Мочульский Константин Васильевич - Д. Мережковский. "Франциск Ассизский"

Константин Васильевич Мочульский

Д. Мережковский. Франциск Ассизский.

Петрополис, 1938.

После книги об "Иисусе Неизвестном" Мережковский задумал серию книг о святых: уже появились "Павел и Августин"; только что вышло жизнеописание Франциска Ассизского; обещана "Жанна д'Арк". Серия объединена общим заглавием: "Лица святых от Иисуса к нам". Идея, руководящая автором в истолковании духовного опыта избранных им святых, раскрыта на последней странице книги "Франциск Ассизский". "Третье царство Духа, -- пишет Мережковский, -- возможно и для таких, как мы, потому что и в таком человечестве, каково оно сейчас, совершается через святых шествие Духа от Иисуса к нам". "Шествие Духа" идет от Второго Завета к Третьему, от Царства Сына к Царству Духа, от Евангелия "временного" к Евангелию "вечному".

В первой главе книги о Франциске Ассизском автор с большим проникновением излагает учение о Третьем Завете Калабрийского аббата Иоакима дель Фьоре. Истина, еще не открытая Сыном во Втором Завете, будет открыта Духом в новом, грядущем Его откровении. После Царства Сына наступит Царство Духа -- свободы. Изложение этого учениц проникнуто у Мережковского таким личным чувством, таким искренним вдохновением, что читатель не может сомневаться: вера Иоакима дель Фьоре есть вера самого автора. И в свете этой веры показывает он нам образ Умбрийского святого, "божьего жонглера", "французика" Франциска.

С большим искусством пользуется автор скудными и часто противоречивыми данными истории и легенды, воссоздавая "духовный климат" Италии XIII века и истолковывая мистический опыт Франциска. В изображении Мережковского основатель ордена "Меньших братьев" -- более скорбен и трагичен, чем мы привыкли о нем думать. Он переживает мучительное раздвоение: живет уже в Третьем завете, в царстве свободы, во Вселенской Церкви, а чувством и мыслью весь еще во Втором, покорный сын Вселенской церкви, боящийся свободы и кончающий проповедью послушания -- рабства. "Страх свободы" -- вот, может быть, грех не только св. Франциска и св. Лойолы, но и всей христианской святости".

Автор много говорит о "грехе" Франциска, о его "слепоте", об искушении люциферовой гордыней, о его "самооглупленни" и даже об "отцеубийстве". Как мало это похоже на самого евангельского из всех святых, на светлого, радостного и кроткого "серафического" Франциска!

Мережковский постоянно упрекает святого в том, что он не знает, куда идет, что он не понимает, что такое "Третье Царство Духа", что он ошибается, ограничивая свой духовный путь Евангелием "временным". Более того: автору приходится признаться, что Франциск просто не понял бы учение о Царстве Духа и "испугался бы этого, как опаснейшей ереси". А если Святой "не знал", "не понимал", "не чувствовал", то как поверить Мережковскому, что он все-таки "жил" этой верой? Не естественнее ли заключить, что Духовный опыт автора совершенно не совпадает с евангельской верой "маленького Франциска"?

Примечания

Впервые: "Современные записки", 1938, No 67.

--------------------------------------------------------------------

Источник текста: Кризис воображения. Статьи. Эссе. Портреты / Константин Мочульский; Сост., предисл., прим. С.Р. Федякина. -- Томск: Водолей, 1999. -- 415 с.; 21 см.