Некрасова Екатерина Степановна - В забытом краю. Раcсказы из быта сибирских крестьян. Н. И. Наумова

Въ забытомъ краю. Разсказы изъ быта сибирскихъ крестьянъ. Н. И. Наумова. С.-Пб. 1882 г. Изданіе Попова и Тыртова.

Если припомнитъ читатель, мы разъ уже высказали свой взглядъ на произведенія г. Наумова: признали за его разсказами изъ сибирской жизни большой интересъ въ этнографическомъ отношеніи, но не нашли въ нихъ тѣхъ достоинствъ, которыя составляютъ принадлежность беллетристовъ "съ собственнымъ голосомъ". То же можемъ повторить и теперь. Г. Наумовъ вѣрно записываетъ встрѣчи, событія, разговоры, которые приходилось слыхать, разъѣзжая по Сибири въ качествѣ судебнаго слѣдователя, и все это издаетъ въ видѣ небольшихъ разсказовъ сперва въ журналахъ, а потомъ въ видѣ отдѣльныхъ книжекъ.

Книжка: "Въ забытомъ краю" содержитъ восемь такихъ разсказовъ: 1) Поскотникъ, 2) Зажора, 3) Горная идиллія, 4) Деревенскій аукціонъ, 5) Святое озеро, 6) Ночь на озерѣ, 7) Одинъ изъ способовъ сближенія съ народомъ и 8) Фургонщикъ.

Самъ авторъ указываетъ на спеціальный интересъ этихъ разсказовъ: "Разсказы изъ быта сибирскихъ крестьянъ". Но "Въ забытомъ краю", какъ и въ предшествующей книжкѣ этого автора, названной: "Въ тихомъ омутѣ", далеко не всѣ разсказы носятъ мѣстный колоритъ,-- по крайней мѣрѣ половина изъ нихъ можетъ легко быть перенесена изъ Сибири въ любой изъ отдаленныхъ отъ центра уголковъ Россіи. Таковъ, напримѣръ, разсказъ (да это даже не разсказъ, а сцена): "Деревенскій аукціонъ", гдѣ нѣтъ и тѣни мѣстныхъ красокъ. Авторъ изображаетъ картину деревенскаго аукціона. Назначены торги на движимое имущество одного крестьянина, который по простотѣ сердечной поручился за одного казеннаго подрядчика, оказавшагося несостоятельнымъ. На торги собрались мѣстные мужики и кулакъ -- торговецъ скотомъ. Мужики сгоряча, не желая уступить кулаку, а то и просто по мужицкой темнотѣ, надбавляютъ цѣну на продаваемое имущество. Вещь остается за ними. Когда приходится расплачиваться, они находятъ, что вещь куплена дорого, и требуютъ сбавки, не додаютъ грошей.

Картина, правда, довольно вѣрная, но вмѣстѣ съ тѣмъ и мало интересная. Кто не знаетъ, какъ галдятъ мужики? А авторъ съ стенографическою точностью записываетъ ихъ споры, приговариванья:

"Ахъ, ѣшь-тѣ мухи... а?...Это три-то рубля за сбрую, а?... Ну-у... Ахъ, окаянный... Ну... за-а-агрѣлся... А... вотъ-тѣ... на-а а... да... ты... того... ваше благородіе"... (стр. 143--144).

И тянутся, безъ конца тянутся, неотвязно надоѣдая читателю, всѣ эти междометія и нарѣчія, а выраженіе "ѣшь-тѣ мухи" повторяется чуть не десять разъ. И къ чему вся эта азбука междометій? И причемъ тутъ Сибирь?-- спрашиваетъ читатель. Выражаться междометіями и нарѣчіями нашъ мужикъ вездѣ и всегда выражается; даже сама крымская природа, если судьба случайно забрасываетъ его въ эти южные края, не дѣлаетъ его краснорѣчивѣе. Въ подобныхъ случаяхъ становится досадно на автора, зачѣмъ онъ такъ стенографически точенъ въ своихъ записяхъ.

Не менѣе безъинтересенъ кажется разсказъ: "Одинъ изъ способовъ сближенія съ народомъ", гдѣ чиновникъ любезно принимаетъ у себя мужика, засаживаетъ его за картежный столъ и обыгрываетъ.

Болѣе интересными со стороны этнографической, а также и болѣе заслуживающими названія разсказовъ будутъ: "Горная идиллія", "Поскотникъ" и "Фургонщикъ".

Въ первомъ разсказѣ авторъ сообщаетъ много интереснаго о жителяхъ Алтая: теленгутахъ, черневыхъ татарахъ, объ ихъ нравахъ, обычаяхъ, тѣхъ страшныхъ притѣсненіяхъ, какимъ они подвергаются со стороны русскихъ чиновниковъ. Авторъ самъ смотритъ на этотъ разсказъ какъ на чисто этнографическую статью: онъ весьма обстоятельно сообщаетъ географическія и историческія подробности объ этихъ инородцахъ, заимствуя ихъ изъ интересныхъ сочиненій гг. Потанина и Ядринцева.

"Фургонщикъ" же, которымъ заканчивается книга г. Наумова, несмотря на всѣ недостатки въ беллетристическомъ отношеніи, представляетъ сравнительно съ другими разсказами больше цѣнности и законченности.

Фургонщиками въ Сибири называютъ торговцевъ мелочными товарами, разъѣзжающихъ по деревнямъ.

Авторъ встрѣтился съ однимъ изъ такихъ фургонщиковъ въ сибирской деревушкѣ, куда попалъ по дѣлу въ качествѣ судебнаго слѣдователя. Деревушка по своей отдаленности, а также и вслѣдствіе разлива рѣкъ до того была изолирована отъ города и другимъ жилыхъ мѣстностей, что когда у судебнаго слѣдователя вышла вся бумага, ея негдѣ было достать и нужно было остановить слѣдствіе. Въ эту-то критическую минуту появился фургонщикъ. У него нашлись и бумага, и сахаръ, и чай, которые отсутствовали у судебнаго слѣдователя. Фургонщикъ явился спасителемъ. Но прежде, чѣмъ удовлетворить автора, онъ несказанно надоѣлъ ему предложеніемъ разныхъ товаровъ, имѣвшихся въ его коробѣ...

Каждый знаетъ, какъ надоѣдливо-неотвязчивы эти офени при встрѣчѣ съ покупателемъ не только въ какой-нибудь захолустной сибирской деревнѣ, а даже просто на дачѣ невдалекѣ отъ города. По автору, должно-быть, пришлось натолкнуться на фургонщика въ первый разъ, и чтобы надоѣсть читателю настолько же, насколько фургонщикъ надоѣлъ автору, г. Наумовъ съ своей обычною точностью почти на двухъ страницахъ приводитъ слѣдующія выкрикиванія фургонщика:

-- Чернилъ, можетъ, не потребуется ли;-- превосходнѣйшія есть: ализаринъ... Перья и сургучъ, карандаши, резина, буде изводите взять, ножи перочинные завьяловскіе новаго качества,-- худыхъ не продаемъ-съ", и т. д. (стр. 290).

Что приведенная здѣсь рѣчь фургонщика вѣрна, въ этомъ нѣтъ сомнѣнія; но къ чему же на цѣлыя двѣ страницы растягивать эту безсмыслицу? Вѣдь, это значитъ положительно не знать мѣры... Кто же не знаетъ, что есть люди, которые говорятъ много, очень много, но невозможно же все это писать? Вѣдь, надо же, наконецъ, хоть сколько-нибудь щадить и жалѣть читателя...

Купивши у фургонщика, что было надо, авторъ по обычаю писателя усадилъ его и началъ съ нимъ бесѣдовать. Изъ разговора онъ узналъ, что фургонщикъ за поджогъ высланъ изъ Москвы въ Сибирь на поселеніе. Поджогъ совершилъ у хозяина торговца, у котораго онъ жилъ въ прикащикахъ,-- поджогъ совершилъ изъ мести. Ему полюбилась дочь хозяина. Онъ ей тоже былъ любъ. Но отецъ на его просьбу выдать за него дочь -- изругалъ его и прогналъ. Давно уже онъ теперь живетъ въ Сибири. Недавно случай свелъ его здѣсь свидѣться съ своей милой: она, оказывается, волею отца выдана за купца въ Сибирь.

Года черезъ три послѣ этой встрѣчи автору пришлось вовремя своихъ разъѣздовъ натолкнуться на свадьбу. Оказалось, что вѣнчаютъ его знакомаго фургонщика съ его прежней зазнобой,-- она овдовѣла...

Въ разсказѣ есть одинъ изъ интересныхъ эпизодовъ, который, правда, имѣетъ весьма мало связи со всей фабулой "Фургонщика" и представляетъ нѣчто вставочное, а между тѣмъ это самое интересное мѣсто всего разсказа. Это разговоръ фургонщика съ мужиками, собравшимися смотрѣть его товаръ. Онъ имъ показываетъ портреты генераловъ и характеризуетъ каждаго...

Впрочемъ, пусть лучше самъ авторъ передастъ этотъ любопытный разговоръ, записанный имъ съ его обычною точностью.

"Вы энтого генерала покупайте,-- уговаривалъ фургонщикъ стоявшихъ передъ нимъ крестьянъ, показывая имъ литографированный и раскрашенный портретъ какого-то генерала.-- Это, братцы, генералъ-то, коли посказать вамъ всю подноготную про него -- звѣ-ѣ-ѣрь. Ну, однимъ только бралъ: къ нашему брату страсть былъ доберъ.

-- А-а-а, къ мужикамъ-то будто!-- раздались голоса среди окружающихъ его, и десятки рукъ потянулись за литографіей, изображавшей генерала.

-- Ну, ну, не гляди, братцы, что генералъ, а къ мужику даже очень былъ доступенъ. Ну, ежели кольми паче попадалъ ему на зубы чиновникъ, и-и-и, Боже, мой, какую острастку питалъ онъ къ нимъ.

-- А-а-а-а-ха! къ чиновникамъ-то это,-- снова перервали его нѣсколько голосовъ...

-- Ну, это, братъ, видать, что форменный енаралъ...

-- Покупайте и этотъ: вѣдь, сибирскаго генерала-то графа Муравьева Амурскаго слыхали, можетъ?-- заговорилъ, возвышая голосъ, фургонщикъ:-- по крайности у васъ память будетъ -- хорошій былъ генералъ, и всего-то я съ васъ четвертакъ буду брать за него. А этого генерала, по правдѣ-то сказать, и за рубь бы не грѣхъ продавать, потому мужику-то очень льстилъ"... (стр. 306--307).

Но такими краткими характеристиками дѣло не всегда ограничивалось. Когда доходило до такихъ популярныхъ генераловъ, какъ Кутузовъ, ъ изобрѣтательность фургонщика принимала широкіе размѣры. Чтобы возбудить большій аппетитъ къ портрету и разъохотить покупателя, онъ создавалъ цѣлую легенду. Мужикъ слушалъ, развѣсивъ уши, и въ концѣ, концовъ покупалъ генерала.

Легенда о Кутузовѣ, созданная фургонщикомъ и записанная авторомъ, довольно занятна. Въ ней говорится, какъ Кутузовъ продалъ русское войско французу, получилъ деньги, отослалъ ихъ къ русскому царю, а потомъ и говоритъ французу: "Пали въ моихъ солдатиковъ". Французъ палитъ. Русскіе солдатики стоятъ живехоньки, а французы такъ и валятся. Пуля-то какъ ударится въ русскаго, такъ сейчасъ отъ него рикошетомъ и отскочитъ, да прямо во французскіе ряды. Французъ видитъ, что дѣло плохо,-- ну и бросился бѣжать.... "Да такъ, милые, бѣжалъ (заврался фургонщикъ), што земля стонала; по эвтому и празднуется изъ вѣки въ вѣковъ изгнаніе галловъ и двунадесятъ языкъ въ день Рождества Христова,-- слыхали, можетъ?...

-- Темное дѣло-то, гдѣ слыхивать, отъ стариковъ-то былъ сказъ, што французъ-то Москву палилъ.

-- Это ужь онъ опосля, милые,-- ловко вывернулся фургонщикъ,-- жогъ-то ее, когда ужь Кутузова смертный часъ постигъ, потому Кутузовъ-то старичокъ слово этакое зналъ, што вражьи пули заговаривалъ..." и т. д. (стр. 311).

Весь разсказъ, какъ и весь приведенный разговоръ, кажется въ высшей степени правдоподобенъ, прекрасно рисуетъ ловкость и изворотливость фургонщика и темноту нашего мужика, который слушаетъ всякую ерунду, развѣсивъ уши, и котораго развѣ только лѣнивый не надуваетъ и не обираетъ. Эту послѣднюю мысль и проводитъ г. Наумовъ во всѣхъ своихъ разсказахъ, которые, отсутствуя беллетристическими достоинствами, полны гуманныхъ и человѣчныхъ чувствъ не только къ мужику, но и къ каторжникамъ, среди которыхъ очень и очень часто приходилось автору встрѣчать честныхъ и хорошихъ людей. А если другой и осатанѣлъ между ними, если про другаго и можно сказать: "тигра не тигра, змѣй не змѣй, а только не человѣкъ", то авторъ проситъ вспомнить слова "Поскотника", клейменаго каторжника Ларіона, который говаривалъ: "Не вини человѣка, что онъ сталъ подобенъ звѣрю". "И дѣйствительно,-- говоритъ авторъ,-- можно ли ждать состраданія отъ людей, къ которымъ никто въ свою очередь не имѣетъ состраданія, которые стоятъ внѣ законовъ, ограждающихъ жизнь и права другихъ, съ которыми обращаются самымъ варварскимъ образомъ за ничтожное слово, сказанное передъ начальникомъ, сказанное иногда не съ цѣлью нагрубить ему, а по невѣжественной наивности, или за поступокъ вызванный злоупотребленіями самой же надзирающей за ними власти?" (стр. 24).

Такими гуманными и сочувственными къ бѣдняку и гонимому люду взглядами проникнуты всѣ разсказы г. Наумова, какъ вошедшіе въ эту книгу, такъ и болѣе ранніе.

Е. Н.

"Русская Мысль", No 11, 1882