Неизвестно, к какому времени относится легенда, но легенда древняя, и вот что она гласит.
Постригся в монастырь молодой человек, родившийся среди богатства и блеска мирского. Но его не пленяли роскошь и почести, а манила его пустынная келья, молитва и созерцание. Он оставил мир и облекся в чёрную рясу, под именем отца Ионы.
Вся братия его любила. Он был кроток и смирен духом, являлся всегда миролюбивым посредником там, где возникала ссора, переносить с христианским терпением обиды, и, несмотря на его молодость, братия говорила о нём с глубоким уважением. В часы, свободные от молитв или работ, он стучался обыкновенно к какому-нибудь больному или старому иноку, уже не покидавшему своей постели, и спрашивал, входя в его келью: "Не могу ли я послужить тебе чем, отче? Хочешь, я с тобой побеседую или прочту тебе что-нибудь из жития святых, которым Господь посылал за праведную жизнь чудные видения и сны?" И он садился у постели страдальца и услаждал его уединение чтением или кроткою беседой.
Иона привязался в свою очередь и к братии и к обители, принявшей его. Она стояла далеко от городов, около опушки дремучего леса, где он любил бродить погружённый в свои думы. Часто молодой монах опускался на колени, и один, под оком Божиим, пел звонким голосом гимны или садился на лужайку, вдыхал здоровою грудью аромат цветов и трав, прислушивался к пению птиц, ко всем лесным говорам и любовался то на прозрачные волны реки, бежавшей у его ног, то на синее небо, то на вековые деревья, облитые огненным отливом под лучами солнца, которое склонялось уже к закату, и думал Иона: "Как великолепна природа? Если Бог позволил человеку наслаждаться на земле такою красотой, что же заготовил Он ему в своём светлом раю?"
Но раз смутила его мучительная дума: он усомнился не в милосердии Божием, а в силах человеческих. "Светлый рай? -- мелькнуло у него в уме, -- но как он ни ясен, как не светел, возможно ли, чтоб он не утомил нас в вечности? Природа не теряет для нас своей прелести, потому что наша жизнь так коротка на земле -- но вечность? Вечность при постоянном созерцании одной и той же красоты. Пройдут десятки, сотни, тысячи лет, и ничто не изменится для человека. Нет! Его слабая душа не вынесет такого блаженства, она не создана для него!"
И стало его с этой минуты преследовать горькое сомнение. Во время прогулки, за трапезой, среди беседы с братией, даже за молитвой, он всё думал: "Нет, человек не вынесет вечности, где всё неизменно. Неизменное блаженство его утомит!" Ему казалось иногда, под влиянием этой мысли, что всё дорогое ему до тех пор начинало ему докучать своим однообразием. "Уж мне прискучил даже вид этих стен, -- говорил он себе иногда, глядя на ограду любимой им обители, -- а этот лес, который приводил меня когда-то в восторг, мне теперь скучно глядеть на его деревья, на его реку, на его луговины, на всё давно известное. Моё слабое сердце требует разнообразия. Может быть, другим дано блаженствовать в вечности, но я не создан для неё".
Иона впал в тоску, потерял сон, побледнел и исхудал. Сколько раз он поднимался ночью с постели, измученный внутреннею борьбой, и становился на молитву, но вдруг он останавливался и холодный пот выступал крупными каплями на его лбу. "О чём же мне молиться? -- спрашивал себя со страхом монах. -- Нам велено молиться о спасении наших душ, а я боюсь спасения, если боюсь Господнего рая".
Тогда он покидал свою келью и принимался бродить около храмов, но влага ночи не освежала его горячей головы, занимавшаяся заря не успокаивала душевного волнения, и он продолжал измерять тревожными шагами монастырский двор до той минуты, когда раздавался первый удар колокола и призывал братию на общую молитву.
Он решился, наконец, обратиться к настоятелю, доброму старцу, которого уважала вся братия. Иона пришёл раз в его келью, запер за собой дверь и бросился к его ногам.
-- Что с тобой, чадо? -- спросил старец.
-- Спаси меня, отче, -- отвечал Иона, -- меня преследует лукавый бес; он отнял у меня молитву и покой, отнял веру в Святой рай.
И он поверил ему все свои сомнения. Настоятель долго с ним беседовал, говорил, что по слабости нашего разума мы не можем постигнуть скрытых от нас тайн, что нам надо полагаться на милосердие Божие, и велел ему читать неусыпно Св. Писание. Иона его выслушал, был глубоко тронут его горячим участием, но возвратился в свою келью с тем же гнётом на душе.
Соборная церковь обители была посвящена Св. Троице. Настал день храмового праздника. С восходом солнца убрали берёзками широкий монастырский двор и усеяли цветами церковную паперть. Загудели весело колокола, и стали стекаться в ограду обители жители окрестных сёл. Ждали также в этот день почётного гостя, о котором толковали давно во всём околотке. То был старый паломник, недавно вернувшийся из Иерусалима. Говорили, что на нём благодать Божия, что велика его молитва пред Господом, и что силой своего слова он исцеляет телесные и душевные недуги. Народ теснился около храма в ожидании литургии, когда старец показался в монастырских воротах. Толпа медленно раздвинулась, все головы обнажились, и послышались со всех сторон слова: "Блаженный Иероним, помолись за нас грешных".
Старец подвигался медленно, опираясь на свой посох, и кланялся направо и налево, приговаривая: "Господь да благословит вас, чады". На его руке висели чётки; серый его армяк был подпоясан верёвкой. Белые волосы паломника спускались серебристыми волнами на плечи, а длинная его борода на грудь. Карие его глаза смотрели ласково, тихий голос был кроток. Толпа смыкалась за Иеронимом по мере того, как он шёл вперёд, и вступила за ним во храм.
По окончании обедни игумен пригласил старца отведать монастырского праздничного обеда, и все пошли в трапезную, где возвышались на длинных столах оловянные чаши, братины и стопы. Во время обеда и ужина читают обыкновенно житие великих угодников, но настоятель отменил на этот раз чтение, чтобы все могли послушать рассказы святого паломника. И рассказывал паломник, как Господь и Пречистая Дева привели его в Иерусалим, как в продолжение трудного долгого пути невидимая сила охраняет верующего, рассказывал, как преклонив колени, он обнимал стволы оливковых деревьев, растущих около города, и лобызал их могучие корни, орошённые кровавым потом Спасителя, говорил, как сладка молитва и как сладки слёзы, пролитые у Святого Гроба.
Давно окончилась трапеза, а все ещё слушали, не переводя духа. Наконец, паломник замолк, и игумен сказали ему:
-- Благодарю тебя, человек Божий, что усладил ты наши души своим рассказом. Но не пора ли тебе отдохнуть?
-- Да, -- молвил старец, подымаясь со своего места, -- утомилось моё грешное тело, и сон меня клонит, -- и он прибавил, низко кланяясь во все стороны, -- благодарю и я вас, отцы и братия, за вашу хлеб-соль и за радушный приём.
Настоятель повёл его в свою келью, где Иероним улёгся на жёсткую постель и скоро заснул сладким безмятежным сном. Пока он отдыхал, Иона вошёл тихим шагом в келью и сказал игумену:
-- Благослови меня, отче, поговорить с этим блаженным старцем. Господь положил мне на сердце поверить ему мои грешные думы. Может, его святые слова возвратят мир моей душе.
Игумен благословили его, и они дождались пробуждения паломника. Когда он открыл глаза, Иона опустился пред ними на колени и высказал ему со слезами свои тревожные сомнения.
-- Не слушайся, чадо, -- сказал ему Иероним, -- вера твоя не оскудела, но ты усомнился в силах человеческой души. Может, Господь послал тебе такое искушение для того только, чтобы проявить на тебе свою славу. Ты говоришь, что обращался уже к отцу игумену и к праведным старцам, которые спасаются здесь, но они не могли успокоить тебя. Вот ты теперь обращаешься ко мне, а я грешен и неразумен и не могу придти тебе на помощь, но невозможное человеку возможно Богу, и я поверяю тебя милости Божией.
С этими словами он снял с руки своей чётки и прибавил, надевая их на шею Ионы:
-- Эти чётки лежали на Гробе Господнем. Носи их; может быть, прикосновение святыни успокоит твоё взволнованное сердце.
-- Блаженный старец, -- молвил Иона, охватив руками его колени и припадая к ним головой, -- да благословит тебя Господь. Я чувствую, что твои отческие слова и твой святый дар облегчили уже гнёт, лежавший на моей душе.
Он вышел из кельи настоятеля с тем, чтобы помолиться, но шум и говор раздавались ещё на монастырском дворе. Иона знал, что и в своём убогом уголке он не найдёт тишины и безмолвия, которых требовало настроение его духа, и направился к лесу, рассчитывая, что успеет возвратиться к повечерью.
Дошедши до любимой своей лужайки, он остановился под густою тенью старого дуба, упал на колени, прижимая к груди чётки, данные ему паломником, и слова горячей молитвы вырвались из его сердца, между тем как горячие слёзы струились по его чёрной рясе. Вдруг пронеслись в воздухе какие-то звуки. Иона дрогнул. Эти звуки охватили всё его существо, одушевили новою жизнью, он преобразился мгновенно. Он внимал и слухом, и сердцем, и душой, а дивная песня всё звучала и обдавала его с каждою минутой каким-то новым блаженством. Этим блаженством он проникался всё более, и ему казалось, что эти звуки оторвали его от земли, что он поднимается всё выше, выше, что витает в неведомом мире, где всё светло, всё лучезарно, всё переполнено красотой, о которой никогда не мечтал человеческий разум. Мимо очей Ионы проносились чудные видения, он не знал, откуда они, как их название, но душа его переходила от наслаждения к другому, утопала в бездне наслаждений, а дивная песнь всё звучала... Вот опять показался где-то далеко новый образ, облитый небесною прелестью, и увлёк за собой инока, поддержанного невидимою силой...
А дивная песнь всё звучала и вдруг замолкла. Нескоро мог Иона придти в себя. Наконец, он оглянулся, и окружающие предметы возвратили его к сознанию действительности. Он стоял на коленях под старым дубом, пред его глазами расстилалась его любимая лужайка, а в нескольких шагах струилась по мелкому песку прозрачная вода реки.
-- Что со мной было? Откуда звучал этот голос? -- спросил себя Иона. -- И зачем умолк он так скоро? Я не успел ещё вслушаться в него, насладиться им.
Однако он заметил, что солнце уже склонялось к западу, и подумал: "Неужели так уж поздно; я, пожалуй, не поспею к повечерью; надо поторопиться".
Он пустился скорым шагом домой. Сладкие звуки всё ещё раздавались в его сердце и ушах, и под светлым их впечатлением он шёл машинально, как будто бессознательно, по знакомой тропинке. Вот монастырская роща, а за нею возвышаются монастырские стены. Иона вошёл в ворота. Народ всё ещё толпился на дворе. Воздух был пропитан сильным запахом берёзок, срезанных поутру, и цветов, которыми были осыпаны паперти церквей.
-- Милости просим, отче, -- сказал вдруг чей-то голос. -- Откуда ты?
Иона, выведенный этими словами из своего раздумья, поднял голову и спросил при виде незнакомого лица:
-- А ты кто?
-- Я здешний келарь.
"Пришёл на праздник, да видно выпил с непривычки лишнюю чарку", -- подумал Иона, и прошёл ещё несколько шагов. Вдали от пёстрой толпы сидел на скамейке старый иеромонах. Иона, поражённый его величавым видом, подошёл к нему и сказал, приняв его благословение:
-- Дозволь спросить тебя, отче, откуда ты?
-- Я здешний, -- отозвался иеромонах.
-- Здешний! -- повторил удивлённый Иона. -- Как здешний?
-- Коренной здешний. Когда я попал сюда, может, и отец-то твой ещё не родился; было мне тогда лет семь, а вот уж девятый десяток доживаю.
Изумлённый Иона обернулся во все стороны. С первого взгляда обитель походила на ту, где он спасался, но теперь он увидал, что попал не домой. Соборный храм, стоявший посреди двора, напоминал ему давно знакомое место молитвы, но за храмом возвышалась башня, которую он видел в первый раз, а на месте часовни, где он убирал поутру цветами образ Девы Марии, стояла группа старых деревьев.
-- Я сбился с дороги, -- сказал он. -- Какой это монастырь?
-- Монастырь Св. Троицы.
-- Да разве есть тут поблизости другой ещё монастырь во имя Святой Троицы?
-- За пятьдесят вёрст кругом другого ещё нет.
-- Что же это? Где же я? -- залепетал Иона. -- Или Господь лишил меня рассудка за мои прегрешения. Отче, скажи, самого Бога ради, если ты здешний, узнал ли ты меня?
-- Нет, -- отозвался старик, -- но вижу, что мудрёный ты человек.
-- Я сам не пойму, отче, что со мной творится. Мысли мои путаются. Выслушай меня: я скажу всё, что помню. Сегодня за трапезой сидел с нами паломник. Так ли? -- спросил он, окидывая вопросительным взглядом нескольких монахов, подошедших к собеседникам. -- Ведь не во сне же мне он пригрезился, ведь все его видели. После трапезы он благословил меня этими чётками, принесёнными от Гроба Господня. Что ж вы смотрите на меня, отцы и братия? Я вас не узнаю, но узнал ли меня хоть кто-нибудь из вас? Я прожил пять лет в обители Св. Троицы, в этой самой обители, коли нет другой в окружности. Я инок Иона.
При этом слове несколько монахов, давно уже глядевших на него испуганными глазами, разбежались во все стороны, другие прижались тесно друг к другу. Старый иеромонах перекрестился и сказал им строгим голосом:
-- С нами сила крестная, и нечего нам бояться вражьей силы, -- потом он продолжал, обернувшись к Ионе:
-- Если ты мертвец, вышедший из могилы, поведай, почему дозволил тебе Господь вернуться на землю?
-- Я не мертвец, -- крикнул Иона, -- я клянусь святым именем Божиим, что не вращался с силою вражьей, и вижу, что повелением Бога совершилось надо мной что-то чудесное.
-- Слушай, -- начал опять иеромонах, -- в наших летописях сказано, что жил в этой обители монах по имени Иона. В день храмового праздника пришёл сюда святой паломник и благословил его чётками, принесёнными от гроба Господня, и с этой минуты Иона исчез. Нигде не могли его разыскать, ни узнать чего-либо о нём. Полагали, что он погиб какою-нибудь страшною смертью, и положили служить по нём ежегодно панихиды. Вот тут, около колодца, стояла его келья. Сегодня минуло ровно сто лет с того дня, как его видели здесь в последний раз.
-- Теперь я всё постиг, и всё мне ясно, -- воскликнул Иона в порыве неудержимой радости. Ведайте же, братие и отцы, что я в продолжение целых ста лет слушал голос Божий и созерцал райские видения, не вкушая пищи, не забываясь сном, не замечая, что около меня день сменялся тёмною ночью и жаркое лето холодною зимой. Как одно мгновение промчался целый век над моей главой, и в продолжение дивного созерцания не одряхлело моё грешное тело. Но кто слышал, кто видел всё, что явил мне Господь, тот не жилец уж на земле.
Иона обернулся к соборному храму, перекрестился и поклонился в землю. Долго лежал он недвижим, и, наконец, иноки подошли и подняли его. Он был мёртв.