Новикова Ольга Алексеевна - Томас Карлейль

ВѢСТИ ИЗЪ АНГЛІИ.

Томасъ Карлейль.

"Умеръ Карлейль, умеръ герой, вся жизнь его была титанская борьба со зломъ и страстный порывъ къ правдѣ и добру. Карлейль великъ не по одному таланту, онъ великъ по своей необыкновенной простотѣ, искренности, серіозности. И весь англійскій народъ (пишетъ одинъ изъ его друзей) горюя надъ этою свѣжею могилой, скоро пойметъ все величіе такой утраты".

Но Карлейль не принадлежалъ исключительно Англіи, или своей родинѣ Шотландіи. Не только Новый Свѣтъ сроднился съ нимъ, его присвоилъ себѣ весь читающій міръ, а знать Карлейля значило подчиниться его облагораживающему вліянію, сила котораго заключалась въ мощномъ дарованіи, въ возвышенности взглядовъ, въ страсти къ труду, въ неподкупной правдивости и прямотѣ. Да, то чѣмъ такъ легко подкупаются слабыя натуры для него и не существовало. Соблазны мелкой пошлости, развивающіеся особенно во многолюдныхъ городахъ, ему были противны. Какъ подкупить, чѣмъ соблазнить человѣка служащаго только идеалу, внимающаго только голосу совѣсти, вооруженнаго глубокими убѣжденіями? Чистота и возвышенность характера Карлейля невольно примѣняютъ къ нему сравненіе сдѣланное имъ самимъ по поводу смерти одного героя: "Жизнь его походила на теплый, солнечный день, а смерть на закатъ солнца".

Поверхностные судьи, еле знавшіе Карлейля, и вовсе не понимавшіе его, находили въ немъ тонкіе сарказмы и безжалостные приговоры. Но безжалостности-то въ Карлейлѣ именно и не было. Онъ казнилъ пошлость, притворство, ложъ и глупость, но на самыя жертвы человѣческихъ слабостей онъ смотрѣлъ съ состраданіемъ, хотя и отдалялся отъ нихъ. Его близкими никогда не забудется безграничная доброта, проглядывавшая, иногда въ его глубокомъ, мягкомъ взглядѣ. Этотъ взглядъ казалось смотрѣлъ въ вашу душу, стараясь разбудить ее, снабдить новою силой и благословить на борьбу со зломъ.

А какъ убога была матеріальная обстановка этого пророка "пустынника Чельси"! (подъ именемъ Чельси (Chelsea) извѣстна одна изъ самыхъ нефашіонабельныхъ частей Лондона куда стекаются или бѣдняки, или люди, посвящающіе свое время исключительно работѣ и труду).

Но въ ранней молодости жизнь его была еще бѣднѣе. Томасъ Карлейль родился 4 декабря 1795 года, въ шотландской провинціи Дэмфриширѣ (Dumphrishire, бывшей римской провинціи Valencia). Крошечная каменная хижина, гдѣ онъ провелъ младенчество со своими родителями, еще стоитъ и теперь. Пока позволяли силы, Карлейль почти ежегодно ѣздилъ на нее взглянуть.

Отецъ его соединялъ должности каменьщика и архитектора; подъ конецъ жизни превратился онъ въ фермера. Это былъ человѣкъ сильной воли, любившій за чтеніемъ отдыхать отъ работы, но читалъ онъ только духовныя книги.

Мать его, умершая въ 1853 году, отличалась красотой и умомъ. Она передала сыну поклоненіе памяти Кромвеля, жизнь и характеръ котораго поразили ея впечатлительное воображеніе. "Великіе люди не родятся у глупыхъ <Пропуск стр.4-5>донъ въ качествѣ наставника молодаго Чарльза Буллера, занимавшаго въ послѣдствіи нѣсколько видное мѣсто въ парламентѣ. Тутъ Карлейль написалъ уже довольно пространную біографію Шиллера и перевелъ Гётевскаго Вильгельма Мейстера. Странная судьба постигла эту біографію! Извѣстный критикъ того времени, Джеффри, обратилъ на нее вниманіе, которое должно было странно подѣйствовать на молодаго автора: "Послѣ внимательнаго чтенія, говоритъ онъ, убѣждаешься что вся эта статья лишена смысла, толка, что она грѣшитъ передъ всѣми правилами стилистики и вкуса; но потомъ чувствуются въ ней проблески таланта." Въ заключеніи Джеффри уже утверждаетъ что "тутъ виденъ большой талантъ."

Лондонъ не удержалъ его болѣе года или двухъ. Онъ вернулся въ свою любимую Шотландію и усердно работалъ на нѣсколько журналовъ. Пошатнувшееся здоровье гнало его въ глушь и уединеніе Дэмфритшира, куда онъ и отправился, но не одинъ, а съ молодою, замѣчательно даровитою женой, имѣвшею однимъ изъ своихъ предковъ пылкаго шотландскаго реформатора Джона Нокса (John Knox).

Карлейль зналъ ее еще ребенкомъ, когда она опередила по математикѣ и латыни всѣхъ своихъ школьныхъ товарищей, какъ дѣвочекъ, такъ и мальчиковъ. "И вамъ не стыдно быть побитымъ дѣвочкой"? обыкновенно говорилъ послѣднимъ ректоръ, указывая на хорошенькую миссъ Джени Уельшъ? Но ничто не помогало, и будущая мистрисъ Карлейль удерживала за собою первенствующую роль.

Карлейль слѣдилъ за ея чтеніемъ, за ея уроками, давалъ ей совѣты, любилъ ее, но женился на ней шестью годами позже. Въ продолженіе многихъ лѣтъ всевозможныхъ матеріальныхъ лишеній она освѣщала его жизнь непритворною веселостью и добротой. Въ одномъ изъ своихъ писемъ къ Гэте Карлейль дѣ лаетъ слѣдующую картину своего семейнаго счастія:

"Вы такъ горячо интересуетесь нашимъ житьемъ-бытьемъ", пишетъ онъ, "что я долгомъ считаю сказать вамъ нѣсколько словъ по этому поводу. Дэмфрисъ -- небольшой городъ, имѣющій около 15 тысячъ жителей. Наше жилище отстоитъ отъ него миляхъ въ пятнадцати. Мы окружены гранитными горами и болотами доходящими почти до Ирландскаго моря. Но мы выбрали себѣ маленькій оазисъ, окруженный деревьями, подъ тѣнью которыхъ возвышается нашъ домикъ, выстроенный, поправдѣ сказать, не безъ большаго труда и безконечныхъ хлопотъ. Тутъ, на мѣрѣ силъ, занимаемся мы нѣсколько своеобразною литературой. Мы желаемъ пышнаго развитія розамъ и цвѣтамъ нашего сада, а себѣ здоровыхъ и мирныхъ мыслей. Впрочемъ, выражаясь точнѣе, розы развиваются пока только въ нашемъ воображеніи: еще ихъ надо посадить. Горный воздухъ и ежедневное движеніе лучшее средство для поправленія нервной системы. Насъ окружаетъ такая глушь какой могъ бы позавидовать самъ Руссо на своемъ островѣ Св. Петра. Мои городскіе друзья приписываютъ мое пребываніе здѣсь мизантропіи и предвѣщаютъ мало хорошаго. Но я исключительно желаю упростить мою жизнь и найти необходимую свободу для того чтобъ остаться вѣрнымъ самому себѣ. Этотъ клочокъ земли -- наша собственность, здѣсь можемъ мы жить, писать и думать какъ намъ угодно, даже еслибы самъ Зоилъ превозглашенъ былъ монархомъ литературы. Близко отъ насъ живутъ мой отецъ и моя мать, которые меня нѣжно любятъ. Но къ чему я такъ заболтался?

"Позвольте мнѣ признаться что я какъ-то вовсе не увѣренъ въ моей будущей литературной дѣятельности, и очень бы хотѣлъ узнать объ этомъ ваше мнѣніе. Во всякомъ случаѣ, прошу васъ написать мнѣ снова и поскорѣе чтобъ я могъ снова соединиться съ вами. Единственная моя работа, съ переѣзда сюда, это статья о Бэрнсѣ. До васъ можетъ-быть о немъ и слухъ не доходилъ, а все-таки онъ геній. Рожденный въ самой бѣдной крестьянской средѣ и подвергаясь всевозможнымъ невзгодамъ, онъ не могъ вполнѣ развиться и сдѣлать всего на что былъ способенъ. Онъ умеръ на полудорогѣ въ 1796 году. Мы, Англичане, или въ особенности, мы Шотландцы любимъ нашего Бэрнса болѣе чѣмъ какого-либо другаго поэта послѣднихъ столѣтій. Меня часто поражала мысль что онъ родился всего нѣсколькими мѣсяцами ранѣе Шиллера, и что они другъ о другѣ ничего не знали. Они блистали какъ звѣзды противоположныхъ полушарій или -- если хотите -- густой туманъ земли пересѣкалъ ихъ взаимный свѣтъ".

Гэте, комментируя это письмо, говоритъ что Бэрисъ ему хорошо знакомъ. Онъ горячо восхваляетъ оцѣнку характера и жизни Шиллера, и всѣхъ нѣмецкихъ писателей представленныхъ Карлейлемъ англійской публикѣ. Въ предисловіи къ переводу Карлейлевскаго Шиллера, Гэте описалъ мѣстопребываніе и своего англійскаго друга.

Въ числѣ автобіографическихъ очерковъ оставленныхъ Карлейлемъ находится весьма подробный, который печатается теперь его душеприкащикомъ, извѣстнымъ историкомъ Джемсъ-Антони Фрудомъ. Въ продолженіе долгаго времени, этихъ двухъ замѣчательныхъ людей соединяла неизмѣнная дружба. Фрудъ годами 20 или болѣе моложе Карлейля и можетъ въ нѣкоторомъ смыслѣ считаться его ученикомъ. Взгляды ихъ на англійскую конституцію, на Крымскую войну, на Россію почти тождественны. Они одинаково смѣялась надъ первою, осуждали вторую, сочувствовали третьей.

При жизни Карлейля напечатанъ рядъ статей въ Frasers's Magasine, оригинальнымъ заглавіемъ Sartor Resartus, въ которыхъ многое почерпнуто изъ жизни автора.

Это замѣчательное сочиненіе въ англійской читающей средѣ подверглось невѣроятному фіаско. Издатель журнала, Фрезеръ, жаловался что "всѣ подпищики протестуютъ противъ этой безсмыслицы; только въ Америкѣ какой-то Эмерсонъ къ ней относится сочувственно", добавлялъ онъ.

Послѣ такихъ замѣчаній, Карлейлю и въ голову не приходило издавать "Sartor Resartus" отдѣльною книгой, да врядъ ли бы нашелъ онъ тогда себѣ и издателя въ Англіи. Тѣмъ легче себѣ представить его радость при видѣ полученнаго изъ Бостона экземпляра, въ которомъ перепечатано было забракованное въ Лондонѣ сочиненіе и крайне лестное предисловіе, за подписью талантливаго Эмерсона, которымъ такъ гордятся Соединенные Штаты. Уже въ преклонныхъ лѣтахъ Карлейль любилъ съ благодарностью вспоминать о пріемѣ сдѣланномъ его сочиненію въ Америкѣ. Когда въ его родинѣ обращались съ нимъ почти презрительно, Американцы не разъ приглашали его къ себѣ, но Карлейля удерживала дома работа и безденежье.

Вслѣдъ за этимъ принялся онъ за свой капитальный трудъ: Исторію Французской революціи. Но и тутъ ему жестоко не повезло: Первый томъ, стоившій ему два года тяжелаго труда, отданъ былъ на просмотрѣніе Джонъ Стюарта Миля. Кухарка Миля приняла рукопись за грязную бумагу и растопила ею каминъ. Миль вбѣжалъ въ комнату и съ ужасомъ увидалъ уже послѣдніе догорающіе листы. Карлейль не показалъ даже особеннаго сожалѣнія и самъ же утѣшалъ Миля и его жену увѣреніями что примется за работу снова и съ большею надеждой на успѣхъ. Но въ душѣ ему было очень горько и нѣсколько дней онъ не рѣшался дотрогиваться до пера.

Въ 1833 году переѣхалъ онъ съ женой въ Лондонъ, въ No 24, Чельси; откуда уѣзжалъ только лѣтомъ въ родимые Шотландскіе края. По вечерамъ къ нимъ приходили разные писатели и ученые. Собранія эти отличались крайнею простотой и непринужденностью. Карлейль даже въ глубокой старости привлекалъ своимъ краснорчіемъ. Лицо его то вдругъ горѣло негодованіемъ и укоромъ, то вдругъ при мысли о чемъ-нибудь глупомъ или смѣшномъ Карлейль разражался веселымъ неудержимымъ хохотомъ. Случалось то же что въ голосѣ его слышалась такая нѣжность, такая глубокая жалость что въ слушателяхъ невольно вызывались самыя добрыя чувства любви и состраданія.

Кромѣ Французской революціи, исторія Фридериха Великаго и жизнь Джона Стерлинга считаются классическими. Но чтобы составить себѣ вполнѣ вѣрное понятіе о Карлейлѣ, необходимо изучить Sartor Resartus и его Miscelleneous Essays.

Въ 1866 году Эдинбурскій университетъ выбиралъ себѣ лорда-ректора. Кандидаты были Дизраэли (теперешній лордъ Беконсфильдъ) и Карлейль. Послѣдняго выбрали подавляющимъ большинствомъ. Встрѣченный оглушающими рукоплесканіями, надъ которыми нерѣдко самъ смѣялся, Карлейль смутился. Взглянувъ на себя въ лордъ-ректорской мантіи, онъ смутился еще болѣе, но не долго думая снялъ свой неудобный костюмъ, положилъ аккуратно на стулъ, и только тогда могъ начать свою привѣтственную рѣчь, не лишенную юмора. Объ Alma Mater говорилъ онъ съ нѣжностью, но переходя къ чтенію и книгамъ вызывавшимъ восторгъ остановился, посмотрѣлъ по сторонамъ и съ трудомъ полнымъ комизма добавилъ: восторгъ глупыхъ читателей. Поанглійски передать эту сцену легче; такъ какъ изъ слова fools, онъ сдѣлалъ foolish readers.

Но Карлейлю не пришлось долго оставаться въ Эдинбургѣ: извѣстіе о смерти горячо любимой жены вызвало его поспѣшно въ Лондонъ.

Несчастіе это тяжело легло на его душу. До послѣдней минуты своей жизни онъ часто вспоминалъ ее. Сколько разъ даже мнѣ, чужестранкѣ, говорилъ о женѣ и о желаніи скорѣе послѣдовать за нею; и какая непритворная грусть покрывала при этомъ его умное, доброе лицо!

Карлейль тихо угасъ 5 февраля нынѣшняго года, на рукахъ молодой племянницы, Mm Alexander Карлейль, постоянно за нимъ ходившей послѣдніе годы его жизни.

Вестминстерское аббатство, гдѣ хоронятся великіе люди Англіи, порывалось похоронить его у себя, но вѣрный Фрудъ отстоялъ волю покойнаго: похороны были самыя скромныя, даже бѣдныя, приглашеній вовсе не разсылалось. Но гробъ опустили въ Шотландскую землю, близь праха родителей Карлейля, профессоръ Тиндаль, историкъ Лекки и Д. А. Фрудъ,-- его лучшіе друзья и можетъ-быть лучшіе люди всей Англіи.

О. К.

Дозволено цензурой. Москва, 8 февраля 1881 года.
Въ Университетской типогр. (М. Катковъ), на Страсти, бульв.