Баранов Александр Николаевич - Монологи

МОНОЛОГИ.

25 ноября. Полдень.

Водку -- къ чорту! Съ глазъ долой эту гадость! Ахъ, какъ досадно, что онъ засталъ меня въ такомъ видѣ,-- словно нарочно! Но до чего я радъ его пріѣзду! Совсѣмъ не ожидалъ, ей-Богу, то есть, никогда и свидѣться то не думалъ. Смотрю, входитъ кто то, высокій, сутуловатый этакій. Взглянулъ: что за чудо? Неужели Петровичъ?-- Онъ, онъ!.. Своей собственной персоной!.. И даже нисколько не измѣнился, не постарѣлъ нисколько: и лицо, и фигура прежнія, только бороденка жиденькая выросла, а остальное все, все по старому: и такъ же вышагиваетъ, какъ журавль, такъ же кипятится, такъ же въ верхахъ все паритъ... Ахъ, ты, милый ты, хорошій чудачина! Скажи ты мнѣ: чѣмъ это ты такъ привлекаешь всѣхъ къ себѣ? Скажи, за что мы такъ любили тебя еще въ университетѣ?.. Въ жизни ты сущій ребенокъ; заговоришь -- такъ такія утопіи разведешь, какъ будто съ луны соскочилъ, а, вотъ, милъ ты чѣмъ то, дорогъ! Только увидишь да послушаешь тебя, твои фантазеріи то несбыточныя,-- такъ на душѣ то какъ будто растаетъ что, разогрѣется...

Ахъ, ты, Петровичъ, Петровичъ!

Право, кажется, давнимъ-давно не испытывалъ я уже такой радости. Я и теперь еще не могу хорошенько придти въ себя... Университетъ, товарищи, наша молодость, мечты, кипучая жизнь... Все это старое то взбудоражилось какъ то сразу, хлынуло и покатилось волной. Все перебрали съ Петровичемъ, даже Марью Александровну вспомнили, хозяйку нашу, которая насъ такими обѣдами кормила, что послѣ нихъ цѣлую недѣлю тошнило... Тогда, вотъ, бранили ее, а теперь бы, кажется, такъ и повидался съ ней, расцѣловалъ бы ее даже, право! Даже, куда ни шло, обѣдъ бы ея съѣлъ! Ей-Богу, славная была, въ сущности, и добрая: студіозовъ частенько въ долгъ кормила... Господи, какъ славно жилось тогда! Обитаешь, бывало, гдѣ нибудь на голубятнѣ, питаешься, какъ птица небесная -- больше насчетъ чаишку съ хлѣбцемъ прохаживаешься -- нужда, лишенія, а тебѣ и горя мало! Заберешься въ компанію къ товарищамъ, а тамъ ужъ кипитъ: шумъ, смѣхъ, споры.. Пристанешь къ кому нибудь, сцѣпишься не на животъ, а на смерть -- и обо всемъ на свѣтѣ позабылъ!.. Эхъ, чортъ возьми! Все, все, какъ на ладони, опять представляется! Какъ будто отъ сна отъ какого очнулся, какъ будто послѣ того ничего -- ни службы, ни паршивой жизни -- и не бывало, какъ будто к себя то не узнаешь, словно это совсѣмъ другой человѣкъ... Что за свинство! Да гдѣ же я? Что со мною?..

-----

Какое безобразіе вокругъ: на столѣ бутылки, на полу окурки, пробки, всякая мразь... Вчера, словно на зло, принесло Федора Иваныча и Пѣнкина -- ну, и, какъ водится, чикнули... до ризъ положенія... Чортъ знаетъ, какое свинство! Петровичъ, вѣроятно, такъ ужъ меня въ пьяницы и записалъ: я замѣтилъ, какъ онъ все косился на четверть... Ну, нѣтъ, братецъ, погоди, не слѣдуетъ дѣлать скороспѣлыхъ выводовъ: я тебѣ покажу, что это вовсе не пьянство; то есть, я выпиваю, но выпиваю такъ себѣ... Мало ли люди пьютъ?-- Ну, для развлеченія, что ли, отъ скуки... Но когда захочу -- и брошу. Мнѣ это ровно ничего не стоитъ. Вотъ, съ сегодняшняго же дня -- баста!-- и больше ничего... Да и, въ самомъ дѣлѣ, пора за умъ взяться: какъ глупо тратилъ я все это время -- ей-Богу, даже досада беретъ! Отъ всего отсталъ, ничего не читаю... Нѣтъ, нужно, нужно подтянуться! Если постараться,-- можно скоро нагнать. А то просто совѣстно: онъ меня спрашиваетъ о томъ, о семъ, о журналѣ какомъ-то, о какихъ то писателяхъ новыхъ, а я о нихъ и не слыхивалъ... Онъ меня спрашиваетъ, а я только мычу, ей-Богу! Потомъ: "ты, говорить, сталкиваешься съ народомъ,-- какъ по твоему?.." А какой чортъ сталкиваешься: пріѣдешь, пропишешь какой дряни -- да, поскорѣе удрать стараешься... Только бы съ рукъ сбыть, что по положенію требуется, потому что, коли правду говорить, такъ и вся медицина то наша -- одно толченіе воды... Ну, все-таки, поддакиваю ему: "Да, да, молъ..." А самъ -- ничего не понимаю! Ни въ зубъ! То есть, сижу дуракъ-дуракомъ!

Теперь -- кончено! Прежде всего "Врача" выпишу; новыхъ сочиненій по медицинѣ достану. Потомъ стану брать изъ управы журналы. Займусь наукой, стану что нибудь пописывать. Вѣдь, не обдѣлилъ же меня Богъ способностями? Прежде, въ гимназіи, какія, бывало, сочиненія закатывалъ -- листахъ на семи, да еще двумъ-тремъ товарищамъ наваляешь!.. Меня одно время чуть не въ таланты мѣтили, "надежды подавалъ"; было время, когда я и самъ подумывалъ... Э-эхъ, какъ вспомнишь, какого дурака валялъ, такъ смѣшно и грустно становится: мечтами то заносились, Богъ знаетъ, какъ высоко! на всю Россію -- чего!-- на весь міръ прогремѣть хотѣли, а пришлось... Впрочемъ, Петровичъ, вотъ, и не зѣваетъ: одно свое изслѣдованіе выпустилъ -- и уже вниманіе на себя обратилъ. Онъ и другое напишетъ, и еще лучше. Онъ то далеко пойдетъ, потому что -- умница и характеръ, и хорошій онъ парень, чортъ его возьми -- дорогой человѣкъ!.. Что же? Я не завидую. Я радъ, по-товарищески радъ. Мнѣ не удалось -- ну, ему... Хоть товарищъ прославится, и то пріятно. Залетитъ, можетъ быть, куда... эге!.. Рукой не достанешь! А ты, по крайней мѣрѣ, думать будешь: какова шишка! А, вѣдь, когда то товарищами были, на одной скамейкѣ сидѣли...

Да, онъ своего добьется... Гм!.. А почему бы не попробовать и мнѣ? Ну, напримѣръ, диссертацію, что ли, накатать или что нибудь этакое?.. Правда, много времени пропало зря, совсѣмъ глупо; многое перезабылось, писать то какъ будто разучился: перо то нѣтъ-нѣтъ да и запнется. Но, вѣдь, при стараніи можно преодолѣть все. Ей-Богу! Попробовать развѣ? Засѣсть, чортъ возьми? а?.. Можетъ, что нибудь и вытанцуется! Я еще не старикъ -- тридцать пять лѣтъ. Вооружусь характеромъ, засяду за книги -- и примусь... Вотъ, только на счетъ матеріаловъ то здѣсь чисто. Ну, такъ чтожъ?-- Отпускъ можно взять, въ К* закатиться -- тамъ источниковъ сколько угодно... А? Вѣдь не боги же горшки то обжигаютъ... А пока, для практики, стану кое-что записывать, вродѣ этакого дневника заведу... Стану записывать все, день за днемъ, свои впечатлѣнія, наблюденія, кое-что изъ своего прошлаго... Авось, что нибудь и полезное выйдетъ; ей-Богу! Я сегодня чувствую какой то особенный подъемъ духа... Э-э, мы еще покажемъ себя, чортъ возьми! А водку -- къ чорту! Вотъ, сейчасъ же возьму и заткну покрѣпче бутылку, и спрячу. Духу даже терпѣть не могу. Только голова чертовски трещитъ послѣ вчерашняго. И подъ ложечкой сосетъ... Фу, какъ мерзко! Вотъ, теперь и испорченъ на цѣлыхъ два дня: у меня это скоро не проходитъ. Конечно, если бы выпить хотя одну рюмку, то, безъ сомнѣнія, облегчило бы, но... О, чортъ возьми, какъ опять ударило!.. Не выпить ли въ самомъ дѣлѣ?.. Впрочемъ, что же я? Вѣдь, не пьяница же я какой, прости Господи, чтобы одной рюмки бояться! Смѣшно даже! Выпью, какъ лекарство -- и только. Опять закупорю и даже сургучемь запечатать можно...

...Какъ будто стало полегче. И мысли какъ будто немного прояснились. Вотъ, что значитъ одна-двѣ рюмочки! Вообще, въ небольшихъ дозахъ -- водка неоцѣненная вещь. Напримѣръ, зимой, во время разъѣздовъ по участку: тоска, морозъ, однообразіе... А какъ хватишь косушку, да завалишься въ повозку, такъ просто благодать! Сразу по всѣмъ жилкамъ тепло пойдетъ переливаться, разогрѣетъ всего и тоски какъ будто не бывало. И въ головѣ пойдетъ совсѣмъ другое: мысли-то назойливыя словно затуманятся, смягчатся, а вмѣсто нихъ потянутся какія то иныя, неясныя, неопредѣленныя... И не чувствуешь тогда ни нырковъ, ни ухабовъ, и верстъ не считаешь, дожидая станціи... Особенно -- ночью: сидишь этакъ то выпивши и такъ замечтаешься, что даже забудешь, гдѣ ты? Чувствуешь только, что тебя покачиваетъ этакъ пріятно, иногда потряхиваетъ легонько... Ямщикъ посвистываетъ... снѣгъ хруститъ... А колокольчика часто и не замѣчаешь или кажется, что звенитъ онъ гдѣ то вдали и такъ грустно, съ такимъ ропотомъ, какъ будто на что то жалуется своимъ маленькимъ язычкомъ... Откроешь на минуту глаза -- кругомъ морозная, молочная мгла: не видно ничего ни впереди, ни по бокамъ... Но вотъ, побѣжали мимо громадныя трактовыя березы. Въ молочномъ туманѣ онѣ кажутся особенно громадными. Низъ ихъ тонетъ въ немъ, а вершины слабо серебрятся при свѣтѣ блѣдной луны... Засмотришься на все это и унесешься мечтами куда то, Богъ знаетъ... такъ что, наконецъ, не помнишь себя, не знаешь -- зачѣмъ ты ѣдешь, куда, кто ты... Вотъ,-- слушаешь,-- колокольчикъ звякнулъ особенно гулко въ этомъ мѣстѣ. Это онъ забрался въ темный, засыпанный снѣгомъ, лѣсокъ... Что тамъ теперь?.. Холодно, жутко!.. Звонъ колокольчика такъ растерянно раздается въ мертвомъ ледяномъ затишьѣ... Но за то какъ хорошо, должно быть, тамъ лѣтомъ! Глушь, зелень... Нога тонетъ въ пушистомъ мху. Груди такъ легко дышется въ ароматномъ, смолистомъ воздухѣ... И весь лѣсъ сладко грѣется и золотится подъ солнечными лучами. Отъ всего вѣетъ безмятежнымъ покоемъ, свободой, привольемъ... Хорошо, чортъ возьми! Прилечь бы... И растягиваешься, какъ тебѣ надо, въ мягкой травѣ, и глазѣешь безпечно на небо, на какіе то цвѣточки, которые покачиваются прямо передъ твоимъ носомъ... Вотъ, какая то букашка ползетъ по стебельку... Тамъ треснула вѣтка -- это усѣлась птичка,-- усѣлась и залилась... А далѣе -- краснѣетъ малина, выглядываетъ этакій почтенный грибъ... И въ голову забирается нелѣпая мысль,-- какъ хорошо было бы бросить свою службу, опротивѣвшій городишко, постылую жизнь, надоѣвшихъ знакомыхъ,-- все, все!-- и уйти сюда, спрятаться отъ всѣхъ и всего, не видѣть и не слышать ничего, изъ того, что наполняетъ теперь твою жизнь -- и притаиться навсегда среди этой ясной, ласковой, безмятежной природы. Она не обманетъ, эта природа, она не солжетъ, не продастъ...

Но лѣсокъ давно уже остался далеко позади: кругомъ лежитъ безграничная, снѣжная пустыня, залитая молочнымъ туманомъ. И опять повозка какъ будто хочетъ нырнуть въ эту мглу, но мгла все разступается и разступается... И, наконецъ, тебѣ начинаетъ казаться, что какая то невѣдомая сила обрекла тебя вѣчно двигаться все впередъ, впередъ... безъ конца!

Ѣдешь такъ то, да на каждой станціи и прикладываешься, такъ что, въ концѣ концовъ, въ глазахъ все спутается. Тогда ужъ ровно ничего не чувствуешь; такъ, фантастическое что то происходитъ: помнишь только, что темный дворъ, крыльцо, свѣтъ -- станція, значитъ... А потомъ -- опять -- кибитка, спина ямщика, тьма... Такъ, какъ куль, отъ станціи до станціи и переваливаешься.

Но хуже всего ѣздить -- осенью: слякость, сырость, муть и грязь... А потомъ начнутся заморозки,-- тогда на кочкахъ чуть не вытрясываетъ всю душу, ѣдешь, трясешься, какъ Каинъ, а по сторонамъ этакія угрюмыя, ободранныя поля. Земля этакая бурая, холодная... Колючій вѣтеръ такъ и рѣжетъ въ лицо и воетъ, да такъ, проклятый, заунывно, что всего тебя самой злой хандрой и пронижетъ. А тутъ еще торчитъ сухое жнитво; придорожная метлица надрывается, раскачивается, какъ будто баба надъ покойникомъ причитаетъ... Ощипанныя березы съ какимъ то отчаяніемъ хлещутся своими прутьями... Взглянешь на небо -- оно какъ луженое: тусклое, сѣрое... Встрѣтишь деревнюшку -- стоитъ, какъ разоренная, съ лохматыми крышами. Не смотрѣлъ бы! И все тогда кажется такъ безсмысленно, нелѣпо, ненужно... Зачѣмъ трясешься, зачѣмъ мучишься?-- чортъ его знаетъ!.. Якшаться съ людьми, которыхъ презираешь въ душѣ, служить, не вѣря въ свое дѣло... жить, чортъ знаетъ для чего... и не жить, а прозябать... А тутъ еще старое вспомнится, какъ мечталъ когда то... Эхъ мерзко! Все мерзко, глупо, безсмысленно: и небо, и поля, и служба, и медицина... Къ чорту, къ чорту все!.. Тогда только одно желаніе: забыться и уснуть... А ужъ тутъ безъ водки не обойдешься...

Эхъ, не стоило бы вспоминать то обо всемъ этомъ! Выпью еще одну, чортъ съ ней!

-----

...Разговорились съ Петровичемъ о товарищахъ. "Гдѣ, говоритъ, они? Я все время въ Москвѣ жилъ -- всѣхъ изъ виду потерялъ. Пискаревъ гдѣ?"

-- Гдѣ, молъ, Пискаревъ? Въ N-скѣ! Гонорары лихіе загребаетъ. Квартира министерская, рысаки...

Петровичъ удивляется: "Неужели?!-- говоритъ,-- а прежде все о вольной практикѣ въ деревнѣ мечталъ... Ну, а Бровцевъ?"

-- Онъ, вѣдь, не кончилъ -- вытурили. Пошелъ въ фельдшера... Спился, говорятъ.

-- Какая жалость! Эхъ, свинство! Такая даровитая личность... Ну, а нашъ Базаровъ-Иванищевъ? Онъ съ кѣмъ воюетъ?

-- А онъ -- говорю -- акцизнымъ надзирателемъ служитъ -- мѣстишка въ земствѣ не отыскалось; потолкался туда-сюда -- нѣтъ ничего! А тутъ въ акцизѣ мѣсто открылось -- онъ и поступилъ. Теперь въ гору идетъ...

А Петровичъ, знай, свое твердитъ: "неужели, неужели? Какъ такъ? Да почему?"

Гм! "какъ такъ"... Вотъ, забейся-ка въ такую дыру !!!!!но I безъ дѣла лѣтъ пятокъ помотайся, такъ узнаешь... Тогда не спросишь, небось, "отчего" да "какъ такъ"... Очень просто все это выходитъ. Вотъ, поживи-ка здѣсь... Дай Богъ, хоть образъ то человѣческій сохранить! Эхъ, жаль таланта то у меня нѣтъ такого, а то я показалъ бы вамъ всю правду, безъ всякихъ сантиментовъ да безъ прикрасъ. Это бы вышло не то, что гг. писатели въ своихъ кабинетахъ, гдѣ то тамъ въ Питерѣ, у чертей на куличкахъ, выдумываютъ... Тамъ имъ, со стороны то, все въ розовомъ свѣтѣ представляется: "ростъ провинціи", "широкое поле для дѣятельности", "благія начинанія"... Чортъ въ ступѣ, однимъ словомъ. А понюхали бы вы, что за всѣми этими красивыми словами таится, во что всѣ эти "благія" то начинанія превращаются въ дѣйствительности, на мѣстѣ... А то блажатъ, чортъ ихъ возьми,-- ликуютъ, "отмѣчаютъ", "освѣщаютъ"... Эхъ, вы, теоретики пустые, жизни то вы настоящей не знаете -- вотъ что! Сначала еще сами поучитесь, вотъ, въ такой дырѣ поживите -- тогда мы и посмотримъ, что вы запоете! Тогда, вотъ, судьбы то и рѣшайте. А то мелко еще плаваете, читателей только надуваете. Оптимисты, курицыны дѣти!.. Попробуй-ка кто правду-матку выложить, такъ всѣ кагаломъ и накинутся: "дескать, односторонне! Краски слишкомъ сгущены! Утѣшительныя явленія"", ту-ту-ту!.. Заведутъ шарманку!.. Эхъ, просто, злость беретъ! Такъ и быть, хвачу одну съ досады... Балалайки!

-----

... Даже двѣ пропустилъ. Очень ужъ желчь-то расшевелили. Ей-Богу, вотъ, взять описать все на чистоту да и вывести всѣхъ тѣхъ писакъ на свѣжую воду. Право, я сегодня чувствую чуть не вдохновеніе -- такъ-бы все и описалъ: фантазія все разыгрывается, наплывъ мыслей замѣчательный. Разныя сцены и лица такъ вотъ и мелькаютъ передъ глазами, какъ мотыльки... Напримѣръ, описать, какъ пьянствуютъ у насъ, или какъ въ карты дуются, или какъ сплетничаютъ... Или взять хоть Семена Семеновича?-- Вѣдь, это, батенька, типъ, самый чистѣйшій типъ мошенника, девяносто пятой пробы!.. Или Пѣнкина? Или Михалкина?.. Да, вѣдь, такихъ пролазовъ и плутовъ по всей Россіи другихъ трудно отыскать! Вѣдь, если только ихъ жизнь, ихъ карьеру описать -- всѣ каверзы, подвохи, сплетни, плутай -- такъ и то всѣ рты разинутъ! Положимъ, у Гоголя уже есть... а эти почище, чѣмъ у Гоголя выйдутъ!.. Трудно только начать, оформить. Ну, да наплевать! Послѣ все это обдумаю. И сюжетъ подъищу... Да!.. Эхъ, чортъ возьми! Не будь я, если не создамъ чего-нибудь этакого... Я ужъ и теперь ощущаю что-то этакое глубокое... вотъ-вотъ только схватить и положить на бумагу!.. И схвачу! Да! Я имъ покажу всѣмъ... Они увидятъ, чортъ возьми!.. Пьяница?-- Гм! Посмотримъ!.. Захолустный служака?-- Хорошо-съ!.. Отпѣтый человѣкъ?-- Пусть будетъ по-вашему! Какъ-бы только вамъ не ошибиться... Вотъ, какъ уткну вамъ въ носъ-то вещицу этакую, чтобы вы всѣ зачихали,-- вотъ, тогда-то мы и посмотримъ, что вы заговорите!.. Эхъ, вы, жалкіе людишки! Способны-ли вы цѣнить такого человѣка?.. "Нашъ collega, collega!!." Чортъ бы васъ взялъ! Свинья вамъ collega, а не я! Я честенъ, я благороденъ, у меня есть возвышенные запросы, а у васъ?!. Вы уткнули свои тупыя рыла въ навозъ и хрюкаете, и довольны, чортъ бы васъ всѣхъ задралъ!.. Что я живу-то съ вами?-- По необходимости! Жрать нечего! Такъ наша поганая жизнь устроена!.. А то плюнулъ-бы я вамъ прямо въ рожу -- да и ушелъ-бы туда, куда и духу-то вашего не доносится. Съ вами и самъ, пожалуй, оскотинишься... Почему я пью?-- Чтобы не такъ противно хороводиться съ вами было, а то мерзитъ, претитъ... Вѣдь, вы въ пропасть, въ пропасть толкаете, мертвую петлю накидываете!..

-----

...Стой! Посуду бить ненужно. Горячиться не слѣдуетъ. Однако, водка уже начинаетъ дѣйствовать. Ну, тѣмъ лучше! Это проясняетъ мысли... Эхъ, кутнуть развѣ напослѣдкахъ? Ей-Богу! Куда ни шло...

Кажется три часа било, а впрочемъ -- наплевать.

... Вотъ, такъ-то я просиживалъ самъ-другъ съ бутылочкой длинные, осенніе вечерочки... одинъ, безъ друзей... У, какъ жутко быть одинокимъ! Вотъ, и опять мнѣ стало такъ скверно... опять... Проклятая жизнь!.. Но -- наплевать!.. Не стану отравлять эти минуты... Да... Что, бишь, я хотѣлъ сказать?.. Да! Петровичъ... Конечно, ты хорошій человѣкъ и я тебя люблю отъ души, по-товарищески -- люблю и уважаю. Свѣтлая личность!.. А все-таки, ты меня не понимаешь. Э, я замѣтилъ! Я все, все замѣтилъ... Отъ меня не скроешь, какъ ни хитри! Я видѣлъ, какъ ты поморщился и все на меня посматривалъ... Осудилъ, значитъ, въ душѣ-то: спился, дескать, опустился... Э, понимаю я все это, отлично понимаю! И сожалѣешь ты теперь обо мнѣ, это вѣрно, да только и сожалѣешь-то обидно, какъ будто праведникъ съ неба смотришь на насъ, грѣшныхъ... Разумѣется, ты не намъ чета, ты прекрасный, идеальный человѣкъ,-- объ этомъ мы и не споримъ. Но ты, все-таки, съ нами-то помягче, подушевнѣе. Высоту-то свою покинь, снизойди... Вѣдь, мы ужъ и такъ много щелчковъ-то перенесли, мы ужъ и такъ побиты, а, вѣдь, лежачихъ ужъ не бьютъ... Ты, милый человѣкъ, въ мое нутро-то посмотри -- каково тамъ! Возчувствуй всю канитель-то многолѣтнюю, которую я тянулъ... Многолѣтнюю! И того нѣтъ: пять-шесть лѣтъ какихъ-то всего... То-то, не передать тебѣ этого, если ты самъ не испыталъ! И ни битвъ, ни стычекъ крупныхъ тутъ не было, даже крупныхъ непріятностей почти не случалось, а все такъ что-то, какія-то мелочи.. Сѣро, сѣро и пошло, и еще галлерея Егоръ Егорычей, Семенъ Сененычей и проч., и проч. Вѣдь, ничего ужаснаго въ нихъ нѣтъ. Напротивъ, добродушные, милые люди,-- встрѣтятъ, обласкаютъ каждаго, улыбаются такъ умильно, что просто плѣняютъ. Овечки, а не люди, чортъ ихъ возьми! И о литературѣ не прочь потолковать и объ "общественномъ благѣ" словечко ввернуть... А въ этомъ-то,-- въ нихъ-то да во всей ихъ пошлости-то,-- и сила... Да! По крошечкѣ, по булавочной головкѣ старыя-то дрожжи изъ тебя выдыхаются, старыя-то основы въ душѣ вытравливаются, пока тамъ не останется какая-то мразь... А ты, поди, думаешь, что пришелъ человѣкъ да такъ, вотъ, сбухты-барахты, и залѣзъ съ радостью въ это болото вмѣстѣ съ ногами?... А знаешь-ли, сколько невыносимѣйшихъ минутъ пережито вотъ въ этихъ самыхъ четырехъ стѣнахъ? Знаешь-ли, какая это мука -- въ минуты просвѣтленія... а такія минуты бываютъ, не все-же мы пьемъ... каково въ такія минуты слѣдить, какъ зараза, словно гангрена, все больше и больше разъѣдаетъ твою душу? Знаешь, что значитъ видѣть, какъ оттуда отрываются лучшія чувства, лучшія побужденія -- опошляются навсегда... Знаешь-ли, каково слѣдить за этой медленной душевной растратой? Знаешь-ли... Но -- довольно!.. Силянсъ! Ну, пережилъ... Ну, такъ что-жъ? И никому это не интересно! А, слѣдовательно, сиди и молчи!.. и водку пей... Ого, какъ покачнуло: значитъ, готовъ,-- настукался... И а-атлично! Значитъ, и еще надо клюнуть... Чорта-ли мнѣ стѣсняться? Вотъ новости! Получше насъ были люди да и тѣ пьянствовали... А кто водку не пьетъ -- у того душа засохла и тотъ подлецъ!!. Это -- фактъ!..

-----

... Взглянулъ въ зеркало, а оттуда какъ будто дразнится этакая красная, распухшая рожа... и лысина этакъ отсвѣчиваетъ... Даа... лысина... красная рожа... Это у меня? У Карелина? У даровитаго, умнаго et cetera, et cetera... Какъ такъ? Кто сказалъ?-- Вздоръ! Не можетъ этого быть! Невѣроятно!.. Но, вѣдь, ты самъ видѣлъ, самъ, своими глазами... И вдобавокъ -- вся рожа блеститъ, какъ будто смазана саломъ... Гм! А, вѣдь, былъ когда-то и свѣжъ, и красивъ... женщины влюблялись... и я любилъ... Да!.. "Ночи безумныя, ночи безсонныя"... Или нѣтъ, не то... какъ это? "Только утро любви хорошо, хороши только первыя робкія рѣчи"... робкія рѣчи... Да! Были и онѣ... все было... Было?.. Но гдѣ-же теперь? Гдѣ-то тамъ, далеко позади... И ужъ ничего не вернешь, ничего: молодость, надежды, мечты, любовь, вся жизнь... все прошло, потеряно, навсегда, навсегда!..

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Боже мой! Что-же это?! Неужели это правда?! Или я сплю? Или я грежу?.. Этотъ жалкій человѣкъ -- я? Этотъ пьяница -- я? Эта лысина -- моя?.. О, что это, гдѣ я?.. О, дайте, дайте мнѣ мою молодость! О, верните мои золотые года!.. Вѣдь, я совсѣмъ почти не жилъ! Я не видалъ, куда и на что ушли тѣ годы, тѣ лучшіе, чудные годы!.. О, верните, верните мнѣ ту счастливую пору!.. Каждую минуту, каждый мигъ ея -- я стану цѣнить какъ самое драгоцѣнное сокровище, то сокровище, которое я такъ безумно пропустилъ мимо себя, въ борьбѣ за кусокъ, за какое-то подлое "мѣсто", въ безсмысленной жизни!.. Ахъ, если-бы это было возможно, я побѣжалъ-бы, помчался-бы назадъ, я ухватился-бы за эти уходящіе безвозвратно годы, вцѣпился-бы въ нихъ обѣими руками -- и остановилъ-бы ихъ ужасный ходъ... Я хочу жизни, молодости! Это не я, не я -- лысый, пьяный, жалкій!.. О, нѣтъ! Это было-бы ужасно, это было-бы звѣрски-жестоко!.. За что? Почему?.. Жизнь и молодость погибли навсегда, а впереди жалкое прозябаніе, одиночество и... и... какъ глупо!-- слезы... Зачѣмъ слезы? Кого оплакивать?-- Себя, себя! Хоронить свое счастье, свою жизнь!..

Диссертація!.. Ха-ха-ха!.. Какую-то галиматью я написалъ-бы?.. Что училъ -- забылъ, что читалъ -- забылъ... По человѣчески говорить-то разучился...

Уходится!.. Обомнутъ!.. Въ лучшемъ видѣ... Нѣтъ, ты носъ-то не вороти!.. Идеалисты! Ха!.. А я, вотъ, возьму, хлопну рюмку -- вотъ, вамъ и идеалъ!.. И другой идеалъ хвачу!.. Да! И наплевать мнѣ на всѣхъ васъ!.. На все плюю, плюю, плюю... и пью... и больше ничего!

А. Барановъ.

"Русское Богатство", No 2, 1895