Булгаков Федор Ильич - Процесс маленькаго человечка с большими последствиями

Процессъ маленькаго человѣчка съ большими послѣдствіями.

Двадцать лѣтъ непрерывно Великобританія на сушѣ и на морѣ вела отчаянную борьбу съ Наполеономъ Бонапартомъ и въ союзѣ съ европейскими державами добилась, наконецъ, рѣшительнаго торжества. За кровавыми битвами слѣдовали шумныя празднества. Въ Лондонъ съѣхались государи и фельдмаршалы союзныхъ государствъ и торжествовали побѣду вмѣстѣ съ англичанами. Престижъ Англіи въ дѣлахъ внѣшнихъ сталъ еще важнѣе, чѣмъ когда-либо. Ея владѣнія въ Вестъ-Индіи увеличились значительно. На югѣ и на западѣ Африки завелись англійскія колоніи. Въ Остъ-Индіи отошли къ Англіи обширныя густо населенныя области. Наконецъ, послѣ побѣдъ Нельсона при Абукирѣ и Трафальгарѣ никто уже не могъ оспаривать первенства Англіи на морѣ.

Но за то внутри государства обнаруживались симптомы менѣе отрадные. Они давали поводъ даже къ серьезнымъ тревогамъ. Война съ ея стремленіемъ къ объединенію силъ предоставила правительству диктатуру, и по заключеніи мира заправлявшее дѣлами торійское министерство Ливерпуль-Кастельрифъ-Эльдона повидимому не желало добровольно разстаться съ властью.

Національный долгъ возросъ до 900 милліоновъ фунтовъ стерлинговъ. Рынки Европы, несмотря на превращеніе Наполеоновской континентальной блокады, оставались по прежнему недоступными. Хлѣбные законы, возобновленные въ пользу привилегированныхъ классовъ, повліяли на вздорожаніе хлѣба. При большомъ предложеніи и при маломъ спросѣ фабричный трудъ вознаграждался недостаточно. Получалось накопленіе богатства безъ соразмѣрнаго его распредѣленія. Средній классъ, цвѣтъ англійскаго народа и истинный элементъ здравомыслія, замѣтно утрачивалъ свое значеніе. Кругомъ распространялись нужда и бѣдность.

При такихъ условіяхъ зарождалось недовольство, пріобрѣтала почву агитація. Законодательные проекты либеральныхъ виговъ оказывались недостаточными. И вотъ такъ-то на англійской почвѣ возникла демократическая партія и рѣшительно взяли верхъ демагоги, въ родѣ Гента и Боббетта, не разборчивые въ средствахъ и готовые на всякія крайности. Начались безпорядки, мятежи, повлекшіе за собой печальныя послѣдствія.

Правительство въ свою очередь не преминуло прибѣгнуть къ крайнимъ мѣрамъ. Прекративъ дѣйствіе акта "Habeas Corpus", оно возобновило законъ противъ тайныхъ и мятежническихъ собраній, за соблазнъ солдатовъ установило смертную казнь и расширило практическое примѣненіе статута Эдуарда III о государственной измѣнѣ. Свобода слова была подавлена. Полицейская власть давала чувствовать себя всюду. Вошли въ честь низкіе способы преслѣдованія. Пользовались услугами глубоко презрѣнныхъ сыщиковъ и доносчиковъ. Лордъ Сидмоутъ, министръ внутреннихъ дѣлъ, циркулярно предписалъ лордамъ-лейтенантамъ графствъ арестовывать каждаго, на кого послѣдуетъ доносъ о печатаніи богохульствъ и мятежническихъ памфлетовъ, причемъ не требовалось, какъ доселѣ полагалось по закону, признанія виновности заподозрѣннаго, по приговору присяжныхъ. При такихъ нарушеніяхъ Конституціи и "Magna Charta", казалось, снова вернулись мрачныя времена Стюартовъ. Сила получила перевѣсъ надъ правомъ. Недовольство на это было всеобщимъ. Боббеттъ, вліятельнѣйшій издатель широкораспространенной народной газеты, бѣжалъ въ Америку, чтобы, какъ онъ говорилъ, написать тамъ исторію послѣдняго дня англійской свободы.

Въ такое время англійское правительство безпощадно преслѣдовало авторовъ и продавцевъ оппозиціонныхъ книгъ и брошюръ. Въ числѣ процессовъ этого рода достопамятнѣйшимъ въ исторіи Англіи явился процессъ Гона 1817 года Кто былъ этотъ Гонъ?

Гонъ былъ книгопродавецъ и антикваръ, въ тоже время занимавшійся литературнымъ трудомъ. Дѣла его шли плохо. Испробовалъ онъ многое за свою жизнь и успѣховъ не имѣлъ ни въ чемъ. Онъ уже посидѣлъ въ долговой тюрьмѣ. Не имѣя ни средствъ, ни надеждъ на улучшеніе своего положенія, въ довершеніе всего онъ былъ отцомъ цѣлой кучи ребятъ. Зарывшись въ старыя книги, писалъ онъ статьи для журналовъ въ своей маленькой темной лавкѣ въ Old-Bailey. Этотъ-то человѣкъ, до сихъ поръ никому невѣдомый и почти безъ имени, какъ-бы осѣненный внезапнымъ вдохновеніемъ, съ смѣлой откровенностью напалъ на властелиновъ страны. Желчные его памфлеты ходили по рукамъ. То были факелы, опалявшіе и воспламенявшіе все, что всегда казалось доступнымъ пламени. Его арестовали безъ малѣйшихъ проволочекъ.

18-го декабря состоялось первое засѣданіе суда по его дѣлу. Оно происходило въ Гильдголлѣ. Предсѣдательствовалъ Абботъ,-- братъ лорда Кольчестера. Обвиняли подсудимаго въ напечатаніи нечестиваго нападенія на Катехизисъ, Сумволъ Вѣры и Молитву Господню. О политическомъ преступленіи, изъ-за чего собственно затѣяно было это дѣло,-- не упоминалось. Прокуроръ, сэръ Самуэль Шефердъ, исполнялъ свои обязанности съ большимъ апломбомъ.

Передъ лицомъ судей, облачившихся въ свои богатые мундиры, предсталъ бѣдно одѣтый, удрученный, словно надломленный, подсудимый. Онъ былъ слишкомъ бѣденъ, чтобы взять себѣ адвоката. Несвободно владѣя рѣчью, непривычный къ публичности и мало знакомый съ техническими формами, имѣющими такое значеніе въ англійской юрисдикціи, онъ самъ, казалось, мало заботился о своемъ дѣлѣ. Сперва оробѣвъ, онъ скоро овладѣлъ собой. Онъ негодовалъ на строгость, съ какой къ нему относились, на высокія судебныя издержки, какія требовались отъ него, на попытки возстановить противъ него присяжныхъ. Въ спокойной шестичасовой защитѣ обрисовалъ онъ себя честнымъ, вѣрующимъ христіаниномъ, убѣжденнымъ послѣдователемъ Божественнаго ученія, высшая заповѣдь котораго -- терпѣніе и любовь. Онъ утверждалъ, что его нападки касались правительства, а не религіи. Онъ ссылался на то, что пародіи до сихъ поръ не преслѣдовались никогда. Онъ указывалъ на Лютера, передоваго борца свободной, критической рѣчи, котораго папа Левъ X хотѣлъ заставить замолчать обѣщаніемъ богатой мзды; на Каннинга, который безнаказанно пародировалъ книгу Іова. Начитаннымъ выказывалъ себя маленькій, невидный, мало симпатичный человѣчекъ, искусно пользовался онъ своими знаніями, и тѣмъ складнѣе выходила его рѣчь. Прокуроръ и судьи неоднократно перебивали его, старались спутать и запугать. Они объявили священной обязанностью присяжныхъ осудить преступленіе, содѣянное противъ религіи. Они состязались другъ съ другомъ въ горячности и страстной партійности. Все оказалось напрасно! Совѣщаніе присяжныхъ длилось всего нѣсколько минутъ. Они оправдали Гона отъ взведеннаго на него обвиненія.

Но правительство не примирилось съ такимъ рѣшеніемъ. Уже 19-го декабря Гонъ снова предсталъ на судѣ Кингсъ-бенча (верховный судъ въ Англіи).

Самъ лордъ оберъ-судья Элленборо принялъ на себя обязанности предсѣдателя. Гонъ защищался спокойно и хладнокровно, ни разу не преступивъ границъ порядочности. Онъ и тутъ ссылался на сильные прецеденты. Онъ признавалъ, что его сочиненія могли оказаться весьма неудобными для правящихъ классовъ и, съ ихъ узкой нелиберальной точки зрѣнія, въ высшей степени предосудительными. Но они не заключаютъ въ себѣ ничего противнаго отечественнымъ законамъ, которые онъ чтитъ, тѣмъ менѣе -- чего-нибудь противъ Божескихъ законовъ, передъ которыми онъ умиленно преклоняется. Видимо взбѣшенный государственный прокуроръ пытался остановитъ Гона въ его рѣчи, обращался съ нимъ сурово и презрительно. Въ наставленіи присяжнымъ, сочиненіе, послужившее поводомъ къ обвиненію, назвалъ онъ богохульнымъ и безбожнѣйшимъ порожденіемъ жалкаго памфлетиста. Но судъ присяжныхъ и на этотъ разъ оказался иного мнѣнія: сухо и прямо произнесъ онъ свое "невиновенъ".

Упорствуя въ ненависти и злобѣ, правительство все еще настаивало на своемъ.

20-го декабря Гонъ снова долженъ былъ защищаться передъ судомъ. Все надѣялись напасть таки, наконецъ, на болѣе податливый составъ присяжныхъ. На этотъ разъ Гонъ, казалось, не могъ уже дольше выдерживать всей тяжести неотступнаго преслѣдованія. Онъ производилъ впечатлѣніе совершенно разбитаго человѣка. Когда ему предложили слово, ему, очевидно, надо было прежде всего успокоиться и перевести духъ. Сконфуженно попросилъ онъ для себя пять минутъ времени. Элленборо отказалъ, насмѣшливо предложивъ обвиняемому -- буде онъ находитъ это умѣстнымъ -- попросить объ отсрочкѣ судебнаго производства. Тутъ уже обвиняемый вышелъ изъ себя и раздраженно отвѣтилъ:

-- Нѣтъ, милордъ, этого я не прошу.

И вотъ онъ выростаетъ до своего апогея, черты лица его просвѣтляются, глаза горятъ, и потовъ краснорѣчія струится съ его устъ. Онъ жаловался на жестокое, безчеловѣчное обращеніе, безпримѣрное со временъ безбожнаго Джефрея -- также лорда верховнаго суда -- обращеніе, съ какимъ англійскій судъ позволяетъ себѣ относиться въ полноправному гражданину передъ лицомъ присяжныхъ. Надменное выраженіе "Cimis Romanus sum" внятно раздается въ его гордой рѣчи.

"Приговоръ мой,-- восклицаетъ онъ,-- въ рукахъ моихъ согражданъ. Его свѣтлость мнѣ не судья. Вы, гг. присяжные, и только вы одни мои судьи. Его свѣтлость сидитъ тутъ въ ожиданіи вашего приговора!"

Оспаривая въ дальнѣйшей своей аргументаціи утвержденіе на счетъ подлинности анастасійскаго Сумвола Вѣры,-- преисполненный гнѣва, въ оправданіе своего мнѣнія, подсудимый сослался на отца лорда Элленборо, епископа Карлейльскаго. Отстранить такой авторитетъ судьямъ было неудобно. Лордъ-судья, сраженный, какъ молніей, упалъ на стулъ и теперь уже формально безпомощно просилъ о пощадѣ. Но присяжные, безъ дальнѣйшихъ колебаній, объявили подсудимаго свободнымъ отъ всякаго обвиненія.

Гона съ тріумфомъ доставили домой. Всѣ предавались откровенной и шумной радости, по поводу исхода процесса. Всѣ удивлялись человѣку изъ народа, который, при всей ограниченности своихъ скудныхъ средствъ, устоялъ противъ сильной власти высшихъ королевскихъ судовъ, безъ помощи адвоката справился съ тремя одно за другимъ слѣдовавшимъ обвиненіями, ни разу не потерявъ самообладанія и присутствія духа. Лордъ оберъ-судья, оскорбленный и глубоко saдѣтый, вышелъ въ отставку. А въ пользу Гона собрана была большая сумма денегъ.

Такъ прошелъ процессъ Гона, одинъ изъ достопамятнѣйшихъ процессовъ. Онъ долженъ былъ явиться сильнымъ двигателемъ насилія и, вмѣсто того, явился могущественнымъ рычагомъ свободы. Онъ долженъ былъ усилить власть правительства, а между тѣмъ онъ ослабилъ ее. Министры безполезно пускали въ ходъ громадныя свои полномочія. Тщетно дѣлались ими подобающія въ такихъ случаяхъ увѣщанія и предостереженія. Напрасны были всѣ обращенія въ религіозному чувству англичанъ, напрасно противъ бѣднаго, измученнаго, снѣдаемаго страхомъ узника употреблялись всѣ юридическіе крючки и уловки.

Правительство отыскивало виновность подсудимаго не тамъ, гдѣ она была, и, стараясь восторжествовать надъ безсильнымъ, навязало ему такое преступленіе, котораго онъ не совершалъ. Позорность такого обвиненія встрѣтила сильный отпоръ со стороны присяжныхъ. Они вовсе не симпатизировали подсудимому; они находили въ его образѣ дѣйствій не мало такого, что заслуживало порицанія и строгаго возмездія. Но они понимали свой долгъ вершителей суда, какъ люди просвѣщенные и независимые.

Урокъ этого процесса подѣйствовалъ. Благопріятныя слѣдствія его обнаружились не тотчасъ-же. Еще прошли годы въ безпорядкахъ и кровопролитіяхъ. Но, подъ давленіемъ общественнаго мнѣнія, власть стала уступчивѣе, а вмѣстѣ съ тѣмъ улеглось и возбужденіе въ странѣ. Здравый смыслъ англійскаго народа взялъ верхъ. Съ ослабленіемъ репресалій было возможно провести и реформу парламента. Что же касается свободнаго выраженія мыслей, главнѣйшаго пункта разсказаннаго процесса, то тутъ восторжествовали доктрины Юніуса, великаго псевдонима, который рекомендовалъ представителямъ совѣсти націи: "вписать въ ихъ души и запечатлѣть въ дѣтяхъ, что свобода печати есть паладіумъ всѣхъ гражданскихъ, политическихъ и религіозныхъ правъ англичанина".

Ѳ. Булгаковъ.

"Вѣстникъ Иностранной Литературы", No 5, 1893

OCR Бычков М. Н.