Богданов Александр Алексеевич - Остров Мессалины

Александр Богданов

Остров Мессалины

Их было десять тысяч женщин, которые оставили своих мужей, чтоб создать особое женское царство и начать независимую жизнь.

Казалось, что все на земле было подчинено господству женщин.

Лучшие мастера-зодчие строили для них роскошные виллы с освежающими фонтанами. Скульпторы высекали из каррарского мрамора прекрасные статуи. Поэты слагали гимны, уверяя, что только любовь женщин вдохновляет их и открывает им вечные тайны мира. Художники живописали на картинах красоту женского тела. Бойцы склоняли к их ногам знамена. Юноши в тихие ночи с мандолинами в руках пели перед их окнами серенады...

Женщины слушали, и в глазах их загорался свет радости...

И все-таки они бежали. Они слишком поверили в то призрачное счастье на земле, которое им обещали. И -- как всегда происходит -- чем сильнее была их вера, тем глубже постигло разочарование.

Первой бежала Сафо, жена известнейшего в мире поэта Главка. Он писал такие чарующие стихи, что -- слушая их -- смягчались жестокосердые, и страдающие забывали свои несчастья. Но, будучи великим для других, он в семейной жизни был таким ничтожным, раздражительным, мелочным, ревнивым, безрассудным и похотливым, -- что Сафо, наконец, не выдержала и отравилась. Знаменитейшие врачи вернули ее к жизни, чтоб она снова служила, как раба, своему господину Главку. Тогда Сафо решила бежать.

Последней покинула на корабле землю Мессалина, девушка из увеселительного дома, "Вечерняя Греза" -- как ее прозывали. Лучший мужчина, которого она встретила в жизни, был уличный бродяга, рыжий горбатый карлик -- Гойя. Он, по крайней мере, не бил ее и ничего не требовал, а когда приходил к ней в гости, то покорно -- как собачка -- свертывался клубком на постели у её ног и засыпал до утра.

Бежавшие женщины захватили с собою только дочерей, еще не вышедших замуж и не обольщенных мужчинами. Сыновей же, как это ни было им тяжело, решено было оставить на земле.

И когда тронулся в путь первый корабль, на котором находилась Сафо, мужчины с недоумением провожали их. Главк заклинал Сафо вернуться, и тогда же спел свои знаменитые мадригалы. Но женщины уже не верили.

Большинство самоуверенно смеялось над женщинами и кричало:

-- Солнце не успеет погасить лучи за далью моря, как вы вернетесь в свои дома!..

-- Никогда!.. -- отвечала Кассандра, славившаяся своей способностью к ясновидению, одна из женщин, которая по желанию мужа была бесплодна и от этого болела. -- Скорее звезды в небе погаснут, чем мы примем на себя снова добровольное рабство!..

На последнем корабле отплывала Мессалина и её подруги. Мужчины уже были раздражены упрямством женщин и гневно шумели на берегу:

-- Вернуть их!.. -- раздавались крики.

-- Задержать силой!..

-- Чего с ними церемониться?.. -- гудел, бегая по берегу, высокий черный человек с огромным носом. -- Ведь, это же женщины из домов, назначение которых доставлять нам удовольствие!.. И чего только смотрят блюстители порядка?..

-- Твари!..

-- Стрелять в них!..

И несколько выстрелов раздалось вслед им с берега.

Только Гойя, прижавшись незаметно к канатам, сложенным на берегу, тихо простонал:

-- Прощай, Мессалина!.. Моя единственная, -- прощай!..

И он горько заплакал.

И все время, пока не скрылся корабль, он устремлял к нему свои печальные затуманенные глаза.

Неподвижная черная точка у канатов -- вот последнее, что сохранила в памяти Мессалина, отплывая с земли...

* * *

Женщины поселились на далёком необитаемом острове н стали выбирать королеву.

Королевой, по их мнению, должна была стать женщина, испытавшая больше всех страданий на земле. Такой оказалась Мессалина.

С первых же дней она показала ясность своего ума и твердость души.

Когда некоторые из женщин тщеславно вынули драгоценности и наряды, Мессалина стала подобна темной сверкающей туче и сказала:

-- Сестры!.. Пусть ничто не напоминает вам о той земле, где ради украшений пролито столько слез и совершено столько преступлений, и где эти жалкие сверкающие побрякушки повергали вас в рабство...

И по её совету драгоценности были зарыты в землю. А женщины сшили себе простые свободные хитоны, на ноги надели сандалии, а головы украсили венками из мирт.

Мессалина была самая необыкновенная из всех покинувших землю. Она выросла в священной долине, где днем смеялось в глади заливов солнце, а по вечерам молитвенно и тихо шептались старые дубы. По каменным иссеченным уступам сходила Мессалина к воде, распускала золотистые волосы и радостно по-детски смеялась солнцу и слагала гимны дубам. Не знала душа её ни ужаса, ни скорби, -- и за это жители прозвали ее "Смеющейся девушкой долин". Когда же душа Мессалины созрела для любви, -- пришёл незнакомец с черными факелами вместо глаз и бросил в её душу огонь страданий. Мессалина познала муки и радости рождения ребенка, и скорбь после его смерти. Родные отвергли ее. И она понесла свое печальное материнство в холодный и чуждый город, где уже не было ни солнца, ни дубов, и только ночь зажигала для неё огни в доме, куда приходили мужчины повеселиться.

Под управлением Мессалины женщины разбили город на тысячу цветников, где построили тысячу домов, утопавших в миртах, розах и хризантемах. В каждом доме жило по десяти женщин, составлявших очаг. Десять очагов образовывали центурий, а десять центуриев -- священную хилию. Каждый центурий имел общественную столовую, чтоб женщины были свободны от забот по кухне, а каждая хилия -- школу и ристалище для гимнастических упражнений и танцев. Любимым развлечением женщин были танцы, музыка и пение стихов о вечной красоте, наполняющей мир. По вечерам, в свободное от работ время, они сходились в театр, где изображали борьбу человеческих страстей на земле. Лучшие артистки выходили на сцену в одеянии мужчин и бичевали пороки мужской души. Смеялись женщины, хлопали в ладоши и, показывая дочерям на переодетых мужчинами женщин, говорили:

-- Смотрите, какой ужас происходит на земле!.. Неужели вы когда-нибудь вернетесь туда?..

Посреди острова был возведен сводчатый с белыми колоннами храм. Талантливая Петрония -- скульптор -- поставила в нем изваянную из мрамора статую, розовопеструю девственницу-богиню Ниобею, поднявшуюся на крыльях к небу и зачарованную тем счастьем, которое она открыла там.

А весь город был окружен высокой каменной стеной, чтоб за нее не мог проникнуть тайно никто из мужчин, которые смотрят вожделенно на женщину. И к стене была прибита медная доска, на которой на пяти языках мира было написано золотыми буквами, что "всякий из мужчин, осмелившийся самовольно вторгнуться в царство женщин, -- все равно -- простой он человек, или избранник неба, будет предан смертной казни".

* * *

Случилось однажды, что к берегам острова причалила лодка. В ней сидел незнакомец с красивыми вьющимися кольцами каштановых волос и с мужественным благородством в тонких чертах лица. Он привязал лодку к столетнему дубу, куда по вечерам приходили женщины, чтобы любоваться, как заря гасит свои розовые лучи в хрусталях воды, а сам отправился в город.

Толпа весело смеющихся женщин встретила его у входа, и сразу смятение испуга и гнева пробежало среди них:

-- Кто ты, дерзкий, осмелившийся ворваться к нам?..

-- Я -- Гермес, -- простой рыбак... -- спокойно ответил юноша с каштановыми волосами. -- Мой отец занимался тем же промыслом и в наследство завещал мне любовь к морю и несколько песен, от которых у девушек вырастают крылья любви... Хотите, я спою вам одну из них, -- лучшей вы никогда и ни от кого не услышите в жизни?..

-- Несчастный!.. Разве ты не знаешь, что ожидает всякого, кто осмелится ступить ногой на этот зачарованный остров?.. Или, может быть, ты один из тех отчаявшихся, которые уже ничего не хотят от судьбы, кроме могильного мрака...

-- О, нет, зачем же?.. Я очень люблю жизнь и её радости... -- ответил юноша... -- И уже потому не хотел бы умереть, что у меня есть невеста Урания, -- девушка, которая своей красотой затмила бы всех женщин вашего острова. С нею я был счастлив так, что нам завидовали даже боги. Но Урания послала меня к вам посмотреть, правда ли, что у вас тот обетованный рай, о котором и во сне и наяву грезят женщины. Если это так, то она покинет землю и прибудет сюда. Если же нет, то я надеюсь вернуться к ней и дать ей то счастье, которого вы, к сожалению, не могли найти на земле... Не так ли, девушки?..

-- Безумный!.. Ты более не вернешься на землю!..

-- Значит, у вас нет счастья!.. -- твердо ответил рыбак и обвел глазами окружающих его. -- Значит, у вас нет свободы и справедливости!.. Я так и знал... И когда я уезжал с земли, то сказал Урании: "Единственная моя!.. Если я не вернусь обратно, то знай, что нет на острове женщин волшебного рая... Все, что доносится к нам волнующими слухами о их жизни, -- есть лживый бред... Недаром же они так боятся, чтоб правда о них не достигла земли!.. Разве скрывают, когда хорошее?..".

От укоризны краска обиды выступила на щеках женщин. Но они засмеялись надменным смехом и сказали:

-- Неправда!.. С тех пор, как мы покинули землю, счастье витает с нами даже во сне... За злые же слова свои ты будешь наказан тем, что умрешь...

Вечером был созван суд, на котором участь незнакомца должна была решить сама королева.

Мессалина взглянула на Гермеса долгим испытующим взглядом, как умела смотреть только она одна, и сказала:

-- Рыбак!.. Так ли твердо ты любишь Уранию, что готов умереть за нее?

-- Да... -- ясно и радостно ответил юноша.

-- Хорошо... -- раздумчиво согласилась Мессалина. -- Согласен ли ты умереть даже в том случае, если одна из нас вернется на землю, чтоб передать Урании, твоей возлюбленной, будто ты коварно изменил ей и остался на острове? Что женщины -- опутали тебя своими сетями? Что ты пресмыкаешься среди них и ползаешь -- как жалкий раб любви, а мы злорадно мстим в твоем лице всем мужчинам за те унижения, которые испытали на земле? Что у тебя нет даже сил достойно умереть?..

Тень страдания мелькнула на лице Гермеса. Но он пересилил себя и ответил:

-- Да, даже в таком случае я встречу спокойно смерть...

-- Сестры!.. -- кротко улыбаясь Гермесу, сказала Мессалина. -- Этот человек выдержал труднейшее из испытаний любви... Благородство его необыкновенно. Пусть же он возвратится на землю и передаст, что мы, действительно, достигли высшего счастья и что свобода научила нас также быть и справедливыми...

-- Да будет так!.. -- подтвердили женщины...

Только хранительница королевских покоев Кассандра, недовольная решением, заметила:

-- Не пришлось бы нам, королева, раскаиваться в своем поступке. Если Гермес вернется к Урании, и на земле окажется хотя одна счастливая женщина, то могут ли остальные из нас оставаться спокойными?.. И не захотят ли вернуться к прежним очагам?.. Великое горе предвещает нам приход этого рыбака!..

* * *

Урания, прибытия которой с нетерпением ожидали на острове, и о которой уже сложили таинственные легенды, явилась не одна, а в сопровождены пяти женщин, беззаветно ее чтящих.

Торжественное празднество было устроено в честь них. На берегу залива возвели каменную площадку для танцев с белыми колоннами по углам. Для королевы и Урании были устроены в скале два полукруглых возвышения -- вроде тронов.

В тихий вечер, когда погасли последние лучи зари и кроткие звезды наполнили голубым мерцанием вселенную, величественное шествие направилось к морю. Хор девушек в белых туниках с распущенными волосами и факелами в руках пел гимн девственнице Ниобее. А на берегу было разложено десять громадных костров по числу хилий, и каждая хилия должна была приветствовать Уранию.

Празднество открылось символическим обрядом сжигания одежд, в которых прибыли женщины.

И каждый раз, когда пламя, рассеивая золотые гаснущие искры, поднималось вверх, главная жрица острова, старая девственница Веста, громко возвещала:

-- Так да погибнет в очистительном пламени все, что напоминало бы о лживой суете земли, где рабство и страдание были уделом женщин!

Хор же девушек с возженными факелами пел:

Пусть душа женщины будет подобна чистому пламени с его

неугасающим светом, --

... Женщины -- тогда вам откроется счастье небес!

Привет той, которая отказалась от обманчивых радостей

земной любви, --

Привет тебе, достойнейшая из женщин, -- Урания!..

После совершения обряда каждая из спутниц Урании должна была выйти перед собравшимися и рассказать им правду о своей жизни.

Сказала первая, -- гордая Этна, девушка с бледным благородным лицом:

-- Он -- был юноша, одаренный талантами и многообещающий, если бы порок не изъел, подобно ржавчине, его души. У него была слишком слабая воля, чтоб отказываться от удовольствий жизни, и дни его проходили в беспутных пиршествах... За что я полюбила его?.. Я не знаю и сама... Может быть -- я полюбила в нем скрытые возможности добра, и мне было жаль его напрасно гибнущих сил. Я хотела поднять его слабый дух на вершины творчества, какие только доступны мужчине...

Любовь наша продолжалась двенадцать полнолуний. Вначале он как будто подчинился моим желаниям, красота исцеляла его гибнущую душу... Я еще пламеннее полюбила его за это, а может быть за возвышенность моих собственных осуществлений в нем... Ведь, мы часто любим людей не за то, что они добры, а за то, что они дают возможность нам самим делать им добро...

Но юноше, очевидно, наскучила его новая жизнь в борьбе с темными пороками духа. Моя требовательность -- казалась ему женским капризом; желание не видеть в нем недостатков -- он объяснял моим себялюбием, -- мою настойчивость -- холодностью и жестокостью души. И он возненавидел меня -- как ненавидят злых деспотов... И однажды ушел от меня к той, которая льстила ему, поощряла его пороки, расслабляла его больную волю и потому нравилась ему.

Тогда я решила принести обиду любви своей сюда, к вам на остров.

Сказала вторая, -- Креола, дочь тихих равнин:

-- Женщины!.. В моей любви я всегда подчинялась ему, господину своему, В глаза его покорно заглядывала я, чтоб видеть, каковы желания повелителя моего... Когда он был грустен, я пела весёлые песни, чтоб утешить его... И во всем старалась угождать ему, -- не было около него человека более преданного, чем я...

Помню раз в гневе он ударил меня, и я снесла, -- я не проклинала руки, причинившей мне тяжкую боль. Ибо я думала, что ему будете стыдно, и он уже не станет более оскорблять меня.

Но чем преданней служила я и чем покорней была, тем дальше он отходил от меня сердцем своим, и тем требовательнее становился сам. Ради других женщин он покидал меня и опять возвращался, и я принимала с радостью и болью его.

Теперь уже год -- как он ушел, и вот нет его... Не знаю, где он и что с ним, и вспоминает ли он меня... Но я... я еще помню его...

Сказала третья, -- Хилия, дочь сурового севера:

-- В доме отца моего ярко горел очаг... Помню, -- нас было два брата и три сестры, и мы сидели перед дрожащим красным пламенем, а мать слагала нам красивые баюкающие сказки... Темные ели за окном качали снежные лапы и грозились, -- а мы слушали, слушали...

Потом я вошла в дом сурового человека, который запер за мною дверь, -- не желая, чтобы кто-нибудь из других мужчин видел меня... Вечером он возвращался домой, и я должна была развлекать ласками того, кто кормил меня... И так в одиночестве проводила я целые дни у очага своего...

Я вспоминала мать и так хотела иметь детей. И у меня, наконец, родился сын первенец, вливший радость и свет в пустоту моей жизни. У колыбели малютки напевала я песни свои, нежно ласкала его и забывала одиночество... А когда возвращался муж и видел, что я расточаю над колыбелью ласки свои, то стал ревновать меня к сыну, и жизнь моя наполнилась новыми терзаниями...

Еще у меня было два сына и две дочери... Дни и ночи я с радостью отдавала им, -- и в муках и болезнях деторождения гасли силы мои... Морщины забот легли на лицо мое, а волосы раньше времени перевились серебром... И я уже не привлекала к себе мужа моего, потому что другие красивые и молодые женщины завладели им... Молча приходил он в дом и даже не хотел смотреть на меня... Но я переносила все ради детей своих...

Кровью собственного сердца я вскормила детей, тревоги и заботы о них изранили душу мою... И теперь что осталось мне?.. Первенец, которого я так любила за светлый ум и чистую душу, погиб в бою... Второй сын, за которого я так болела душой, -- потому что он был порочен, скрылся неизвестно куда, и вот уже более пяти лет я не получаю вестей о нем... А дочери все имеют мужей, и мне нет места в доме их... Мужа своего я давно потеряла, -- еще при его жизни...

Сказала четвертая, -- Фатьма, дочь востока:

-- Когда я в первый раз увидела его, то тайный трепет прошел по моему телу, и я сказала себе в мыслях: вот тот, который даст тебе счастье... И с изобретательностью любящей женщины старалась завлечь его... Но он оставался холоден и равнодушен, как будто не замечал меня... Тогда обида стрелой пронзила сердце мое, и я сказала: Ну, хорошо же!.. Все-таки я добьюсь того, что я хочу!.. Я пустила в ход все чары женской души, и толпы поклонников стали окружать меня... Тогда и он обратил ко мне свое лицо... Но я уже была зла на него, не прощала обиды и долго терзала его, наказывая за прошлую холодность. Наконец, сжалилась и склонилась к нему с душой, раскрытой для любви... Но уже он не хотел принимать меня.

Так попеременно мы мучили друг друга... Любим ли мы?.. Не знаю... Порою, кажется, я ненавижу его за жестокость и холодность, как никого не ненавидела в жизни... Порою же, кажется, готова стать его последней служанкой, чтоб быть вместе с ним... Так же и он... Любовь наша омрачена ненавистью, -- и в ненависти пламенеет любовь... Когда мы далеко, то стремимся овладеть один другим, а когда приближаемся -- то какая-то непонятная сила отталкивает нас. Не знаю, -- есть ли это любовь, -- но борьба наших страстей засасывает нас -- как поглощающий омут, в котором нет спасения... Вот почему, женщины, я бежала сюда...

Сказала пятая, -- Хлоя, дочь гор:

-- Моя любовь была мимолетна, как дыханье ветерка на заре... Я встретилась с ним у ручья, когда поила коз... Глаза его были -- как звезды в ночном небе, и голос подобен пению свирели. Мы ни о чем не спрашивали друг друга, и я не помню, как оба мы очутились под сенью старых священных олив.

И день, и два, и десять дней он выходил к ручью...

Кто он, -- я даже не знаю имени его... И не все ли равно?.. На одиннадцатый день он уже не пришел... Я искала его и звала, но в горах было тихо, -- и только бедные козы прижимались ласково ко мне...

А теперь в моей душе пусто, как будто кто выпил ее до дна...

Когда все окончили рассказывать, то Урания поднялась с возвышения и, оглядывая собравшихся, заговорила с вдохновенным видом. Голос её был тверд и певуче звонок, как голос юноши:

-- Женщины!.. О том, как я любила и люблю, я не стану пока рассказывать вам... Светлая сказка моей любви еще не кончена, и сладостный яд её еще течет в крови... Вы видели избранника моего и слышали его, -- и что я могу добавить к этому?..

Пять страдающих сердец исповедовались перед вами... Все они были несчастны в своей любви.

Первая хотела властвовать, желания её были бескорыстны и возвышенны, но что принесли они?.. Ничего -- кроме ненависти в душе "его"... И так бывает всегда, когда один человек хочет поглотить в себе другого. Потому что живая душа не выносит принуждения.

Вторая из говоривших была рабой своей любви... И что же?.. Привязала ли она к себе мужа?.. Нет!.. Ибо всякая покорность и раболепство развращают повелителей и умерщвляют любовь... Только свобода оживляет ее... О, как жалка эта женщина, -- как безрассудна в слепоте своей, не видящей, что любовь -- это равенство душ, и в ней нет ни господина, ни госпожи!..

Третья -- принесла себя в жертву материнству своему... И если она не была счастлива, то, значит, была какая-нибудь ошибка в замкнутом круге жизни её... В чем ошиблась она, вы сами познаете, когда я буду говорить об истинной любви.

Четвертая поведала нам о мучительстве любви. Но можно ли назвать любовью это взаимоуничтожение, -- взаимоистребление двух душ?.. Ведь, любовь есть светлая гармония, в которой "он" и "она" поднимаются на высшие ступени жизни... И да будет навсегда осуждена эта борьба двух разъярённых "я", из которых каждое поклоняется только себе!..

Пятая открыла нам тайну -- откуда зарождаются источники любви. Источники, -- но не любовь... Вот всколыхнуло душу девушки вспыхнувшая и потухшая, подобно мимолетному огоньку, страсть. Насытилась ею душа, -- и стало в ней пусто и темно... Не осталось в памяти даже имени того, кого любила... Разве это любовь? Не в любви ли раскрываются самые сокровенные извивы души?..

И пусть не удивляются все эти несчастные женщины тому, что они страдают... Они не познали истинной любви, -- той -- которая неугасимым солнцем зажигается перед немногими избранными.

Они ходят в слепом заблуждении, которое укрепили в них их философы, будто человечество должно быть разделено на два стана: мужчин и женщин... И извечно существуют два начала, -- мужское и женское, -- которые должны вести между собою борьбу...

А я говорю вам: нет, нет и нет!.. Человек един...

И только та любовь истинна и та дает радость и полноту жизни, становится союзом двух вдохновенных и ищущих душ, которая превыше всего ставит человека... Тогда нет ни раба, ни рабыни, тогда нет позорной вражды между мужчиной и женщиной. Тогда, женщины, может быть, и нам не пришлось бы -- увы -- переселяться на остров...

И не было бы того, что называется женской ложью, женским упрямством, кокетством, жестокостью... Женщина перестала бы быть игрушкой, источником грубых наслаждений, рабой -- и вместе с тем деспотом, для которого создается роскошь, потому что прежде всего в ней видели бы человека...

И она сама видела бы в мужчине только человека...

Когда Урания кончила говорить, все были взволнованы её речью... Она напомнила о тех возможностях счастья, которые женщины острова утратили навсегда, покинув землю.

Мессалина вздохнула и сказала:

-- Ты сказала много истинного, прекрасная Урания... Но все это хорошо только в мечтах... И не от нас, женщин, зависит... Нужно пересоздать мужчин, чтобы они искали в нас прежде всего не женщину, а человека...

Кассандра приблизилась к месту, где находилась Урания, и, выкинув вперед трясущиеся руки, воскликнула:

-- Девушка!.. Ты приехала сюда, чтобы смущать нас своими речами... О, я недаром предвидела, что появление на острове Гермеса сулит нам неисчислимые бедствия!.. О, горе нам!.. Горе!..

* * *

Урании в знак особого почета отвели комнату в королевском дворце Мессалины.

Девушка покорила всех приветливостью нрава и острой гибкостью ума, напоминающего ум мужчины. Казалась немного странной некоторая угловатость её движений и крупная не женская походка, указывающая на твердость характера, но этому не придавали особого значения.

Весь следующий день после празднества Мессалина провела с гостьей.

-- Неужели тебе не жалко было, девушка, покинуть своего любимого жениха, и не хранится ли у тебя где-нибудь в уголке души желание когда-нибудь вернуться к нему?.. -- спросила испытующе Мессалина, которой Урания представлялась загадкой...

-- Королева, -- я не могу ответить тебе на вопрос... Но могу уверить, что мной руководят только самые чистые, благородные желания...

Ответ этот не удовлетворил Мессалины. Она смотрела в задумчивые лучистые глаза девушки... И сама не знала, что в них было притягивающего, отчего вдруг сильней начинало биться её сердце...

-- Как ты прекрасна!.. -- сказала она, чувствуя -- как кровь краской заливает её лицо... -- В жизни своей я не видела девушки совершеннее тебя...

-- Ты преумаляешь свои достоинства, королева... -- искренно ответила Урания. -- Если бы мне было предоставлено право выбора, то я охотно уступила бы тебе свое место...

Похвала была приятна Мессалине именно потому, что она была сказана Уранией. Королева протянула свою руку. Девушка крепко пожала ее, и радостная теплота волной прошла по телу Мессалины.

-- Какая в тебе скрыта тайна?.. Ты так умеешь волшебно очаровывать душу!.. -- спросила она, заглядывая в самую глубину глаз Урании...

Девушка промолчала, и только на губах её мелькнула легкая, чуть заметная тень.

Королева сама повела Уранию, чтоб показать ей свое царство.

Позади в отдалении -- как соглядатай -- следовала Кассандра.

Осмотрев цветники и постройки, они уже перед вечером вошли в храм. Жертвенник посредине курился синеватым огнем, и благоухая змейками поднимались над ним и расползались вокруг. Веста в белом длинном одеянии с жезлом в руках сидела погруженная в свои молитвы, подобная изваянию, и словно не заметила вошедших. Солнечные лучи, ударявшие в открытые сводчатые проходы, розоватым налетом ложились на статую Ниобеи и, казалось, вливали в бездушный мрамор трепещущую жизнь.

-- Богиня девственности Ниобея... -- пояснила королева. -- То, чему мы поклоняемся здесь на острове.

Девушка стояла в раздумье. Долго она не сводила глаз со строгого, тонко очерченного лица богини и, наконец, сказала:

-- Не кажется ли тебе, королева, что в лице богини есть что-то незаконченное?.. Как будто резец положил на него печать невыраженного страдания!.. Может быть, художник, создавший статую, и не хотел этого, но помимо его воли вышло так... Да, так...

-- Нет, я ничего не вижу... -- ответила Мессалина.

-- И еще, королева... Я вернусь опять к тому, о чем говорила вчера на празднестве... Не находишь ли ты странным ваше поклонение девственности?.. Не основана ли ваша религия на заблуждении?.. Вы, значит, так же, как на земле, признаете два начала -- мужское и женское... От этого все зло и все несчастия любви... Поклоняться можно только человеку, а не мужчине или женщине... От противоположения этих двух начал мужчины и женщины отдаляются друг от друга непониманием и враждой вместо того, чтоб сближаться в истинной любви...

-- Единственный, кто смотрел на меня не как на женщину, а как на человека, был жалкий и уродливый горбун, Гойя, которого я жалела, но не могла бы любить... -- раздумчиво заметила Мессалина, на которую слова Урании навеяли тихую грусть.

И близко прижавшись к девушке, точно ища около неё спасения от поднявшихся беспокойных мыслей, сказала:

-- Ну, а ты, девушка?.. Неужели ты нашла истинную любовь?..

Своим сердцем она ощущала, как под тонкой тканью быстро

и неровно стучит сердце девушки, и непонятное волнение передалось ей.

-- Да, королева!.. -- ответила Урания. -- Я почти нашла его...

Мессалина закрыла глаза. Внутри колыхались и звали к чему-то сладко-неизведанному новые проснувшиеся желания... И среди них закрадывалась мысль: может быть, -- действительно, они сами виновны в том, что не сумели найти на земле счастья.

Выходя из храма, она крепко опиралась на твердую руку Урании -- как бы прося поддержки, -- и все время в ушах её звенели смутные сладкие слова...

* * *

Видеть Уранию, наслаждаться игрой её лица и глаз, слушать её речи и не столько речи, сколько певучий ласкающий звук её голоса, стало для Мессалины потребностью. С утра она уже посылала за Уранией. Девушка почему-то неохотно исполняла её просьбы, обещая, что зайдет днем, и ссылаясь на то, что утро она посвящает работе -- научному исследованию любви... Но королева настаивала. Урания являлась, -- и у неё был смущенный вид.

-- Что с тобою, дорогая девушка?.. -- беспокоилась Мессалина, усаживая Уранию около своей постели... Или что тебя расстроило?.. Почему утром ты не такая -- как всегда?..

-- О нет, королева!.. -- отвечала, оправляясь от смущения, Урания. -- Просто -- я слишком погружена в свои мысли, и мне трудно возвращаться к действительности...

-- Ты ничего не скрываешь?.. Нет ли у тебя невысказанного горя?.. И почему ты предпочитаешь проводить дни в одиночестве, -- не любишь ни танцев, ни тех увеселений, которыми развлекаются здесь другие?.. Что же ты молчишь?.. Или чем-нибудь я возмутила спокойствие твоей души?..

-- Не волнуйся, королева... Только не ты!.. -- спешила ответить девушка с любовью, почти с мольбой глядя на Мессалину... -- Твоя тревога болью входит в мое сердце...

Со стороны можно было подумать, что беседуют двое влюблённых -- мужчина и женщина, -- такими сменяющимися разнообразными гаммами чувств были полны они обе. Кассандра, подсматривавшая у дверей, таила против обеих в душе зло, и гневными стрелками сходились её брови.

Иногда Мессалина крепко сжимала в своей руке руку девушки и обнимала ее... Но Урания взволнованно отстранялась от ласк. И это еще более повергало королеву в печаль...

-- Что с тобою?.. Ты не любишь меня?..

-- О, нет, королева!.. -- Девушка краснела и потупляла с землю лучистые горящие любовью глаза...

Однажды королева и Урания были вместе на площади ристалищ, где женщины упражнялись в беге, метании диска и стрельбе.

-- Неужели ты и теперь откажешься от удовольствия принять участие в борьбе?.. -- спросила Мессалина...

Настойчивые уговоры её убедили девушку. Она взяла диск и метнула им вперед. Случайно, -- или так хотела она, -- но диск с необыкновенной силой упал далеко за положенную черту...

Все любовались красотой и силой удара. Мессалина восхищено смотрела на девушку и сказала:

-- Почему же ты до сих пор скрывала свои необыкновенные таланты?..

Кассандра, находившаяся на ристалище, качала головой и, потемнев от неудовольствия, говорила опять:

-- Быть беде!.. Быть беде!.. Когда и кто видел, чтобы женщины метали диски так, как не мечут их даже наиболее сильные из мужчин.

* * *

Был мирный благодатный вечер, напоенный томным трепетом зари и хмелем южных цветов. Мессалина и Урания сидели в королевских покоях в созерцании той извечной жизни, которую таила в себе вселенная.

-- Дорогая девушка!.. -- неожиданно прервала молчание Мессалина... -- Скажи, почему я так люблю тебя... И почему ты непонятно волнуешь меня?.. Никогда ни один человек не входил в мою душу таким сладостным томлением!.. Вот мы сидим с тобою часы, а мне кажется -- протекло одно мгновенье...

Она обхватила нежной розовой рукой Уранию, привлекла ее к себе на грудь и поцеловала...

Девушка жадным длительным поцелуем, захватывающим дух, отвечала ей.

Потом вдруг откинулась прочь. Мучительная борьба отпечатлелась на её лице. Она протянула руки к Мессалине и сказала:

-- Королева!.. Нет, я больше не в силах скрывать... Делай со мною, что хочешь, -- предай казни, -- но выслушай!..

-- Что такое, девушка?.. -- побелевшими губами спросила Мессалина, дрожа от ожидания ужасного...

-- Прости, королева, но я не то, за кого ты принимаешь меня... Может быть, это дерзко, что я обманом вошел в ваше царство... Я -- юноша Ураний, из славной фамилии Софокла... Никакой девушки, посылавшей на остров своего жениха Гермеса, -- на земле нет... Но мы, честные и искренно оплакивающие вас мужчины, соединились вместе, чтоб убедить вас в вашем заблуждении... И вот я и Гермес исполнители этого заговора... А те пять женщин -- сообщницы, разделяющие наши мысли...

Мессалина дрожала в бурном напряжении всех своих сил:

-- Но как ты смел?.. Как посмел?..

-- Я не раскаиваюсь, королева, -- продолжал Ураний. -- За то короткое время, которое я был здесь, я нашел сокровище любви, -- встретил тебя, королева, -- женщину, равной которой нет на земле... Что же?.. Возьми нож и убей меня!.. Ведь, по вашим законам полагается за это смертная казнь!..

-- О-о!.. -- тихо простонала Мессалина.

-- Убей же меня!.. -- подавая ей нож, сказал Ураний. -- И я умру, с благословением тебе, -- счастливый тем, что в последнюю минуту могу с любовью взглянуть на твое прекрасное лицо.

Мессалина закрыла лицо руками. И, когда вновь открыла его, буря страданий проносилась по нему:

-- Нет!.. Я не убью тебя...

-- Да?.. Почему же?..

-- Потому что я полюбила тебя... И если бы тебе пришлось умереть, то мы умрем вместе... Лучше мы оба убьем себя!..

Радость надежды осветила лицо Урания.

-- Мессалина!.. Моя дорогая, моя единственная Мессалина!.. Я готов умереть, если бы нужна была моя жизнь... Но зачем нам поддерживать заблуждение, которое все равно -- рано или поздно -- рассеется среди женщин?.. И когда я пришел к вам первый раз, не человека ли ты увидела во мне? И не человека ли полюбила прежде, чем я открылся тебе, как мужчина?.. Нет, пусть мы предстанем на суд всех женщин, и они решат, -- жить нам, или быть преданными казни?..

Мессалина опустилась на колени около окна и простонала:

-- Что ты со мной сделал, юноша?.. Что сделал?..

-- Пусть женщины поймут, что законы естества непреложны, только надо уметь ими пользоваться и любить в человеке прежде всего человека, а не мужчину или женщину... И пусть нас судят!..

-- Да, -- судят... -- покорно -- как во сне -- повторила за ним Мессалина...

А за дверью прокравшаяся Кассандра с бессильной злобой ударяла себя в грудь и восклицала:

-- Горе нам!.. Горе нам!.. Я всегда говорила, что появление Гермеса предвещает бедствия!.. О, я знаю женщин!.. Разве поднимется у них рука, чтобы предать их казни?.. И разве не захотят они сами подобного же счастья?.. О-о, горе, -- царство женщин разрушилось!..

----------------------------------------------------

Источник текста: журнал "Пробуждение" No 22, 1916 год.

Исходник здесь: Фонарь. Иллюстрированный художественно-литературный журнал.