Немецкая_литература - Мамочка, можно погладить собачку?

Мамочка, можно погладить собачку?

(С немецкого).

-- Мамочка, можно погладить желтенькую собачку?

-- Нет, милый, нельзя. Никогда не трогай чужих собачек.

-- А почему?

-- Своих можно ласкать сколько хочешь, а чужие кусаются...

Я молчал, но в душе решил, во что бы то ни стало, как-нибудь погладить хорошенькую, желтенькую собачку, и на другой же день привел в исполнение свое намерение. Дрожа от радости и в то же время немножко побаиваясь за последствия, я подкрался к собаке и смело положил ей руку на мягкую шерсть...

Прыжок в сторону, крик и... кровь на руке. Долго и горько я плакал.

-- Вот видишь, что чужие собачки кусаются, -- говорила мне мать.

Я смотрел на маленькую ранку на пальце, и мне было очень жаль себя.

Раны, однако, быстро заживают, и прописные истины, что "обжегшись на молоке, на водицу дуют" и т. д., хороши только в книжках.

Я стал гладить и ласкать всех встречных собак. Случалось, что по временам мне доставалось от какого-нибудь не очень миролюбивого пса, и я становился осторожней, но всегда ненадолго. Новые встречи с милыми животными быстро возвращали мне к ним доверие. И я так напрактиковался, что скоро они совсем перестали кусаться и уже издали виляли хвостами, точно улыбаясь мне.

Вскоре мне подарили собственную собаку. Отдавая мне Ральфа, мать сказала:

-- Ну, вот тебе твоя собственная собачка. Ласкай ее теперь, сколько хочешь.

И я был счастлив, так счастлив, что позабыл про всех своих прежних друзей. Мне казалось даже, что ни у одной собаки в мире не было таких дивных, длинных ушей, таких блестящих глаз и такой красивой шерсти, как у моего Ральфа.

Однако, прошли года и оказалось, что мне может нравиться и кое-что другое.

Как-то на пороге соседнего дома сидела Лицци.

У нее были маленькие ушки и милые блестящие глазки, а волосы были куда золотистее, чем шерсть у моего милого Ральфа. И кожица на личике была такая нежненькая.

Секунду я колебался, но потом решительно подошел и заговорил с девочкой, как делал это со своими друзьями из животного мира. И она не испугалась, не зарычала и не стала кусаться. Мне даже показалось, что она улыбнулась.

Тут я поборол последнюю робость, подошел ближе и погладил ее мягкие шелковистые волосы.

Мы сели рядом и сидели, пока не раздались по близости чьи-то шаги. Тогда мы убежали в сад и стали там играть. Лицци была живая, веселая; я бегал за ней, и когда мне удавалось ее поймать, я ласково гладил ее волосики.

Наконец, в разгаре игры и беготни, я схватил Липци за руки и... крепко поцеловал в маленький, розовый ротик.

Но тут послышался грозный окрик... какая-то женщина высунулась в окно и кричала на нас. Лицци испугалась, стрелой полетела домой, и в тот же вечер моя мать получила записку следующего содержания:

"Милостивая государыня. Глядите получше за вашим негодяем. Он нахал и целуется с моей девочкой. Разве это дело для такого мальчишки, когда ему нет и двенадцати лет!

Ваша вдова Христина Багелен."

Много я пролил слез...

-- Мамочка, почему же нельзя приласкать девочку?

-- Да разве она твоя?

-- Ну, так подари мне другую, чтобы у меня была моя...

Мать перестала сердиться и даже улыбнулась.

-- Погоди немножко. Может быть, и подарю.

Но мамочка до сих пор не сдержала своего обещания. И потому я теперь поступаю с девочками так же, как прежде с собачками.

Когда никого нет вблизи, я подхожу к ним и заговариваю. И как только они видят, что меня нечего бояться, то становятся доверчивыми и ласковыми. Им даже нравится, что я их целую, ей-Богу, нравится, и никогда они не убегают от меня и не рычат... А кусаться... даже и не думают.

(О. П.).

-----------------------------------------------------------------

Текст издания: журнал "Пробуждение", 1910, No 1.