Некрасова Екатерина Степановна - Полное собрание стихотворений князя Александра Ивановича Одоевского (декабриста)

Полное собраніе стихотвореній князя Александра Ивановича Одоевскаго (декабриста). Собралъ баронъ Андрей Евгеньевичъ Розенъ (съ дополненіемъ и примѣчаніями издателей, портретомъ и fac-similé князя А. И. Одоевскаго), С.-Петербургъ. 1883 года.

Какое должно быть богатство силъ и жизни у человѣка, прошедшаго весь длинный путь испытаній и бѣдствій, какія достались на долю декабристовъ -- жизнь въ тюрьмѣ, ссылка въ Сибирь, на каторгу, на поселеніе,-- дожившаго до нашихъ дней и, несмотря на всѣ испытанія, не утратившаго не только бодрости взгляда, но оставшагося при всей юношеской вѣрѣ въ лучшее будущее! Такіе люди -- явленіе рѣдкое... Не многимъ выпадаетъ на долю подобная крѣпость физическихъ силъ и энергіи, какая выпала на долю декабриста барона Розена. Ему теперь должно быть не меньше 82--83 лѣтъ, а онъ -- бодръ, словно юноша. Достаточно сказать, что до сихъ поръ онъ ѣздитъ верхомъ. Почти такимъ же феноменальнымъ явленіемъ можно считать и фактъ собранія и изданія имъ стихотвореній другого декабриста, кн. А. И. Одоевскаго, къ которымъ баронъ Розенъ приложилъ "Біографическій очеркъ" поэта.

Это изданіе стихотвореній, кромѣ свидѣтельства о замѣчательной бодрости умственныхъ силъ 83 лѣтняго барона, является крайне умилительнымъ и трогательнымъ фактомъ. Старикъ на склонѣ дней своихъ вспоминаетъ товарища, давно сошедшаго въ могилу, хочетъ поставить ему въ памяти потомства болѣе прочный памятникъ, чѣмъ мраморный мавзолей, собираетъ его рукописныя стихотворенія и издаетъ отдѣльною книжкой. Крайне трогательный финтъ! Характеренъ онъ и по отношенію къ живому, и по отношенію къ умершему товарищу. Одоевскій умеръ почти полстолѣтія тому назадъ (въ 1839 году); но и сорока-четырехъ лѣтъ оказалось недостаточно, чтобы стереть "памятъ объ одномъ изъ товарищей" юности. Таково проявленіе истинной дружбы, основанной не на пустомъ звукѣ "другъ", а на крѣпкой связи убѣжденій и взглядовъ.-- Этотъ фактъ,-- сказали мы,-- характеренъ и для Одоевскаго...

Судя по оставшимся произведеніямъ этого истиннаго поэта въ душѣ, слагавшаго стихи не ради славы, почести и не ради денегъ, такъ какъ, по словамъ барона Розена, Одоевскій почти никогда не писалъ своихъ стихотвореній, а говорилъ наизусть,-- онъ создавалъ потому, что въ душѣ была потребность вылить въ стихотворной формѣ то или другое чувство, ту или другую мысль.

И много несомнѣнно прекрасныхъ стихотвореній, полныхъ искренности, глубокаго чувства и страстной любви къ природѣ вылилось у этого юноши, несмотря на холодный сѣверъ, гдѣ онъ прожилъ изгнанникомъ одиннадцать лѣтъ, несмотря на духоту и сырость рудниковъ, несмотря на тоску тюрьмы, жизни на поселеньи и затѣмъ солдатскую казарменную муштровку, которую онъ выносилъ на Кавказѣ. Онъ былъ переведенъ туда въ 1837 году. Императоръ Николай, прочитавъ его стихотвореніе: "Посланіе къ отцу", понялъ, какія душевныя богатства и дарованія сдавливались въ этомъ человѣкѣ стѣнами каземата и снѣжными сугробами Сибири. Онъ поддался обаянію таланта, высказавшемуся въ "Посланіи къ отцу", и велѣлъ перевести Одоевскаго солдатомъ на Кавказъ.

Мы приведемъ одинъ изъ куплетовъ этого рокового для него стихотворенія, гдѣ, кромѣ поэтическихъ красотъ, музыкальности стиха, невольно чувствуется и глубокая, поражающая своею теплотой и сердечностью личность Одоевскаго, уже достаточно побитаго судьбой:

"... Всю жизнь, остатокъ прежнихъ силъ,

Теперь въ одно я чувство слилъ --

Въ любовь къ тебѣ, отецъ мой нѣжный,

Чье сердце такъ еще тепло,

Хотя печальное чело

Давно покрылось тучей снѣжной..." (стр. 50).

Глубина чувства Одоевскаго не разъ высказывается въ его стихотвореніяхъ. Это не вѣтреный юноша, скользящій своимъ чувствомъ по людямъ и дѣламъ, способный, какъ большинство артистическихъ натуръ, увлечься чѣмъ нибудь до забвенья, чтобы черезъ часъ забыть все, что такъ плѣняло, и предаться новымъ мечтамъ. Онъ самъ довольно мило характеризуетъ постоянство своихъ чувствъ въ стихотвореніи "Экспромтъ":

"... Я меньше пью, за то къ вину

Воды во вѣкъ не примѣшаю...

Люблю одну -- и за одну

Всю чашу жизни осушаю! ." (стр. 93).

Объ его постоянствѣ " замѣчательной стойкости въ характерѣ и убѣжденіяхъ говоритъ даже Лермонтовъ въ своихъ чудныхъ стихахъ "Памяти А. И. Одоевскаго", которые лучше всякихъ статей и біографическихъ трактатовъ знакомятъ съ личностью поэта-декабриста. И потому мысль помѣстить ихъ среди собранія стихотвореній князя Одоевскаго кажется прекрасной.

"...Онъ былъ рожденъ для нихъ, для тѣхъ надеждъ

Поэзіи и счастья... Но, безумный,

Изъ дѣтскихъ рано вырвался одеждъ

И сердце бросилъ въ море жизни шумной,--

И свѣтъ не пощадилъ, и Богъ не спасъ!

Но до конца среди волненій трудныхъ

Въ толпѣ людской и средь пустынь безлюдныхъ

Въ немъ тихій пламень чувства не угасъ;

Онъ сохранилъ и блескъ лазурныхъ глазъ,

И звонкій дѣтскій смѣхъ, и рѣчь живую,

И вѣру гордую въ людей и жизнь" (стр. 67).

Впрочемъ, порой эта вѣра въ людей колебалась. Съ тоской и тяжелою болью вырывается у него послѣдній куплетъ одного изъ прелестныхъ стихотвореній "Липа", полнаго страстной любви къ природѣ:

"... Ты старъ (т. е. липа, которую онъ называетъ другомъ); но листья молодѣютъ,

А люди, люди -- что мнѣ въ нихъ?

Чѣмъ старѣй, больше все черствѣютъ

И чувствъ стыдятся молодыхъ!..." (стр. 44).

Здѣсь нельзя не замѣтить вліяніе поэзіи Лермонтова, съ которымъ Одоевскій сблизился впослѣдствіи на Кавказѣ. Лермонтовъ тотчасъ почуялъ, что встрѣтилъ недюжинную личность, что встрѣтилъ дѣйствительный талантъ, и прямо говоритъ въ вышеназванномъ стихотвореніи про Одоевскаго:

"...Въ могилу онъ унесъ летучій рой

Еще не зрѣлыхъ, темныхъ вдохновенія,

Обманутыхъ надеждъ и горькихъ сожалѣній!" (стр. 66).

И въ томъ же стихотвореніи отмѣчаетъ отличительную особенность поэзіи и души Одоевскаго:

"...Любилъ ты моря шумъ, молчанье синей степи

И мрачныхъ горъ зубчатые хребты..." (стр. 68).

И дѣйствительно, страстная любовь къ природѣ не разъ высказывается въ стихотвореніяхъ. При этомъ надо замѣтить, что описаніе картинъ природы выходитъ у него чудно хорошо и какъ-то по-своему оригинально. Вотъ, напримѣръ, очаровательная картина изгибовъ и извилинъ рѣки Усьмы въ Тамбовской губерніи, которая у него сложилась проѣздомъ изъ. Сибири на Кавказъ.

"... Усьма то скроется въ лѣсу, то вновь проглянетъ,

Одѣта, какъ невѣста, въ блескъ небесъ,

Въ объятья кинется, а тамъ опять обманетъ

Склоненный къ ней, въ нее влюбленный лѣсъ..." (стр. 53).

Но надо замѣтить, что подобныя приведенной картины, на которыхъ покоится, кроткій, любовный взглядъ художника, стали появляться уже со времени его переѣзда на Кавказъ...

Онъ былъ сосланъ еще юношей, когда ему было всего 22 года. Тѣмъ не менѣе онъ владѣлъ уже такимъ запасомъ знанія по русской литературѣ, что, по словамъ барона Розена, безъ всякой тетрадки могъ прочитать заключеннымъ товарищамъ рядъ лекцій но этому предмету, начиная съ "Слова о полку Игоревѣ". И тамъ, среди рудниковъ, рано развившаяся страсть къ литературѣ не глохла въ немъ. У него явилась мысль издать въ пользу "невольно-заключенныхъ" сборникъ: "Зарница". Съ этою цѣлью онъ разъ готовъ былъ отдать въ печать два изъ своихъ стихотвореній, чтобы на вырученныя деньги сдѣлать изданіе сборника. "Вотъ стихи, писанные подъ небомъ гранитнымъ и въ каторжныхъ норахъ,-- читаемъ въ его письмѣ къ П. А. Вяземскому.-- Если вы ихъ не засудите, отдайте въ печать..." (стр. 189).

Не одинъ Лермонтовъ тепло и хорошо смотрѣлъ на Одоевскаго,-- такимъ же чувствомъ дышетъ къ нему и отношеніе другого писателя, Грибоѣдова. Онъ тоже написалъ въ память его стихотвореніе, которое приложено здѣсь вмѣстѣ съ письмомъ Грибоѣдова къ Одоевскому.

Независимо отъ приличной внѣшности изданія названной книги, гдѣ есть и факсимиле Одоевскаго и его портретъ,-- нельзя не встрѣтить съ чувствомъ живой радости и благодарности желаніе барона Розена и его товарищей по изданію спасти отъ забвенія память друга и сохранить для потомства хотя обрывки произведеній выдающагося таланта... Миръ праху твоему, погибшій пѣвецъ!...

"...........Таинственная дума

Еще блуждала на челѣ твоемъ,

Когда глаза закрылись вѣчнымъ сномъ;

И то, что ты сказалъ передъ кончиной,

Изъ слушавшихъ тебя не понялъ ни единый...

И былъ ли то привѣтъ странѣ родной,

Названье ли оставленнаго друга,

Или тоска по жизни молодой,

Иль просто крикъ послѣдняго недуга,--

Кто скажетъ намъ?... Твоихъ послѣднихъ словъ

Глубокое и горькое значеніе

Потеряно. Дѣла твои и мнѣнья,

И думы -- все исчезло безъ слѣдовъ,

Какъ легкій паръ вечернихъ облаковъ..."

(Стих. Лермонтова).

Е. Н.

"Русская Мысль", No 4, 1883