Бюлер Федор Андреевич - Записка А. С. Пушкина к кавалерист-девице Н. А. Дуровой

ЗАПИСКА А. С. ПУШКИНА КЪ КАВАЛЕРИСТЪ-ДѢВИЦѢ Н. А. ДУРОВОЙ.

Вотъ начало вашихъ записокъ. Всѣ экземпляры уже напечатаны и теперь переплетаются {Несомнѣнное свидѣтельство того, что Пушкинъ принималъ дѣятельное участіе въ изданіи довольно рѣдкой нынѣ книги, появившейся въ Спб. въ 1836 году, въ Августѣ мѣсяцѣ, подъ заглавіемъ: "Кавалеристъ-Дѣвица. Происшествіе въ Россіи. Издалъ Иванъ Бутовскій". 8о 2 части: 1,289, II, 292 стр. Но въ чемъ именно состояло это участіе, мы не вполнѣ знаемъ. На книгѣ означено, что издалъ ее г. Бутовскій; а между тѣмъ во второмъ, вышедшемъ въ Іюлѣ 1836 г., томѣ Пушкинскаго Современника помѣщенъ отрывокъ изъ что рой части этой книги, озаглавленный: "Записки Н. А. Дуровой, издаваемыя А. Пушкинымъ", и въ прекрасномъ предисловіи своемъ къ этимъ запискамъ (съ эпиграфомъ: modo vir, modo foemina) Пушкинъ прямо говоритъ: "мы будемъ издателями ея любопытныхъ записокъ". Изъ послѣднихъ строкъ можно подумать, что Пушкинъ предлагалъ И. А, Дуровой остановиться у него въ квартирѣ. Самъ онъ жилъ тогда на дачѣ на Каменномъ острову. Личность удивительной женщины очевидно занимала его. Не познакомился ли онъ съ нею въ бытность свою въ Казани въ 1833 году? П. Б.}. Не знаю, возможно ли будетъ остановить изданіе. Мнѣніе мое, искреннее и безкорыстное -- оставитъ какъ есть. Записки Амазонки какъ-то слишкомъ изыскано, манерно, напоминаетъ Нѣмецкіе романы. Записки Н. А. Дуровой просто, искренне и благородно. Будьте смѣлы -- вступайте на поприще литературное столь же отважно, какъ и на то, которое Васъ прославило. Полу мѣры никуда не годятся.

Весь Вашъ А. П.

Домъ мой къ Вашимъ услугамъ. На Дворцовой набережной, домъ Баташева у Прачешнаго мосту.

Примѣчанія. Въ 1838 г., находясь еще въ Училищѣ Правовѣдѣнія, я началъ собирать автографы, и это подлинное письмо Пушкина, писанное на двухъ страницахъ полулиста почтовой бумаги въ 8-ку, было подарено мнѣ моимъ школьнымъ товарищемъ Леонидомъ Ивановичемъ Бутовскимъ (нынѣ дѣйствительнымъ статскимъ совѣтникомъ, секретаремъ совѣта воспитательнаго общества благородныхъ дѣвицъ и пользующимся извѣстностью въ литературѣ своими стихотвореніями). Письмо Пушкина относилъ онъ тогда, если не ошибаюсь, къ 1836 году. Надежда Андреевна Дурова приходилась Л. И. Бутовскому троюродною теткою съ материнской стороны и не разъ навѣщала его въ училищѣ, по средамъ, т. е. въ пріемный, для родителей и родственниковъ, день. Мать Л. И. Бутовскаго (отецъ его, Иванъ Григорьевичъ, проживаетъ теперь близъ г. Кременчуга, въ с. Пропозовкѣ) и мать Дуровой были двоюродныя сестры, обѣ рожденныя Александровичи, дочери родныхъ братьевъ, помѣщиковъ Полтавской губерніи. Въ 1808 г. дѣвица Дурова (уроженка Вятской губерніи, но проведшая дѣтство въ Малороссіи) поступила на службу гусарскимъ юнкеромъ, совершила всѣ кампаніи по 1815г. включительно, получила юнкерскій знакъ Военнаго Ордена и оберъ-офицерскій чинъ. Потомъ вышла въ отставку, но продолжала носить мужское платье, т. е. синій чекмень на крючкахъ, шаровары и фуражку на покрой военный; черные и довольно рѣдкіе волосы ея въ 18361838 г. были обстрижены по мужскому, и проборъ былъ сдѣланъ съ лѣвой стороны. Отсутствіе усовъ (которые тогда носили всѣ отставные военные) и множество мелкихъ морщинъ на смугломъ и весьма утомленномъ лицѣ, сильно поражали въ ней съ перваго взгляда, такъ что и тотъ, кто и не зналъ бы, что это не мужчина, могъ заподозрить въ этомъ существѣ что-то неестественное... Портретъ Н. А. Дуровой, находящійся въ изданной въ 1839 г. Смирдинымъ книгѣ: Сто Русскихъ литераторовъ (стр. 553) при ея статьѣ: Сѣрный Ключь (Черемисская повѣсть) довольно похожъ. Еще съ 1812 г. Надежда Андреевна начала называться, въ честь Императора Александра Павловича, разрѣшившаго ей вступить въ службу, Александромъ Андреевичемъ Александровымъ, а впослѣдствіи корнетомъ Александровымъ.

Надо полагать, что при личномъ свиданіи съ Пушкинымъ, послѣдовавшемъ за его письмомъ, окончательно рѣшенъ былъ вопросъ о заглавіи книги, приготовленной Н. А. Дуровою къ печати, такъ какъ наша Іоанна d'Аркъ вступила на поприще литературное, выпустивъ въ 1836 г. свои воспоминанія не подъ прежде задуманнымъ ею названіемъ и не подъ тѣмъ, которое предлагалъ ей Пушкинъ, а подъ третьимъ, вѣроятно ими вмѣстѣ придуманнымъ и довольно заманчивымъ заглавіемъ: Кавалеристъ-Пѣвица. Въ дополненіе къ этому труду появились, но лишь въ 1839 году (по кончинѣ Пушкина), въ Москвѣ въ одномъ томѣ Записки Я. А. Дуровой (ср. Каталоги Межова, No"No 10518 и 10896).

Письмо, написанное ей А. С. Пушкинымъ предъ самымъ изданіемъ перваго произведенія Н. А. Дуровой, есть трогательное свидѣтельство его живаго сочувствія къ литературнымъ трудамъ. Изъ содержанія этого письма можно заключить, что Н. А. Дурова хотѣла задержать изданіе своихъ записокъ единственно для того, чтобы перемѣнить ихъ заглавіе.

Домъ, о которомъ упоминаетъ А. С. Пушкинъ (третій по Гагаринской набережной, идя отъ Прачешнаго моста) до сихъ поръ принадлежитъ г. г. Баташевымъ (между домовъ княжны Гагариной и Ѳ. К. Опочинина). Сколько намъ извѣстно, Пушкинъ жилъ тамъ въ нижнемъ этажѣ и чуть-ли не въ 1836-мъ году переѣхалъ на Мойку, между Конюшеннаго и Пѣвческаго мостовъ, въ домъ кн. Болконскихъ. Тамъ жилъ онъ также въ нижнемъ этажѣ и въ этой квартирѣ скончался 29 Генваря 1837 года. Это было Воскресенье и, возвращаясь въ училище, я, подъ вліяніемъ разнесшейся по городу горестной вѣсти, зашелъ поклониться праху великаго поэта. Народъ туда валилъ толпами, и постороннихъ посѣтителей пускали чрезъ какой-то подземный ходъ и черную лѣстницу. Оттуда попалъ я прямо въ небольшую и очень невысокую комнату, окрашенную желтою краскою и выходившую двумя окнами на дворъ. Совершенно посреди этой комнаты (а не къ углу, какъ это водится) гдѣ раздавались вздохи и разговаривали лишь шопотомъ, стоялъ гробъ, обитый краснымъ бархатомъ съ золотымъ позументомъ и обращенный стороною головы къ окнамъ, а ногами къ двери, отпертой настежъ въ гостинную, выходившую окнами на Мойку. Всѣ входившіе благоговѣйно крестились и цѣловали руку покойнаго. На рукахъ у него положенъ былъ простой образъ, безо всякаго оклада и до того-стертый, что никакого изображенія на немъ нельзя было въ скорости разглядѣть; платье было на Пушкинѣ изъ чернаго сукна, стараго Фасона и очень изношенное. Въ ногахъ дьячекъ читалъ Псалтырь. Катафалкъ былъ низкій, и подсвѣчники весьма старые; вообще, замѣтно было, что все устроено было какъ-то на скорой что домашніе и семья растерялись вслѣдствіе ужасной, внезапной потери. Даже комната, гдѣ покоилось тѣло, скорѣе походила на прихожую или опорожненный отъ шкафовъ буфетъ, чѣмъ на сколько нибудь приличную столовую. Помню, что въ дверяхъ сосѣдней гостинной я узналъ въ этотъ вечеръ В. А. Жуковскаго, князя II. А. Вяземскаго и графа Г. А. Строганова.

Пушкина видѣлъ я передъ тѣмъ одинъ только разъ, въ 1831-мъ году, вмѣстѣ съ его молодою красавицею-женою, въ саду Алекеандразскаго дворца, въ Царскомъ Селѣ. Онъ тогда провелъ тамъ все лѣто по случаю свирѣпствовавшей въ С. Петербургѣ холеры. Однажды онъ везъ оттуда женѣ своей въ подарокъ дорогую Турецкую шаль; ее въ карантинѣ окурили и всю искололи. Мнѣ, послѣ этой единственной встрѣчи съ Пушкинымъ, на всегда остались памятны: его проницательный взглядъ, его кудрявые волосы и его необыкновенно длинныя руки. Нелишнее будетъ сказать, что приглашенія на отпѣваніе тѣла Пушкина были разосланы въ церковь Адмиралтейства (замѣнявшую тогда для его прихода недостроенный еще Исакіевскій Соборъ);но что во избѣжаніе демонстраціи, которой будто бы ожидали со стороны студентовъ (?), тѣло перевезено было, чуть ли не въ самый день, назначенный для отпѣванія (или наканунѣ, поздно вечеромъ), не въ Адмиралтейство, а въ сосѣднюю съ домомъ кн. Болконскихъ церковь придворнаго конюшеннаго вѣдомства, откуда оно тогда же отвезено въ Псковскую губернію. До демонстраціи едва ли бы дошло тогда дѣло, и ея могли опасаться только нѣкоторые, довольно сильные враги Пушкина, бывшіе главными виновниками дуэли его съ д'Антезомъ Геккерномъ {Онъ поступилъ вольноопредѣляющимся иностранцемъ въ кавалергардскій полкъ подъ первою изъ этихъ фамилій, а вторую присоединилъ къ ней, когда его усыновилъ бывшій въ то время въ С. Петсрбургѣ Голландскій посланникъ баронъ Геккернъ, вслѣдствіе чего солдаты того полка говаривали: "былъ сперва дантистомъ, а теперь сдѣлался лекаремъ!" Приговоренный военнымъ судомъ за дуэль къ разжалованью въ рядовые, д'Антезъ Геккернъ былъ отвезенъ за границу въ солдатской шинели. При Наполеонѣ Ш онъ попалъ въ сенаторы и даже былъ присланъ въ Берлинъ съ какимъ-то дипломатическимъ порученіемъ, къ находившемуся тамъ Императору Николаю Павловичу. Б. Ѳ. Б.}. Огромное большинство Петербурскаго общества (и, дѣйствительно, въ особенности молодежь) было крайне возбуждено противъ нихъ, и имъ оставалось только прикидываться раздѣляющими общее горе. Увѣряли, будто одинъ изъ нихъ даже шелъ за гробомъ Пушкина. Но было незначительное меньшинство, которое держало сторону д'Антеза, именно: его полковые товарищи, навѣщавшіе его на гауптвахтѣ и нѣкоторые члены дипломатическаго корпуса, друзья его секунданта виконта д'Аршіака (секретаря французскаго посольства) и его нареченнаго отца, Голландскаго посланника барона Геккерна {Баронъ Геккернъ (Heerkeren)съ 1842 г. состоитъ Голландскимъ посланникомъ въ Вѣнѣ (Almanach de Gotha 1871, Annuaire diplomatique, p. 355). Б. Ѳ. Б.}.

Въ 1840-хъ годахъ, въ одну изъ литературно музыкальныхъ субботъ у князя В. Ѳ. Одоевскаго, мнѣ случилось засидѣться до того, что я остался въ его кабинетѣ самъ четвертъ съ граномъ Михаиломъ Юрьевичемъ Віельгорскимъ и Львомъ Сергѣевичемъ Пушкинымъ, извѣстнымъ въ свое время подъ названіемъ Левушки. Онъ тогда только-что прибылъ съ Кавказа, въ обще-армейскомъ кавалерійскомъ мундирѣ съ маіорскими эполетами. Чертами лица и кудрявыми (хотя русыми) волосами онъ нѣсколько напоминалъ своего брата, по ростомъ былъ меньше его. Подали ужинъ, и тутъ-то Левушка въ первый разъ узналъ изъ подробнаго, въ высшей степени занимательнаго разсказа графа Віелегорскаго всѣ коварныя подстреканія, которыя довели брата его до дуэли. Переда вать въ печати слышанное тогда мною и теперь еще неудобно. Скажу только, что извѣстный въ послѣдствіи писатель-генеалогъ князь II. В. Долгоруковъ былъ тутъ поименованъ въ числѣ авторовъ возбудительныхъ подметныхъ писемъ.

Домъ, гдѣ Пушкинъ окончилъ свою драгоцѣнную и незабвенную для Россіи жизнь, принадлежалъ тогда супругѣ фельдмаршала и министра Двора княгинѣ С. Г. Волконской, а теперь принадлежитъ ея сыну гофмейстеру князю Г. П. Волконскому. На пора ли эту часть набережной Мойки, между мостами Пѣвческимъ и Конюшеннымъ, назвать Пушкинскою; а ту часть набережной Фонтанки, гдѣ находится Римско-Католическая Духовная Коллегія (бывшій домъ Г. Р. Державина), Державинскою?

Баронъ Ѳ. Бюлеръ.

"Русскій Архивъ", кн. 1, 1872