Байрон Джордж Гордон - Отзыв о стихотворениях В. Р. Спенсера

Дж. Г. Байронъ

Отзывъ о стихотвореніяхъ В. Р. Спенсера.
(Poems by William Robert Spencer. 1811).
Изъ "Monthly Review" 1812 г.

Переводъ на рус. яз. Евг. Аничкова

Байронъ. Библіотека великихъ писателей подъ ред. С. А. Венгерова. Т. III, 1905.

Мы уже не разъ знакомили нашихъ читателей съ авторомъ этого отлично изданнаго томика. Это одинъ изъ тѣхъ поэтовъ, на долю которыхъ никогда не выпадало подвергнуться суровой критикѣ. "Толпа легко пишущихъ джентльмэновъ, вѣдь издавна (какъ и всякая другая толпа) такъ счастлива, что настоящіе писатели, отнюдь не обладающіе этимъ счастьемъ -- писать легко и мило, никогда не угрожаютъ ей своимъ соперничествомъ. Отсюда тотъ равнодушный взглядъ, съ какимъ настоящій авторъ смотритъ на красный кожанный переплетъ книжекъ мнимаго "литератора"; я говорю -- на переплетъ, потому что въ самую книгу онъ уже никогда не заглянетъ или во всякомъ случаѣ не дальше заглавнаго листа. Томикъ г. Спенсера мы можемъ посмотрѣть однако цѣликомъ и сообразно съ этимъ огорчить его или обрадовать, смотря по той долѣ добродушія, какою онъ обладаетъ. Содержаніе этого томика составляютъ главнымъ образомъ "Vers de société". Ихъ назначеніе -- прельстить большой кругъ свѣтскихъ знакомыхъ и понравиться кое-кому и изъ обыкновенныхъ покупателей. Эти послѣдніе могутъ оказаться настолько невѣжами, чтобы въ настоящія времена всеобщаго обѣднѣнія потребовать отъ писателя что-нибудь болѣе значительное, чѣмъ "Строки къ молодымъ поэтамъ и поэтессамъ", "Эпитафія надъ годами", стихи "Къ моей грамматической племянницѣ", "Посланіе сестры Долли изъ Каскадіи къ сестрѣ Танни изъ Снодоніи" и проч. Но безъ сомнѣнія очень много лицъ "и въ городѣ и въ деревнѣ", обладающихъ всякими достоинствами, остроумныхъ и почтенныхъ, къ которымъ и обращается авторъ, останутся въ высшей степени довольны и собою и поэтомъ, выставившимъ ихъ въ хорошенькомъ томикѣ, совершенно такъ же, какъ была бы довольна и "бабочка въ концѣ зимы", если бы только ей удалось пережить суровую непогоду. Мы не увѣрены только въ томъ, будетъ ли радъ звонарь тому, что г. Спенсеръ завладѣлъ его "Рождественскимъ разсказомъ"; разсказъ этотъ до того звонарскій, что мы предложили бы звонарю немедленно вступиться за свои права, тѣмъ болѣе, что никто противъ этого ничего имѣть не будетъ. Кромѣ всѣхъ этихъ и другихъ подобныхъ имъ произведеній, нѣсколько поэмъ въ этой книгѣ однако превосходны. Нѣкоторыя изъ нихъ уже появлялись въ печати, другія обнародованы теперь впервые. Съ поэмой "Леонора", открывающей томикъ, въ свое время мы уже ознакомили нашихъ читателей, но, можетъ быть, намъ будетъ позволено принести теперь новый отрывокъ. Содержаніе поэмы, вѣроятно, знакомо нашимъ читателямъ. Мы предпочитаемъ поэтому одно изъ центральныхъ мѣстъ:

Sea, where fresh blood-gouts mat the green,

Yon wheel its reeking points advance;

There, by the moon's wan llght half seen,

Grim ghosts of tombless murders dance.

"Come, spectres of the guilty dead,

With us your goblin morris ply,

Come all in festive dance to tread,

Ere on the bridai couch we lie".

"Forward th'obedient phantoms push,

Their trackless footsteps rustle near,

In sound like autumn winds that rush

Throngh wlthering oak or beech-wood sere.

With lightning's force the courser flies,

Earth shakes his thund'ring hoofs beneath,

Dust, stones and sparks, in whirlwind rose,

And horse and horseman heave for breath.

Swift roll the moon-light scenes away,

Hills chasing hills successive fly;

Efen stars that pave th'eternal way,

Seem shooting to а backward sky.

"Fear'st thou, my love? the moon shines clear;

Hurrah! how swiftly speed the dead!

The dead does Leonora feai?

Oh God! oh leave, oh leave the dead!"

Этотъ примѣръ "потрясающаго" ясно показываетъ достоинство поэмы; но мы не думаемъ, что внесенныя г. Спенсеромъ въ. варіантѣ Леоноры измѣненія настолько удачны, насколько этого можно было бы ожидать отъ него, какъ отъ поэта съ большимъ вкусомъ. .Обновленная дружба" едва-ли болѣе выразительно, чѣмъ "съежившаяся", какъ стояло раньше; фраза: "десять тысячъ состоящихъ въ отпуску героевъ" бросаетъ новый свѣтъ на героическій характеръ. Героямъ весьма подходитъ пользоваться отпусками, разъ и школьникамъ полагаются праздники, а адвокатамъ даже весьма долгія вакаціи: но еще вопросъ, найдутъ ли господа съ ученымъ, юридическимъ или героическимъ призваніемъ для себя лестнымъ, если имъ придадутъ какой-либо эпитетъ, происходящій изъ временной остановки въ нихъ этого благороднаго призванія. Мы бы, признаемся, съ нѣкоторой нерѣшительностью назвали бы напримѣръ какого нибудь вновь прибывшаго изъ одного изъ батальоновъ Португаліи юношу "героемъ въ отпуску"; онъ пожалуй могъ бы замѣтить намъ, что "отпускъ", которымъ онъ пользуется, отнюдь не касается его геройства. Прежній эпитетъ: "утомленный битвами" былъ несомнѣнно удачнѣе какъ по отношенію къ героизму, такъ и по отношенію къ поэзіи, и, если мы не ошибаемся, еще очень недавно его замѣнялъ другой эпитетъ, дающій представленіе объ "otium cum dignitate" солдата безъ нарушенія какъ непринужденности, такъ и достоинства стиха. Почему "horse and horsemen pant for breath" замѣнено выраженіемъ "heave for breath?" Развѣ для новой аллитераціи, прибавленной къ первымъ двумъ дразнящимъ придыханіямъ? "Heaving" подходитъ скорѣе къ вздохамъ и восклицаніямъ, тогда какъ "panting" составляетъ удѣлъ успѣшныхъ любовниковъ и горячихъ лошадей; отчего бы поэтому всадникамъ и лошадямъ г-на Спенсера не продолжать по прежнему пыхтѣть (pant)?

Слѣдующая поэма и по расположенію, и по достоинству, это "Годы несчастья"; достоинства ея мы уже отмѣтили въ 45-омъ томѣ нашей новой серіи. Намъ очень грустно, что мы должны замѣтить несвоевременность теперь этихъ словъ по отношенію къ г-ну Вэджвуду: "недавній путешественникъ"; что англичанинъ, путешествующій изъ Калэ въ Испагань, можетъ ежедневно обѣдать на посудѣ Вэджвуда", -- это теперь уже невѣрно. Недавно къ его счастью или несчастью одинъ нашъ путешественникъ прошелъ, миновавъ Кали, черезъ земли Пайнима неподалеку отъ Испагани, но нигдѣ ни во дворцѣ наши, ни въ каравансараѣ чужеземца, ни въ крестьянской избушкѣ ему не случалось ѣсть пилавъ такъ нарядно сервированный, Такова въ этомъ и во многихъ другихъ отношеніяхъ перемѣна въ положеніи какъ Европы, такъ и всего материка, со времени написанія нашимъ авторомъ этихъ словъ: "недавній путешественникъ". По свидѣтельству другого недавняго путешественника мы должны засвидѣтельствовать, что посуда вся поломана послѣ того, какъ первый , недавній" побывалъ въ тѣхъ мѣстахъ. Оттого намъ хотѣлось бы настоятельно попросить г-на Вэджвуда послать новые транспорты на всѣ перекрестки и горныя тропы до самаго Багдада, для удобства еще болѣе "недавнихъ путешественниковъ".

Мы не остановимся на "хорѣ изъ Еврипида", потому что вмѣстѣ со всѣми прочими ученическими произведеніями нашего автора и это могло-бы спокойно уснуть въ его портфелѣ, и перейдемъ къ "Визіонеру". На него мы съ радостью указываемъ какъ на блестящій образецъ болѣе легкой поэтической манеры:

When midnight o'er the moonless skies

Her pall of transient death has spread,

When mortals sleep, when spectres rise,

And nought is wakeful but the dead!

No bloodless shape my way pursues

No sheeted ghost my couch annoys,

Visions more sad my fancy views,

Visions of long departed joys!

The shade of youthful hope is there,

That linger'd long, and latest died;

Ambition ail dissolved to air,

With phantom honours at her ride.

What empty shadows glimmer nlgh!

They once were friendship, truth, and love!

Oh, die to thought, to mem'ry die,

Since lifeless to my heart ye prove!

Мы не можемъ удержаться, чтобы не принести еще и эти великолѣпные стансы:

To the Lady Anne Hamilton.

Too late I staid, forgive the crime,

Unheeded flew the hours;

How noseless falls the foot of Time,

That only treads on flow'rs!

What eye with clear account remarks

The ebbing of his glass,

When all its sands are di'mond sparks,

That dazzle as they pass?

Ah! who to sober measurement

Time's happy swiftness brings,

When birds of Paradise have lent

Their plumage for his wings?

Гораздо большая часть тома занята однако стихотвореніями, едва ли могущими доставить удовольствіе большой публикѣ; нѣкоторыя изъ нихъ красивы; остальныя словно опрысканы "сластями" и "розами", "птичками" и "брилліантами" и другими подобными дешевыми поэтическими украшеніями, которыми такъ легко овладѣть безъ ущерба для мысли и для размѣра. Большое счастье для автора, что эти bijoux своего таланта онъ подноситъ лицамъ высокопоставленнымъ: "фрейлинѣ Луизы ландъ-графини Гессенъ-Дармштадтской", лэди Блэнкъ, лади Астерискъ и кромѣ того -- and -- и другіе анонимы, какъ разъ подходящіе къ тому, чтобы насладиться этими блестками, цвѣтами и модными бездѣлушками. Мы утѣшимъ читателя тремя строфами самыхъ умѣренно сверкающихъ подобныхъ онъ:

Addressed to Lady Susan Fincastle, now Countess of Dunmore.

What ails you, Fancy? you're become

Colder than Truth, than Reason duller!

Your wings are worn, your chirping's dumb

And ev'ry plume has lost its colour.

You droop like geese, whose cacklings cease

When dire St. Michael they remember,

Or like some bird who just has heard

That Fin's preparing for September?

Can you refuse your sweetest spell

When I for Susan's praise invoke you?

What, sulkier still? you pout and swell

As if that lovely name would choke you.

Мы должны предположить, что "готовящаяся къ сентябрю", это -- дама, "нѣжное имя" которой, повидимому, собирается "свернуть шею" воображенію, и дѣйствительно, если стрѣлять куропатокъ составляетъ одно изъ приложеній талантовъ лэди Сюзанны, -- и Воображеніе и Чувство, конечно, рискуютъ жизнью. Эти строфы облекаетъ собою дымка той ироніи, которая такъ часто удавалась г-ну Спенсеру. Всѣ пѣсни къ "высокопоставленнымъ особамъ" написаны по самому отличному образцу "пѣсенъ высокопоставленныхъ особъ", если только ихъ стансы не сфабрикованы понапрасну. Такое подражаніе простирается даже до воспѣванія неодушевленныхъ предметовъ:

When an Eden zephyr hovers

O'er а slumb'ring cherub's lyre,

Or when sight of seraph lovers

Breathe upon th'unfinger'd wire.

Если манерничаніе до сихъ поръ принимается за изысканность, г. Спенсеръ вмѣстѣ съ Амброзомъ Филлипсомъ должны быть "предпочтены за ихъ остроуміе".

Heav'n must hear -- а bloom more tender

Seems to tint the wreath of May,

Lovelier beams the noon-day-splendour,

Brighter dew-drops gem the spray!

Is the breath of angels moving

O'er each flow'ret's heighten'd hue?

Are their smiles the day Improving

Hove their tears enrich'd the dew?

Тутъ и "слезы ангеловъ", и "дуновеніе", и "улыбки", и "Зефиры Эдема", "вздохи возлюбленныхъ серафимовъ", и "лиры дремлющихъ херувимовъ", и все это пляшетъ и скачетъ подъ звуки арфы! Странно, что Томсонъ въ своихъ стихахъ объ Эоловой лирѣ (въ его "Замкѣ Безпечности") никогда и не мечталъ обо всемъ этомъ, предоставивъ эти прикрасы послѣднему изъ Крусканти!

Одно изъ лучшихъ произведеній этого тома -- "Посланіе къ Т. Муру, эсквайру ", хотя и оно испорчено разными "друзьями, вскормленными сѣрой", или "суровѣйшими зимами ада" (холодно отъ этого, должно быть, стало бѣдному Муру!) и прочими нелѣпостями этого же рода. Тутъ выражено очень красивое чувство поэтической дружбы. Вотъ послѣднія десять строкъ:

The triflers think your varied powers

Made only for life's gala bow'rs,

То smooth Reflection's mentor-frown,

Or Pillow joy on softer down.--

Fools!-- you blest orb not only glows

То chase the cloud, or point the rose;

These are the pastimes of the might,

Earth's torpid bosom drinks his light;

Find there his wondrous pow'r's true measure,

Death turn'd to life, and dross to treasure!

Мы подошли теперь къ французскимъ и итальянскимъ стихамъ г-на Спенсера; первые изъ нихъ написаны иногда на новомъ французскомъ языкѣ, а иногда на старофранцузскомъ, а отсюда на такомъ говорѣ, который ни старъ, ни младъ. Мы предлагаемъ примѣры и того и другого:

Qu'est ее que c'est que le Génie?

Brillant est cet esprit privé de sentiment;

Mais ce n'est qu'un soleil trop vif et trop constant

Tendre est ce sentiment qu'aucun esprit n'anime

Mais ce n'est qu'un jour doux, que trop de pluie abime!

Quand un brillant esprit de ses rares couleurs,

Orne du sentiment les aimables douleurs,

Un Phénomène en nait, le plus beau de la vie!

C'est alors que les ris en se mêlant aux pleurs,

Font ces Iris de l'âme, appelle le Génie!

C'y gist un povre ménestrel

Occis par maint ennuict cruel --

Ne plains pas trop sa destinée --

N'est icy que son corps mortel:

Son ame est toujours à Gillwell,

Et n'est ce pas là l'Elysée?

Намъ кажется, что итальянскіе стихи г-на Спенсера болѣе закончены, чѣмъ французскіе, а писать легко стихи на самомъ поэтическомъ изъ языковъ -- задача трудная. Однако г-нъ Спенсеръ, какъ впрочемъ и каждый другой англичанинъ въ этомъ отношеніи, несомнѣнно уступаетъ г-ну Матіасу. У г-на Спенсера замѣтно еще, что свое англійское стихосложеніе онъ не оберегъ отъ нѣкотораго вліянія итальянскихъ concetti; оттого мы горячо привѣтствовали бы его попытки писать на иностранныхъ языкахъ, если бы это не повело его къ порчѣ родной рѣчи. Мы тѣмъ не менѣе далеки отъ желанія совсѣмъ запретить эти экскурсіи въ область другихъ языковъ; онѣ только, право, напоминаютъ о томъ вдохновенномъ французѣ, который украсилъ свой кусокъ земли такой надписью въ честь Шенстона и замка Лизо:

See this stone

For William Shenstone --

Who planted groves rural,

And wrote verse natural!

Эти строки почтенный хозяинъ выставилъ на-показъ для всѣхъ англійскихъ путешественниковъ, чтобы почтить сходство своего наслѣдственнаго замка съ Лизо и поразительное совпаденіе стихосложенія Шенстона съ его собственнымъ. Мы вовсе не хотимъ намекнуть на то, что французское стихотвореніе г-на Спенсера ("С'у gist un povre menestrel", съ урной на верху, украшенной буквами: W. R. S.) составляетъ именно возвращеніе къ манерѣ приведеннаго мною четверостишія; но мы хотѣли сдѣлать его пугаломъ для всѣхъ англійскихъ молодыхъ людей, стремящихся на французскій Парнассъ. Немногіе изъ нихъ успѣютъ на немъ лучше, чѣмъ этотъ англотрубадуръ на нашемъ.

Теперь мы распрощаемся съ г-номъ Спенсеромъ; мы не были слѣпы ни къ его достоинствамъ, ни къ его недостаткамъ. Какъ поэтъ, онъ долженъ занять мѣсто несравненно ниже Мура и немного выше лорда Странгфорда; а если его томикъ найдетъ себѣ даже половину покупателей и того и другого, ему не будетъ никакихъ основаній жаловаться ни на нашу оцѣнку, ни на его собственный успѣхъ.