Некрасова Екатерина Степановна - Жизнь и произведения Тараса Шевченко (Свод материалов для биографии)

Жизнь и произведенія Тараса Шевченка (Сводъ матеріаловъ для біографіи). Съ портретомъ. Составилъ М. К. Чалый. Кіевъ. 1882 года.

Имя Тараса Шевченка знаетъ не одна его родина -- Украйна, гдѣ трудно найти домъ, въ которомъ бы не было портрета "дяди" Тараса... Впрочемъ Великороссія знаетъ его не столько по его "писнямъ", сколько по выдающейся исключительной судьбѣ. Такъ много вынести, выстрадать -- и сохранить неприкосновенными "младенчески-свѣтлыя вѣрованія!" "Мнѣ кажется,-- писалъ Тарасъ Григорьевичъ въ своемъ дневникѣ, по возвращеніи изъ ссылки,-- что я точно тотъ же, что былъ десять лѣтъ тому назадъ. Ни одна черта въ моемъ внутреннемъ образѣ не измѣнилась. Отъ глубины души благодарю Создателя, что онъ не допустилъ ужасному опыту коснуться своими желѣзными когтями моихъ убѣжденій и младенчески-свѣтлыхъ вѣрованій" (стр. 153).

Жизнь Шевченка, несмотря на исключительность его происхожденія (онъ -- крѣпостной помѣщика Энгельгардта), имѣетъ много общаго съ жизнью нашихъ лучшихъ талантовъ -- Пушкинымъ, Лермонтовымъ. Какъ и они, онъ былъ заподозрѣнъ въ неблагонадежности, какъ и они, былъ сосланъ... Но къ нему, какъ къ лицу изъ непривилегированнаго сословія, жизнь въ своихъ мелочахъ отнеслась еще суровѣе. Пушкинъ, Лермонтовъ за свою несдержанность и молодой пылъ переводились на службу въ болѣе благопріятныя для здоровья и для художественнаго развитія мѣста -- на логъ, Кавказъ, Кишиневъ, Одессу... Бѣдный же "Тарасъ" былъ сосланъ солдатомъ въ Оренбургскій край. У Пушкина и Лермонтова не было отнято послѣдняго утѣшенія -- права писать; Шевченко былъ лишенъ даже этого. Десять лѣтъ онъ былъ въ ссылкѣ и десять лѣтъ не имѣлъ права ни писать, ни рисовать! Мало этого, съ нимъ, какъ съ ссыльнымъ солдатомъ, начальство не церемонилось. Перовскій, начальникъ Оренбургскаго края, не разъ удостоивалъ Шевченка собственноручными пощечинами.

Жизнь Шевченка со всѣми ея мелочами и рѣзкими переходами -- изъ барской кухни, гдѣ бьютъ маленькаго крѣпостного поваренка Тараса за плохое прилежаніе къ кулинарному искусству и за неумѣстную страсть къ рисованію, до богатой графской гостиной, гдѣ его встрѣчаютъ какъ героя дня, какъ самаго дорогого гостя -- крайне поучительна и интересна. Предлагаемая книга г. Чалаго не претендуетъ на полное изображеніе этой жизни. Авторъ называетъ ее "Сборникомъ матеріаловъ для біографіи". И съ этой стороны она представляетъ, несомнѣнно, очень много драгоцѣннаго и любопытнаго. Она постепенно знакомитъ съ этой своеобразною личностью крѣпостного писателя.

Сынъ крѣпостного въ семьѣ встрѣчаетъ теплую ласку отъ няньки-сестры... Она его защищаетъ отъ невзгодъ и бурь... Тарасъ сильно любилъ сестру. Онъ не забылъ о ней и впослѣдствіи, когда въ умственномъ отношеніи между ними легла непроходимая бездна. Даже тогда, когда его, возвращеннаго изгнанника, наперерывъ зазывали во всѣ литературные и интеллигентные салоны Петербурга,-- даже тогда онъ попрежнему любилъ свою няньку-сестру, которая жила въ деревнѣ крестьянкой...

Тарасъ не гнушался своими "сѣрыми" родными, не гнушался своего крестьянскаго происхожденія. Напротивъ, народъ, крестьяне, горе народное -- составляли всю жизнь предметъ его думъ и темы его произведеній...

Но въ родной семьѣ не много онъ имѣлъ отдыха. Жать умерла. Отецъ женился на другой. У мачихи были свои дѣти отъ перваго брака. И съ женитьбой отца въ домѣ водворился адъ.

Вскорѣ мальчика отдали учиться къ дьячку. Этотъ ученый педагогъ, подобно другимъ педагогамъ того времени, смотрѣлъ на лозу какъ на одинъ изъ радикальныхъ педагогическихъ пріемовъ. Онъ поролъ своихъ учениковъ про запасъ!!... Тарасъ не выдержалъ: бѣжалъ. И ему не разъ приходилось прибѣгать къ бѣгству отъ своихъ строгихъ и безтолковыхъ педагоговъ... Но вскорѣ судьба распорядилась съ нимъ иначе. Управляющій выслалъ его вмѣстѣ съ другими крѣпостными мальчуганами въ Вильно къ барину для исполненія разныхъ должностей при барскомъ домѣ. Страсть къ живописи, которая проглядывала у него еще въ деревнѣ, теперь настолько усилилась, что не разъ онъ подвергался за нее экзекуціи, а затѣмъ былъ отданъ къ маляру, потомъ къ живописцу... Но барину скоро пришлось переѣхать въ Петербургъ. И вся его многочисленная дворня потянулась за нимъ по этапу. Въ этапномъ конвоѣ шелъ и Тарасъ Шевченко; этапнымъ вступилъ онъ въ столицу... Въ Петербургѣ судьба его рѣзко мѣняется. Случай сводитъ его съ однимъ изъ земляковъ, который учился тогда въ академіи художествъ, съ г. Сошенкой. Черезъ послѣдняго онъ знакомится съ добрымъ Жуковскимъ, который всегда отличался отзывчивостью къ чужому горю и готовностью вывести каждаго изъ угнетеннаго положенія. И въ этотъ разъ онъ рѣшилъ избавить Шевченка отъ цѣпей крѣпостничества, которыя давили его, унижали, отъ которыхъ онъ страдалъ днемъ, ночью, во снѣ... Что же придумалъ Жуковскій?-- Ему надо выкупить Тараса. Для этого нужны деньги. А ихъ нѣтъ. И вотъ Жуковскій проситъ художника Брюлова срисовать съ него портретъ -- и пускаетъ его въ лотерею. Вырученныя деньги идутъ на выкупъ пѣвца Малороссіи... И Шевченко дѣлается свободнымъ человѣковъ! Сколько умилительно-трогательнаго въ этомъ поступкѣ Жуковскаго! Свободный поэтъ, воспитатель Наслѣдника, престола нагибается, чтобы снять цѣпи рабства съ такого же одареннаго пѣвца, какъ онъ самъ!...

И Шевченко поступаетъ въ академію художествъ къ Брюлову. Но пѣсня перебиваетъ замыслы кисти и далеко уноситъ его мысли отъ полотна и палитры. Онъ самъ признается, что въ немъ пѣвецъ преобладалъ надъ живописцемъ: "хто ёго знае, видкиль несетьця, несетьця писня, складяютьця стихи, дывлюсь -- ужъ и забувъ, про що думавъ, а мерщій напишешъ те, що навіялось" (стр. 56). И художникъ скоро дѣлается извѣстнымъ пѣвцомъ Малороссіи, воспѣвая въ балладахъ и пѣсняхъ народные мотивы, горько обманутую женскую долю. Такъ извѣстна его прекрасная поэма "Катерина" въ переводѣ Гербеля, "Наймичка", его чудные "Гайдамаки"...

Въ жизни Шевченко все стало складываться какъ нельзя лучше. Ему предстояла поѣздка въ Италію... Но случай распорядился иначе. Во время его свиданія съ Костомаровымъ въ Кіевѣ, когда они бесѣдовали о славянскихъ народахъ, они были заподозрѣны въ составленіи тайнаго общества. И ихъ обоихъ арестовали. У Шевченка въ чемоданѣ нашлось много собственныхъ произведеній, за которыя онъ изъ художниковъ былъ, разжалованъ въ солдаты и сосланъ въ Оренбургскій край съ запрещеніемъ писать и рисовать. А когда узнали, что онъ, несмотря на запретъ, брался за карандашъ, то его приказали перевести въ Новоостровское укрѣпленіе.

Освобожденный черезъ 10 лѣтъ изъ ссылки, онъ былъ подвергнуть строжайшему надзору -- и его не разъ арестовывали... Когда онъ умеръ, его тѣло отвезли въ Кіевскую губернію.

Останавливаясь на этомъ талантливомъ народномъ писателѣ, мы опять и въ его личности усматриваемъ то же, что замѣтили, говоря о Пушкинѣ, Руссо, вообще -- о выдѣляющихся талантахъ. Не укладывается и Шевченко, какъ они, въ опредѣленныя рамки добродѣтели. Стоитъ остановиться на обыденныхъ, будничныхъ, проявленіяхъ его жизни, не касающихся творчества, гдѣ онъ выступаетъ не какъ поэтъ, а какъ человѣкъ, вообще, и мы тотчасъ наталкиваемся на то, что носитъ названіе "странностей".

Ботъ одинъ изъ фактовъ, которыми такъ богата была жизнь Шевченка. Послѣ одного, сдѣланнаго на него, доноса къ нему является жандармъ.

"-- Про васъ говорятъ, что вы богохульствуете?-- допрашиваетъ жандармъ.

-- Можетъ и говорятъ,-- отвѣчаетъ Шевченко:-- про меня можно всячину плести, бо я чоловикъ патентованный; отъ про васъ, вѣрно, ничего не скажутъ" (стр. 141).

Его тотчасъ берутъ и увозятъ сперва въ Черкасы, потомъ въ Кіевъ. Но здѣсь его освобождаетъ князь Илларіонъ В. Васильчиковъ, который въ то время былъ кіевскимъ генералъ-губернаторомъ. Послѣдній совѣтовалъ Шевченку какъ можно скорѣй ѣхать въ Петербургъ: "тамъ люди болѣе развитые,-- говорилъ князь,-- и не придираются къ мелочамъ изъ желанія выслужиться на счетъ ближняго" (стр. 143).

Но Тарасу Григорьевичу въ это время не только не съ чѣмъ выѣхать, а даже не на что было поѣсть. Онъ, однако, не унывалъ, даже не горевалъ, а беззаботно пошелъ гулять по улицамъ Кіева. Идетъ мимо какого-то дома съ маленькимъ садикомъ. На деревьяхъ развѣшано дѣтское бѣлье, тутъ же стоитъ хозяйка. Онъ къ ней: не пустить ли она его къ себѣ, не накормитъ ли въ долгъ? Удивленная такимъ неожиданнымъ обращеніемъ, разумѣется, она впустила, накормила, напоила. Тогда онъ сталъ просить, чтобы вымыли его бѣлье и дали ему въ долгъ 10 коп. "на горилку". Когда прислуга стала перебирать его грязное бѣлье, то нашла на платкахъ нѣсколько узелочковъ. Развязала, а тамъ: въ одномъ -- 25 руб., въ другомъ -- 3; стали перебирать въ чемоданѣ, тамъ, между книгами, оказались засунуты 15 рублей. Шевченко ни за что не хотѣлъ изъ этихъ денегъ ни гроша платить хозяйкѣ. Онъ говорилъ, что это должны быть дурныя деньги, если онъ про нихъ забылъ, а дурному должна быть и дурная дорога. И всѣ деньги истратилъ на угощеніе уличнымъ ребятишкамъ, причемъ самъ "бѣгалъ, суетился, хохоталъ, дурачился" (стр. 145), словно ребенокъ,

"Кого любять диты,-- говаривалъ онъ,-- той значитъ ще не совсимъ поганый чоловикъ (стр. 145).

Получивъ деньги изъ Петербурга, онъ, разумѣется, до гроша расплатился съ хозяйкой и со всѣми, кто ему служилъ; только тому, кто ходилъ за виномъ, онъ далъ всего одинъ гривенникъ: "за те що винъ потуравъ старому голову морочиты"...

Не менѣе любопытна для знакомства съ оригинальнымъ характеромъ Шевченка его встрѣча съ извѣстнымъ трагикомъ Ольриджемъ. Надо замѣтить, что ни Ольриджъ не зналъ иного языка, кромѣ англійскаго, ни Шевченко не изъяснялся на другомъ, кромѣ русскаго. Тѣмъ не менѣе въ первую же встрѣчу, даже послѣ нѣсколькихъ минутъ свиданія, они были уже такъ близки, что ходили обнявшись... Хоть они не знали другъ друга, но они душой дѣйствительно были близки: одинъ былъ изъ крѣпостныхъ, другой -- изъ негровъ. Оба не забывали о породившей ихъ средѣ. Ольриджъ отдавалъ часть своихъ денегъ неграмъ, Шевченко -- бѣднякамъ изъ народа.-- Разъ послѣ представленія Отелло за кулисами можно было видѣть такую картину. На креслахъ лежалъ измученный мавръ, а у него на колѣняхъ сидѣлъ Тарасъ, весь сіяющій отъ восторга, и цѣловалъ Ольриджа въ щеки, шею, руки...

Мы съ удовольствіемъ прочли книгу г. Чалаго. Много любопытнаго разсказываетъ она изъ жизни этой своеобразной, самородной личности изъ народа. Имя Шевченко хотя и хорошо извѣстно у насъ, но нельзя того же сказать объ его произведеніяхъ и о самой личности поэта. Г. Чалый пополняетъ этотъ пробѣлъ. Часть своей книги онъ отводитъ передачѣ содержанія всѣхъ выдающихся произведеній Шевченка. Только жаль, что цитаты изъ стихотвореній приводитъ не въ переводѣ, а на малорусскомъ языкѣ, также какъ и многія письма самого Тараса и его друзей. Разумѣется, не всякому будетъ доступенъ этотъ матеріалъ...

Е. Н.

"Русская Мысль", No 1, 1883