Байрон Джордж Гордон - Стихотворения

Дж. Г. Байронъ

Переводъ Пл. Краснова

Байронъ. Библіотека великихъ писателей подъ ред. С. А. Венгерова. Т. 1--2, 1904--1905.

Любовь и золото

Рѣчь, приготовленная для Каледонскаго митинга

Стансы на смерть сэра Питера Паркера

Валтасару

На смерть герцога Дорсетскаго

На звѣзду Почетнаго Легіона

Ода къ дамѣ, возлюбленный которой былъ убитъ пулей, раздробившей въ то же время портретъ на его сердцѣ

Графинѣ Блессингтонъ

Аристоменъ (Отрывокъ)

ЛЮБОВЬ И ЗОЛОТО.

(Love and Gold).

Я долженъ о любви молчать,

Хоть вы прекрасны и свободны.

Есть чары: страсти благородной

Отъ нихъ приходится бѣжать.

Онѣ влекутъ лишь тьму притворныхъ

Поклонниковъ вздыхать о васъ,

Гнать истину отъ васъ упорно,

Ткать лесть фальшивыхъ, пышныхъ фразъ.

Увы! полезно вамъ сомнѣнье.

Старайтесь жить, не полюбя.

Любви не вѣрьте увѣреньямъ,

Хотя бы въ ней клялся вамъ я.

Какимъ путемъ вамъ убѣдиться,

Правдивы-ль, ложны тѣ слова?

О, вы всего должны страшиться

Въ сѣтяхъ такого волшебства!

Вздыхающую вашу свиту,

To стадо, что у вашихъ ногъ,

Амуръ-ли, Плутусъ-ли привлекъ,

Отъ васъ, увы, совсѣмъ сокрыто.

Однихъ природа, тѣхъ расчетъ

Влечетъ вамъ гимнъ слагать нестройный.

Вы сердца лучшаго достойны,

Чѣмъ каждый вамъ изъ насъ даетъ.

Была фортуна впрямь слѣпая

И васъ на горе обрекла:

Васъ слишкомъ щедро надѣляя,

Она неласковой была.

Васъ ежедневно новой ложью

Въ бракъ безъ любви хотятъ склонить,

Какъ жертву къ алтаря подножью

Въ цвѣтахъ вѣнчальныхъ заманить.

Простите, милая! Довольно!

Хоть сознаюсь я добровольно:

Въ васъ все, что можно лишь желать --

Я долженъ о любви молчать.

Любовь и золото.

По мнѣнію нѣкоторыхъ комментаторовъ, это стихотвореніе относится къ миссъ Мильбанкъ, будущей невестѣ поэта, съ которою онъ познакомился въ 1812 или 1813 г.

СТАНСЫ НА СМЕРТЬ СЭРА ПИТЕРА ПАРКЕРА.

(Elegiac stanzas on the death of sir Peter Parker, Bart.).

Оплаканъ каждый въ смертный часъ,

У всѣхъ печальники найдутся,

Но надъ героемъ, примирясь

Рыдать народы всѣ сойдутся.-

О немъ печали тяжкій стонъ

Чрезъ бурный океанъ промчится,

И если онъ не погребенъ,

To вся земля -- его гробница.

Онъ въ каждой книгѣ схороненъ

И некрологомъ онъ блестящимъ

На всѣхъ нарѣчіяхъ почтенъ

И въ будущемъ, и въ настоящемъ.

Когда на пирѣ вспомянетъ

Его кто имя -- всѣ въ молчаньи,

И кубокъ круговой нальетъ

Въ честь храбраго воспоминанье.

О немъ въ народѣ говорятъ,

И поминаетъ врагъ съ почтеньемъ.

Кто такъ почить не былъ бы радъ,

He взялъ тотъ жребій съ восхищеньемъ?

Твой подвигъ жизни, твой конецъ,

О Паркеръ! столь достойны славы.

И молодежь свой образецъ

Въ тебѣ находитъ величавый.

Но тѣ, кому ты сердцемъ милъ,

Рыдаютъ въ горѣ безнадежномъ,

Побѣдѣ, гдѣ убитъ ты былъ,

Внимая съ ужасомъ мятежнымъ.

О какъ печаль имъ превозмочь?

Тебя ли сердце ихъ забудетъ?

Безсильно время имъ помочь:

Ихъ скорбь питаться славой будетъ.

И не тебя, себя имъ жаль.

Сильнѣй ихъ плачъ и укоризны.

Какъ велика о томъ печаль,

Кто плакать не давалъ при жизни!

Стансы на смерть сэра Питера Паркера.

Сэръ П. Паркеръ былъ убитъ въ августѣ 1814 г., на 29-мъ году отъ рожденія, въ то время, когда онъ велъ отрядъ съ своего корабля "Менелай" на приступъ къ американскому лагерю близъ Балттморы. Онъ былъ родственникъ Байрона, но они не видѣлись съ дѣтскихъ лѣтъ.

РѢЧЬ, ПРИГОТОВЛЕННАЯ ДЛЯ КАЛЕДОНСКАГО МИТИНГА.

(Adress intended to be recited at the Caledonian meeting).

Кто не былъ восхищенъ страницею кровавой,

Гдѣ Каледоніи описывалась слава?

Гористая страна! Проникнуть вглубь долинъ

Твоихъ ни римлянинъ не смѣлъ, ни датчанинъ.

Старался покорить вотще тиранъ спесивый

Твой плещущій палашъ и духъ вольнолюбивый.

О, предки храбрые! Достойны васъ сыны

И такъ же славою двойной награждены.

Знамена гельскія, саксонскія отнынѣ

Съ англійскими знаменами віются воедино.

Забыты распри ихъ. Свободная ихъ кровь

Уже за Англію теперь пролита вновь.

Такъ не останься глухъ къ солдатскому моленью

И поддержи того, кто славенъ былъ въ сраженьи.

Солдаты-храбрецы, погибшіе въ бою,

Отдавшіе за честь побѣды жизнь свою,

Подъ хладною землей, гдѣ въ шествіи побѣдномъ

Шли ихъ товарищи, -- заснули сномъ послѣднимъ...

Они оставили -- такъ былъ къ нимъ рокъ суровъ --

Лишь плачущихъ сиротъ и безутѣшныхъ вдовъ.

Смотри, какъ бѣдная съ холмовъ Альбина темныхъ

He можетъ отвести въ печали глазъ огромныхъ!

Ей въ горѣ кажется, что надъ родной страной

Повисли бѣдствія ужъ тучей грозовой;

Въ далекихъ облакахъ, какъ нѣкій паръ сгущенный,

Ей призракъ видится порой окровавленный...

И грустная вдова печально пѣснь поетъ

И горько сѣтуетъ, что милый не идетъ,--

Межъ тѣмъ, какъ прахъ его лежитъ въ чужбинѣ дальней

И панихиды ждетъ себѣ вотще печальной.

Не люди -- небеса во благости своей

Излѣчатъ эту скорбь, что мучитъ сердце ей.

Но время долгое, а также близкихъ нѣжность

Смягчаютъ горечь слезъ и грусти безнадежность.

Народъ признательный вернуть ей можетъ сонъ,

Что прочь отъ ней бѣжалъ, заботой устраненъ;

Ее вниманіемъ онъ можетъ не оставить

И сына воина отъ бѣдности избавить.

А если живъ герой, но, раненый, больной,--

Обязанъ Альбіонъ цѣнить въ немъ пылъ былой,

Остатокъ дней его унылый и печальный,

Позолотить, согрѣть лучомъ любви прощальной,

Чтобъ той же онъ рукой, что встарь враговъ разилъ,

Въ часъ смерти родину свою благословилъ.

Рѣчь для Каледонскаго митинга.

Эти стихи назначались для ежегодно устраиваемаго въ Лондонѣ собранія членовъ "Шотландскаго Общества", на средства котораго основано было "Каледонское Убѣжище" для воспитанія дѣтей солдатъ, матросовъ и моряковъ, шотландскихъ уроженцевъ.

ВАЛТАСАРУ.

(To Belshazzar).

Брось, Валтасаръ, пиръ пышный свой,

Покинь и оргіи ночныя:

Смотри -- уже передъ тобой

Горятъ три слова роковыя.

Тирановъ ложно чтутъ у насъ

Отъ Бога данными царями.

Ты самый жалкій межъ князьями!

Читай, читай: твой пробилъ часъ.

Сбрось съ головы изъ розъ вѣнецъ:

Къ главѣ, годами убѣленной,

Онъ не идетъ,-- какъ и корона,

Что опозорилъ ты въ конецъ.

Сними, сними ее скорѣе:

Ее готовы презирать

За то, что ты украшенъ ею...

Учись, какъ храбрый умирать.

Ты взвѣшенъ на вѣсахъ судьбы

И слишкомъ легкимъ оказался.

Душа ушла не безъ борьбы

И только жалкій прахъ остался.

Тебя возможно лишь презрѣть;

Но я пролью свой плачъ надгробный,

Что ты родился неспособный

Ни славно жить, ни умереть.

HA CМЕРТЬ ГЕРЦОГА ДОРСЕТСКАГО.

(On the death of the Duke of Dorset).

Безъ горькихъ слезъ про смерть твою услышалъ я,

Безъ вздоховъ, жалобы тоскливой,

А былъ столькими ты любимъ, что смерть твоя

Казалась намъ несправедливой.

He знаю отчего, но слезы не текутъ;

Глаза и сухи, и прозрачны...

Уходятъ слезы внутрь и сердце мнѣ гнетутъ

Тоской тяжелою и мрачной.

Да, глухо, тяжело, не затуманивъ глазъ,

Онѣ заботой упадаютъ.

Въ пещерѣ такъ вода, сквозь камень просочась,

На днѣ ея отвердѣваетъ.

Въ окаменѣлости и самый сталактитъ

Съ отжившимъ чувствомъ не сравнится:

Оно съ холодностью на прошлое глядитъ

И никогда не возродится.

На смерть герцога Дорсетскаго.

Герцогъ Джорджъ-Джонъ Фридерикъ Дорсетскій убился, упавъ съ лошади на охотѣ, въ Ирландіи, 14 февраля 1815 г. Онъ былъ товарищемъ Байрона по Оксфордскому университету.

HA ЗВѢЗДУ ПОЧЕТНАГО ЛЕГІОНА.

(On the star of "The Legion of Honour").

О храбрыхъ звѣзда! Кому лучъ твой сіялъ,

Тотъ славнымъ останется вѣчно.

Обманъ лучезарный! Сколькихъ увлекалъ

Ты въ бой безпощадный безпечно.

Лихой метеоръ! ты блеснулъ въ небесахъ

И на землю послѣ скатился во прахъ.

Лучи твои -- души убитыхъ въ бояхъ,

И вѣчность сквозь блескъ твой мерцаетъ;

А музыка сферы твоей въ небесахъ

Здѣсь почесть, тамъ славу вѣщаетъ.

И точно небесный вулканъ ворвался

Твой свѣтъ лучезарный героямъ въ глаза.

Какъ лаву, ты крови потоки лила,

И царства ты ими смывала.

Когда ты на небѣ свѣтила, земля

Глубоко и сильно дрожала.

И солнце потускло, погасло, зашло,

А ты засіяла такъ ярко, свѣтло.

И вотъ поднялась и росла за тобой

Трехцвѣтная радуга ярко.

И каждый тотъ цвѣтъ былъ прекрасный, живой,

Для неба достойная арка.

Свободы рука тѣ сплетала цвѣта --

Камней самоцвѣтныхъ сама красота.

Одинъ цвѣтъ былъ занятъ у солнца лучей,

Другой -- изъ очей серафима,

А третій съ покрова, что снѣга бѣлѣй

И Духомъ небеснымъ хранимый.

Сплелись они въ ленту живой красоты,

Достойную ткани небесной мечты.

О храбрыхъ звѣзда! Ужъ тусклѣетъ твой

И тучи сгущаются снова. лучъ

Но радуга блещетъ свободы межъ тучъ

И къ битвѣ опять мы готовы.

Когда ты тускнѣешь, о радуга, мы

He люди, а прахъ, и гніемъ среди тьмы.

Въ безмолвной обители мертвыхъ свѣтло

Сіяетъ Свобода святая.

Прекрасенъ и въ смерти, кто палъ за нее,

Оружьемъ ее добывая.

И пусть, о богиня, рѣшится судьбой,

Иль съ ними навѣки намъ быть, иль съ тобой!..

На звѣзду Почетнаго Легіона.

Напечатано въ газетѣ "Examiner", 7 апрѣля 1816, съ помѣтою: "Съ французскаго" и съ слѣдующимъ примѣчаніемъ: "Нашъ другъ, подарившій намъ слѣдующія строки, поэтическое достоинство которыхъ не нуждается въ нашей похвалѣ, замѣчаетъ, что въ нихъ содержится болѣе того, что можетъ чувствовать безпристрастный наблюдатель послѣдняго временя, и что авторомъ ихъ можетъ быть скорѣе французъ, нежели англичанинъ; но, конечно, какъ самъ авторъ, такъ и всякій другой поклонникъ свободы, не можетъ не чувствовать и не сожалѣть, что въ послѣднее время символъ, о которомъ онъ говоритъ, не разъ отождествлялся съ дѣломъ освобожденія".

ОДA.

къ дамѣ, возлюбленный которой былъ убитъ пулей, раздробившей въ тоже время портретъ на его сердцѣ.

Motto:

On peut trouver des femmes qui n'ont jamais eu de galanterie, mais il est rare d'en trouver qui n'en aient jamais eu qu'une.--(Réflexions du Duc de la Rochefoucauld, LXXIII".

Въ движеньяхъ вашихъ безмятежныхъ

Такая строгость разлита,

Въ чертахъ лица, живыхъ и нѣжныхъ,

Такъ сохранилась красота,--

Что, гдѣ лишь только ни найдется '

Собранье пламенныхъ сердецъ,--

Хотя бъ свободныхъ,-- поднесется

Вамъ ими царственный вѣнецъ.

Глаза такъ нѣжны -- но и строги:

Любовь лишь тяжкій грѣхъ для нихъ...

Но глубже въ нихъ вглядитесь -- много

Тамъ грусти, слезъ непролитыхъ.

Смягченное годами горе --

Свидѣтельство любви былой --

Тѣмъ, кто смотрѣть умѣетъ, вскорѣ

Разскажетъ о душѣ живой

Краснорѣчивѣй и пространнѣй,

Чѣмъ въ занимательномъ романѣ.

Для васъ суровымъ божествомъ

Была любовь и истерзала

Вамъ сердце ужасомъ; но стало

Оно возвышеннымъ потомъ.

Съ такой наружностью прекрасной

Такое сердце съединить!

И въ немъ любовь должна царить!

Любовь -- то солнце; сердце -- ясный

И мягкій климатъ. Рай такой

Какъ не искать любой цѣной)!...

Любили вы. И не напрасно,

Хоть непохоже на другихъ!..

Стать пепломъ долженъ пламень красный;

A бури плескъ и вой ужасный

Обломки, трупы тѣлъ людскихъ

На берегъ выбросятъ песчаный...

Такъ пережить все страсть должна:

Восторги, муки и обманы,

И выпить чашу всю до дна,

Гдѣ только горечь остается,

И призракъ сердца ужъ смѣется

Надъ чарами любви былой,

Когда то нѣжной и живой...

Ho гдѣ же тотъ, кого любили вы? -- въ могилѣ!

И гдѣ же иначе онъ можетъ быть?

Ему-ли счастіе иное предложили?

И вамъ-ли кто-либо его могъ замѣнить?

Нѣтъ, онъ погибъ въ кровавомъ боѣ,

Гдѣ слава тѣмъ, кто сражены.

A вы его вдова -- не бывъ его женою --

Ему осталися вѣрны.

Здѣсь, гдѣ любви всѣ ищутъ предаваться,

Чтобъ рабствовать иль продаваться;

Гдѣ ваша красота дала бъ возможность свой

Капризъ произвести въ законъ святой,

И гдѣ вы попирать могли бы столь надменно

Союзъ супружескій, священный, --

Вы для того, кого съумѣли полюбить,

Рѣшились вѣрность сохранить.

Надежды, радости, волненья прекратились:

Сожгли вы сердце ваше до конца.

Онъ пролилъ кровь свою,-- въ ледъ ваша обратилась,

И стали вы весталкой мертвеца.

Вашъ милый смертію примѣрной

Погибъ для насъ.

Достоинъ пасть въ сраженьи вѣрный

Въ побѣдный часъ.

Доспѣхомъ онъ не могъ быть защищенъ:

Онъ пулей былъ убійственной сраженъ.

Ему любовь щитъ подарила

Прекраснѣй, чѣмъ Ахилловъ щитъ;

Но щитъ спасти не могъ Ахилла,

И вотъ герой -- увы! -- убитъ.

Портретъ вашъ на груди хранился,

A милый образъ вашъ -- въ груди;

Герой шелъ храбро впереди...

Но злая пуля!.. Раздробился

Портретъ, и сердце вмѣстѣ съ нимъ,

Которымъ онъ боготворимъ.

И обагрила кровь одновременно

Съ поклонникомъ -- его кумиръ священный.

Вамъ въ смертный часъ остался вѣренъ онъ;

Портретъ вашъ кровью вѣрной окрещенъ;

Она изъ сердца вѣрнаго струилась,

И страсть его до смерти сохранилась.

Въ уединеньи до конца

Вы тоже вашъ обѣтъ сдержали,

О томъ разбитыя сердца --

Увы! -- сколь многія узнали!..

Ода къ дамѣ, возлюбленный которой былъ убить.

Напечатана впервые, по рукописи, въ изд. Кольриджа, 1901 г.

Вы просили стиховъ... Безъ сомнѣнья,

Стихотворъ въ томъ не могъ отказать.

Но -- родникъ моего вдохновенья --

Мои чувства успѣли увять.

Будь я прежнимъ, воспѣлъ бы я смѣло

Ту, чей Лауренсъ создалъ портретъ;

Но молчитъ мой языкъ онѣмѣлый:

Для него слишкомъ сложенъ сюжетъ.

Пламя старое пепломъ покрылось;

Муза въ пѣсняхъ моихъ чуть жива;

Восхищеньемъ любовь замѣнилась;

Сердце сѣдо -- сѣда голова.

Не года меня старѣютъ рано...

Есть мгновенья, что тягостный плугъ:

Борозды ихъ -- болящая рана,

Разъѣдающій душу недугъ.

Пусть иной поэтъ, болѣе юный,

Воспоетъ васъ. A мнѣ не съумѣть!...

Горе сорвало съ лиры тѣ струны,

Что должны въ честь красавицъ звенѣть.

Графинѣ Блессингтонъ.

Напеч. въ собраніи писемъ, 1830 г. О графинѣ Блессингтонъ см. въ біографіи Байрона.

APИСTOMEHЪ.

(Отрывокъ).

Боговъ классическихъ безмолвенъ тихій стонъ

Съ тѣхъ поръ, какъ умеръ Панъ, и сквозь прибой полнощный

Волнъ Іоническихъ раздался голосъ мощный

И міру возвѣстилъ: "Великій умеръ Панъ!"

Ахъ, умеръ вмѣстѣ съ нимъ и миѳъ тотъ поэтичный,

Прекрасный, хоть и былъ невѣренъ онъ сто кратъ,

Что населялъ ручьи -- не рыбою обычной,

A рѣзвымъ племенемъ играющихъ наядъ..

Тамъ рощи нимфами тогда бывали полны,

Что отвращалися, стыдясь, любви боговъ

Иль, отдаваясь имъ, рождали имъ сыновъ,

Чьей славою полны тамъ горы, моря волны....

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Аристоменъ.

Написано въ Кефалоніи, 10 сентября 1823 г., а напечатано только въ 1901 г., въ изд. Кольриджа (IV, 566).

Аристоменъ, воспѣтый александрійскимъ поэтомъ Ріаномъ,-- легендарный герой второй Мессенской войны (685--668 г. до Р. X). Его имя чтилось въ Греціи еще долгое время спустя послѣ того, какъ "умеръ великій Панъ!" Въ концѣ второго столѣтія по Р. X. Павзаній упоминаетъ о гимнахъ мессенскихъ дѣвушекъ въ честь побѣдъ Аристомена надъ спартанцами.