СБОРНИКЪ
ЛУЧШИХЪ ПОЭТИЧЕСКИХЪ ПРОИЗВЕДЕНІЙ
СЛАВЯНСКИХЪ НАРОДОВЪ
ВЪ ПЕРЕВОДАХЪ РУССКИХЪ ПИСАТЕЛЕЙ
ИЗДАННЫЙ ПОДЪ РЕДАКЦІЕЮ
НИК. ВАС. ГЕРБЕЛЯ
СЕРБО-ХОРВАТСКАЯ ЛИТЕРАТУРА.
Иванъ Мажураничъ, извѣстный хорватскій поэтъ и одинъ изъ самыхъ горячихъ приверженцевъ иллирійской идеи на югѣ, родился въ 1813 году въ мѣстечкѣ Новомъ. Окончивъ гимназическій курсъ и пройдя курсъ философіи, Мажураничъ выступилъ, въ началѣ тридцатыхъ годовъ, на литературное поприще съ нѣсколькими стихотвореніями, написанными еще во время студенчества и напечатанными въ "Денницѣ". Затѣмъ, въ 1841 году онъ издалъ, при содѣйствіи своего друга Узаревича, "Нѣмецко-иллирійскій Словарь"; въ 1844 -- "Османа" Гундулича, причемъ присочинилъ къ нему 14-ю и 15-ю пѣсни, которыя были затеряны еще въ XVII столѣтіи. Этими двумя пѣснями Мажураничъ положилъ основаніе своей будущей славы. Въ 1846 году была напечатана въ загребскомъ альманахѣ "Искра" знаменитая его поэма "Смерть Измаила-аги Ченгича", гдѣ она была напечатана по иллирски, т. е. латинскими буквами. Иванъ Суботичъ перепечаталъ ее, въ 1853 году, въ Бѣлградѣ, въ своемъ "Цвѣтникѣ Сербской Словесности", по сербски -- кирилловскими буквами; наконецъ, Ткалацъ издалъ ее еще разъ въ 1859 году, въ Загребѣ, кирилловскими же буквами. Указываемъ на это, какъ на образчикъ сближенія враждебныхъ литературъ, сербской и иллирійской, стремленіе къ которому начинаетъ теперь проявляться съ обѣихъ сторонъ. Появленіе поэмы въ печати было встрѣчено самыми восторженными похвалами всего южно-славянскаго литературнаго міра. Вскорѣ молва о "Ченгичь-Агѣ" достигла и другихъ славянскихъ земель и всюду возбудила понятное любопытство. Поэма переведена на языки русскій (М. П. Петровскимъ и В. Г. Бенедиктовымъ), польскій (Кондратовичемъ-Сырокомлею) и чешскій (I. Коларомъ). Первый изъ этихъ переводовъ помѣщенъ въ нашемъ изданіи. Съ наступленіемъ бурнаго 1848 года, Мажураничъ издалъ въ Карловцѣ замѣчательную брошюру на хорватскомъ и мадьярскомъ языкахъ, подъ заглавіемъ: "Хорватамъ-Мадьярамъ". Затѣмъ, онъ принималъ дѣятельное участіе въ составленіи и отправленіи адреса на имя императора Франца-Іосифа, а въ слѣдующемъ году, по усмиреніи мадьярскаго возстанія, находился въ числѣ депутатовъ отъ Хорватіи и Славоніи, ѣздившихъ въ Вѣну. Въ 1850 году онъ былъ сдѣланъ генеральнымъ прокураторомъ Хорватіи и Славоніи, а въ 1861--канцлеромъ хорватско-славонско-далматскимъ. Эту важную должность Мажураничъ занимаетъ и въ настоящее время.
СМЕРТЬ ИЗМАИЛА-АГИ ЧЕНГИЧА.
ПОЭМА.
1.
Смаилъ-ага *) слугъ сзываетъ
Въ укрѣпленьи сильномъ, въ Стольцѣ,
Въ глубинѣ Герцеговины:
"Гей! скорѣе выводите
Бёрдянъ, мною полоненныхъ
На студеной на Морачѣ. **)
Пусть придетъ сюда и Дуракъ,
Что совѣтовалъ мнѣ, шельма,
Всѣхъ ихъ выпустить изъ плѣна.
Влахи ***) люты, говорилъ онъ,
И отмстятъ мнѣ, будто, смертью
За погибель этихъ плѣнныхъ:
Будто хищный волкъ боится
Исхудалой горной мыши!"
Побѣжали тотчасъ слуги
И плѣненныхъ притащили.
На ногахъ у нихъ оковы,
На рукахъ большія цѣни.
Увидавъ ихъ, грозный ага
Подалъ знакъ воламъ тяжолымъ --
И воламъ и хищнымъ рысянъ --
Палачамъ -- и всѣхъ плѣненныхъ
По-турецки награждаетъ:
Острый колъ даритъ юнакамъ,
Или колъ, или веревку,
Или саблю назначаетъ.
"Вы дары мои по-братски
Раздѣлите межь собою!
Ихъ про васъ я, турокъ, приготовилъ,
И про васъ, и про свободныхъ бёрдянъ:
Что для васъ, то и для цѣлой Берды."
*) Предлагаемые разсказъ имѣетъ историческую основу: Измаилъ-ага Чеогичь былъ убитъ дружиной дробняковъ и черногорцевъ въ 1840 году. Потомки его и теперь живутъ въ Сараевѣ.
**) Берданами называютъ жителей горъ въ сѣверо-восточной части Черногорьи, которая и называется Брда.-- Рѣка Морача, отличающаяся низкою температурой воды, впадаетъ въ Скадрское озеро.
***) Влахомъ турокъ называетъ каждаго христіанина въ Боснѣ, Герцеговинѣ и Черногоріи.
Ага подалъ знавъ... но трудно ль
Для бойца за христіанство
Упирать за крестъ, за вѣру?
Скрипнулъ волъ, вонзаясь въ мясо,
Свистнулъ ножъ, палашъ турецкій,
Задрожалъ и зашатался
Перемётъ между столбами,
А не слышно воплей черногорцевъ:
Хоть бы пискъ! хоть зубъ заскрежеталъ бы!
По полянѣ кровь уже бѣжала --
Хоть бы пискъ! хоть зубъ заскрежеталъ бы!
Ужь все поле трупами покрылось --
Хоть бы пискъ! хоть зубъ заскрежеталъ бы!
Лишь иной изъ нихъ воскликнетъ: "Боже!"
А другой прошепчетъ: "Іисусе!"
Такъ легко на-вѣкъ прощались съ свѣтомъ
Умирать привыкшіе герои.
Бровь бѣжитъ рѣкою но полянѣ.
Молодежь турецкая глазѣетъ
Съ любопытствомъ, съ тихимъ наслажденьемъ
На мученья христіанъ поганыхъ;
Старики же смотрятъ молча,
Потому-что ожидаютъ
И себѣ такой же мести
Отъ руки проклятыхъ влаховъ.
Мрачно смотритъ лютый ага:
Удивляется невольно
Левъ могучій горной мыши.
Отомстить юнаку невозможно,
Если онъ не поддается страху.
Погубилъ юнаковъ столькихъ ага;
Гибла плоть, но духъ былъ бодръ -- не падалъ:
Всѣ они предъ нимъ безъ страха пали.
Берегись того, кто можетъ
Безъ тревоги свѣтъ оставить.
Видитъ ага эту силу
И въ груди ужь чуетъ холодъ;
Словно жало ледяное
Ледянымъ концомъ вонзилось
Въ душу аги-господаря.
Не отъ жалости ль къ юнакамъ,
Такъ напрасно умерщвленнымъ?
Турокъ жалости не знаетъ
Въ христіанамъ. Не отъ страха ль?
Не за голову ль боится?
То въ душѣ его таится.
Иль не видишь, какъ желаетъ
Храбрый воинъ пересилить
Холодъ, отъ малѣйшей раны
Пробѣгающій по тѣлу?
Посмотри, какъ гордо къ небу
Голова его подъята,
И чело свѣтло, и око
Такъ и искрится; взгляни лишь
Хоть на эту крѣпость тѣла:
Зная силу за собою,
Какъ оно спокойно страждетъ --
И тогда скажи, ну есть ли
Въ немъ хоть легкій признакъ страха?
А теперь послушай рѣчи
Аги къ цѣлому собранью;
Какъ онъ трусовъ укоряетъ:
"Дуракъ, ты старикъ безмозглый,
Что теперь? куда ты хочешь?
Нѣтъ мышей вѣдь горныхъ больше.
Въ горы? тамъ вѣдь много бердянъ;
Въ поле? спустятся и въ поле.
Не уйдти тебѣ отъ нихъ живому!
Лучше бъ было къ облакамъ подняться:
Мышь грызетъ, но на землѣ вертится;
Лишь орелъ подъ небеса стремится...
И его на висѣлицу эту:
Пусть узнаетъ онъ за трусость плату.
Если гдѣ еще найдется турокъ,
Что боится этихъ жалкихъ влаховъ,
Такъ и онъ поднимется туда же,
На добычу вороньямъ голоднымъ."
Молча рабская прислуга
Исполняетъ приказанье
И свою добычу тащитъ.
"Аманъ, аманъ!" *) проситъ старецъ,
И Новица, сынъ Дурака,
Тоже молитъ о пощадѣ:
"Аманъ, аманъ!" восклицаетъ.
Ага смотритъ лютымъ звѣремъ
И стоитъ какъ столпъ, какъ камень.
Лишь рукою знакъ онъ подалъ --
Старика какъ не бывало.
Лишь "медетъ!" старикъ промолвилъ,
Ужь палачъ накинулъ петлю:
Дуракъ вскрикнулъ -- все замолкло.
*) Аманъ -- помилуй, турецкое слово. Медетъ -- то же что и аманъ.
2.
Солнце скрылось, мѣсяцъ показался.
Но кто тамъ въ ущелье изъ ущелья
Крадется на западъ -- къ Черногорью?
Въ ночь бредетъ и днемъ лишь отдыхаетъ.
Онъ юнакомъ бравымъ былъ когда-то,
А теперь ужь не юнакъ онъ больше,
А тростникъ отъ вѣтерка дрожащій.
Бросится ль змѣя съ его дороги,
Или заяцъ изъ травы высокой --
Онъ, когда-то бывшій злѣе змѣя,
Струситъ чуть ли не побольше зайца --
И, бѣдняжка, думаетъ, что волка
Повстрѣчалъ, иль -- что еще опаснѣй --
Что набрёлъ на бердскаго гайдука.
Онъ боится, что какъ разъ погибнетъ,
Прежде чѣмъ до цѣли онъ достигнетъ.
То гайдукъ, или шпіонъ турецкій,
Что слѣдитъ за стадомъ мягкорунныхъ,
Иль воловъ тяжолыхъ, виторогихъ?
Не гайдукъ онъ, не шпіонъ турецкій,
Онъ кавасъ надежный Ченгичь-аги,
Злой Новица, ворогъ Черногорья,
Старому и малому извѣстный.
И его не пронесли бы Вилы,
А тѣмъ меньше собственныя ноги,
Въ Черногорье при сіяньи солнца.
На плечѣ его виситъ винтовка,
Ятаганъ за поясомъ засунутъ,
Съ ятаганомъ пара пистолетовъ.
Этихъ гадовъ принакрылъ онъ струкой. *)
На ногахъ его одни опанки, **)
На юнацкой головѣ лишь феска;
О чалмѣ нѣтъ даже и помину --
Безъ чалмы плетется бѣдный турокъ.
Онъ должно-быть умереть боится:
Знать, есть цѣль, къ которой онъ стремится*
*) Струка -- пледъ изъ грубой шерстяной матеріи.
**) Опанки -- обувь черногорцевъ изъ цѣльнаго лоскута бѣлой кожи, нѣчто въ родѣ башмаковъ.
Онъ оставилъ Цуцы за собою,
Пробрался чрезъ храбрые Бѣлицы
И подходитъ ужь въ Чекличамъ горнымъ --
Къ нимъ подходитъ, а самъ Бога молитъ,
Чтобъ помогъ Онъ миновать и этихъ
Тайно, тихо, никому не зримо.
Умереть, какъ видно, онъ боятся:
Знать, есть цѣль, къ которой онъ стремится.
Лишь вторые пѣтухи пропѣли
На Цетинскомъ полѣ -- ужь Новица
Красовался на полѣ Цетинскомъ;
А пропѣли третьи на Цетиньѣ,
Ужь стоитъ Новица у Цетинья,
И съ привѣтомъ къ стражѣ приступаетъ:
"Богъ на помочь, стража!" говоритъ онъ,
А цетинскій стражникъ отвѣчаетъ:
"Здравствуй, добрый молодецъ! зачѣмъ ты?
Ты откуда, изъ какого края?
Что за нужда къ намъ тебя загнала?
Что пришолъ такъ рано ты въ Цетинью?"
Хитрый турокъ -- хоть ему неловко --
Хитрый турокъ ловко отвѣчаетъ:
"Я тебѣ скажу всю правду, стражникъ!
Знай: юнакъ съ студеной я Морачи,
Изъ Тисины, небольшой деревни
У подошвы Дормитора -- знаешь?
У меня есть на-сердцѣ три горя:
Первое, что гложетъ это сердце,
То, что Ченгичь погубилъ морачанъ,
А другое, что мнѣ гложетъ сердце,
То, что Ченгичь погубилъ злодѣйски
Моего родителя, а третье,
Что такъ больно сердце это гложетъ,
Горе всѣхъ другихъ страшнѣе, глубже --
То, что лютый врагъ мой еще дышетъ.
Ну, такъ ради Бога, умоляю,
Допусти меня ты въ господарю
Твоему и моему съ тѣмъ вмѣстѣ:
Можетъ-быть, онъ въ горѣ мнѣ поможетъ.
Стражъ ему на это отвѣчаетъ:
"Скинь сперва, юнакъ, свое оружье,
И ступай куда тебѣ угодно."
Входитъ онъ во дворъ черезъ ворота --
И звѣзда, померкшая послѣдней
Въ небесахъ -- была звѣзда Ченгича.
3.
Поднялась чета-дружина
На Цетиньѣ въ Черногорьи,
Не велика, но отважна:
Въ ней всего-то сто юнаковъ,
И юнаковъ не отборныхъ
По наружности, но виду,
Но но храбрости геройской.
Каждый радъ изъ нихъ ударить
На двоихъ., за-то навѣрно,
А не на десять, чтобъ послѣ
Отступить, бѣжать съ позоромъ.
Всѣ они погибнуть рады
За священный крестъ, которымъ
Знаменать себя привыкли,
И за крестъ, и за свободу.
Удивительное дѣло!