Мочульский Константин Васильевич - Серапионовы братья

Константин Васильевич Мочульский

Серапионовы братья

1. Петербургский сборник 1922 г. Поэты и беллетристы. Издание журнала "Летопись Дома Литераторов". Петербург.
2. "Серапионовы братья". Альманах первый. "Алконост". Петербург. 1922.

Кто не знает, что в Петербурге существуют Серапионовы братья, "большое литературное гнездо", в котором оперивается новое русское искусство, растет новая русская жизнь? Говорили нам о них и Белый, и Ремизов, и Эренбург и другие.

Одни восторженно с "вещанием", другие многозначительно до таинственности. А один из "братьев" -- Пильняк -- просто приказал: "Запомните имена: Никитина, Зощенки, Всеволода Иванова и многих еще". Но до сих пор мы только имена их и знали: да вот еще, благодаря Ремизову, подробности некоторые биографические: что у Пильняка дочка Наташа, что М. Слонимский "на шеколад падок" и проч.

Наконец то дошли до нас и самые произведения. И говорить о них, как о чисто художественном явлении, после всей этой "подготовительной работы" невероятно трудно. Не заоыть того, что говорил А. Белый о "подлинном сдвиге сознания" и "новой культуре в России, видавшей перед собой лик гроба и смерти", о "культуре сходящей к России вечности". А приступать с этим мерилом к творчеству молодых беллетристов значит готовить себе горчайшее разочарование, ждешь "чуда", думаешь "вечность заглянет в очи", готовишься к самому неслыханному, к рыку звериному или словесам нездешним, и "огненной душе в слове", -- и не находишь всего этого. Ни провалов, ни высот осиянных, а ровная плоскость очень недурной (местами талантливой даже) беллетристики.

Как тут зарубежному читателю не растеряться?

Сколько его убеждали в том, что он больше ничего не понимает и что, вообще, вырождается? Ну как признаться, что никакого "сдвига" он не приметил? (З. Венгерова: "в петербургском сборнике ясно отражается то, что теперь уже повсюду начинают называть сдвигом").

Впрочем, в спорах о культуре вечности и о сдвиге сознания не будем забывать, что перед нами произведения художественного слова. Как они задуманы и как они сделаны? Б. Пильняк ("Закат наш". Новая русская книга, том. 2) на всю русскую литературу от Ломоносова до Горького ставит клеймо интеллигентщины. Ни один писатель "ничего не знал" о народе, с тех пор, как "первый интеллигент Петр повесил себя за хвост на Европу". Теперь наступает новый период мужицкой литературы "с мужицкой своей формой и содержанием". А про Серапионовых братьев говорит, что "они без школ всяких, в лаптях, лаптем пишут: а фактура, а содержание верстой, как аршином откладывают, кроят революцию и Россию, новые закройщики".

Все это, конечно, не блещет оригинальностью; поносить интеллигенцию -- как не надоест? Важно другое: "мужицкая форма и содержание" и то, что новые пишут "без школ". Может быть, тут нарочитая неясность. Мужицкая литература ведь не значит, что сочинители -- мужики (да и какие же это мужики Лунц, Никитин, Слонимский?) и что пишут они только о мужиках; это значит, что найдены новые самобытные приемы, создан новый национальный стиль. Тогда почему из Гофмана "Серапионовы братья", почему столько выучки, литературности, влияний? Как примирить "без школ всяких" Пильняка с показаниями Ремизова: "В Петербурге Серапионовы братья по азам Замятиным долбили. Замятин учил их рассказам... Лунц... и Слонимский оба на Гофмане верхом покатались... Зощенко -- подковыр Гоголя и выковыр Достоевского... Слышу -- Гофмана -- Гоголя -- Достоевского -- А. Белого -- Ремизова -- словарь -- слово" (Ремизов. "Крюк"). Какая большая и сложная традиция! После таких указаний, в лапоть верится с трудом. А "песни метельные" "мужицких писателей" не так уже прямо у "народа" подслушаны, а на Гофмановском эликсире варены, на Ремизовских корешках, с Замятинскими приправами. Славянофильство тоже лучше оставить. О "народе" всегда было "двадцать семь истин" и, кто знает, чей миф о мужике правдивей -- Пушкина, Толстого или Зощенки.

Что, если попытаться забыть о легенде, сотворенной вокруг новых писателей, и непосредственно вглядеться в их произведения?

Прежде всего -- два хороших рассказа Зощенко ("Гришка Жиган" и "Виктория Казимировна"); -- из братьев он самый зрелый и искусный. Его "Назар Ильич, господин Синебрюхов" -- пластически выявлен в метком, крепком и своеобразном языке. Стилистическая задача -- выполнена мастерски. Повествование о встрече с панночкой во время германской кампании полно движения и юмора. Фабула несложна, ритм рассказа медленно важный; фактура поражает легкостью и силой. Положительно эти рассказы -- лучшие в сборнике. Аналогическое задание ставит себе Ник. Никитин ("Жизнь гвардии сапера" и "Дэзи"). Снова рассказ "просто человека", тронутого городской культурой. И эта "выспренность" самодельного языка, с его хитрым синтаксисом и неожиданными сдвигами значений -- сочна и красочна.

Читая Никитина, не хочется думать о литературных влияниях, как бы несомненны они ни были. "Дэзи" -- опыт психологии животного; рассказ смело и занимательно построенный с импрессионистическим схематизмом.

Большим чувством стиля одарен и Всеволод Иванов ("Лоскутное озеро" и "Синий зверюшка"). "Старик Хрументаль", заставляющий всю деревню сорок раз обойти вокруг озера, чтобы прийти в "спокойные земли" и Ерьма с зеленым глазом, желающий "мученичества" и три раза уходящий из деревни -- в этих темных лицах много древней, земляной силы, какой то "стрибожьей Руси". Остроумна и затейлива гофманиада В. Каверина "Хроника города Лейпцига", трогательны рассказы Федина о собаке и еже ("Песьи души", "Про радость"), не плохи этнографический жанр В. Шишкова ("Царская птица") и экзотика Л. Лунца ("В пустыне"). Менее рельефны еврейские повести М. Слонимского ("Антихристово причастье" и "Дикий"), рассказы М. Шагинян и О. Форш. -- Корни "Серапионовых братьев" в Гоголе и Гофмане; удаются им преимущественно задачи стилистические. Думается, что со временем они освободятся от ненужного "натурализма" и анекдотизма. Несут ли они "новую культуру" -- покажет будущее.

Примечания

Впервые: "Последние новости" от 29 июня 1922.

--------------------------------------------------------------------

Источник текста: Кризис воображения. Статьи. Эссе. Портреты / Константин Мочульский; Сост., предисл., прим. С.Р. Федякина. -- Томск: Водолей, 1999. -- 415 с.; 21 см.