Неизвестные_французы - Сокращенный перевод замечаний на книгу: Опыт нравственности и политики, Матвея Моле, изданный по смерти сочинителя

Сокращенный перевод замечаний на книгу: Опыт нравственности и политики, Матвея Моле, изданный по смерти сочинителя.

Творец Опыта нравственности и политики не отыскивает человека в лесах, но находит его в общежительном состоянии, для которого он создан. Утверждали, говорит он, что было состояние природное, в котором человек жил уединенным и диким, и что он мог таким образом продолжать свое бытие, сохранить достоинство своей натуры, достигнуть цели своего предназначения и вкушать удовольствие, коим он должен наслаждаться. Из всех погрешностей истекшего века сия поистине есть самая важнейшая, опаснейшая, унижающая достоинство человека. Подлинно, ежели человек имеет преимущество пред прочими животными; то единственно по своим общежительным качествам: ежели же сделаете его диким, то он будет только бедная тварь, порабощенная вожделениям своего инстинкта и страстей своих. Большая часть добродетелей человеческих принадлежит к общежительному состоянию и несовместна с так называемым состоянием природным. Ежели человек должен обитать в лесах; то для чего Творец дал ему сердце способное к дружеству, любви, признательности, ко всем нежным и возвышенным чувствованиям? Для чего создал его склонным к благородству и самопожертвованию, к человеколюбию и справедливости? Для чего сделал душу его вместилищем всех добродетелей, коих главная цель состоит в соединении людей между собою? А в таком состоянии не могут они понимать добродетели; она была бы там совершенно бесполезна. Даже нет надобности доказывать, что состояние, природным называемое, есть состояние противное природе. И как могли не шутя сему противоречить? К чему привела нас страсть рассуждать обо всем и отделять политику от нравственности! Это ли есть плод просвещенного вена? Счастливы, говорит наш писатель, счастливы те времена, в которые люди менее рассуждали о своей природе, но более следовали ее побуждению.

Общежитие сродно человеку; одно оно может обуздать гибельные наклонности, укротить порыв страстей, дать им спасительное направление и сделать их полезными как для семя, так и для других. Теперь спрашивается: какое правление более сродно человеку, и какое предназначено ему Виновником его бытия? Без сомнения то, в котором страсти управляются благоразумием; в котором умеренность, главнейшая из добродетелей, везде соблюдает тишину и согласие; в котором человек оказывается более мудрым, величественным и делает полезнее употребление из благородных своих способностей. Такие правление предустановлено самою природою. Она показала нам образец его в семействах. Сие правление было предназначено для человека; и в сем то смысл ложно сказать, что всякая власть происходит от Бога: Он был первый правитель людей; Ему они вверили свое счастье и к Нему прибегали в несчастьях. Борясь со страстями, они призвали на помощь умеренность; угрожаемые анархию узнали, что нет порядка без единства; власть и повиновение были утверждены общими их выгодами; чтобы составить единое тело, общество вверило власть над собою избранному человеку и сей человек должен быть мудрец необыкновенный.

Здесь послушаем самого сочинителя ответствующего тем, кои думают будто монархия в своем существе есть самопроизвольная власть; послушаем, каким описывает он монарха, коему народ вверил судьбу свою: "Необходимые удовольствия свои находил он в порядке, могуществе и славе; ему нужны были благоразумие, сила и благотворительность; он показал все свои дарования, коими снабдила его природа. Ни одна сделанная им погрешность не оставалась без наказания, и состояние его было тем замечательнее, что зло другому причиняемое отмщевалось на нем самом. В сем случае блеск славы его потемнялся, уменьшалось его могущество и он видел себя окруженным неустройствами. Всякий вред, терпимый обществом, действовал в полной мере и на самого правителя; итак, правитель и общество составляли одно тело и проч.

Теперь дошли мы до вопроса, решение коего произвело важные возражения против сочинителя. Он отдает первенство самодержавному правлению: противники осыпали его укоризнами, и обвиняют его в защите деспотизма. Сочинителя не поняли, между тем как удобнее было бы понять его, нежели опровергать. Самодержавная и законная власть, говорит он, в благоустроенном государстве никогда не может обратиться в самопроизвольную или деспотическую. Сии два правления несовместны. В первом все управляют одним, а во втором один всеми. Когда сочинитель дал преимущество самодержавному правлению; то он разумел правление свободное в своих действиях, неприступное в своем могуществе и огражденное всеми силами общества, какие только соединены в особе правителя. Потребно, чтобы власть занимала какое-нибудь определеннее место. Ежели находится она не в средоточии, а в окружности; то ее действие весьма опасно. Недавний опыт показал нам, что правление, теснимое в своих действиях, может причинить гораздо более вреда народу, нежели то, которое совершенно свободно в своей власти. Я не знаю, по какому предрассудку думают, будто свобода существует только в республиках и при республиканских правлениях, между тем нам известно, что всякая республика есть обыкновенное поприще страстей, а где господствуют страсти, там возникает деспотизм, там умы в беспрерывном брожении, там насилие часто предписывает законы, там нравы всегда готовы к развращению. Республиканцы сделали добродетель пружиною республик. Очень неудивительно, что люди находясь в плену водимого страстями правления призвали на помощь добродетель, которая однако не есть пружина республиканского общества, она есть более предохранительница от бедствий, в которые сие правление может вовлечь людей. Я думаю с сочинителем Опыта нравственности и политики, что свобода гораздо надежнее бывает в правлении более сродном естеству человека. Народ бывает всегда свободен, доколе управляется сообразно с его нравами, и я не нахожу в целом свете такой власти, которая могла бы переменить нравы народа, если он сам их не переменяет. Нравы суть как бы постановление, напечатленное во глубине сердец. Сие постановление, находясь под покровительством отцов, матерей, супругов и детей, переходит из рода в род; оно есть сила всегда бодрствующая, сила, коей ничто не может преодолеть и низвергнуть, и которая сопротивляется нападению деспотизма. Когда страсти толпятся вокруг ее, чтобы изменить вид общества; она бывает непоколебима как языческая судьба, коей определения превышали волю богов, и которая предписывала законы самому Громовержцу.

В новейших монархиях и особенно европейских есть другая защита против деспотизма, т. е. честь. Честь, в истинном смысле, есть ничто иное, как благородное чувствование справедливости, честности и достоинства человека; она родилась во времена варварства. Когда законоположение было несовершенно и служило сетью для невинности; честь приняла сторону угнетаемого бессилия. Не столько внимать стали законам, сколько ее могущественному гласу. Главным образом и в настоящие времена желательно было бы, чтобы, в случае когда перестают говорить законы, честь более всего призываема была и повелевала сердцами.

Доколе честь сохраняет свою силу, весьма трудно ввести деспотизм; с другой стороны, доколе нравы народа не претерпели никакого изменения, невозможно лишить его вольности. Деспотизм вводится по забытой нравственных постановлений, когда народ впал в распутство. Рабство в своем существе есть развращение, и когда народ престает быть свободным, сие есть знак, что он более уже таковым быть не может. Мы сказали уже, что в благоустроенных государствах всякая власть происходит от Бога; можно сказать еще, что в испорченных и развращенных государствах всякий деспотизм происходит от народа, который его желает и ему предается...

С фр. Переверзев.

Харьков.

-----

Сокращенный перевод замечаний на книгу: Опыт нравственности и политики, Матвея Моле, изданный по смерти сочинителя / С фр. Переверзев // Вестн. Европы. -- 1810. -- Ч.51, N 12. -- С.297-304.