -- 250 ф. стерл.

Дочь рудокопа преслѣдуетъ горнорабочаго и получаетъ всего -- 50 " "

Служанка преслѣдуетъ полицейскаго и получаетъ только -- 1 " ".

Почему такъ дешево цѣнится любовь полицейскаго? Можетъ быть, судьи допускаютъ въ немъ лишь весьма незначительное количество любви, или имъ хочется разъ навсегда обезцѣнить его въ глазахъ дѣвицъ, чтобы онъ не отвлекался отъ своихъ обязанностей. Во всякомъ случаѣ преслѣдованіе полицейскаго оказывается болѣе чѣмъ посредственной спекуляціей. Но и во всѣхъ другихъ случаяхъ ни состояніе сердца истицы, ни общественное положеніе отвѣтчика, ничто не можетъ быть признано нормой для опредѣленія размѣра убытковъ въ пользу разбитыхъ сердецъ. Судъ поступаетъ произвольно и свои рѣшенія обосновываетъ на показаніяхъ только одной изъ сторонъ. Неудивительно, что въ Англіи обнаруживается теперь сильное теченіе противъ судебнаго преслѣдованія за нарушеніе обѣщанія жениться (breach of promise), ибо для такого преслѣдованія достаточно, чтобъ считающая себѣ потерпѣвшей заявила, что такой-то мужчина обѣщалъ жениться на ней, но измѣнилъ своему слову. Агитирующіе противъ подобнаго порядка вещей требуютъ, чтобъ признавались подлежащими удовлетворенію только обѣщанія, которыя даются письменно и на гербовой бумагѣ.

Представьте себѣ такое положеніе.

Онъ. Я люблю васъ, я не могу жить безъ васъ, хотите быть моей женой? (Пробуетъ опуститься на колѣно).

Она. Пожалуйста не трудитесь. Вотъ здѣсь есть готовый листокъ. Намъ стоитъ только вписать свои имена. (Съ нѣжностью). Вы сами можете и марку наклеить.

Онъ (смущенно, хочетъ поцѣловать ее).

Она (уклоняется и жеманится). Сперва подпишите!

Онъ. У меня рука дрожитъ (дѣлаетъ жирный кляксъ тамъ, гдѣ должно стоять его имя).

Она (въ сторону, съ отчаяніемъ). Это уже десятый листокъ портятъ мнѣ! (Вынимаетъ новый листокъ изъ неизсякаемаго кармана, на изобрѣтеніе котораго фирма Овэнъ получила привилегію).

Онъ (сурово). Нѣтъ, нѣтъ, это не мнѣ! Судьба рѣшила иначе. Мнѣ не суждено быть вашимъ мужемъ! (Хватаетъ свою шапку и убѣгаетъ).

Она (обозленная мнетъ листокъ и чернильнымъ кляксомъ пачкаетъ себѣ пальцы). Проклятый новый законъ!

Конечно, общее желаніе, чтобъ обѣщаніе жениться давалось на гербовой бумагѣ, еще не есть законъ, но хоть изъ чувства состраданія къ людямъ слѣдовало бы узаконить это желаніе. Между перомъ и бумагой, по географіи здраваго смысла, лежитъ область разсудка; а ему-то бы подобало подавать свой голосъ при такомъ серьезнѣйшемъ шагѣ, какъ бракъ.

* * *

Дамская дуэль. Кто не знаетъ, по фотографіямъ и гравюрамъ пикантной французской картины, гдѣ двѣ дамы съ обнаженными до тальи бюстами стоятъ одна противъ другой на поединкѣ? Такая художественная фантазія во Франціи неразъ осуществлялась на дѣлѣ. Въ другихъ странахъ, напротивъ того, если и бывала дамская дуэль, она являлась предметомъ прямого вывоза изъ Парижа. Недавно тамъ опять состоялся дамскій поединокъ между двумя гризетками, оспаривавшими одна у другой прекрасные взоры нѣкоего Адониса изъ ближайшаго предмѣстья. У этихъ мужественныхъ дамъ были славныя предшественницы. При Людовикѣ XIII двѣ дамы изъ высшей аристократіи дрались на дуэли въ Булонскомъ лѣсу. То были маркиза де-Мерль и графиня Полиньякъ. Поводомъ къ ихъ поединку былъ галантный герцогъ де-Ришельё. Пресловутая Dame d'Aubigny, болѣе извѣстная подъ именемъ mademoiselle де-Мопень, была вызвана на дуэль тремя кавалерами, принимавшими ее за мужчину, и она всѣхъ троихъ уложила на мѣстѣ. У графини Лодойска Трауттмансдорфъ, родомъ польки, была политическая дуэль. Одинъ соперникъ ея мужа напечаталъ подъ псевдонимомъ статейку, переложенную въ стихи, съ цѣлью осмѣять его. Графъ доискался, что авторомъ этого пасквиля былъ нѣкій баронъ Раппъ, только что вступившій въ бракъ въ ноябрѣ 1834 года, и вызвалъ его на дуэль. Графа Раппъ на мѣстѣ поединка, съ согласія противника, замѣнилъ другъ его, который и убилъ графа Трауттманнсдорфа. Секундантъ графа потребовалъ отъ барона Раппъ объясненія и въ такой страстной формѣ, что баронъ немедленно схватился за шпагу и смертельно ранилъ секунданта. Каково же было его смущеніе и отчаяніе, когда выяснилось, что секундантомъ была графиня Лодойска. Графиня умерла отъ раны. Баронъ немедленно застрѣлился. Не такъ давно, именно въ 1886 году, близь Батерлоо, состоялась дуэль между французской поборницей женскихъ правъ -- г-жей Астье де-Вальсэръ и одной американкой -- миссъ Шелли. Молодая американка утверждала, что французскія женщины-врачи, въ сравненіи съ американскими, ничего не стоютъ. Во время спора, возникшаго по этому поводу, она назвала француженку идіоткой. Г-жа де-Вальсэръ, которая, какъ извѣстно, ходила по улицамъ въ мужскомъ костюмѣ, потребовала удовлетворенія оружіемъ. Американка настолько же плохо владѣла шпагой, насколько парижанка скальпелемъ, и потому защитница французскихъ женщинъ-врачей дала своей противницѣ двухнедѣльный срокъ, чтобы та успѣла "набитъ себѣ руку". Американка была побѣждена, она получила рану. Затѣмъ, по удовлетвореніи чести, враждовавшія дамы примирились. Эта дуэль послужила, впрочемъ, поводомъ къ вышеупомянутой сенсаціонной картинѣ Баяра, которая, въ свою очередь, навела на мысль парижанокъ, желающихъ сдѣлать карьеру, посѣщать фехтовальный залъ.

* * *

Китайцы объ европейцахъ. Великій мандаринъ Schen-Sui-Schen только-что выпустилъ въ свѣтъ книгу "Si-Schi-Lei-Biang", въ которой собралъ все достойное вниманія изъ 20 сочиненій китайскихъ авторовъ объ Европѣ. Помимо описаній обстановки, нравовъ и обычаевъ сословій въ общественной и частной жизни всѣхъ европейскихъ странъ, правительственныхъ, финансовыхъ и военныхъ учрежденій, торговли и ремеслъ, обученія, наукъ и искусствъ, религіи и т. п. въ отдѣльныхъ европейскихъ государствахъ, въ книгѣ этой приведены еще мнѣнія китайскихъ авторовъ о трехъ европейскихъ народахъ: французахъ, англичанахъ и нѣмцахъ.

"У французовъ,-- говоритъ Schen-Sui-Schen,-- страсть ко всему элегантному. Сыновья богачей не считаютъ ни во что истратить 25--30 франковъ на шелковые чулки. Сердце ихъ лежитъ къ милымъ пустячкамъ. Платье свое они покупаютъ не иначе какъ въ такихъ магазинахъ, какіе именно въ модѣ въ данное время, охотно переплачивая тамъ тройную цѣну. Обитатели французской столицы поклонники праздности и пышности. Въ костюмахъ своихъ они предпочитаютъ все новое и блестящее. Жители другихъ странъ пріѣзжаютъ массами въ Парижъ, чтобы повеселиться, и мнѣ не встрѣтилось ни единаго, который не былъ бы въ восторгѣ отъ парижской жизни. Всѣмъ иноземцамъ такъ хорошо живется въ Парижѣ, что они забываютъ о возвращеніи на родину".

Однако, другой китаецъ далеко не въ такомъ упоеніи отъ "современнаго Вавилона". Онъ говорить съ большимъ раздраженіемъ: "Въ магазинахъ всюду приставлены очень красивыя женщины, заманивающія покупателя своими улыбочками и называющія его "mo-sieu", что обозначаетъ важный баринъ. Если вы покупаете пару перчатокъ, то онѣ сами примѣряютъ ихъ на каждую руку. Но притомъ за пустякъ, стоющій самое большее 20 франковъ, онѣ требуютъ по 30--40 франковъ и бываютъ очень довольны, когда имъ заплатятъ эту сумму. По праздникамъ можно устраивать parties de plaisir съ самыми хорошенькими изъ продавщицъ, стоитъ только выбрать. Если бы магазины не держали такихъ хорошенькихъ женщинъ, они не продавали бы во весь годъ ни на одинъ су".

"Англичане,-- увѣряетъ другой мандаринъ,-- отличаются своей расточительностью. Жены и дочери ихъ любятъ необычайныя траты! Дамское платье, стоющее 200 рублей, надѣвается всего дважды, затѣмъ оно считается уже заношеннымъ и замѣняется новымъ. Столько же тратится у нихъ на лошадей, вино и яства. Подобная жизнь "подъ высокимъ давленіемъ" приводитъ въ результатѣ къ бракамъ по разсудку и къ страху передъ дѣторожденіемъ -- явленію, совершенно невѣдомому въ Китаѣ. Англичане наѣдаются и напиваются по горло, въ родѣ волка, который пожираетъ добычу, и кита, который глотаетъ воду. Они пьютъ до безсознательнаго состоянія и нерѣдко проматываютъ всѣ свои средства на пьянство. Въ 1875 году въ Англіи было совершено 2.916 преступленій мужчинами въ пьяномъ видѣ и 1.113 пьяными женщинами".

Ученый мандаринъ прибѣгаетъ даже къ статистикѣ для подтвержденія своихъ заключеній. Вполнѣ понятно то невысокое уваженіе, какимъ среди китайцевъ пользуются англійскія семьи, среднимъ числомъ насчитывающія по 10--12 дѣтей. Въ глазахъ столь плодовитаго народа это почти не семья. Что же бы они сказали про двоедѣтную систему французовъ?

У нѣмцевъ китайцы обратили вниманіе вотъ на что: "Нѣмцы,-- говорятъ они,-- люди церемонные, любящіе безчисленныя сословныя подраздѣленія, отличаются большимъ чинопоклоненіемъ. При встрѣчѣ двухъ нѣмцевъ, они снимаютъ шляпы и низко кланяются другъ другу, сгибая свои спины. Шляпа у нѣмца, какъ говорятъ англичане, пяти минутъ не сидитъ на головѣ. Нѣмецъ очень гордится, если можетъ наставить на своей визитной карточкѣ цѣлый рядъ титуловъ или навѣсить на грудь цѣлый рядъ орденовъ. Есть такіе, у которыхъ по 4--5 титуловъ и по 40--50 орденовъ. Заговаривая съ дамами или мужчинами, нѣмцы всегда обязательно прибавляютъ титулъ.

Обращенія "monsieur", "madame" и "mademoiselle", по ихъ мнѣнію, не достаточно почтительны. Кто желаетъ расположить къ себѣ нѣмца, тотъ долженъ къ этимъ обращеніямъ добавлять еще титулъ. Такимъ образомъ въ Германіи испытываешь комическое впечатлѣніе, произнося "г-жа профессоръ" или "г-жа судья".

Ѳ. Б.

"Вѣстникъ Иностранной Литературы", No 12, 1893