Мочульский Константин Васильевич - О Германии

Константин Васильевич Мочульский

О Германии

Мировая война -- главная тема всей немецкой литературы. В первое десятилетие после Версальского мира, в Германии, как и во Франции, войну старались "ликвидировать". Новые писатели, пришедшие на смену экспрессионистам, хотели забыть прошлое, взглянуть на мир детскими глазами, построить новую жизнь. Из этого официального оптимизма ничего не вышло. Не помогли многотомные исторические романы, прославлявшие великое прошлое Империи (Шуленбург, Бруно Франк, Нейман, Фейхтвангер). Не помогли наспех сочиненные утешительные теории о германской миссии на Востоке и о новом европеизме. Военная тема постепенно вытесняла все другие и, наконец, стала господствующей. Германия живет войной не как воспоминанием, а как единственной реальностью. Кажется, что только теперь, на расстоянии, она увидела ее огромную тень.

Когда во Францию с опозданием дошли слухи о необычайном успехе книги Ремарка "На западном фронте без перемен", их встретили с недоверием. "Как, опять книга о войне? Кажется, все уже было сказано". Но после Ремарка всем стало понятно, что это -- первая книга о войне. Значение ее -- в разрушении лжи о возрождении Европы. Как будто до Ремарка существовало молчаливое соглашение о том, что с войной покончено. Рана заживает, больной выздоравливает и Ремарк имел дерзость сказать, что произошло непоправимое. На месте, выжженном войной, ничего не растет и не вырастет.

Поколение, принесенное в жертву войне, оставило после себя пустоту, которую нечем заполнить. Возвратившиеся завидуют погибшим. Мир еще горше войны.

В прошлом году три прославленных писателя, Глезер, Ренн и Ремарк издали продолжения своих романов: Глезер "Мир" (Frieden), Рейн -- "После войны" (Nachkrieg) и Ремарк -- "Обратный путь" (Weg Zuruck).

Объяснять безнадежно мрачный тон этих книг угнетенным состоянием побежденных было бы слишком по-марксистски. Пессимизм авторов не исчерпывается никакими экономическими и социальными "факторами". Он говорит о трагической неудаче всей нашей культуры, о гибели человеческой души. Герой Глезера, семнадцатилетний гимназист, издевается не только над мелкими лавочниками и чиновниками, которым суждено строить новую Германию, но и над возвращающимися с фронта "героями" -- "недовольными и трусливыми", над революционерами, честолюбивыми лгунами, над народом, так легко примирившимся с бесславием родины. Книга Ренна страшна своим отчаянием. "Небо было серо. Шел дождь. И все показалось мне таким безнадежным и пустынным, что не стоило жить". Автор бесстрастно записывает свои наблюдения. Великая Германия рухнула. И никто, как будто, этого не заметил. Ничего в сущности не произошло. Фельдфебель Людвиг Ренн механически, по бессмысленной привычке продолжает исполнять свой долг (Pigient). Вся героическая ложь Германии -- доблесть, кайзер, империя -- не держалась ли она на таком же автоматизме? У Ремарка -- то же недоверие к человеку, то же бешеное отвращение к болтовне о возрождении и просветлении. Строить незачем и не для кого. Война разрушила последнюю самую живую ложь: о ценности человека; гуманизм кончен и навсегда. "Будущее наше погибло, ибо погибла та молодежь, которая несла в себе это будущее. Мы -- обломки, мы доживем свой век... Подумайте только! Целое поколение уничтожено. Поколение, полное надежд, веры, воли, энергии и силы".

Немецкие книги о послевоенной эпохе свидетельствуют об упадке, нравственной распущенности, массовой неврастении. В драмах Толлера, Кайзера и Брукнера -- вся страна изображается, как сумасшедший дом или притон разврата.

Но в Германии противоречия преспокойно уживаются. Литературной теме о конце цивилизации и гибели человека отвечает другой мотив: социального строительства и новой Европы. Обожание Достоевского не мешает преклонению перед Лениным. Мы слышим о растущем поколении здоровых, сильных и закаленных людей, которые отвергают старый романтизм во имя "новой вещественности" -- neue Sachlichkeit. Нам только что казалось, что в Германии "все пустынно и безнадежно" -- мы ошибались. Никогда еще жизнь не была там столь напряженной, страстной и увлекательной. Разочарование -- и пафос "современности". Крушение старого "Могущества" ("Macht") и создание новой силы" ("Kraft").

Новый идеал -- неясный, но пленительный -- "модернизм". В нем кое что от Америки, кое что от советской России; доля революционности и доля древне-тевтонского геройства. Все в движении, в стремительном ритме.

Вечное изменение -- такова природа германского духа.

Примечания

Впервые: "Новая газета", No 2 от 15 марта 1931.

--------------------------------------------------------------------

Источник текста: Кризис воображения. Статьи. Эссе. Портреты / Константин Мочульский; Сост., предисл., прим. С.Р. Федякина. -- Томск: Водолей, 1999. -- 415 с.; 21 см.