Неверов Александр Сергеевич - Горшки

РАБОЧЕ-КРЕСТЬЯНСКАЯ БИБЛИОТЕКА

АЛЕКСАНДР НЕВЕРОВ

ГОРШКИ

РАССКАЗЫ

"ЗЕМЛЯ и ФАБРИКА"

МОСКВА-ЛЕНИНГРАД

ГОРШКИ

Купил Поликарп два горшка на базаре. Цену не малую дал по нынешним временам, вез осторожно. Чуть где кочка подвернется на дороге, Поликарп в испуге на лошаденку кричит:

-- Тпру!

Возьмет на руки оба горшка и держит, словно ребятишек.

-- Штука больно ненадежная -- из глины. Я теперь и глина дороже денег...

Приехал домой, Семениха, жена, обрадовалась.

-- Купил, мужик?

-- Тише, тише хватай, не расшиби!

Гладит Семениха горшки, словно волосы расчесывает, улыбается.

-- Сколько дал, мужик?

-- Дорого. По три миллиена за каждый. Тут Семениха на Яшку посмотрела:

-- Смотри у меня, не дотрагивайся. И Дуньке девченке наказала:

-- Не балуй, дочка: глиняные они. Уронишь на пол -- расшибутся...

Ночью Семенихе сон нехороший приснился: будто кот шабренкин в избу зашел и давай блудить. Крикнула Семениха на него, кот напугался, да прямо с лавки и махнул на полку в чулане, а горшки друг с дружкой стояли на этой самой полке. Так и прострелило Семениху в бок и спину. До вторых петухов уснуть не могла.

Утром стряпали.

В одном горшке щи заварили, в другом -- кашу. Поликарп сам находился около печки, дергая Семениху за рукав.

-- Тихонько суй! Не толкай ухватом в горшок!

Щи до обеда за заслонкой стояли, чтобы навару больше было, а кашу Семениха студить вытащила. Лучше она холодная, если ее с молоком. Поставила на окошко, сама подумала.

-- Кабы не случилось чего!

Хотела на другое место переставить, да с кумой Агафьей заговорилась. Заговорилась и забыла про кашу, ушла до соседки. ft там опять разговоры: Лукерье рассказала, Прасковье рассказала, что купили они два горшка по три миллиена за каждый. Очень уж горшки хорошие! В два дня не перескажешь всего: каленые, и бока у них писаные. Постучишь по ним пальцами, а они, как колокол, как колокол -- истинный господь!

В это время Яшка прибежал с улицы.

Шмыгнул носом два раза, видит -- горшок на окошке стоит. Надо же его посмотреть. В избе-- никого. Подошел бочком с оглядкой, потрогал ладонью--горячий. Заглянул в нутро.

-- Каша!

Как не попробовать из нового горшка! Сунул палец--жгется. Облизал скорее, чтобы не больно было--за ложкой метнулся в чулан. И каши совсем не хотел, на улицу торопился, ну, а горшок-то новый.

И Дунька с улицы прибежала.

Увидала, кашу ест Яшка из нового горшка позавидовала.

-- Ты чего делаешь?

-- Я тебе чего надо?

-- Я скажу маме!

Замахнулся Яшка ложкой, раз! Дуньку по лбу.

Дунька сдачи дала.

Сцепились около нового горшка -- дым пошел.

После на иконы Дунька божилась, что это -- не она. И Яшка после сквозь землю провалился, что это -- не он...

Прибежала Семениха от соседки, а горшок -- на полу.

Нет, не горшок: три половинки.

Трепала-трепала Яшку с Дунькой--какой толк! Убей мальчишку с девченкой -- все равно горшок не поднимется.

Ну, и Поликарп тоже трепал -- трепал Яшку с Дунькой, и Семенихе попало зараз. Какой толк! Опять поезжай на базар за новым горшком, готовь три миллиена. А они опять разобьют.

Беда!

Стал Поликарп думать: какое дело ребятишкам найти? А без дела дураками вырастут. Только и научатся горшки бить да в картишки играть по ночам у Соломихи. Думал -- думал -- никак не подыщет такого дела. В сапожники отдать -- некуда. В город отвезти -- малы да и грамоту надо знать. В городе без грамоты в дворники никто не возьмет.

-- Стой! Надо их выучить. Обязательно в школу отдать...

Хорошее дело придумал Поликарп: все ребятишки должны с этого начинать. Побегал до семи лет, а на восьмом сумку с книжками надевай да уму-разуму набирайся, чтобы большому легче было жить.

Только вот беда какая: решил Поликарп в школу отдать Яшку с Дунькой, а школы и нет в деревне у них. Впрочем, это не совсем так. Надо по порядку рассказать. Есть у них школа, на пустыре стоит, с тремя окошками на "главную" улицу. При старом режиме строили ее. Не нашли места в улице, выкинули на пустырь. Старики допрежде так рассуждали: и тут хорошо -- не казенка. Ну, вот, школа есть. Только вот -- беда какая: в школе нет ничего. Сколько лет воевали мужики! Совсем забыли про школу. То красные остановятся в ней, то -- белые. Кто доску отдерет, кто наличник сорвет. Было десять парт, и те сожгли от нужды проходящие солдаты. Остальное свои деревенские растащили. Учительница, которая работала в школе, поступила в Совет волостной, потому что ей нечего делать в раззоренной школе.

Вышел Поликарп на пустырь, обошел вокруг школы два раза, головой покачал: тут Яшку с Дунькой не выучишь. Ни одного окошка целого нет, и помет лошадиный на полу валяется. Ветер свищет по углам, галки прутьев натаскали гнезда вить. Плохо! А выучить Яшку с Дунькой надо. Теперь они глупые, на улицу торопятся, улица слаще всего. Вырастут большие, отца с матерью будут ругать.

-- Старые черти, вы виноваты -- ничему не учили...

В чужое село везти за восемь верст, дорого больно. Если на лошади возить каждый день утром и вечером -- сколько концов сделаешь? Влезет тогда ученье в копеечку. А выучить надо. Не хочется дураками пускать.

Не думал раньше Поликарп. Бегал по улице Яшка, и ладно. Не мешает в избе под ногами, и то хорошо. А разбили горшок они с Дунькой -- еще припомнилось кой-что: спички иногда пропадали из печурки, табак из кисета. Тоже Яшкино дело. Таскал по глупости, а он, Поликарп, не догадывался. Потом по глупости будет Яшка хлеб из амбара таскать. Потом по глупости в тюрьму угодит. Был такой случай в прошлом году у Ивана Ефремова. Один сынок, можно сказать, Гришка-то! С двенадцати лет гармонь начал раздувать, на пятнадцатом -- амбар подломал. Достукается и Яшка до этого.

Задумался Поликарп.

-- Как тут быть?

Не один Яшка собакам хвосты крутит на улице. Иди из избы в избу--все ребятишки неграмотные. Учить, так всех учить. Тут и засела Поликарпу хорошая мысль.

-- Надо попробовать!

Услыхали Яшка с Дунькой, хвалятся:

-- Тятя нас учить хочет.

-- Где?

-- С места не сойти!

Над Яшкой с Дунькой смеются и над Поликарпом смеются.

-- Еремеев наш в науку броситься хочет... Яшку в писаря, Дуньку -- в коммунистки...

-- Дошлый, чорт!

А у Поликарпа своя линия на уме. Зашел раз к Петру Никанорычу --покалякали. Так и так, говорит, надо бы школу поправить. У Петра Никанорыча тоже двое поспевают к учению. Это, говорит, дело хорошее. Трудно только, дорого встанет. Неграмотный был Поликарп. Начал по пальцам выкладывать. Если, говорит, ты да я -- двое. Да еще двое пристанут. Без училищи никак нельзя. А Петр Никанорыч такой мужик:--тронь его хорошенько за живое -- не удержишь. Стал ему Поликарп рассказывать, как плохо будет, если ребятишки неграмотными останутся на всю жизнь, он и говорит:

-- Правильно ты глядишь, Поликарп: без грамоты нашим ребятишкам никак нельзя. Давай действовать обоюдно.

В деревне, где жил Поликарп, мужик -- Занозой звали -- больно насмешник был. Начни чего-нибудь делать -- языком звонит на всю улицу: эта -- ста игрушки одни! Услыхал он -- училищу Поликарп хочет строить, и пошел хвостом вертеть, как овца от комаров. Ха-ха-ха! хи-ха-ха! Встретились у Митрофана Полосухина, Заноза -- с насмешкой:

-- Зря, Еремеев, суешься, ничего не выйдет... А у Поликарпа своя линия на уме.

Дело больно простое тут. В нашей деревне сто двадцать дворов. Значит, сто двадцать хозяев. И вот, скажите мне на милость теперь: чего мы не можем сделать? Стены у школы есть, крыша есть, и половицы целы. Двери тоже не тронуты. Нарочно ходил туда осматривать. Вот и думаю я теперь: сто двадцать хозяев. Если по миллиену кинем,-- сто двадцать миллиенов. А если сразу по пяти -- это сколько будет? Пересчитай, Митрофан. Вскинул глазами Митрофан, перемножил пять миллионов на сто двадцать домохозяев, говорит:

-- Это будет шестьсот миллионов. Добавить еще четыреста -- миллиард.

-- Видите, какая страшная цифра! -- говорит Поликарп. -- По-моему, на такую цифру можно много дела сделать.

А Заноза -- насмешник. Любит до-смерти языком потрепать. Постукал по лбу себя, говорит:

-- В этом горшке не хватает у тебя, Поликарп. Разве можно на эти деньги дело делать по нынешним ценам? Рамы справить -- сколько стоит? Печку оборудовать, парты заказать и чернила ведра два купить, бумаги, карандашей, всякой амуниции. Тут такая тебе въедет училища -- караул закричишь.

А у Поликарпа своя линия на уме.

-- Ты это напрасно прикидываешь, у меня другой расчет: рамы нам Бирюк сделает, он столяр, а у него тоже мальчишка есть. И парты сколотить попросим его. Я даже так думаю. Безлошадный он, а посевишка имеет кой-какой? Чего нам миром стоит запахать ему, скажем, две десятины? Мы спашем, он нам за это парты сколотит. Вот и сразу большая скоска. Печка тоже нас не испугает. Кирпичи там целые которые. Не хватит -- снесем по одному. Сто двадцать домохозяев -- сто двадцать кирпичей. Старика Панюгина сложить заставим. Все равно ему негде жить. Сложит и будет за сторожа при школе работать.

Заноза, мужик насмешливый, головой качает.

-- Уложил ты хорошо, не знаю, как выйдет.

-- Выйдет,-- сказал Поликарп. -- Не захочет выходить -- за рога потащим.

Как видите, и он умел шутку пустить.

Скоро сказка сказывается, не скоро дело делается. Долго кочевряжились мужики, упирались. Поликарп маленько бабам шепнул, которые помоложе да поумнее. А бабы такой народ -- только тронь. Тут и вышло хомут да дышло--рты разинули все. Глядит Заноза, мужик насмешливый-- глазам своим не верит: Дарья Петрухина и Варвара Митрохина -- бабы молодые, здоровые -- кровь с молоком. Без мужиков живут -- вдовые. Я хочу не это сказать. Дарья Петрухина и Варвара Митрохина бревно волокут на плечах -- только земля под ногами гнется.

-- Куда их понесло! -- думает Заноза.

He успел надивиться, еще глядит: Марфа Куделина с Матреной Каюкиной двенадцать кирпичей тащат на носилках. Народ все безлошадный, голь-матушка, а руки здоровые, ну, и не стесняются... А тут и лощадные появились: Сергей Лухонин кобыленку стегает вожжей под хвост -- глины везет полную телегу. Макар Осминкин бочку воды, накачал по самые краешки ведер пятьдесят. Инда мерин гнется. Бирюк с топором идет по улице, и долото с фуганком за плечом в кошеле. Праздничное было дело, нерабочее. Народ так и высыпал из каждой избы.

Я упустил маленько. Вы, наверное, догадались. Мужики с бабами, у которых ребятишки неграмотные, субботник решили сделать, всем миром-собором школу на ноги ставить. А народное дело, конечно: чорту можно рога свернуть в одну минуту. Как привалили все -- на пустыре целая ярмарка: смех, говор, шутки, прибаутки. Кто с топором, кто с долотом, кто с лопатой. И лопатам работа нашлась.

-- Поддай, ребята, не жалей I

-- Марья, навались хорошенько!

-- Макар, лезай на подволоку!

-- Антип, ширни на минуточку в подпол, осмотри нутренные заваленки.

Вот так получилась штука -- окунь да щука!

Марья с Дарьей, Анна Парфенова с Маланьей Силуяновой, в четыре лопаты завалены, накачивают по самые окошки, чтобы тепло было учительнице с ребятишками. Бирюк круги чертит ногтем вместо циркуля, рамы налаживает. Старик Панюгин глиной мажется, печку настраивает. Немолодой глазами, всю бороду выпачкал. Смеются над ним, а он свое дело знает. Положит кирпичик -- примажет. Ничего! Не больно красиво, зато больно Здорово, по-крестьянски: сто лет простоит, ронять будешь -- не уронишь.

Кружились-кружились весь день, а будто совсем и не работали. Смеялись да подшучивали друг над другом, а к вечеру из печки поправленной дымок повалил.

Вот тебе на!

Оказия!

Завалены оборудовали, на потолок земли добавили, бабы помоложе полы вымыли, стены почистили. Что такое? Из конюшни заброшенной изба получилась. Осталось только Бирюку свое дело доделывать. У него ремесло не такое, чтобы сразу. Примерить да прикинуть надо. Отпилить, продолбить и на шпонку поставить. Сложное дело!

Ну, на этот раз кончили...

Заноза, мужик насмешливый, чвокает.

-- Проклятые! Начали в шутку -- выходит всурьез.

Идет мимо училища дня через три, а там кто-то постукивает. Глядит, а это Бирюк, как дятел, четвертую парту долбит.

-- Стучишь?

-- Стучу.

-- Скоро кончишь?

-- Через недельку готово будет...

Ну, я не все буду рассказывать, и так теперь понятно.

Через месяц Поликарп говорил Семенихе жене:

-- Шей две сумки!

Сшила Семениха. Одну Поликарп надел на Яшку, другую на Дуньку.

-- Будет на улице бегать, пора за работу приниматься.

А еще через месяц Яшка, потея над азбукой, громко читал отцу:

-- Бы... А... Баба! Мы... А... Мама!