Немецкая_литература - О новом королевстве Баварском, в отношении к политическому равновесию Европы

О новом королевстве Баварском, в отношении к политическому равновесию Европы

Равновесие Европы было любимою темой многих писателей; несмотря на то, из новейшей истории видно, что кабинеты не приняли мнений сих политиков. Здесь речь идет не о разделе Польши, которого политические невыгоды, может быть, равны выгодам, -- но о следствиях Люневильского мира. Сей трактат, столь много выхваляемый с одной стороны, поколебал основание равновесия; ибо где есть перевес, там не может быть равновеcиe. С тех пор, как Рейн к стыду Германии назначен границею, повелитель Франции, когда захочет, может напасть на любое государство немецкое, и занять его своим войском. -- Ни воображаемая сила, ни величие какого-нибудь государства немецкого не защитят его от несчастья. Ясным тому доказательством служит пример Австрии, которая совсем не хотела начинать войны, оконченной столь плачевным образом, и которой следствия не должно приписывать несомнительной храбрости австрийского войска. Но -- что было, то прошло. Между тем частному человеку простительно думать, что окончание последовало бы совсем другое, если б нейтралитет франконских княжеств не был нарушен столь странным образом, нейтралитет, впрочем не так важный, как некоторые полагают; ибо высокий учредитель оного не почел нужным послать для защиты его ни 25,000 человек войска.

Статьи Пресбургского мирного трактата нам еще не столько известны {Это писано в половине января месяца, когда статьи Пресбургского трактата еще были не обнародованы.}, чтобы можно было входить в подробное оных исследование. Но мы уже видим возникающие два или три королевства -- явление печальное для человечества. Никакая порфира не закроет полей, опустошенных войною в Швабии и Баварии. Горе бедным, разоренным подданным, которые за возвышение своего государя должны платить двойные налоги!

Из числа новых королевств, Виртембергское и Баденское (предположив, что сие курфюршество также получит высшую степень) на политический вес Европы столь же малое влияние иметь будут, как и недавно сотворенное королевство Этрурское. Одна Бавария новыми своими пределами приобретает в политической системе важность, достойную, того, чтобы кабинеты обратили на нее внимательное око. Хотя Бавария сама по себе есть третьего класса держава, и едва ли может быть опасною для соседей -- однако она представится совсем в другом виде, если рассмотрим ее как союзницу Пруссии, Австрии и Франции -- держав, от которых зависит судьба Германии.

Бавария, соединясь с Пруссией, не может ничем помочь ей в случае войны с Россией, -- равно как Саксония, Ганновер и Гессен. Но в войне против Австрии она будет весьма полезной для Пруссии, потому что откроет вход во внутренность Австрии, и обнажит самые слабые места сей монархии. Война Пруссии с Австрией, слава Богу, кажется совсем теперь невероятной; каждый немец должен почитать невозможной войну между братьями. Притом же нет сомнения, что изнемогшая Австрия ныне более нежели когда-нибудь склонна к миролюбию, и что Пруссия постарается умерить прежнюю свою завистливость, видя, что ей самой грозят опасности. -- Напротив того Пруссия, воюя с Францией, не может ожидать деятельной помощи от Баварии. Мы покажем причины нашего мнения.

Бавария для Австрии, в войне против Франции и Пруссии, может быть весьма выгодной союзницей, закрывая слабейшую сторону ее. Но в войне против России Австрия не должна ожидать для себя никакой помощи от Баварии.

Прежде нежели пойдем далее надлежит решить вопрос: Может ли Бавария, как независимое государство, по своему произволу вступать в союзы с державами? Мы с прискорбием находим себя принужденными отвечать отрицательно, хотя и желали бы сказать: может! Взглянем на карту и рассудим, что Бавария приобретением немецкого Тироля ныне сделалась соседственной державой час от часу усиливающемуся королевству Италии, так точно как прежде она была смежной с Австрией и Пруссией. Положим, что, поссорясь с Пруссией, она может надеяться на союз Австрии, также против Австрии защитить себя союзом с Пруссией; ибо и Австрия и Пруссия, будучи каждая почти равно сильной державой, получат перевес, соединясь с Баварией. Но против Италии, а особливо если она -- в чем нет никакого сомнения -- останется в связи с могущественной Францией, Бавария не может обеспечить себя союзом ни с Пруссией, ни с Австрией. Когда Тироль и передняя Австрия находились во власти римского императора, тогда Бавария имела в нем сильного защитника, равно как северные княжества Баварские ничего не боялись под покровом короля прусского. Но теперь если Франция отправит 40,000 человек войска из Страсбурга прямо к Ульму, и 25,000 пошлет через Ровередо, Боцен и Бриксен: тогда новосотворенное королевство неминуемо сделается добычей неприятеля. В сем случае не помог бы Баварии союз с Австрией, и послужил бы только к тому, что французско-итальянские войска вторглись бы в большем количестве в ее пределы. -- Если к сим рассуждениям прибавить еще, что бракосочетание Евгения Богарне с баварской принцессой удобно подаст повод к соединению корон баварской и итальянской на одной главе, то вопрос: "Может ли Бавария, хотя бы и хотела, иметь выгоды, противные выгодам Франции и Италии?" -- решен.

Сильное Французско-итальянское государство не имеет нужды в союзе с Баварией для собственной безопасности, которую сохранить может без помощи посторонней. Однако Бавария важна для него на случай войны наступательной против Австрии и Пруссии. Главная военная дорога через Браунау и Линц в Вену защищена весьма слабо; другие дороги, ведущие к сердцу Австрии через Понтебу, Филлах и Клагенфурт, также сделались открытыми уступкой Тироля и Венеции. Поспешное заключение мира доказывает, сколь охотно Австрия отрекается даже от надежды когда-либо обратно получить потерянные области, отрекается для того, чтобы скорее возвратить себе истощенную столицу.

Итак союз Баварии с Францией опасен для Австрии; но для Пруссии -- еще опаснее. Мы не принадлежим к числу тех, которые не хотят верить возможности войны между Францией и Пруссией; когда французы были в северной Германии, нашем отечестве, мы имели случай заметить, что дружба между обеими державами со стороны Франции была следствием своекорыстия. Будучи несведущи в дипломатике, не можем решить, благороднейшие ли причины управляли поведением Пруссии. Почему знать, не захочет ли Наполеон Бонапарт, побуждаемый алчбой славы и корысти, которую показывает при всяком случае, не захочет ли повелеть непобедимым воинам своим подраться с пруссаками? В таком -- впрочем весьма возможном -- случае итальянская армия из 150,000 человек состоящая, пойдет через Тироль, Баварию, Регенсбург, Нюрнберг, Байрейт и Гоф в Саксонию; другая столь же многочисленная французская армия отправится из Нимвегена, Кельна и Майнца через Вестфалию и Гессен к Магдебургу, -- и обе с разных сторон потянутся к Берлину. Одно или два выигранные главные сражения не спасут Пруссии: ибо французско-итальянское войско потеряет только солдат, получив подкрепление, оно пойдет далее: напротив того Пруссия, кроме потери в людях, принуждена еще будет разорять своих подданных и союзников, чтобы достать денег на военные издержки. Весьма неосновательно правило мнимых филантропов, которые утверждают, что до тех пор не надобно начинать войны, пока отечество не будет в опасности. Конечно, только за отечество должно вести войну, однако не надлежит дожидаться опасности, не надлежит воевать на земле отечественной: новое военное искусство учит, что та держава непременно потерпит ущерб, на чьей земле война продолжается. Несчастный Ганновер может служить примером, что при наступившей опасности уже поздно спасать отечество. -- Положим, что Пруссии удастся защитить Берлин от неприятельского нашествия; но никак нельзя надеяться, чтобы земли, лежащие на западной стороне Эльбы, не достались французам.

В чем Пруссия найдет себе защиту против нападения, которое, по расчетам здравой политики, всегда должно почитать возможным?

В чем ином, как не в союзе соединенных против Франции государей, великодушного императора всероссийского, несчастного римского императора и короля шведского. Что соединенными силами трудно произвести в действо, того -- и может быть очень скоро, может быть через полгода -- одной Пруссии будет сделать никак невозможно, сколь ни превозносят прусские патриоты силу своего отечества.

Гений Фридриха Великого без сомнения нашел бы нить, ведущую во внутренности лабиринта, и мы думаем, что Фридрих II, если б он за три месяца перед сим сидел на прусском престоле -- не пропустил бы удобного случая занять оба экс-епископства франконские. Тогда успешнее пошли бы переговоры о заключении столь вожделенного всеобщего мира; Франция не могла бы иметь права на то жаловаться, зная за собою примеры незаконного присвоения.

Следующие слова стоят того, чтобы в Берлине и Вене прилежно о них рассудили:

"При нынешнем нарушении равновесия в Европе судьба Пруссии, судьба Австрии сопряжены неразлучно между собою. Одна держава в падении своем непременно повлечет за собою другую. Горе той, которая обрушится прежде, но еще несчастнее та, которую после всех других постигнет судьба, грозящая немецким государствам!"

(Из нем. журн.)

-----

О новом королевстве Баварском, в отношении к политическому ровновесию Европы: (Из нем. журн.) // Вестн. Европы. -- 1806. -- Ч.26, N 6. -- С.135-144.