Нордау Макс - Макс Нордау. Собрание сочинений. Пер. с немецкого под ред. В. Н. Михайлова

Максъ Нордау. Собраніе сочиненій. Пер. съ нѣмецкаго подъ ред. В. Н. Михайлова. T. VI. Изд. Фукса. Кіевъ. 1902.

Лежащій предъ нами томъ собранія сочиненій Нордау посвященъ "современнымъ французамъ". Это живые и бойкіе очерки французской литературы, написанные по преимуществу въ обличительномъ настроеніи и духѣ нашумѣвшаго "Вырожденія". Этимъ опредѣляется ихъ цѣна,-- съ тою разницей, что литературныя явленія, "отдѣлываемыя" здѣсь нѣмецкимъ критикомъ, въ большинствѣ случаевъ настолько ничтожны, что даютъ ему полное право на это отношеніе. Борнье и Бріе, Эрвье и Донай, Ніонъ и Кюрель -- все это, конечно, величины болѣе чѣмъ сомнительнаго значенія. Является только вопросъ: стоило ли съ ними возиться. Но авторъ считаетъ ихъ произведенія не случайными и разрозненными явленіями, а характернымъ порожденіемъ современной Франціи. Но существу Нордау не критикъ; литература мало занимаетъ его сама по себѣ, и онъ подходитъ къ ея произведеніямъ съ настроеніемъ, которое менѣе всего можетъ способствовать ихъ пониманію. Но онъ не глупый человѣкъ, многое, хоть и не-глубоко, знающій и о многомъ, хоть и не до конца, думавшій; его замѣчанія бываютъ интересны, особенно тогда, когда онъ не разноситъ, а въ самомъ дѣлѣ разбирается въ характерѣ писателя; удачную оцѣнку такого рода онъ даетъ въ небольшой главѣ, посвященной Анатолю Франсу, въ характеристикѣ Диркса, въ статьѣ о "Сирано" Ростана. Но главы о Гонкурѣ или Мопассанѣ поражаютъ своей несправедливостью, каррикатурной хлесткостью и развязностью, съ которой бойкое перо обрабатываетъ тѣхъ, кто ему не по вкусу. Особенно странное впечатлѣніе производитъ положительно болѣзненная настойчивость, съ которой Нордау выслѣживаетъ и обличаетъ мотивы вольнаго характера. Конечно, у французовъ этихъ мотивовъ много больше, чѣмъ нужно, а Нордау называетъ себя борцомъ противъ порнографіи; но есть предѣлъ и въ этомъ сыскѣ. Потому что видѣть въ лицѣ Мопассана "физіономію жаждущаго легкаго воскреснаго приключенія унтеръ-офицера", а въ его парижскомъ памятникѣ изображеніе того, какъ дама показываетъ свои выразительные dessous, а Мопассанъ на нихъ смотритъ,-- видѣть въ его произведеніяхъ одну грязь, можетъ, конечно, только тотъ, кто ничего кромѣ грязи видѣть не въ состояніи. Какъ ни гнусна подчасъ грязь Мопассана, она не помѣшала ни Толстому, ни Тургеневу, ни Зола видѣть въ немъ замѣчательнаго писателя. Зола и получаетъ за это отъ строгаго критика; онъ назвалъ Мопассана "латиняниномъ съ хорошей, сильной и свѣтлой головой, создателемъ прекрасныхъ сокровищъ, которыя обладаютъ блескомъ золота и чистотою алмазовъ". Въ отвѣтъ на это Нордау напоминаетъ прежде всего, что эта "хорошая, сильная и свѣтлая голова", какъ извѣстно всему свѣту, была загнана ужасной судьбой въ сумасшедшій домъ": аргументъ, особенно выразительный въ устахъ глубокаго почитателя ученія Ломброзо, ужъ Нордау навѣрное, лучше чѣмъ кто-либо, знаетъ безспорно выдающихся художниковъ и мыслителей, кончавшихъ психической болѣзнью. Но для разноса все годится; годятся и такіе намеки: "если Зола увѣряетъ, что несчастный паралитикъ "есть здоровье и сила націи", то онъ уже, навѣрное, хорошо это знаетъ, потому что кто же болѣе компетентенъ въ вопросахъ о здоровья и особенно объ алмазной чистотѣ, чѣмъ творецъ "Нана" и "Pot-Bouille"!

Не лишенной интереса показалась намъ одна черточка въ новомъ произведеніи Макса Нордау; кажется, въ прежнихъ его сочиненіяхъ она не проглядывала съ такой настойчивостью. Это -- преувеличенное представленіе о своемъ значеніи. Говоря о Верленѣ, Нордау вспоминаетъ главу, посвященную покойному французскому поэту въ "Вырожденіи": "Какъ могъ я сказать о немъ то, что я считалъ истиннымъ, не причиняя ему страданія? Какъ смѣлъ я причинять страданія человѣку, котораго преслѣдовала судьба? Но какъ же могъ я пройти мимо него съ закрытыми глазами, когда самые вредные среди литературныхъ карьеристовъ Молодой Франціи избрали его своимъ вождемъ и къ нимъ можно было добраться только черезъ его трупъ. Ради одного Верлена я отказался бы отъ моей работы, если бы моя совѣсть не успокоила меня, говоря мнѣ, что я долженъ исполнить свой долгъ, не смотря ни на какія страданія". Это великолѣпно. Нордау полагаетъ, что могъ имѣть вліяніе на литературное движеніе Франціи, что поэтъ, настолько далекій отъ нѣмецкаго критика, какъ будто тотъ жилъ на другой планетѣ, могъ страдать отъ книги, гдѣ наряду съ нимъ объявлены сумасшедшими Толстой и Зола, Вагнеръ и Ибсенъ. "Для меня было большимъ утѣшеніемъ узнать, что Верленъ не особенно принялъ къ сердцу мою безпощадную (!) критику". Правъ или неправъ былъ Верленъ,-- онъ могъ только смѣяться надъ нею. Смѣялся, вѣрно, и драматургъ Бріе, когда прочелъ -- если прочелъ -- въ новой книгѣ Нордау: "видно, что Бріе съ пользой прочелъ отрывокъ о "Супружеской лжи" изъ моей "Условной лжи". Тѣ выраженія, которыя онъ вкладываетъ въ уста Жюли, не оставляютъ въ этомъ никакого сомнѣнія. Но я думаю, что подобная критика общественныхъ золъ есть дѣло философа, а не художника". Итакъ, мы имѣемъ дѣло съ философомъ; русскій издатель этого, очевидно, не зналъ: сочиненіями Нордау у него начинается "Библіотека избранныхъ публицистовъ". Но, конечно, Протей - мыслитель неисчерпаемъ: "здѣсь,-- говоритъ онъ объ одной французской пьесѣ,-- виновная жена предлагаетъ мужу то разрѣшеніе, которое въ моемъ "Правѣ любить", какъ кажется, болѣе согласно съ истиной, болѣе ясно и болѣе нравственно предлагаетъ оскорбленный". Все это, конечно, вполнѣ послѣдовательно: малая доля скромности могла бы лишь испортить цѣльное впечатлѣніе читателя.

За свои грѣхи Нордау изрядно потерпѣлъ отъ русскаго переводчика,-- того самаго г. В. Н. Михайлова, который, у того же издателя, уродуетъ Ренана. "Wahlverwandschaften" Гете у него обращается въ "Выборныя братства", а парижскій Théâtre libre Антуана (по нѣмецки -- freie Bühne) -- въ "открытую сцену". Онъ говоритъ, что одно стихотвореніе Маллармэ нашло многочисленныхъ издателей, изъ коихъ одни искали въ немъ глубокаго смысла, "другіе же, какъ Жюль Леметръ, совершенно не заслуживаютъ довѣрія". Это безсмысленно и было бы совершенно непонятно, если бы нѣмецкія слова Verleger -- издатель и Ausleger -- истолкователь не звучали сходно для неопытнаго уха. Но при такой неопытности надо учиться, а не браться за редакцію переводовъ.

"Русское Богатство", No 9, 1902