Некрасов Николай Алексеевич - Friedrich Fiedler. Gedichte vom Nikolai Alexeiewitsch Nekrasow. Im Versmass des Originals. Leipzig

Friedrich Fiedler. Gedichte vom Nikolai Alexeiewitsch Nekrasow. Im Versmass des Originals. Leipzig.

Въ двадцатипятилѣтней годовщинѣ смерти Некрасова г. Фидлеръ посвящаетъ памяти поэта одно изъ наиболѣе умѣстныхъ и желательныхъ приношеній, какія возможны въ этомъ случаѣ: работу надъ его произведеніями.

Некрасова не знаютъ на западѣ, и любимымъ поэтомъ онъ тамъ не будетъ; но лирика его нуждается въ переводахъ. Какъ ни законенъ интересъ къ новой русской литературѣ, вспыхнувшій въ послѣдніе годы на западѣ, его нельзя не признать одностороннимъ и подчасъ случайнымъ. Ближайшіе предшественники и учителя тѣхъ, кѣмъ зачитывается европейскій читатель, ему неизвѣстны, и онъ невольно то переноситъ на индивидуальность отдѣльнаго писателя черты, свойственныя цѣлому направленію, школѣ, а то и всей литературѣ, то, наоборотъ, принимаетъ за національныя особенности случайныя свойства писательской личности. Людямъ, выросшимъ въ атмосферѣ непрерывной литературной традиціи и сравнительно увѣренно разбирающимся въ ея новыхъ явленіяхъ, даже трудно себѣ представить, какъ глубока можетъ быть непониманіе даже посвященнаго европейца въ этой области. Да, Европа знаетъ теперь кой что въ русской литературѣ: она читаетъ трехъ классиковъ русскаго романа и трехъ-четырехъ молодыхъ беллетристовъ; но за этимъ ограниченнымъ кругомъ -- бездна незнанія. Виновато здѣсь не одно отсутствіе переводовъ. "Господа Головлевы" переведены давно на нѣмецкій, а кто говоритъ и знаетъ о нихъ въ Германіи? Виновата въ значительной степени мода; переводчики жадно набрасываются на Леонида Андреева -- съ Успенскимъ и опыта никто не сдѣлаетъ; а можно бы.

Съ этой стороны систематичность и послѣдовательность г. Фидлера заслуживаетъ полнаго сочувствія. Постепенно, шагъ за шагомъ, онъ передаетъ нѣмецкому читателю всѣ сокровища нашей лирики, отъ ея классиковъ до poetae minores, отъ парнассцевъ до философовъ, отъ безыдейныхъ жрецовъ красоты до страстныхъ печальниковъ народнаго горя, отъ Пушкина до Фофанова, отъ Майкова до Некрасова, отъ Никитина до П. Я. Не все удается ему въ равной степени и, быть можетъ, лучшей его работой остаются его старые переводы изъ Кольцова, но онъ сохраняетъ формы подлинника и вѣренъ его буквѣ. Было бы пріятно, если бы русская лирика нашла такихъ же внимательныхъ истолкователей и въ другихъ европейскихъ литературахъ.

Переводы изъ Некрасова удовлетворятъ читателей менѣе, чѣмъ прежнія работы г. Фидлера Прежде всего ихъ удивитъ выборъ переводчика. Конечно, поэтъ-переводчикъ имѣетъ право и обязанность считаться съ прихотями своего вдохновенія. Но надо, чтобъ это было въ самомъ дѣлѣ вдохновеніе, проявленное въ томъ, что переведено. Затѣмъ, когда иностранному читателю представляютъ собраніе переводовъ изъ Некрасова, гдѣ есть такія, сравнительно, второстепенныя вещи, какъ "Огородникъ", "Нравственный человѣкъ", "Филантропъ", "Что думаетъ старуха, когда ей не спится", "Каллистратъ" и т. п., а взамѣнъ этого нѣтъ ни "Власа", ни "Школьника", ни "Крестьянскихъ дѣтей", ни "Желѣзной дороги", ни "Орины", ни "Дядюшки Якова", ни "Эй Ивана", то мы вправѣ задать себѣ вопросъ: да вынесетъ ли иностранецъ изъ этого сборника надлежащее и достаточно полное впечатлѣніе о Некрасовѣ? Не желая предъявлять къ переводчику слишкомъ тяжелыя требованія, мы лишь мимоходомъ отмѣтимъ, что ему пришлось оставить въ сторонѣ такія капитальныя произведенія, какъ "Коробейники", "Моровъ -- Красный носъ", "Дѣдушка" (изъ поэмъ переведена одна "Саша"). Но невозможно считать полно представленной лирику Некрасова въ сборникѣ, гдѣ нѣтъ такихъ популярныхъ и первостепенно важныхъ для его характеристики стихотвореній, какъ "Ѣду ли ночью", "Памяти пріятеля", "Элегія" (посв. Еракову) "Праздникъ жизни -- молодости годы", "Горящія письма", "...одинокій, потерянный", "Неизвѣстному другу", "Что ни годъ уменьшаются силы", "Не рыдай такъ безумно надъ нимъ". Конечно, эти пропуски не такъ ужъ значительны, если сопоставить ихъ съ тѣмъ, что переведено; здѣсь есть -- упоминаемъ только о самомъ важномъ -- и "Рыцарь на часъ", и "Размышленіе у параднаго подъѣзда", и "Убогая и нарядная" и многое другое. Но переведено это, надо сказать правду не по прежнему. Если причина этого въ томъ, что поднялись наши требованія, то заслуга этого воспитанія вкуса принадлежитъ г. Фидлеру; такъ или иначе новая книжка его переводовъ производитъ не былое удивительное впечатлѣніе. Переводчикъ какъ будто усталъ; выборомъ его, очевидно, руководитъ не столько сочувственное переживаніе настроеній переводимаго поэта, сколько случайности выраженія формы, ритма; такъ онъ охотнѣе всего переводитъ вещи, написанныя риѳмованными двустишіями, потому что они ему сподручнѣе; иначе онъ, конечно, предпочелъ бы "Сашѣ" что-нибудь болѣе яркое. По силѣ выраженія онъ ужъ не сравнивается съ подлинникомъ, всегда ослабляя его впечатлѣнія и давая общія мѣста вмѣсто его конкретныхъ образовъ. Онъ остается на уровнѣ добросовѣстности, не подымаясь до вдохновенія. Здѣсь былъ бы особенно правъ нѣмецкій критикъ, который Недавно -- по случаю второго изданія "Русскаго Парнаса" г. Фидлера,-- говорилъ, что всѣ стихотворенія разнообразныхъ русскихъ поэтовъ отъ Ломоносова до Мережковскаго, переведенныя здѣсь, ослаблены въ своемъ своеобразіи -- "haben mehr oder minder fiedlersches Blut in sich".

Точность также заставляетъ желать. Не говоря о постоянномъ преклоненіи предъ буквой и формой, которое мы не разъ ужъ должны были ставить въ упрекъ переводчику, о томъ, что онъ слишкомъ часто жертвуетъ тономъ и духомъ подлинника удобству,-- онъ измѣняетъ его въ деталяхъ тамъ, гдѣ въ этомъ нѣтъ внутренней потребности. "Какъ женщину, ты родину любилъ" произвольно передано "Die Heimat bot dir für das Weib Ersatz" (родина замѣняла тебѣ женщину); "Покорись, о ничтожное племя* переведено "Сдайтесь и отдайте оружіе, знаменоносцы позора" ("Ergebt euch und strecket die Waffen, ihr, Bannerträger der Schmach"); къ характеристикѣ матери поэта въ "Рыцарѣ на часъ* переводчикъ прибавляетъ Ein Engel in Menschengestalt (ангелъ въ образѣ человѣческомъ); образъ небитый, едва-ли умѣстный въ передачѣ Некрасова. Нѣсколько разъ переводчикъ, вводя новые образы, вводитъ съ ними противорѣчія, которыхъ у Некрасова нѣтъ. "Въ "Отрывкѣ" словамъ "Предаваться мечтамъ и страстямъ* у него соотвѣтствуетъ "Schlafen auf des Lebens berauschendem Fest" (спать на упоительномъ пиршествѣ жизни); ну, кто-же спитъ на пиршествѣ? Въ стихотвореніи "Замолкни муза мести и печали" у Некрасова небо омрачаетъ путь ненастьемъ и грозою; въ переводѣ небо также темно, но при этомъ сверкаютъ молніи.

"Нарядная" у Некрасова "нагло торгуетъ чувствомъ матери", у переводчика попроще -- "mit den heiligen Mutterbrtisten"; ея "брилліанты, цвѣты, кружева" (въ переводѣ неопредѣленныя Pais и Geschmeide), лишь "доводящія умъ до восторга", могутъ -- такъ кажется переводчику -- "разбудить мертвыхъ". Некрасовъ говоритъ объ "убогой" -- "разспросимъ ее"; переводъ прибавляетъ "просто, съ состраданіемъ"; у Некрасова отъ нея попросту "отхлынули прочь"; у переводчика -- "mit Ekelgebärden". У Некрасова "черноморская волна уныло въ берегъ славы плещетъ"; въ переводѣ "so blutig rot, so schwer, so dunkel". Наконецъ, знаменитая характеристика поэта-обличителя

Онъ проповѣдуетъ любовь

Враждебнымъ словомъ отрицанья --

получила въ переводѣ совсѣмъ превратное истолкованіе:

Und feindliche Verneinung spricht

Ans seiner Liebe reinen Lehren.

Мы привыкли думать, что отрицаніе въ бичующей поэзіи есть форма, въ которой проповѣдуется любовь; въ переводѣ "враждебное отрицаніе говоритъ изъ его чистыхъ ученій любви"; Нельзя оказать, чтобъ это было тоже самое. Значеніе этихъ примѣровъ не должно быть преувеличиваемо -- многое въ книжкѣ не вызываетъ такихъ замѣчаній; но желательно, чтобы и этого не было; если ужъ жертвовать кой чѣмъ важнымъ буквальной точности, то надо ее соблюдать со всею возможной строгостью.

"Русское Богатство", No 12, 1902