Новосильцева Екатерина Владимировна - О славной Белозерской обители и ее основателе преподобном Кирилле

Т.ТОЛЫЧЕВА (Е.В. НОВОСИЛЬЦЕВА)

О СЛАВНОЙ БЕЛОЗЕРСКОЙ ОБИТЕЛИ И ЕЁ ОСНОВАТЕЛЕ ПРЕПОДОБНОМ КИРИЛЛЕ

Кто не бывал в Троице-Сергиевской обители? Кто не поклонялся Московским угодникам? Кому неизвестны, хотя по слухам, Киевские пещеры и духовные подвиги праведников, в них почивающих? Но немногие из богомольцев нашей местности ныне ходят на поклонение преподобному Кириллу в отдалённый Белозерский край. Обитель Кирилло-Белозерская лежит в 681 версте от Москвы и в 654 верстах от Петербурга.

Кирилл, а по нём и монастырь его, назван Белозерским не потому, чтобы сам Кирилл жил или основал свою обитель на Белоозере, а потому что вся окрестная страна, которую Кирилл наполнил славой своей святости, именуется Белозерскою [1]. Обитель же основана на северном берегу Сиверского озера, и не в далёком расстоянии от неё находятся ещё два озера. Вот почему в житии преподобного Кирилла сказано, что место, избранное им, отовсюду "яко стеною окружено водами". Насупротив монастыря, посередине озера находится маленький островок - и на нём деревянный крест, по преданию, водружённый преподобным Кириллом. Тамошние жители говорят, что островок этот никогда не понимается водою, и что, когда озеро ломает лёд свой, то лёд на него не всходит.

Прекрасна ровная гладь этого пятивёрстного озера, с утра до вечера и ночью меняющего цвет свой. Вправо возвышается та гора, с которой Кирилл в первый раз увидел место, указанное ему в видении Богоматерью для обители. Эта гора закрывает собою Горицкий женский монастырь, которого главы из-за неё едва-едва мелькают. Кирилло-Белозерский монастырь стоит на широком месте и окружён двойным рядом стен, с высокими обширными башнями. Издали, вёрст за пять начинают белеть эти стены и башни монастыря Кириллова. Невдалеке от обители находится уездный город Кириллов, перед которым лежит поклонная гора, где останавливаются пешие богомольцы и откуда издали поклоняются обители. Их всегда здесь много, потому что Кириллов монастырь лежит на пути к великому богомолью Русского народа, к Соловкам, и не обойдёт Белозерского угодника ни один странник-богомолец. А было время, когда обитель эта служила местом поклонения для многих тысяч Русских людей. Многие Московские бояре в прежнее время, приняв на себя иночество, подвизались в этой обители. Много приняла она усердных обетов, много слышала торжественных молитв, много видела горячих слёз, и велик перед Богом её основатель. Заглянем же в далёкое прошлое, и пускай узнает православный народ о святой обители, куда ходили на поклонение наши деды.

Случилось это давно, когда считалось Москве не больше двухсот лет, когда не было у неё ненаглядного Кремля с его затейливыми башнями, не было богатых храмов и великолепных домов, когда тянулись поля и шумели леса там, где ныне проложены широкие улицы. Жителей Москва считала немного: не то, что теперь. Стояли в ней скромные деревянные церкви, да избы, крытые соломой, словно в селе; терема бояр и самого великого князя не походили на теперешние дворцы: князья и бояре жили тесно, даром, что любили блестящие одежды и весёлые пиры.

Родился тогда в Москве ребёнок, которого окрестили Козьмою. Рано полюбил он Бога, и Бог его полюбил, и рос ребёнок в чистоте и правде под оком Божиим. Осиротел он ещё в отрочестве и по смерти родителей попал в дом богатого своего родственника, великокняжеского боярина. Но иная доля манила Козьму: привольно рыбке лишь в воде и птичке под открытым небом, а душа ребёнка просила лишь уединения и молитвы. Не полюбились ему парчовые одежды, вкусные обеды, игры и пляски, не заслушивался он ни сказочников, ни песенников. Будь только его воля, облёкся бы он в монашескую рясу и ушёл бы в тёмную келью, где стал бы жить молитвой да вкушать чёрствый хлеб. Но боярин не хотел о том и слышать, а Козьма повиновался покровителю своего сиротства, и когда вырос, получил управление над его имениями, и служил ему верой и правдой. Но в свободное время он предавался своей тайной мысли, ходил на богомолье по монастырям и стоял долгие часы на молитве. Так прошли многие годы, и он достиг уже тридцатилетнего возраста, а вера его не остывала, и всё больше и больше призывал его к себе Господь.

Говорила тогда вся Русь о святом Троицком старце, Сергии Радонежском. Ходили к нему многие за благословением, потому что с его благословением нисходила на человека и благодать Божия. Много подавал он милостыни, много произнёс перед Богом горячих молитв, много основал монастырей, чтобы и другие верующие могли в них спасаться и молить о прощении своих грехов. Один из возлюбленных его учеников выстроил также на берегу реки Махры [2] обитель, в которой жил игуменом. Его звали Стефаном, и слыл он иноком постным и благочестивым. Случилось ему придти в Москву. Услыхал о том Козьма, и почуяло его сердце, что посылает ему Бог покровителя, и что близок час его посвящения Богу. Он пошёл к Стефану и, как увидал его, упал к нему в ноги с плачем и поведал ему свою тайну. Поднял его игумен, сказал ему утешительное слово и обещал открыть ему путь ко спасению. Стефан знал, что боярин не отпустит в монастырь своего родственника, но не испугался гнева вельможи, надел рясофор на Козьму, которого назвал при пострижении Кириллом, и пошёл к боярину.

Никто не ожидал игумена, и очень обрадовался ему хозяин дома, вышел его встречать в сени, как встречают почётных гостей, и, низко ему поклонившись, просил его благословения. Стефан ему сказал: "Тебя благословляет богомолец твой Кирилл". Незнакомое ему имя поразило боярина, и он спросил: "Кто такой Кирилл?".

-- Твой сродник, -- сказал ему Стефан, -- а теперь инок, Господу работник, и о тебе молельщик.

Вспыхнул гневом боярин, когда узнал о таком презрении своей воли, и отвечал святому игумену дерзким словом, а игумен не захотел войти под кров, где принимали его без любви и не внимали слову Божьему - и удалился.

Очень опечалилась о том жена боярина. Она вела жизнь благочестивую и имела большую веру к Стефану. Горько ей было, что он не вошёл в их дом, и она стала уговаривать мужа помириться с игуменом. Послушал боярин разумного слова своей жены и отправил посланного догнать Стефана и упросить его возвратиться. Незлобиво было сердце Стефана: пришёл он опять к боярину, и боярин покаялся перед ним и сказал ему, что дозволяет сроднику своему Козьме, наречённому Кириллом, жить по своей воле и идти, куда пожелает.

Велик был этот день в жизни Кирилла. Горячо благодарил он Бога, и немедленно отрёкся от всего земного. Своё имение раздал нищим, и не оставил себе ничего на старость, на чёрный день. Он знал, что в старости Господь его поддержит, знал, что в чёрный день Господь его не покинет.

Стефан отвёл его в Симонов монастырь, недавно основанный архимандритом Феодором, племянником преподобного Сергия Радонежского. Было тогда Кириллу тридцать лет, и тридцать лет пробыл он в Симоновом монастыре. Там удивлял он всю братию своей смиренной и благочестивой жизнью. Не тяготился он уставом монастырским, не тяготился ни строгим постом, ни долгою молитвой. Он служил Богу и служил братии, перечитывал священные книги, ночью совершал правила и клал земные поклоны. А лишь только раздавался звон к заутрене, он шёл первый в храм. Он работал на хлебне и на поварне, рубил дрова и носил воду. Часто заглядывался он на печной огонь и задумывался. О чём он думал? Он думал о мучениках, которые шли с божественными песнями на костры и принимали жестокую смерть во имя Христа, и завидовал Кирилл их блаженной доле. Думал он и о грешниках, которые забыли Христа и приготовили себе огонь вечный, и молился за них Кирилл.

С умилением говорила о нём братия, и везде стало чтимо имя его. Приходил иногда в Симонов монастырь, из своей Троицкой обители, преподобный Сергий, навещал племянника. Его встречали с любовью и почётом, как Богом посланного гостя; он обменивался с иноками братским поцелуем, осенял их своим благословением и шёл в хлебню, где работал Кирилл. Старец любил с ним беседовать по долгим часам. Они говорили о спасении душ христианских, и невидимо проходило время среди сладостной беседы.

Кирилл прошёл через весь чин монашеский и получил священство, но трудов своих он не покидал, и работал с тем же усердием на братию. Когда архимандрит Феодор был переведён в другой монастырь, Кирилл назначен был на его место.

Молодые иноки полюбили его как отца, а старшие как брата. Но он тяготился властью и начальством, и как ни молила его братия - отказался от почётной должности и отошёл на безмолвие, в свою келью. Ему нужно было уединение, нужна была беседа лишь с единым Богом. Но не мог он удалиться от любви, которую обрёл себе между людьми. Многие приходили издалека взглянуть на него и послушать его святых речей. Приходили старцы и дети, приходили простолюдины и вельможи. Тогда он прерывал безмолвие, и, как древле апостолы, проповедовал людям слово Божие. Но архимандрит, который его заменил, позавидовал такой славе, а Кирилл, чтобы не смущать его сердца, покинул свою келью и перешёл в древний Симонов монастырь, стоявший рядом [3]. Здесь он жил в безмолвии и знался с людьми лишь тогда, когда люди нуждались в нём. Он же смотрел на землю как на место ссылки и искал нового подвига. Но куда укрыться от мира и от людской суеты? Где пустыня, недоступная молве? Где раздаются лишь голоса природы, и где им внемлет один лишь Бог? Там, там Кирилл высказал бы перед Ним всю свою душу, излил бы в мольбах всё своё сердце. Душно, тесно было старцу от людских страстей и волнений, и он просил неотступно Пречистую Деву допустить его к Господу, указать ему пустыню, куда мог бы он бежать, где мог бы жить в уединении и молитве. Всё усерднее, всё пламеннее становилась его молитва, и среди ночной тиши раздавался всегда его голос. Он пел торжественные песни во славу непорочной Марии, возносился к ней сердцем и забывал всё земное - и услыхала его Мария. Раз, во время молитвы, ему послышался голос: "Кирилл, иди на Белоозеро. Там уготовано Мною место, где ты можешь спастися", и внезапный свет разлился около него, и почудились ему никогда ещё не виданные им широкие воды и мрачный бор, шумящий на берегу.

С той минуты стала его преследовать мысль о чудном видении. Его днём и ночью манило вдаль, манило к Белому озеру, в тёмные леса, в безлюдное приволье. В это время пришёл к нему с тех самых мест знакомый ему инок Ферапонт, и стал его расспрашивать Кирилл о Белозерских окрестностях и жадно слушал его рассказы. Когда же Ферапонт собрался в обратный путь, покинул и Кирилл Симоновскую братию, покинул монастырь, покинул родимую Москву, взял с собой икону, перед которой молился, когда Богоматерь явила ему благодать, взял костыль паломника и пустился с Ферапонтом в дальний путь.

Рассказывали наши предки дедам, а деды отцам, что в нескольких сотнях вёрст от Москвы, около Белого озера, стали ходить в народе чудные слухи. Было то место глухое, катились невозмутимо волны Сиверского озера, шумел на берегу огромный тёмный бор, и стояли поодаль два-три бедных посёлка. Жил тогда около самой глуши той некто - по имени Исаия. Долгие годы прожил он на том месте, обрабатывал землю и молился Богу. Однажды стало ему чудиться, что раздаётся звон в глуши лесной. Знал Исаий, что вокруг не было ни жилья человеческого, ни церкви Божьей, а между тем, всё гудел невидимый колокол, как будто призывая верующих в невидимый храм. И всё чаще и чаще раздавался звон, и всегда за звоном стала оглашаться окрестность священными песнями. Долетали они и до окрестных деревень, и приходили не раз поселяне к месту, откуда слышались чудные звуки. Но глухо было то место, катились невозмутимо волны Сиверского озера, и шумел на берегу огромный тёмный бор. Много лет гудел напрасно невидимый колокол, и вот - из отдалённой Москвы пришёл, наконец, старец на его зов.

Долго бродил он по окрестностям, отыскивая место, явленное ему Божией Матерью. И вдруг увидал дикий лес и около него пространство: яко стена, окружённая водами. Кто поведает нам, что потрясло тогда его душу? Какая радость заговорила в его сердце?

"Здесь вселюся, -- молвил он, -- так изволила Пречистая". Он водрузил крест на холме, где возвысилась потом его обитель, и ныне почивают его мощи, пропел молебен Божией Матери, ив первый раз молящийся голос раздался на том месте, где уже давно кто-то призывал к молитве верующих.

Кирилл поведал Ферапонту о своём видении, и начал вместе с ним копать в холме подземную келью. По окончании работы Ферапонт простился с ним и удалился на другое озеро, лежащее в окрестности, а Кирилл остался в своей пустыни. Ему было тогда шестьдесят лет, но он не требовал покоя, а думал лишь о своём духовном подвиге. По удалении Ферапонта, Кирилл жил один в молитве и созерцании, как первый человек среди только что созданного мира, и когда прославлял Бога, его голос сливался лишь с говором волн и с шумом деревьев. Но, между тем, как он бежал от людей, люди отыскали его: к нему пришли сперва два крестьянина из окрестности, а потом два инока из Симоновской обители. Преподобный Кирилл уже насладился безмолвием и уединением и чувствовал, что может быть полезным братьям, и что Господь готовит его к совершению великих подвигов среди людей. Он обрадовался пришельцам, принял их с любовью, и они построили себе кельи около него.

Кто бы подумал, однако, что нашлись враги и у Кирилла? Недалеко от места, избранного им, жил поселянин по имени Андрей. Бог знает почему, соседство святого старца ему не полюбилось. Андрей стал приискивать средства его удалить, и придумал, наконец, поджечь убогие кельи. Однако, совесть его мучила, и неодолимый страх нападал на него всякий раз, как он думал приступить к грешному делу. Наконец, он на него решился, разложил огонь у подножия кельи, а сам убежал. Но вскоре остановился и поглядел назад: разведённое им пламя погасло. Андрей в неудаче своего замысла увидал промысл Божий, хранивший старца. Он пошёл к Кириллу и, упавши у нему в ноги, исповедовал свою вину. Кирилл, выслушав его, не оскорбил кающегося строгим укором, а тронул его сердце кроткими словами. Немного времени спустя Андрей возвратился к Кириллу и просил у него пострижения; преподобный совершил над ним священный обряд, и немногочисленная братия приобрела в недавнем своём враге смиренного и усердного инока.

Молва о Кирилле и его сподвижниках стала распространяться всё больше и больше, и многие, желавшие спастись, присоединились к ним и принимали пострижение. Но братия молилась в бедных кельях, или под открытым небом; не было храма, куда могли бы собираться иноки для общей братской молитвы. Все обратились единодушно к Кириллу: они просили церкви ради общего собрания, просили божественной литургии. Но как приступить к сооружению церкви в таком уединённом месте, без денег, без рабочих? Кирилл молился и надеялся на помощь Божьей Матери, и Божья Матерь пришла опять ему на помощь. Нежданно-негаданно явились плотники и вызвались работать "Бога ради". Зазвучали в лесу топоры и зажужжала пила: дело шло живо при общих молитвах и общем труде, и скоро воздвигнулась скромная церковь во имя Успения Божьей Матери, и положено было начало знаменитой Белозерской обители.

Не дошло нас предание о том дне, когда в первый раз загудел колокол в новой обители, поставленный человеческими руками, когда старец совершил в первый раз святое Таинство для братии, но перенесёмся к тому дню мысленно. Вот они входят в убогий храм, созданный их усердием среди пустыни. Как дети одной семьи они собираются около отца своего Кирилла. Он облекается в белую мухояровую ризу и совершает св. тайны в деревянных сосудах. Каким умиленьем, какой любовью, какой общей мыслью наполнены сердца! Наконец, старец распускает братию с последним благословением, и все расходятся по кельям. Заглянем в эти маленькие, низенькие кельи. Двери отворены: здесь никто не боится воров. Вот жёсткая постель, вот божественные книги, иконы и чётки. Тут все сокровища, всё богатство инока. Келья назначена исключительно для покоя и молитвы: у каждого своя келья, но трапеза общая: все садятся безмолвно за стол и обедают, между тем, как один из иноков читает духовную книгу. Обед был самый незатейливый: братия содержала огороды и питалась овощами и хлебом, а пила одну лишь воду.

Однако, стали поговаривать в окрестностях, что, видно, Кирилл принёс немало денег из Москвы, если выстроил церковь, да принимает всё больше и больше иноков. И разнёсся слух о его мнимом богатстве. В то время жил недалеко от новой обители некто, по имени Феодор. Он промышлял грабежом, и однажды подослал шайку разбойников ограбить игумена. Но вместе с молвой о богатстве Кирилла разнеслась молва и о его благочестивой жизни. Две ночи сряду разбойники подходили к его убогой келье, и их внезапно одолевал страх: им всё казалось, что несметная сила охраняет обитель, и они возвращались домой. Феодор удостоверился, что никакой стражи нет в обители, и что охраняет её лишь Божья благодать, покаялся перед Кириллом в своём замысле, и просил его прощения и благословения. "Поверь мне, чадо, -- сказал ему старец, -- ничего я не имею кроме ризы, которую на мне видишь, да мало книжиц". С тех пор Феодор возвращался к нему часто и привозил ему всегда перед праздником рыбы от своей ловли.

Братия умножалась; становилось трудно содержать обитель собственными её средствами, и случалось инокам терпеть недостаток в продовольствии. Тогда они просили Кирилла дозволить им молить о помощи людей зажиточных. Но он не давал им никогда своего благословения на то. Добровольную милостыню он принимал с благодарностью, но не соглашался докучать просьбою мирянам и умолял братию ожидать терпеливо конца испытания, посланного Богом. "А если Бог и Пречистая забудут нас на этом месте, то что ещё оставаться в здешней жизни?" -- говорил он своим инокам, и молился вместе с ними, и вместе с ними благодарил Бога, когда Бог посылал им неожиданную помощь.

Однако люди богатые стали вносить вклады в обитель и снабжать её съестными припасами. Между прочим, один боярин, имевший большое уважение к святому игумену, поставлял ему ежегодно пятьдесят мер жита и, наконец, вздумал упрочить за монастырём неотъемлемую собственность. С этой целью он приписал к нему село, а дарственную грамоту послал к Кириллу. Смутилось смиренное сердце старца. Подобает ли обители копить богатства? Подобает ли инокам владеть сёлами? Посвящая себя Богу, не отказались ли они от земных благ, да и самое управление сёлами не вовлечёт ли их в мирские заботы? А придёт чёрный день, Господь их не оставит. И Кирилл возвратил грамоту боярину и написал ему: "Если тебе угодно, человече Божий, дать село в дом Пречистыя, на пропитание братии, то вместо пятидесяти мер жита, которые доселе нам даёшь, отпускай их сто, если можешь: мы будем довольны, а сёлами своими владей сам, ибо нам они не нужны и не полезны для братии".

Но вклады в церковь и даже вклады денежные для монастырский казны он принимал охотно от верующих, и монастырская казна снабжала братию одеждою и обувью. Иноки же, в свободные от молитв часы, занимались работою на общую пользу, но для себя лично никто работать не мог: Белозерская обитель не допускала собственности. Раз в год один из иноков ездил в город для покупки всего необходимого для братии, но в прочее время монастырский устав запрещал кому бы то ни было выходить из обители. Устав был написан игуменом, и все ему подчинялись. Молитва и труд наполняли жизнь иноков, и весь мир заключался для них в монастырской ограде. Ничто не смущало их духовного настроения: мирская молва не доходила до них, а между собой они обменивались лишь словами из писания; суетные речи были им запрещены.

Игумен поддерживал ревность к Богу и подавал пример строгой благочестивой жизни: он изнурял своё тело веригами, несмотря на преклонные лета; был неутомимей всех в трудах и молитве, и никто не слыхал от него праздного слова. Иноки любили его безграничной любовью, обращались к нему, как дети к отцу, исповедовали перед ним свои тайные помыслы, и он подкреплял их в минуты духовной слабости и направлял на путь спасения. В его голосе они слышали голос собственной совести, они видели в нём посредника между ними и Богом, и рассказывали, что за его смирение и благочестие Господь послал ему дар читать в человеческих душах. И действительно, истина не ускользала от его чистого сердца и кроткого взгляда. Мирянин, по имени Феодор, просил у него пострижения; его привлекала в Белозерскую обитель молва о святости игумена. Кирилл принял его и постриг. Но недобрые чувства вкрались мало-помалу в сердце нового инока. Святость Кирилла не внушала ему ни любви, ни преданности, а наоборот, вселила в него ненависть, вызванную, вероятно, тайной завистью. Но, как видно, Феодор был человек не совсем дурной, он испугался своего несчастного чувства, и пытался против него бороться. Усилия его были напрасны: ненависть его к Кириллу росла с каждым днём, и он искал себе, наконец, опору в советах строгого молчальника, которого почитала вся братия. Феодор поверил ему свою тяжкую тайну, признался, что его возмущает до глубины душевной самый вид игумена и даже звук его голоса, и объявил о намерении покинуть обитель. Но молчальник посоветовал ему остаться ещё на год, с надеждой, что Бог подкрепит его силы в тяжком искушении. Феодор послушался совета, но год прошёл опять в тщетной борьбе.

Тогда бедный инок решился на последнюю попытку: он пошёл к самому Кириллу, чтоб исповедать перед ним свою неправую злобу. Но когда он переступил через порог убогой кельи, где раздавались лишь слова молитвы и любви, когда очутился лицом к лицу со смиренным старцем, не ведавшим никогда ненависти, в его сердце пробудилось такое чувство стыда и раскаяния, что он не решился приступить к трудному признанию и хотел идти молча назад. Но Кирилл давно уже отгадал его тайные чувства и заговорил первый. Он старался кроткими словами возвратить мир взволнованной душе и каялся в своём недостоинстве. Слёзы брызнули из глаз Феодора: он опустился невольно на колени, просил прощения и благословения святого игумена и вынес из беседы с ним глубокое чувство любви и уважения, которое сохранил до гроба.

Прошло целых тридцать лет с тех пор, как Преподобный Кирилл поселился в Белозерском крае. Обитель его стала всюду известна благочестием иноков и святостью своего основателя. Все знали, что никому не отказывал он ни в милостыне, ни в благословении, ни в добром слове. Многие вельможи посещали его и оставили в его обители богатые вклады. Монастырь процветал и обогащался; но своим богатством он делился с нищими и сирыми. Наступил голодный год, и Белозерская житница была открыта для всех нуждающихся. Мы видели, что всё достояние инока принадлежало братии, а всё достояние братии принадлежало несчастным: так заповедал её основатель.

Кирилл заранее чувствовал приближение смерти. Но даже и перед смертью, о которой давно молил Бога, он не забыл о своих духовных детях и о возлюбленной своей обители. Незадолго до кончины он писал к Великокняжескому брату [4] и просил его не оставить Белозерского монастыря.

Вот отрывок его письма:

"Во имя Святыя Живоначальныя Троицы: се аз грешный и смиренный игумен Кирилл, вижу, что постигла меня старость, и впал я в частые, различные болезни, которыми ныне одержим... по сему последнему моим писанием передаю монастырь трудов своих и всей братии духовному моему сыну Андрею Дмитриевичу, дабы промышлял он и заботился о доме Пречистой. Духовного сына моего, священно-инока Иннокентия, благословляю на своё место быть игуменом. Ты же, князь Андрей, Бога ради и Пречистой Богородицы, и ради своего спасения и меня, нищего твоего богомольца, вспомни, какую ты любовь имел к Пречистой Богоматери и к моей нищете при моей жизни, и по моём отшествии имей ту же веру и любовь к монастырю Пречистыя, и свой привет к сыну моему, Иннокентию, и ко всей братии, которые будут жить по моему преданию и иметь повиновение к игумену".

Кирилл при полном сборе братии, состоявшей из 53-х человек, передал игуменство Иннокентию и просил его и всех иноков свято хранить монастырский устав. Сделав все распоряжения, он объявил о желании пребывать до конца в безмолвии. Силы его угасли, но не слабела бодрость духа. Изнурённое тело не выдерживало уже стояния, но он совершал сидя келейное правило и не переставал молиться. Для совершения литургии он не мог ходить в церковь, и ученики доносили его до паперти.

Смерть его была светла, как его жизнь. Настал Духов день: Кирилл в последний раз переступил через церковный порог и совершил Божественную службу. В свою келью он возвратился уже в совершенном истощении сил. Последняя его минута была близка. Весь монастырь пришёл в смятение, иноки поспешили толпой принять последнее благословение праведника. Кирилл просил у них прощения, уговаривал не предаваться слишком сильному горю, просил их жить в согласии и любви и обещал им, что не оскудеет без него обитель. Он приобщился Святых Тайн, прочёл последнюю молитву и принял смерть, как давно желанное благо.

Иноки поклонились ему с плачем, омыли тело и отнесли его в церковь. Общее горе поразило всех: каждый терял отца и наставника. Горько для них было сознание своего сиротства, горько им было бросить на праведника последнюю горсть земли, но они твёрдо верили, что и за гробом Кирилл их не оставит, что будет он хранить по-прежнему обитель, основанную им.

И охранил её Кирилл. Наша церковь причислила его к лику Святых, и стали стекаться к нему на поклонение со всех концов России толпы богомольцев. Не раз Белозерский монастырь принимал владык земли Русской, которые любили обогащать его драгоценными вкладами. Более, нежели на версту расширил он свою ограду, чтобы вместить многочисленные свои кельи и все храмы, воздвигнутые верующими в его недрах. Здесь принимали пострижение многие знаменитые сыны России; здесь во время Грозного Иоанна, о котором помнит ещё народ, укрывались от опалы царской многие невинные жертвы, и могильные камни сохранили их имена потомству. Князь Андрей Дмитриевич, которому досталась в надел земля Белозерская, не забыл о последней просьбе святого старца, и не жалел для его паствы ни своих трудов, ни своей казны. Ту же христианскую ревность обнаружили и его преемники. Большим богатством владел Кириллов монастырь. Много серебра и золота и самоцветных камней сияло на его иконах, много сокровищ хранила его ризница, и было к нему, наконец, приписано более двадцати тысяч душ крестьян.

Славился монастырь и своими учёными трудами: его настоятели сильно поощряли грамотность, и многие между братиями занимались летописями. Чтобы не пропали наши предания, чтобы знали внуки, как жили деды, трудолюбивые иноки писали о невзгодах и подвигах родной страны, о небесных явлениях, о житье великих угодников, святителей и царей, и переписывали предания отцов церкви, и их рвением была составлена богатая библиотека. Кириллов монастырь, как и в первые годы своего основания, предлагал свои сокровища нуждающимся. Когда требовала Россия новых сил, когда нападали враги на её северные пределы, обитель вооружала ратников для защиты края и не раз отражала сама неприятеля и выкупала православных пленных. Наши цари надеялись на воинскую её доблесть и обнесли её двойною каменною стеною. Смиренный монастырь принял грозный вид крепости, и над ним возвысились тридцать шесть исполинских башен, с которых гремели до пятидесяти пушек. В мирное время Кириллов монастырь молился за Россию, в годину горя он поднимал оружие на оборону.

Уже минуло пятисотлетие со времени основания Кирилло-Белозерской обители [5], и что же осталось от её большого величия? При въезде под её трёхсаженной ширины стены, стоящие и поныне несокрушимо, путешественник грустно поражён видом уныния и запустения монастыря. Чернеют около ограды давно уже покинутые, полуразвалившихся семьсот келий, тянется около них засеянное поле, и давно заросли травой несчётные тропинки, пересекавшие когда-то по всем направлениям широкую монастырскую площадь. Лишь кое-где мелькают как будто потерянные в пространстве чёрные рясы немногочисленной братии. Многие церкви пришли в упадок, не осталось уже и развалин многих башен. Но другие, последние стражи святой обители возвышаются ещё величественно над оградой, и путешественник восходит на них, чтобы полюбоваться на окрестность с высоты 25 саженей. Утратил монастырь свои богатства: большую часть своей библиотеки и драгоценностей своей ризницы он уступил сперва Новгороду, а потом С.-Петербургу. Но древняя обитель хранит, однако, свои главные сокровища: раку, в которой почивает её основатель, икону, принесённую из Симонова монастыря и роскошно украшенную усердием наших вельмож и царей, книги, написанные преподобным, его белую мухояровую ризу, деревянный крест, воздвигнутый его руками и, наконец, хранит она свято память отца своего Кирилла.

ПРИМЕЧАНИЯ Т.ТОЛЫЧЕВОЙ:

[1] А само Белоозеро длиною в 150, шириною в 40 вёрст лежит в 40 верст. от монастыря Кириллова. Это озеро принимает в себя 26 рек, а выпускает только одну знаменитую реку Шексну, которая под Рыбинском впадает в Волгу.

[2] В 30 верстах от Сергиевой лавры и в 10 верстах от уездного города Александрова.

[3] Древний или старый Симонов монастырь был основан в 1370 году преподобным Сергием Радонежским и назван Симоновым по имени владельца всего урочища Симона. Первым его игуменом был Феодор, который основал рядом другой монастырь (около 1379 г.), названный также Симоновым. Потому первый и принял имя Старого Симонова. Его называют также Рождественским монастырём, потому что церковь, заложенная преподобным Сергием, посвящена Рождеству Богородицы. Неизвестно, когда монастырь был упразднён, но церковь существует до сих пор.

[4] К Князю Андрею, сыну Димитрия Донского.

[5] Пятисотлетие минуло в 1879 году.